| Валентин Исаакович Рабинович | |
| Ира | |
 Ирина
Эренбург, урожденная Зигмунтович, одна из двух главных женщин моей жизни,
родилась в Москве 21 мая 1922 года, опередив меня на семь месяцев и четыре
дня. Впервые я услышал о ней, когда мне было шестнадцать лет и, будучи
вынужден покинуть артиллерийскую спецшколу, я
поступил в ближайшую к моему дому обыкновенную школу-десятилетку,
расположенную на Садовой-Спасской улице напротив Перекопских казарм.До восьмого класса Ира Зигмунтович училась в этой школе, в одной группе с моими новыми друзьями – с Марой Манучаровой, будущей моей женой, с Диной Фадеевой, будущей женой Коли Лянь Куня, с которым мы познакомились и подружились в спецшколе, с самим Колей, а также Борей Давыдовым и Фимой Эпштейном. Потом она ушла в другую школу, но таинственное прозвище «Зига» то и дело всплывало в их разговорах. Однако за те два года, что я проучился с ними, встретиться с ней мне так и не привелось. А после десятого класса меня забрали в армию. Там, весной 1941 года, за месяц до начала войны, я и увидел ее в первый раз. Правда, на фотографии. Одним из моих армейских товарищей был Изя Ломберг, высокий немногословный парень с печальными глазами, с которым нас, вчерашних школьников, в одной теплушке везли из Москвы в Ленинград, в ленинградскую зенитку. Там мы с ним попали на разные батареи, но упомянутой выше весной, а точнее – в апреле месяце мы оба оказались на учебном сборе дальномерщиков, на котором инженеры из знаменитого Вавиловского ГОИ – Государственного Оптического Института обучали зенитчиков обращению с дальномерами, созданными в этом институте и цейсовскими, недавно привезенными из Германии. 2 Занятия в классе и тренировки на артиллерийской позиции шли с утра до вечера, но после занятий и тренировок мы были совершенно свободны. И вот как-то раз, перед отбоем, Изя достал из нагрудного кармана гимнастерки фотографию и, протянув ее мне, сказал: «Ира!» Я взглянул и подумал: Камея. А через несколько дней Изе дали увольнительную на двое суток – на майские праздники в Ленинград приехали его мама и его Ира. Когда они уехали, Изя только что не рыдал, и все оставшиеся дни дальномерного сбора я утешал его тем, что через каких-нибудь полгода и он будет в Москве. Всем, кто, как мы с ним, служили на учебных батареях, было обещано возвращение домой после годичного обучения на младших лейтенантов-командиров взводов. Однако из этих планов ничего не вышло: едва закончился сбор, как началась война. Во время войны наши батареи находились далеко одна от другой, и встретиться снова нам довелось только после ее окончания. Столкнулись возле штаба бригады, похлопали друг дружку по спине, и Изя выдал мне свою главную новость: его школьная любовь вышла замуж. После возвращения в Москву меня так закрутила гражданка, что с вернувшимся одновременно со мной сержантом Ломбергом мы так и не повидались ни разу. Долгое, очень долгое время жизнь не сталкивала меня и с бывшей его невестой, хотя близкие мне люди то и дело встречали ее – кто в магазине, кто в кино, кто на художественной выставке, кто просто на улице. Боря Давыдов, как-то столкнувшийся с ней буквально нос к носу, рассказывал потом: "Зига стала еще красивей, чем была, у нее дочка-школьница, а работает архитектором в Моспроекте…" 3  Присущее каждому человеку стремление к гармонизации окружающего нас всех
хаоса выразилось у Иры в том, что в ряду жизненных ценностей в первую
очередь она испытывала потребность в красоте, которую по мере своих сил и
сверх этой меры пыталась наводить и поддерживать повсюду. Так что
архитектурная мастерская, в которой она проработала больше тридцати лет,
была для нее не просто местом службы, а местом жизни, вторым домом.В детстве и ранней молодости Ира мечтала о сцене. Она имела на то основания – внешность, позволявшую исполнять роль любой героини, природный артистизм – выразительную мимику, высокий накал чувств, способность мгновенно устанавливать контакт с другими людьми. Но поступить в театральный институт ей не дал отец, понимавший, какую цену приходится платить актрисе за сценический успех, горячо любивший свою единственную дочь и более всего на свете желавший ей нормального женского счастья. И после десятилетки Ира поступила в Московский государственный институт иностранных языков – одно из наиболее престижных в предвоенные годы высших учебных заведений Москвы. В отгородившейся от всего мира «железным занавесом» стране этот вуз, как и созданный несколько позже Институт международных отношений, был явлением исключительным. Его выпускники сразу же попадали в узкий привилегированный слой, имевший возможность заглянуть за этот занавес – кто в качестве журналиста, кто в качестве переводчика, кто как дипломат или разведчик, нередко эти функции совмещались. Ира не просто в совершенстве овладела французским языком – тогдашним языком международного общения, в последующем ее не раз принимали за парижанку. Изъясняясь на языке Флобера и Бальзака не только правильно, не только красиво, но с щегольством, она была способна так вжиться в роль француженки, что, например, однажды в течение целого вечера успешно разыгрывала такого опытнейшего актера, как Михаил Михайлович Садовский из знаменитой династии актеров Малого театра. Одну из лучших выпускниц института, в дипломе которой в графе «специальность» значилось «переводчик-референт» пожелало прибрать к рукам самое могучее и в то же время самое страшное учреждение страны – КГБ. С огромным трудом, с помощью одного из близких своих друзей, работавших в этом учреждении, Ире удалось избавиться от пугавшего ее распределения. Но вскоре наступили времена, когда молодому специалисту с Ириной фамилией получить не только хорошую, но вообще хоть какую-нибудь работу стало крайне затруднительно. Иру выручил сосед по дому – вице-президент Академии архитектуры Каро Семенович Алабян, автор уникального проекта Центрального Театра Красной Армии, проекта, верховным куратором которого был сам Сталин, лично определивший, что это здание в плане должно представлять собой пятиугольную звезду. Каро Семенович пригласил Иру в свою архитектурную мастерскую. Сперва «переводчик-референт» работала чертежницей, потом, через несколько лет, закончив курсы при Архитектурном институте, стала архитектором – специалистом, превращающим стихийную городскую среду в нечто, способное радовать глаз. Для человека с артистической жилкой театральные подмостки – вовсе не единственное место, где он может чувствовать себя на высоте. Для кого-то сценой бывает спортивный стадион, для кого-то школьный класс или университетская аудитория. Для Иры сценой, практически на всю жизнь, послужила ее архитектурная мастерская, да и весь Моспроект – с его бурной творческой жизнью, с Домом Архитектора, знаменитым ансамблем «Кохинор», художественными выставками, пансионатом «Суханово». 4 Моспроект располагался на площади Маяковского. А я в первой половине шестидесятых годов работал в редакции Горного журнала, которая располагалась возле Белорусского вокзала, в десяти минутах ходьбы от Моспроекта. А в 1965 году переселился в первый кооперативный дом, построенный Союзом Журналистов неподалеку от того же Белорусского вокзала. Так что в течение многих лет мы с Ирой, не подозревая о том, покупали слоеные пирожки с мясом, венгерские ватрушки и миндальные пирожные в одних и тех же кулинариях при ресторанах «Пекин» и «София», заглядывали перед Новым годом в один и тот же магазин «Подарки» на улице Горького, ходили на просмотры новых фильмов в Дом Кино на Брестской улице, забегали в одно и тоже кафе «Молодежное» – не столько даже закусить, сколько просто побыть в современном дизайне. Однако, встречаясь если не каждый день, то уж каждую неделю безусловно, мы так и не опознали друг друга. По всей вероятности, Господь не хотел упускать эффект неожиданности, опасаясь фальстарта и предпочитая действовать наверняка. Забегая вперед, должен сказать, что эта Его тактика имела полный успех. Чтобы дать нам, наконец, возможность после сто раз услышать один раз увидеть друг друга, Господь воспользовался услугами Олечки Гастевой – бессменной старосты нашего класса, которая после войны организовала ежегодные встречи бывших соучеников. На одной из этих встреч, на которую мы с Марой немножко припоздали, войдя в Олечкину квартиру, я увидел прекрасную незнакомку. Она сидела вполоборота к входной двери и оживленно беседовала с Борей Давыдовым. Профиль камеи, но материал совсем другой. Выражение лица менялось ежесекундно, и даже еще быстрей, оно точно переливалось, подобно перламутру. Никто еще не произнес ее имени – а я уже знал: Ира! Минута – и мы встретились глазами, и одновременно – душами. В тот вечер мы обменялись едва ли десятком фраз. Вспомнили ее приезд в Ленинград перед самой войной. Ира сказала, что Изи Ломберга давно уже нет. И что Исидора Эренбурга, из-за которого она не дождалась Изи, тоже нет уже. Что живет с мамой и рада будет увидеть нас с Марой у себя в Коломенском, куда недавно переселилась, оставив родительскую квартиру на улице Мархлевского семье своей дочери. 5 В последующий год мы с Ирой регулярно перезванивались и время от времени встречались. Мара приняла близко к сердцу смерть Ириной мамы, скончавшейся 22 марта 1986 года. А через три недели у Мары начался тяжелейший отек легких. 16 апреля не стало и Мары. В конце мая мои товарищи по работе вытолкали меня в командировку на Кавказ. В Приэльбрусье. На конференцию «Ноосфера», организованную известным новосибирским научным еретиком медицинским академиком Казначеевым. По утрам слушал доклады. Потом поднимался на фуникулере на ледниковый, весь в розовом тумане, склон Эльбруса – Лермонтовской Шат-горы. Или бродил по ущелью, пробитому в скальном массиве вспененным, гремящим камнями Баксаном. Или ездил по окрестным базарам, набивая рюкзак разноцветными варежками, шарфиками, свитерками из козьего пуха – для оставшихся без бабушки внучат. В общем, был как бы при деле. Как бы жил. Возвратившись в Москву и раздав подарки, я снова ощутил себя в пустоте. Первого июня, вечером, мне позвонила старшая дочь – Галя и сказала: «Пап, завтра в Консерватории Шостакович, у нас с Юркой абонемент, но мы замотались, ну что тебе сидеть дома?..». Сидеть дома в те дни было мне тяжелей всего. Не раздумывая долго, я снова снял уже положенную на рычаг трубку и набрал Ирин номер. С той минуты, как я начал крутить телефонный диск, я почувствовал себя так, словно не только мой аппарат, но меня самого подключают к Ириному миру. А с того мгновенья, когда в трубке раздался ее голос, меня стала бить дрожь, как будто я невзначай коснулся оголенного электрического провода. А ведь со времени Мариной смерти прошло всего полтора месяца, и любовь к ней продолжала во мне жить. 6 Видимо, звуки Ириного голоса попали в то место моего мозга, где память хранила услышанное в юности таинственное имя «Зига», увиденную в последние довоенные дни ее фотографию, впервые увиденный вживую профиль камеи, и выразительную игру лица, и ту мимолетную встречу наших взглядов и душ, – и в нем зародился второй центр любви. Второго июня, без десяти восемь, мы встретились у памятника Чайковскому. Без пяти восемь, держась за руки, вошли в Большой зал Консерватории, похожий на храмовый, только с перемещенным на боковые стены иконостасом. С восьми до десяти омывали наши сердца музыкой великого композитора, изредка поглядывая друг на друга и обмениваясь какими-то словами, ничего не значившими по сравнению с тем, что происходило с нами на самом деле. Настоящая музыка всегда была чем-то вроде душа для моей души, чем-то вроде ее крестильной купели. И судя по выражению Ириного лица, на нее она действовала так же. Жизнь непредсказуема. Когда мы считаем, что так, как есть, будет всегда, она входит в крутое пике, и мы врезаемся в землю. Когда нам кажется, что ее уже нет, она вдруг взмывает под небеса и уносит нас на новый виток. Наш роман развивался так стремительно, словно нам было не по шестьдесят четыре года, а по двадцать четыре. И в полночь, уже у Иры в Коломенском, веря и не веря происходящему, я стоял в ее ванной, наполненной интимным благоуханием, сотканным из новых для меня запахов – ее мыла, ее шампуней, ее кремов, ее помады, ее духов, постигая обоняемый Ирин образ. А потом возник ее зримый образ – Венеры Джорджоне. В ту ночь я обрел новую Страну Двоих, в которой живу до сих пор 18 октября 2004 года у меня на руках от инфаркта скончалась моя жена Ирина Эренбург, с которой мы душа в душу прожили 18 лет, 4 месяца и 8 дней Ире Источник Оглавление |
|