М:, Прогресс, 1992 Alexis-Charles-Henri Clérel de Tocqueville - Алексис де Токвиль Демократия в Америке Книга вторая. Часть первая. Глава 1-10 Часть первая. Влияние демократии на интеллектуальную жизнь в Соединенных Штатах Глава I. О философском мышлении американцев Я Думаю, что во всем цивилизованном мире нет страны, где бы Философии уделяли меньше внимания, чем в Соединенных Штатах. Американцы не имеют своей собственной философской Школы и очень мало интересуются теми Школами, представители которых соперничают друг с другом в Европе; они едва ли знают их названия и имена. Между тем вполне очевидно, что почти все жители Соединенных Штатов имеют сходные принципы Мышления и Управляют своей умственной деятельностью в соответствии с одними и теми же правилами; то есть, не дав себе труда установить эти правила, они обладают определенным, всеми признанным философским методом. Отсутствие склонности к предустановленному Порядку, умение избегать ярма Привычек и зависимости от прописных Истин касательно проблем семейной Жизни, от классовых Предрассудков, а до определенного предела и от Предрассудков национальных; отношение к Традициям лишь как к сведениям, а к реальным Фактам не иначе, как к полезному уроку, помогающему делать что-либо иным образом и лучше; индивидуальная Способность искать в самих себе единственный Смысл всего сущего; стремление добиваться результатов, не сковывая себя разборчивостью в средствах их достижения, и умение видеть Суть явлений, не обращая внимания на формы, — таковы основные черты, характеризующие то, что я называю философским методом американцев. Если идти дальше и из этих различных черт выбрать одну основную, причём такую, которая могла бы обобщить почти все остальные особенности, я бы сказал, что умственная деятельность всякого американца большей частью определяется индивидуальными усилиями его Разума. Таким образом, Америка — это страна, где меньше всего изучают предписания Декарта, но лучше всего им следуют.   Это не должно вызывать удивление Американцы никогда не читают Работ Декарта, потому что их общественное устройство не предрасполагает к занятиям спекулятивными Науками, но они следуют этим правилам потому, что тот же тип общественного устройства естественным образом подготавливает головы Людей к их восприятию. В условиях постоянного движения, происходящего в недрах демократического Общества, узы, связывающие поколения друг с другом, ослабляются или рвутся; каждый с легкостью забывает Идеи, волновавшие его предков, да и вообще не слишком ими озабочен. Люди, живущие в подобном Обществе, не могут черпать свои Убеждения из общего источника Мнений того Класса, к которому они принадлежат, ибо, можно сказать, здесь нет больше Классов, а те, которые ещё существуют, столь подвижны по составу, что не могут как таковые иметь реальную Власть над отдельными своими представителями. Что касается воздействия, которое могут оказывать умственные Способности одного Человека на Разум другого, то оно, как правило, весьма ограниченно в стране, где Граждане, ставшие более или менее равными, слишком тесно общаются друг с другом и, не видя в ком-либо из окружающих неоспоримых признаков Величия и превосходства, постоянно возвращаются к своему собственному разумению как к наиболее очевидному и близкому источнику Истины. 319 И дело не в том, что они не доверяют какому-либо конкретному Человеку, а в том, что они лишены склонности верить кому бы то ни было на слово. Каждый, следовательно, наглухо замыкается в самом себе и с этой позиции пытается судить о мире. Обыкновение отыскивать обоснования своих Суждений лишь внутри себя приводит к образованию у американцев и других умственных навыков. Видя, что им без всякой помощи удается решать все несложные проблемы практической Жизни, они с легкостью приходят к умозаключению, что все на свете объяснимо и познаваемо. Вследствие этого они с готовностью отрицают все то, чего не могут понять: отсюда их недоверие к необычному и почти непреодолимое отвращение к сверхъестественному. Поскольку они привыкли доверять лишь своим собственным глазам, они любят очень отчетливо видеть занимающий их предмет; поэтому они очищают его, насколько это возможно, от его оболочки, отодвигают все то, что мешает к нему приблизиться, и убирают все то, что скрывает этот предмет от взора, дабы рассмотреть его как можно ближе при полном свете дня. Подобное умонастроение вскоре приводит их к пренебрежению формами, которые они начинают считать бесполезными и докучливыми завесами, скрывающими от них Истину. Таким образом, американцы, черпая свой философский метод в самих себе, не нуждаются в том, чтобы открывать его или заимствовать из книг. В значительной мере то же самое я мог бы сказать о процессах, протекавших в Европе. Этот же метод формировался и обретал популярность в Европе постепенно — по мере того как социальные условия существования становились все более равными и различия между Людьми всё менее глубокими. Рассмотрим вкратце хронологию событий В XVI веке реформаторы подчинили Суждению индивидуального Разума некоторые из Догм старой Веры, но при этом все остальные Догмы они продолжали охранять от свободного обсуждения. В XVII веке Бэкон в естественных Науках и Декарт в собственно Философии упразднили общепринятые формулы, уничтожили господство Традиций и разрушили Власть Авторитетов. Философы XVIII века, сделав, наконец, этот принцип всеобщим, считали необходимым, чтобы каждый Человек самостоятельно анализировал содержание всех своих Убеждений. Кому не понятно, что Лютер, Декарт и Вольтер использовали один и тот же метод и что различия между ними сводились лишь к более или менее широкому Толкованию Возможностей его применения? Каким образом вышло так, что реформаторы ограничились узким кругом религиозных Идей? Почему Декарт, не желая применять свой метод расширительно, хотя он был вполне пригоден для этого, заявил, что самим для себя Людям надлежит решать вопросы философского, но не политического содержания? Как получилось, что в XVIII веке на основе того же метода были сразу сделаны те общие выводы, которых Декарт и его предшественники либо не видели, либо отказывались замечать? И отчего, наконец, метод, о котором Мы говорим, в эту эпоху внезапно выходит из академических стен, чтобы проникнуть в общественное Сознание и стать общей нормой интеллектуальной Жизни? И почему, став популярным во Франции, он был открыто заимствован или же негласно воспринят всеми Народами Европы? Рассматриваемый философский метод мог родиться в XVI веке, он мог быть уточнен и обобщен в XVII веке, но он не мог стать общепринятым ни в одно из этих двух столетий. Политические Законы, состояние Общества, умственные навыки, порождавшиеся его первоосновами, противостояли этому методу. Он был открыт в эпоху, когда началось уравнивание состояний и взаимоуподобление Людей. Получить всеобщее признание он смог только в те века, когда условия существования Людей стали более или менее равными, а сами Люди очень похожими друг на друга. Философия XVIII века — это не просто французская, а демократическая Философия. Именно данное обстоятельство объясняет легкость, с какой она была принята всей Европой, облик которой вследствие этого столь неузнаваемо изменился. 320 Французы потрясли мир не потому лишь, что отказались от своих старых верований и Убеждений, от древних устоев; это произошло потому, что они первыми стали обобщать, привлекая к нему всеобщее внимание, философский метод, с помощью которого можно было с легкостью нападать на всё, что ещё сохранялось в Жизни от минувших эпох, и открывать дорогу всему новому. Если меня спросят сейчас, отчего в наши дни французы более строго и настойчиво следуют этому методу, нежели американцы, дольше Нас живущие в условиях столь же полной Свободы, я отвечу, что это частично было обусловлено двумя обстоятельствами, понять которые необходимо в первую очередь. Именно Религия дала Жизнь английским Колониям на американской земле: об этом необходимо помнить всегда. В Соединенных Штатах Религия пронизывает все национальные Обычаи, став неотделимой частью патриотических Чувств, и именно это придает ей необычайную Силу. Данное обстоятельство усугубляется и другим, не менее значительным фактором: в Америке Религия, если можно так выразиться, сама себе определила свои собственные границы; религиозная Жизнь там была столь независимой от политического устройства, что оказалось возможным без труда изменить старые Законы, не расшатав при этом древних верований. Таким образом Христианство сохранило значительную Власть над духовной Жизнью американцев, и — это я хочу особенно подчеркнуть — оно господствует там не в качестве одной из философских Систем, принятой по размышлении, но как Религия, в которую верят не рассуждая. В Соединенных Штатах имеется бесчисленное множество протестантских сект, сама же принадлежность страны к христианскому миру — установленный и неоспоримый Факт, который никто не пытается ни опровергать, ни защищать. Некритически приняв основные Догмы христианского вероучения, американцы были вынуждены аналогичным образом признать великое множество моральных Истин, вытекающих из этого учения или непосредственно с ним связанных. Это крайне ограничивает сферу применения индивидуального Анализа, лишая Человека Права иметь собственные Суждения по целому ряду чрезвычайно важных для него предметов. Второе упомянутое мною обстоятельство заключается в следующем: общественное устройство Америки и её Конституция имеют демократический Характер, но сами американцы демократической Революции не знали. Они Прибыли на эту землю почти такими же, какими Мы видим их сейчас. Это очень важный момент. Не бывает таких Революций, которые не потрясали бы старых Убеждений и верований, не ослабляли бы Власть и не затемняли бы общих Идей. Таким образом, всякая Революция в большей или меньшей степени заставляет Человека рассчитывать лишь на свои собственные Силы и открывает перед мысленным взором каждого почти бездонную пустоту. Когда условия, необходимые для Равенства, создаются в процессе длительной Борьбы между различными Классами, составлявшими старое Общество, Зависть, Ненависть и презрение к ближнему, Спесь и чрезмерная самонадеянность вторгаются, так сказать, в человеческое сердце и господствуют в нём некоторое время. Вне зависимости от Равенства это в значительной мере способствует разобщению Людей, тому, что они перестают доверять Суждениям друг друга и ищут свет Истины только в самих себе. В такое время каждый пытается обходиться собственными средствами и не искать Общества других, испытывает Гордость оттого, что все его Мнения и Убеждения своеобразны и что они принадлежат лишь ему одному. Никакие Идеи, кроме соображений голого расчёта, не связывают тогда Людей, и может показаться, что человеческие Суждения, не соединяясь друг с другом, представляют собой лишь своего рода интеллектуальную пыль, разносимую по всем углам и не способную собраться в одном месте и принять какую-либо форму. Таким образом, Независимость Духа, свойственная Равенству, никогда не бывает столь безграничной и не представляется столь чрезмерной, как в тот период, когда Равенство только начинает устанавливаться, с великими муками закладывая свой собственный фундамент. Необходимо, следовательно, проявлять осторожность и не смешивать ту интеллектуальную Свободу, которую способно дать Равенство, с Анархией, порождаемой Революциями. 321 Каждое из этих двух явлений следует рассмотреть в отдельности, дабы Мы, глядя в будущее, не питали неоправданных Надежд и не испытывали необоснованного Страха. Я убежден, что Люди, живущие в новых общественных условиях, часто будут пользоваться Правом собственного Суждения, но я Отнюдь не склонен верить в то, что они часто будут злоупотреблять им. Мое Убеждение опирается на всеобщую закономерность, свойственную любой демократической стране, благодаря которой Свобода индивидуальной Мысли в конечном счёте должна ограничиваться определенными — подчас весьма узкими — рамками. Но об этом — в следующей главе. Глава II Об основном источнике взглядов и убеждений, присущих демократическим народам Число догматических Представлений, разделяемых Людьми в разные исторические периоды, может то увеличиваться, то уменьшаться. Они порождаются различными Причинами и могут изменяться как по форме, так и по содержанию; однако Люди никогда не смогут быть вполне свободны от догматических Убеждений, то есть от Мнений, принятых ими на Веру, без предварительного выяснения. Если бы каждый Человек решил самостоятельно составить себе все Суждения и в одиночку следовать за Истиной по им самим проложенным дорогам, то представляется совершенно невероятным, чтобы сколь-нибудь значительное число Людей когда-либо сумело объединиться на основе каких бы то ни было общих Воззрений. А ведь вполне ясно, что никакое Общество не способно процветать без подобных общих Воззрений или хотя бы просто выжить, ибо без идейной общности невозможно деятельное сотрудничество. Но если сами Люди, не зная коллективных усилий, ещё могут существовать, то общественный организм не может. Следовательно, для создания Общества и тем более для его Процветания необходимо, чтобы Умы всех Граждан были постоянно и прочно объединены несколькими основными Идеями; но это невозможно, если каждый из них не станет время от времени черпать свои Суждения из одного и того же источника и не согласится признать своими определенное число уже готовых Взглядов. Размышляя теперь о Человеке, взятом в отдельности, я нахожу, что догматические Суждения необходимы ему не только для того, чтобы он мог действовать заодно с себе подобными, но и для его собственной Жизни. Если бы Человек был вынужден доказать самому себе все те Истины, которыми он пользуется ежедневно, он никогда не пришёл бы к окончательному результату; он бы изнемог, доказывая предварительные положения и не продвигаясь вперед. Поскольку Жизнь слишком коротка для подобного предприятия, а Способности нашего Разума слишком ограниченны, Человеку не остается ничего иного, как признать достоверность Массы Фактов и Мнений, на самостоятельную проверку которых у него нет ни свободного времени, ни Сил, — причём Фактов, открытых умными Людьми или принятых Толпой. На этом фундаменте он строит здание из своих собственных Мыслей. И поступает он подобным образом Отнюдь не по своей Воле; его вынуждает так поступать непреложный Закон человеческого существования. Самые великие Философы на свете вынуждены принимать на Веру миллион чужих положений и признавать значительно больше Истин, чем они сумели лично установить. Это не только необходимо, но и желательно. Человек, предпринявший попытку самолично во всем удостовериться, не сможет уделить много внимания и времени каждой из проблем; это занятие вызовет в нём постоянное Возбуждение, которое будет мешать ему глубоко постигать всякую Истину и приходить к твердым Убеждениям по Поводу чего бы то ни было. Его Интеллект одновременно будет независимым и слабым. Таким образом, из множества человеческих Суждений и Мнений ему необходимо сделать собственный Выбор и принять их большей частью без раздумий, чтобы можно было лучше изучить то незначительное число проблем, которые были оставлены им для рассмотрения. 322 Верно, что любой Человек, принимающий на Веру всякое Мнение с чужих слов, отдает свой Разум в Рабство, но это Рабство благотворно, так как оно заставляет ценить Свободу и учит пользоваться ею. Поэтому Авторитеты всегда, что бы ни случилось, должны играть свою роль в интеллектуальной и нравственной Жизни. Эта роль может быть различной, но они непременно должны её играть. Независимость Индивидуума может быть большей или меньшей — она не может быть безграничной. Таким образом, вопрос не в том, сохраняются ли в век Демократии интеллектуальные Авторитеты, а в том, чтобы знать, где они удерживают свои позиции и каков их вес. В предыдущей главе я показал, в какой мере Равенство условий вызывает в Людях своего рода инстинктивное недоверие к сверхъестественному и формирует слишком высокое, а подчас и совершенно преувеличенное Представление о Возможностях человеческого Разума. Следовательно, Люди, живущие во времена Равенства, с трудом заставляют себя наделять интеллектуальным Авторитетом, которому они согласны Подчиняться, нечто внеположное Человечеству и превосходящее человеческие Способности. Источники Истины они, как правило, ищут в самих себе или в себе подобных.   Это Утверждение вполне доказывается тем, что в такие времена не может быть создана никакая новая Религия и что любые попытки в этом роде будут не только нечестивыми, но и нелепо безрассудными. Заранее можно предсказать, что демократические Народы не поверят с легкостью в божественность миссии новых пророков, что они с готовностью будут осмеивать их и захотят найти главный Критерий Истинности собственных Убеждений и верований не вовне, а в пределах самого человеческого разумения. Когда условия существования различны и Люди неравны и непохожи друг на друга, среди них непременно встречаются отдельные Личности, отличающиеся превосходным образованием, глубокой ученостью и огромным интеллектуальным влиянием, в то время как Массы отмечены чрезвычайным невежеством и ограниченностью. В результате Люди, живущие в аристократические времена, естественным образом обнаруживают склонность руководствоваться в своих Суждениях указаниями учёных Людей или же всего образованного Класса, одновременно не проявляя расположенности считать безошибочными Мнения Массы. В века Равенства наблюдается как раз обратное. По мере того как Граждане становятся более равными и более похожими друг на друга, склонность каждого из них слепо доверяться конкретному Человеку или определенному Классу уменьшается. Предрасположенность доверять Массе возрастает, и Общественное Мнение все более и более начинает Править миром. У демократических Народов Общественное Мнение, разумеется, не оказывается единственным Критерием проверки индивидуальной Способности Суждения, но его влияние становится неизмеримо более могущественным, чем где бы то ни было ещё.   Во времена Равенства Люди не склонны доверять друг другу по Причине своего сходства, но то же самое сходство обусловливает их готовность проявлять почти безграничное доверие ко Мнению общественности, ибо им не кажется невероятным вывод о том, что, поскольку все обладают равными познавательными Способностями, Истина всегда должна быть на стороне Большинства. Когда Человек, живущий в демократической стране, сравнивает себя с окружающими его Людьми, он с Гордостью ощущает своё Равенство с каждым из них; но когда он начинает размышлять о всей совокупности себе подобных и соотносит себя с их огромной Массой, он тотчас же чувствует себя подавленным, ощущает всю свою незначительность и слабость. То же самое Равенство, освободившее его от зависимости перед любым отдельно взятым Гражданином, оставляет его одиноким и беззащитным перед лицом реального Большинства. Общественное Мнение у демократических Народов, следовательно, обладает весьма странным Могуществом, о Природе которого Народы, живущие в условиях аристократического Правления, не могут составить себе ни малейшего Понятия. Общественное Мнение не внушает своих Взглядов, оно накладывается на Сознание Людей, проникая в глубины их Души с помощью своего рода мощного давления, оказываемого коллективным Разумом на Интеллект каждой отдельной Личности. 323 В Соединенных Штатах Большинство приняло на себя обязанность обеспечивать Индивидуум Массой уже готовых Мнений, освобождая его от необходимости создавать свои собственные. Таким образом, существует немалое количество философских, этических и политических Теорий, которые каждый Человек принимает без обследования, веруя в безошибочность коллективного Разума, и, если с особой пристальностью рассмотреть этот предмет, то выяснится, что сама Религия господствует здесь не столько как учение о божественном откровении, сколько как проявление Общественного Мнения. Я знаю, что американские политические Законы предоставляют Большинству суверенные Права на Управление Обществом, и это в значительной мере усиливает естественное воздействие, которое Большинство и без того оказывает здесь на Умы Людей, ибо нет ничего более привычного, свойственного Человеку, чем признание интеллектуального превосходства над собой своего угнетателя. Это политическое всемогущество Большинства в Соединенных Штатах в самом деле увеличивает ту Власть, которую Общественное Мнение и без него получило бы над Умами всех сограждан. Политическое Могущество не является основой этой Власти. Её источники следует искать в самом Равенстве, а не в тех более или менее популярных Институтах, которые Люди эгалитарного Общества сумели создать для себя. Можно предположить, что интеллектуальная Власть численного Большинства будет не столь абсолютной у демократического Народа, подчиненного Королю, чем в недрах чисто демократических Обществ; однако в век Равенства она всегда будет почти неограниченной, и независимо от собственно политических Законов, управляющих Людьми, вполне можно утверждать, что доверие к общественному Мнению станет своего рода Религией, чьим пророком будет численное Большинство. Духовный Авторитет, таким образом, примет иные формы, но его Власть не уменьшится; я не только не верю в то, что он должен будет исчезнуть, но и предсказываю, что он без труда способен стать слишком могущественным и что может случиться так, что в конечном счёте он ограничит сферу деятельности индивидуального Мышления рамками, слишком тесными для Достоинства и Счастья Человечества. В Равенстве я отчетливо различаю две тенденции: одна из них влечет Разум каждого Человека к новому Мышлению, а другая способствует тому, чтобы он добровольно вообще отказался думать.   Я вижу, каким образом, подчиняясь определенным Законам, Демократия способна подавить ту самую духовную Свободу, расцвету которой столь способствует демократическое общественное устройство, подавить настолько, что человеческий Дух, освободившись от всех пут, некогда налагавшихся на него целыми Классами или отдельными Личностями, может приковать себя короткой цепью к волеизъявлению элементарного количественного Большинства. Поэтому, если, уничтожив различные Силы, которые сверх всякой меры затрудняли или сдерживали рост индивидуального самосознания, демократические Народы станут поклоняться абсолютной Власти Большинства, зло лишь изменит свой облик. В этом случае Люди не найдут способа добиться свободной Жизни; они лишь с великим трудом сумеют распознать новую Логику Рабства. Данное обстоятельство, и я не устану это повторять, заставляет глубоко задуматься всех тех, кто убежден в святости Свободы человеческого Духа и кто ненавидит не только деспотов, но и сам Деспотизм. Что касается лично меня, то, ощущая на своей голове тяжелую десницу Власти, я мало интересуюсь конкретным источником моего угнетения и Отнюдь не более расположен подставлять свою шею под хомут лишь потому, что мне протягивают его миллионы рук. Глава III Почему американцы обнаруживают большую способность и склонность к общим идеям, чем их английские предки Господь не помышляет о человеческом роде как о некой совокупности. Единым взором он охватывает в отдельности каждую Личность — частицу Человечества, — одновременно воспринимая и общие черты, роднящие Людей между собой, и различия, отделяющие их друг от друга. 324 Господь, следовательно, не нуждается в общих Идеях; то есть он никогда не испытывает необходимости придавать единую форму огромному числу аналогичных объектов для того, чтобы о них было удобнее размышлять. С Человеком дело обстоит иначе. Если он попытается рассмотреть и определить своё отношение к каждому конкретному случаю, с которым ему приходится сталкиваться, то вскоре растеряется среди бесконечного множества частностей и ничего уже не будет понимать; оказавшись в столь бедственном положении, прибегает к несовершенному, но необходимому методу, выявляющему этот недостаток и помогающему его преодолеть. Поверхностно рассмотрев определенное число предметов и заметив, что они похожи друг на друга, его Ум дает им всем одно и то же наименование, откладывает их в сторону и следует далее своим путем. Общие Идеи свидетельствуют не о Силе человеческого Разума, но, скорее, о его несовершенстве, ибо в Природе нет ни абсолютно подобных друг другу, идентичных Фактов, ни Законов, приложимых без разбора разом ко многим явлениям. Общие Идеи замечательны тем, что они позволяют человеческому Разуму выносить свои Суждения сразу по целому ряду явлений, но, с другой стороны, выражаемые ими Понятия никогда не бывают полными и они всегда заставляют Нас проигрывать в точности ровно настолько, насколько Мы выигрываем во времени. По мере того как Общество становится старше, оно узнает о новых Фактах, овладевая ими ежедневно таким образом, чтобы они не противоречили уже усвоенным конкретным Истинам. По мере того как Человек познает все больше Истин этого рода, он естественным образом обретает Способность постигать все большее количество общих Идей. Нельзя рассматривать множество конкретных Фактов по отдельности, не устанавливая в конце концов некой Связи между ними, соединяющей их воедино. Несколько индивидуальных особей дают Представление о виде; несколько видов с неизбежностью приводят к постижению Понятия рода. Привычка и склонность к общим Идеям, таким образом, всегда будут усиливаться по мере того, как Культура Народа будет становиться все древнее, а его Познания — все обширнее. Имеются также и иные Причины, побуждающие Людей обобщать свои Идеи или же, напротив, отвращающие их от общих Идей. Американцы значительно чаще пользуются общими Идеями, и они нравятся им куда больше, чем англичанам; на первый Взгляд это кажется очень странным, если учитывать, что эти два Народа имеют единое происхождение, что они веками жили по одним и тем же Законам и что между ними всё ещё происходит беспрерывный обмен Мнениями и нравственными Представлениями. Контраст станет ещё более разительным, если Мы обратим взоры на нашу Европу и сопоставим друг с другом два самых просвещенных из её Народов. Английский склад Ума таков, что он словно бы с сожалением отрывается от созерцания конкретных Фактов, дабы возвыситься до их истоков и Причин; если англичанин вообще начинает обобщать, то он делает это вопреки самому себе. У Нас, напротив, склонность к общим Идеям, по-видимому, превратилась в Страсть столь безудержную, что она требует удовлетворения при первой же Возможности. Каждое утро, просыпаясь, я узнаю, что только что открыт некий всеобщий вечный Закон, о котором я никогда прежде и не слышал. Ни один, даже самый посредственный сочинитель не будет вполне удовлетворен своим первым литературным Опытом, если открытые в нём Истины относятся лишь к одному-единственному великому королевству, испытывая недовольство собой по той Причине, что предмет его писаний не захватывает собой всего человеческого рода. Столь существенное различие между двумя весьма просвещенными Народами мне представляется поразительным. Однако, обратив наконец свой мысленный взор на Англию и отметив все то, что происходило в ней в течение последнего полувека, я с полным Убеждением могу констатировать возрастание в ней Интереса к общим Идеям по мере того, как ослаблялось влияние её старой Конституции. 325 Таким образом, одним лишь состоянием большей или меньшей Просвещенности Народа невозможно объяснить пристрастие человеческого Разума к общим Идеям или же его отвращение к ним. Когда условия существования Людей крайне различны и неравенство носит устойчивый Характер, Индивидуумы постепенно становятся столь непохожими друг на друга, что создается впечатление, будто каждый Класс представляет собой отдельную разновидность Человечества; Мы можем их изучать лишь по отдельности, и, теряя из поля зрения общую нить, связующую их в огромную Семью, Мы рассматриваем только некоторые типы Людей, но не Человека в целом. Поэтому все Люди, живущие в аристократических Обществах, никогда не осмысляют своё собственное существование с помощью слишком отвлеченных Понятий, и этого вполне достаточно для того, чтобы у них выработались привычное недоверие и инстинктивное отвращение к общим Идеям. Человек, живущий в демократической стране, напротив, видит вокруг только более или менее похожих на себя Людей; он не может думать о какой-либо одной части человеческого рода, не расширяя этого Понятия до таких размеров, что оно начинает включать в себя все Человечество в целом. Все Истины, приложимые к нему самому, кажутся ему в равной мере или же аналогичным образом применимыми к любому из его сограждан и вообще к любому Человеку. Обретя Привычку пользоваться общими Идеями в тех областях, которые его более всего занимают, он переносит этот навык на все остальные сферы, и таким образом человеческий Дух наделяется горячей, а подчас и слепой Страстью к открытию всех общих Законов и правил, к одновременному оперированию под одним названием огромной Массой объектов и явлений, к стремлению объяснять единой Причиной целую совокупность Фактов. Ничто не доказывает Истинности данного Утверждения лучше, чем известное отношение античного мира к Рабам. Самые глубокомысленные, самые универсальные гении Рима и Греции не смогли додуматься до столь всеобщей и одновременно столь простой Мысли, каковой является Идея схожести представителей рода человеческого и, следовательно, Идея равного по рождению Права каждого Человека на Свободу; напротив, много Сил и выдумки они потратили на то, чтобы доказать, что Рабство заключено в самой Природе Вещей и будет существовать всегда. Более того, те из древних, кому довелось познать Рабство прежде, чем стать свободными, и чьи превосходные сочинения Мы частично сумели сохранить, сами выставляли Рабство в аналогичном свете. Все великие античные Писатели были представителями Аристократии рабовладельцев или по меньшей мере рассматривали установленное господство этой Аристократии как Вещь само собой разумеющуюся; их Ум, свободно простиравшийся во многие сферы, именно в данном вопросе обнаружил всю свою крайнюю ограниченность, и для того, чтобы Люди поняли, что все они естественным образом похожи друг на друга и Равны между собой, самому Иисусу Христу надо было спуститься на землю. Во времена Равенства все Люди независимы друг от друга, изолированны и слабы; вы не найдете такого Человека, чья Воля постоянно управляла бы движениями Толпы; в такие периоды всегда кажется, что Человечество развивается само по себе. Поэтому, чтобы объяснить происходящее в мире, необходимо сконцентрироваться на поиске нескольких основных Причин, которые воздействуют одинаково на каждого из Нам подобных и таким образом заставляют всех добровольно идти по одному и тому же пути. Это, естественно, приводит также к тому, что человеческий Разум постигает общие Идеи и обретает пристрастие к ним. Выше я уже объяснял, каким образом Равенство условий существования заставляет каждого Человека самостоятельно искать Истину. Легко понять, что подобный метод поисков должен исподволь направлять человеческое самосознание к восприятию общих Идей. До тех пор пока я отвергаю Традиции Класса, профессии и Семьи, избегая благодаря этому Власти Прецедента и находя собственный путь лишь с помощью своего Разума, я естественным образом испытываю склонность объяснять истоки своих Воззрений не иначе, как особенностями самой Природы Человека, и это обязательно и почти независимо от моих Желаний приводит меня к усвоению большого числа весьма общих Понятий. Все вышеизложенное вполне объясняет Причину того, что англичане обнаруживали меньшие Способность и Вкус к обобщению Идей, чем их американские потомки и в особенности их соседи-французы, и отчего в наши дни англичане наделены ими в большей мере, чем в прошлом их отцы. 326 Англичане очень долго были весьма просвещенным и одновременно очень аристократическим Народом; и в то время как Культура постоянно влекла их к формированию вполне общих Идей, аристократизм Обычаев удерживал их на позициях конкретного Мышления. Отсюда эта их Школа философской Мысли, отмеченная одновременно и смелостью и робостью Идей, а также широтою и узостью Взглядов, Школа, до сих пор господствующая в Англии и всё ещё стесняющая и сковывающая там такое множество Умов. Помимо этих, выставленных мною на первый план соображений, имеются также и другие, менее очевидные, но не менее серьезные Причины, развивающие почти у всех демократических Народов Вкус к общим Идеям, часто доходящий до Страсти. Общие Идеи могут быть весьма различны. Одни из них являют собой результат медленной, кропотливой, добросовестной Работы Интеллекта и, следовательно, расширяют сферу человеческого Знания. Общие Идеи другого типа легко рождаются при первом же энергичном усилии Ума, не давая ничего, кроме очень поверхностных и очень неопределенных Понятий. Люди, живущие в века Равенства, отличаются большой Любознательностью при недостатке досуга; их Жизнь столь деятельна, сложна, беспокойна и активна, что у них остается очень мало времени на размышления. Люди демократических эпох любят общие Идеи, потому что они избавляют их от необходимости изучать частные случаи; эти немногочисленные Идеи, если можно так выразиться, вмещают в себя многое и быстро дают большой доход. Итак, кинув невнимательный, беглый Взгляд, Люди верят, что видят некую общую Связь между определенными предметами, и, прекращая дальнейшие поиски, а также не рассматривая подробно, в чём состоит сходство или различие между этими предметами, они спешно относят их к одному и тому же Классу и идут дальше. Одной из показательных черт демократических веков является тяга к легкому успеху и безотлагательным Удовольствиям, которая просыпается во всех Людях. Это относится не только к интеллектуальному, но и к любому другому поприщу. Большинство из живущих во времена Равенства Людей — большие честолюбцы, но их Честолюбие носит одновременно и бойкий и вялый Характер: они хотят сразу добиться большого успеха, но при этом стремятся избавить себя от тяжелого труда. Эти противоречивые Желания прямо приводят их к поиску общих Идей, при помощи которых, как они надеются, им удастся с небольшими затратами создать нечто огромное и привлечь внимание публики без особых усилий. И я не знаю, насколько они не правы, когда рассуждают подобным образом, ибо публика ничуть не меньше их самих боится глубины и обычно ищет в творениях Духа не что иное, как доступные Удовольствия и легкие, не требующие труда наставления. Если аристократические нации в недостаточной мере пользуются общими Идеями, часто выражая по отношению к ним неосмотрительное пренебрежение, то демократические Народы, напротив, всегда готовы злоупотреблять данной разновидностью Идей и предаются им с неразборчивым пылом. Глава IV Почему американцы не относятся с той же страстностью, что и французы, к общим идеям политического содержания Я уже говорил, что американцы в меньшей степени тяготеют к общим Идеям, чем французы. Это в особенности справедливо в отношении общих Идей политического содержания. Несмотря на то что общие Идеи неизмеримо глубже пронизывают американское Законодательство, чем английское, и что американцы значительно более англичан озабочены приведением практики юридических отношений в соответствие с Теорией, Соединенные Штаты никогда не знали политических Институтов, прямо-таки влюбленных в общие Идеи, как это было у Нас с Национальным собранием и с Конвентом; никогда вся американская нация целиком не испытывала Страсти к такого рода Идеям, —  в отличие от французского Народа в XVIII веке — и не высказывала столь слепой Веры в добротность и абсолютную Истинность какой бы то ни было Теории. 327 Эти различия между американцами и Нами порождены многими Причинами, важнейшими из которых представляются следующие. Американцы — это демократический Народ, который всегда сам управлял своими общественными делами, а Мы — демократический Народ, который в течение долгого времени мог лишь мечтать о наилучших способах их ведения. Наше общественно-политическое положение привело к тому, что Мы восприняли весьма общие Идеи, связанные с проблемами государственности и Власти, ещё в то время, когда наша политическая Конституция мешала улучшать эти Идеи опытным путем, постепенно вскрывая их несостоятельность, тогда как у американцев эти две стороны постоянно уравновешиваются и естественным путем взаимно поправляют друг друга. На первый Взгляд может показаться, что это Утверждение противоречит высказанному ранее предположению о том, что демократические Народы самим бурным течением их практической Жизни обучаются любить Теорию. При более внимательном рассмотрении данного вопроса становится ясным, что в этих положениях нет никакого противоречия. Люди, живущие в демократических странах, с жадностью хватаются за общие Идеи потому, что у них мало свободного времени, и потому, что эти Идеи избавляют их от необходимости терять время на рассмотрение частных случаев. Это верно, но лишь тогда, когда речь не идёт о предметах, привычных и насущно необходимых. Коммерсанты с поспешностью и почти без всякого раздумья ухватятся за предложенные им общие Идеи, относящиеся к Философии, Политике, Наукам и Искусству, однако они обязательно изучат те общие Идеи, которые имеют отношение к торговле, и не примут их безусловно и безоговорочно. Аналогичным образом поступают и государственные деятели, когда дело доходит до общих Идей и обобщений политического содержания. Таким образом, если есть Повод волноваться, что демократические Народы в том или ином вопросе склонны слепо и чрезмерно доверяться общим Идеям, нет лучшего способа исправить положение, чем привлечь ежедневное, практическое внимание Людей к данному вопросу; это заставит их хорошенько вникнуть в детали, а детали помогут понять слабые стороны Теории. Лекарство это часто оказывается болезненным, но оно всегда эффективно. Именно таким способом демократические Институты, заставляющие каждого Гражданина принимать практическое участие в Управлении Обществом, умеряют ту чрезмерную склонность к восприятию политических Теорий общего содержания, которую порождает Равенство. Глава V Каким образом в соединенных штатах религия использует демократические Институты В предыдущих главах я уже дал объяснение тому, что Люди не могут обходиться без догматических Убеждений и что их наличие чрезвычайно желательно. Здесь я бы добавил, что из всех догматических Убеждений самыми нужными являются верования религиозного Характера. Это очень легко доказать, даже если рассматривать их только с точки зрения Интересов земной Жизни. Практически любое человеческое деяние, сколь бы частный Характер оно ни носило, порождается всеобщими Представлениями Людей о Боге, о его отношении к человеческому роду, о Природе Души и об обязанностях Людей перед себе подобными. Эти Идеи не могут не играть роль общего источника, из которого берут начало все остальные Идеи и Представления. 328 Поэтому Люди крайне заинтересованы в том, чтобы их Идеи о Боге, Душе, всеобщих обязанностях по отношению к своему Создателю и себе подобным были бы прочно установленными, поскольку любые Сомнения по Поводу этих первооснов отдают деятельность Людей на Волю слепого случая и обрекают их на беспомощное, смятенное существование в мире, лишенном в той или иной мере Смысла и Порядка. Следовательно, крайне необходимо, чтобы в этих вопросах каждый из Нас пришёл к определенному Мнению; однако, к несчастью, вопросы эти таковы, что всякому Человеку, предоставленному исключительно самому себе, очень трудно определить свои Мнения, полагаясь лишь на собственный Разум. Только Интеллект, совершенно свободный от обычных житейских забот, чрезвычайно проницательный и тонкий, очень хорошо тренированный, способен, затратив Массу времени и труда, постигнуть эти столь необходимые Истины. К тому же Мы видим, что даже сами Философы, рассматривая эти Истины, почти всегда испытывают Сомнения; что с каждым шагом естественный свет, освещавший их путь, меркнет, угрожая погаснуть совсем, и что, несмотря на все их усилия, они всё же не смогли открыть ничего, кроме незначительного числа противоречивых Представлений, над которыми человеческое Сознание беспрерывно бьется уже в течение тысячелетий, не будучи в состоянии твердо усвоить Истину или хотя бы обнаружить новые ошибки. Подобные занятия требуют данных, значительно превосходящих средние человеческие Способности, и, даже если Большинство Людей обладало бы ими, вполне ясно, что у них не будет для этого свободного времени. Устоявшиеся Идеи Бога и человеческой Природы необходимы для повседневной практической Жизни Людей, и эта же самая практическая Жизнь мешает им постигать эти Идеи. Данное положение кажется мне удивительным. Среди Наук есть такие, которые, будучи полезными для Масс, вполне им доступны; другими же Науками может овладеть лишь небольшое число специалистов, и они не культивируются Большинством, которое в них не нуждается, если не считать отдаленной Возможности их практического применения. Обсуждаемые же Нами вопросы необходимы для повседневной Жизни всех Людей, хотя их изучение подавляющему Большинству и недоступно. Итак, общие Идеи, связанные с Понятием Бога и Природы Человека, отличаются от всех остальных общих Идей тем, что их следует изъять из привычной сферы деятельности индивидуального Сознания, а также тем, что с ними Мы больше всего выиграем и меньше всего проиграем, если признаем Власть Авторитета. Основная цель и главное Достоинство Религии заключается в том, что на каждый из этих первостепенно важных для Жизни вопросов она должна дать ясные, точные и понятные Большинству ответы, которые способны выдержать длительную проверку временем. Существуют Религии совершенно ложные и абсурдные; тем не менее можно сказать, что всякая Религия, остающаяся в только что очерченной мною сфере влияния и не намеревающаяся выходить за её пределы, — как это пытались сделать многие из них, чтобы со всех сторон ограничить свободное развитие человеческого Ума, — налагает на Интеллект необходимую узду; и следует признать, что независимо от того, спасает ли Религия Людей на том свете, она по крайней мере весьма способствует обретению ими Счастья и Достоинства на этом свете. Эта Истина в особенности приложима к Людям, живущим в свободных странах. Когда у какого-то Народа разрушается Религия, в высшую деятельность головного мозга вторгается Сомнение, наполовину парализуя все остальные Способности Интеллекта. Каждый Человек приучается не иметь ничего определенного, кроме путаных и переменчивых Представлений по вопросам, имеющим особую важность для его близких и для него самого; Люди плохо защищают свои Мнения или же легко отказываются от них, и, отчаявшись поодиночке решить важнейшие проблемы человеческой Судьбы, они малодушно перестают думать о них вообще. Такое положение непременно опустошает Души, оно ослабляет пружины Воли и готовит Граждан к Рабству. В такие времена случается, что Люди не только позволяют отнимать у них Свободу, но и часто сами отдают её. 329 Когда в вопросах Религии, так же как и в Политике, перестает существовать Власть Авторитета, эта безграничная Независимость вскоре начинает ужасать Людей. Постоянное Возбуждение по Поводу всего на свете тревожит и утомляет их. Когда в мире Сознания все приходит в движение, Люди хотят, чтобы по крайней мере в области материальной был установлен твердый, устойчивый Порядок, и, поскольку они уже не могут вернуться к своим старым Убеждениям, они отдают себя в руки какого-нибудь Повелителя. Что касается меня, то я сомневаюсь, что Человек вообще способен выносить одновременно полную религиозную Независимость и абсолютную политическую Свободу, и я пришёл к Убеждению, что в том случае, если он не верит, он обязан Подчиняться какой-нибудь Власти, а если он свободен, то должен быть Верующим. Между тем я не знаю, обнаруживается ли эта огромная Польза Религии более явственно у Народов, у которых условия существования Равны, нежели у всех других Народов. Следует признать, что Равенство, даруя миру великие блага, в то же самое время возбуждает в Людях, как я надеюсь показать в дальнейшем, крайне опасные Инстинкты: оно ведёт Человека к самоизоляции от всех окружающих, заставляя каждого заниматься только самим собой. Оно чрезмерно обнажает их Души перед Страстью к материальным Наслаждениям. Важнейшая заслуга Религий заключается в их Способности внушать прямо противоположные Чувства. Всякая Религия выводит предмет человеческих Вожделений за пределы земной Жизни с её благами, естественным образом вознося Душу в высшие сферы, безмерно превосходящие чувственный мир. Нет ни одной Религии, которая не налагала бы на Человека каких-либо Обязательств по отношению ко всему человеческому роду, приобщая его ко всему сообществу и таким образом отвлекая Индивидуум от Мыслей о самом себе. Это содержится даже в самых ложных и опасных религиозных учениях. Религиозные Народы, следовательно, естественным образом сильны именно в том отношении, в котором слабы демократические Народы; важность сохранения Религии Народом, идущим к Равенству, становится очевидной. У меня нет ни Прав, ни Желания исследовать те сверхъестественные средства, которые избирает Господь для внушения человеческому сердцу Чувства Веры. В данном случае я рассматриваю Религии с чисто человеческой точки зрения; я ищу ответ на вопрос, каким образом эти Чувства могут сохранить свою Силу в века Демократии, в которые Мы вступаем. Я уже отмечал, что во времена Просвещения и Равенства человеческое Сознание с трудом воспринимает догматические постулаты, не испытывая в них реальной Потребности, если не считать области религиозных Убеждений. Это прежде всего означает, что в такое время Религии должны с большей Скромностью, чем в любые другие века, удерживаться в своих собственных границах и не пытаться из них выйти, так как, возжелав распространить своё влияние на предметы, непосредственно к религиозным вопросам не относящиеся, они рискуют тем, что в них вообще перестанут верить. Поэтому они должны тщательно очертить круг своей Компетенции, контролирующей деятельность человеческого Сознания, за пределами которого этому Сознанию следует предоставить полную Свободу и самостоятельность. Магомет, спустившись с небес, принёс с Кораном не только религиозные Доктрины, но и политические Максимы, гражданские и уголовные Законы, научные Теории. В Евангелии, напротив, говорится только об общем отношении Людей к Богу и между собой. Кроме этого, оно ничему не учит и ни во что не обязывает верить. Одного лишь этого, помимо тысячи других доводов, достаточно для того, чтобы показать неспособность первой из этих двух Религий надолго сохранить своё господство во времена Просвещения и Демократии, тогда как второй суждено царствовать в эти века, как и во все другие. Следуя далее в своих рассуждениях, я нахожу, что Религиям, с точки зрения обычного Человека, недостаточно только лишь тщательно очертить круг религиозных вопросов, чтобы быть в состоянии сохранить своё положение в века Демократии; их влияние также в значительной мере зависит от Характера исповедуемых ими вероучений, от внешних форм принятой ими Обрядности и от Обязательств, налагаемых ими на Верующих. 330 Рассмотренная мною закономерность, согласно которой Равенство вырабатывает у Людей склонность к весьма общим и очень пространным Идеям, должна быть в особой степени приложима к предметам религиозным. Похожие друг на друга и равные между собой Люди с легкостью постигают Идею единого Бога, устанавливающего общие Законы для каждого из них и наделяющего их Счастьем в будущей Жизни по одной и той же цене. Идея Равенства рода человеческого беспрестанно возвращает их к Идее единого Создателя, тогда как, напротив, Люди, отделенные друг от друга и отмеченные существенными внутренними различиями, охотно создают столько божеств, сколько имеется у их городов, каст, кланов и семейств, пролагая тысячу самостоятельных дорог, по которым они надеются подняться на небеса. Невозможно отрицать, что само Христианство так или иначе испытало на себе воздействие, которое социально-политические условия оказывают на религиозные Убеждения. В то время когда Христианство появилось на земле, Провидение, которое, без Сомнения, подготавливало мир к его приходу, объединило значительную часть человеческого рода как бесчисленную паству под скипетром римских кесарей. Люди, составлявшие эту огромную Массу, были весьма отличны друг от друга; тем не менее их объединяло хотя бы то, что все они жили, подчиняясь одним и тем же Законам, и что каждый из их был столь слаб и ничтожен в сравнении с Величием Государя, что все они между собой казались равными. Следует признать, что это новое и необычное общественное состояние должно было предрасположить Людей к восприятию всеобщих Истин, проповедовавшихся Христианством, и это служит объяснением той легкости и той быстроты, с которыми Христианство сумело в то время завоевать Души. Прямо противоположная ситуация сложилась после падения Империи. Романский мир тогда разбился, если так можно выразиться, на тысячу осколков, и каждая народность вернулась к своей первоначальной самобытности. Вскоре в недрах этих народностей стала формироваться иерархия бесчисленных рангов; заявили о себе расовые различия, и касты разделили каждую нацию на несколько наций. Среди этого всеобщего стремления, которое, казалось, должно было привести все человеческие сообщества к раздробленности на такое количество фрагментов, какое только можно было себе вообразить.   Христианство не потеряло из виду некогда открытые и провозглашенные им основные общие Идеи. Однако оно попыталось приспособиться, насколько могло, к новым тенденциям, порожденным ситуацией раздробленности человеческого Общества Люди продолжали поклоняться единому Господу — Творцу и хранителю мироздания, но каждый Народ, каждый город и, пожалуй, каждый Человек верили, что они могут получить какую-либо особую Привилегию и обрести личных покровителей пред ликом всемогущего владыки. Не имея Возможности отринуть единое божество, они по меньшей мере могли бесконечно увеличивать число его споспешников, наделяя их безмерным Могуществом. Распространившееся вследствие этого поклонение ангелам и святым для Большинства христиан стало почти идолопоклонническим культом, и некоторое время могло казаться, что Христианство возвращается к тем Религиям, которые оно победило. Мне представляется очевидным, что по мере того как исчезают барьеры, разделяющие Народы и Граждан каждой страны, человеческое Сознание как бы само по себе обращается к Идее неповторимого и всемогущего существа, предписавшего всем Людям в равной мере одни и те же Законы. Поэтому в века Демократии очень важно не смешивать почитание второстепенных уполномоченных Божьей Воли с поклонением самому Создателю. Не менее очевидна для меня и следующая Истина: в периоды господства Демократии Религии должны уделять меньше внимания внешней Церемониальности и Обрядности, чем в любые другие времена. Говоря о философском методе американцев, я уже отмечал, что во времена Равенства ничто так не возмущает человеческий Дух, как Идея подчинения формальностям. Живущие в это время Люди с раздражением относятся к риторике; символы кажутся им по-детски наивными, искусственными выдумками, окутывающими и приукрашивающими в их глазах те Истины, которые им было бы свойственнее рассмотреть совершенно нагими при ясном свете дня; церемонии их совершенно не трогают, и они непроизвольно склоняются к тому, чтобы не придавать существенного значения деталям богослужения. 331 Тем, кто в демократические времена обязан контролировать внешние формы религиозной Обрядности, следует уделять особое внимание этим природным Инстинктам человеческого Сознания, чтобы без надобности не сражаться против них. Я твердо убежден в необходимости внешних форм Обрядности; я знаю, что они способствуют концентрации человеческого Сознания на размышлении об абстрактных Истинах, помогая прочно их усваивать и истово верить в них. Я не представляю себе, каким образом можно сохранить какую-либо Религию, уничтожив практику её внешних форм богослужения; однако, с другой стороны, я Думаю, что в течение предстоящих перед Нами веков было бы особо опасным стремление чрезмерно увеличивать число Обрядов; их, скорее, следовало бы сократить, оставив только те, которые абсолютно необходимы для сохранения самой Доктрины, являющейся Сущностью религий1, тогда как ритуал — это лишь форма Приверженности той Религии, которая будет становиться все более регламентированной, негибкой и требующей все более строгого соблюдения мелочных ритуалов в то время, когда Люди начнут обретать все большее Равенство, довольно скоро обнаружат, что превратились в замкнутую группу истово Верующих, окруженную Массой скептически настроенных Людей. --------------------------- 1 Во всякой Религии имеются церемонии и Обряды, неотделимые от самой Сущности её символа Веры, по отношению к которым следует быть особенно осторожными, дабы ничего в них не изменить. Это с особой наглядностью проявляется в Католичестве, в котором форма и Суть часто столь взаимосвязаны, что не могут быть отделены друг от друга. Я знаю, мне возразят, что Религии, имеющие своим предметом всеобщие и вечные Истины, не могут подобным образом приноравливаться к переменчивым Настроениям каждого века, не расшатывая убежденности Людей в достоверности этих Истин. На это я отвечу, что следует очень чётко отличать Мнения, являющиеся основными, составляющие Суть данного верования и называемые теологами "символом Веры", от тем или иным образом примыкающих к ним второстепенных Представлений.   Религии обязаны всегда твердо отстаивать первые из них, каков бы ни был Дух эпохи, но они должны тщательнейшим образом остерегаться подобной же привязанности к Представлениям второй разновидности в то время, когда весь мир пришёл в безостановочное движение и когда Дух, привычный к изменчивости человеческого существования, с большой неохотой застывает в каком бы то ни было положении. Внешние Обряды и несущественные религиозные Представления имеют шанс, как мне кажется, оставаться неизменными лишь тогда, когда само гражданское Общество неподвижно; во всех остальных случаях я склонен верить в то, что их неизменность таит в себе Опасность. Мы увидим, что из всех человеческих Страстей, порождаемых или подогреваемых Равенством, Любовь к Благосостоянию обретает особую активность, одновременно овладевая сердцами всех Людей. Стремление к Благосостоянию представляет собой самую поразительную и непременную особенность эпохи господства Демократии. Имеются некоторые основания полагать, что любая Религия, предпринявшая попытку уничтожить эту мать всех Страстей, сама в конце концов будет уничтожена ею. Если она захочет полностью оторвать Людей от созерцания благ этого мира, чтобы они целиком отдали бы свой Разум думам о благах потустороннего бытия, можно предвидеть, что их Души всё равно выскользнут из её рук, чтобы всецело предаться исключительно материальным, сиюминутным Наслаждениям. Основная задача Религий заключается в необходимости очищать, контролировать и сдерживать эту слишком пламенную и однобокую Страсть к Благосостоянию, испытываемую Людьми в периоды Равенства; но я Думаю, что Религии были бы не правы, если бы попытались целиком обуздать и уничтожить эту Страсть. Им никогда не удастся оторвать Людей от Любви к Богатству, но они всё же могут убедить их в том, что обогащаться надо лишь честными путями. Это размышление приводит меня к последнему соображению, которое определенным образом включает в себя все остальные. 332 Чем больше Люди уподобляются друг другу, пользуясь равными Правами, тем большую важность приобретает следующее Наблюдение: Религии, осторожно держась в стороне от течения повседневной Жизни, не должны без необходимости противопоставлять себя общепринятым Идеям и устойчивым Интересам, господствующим в Массах, так как Общественное Мнение все более и более становится главной и самой неодолимой Силой, удары которой не сможет долго выносить ни одна из противостоящих ей Сил. Это в равной мере относится и к демократическому Народу, подчиненному деспоту, и к Республике. Во времена Равенства Короли могут часто требовать покорности, однако Общество всегда доверяет Большинству и, следовательно, по всем вопросам, не противоречащим Вере, следует считаться с Мнением Большинства.   В первой части своего сочинения я уже писал о том, что американские священники не вмешиваются в общественные дела. Это — разительный, но далеко не единственный пример их сдержанности. Религия в Америке — особый мир, в котором правит священнослужитель, но при этом он старается никогда не выходить за его пределы; внутри этого мира он направляет Сознание Людей, за его пределами он предоставляет их самим себе, Свободе и непостоянству, свойственным их Природе и эпохе, в которой они живут. Я не видел ни одной страны, где Христианство было бы менее опосредовано формальностями, символами и Обрядами, чем в Соединенных Штатах, и где бы оно было представлено человеческому Сознанию в более ясных, простых и общих Идеях.   Хотя американские христиане разделены на множество сект, они рассматривают свою Религию в одном и том же свете. Это так же относится к романской католической Церкви, как и к другим христианским верованиям. Нигде в мире католические священники не обнаруживают столь незначительной привязанности к мелочному Формализму индивидуальных правил поведения, к необычайным, особенным методам обретения спасительной Благодати, как в Соединенных Штатах, где они озабочены не столько буквой, сколько Духом Закона; нигде, кроме как здесь, учение Церкви, запрещающее культ святых, унижающий Господа, не проповедуется столь наглядно и столь эффективно. Между тем американские католики — очень покладистые и чистосердечные Люди. Есть ещё одно Наблюдение, в равной мере относящееся к духовенству всех Общин: американские священники не пытаются заманивать Человека с тем, чтобы все своё внимание он сосредоточил на будущем бытии; они охотно оставляют часть его Души свободной для забот текущей Жизни, по-видимому считая, что блага этого мира являются пусть и второстепенными, но вполне достойными внимания предметами, и, хотя сами не занимаются производительным трудом, они по крайней мере интересуются достижениями в этой области, приветствуют прогресс и, беспрестанно напоминая Верующему о загробном мире как главной цели его Жизни с её Страхами и Надеждами, не запрещают Людям честным путем добиваться Благосостояния на этом свете. Отнюдь не стремясь доказать, что эти два мира различны и несовместимы, они, пожалуй, пытаются обнаружить точки соприкосновения и взаимосвязи между ними. Все американские священники понимают, насколько могущественна интеллектуальная Власть Большинства, и относятся к ней с уважением. Они никогда без крайней необходимости не выступают против неё. Они никогда не ввязываются в межпартийные дрязги, но охотно воспринимают Мнения, господствующие в их время в их стране, позволяя себе без сопротивления плыть по течению общественных Настроений и Идей, увлекающих за собой все вокруг. Они стараются исправлять своих современников, но они не отделяют себя от них. Поэтому публика никогда не испытывает к ним враждебных Чувств; она, пожалуй, всегда поддерживает и защищает их, а их Убеждения пользуются Авторитетом как благодаря своим собственным Достоинствам, так и благодаря поддержке, оказываемой им Большинством. Таким образом, относясь с уважением ко всем тем демократическим Инстинктам, которые не противоборствуют религиозным Представлениям, и даже пользуясь поддержкой некоторых из них, Религия может успешно сражаться с Духом индивидуальной Независимости — самым опасным из её врагов. 333 Глава VI Об успехах католицизма в Соединенных Штатах Америка — самая демократическая страна на земле, и в то же самое время, согласно заслуживающим доверия источникам, католическая Религия добилась в ней выдающихся успехов. На первый Взгляд это кажется удивительным. Необходимо ясно видеть различие между двумя феноменами: Равенство предполагает, что Люди обо всем хотят судить сами; однако, с другой стороны, оно приучает их к Идее уникальной, простой, равной для всех государственной Власти. Поэтому Люди, живущие в демократические времена, обладают сильно выраженной склонностью избавляться от всех религиозных Авторитетов.   Но, если уж они выражают согласие Подчиниться какому-либо из подобных Авторитетов, они хотят, чтобы он был по крайней мере единым и неизменным; религиозные Власти, получающие свои полномочия не из одного и того же центра, естественным образом шокируют их Сознание, и Мысль о том, что существует множество Религий и нет никакой истинной Веры, с лёгкостью овладевает их Умами. В наши дни чаще, чем в прошлые эпохи, встречаются католики, вообще перестающие верить в Бога, и протестанты, становящиеся католиками. Если рассматривать ситуацию, в которой оказалась католическая Церковь, изнутри, то создается впечатление, что Церковь теряет свой вес; если же рассматривать ситуацию извне, то влияние Церкви кажется растущим. Этому есть объяснение. Люди нашего времени, конечно, мало склонны верить в Бога; но уж если они принимают Религию, то тотчас же обнаруживают в самих себе скрытый Инстинкт, который независимо от их Желания подталкивает их к Католичеству. Некоторые Доктрины и Обряды, принятые в романской католической Церкви, удивляют их, однако они испытывают тайное восхищение её стройной Системой Управления, и она привлекает их своим внушительным единством. Если бы католицизм был в состоянии отречься в конце концов от порожденных им политической розни и Ненависти, я почти не сомневаюсь в том, что тот же самый Дух времени, который кажется прямо противостоящим Католичеству, перестал бы быть слишком неблагоприятным для него, и католическая Церковь сумела бы мгновенно добиться великих завоеваний. Один из самых известных недостатков человеческого Ума заключается в Желании примирять противоположные принципы и обретать покой ценой отказа от Логики. Конечно же, всегда находятся и всегда будут находиться Люди, которые, подчинившись Власти Авторитета в части своих религиозных Убеждений, тем не менее хотели бы избавиться от этой Власти в отношении другой части своих верований, чтобы позволить своему Разуму произвольно колебаться между Повиновением и Свободой. Я, однако, склонен верить в то, что число подобных Людей будет меньшим в век Демократии, чем в любые другие эпохи, и что наши внуки все более и более чётко станут подразделяться на две категории, одна из которых совершенно отречется от Христианства, а другая войдет в лоно романской католической Церкви. Глава VII О том, что заставляет сознание демократических народов тяготеть к пантеизму Несколько позднее я покажу, каким образом господствующая у демократических Народов склонность к крайне общим Идеям проявляется в Политике; в настоящее время, однако, мне хотелось бы прояснить то основное воздействие, которое она оказывает на Философию. Невозможно отрицать, что в наши дни Пантеизм стал очень влиятельным. Часть европейских сочинений явным образом несёт на себе его Печать. Немцы Вводят его в Философию, а французы — в Литературу. Среди художественных произведений, опубликованных во Франции, большая часть содержит в себе положения или описания, заимствованные из пантеистических учений или же свидетельствующие о наличии у их авторов определенного рода симпатии к этим Доктринам. 334 Это представляется мне не результатом чистой случайности, а следствием, вызываемым некоей долговременной Причиной. По мере того как условия существования становятся все более одинаковыми и каждый отдельный Человек начинает уподобляться всем другим, оказываясь все более слабым и маленьким, образуется устойчивая Привычка размышлять не о конкретных Гражданах, а о всем Народе в целом; забывая об Индивидууме, Мы рассуждаем о роде людском. В такие времена человеческому Сознанию нравится разом охватывать великое множество разнородных предметов; оно, Сознание, беспрестанно пытается связать многие последствия с одной-единственной Причиной. Человек становится одержимым Идеей единства, он ищет её повсюду и, уверовав в то, что нашёл её, успокаивается и отдыхает с этой Верой в Душе.   Но вполне удовлетворенный открытием, что в мире нет ничего иного, кроме единого творения и единого Творца, он всё же испытывает некоторое неудобство, вызываемое этим первоначальным делением сущностей, и добровольно пытается расширить и упростить свою Мысль, объединяя в единое целое Господа и мироздание.   Если я встречаюсь с философской Системой, согласно которой все материальные и нематериальные, видимые и невидимые явления, принадлежащие этому миру, Суть не что иное, как различнее части единого бесконечного существа, которое одно лишь остается вечно неизменным среди постоянного изменения и беспрестанных преобразований всех его составляющих, я без труда прихожу к выводу, что подобная Система, хотя и уничтожает человеческую индивидуальность, или, пожалуй, именно потому, что она её уничтожает, будет иметь тайное очарование для Людей, живущих при Демократии; все их интеллектуальные навыки подготавливают их к постижению подобной Системы и ведут их по пути её признания. Она естественным образом привлекает к себе и захватывает их Воображение; она тешит их Тщеславие и потакает лености их Духа. Из всех разнообразных Систем, с помощью которых Философия пыталась объяснить устройство мироздания, Пантеизм представляется мне наиболее способным совратить человеческий Дух в эпоху Демократии; и все те Люди, которые ещё умеют ценить подлинное Величие Человека, должны объединить свои Силы в Борьбе против Пантеизма. Глава VIII Каким образом равенство наводит американцев на мысль о Возможности беспредельного совершенствования человека Равенство подсказывает человеческому Сознанию многие Идеи, которые без Равенства никогда бы не пришли Людям в головы, и оно модифицирует почти все те Идеи, которые Людям уже были известны прежде. В качестве примера возьмем Идею о Возможности Самосовершенствования Человека, так как эта Идея является одной из основных, создаваемых человеческим Сознанием, к тому же она сама по себе представляет великую философскую Теорию, воздействие которой на практическую деятельность Людей можно Наблюдать в любой момент. Несмотря на то что Человек во многих отношениях похож на представителей животного мира, он всё же отмечен одним, лишь ему принадлежащим свойством: в отличие от животных он самосовершенствуется. Человечество с самого начала не могло не заметить этого различия. Идея о Возможности человеческого Самосовершенствования, таким образом, столь же древняя, как и сам мир; Равенство не имело никакого отношения к её появлению, однако оно придало ей новый Характер. Когда Граждане подразделяются на Классы соответственно их рангу, профессии, знатности и когда все они вынуждены следовать тому жизненному пути, который был избран для них игрою случая, каждый из них считает, что видит перед собой крайние пределы человеческих Возможностей, и никто более не пытается сражаться с неизбежной Судьбой.   Аристократические Народы, разумеется, не отрицают полностью Способность Человека совершенствоваться. Они лишь полагают, что она не безгранична; они рассматривают её в качестве частичного улучшения, а не коренного преобразования; они представляют себе общественный прогресс в виде постепенного улучшения в будущем тех же самых социальных условий и, допуская, что Человечество уже сделало гигантский шаг вперед и что оно ещё сможет сделать несколько шагов, они заранее ограничивают его прогресс определенными непреодолимыми преградами. 335 Они всё же не считают, что достигли наивысшего блага и абсолютной Истины (кто из Людей или какой из Народов были когда-либо настолько безумны, чтобы вообразить подобное?), но им нравится внушать себе, что они очень близко подошли к той степени Величия и Познания, которые доступны нашей несовершенной Природе; и, поскольку вокруг них не происходит никакого движения, они охотно воображают себе, будто все находится на своих местах. Именно в такие времена законодатели полагают, что утвержденные ими Законы незыблемы, Народы и Короли хотят воздвигать лишь вековечные монументы, а живущее поколение принимает на себя заботу о Судьбах грядущих поколений. Однако по мере того, как касты исчезают и классовые различия стираются, когда Люди беспорядочно перемешиваются и Привычки, Обычаи и Законы начинают меняться, когда внезапно появляются новые Факты и открываются новые Истины, когда старые Мнения уходят, уступая место иным Представлениям, тогда человеческому Сознанию начинает являться Образ идеального, вечно ускользающего Совершенства. Беспрестанные перемены происходят тогда ежеминутно перед глазами каждого Человека. Одни из таких перемен ухудшают его положение, и он начинает очень ясно сознавать, что никакой Народ и никакой Индивидуум, сколь бы ни были они просвещенными, не бывают непогрешимыми. Другие изменения улучшают его участь, и он приходит к выводу, что Человек, в общем-то, наделен Способностью бесконечного Самосовершенствования. Его неудачи дают ему понять, что никто не может льстить себя Надеждой на открытие абсолютного блага; успехи же вдохновляют его на неустанные поиски этого блага. Таким образом, всегда ищущий, падающий и встающий на ноги, часто расстроенный, но никогда не разочарованный Человек безостановочно стремится приблизиться к тому беспредельному Величию, очертания которого он смутно различает в конце долгого пути, который ещё предстоит преодолеть Человечеству. Трудно вообразить себе точно, какие последствия естественным образом вытекают из этой философской Теории, согласно которой Человек способен безгранично совершенствоваться, и сколь огромно влияние, которое она оказывает даже на тех Людей, которые, всегда предпочитая действовать, а не размышлять, кажется, согласуют свои поступки с данной Теорией, даже не подозревая о её существовании. Однажды я встретил американского матроса и спросил его, отчего в его стране корабли строятся столь недолговечными. На это он ответил мне без всяких колебаний, что Искусство навигации всякий день так быстро развивается, что даже самый лучший корабль через несколько лет станет почти бесполезным. В этих случайных словах необразованного Человека, причём сказанных по конкретному Поводу, я усмотрел проявление общей, систематической Идеи, руководствуясь которой великий Народ организует свою Жизнь. Аристократические нации по Природе своего общественного устройства склонны слишком ограничивать пределы совершенствования Людей, тогда как демократические нации иногда чрезмерно их расширяют.   Глава IX Почему пример американцев не доказывает справедливости утверждения, что демократический народ не может обладать способностью и склонностью к занятиям науками, литературой и искусством Следует признать, что из современных цивилизованных Народов лишь немногие добились меньших успехов в фундаментальных и теоретических Науках, чем Соединенные Штаты, или дали миру столь же мало великих художников, знаменитых поэтов и прославленных Писателей. Многие европейцы, потрясенные данным Наблюдением, начали рассматривать это в качестве естественного и неизбежного результата установления Равенства и стали полагать, что если демократической государственности и демократическим Институтам некогда суждено восторжествовать во всем мире, то человеческий Дух будет все менее ясно различать светящие ему огни и Люди вновь окажутся во мраке. 336 Те, кто рассуждает подобным образом, по моему Мнению, смешивают несколько Идей, которые необходимо разделять и рассматривать по отдельности. Сами того не желая, они смешивают Понятие Демократии со специфическими особенностями американской Жизни. Религиозные верования, исповедовавшиеся первыми иммигрантами и переданные ими в наследие своим потомкам, были отмечены простотой Обрядов богослужения, строгостью и почти жестокостью богословских принципов, враждебностью к внешней символике и помпезной Церемониальности. Они, естественно, не были благоприятными для развития изящных Искусств и весьма неохотно допускали Возможность литературных развлечений. Американцы — это очень древний и весьма просвещенный Народ, который очутился в новой, бескрайней стране, где он мог расселяться по собственному Желанию, обеспечивая плодородие земли без особых трудностей. Это — беспрецедентный в мировой практике случай. Ибо в Америке каждый находит неизвестные где-либо ещё Возможности сколотить или же умножить своё состояние. Воздух здесь пропитан корыстолюбием, и человеческий мозг, беспрестанно отвлекаемый от Удовольствий, связанных со свободной игрой Воображения и с умственным трудом, не практикуется ни в чём ином, кроме как в погоне за Богатством. Промышленные и торговые Классы имеются в любой другой стране, не только в Соединенных Штатах, но только здесь все Люди одновременно заняты производительным трудом и коммерцией. Между тем я уверен, что, если бы американцы были в мире одни, обладая той Свободой и Знаниями, которые они унаследовали от своих предшественников, и теми Страстями, которые они взрастили сами, они бы вскоре обнаружили, что прогресса в практических Науках нельзя добиваться в течение длительного времени, не уделяя внимания развитию теоретических дисциплин, что все Искусства и ремесла совершенствуются одни посредством других, и, сколь бы они ни были поглощены погоней за главным предметом их Вожделений, они скоро поняли бы, что для достижения этой цели время от времени следует переводить свой взор и на другие предметы. Кроме того, склонность к интеллектуальным Удовольствиям представляется столь свойственной Душе цивилизованного Человека, что даже среди тех просвещенных наций, которые менее других расположены уделять им внимание, всегда имеется определенное число увлеченных ими Граждан. Эта интеллектуальная Потребность, однажды осознанная, вскоре будет удовлетворена. Однако как раз в то самое время, когда американцы были естественным образом склонны требовать от Науки лишь конкретной, практической Пользы для утилитарных видов мастерства, а также средств, с помощью которых Жизнь можно было сделать более легкой и удобной, научная и литературная Европа взяла на себя труд подняться до общих источников Истины, параллельно улучшая все то, что может приносить Удовольствие или же удовлетворять Потребности Человека В Представлении просвещенных наций Старого Света жители Соединенных Штатов особо отличаются тем, что они общностью происхождения и Обычаев очень тесно связаны с одной из этих наций. В этом Народе американцы находили прославленных учёных, талантливых художников, великих Писателей и таким образом могли приобретать интеллектуальные Богатства, не испытывая нужды самим заниматься их накоплением. Я не Думаю, что океан, лежащий между Америкой и Европой, действительно их разделяет. Я считаю Народ Соединенных Штатов частью английского Народа, которой было поручено исследовать дебри Нового Света, в то время как остальная часть нации, имеющая больше свободного времени и менее обремененная материальными заботами, могла посвятить себя мыслительной деятельности и во всех отношениях споспешествовать развитию человеческого Разума. Положение, в котором оказались американцы, следовательно, совершенно уникально, и едва ли какой-нибудь другой демократический Народ когда-либо сможет оказаться в подобной ситуации. Их преимущественно пуританское происхождение, их исключительные торговые навыки, даже сама земля, которую они населяют, — все, кажется, объединилось, чтобы отвлечь их Интеллект от занятий Науками, Литературой и изящными Искусствами; близость Европы, которая позволяет им пренебречь этими занятиями, не возвращаясь к Варварству; тысячи конкретных Причин, из которых я смог прояснить только основные, — все совпало удивительным образом, дабы привязать американское Сознание к заботам чисто материального плана. 337 Их Страсти, Потребности, образование и обстоятельства — поистине всё направлено на то, чтобы склонить жителя Соединенных Штатов к земле. Только Религия побуждает его время от времени мельком, рассеянным взором окидывать небеса. Поэтому давайте перестанем рассматривать все демократические Народы как копии, созданные по Образу и подобию американского Народа, и постараемся, в конце концов, разглядеть особенности их собственных национальных черт. Вполне Возможно представить себе Народ, который, не имея внутри ни каст, ни иерархии, ни Классов и подчиняясь во всем Закону, отвергающему всякие Привилегии и поровну делящему Наследства, всё же будет лишен света Культуры и Свободы. Это не пустая гипотеза, ибо какой-нибудь деспот способен прийти к Мысли о том, что Равенство и невежество его Подданных отвечают его собственным Интересам, поскольку в таком случае Людей легче удерживать в Рабстве. Демократический Народ данного типа не только не обнаружит никаких Способностей и склонностей к занятиям Науками, Литературой и Искусством, но и можно полагать, что он вообще останется им чужд. Сам Закон о Наследстве с каждым поколением будет обеспечивать раздробление больших состояний, и никто не создаст новых. Беднота, лишенная Знаний и Свободы, не придёт к Идее о Возможности самообогащения, а богатые, не умея себя защитить, позволят сталкивать их в нищету. Между бедным и богатым вскоре установится полное и нерушимое Равенство.   Тогда никто не будет располагать достаточным временем и питать склонность к умственному труду и интеллектуальным Наслаждениям. Напротив, все оцепенеет в равном невежестве и одинаковом Рабстве. Когда я воображаю себе демократическое Общество данного типа, я тотчас же чувствую себя так, словно оказался в одном из тех Богом забытых низких, мрачных и душных строений, где свет, проникающий снаружи, вскоре начинает бледнеть и гаснуть. Мне кажется, что на меня внезапно обрушивается страшная тяжесть и что я бесцельно брожу в окружающем мраке, чтобы найти выход, который должен вновь вывести меня на воздух, к яркому свету дня.   Всего этого, однако, не может произойти с уже просвещенными Народами, которые, уничтожив существовавшие у них особые Права и наследственные прерогативы, навеки закреплявшие Имущество в руках определенных Личностей или определенных групп, всё же останутся свободными. Когда Люди, живущие в условиях демократического Общества, подлинно просвещенны, они с легкостью осознают, что ничто не должно их ограничивать, сдерживать, насильно заставлять довольствоваться достигнутым Благосостоянием. Поэтому все они приходят к Идее о необходимости накопления средств, и если они свободны, то все они пытаются копить, хотя и не всем это удается в равной степени. Правда, Законодательство не способствует более формированию Привилегий, но сама Природа благоприятствует этому. Природное неравенство столь значительно, что, как только каждый Человек начинает пользоваться всеми своими Способностями с целью обогащения, Равенство состояний мгновенно нарушается. Закон о Наследстве, по-прежнему препятствующий образованию богатых Семей и кланов, всё же не мешает отдельным Людям становиться богатыми. Этот Закон постоянно стремится привести всех Граждан к общему уровню Благосостояния, в то время как они сами беспрестанно стремятся вырваться из него; неравенство их состояний возрастает по мере того, как улучшается их образование и они становятся более свободными. В наше время появилась секта, ставшая знаменитой благодаря своему Духу и экстравагантности, которая предложила сосредоточить все блага в руках единой центральной Власти, чтобы затем распределять их между Людьми в соответствии с их заслугами. Таким образом можно было бы избавиться от полного и вечного Равенства, угрожающего, по-видимому, демократическим Обществам. Имеется и другой, более простой и менее опасный способ: никому не предоставляя никаких Привилегий, можно всем дать равное образование и одинаковую Независимость и позволить каждому самому заботиться о своем благополучии. В этом случае природное неравенство тотчас же даст себя знать и Богатство само перейдет в руки наиболее способных Людей. 338 Демократические и свободные Общества, таким образом, всегда будут иметь немало богатых или вполне обеспеченных Граждан. Эти состоятельные Люди не будут иметь между собой столь же тесных Связей, как это было с членами старой Аристократии, поскольку они будут отличаться большим психологическим разнообразием типов и почти никто из них не будет иметь столь же гарантированного и столь же полного досуга; при этом их состав будет бесконечно более многочисленным, чем вообще мог бы быть Класс Аристократии. Эти Люди не будут слишком обременены чисто материальными заботами и смогут, в различной степени разумеется, отдавать свои Силы умственному труду и интеллектуальным Наслаждениям: они посвятят себя им потому, что, хотя одна часть человеческого Сознания и тяготеет к предметам ограниченным, материальным и утилитарным, другая часть естественным образом стремится к бесконечному, духовному, прекрасному. Физические Потребности привязывают Человека к земному, но, когда они ощущаются не столь остро, его Дух сам по себе распрямляется. Не только значительно возрастет число тех, кто сможет заинтересоваться умственным трудом, но сам Вкус к Удовольствиям интеллектуального Характера постепенно будет распространяться, проникая даже в те социальные слои, которые при аристократическом общественном устройстве, казалось, не имели ни времени на них, ни Способности к ним. Когда нет больше наследственных состояний, классовых Привилегий и прерогатив, связанных с родовитостью, и когда источник Силы каждого Человека заключается лишь в нём самом, становится очевидным, что главным фактором, определяющим различие состояний, является Интеллект. Все то, что способствует усилению, обогащению памяти и развитию Ума, тотчас же обретает огромную Ценность. Полезность Знаний с совершенно необычайной ясностью открывается даже взорам Толпы. Те, кого не увлекает процесс Познания, высоко ценят его за результаты и предпринимают усилия, чтобы приобрести кое-какие Знания. Во времена просвещенной и свободной Демократии ничто не разделяет Людей и ничто не удерживает их на своих местах; они поднимаются вверх по общественной лестнице или же скатываются вниз с удивительной быстротой. Представители всех общественных Классов постоянно общаются между собой, потому что они очень близки друг к другу. Они ежедневно видятся и обмениваются Мнениями, подражая и завидуя друг другу; благодаря этому в Народе появляется множество таких Идей, Понятий и Желаний, о существовании которых он бы и не подозревал, если бы Общество было неподвижным и строго разделенным по рангам. В период Демократии Слуга никогда не бывает совершенно чужд развлечениям и трудам своего Хозяина, бедняк — Работе и досугу богача; сельский житель старается походить на горожанина, а провинциал — на жителя столицы. Поэтому Личность не так-то просто ограничить чисто материальными заботами, и самый простой ремесленник будет время от времени украдкой жадно посматривать на высшие сферы умственной деятельности. Отношение к чтению и к книге у демократического Народа совершенно иное, чем во время аристократического Правления; однако его читательский круг будет постоянно расширяться, включив в себя, в конечном счёте, всех Граждан. Как только Толпа начинает интересоваться умственным трудом, она осознает, что успехи в какой-либо из интеллектуальных сфер в огромной мере помогают Человеку обрести Славу, Могущество и Богатство. Порожденное Равенством беспокойное Честолюбие тотчас же начинает действовать в этом, как и в любом другом перспективном направлении. Число занимающихся научной деятельностью, Литературой и Искусством становится огромным. В мире интеллектуального творчества наблюдается необычайная активность; каждый пытается найти в нём свою собственную дорогу и этим привлечь к себе внимание публики.   Нечто подобное происходит в политической Жизни Соединенных Штатов; политические решения здесь часто несовершенны, но им несть числа; и, хотя результаты индивидуальных усилий обычно весьма незначительны, их совокупный эффект всегда очень внушителен. Следовательно, Утверждение о том, что Люди, живущие во времена Демократии, наделены естественным Равнодушием к Наукам, Литературе и Искусству, не является истинным; необходимо признать лишь то, что они культивируют их на особый манер, привнося в них свои собственные Достоинства и недостатки. 339 Глава X Почему американцы больше интересуются практическим применением науки, а не ее теоретическими аспектами Хотя демократическая государственность и демократические Институты и не сдерживают развития человеческого Мышления, они, бесспорно, способствуют тому, что его усилия концентрируются по преимуществу в каких-либо определенных направлениях в ущерб другим. Эти усилия, ограниченные таким образом, всё же столь велики, что, я надеюсь, мне простят краткую остановку входе изложения с целью рассмотреть данную проблему. Некоторые Наблюдения, сделанные Нами ранее, когда речь шла о философском методе американцев, вполне пригодны для этой цели. Равенство вызывает в каждом Человеке Желание самому судить обо всем; оно во всех отношениях развивает в Человеке Вкус к предметам реальным и осязаемым, воспитывая презрение к Традициям и Формализму. Эти общие психологические особенности в первую очередь проявляются в том, чему посвящена данная глава. Люди, занимающиеся научной деятельностью в условиях демократического общественного устройства, постоянно испытывают Страх, как бы им не потеряться в мире утопий. Они не доверяют Системам, они любят крепко держаться Фактов и изучают их ради них самих; поскольку никакое имя не вызывает у них безусловного почтения, они никогда не склонны доверять учителю на слово, но, напротив, займутся беспрестанными поисками слабого места в его учении. Научные Традиции почти не имеют над ними Власти; они никогда не станут тратить много времени на изучение нюансов какой-либо научной Школы, и их трудно привлечь громкими словами; они постигают, насколько могут, основные разделы интересующего их предмета и любят излагать их простым Языком. Научные поиски, таким образом, носят более энергичный, свободный и уверенный Характер, но их цели менее возвышенны. Разум может, как мне представляется, делить научные Познания на три части. Первая часть включает в себя наиболее чистые теоретические принципы и самые абстрактные Понятия, практическое применение которых пока ещё не Известно, или же осуществимо в далеком будущем. Вторая часть состоит из общих Истин, которые, всё ещё основываясь на чистой Теории, между тем ведут прямым и коротким путем к практике. Методы практического приложения и средства реализации научных Знаний представляют собой третью часть. Каждая из этих частей Науки может культивироваться в отдельности, хотя Рассудок и Опыт учат Нас, что одна из них не сможет преуспевать в течение долгого времени, если её совершенно оторвать от двух других. В Америке чисто практическая Наука развита великолепно, здесь заботливо относятся и к тем разделам Теории, которые насущно необходимы для практического применения, — в данных отношениях американцы всегда демонстрируют Мышление ясное, свободное, оригинальное и плодотворное; однако в Соединенных Штатах почти невозможно найти Человека, посвятившего себя занятиям фундаментальными теоретическими и абстрактными разделами человеческого Знания. В этом американцы доводят до крайности ту тенденцию, которая, как я Думаю, характерна, хотя и в меньшей степени, для всех демократических Народов. Высшие Науки или же высшие разделы Наук ни в чём столь остро не нуждаются, как в глубокомысленном созерцании, в обдумывании, и нет ничего менее пригодного для подобных занятий, чем Образ Жизни демократического Общества. Здесь нет, в отличие от аристократических Государств, многочисленного Класса, которому не надо ни о чем беспокоиться, потому что у него все всегда в полном Порядке, а также другого Класса, который бездействует потому, что отчаялся улучшить своё положение. Здесь каждый действует: одни хотят достигнуть Власти, другие — завладеть Богатством. Посреди этой всеобщей сутолоки, этого постоянного столкновения противоположных Интересов, среди этого моря Людей, кружащихся в поисках состояний, Возможно ли обрести покой, необходимый для сложных интеллектуальных построений? Каким образом удержать свою Мысль на одной из таких тем, когда все вокруг движется и самого Человека каждый день увлекает с собой и качает этот неудержимый, все на свете вращающий поток? 340 Необходимо чётко отличать этот вид хронического Возбуждения, царящего в недрах мирной, уже вполне сложившейся Демократии, от тех беспорядочных и бурных революционных движений, которые почти всегда сопутствуют рождению и развитию демократического Общества.   Когда бурная Революция происходит в стране, Народ которой весьма цивилизован, она неизбежно придает Чувствам и Идеям, владеющим Людьми, неожиданный импульс. В особой мере это справедливо для тех демократических Революции, которые, разом приводя все Классы данного Общества в движение, одновременно страшно распаляют Честолюбие в сердце каждого Гражданина. Если французы внезапно достигли столь замечательного прогресса в области точных Наук в тот самый момент, когда они завершали уничтожение остатков старого феодального Общества, эту неожиданную плодовитость Мысли следует отнести к заслугам не самой Демократии, а той беспрецедентной Революции, которая способствовала её развитию. Происходившее тогда носило Характер частного случая, и было бы опрометчиво воспринимать его как проявление всеобщей закономерности. Великие Революции у демократических Народов случаются не чаще, чем у других Народов; лично я даже склонен считать, что они бывают у них реже. В недрах этих наций, однако, царит легкое, приглушенное беспокойство, своего рода постоянное трение Людей друг о друга, которое волнует и отвлекает Душу, не вдохновляя и не возвышая её. Люди, живущие в демократическом Обществе, не только с трудом предаются глубокомысленным размышлениям, но и, естественно, не придают им особого значения. Демократическое общественное устройство и его Институты вовлекают основную Массу Людей в беспрерывную деятельность; однако навыки Мышления, вырабатываемые в процессе деятельности, не всегда благоприятны для подлинного Мышления. Человек дела часто бывает вынужден удовлетворяться результатами примерными, приблизительными, ибо он никогда бы не смог до конца реализовать свой замысел, если бы хотел в каждой его детали добиться Совершенства.   Ему необходимо беспрестанно основывать свои действия на Идеях, обдумать которые глубоко и всесторонне у него не было досуга, так как своевременность Идеи для него часто полезнее её строгой правильности; кроме того, он меньше рискует, пользуясь некоторыми ложными принципами и не расходуя своего времени на установление Истинности всех этих принципов. Миром правят не те Истины, которые требуют долгих научных доказательств. Быстрое постижение конкретного Факта, ежедневное изучение изменчивых Страстей Толпы, умение мгновенно воспользоваться подвернувшимся благоприятным случаем определяют успех во всех делах. Во времена, когда почти весь мир действует, чрезмерная Ценность обычно приписывается стремительным порывам Ума и создаваемым им поверхностным концепциям и, напротив, безмерно обесценивается его глубокая, медленная Работа. Подобное отношение Общественного Мнения оказывает влияние на Суждения Людей, занимающихся научной деятельностью; оно убеждает их в том, что они вполне могут обойтись и без глубоких размышлений, или же удаляет их от тех проблем, которые требуют чрезвычайной сосредоточенности. Заниматься наукой можно по-разному. Многие Люди относятся к интеллектуальным открытиям с эгоистическим, корыстным, практическим Интересом, и их горячность нельзя смешивать с огнем той бескорыстной Страсти, который пылает в сердцах немногих; с одной стороны, жажда утилизовать свои Знания, с другой — одержимость чистым Желанием Познания. Я не сомневаюсь, что изредка у отдельных Людей в Душе рождается страстная, неугасимая Любовь к Истине, которой они живут и беспрестанно наслаждаются, не испытывая пресыщения. Эта пылкая, гордая, бескорыстная Любовь к Истине ведёт Людей прямо к абстрактным истокам Правды, дабы они черпали оттуда свои основные Мысли. Если бы Паскаль рассчитывал только на какую-нибудь значительную личную выгоду или даже если бы им двигала исключительно жажда собственной Славы, я не Думаю, что он когда-нибудь смог бы собрать воедино, как это ему удавалось, все Силы своего Интеллекта, чтобы иметь Возможность открывать самые потаенные секреты Творца. Когда я представляю себе, с какой строгостью он оберегал свою Душу от мелочных забот Жизни, чтобы отдать её всю, целиком, этим поискам, и как, преждевременно разорвав Связи между Душой и Телом, он умер, не достигнув сорокалетнего возраста, я застываю в изумлении, понимая, что подобные чрезвычайные усилия не могли вызываться какой-либо заурядной Причиной. 341 Будущее покажет, способна ли эта столь редкая и столь плодотворная Страсть с такой же легкостью рождаться и развиваться в условиях Демократии, как и во времена аристократического Правления. Что касается лично меня, то я верю в это с трудом. В аристократических Обществах Класс, который Управляет общественным Мнением и руководит делами, постоянно, из поколения в поколение стоит над Массой, и поэтому он естественным образом приходит к возвышенному Представлению о самом себе и о Человеке в целом. Этот Класс с готовностью изобретает для себя доблестные утехи и определяет своим Желаниям славные цели. Аристократии часто совершали весьма тиранические и бесчеловечные деяния, но они редко порождали подлые Мысли, демонстрируя своего рода гордое презрение к низменным Удовольствиям даже тогда, когда предавались им сами: это настраивает Души всех на очень высокий лад. В аристократические периоды широкое хождение получают самые различные Идеи, связанные с Представлениями о Достоинстве, Могуществе и Величии Человека. Как и на всех других Людей, эти Идеи оказывают влияние на деятелей Науки, стимулируя естественные порывы Духа к высочайшим сферам Мысли и подготавливая её к рождению возвышенной, почти божественной Любви к Истине. Ученые этой эпохи соответственно тяготеют к Теории, и даже весьма часто случается так, что при этом они усваивают неблагоразумное пренебрежение к практике. "Архимед, — говорит Плутарх, — сердцем был столь возвышен, что ни разу не снизошел до написания хотя бы одной Работы, в которой он изложил бы способ изготовления и установки всех этих боевых машин, и, считая всю эту Наука, связанную с изобретением и сборкой орудий, а также в целом все виды мастерства, которые имеют хоть какую-то практическую Полезность, ничтожными, низкими и корыстными, он занимал свои Ум и время, сочиняя произведения только о таких предметах, Красота и изощренная сложность которых не имели в себе никакой примеси необходимого".   Это чисто аристократический подход к науке Он не может быть таким же у демократических Народов. Большее число Людей, составляющих демократические нации, жадно стремится к материальным, сиюминутным Наслаждениям, равно как испытывает постоянную неудовлетворенность своим положением и всегда готова изменить его; поэтому они не помышляют ни о чем ином, кроме как о средствах улучшения своей участи или о приумножении своего состояния. Людям с подобным образом Мыслей всякий новый метод, ведущий к обогащению более кратким путем, всякая машина, сокращающая объем Работы, любой инструмент, снижающий стоимость производства, и всякое изобретение, делающее Наслаждения более доступными и разнообразными, кажутся самыми великолепными достижениями человеческого Разума. Демократические Народы испытывают привязанность к Наукам, понимают их роль и ценят их в основном с этой точки зрения.   В аристократические века от Науки главным образом требуется умение доставлять, интеллектуальные Наслаждения, в демократические же века — Удовольствия физические. Можно полагать, что чем более демократичен, просвещен и свободен Народ, тем большим у него будет число этих эгоистических ценителей научного гения и тем большую Прибыль дадут научные открытия, непосредственно внедряемые промышленностью, принося Славу и даже Власть своим авторам, так как при Демократии рабочий Класс принимает участие в общественных делах, и те, кто ему служит, могут заработать как почести, так и Деньги. Легко представить себе, что в Обществе, организованном подобным образом, в Сознании Людей безотчетно будет проявляться невнимание к Теории и что, напротив, они должны будут испытывать беспримерную тягу к прикладной Науке или по крайней мере к тем разделам Теории, которые необходимы для прикладников. Напрасно инстинктивные склонности будут толкать их Разум к высшим интеллектуальным сферам — личный Интерес непременно вернет их в средние сферы. Именно здесь их Дух демонстрирует свою Силу и свою беспокойную энергию, создавая чудеса. Те самые американцы, которые никогда не открыли ни одного общего Закона механики, дали мореплаванию новую машину, которая изменила облик мира. 342 Я, конечно, далек от Мысли, что демократические Народы нашего времени обречены увидеть, как гаснут трансцендентные огни человеческого Разума, или даже от Мысли о том, что они не смогут зажечь в своей груди новые огни. На нашей стадии развития Человечества, когда столько образованных Народов ощущают беспрестанное рвение к производительному труду, Связи, соединяющие между собой различные части Науки, не могут ускользнуть от их внимания; и самый Вкус к практике, если он культурен, должен приучить Людей с уважением относиться к Теории. Когда столько усилий расходуется на практическое применение научных Знаний, когда ежедневно производится такое большое количество экспериментов, почти невозможно, чтобы сплошь и рядом не проявлялись весьма общие закономерности. Таким образом, великие открытия будут совершаться у них часто, хотя великие ученые станут редкостью. К тому же я верю в высокую миссию научного призвания. Если Демократия и не может стимулировать занятия Науками ради них самих, то, во всяком случае, она значительно увеличивает число занимающихся ими Людей. Трудно поверить в то, что среди этого великого множества время от времени не будет появляться какой-нибудь гений умозрительного склада Мышления, вдохновляемый одной лишь Любовью к Истине. Можно быть уверенным в том, что такой гений сумеет раскрыть самые глубинные тайны Природы, каковы бы ни были умонастроения в его время в его стране.   Полет его мысли не нуждается в поддержке: достаточно и того, чтобы ему не мешали   В целом же всё, что я хочу сказать, заключается в следующем: постоянное неравенство условий существования побуждает Людей ограничиваться гордыми, стерильно чистыми поисками абстрактных Истин, тогда как демократическая государственность и Институты предрасполагают Людей к тому, что от Науки они ждут лишь немедленных, практически полезных результатов. Эта тенденция естественна и неизбежна. Она любопытна сама по себе и, быть может, заслуживает особого внимания. Если Личности, призванные в наши дни Управлять Народами, ясно и заблаговременно осознают появление этих новых импульсов, которые в скором времени станут необоримыми, они сумеют понять, что с наступлением эры Просвещения и Свободы Люди, живущие в века Демократии, сами обязательно усовершенствуют промышленно важные разделы Наук и что в дальнейшем все усилия государственной Власти должны быть направлены на поддержание чистых теоретических исследований и Воспитание в Людях страстной жажды Познания. В наше время необходимо поддерживать Интерес Людей к Теории; тягу к практике они сохранят сами, и, вместо того чтобы беспрестанно концентрировать Сознание на детальном рассмотрении вторичных явлений, было бы неплохо иногда отвлекаться от них с целью возвысить Сознание до созерцания первопричин. В Связи с тем что римская Цивилизация погибла вследствие нашествия варваров, Мы, быть может, излишне склонны считать, что Цивилизация никаким иным образом умереть не может. Если источникам света, освещающим наш путь, суждено когда-нибудь потухнуть, они будут меркнуть постепенно и погаснут как бы сами по себе.   Ограничившись изучением прикладных Наук, можно потерять из виду основные принципы, и, если они окажутся полностью забытыми, Мы станем плохо следовать выведенным из них методикам; и может случиться так, что Мы, разучившись создавать новые методы, будем бездумно и неуклюже использовать те научные приемы, Сути которых Мы уже не сможем понять. Когда европейцы триста лет назад высадились в Китае, они обнаружили, что там почти все Искусства и ремесла достигли определенной степени Совершенства, и были изумлены тем обстоятельством, что китайцы, развившись до этого предела, не пошли дальше. Несколько позже европейцы открыли там кое-какие остатки тех глубоких Познаний, которые оказались утраченными. Нация была промышленной; в своей деятельности она сумела сохранить Большинство научных методов, но сама Наука там более не существовала. Это объяснило европейцам то странное духовное оцепенение, которое они обнаружили у этого Народа.   Китайцы, ступая по следам своих отцов, забыли о руководивших ими мотивах. Они ещё пользовались формулами, не стараясь восстановить их Смысл; они сберегли инструменты и орудия труда, но не сохранили умения создавать и видоизменять их. Таким образом, китайцы ничто не могли преобразовывать. Они должны были отрешиться от Идеи прогресса. Они были вынуждены всегда и во всем подражать своим отцам, чтобы не оказаться в непроницаемом мраке, если бы они хоть на мгновение свернули с проложенного до них пути.   343 Источник человеческого Знания был почти полностью засорен, и, хотя его поток ещё струился, он уже не мог стать более полноводным или изменить своё течение. Тем не менее Китай продолжал мирно существовать в течение веков; его завоеватели приняли его Нравы и Обычаи; там царил Порядок. Повсюду наблюдались признаки своего рода материального благополучия. Революции происходили редко, а войн как таковых они вообще не знали. Поэтому Нам не следует утешать себя Мыслью о том, что варвары от Нас ещё далеко, так как, помимо Народов, позволяющих Силой вырвать светоч Истины из своих рук, есть и другие, сами, собственными ногами затаптывающие его. Содержание   www.pseudology.org