Франсуа Мари Аруэ (1694-1778), издававший свои сочинения под псевдонимом Вольтер, не принадлежит к числу авторов, которых надо особо представлять отечественному читателю. “Я хочу, чтобы Вольтера изучали, чтобы умы питались им” – изрекла однажды Екатерина Великая, и этот призыв был услышан: выросло целое поколение “русских вольтерьянцев”, умы которых питались (или отравлялись) сочинениями Вольтера.

Правда, уже с 20-30-х годов XIX века интерес к нему заметно поубавился, и надолго. Зато после 1917 года Вольтер прочно вошёл в число “вечных спутников” советского читателя – и, добавим, в число любимцев советской философии, особенно в той ее части, которая именовалась “научным атеизмом”. Правда, у рядовых граждан (с литературными вкусами чуть выше среднего уровня) от “атеизма” Вольтера вряд ли оставалось в памяти что-нибудь, кроме достаточно двусмысленного изречения: “Если бы Бог не существовал, его следовало бы выдумать”.

Но для атеистического агитпропа хватало, по-видимому, и того, что слово “Бог” стояло у Вольтера рядом со словом “выдумать”, – а что касается различий между действительным атеизмом и “деизмом” французского писателя, то они заботили разве что авторов многочисленных диссертаций, посвященных Вольтеру. Обычный же читатель с удовольствием приобретал томик его трудов (например, тот, который был издан в серии “Библиотека всемирной литературы”, в суперобложке и с цветными картинками) и ставил его на полку – как правило, повыше, ближе к Богу, которого не мешало бы “выдумать”.

С началом “перестройки” любовь к Вольтеру отнюдь не угасла

Прогрессивный интеллигент, энтузиаст гласности и плюрализма, освоил теперь, с подачи какой-нибудь “Литературной газеты”, еще одно изречение Вольтера: “мне ненавистны ваши убеждения, но я готов отдать жизнь за ваше право их высказывать”. За какие ненавистные им убеждения собирались “отдавать жизнь” наши “демократы”, осталось, впрочем, невыясненным; спустя несколько лет (а точнее, в октябре 1993 г.) они уже орали во всю глотку нечто совсем другое, но тоже из Вольтера: “Раздавите гадину!”.

Ах, как хочется согласиться с нашим “демократом”! Как хочется думать, что под “позором” (или, если угодно, “гадиной”) корифей французского Просвещения имел в виду и такую страшную бяку, как “антисемитизм”. Мешает только одно маленькое обстоятельство: сам Франсуа Мари Аруэ, он же Вольтер, был – о стыд и позор! – махровым, оголтелым, отпетым антисемитом.

Подчеркиваю: не просто антисемитом (в число “просто антисемитов” угодить, как говорится, проще пареной репы), но антисемитом махровым и т.д. Ибо кто, кроме самого махрового антисемита, может договориться до обвинения евреев в антропофагии, то бишь людоедстве? Вольтер же не просто договаривается, но делает при этом оговорку, которая лишь подчеркивает его оголтелость. А именно, если бы евреи и не были людоедами, говорит наш писатель, то “только этого и не хватало бы богоизбранному народу, чтобы быть самым отвратительным народом на земле”.

Ещё раз уточню: в число антисемитов рискует попасть каждый писатель, в произведениях которого промелькнет не слишком симпатичный еврей или неодобрительное суждение об евреях, вложенное в уста персонажа, который не нарисован одним черным цветом. Если бы у Вольтера мы находили лишь нечто подобное, разговор относительно его антисемитизма (или, точнее, юдофобии) не имел бы серьёзного значения. Но в случае Вольтера дело обстоит как раз весьма серьёзно. Приведенное выше суждение мы находим не в художественном произведении Вольтера, но в сочинении, которое во многом определило его известность как ведущего идеолога Просвещения – в знаменитом “Философском словаре”¹.

Скажем о нём несколько слов

Первое издание словаря (состоявшее из 75 статей) появилось в 1764 году в глухо законспирированном виде: оно было не только анонимным, но даже место издания Вольтер указал на титульном листе неверно (Лондон, а не Женева, где словарь был на самом деле отпечатан). Впрочем, авторство Вольтера всё равно оказалось, как говорят французы, секретом Полишинеля; тем не менее, принятые меры предосторожности избавили нашего философа от официального преследования, тогда как его труд был приговорен к сожжению. Но ввиду того известного факта, что “рукописи не горят”, Вольтер продолжил работу над “Философским словарём”, непрерывно расширяя его до самой смерти, так что в полном собрании трудов Вольтера сей опус занял восемь томов из семнадцати!

Приведенные сейчас сведения о внешней истории “Философского словаря” я почерпнул из советского издания философских произведений Вольтера, которое появилось в 1988 году и было воспроизведено без существенных изменений в 1995 году. Замечу, что автор комментария (и он же переводчик) С.Я. Шейнман-Топштейн не говорит при этом ни слова об отношении Вольтера к евреям, демонстрируя тем самым замечательную способность своих соплеменников “не замечать” юдофобию там, где её не выгодно замечать, даже если она размером с хорошего слона (и с громкими криками гоняться за антиеврейскими “мухами” в случаях, когда это обещает идеологические, политические и прочие дивиденды).

Есть в советском (и демократическом) изданиях и несколько статей из злополучного словаря – но, естественно, только тех, где Вольтер, если и упоминает евреев, то держится “в рамках приличий”. Увы, нечто подобное удавалось Вольтеру крайне редко; в целом “Философский словарь”, даже в его первом кратком варианте, буквально лопается от юдофобских выпадов.

Начинаются они уже в статье “Авраам”. Сообщив, что потомки Авраама стали родоначальниками евреев и арабов (“племя Иакова” и “племя Исмаила”), Вольтер заявляет: “Хотя и верно, что обе эти расы произвели воров, но в качестве таковых арабское ворьё стоит удивительно выше, чем ворьё еврейское”. В каком смысле “выше”, Вольтер не уточняет; зато подробно развивает мысль о том, что евреи украли у других народов буквально все религиозное содержание Ветхого Завета. Имя “Авраам” он считает искажением индийского Брамы; имя “Израиль” – взятым у халдеев; имена ангелов прихвачены из Вавилона; идея “мессии” – у персов; сам “Иегова” – это только финикийский Адонай и т.д. Далее следует резюме, нарочито сформулированное в настоящем времени: “евреи поступают с историей и древними сказаниями так, как их старьевщики с поношенной одеждой; они выворачивают её наизнанку и продают как новую за максимально высокую цену”.

В Давиде, считает Вольтер, только отразился племенной характер евреев

Вот что должны сказать (по мнению Вольтера) евреи о самих себе, если они будут придерживаться исторической правды: “Следует признать, что мы чрезвычайно невежественны; что мы научились письму очень поздно; что наш народ был дикой и свирепой ордой (horde), которая бродила полвека по необитаемой пустыне; что эта орда, наконец, узурпировала маленькую страну с помощью самого отвратительного насилия и самой презренной жестокости, которую когда-либо знала история” (из статьи с многозначительным названием “Ад”). Поневоле начинаешь задумываться, какой “позор” (или “гадину”) Вольтер считал нужным “раздавить” в первую очередь ...

Но здесь необходимо короткое отступление. Одна из самых больших статей в словаре – статья “Христианство”. Обойти эту статью молчанием нельзя уже потому, что она целиком и полностью опровергает мнение (высказанное вышеупомянутым Т. Бестерманом), что неприязнь Вольтера к евреям определялась якобы не “расовыми причинами”, а ролью евреев в качестве “предшественников христианства”. Трудно придумать объяснение, более далёкое от правды! Во-первых, Вольтер всего снисходительнее к евреям именно на тех страницах, где речь идет о связи (действительной или мнимой) христианства с иудаизмом и различными еврейскими сектами (ессеи, терапевты и т.п.); здесь начисто отсутствуют резкие выпады, подобные приведенным выше.

Во-вторых, Вольтер подчёркивает, что уже “около 60 г. нашей эры христиане начали отделять себя от еврейской общины”, и “отделение христиан от евреев стало окончательным к концу первого века”. Попутно он отмечает и тот факт, что в указанный период евреи стали “жестокими гонителями христиан”; последние предавались анафеме в синагогах трижды в течение священного дня субботы.

Вообще, по мере чтения “Философского словаря” становится совершенно ясно, что Вольтер ненавидит всей душой именно евреев как таковых, презирает только их собственный вклад в историю и религию. Показательна в этом отношении статья “Обрезание”. Казалось бы, вот прекрасный повод поглумиться над иудеями! Ничего подобного; Вольтер пишет об этом жутком обряде вполне снисходительно (вспомним для сравнения рассуждения В.В. Розанова на ту же тему). Спрашивается, почему? Ответ очевиден. Вольтер подчеркивает нееврейское происхождение этой, по его выражению, “гигиенической меры”; да и говорит он в данной статье не столько об евреях, сколько об египтянах, финикийцах, арабах. И это – лишь один из примеров того, что юдофобия французского просветителя носила именно расистский характер, в отличие от “антисемитизма” того же Розанова.

С особенным смаком изображает Вольтер “моральные устои” ветхозаветных евреев – а вернее, полное отсутствие таковых

И дело не в том, что евреи уступали пороку – а в том, что они вообще не считали порок пороком; то, что отвратительно нам, “вообще не является чем-то постыдным для евреев”, замечает Вольтер, в очередной раз подставляя настоящее время в разговор о далеком прошлом. Отправной точкой для Вольтера становится та ловкость, с которой Авраам торговал телом своей жены; но особое негодование философа вызывает повеление, которое дает Иегова пророку Осии (в первой главе соответствующей книги): “Иди, возьми себе жену блудницу и детей блуда”.

А в третьей главе (после того, как Осия послушно выполнил требуемое) Иегова снова приказывает: “иди ещё и полюби женщину, любимую мужем, но прелюбодействующую, подобно тому, как любит Господь сынов Израилевых, а они обращаются к другим богам”. Вольтер понимает, конечно, религиозно-символический характер этих распоряжений; но в том-то и дело, что идеолог Просвещения находит “позорным” не только фактический разврат, о котором повествуется в Ветхом Завете, но и “символический смысл” этого разврата. И порою Вольтера можно понять ...

Так или иначе, корифей Просвещения возмущается евреями, издевается над ними, смешивает их с грязью – на протяжении всего “Философского словаря”. Объективность требует сказать, что нередко он посылает стрелы сарказма и в адрес христиан – но чаще всего именно за то, что для них “любой еврейский старьёвщик бесконечно выше Александра и Цезаря” (напомню, что “старьёвщик” в глазах Вольтера – каждый еврей или, по крайней мере, правоверный иудей). Историю еврейского народа Вольтер сводит к формуле “икс убил игрека” и саркастически замечает: “если эту историю написал Св. Дух, он избрал не самый возвышенный сюжет”.

Затрагивает Вольтер и коронную тему всех юдофобов – тему человеческих жертвоприношений

“Еврейский закон категорически требовал убийства людей, посвященных Богу”, говорит он со ссылкой на книгу Левит (27:29). При этом Вольтер считает, что нельзя говорить с той же определенностью о человеческих жертвоприношениях у других народов. Мнение неожиданное, но Вольтер обосновывает его тем, что только у евреев этот обычай был зафиксирован письменно в качестве закона. “О нации надо судить только по её письменным памятникам и по тому, что она сама говорит о себе” – заколачивает Вольтер ещё один (и достаточно крепкий) гвоздь в “еврейский вопрос”.

Вряд ли имеет смысл продолжать изложение взглядов Вольтера на еврейство. И так совершенно ясно, что знаменитый французский писатель и ведущий идеолог Просвещения, неутомимый борец за веротерпимость и против всяческих “суеверий” – был законченным юдофобом. Ясно и то, что именно юдофобия во многом (если не в главном) определяла его настороженное отношение к христианству; отношение, которое он выразил в словах из того же словаря (статья “Соломон”): “евреи внушают нам ужас, и в то же время мы хотим думать, что всё написанное ими носит печать божественности. Никогда не было столь вопиющей несуразности”.

Вольтер безнадёжно перепутал истину с тенью, и отвергая тень – отверг истину. Возможно, что именно смутное ощущение совершённой ошибки и подогревало в Вольтере то негодование, которое он так щедро изливал на евреев. Вообще, следует отметить, что обостренные чувства в отношении евреев идут обычно рука об руку со слепотой в отношении к христианству – это демонстрируют и юдофобы, и юдофилы, и те, кто отвергает христианство за его “еврейские корни”, и те, кто пропагандирует нелепое “иудео-христианство”. И те, и другие не понимают, что “иудейству положен предел”, что оно – уже не более, чем тень, хотя местами и очень густая, но в которую попадает лишь тот, кто уходит от света Истины.