Фатех Вергасов

По приезде из Ростова-на-Дону мы некоторое время жили во Львове. Сначала на улице Галицкая. Там мать снимала комнату. Потом мы жили на улице Пекарской, которая соединяла центр города со знаменитым Лычаковским кладбищем. 

Кладбище славилось изумительной красоты надгробиями и красивейшими склепами. Всё это утопало в старинном парке, на задах которого, на бугре находился холм Славы с вечным огнём, где были захоронены участники последней войны. По этой улице каждый день возили открытые гробы с покойниками, шла процессия, несли венки и громко играл духовой оркестр.

И так несколько раз ко дню. Было красиво и торжественно. Я однажды был увлечен такой процессией и с ней дошёл до самого места захоронения. А потом я потерялся. И еле нашёлся.

Я был устроен в круглосуточный детский сад, который находился в конце улицы Зеленой, Недалеко от Лычаковского кладбища. Там недалеко ещё был цыганский табор, вернее большое подворье, где жили одни цыгане. У них почти всегда было весело и играла музыка.

По идее, детей на воскресенье забирали домой. Но получалось - и не всех, и не всегда. Тогда таких невостребованных глубоко обиженных и горько плачущих разбирали на воскресенье другие мамы, а то и просто наши воспитательницы.

Потом мы поехали жить к маминому мужу Алёночкину Василию Петровичу в Янов, т.е. Иваново-Франково, где я и пошел в первый класс местной украинской школы. Только закончил второй класс, как мать снова удачно вышла замуж. Теперь уже за Лозенко Николая Игнатьевича.

И мы снова поехали жить во Львов. Меня отдали в третий класс школы № 17, что находилась на улице Черняховского. Так она тогда называлась. Эта улица связывала тогдашнюю улицу Энгельса со Сталинградской-Волгоградской. Школа стояла на углу с улицей Сталинградской-Волгоградской.

После четвёртого класса, состав класса перетряхнули довольно основательно и собрали в класс, с которым я проучился вплоть до окончания восьмилетки. Нашим классным руководителем был красавец-брюнет учитель английского языка Григорий Дмитриевич Мурашко.

Учитель украинского языка и литературы был мастером своего дела, но это перечеркивалось его апломбом, высокомерием, презрительно-брезгливым отношением к ученикам, а также фальшивой галантерейностью и липучей внимательностью к девочкам. Потом я таких скользких типов немало встречал и почему-то всегда в переферийных городах бывшего СССР.

В моём классе учился Славик Гребенников - сын командующего Прикарпатским военным округом. В фильме "Над Тиссой" о выведен как генерал Громада. Они жили в особняке недалеко от школы. Я у него бывал иногда дома. Там было хорошо и приветливо. По двору гуляли живые косули. Папу Славика я так никогда и не увидел даже краешком глаза. Его вечно не было дома. Наша дружба очень быстро закончилась. Уж не помню как. Мне быстро стало скучно. Потом папу его перевели в Киев. Он, как у таких людей и положено, жил на Печерске. Я слышал стороной, что Славик стал военным. Мы так никогда и не встретились.

В последние годы перед окончанием вольмилетки я задружил с Серёгой Коровиным, который жил напротив моего дома на Конотопской, если смотреть сквозь имение Шептицкого, через которое - понятное дело, - прямо было не пройти. А потому мы обходили его по Пушкинской... Пару лет тому стороной узнал, что Серёжа Коровин умер, не дожив и до 60-ти, от злоупотребления русскими душевными напитками... Земля ему пухом!

Львовское житьё-бытьё

У Лозенко от белокровия умерла жена Эмма Барабаш, которая оставила ему сына Гену, моего одногодку. Сначала, в течение более года,  мы втроем (без Гены, который жил у бабушки) снимали первый этаж внушительного особняка на улице Энгельса, дом 94. Замечателен этот двухэтажный особняк был тем, что был он построен по проекту знаменитого архитектора Корбюзье.

И имел просторный подземный гараж, мраморные камины отделанные бронзовым литьём, наборные орнаментальные паркетные полы, прекрасную столярку, огромные окна, много встроенной мебели, водяное отопление, два лифта, возле него росла диковинная магнолия, которая цвела белыми нездешней красоты цветами. Все строительные работы были сделаны просто безукоризненно.

Потом меня на пару лет сдали в лесную школу-интернат, которая находилась в пригородном городке Брюховичи. Там в то время Лозенко со товарищи открыл несколько цехов для изготовления товаров народного потребления типа резиновой обуви: сапоги, боты, галоши, тканые жаккардовые ковры и коврики, тесьма, бахрома и т.п. текстильный материал для изготовления застёжек типа молния и отделки швейных изделий.

А потом Лозенко привел нас в  двух комнатную квартиру на соседней улице Конотопская, где он раньше жил со своей покойной женой и где в дной из комнат проживали её родители: вечно поддатый железнодорожник дед Барабаш и интеллигентная бабушка Серафима Александровна.

Ее родители принадлежали к среднему классу прибалтийских немцев и дали ей приличное образование. Она закончила гимназию и реальное училище. Знала несколько иностранных языков, в том числе греческий и латынь, физику, химию и математику. Поразительно, но она решала все школьные задачки не только для своего туповатого внука, но еще и для его детей и их детей, т.е. своих правнуков. Умерла она во Львове в возрасте далеко за 90 лет и совсем здоровой. Она просто отказалась есть в знак протеста против бытового поведения своего внука Гены, которого вынянчила на своих руках и выучила в железнодорожной школе. А умерла... от голодного истощения.

Атмосфера в при таком соседстве, сами понимаете, сразу стала хуже чем на Ближнем Востоке. А что Лозенко было ему делать? 

Дома мы с Геной старались быть как можно меньше. 

Легенда карты: 1 - Особняк на улице Энгельса, теперь Коновальця; 2 - квартира на улице Конотопская; 3 - моя школа № 17; 4 -теннисный стдион "Спартак"; 5 - летом бассейн, а зимой каток; 6 - озера на месте гипсовых и песчаных карьеров.

Я сначала учился в школе №17 на улице Черняховского. Мой сводный брат Гена продолжал учёбу в железнодорожной школе №2. В этой школе я закончил 8 классов. Многие из моих соучеников, можно сказать, основная масса, после восьмилетки пошли работать. 

А те, кто был способен хотел и родители которых могли себе это позволить, пошли в созданные тогда школы так называемой "высшей ступени", где были только старшие классы с девятого по одиннадцатый.

Но как бы то ни было, мы стали жить на улице Артиллерийской, сейчас зачем-то переименованной

Не задолго до окончания восьмилетки (примерно за год) мои родители удачно разменяли свою комнату на две комнаты, хотя и в коммунальной квартире. Пришлось изрядно доплатить семье пожилых Шехтеров, которые дожидались разрешения уехать в Израиль.

Такое дело тянулось годами. Но когда вопрос был уже почти решен, почти все отъезжающие меняли свои квартиры. И явно невыгодно. Но власти либо этого не замечали, либо не придавали этому значения. Мол, все равно отберём всё на границе, что довольно часто и происходило.

Видимо, на Украине наличие артиллерии не предполагается. Наш двухэтажный дом имел две отдельные изолированные квартиры на первом этаже. На втором этаже в результате перепланировки с лестничной площадки была дверь в изолированную комнату без удобств.

Там жила еврейская чета, тоже обменявшаяся в невыгодное жильё. Вторая дверь вела в общий коридор, а оттуда в две квартиры - нашу и многодетную семью поляков.

Подо всем домом был подвал, где жители хратили дрова, уголь, домашнюю рухляд...Под лестницей оказалось бесхозное место. Я его очистил от мусора, провёл туда свет, устроил пол, установил стол-верстак и приладил дверь. Там у меня образовалась мастерская, где я мастерил свои первые ламповые радиоприёмники и усилители.

Всё это лепилось паялось и клепалось вручную и листовой жести и других случайных материалов, которые мы постоянно разыскивали на всяких заводских свалках. 

Среди мастеровитых пацанов постоянно шёл обмен всем этим добром. Очень в редких случаях удавалось что-нибудь нужное купить на барахолках, а чаще нас просто одаривали взрослые мастера. Они же подсказывали как что сделать и давали срисовать принципиальные схемы радиоустройств. 

Самая главная помощь от таких взрослых товарищей состояла в том, что они помогали отладить и настроить. У них были свои собственные приборы, о чём мы тогда даже и мечтать не могли. Я было начал ходить в разные технические кружки. Но там было слишком мало свободы.

При доме был сад с несколькими фруктовыми деревьями, один забор примыкал к грузовому автопарку. Я туда ходил мыть машины. Не за оплату. А за то, что шофера разрешали мне самому заводить машину и самому съезжать с моечной эстакады. Кроме того в автомастерских можно было всегда выпросить всякую мелочевку, необходимую для моей мастерской.

Дома через дорогу граничили с Львовским заводом автопогрузчиков. Там же были и общежития для рабочих. У них тоже можно было разжиться всяким ценным хламом. Район был вполне пролетарским. В 9-й класс новой школы № 33, школы высшей ступени, как тогда говорили, мне приходилось ездить довольно далеко.

В эту школу собрали учеников со всего города. Большинство после восьмилетки ушли зарабатывать двухлетний трудовой стаж и учились в вечерних школах... Наша школа№ 33 первоначально размещалась ближе к Высокому замку, возле пожарной станции, а через год наша директриса Остроумова пробила новое просторное здание по улице Тараса Шевченко, 34, в котором до 1939 в нём размещалось учреждение для еврейских детей-сирот, в 1950-х здесь был специальный детский дом № 2

Но вскоре школе выдали новое помещение в самом начале улицы Шевченко. Это уже несколько трамвайных остановок только. Часто я трамваем и не пользовался. Ходил пешком. Я тогда очень любил пешие прогулки.

Наш выпуск был последним. После этого одиннадцатилетки снова сделали десятилетками...

Понятное дело, что таких школ в городе было всего несколько. И там было сконцентрировано очень много старшеклассников. В год моего выпуска, в 1964 году, нас выскочило в самостоятельную жизнь 299 человек! Без одного триста!

Мне повезло. Наша школа № 33 находилась в нескольких трамвайных остановках от нашей новой квартиры по улице Артеллерийская [Юнакiва,   (Артилерійська)]

И опять недалеко от кладбища. Теперь от Яновского.

С улицы Конотопской мы наконец-то вырвались в довольно приличную почти отдельную, а главное двух! комнатную квартиру.

Нам её за известную доплату уступила семья Шехтер, которая тогда в тайне готовилась иммигрировать. Тогда многие уезжали из тех, кто до войны был гражданами Польши.

Не успел я закончить девятый класс, как моя мать купила недостроенную коробку дома в Боярке Киевской области. И мы очень быстро переехали. Это было похоже на бегство. У Лозенко начались неприятности. А потом его и вовсе арестовали и посадили. Дали 13 лет за предпринимательскую деятельность. Отсидел он полсрока.

Как потом оказалось, ему предстояло сесть ещё раз за тоже самое. На свободе он погулял совсем немного. В апреле 1970 года, его вновь арестовали в Киеве, но судили в Баку, где он и отбывал наказание в местном лагере возле строящегося завода бытовых кондиционеров. В общей сложности Лозенко провёл в тюрьмах и лагерях почти 18 лучших лет своей жизни. Его пример - другим наука....

Свой первый паспорт я у же получал в Боярке. Там же я пошел работаь рабочим пилорамы, которая находиласть на месте теперешнего больничного комплекса по улице 40 лет Октября, в роддноме которого родились Юра и Катя. Учится кое как я продолжил в вечерней школе. Занятия часто пропускал.

Потом устроился работаь в Киев на завод порционных автоматов. И опять грузчиком. Платили больше. На учёбу почти не оставалось времени. Обратно во Львов меня чуть ли не насильно привезла тётушка Ровза. И вернула меня обратно в школьное детство. 14 февраля я приступил к занятиям в своей школе № 33.

А пока во Львове шла относительно размеренная и безмятежная жизнь

Школа, уроки, занятия с репетиторами по английскому языку, математике и физике, производственная практика и овладевание рабочей специальностью. Сначала мы проходили эту практику на стеклозаводе, потом на заводе сельхозмашин, а потом на предприятии физприбор.

Я не знаю никого из наших, кто бы в дальнейшем пошёл по этим специальностям. У меня вот в подвале была собственная мастерская, где я постоянно что-нибудь мастерил. То радиоприёмники, то усилитель звука, а то и переделка телевизора КВН. Мне всё это пригодилось в жизни. И не раз.

То было время хрущёвской оттепели, что нам было тогда неведомо. Мы просто радовались жизни. И увлекались всем тем, чем обычно увлекается молодёжь: музыка, танцы, шмотки, мальчики, девочки, спорт, отдых, карты, вечеринки, драки, учеба.  Учёба всё больше и дальше сдвигалась на конец всех интересов.  И требовались определённые и немалые усилия воли, чтобы уделять учёбе должное внимание. Не всем это удавалось и удалось.

Во Львове я получил аттестат зрелости и вечером после выпускного бала уехал в Киев. Вернее в Боярку. И стал готовится к поступлению в Киевский государственный университет имени Шевченко. 

Потом я не один раз бывал во Львове, но всё как-то проездом, проскоком и наскоком. Запомнилась, как оказалось, последняя встреча с дядей Хасьяном Бегловым. В 1976 году по пути в Польшу наша туристическая группа провела вечер во Львове. Я обзвонил одноклассников и знакомых.

Нашлись далеко не все. Многие к тому времени уехали с родителями в Израиль и Америку. Встреча с друзьями получилась странная. Пришли какие-то взрослые люди, отдалённо похожие на моих школьных друзей и подруг. С какими-то женами, мужьями и даже детьми...Получилось как всегда. Образы старых друзей из памяти стерлись почти насовсем, а новые лики совсем не запомнились.

Одно разочарование....

www.pseudology.org