М:, Прогресс, 1992 Alexis-Charles-Henri Clérel de Tocqueville - Алексис де Токвиль Демократия в Америке Книга вторая. Часть третья. Глава 1-10 Часть третья Влияние демократии на нравы как таковые Глава I Каким образом нравы смягчаются по мере того, как уравниваются условия существования людей Мы признаем, что в течение нескольких веков условия существования Людей уравнивались, одновременно замечая, что человеческие Нравы становились мягче. Эти параллельно протекавшие процессы независимы друг от друга, или же между ними существует некая тайная Связь, из-за которой один не может развиваться, не приводя в движение другой? Смягчению Нравов какого-либо Народа может содействовать множество Причин; тем не менее, среди них всех Равенство условий существования Людей мне представляется самой важной. Равенство условий и смягчение Нравов, следовательно, на мой Взгляд, есть не только одновременные, но также и соотнесенные друг с другом явления. Когда баснописцы хотят заинтересовать Нас поведением животных, они наделяют их человеческими Мыслями и Чувствами. Аналогичным образом поступают и поэты, изображающие Духов и ангелов. Сколь бы крайней ни была нужда и сколь бы полным ни было блаженство, они не затронут нашего Ума и сердца, если не предстанут пред Нами в Образах, воплощающих Нас самих в иных обличьях. Все эти рассуждения имеют вполне непосредственное отношение к рассматриваемой Нами теме. Когда Люди в аристократическом Обществе разделены на замкнутые иерархические группы, соответствующие роду их занятий, имущественному положению и рождению, члены каждого Сословия, считая себя как бы детьми одного семейства, испытывают по отношению друг к другу то Чувство постоянной и активной привязанности, которое никогда не встречается у Граждан демократического Общества. Совсем иначе, однако, относятся друг к другу представители различных Сословий. У аристократического Народа каждая каста имеет свои Взгляды, Чувства, особые Права, свой независимый Образ Жизни. Поэтому представители одного Сословия не похожи на Людей, принадлежащих ко всем другим Сословиям; они думают и чувствуют совершенно иначе и едва ли считают, что все они составляют единое Человечество. Вследствие этого они не могут хорошо понимать Чувства других Людей или же правильно оценивать их на основании собственных Критериев. Иногда они проявляют пылкую готовность оказать друг другу помощь, но это не противоречит тому, что было сказано выше. Те же самые аристократические Институты, которые привели к возникновению стольких разновидностей в пределах единого рода людского, одновременно и объединяют их всех с помощью крайне тесной политической Связи. Хотя крепостной не питает никакой естественной заинтересованности в Судьбе Дворянства, он по крайней мере считает своим долгом преданно служить тому из них, кто является его Хозяином; и хотя Дворянин считает себя сделанным из другого теста, нежели его крестьяне, он тем не менее, подчиняясь долгу и Чести, вынужден защищать всех, живущих в его владениях, даже рискуя собственной Жизнью. 409 Вполне очевидно, что подобные взаимные обязанности не порождаются естественным Правом, являясь следствием Права политического, и что Общество в данном отношении получило больше, чем могла бы дать сама Природа Человека. Помощь оказывалась не конкретному Человеку, а лишь вассалу или сеньору. Феодальные Институты обнаружили чрезвычайную чувствительность к бедам определенных Людей, но не к бедственному положению всего человеческого рода. Они благоприятствовали не столько смягчению Нравов, сколько проявлениям щедрости, и, стимулируя великую преданность, не порождали истинной привязанности, ибо подлинное Чувство привязанности может появляться только между равными Людьми, а в века Правления Аристократии равными считались только Люди, принадлежащие к одному Сословию. Когда авторы средневековых хроник, по своему происхождению или Воспитанию принадлежавшие к Аристократии, сообщают о трагической кончине какого-нибудь Дворянина, их горе безмерно; о массовых же избиениях и пытках простых Людей они повествуют, не дрогнув и не затаив дыхания. Это не значит, что данные книжники испытывали привычную Ненависть или стойкое презрение к простонародью. Война между различными Классами в Государстве ещё не была объявлена. Они подчинялись скорее Инстинкту, чем Страсти, и, поскольку о страданиях бедняков они имели лишь самое смутное Представление, они не проявляли живого Интереса к их участи. Подобным же образом поступали и простолюдины, когда цепь феодальной зависимости стала распадаться. Одни и те же столетия явили миру примеры героической преданности вассалов своим сеньорам и свидетельства неслыханной жестокости, время от времени проявлявшейся низшими Сословиями по отношению к высшим. Не следует полагать, что подобная взаимная бесчувственность вызывалась лишь отсутствием общественного Порядка и Просвещения, ибо её следы обнаруживаются и в событиях последующих столетий, оставшихся, несмотря на всю их Просвещенность и образцовый Порядок, всё же аристократическими. В 1675 году низшие Сословия в Бретани восстали по Причине Введения нового налога. Эти бурные волнения были подавлены с беспримерной жестокостью. Вот что рассказывает о них своей дочери свидетельница этих ужасов госпожа де Севинье: "Роше, 3 октября 1675 года Бог мой, сколь забавно Ваше, дочь моя, письмо, отправленное из Экса! Перечитывайте по крайней мере Ваши письма перед тем, как их послать. Пусть они изумляют Вас своим остроумием и, доставляя это Удовольствие, служат Вам утешением за тот труд, которого Вам стоило столь длинное послание. Итак, Вы целовали весь Прованс? Расцеловав всю Бретань, Вы не получите ни малейшего Удовольствия, если, конечно, Вам не нравится запах вина. Хотите услышать новости из Ренна? Его жители должны были собрать налог в сто тысяч экю с условием, что, если они не найдут этой суммы в двадцать четыре часа, она будет удвоена и востребована солдатами. Солдаты изгнали жителей из всех домов на главной улице и запретили всем остальным пускать их к себе под Страхом Смерти, так что можно было видеть, как эти несчастные — Женщины на сносях, старики и дети — со слезами на глазах покидали этот город, не зная, куда идти, не имея ни пропитания, на ночлега Позавчера колесовали скрипача, с которого все началось и который подстрекал к краже гербовой бумаги; он был четвертован, и его останки были вывешены в четырех концах города. Схватили шестьдесят горожан, и завтра их будут вешать. Эта провинция послужит хорошим уроком для всех остальных, в особенности научив их тому уважению, с которым следует относиться к Губернаторам и губернаторшам, и отучив бросать камни в их сад1. Погода вчера стояла очаровательная, и госпожа де Тарент была в лесу. Никаких хлопот ни с комнатой, ни с угощением для неё. Она приезжает верхом и таким же образом уезжает". ----------------------- 1 Дабы почувствовать уместность этой последней шутки, следует вспомнить, что госпожа де Гриньян была женой Губернатора Прованса. 410 В другом письме она добавляет: "Вы очень забавно пишете мне о наших неприятностях; Мы так много больше не колесуем: одного в неделю для поддержания Правосудия. Правда, что казнь через повешение теперь кажется мне зрелищем, подкрепляющим Силы. С тех пор как я нахожусь в этой провинции, у меня сложились совершенно иные Представления о Справедливости и Правосудии. Ваши каторжники на галерах кажутся мне Обществом честных Людей, удалившихся от света, чтобы вести спокойный Образ Жизни". Было бы ошибкой считать, что госпожа де Севинье, начертавшая эти строки, — натура эгоистическая, варварская: она страстно любила своих детей и глубоко переживала горе своих друзей; читая письма, можно даже уловить, что она с добротой и терпением относилась к своим вассалам и Слугам. Однако госпожа де Севинье ясно не осознавала, что значат страдания Человека, если этот Человек не Дворянин. В наше время самый жестокосердный из Людей, сочиняя послание самому бесчувственному из адресатов, не посмел бы хладнокровно отпускать столь жестокие остроты, как те, что я только что воспроизвел, и даже если бы его собственная Мораль позволила ему так поступить, Нравы, царящие в Народе, воспрепятствовали бы этому. Откуда это взялось? Стали ли Мы более чувствительными, чем наши отцы? Не знаю. Но можно сказать определенно, что наша чувствительность простирается на значительно большее количество субъектов. Когда Народ почти не знает различий по чинам и все Люди примерно одинаково думают и чувствуют, каждый из них способен мгновенно оценить ощущения всех остальных: для этого ему надо лишь мельком заглянуть в самого себя. Поэтому нет такого страдания, которого бы он не понял без труда и вся глубина которого осталась бы тайной для его Чувств. Совершенно неважно, о ком идёт речь — о незнакомых или даже о врагах: его Воображение тотчас же заставляет его оказаться на их месте. Оно всегда примешивает нечто личное в его Чувство жалости и побуждает его страдать, когда терзают Тело другого Человека. В века Демократии Люди редко жертвуют собой ради других, но им свойственно общее Чувство сострадания, распространяющееся на всех представителей рода человеческого. Они не станут приносить бессмысленное зло, и, если это не очень вредит им самим, они могут облегчать страдания других Людей, причём делать это с Удовольствием; они не равнодушны, а добры. Хотя американцы положили Эгоизм, так сказать, в основу своего социально-философского учения, им тем не менее очень хорошо знакомо Чувство жалости. Нет страны, где уголовное Право применялось бы с большей мягкосердечностью, чем в Соединенных Штатах. В то время как англичане, по-видимому, сознательно и педантично сохраняют в своем уголовном Законодательстве кровавые следы средневековых уложений, американцы почти исключили смертную казнь из своих кодексов. Мне думается, что Северная Америка — единственная страна в мире, где за последние пятьдесят лет ни один Гражданин не был лишен Жизни за политические правонарушения. Доказательством того, что необычайное добродушие американцев обусловлено главным образом социальным устройством их Общества, служит их манера обращения со своими Рабами. Говоря в целом, на территории Нового Света, быть может, нет ни одной европейской Колонии, где физические условия Жизни чернокожих были бы более терпимыми, чем в Соединенных Штатах. Тем не менее и здесь Рабы испытывают ужасные муки и постоянно подвергаются очень жестоким наказаниям. Нетрудно понять, что Судьба этих несчастных не вызывает особой жалости в сердцах их Хозяев и что они относятся к Рабству не только как к выгодному для них Порядку Вещей, но также и как к общественному злу, которое их едва ли трогает. Таким образом, один и тот же Человек, полный самых гуманных Чувств по отношению к себе подобным, когда они занимают равное с ним положение в Обществе, становится бесчувственным к их горестям, если это Равенство исчезает.Поэтому мягкость общественных Нравов следует объяснять Равенством в большей мере, чем цивилизованностью и Просвещенностью Людей. То, что я говорил об отдельных Личностях, в определенной степени приложимо и к целым Народам. Когда каждая нация имеет свои особые Убеждения, верования, Законы и Обычаи, она считает себя как бы единственным полноправным представителем всего Человечества в целом и способна воспринимать только собственные горести. Если между Народами, настроенными подобным образом, разыгрывается Война, она не обойдется без проявлений Варварства. 411 Во времена наивысшего расцвета своей Культуры римляне перерезали горло полководцам противника после того, как проводили их по улицам, привязанными к колеснице триумфатора, и отдавали пленников на съедение диким зверям для развлечения Народа. Цицерон, столь громогласно возражавший против Идеи распятия римского Гражданина на кресте, не произнес ни единого слова в осуждение столь ужасных злоупотреблений военными победами. Ясно, что в его глазах иноземец не принадлежал к тому же самому человеческому роду, что и римлянин. Напротив, по мере того как Народы сближаются, уподобляясь друг другу, они становятся все более способными на Чувство взаимного сострадания, а их Представления о Правах Народов — более гуманными. Глава II Каким образом демократия упрощает и облегчает обычные взаимоотношения между американцами Демократия не создает прочной взаимосвязи между Людьми, но она облегчает их повседневные взаимоотношения. Вообразите себе двух англичан, волею случая встретившихся среди антиподов; они окружены чужаками, Языка и Нравов которых они совершенно не знают. Эти двое сначала внимательно осмотрят друг друга, испытывая острое любопытство и своего рода скрытое беспокойство, затем они отвернутся в разные стороны или же если они подойдут друг к другу, то приложат все усилия, чтобы во время разговора сохранить холодный, рассеянный вид и не Говорить ни о чем, кроме Вещей малозначительных. Между ними, однако, нет никакой неприязни; они никогда прежде не виделись и взаимно расположены верить в совершенную добропорядочность друг друга. Почему же с таким усердием они стараются избегать один другого? Чтобы это понять, необходимо вернуться в Англию. Когда исключительно происхождение, независимо от размеров состояния, определяет классовую принадлежность Людей, каждый точно знает, какую ступеньку социальной лестницы он занимает; он не стремится с неё подняться и не боится спуститься ниже. В Обществе, устроенном подобным образом, Люди различных Сословий редко общаются друг с другом; однако, когда случай заставляет их вступать в контакты, они охотно это делают, не надеясь и не боясь утратить свою классовую принадлежность. Их взаимоотношения не основаны на Равенстве, но они лишены натянутости. Когда родовую Аристократию сменяет Аристократия денежного мешка, ситуация становится совершенно иной. Привилегии отдельных Людей всё ещё чрезвычайно значительны, но Возможность их получить открыта для всех; из этого следует, что Люди, обладающие ими, постоянно угнетены Страхом их потерять или хотя бы отдать часть из них. Те же, кто их ещё не имеет, хотят получить их любой ценой и, если им это не удается, желают хотя бы казаться наделенными Привилегиями, что вполне им доступно. Поскольку общественная Ценность Людей более не определяется явно и неизменно родовитостью, а бесконечно изменяется в зависимости от размеров их состояний, ступени социальной лестницы по-прежнему сохраняются, только теперь нельзя с первого Взгляда со всей определенностью установить, кто какую из них занимает. Это тотчас же приводит к тайной гражданской Войне всех против всех. Одни стремятся с помощью тысячи уловок проникнуть в круг тех, кто выше их, или же представить дело так, что они в него вхожи. Другие постоянно борются, отражая натиск этих узурпаторов их Прав, или, скорее, один и тот же Индивидуум обременен двумя заботами: стараясь попасть в более высокие общественные сферы, он бесстрашно сдерживает натиск снизу. Таково в наши дни положение Англии, и я Думаю, что именно это положение является главной Причиной того, о чем говорилось выше. 412 У англичан ещё очень сильна аристократическая Гордость, и, поскольку границы Аристократии стали размытыми, всякий из них постоянно остерегается, как бы не воспользовались его любезностью. Не имея Возможности с первого Взгляда установить социальную принадлежность встреченных им Людей, он благоразумно избегает общения с ними. Он боится, что, оказав незначительное содействие, он, вопреки своей Воле, обретет нежелательное знакомство; он боится оказывать и принимать услуги и с такой же старательностью уклоняется от бестактного выражения признательности со стороны незнакомого лица, с какой избегает его Ненависти. Многие Люди объясняют эту чрезвычайную необщительность, замкнутость и молчаливость англичан Причинами чисто физиологическими. Я охотно допускаю, что кровь оказывает определенное влияние, но убежден, что Причины социальные играют значительно большую роль. В данном отношении доказательством этого служат американцы. В Америке, где Привилегии, связанные с происхождением, никогда не существовали и где Богатство не приносит никаких особых Прав его обладателям, незнакомые между собой Люди охотно встречаются в общественных местах, не видя для себя никакой выгоды или Опасности в свободном обмене Мыслями. Встречаясь случайно, они не ищут и не избегают друг друга, поэтому их общение носит непринужденный, прямой и открытый Характер. Вы видите, что они почти ничего не ждут друг от друга и ничего не опасаются, и поэтому не чувствуют себя обязанными ни демонстрировать своё общественное положение, ни скрывать его. Выражение их лиц может быть холодным и серьезным, но оно никогда не бывает высокомерным или скованным, и если они не Говорят друг другу ни слова, то потому, что у них нет Настроения разговаривать, а вовсе не потому, что они считают молчание выгодным для себя. В чужих странах двое американцев сразу же становятся друзьями по той простой Причине, что они — американцы. Никакие Предрассудки не отталкивают их друг от друга, а общность родины — притягивает. Кровного единства двух англичан недостаточно для их сближения: им необходимо ещё и Равенство по общественному положению. Американцы, как и Мы, обращают внимание на эту необщительность англичан между собой, и она их изумляет не меньше, чем Нас самих. А между тем американцы близки к англичанам по происхождению и по Религии, у них один Язык и частично сходны Нравы. Они отличаются лишь по социальным условиям существования. Поэтому имеются основания утверждать, что сдержанность англичан является следствием социально-политического устройства страны в большей степени, чем физиологических особенностей её Граждан. Глава III Почему американцы не столь чувствительны у себя на родине и обнаруживают такую обидчивость, когда находятся в нашей стране По своему Характеру американцы мстительны, как все серьезные, вдумчивые Народы. Они почти никогда не прощают оскорблений, однако обидеть их нелегко, и их злоба распаляется столь же медленно, как и угасает. В аристократических Обществах, где малочисленная группа лиц заправляет всеми делами, внешние формы человеческого общения Подчиняются более или менее устоявшимся условностям. Каждый считает, что знает совершенно точно, какими знаками приличествует свидетельствовать своё почтение или же выражать свою благосклонность, и Знание правил этикета полагается обязательным для всех. Нормы поведения, принимаемые господствующим Классом, затем служат образцом для всех остальных Сословий, и, более того, каждое из них вырабатывает свой собственный кодекс, которому должны Подчиняться все его представители. Наука учтивости и хорошего тона, таким образом, представляет собой целый свод запутанных правил, овладеть которыми в Совершенстве трудно и которые тем не менее рискованно нарушать, так что Люди ежедневно подвергаются Опасности невольно наносить или же получать жестокие оскорбления. 413 По мере того как сословные различия стираются и Люди, различные по своему образованию и происхождению, сталкиваются и перемешиваются в одних и тех же общественных местах, договориться о правил ах хорошего тона становится почти невозможно. Когда Закон не вполне установлен, его несоблюдение не считается преступлением даже в глазах Людей, знающих этот Закон; они больше внимания уделяют содержанию поступков, чем их форме, сразу сделавшись как менее обходительными, так и менее придирчивыми. Американец не придает никакого значения великому множеству мелочей; он считает, что они не имеют лично к нему прямого отношения, или же полагает, что окружающие не подозревают о наличии этого отношения. Поэтому он либо не воспринимает их поведение как проявление неуважения к себе, либо прощает его; манеры американца от этого становятся менее галантными, а Характер обретает простоту и мужественность. Эта свойственная американцам взаимная Терпимость и та мужественная доверчивость, с которой они относятся друг к другу, обусловлены ещё одной, более общей и более глубокой Причиной. Я уже освещал эту Причину в предыдущей главе. Поскольку в Соединенных Штатах Люди в гражданской Жизни не столь разительно отличаются друг от друга по своему общественному положению и поскольку в политической деятельности эти различия вообще никакой роли не играют, американец не считает себя обязанным оказывать кому бы то ни было из своих сограждан знаки особого почтения и сам их ни от кого не ожидает. Не видя в том никакой необходимости, он не ищет страстно общения с кем-либо из своих соотечественников и поэтому с трудом представляет себе, что его Общество может оказаться для кого-то нежелательным; никого не презирая по Причине более низкого общественного положения, он не ожидает, что кто-то будет презирать его самого вследствие данного обстоятельства, и не считает, что кто-то хочет его обидеть, до тех пор пока оскорбление не становится явным. Социальные условия объективно содействуют тому, что американцы редко обижаются из-за мелочей. С другой стороны, та демократическая Свобода, которой они пользуются, способствует превращению этого благодушия в одну из основных черт национального Характера. Политические Институты Соединенных Штатов заставляют Граждан всех Классов постоянно контактировать между собой и действовать сообща в крупных начинаниях. Занятые подобным образом Люди не имеют слишком много времени для размышлений о деталях этикета, и к тому же они слишком заинтересованы в поддержании согласия, чтобы задерживать на них своё внимание. Поэтому они с легкостью приобретают навык судить о тех, с кем встречаются, прежде всего по тому, какие от них исходят Чувства и Идеи, не придавая особого значения манерам и не позволяя себе волноваться по пустякам. Как я неоднократно замечал в Соединенных Штатах, американцу трудно дать понять, что его присутствие вам докучает. Окольным путем вы никогда этого не достигнете. Если я по всякому Поводу возражаю американцу, желая дать ему почувствовать, что беседа с ним меня утомляет, он всякий раз предпринимает новые попытки убедить меня; я начинаю упрямо молчать, тогда он воображает, что я глубоко задумался, осмысляя представленные им доводы, а когда я в конце концов разом вскакиваю и молча удаляюсь прочь, он полагает, что у меня имеется какое-то неотложное дело, о котором я ему не сказал; я могу избавиться от него, только став его смертельным врагом. На первый Взгляд кажется удивительным, что тот же самый Человек, очутившись в Европе, сразу оказывается мелочным и трудным в общении и что здесь он становится столь же обидчивым, сколь дома был нечувствителен к обидным вещам. Эти два таких различных следствия вызываются одной и той же Причиной. Демократические Институты в целом дают Людям высокое Представление о своей родине и о самих себе. Сердце американца, выезжающего за границу, наполнено Гордостью. Он прибывает в Европу и сразу видит, что Мы не столь озабочены, вопреки его ожиданиям, Судьбой Соединенных Штатов и великого Народа, населяющего их. Это начинает его раздражать. Он слышал, что в нашем полушарии Жизнь совершенно другая. Он и собственными глазами видит, что среди Народов Европы следы сословных различий ещё полностью не стерты, что Богатство и происхождение по-прежнему обеспечивают какие-то неопределенные Привилегии, которые столь же трудно не заметить, как и точно определить. 414 Это зрелище изумляет его и приводит в волнение, ибо для него оно совершенно новое; ничто из виденного им в своей стране не способствует его пониманию. Поэтому он не имеет ни малейшего Представления о том, какое место ему приличествует занимать в этой полуразрушенной иерархии, посреди этих Классов, ещё вполне определенных для того, чтобы испытывать Ненависть и презрение друг к другу, но уже настолько близких, что он всегда может запутаться в различиях между ними. Он боится претендовать на место, слишком для него высокое, но в особенности опасается поставить себя слишком низко; эта двойная Опасность постоянно держит его в напряжении, приводя в замешательство и придавая неуверенность его поступкам и речам. Традиция говорит ему, что в Европе церемониал имеет бесчисленное множество вариантов в зависимости от ранга Человека; этот призрак минувших времен вызывает в нём беспокойство, и он тем больше страшится, что ему не оказывают должных знаков внимания, чем меньше он представляет, в чём же должно заключаться это внимание. Таким образом, он всегда похож на Человека, пытающегося избежать ловушек, которые окружают его со всех сторон; светское общение для него — не развлечение, а трудная Работа. Он взвешивает все ваши действия, испытующе рассматривает выражение вашего лица и старательно анализирует все ваши высказывания, не содержится ли в них скрытых оскорбительных для него намеков.   Я не знаю, можно ли встретить хоть одного живущего в деревне помещика, который был бы придирчивее его в вопросах правил хорошего тона; себя он заставляет Подчиняться самым пустяковым Законам этикета и не терпит, чтобы они нарушались кем бы то ни было по отношению к нему; он одновременно чрезмерно щепетилен и чрезвычайно требователен; он готов делать всё, что положено, но боится, что делает слишком много, и, не разбираясь толком в допустимых границах, становится смущенно-высокомерным и крайне сдержанным. Но это не все. Человеческое сердце способно ещё на одну странную уловку. Американец постоянно рассуждает о том замечательном Равенстве, которое господствует в Соединенных Штатах; он громогласно гордится своей страной, сумевшей добиться этого; втайне, однако, он сокрушается по Поводу данного обстоятельства и стремится показать, что лично он являет собой исключение из этого общего, превозносимого им Порядка Вещей. Едва ли встретится американец, который бы не хотел иметь хотя бы отдаленного родства с первыми переселенцами, основателями Колоний, а что касается отпрысков знатных английских родов, то Америка, как мне показалось, только ими и заселена. Когда состоятельный американец высаживается в Европе, то он в первую очередь старается окружить себя всеми признаками роскоши; он так сильно опасается быть принятым за рядового Гражданина демократической страны, что измышляет сотни способов напомнить вам о своем Богатстве, предоставляя все новые и новые его доказательства. Как правило, он поселяется в самом фешенебельном районе города и окружает себя беспрестанно снующей Толпой прислуги. Я слышал, как один американец сетовал по Поводу того, что даже в лучших салонах Парижа встречается смешанное Общество. Царящий в них Вкус не показался ему достаточно утонченным, и он дал понять, что, на его Взгляд, в них не хватало строгости и изысканности манер. Он не привык к тому, чтобы столь изощренная интеллектуальность была облечена в столь вульгарные формы поведения. Подобные парадоксы не должны удивлять. Если бы следы древних аристократических различий не были полностью стерты в Соединенных Штатах, американцы не были бы столь простыми и терпимыми в своей собственной стране и были бы менее требовательными и напыщенными в нашей. Глава IV Следствия, вытекающие из трех предыдущих глав Когда Люди испытывают естественное сочувствие к страданиям друг друга, когда они часто и легко общаются между собой, встречаясь ежедневно и не страдая обидчивостью, легко понять, что в случае необходимости они с готовностью оказывают друг другу помощь. Когда американец обращается за помощью к окружающим, очень редко бывает, чтобы они ему в ней отказали, и я часто наблюдал, как они самопроизвольно оказывали горячую поддержку ближнему. 415 Случается ли на дороге какое-либо непредвиденное происшествие, они тотчас же отовсюду сбегаются к пострадавшему; обрушивается ли внезапное горе на Семью, тысячи незнакомых Людей добровольно открывают свои кошельки; скромные, но весьма многочисленные пожертвования облегчают нужду этого семейства У самых цивилизованных Народов планеты часто бывает так, что несчастный Человек оказывается среди Толпы столь же одиноким, как дикарь в своему лесу; подобного почти никогда не увидишь в Соединенных Штатах. Всегда холодные в обращении и часто грубые американцы почти не бывают бесчувственными, и даже если они не спешат предлагать свои услуги, то в них никогда не отказывают. Все это не противоречит тому, что я выше писал об Индивидуализме. Фактически эти явления не только не отрицают друг друга, но и неразрывно связаны между собой. Равенство условий существования наряду с тем, что оно дает Людям ощущение Независимости, выявляет их Бессилие; они свободны, но подвержены тысяче случайностей, и жизненный Опыт очень скоро подсказывает им, что, даже если они обычно не нуждаются в помощи других Людей, почти всегда может наступить такой момент, когда без этой помощи они не смогут обойтись. В Европе Мы каждый день видим, что Люди одной профессии, сколь бы чёрствыми и эгоистичными они ни были, охотно помогают друг другу; у них одни и те же беды, и этого достаточно, чтобы они сообща искали средства Борьбы с ними. Поэтому, когда одному из них угрожает Опасность и другие с помощью незначительной временной жертвы или же резкого усилия могут его выручить, они попытаются это сделать. И дело не в том, что они глубоко заинтересованы в его участи: в случае если их усилия оказываются бесполезными, они тотчас же забывают о нём, возвращаясь к своим собственным делам. Однако в их среде существует своего рода молчаливая и почти непроизвольная договоренность, согласно которой каждый обязан оказывать другим временное содействие, дабы самому иметь Возможность обратиться к ним за помощью. Распространите сказанное мною об одном Классе на весь Народ в целом, и вы поймете мою Мысль. Все Граждане демократического Государства фактически связаны между собой молчаливым соглашением, аналогичным тому, о котором я сказал. Все они чувствуют свою слабость и подверженность одним и тем же Опасностям, и их Интересы, равно как и симпатии, заставляют их Подчиняться Закону, согласно которому они обязаны в случае необходимости приходить друг другу на помощь. Чем более схожими становятся условия существования, тем очевиднее Люди обнаруживают эту предрасположенность признавать взаимные Обязательства. В демократиях никто вас не жалует великими благодеяниями, но зато вам постоянно оказывают добрые услуги. Человек здесь очень редко проявляет склонность к самопожертвованию, но все Люди готовы быть полезными. Глава V Каким образом демократия изменяет отношения между слугой и Хозяином Однажды американец, долго путешествовавший по Европе, сказал мне: "Англичане обращаются со своими Слугами с поразительными для Нас надменностью и строгостью; французы в свою очередь в обращении со своими Слугами подчас доходят до фамильярности или же проявляют по отношению к ним такую вежливость, которую Мы не способны понять. Можно подумать, что они боятся приказывать. Дистанция между Хозяином и Слугой плохо соблюдается". Это Наблюдение верно, и я сам неоднократно это замечал. Я всегда считал, что на свете нет такой страны, где бы в наши дни прислуга жила в большей строгости, чем в Англии, и, напротив, более вольготно, чем во Франции. Нигде положение Хозяина не кажется мне столь высоким или же столь незавидным, как в этих двух странах. Где-то между этими двумя крайностями находятся американцы. 416 Таковы внешние, очевидные Факты. Для того чтобы выявить их Причины, необходимо вернуться в далекое прошлое. Ещё никто не видел такого Общества, где условия существования Людей стали бы настолько равными, что в нём не встречалось бы ни богатых, ни бедных, и, следовательно, где не было бы ни господ, ни Слуг. Демократия не уничтожает основ существования этих двух Классов, но она изменяет их Сознание, а также взаимоотношения между ними. У аристократических Народов Слуги образуют самостоятельный Класс, который не более подвержен преобразованиям, чем Класс господ. В этих Классах почти сразу же устанавливается незыблемый Порядок; как первый, так и второй быстро порождают внутри себя иерархию со своими многочисленными отличительными признаками и чётко определенными рангами; сменяются поколения, но это положение остается незыблемым. В одном Обществе, таким образом, существуют два Общества, расположенных один над другим, всегда сохраняющих между собой чёткие различия, но подчиняющихся аналогичным принципам. Подобное аристократическое устройство оказывает на Умы и Нравы Слуг не меньшее влияние, чем на мировоззрение и этику господ; и, хотя это влияние приводит к различным результатам, в них легко установить действие одной и той же Причины. И первые и вторые образуют собой две маленькие нации внутри одной нации, и это заканчивается тем, что в их среде складываются две различные Системы Представлений о Справедливости и неСправедливости. Многие проявления человеческой Жизни рассматриваются с разных, но неизменных позиций. В Обществе Слуг, как и среди господ, Люди оказывают огромное влияние друг на друга. Они признают установленные правила и при недостаточной разработанности Законов ориентируются на общественное Мнение; роль полиции у них играют традиционные навыки и Обычаи. Эти Люди, волею Судьбы обреченные повиноваться, без Сомнения, совсем иначе, чем их Господа, относятся к таким вещам, как Слава, Добродетель, Честность, Честь. Однако они создают собственные Представления о Славе, Добродетелях и Честности, подобающих Слугам, и вырабатывают, если так можно выразиться, своего рода кодекс Чести слуги1. --------------------------------- 1 Если вы внимательно и подробно изучите те основные Взгляды, которыми руководствуются эти Люди, аналогия покажется ещё более поразительной, и вы с изумлением обнаружите в их среде, так же как в высшем Обществе феодальной иерархии, Гордость за своё происхождение, уважение к предкам и наследникам, презрение к нижестоящим, опасливое отношение к незнакомым Людям, склонность к этикету, Вкус к Традициям и старине. Не следует считать, что у всех представителей низшего Сословия низменный Образ Мыслей. Это было бы грубой ошибкой. Сколь бы ни было низким Сословие, тот, кто в нём на первых ролях и кто не помышляет выйти из него, занимает аристократическую позицию, предполагающую наличие в нём возвышенных Чувств, благородной Гордости и самоуважения, делающих его способным совершать доблестные, незаурядные поступки. У аристократических Народов среди Слуг Вельмож можно было встретить Людей, обладавших благородными Душами и горячими сердцами, которые несли свою службу, не ощущая ярма Слуги, и которые подчинялись Воле своих господ, не страшась их гнева. На нижних ступенях иерархии домашней челяди почти никогда не было таких Людей. Можно предположить, что те, кто занимал эти нижние ступени, действительно обладали низменными Душами. Французы придумали специальное слово для обозначения этой последней разновидности Слуг Аристократии. Они назвали её "лакеями". Слово "Лакей" являлось крайне негативным термином, когда все остальные Понятия казались недостаточными для выражения человеческой Низости; в средневековом французском королевстве, когда хотели кратко изобразить презренное, опустившееся существо, говорили, что у него лакейская Душа. Одного этого вполне хватало. Смысл был совершенно ясен. Постоянное неравенство условий не только наделяет Слуг определенными Добродетелями и определенными, лишь им свойственными пороками, но и ставит их в особую позицию — лицом к лицу со своими господами. 417 У аристократических Народов бедняк с детства привыкает к Мысли о том, что им будут командовать. Куда бы он ни кинул Взгляд, повсюду он тотчас же видит лик иерархии и признаки подчинения. В тех странах, где царит устойчивое неравенство условий, господин с легкостью добивается от своих Слуг мгновенной, полной и почтительной покорности, так как в его лице уважают не только своего господина, но и весь Класс господ. Он подавляет Волю подчиненных, олицетворяя собой всю мощь аристократки. Он руководит их поступками, в определенной мере он Управляет и их Мыслями. При аристократки господин часто к даже вполне безотчетно обладает огромной Властью над Суждениями, Привычками и Нравами тех, кто ему служит, и его влияние оказывается куда более сильным и глубоким, чем это предусмотрено Авторитетом его Власти. В аристократических Обществах не только имеются наследственные кланы Слуг, подобные знатным семействам господ, но и устанавливается такой Порядок, при котором одна и та же Семья Слуг в течение нескольких поколений живет бок о бок с одним и тем же семейством господ (они подобны двум непересекающимся и не расходящимся в разные стороны параллельным прямым). Данное обстоятельство оказывает колоссальное воздействие на Характер взаимоотношений между этими двумя группами Людей. Таким образом, несмотря на то что при аристократки между господином и Слугой нет никакого естественного сходства, несмотря на то что по состоянию, образованию, Взглядам и Нравам они, напротив, стоят на совершенно различных, удаленных друг от друга ступенях человеческой лестницы, время, между тем, соединяет их воедино. Они связаны длинной цепью общих воспоминаний, и, сколь бы ни были они различны, они начинают уподобляться друг другу, тогда как в демократиях, где они почти Равны, они всегда друг для друга остаются чужими. У аристократических Народов Господа склонны относиться к своим Слугам как к наименее значительным, низшим атрибутам своей собственной Личности и поэтому часто, побуждаемые крайним Эгоизмом, проявляют Интерес к их Судьбе. Слуги со своей стороны весьма близки к Мысли о Возможности рассматривать себя с такой точки зрения. Подчас они настолько отождествляют себя с Личностью господина, что в конце концов превращаются в его принадлежность не только в его, господина, но и в своих собственных глазах. В аристократиях Слуга занимает подчиненное положение, изменить которое он не может; рядом с ним находится другой Человек, занимающий более высокое положение, которое он не может потерять. С одной стороны, неизвестность, бедность и вечная покорность, с другой — Слава, Богатство, вечное Право повелевать. Эти два состояния весьма различны и вполне близки, нарушить их может только могила. В случае крайней преданности Слуга окончательно теряет Интерес к самому себе; он становится равнодушным к своей Личности; в некоторой степени он изменяет себе или, скорее, переносит все свои Интересы целиком на своего господина, которому и придает Образ собственной воображаемой Личности. Он с Удовольствием хвастается Богатством того, кто ему приказывает, он купается в лучах его Славы, восхищается его знатностью, беспрестанно тешит себя заимствованным Величием, которому он часто придает большую значимость, чем тот, кто всецело обладает им в действительности. В этом странном смешении двух планов существования имеется нечто одновременно трогательное и смешное. Господские Страсти, овладевшие Душами Слуг, принимают формы и масштабы, соответствующие занимаемому ими месту; они становятся более узкими и низкими. То, что было Гордостью у одних, принимает облик ребяческого Тщеславия и жалкой Напыщенности у других. Слуги Вельможи, как правило, чрезвычайно щепетильны в отношении положенных ему знаков почтительности и больше его самого пекутся о самых ничтожных из его Привилегий. Среди Нас ещё можно порой встретить кого-либо из этих старых Слуг Аристократии; они пережили своё время и вскоре исчезнут вместе с самой Аристократией. В Соединенных Штатах я не видел ни одного Человека, похожего на них. Американцам вообще незнаком подобный тип Людей, и они с великим трудом верят в Возможность их существования. Американцам представить их Образ не проще, чем Нам вообразить тип древнеримского Раба или средневекового крепостного. Все эти типы Людей, хотя и в различной степени, являются продуктами действия одной и той же Причины. 418 Они отдаляются от Нас и вместе с породившим их государственным устройством постепенно исчезают во мраке прошлого. Равенство делает из Слуги и из Хозяина совершенно новых Людей и устанавливает между ними новый тип взаимоотношений. Когда условия существования почти Равны, положение Людей беспрестанно меняется. Классы Слуг и господ ещё сохраняются, но они уже не состоят все время из одних и тех же Индивидуумов и в особенности из одних и тех же семейств. Люди уже не пользуются пожизненным Правом приказывать, как и не испытывают вечной необходимости находиться в подчинении. Поскольку Слуги не образуют отдельной прослойки, они не имеют своих особых Привычек, Предрассудков или Морали; в их среде вы не обнаружите никакого специфического Образа Мыслей и Чувств; им не знакомы особые профессиональные пороки или Добродетели, и у них то же образование, те же Мысли, Чувства, Добродетели и пороки, что и у их современников. Среди них, как и среди Хозяев, встречаются и честные Люди, и Плуты. Среди Слуг устанавливается такое же Равенство, что и среди Хозяев. Поскольку в Классе Слуг вы не найдете чёткого ранжирования или строгой иерархии, от них не следует ожидать ни крайней Низости, ни того благородства Души, которое было свойственно Аристократии Слуг в той же мере, как и всем другим Аристократам. В Соединенных Штатах я не встретил никого, кто напомнил бы мне Образ элитарного Слуги, память о котором в Европе ещё сохранилась; однако, с другой стороны, никто мне там не напоминал и Лакеев. Оба этих типа исчезли без следа. В демократиях Слуги не только Равны между собой, в определенном Смысле можно Говорить и об их Равенстве со своими Хозяевами. Чтобы данное Утверждение стало вполне понятным, его необходимо пояснить. Слуга в любой момент может стать Хозяином и стремится им стать. Поэтому сравнительно с Хозяином Слуга не является каким-то другим типом Человека. Отчего же тогда первый имеет Право приказывать и что заставляет второго ему повиноваться? Временное и свободное соглашение, заключенное по обоюдному Желанию. Один из них по своей Природе не ниже второго и подчиняется ему лишь временно, на основании договора. В пределах, оговоренных условиями этого контракта, один из них — Слуга, второй — Хозяин. Во всех остальных отношениях они являются равноправными Гражданами и Людьми. Убедительно прошу моего читателя хорошенько уразуметь, что подобная точка зрения на положение Слуги формируется не только в головах самих Слуг. Аналогичным образом положение прислуги рассматривается также Хозяевами, и точные границы их Власти и покорности чётко очерчены в Сознании как первых, так и вторых. Когда Большинство Граждан в течение долгого времени живут примерно в равных условиях и когда Равенство в Обществе — давно признанный Факт, Общественное Мнение, на которое исключения никогда не влияют, признает за Человеком как таковым определенную Ценность, за нижней и верхней границами которой любому Индивидууму трудно долго находиться. Напрасно Богатство и бедность, Власть и покорность устанавливают иной раз большую дистанцию между двумя Людьми, Общественное Мнение, основывающееся на нормальном Порядке Вещей, сводит их к общему уровню, порождая между ними определенное воображаемое Равенство, несмотря на реальное неравенство их общественного положения. Это всемогущее Мнение в конечном счёте завладевает Душами даже тех Людей, в чьих Интересах следовало бы сражаться против него; воздействуя на Сознание, оно одновременно подчиняет их Волю. В глубине Души ни Хозяин, ни Слуга не усматривают более значительного различия между собой, не желают добиваться его и не боятся с ним столкнуться. Поэтому в их отношениях нет презрения или гнева, смирения или надменности. Единственным источником своей Власти Хозяин считает соглашение, а Слуга видит в этом соглашении единственную Причину своего Повиновения. Они не полемизируют между собой относительно занимаемых ими положений, но каждый прекрасно знает своё место и выполняет свои обязанности. 419 В наших армиях солдаты набираются примерно из тех же Классов, что и офицеры, и имеют Возможность получить офицерское звание. Вне строя солдат считает себя совершенно равным своим командирам и является таковым на деле. Находясь же под знаменем, он с легкостью им повинуется, и его добровольное, точно определенное уставом Повиновение не становится от этого менее старательным, быстрым и чётким. Это сравнение дает некоторое Представление о взаимоотношениях между Хозяином и Слугой в демократическом Обществе. Было бы неразумно ожидать, что между этими двумя Людьми может когда-либо зародиться хоть какое-нибудь из тех горячих и глубоких Чувств, которые согревали порой отношения старой Аристократии со своей челядью, или же полагать возможным проявление беззаветного самопожертвования. При Аристократии Слуга видел своего господина издалека и часто общался с ним только через посредника. Тем не менее они обычно крепко держались друг за друга У демократических Народов Слуга стоит значительно ближе к Хозяину; физически они беспрестанно сталкиваются друг с другом, но духовного сближения между ними не происходит; они занимаются одними и теми же общими делами, но почти никогда не имеют общих Интересов. У этих Народов Слуга в доме Хозяев всегда считает себя временным жильцом. Он не знал их предков и не увидит их наследников; ничего долговременного он от них не ждет.IIочему он должен жить их Жизнью и откуда у него возьмется столь редкое самозабвение? Их положение относительно друг друга изменилось, их отношения также должны измениться. Мне хотелось бы подтвердить Истинность всего сказанного выше примером американцев, но я не смогу этого сделать, не уточняя педантично Личностей Людей, о которых пойдет речь, и место их жительства. На Юге Соединенных Штатов существует Рабство. Поэтому все то, о чем я говорил, к Югу не имеет отношения. На Севере Слуги большей частью являются освобожденными Рабами или детьми вольноотпущенников. Эти Люди в глазах публики занимают сомнительное положение: Закон уравнивает их в Правах со своими Хозяевами, нр общественные Нравы их упрямо отвергают. Они сами не знают точно своего места и почти всегда держатся либо заносчиво, либо раболепно. Однако в тех же самых северных Штатах, и особенно в Новой Англии, встречается довольно значительное число белых Людей, согласных за жалованье на некоторое время Подчиниться юле себе подобных. Я слышал, что эти Слуги обычно выполняют свои обязанности точно и разумно и что, естественно не считая себя ниже тех, кто им приказывает, они легко и с готовностью им Подчиняются. Мне представляется, что подобные Слуги приносят с собой в эту профессию определенные мужество и благородство, порожденные Независимостью и Равенством. Выбрав для себя трудную службу, они не стараются различными способами уклоняться от неё и имеют достаточно самоуважения, чтобы не отказывать своим Хозяевам в той покорности, которую они сами по своей Воле им обещали. Хозяева со своей стороны ничего не ожидают от своих Слуг, помимо точного и строгого исполнения договора; они не требуют от них проявлений уважения; они не ждут от них ни Любви, ни жертвенности; им достаточно того, чтобы Слуги были пунктуальными и честными. Я не могу поэтому сказать, что при Демократии отношения между Слугой и Хозяином носят беспорядочный Характер; они упорядочены, но иным образом; правила другие, но правила все-таки существуют. Я вовсе не собираюсь здесь исследовать, является ли это новое, описанное мною состояние дел ухудшенным вариантом предшествовавших ему отношений или же оно представляет собой совершенно иной их тип. С меня достаточно того, что оно подчиняется правилам и устойчиво, ибо не столь важно, какому именно Порядку Подчиняются Люди, куда важнее само наличие этого Порядка. Но что я скажу о тех грустных и бурных эпохах, в которые Равенство утверждает себя средь шума и волнений, а Демократия, уже будучи установленной законодательно, всё ещё ведёт трудные бои с Предрассудками и Нравами? 420 Закон, а частично и Общественное Мнение уже заявляют во всеуслышание, что не существует природного, постоянного отличия Слуги от господина. Эта новая Вера, однако, ещё не проникла в самую глубину Сознания Хозяина, или же, вернее, против неё восстает его сердце. В тайниках своей Души Хозяин всё ещё считает, что он сам принадлежит к особой, высшей породе Людей; тем не менее он не осмеливается этого утверждать и с дрожью позволяет низводить себя до общего уровня. Его приказания разом становятся неуверенными и резкими; он уже не испытывает более к своим Слугам тех покровительственных, доброжелательных Чувств, которые порождаются только долгой безраздельной Властью, и, изменившись сам, он удивляется тому, что его Слуги тоже изменились; он хочет, чтобы Люди, так сказать временно пребывающие в услужении, усваивали бы соответствующую правилам постоянную манеру обращения, чтобы они казались довольными и гордились бы своим подневольным положением, из которого они рано или поздно должны вырваться, чтобы они жертвовали собой во имя Человека, не способного их более ни защитить, ни погубить, и чтобы они, наконец, были бы навечно привязаны к созданиям, которые почти ничем не отличаются от них самих и существование которых столь же недолговечно. У аристократических Народов часто бывает так, что положение домашнего Слуги не порождает в Душе подневольного Человека низменных Чувств, ибо он не вполне осознает это положение и не представляет себе никакого иного, тогда как то колоссальное неравенство, которое существует между ним и господином, кажется ему необходимым и неизбежным следствием какой-то тайной закономерности Провидения. При Демократии в положении домашнего Слуги нет ничего унизительного, так как оно избирается Людьми по своему Желанию, принимается на время и в глазах общественности не является позорным, не создавая никакого постоянного неравенства между Слугой и Хозяином. Однако во время перехода от одной формы общественного устройства к другой почти всегда наступает момент, когда Взгляды Людей колеблются между аристократической категорией зависимости и демократическим Понятием готовности Подчиняться. В это время покорность теряет своё нравственное основание в глазах того, кто повинуется; он более не считает её своей обязанностью, каким-либо образом предустановленной свыше, хотя ещё и не рассматривает её с чисто человеческой точки зрения; в его глазах она не обладает ни святостью, ни Справедливостью, и он подчиняется ей как унизительной, хотя и полезной ему реальности. В этот момент в головах Слуг появляется туманный и неопределенный Образ Равенства; они с самого начала не могут распознать, где именно находится то самое Равенство, на которое они имеют Права, — в самом ли подчиненном их состоянии или же за стенами господского дома, и в глубине своих сердец они восстают против той зависимости, которую сами признали и выгодами которой пользуются. Они согласились служить, но им стыдно Подчиняться; им нравятся преимущества своей службы, но своего Хозяина они не любят, или, говоря точнее, они почти уверены в том, что сами должны быть Хозяевами, и поэтому Человека, отдающего им приказы, склонны считать несправедливым узурпатором их собственных Прав. Именно поэтому в доме каждого Гражданина можно Наблюдать нечто подобное тому печальному зрелищу, которое разыгрывается на политической сцене, где беспрестанно ведётся тайная междуусобная Война между двумя вечно не доверяющими друг другу, враждебными Силами: Хозяин недоброжелателен, но мягок, Слуга недоброжелателен и непокорен; первому постоянно хочется с помощью бесчестных оговорок избавиться от обязанности поощрять и вознаграждать, второму—избежать обязанности повиноваться. Поводья домашней Власти болтаются между ними, и каждый пытается ухватиться за них. Границы между Властью и Тиранией, Свободой и Распущенностью, Правом и Силой кажутся им смешавшимися и размытыми, и никто не знает, кто он такой, каковы его Возможности, Права и обязанности. Подобная ситуация порождается не Демократией, а Революцией. 421 Глава VI Каким образом демократические институты и нравы повышают цену и сокращают сроки земельной ренты То, что было сказано мною о Слугах и Хозяевах, в определенной степени приложимо к отношениям между землевладельцами и арендаторами. Тема эта, однако, заслуживает самостоятельного рассмотрения. В Америке нет фермеров-арендаторов как таковых; каждый Человек там является владельцем той земли, которую он обрабатывает. Необходимо признать, что Законам демократического развития свойственна сильная тенденция увеличивать число землевладельцев и уменьшать количество арендаторов. И всё же процессы, происходящие в Соединенных Штатах, следует объяснять не столько Институтами этой страны, сколько внутренним положением в стране. Цена на землю в Америке невысока, и всякий легко может стать землевладельцем. Урожайность низкая, и поэтому произведенную сельскохозяйственную продукцию лишь с большим трудом можно распределить между землевладельцем и арендатором. В этом, как и в других отношениях, следовательно, Америка уникальна, и было бы ошибкой рассматривать её в качестве примера. Я Думаю, что в демократических странах, как и в аристократических, будут существовать и землевладельцы, и арендаторы, однако их взаимоотношения будут носить совершенно различный Характер. В аристократиях аренда выплачивается не только Денгами, но также уважением, привязанностью и услугами. В демократических странах арендная плата ограничивается только Денгами. Когда родовые поместья дробятся и переходят из рук в руки, когда исчезает постоянная привязанность Семьи к земле, только случайность сводит землевладельца и арендатора. Они встречаются на время, чтобы обсудить условия договора, а затем друг с другом не видятся. Это два чужих Человека, которых заставляет встречаться лишь общий Интерес; встретившись, они ведут между собой деловой разговор, единственной темой которого являются Деньги. По мере того как Имущество делится и Богатства распыляются по всей стране, Государство наполняется отпрысками древних родов, чьи ограниченные состояния приходят в упадок, и нуворишами, чьи Потребности растут быстрее их финансовых Возможностей. Для таких Людей важен самый незначительный доход, и никто из них не намерен упускать из рук любую Возможность заработать или же терять какую-либо часть своего дохода. При смешении Сословий очень большие состояния, равно как и крайняя нищета, встречаются все реже и реже, и с каждым днём социальное различие между землевладельцами и арендаторами уменьшается; первый уже не обладает никаким естественным, неоспоримым превосходством над вторым. А что, кроме Денег, может быть предметом договора между двумя равными, стесненными в средствах Людьми? Человек, владеющий всей округой с сотней хуторов, понимает, что он должен сразу завоевать сердца многих тысяч Людей; овчинка кажется ему стоящей выделки. Чтобы достичь очень важной цели, он с легкостью идёт на некоторые жертвы. Тот, кто владеет сотней арпанов земли, не утруждает себя подобными заботами; ему совершенно безразлично, будет ли его арендатор относиться к нему доброжелательно. Аристократия, в отличие от живого существа, не может умереть сразу, в один день. Её основополагающие принципы медленно разрушаются в глубине Сознания Людей, прежде чем начинают подвергаться нападкам со стороны Законов. Следовательно, задолго до того, как вспыхивает Война против Аристократии, можно Наблюдать постепенный распад Связей, которые соединяли вплоть до сего времени высшие Классы Общества с низшими. С одной стороны, проявляются безразличие и презрение, с другой — Зависть и возмущение; отношения между богатыми и бедными становятся все более редкими и сухими; цена ренты на землю растёт. Это ещё не результат демократической Революции, но это—верный признак её приближения. Ибо Аристократия, окончательно упустившая Власть над человеческими сердцами, подобна дереву с мертвыми корнями, которое тем легче выворачивается ветром, чем оно выше. 422 За последние пятьдесят лет цены на земельную ренту колоссально возросли не только во Франции, но и в большей части Европы. Чрезвычайно быстрое развитие сельского хозяйства и промышленности за этот же период, на мой Взгляд, не служит достаточным объяснением данного феномена. Необходимо выявить какую-то иную, более вескую и более глубокую Причину. Я Думаю, что её следует искать в особенностях демократических Институтов, существующих у некоторых европейских Народов, а также в специфике демократических Настроений, влияющих в большей или меньшей степени на все остальные человеческие Чувства. Я часто слышал, как крупные английские лендлорды выражают радость по Поводу того, что в наши дни они получают со своих владений много больше Денег, чем получали их отцы. Быть может, у них имеются Причины ликовать, но наверняка они не вполне осознают, чему радуются. Они полагают, что получают чистую Прибыль, тогда как всего лишь совершают обмен. За наличные Деньги они уступают своё влияние, и то, что они приобретают в финансовом отношении, они вскоре утрачивают в сфере политической Власти. Имеется ещё один признак, по которому с легкостью можно узнать, что великая демократическая резолюция совершается или жг подготавливается. В средние века почти вся земля сдавалась в аренду в вечное пользование или по крайней мере на очень большой срок. Изучая хозяйственную Жизнь тех времен, видишь, что тогда срок аренды в девяносто девять лет встречался чаще, чем в наши дни встречается двенадцатилетний срок. Тогда Люди верили в Бессмертие Семьи, условия казались навсегда установившимися и все Общество представлялось настолько неподвижным, что никто не мог представить себе, что в его недрах когда-либо должно начаться брожение. В века Равенства Люди мыслят иным образом. Они с легкостью постигают, что ничто не вечно. Ими овладевает Идея непостоянства. При таком умонастроении и землевладелец, и сам арендатор испытывают своего рода инстинктивный ужас перед долгосрочными Обязательствами; они боятся, что условия договора, выгодные сегодня, в один прекрасный день перестанут быть таковыми. Они смутно ожидают каких-то внезапных и непредвиденных перемен в своей Жизни. Они боятся самих себя, боятся, как бы при смене их собственных Желаний им не пришлось сожалеть о невозможности бросить то, что некогда составляло предмет их Вожделений. И у них есть основания этого бояться, ибо в века Демократии среди всеобщего движения и непостоянства менее всего постоянным оказывается человеческое сердце. Глаза VII О влиянии демократии на размеры жалованья Большая часть вышеизложенных Наблюдений по Поводу отношений между Слугами и Хозяевами вполне применима к отношениям между предпринимателями и рабочими. Когда правила социальной иерархии соблюдаются все менее строго, когда Вельможи утрачивают свои позиции, а маленькие Люди возвышаются, когда бедность так жг, как и Богатство, перестает быть наследственным уделом, можно Наблюдать, как с каждым днём уменьшается та дистанция, которая в реальности и в Общественном Мнении отделяет работника от Хозяина. В голове рабочего формируется более высокое Представление о своих Правах, о своем будущем, о самом себе; его сердце наполняется новым Честолюбием, новыми Желаниями, и новые Потребности осаждают его. Всякий раз он с Вожделением бросает взор на Прибыли тех, кто дает ему Работу; наконец он приходит к Мысли о необходимости получить свою долю Прибыли и требует от них более высокой оплаты своего труда, что, как правило, ему удается. В демократических странах, как и повсюду, промышленность большей частью не требует особых затрат и находится в руках Людей, не возвышающихся своим Богатством и образованием над средним уровнем тех, кого они нанимают. Эти предприниматели весьма многочисленны, их Интересы совершенно различны, а посему им нелегко договориться между собой и объединить свои усилия. 423 С другой стороны, почти все рабочие имеют кое-какие надежные источники существования, что и позволяет им отказаться от Работы, если они не могут получить такую зарплату, которую они считают справедливым вознаграждением за свой труд. Таким образом, в той постоянной битве за размеры жалованья, которую ведут эти два Класса, Силы примерно Равны, и Борьба идёт с переменным успехом. Можно тем не менее считать, что в конечном итоге Интересы рабочих должны одержать верх, поскольку та высокая зарплата, которую они уже получили, с каждым днём делает их все менее зависимыми от Хозяев, а чем более они независимы, тем легче им добиваться повышения заработной платы. В качестве примера я возьму ту отрасль производства, которая в наше время наиболее широко представлена у Нас, как почти у всех Народов мира, — земледелие. Во Франции Большинство наемных сельскохозяйственных рабочих сами имеют небольшие земельные участки, благодаря которым они в крайнем случае могут прокормиться, не работая на других. Поэтому такие Люди, предлагая свои руки крупному землевладельцу или соседу-арендатору и получая отказ в определенной сумме заработка, возвращаются на свои маленькие наделы и ждут другого удобного случая. Беря ситуацию в целом, я Думаю, можно утверждать, что медленный, но неуклонный рост заработной платы — это один из Законов, управляющих Жизнью демократического Общества. С развитием социального Равенства растёт заработная плата, а с ростом заработной платы уравниваются социальные условия. В наши дни, однако, имеется одно серьезное, злополучное исключение из этого правила В одной из предыдущих глав я показал, каким образом Аристократия, будучи изгнанной из политической и государственной сфер, нашла себе прибежище в определенных отраслях индустриальной деятельности и там, хотя и в других формах, утвердила свою Власть. Это обстоятельство оказывает сильное влияние на уровень заработной платы. Поскольку для того, чтобы развернуть то крупное промышленное производство, о котором я говорю, необходимо заранее обладать очень большим состоянием, число таких предпринимателей крайне мало. Будучи малочисленной группой, они легко могут объединяться в Союз и устанавливать такую оплату труда, какая им нравится. Число рабочих у них, напротив, очень велико, и их количество постоянно увеличивается, так как время от времени наступают периоды небывалого Процветания, когда заработки чрезмерно возрастают, привлекая на фабрики население со всей Округи. Но раз Люди вступили на этот путь, они, как Мы уже видели, не смогут с него сойти, так как у них весьма быстро начинают формироваться определенные физические навыки и особый склад Ума, которые делают их непригодными для любой другой Работы. Тела этих Людей, как правило, теряют гибкость и ловкость, у них нет ни образования, ни сбережении, и поэтому они находятся почти в полной зависимости от милости их Хозяина. Когда конкуренция или иные непредвиденные обстоятельства уменьшают доход предпринимателя, он может, срезав их заработки почти по своему усмотрению, без труда отнять у них то, что сам потерял по Воле случая. Если они все сообща откажутся Работать, то Хозяин, Человек очень богатый, с легкостью может позволить себе, не страшась банкротства, ждать того момента, когда необходимость заставит их вернуться к нему; что же касается их самих, то они должны Работать ежедневно, чтобы не умереть, так как они едва ли обладают какой-нибудь иной Собственностью, кроме своих рук. Угнетение в течение долгого времени разоряло их, и, чем беднее они становятся, тем легче их притеснять. Таков порочный круг, из которого они никоим образом не сумеют вырваться. Поэтому не следует удивляться, если заработная плата в этих отраслях, подчас неожиданно увеличивающаяся, всё же в целом постоянно уменьшается, тогда как в других профессиях оплата труда, как правило, очень медленно, но беспрестанно возрастает. Это зависимое, нищенское существование, которое в наше время вынуждена влачить часть населения промышленно развитых районов, — Факт исключительный, противоречащий всему тому, что происходит вокруг, однако от этого он не менее опасен и заслуживает особого, пристального внимания со стороны законодателей, так как очень трудно удержать в неизменном положении один Класс, когда все Общество пришло в движение, а когда все большее количество Людей открывают новые пути, ведущие к Благосостоянию, весьма сложно заставить часть Людей мирно терпеть лишения и подавлять свои Желания. 424 Глава VIII Влияние демократии на семью Я исследовал вопрос о том, каким образом у демократических Народов, и в особенности у американцев, социальное Равенство изменяет Характер отношений между гражданскими лицами. Теперь мне хотелось бы пойти дальше и разобраться в их внутренней, частной Жизни. Моя цель заключается не в том, чтобы открыть здесь новые Истины, но показать, что широко известные Факты имеют прямое отношение к теме моей Работы. Все на свете заметили, что в наши дни между различными членами Семьи установился новый тип отношении, что дистанция, разделявшая некогда отца и сына, уменьшилась и что отцовская Власть если и не подорвана, то по крайней мере видоизменилась. Нечто подобное, но ещё более удивительное наблюдается в Соединенных Штатах. В Америке Семьи в том виде, в каком она была в Риме и в других аристократических Обществах, не существует. Отдельные пережитки семейного уклада обнаруживаются там лишь в течение первых лет после рождения детей. В это время отец, не встречая сопротивления, устанавливает домашнюю диктатуру, обусловленную и оправданную беспомощностью его сыновей, их собственными Интересами, а также его неоспоримым превосходством. Но как только молодой американец начинает достигать зрелости, связывающее его Чувство сыновней покорности слабеет с каждым днём. Становясь сам себе Хозяином, он вскоре начинает нести ответственность за свои поступки. В Америке фактически нет периода юношества. Выходя из детского возраста, Человек осознает себя Мужчиной и принимается прокладывать свой собственный путь. Было бы неверно полагать, что это является следствием какой-то внутренней Борьбы, в ходе которой сыновья благодаря своеобразной нравственной Силе получают ту Свободу, в которой им отказывали отцы. Одни и те же Традиции и принципы, заставляющие одних добиваться Независимости, внушают другим Мысль о том, что дети имеют неоспоримое Право пользоваться своей Свободой. Поэтому в сыновьях вы не заметите никакой Ненависти и необузданности, столь долго не угасающих в Людях даже после того, как они избавились от гнета господствующей Власти. Отцы не испытывают тех сожалений, полных горечи и гнева, которые обычно сохраняются в Людях, утративших Власть: они задолго видят ту границу, где их Власть кончается, и, когда время подходит к этому пределу, они безболезненно отрекаются от своих полномочий. Сыновья заранее предвидят наступление того момента, когда их собственные Желания станут для них Законом, и овладевают Свободой без суеты и Насилия, как принадлежащим им Имуществом, которое никто не пытается у них похитить1. ----------------------------- 1 Американцам, однако, ещё не пришло в голову, как Нам во Франции, лишить отцов основы их Власти, отказав им в Свободе распоряжаться посмертно своим Имуществом. В Соединенных Штатах Права завещателя ничем не ограничены. В этом, как и почти во всём остальном, легко заметить, что, хотя у американцев политическое Законодательство много демократичнее нашего, наше гражданское Законодательство бесконечно более демократично, чем их. Это нетрудно понять. Авторами нашего гражданского Законодательства были Люди, видевшие свои Интересы в том, чтобы удовлетворять демократические Страсти своих современников во всех отношениях, прямо и непосредственно не угрожавшие их собственной Власти. Они охотно допустили, чтобы некоторые популярные принципы регулировали имущественные и семейные отношения, лишь бы только не было попыток применить их к сфере государственного Управления. Когда демократический поток ворвался в область гражданских Законов, они надеялись без труда найти себе укрытие за дамбой политических Законов. В этом одновременно проявились их ловкость и эгоистичность, однако подобный компромисс не мог быть долговечным. Ибо по большому счёту политическое устройство не может не становиться образом и подобием гражданского Общества, и в этом Смысле можно сказать, что у любого Народа самое важное политическое значение имеет его гражданское Законодательство. 425 Возможно, небесполезно будет посмотреть, насколько тесно связаны изменения, имеющие место в семейных отношениях, с той социальной я политической Революцией, которая завершается на наших глазах. Существует определенные основополагающие принципы, которые либо пронизывают все стороны Жизни Народа, либо вообще им не признаются. В тех странах, где основными являются аристократические и иерархические принципы общественного устройства, Власть никогда прямо не обращается ко всей совокупности своих Подданных. Поскольку Люди связаны друг с другом, достаточно направлять первых. Остальные следуют за ними. Это относится и к Семье, и ко всем организациям, имеющим своего лидера. У аристократических Народов, по Правде говоря, в глазах Общества отец олицетворяет собой всю Семью. Общество Управляет сыновьями руками их отца; оно руководит им, а он руководит ими. Поэтому Власть отца над детьми имеет не только природный Характер. Ему дано политическое Право командовать. Он Создатель и опора Семьи; он также представитель общественной Власти в ней. В демократических Обществах, где длинная рука Правительства отыскивает в Толпе каждого отдельного Человека, чтобы персонально подчинить его общим для всех Законам, в подобном посреднике нет надобности; в глазах Закона отец — лишь более пожилой и более богатый Гражданин, чем его сыновья. Когда в Обществе большее число благ распределяется крайне неравномерно и когда неравенство условий существования носит постоянный Характер, Идея превосходства овладевает Воображением Людей; даже если Закон не дает отцу особых прерогатив, Обычай и Общественное Мнение наделяют его ими. Когда же, напротив, Люди по своему положению почти не отличаются один от другого и когда существующие различия не вечны, общее Понятие превосходства становится не столь важным и определенным; тщетно законодатель будет стремиться поставить того, кто подчиняется, много ниже того, кто приказывает, общественные Нравы уравнивают этих двух Людей между собой и постоянно сводят их на один и тот же уровень. Поэтому, даже если я не вижу особых Привилегий, предоставляемых Законодательством какого-либо аристократического Народа главе Семьи, меня не покидает уверенность в том, что его Власть более значительна и признана Семьёй, чем Власть отца в лоне демократического Общества, ибо я знаю, что, каковы бы ни были Законы, в аристократиях старший всегда стоит выше, а младший — ниже, чем у демократических Народов. Когда Люди больше живут воспоминаниями о том, что происходило в прошлом, нежели заботами о том, что происходит сейчас, и когда их больше волнуют Мысли их предков, чем необходимость думать самим, отец выступает в качестве естественного и необходимого связующего звена между прошлым и настоящим — звена, с помощью которого эти две цепи соединяются. В аристократиях, следовательно, отец не только политический руководитель семейства, он также носитель Традиций, толкователь Обычаев, Критерий Нравственности. Его выслушивают с почтительностью, заговаривают с ним не иначе как очень уважительно, и Любовь, которую питают к нему, всегда умерена Страхом. Когда Общество становится демократическим и Люди принимают в качестве общего принципа Право каждого иметь обо всем на свете своё собственное Суждение и принимают давние Мнения к сведению, но не в качестве правила, влияние Взглядов отца на сыновей делается менее значительным, равно как и его законная Власть. Вызываемый Демократией раздел наследственных поместий, быть может, обусловливает больше всех остальных факторов изменение отношений между отцом и детьми. Когда отец семейства имеет немного Собственности, его сыновья и он постоянно живут вместе и сообща делают одну и ту же Работу. Привычка и необходимость сближают их, заставляя постоянно общаться друг с другом; между ними, следовательно, не может не установиться своеобразной непринужденной близости, которая делает Власть отца менее абсолютной и которая плохо согласуется с внешними формами почтительности. А ведь у демократических Народов Люди, обладающие скромным состоянием, как раз и являются представителями того самого Класса, который дает Силу Идеям и преобразует Нравы всего Общества. Его Воззрения и одновременно его Воля повсюду становятся господствующими, и даже Люди, более всего склонные сопротивляться ей, кончают тем, что следуют его примеру. Я видел злейших врагов Демократии, которые позволяли своим детям обращаться к ним на "ты". 426 Таким образом, одновременно с утратой Аристократией её господства наблюдается освобождение отцовской Власти от всего того, что было связано со строгостью, условностями и легализмом, и вокруг домашнего очага устанавливается своего рода Равенство всех членов Семьи. Я не знаю, беря в целом, не проигрывает ли Общество вследствие этого преобразования, но я склонен верить, что Индивидуум выигрывает. Я Думаю, что по мере того, как Нравы и Законы становятся более демократическими, отношения между отцом и сыном обретают большую близость и теплоту; в этих отношениях реже встречается назидательный и приказной тон, а доверие и теплота Чувства возрастают, и кажется, что природная Связь становится теснее, тогда как социальная Связь ослабляется. В демократической Семье отец едва ли пользуется какой-либо иной Властью, кроме той, которая вызывается его нежностью и опытностью Человека в летах. Его приказания могут не признаваться, но к его советам обычно внимательно прислушиваются. И хотя он не видит вокруг себя официальных знаков уважения, его сыновья по меньшей мере относятся к нему с доверием. Они не пользуются общепризнанными формулами обращения, но они постоянно с ним разговаривают и охотно советуются каждый день. Исчезли господин и представитель Власти в его лице, но отец остался. Для того чтобы составить правильное Суждение о различиях между двумя формами общественного устройства с данной точки зрения, достаточно бегло просмотреть дошедшую до Нас семейную переписку аристократического периода. Её слог всегда правилен, чопорен, суров и настолько холоден, что сквозь слова с трудом ощущается естественное Чувство сердечной привязанности. Напротив, у демократических Народов во всех тех словах, с которыми сын обращается к отцу, слышится нечто настолько свободное, кровное и нежное, что сразу обнаруживает установление в лоне Семьи совершенно новых отношений. Аналогичные преобразования претерпевают и взаимоотношения между детьми. В аристократической Семье, как и во всём аристократическом Обществе, всг позиции точно определены. Не только отец занимает своё особое положение и пользуется огромными Привилегиями, но и сами дети не Равны между собой: возраст и пол раз и навсегда определяют каждому его положение, обеспечивая ему особые прерогативы. Демократия либо снижает высоту большей части этих барьеров, либо опрокидывает их вовсе. В аристократическом семействе старший сын наследует львиную долю Собственности и почти все Права, становясь главой, а в определенной мере и господином своих братьев. Ему достаются Величие и Власть, им — средний достаток и зависимость. Тем не менее ошибкой было бы считать, что у аристократических Народов Привилегии старшего выгодны только для него самого и что они ничего, кроме Зависти и Ненависти окружающих, не вызывают. Старший сын обычно прилагает все усилия, чтобы добиться для своих братьев Богатства и Власти, так как известность всего дома повышает престиж его главы, а младшие братья стараются оказать ему помощь во всех его начинаниях, поскольку Величие и Могущество главного представителя семейства предоставляют ему большие Возможности возвысить все ветви семейного древа. Поэтому все члены аристократического семейства очень тесно между собою связаны; их Интересы близки, они являются единомышленниками, но редко бывает так, что их сердца понимают друг друга Демократия также вызывает у братьев взаимную привязанность, но достигает этого иным путем. По демократическим Законам дети совершенно Равны между собой и, стало быть, независимы. Их ничто не связывает насильно, но также ничто и не отталкивает, и, поскольку в их жилах течет общая кровь, поскольку они вырастают под одной крышей, ощущая одинаковую заботу родителей, поскольку никакие особые Привилегии их не выделяют и не разделяют, между ними с легкостью зарождается добрая, искренняя привязанность, свойственная юности. Близкие отношения, сложившиеся подобным образом в самом начале Жизни, едва ли могут быть испорчены какими-либо обстоятельствами, так как с каждым днём братство все крепче связывает их, не давая Поводов для трений. Следовательно, Демократия привязывает братьев друг к другу не сходством Интересов, а общностью воспоминаний, свободным Чувством симпатии, близостью Взглядов и Вкусов. 427 Она осуществляет раздел их Наследства, но она позволяет им сохранить духовное родство. Человечность этих демократических Нравов столь притягательна, что даже самые стойкие приверженцы Аристократии поддаются их влиянию и, вкусив их в течение некоторого времени, не испытывают Желания вернуться к почтительной и холодной манере отношений, господствующей в аристократическом семействе. Они охотно сохраняют демократические домашние Привычки, если только это не мешает им отвергать социальные и юридические нормы Демократии. Однако все эти аспекты взаимосвязаны, и нельзя пользоваться некоторыми из них, не относясь терпимо к другим. То, что я говорил о сыновней Любви и отцовской нежности, вполне приложимо ко всем непроизвольным Чувствам, источником которых является сама Природа Человека. Когда определенный Образ Мыслей и Чувств формируется особыми обстоятельствами Жизни, от него ничего не остается при изменении этих обстоятельств. Закон, например, может очень крепко привязать двух Граждан друг к другу, но, если этот Закон будет отменен, они расстанутся. Не было ничего теснее тех уз, которые в феодальном мире связывали вассала с сеньором. В настоящее время эти два Человека и знать друг друга не хотят. Страх, признательность и Любовь, некогда соединявшие их, исчезли. Не осталось и следа. Но иначе дело обстоит с естественными Чувствами Людей. Редко случается, что Закон, подчиняя себе определенным образом эти Чувства, не ослабляет их; желая их обогатить, он их обедняет; будучи предоставленными сами себе, эти Чувства всегда оказываются более глубокими и сильными. Демократия, уничтожающая или предающая забвению почти все старинные социальные условности и препятствующая созданию новых условностей, ведёт к полному исчезновению Большинства тех Чувств, которые порождаются этими условностями. Однако другие Чувства она лишь видоизменяет и часто придает им такую интенсивность и такую нежность, которых прежде не было. Я Думаю, что все содержание этой главы и нескольких предыдущих можно в заключение обобщить одной фразой: Демократия ослабляет социальные Связи, но она укрепляет естественные. Разобщая Граждан, она одновременно сближает родственников. Глава IX Воспитание девочек в Соединенных Штатах Никогда и нигде не существовало Общества, свободного от Морали, и, как я уже писал в первой части этого труда, Мораль создается Женщиной. Поэтому все то, что влияет на Образ Жизни Женщин, на их Привычки и Мнения, имеет большое политическое значение. Почти во всех протестантских странах девушки гораздо более независимы и ответственны за своё поведение, чем у католических Народов. Эта Независимость ещё более велика в тех протестантских Государствах, которые, подобно Англии, сохранили или обрели Право на самоуправление. Таким образом, Свобода проникает в Семью из сферы политических и религиозных отношений. В Соединенных Штатах протестантское вероучение сочетается с крайне свободной Конституцией и с очень демократичным государственным устройством; ни в какой другой стране девушки в столь юном возрасте столь безоговорочно не предоставлены самим себе. Задолго до того, как молодая американка достигает брачного возраста, начинается её постепенное освобождение из-под материнской опеки; ещё не вполне перешагнув границу детства, она уже самостоятельно мыслит, свободно высказывается и поступает по своему усмотрению; перед ней постоянно открывается обширная панорама мира. От неё не только не пытаются ничего скрыть, но и с каждым днём показывают мир все больше и больше, приучая смотреть на все стойким, спокойным взором. Таким образом, пороки Общества и Опасности, таящиеся в нём, очень скоро обнаруживают себя перед ней. Она их ясно видит, трезво оценивает и встречает их без Страха, так как уверена в своих Силах, и эту уверенность, кажется, разделяют все окружающие. 428 Поэтому от молодой американки почти никогда не следует ожидать проявлений того девственного простодушия, подогреваемого пробуждением Желаний, или же той наивной и чистосердечной непосредственности, которыми у европейки обычно сопровождается переход от детства к юности. Американская девушка, независимо от её возраста, редко обнаруживает застенчивость и детское неведение. Как и европейской девушке, ей хочется нравиться, но она точно знает себе цену. И если она и не предается порокам, то по крайней мере в них осведомлена; она скорее нравственно чиста, чем интеллектуально невинна. Меня часто удивляли и почти пугали та необычайная гибкость и та геройская отвага, с которыми юные американки управляли своими Мыслями и речью, лавируя между рифами шутливой беседы; какой-нибудь Философ сотню раз споткнулся бы на той узенькой стезе, которую они быстро и непринужденно пробегают, не попадая в неловкое положение. Легко установить, что, даже пользуясь полной Свободой ранней юности, американка на самом деле никогда не теряет полностью контроля над собой; она наслаждается всеми дозволенными Удовольствиями, ни от одного из них не теряя головы, и её Рассудок никогда не отпускает поводьев, хотя часто кажется, что они отпущены. Во Франции, где наши Взгляды и Вкусы представляют собой столь странную смесь из осколков всех веков, Мы часто даем Женщинам почти монастырское Воспитание, прививая им застенчивость и замкнутость, как во времена Аристократии, а затем сразу оставляем их без совета и поддержки в обстановке хаоса, непременного для любого демократического Общества. Американцы более последовательны Они поняли, что в демократическом Обществе индивидуальная Независимость не может не быть весьма значительной, что молодежь всегда будет нетерпеливой, что Людям будет трудно сдерживать свои Желания, что Обычаи меняются, а Общественное Мнение часто оказывается неопределенным или бессильным, что отцовский Авторитет слаб, а Власть мужа начинает оспариваться. Учитывая данные обстоятельства, они решили, что у них мало шансов подавить в Женщине самые властные из Страстей человеческого сердца и что более надежен другой путь — научить Женщину самостоятельно бороться с этими Страстями. Не имея Возможности оградить её Добродетель от множества подстерегающих её Опасностей, они хотят, чтобы она сама знала способы защиты и больше рассчитывала на Силу своей свободной Воли, чем на расшатанные или разрушенные барьеры запретов. Поэтому вместо того, чтобы держать её в неведении относительно своих Возможностей, они беспрестанно стараются укрепить её Веру в собственные Силы. Не имея ни Возможности, ни Желания постоянно удерживать девочку в состоянии полной неосведомленности, они спешат и преждевременно предоставляют в её распоряжение сведения обо всем на свете. Отнюдь не скрывая от неё пороков мира, они хотят, чтобы она сразу увидела их и поупражнялась в умении их избегать, и они предпочитают получить гарантии её благопристойности, даже не слишком щадя её невинность. Хотя американцы — глубоко религиозный Народ, они не полагаются на Веру как на единственный оплот женской Добродетели; они стараются вооружить Разум Женщины. В этом, как и во многом другом, они пользуются одним и тем же методом. Вначале они прилагают невероятные усилия для того, чтобы независимая Личность могла Управлять своей Свободой, и, только достигнув пределов человеческих Возможностей, они наконец обращаются за помощью к Религии. Я знаю, что подобное Воспитание небезопасно; я не игнорирую также того Факта, что оно предрасполагает к развитию Способности Суждения за счёт Воображения и делает Женщин скорее благопристойными и холодными, чем нежными женами и любящими подругами Мужчин. Если такое Воспитание и способствует поддержанию общественного спокойствия и Порядка, то личную Жизнь оно часто и во многом лишает её очарования. Однако это зло второстепенно, и Нам следует смириться с ним, руководствуясь соображениями общего блага. Оказавшись в нынешней ситуации, Мы не можем позволить себе такую роскошь, как Выбор: Нам необходимо демократическое Воспитание, чтобы оградить Женщину от тех Опасностей, которыми грозят ей Институты и Нравы демократического Общества. 429 Глава X Как девушка становится супругой В Америке Женщина, вступая в Брак, безвозвратно теряет свою Независимость. И если девушки пользуются здесь большей Свободой, чем где бы то ни было, то поведение жен регламентируется самыми строгими Обязательствами. Для одной отчий дом — олицетворение свободного, радостного существования, другая живет в доме своего мужа, как в монастыре. Между этими двумя состояниями, быть может, нет столь разительного противоречия, как это представляется, и вполне естественно, что американки проходят первую стадию с целью достичь второй. Глубоко религиозные Народы и промышленно развитые Государства с особой серьезностью относятся к Идее Брака. Первые считают, что для Женщины упорядоченная Жизнь — лучшая гарантия и самое надежное свидетельство её нравственной чистоты. Вторые видят в этом верный залог обустроенности и Процветания дома. Американцы разом представляют собой и пуританскую, и коммерческую нацию; поэтому как религиозные Убеждения, так и деловая хватка заставляют их требовать от Женщины такого самозабвенного отношения к своим обязанностям, заставляющего её постоянно жертвовать собственными Удовольствиями, какого в Европе редко кто от неё ожидает. Иначе говоря, в Соединенных Штатах господствует неумолимое Общественное Мнение, тщательно ограничивающее Женщину узким кругом домашних Интересов и забот к запрещающее ей выходить из него. Появившись на свет, маленькая американка находит эти Идеи прочно установленными; она осознает, какие из них вытекают последствия, и вскоре приходит к Убеждению, что она не сможет ни на миг освободиться от норм, принятых её современниками, не подвергнув тотчас же Опасности покой своей Души, свою репутацию и даже своё общественное положение, и, благодаря воспитанным в ней твердости Суждения и стойкости Привычек, она находит в себе Силы Подчиниться Обычаям. Можно сказать, что именно в Привычке к Независимости она черпает то мужество, с которым без сопротивления и ропота идёт на жертву, когда приходит время. Американка, кроме того, никогда не попадается в брачные сети, как в западню, в которую её увлекли собственное простодушие и незнание. Она заранее знает, что от неё ждут, и самостоятельно, добровольно возлагает на себя это бремя. Она стойко выносит своё новое положение потому, что выбрала его сама. Так как в Америке дисциплина в отцовском доме очень мягкая, а брачные узы весьма суровы, девушка, вступая в Брак, старается быть осмотрительной и осторожной. Ранние Браки здесь очень редки. Американки, следовательно, не выходят замуж до тех пор, пока не наберутся необходимого жизненного Опыта и не достигнут зрелости, тогда как в других странах Большинство Женщин по обыкновению начинают приобретать Опыт и созревать только в Браке. Впрочем, я весьма далек от Мысли, что все те большие перемены, которые происходят в поступках и Привычках американских Женщин тотчас после того, как они выходят замуж, должны рассматриваться как результат принуждения со стороны Общественного Мнения. Женщины часто принимают на себя эти Обязательства, подчиняясь лишь собственной Воле. Когда приходит время выбирать мужа, тот хладнокровный и строгий Образ Мыслей, который в американке был заложен и укреплен свободным мировосприятием, позволяет ей осознать, что легкомысленное и свободное отношение к брачным узам — источник постоянного беспокойства, а не Наслаждений, что Удовольствия беззаботной девушки не могут быть развлечениями супруги и что Женщина находит своё Счастье только в Семье. Заранее ясно видя ту единственную дорогу, которая может привести её к семейному Счастью, она с первого шага ступает на неё и идёт до конца, не пытаясь повернуть назад. Таже самая Сила Воли, которую проявляют молодые американские жены, без колебаний и жалоб подчиняясь строгим обязанностям своего нового положения, впрочем, обнаруживается в периоды всех больших испытаний, выпадающих им на жизненном пути. 430 В мире нет страны, где частная Собственность была бы более неустойчивой, чем в Соединенных Штатах. Нередко бывает так, что в течение своей Жизни Человек поднимается и опускается по всем ступеням лестницы, ведущей от Богатства к бедности. Американские Женщины переносят эти перемены, сохраняя спокойствие и неукротимую энергию. Говорят, что их Желания уменьшаются с сокращением их достатка с такой же легкостью, с какой и возрастают. Искатели приключений, с каждым годом все плотнее и плотнее заселяющие необжитые просторы Запада, большей частью, как я уже писал в первой книге, выходцы с Севера, имеющего старое англоамериканское население. Многие из этих Людей, с такой отвагой ринувшихся в погоню за Богатством, в своих родных местах уже наслаждались безбедным существованием.   Они везут с собой своих подруг и заставляют их разделять все те бесчисленные Опасности и лишения, которые всегда сопутствуют подобным начинаниям. В самых отдаленных и диких местах я часто встречал молодых Женщин, которые, с детства привыкнув ко всем удобствам Жизни в больших городах Новой Англии, практически сразу переехали из богатых домов своих родителей в плохо крытые хижины, построенные в лесной глуши. Волнения, болезни, одиночество и скука не сокрушают их мужества. Их лица кажутся изменившимися, увядающими, но их взоры сохраняют твердость. Они выглядят одновременно печальными и решительными*. Я не сомневаюсь, что именно в период детского Воспитания молодые американки сумели накопить в себе те внутренние Силы, в которых они столь нуждаются впоследствии. Таким образом, в облике американской жены обнаруживается все та же Личность, которая сложилась ещё в детском и девическом возрасте; с изменением роли меняется Образ её Жизни, но Душа остается неизменной. Содержание   www.pseudology.org