| Валентин Исаакович Рабинович | |
| Боря Давыдов по кличке "Самурай" | |
 Не мною
первым замечено, что большую, а то и б'ольшую
часть своей жизни человек проводит не с тем, с кем хочется. Евгений
Евтушенко, например, однажды посетовал:
Со мною вот
что происходит:
Ко мне мой
старый друг не ходит
А ходят в
праздной суете
Разнообразные
не те
Мне в этом
отношении повезло больше, чем знаменитому поэту. Всю мою жизнь ко мне
приходил мой старый друг Боря Давыдов. Мы подружились в пятнадцатилетнем
возрасте. А свою кличку он получил еще в младших классах.
В те годы
японцы начали свой марш-бросок в великие державы, захватили Манчжурию, и
слово
самурай
было у всех на языке. И к Бориной физиономии, с узкими глазами и широкими
скулами, оно подходило как нельзя лучше.Правда, Боря никогда не был драчуном, но то ли особенности физического сложения отражаются и на свойствах души, то ли давнее наблюдение относительно связи имени человека с его судьбой распространяется также и на клички, только свою жизнь мой друг прожил, можно сказать, по-самурайски. 2 Хотя участниками войны с гитлеровской Германией стали все ребята из нашей школьной компании, причем не только парни, но и девушки, в полной мере поступком это можно считать, если не говорить о девушках, только со стороны Бори Давыдова. Все мы, выросшие на песне Интернационал, кинофильме «Чапаев» и книжках Аркадия Гайдара, мечтали о сражениях с врагами нашей родины и мирового пролетариата. И не просто мечтали. Самый решительный из нас – Володя Янчевский уехал из Москвы в Ульяновск и поступил там в военное училище, которое именовалось Училищем связи, а на самом деле готовило диверсантов-взрывников для работы в тылу врага. Фима Эпштейн, Коля Лянь Кунь и я из Москвы не уехали, но ушли из обыкновенных школ и поступили в артиллерийскую спецшколу – шесть таких учебных заведений, готовивших ребят к поступлению в артиллерийские академии, открылись в 1938 году, из них четыре в Москве. Мара Манучарова, по примеру своих братьев, увлеклась авиацией и поступила в аэроклуб. Боря ничего такого предпринять не мог. Ни в одно учебное заведение, готовившее советскую молодежь к предстоявшим боям, его не брали из-за чудовищной близорукости, при чтении Боря буквально возил носом по книжке. К моменту нападения Гитлера на Советский Союз Володя Янчевский, Коля Лянь Кунь и я уже находились в рядах Красной Армии, Мара Манучарова научилась водить самолет, Фима Эпштейн, у которого арестовали отца, после чего его самого выгнали из спецшколы, ухитрился пройти кавалерийскую подготовку в конноспортивном клубе «Спартака» и гордо носил на пиджачке похожую на орден здоровенную бляху с лошадиной мордой и надписью «Ворошиловский кавалерист». Один Боря оставался сугубо цивильным штафиркой – студентом химфака МГУ и всё. 3 …Война шла уже год. Отгремела битва под Москвой, где выносила раненых с поля боя медсестра Мария Манучарова – не дождавшись призыва в армию женщин-летчиц, она закончила краткосрочные курсы медицинских сестер и ушла в ополчение. Затяжные бои с оккупантами вели войска Ленинградского фронта, в которых находился я, и Волховского, в которых находились Коля Лянь Кунь и Фима Эпштейн. Где-то за линией фронта пускал под откос вражеские эшелоны Володя Янчевский. А полуслепой очкарик Боря Давыдов, эвакуированный со своим химфаком в Ташкент, все еще безуспешно бился головой в стенки призывных пунктов. И только еще через год, когда немцы начали новое наступление – на юге страны, захватили Донбасс и рванулись к Волге и Кавказу, стенка ташкентского горвоенкомата дала, наконец, трещину. И в тот самый день, когда германский генерал-полковник фон Паулюс со своей Шестой армией ворвался в Сталинград с запада, с востока, переправившись через Волгу, ворвался в Сталинград со своим стрелковым батальоном советский младший лейтенант Давыдов. Разделавшись с Паулюсом, к тому времени уже фельдмаршалом, Боря, к тому времени уже лейтенант, освободил от захватчиков юг России, Украину, Белоруссию, Польшу и добил фашистского зверя в его собственной берлоге. Все это он совершил, не получив ни единой царапины, хотя не единожды попадал в опаснейшие ситуации. В Сталинграде, например, немцы прорвались к Волге как раз на его участке, и от всего батальона, в котором Боря занимал должность начальника штаба, народу осталось не более, чем на взвод. Судя по конечному результату, Господь в течение всей Второй Мировой войны делал все, чтобы сохранить Борю Давыдова для предстоявших ему послевоенных поступков. 4 Каждый человек в чем-нибудь превосходит окружающих. Мара Манучарова лучше всех в нашем классе решала математические задачки. Коля Лянь Кунь лучше всех крутился на турнике и прыгал через козла. Я первенствовал на уроках литературы и безошибочно писал диктанты. Но была одна область человеческой деятельности, в которой Боря Давыдов давал сто очков вперед всем остальным. Это была область любви. В младших классах он был влюблен сразу в трех девочек – в Иру Зигмунтович, в Риву Левите, в Регину Коган. В старших классах, кроме них, еще в Мару Манучарову и Дину Фадееву. На фронте влюблялся во всех телефонисток, радисток, медсестер, с которыми его сталкивала армейская служба, а между боями, когда его дивизия находилось во втором эшелоне, – в прекрасных представительниц гражданского населения, что нередко было достаточно рискованным делом. Так, однажды ему приглянулась юная пани из Армии Крайовой, которую он неделю прятал от особистов в своем штабном блиндаже. Однако ни одна из этих представительниц прекрасной половины человечества не была предназначена Боре Давыдову в жены. Иру Зигмунтович и Мару Манучарову Господь хранил для меня. Дину – для Коли Лянь Куня. Риву – для знаменитого актера Вацлава Дворжецкого. Для кого хранил Господь прекрасную пани, осталось для нас тайной за семью печатями. Зато мы знаем совершенно точно, кого именно предназначило небо в жены Боре Давыдову, а также имеем некоторые основания предполагать, что первая Борина женитьба произошла по Божьему недосмотру. Еще из Гомеровской поэмы о возвращавшемся с Троянской войны Одиссее известно, как обезоруживает демобилизованного воина женская красота и женское пение. Так что нет ничего удивительного в том впечатлении, какое произвела на возвратившегося с Великой Отечественной войны Бори Давыдова Лена Дворкина – первая красавица химфака и к тому же солистка университетского хора. Тут остолбенел бы и любой из соратников Агамемнона – как лицом, так и статью Лена Дворкина была вылитая Афина-Паллада, только что без шлема и копья. Но и без воинских доспехов Лена Дворкина выглядела воистину победительно. Что же до колдовской силы ее могучего сопрано, то тут ее вряд ли превзошла бы и самая голосистая из сирен. Боря, с лица которого не сходила глупая, совершенно неподходящая для самурая улыбка, буквально не сводил глаз со своей богини. 5 До замужества Лена Дворкина жила со своей матерью в неплохой по тем временам двадцатиметровой комнате коммунальной квартиры на Бутырском валу. А Боря Давыдов до женитьбы жил со своими родителями, дядей и тетушкой в Даевом переулке, возле Сретенки, в превосходной по любым временам четырехкомнатной квартире, некогда принадлежавшей Бориному деду. И первые месяцы после свадьбы молодые продолжали жить раздельно. В одной комнате с Лениной мамой переполненному любовью молодому мужу проводить свои ночи как-то было не с руки, а молодой жене, в свою очередь, не хотелось переселяться из двадцатиметровой «своей» комнаты в десятиметровую и к тому же проходную, с детства отведенную для Бори. Выход виделся в обмене всей этой жилплощади на две полноценные квартиры, и Боря уже начал было заниматься поисками устраивающего всех варианта такого обмена, как вдруг случилось несчастье – слегла Елена Борисовна, Борина мама. В те годы в стране разбойничал рак. Сказались нечеловеческие муки военных лет. За несколько месяцев страшная болезнь иссушила Елену Борисовну до такой степени, что она с трудом передвигалась по квартире, а из дому не могла выходить вовсе. Но если тело Бориной мамы до неузнаваемости изменилось, ее материнская душа осталась прежней. И однажды Боря услышал от нее такие слова: «Бусик (так она звала своего сына), мы с Нёмой (так она звала своего мужа) решили до обмена квартир сделать обмен комнат – в нашей живите вы с Леночкой, а нам в твоей комнате будет даже удобней, ближе к ванной». 6 Честно говоря, Боря сопротивлялся не очень сильно, и его родители переселились в проходную комнатку, а в их горнице поселилась молодежь. В положенный срок у Лены Дворкиной родилась дочка, которую назвали Аней. Боря в ней души не чаял. Выражение обожания, с которым он вот уже год глядел на Лену Дворкину, теперь вообще не сходило с его лица, на кого бы он ни глядел – даже на меня. К великому сожалению, так продолжалось недолго. Я стал замечать, что счастливое выражение Бориного лица постепенно сменяется озабоченным. Потом оно начало становиться угрюмым. Потом – несчастным. А кончилось все это тем, что однажды, придя к нам с Марой чуть ли не в полночь, непьющий Боря попросил «чего-нибудь выпить», а чего-нибудь выпив, объявил: «Всё! Развожусь! Она невежлива с мамой!» Выдавить из него какие-либо подробности не удалось. С непривычки он быстро опьянел, и мы уложили его спать. Больше ни одного дня Боря Давыдов и Лена Дворкина вместе не жили. Лена с Аней уехала к себе на Бутырский вал. Боря совершил обратный комнатный обмен. Елена Борисовна прожила еще с месяц – такие семейные купоросы не способствуют продлению наших дней на земле. Прекратив свои супружеские отношения с Леной Дворкиной, которая, кстати, очень скоро снова вышла замуж – за одного из знакомых оркестрантов, Боря самым ревностным образом продолжал исполнять свои отцовские обязанности: устроил Аню в академический детсад, затем в английскую спецшколу, затем в свою альма-матер, затем в престижный академический институт. И о жилье для дочки, когда она подросла, он позаботился по-отцовски: выхлопотал ей сперва двухкомнатную, а потом и трехкомнатную квартиру в кооперативном доме, в котором жил сам. Через три года после развода с Леной Дворкиной Боря тоже снова женился. Но это уже другая история. Здесь же мне остается только сказать, что после кончины своей второй жены Боря несколько лет оставался вдовцом, и все эти годы Лена Дворкина убеждала Борю опять сойтись – но не убедила. Видимо, на небесах этот брак так и не совершился – чего никак нельзя сказать о втором Борином браке. 7 Дочь известного московского врача, профессора Первого медицинского института Быховского, племянница знаменитой актрисы Театра имени Вахтангова Цецилии Мансуровой Наташа Быховская на греческих богинь, пожалуй, походила не очень. Ее прелесть была совсем иного рода, будучи образована прежде всего глубоким внутренним изяществом и способностью к сопереживанию, отражавшихся на всех ее движениях, в том числе и на мимике. Если искать нечто подобное среди образцов высокого художества, то единственное, что мне приходит в голову, это Мона Лиза. Я не преувеличиваю. Когда Наташу Быховскую в первый раз увидел Борин друг детства ленинградский художник-академик Толя Левитин, он тут же загорелся страстным желанием сделать ее портрет. Портрет получился неплохой – на нем изображена красивая, интеллигентная молодая женщина, похожая на Наташу Быховскую. Для того, чтобы изобразить саму Наташу, нужен был, вероятно, второй Леонардо. К тому времени, когда моя жена, подружившаяся с Наташей в МАИ, где они учились в одной группе, решила познакомить ее с Борей Давыдовым, Наташе было уже 30 лет. Но у нее еще не было ни одного серьезного романа, и это само по себе могло бы служить уликой в пользу небесной предопределенности ее земной судьбы. Мара пригласила Наташу в самый вкусный московский ресторан «Арагви», в котором наша школьная компания договорилась встретить Новый 1957-й год. Всю ночь они с Борей не отходили друг от друга, почти не дотрагиваясь до ароматных арагвинских шашлыков и едва пригубив «Хванчкару», из-за которой, собственно, большинство москвичей и стремилось в «Арагви». С той ночи они вообще не расставались – если не считать нескольких дней, которые Наташа провела в роддоме. Душа в душу они прожили четыре года, в течение которых Боря успел сделать докторскую диссертацию, а Наташа родить дочку, которую они назвали Машей – в честь Мары Манучаровой. 8 Они могли бы так же счастливо прожить долгую-предолгую жизнь, но не получилось. Машке не было еще пяти лет, когда Наташа обнаружила в левой груди затвердение величиной с лесной орех. Отец ее был специалистом как раз по таким вещам, и сразу были предприняты радикальные меры. У Наташи отняли грудь. Но это не помогло. И Боря с Машкой остались одни. Тут-то и поступило предложение от Лены Дворкиной – объединиться. С точки зрения здравого смысла оно было вполне разумно. Лена Дворкина, к тому времени уже потерявшая своего оркестранта, получала мужа, Боря Давыдов получал жену, обе Борины дочки получали полноценную семью, с мамой и папой. Но Боря предпочел совершить нечто иное – по мнению многих его друзей, похожее на харакири. Он вызвал из Ленинграда шестидесятипятилетнюю тетку Наташи Быховской, страшную, как грех, старую деву, не выпускавшую изо рта сигарету, добрейшее интеллигентнейшее существо, выпускницу знаменитой Петершуле, которая взяла на себя обязанности Машкиной няньки и, отчасти, домоправительницы. Однако это было лишь частичным решением Бориных проблем. Тетка теткой, но все, кто окружал Борю, сознавали, что мужчине его лет требуется еще и жена, и время от времени кто-нибудь выступал в роли свахи. Но прошел не один год, прежде чем Боря решился на новую женитьбу. В сорок лет подобрать себе хорошую пару непросто. И юного пыла уж нет. И почти все женщины, пригодные на роль супруги, разобраны. Тут же был особенно трудный случай: требовалась не только хорошая подруга жизни, но и – в первую очередь – хорошая мать. Боря безумно любил свою Машку. Почти все время, остававшееся у него от институтских дел, проводил с ней – рассказывал сказки, читал книжки, брал с собой к друзьям и знакомым, купал перед сном, а после купанья пел ей еврейские песни. О последнем следует сказать особо. 9 В отличие от других ребят из нашей школьной компании, у которых, как и у Бори Давыдова в паспорте было начертано слово еврей, он ощущал свою принадлежность к еврейству не только тогда, когда его обзывали жидом. Борин отец, которого все звали Эммануилом Марковичем, на самом деле, согласно свидетельству о рождении, Нахум Мендель Маркович, отличался от отцов всех остальных наших ребят тем, что до революции состоял в Бунде, партии, ставившей своей целью построение социализма прежде всего для евреев. Считанные бундовцы, уцелевшие в гитлеровских и сталинских лагерях, воплотили свою мечту в жизнь, создав государство Израиль. Нахум Мендель Маркович Давыдов ни в лагерь, ни в Израиль не попал. В Израиль не успел, а от первой, наиболее вероятной доли его оградил Николай Николаевич Баранский, известный каждому советскому человеку как автор школьного учебника географии. Не в пример Бориному отцу – заместителю заведующего географической редакцией Большой Советской Энциклопедии, заведующий этой редакцией Николай Николаевич Баранский был не бывшим бундовцем, а бывшим буденновцем. Звучало похоже, но означало нечто противоположное, и не только в отношении позиций по национальному вопросу. Буденновцами, не считая самого Семена Михайловича Буденного, прославленного командующего Первой конной армией в годы Гражданской войны, были маршалы Ворошилов, Тимошенко, Жуков. А главное, буденновцев числил в близких своих сподвижниках сам Сталин. Вот под этим буденновским зонтиком Баранский сумел укрыть и Бориного отца, которого очень и очень ценил. 10 Только после ухода из жизни своего покровителя Эммануил Маркович Давыдов стал в полной мере испытывать то, что в конце сороковых – начале пятидесятых годов испытывали почти все советские евреи. Его бесцеремонно вытолкали из редакции, которую он когда-то создал, отлучили от любимого дела, вообще перестали печатать – как всех других космополитов. Острее, чем когда-либо, Борин отец ощутил теперь глубокую правоту идей, которые исповедовал в молодости: у евреев своя судьба, отличная от судьбы других народов. Он часто беседовал об этом со мной, когда я приходил к Боре. Боря при этом обыкновенно помалкивал, а я чаще всего возражал, хотя сам в то время перебивался случайными заработками. Я считал, что антисемитская вакханалия обязательно уляжется, потому что она экономически невыгодна для страны. Я не понимал тогда, что ее жители ошибаются, принимая себя за европейцев, что на самом деле в большинстве своем они азиаты – азиатам же не свойствен приоритет экономики, на первом плане у них находятся идеологические ценности и предрассудки. Боря все это, вероятно, тоже не понимал, но ощущал сердцем и потому тянулся ко всему еврейскому. Читал Еврейскую Энциклопедию. Приносил мне из синагоги на пасху мацу. Пел дочке еврейские песни, которые сам слышал в детстве от отца с матерью. Сами они ничего Машке спеть не успели. Эммануил Маркович скончался через какой-нибудь год после Елены Борисовны – тоже от рака. 11 Надо сказать, что Борина карьера, по обычным меркам, сложилась вполне удачно. Получив университетский диплом летом 1948 года, он тут же был взят младшим научным сотрудником в химическую лабораторию академика Александра Васильевича Топчиева, Главного ученого секретаря Академии наук СССР, второго, после Президента АН, лица в этом учреждении. Главный ученый секретарь мог взять к себе в лабораторию кого угодно, хоть безродного космополита. Как раз «космополит» с университетской выучкой кой-какой навар мог принести безусловно. И принес. Синтезировал новый полимер и придумал, как с его помощью защищать самолеты от самонаводящихся ракет. За эту придумку правительство выдало Сталинскую премию двум ученым – первым в списке стоял, естественно, Топчиев, а не Давыдов. Но стоило ли обращать внимание на такой пустяк, если лауреатство давало человеку почти такое же положение в обществе, как звание Героя Советского Союза? Через несколько лет после зачисления в Топчиевскую лабораторию Боря защитил кандидатскую, а потом и докторскую диссертацию. Однако ни докторство, ни даже лауреатство полного удовлетворения ему не принесли. К тому времени, когда он стал доктором, ближайшие его коллеги-полимерщики Коля Платэ и Витя Кабанов, у которых в паспорте и в пятом пункте анкет стояло слово «русский», были уже членкорами. То есть твердой ногой ступили на эскалатор, который почти стопроцентно выносил находившихся на нем на самую престижную научную высоту – звание академика, должность директора института. В общем – в научные генералы. Борю, которому генеральство не светило, эта ситуация огорчала чрезвычайно – он почти постоянно ощущал себя человеком второго сорта, хотя среди ученых-полимерщиков пользовался немалым авторитетом. Упершись головой в положенный ему устройством советского общества потолок, Боря делал все, что мог, чтобы уберечь от соприкосновений с колючей проволокой государственного антисемитизма своих дочерей. После того, как Машка окончила «Менделеевку», гораздо более демократичное учебное заведение, чем МГУ, он устроил ее в лабораторию, которой заведовал его приятель. Не только самым поощрительным образом отнесся к ее намерению уехать в Израиль, но и помог получить там докторантуру в лучшем научном учреждении – Институте Вейцмана. А когда все это состоялось, Боря ушел на пенсию и, не покидая российского гражданства, оформил себе израильское – чтобы иметь возможность какое-то время проводить с младшей дочкой в Реховоте, какое-то со старшей в Москве. Елена Зиновьевна Нелина, третья Борина жена, против такого его решения не возражала. 12 В третий раз Боря женился на родственнице своего завлаба Бориса Абрамовича Кренцеля, сходство которой с матерью Ани только именем и ограничивалось. Лена Неллина тоже была хороша собой, но красота ее выглядела не вызывающей, а спокойной, не агрессивной. Машка приняла ее сразу как маму – ведь Наташу она помнить не могла. Да никто из Бориных родных и знакомых никогда Лену Неллину в мачехах не числил – это слово просто не подходило к ней, женщине на редкость доброй и ласковой. Она стала не только настоящей матерью для Бориной дочки, но и настоящей спутницей жизни для него самого. Они с Борей на редкость подошли друг к другу по своим экстравертивным характерам. Боря никогда не был домоседом, а вместе с Леной в его жизнь вошел театр. Лена была многолетней участницей Зрительской секции Дома актера – одного из лучших культурных центров Москвы. Она отвечала там за Художественный театр, организовывала обсуждения московской общественностью всех его премьер, непременным посетителем которых – и премьер, и обсуждений – стал и Боря. Кроме театров, Лена обожала путешествия. И Боря тоже пристрастился к туристической жизни. Первым их совместным приобретением стали «Жигули», на которых они исколесили, можно сказать, всю страну, а также кое-какие соседние страны. А когда Машка с мужем-компьютерщиком отбыла в Израиль и Боря тоже стал рваться туда, Лена всегда сопровождала его, какими бы ни были обстоятельства ее собственной жизни и жизни ее собственных дочерей (от первого брака) и внуков. Машка уехала в 1991 году. Уже в следующем 1992-м Боря с Леной два месяца провели у нее. И затем стали жить на два дома, разделенных четырьмя тысячами километров и тремя климатическими поясами. 13 Ничто не дается даром. Такой образ жизни мало подходит для сердец, ослабленных перенесенным сравнительно недавно инфарктом. А у Бори Давыдова было именно такое сердце. Шестого мая 1996 года он после двухмесячного пребывания у Машки, отправив накануне в Москву Лену, в последний раз перед своим собственным нечаянно задержавшимся отлетом отправился прогуляться по уже полюбившимся ему улицам города. На обратном пути, почувствовав усталость, он присел отдохнуть на знакомую скамейку – на ней они не раз сидели с Леной, возвращаясь домой с вечерних прогулок. Там, на улице, его, с уже остановившимся сердцем, и обнаружила дочь. По словам очевидцев, опустившись на скамью, Боря тут же задремал и умер, не проснувшись. В России смерть во сне называют смертью праведника. В Японии считают, что самурай, исполнивший свой долг, прямиком отправляется в рай. Источник Оглавление |
|