Издательство "Вече", 2000 Пол Джонсон Популярная история евреев Часть 5. Эмансипация Размышляя о колонизации, Евреи обращали свой мысленный взор к Британии. Она была великой колониальной державой XIX века, которая упорно двигалась к тому, чтобы подмять четвертую часть земной суши. Более того, Британии был очень близок еврейский идеализм, особенно в его сионистском варианте. Как Мы видели, её великий министр иностранных дел, лорд Пальмерстон, активно поддерживал умеренное заселение Палестины.   Её великий премьер министр, Бенджамин Дизраэли, заглядывал ещё дальше. Его роман "Алрой" описывает жгучее желание героя восстановить Иерусалим для Евреев. Эта тема вновь возникает в ещё более проеврейском романе "Танкред". Конечно, от Дизраэли можно отмахнуться как от романтического Сефарда с богатым воображением, который на самом деле преследовал вполне прагматичные цели британской Политики. Но Дизраэли был вполне способен реализовать свои туманные видения. Скажем, превратил же он в Индии коммерческую компанию в сияющую империю. Правда, обычно он не афишировал свои сионистские схемы в их практическом варианте, но они были всегда с ним.   В 1851 году он прогуливался по парку лорда Каррингтона в Хай Уайкомбе со своим коллегой лордом Стэнли. Стэнли отмечает в своем дневнике: "День был холодный; однако, обычно очень чувствительный к погоде, он как будто забыл о термометре, когда энергично и открыто объяснял подробности своего плана, стоя рядом с посадками и Время от Времени вновь подчеркивая существо своих взглядов. [Палестина], по его словам, обладает комплексом природных возможностей, и все, что ей нужно, это   Труд и защита того, кто трудится; земли нужно будет выкупить у Турции; деньги найдутся; помогут Ротшильды и ведущие еврейские капиталисты; Турецкая империя разваливается; турецкое правительство за деньги сделает что угодно; все, что требуется, это организовать колонии с правом собственности на землю и гарантировать от враждебного отношения.   Национальный вопрос может подождать, пока не будут решены перечисленные выше проблемы. Он добавил, что эти Идеи с энтузиазмом рассматриваются [еврейской] нацией. Тот, кто претворит их в жизнь, будет новым Мессией, истинным Спасителем своего народа". Стэнли добавляет: "Хотя впоследствии я много раз видел его в состоянии раздражения или радостного возбуждения, этот случай был единственным, когда мне довелось наблюдать его во Власти более сильных эмоций". Не исключено, что Дизраэли возвращался к этой Идее на смертном одре. Рассказывали, что он умер, бормоча что-то на Иврите. В проеврейских и просионистских симпатиях Дизраэли не просто отражал свое национальное происхождение – он олицетворял филосемитскую трагедию англичан. В частности, английские писатели, воспитанные на Библии короля Иакова, глубоко интересовались еврейским прошлым, зачастую сопереживая их нынешним проблемам. Примером этого являются "Еврейские мелодии" Байрона. Было, разумеется, и постоянное искушение представить Евреев в художественной Литературе в виде неприятных или антиобщественных типажей.   Этому соблазну поддался, например, Чарльз Диккенс в "Оливере Твисте", который издавался выпусками в 1837–1838 годы, где на злого Фагина безоговорочно навешивается ярлык "Еврей", хотя его сугубо еврейские качества совсем не очевидны. Среди лондонских Евреев преступность была широко распространена, особенно в среде бедных Ашкеназы. Евреи были среди первых, отправленных в Австралию, и к 1852 году, когда эта практика прекратилась, оказалось, что их туда уехало не менее тысячи. Среди них был, в частности, Исаак ("Айки") Соломонс, известный под кличкой "Князь Заборный". Предполагают, что у Диккенса образ Фагина списан именно с него.   Но, кстати, Диккенс всегда горячо протестовал против обвинений в Антисемитизме "Оливера Твиста". Как будто специально, чтобы возразить им, в своей книге "Наш общий друг" (выпуски выходили в 1864–1865 годы) он рисует образ одного из своих наичистейших персонажей – мистера Райя, "деликатного Еврея, в чьей нации чувство благодарности глубоко укоренилось".Иногда неясно, действительно ли вымышленный персонаж задуман как воплощение Еврея. В викторианские времена Евреи часто изображались с грязными рыжими волосами, и некоторые из наиболее отталкивающих действующих лиц действительно так и выглядят. Таков, например, Юрайя Хип в "Дэвиде Копперфильде" или преподобный Обадийя Слоуп в "Башнях Барчестера" Энтони Троллопа. Троллопа иногда критиковали за то, что он изображал "плохих" Евреев. Он действительно не Любил Дизраэли (который выведен в его политических романах как мистер Добни).   Но ведь так же поступали и многие другие, включая Диккенса и Теккерея, причём необязательно по причинам расистского свойства; Дизраэли отвечал им взаимностью, изобразив и Диккенса и Теккерея карикатурным образом в своем последнем романе "Эндимион" (1881). Троллоп написал огромное количество романов, где изобразил невероятное множество иностранцев (и немудрено – он путешествовал больше всех романистов XIX века), но при внимательном чтении нельзя обнаружить у него какой-то систематической предубежденности против Евреев. Мадам Макс Геслер, которая фигурирует в ряде его политических романов, дама в высшей степени достойная уважения. Антон Трендельзон в "Нине Балатаке" (1865) – другой симпатичный Еврей у Троллопа. Даже карикатурный образ финансиста жулика Огюста Мельмота не может быть назван еврейским. Особенность манеры Троллопа в том, что его прототипы не совсем очевидны. Но в данном случае прототип абсолютно ясен.   Это Альберт Грант, урожденный Абрахам Готхаймер, сын уличного-торговца. Родившись в 1831 году в Дублине, он стал впоследствии депутатом парламента от Киддерминстера, участвовал в реконструкции Лисестерсквер, был генеральным управляющим лондонских Банков Креди Фонсье и Креди Мобилье, создавал мошеннические компании и умер банкротом в 1899 году. История Мельмота имеет, однако, существенное значение, поскольку совпадает с неким водоразделом в отношении к Евреям. До 1870-х годов образованные Люди в Британии тяготели к филосемитизму. Но в течение этого десятилетия, которое характеризовалось общим экономическим спадом и многочисленными финансовыми банкротствами, тенденция несколько изменилась. Начиная с середины 70-х годов в Сознании многих Людей Евреи стали ассоциироваться с крупными финансовыми аферами в Сити. Аналогичную тенденцию можно было наблюдать и на европейском континенте, особенно во Франции, Германии и Австрии, но там это можно было считать просто усилением существовавших антисемитских настроений.   Для Британии же это было новым явлением, огорчавшим тех, кто симпатизировал Евреям, и побуждавшим некоторых из них рассуждать о путях решения еврейского вопроса, как они его видели. Одним из таких Людей был археолог сэр Чарльз Уоррен, который одним из первых раскапывал стену Иерусалимского Храма. В 1875 году, том самом, когда появился Мельмот, Уоррен опубликовал книгу "Земля Обетованная, или Гарантия Турции". К этому Времени, в значительной степени благодаря британской поддержке, число Евреев в Святой Земле медленно росло, достигнув в 1840-е годы 10 тысячной отметки. И Уоррен предложил, вполне в Духе Дизраэли, создать британскую компанию с целью колонизации Палестины (взяв на себя взамен часть турецкого национального долга), "открыто заявляя о своем намерении постепенно заселить её чистыми и простыми Евреями, которые постепенно заняли бы страну и стали ею управлять".   По мнению Уоррена, крупномасштабная финансовая и систематическая научная поддержка позволили бы впоследствии этой стране кормить 15 миллионов Человек. Весной того же года к голосу Уоррена присоединился ещё один, причём гораздо более влиятельный, когда в журнале "Блэквудз" стал печататься с продолжениями роман Джордж Элиот "Дэниэл Деронда". Эту книгу в наше Время почти не читают, да и тогда её считали неудачей с художественной точки зрения. Однако с позиции практического результата она была, пожалуй, наиболее влиятельным романом XIX столетия. Это был ещё один важный фрагмент сионистской разрезной головоломки, уложенный на место. Джордж Элиот страстно интересовалась Евреями с тех пор, как в возрасте 17 лет прочитала Иосифа Флавия. Она проштудировала большое количество библейских комментариев и критических материалов. Ей принадлежат переводы "Жизни Иисуса" Штрауса и Спинозы. Антисемитские шутки вызывали у неё возмущение. Она не могла решить, чего больше во Враждебности христиан по отношению к Евреям: "нечестивости или глупости?"   В 1866 году она встретилась с образованным Евреем, Эммануэлем Дойчем, библиотекарем Британского музея, который только что напечатал знаменитую статью в "Куотерли Ревью", представляя Талмуд читателям христианам с целью навести мост между двумя Религиями. Он давал ей уроки Иврита. В 1869 году он посетил Палестину и стал пламенным Сионистом. "Восток! – писал он из Иерусалима, – все мои дикие желания наконец исполнились!" Дойч умер от рака. Во Время его болезни Джордж Элиот часто посещала его и была захвачена его энтузиазмом. В начале 1870-х годов она начала интенсивно штудировать Литературу и посещать Синагоги с тем, чтобы написать еврейский роман. Она писала, что чувствовала "нестерпимое желание относиться к Евреям с такой симпатией и пониманием, какие только могут позволить мое существо и Познания… Мы, Люди Запада, взращенные в христианских Традициях, находимся в особенном Долгу перед Евреями и, независимо от того, осознаём это или нет, связаны с ними неким товариществом, основанным на религиозных или моральных чувствах".   Работа по написанию и изданию этой книги, завершенная в 1876 году, была для неё колоссальным эмоциональным испытанием. Она заканчивала книгу "со слезами на глазах". Носитель Морали книги, идеолог Сионизма Мордекан, умирающий богослов, списан с Дойча: этот "Человек, погруженный в бедность и окруженный невежеством, ослабленный болезнью, на Сознание которого падает тень приближающейся Смерти, интенсивно живет в невидимом прошлом и будущем". В уста Дойча Мордекая Джордж Элиот вкладывает выражение сионистских надежд: "То, что обретет Израиль, станет приобретением для мира. Ибо там, на Востоке, возникнет сообщество, в Душе которого будет сокрыта Культура и симпатии великих народов; это будет земля, где не будет места для Вражды, нейтральная страна на Востоке, подобная Бельгии на Западе". Этот знаменитый отрывок приобрел в дальнейшем оттенок трагической иронии для поколения 1914 года и в ещё большей степени – для нашего. Но в то Время он выражал надежды, широко распространенные в среде проеврейской Интеллигенции, на то, что возрождение Сиона умиротворит и сделает цивилизованным этот варварский регион. Эти надежды требовали также мессианской фигуры, как в "Танкреде". Такой фигурой в романе становится её  герой Дэниэль Деронда, на которого падает выбор Мордекая. В конце книги Дэниэл женится на Мире и готовится к отъезду на Восток, чтобы "восстановить политическое существование моего народа, воссоздать его как нацию, дать ему национальный центр, какой имеют англичане, хотя и разбросаны тоже по всему земному шару".Книга Джордж Элиот пользовалась огромным успехом в мире.   Интеллектуалы уважали её больше всех романистов XIX века, будь то на Континенте, в Северной Америке или в Британии. Для них всех, и в особенности для сотен тысяч ассимилированных Евреев, эта История впервые рисовала возможность возвращения к Сиону. Среди тех немногих, кто не читал книгу, был Дизраэли. Когда его спросили, не читал ли он её, то услышали в ответ: "Если я хочу прочитать роман, я пишу его". Но все остальные читали. В Нью-Йорке он радостно возбудил юную Эмму Лазарус. В статье "Сионизм", написанной для знаменитого 11 го издания "Энциклопедии Британники" (1911), Люсьен Вульф говорил, что роман "явился для еврейского национального Духа сильнейшим стимулом со Времён появления Шаббетаи Зеви". Особенно широко книгу читали в среде Политиков. Для поколения Артура Бальфура, который первый раз встретился с Джордж Элиот в1877 году, через год после издания книги, она явилась для него введением в еврейскую проблему.   Но всем хотелось узнать: кто же будет настоящим Дэниэлем Деронда? Когда он появится? Это было подобно ожиданию Мессии. Настоящий Дэниэл Деронда появился 5 января 1895 года, на холодном дворе Парижской военной академии. Там происходило публичное разжалование капитана Альфреда Дрейфуса, единственного Еврея, который служил в генеральном штабе французской армии и был обвинен, подвергнут суду и осужден – как потом выяснилось, по сфабрикованному обвинению – за передачу секретов немцам. Среди немногочисленных журналистов, кому разрешено было присутствовать на Церемонии, был Теодор Герцль (1860–1904), парижский корреспондент венской либеральной ежедневной газеты "Нейе Фрайе Прессе".   За две недели до этого он был в зале суда и слышал, как Дрейфуса признали виновным. Теперь же он наблюдал, как Дрейфуса поставили перед генералом Даррасом, и тот вопил: "Альфред Дрейфус, вы недостойны носить оружие! Именем французского народа Мы вас разжалуем!" Дрейфус немедленно громко ответил: "Солдаты! Разжалуют невиновного! Солдаты! Невиновного бесчестят! Да здравствует Франция, да здравствует армия!" Старший сержант срезал у Дрейфуса знаки различия и пуговицы. Взял его саблю и переломил о колено. Затем узника, продолжавшего кричать о своей невиновности, провели вокруг всего двора. Его крики слышала огромная возбужденная Толпа, ждавшая снаружи, которая стала свистеть и выкрикивать лозунги. Когда Герцль выходил из здания, начались крики: "Смерть Дрейфусу! Смерть Евреям!"   Меньше чем через 6 месяцев Герцль окончил рукопись книги, которая привела в движение современный Сионизм и называлась "Der Judenstaat" ("Еврейское Государство").Дело Дрейфуса и Обращение Герцля к Сионизму свидетельствуют о важном этапе в еврейской Истории. Это ещё два фрагмента к той самой мозаике, и оба заслуживают того, чтобы рассмотреть их подробно. Вопервых, дело Дрейфуса. Оно и названные им черные эмоции привели к решительному завершению эпохи иллюзий, когда ассимилированные Евреи Запада оптимистично считали, что процесс их восприятия европейским Обществом идет полным ходом и скоро будет завершен.   В 1871 году Гретц окончил XI, и последний, том своей "Истории еврейского народа" на почти триумфальной ноте: "Будучи счастливее всех своих предшественников, я заканчиваю свою Историю с радостным ощущением того, что в цивилизованном мире еврейское племя нашло, наконец, не только Справедливость и свободу, но и определенное признание. Отныне оно обладает неограниченной свободой развивать свои таланты не по чьей то милости, а по праву, обретенному тысячекратным Страданием".Нигде не было это чувство растущей безопасности сильнее, чем во Франции, где Евреи пожинали плоды освобождения, принесенного Революцией 1789 года. Количественно их было немного. По иронии Судьбы, поражение Франции в 1870 году, которое стоило ей Эльзас Лотарингии, лишило её и самой большой, но наименее популярной колонии эльзасских говорящих по немецки Евреев Ашкеназы. Во Время дела Дрейфуса во Франции насчитывалось всего не свыше 86 000 евреев – из общего населения страны около 40 миллионов.   Община управлялась финансируемой правительством Центральной консисторией, подчинявшейся Министерству культов, которое устанавливало правила выбора Раввинов, устанавливало размеры их жалованья и участвовало в его выплате. Таким образом, во Франции Иудаизм обладал рядом черт государственной Религии, да и вёл себя в том же ключе. В иудаистском молитвеннике была такая Молитва за Францию: "Всемогущий защитник Израиля и Человечества, если из всех Религий наша для Тебя дороже всех, ибо она – дело рук Твоих, то изо всех стран Франция – предмет Твоего предпочтения, ибо она наиболее Тебя достойна". Кончалась Молитва словами: "Пусть же [Франция] не сохраняет этой монополии на терпимость и Справедливость, монополии столь же унизительной для других стран, сколь славной для неё. Пусть она найдет много подражателей и так же, как она предлагает миру свои вкусы и свой язык, творения своей Литературы и искусства, пусть она также предложит и свои принципы, которые, как совершенно очевидно, важнее и нужнее всего".   Когда Ж. – Х. Дрейфуса ставили Главным Раввином Парижа в 1891 году, темой его проповеди были Связи между "французским гением" и "основополагающим Духом Иудаизма", особенно "моральное родство между двумя нациями", причём французский народ "есть Избранный Народ нашего Времени". Раввин Кан из Нима называл Французскую Революцию "нашим бегством из Египта… нашей современной Пасхой". Раввин Герман из Реймса говорил, что Франция "избрана Им, чтобы определить Судьбу Человечества… чтобы распространить в мире великие и прекрасные Идеи Справедливости, равенства и братства, которые ранее были исключительным достоянием Израиля". Подобно реформированному Иудаизму в Америке, французский Иудаизм делал все, что в его Власти, чтобы вписаться в местный религиозный ландшафт. Раввины одевались почти как католические священники. Они даже рассматривали вопрос о том, не следует ли проводить службы Шаббата… в воскресенье. У них были Церемонии для детей, очень похожие на Крещение и первое причастие. Цветы на гроб, тарелки для сбора пожертвований, визиты к смертному одру, пение, орган, службы – во всем примером служила католическая практика.   По некоторым оценкам, в стране было всего с полтысячи истинных ортодоксальных Евреев. Евреи миряне сочетали обычно сдержанную позицию с елейным патриотизмом. Они энергично боролись за обладание всеми блестящими побрякушками, которые возможно получить в условиях французского Государства: длЛегион. "Будучи французами по стране проживания и её институтам, – писал Леон Халеви, – все [французские Евреи] Должны стать таковыми и по обычаям, и по языку… для них имя Еврея Должно стать вспомогательным, а француза – основным". "Пусть не будет ни Евреев, ни христиан, – писал Эрнест Кремье Фуа, – за исключением часа Молитвы для тех, кто молится!" Джеймс Дармштетер, поднявшийся до уровня директора Высшей художественной школы, настаивал (в Порядке благодарности), что израильская и французская Культуры по сути своей одно и то же. Французская Революция выражала Идеологию Иудаизма, и эти два избранных народа с их глубокой Верой в прогресс откроют мессианскую эру, которая приобретет форму "земного триумфа человеческой Справедливости".   Такие Люди доказывали, что Антисемитизм есть чуждое явление, импортированное немцами, которое может во Франции носить исключительно поверхностный характер. Это, увы, имело далекое отношение к действительности. XIX век стал веком расцвета псевдонаучных расовых теорий, и французы сыграли в нём полноценную роль. Верно, что немецкие филологи, исследуя происхождение языков, первыми стали проводить различия между арийскими, или индоевропейскими народами, чьи корни – в санскрите, и семитскими народами, чьи корни – в древнееврейской группе языков. Но именно французы популяризировали эти Идеи, смешивая при этом понятия языка и расы. В 1853 году французский дипломат граф Жозеф де Гобино (1816–1882) издал свой знаменитый "Очерк о неравенстве человеческих рас", где подчеркивал различие между арийским благородством и семитским (и латинским) вырождением. Книга стала учебником немецких Антисемитов и оказала, в частности, огромное влияние на Рихарда Вагнера. Самоуверенный всезнайка Эрнст Ренан (1823–1892) сыграл такую же роль в отношении французов со своей книгой "Общая История и Система сравнения семитских языков", которая завоевала в 1847 году премию Вольнэ, и в ещё большей степени"Жизнью Иисуса" (1863), книгой, пользовавшейся самым большим успехом во Франции в XIX веке, которую читали с самодовольством антиклерикалы и с чувством вины – католики.   Он верил, что "семитская раса по сравнению с индоевропейской представляет более низкий уровень человеческой Природы"; его портрет Иисуса, героя гуманиста, полон драматизма именно потому, что "свободен почти от всех недостатков его расы… чьей характерной особенностью является, конечно, безграничная деликатность". Теория Ренана о еврейской расовой неполноценности была успешно соединена с теорией Туссенеля относительно еврейских финансовых махинаций Эдуардом Дрюмоном, результатом чего явилась его увесистая книга в двух томах "La France juive" (1886, "Еврейская Франция"), блестяще написанное и сохраняющее внешнее правдоподобие, в своем Духе выдающееся антисемитское исследование. В течение короткого периода Времени оно выдержало свыше сотни переизданий и позволило ему основать Антисемитскую лигу и грязный ежедневный листок "Ла Либр Пароль" (1889).   Таким образом, первый слой французского Антисемитизма – псевдонаука. Второй – Зависть. Если Евреи так неполноценны с расовой точки зрения, то почему они так удачливы? Потому что они обманывают и устраивают заговоры. Дети крупной еврейской буржуазии вечно забирают все призы. Через годы Жюльен Бенда напишет: "Триумф братьев Бенда на Большом конкурсе, как мне представляется, был одним из главных источников Антисемитизма, бремя которого Нам пришлось нести через пятнадцать лет. Понимали Евреи это или нет, но подобный успех воспринимался остальными жителями Франции как акт Насилия". Умнейшие братья Рейнах, юрист и Политик Жозеф (1856–1921), археолог Соломон (1858–1932) и классицист Теодор (1860–1928) образовали трио призеров вундеркиндов. Они неизменно побеждали французов в их собственной культурно академической игре. Затем в 1892 году разразился панамский скандал, когда открылся целый клубок финансовых манипуляций и жульничества, причём в центре всего этого оказался их дядюшка барон Жан де Рейнах. Его загадочная Смерть (или самоубийство?) подлила ещё масла в огонь на радость Антисемитам злопыхателям, дав им новую пищу для сплетен.   Два предыдущих крупных скандала с участием Евреев (с Юнион Женераль в 1882 году и Комптуар д’Эскомпт в 1889 году) также играли роль примеров, как бы подкрепляющих теорию финансовых заговоров, изложенную в книге Дрюмона, и позволяющих "журналистам расследователям" из "Либр Пароль" вылезать чуть ли не каждый день с новой антиеврейской Историей. После Лондона Париж был центром европейских финансов, причём на перекличке его Банкиров звучали бы сплошь еврейские фамилии: Дойч, Бамберже, Гейне, Липпман, Перейра, Эфрусси, Штерн, Бишофсгейм, Гирш и Рейнах (конечно).   Существовал ещё и третий слой французского Антисемитизма – клерикальный. Официальная римско католическая церковная иерархия пребывала в последней четверти XIX века в довольно сложном положении, не вылезая из бесконечных склок с французскими Властями. Она слабо контролировала свое духовенство, а ещё слабее – религиозные ордена, в особенности орден Успения ("ассумпционисты"), который папская Власть выбрала и поддерживала с тем, чтобы "расхристианизировать Францию", организуя массовые паломничества в Рим и новые центры чуда, например, Лурд. Орден был основан в 1847 году и был первой организацией такого рода, которая бы пользовалась методами крупного бизнеса для религиозного возрождения. Они арендовали специальные поезда, чтобы собрать Толпы Людей. Они основали процветающее издательство Бон Пресс и массовую ежедневную газету "Круа" (1883).   Подобно своим предшественникам, монахам Доминиканцам и Францисканцам, которых они напоминали в некоторых отношениях, они тоже нуждались в образе врага. И они задействовали три таких образа, причём взаимосвязанных: протестанты, франкмасоны и Евреи. Ультракатолическая теория масонского заговора была намного старше "научного" Антисемитизма, восходя во Франции как минимум к 1789 году. Многое из масонских Знаний и Ритуалов можно привязать к еврейской Каббале, что и было сделано в десятках католических памфлетов и книг. И, поскольку ассумпционисты верили в то, что многие протестанты являются скрытыми Евреями и Марранос с XVI столетия, было совсем не трудно связать их всех узлом сатанинской троицы. Когда в 1882 году произошёл крах католической банковской структуры Юнион Женераль, ассумпционисты объявили это результатом заговора.   На следующий год они основали свою газету для борьбы с этим заговором, а годом позднее их покровитель Лев XIII официально заклеймил Масонство как дело рук дьявола. "Круа" заявила, что посвящает себя борьбе "с этим трио Ненависти… которое включает в себя, во первых, Протестантство, желающее уничтожить Католицизм, Душу Франции; Иудаизм, который хочет завладеть национальным богатством, Телом Франции; и Масонство, природный компонент того и другого, который желает одновременно погубить Тело и Душу Франции!" На фоне этой кампании организованной Ненависти и клеветы события 1881 года в России и их последствия нанесли смертельный удар по стабилизации положения французских Евреев, наглядно показав простым французам, особенно в Париже, что "Еврейский вопрос" таки существует.   На протяжении жизни одного поколения Франция приняла 120 000 беженцев Евреев, что более чем удвоило количество Евреев в стране. В первую очередь это были бедные Ашкеназы, достаточно сильно напоминавшие карикатурные изображения Евреев, с которыми носились Дрюмон и "Круа". К тому же они соединились с неиссякающим потоком Евреев из эльзасской Общины, которые не могли примириться с немецкой оккупацией. В их число входила и семья Дрейфуса, прибывшая в Париж в 1871 году, но сохранила деловые Связи с домом Мюльхаус. Они были неистовыми патриотами Франции, почти фанатиками. Поступить на службу во французскую армию Альфред Дрейфус мечтал с детства. Для него было предметом огромной гордости, что после запоздалой реорганизации Генерального штаба с целью расширения его социальной базы он оказался первым Евреем, кто был избран для работы там.   Правда, положение патриотически настроенных Евреев из Эльзаса было несколько комичным. Как и все, у кого были малейшие Связи с Германией, они находились под подозрением во Франции 1890-х годов, параноидальной стране, которая продолжала страдать от поражения и территориальных потерь, жаждала отомстить и вернуть себе потерянные области, и в то же Время боялась нового нападения Германии. В январе 1894 года Франция подписала первое секретное военное соглашение со своим новым союзником в борьбе против Германии, царской Россией. Это сделало Евреев ещё более подозреваемыми в глазах французов, поскольку было известно, что они больше всего на свете Ненавидят царский режим. Что только ни пытались предпринять французские Евреи! Во всех парижских Синагогах устраивали молебны по случаю дня рождения Александра III, главного Антисемита из всех царей. Но ничего не помогало. На каждый патриотический жест Евреев Антисемиты реагировали с невыразимым цинизмом: "Вот как, серьезно?"   В июле 1894 года игрок и транжира майор граф Вальсин Эстергази, в то Время – командир 74 пехотного полка, предложил свои услуги германскому посольству. В следующем месяце он передал охраннику посольства письмо ("бордеро") с перечнем документов, которые он намеревался продать. 26 сентября оно попало к майору Юберу Анри из "Статистического отдела" Генштаба (под этим названием скрывалась контрразведка). Несмотря на реорганизацию, Генштаб был просто болотом некомпетентности, и хуже всех был этот самый Статистический отдел. У него не существовало практически никакой Системы делопроизводства и регистрации документов. Он постоянно фабриковал "липовые" документы, не регистрируя их, после чего зачастую бумаги фальшивые путали с подлинными. Однажды этот отдел продал кому-то старый сейф, и новый владелец обнаружил в нём совершенно секретные документы. Это было вполне типично.   Будь у этого отдела хоть какой-то минимум профессионализма, дела Дрейфуса вообще бы не было, потому что Эстергази был феноменально неквалифицированным Шпионом. Все содержание бордеро указывало именно на него. Практически ничего не говорило, что источник находится в Генштабе. Некоторые моменты просто исключали капитана Дрейфуса. Но во главе отдела стоял полковник Жан Конрад Сандгер, тоже из Эльзаса, но германофоб и Антисемит, принявший католичество. Когда другой Антисемит, майор Анри, назвал фамилию Дрейфуса, полковник Сандгер хлопнул себя по лбу и воскликнул: "Почему я об этом не подумал!" Тем не менее, какого-то военного заговора против Дрейфуса не существовало, все действовали добросовестно. Единственным исключением был майор Анри, который фабриковал улики против Дрейфуса. Кампания была развернута Дрюмоном и ассумпционистами. Именно "Либр Пароль" первая сообщила, что офицер Еврей тайно арестован за измену. Задолго до суда, ещё 9 ноября 1894 года, газета объявила, что у этой "измены" – "еврейский след". К Охоте на ведьм присоединилась и "Круа".   Расстроенные лидеры еврейской Общины, в том числе пять армейских генералов, попытались замять дело. Когда Дрейфус был осужден и отправлен на остров Дьявола, они примирились с его виной, очень её стыдились и хотели бы, чтобы все это быстрее забылось. Семья Дрейфуса была убеждена, что он невиновен. Но они пользовались услугами осторожных адвокатов, которые работали без шума, потихоньку собирали свидетельства и надеялись на помилование – типичная и традиционная реакция Евреев на Несправедливость. Однако Герцль был не единственным Евреем, который пришёл в ярость и стал действовать.   Другим был Бернар Лазар (1865–1903), чье настоящее имя было Барух Хагани, молодой писатель символист из Нима. Он верил в полную ассимиляцию, и его можно было бы считать Анархистом. В этот раз его впервые по настоящему задел Еврейский вопрос. Он стал наводить справки, но встретил ледяное отношение семьи Дрейфуса. Его возмутило отсутствие реакции среди Евреев. "Что за мерзкая привычка, – писал он, – оставшаяся от прежних преследований: получать удары и не протестовать, гнуть спину в ожидании того, что гроза пройдет, и притворяться мертвым в надежде, что молния не ударит".   Его собственное расследование убедило его, что Дрейфус – невинная жертва Ложного обвинения. В конце 1896 года он издал (в Брюсселе) памфлет "Юридическая ошибка: Правда о деле Дрейфуса". В нём впервые с еврейской стороны ставился вопрос об Антисемитизме: "Он был арестован, потому что Еврей; он был осужден, потому что Еврей, и по-той же причине в его Пользу не слышно было голосов ни Справедливости, ни Правды". Согласно Лазару, Дрейфус был типичным еврейским мучеником:"Он воплощает в себе не только многовековые Страдания народа мучеников, но и его нынешнюю агонию. В его лице я вижу Евреев, томящихся в русских тюрьмах… румынских Евреев, лишенных прав Человека, Евреев Галиции, которых заставляют голодать финансовые компании и грабят крестьяне фанатики, подстрекаемые священниками… алжирских Евреев, избитых и обворованных несчастных иммигрантов, умирающих от голода в Гетто Нью-Йорка и Лондона, всех тех, кого отчаяние заставляет искать пристанища в дальних уголках населенного мира, где они надеются найти, наконец, Справедливость, которую лучшие из них провозглашали для всего Человечества".Лазар не ограничился этим памфлетом. Он умолял видных Евреев заняться этим делом и добиваться его пересмотра. У него появился честный и сильный сторонник: Жозеф Рейнах, крупный еврейский адвокат. Это качнуло весы настроений еврейской Общины – дело начинало становиться серьезным.   К нему примкнуло много еврейской молодежи, в том числе и Марсель Пруст. "Я был первым дрейфусаром, – писал он впоследствии, – потому что это я пошёл просить подписи у Анатоля Франса". Это была "петиция интеллектуалов", вокруг которой постарались сплотить выдающихся писателей. Попытка оказалась успешной в том Смысле, что она заинтересовала и радикалов неевреев. Среди них был и Эмиль Золя, в то Время самый популярный писатель Франции. Он разобрался в деле, написал огромную статью в защиту Дрейфуса и отдал её растущему Политику Жоржу Клемансо, который издавал либеральную газету "Орор". Именно Клемансо принадлежала Идея напечатать её на первой полосе (13 января 1898 года) под заголовком: "Я обвиняю!" И тут дело Дрейфуса развернулось по настоящему. Через четыре дня начались антисемитские бунты в Нанте, которые затем охватили Нанси, Ренн, Бордо, Турньон, Монпелье, Марсель, Тулузу, Анжер, Гавр, Орлеан и многие другие города.   Во Франции, Правда, все ограничилось тем, что студенты и шпана били витрины в еврейских магазинах; в Алжире же волнения продолжались четыре дня, в течение которых был разогнан весь еврейский квартал. Никто из зачинщиков арестован не был. Именно такого поворота событий опасался еврейский истэблишмент в случае "раскрутки" дела Дрейфуса. Но теперь уже ничто не могло остановить поляризации. Армия, которую попросили признать ошибку, отказалась и сомкнула ряды. Когда один из военных, майор Пикар, обнаружил свидетельство, указывающее на Эстергази, то именно Пикара арестовали и бросили в тюрьму. Золя отдали под суд, и ему пришлось покинуть страну. В 1898 году дрейфусары сформировали общенациональную организацию, Лигу прав Человека, чтобы добиться освобождения Дрейфуса. Антидрейфусары, во главе которых стоял писатель Шарль Морра, ответили Лигой французского отечества, "чтобы защитить Честь армии и Франции".   Лазар дрался на дуэли с Дрюмоном (ранен никто не был); всего по этому поводу состоялось не менее тридцати двух дуэлей, один Еврей был убит. В палате депутатов в январе 1898 года произошла массовая потасовка, когда на трибуне стоял Жан Жорес, а снаружи бушевала Толпа. Дипломат Поль Камбон жаловался по возвращении из Парижа в Константинополь: "Что бы вы ни сказали или сделали, вас будут оценивать лишь с точки зрения того, друг вы или враг Евреев или армии". Дело Дрейфуса сотрясало Францию в течение десяти лет. Оно стало важным событием не только в Истории Евреев, но и во французской, да и, без сомнения, в европейской Истории. Здесь впервые проявил себя класс интеллектуалов – как раз появилось слово "Интеллигенция" – в качестве мощной силы в европейской общественной жизни, в чьей среде эмансипированные Евреи стали важным, иногда доминирующим, элементом. Встал новый вопрос, и не только во Франции: кто контролирует нашу Культуру? Французский пролетариат стоял в стороне от событий. Толпа состояла из студентов и мелкой буржуазии. "Мне приходится признать, – говорил Клемансо, – что рабочий класс не проявляет никакого интереса к данному вопросу". Но для образованных слоев этот вопрос стал жизненно важным. На карикатуре Карон д’Аша изображена столовая, где вся мебель разгромлена, а гости катаются по полу: "Кто-то упомянул Это".   Парижское Общество, как аристократическое, так и буржуазное, разделилось на два лагеря. Битва между ними была неоднократно описана в "Жане Сантейле" Пруста, "Истине" Золя, "Острове пингвинов" и "Господине Бержере из Парижа" Анатоля Франса, в пьесах Лаведана и Доннэ, Шарля Морра, Роже Мартена дю Гара, Шарля Пеги и Жана Баруа. Аристократический квартал Фобург, возглавляемый герцогами де Бризак, Ларош Фуко и Люйн, а также герцогиней д’Юзес, в подавляющем большинстве стоял на стороне антидрейфусаров; к ним присоединялись и многие писатели, такие как Поль Валери и Морис Барр; великий художник Эдгар Дега обнаружил, что перессорился со всеми своими еврейскими друзьями. Анализ состава сторонников Лиги французского отечества (1899) показал, что среди них свыше 70% составляли высокообразованные лица, а именно (в Порядке убывания доли) студенты, юристы, врачи, преподаватели вузов, художники и писатели; в их число входили 87 членов Коллеж де Франс и института, 26 из 40 членов Французской академии. Социальным штабом антидрейфусаров был салон графини де Мартель, с которого Пруст списал свой салон мадам Сван ("В поисках утраченного Времени").   Все они серьезно верили в мифическую тайную организацию Евреев, франкмасонов и атеистов, которую они называли "Синдикат". Князь де Полиньяк Любил спрашивать у Пруста: "Ну, что поделывает сейчас добрый старый Синдикат, а?"На стороне Дрейфуса был салон мадам Женевьевы Страус, которая была прототипом герцогини де Жермант в романе Пруста. Родом из семьи Халеви, наиболее выдающейся еврейско протестантской семьи крупной буржуазии, со связями в кругах художников изобразительного искусства, музыки и слова, она использовала свой салон для организации петиций видных интеллектуалов. Его героем был Рейнах, возглавлявший кампанию в защиту Дрейфуса. У него был, писал Леон Додэ, "голос как будто из дерева и кожи и привычка перескакивать со стула на стул, преследуя декольтированных дам с галантностью самовлюбленной гориллы".   Впрочем, Додэ был Человеком предубежденным. Пруст выражался более сдержанно: "Он был комичен, но приятен, хотя Нам и приходилось делать вид, что он – Реинкарнация Цицерона". Другая хозяйка дрейфусаров, мадам де Сент Винтор, была известна как "Наша проверяющая". Третья, мадам Менар Дорьен (прототип мадам Фердурен у Пруста) держала крайне левый салон на Рю де ла Фезандери, известный как "Бастион дрейфусизма"; именно там зародилась филосемитская теория (также мифическая) клерикально военного заговора. Некоторые хозяйки салонов, вроде мадам Одернон, с удовольствием принимали у себя обе фракции и наблюдали их перепалки. Будучи спрошена одним из своих гостей, который налагал запрет на её дрейфусаров: "Ну, и что Вы там поделываете со своими Евреями?", она отвечала: "Я их сохраняю".   Впрочем, за светским лоском просматривались проблемы вполне реальные, а для Евреев – предельно трагические. Дело Дрейфуса было классическим примером того, как сравнительно простую проблему Несправедливости начинают эксплуатировать экстремисты с обеих сторон. Дрюмон и ассумпционисты приветствовали осуждение Дрейфуса и использовали его как предлог для того, чтобы развернуть кампанию против Евреев. Молодые интеллектуалы Евреи и растущая группа их радикальных сторонников начала с того, что требовала Справедливости, а кончила попыткой добиться полной победы и отмщения. При этом они самым прискорбным образом демонстрировали врагам интеллектуальную мощь Евреев и филосемитов. В начале дела Дрейфуса в руках у Антисемитов, как всегда в прошлом, были все сильные карты, особенно в мире печатного слова.   По иронии Судьбы, мерзкий Антисемитизм Дрюмона оказался легально возможным благодаря либеральному Закону о прессе 1881 года, который отменял запрет на критику религиозных групп и был направлен на то, чтобы открыть католическую Церковь для журналистских расследований. Свобода печати, по крайней мере, вначале, была направлена против еврейских интересов (то же самое происходило позднее при Веймарской республике). До дела Дрейфуса единственной еврейской попыткой дать ответ "Либр Пароль" был журнал "Фрэ Пароль" (1893), крайне неудачный. Поначалу пресса была преимущественно настроена антидрейфусарски, поскольку вместе с антисемитскими газетами с тиражом 200–300 тысяч экземпляров в защиту существующего строя выступали такие популярные газеты, как "Пти Журналь" (1-100 000), "Пти Паризьен" (750 000) и "Журналь" (500 000).С 1897 года с учреждением газет вроде "Орор" и женской "Фронды" Евреи и их союзники стали давать отпор.   Разумеется, на их стороне было неоценимое преимущество правого дела. И, надо отметить, они начинали использовать его все лучше и лучше. В первый раз Евреи миряне работали вместе как класс, чтобы отстоять свою точку зрения. Они использовали такие новые средства, как фотография и кинематограф. Были сделаны фотоснимки алжирского Погромома. Уже в 1899 году пионер кино Жорж Мелье снял 11 коротких киносюжетов по делу; их публичная демонстрация неизменно приводила к потасовкам среди публики. Постепенно дрейфусары стали выправлять баланс в средствах массовой Информации в свою Пользу, в их сторону стали склоняться ранее нейтральные газеты и журналы. За пределами Франции общественное мнение практически везде было на их стороне. Внутри Франции их политическое влияние усиливалось по мере того, как усиливалась мощь Масс медиа. К тому же им на руку играли некоторые фатальные обстоятельства. Самым важным из них, если не решающим, оказалась скоропостижная кончина президента Феликса Фора 16 февраля 1899 года. Фор был ярым антидрейфусаром. У него произошло кровоизлияние в мозг, когда он находился в объятиях своей нагой любовницы мадам Штейнгейль и потерял Сознание, мертвой хваткой вцепившись в её волосы; на её испуганные крики прибежал персонал, которому пришлось взламывать запертую дверь кабинета.   После этого фронт антидрейфусаров дрогнул. Дрейфуса вернули с острова Дьявола, поседевшего, больного малярией и с затрудненной речью. Его повторно судили, снова вынесли обвинительный приговор и предложили помилование, которое он принял под нажимом семьи и старого еврейского истэблишмента. Те, кому дело Дрейфуса было выгодно, вроде радикальных Политиков типа Клемансо, новых интеллектуалов, как Евреев, так и неевреев, пришли в ярость. "Мы были готовы умереть за Дрейфуса, – гневно писал Шарль Пеги, но сам Дрейфус – нет". А почему он был Должен? Он, по-видимому, осознал, подобно многим Евреям старшего поколения, что упорствовать – значит способствовать усилению, укреплению и, в конце концов, организационному оформлению Антисемитизма во Франции. Согласно Леону Додэ, он говорил своим фанатичным сторонникам: "Я ни минуты не был спокоен, вернувшись с острова Дьявола". Или: "Заткнитесь все, не то я возьму и признаюсь". И иногда добавлял с еврейским юмором: "Вы же знаете, что дыма без огня не бывает". Однако к этому Времени печатное слово в союзе с левыми радикалами вышло из под контроля.   Этот союз рвался к отмщению и полной победе. И он их добился. Ассумпционистов вышвырнули из Франции. Левые одержали решительную победу на выборах 1906 года. Дрейфуса реабилитировали и произвели в генералы. Пикар вырос до военного министра. Государство, находившееся теперь в руках дрейфусаров, повело сокрушительную кампанию против Церкви. Таким образом, экстремисты победили дважды: организовав дело и выиграв его. Но за все приходится платить, и в конечном итоге Евреи заплатили. Антисемитизм консолидировался и оформился. После войны 1914–1918 годов Лига Шарля Морраса превратилась в профашистское антисемитское движение, ставшее одним из самых мерзких элементов режима Виши (1941–1944) и помогавшее, как Мы увидим, посылать на Смерть сотни тысяч Евреев, французских и беженцев. Победа дрейфусаров запечатлелась в Сознании многих французов как неопровержимое свидетельство существования еврейского заговора. Никто не смел сказать, что нет такого заговора, во всяком случае, никто из Евреев. Жозеф Рейнах, который не только отстоял своего клиента, но и написал полную Историю дела, показал в шестом, последнем, томе, сколь сильно он опасался эксцессов своих собственных сторонников и порицал их. У них не было какого-то главного вдохновителя. Ближе всех к этому стоял, пожалуй, Люсьен Герр, библиотекарь элитарной Эколь Нормаль Суперьер, но он был центром протестантского, а не еврейского кружка.   Однако демонстрация еврейской интеллектуальной мощи, которую обеспечило это дело, легкость, с которой писатели Евреи теперь разгуливали по французской интеллектуальной сцене, тот факт, что девять десятых огромной библиотеки, скопившейся вокруг дела, вышло из под пера дрейфусаров, – все это беспокоило французов, которые, в общемто, симпатизировали еврейской позиции. В журнальной публикации протестантского писателя Андре Жида от 24 января 1914 года, посвященной его другу Леону Блюму, лидеру молодых дрейфусаров Евреев и позднее премьер министру, есть важный отрывок: "Его очевидная решимость всегда отдавать предпочтение Евреям и ими интересоваться… проистекает прежде всего из того факта, что Блюм считает расу Евреев высшей, призванной доминировать, после того, как она долго была в подчиненном положении, и считает своей обязанностью отдавать все силы её триумфу… Пришло Время, считает он, когда наступила эпоха Евреев, и теперь важно осознать и установить их превосходство во всех категориях, во всех направлениях и всех видах искусства, Знания и производства".   Затем Жид высказывает свои соображения, что Евреи, как он считает, захватили французскую Культуру; почему бы Евреям не писать на другом языке – почему они Должны писать по французски? "Сегодня во Франции существует еврейская Литература, которая не является французской… Какое значение для меня может иметь проблема обогащения Литературы моей страны, если оно происходит в ущерб её важности? Было бы намного лучше, Если бы у француза не хватало сил, чтобы исчезнуть, вместо-того, чтобы дать кому-то неотесанному играть роль вместо него и от его имени".   Именно такого рода аргументация начинала пугать Герцля. Фактически именно озабоченность ростом сопротивления, который наблюдался как результат массированного и весьма успешного вхождения Евреев в европейскую Культуру, была той силой, что толкала Герцля к Сионизму даже до того, как он был свидетелем унижения Дрейфуса в то злосчастное январское утро 1895 года. Потому что в Вене, его родном городе, еврейское "вторжение" в местную Культуру выглядело ещё более внушительным, чем во Франции, и встречало ещё большее возмущение. Он сам был участником этого процесса.   Герцль – один из самых сложных персонажей в еврейской Истории. Как у Дизраэли, за его яркой театральной манерой скрывались трагические глубины. От него сохранилось огромное количество документального материала, поскольку он берег любой клочок бумаги, на котором писал, вплоть до счетов и билетов. Он родился в Будапеште в 1860 году. Его отец – Банкир, потерявший все свое почти миллионное состояние, обанкротившись в 1873 году. Его мать, немецкая гуманистка и националистка, была сильной Женщиной, которую называли "матерью Граччи". В стране, где слово "остюде" было самым сильным ругательством, семья называла себя Сефардами; но на самом деле они были, конечно, Ашкеназы из Силезии, как и почти все вокруг. Его еврейское образование было отрывочным, он не знал ни Иврита, ни Идиша. Его Бар мицва&site=http://www.pseudology.org&server_name=Псевдология&referrer1=http://www.pseudology.org&referrer2=ПСЕВДОЛОГИЯ&target=>Бар мицва называлась "конфирмация". Он рос, мечтая о полной ассимиляции. Целью его жизни было стать известным драматургом. Женитьба на дочери нефтяного миллионера, Юлии Нашауэр, которая принесла ему большое приданое, позволила ему жить, не утруждая себя, заниматься Литературой. Он всегда был прекрасно одет, отрастил роскошную черную бороду ассирийского типа. Черные глаза романтично поблескивали. Прогуливаясь возле Венского городского театра с юным Артуром Шницлером, он хвастал: "Когда нибудь я пробьюсь туда".   Но он был не похож на австрийского драматурга; скорее, он напоминал наши, князя иудейского. Его лицо, писал Мартин Бубер, "освещалось взглядом Мессии". Оно было, говорил атеист Макс Нордау, "делом рук Провидения". Франц Розенцвейг говорил, что это "доказывало, что Моисей был реальной личностью". Фрейд утверждал, что ещё до встречи с ним этот замечательный Человек ему снился. Другие, впрочем, были менее льстивы. Его кузен Рауль Ауэрнгеймер говорил, что он был "похож на оскорбленного арабского шейха".Герцль пытался компенсировать недостатки своей внешности антисемитским юмором. Из Остенда он писал родителям: "На побережье много венских и будапештских Евреев. Остальные отдыхающие очень милы". "Вчера был большой вечер у Грейтелей, – писал он из Берлина. – Тридцать или сорок еврейчиков и евреечек".   Венские Евреи славились своим черным и антисемитским юмором. Когда австрийский премьер министр Эдуард Таафе спросил у члена парламента от Галиции Иозефа Блоха, Правда ли, что архиепископ Ольмуца доктор Теодор Коэн – Выкрест, тот ответил: "Не волнуйтесь, премьер, будь он всё ещё Евреем, он не носил бы фамилии Коэн". Они шутили: "Антисемитизм ни за что не расцвел бы, не подталкивай его Евреи". Некоторые Евреи сознательно отказывались рожать детей, чтобы "не создавать проблемы". Другие, подобно Герцлю, рассматривали возможность их Крещения. "Сам бы я никогда не крестился, – писал он, – но вообщето я за Крещение. Для меня вопрос закрыт, но я очень беспокоюсь за своего сына Ганса. Я спрашиваю себя, вправе ли я делать его жизнь скорбной только потому, что так поступили с моей… Поэтому лучше крестить еврейских детей ещё до того, как они смогут решать этот вопрос сами, до того, как они будут возражать и считать факт своего Обращения признаком слабости. Они Должны раствориться в Толпе". Но мог ли вообще Еврей раствориться в Толпе?   В немецком мире Антисемитизм имел сильную религиозную основу, в особенности на юге; на простонародном уровне его продолжало символизировать выражение "Юдензау". Но чем выше вы поднимались по социальной лестнице, тем более мирской, культурный и расовый характер приобретал Антисемитизм. И тут уже Крещение не помогало. В XIX веке немецкая Ненависть к Евреям приобрела фолькиш основу. Она начиналась с националистических бунтов против Наполеона. Её первым крупным событием было массовое собрание немецкого Буршеншафтен ("Братского движения") в 1817 году в замке Вартбург с целью сжечь "чуждые" книги, отравляющие фольк Культуру". Эта Идеология, которая в XIX веке стала постепенно преобладать в Германии и Австрии, проводила резкое различие между "Культурой" (доброй, органичной, естественной) и "Цивилизацией" (продажной, искусственной, стерильной).   У каждой Культуры имеется Душа, и она определяется местным ландшафтом. Посему германская Культура находится во враждебных взаимоотношениях с "Цивилизацией", которая космополитична и чужда. Да и кто воплощает принцип Цивилизации? Та самая раса, у которой нет ни страны, ни ландшафта, ни своей Культуры – Евреи! Эта аргументация была типична для тех, кто вменял Евреям в вину все, что бы они ни делали. Если они придерживались Иудаизма Гетто, это делало их чужаками. Если же они "просвещались", то становились частью чуждой Цивилизации. Это фолькиш (отторжение Евреев) приобретало различные формы. Скажем, возникало молодежное движение, которое бродило по Германии, бренчало на гитарах, пело песни у костра и отвергало Евреев, которые вынуждены были создавать собственное молодежное движение. Эта Система охватила студенческую прослойку, которая становилась все более важным элементом немецкого Общества, и студенты стали изгонять Евреев из своих клубов.   Герцля отчислили из одного из них, прежде чем он успел уйти сам; с ним даже отказывались драться на дуэли под тем предлогом, что у Евреев нет "Чести", которую можно было бы потерять. Система формировала движение консервационистов, предшественников "зеленых", которые отвергали промышленность и финансистов Ротшильдов, а особенно растущие большие города, эти питомники Евреев космополитов. В особенности фольк раздражали такие "еврейские города", как Берлин и Вена. Их библией была книга "Ланд унд Лейте" ("Земля и Люди") Вильгельма Гейнриха Риля, профессора Мюнхенского университета и куратора музея, который мечтал восстановить небольшие, как в Средние века, городки и освободиться от "безродного" (его любимое оскорбление) пролетариата, особенно рабочих мигрантов, прежде всего Евреев, которые и создали большие города, эту "гробницу германизма".   Антисемитизм фольк-стиля был многоликим, противоречивым, нескоординированным и Вездесущим. В его русле написаны и романы из сельской жизни, такие как "Крестьянин Бютнер" Вильгельма фон Поленца (1895) и "Вервольф" Германа Лона (1910), в которых Евреи изображались бессовестными посредниками и дельцами, которые обманывают крестьян и отнимают у них землю; Немецкий союз фермеров был настроен весьма антисемитски. В этом принимала участие и целая школа историков во главе с Генрихом фон Трейчке, который обвинял Евреев во враждебном и разрушительном вторжении в процесс "естественного" исторического развития Германии и который первым сделал Антисемитизм респектабельным течением в академических кругах. Сюда входили и ученые (и псевдоученые), которые извращенно применяли теорию Чарльза Дарвина и создали "социальный дарвинизм", согласно которому расы борются между собой во имя "победы наиболее приспособленной".   Альфред Крупп учредил премию за лучшую публикацию, посвященную приложению социального дарвинизма к государственной Политике; среди победителей были авторы предложений, направленных на сохранение Народа ("Фольк") путем, например, отправки Евреев и других "вырожденцев" на фронт в качестве пушечного мяса. На сцене появился новый элемент – немецкое неоязычество. Так, Пауль де Лагард отвергал Христианство, которое было извращенным образом придумано Евреем Св. Павлом, и хотел бы заменить его особой немецкой фольк Религией, которая повела бы крестовый поход за то, чтобы удалить Евреев вместе с их международным материалистическим заговором со священной немецкой земли; он предрекал германо-еврейский Армагеддон.   В дальнейшем кружок, группировавшийся вокруг Рихарда Вагнера, который царил на немецкой музыкальной сцене с 1870-х годов, воспринял расовое учение Гобино, а затем и Хьюстона Стюарта Чемберлена и старательно подчеркивал контраст между "чистотой" фольк Культуры немцев язычников и космополитической Идеей, инфицированной иудейской заразой. Ужасало то, сколь насильственно навязывались все эти взгляды. Де Лагард, носивший ранее фамилию Беттихер, требовал прямо-таки физической борьбы с "паразитами" Евреями: "Не ведем же Мы переговоров с трихинами и бациллами и не пытаемся их просвещать. Их истребляют – причём так быстро и тщательно, как только возможно".   Вагнер тоже выступал в Пользу ниспровержения (унтерганг) Евреев. "Я воспринимаю еврейскую расу как прирожденного врага чистого Человечества и всего благородного, что в нём имеется; нет сомнения, что Мы, немцы, будем подчинены им, и, возможно, я – последний немец, который ещё знает, как Должен вести себя подлинный любитель искусства перед лицом Иудаизма, который устанавливает свой контроль надо всем". Он написал это в своей "Религии и искусстве" (1881), изданной в том самом году, когда мощные Погромы в России погнали новую волну беглых остъюден в Центральную Европу. Вагнер особенно успешно взвинчивал Антисемитизм, особенно в средних и высших слоях, не только в силу своего личного авторитета, но и потому, что постоянно выдвигал аргумент, подкрепленный бесчисленными примерами, что Евреи все больше подчиняют себе цитадель германской Культуры, особенно её музыку.   Даже, настаивал он, их так называемые гении, вроде Джакомо Мейербера, Мендельсона, да и самого Гейне, не были подлинными творцами. А тем Временем Толпы Евреев середняков захватывали ключевые позиции в художественной критике, издательствах, театрах и операх, галереях и филармониях. Именно писания Вагнера спровоцировали яростные излияния Эугена Дюринга, который в течение 1880-х годов опубликовал серию широко известных работ с нападками на Евреев: "Еврейский вопрос", объявлял он, следует "решать" истреблением и искоренением. Атаки шли со всех сторон: слева и справа, от аристократов и популистов, от промышленников и фермеров, из академии и канавы, из музыкального мира, Литературы и не в последнюю очередь со стороны Науки.   Что было делать Евреям? Неужели Еврейство, как горько шутил Гейне, действительно неизлечимая болезнь? На Евреев нападали независимо от того, занимали они активную или пассивную позицию. "Вы могли выбирать, – писал Артур Шницлер, – быть ли нечувствительными, тупыми и нахальными, либо сверхчувствительными, робкими и страдающими от ощущения того, что вас подвергают преследованиям". В свете лавины российских Погромов 1881–1882 годов русский Еврей Леон Пинскер написал книгу "Автоэмансипация" (1882), в которой доказывал, что Эмансипация невозможна в принципе, поскольку нет такой стороны, с которой бы Евреи не подвергались нападкам: "для живых Еврей мертв; для местных он чужак и пришёлец; для собственников – нищий попрошайка; для бедняков – эксплуататор и миллионер; для патриота – безродный отщепенец; для всех классов – ненавистный соперник". Венские Евреи знали это лучше, чем кто бы то ни было.   Как красноречиво выразил это Якоб Вассерман, Евреям нечем было ответить Антисемитизму, изменчивому, как Протей: "Тщетно искать убежища. Они Говорят: трус, он скрывается, гонимый нечистой Совестью. Тщетно идти среди них и предлагать им свою руку. Они Говорят: уж больно он пронырливый и по еврейски шустрый. Тщетно придерживаться одной с ними Веры и стараться быть товарищем по оружию и согражданином. Они Говорят: это Протей, который способен приобретать любое обличье. Тщетно помогать им сбросить цепи рабства. Они Говорят: наверняка ему это выгодно. И тщетно вы будете искать противоядие".Нарастающее чувство отчаяния среди ассимилированных Евреев усиливалось проникновением Антисемитов в Политику.   В 1870-е годы Антисемитизм подпитывался финансовым кризисом и скандалами; в 1880-е – массовым прибытием остъюден, бежавших с территории России ; в 1890-е – присутствием Евреев в парламенте, что угрожало антиеврейским Законам. В 1879 году гамбургский писатель-Анархист Вильгельм Марр ввел в политический словарь термин "Антисемитизм", основав Антисемитскую лигу. В том же году берлинский придворный проповедник Адольф Штекер убедил свою маленькую христианско социалистическую рабочую партию принять антисемитскую платформу. Первый Международный антиеврейский конгресс собрался в Дрездене в 1882 году; подобные сборища происходили затем в Касселе (1886) и Бохуме (1889). В это же Время христианский социалист и радикал Карл Люгер организовывал грозное антисемитское движение в Вене и вокруг неё.   В 1886 году в Германии был избран первый официальный депутат Антисемит; к 1890 году их стало четверо, к 1893-16. К 1895 году Антисемиты составляли, по-видимому, большинство в нижней палате; в Вене у Люгера было 56 мест против 71 у либералов. Из многих немецкоязычных городов приходили сообщения о физическом Насилии над Евреями, а также о том, как студенты Антисемиты срывали лекции у профессоров Евреев. Вот на таком устрашающем фоне Герцль начал расставаться со своей позицией ассимиляциониста. Перед этим он рассматривал самые невероятные Идеи, которые могли бы принять на вооружение Евреи. Одна из них сводилась к социальному перевоспитанию Евреев, которое дало бы им, по его выражению, "тонкое, крайне чувствительное ощущение Чести и тому подобного". Другая – заключение пакта с Папой, в результате которого он возглавил бы кампанию против Антисемитизма в обмен на "широкое и массовое движение за свободное и почетное Обращение всех Евреев в Христианство".   Но вскоре все эти схемы оказались безнадежными перед лицом безудержного роста антисемитской Ненависти. Герцль начал писать пьесу "Новое Гетто", в которой показывал, как вместо старых каменных стен Евреев окружают новые стены предрассудков. Его пребывание во Франции завершило процесс расставания с иллюзиями. Подобно другим образованным Евреям, Герцль всегда видел во Франции цитадель терпимости. На практике же он обнаружил, что Франция обильно заражена Антисемитизмом, и парижские репортажи отражают его растущее беспокойство. Затем эта ужасная сцена в Военной академии Эколь Милитэр. Герцль всегда драматически воспринимал события, будь они хороши или плохи; можно представить, чем для него оказалась сцена гражданской казни Дрейфуса и его одинокий голос, безнадежно настаивавший на его невиновности. Не был ли Дрейфус обобщенным образом мученика нового Гетто? Если даже Франция отвернулась от Евреев, то где же в Европе можно рассчитывать на понимание?   Как будто для того, чтобы специально подчеркнуть это, французская палата депутатов с минимальным перевесом (268 против 208) отклонила антисемитский законопроект, запрещающий принимать Евреев на государственную службу. В 1895 году Герцль ещё не в силах был предвидеть победу дрейфусаров. Рассматривая ретроспективу XIX столетия, Мы видим, что 90-е годы были кульминацией волны европейского Антисемитизма, которую спровоцировал наплыв беженцев, спасавшихся от российских ужасов, причём эта волна Антисемитизма была не так непобедима, как представлялось в то Время. Но в отличие от нас Герцль был лишен возможности знать это. Складывалось впечатление, что Антисемитизм побеждает. В мае 1895 года Люгер стал бургомистром Вены. Казалось абсолютно необходимым срочно изыскать какое то альтернативное убежище для Евреев, которых вот вот изгонят из всей Европы. Евреи Должны иметь собственную страну!Герцль окончил работу над своей книгой "Еврейское Государство", где сформулировал свои цели, зимой 1895–1896 годов. Первые отрывки из неё были опубликованы в лондонской "Джуиш кроникл"   17 января 1896 года. Книга была небольшая, всего 86 страниц, и Идея её была простой:"Мы – народ, один народ. Повсюду Мы честно пытались интегрироваться в окружающее нас национальное сообщество, сохранив лишь нашу Веру. Нам не позволили… Тщетно пытались Мы прославить наши отечества своими достижениями в искусстве и Науке и укрепить их экономически своим коммерческим вкладом… Нас считают иностранцами… Если бы только нас оставили в покое… Но думаю, что не оставят".Герцль предложил, чтобы Евреям предоставили суверенитет на куске земли, достаточно большом, чтобы их народ мог там разместиться. Причём не важно, где этот кусок будет находиться. Можно в Аргентине, где миллионер барон Морис де Гирш (1831–1896) поселил 6000 евреев в нескольких сельскохозяйственных колониях. Можно в Палестине, где возникли аналогичные колонии, финансируемые Ротшильдами. Важно, чтобы была лишь поддержка еврейского общественного мнения; а они возьмут то, что им предложат. Работа Герцля первый раз увидела свет в виде книги в Вене в феврале 1896 года. Позднее она выдержала 80 изданий на 18 языках.   С появлением "Der Judenstaat" ("Еврейское Государство") Дэниэл Деронда покинул страницы художественного произведения и вышел на историческую сцену. Слово "сцена" подходит здесь лучше всего. Герцль никогда не смог бы сыграть роль осторожного, трезвого еврейского государственного деятеля типа Маймонида, влияющего на ход событий мудрым спокойным словом. Он привнес в еврейскую мировую Политику искусство шоу бизнеса, единственное, что его по настоящему интересовало. Он был актером и импресарио будущей постановки "Возвращение Израиля в Землю Обетованную", и, хотя его общий план был прям и прост, всякого рода яркие подробности роились в его мозгу, везде попадались в его заметках. Должна быть организована грандиозная "экспедиция", чтобы "вступить во владение землей". Будет аристократическая конституция типа венецианской. Первым избранным дожем будет Ротшильд, а возможным вице-президентом – Гирш. Будут помпезные площади, вроде площади Св. Марка или Пале Рояль. Он продумал Церемонию коронации, вплоть до полка лейб гвардейцев, названных в его Честь Герцль кирасирами. Будет воссоздана картина исторических еврейских кварталов. Будут интернациональные театры, цирки, варьете, сияющие проспекты вроде Елисейских полей и конечно государственная опера: "Джентльмены во фраках, дамы, одетые с немыслимой роскошью… Я буду также поощрять организацию праздничных процессий".   Наибольшее влияние на него оказывал Вагнер, чьи постановки Герцль в это Время старался не пропускать. "Только в те дни, когда не давали Вагнера, я позволял себе сомневаться в правильности моих Идей". Следующий поход в Землю Обетованную, хвастался Герцль, "можно будет сравнить только с Вторником Кущей и Моисеем в опере Вагнера!" Все это чем то напоминало фантазии Дизраэли и шоу Мордекая Ноя.   Кое-что из своих аристократических привычек Герцль сохранил до конца дней. Так, например, он настаивал, чтобы все публичные собрания Сионистов были церемониальными и обставлены различными условностями, когда все делегаты одеваются в вечернее платье, даже если все это происходит в 11 часов утра. Сам он, выступая в роли официального представителя Сионизма, одевался изысканно: тщательно причесанный, в цилиндре, белые перчатки, безукоризненный сюртук. Он настаивал, чтобы Евреи, его сопровождающие, поступали также. Это было составной частью его попыток разрушить традиционный образ Еврея из Гетто. Он всегда проводил собрания и конференции с апломбом и точностью. Однако вся эта театральность отмирает, по мере того как становится очевидной необъятность стоявшей перед ним задачи, и жизнь его все в большей степени стала приобретать оттенок трагедии. Герцль начал с того, что декларировал: еврейское Государство Должно быть создано-таким же образом, как все происходило во Время Изгнания, а именно, когда верхушка богатых Евреев решает, что лучше для всех остальных, и проводит эту линию в жизнь. Но затем он обнаружил, что такой подход невозможен.   Повсюду в цивилизованной Европе еврейский истэблишмент был против этой Идеи. Ортодоксальные Раввины выступали против либо просто игнорировали его. Для Евреев реформистского толка отказ от ассимиляции в Связи с её безнадежностью означал отрицание всего, что они отстаивали. Богачи отвергали его Идеи, а то и были активно враждебны. Лорд Ротшильд, самое влиятельное лицо в мировом Еврействе, наотрез отказался с ним встречаться и, что особенно неприятно, сделал это публично. В Париже Эдмунд де Ротшильд, руководивший девятью небольшими колониями в Палестине, принял его 19 июля 1896 года, но совершенно ясно высказался в том Смысле, что, по его мнению, грандиозные планы Герцля не только нереальны, но и могут нанести ущерб уже достигнутому серьезному прогрессу. Он повторял: "Глаза не Должны быть больше живота".   Барон Гирш тоже встречался с ним, но расценил его как невежественного теоретика. Он заявил Герцлю: кто нужен для планов еврейской колонизации, так это хорошие сельскохозяйственные рабочие. "Все наши беды от того, что Евреи хотят забраться слишком высоко. У нас слишком много Интеллигентов!" Но Интеллигенты тоже отвергали Герцля, особенно в родном городе Пророка Вене. Ходила такая шутка: "Мы, Евреи, ждали своего Государства 2000 лет, и почему это Должно приключиться именно со мной?" Собственная газета Герцля "Нейе Фрейе Прессе" занимала особенно враждебную позицию. Мориц Бенедикт (1849–1920), её финансовый отец, сердито предупреждал: "Никакая личность не имеет права брать на себя огромную моральную ответственность за приведение в движение этой лавины. Мы потеряем нашу нынешнюю страну прежде, чем обретем еврейское Государство".   Были и исключения, например Натан Бирнбаум, лидер еврейских студентов Вены, который, собственно, и изобрел само слово "Сионизм" в 1893 году. Был ещё главный Раввин Ашкеназы Британской империи, Герман Адлер, который сравнивал Герцля с Дерондой (к этому моменту Герцль ещё сам не был знаком с книгой), или главный Раввин Вены Мориц Гудеман, который скептически относился к Идее, но, тем не менее, сказал Герцлю: "Кто знает, может быть, Вы избраны Богом". Важнее всего была реакция Макса Нордау (1849–1923), философа, чья книга "Вырождение" пользовалась сенсационным успехом в 1892 году; в 1895 году она вышла в Лондоне в переводе на английский. Он поставил диагноз болезни своего века, определив Антисемитизм как один из её симптомов, и сказал Герцлю: "Если Вы помешаны, то и я – тоже, можете быть уверены!"   Именно Нордау указывал, что для того, чтобы не раздражать турок, следует заменить термин "Юденштаат" (еврейское Государство) на "Хаймштет" (национальный дом) – разница довольно существенная, поскольку второй вариант, очевидно, более приёмлем. Тот же Нордау является автором значительной части практической программы раннего Сионизма. Тем не менее, Герцль быстро обнаружил, что источником динамичного развития Иудаизма может являться не прозападная Элита, а бедная Масса остъюден, Людей, о которых в начале своей кампании он не знал ничего. Он почувствовал это, когда выступал перед бедными еврейскими беженцами в лондонском Ист Энде. Они называли его "Человеком маленьких Людей".   Он говорил: "Сидя на сцене… я испытал странное ощущение. Я видел и слышал, как рождается моя легенда". В Восточной Европе он быстро стал мифической фигурой среди бедняков. Давид Бен Гурион (1886–1973) вспоминал, как десятилетним мальчиком в российской Польше он слышал Слух: "Явился Мессия, высокий, красивый Человек, ученый из Вены, не меньше, чем доктор". В отличие от изощренных Евреев среднего класса на Западе, восточным Евреям было не до альтернативных вариантов, и они не воображали себя русскими или даже поляками. Они знали, что они – Евреи, и ничего больше (забыть об этом не давали русские господа), и предложение Герцля – единственный их шанс на то, чтобы стать где-нибудь настоящими Гражданами.   Для Хаима Вейцмана (1874–1952), берлинского студента второкурсника, предложения Герцля "прозвучали громом среди ясного неба". В Софии главный Раввин просто объявил его Мессией. Слухи о нём ширились, и Герцль обнаружил, что его посещают плохо одетые и возбужденные Евреи из отдаленных районов – к ужасу его модницы жены, которая постепенно возненавидела само слово "Сионизм". Но именно эти Люди становились солдатами, сержантами и офицерами его сионистского легиона. Герцль называл их своей армией ищеек-шнорреров. Первый раз эта армия публично собралась 29 августа 1897 года в большом зале базельского муниципального казино.   Собрание объявило себя Первым сионистским конгрессом; в нём участвовали делегаты из 16 стран. В основном это были бедняки, и Герцлю пришлось финансировать конгресс из собственного кармана. Но он заставил делегатов приодеться: "На торжественном открытии следует быть в черном платье и белом галстуке".   В таком обличье они приветствовали его древним еврейским кличем: "Иехи Гамелех!" ("Да здравствует царь!"). Многие влиятельные Евреи пытались принизить значение этого собрания. "Нейе Фрейе Прессе" вообще игнорировала его, уделив взамен большое внимание конвенции Евреев портных в Оксфорде, где обсуждался вопрос, во что лучше одеваться дамам велосипедисткам. Но Герцль знал, что делает: на Первый конгресс он привлек специальных корреспондентов из 26 газет. Когда под звуки увертюры из вагнеровского "Тангейзера" в 1898 году открывался   Второй конгресс, он уже пользовался широким признанием. Рядом с Нордау, который составил политические документы, взошла когорта способных сподвижников. Среди них был торговец лесом из Кельна, Даниэль Вольфсон, который унаследовал от него руководство организацией. Начиная с 1898 года среди них был и Вейцман.   В отличие от Герцля, эти Люди хорошо знали восточное Еврейство. Для сионистского флага Вольфсон выбрал синий и белый цвета – "цвета наших молитвенных накидок". Они ориентировались в религиозных и политических течениях еврейских Масс. Вейцману к этому Времени приходилось уже отражать яростные атаки социалистических оппонентов из рядов еврейского студенческого движения ("Месье Плеханов, Вы – не царь").   Их Идея состояла в том, чтобы поддерживать Герцля высоко над бурными водами фракционной борьбы в еврейской среде. "Он ничего не знает о Евреях, – писал российский Сионист Менахем Усискин. – Поэтому он считает, что у Сионизма существуют только внешние препятствия и никаких внутренних. И не следует Нам открывать его глаза на факты реальной жизни, чтобы его Вера сохраняла свою силу". Содержание   www.pseudology.org