2001. Журнал "НЛО", № 48 Николай Митрохин Русская партия фрагменты исследования Гипертекстовая версия Начало Продолжение   "Деревенская проза" Главным творческим приобретением русских националистов в 1960-е гг., позволившим им в 1970-е гг. заявить о себе как о самом громком и "магистральном" направлении в советской литературе, стали авторы "деревенской прозы". Традиция "деревенской прозы" восходит, конечно же, не к "консерваторам", а к либералам. Некоторые литературоведы отсчитывают ее от "Районных будней" В. Овечкина и "Рычагов" А. Яшина середины 1950-х, другие выводят ее из "Матрениного двора" А. Солженицына, опубликованного в 1963 г. С. Павлов и многие его идейные соратники воспринимали "деревенщиков" как либералов и открыто критиковали их. Однако среди "павловцев" не было полного идейного единства. Часть группировки во главе с А. Никоновым и И. Глазуновым, ставившая идею возрождения дореволюционной России во главу угла, оценила тоску "деревенщиков" по погибающему миру традиционной русской деревни. Первая публикация книги автора "деревенского" направления - "Сельские жители" идейно близкого к русским националистам В. Шукшина - состоялась в издательстве "Молодая гвардия" в 1962 г. Стилистически близки к ним и опубликованные еще в 1958 г. "Владимирские проселки" В. Солоухина. Однако все же массовый приход "деревенщиков" в литературу начался чуть позже. В середине 1960-х, по мере усиления традиционалистской и монархической фракции среди "павловцев", открылась настоящая охота на молодые таланты "деревенского направления". Они выявлялись и вербовались на специальных мероприятиях для молодых литераторов, которые ЦК ВЛКСМ совместно с СП РСФСР проводил в провинции - например, на читинском совещании 1965 г., где московские литературные авторитеты и комсомольские начальники обнаружили таких авторов, как Валентин Григорьевич Распутин (1937 г.р.), Александр Валентинович Вампилов (1937-1972), Вячеслав Максимович Шугаев (1938 г.р.). Окончательно контакты движения русских националистов и "деревенщиков" упорядочил ученик А. Яшина и протеже Ф. Панферова С. Викулов, который по предложению председателя СП РСФСР Л. Соболева в августе 1968 г. стал главным редактором принадлежащего союзу малопопулярного журнала "Наш современник". С. Викулов "пригласил в журнал тех, кого знал и любил: Е. Носова (Курск), В. Астафьева, А. Знаменского (Краснодар), В. Лихоносова, Ф. Абрамова, Г. Троепольского, помнил и о земляках - Василии Белове, Александре Романове, Ольге Фокиной" 85. Постепенно, во многом благодаря "деревенщикам", журнал стал заметен. После отставки А.Т. Твардовского с должности главного редактора "Нового мира" большая группа "деревенщиков", публиковавшихся там, перешла в "Наш современник", что, безусловно, усилило его популярность. В. Астафьев, возможно, наиболее известный среди них литератор, вспоминает: Журнал "Наш современник" воскресал из мертвых благодаря усилиям русских писателей, понимавших, что после разгрома "Нового мира" стремительно набирающим силу российским писателям, в первую голову периферийным, надо было где-то печататься, знакомиться и духовно объединяться. Сергей Викулов <...> оказался неплохим организатором и умеренным цензором 86. Правда, после "Нового мира" некоторые порядки в "Нашем современнике" шокировали даже авторов "деревенской прозы". Тот же Астафьев, включенный в силу масштаба своего творчества в члены редколлегии, на ее заседании в начале 1970 г. предупредил С. Викулова, что если в журнале будут антисемитские тенденции, то он выйдет из ее состава 87. Позднее, однако, Астафьев сам проникся антисемитскими и этнонационалистическими идеями настолько, что в середине 1980-х гг. стал основным фигурантом нескольких скандалов (протесты членов СП Грузии против его "Ловли пескарей", вытекшая из этого "переписка с Н. Эйдельманом", а также публичная поддержка движения "Память"). Вторым московским изданием, активно привечающим "деревенщиков", стал орган Московского отделения ССП журнал "Москва", главным редактором которого в том же 1968 г. был назначен один из лидеров литературной фракции движения русских националистов писатель М. Алексеев. По информации Р. Медведева, это назначение состоялось, "несмотря на возражения парткома московских писателей" 88 и, можно предположить, не без участия "павловца" и духовного наставника М. Алексеева Ю. Верченко. Из региональных литературных журналов "деревенщиков", изображавших жизнь крестьян, как правило, на Севере России и в Сибири, чаще всего публиковал журнал "Север", издававшийся в Петрозаводске. Его главный редактор, Дмитрий Яковлевич Гусаров, и некоторые члены редколлегии были убежденными русскими националистами. Из авторов, "открытых" "Севером", в движении русских националистов стали известными Василий Иванович Белов (1932 г.р.), Дмитрий Михайлович Балашов (1927-2000), позднее Владимир Бондаренко (сотрудник "Севера" в 1970-е гг., в настоящее время зам. главного редактора газеты "День"). Саратовский журнал "Волга" (особенно в 1965-1976 гг., когда его возглавлял Н. Шундик) и ростовский журнал "Дон", где велико было влияние М. Шолохова и его друзей - В. Закруткина, А. Калинина и К. Приймы, также находились под контролем "русской партии". Между провинциальными журналами русских националистов и центральным изданием русской националистической группировки в СП, которым после 1970 г. стал "Наш современник", поддерживались постоянные контакты. Наиболее талантливые авторы, "открытые" "Севером", "Волгой" и "Доном", начинали печататься в более престижном московском журнале, в свою очередь к провинциалам направлялись материалы, которые по разным причинам (недостаточно высокое качество, непроходимость для московской цензуры) не могли быть опубликованы в столице. Терминология движения русских националистов 1970-х - начала 1980-х годов В период 1965-1971 гг. происходит превращение "павловской группировки" и других разрозненных групп русских националистов в единое общественное движение - "русскую партию". Показателем того, что это движение стало единым, является набор специфических терминов, используемых или, как минимум, "правильно" понимаемых его участниками. Первая группа терминов касалась самоназвания движения. Сами его участники с конца 1960-х гг. предпочитали использовать термин "русская партия", а своих "однопартийцев" определять словом "русак" или "настоящий русский человек". Для описания поведения или общественных взглядов в положительном контексте применялся также термин "русопятость". В то же время существовала группа терминов, определявших "русскую партию" извне. И. Глазунов в цитированных выше воспоминаниях отмечает, что в отношении Софронова и других употреблялось слово "черносотенец". Литературовед М. Чудакова в опубликованном фрагменте собственного дневника передает разговор с двумя сотрудниками редакции "Нового мира" 1 февраля 1970 г.: Попросила их определить термин "балалаечник", неоднократно ими употребляемый. Они сказали: 1) Человек, делающий карьеру, рвущийся к власти; 2) человек, выбравший ради этого идею антиофициальную, достаточно безопасную и достаточно привлекательную для масс (общепонятную) 89. Ю. Лошиц пересказывает обвинения в свой адрес в тот же период: В "ЖЗЛ"-де свили гнездо почвенники, славянофилы, оттуда прет патриархальщина, заигрывание с христианством, великорусский шовинизм! Там у них процветает любование всем дореволюционным, предаются забвению принципы партийности и классового подхода 90. С. Семанов говорит, что "из скромного, не шибко интересного комсомольского издания возникло, а потом окрепло и мощно расширилось то общественное движение, представителей которого наши недруги именовали "русистами", "русофилами" и т.п." 91. Он вспоминает, что его при назначении на пост главного редактора журнала "Человек и закон" в 1975 г. прямо назвали "русофилом" 92. Среди членов "русской партии" не было однозначного отношения к этим терминам. Конечно, они всегда отвергали "чужие" названия своего движения, носящие явную политическую окраску и имевшую негативную коннотацию в русском языке: "фашисты", "черносотенцы", "антисемиты". Однако менее политизированные термины разными участниками движения могли отрицаться, а могли и быть использованы: В "Записке" <в ЦК КПСС, опубликованной в середине 90-х> вместо слов "патриот", "националист" постоянно употребляется слово "русисты". <...> "Мы никогда себя так не называли" 93, "следует уточнить, упомянутые критики <в Молодой гвардии> не мнили себя "славянофилами", их так окрестили "оппоненты"" 94. Тот же Семанов в декабре 1970 г., после публикации в официальной прессе критической статьи о его, а также Ю. Иванова и В. Чалмаева, творчестве, написал стих, где использовал чужой термин хоть и в ироническом, но положительном для себя контексте: "Разогнали русофилов // русофилов разнесли // Ради счастья всех зоилов // Сионизма на земли" 95. Вторая группа терминов, используемая членами "русской партии", касалась "основного (главного) вопроса философии" [или просто "основного (главного) вопроса"] - отношения к евреям. Антисемитизм, свойственный практически всем членам "русской партии" [это называлось "правильной ориентировкой по основному (главному) вопросу"] 96 и являвшийся отличительной чертой этой организации, прикрывался группой терминов, предназначенных для внешнего употребления: "сионисты", "троцкисты", "русско-еврейские отношения" 97. Также широко использовались эвфемизмы типа "наши люди", "они", "их рук дело" и т.п. 98. Вот пример использования этой группы терминов в изложении С. Семанова: когда 3 февраля 1970 г. он на заседании "Русского клуба" прочел лекцию "Борьба В.И. Ленина против троцкизма в области истории и культуры", то заседание было одним из самых многолюдных, до полусотни набралось людей, боевых и дельных, уж больно острой и злободневной была тема. <...> Обсуждение выдалось весьма крутым, ибо касалось, как мы тогда шутили, "основного вопроса философии". После доклада сразу же Дмитрий Жуков поднялся и спросил: "А каково было отношение Троцкого к сионизму?" Ну ясно, о чем тут шла и пошла речь... 99 А вот пример, относящийся ко второй половине 1980-х: <А.Н.>Яковлев показал мне донос, написанный на меня неплохим прозаиком, депутатом Василием Беловым, который требовал наказать и устранить меня из журнала <"Огонек">, потому что я троцкист. Что понимал и понимает Белов в троцкизме, я не знаю. Думаю - ничего. Но он понимает, что именно надо писать партии, чтобы она занервничала и среагировала100. Члены группировки активно использовали легенду о "кремлевских женах" для характеристики подозреваемого ими в симпатиях к евреям человека. При этом называлось только неблагозвучное с точки зрения подозревающего имя или отчество супруги: Он был нормальный "почвенный" антисемит. Корневой русский патриот. Каковым я не могу назвать Верченко, у которого и жена была Мирра Алексеевна, и окружение соответствующее 101. Диспозиция начала 1970-х Публицистическая и литературная деятельность журналов "Молодая гвардия" и "Наш современник" конца 1960-х гг. описана подробнейшим образом и не нуждается в пересказе 102. Однако на формирование движения русских националистов эта деятельность значительного влияния не оказала. Пробиваемые через цензурные рамки идеи являлись слабым отражением истинных взглядов их авторов. Круг их сложился еще в первой половине 60-х гг., уровень политической поддержки тоже. Хотя отставку Никонова с поста главного редактора журнала "Молодая гвардия" можно расценивать как наказание за проведение определенной политической линии (или как средство для снижения накала страстей в литературной среде), однако, вероятно, не меньшее значение имела и его принадлежность к "павловской группировке" (и, шире, к "шелепинцам"), которые именно в 1970 г. оказались окончательно вытеснены из сферы большой политики. Отставка Никонова и двух членов редколлегии не изменила существенно редакционной политики, хотя, конечно, журнал стал заметно "бледнее". На место Никонова пришел малозаметный доселе, но твердый сторонник "линии Павлова" Ф. Овчаренко, сохранивший основной костяк редакции. То же произошло и в СП РСФСР - связанного со всеми консервативными группировками сразу "беспартийного коммуниста" и русского националиста Л. Соболева сменил более гибкий и мягкий русский националист С. Михалков. Не пострадали в 1970 г. редакции двух других органов "русской партии" - журналов "Наш современник" и "Москва", а также издательств "Молодая гвардия" и "Современник", в которых сохранилось назначенное в 1968 г. руководство. Тем не менее после описанного выше отстранения "шелепинцев" и "павловцев" от политической власти сложился новый расклад сил, который определял развитие движения русских националистов на протяжении всех 1970-х гг. и в значительной степени в первой половине 1980-х. К 1972 г. основой движения стал Союз писателей РСФСР во главе с С. Михалковым (и секретарями М. Алексеевым и Ю. Бондаревым). Журнал "Наш современник", подчиняющийся СП РСФСР, превратился в центральный орган движения. Кроме того, под контроль русских националистов перешли газеты "Советская Россия" (гл. редактор Московский, первый зам. гл. редактора в 1971-1984 гг. В.В.Чикин), "Литературная Россия" [гл. редактор Ю.Т. Грибов (1925 г.р.)], издательство СП РСФСР "Современник" [В.В. Сорокин (1936 г.р., директор в 1970-1978 гг.), главные редакторы при нем Ю.Л. Прокушев (1920 г.р.), Н.Е. Шундик (1920 г.р., директор в 1978-1980 гг.), "павловец" Г.М. Гусев (директор в 1980-1984 гг.), Л.А. Фролов (главный редактор с 1981 г., директор с 1984 г.)] и, в меньшей степени, издательство "Советская Россия" (главный редактор Н. Сергованцев). Под полный контроль движения перешли структуры правительства РСФСР, отвечавшие за развитие культурной сферы. Активный русский националист Н. Свиридов возглавил Комитет по печати РСФСР, "павловец" Ю. Мелентьев стал министром культуры РСФСР, "шелепинцы" В. Кочемасов и Е. Чехарин поочередно были заместителями председателя Совета министров РСФСР, отвечавшими за гуманитарную сферу. Из председателей Совета министров РСФСР идеям русского национализма сочувствовали Г. Воронов (пребывавший на этом посту в 1962-1974 гг.), затем, в конце 1980-х, - В. Воротников. Общественной организацией, созданной и руководимой русскими националистами, являлся ВООПиК. На союзном уровне русские националисты были представлены следующим образом: в СП СССР работал "павловец" Ю. Верченко, который в 1970-1990 гг. занимал должность секретаря по организационно-творческим вопросам и играл важнейшую роль при кадровых назначениях. Движение контролировало самый популярный журнал страны - "Роман-газету", который подчинялся правлению СП СССР и издавался тиражом более 2 млн экземпляров (главный редактор в 1978-1980 гг. Г. Гусев, с 1980 г. и по настоящее время В. Ганичев), "Воениздат" (директор В.С. Рябов), а также журнал "Молодая гвардия" и одноименное издательство. Внутри издательства оплотом русских националистов были серия "ЖЗЛ", а также журнал "Техника - молодежи". Председатель Госкомиздата СССР Б. Стукалин также был русским националистом, сочувствующим движению, и личным другом Л. Леонова. Политическое прикрытие русских националистов, как говорилось выше, осуществляли член Политбюро Д.С. Полянский, а также помощник Суслова В.В. Воронцов, помощник секретаря ЦК КПСС по идеологии (в дальнейшем министра культуры СССР), кандидата в члены Политбюро П.Н. Демичева Г.Г. Стрельников, зам. зав. отделом культуры ЦК КПСС З. Туманова, зав. сектором Ближнего Востока Международного отдела ЦК И. Милованов, в некоторых случаях - скрыто сочувствующий русскому национализму зав. отделом культуры ЦК КПСС В.Ф. Шауро. На московском уровне русских националистов в Московском отделении СП представлял Ф. Кузнецов, литературным органом был журнал "Москва" (главный редактор в 1968-1990 гг. М. Алексеев), руководителем издательства "Московский рабочий" был русский националист Н. Елисов. Московское отделение ВООПиК определяло атмосферу в этой организации в целом. В регионах ячейки "русской партии" были в Ленинграде, Петрозаводске (вокруг журнала "Север"), Вологде (вокруг В. Белова и О. Фокиной), Саратове (вокруг журнала "Волга"). Организационными центрами движения русских националистов (или "русской партии", как ее имеет смысл именовать после 1970 г.) были две группы   Одна, сформировавшаяся вокруг издательства "Молодая гвардия" и "Русского клуба" в ВООПиКе, представляла собой дружеский круг молодых православных и антикоммунистически настроенных гуманитариев (историки, филологи и литературоведы), политическим лидером которого был "павловец" В. Ганичев, а на интеллектуальное лидерство претендовали В. Кожинов, П. Палиевский и В. Чивилихин 103. Эта группа была связана с другими бывшими "павловцами", такими, например, как окружение Глазунова (Солоухин, Захарченко, Десятников), или националистически настроенными сталинистами - Ф. Чуевым, В. Фирсовым. Вторая группа образовалась вокруг секретаря СП РСФСР и главного редактора журнала "Москва" М. Алексеева.   В нее вошли представители старшего поколения русских националистов - бывшие фронтовики, занимавшие административные должности, а также часть "павловцев", участвовавших в формировании мифа о ВОВ: инструктор отдела культуры ЦК КПСС, затем директор "Роман-газеты" и издательства "Современник" "павловец" Г. Гусев, писатель С. Крутилин (1921-1985), директор "Воениздата" В. Рябов, писатель Г. Семенихин (1919-1984), В. Чивилихин. Эпизодически на собрания группы приглашался В. Ганичев. Влияние бывших фронтовиков, заметное еще в начале 1960-х гг., значительно усилилось после 1965 г., когда власти начали формировать культ ВОВ, а ее участники стали основной опорой существующего строя.   Регулярной формой встреч бывших фронтовиков было то, что Г. Гусев называет "алексеевские посиделки", устраиваемые ежемесячно в гостинице "Украина". На них происходил обмен текущей информацией и мнениями, принимались решения о поддержке "русских" ("наших") писателей и даже определялись тиражи их будущих книг. Проводились подобные "посиделки", как минимум, в период с 1973 по 1984 гг. Своеобразным кадровым резервом для двух этих групп стало "Радонежье" - окружение писателя И. Шевцова, вокруг дачи которого в подмосковном поселке Семхоз в течение 1960-х гг. сложилось поселение писателей - русских националистов 104. Хотя сам Шевцов из-за своего радикализма и возникающих вследствие этого скандальных ситуаций не привлекался к разрешению "серьезных" проблем, обсуждавшихся в двух упомянутых кружках, его соседи в них участвовали и достаточно активно использовали богатые коммуникационные возможности Шевцова. Две эти группы (Ганичева и Алексеева) составляли организационное ядро движения русских националистов, действовавшее в 1970 - первой половине 1980-х гг. Как оценивал позднее сам Ганичев: "В обществе все равно происходило духовное сгущение, твердело русское сопротивление, образовывалось ядро, влиявшее на ход событий" 105. "Вожди" и коммуникаторы В конце 1960-х - начале 1970-х гг. "русская партия" вступила в стадию организационного оформления как самостоятельная политическая и общественная сила: появились центры по выработке решений, лидеры ("вожди") и даже "рядовые бойцы русской партии" (по выражению Г. Гусева). Однако при этом она продолжала оставаться неформальным, оппозиционным и достаточно аморфным образованием. В "русской партии" существовала реальная полифония взглядов. Лица, разделявшие два основных тезиса партии - "любовь к России (русским)" и "правильная установка по главному вопросу" (ненависть к евреям), - в остальных политических, социальных, эстетических и даже религиозных вопросах демонстрировали редкое разнообразие взглядов. Отсутствие привычных форм построения партии - заседаний парткомов, членских билетов, ритуальных голосований, свойственных КПСС, - приводило к подлинной внутрипартийной демократии и выдвижению в среде "русской партии" настоящих лидеров.   Авторитет "вождей" подтверждался в ходе "ежедневного референдума" (хотя, как правило, их политический вес сохранялся достаточно долго - более того за весь период после 1972 г. и до середины 1980-х в обойму общепризнанных лидеров добавился, вероятно, лишь один - С. Куняев). Для того, чтобы попасть в число лидеров партии, даже не надо было занимать высокую должность (хотя она, в принципе, оценивалась положительно): так, например, В. Кожинов и П. Палиевский - общепризнанные вожди "Русского клуба" - были всего лишь преподавателями ВУЗов, а министр культуры Ю. Мелентьев пользовался куда меньшим доверием и авторитетом. Можно сказать, что каждый из членов "русской партии" имел собственный набор "вождей", с чьим мнением он считался, хотя, в принципе, этот список почти всегда совпадал. Если кто-то пытался претендовать на роль лидера, но, по мнению остальных членов партии, не отвечал этим требованиям (как, например, Д. Жуков в "Русском клубе"), то прочие члены партии просто обходили его своим общением и "забывали" приглашать на общие собрания. Не менее (а может, и более) важным социальным типом, необходимым для существования "русской партии" в специфических советских условиях, была фигура, называемая нами "коммуникатором". "Коммуникатор" связывал между собой разрозненные группы членов "русской партии", распространял, преимущественно вербально, новости, идеи, мнения, а также сам- и тамиздат. Как правило, это были общительные и приятные люди, которые в 1970-е гг. вытеснили такую важную для 1960-х гг. фигуру, как "идеолог" партии. "Идеологи" не были востребованы в 1970-е - начале 1980-х гг., поскольку в этот период персональный состав "русской партии" был стабилен, ее участники определились со своими ценностями и практически не вырабатывали новых идей (исключение - неоязычество, которое все же было уделом весьма ограниченного круга людей). Из "коммуникаторов" по количеству контактов и, соответственно, степени успешности деятельности выделяются (в порядке уменьшения общественной значимости) В. Ганичев (общепризнанный "вождь" русской партии), И. Глазунов (хозяин популярного "салона" в своей мастерской), И. Шевцов, С. Семанов (контакты от участников движения инакомыслящих до помощников членов Политбюро), Г.М. Гусев (посредник между бывшими "павловцами" и литераторами), В.Н. Осипов (издатель и редактор самиздатского журнала "Вече", связник между русскими националистами в движении инакомыслящих и участниками "Русского клуба"), В.И. Скурлатов (пропагандист "Влесовой книги", участник различных неоязыческих группировок). Особого внимания заслуживают В. Ганичев, И. Шевцов и С. Семанов. Валерий Николаевич Ганичев (1933 г.р.) - активный участник и организатор "павловских" идеологических инициатив, рассчитанных на молодежь. В начале 1960-х - заместитель А. Никонова в журнале "Молодая гвардия", затем - зав. отделом пропаганды ЦК ВЛКСМ в конце правления С. Павлова. С приходом Е. Тяжельникова на пост первого секретаря ЦК ВЛКСМ он стал директором издательства "Молодая гвардия", в 1978-1980 гг. - главный редактор одной из наиболее популярных газет страны - "Комсомольской правды", после краха политической карьеры - главный редактор журнала "Роман-газета". С 1994 г. - председатель Союза писателей России, заместитель главы Всемирного русского народного собора - ежегодного общественно-политического форума, учрежденного и курируемого Московской Патриархией. Еще в начале 1960-х гг. Ганичев попал под влияние антикоммунистических и православно-монархических группировок. Активно лоббировал их интересы. В то же время контактировал со всеми группами писателей-русских националистов, профессиональными "антисионистами", националистически настроенными военными и ветеранами. Публиковал их всех в подведомственном ему издательстве. Принимал участие в интригах, связанных с аппаратом ЦК КПСС. Иван Михайлович Шевцов - армейский журналист в ВОВ и послевоенный период. Специализировался на современной советской культуре. Был знаком и писал о крупнейших художниках и скульпторах сталинского времени, разделял их отрицательное отношение к абстрактному и современному искусству. Заместитель главного редактора журнала "Москва" в конце 1950-х - начале 1960-х гг. В дальнейшем ответственных должностей не занимал. После выхода в 1964 г. романа "Тля" получил широкую известность. В течение 1960-1970-х гг. был символом "неосталинизма" в литературной среде. В связи с этим до конца 1970-х гг. ему отказывали в приеме в Московскую писательскую организацию. В 1960 - начале 1970-х гг. имел в качестве персонального политического покровителя члена Политбюро Д.С. Полянского. Был вхож в различные кружки русских националистов, но предпочитал те из них, где симпатии к Сталину за его антисемитизм преобладали над "деревенским" ("патриархальным") подходом к советской истории. Поддерживал отношения с русскими националистами в Московской Патриархии, в частности в Троице-Сергиевой Лавре. "В отличие от своих скучных книг, Шевцов очень живой и интересный человек" (С. Семанов). Сергей Николаевич Семанов - в молодости профессиональный историк с либеральным мировоззрением. Заведующей редакцией серии "Жизнь замечательных людей" в 1969-1975 гг., в 1976-1981 гг. - главный редактор журнала "Человек и закон", откуда уволен за связи с русскими националистами, - участниками движения инакомыслящих. Покупал у них и распространял среди членов "русской партии" самиздат, собирал материалы по истории движения русских националистов. Один из руководителей "Русского клуба". Друг В. Ганичева. Тесно был связан и с группировкой "антисионистов". В 1970-х - начале 1980-х гг. имел обширные связи в политическом истэблишменте - снабжал самиздатом и консультировал пятерых помощников членов Политбюро, генерального прокурора СССР и других. Был важнейшей фигурой (помимо Ганичева) в деле организации политического прикрытия "русской партии" 106. Потерпев к началу 1970-х гг. почти полное поражение в борьбе за влияние на реальную политику в стране, "русская партия" заняла твердые позиции в литературной и издательской среде. Здесь в 1970-е - 1980-е гг. ее основными занятиями стали лоббирование авторов своего круга [и политическое (цензурное), и экономическое] и борьба с либералами. Экономические аспекты деятельности "русской партии" в Союзе писателей На формирование и функционирование фракции русских националистов в Союзе писателей (да и не только в СП, а пожалуй, и всей "русской партии") повлияла не только разница мировоззренческих и идеологических взглядов их участников. Важную роль сыграли и экономические интересы. Советское государство создало такую систему взаимоотношений с культурной элитой, при которой произведенная деятелями культуры продукция хотя и корректировалась, порой существенно, по желанию заказчика, но покупалась на корню, оптом, зачастую за огромные деньги и социальные льготы. При этом культурная элита практически не зависела от потребностей рынка - тех самых рядовых людей, которые, "голосуя рублем" в условиях открытого общества, определяют реальный спрос на произведения искусства. Поэтому борьба литературных группировок была обусловлена не только различием политических, эстетических, но и финансовых интересов входивших в них писателей.   Русские националисты и другие "догматики" были, в целом, заинтересованы в сохранении системы жесткого государственного контроля и государственных заказов. Хорошо ориентируясь и зачастую находясь на ключевых постах в бюрократической системе, надзирающей за литературным (и, шире, творческим) процессом, они чувствовали себя достаточно уверенно и могли перераспределять колоссальные финансовые ресурсы в свою пользу. То, что их деятельность в этой сфере неизменно сопровождал успех, отмечает, в частности, И. Брудный, указывая на огромные тиражи книг писателей, принадлежавших к движению русских националистов, и государственные премии, полученные ими 107. Сторонники либеральных взглядов, тоже использовавшие возможности системы государственного заказа, тем не менее стремились к ее разрушению. Свобода творчества для них, безусловно, была важнее, чем для "ортодоксов" (чему пример нонконформистская позиция и эмиграция некоторых популярных и успешных авторов этого направления - Аксёнова, Владимова, Войновича, Галича, Максимова, Некрасова). Однако, кроме того, они (сознательно или нет) надеялись, что популярность их произведений у массового читателя и спрос на них воздадут сторицей за пропавший "госзаказ". Эти надежды в период перестройки, ознаменовавшейся либерализацией издательской деятельности, оказались полностью оправданы, в то время как для членов "русской партии" в эти годы наступили настоящие "черные дни" - как в моральном, так и в материальном отношении. Принятая в СССР в издательском деле практика потиражных отчислений была откровенно порочной. Отчисления автору производились не от количества проданных книг, а от количества изданных. Таким образом, в финансовом отношении главная задача писателя состояла не в том, чтобы написать хорошую, популярную книгу, а в том, чтобы пробить ее издание максимально возможным тиражом. Директор издательства "Молодая гвардия" в своих воспоминаниях приводит пример подобной деятельности: Встречаешься с десятком авторов, которым редакции отказали включить их труды в издательский план. Звонки, письма... <...> Первое получил от Евгения Александровича Евтушенко. Издательство выпускало очередную его книгу, и молодому директору он напоминал: надеюсь, не считаете меня поэтом хуже Андрея Вознесенского, которому ваш предшественник поставил тираж 150 тысяч экземпляров. Рассчитываю на аналогичный... 108 Хотя Десятирик, принадлежавший к "русской партии", вспоминает в качестве корыстолюбца плохого, с его точки зрения, "западнического" поэта, нетрудно представить, что подобным же образом "пропихивали" в издательство свои книги и другие авторы. Гусев, например, упоминает, что причиной его назначения на пост директора издательства "Современник" был полный развал работы. В частности, прежние руководители издательства, которые были членами русской партии, занимались "самиздатом", то есть печатали свои книги в дружественных издательствах, взамен публикуя в "Современнике" работы директоров и главных редакторов других издательств 109. Неудивительно при таком положении дел, что малозначимые как писатели директора "Современника" Ю. Прокушев и Н. Шундик заняли в составленном Брудным списке писателей-русских националистов 18-е и 21-е места по величине тиражей за 1971-1982 гг., опередив гораздо более известных и популярных авторов - В. Чивилихина (19-е), А. Яшина (22-е), В. Лихоносова (26-е), Б. Можаева (27-е) 110. Исходя из этого, мы можем отвергнуть построения Брудного о влиянии русских националистов на общество, основанные на данных о гигантских тиражах книг "деревенщиков" и других активистов "русской партии". Книги действительно издавались, но затем годами пылились на полках в ожидании списания. Значительная часть "пристроенных" книг распихивалась по десяткам, если не сотням тысяч мелких библиотек ЖЭКов, воинских частей и домов отдыха, которые должны были потратить на что-то "художественное" определенные "фонды". В таких условиях при правильном менеджменте возникал даже дефицит некоторых изданий, реальный интерес к которым у "голосующего рублем" читателя был невелик. Лоббирование финансовых и иных корпоративных интересов группировки русских националистов занимало значительную (если не большую) часть времени, которого активисты группировки готовы были потратить на "русскую деятельность".   Примеров тому множество   Главный редактор издательства "Молодая гвардия" В.О. Осипов вспоминает, что в начале 1960-х гг. подготовил сборник публицистики Л. Леонова "литература и время", а монополист на рынке распространения продукции "Союзкнига" заказала всего 6 тысяч экземпляров: "В. Чивилихин много раз наедине и прилюдно - корит-бранит почему-то одного меня, главного редактора: "Позор! Издевательство над Самим, над Леоновым!" Увеличить число заказов тем не менее никак не удавалось" 111. Один из видных членов "русской партии", публицист и литературный критик М. Лобанов пишет: Я никогда не делал <ничего ради денег>, как, впрочем, и не навязывался сам издательствам, а обычно мне самому предлагали что-то написать (так было, в частности, с книгами об А.Н. Островском и С.Т. Аксакове в серии "ЖЗЛ", изд. "Молодая гвардия") 112. А вот довольно типичная переписка главного редактора журнала "Север" Д. Гусарова с влиятельным членом "русской партии", который в течение 15 лет был секретарем СП РСФСР, курским "деревенщиком" Евгением Ивановичем Носовым (1925 г.р.) за 1980 г.: Мне недавно рассказали о твоем выступлении в защиту моего романа на редколлегии "Роман-газеты" <...> Обращаясь к тебе с письмом в ноябре, я рассчитывал лишь на твое "за", а ты не только высказал его, но и произнес яркую речь на редколлегии. Теперь со мной уже заключен договор. Для меня это двойная радость - и роман выйдет в свет двухмиллионным тиражом, и не менее счастлив я, что не перевелись в нашей грешной литературе люди, которые готовы с достоинством и честью постоять за работу товарища.... Я тоже в меру сил вот уже тридцать лет исповедую такую линию, но такой решающий момент для себя испытал впервые. <...> Пьесу Васи Белова "Бессмертный Кащей" так и не удалось отстоять, хотя я с ней стучался в Москве в высокие двери и на словах была обещана поддержка 113. Но если заказы на книги, издающиеся в серии ЖЗЛ или "Роман-газете", было достаточно легко отдать "своим", то во многих других случаях это было не так. Борьба велась вокруг огромных по советским меркам денег, получаемых писателями от публикации их произведений в СМИ (включая журналы), потиражных отчислений, при издании отдельными книгами, продажи прав за рубеж, государственных премий. Не важно, что писатели реально не могли потратить такие деньги; хотя значительная их часть уходила на алкоголь, рестораны и коллекционирование, основная масса накапливалась на счетах в сберкассах и, по всей видимости, в итоге "сгорела" в ходе галопирующей инфляции конца 1980-х - начала 1990-х гг., что, естественно, не усилило их симпатий к новой власти. Вот как описывает свое финансовое положение М. Лобанов: Никогда как сейчас не знал, что такое нищета, и был свободен от "власти денег". <...> Деньги как бы сами собою шли ко мне. Солидная зарплата доцента Литинститута (работаю там с 1963 гг.), дополнительные заработки (внутренние рецензии в издательствах, отзывы как члена приемной комиссии Союза писателей и т.д.) да еще пенсия инвалида Отечественной войны - выходила зачастую немалая сумма в месяц. Ничего из этого я в сберкассу никогда не клал, деньги как-то расходились незаметно <...> А в сберкассу переводился гонорар с книг, так что за десятилетия набралось там накануне "реформ" девяносто тысяч рублей 114. Свое нынешнее бедственное финансовое положение он объясняет, в конечном счете, происками евреев. Большое недовольство членов "русской партии" вызывала имевшая политическую подоплеку практика государственного поощрения издания литературы, созданной представителями небольших этносов. Как правило, малоценные, но написанные "правильно" с идеологических позиций произведения авторов, попавших в список "национальных литераторов", в большом количестве переводились и издавались на русском языке в центральных издательствах. Этот процесс обслуживало большое количество профессиональных переводчиков, многие из которых были членами СП. Зачастую им приходилось дописывать произведения за автором. Процесс перевода и литературного редактирования приносил участвующим в нем лицам большие дивиденды как в виде наличных денег, так и в виде всевозможных подарков, застолий, оплаченных принимающей стороной поездок в регионы и т.п. Вполне естественно, что переводами долгие годы занимались одни и те же люди, значительная часть которых принадлежала к либеральному крылу советской интеллигенции. Деньги от переводческой деятельности позволяли им спокойно заниматься своим творчеством, которое не могло быть опубликовано в СССР по идеологическим причинам. В 1970-е - первой половине 1980-х гг. русские националисты захотели сменить объективно малоценных "представителей национальных литератур" и их либеральных по политическим взглядам соавторов в издательских планах как минимум российских издательств. Однако понимая, что при существующей идеологии это не реально (речь могла идти лишь о тактических победах), они пытались потеснить либералов с рынка переводческих услуг. Жалобы на излишнее количество публикаций "национальных кадров" были свойственны многим русским националистам, но известно достаточно мало примеров борьбы за эти взгляды. По утверждению С. Куняева, именно переводческий вопрос стал основой для его выступлений в 1973 и 1977 гг. Рассказывая о подготовке к дискуссии "Классика и мы" в декабре 1977 г., на которой "русская партия" выступила против либералов, он постфактум мотивировал свое желание следующим образом: "Можно нанести удар по переводческой мафии, можно перераспределить часть изданий и средств на нужды русских писателей, особенно провинциальных" 115. Важным финансово-политическим аспектом деятельности группировки было содействие присуждению "своим" литературных премий   Выдача премии в СССР являлась не только фактом признания высокого уровня литературного мастерства, измеряемым крупной суммой наличности, но и знаком внимания автору и даже творческому направлению, которое он представлял, со стороны власти. Именно по этому вопрос о присуждении или не присуждении А.И. Солженицыну Ленинской премии за 1963 г. вызвал столь значительную полемику. Решался, во-первых, вопрос о государственном признании лагерной прозы как таковой, а во-вторых - о зачислении Солженицына в ряды советского истэблишмента. Для движения русских националистов вопрос о литературных премиях с начала 1970-х гг. был весьма важен. Большое количество государственных премий закрепляло статус "деревенской прозы" как легального и признанного литературного направления, а также позволяло выдвигать на новый уровень административного признания отдельных его представителей. Немаловажным являлся и финансовый аспект. Согласно списку, составленному Брудным, за период с 1971 по 1982 гг. двенадцать человек из тех, кого мы считаем русскими националистами, получили присуждаемую Совмином России Литературную премию им. Горького, одиннадцать - Государственную премию СССР, трое - Ленинскую премию, двое - премию ЦК ВЛКСМ. Некоторые из писателей получали премии не по одному разу, так что общее число премированных - двадцать человек. Организацией "продвижения" премий занимался в основном аппарат Союза писателей России, а также высокопоставленные чиновники в аппарате правительства России и Госкомпечати России. В интервью помощник по культуре председателя Совета министров РСФСР В.И. Воротникова Г. Гусев рассказывает: В 1987 году вся Комиссия по Государственным премиям проголосовала против книги публицистики С. Куняева "Огонь, мерцающий в сосуде", где, в частности, была статья, критически рассматривающая творчество В. Высоцкого. Она и сейчас читается как задиристая, а тогда, на заре перестройки, ей воздавалась сплошная анафема. Тогда уже из Высоцкого делали героя, чуть ли не выразителя дум поколений. Вот Комиссия Куняева и завалила. Тогда я, зная Виталия Ивановича, придумал нестандартный ход - попросил его, прежде чем подписывать решение о премиях, прочесть "Огонь, мерцающий в сосуде". На следующий день он в список, где фамилии Куняева не было, вписал ее четвертым или пятым пунктом. <...> Можно констатировать, что в области Государственных премий РСФСР он осторожно, но последовательно проводил линию поддержки русских писателей, драматургов, композиторов и других деятелей культуры. Конечно, если в театре или кино не было возможно найти какого-то чисто русского режиссера, то давали и какому-нибудь Хейфицу, но сначала старались поставить Масленникова или Никиту Михалкова. Вот это все время ощущалось - без визга, педалирования и повышения гласа 116. Последняя атака на либералов Конец 1970-х - начало 1980-х гг. Борьба с либеральным движением в культурной и, шире, общественно-политической сферах также была важным делом для членов русской партии. Для членов "русской партии", верящих в существование еврейского - или тождественного ему в их глазах либерального - заговора, было естественно организовывать отпор "проискам сионистов". Деятельность движения русских националистов строилась (и во многом основана до сих пор) на конспиративной, точнее - заговорщицкой основе (личные устные договоренности, пренебрежение к писаному праву). Вне всякого сомнения, "еврейская угроза" была мифом, необходимым для оправдания деятельности самих русских националистов, действующих как заговорщики во враждебном и опасном для жизни окружении. Еще в романе Шевцова "Тля" автор описывал как центр заговорщицкой деятельности "либерально-еврейский" салон критика Иванова-Петренко.   В этом салоне составлялись планы, кого из художников признать своим, а кого оклеветать, кому дать работу, а против кого организовать кампанию травли. Понятно, что автор вряд ли сам побывал в таких салонах, иначе он должен был бы упомянуть о них в своих подробнейших воспоминаниях. Зато в его мемуарах мы находим подробнейшие записи о салонах русских националистов в этот период, где именитые и не очень художники-консерваторы занимались именно тем, что приписывалось либералам 117. Подобные свидетельства оставил далеко не только один Шевцов. Н.П.Смирнов - писатель и представитель старшего поколения русских националистов - записывал в своем дневнике 1969 г. о слухах, распространяемых кругом "красных" писателей-националистов М. Бубеннова и М. Шкерина, что, дескать, К. Симонов организовал сбор денег в пользу Израиля и сам пожертвовал крупную сумму денег 118. Анализируя впоследствии опыт движения, один из наиболее активных членов "русской партии" в Ленинграде М. Любомудров пишет: "Борьба велась "тихо", порой очень скрытно, бесшумно, в сложном переплете тайного и явного, замаскированного и открытого. Совершалось постепенное высвобождение отчизны из "плена вавилонского"" 119. Миф о существовании "еврейского заговора" приводил русских националистов к мысли о физической опасности, грозящей им как "борцам за русское дело" со стороны мнимых "сионистов". Тот же Шевцов еще в начале 1950-х выводит в своем романе "Тля" фигуру "полезного еврея" (используя нацистскую терминологию) Яши, который открыто объявил о разрыве с художниками-авангардистами и в тот же день погиб под машиной, которую не нашли. Этот вымышленный сюжет получил свое продолжение спустя тридцать лет, после гибели под скрывшимся в неизвестном направлении автомобилем соратника Шевцова по антисионистской деятельности Е. Евсеева. Коллеги погибшего "антисионисты" В. Емельянов и А. Романенко написали и распространили листовку, где ответственность за преступление возлагалась на "сионистов". Те же обвинения в адрес евреев были выдвинуты ими и после смерти В. Бегуна, скончавшегося от сердечного приступа 120.   Более "солидные" участники движения русских националистов обычно не выдвигали таких обвинений письменно, хотя на вербальном уровне подобная мифология распространена достаточно широко. В 1979 г. сюжет с неизвестным автомобилем возникает применительно к одному из вождей "русской партии" С. Куняеву. Сотрудник "Нашего современника" записывает в своем дневнике: "Куняев послал в ЦК письмо <...>. А на другой день его сына, который выбежал на улицу за сигаретами, сбила машина. Куняев теперь везде ходит и всем рассказывает, что это происки сионистов" 121. "Сионистов" же обвиняли в покушении на одного из руководителей "Памяти" Е. Бехтереву в 1985 г., хотя следствие нашло виновницу и дало заключение о бытовом характере нападения 122. И, наконец, автор был свидетелем телефонного разговора между Г. Гусевым и С. Семановым по поводу убийства писателя и активиста "русской партии" Д. Балашова, в совершении которого следствие обвинило сына литератора. Собеседники сошлись на том, что, "как и в случае с Рохлиным", "эти" использовали сценарий убийства, в котором вина будет возложена на члена семьи. Другим характерным проявлением активности членов "русской партии" по отношению к либералам стала "борьба за писателей"   Русские националисты, создававшие для себя свой особый пантеон как в политике, так и в литературе, стремились доказать, что те или иные литераторы недавнего прошлого (как правило, крупные) разделяли именно их, а не либерально-западнические взгляды (при всей условности подобных трактовок). Это давало им возможность использовать их авторитет при решении насущных задач. С особой силой в 1960-е гг. развернулась борьба "за Маяковского" - официально признанного "главного" советского поэта, ставшего вновь популярным среди интеллигенции как символ назревших "революционных" перемен. Русские националисты стремились доказать, что Л. Брик и В. Катанян "присвоили" и неправильно интерпретируют наследие поэта и что надо отстранить "евреев" от В.В. Маяковского. Личную заинтересованность в этом проявлял один из главных лоббистов "русской партии" - помощник Суслова В. Воронцов, считавший себя "специалистом по Маяковскому" 123. В результате этой борьбы ему удалось поставить на пост директора музея Маяковского В.В. Макарова (1926 г.р.), которого С. Семанов характеризует как "доверенное лицо В.В. Воронцова" 124. Другой популярной фигурой, вокруг которой развернулась борьба, стал М. Булгаков, в котором русские националисты видели правильного "белого", смиренно принявшего советскую власть и достаточно талантливого, чтобы быть замеченным Сталиным. Публикация такого сверхлиберального по советским меркам текста, как "Мастер и Маргарита", состоявшаяся в журнале "Москва" сразу после назначения туда главным редактором одного из вождей "русской партии" М. Алексеева, естественно, не была случайной. В конце 1970-х гг. объектом притязаний русских националистов стал А. Платонов. В. Матусевич, работавший в журнале "Наш современник", свидетельствует, описывая празднование 80-летия писателя в октябре 1979 г.: Очень уж хочется нашим национал-патриотам записать Платонова в свою команду. Вот и наш местный фюрер Володя Васильев <заместитель главного редактора журнала> пишет о Платонове в своей книге как о выразителе патриотических черт русского народа, его национальной исключительности. И книга эта, рецензентом которой был В. Чалмаев, получает премию ЦК ВЛКСМ 125. С. Семанов в 1977 г. приводит свой список "русских" литераторов: "Шолохов, Платонов, Булгаков - за, а из них <выделено С.Семановым> кто? Олеша?" 126 Однако в целом борьбу русских националистов за идейное наследие популярных покойных писателей вряд ли можно назвать очень успешной. Им не удалось утвердить в массовом сознании мысль о "принадлежности" этих авторов к антизападному и традиционалистскому крылу в русской литературе (как это произошло в отношении, например, С. Есенина, Ф. Достоевского и, позднее, П. Васильева). В 1970-е гг. тактика борьбы членов "русской партии" с "еврейским заговором" несколько изменилась по сравнению с предшествующим периодом. Как говорилось выше, прежде она была достаточно традиционна для бюрократической советской системы, исключающей институцианализированную общественную активность, - только аппаратные интриги, малочисленные собрания "своим кругом", распространение слухов, доверительные беседы с сочувствующими, иногда письма в инстанции, а также, вполне вероятно, доносы в КГБ. В 1970-е гг., во-первых, появился язык "борьбы". С помощью профессиональных "борцов с сионизмом" в лексикон русских националистов стало входить все больше терминов, связанных с иудаикой. Убеждение в том, что еврей - это плохо, стало приобретать более конкретные и описанные в более четких терминах формы. Особенно активно использовалась идея о якобы расистской подоплеке иудаизма, которая экстраполировалась на советские реалии и оправдывала расизм "русской партии". Участники собраний в "Русском клубе", которые по сути были замаскированными националистическими митингами, по свидетельству С. Семанова, вели разговоры о необходимости создания "антимасонской ложи" 127. Активист "Русского клуба" М. Любомудров в приведенной выше цитате размышляет о выводе русского народа из "вавилонского плена". Писатель В. Шугаев писал "размышления на ту же тему, которые назывались "Глазами гоя"" 128. "Гой" - термин, которым, по утверждению русских националистов, евреи меж собой называли всех неевреев, - особенно прижился в этой среде и в настоящее время используется в "патриотической" литературе без расшифровок и уточнений. Вторым существенным изменением в тактике русских националистов в 1970-е гг. было принятие методов деятельности диссидентского движения, которое одновременно осуждалось ими как проеврейское и прозападное. Адаптация диссидентских методик в деятельности "русской партии" связана с именем В.Н. Осипова - редактора самиздатского националистического журнала "Вече", издававшегося в 1971-74 гг. Он был первым из русских националистов, кто принял сознательное участие в самиздатской деятельности - создал изначально неподцензурный журнал, организовал его распространение, в том числе передавал его для западных радиостанций. Довольно малая результативность самиздатской деятельности и высокая цена, которую приходилось за нее платить (за издание журнала Осипов получил в 1975 г. семь лет лагерей), сдерживали активность русских националистов на этом поприще. Однако интеллектуальные и социальные процессы развития общества приводили к тому, что даже те члены "русской партии", которые не хотели расставаться со своим положением в истэблишменте, вынуждены были прибегать к самиздату и диссидентским методам борьбы. В 1970-е - первой половине 1980-х гг. члены "русской партии" опробовали почти все формы диссидентского противостояния власти, исключая публичные апелляции к ненавидимому ими Западу да уличное пикетирование. Однако из-за нежелания членов "русской партии" жертвовать своим общественным положением большинство этих акций было обречено на неудачу. С другой стороны, русские националисты, слепо копируя тактические приемы своих противников, не осознавали причин, которые вызвали их к жизни в диссидентской среде. Самым анекдотичным в этом отношении был эпизод с провалившимся сбором денег для уволенного с работы С.Семанова   По воспоминаниям его друга С. Куняева: Я знал, что в таких случаях делает еврейская общественность. Как она тайно и явно начинает защищать своих гонимых, составляет коллективные письма, собирает деньги в поддержку семьи и т.д. Я предложил друзьям Семанова воспользоваться тем же опытом 129. Дело оказалось не только в том, что богатые писатели не пожелали поделиться со своим пострадавшим "за русское дело" коллегой, но и в том, что ему подобная помощь в тот момент и не была нужна. Сбор пожертвований в кругу диссидентов или им сочувствующих был вызван острой необходимостью. Участники правозащитного движения если и имели работу, то получали, в основном, небольшие "инженерские" зарплаты, и увольнение зачастую вело к краху семейного бюджета. В данном случае копирование "методов врага" ничего, кроме конфуза и споров среди членов "русской партии", не вызвало, однако в других случаях оно было несколько более эффективно. В качестве иллюстрации приведем еще две цитаты из воспоминаний С. Куняева о его деятельности в 1979 г. В одной главе он пишет: Соперники же наши в своих акциях поступали совершенно иначе. <...> А мы действовали простодушно, открыто, по-русски. Следуя завету князя Святослава, предупреждавшего своих врагов: "Иду на вы!" 130 А в другой [очевидно заимствуя стиль у А. Солженицына ("Бодался теленок с дубом")]: Я понял: правильно сделал, оформив свое сочинение как письмо члена партии в родной Центральный Комитет, пусть все это выглядит как моя забота о судьбе культуры, идеологии и государства, чтобы не "сгореть дотла", пусть оно выглядит официальным документом, а не как нелегальная листовка, пусть лучше меня прорабатывают в ведомстве Зимянина, а не Андропова. А пока прорабатывают - пусть письмо расходится по руслам и ручейкам патриотического Самиздата 131. Примерно той же морали придерживался С. Семанов, стремясь продать свой сценарий Союзу кинематографистов: Виноградов говорил с Монаховым и официально солгал ему, что я участвовал в фильме таком-то в Ленинграде, это я ему насоветовал, призывая учиться у них <авт.> наглости для пользы дела. Он очень правильный человек, сейчас таких все больше и больше 132. Наиболее открыто противостояние членов русской партии и "либералов" проявилось в ходе событий 1978-1982 гг. Вторая во времена правления Брежнева (после кампании 1967-1970 гг.) серия антилиберальных и скрыто антисемитских выступлений "русской партии" приходится на период с декабря 1977 по 1982 гг., достигнув своего пика в 1980-1981 гг. В этот время члены "русской партии" провели несколько самостоятельных идеологических акций, пытаясь изменить отношение властей к либерально настроенной части истэблишмента. По времени эти события совпадают с периодом руководства отделом пропаганды ЦК КПСС (с мая 1977 по декабрь 1982 гг.) сочувствовавшего русским националистам Е. Тяжельникова, бывшего первого секретаря ЦК ВЛКСМ. Вместе с другим покровителем "русской партии" рабочим секретарем по идеологии ЦК КПСС М. Зимяниным и заведующим отделом культуры ЦК КПСС В. Шауро Тяжельников осуществлял политическое прикрытие деятельности "русской партии" 133. При этом наиболее острые и скандальные акции русских националистов подвергались мягкому осуждению, в то время как антилиберальные инициативы в целом встречали одобрение. Объективно это совпадало с намерением власти усилить контроль над внутриполитической обстановкой, разгромить консолидировавшееся в период 1974-1977 гг. диссидентское движение, подогреть антизападные настроения в связи с прекращением "разрядки". Общая хронология антилиберальных акций в этот период выглядит так: 21 декабря 1977 г. - дискуссия "Классика и мы" в Московском доме литераторов. Впервые за несколько лет русские националисты (П. Палиевский, С. Куняев, В. Кожинов, Ю. Селезнев) открыто критиковали на официальном мероприятии либеральные и авангардистские тенденции в советском обществе. С. Куняев, который в 1977 г. занимал пост рабочего секретаря Московской писательской организации, позднее вспоминал об этой дискуссии как о заранее спланированной его группой акции 134. Начало 1978 г. - М.А. Шолохов написал в ЦК КПСС письмо, в котором призывал к защите архитектурных памятников, протестовал против преследований русских националистов и выступал против прозападных и авангардистских тенденций в современной советской культуре 135. Март 1978 г. - Министерство культуры СССР запретило постановку Ю. Любимовым оперы Чайковского "Пиковая дама" из-за значительных изменений в тексте, "затрагивающих национальное культурное наследие" 136. Это решение стало результатом акции, организованной русскими националистами из музыкальной секции Московского отделения ВООПиК 137. 1978 г. - лидер "русской партии" В. Ганичев занял пост главного редактора "Комсомольской правды", одной из наиболее влиятельных и либеральных газет в стране. 1978 г. - публикация "антисионистской" монографии "Сионизм в системе антикоммунизма" сотрудника Института философии АН СССР и активиста "русской партии" Е. Евсеева, содержащей утверждения, что советская культура захвачена евреями, и обвиняющей главного редактора "Нового мира" С. Наровчатова в том, что он - "союзник сионистов". 11 марта 1979 г. в ЦК КПСС состоялось обсуждение монографии, которое не привело к осуждению автора 138. Евсеев продолжил распространение своей книги среди советского истэблишмента и членов "русской партии". Декабрь 1978 г. - С. Куняев написал письмо в ЦК КПСС, в котором указал на "русофобские и сионистские" мотивы в произведениях, опубликованных в альманахе "Метрополь". Вторая, расширенная версия письма отправились по тому же адресу в феврале 1979 г. 139. Немногим позднее появляется аналогичное по стилю, но более жесткое по персональным оценкам анонимное письмо "По поводу письма Станислава Куняева об альманахе "Метрополь"", подписанное "Василием Рязановым", в котором в пособничестве "сионизму" обвинялись высокопоставленные чиновники отдела пропаганды ЦК КПСС - А.А. Беляев и В.Н. Севрук. В течение 1970-х гг. они вызывали недовольство русских националистов защитой либерально настроенных, но лояльных к властям литераторов, однако в данном случае их обвиняли в том, что они допустили в печать статьи участников сборника "Метрополь". Одновременно авторы письма выражали негодование "наглядным примером преступной деятельности сионистской мафии" - отказом АН СССР избрать академиком С. Трапезникова, высокопоставленного партийного чиновника с твердой репутацией "сталиниста", а также тем, что "факты злоупотреблений в т.н. "фонде Солженицына"", которые были якобы "вскрыты на процессе" над московским распорядителем фонда А.И. Гинзбургом, "почему-то не стали достоянием советской общественности". Автор письма делал вывод, что "те, кто очень сильны, видать не заинтересованы в моральной дискредитации Гинзбурга" 140. Летом 1979 г. С. Семанов организовал рассылку "письма Рязанова" литераторам различной политической ориентации в Ленинграде и Киеве "через своих людей" 141. Апрель-июнь 1979 г. - публикация в "Нашем современнике" романа В. Пикуля "У последней черты" (первоначальное название "Нечистая сила"), в котором евреям приписывалась активная и негативная роль в интригах, связанных с именем Распутина и повлекших за собой падение монархии. После серии статей либералов и партийных ортодоксов-интернационалистов против публикации продолжения романа Е. Тяжельников и В. Шауро, а также руководители СП СССР Г. Марков и Ю. Верченко защитили "Наш современник", ограничились более строгой цензурой романа 142. Середина октября 1979 г. - масштабная кампания, проводимая русскими националистами, побудила М. Суслова публично выступить с обвинениями В. Пикуля, Ю. Лошица и В. Астафьева в различных идеологических ошибках: Лошица в неверной интерпретации истории XIX века в биографии И. Гончарова, Астафьева в неправильном изображении советского общества 143. Ноябрь 1981 г. - вышел в свет очередной номер "Нашего современника" со статьями В. Крупина, В. Кожинова, А. Ланщикова, С. Семанова. В опубликованном в этом номере рассказе "Сороковой день" В. Крупин первым из русских националистов публично выступил против вещательной политики отечественного телевидения 144. Номер, по сути получившийся программным, и выпускавший его первый заместитель главного редактора Ю.И. Селезнев были осуждены на специальном заседании президиума секретариата СП РСФСР 25 декабря 1981 145. 11 апреля 1982 г. - "Комсомольская правда" опубликовала письмо В. Астафьева и других писателей-деревенщиков "Рагу из синей птицы", в котором осуждается отечественная рок-музыка, в частности группа "Машина времени" за неуважение к "национальным русским традициям" 146. Апрель 1982 г. - в статье критика А. Кузьмина в "Нашем современнике" впервые был употреблен термин "русофобия" (приравниваемый в статье к термину "антисоветизм") по отношению к современнику и соотечественнику - литературному критику В. Оскоцкому. За это журнал подвергся санкциям со стороны ЦК КПСС и СП СССР - были смещены со своих постов заместители главного редактора Ю. Селезнев и В.А. Устинов 147. Цели и методы деятельности русских националистов в этот период откровенно описал в своих воспоминаниях С. Куняев   Он был "infant terrible" среди руководства "русской партии" и всего националистического истэблишмента и потому мог себе позволить делать то, что боялись делать другие "вожди", - более откровенно высказываться, рассылать "Открытые письма", пренебрегать установленными в аппарате СП СССР правилами поведения. Куняев утверждает в своих воспоминаниях, что в конце 1960-х гг. понял, что для него не подходит обычное для членов "русской партии" времяпрепровождение - алкоголь, перемежаемый чтением и пением стихов Лермонтова и Есенина 148. Действительно, его выступления на протяжении 1970-х - первой половины 1980-х гг. показывали желание "русского человека" дать ответы на актуальные вызовы времени. Куняев выступал против потенциальных эмигрантов из СССР, за перераспределение денег от переводов, принял активнейшее участие в подготовке и проведении дискуссии "Классика и мы", организовал донос в ЦК КПСС против выхода альманаха "Метрополь", агитировал против творчества любимого многими, в том числе частью русских националистов, В. Высоцкого. Свои выступления сам Куняев объясняет так: Конечно же (к чему лукавить!), мне не было дела до того, что печатают в "Метрополе" Белла Ахмадулина или Инна Лисянская, Арканов или Розовский, а тем более Попов с Ерофеевым. Но я решил <...> ударить по высшим идеологическим работникам ЦК, которых вольно или невольно подставили их любимчики. Я рисковал, но надеялся: а вдруг мне на этот раз удастся раздвинуть границы нашей "культурной резервации", жизнью которой руководили Зимянин и Шауро, Беляев и Севрук, во имя наших русских национальных интересов? <...> Я рассчитывал ошеломить недосягаемых чиновников из ЦК, помочь нашему общему русскому делу в борьбе за влияние на их мозги, на их решения, на их политику 149. Аналогичным образом оценивает и описывает свою деятельность в 1979 г. и Г. Гусев, рассказывая о том, как на должности главного редактора "Роман-газеты" не допустил к публикации роман А. Рыбакова "Тяжелый песок": Тогда "определенные круги", как сейчас принято говорить, задумали эту оду еврейскому народу выдвинуть на Нобелевскую премию, роман был панегирически принят всей печатью, включая "Правду". <...> Роман Рыбакова был достаточно талантлив - это не "Дети Арбата" - это выше рангом, хотя там достаточно прямолинейно-схематичная, в духе Торы, фабула. Так или иначе, это крепко сколоченная, профессионально написанная вещь. <...> Мне удалось практически невероятное - не издать, когда мне дважды с просьбой об издании звонили помощники Генерального секретаря, трижды звонил председатель Госкомиздата СССР, со мной вел воспитательную работу Георгий Мокеевич Марков - председатель СП СССР. <...> Они хотели, чтобы я это издал, ведь вещь, вышедшая тиражом 3,5 миллиона экземпляров в самостоятельном издании, - совсем другой табак, чем опубликованная в журнале "Октябрь" тиражом 100 тысяч. То есть "весь советский народ, не переводя дыхания, читает "Тяжелый песок". И вдруг такое сопротивление, причем сопротивление типично русское - вроде бы никакого крика, а дело не делается, как песок в буксы <партизанский метод борьбы с железнодорожным транспортом противника во время ВОВ - Н.М.>. Мне удалось сделать два неожиданных хода. Во-первых, найти дорогу аж к одному из помощников Андропова. Этот парень <И.Е. Синицын> сам был "пишущая тварь", баловался писательством. Я с ним решил поговорить откровенно о том, что меня смущает в этом романе. Мне кажется, говорил я, это не будет понято русским читателем. Прошло уже 35 лет после Победы, а здесь поэтизируется и воспевается добровольное шествие на смерть. Там был гимн Холокосту - но не обвинение немцам. Холокосту, когда человек добровольно и чуть ли не с радостью идет на смерть. Все эти идеи там были замаскированы, но не очень - как труп, который забросали наспех еловыми ветками. Кстати - и это был едва ли не решающий парадокс в битве с "Тяжелым песком"! - меня решительно поддержал (по этим именно соображениям) тогдашний член редколлегии "Роман-газеты" Даниил Гранин, ныне заслуженный радикал-демократ... В результате я получил от помощника Андропова рецензию с таким глубоким знанием предмета, что я даже поневоле засомневался, насколько русская фамилия у моего рецензента. И потом узнал, что не очень. В романе было несколько зашифрованных мест - типа того, что главный герой родился в день первого Сионистского конгресса, или то, что этот же главный герой читает надпись на идиш, а слова при этом используются из запрещенного у нас в ту пору иврита. С этой рецензией и этими находками я пошел к Георгию Мокеевичу Маркову и к Стукалину, спросил: "Что с этим делать? Имею я право на сомнение?" Они мне: "Ну, решайте сами, Геннадий Михайлович" 150. Викулов, Ганичев, Гусев, Кожинов, Куняев, Палиевский, Семанов, Селезнев были основными творцами антилиберальной "кампании" 1977-1982 г. При этом собственные действия они оценивали гораздо шире, чем борьба за интересы своей литературной группировки. В дневнике Семанова встречаются оценки себя как действующего политика, подробные описания перестановок внутри политической элиты, "сказал Ганичеву, что нам осталось 3-4 года, потом будет уже много лет, чтобы занимать боевые посты" 151. Сходные самооценки можно найти в воспоминаниях и интервью с другими участниками этой фракции "русской партии". Итоговую цель их усилий можно определить достаточно однозначно: за счет критики либералов и скрытых евреев, за счет декларирования необходимости агрессивного курса во внешней политике и прекращения разрядки восполнить кажущуюся идейную пустоту брежневского правления и занять ключевые посты в идеологической сфере.   На большее "русская партия" всерьез не рассчитывала, но эта цель казалась ей реальной   При том для значительной части членов "русской партии", особенно той фракции, которую мы характеризуем как "коммунистическая", подобная политическая деятельность казалась опасной, и они не одобряли "полудиссидентских" методов того же Куняева, хотя и были согласны с ним по сути. Многие члены "коммунистической фракции" к концу 1970-х уже находились в пенсионном возрасте, занимали солидные посты и не имели сил и желания для участия в политических интригах. Антилиберальная кампания "русской партии" в прессе была прервана в связи с кардинальными переменами в политическом руководстве страны. Ю. Андропов, занявший в апреле 1982 г. место Суслова в качестве куратора идеологической сферы, внезапно изменил свою позицию по отношению к "русской партии". В течение 1960-х - 1970-х гг. со стороны КГБ не было отмечено никаких существенных карательных акций в отношении "русской партии", да и вообще репрессии в отношении русских националистов применялись крайне скупо. Более того, существует достаточно свидетельств того, что высшее руководство КГБ благожелательно относилось к "русской партии": активная помощь писателю Н.Н. Яковлеву в создании антимасонской книги "1 августа 1914" 152; заказ Д. Жукову в 1972 г. антисемитского фильма "Тайное и явное. Цели и деяния сионизма" 153;   Дружба руководителя 5-го управления КГБ СССР Ф. Бобкова с одним из "павловцев" Ю. Мелентьевым 154, а его сына - с активом "русской партии", закончившаяся членством в редколлегии "Молодой гвардии" и журнале "Дружба". Особенную активность в контактах с "русской партией" проявлял уже упоминавшийся выше помощник Ю. Андропова по Политбюро Игорь Елисеевич Синицын (1932 г.р.), чьи литературные произведения (под псевдонимом Егор Иванов) публиковались в издательстве "Молодая гвардия". Более того, как минимум в одном случае Синицын по своей инициативе брал у Семанова в долг крупную сумму денег и, по всей видимости, не вернул их назад 155. Период с апреля 1982 по февраль 1983 гг. - время активной деятельности Андропова на высших партийных и государственных постах - отмечен наиболее серьезной с 1970 г. кампанией борьбы с русским национализмом. Сами русские националисты объясняют эту борьбу изначально "антирусской" позицией Андропова, обусловленной его "подозрительным" этническим происхождением. Однако дело было, видимо, в ином. Для сотрудников КГБ "национализм" в целом как явление во второй половине 1960-х - 1970-х гг. был одной из главных опасностей, грозящих внутренней стабильности в СССР. Занимавший пост начальника 7-го главного управления КГБ СССР В.И. Алидин вспоминает о т.н. "кустовых" совещаниях для руководства областных управлений в Казахстане и Западной Сибири, которые он проводил в 1970 г. На них Алидин выступал с докладом, в котором особое внимание оперативников и следственных работников призывал обратить на (в порядке очередности):   1) "на тревожные явления, которые могут быть опасными для общества и советского государства", 2) "политически опасных государственных преступников, попадающих под карательные действия закона", 3) "воинствующий национализм и сепаратизм, которые попадают под статьи уголовного кодекса (особенно это характерно для западных областей Украины, республик Прибалтики, Армении и Грузии)" 156.   Таким образом, даже в районах, удаленных на тысячи километров от потенциальных очагов "национализма", борьба с ним стояла на третьем месте по значимости среди всех задач, ставившихся перед сотрудниками КГБ. Не изменилась ситуация и в 1981 г., когда на Всесоюзном совещании руководящих работников органов и войск КГБ Ю.В. Андропов так определил список групп, противостоящих советской власти (видимо, в порядке потенциальной опасности): фрондирующая интеллигенция, националисты, ортодоксальные религиозники 157. Однако после общесоюзной "антинационалистической" кампании 1972 г., вызвавшей большие чистки на Украине, в Грузии, Белоруссии и в других крупных советских республиках, в течение десяти лет у руководителя КГБ были "связаны руки". Брежнев, не желавший (или не способный по состоянию здоровья) ссориться с региональными элитами, не допускал повторения репресий. Поэтому, когда Андропов занял пост генсека и получил практически абсолютную власть, он начал "наведение порядка" в том числе и с глобальной "антинационалистической" кампании.   Первой ее жертвой стал покровитель "русской партии" - руководитель отдела пропаганды ЦК КПСС Е. Тяжельников, не способный, по мнению Андропова, обеспечить решение новых задач. Однако борьба с национализмом, в том числе и с русским, вовсе не означала, что симпатии руководства государства повернулись к либералам-западникам.   Просто в период с 1978 по 1982 гг. властям в целом удалось разгромить символ "западного влияния" в СССР - организованное правозащитное движение, репрессировав или принудив к эмиграции основной костяк правозащитных групп   Остальные либеральный, как в движении инакомыслящих, так и в истэблишменте, вынуждены были в большинстве своем отказаться от публичных акций, открытых публикаций на Западе или апелляций к мировой общественности. Так что "русская партия", проявлявшая заметную активность в период гонений на либералов, стала лишь одним из объектов для "наведения порядка", поскольку объективно мешала установлению андроповского "казарменного социализма" и как самостоятельное общественное движение, и как очевидное проявление "национализма". Кампания против "русской партии" велась по традиционной схеме подавления полулегальной неформальной общественной организации, апробированной КГБ еще в конце 1960-х гг. в борьбе с зарождающимся правозащитным движением. Она предусматривала применение репрессий против русских националистов в движении инакомыслящих [арест Л. Бородина 13 мая 1982 г., следствие и суд над А. Ивановым (Скуратовым), закрытие самиздатского журнала "Многая лета" в 1982 г.], разрыв их связей с истэблишментом (задержания на несколько суток С. Семанова, В. Новикова), проработочная кампания в истэблишменте (то есть среди членов "русской партии") с выборочными внесудебными репрессиями. Жесткость репрессий против активистов диссидентской части движения русских националистов могла быть смягчена в обмен на публичное покаяние (прецедент 1980 г. с Д. Дудко), отказ от "криминальной" с точки зрения КГБ деятельности (редактор "Многая лета" Г. Шиманов) и активное сотрудничество со следствием [А. Иванов (Скуратов)]. Поскольку репрессии в отношении участников движения инакомыслящих - тема отдельная, мы сейчас остановимся на мерах, предпринятых КГБ в отношении "коммуникаторов" - фигур, связывавших "русскую партию" и русских националистов в движении инакомыслящих. Как говорилось выше, самой заметной из них был С. Семанов, главный редактор журнала "Человек и закон". Он был уволен со своего поста еще в апреле 1981 г. за связь с А. Ивановым (Скуратовым) и получение от него самиздата.   Несмотря на это, "Наш современник", в ноябре 1981 г. опубликовал его статью в своем "программном" номере. В марте 1982 г., когда Андропов фактически стал секретарем по идеологии в Политбюро (официально это назначение состоялось в апреле), Семанова задержали на двое суток и устроили ему очные ставки с Ивановым, который в это время начал активно сотрудничать со следствием. Напуганный возможным обыском и арестом, Семанов на время свернул свою деятельность, чего власти, не заинтересованные в репрессиях против видного члена истэблишмента, задержание которого, к тому же, комментировалось западными радиостанциями, видимо, и добивались. В целом кампанию (точнее, субкампанию) по борьбе с русским национализмом следует признать малоэффективной   Открытые и скоординированные выступления русских националистов прекратились, однако инфраструктура движения полностью сохранилась. Не были даже прерваны связи "русской партии" с русскими националистами, участвующими в движении инакомыслящих, поскольку центральная фигура, обеспечивающая контакты между этими группами, - художник И. Глазунов - в ходе кампании не пострадал. Более того, именно после кампании 1982 г. люди из окружения Глазунова и московской организации ВООПиК начали участвовать в деятельности "Общества книголюбов" Министерства авиационной промышленности, которое в 1986 г. было преобразовано в общественно-политическую организацию - патриотическое объединение "Память". "Общество книголюбов" было основано в 1980 г. инженером одного из предприятий Министерства авиационной промышленности Геннадием Фрыгиным и руководителем Московской городской организации ВООПиК Эдуардом Дьяконовым. Согласно исследованию В. Прибыловского, который является специалистом по ранней истории "Памяти", Э. Дьяконов еще в конце 1970-х гг. был знаком с "патриотическим самиздатом", в том числе с неоязыческим "антисионизмом" В. Емельянова. В 1978-1980 гг. Дьяконов был фактическим лидером группы "Витязи", которая была создана в 1978 г. при МГО ВООПиК с целью отметить 600-летие Куликовской битвы. После того как группа выполнила свою задачу, приняв участие в масштабном праздновании юбилея, она распалась, и часть ее участников впоследствии примкнула к "Обществу книголюбов". Об идеологической ориентации членов Общества нагляднее всего свидетельствует тематика проводимых вечеров. В 1982-1983 гг. перед его участниками выступили едва ли не половина членов "русской партии": В. Ганичев, Д. Жуков, В. Крупин, В. Кожинов, С. Куняев, Г. Серебряков, В. Сорокин, Ф. Чуев, Ф. Углов, И. Шевцов, близкие к партии по взглядам философ, ученик А. Лосева Ю. Бородай и Н.Н. Яковлев. На одном из устраиваемых Обществом вечеров В. Скурлатов делал доклад о "Влесовой книге", на другом обсуждалось и демонстрировалось творчество К. Васильева. С 1984 г. в деятельности организации, которая с 1982 г. приняла название "Общество "Память"", начал принимать участие один из помощников И. Глазунова - Дмитрий Дмитриевич Васильев (1945 г.р.), который в 1985 г. фактически возглавил организацию 158. Дальнейшее развитие русских националистических политических партий и организаций в СССР и современной России непосредственно связано с историей "Памяти", которая подробно описана в целом ряде как политологических, так и исторических работ. Что касается самой "русской партии", то ее активность в период с 1982 по 1991 гг. была сосредоточена на захвате и укреплении позиций в литературной среде, несмотря на то, что период "перестройки", особенно на раннем этапе, предоставил ее членам уникальные возможности для участия именно в политическом процессе принятия решений Источник Литература   www.pseudology.org