Фатех Вергасов

Островский Николай Алексеевич (1904-36), русский писатель. Участник Гражданской войны; был тяжело ранен.

Слепой, прикованный к постели, Островский создал роман «Как закалялась сталь» (1932-34; некоторые главы не были пропущены цензурой) о становлении советской власти и героической жизни комсомольца Павла Корчагина (образ, в значительной мере определивший тип положительного героя литературы социалистического реализма).

Роман «Рожденные бурей» (1936, не окончен) о Гражданской войне в Западной Украине.

Пропаганда внушала, что именно в этом городе литературный Павка Коргачин "закалял сталь".  А местные жители никакого такого комсомольского подвига мстительно не припоминают.

В годы гражданской войны, рассказывали старожилы, в местном лесу действительно заготавливались дрова на отопление. В массовом порядке, так сказать. Для вывоза дров было проложено десятки километров узкоколейки до железнодорожной станции Боярка. Может какую из них и проложили комсомольцы, кто его знает.

Уцелевший фрагмент одной из множества узкоколеек отчистили слегка от грязи и водрузили на слепленную на скорую руку насыпь. И объявили за корчагинскую. Так делалась история. Непосредственно.

Боярка издавна была местом отдыха для киевлян. Здесь был могучий сосновый бор с прудами. В лесу, на полянах росло много ландыша, было много грибов и ягод, особенно, земляники, черники и ежевики. В прудах и речках было много рыбы и раков.

В Боярку с незапамятных времен свозили туберкулезников и вообще разных доходяг подышать целебным воздухом. Там до сих пор полно санаториев противотуберкулезного профиля разных ведомств.

Местные краеведы особенно гордятся тем, что в Боярке отдыхало много известных людей, был свой театр. Здесь бывал известный в те времена поэт Семен Яковлевич Надсон (1862-1887). 

В память о нем на большой ландышевой поляне я в составе "бригады" местных очень пожилых краеведов установил памятный камень. Совсем неподалеку от комсомольского памятника-узкоколейки. 

Старикам этим почему-то это казалось очень важным. Хотя никто из них не был евреем. Меня привлекли как молодую рабочую силу.

Отдыхал здесь и Александр Иванович Куприн. Заносило сюда и Илью Эренбурга. 

А будущий писатель Аркадий Гайдар в боях возле Боярки потерял своего лучшего друга.

Местные боярские краеведы могут часами рассказывать вам разные истории из жизни знаменитых людей, годами проводивших в Боярке лето.

Например, о Шолом Алейхеме

Шолом Алейхем (наст. имя и фам. Шолом Нохумович Рабинович) (1859-1916), еврейский писатель. Жил в России, с 1914 в США. Писал на идише, иврите, русском языках.

В прозе жизнь евреев в России, капитализация еврейской среды (роман «Сендер Бланк и его семейка», 1887), галерея ярких национальных типов: предприниматель, жертва прожектерства и жажды обогащения (цикл новелл «Менахем Мендл», 1892), честный труженик, беззаботный философ из народа (цикл новелл «Тевье-молочник», 1894-1914); трагические судьбы народных талантов (романы «Иоселе-Соловей», 1889, «Блуждающие звезды», 1909-11), бедняки, эмигрирующие в Америку (повесть «Мальчик Мотл», 1907-16).

Роман «Потоп» (1906) о революционных событиях 1905, роман «Кровавая шутка» (1913) отклик на дело Бейлиса. В творчестве сплав юмора и лиризма, точная психологическая и бытовая деталь, ярко выраженная демократическая позиция. 

А его персонажей из Тевье-молочника люди легко опознавали, так как писаны эти образы были с местных жителей. 

Например, прототип самого Тевье-молочника проживал в соседнем селе Заборье и в Боярку поставлял молоко.

По общему мнению старожилов, самым замечательным местом Боярки был местный летний театр, который располагалася на современной улице Карла Маркса. Его уж давно нет. Пошел на дрова.

В настоящее время Боярка разрослась и включила в себя не только старую Боярку-Будаевку, но и новую Тарасовку, и струю Тарасовку (Индию). 

В Боярке, на бывших землях санатория Барвинок давно построен завод  счетных машин. Там же построен новый узел связи и горисполком. 

А когда-то на месте тепершнего больничного комплекса располагалась пилорама киевского облстройтреста, где официально началась моя трудовая биография. Я работал грузчиком этой пилорамы. Уставал страшно. Спать ложился сразу после прихода с работы, т.е. в пол пятого. И спал до утра.

Здоров же я был спать!

А нефициально, так сказать, я начал немного раньше

Наш знакомый столяр дядя Витя взял меня помошником в свою столярную мастерскую, где я научился делать рамки, лестницы и парковые скамейки.

Самую для меня дорогую и тяжелую работу, - рамку из груши - я сделал для портрета Линкольна,  который вырезал из фантастически красивого журнала "Америка". Этот портрет в моей рамке из груши до сих пор висит в доме у моей матери в Боярке. 

Смешно, но все соседи до сих пор убеждены, что на портрете изображен мой дедушка.   :-) 

Я когда-то так отшучивался, отвечая на их въедливые вопросы. Время не давало расслаблятся. Лозенко уже посадили во Львове. 

Нам еще только этого не хватало, испуганно шептала мать.

Начало боярской житухи

Как водится, пацаны разных районов Боярки враждовали и друг с другом, и с городскими, и с отдыхающими. Стычки случались постоянно. Доходило и до поножовщины.  Дом наш был недостроен, готова была одна только коробка дома. Не было даже крыши. А впереди зима. Из-за неготовности дома Горисполком не выдавал нам Домовой книги и поэтому нас было некуда прописывать. Без прописки не брали на работу. 

Вещи и скарб разный Лозенко ухитрился перед самим арестом отправить со Львова медленной скоростью. Так что нечего было даже продать. Мы буквально голодали. Контейнеры с вещами пришли в конце лета. К зиме мой сводный брат Гена вернулся во Львов к своей бабушке Барабаш Серафиме Александровне. Я пошел работать. Начало зимы мы с матерью провели в теперешней ванной у печи-буржуйки. А после Нового Года, когда водяное отопления у нас окончательно сломалось, наши соседи Изя и Лена Долинские отдали нам свою недостроенную комнату. Там было тепло, но не было полов. Койки наши стояли просто на земле.

Пилораму мою к осени закрыли. Я устроился на киевский завод порционных весовых аппаратов, грузчиком в сборочный цех. Цеха были разбросаны по территории завода. Вот мы отовсюду все и свозили на сборку. Уставал я страшно. Но самое главное у меня не было теплой одежды и зимней шапки, заматывал голову шарфом и так добегал до электрички. По дороге на работу и с работы мерз отчаянно. До сих пор помню.

Завод наш был обычным заведением подобного пролетарского типа. Пьянство, воровство, крики начальников, простои, авралы, бестолковщина, халтура, низкое качество работ. В раздевалках, туалетах. столовой грязища, мусор. Везде разбросаны остатки газет, обтирочного материала. Культурка. Школу я начал пропускать.

В таком состоянии меня и нашла моя родная тетя Ровза. Она вдруг, я думаю, увидела во мне себя саму, бедную девочку, вывезенную на работиу в Германию. Расплакалась. Сказала, чтобы завтра же я уволился и был у нее. Она забирает меня с собой во Львов. Она так страстно все это говорила, что я не посмел отказаться. И 10 февраля 1963 года мы уехали во Львов. Мать совсем не возражала. Надо было выживать.

Боярская "прописка"

В то замечательное время вечером по Боярке страшно было ходить по темным улицам. Народ гуртовался и так небольшими группами с вокзала расходился по домам. Немного находилось любителей ходить на вечерние сеансы в кинотеатр и на танцы.  Я тоже без большого удовольствия ходил на занятия в местную вечернюю школу. Я был чужак и ко мне часто приставали, провоцируя на драки. Старались зацепить обидеть.

Мне "прописаться" помог случай. Дело было так. Большая часть санатория Барвинок и его яблоневый сад были обречены. Эти земли были уже отданы под строительство завода и городской больницы. Сразу же после принятия такого решения земли эти стали запустевать. Сад был обречен. Забор во многих местах повалился. Местные жители почти открыто тащили все, что казалось им ценным. Нередко можно было встретить старушку, которая несла пару кирпичей. Боярка строилась, а материала строительного почти никакого не было. А тот, что был, часто был просто не по карману. Так вот в этот гибнущий яблоневый сад забрела лошадь.

Там среди деревьев росла рожь (жито). Бедное животное на радостях от такого изобилия набило брюхо этой рожью. Живот лошади немедленно вздулся, и она повалилась на бок. Ее поднимали, но она не вставала. Чего только не предпринимали, чтобы поднять её. Лошадь только слегка открывала один глаз. И вот приехал цыганский барон, глава цыганского социума, (а лошадь принадлежала цыганам). Ругался он страшно и раздавал оплеухи налево и направо. Кричал на сбежавшихся соплеменников. Те гуртом все вместе пытались поднять лошадь, но бесполезно.

Для лучшего понимания ситуации надо бы сказать, что весь местный извоз держали цыгане. На владение лошадьми был Советской Властью строгий запретительный порядок заведен. Поэтому эти лошади числились в местном исполкоме как коровы. Народная мудрость, понимаешь ли? 

Умирала на глазах рабочая скотина, кормилица. Бедняга уже закатывала глаза, от гривы до хвоста ее прибивали предсмертные судороги, она хрипела, а когда изо рта пошла пена, барон плюнул и уехал. За ним остальные. Я наблюдал за этим из окна своего недостроенного дома. Подходить к местным, да еще цыганам, я не решался. 

Увидев, что все покинули бедную скотину, я решился попробовать спасти лошадь

Дело это я знал, так как работал конюхом в детстве, когда отдыхал в Германовке. Сначала меня определили стажёром ездового, т.е. попросту извозчика "водителя кобылы" или кучера.  А уж совсем в конце лета доверили быть ездовым самому. Так я стал водовозом. Я возил воду для поливки зернового тока. Зарабатывал трудодни... Я вполне уже мог бы водить и любую другую запряжку. С пушкой, например. Хватило бы силёнок!

Как в подобных случаях поступать я уже знал. Поэтому я изготовил большой квач (палка с тряпичным тампоном на конце).  Из куска веревки связал кольцо, которое продел в лошадиный рот. Получилась узда. Смочил квач скипидаром и помазал этим полезным составом у лошади под хвостом. Эффект получился почти мгновенный.  Я еле успел вскочить на нее, так стремительно поднялась она  на ноги. Попустил узду, чтобы дать лошади выбрать направление. Мы вихрем понеслись в сторону леса. По дороге из бедняги с громкими звуками начало выпрыгивать жито. Люди шарахались от нас как от мотоцикла.

В считанные минуты мы оказались в воде лесного пруда и сходу влетели в воду. Загорающие даже не успели испугаться. А лошадь никого не задела. Немного поплавали. И когда мы выбрались на берег, я увидел как, - вы не поверите! - лошадь улыбалась от счастья. Она так благодарно смотрела на меня!

Мы еще поплавали. Потом обсохли слегка. Спустя час лошадь сама привезла меня к своему двору. Я был встречен громкими радостными криками. На шум вышел сам барон цыганский, т.е. глава цыганского рода, племени... Меня пригласили в дом. Накормили и с удовольствием слушали рассказ о применённой методике. С тех пор меня в Боярке никто не только не обижал, но и зауважали. Но вскоре тётушка увезла меня во Львов.

Так пришло понимание, что часто для успешного лечения совсем не нужны сложные медицинские методики и дорогостоящие лекарства. Не пренебрегайте скипидаром! Действует! И даже лучше, чем цыганские тумаки с пинками. А еще полезнее - сочетать эти методы!  А как это работает! Особенно, под соусом об истинной Демократии!

Двадцать пять лет спустя мне случилось побывать в Боярке снова. По делам нужно было заглянуть к незнакомым мне людям. У меня имелся их адрес и фамилия. Фамилия их звучала вполне по-русски. Но когда открыла хозяйка, я увидел, что здесь живут цыгане. Вошёл. Комната немедленно стала заполняться многочисленной челядью и семейством. Глава семьи стал осторожно распрашивать. Кто таков?, откуда?, кто дал адрес? и т.п. Все настороженно слушали мои ответы. Я стоял посередине комнаты, окружённый незнакомыми людьми....Разговор явно не клеился...

Но стоило мне упомянуть историю с лошадью, как лица просветлели, все затараторили, а дети стали подходить ко мне и радостно трогать. На удивление, цыганская семья помнила эту историю, хотя они в ней прямо не участвовали. Так я обнаружил, что вошёл в циганскую легенду :-)

www.pseudology.org