Я уехал из Москвы, когда она была еще столицей Советского Союза. Годы, проведенные в Америке, были событийно заполненными и практически не оставалось времени для ностальгических переживаний.

Однако, в последнее время я начал постепенно ощущать странную тоску и чувство утраты чего-то очень важного в жизни. Но мне никак не удавалось осознать, чего же мне не хватает. В чем суть этой неизъяснимой ностальгии ?

- Может быть в той песне, - думал я, - что пела мне мать? Нет, это не подходит, ибо сравнительно недавно мама напела мне ту давнюю песню в Ашдоде на берегу Средиземного моря. Было очень приятно услышать старинную мелодию, но она не затрагивала ностальгических московских струн.

- Может это старая отцовская буденовка? - мелькнуло в голове. Но нет, и это не подходит, ибо недавно я виделся с отцом и он был в чалме,- в Баку теперь все ходят в чалмах, папахах или фесках, перебирают четки и подсчитывают дивиденды от каспийской нефти в швейцарских банках.

Я уже начал перебирать совсем невероятные источники ностальгии: джин с вовиком, херес с выменем, ленинский союз философов-марксистов с естествоиспытателями. Все эти дорогие образы возникали в памяти, но никак не могли породить хоть малейшего чувства утраты. В этот период моих мучительных поисков вдруг появляются в альманахе "Лебедь" (№ 90) "культурологические" (по определению В.Лебедева) статьи.

И вот тут-то пришло озарение: мне не хватает "писем трудящихся".

Я уверен, что не все читатели помнят или знают этот специфически советский феномен - "письма трудящихся". Странно, что я мог так скоро забыть долгие годы общения с "трудящимися". В конце 60-ых годов, после аспирантуры в Институте философии АН СССР, в котором я был оставлен младшим научным сотрудником, я получил, в дополнение к плановым заданиям, одну важную общественную нагрузку - быть ответственным за работу с "письмами трудящихся". Следует отметить, что письма эти обрушивались "стремительным домкратом" на Сектор философских проблем естествознания, в котором я работал.

"Трудящиеся" составляли довольно разношерстное сообщество. Собственно, все мы были в СССР трудящимися, хотя и не все писали письма. "Трудящимся" мог быть истопник, пытающийся открыть глаза ученым и философам на тайны мироздания.

"Трудящимся" мог быть патентованный шизоид, который рассматривал науку сквозь призму шовинизма, и, соответственно, строил абстрактную теорию Всего и конкретные планы физического уничтожения неугодных ученых-вредителей (список прилагался).

"Трудящимся" мог быть ученый-технарь (после ВТУЗа или хотя бы ПТУ), отупевающий от рутины "прикладной науки" и старающийся подключиться к фундаментальным проблемам, которые как раз и оказывались на пересечении науки, философии и теологии.

Если читатель думает, что в атеистическом СССР не было места теологии, то он ошибается: теология есть лишь часть общей метафизики и, соответственно, может быть ориентирована как на Бога, так и на Культ, как на Рай, так и на Коммунизм.

Для всех "трудящихся" характерен был общий метод "исследования":

сначала шло научное введение, надерганное из различных календарей, научно-популярных журналов или брошюр общества "Знание", а далее излагались оригинальные "концепции" и "теории", которые должны были поразить своими безбрежными возможностями, ибо раскрывали тайны Вселенной, рисовали мир до Большого Взрыва и жизнь после смерти, выявляли Разум в мире элементарных частиц, свободно перемещались по высшим размерностям мира, где находилось достаточно места для Бога, Дьявола, Рая и т.д. и т.п.

Это был сумбурный и непрофессиональный синкретизм (не синтез, а сборная солянка) науки, философии и теологии, с очень ограниченной логической ответственностью.

Была еще одна разновидность "трудящихся" в советской науке, которую мне хотелось бы выделить из основного разношерстного сообщества. Она была порождена репрессивной системой тоталитарного общества.

Речь идет об ученых или философах, которые отсидели в лагерях (тюрьмах, шарашках) достаточно долгое время. После освобождения часть из них вернулась в науку. Некоторые из этих ученых стали развивать нечто яркое и оригинальное на пересечении науки, философии и религии.

Так появились теория густот Д.Панина, концепция этногенеза с излучениями из ближнего космоса Л.Гумилева и др.

Наиболее простое объяснение этого феномена состоит в предположении, что таким ученым было трудно догнать научный прогресс и они были вынуждены "вить пеньку", т.е. создавать нечто самобытное, кондовое и домотканое.

Но мне представляется более правдоподобным другое объяснение: иррациональный опыт ГУЛАГа оказался в противоречии с обыденным рационализмом современной науки, с ее строгими дисциплинарными границами и т.д.

Ученым с лагерным опытом более близкой оказалась не современная наука, а предшествующая ей натурфилософия.

Интересно, что в послевоенной Европе был сформулирован вопрос о том,

возможно ли продолжать традиционное рациональное философствование в мире после Освенцима. Этот нериторический вопрос был адресован людям, не прошедшим через Освенцим, но живущим в мире, где он был.

Будет ли риторическим аналогичный вопрос, заданный советским ученым, которые сумели выжить и вернуться из страшного Архипелага? Конечно же, нет. Тем не менее, их натурфилософские построения относятся скорее к области творений "трудящихся".

Если эта категория " натурфилософов" вызывает чувство глубокой симпатии и сочувствия (от чтения их опусов можно получить огромное удовольствие), то следующая разновидность "ученых-трудящихся" может вызвать только чувство глубокого неудовлетворения.

Это была наиболее опасная форма "трудящихся" в науке.

Они не писали писем, (разве что - анонимные письма), но тоже создавали псевдо-научные теории , находящиеся в явном противоречии с современной наукой , с признанными научными теориями и экспериментами.

Тем не менее, эти ученые нашли особый прием, который помог им добиться официального признания как со стороны партийно-правительственных кругов, так и научного сообщества. "Теории" этих ученых были официально одобрены, а сами они могли процветать и занимать высокие академические посты.

Такой прием заключался в объединении псевдонаучной теории с коммунистической идеологией и с марксистско-ленинской философией.

При этом необходимо было обвинить конкурирующую научную теорию в идеализме и буржуазности. "Лысенковщина" была ярким примером подобного творчества "ученых-трудящихся" или примером особого феномена идеологизированной науки.

В борьбе с подобными "трудящимися" настоящие ученые вынуждены были прибегать к аналогичным заигрываниям с господствующей идеологией , т.е. они вынуждены были быть не только учеными, но и немножечко "трудящимися". Это еще раз подтверждает тот тривиальный факт, что

в стране трудящихся - все были "трудящимися", в той или иной степени

Я не собираюсь в настоящей статье разбирать интересный феномен идеологизированной науки (более подробно см. ,например,: Природа, 1989, №2), а потому хочу вернуться к "письмам трудящихся". Естественно, ни о каком серьезном обсуждении подобных писем не могло быть и речи.

Следовало указать на пару явных нелепостей или неточностей, но в заключение высказать заинтересованность общей идеей и сожаление, что мы не можем профессионально оценить изложенную в письме концепцию или теорию, ибо она относится не к философии, а к физике, призвана заменить устаревшую теорию относительности и обанкротившуюся квантовую механику, вводит в рассмотрение (т.е. высасывает из пальца) массу новых элементарных частиц, содержит "сложные математические формулы" (т.е. сложение и вычитание), и, соответственно, уважаемому тов. Трудящемуся следует обратиться в Физический институт АН СССР (т.е. ФИАН).

В свою очередь, сотрудники ФИАНа писали аналогичные отзывы на те же самые письма, но напирали на философский характер новой "концепции" и …. отсылали уважаемого тов. Трудящегося к нам, в Институт философии АН СССР (т.е ИФАН). Это называлось "отфутболить трудящегося". Так творческие "трудящиеся" и вибрировали между ИФАНом и ФИАНом.

После каждого такого раунда, "трудящиеся" обычно писали гневные письма, обвиняя нас в непрофессионализме, ретроградстве и вредительстве. Очень часто высказывались предположения, что весь наш критицизм обусловлен лишь жаждой плагиата.

Наиболее агрессивные трудящиеся начинали посылать сигналы в ЦК КПСС или в Президиум АН СССР. Самое смешное, что затем мы получали строгие директивы от подобных инстанций : "Разобраться и доложить!" Начинался новый цикл.

Я хорошо запомнил одного такого настырного мыслителя. Он разработал теорию спирального мира и легко объяснял все тайны мироздания с помощью арифметики и различных спиралей. Я с трудом его "отфутболил" и даже почти забыл о нем, но он внезапно объявился перед моей защитой докторской диссертации и потребовал объяснений: почему я годами не защищал "докторскую", а, ознакомившись с его теорией спиральной Вселенной, вдруг сразу вышел на защиту?

На прощание он пообещал мне пулю в лоб, если я использую его теорию в моей диссертации. И хотя все его подозрения представлялись мне совершенно вздорными и абсолютно необоснованными, я решил всё же переехать в Америку, чтобы спокойно закончить написание моей новой книги по Общей теории спиральности, которая называется "Спиральность Природы и Природа Спиральности".

2. Интеллигенция и трудящиеся

Естественно, что работая долгие годы с "письмами трудящихся", я задавал себе вопрос о природе этого феномена, о тяге полуобразованного или односторонне образованного интеллигента к непрофессиональным научно-философско-теологическим рассуждениям.

Например, для западного интеллектуала подобные рассуждения абсолютно не типичны, а для российского интеллигента они - услада души. Мне кажется, что истоки этого феномена можно усмотреть в специфике России, которая всегда была враждебно настроена к западному рационализму, будь он научный, философский или теологический.

Довольно распространенным был взгляд, что Запад нисходит в пучину ереси по ступеням: католицизм - протестантизм - антитринитаризм - наука. В этом ряду, наука была лишь наиболее ярким проявлением западного еретического рационализма.

Рационализм не изгонялся совсем , но его место было на самом низком уровне познания, на уровне эмпирии, в то время как высший уровень теоретического знания мог быть оккультным или религиозным.

В такой познавательной ситуации легко размножались "трудящиеся".

Если взять Россию ХIХ века, то поражает обилие журналистов и литературных критиков, которые по совместительству были популяризаторами науки, философами и создателями нового религиозного сознания, т.е. "трудящимися".

При такой ситуации очень часто происходила популяризация науки … с точностью до наоборот (Д.Писарев и дарвинизм). Что же касается западной философии и теологии, то отношение к ним колебалось между восхищением и ненавистью.

Сперва приходило восхищение от фрагментарно прочитанной книги на малопонятном языке, затем выяснялось противоречие между так "понятой" западной доктриной и какими-то реальными или мнимыми местными ценностями, после чего происходило "отрицание".

Именно поэтому так много в ХIХ веке было "западников", которые кончили "славянофилами", и наоборот.

В советское время , вождь мирового пролетариата,

с присущей ему прямотой и откровенностью, охарактеризовал российскую интеллигенцию как "говно нации". Интеллигенции, фактически, было приказано превратиться в интеллектуалов или "спецов". В противном случае, могли запросто "хлопнуть", сослать в лагеря или выслать за границу на "запломбированных философских пароходах" (ведь кто-то же должен был разваливать единство эмиграции).

Однако, и в этих суровых тоталитарных условиях постепенно стали формироваться островки свободомыслия - временные маленькие сообщества, которые стихийно возникали и стихийно распадались. Основной функцией таких ячеек общества как раз и было свободное обсуждение коренных проблем бытия.

Такие микросообщества приходилось маскировать и камуфлировать, но их суть оставалась неизменной. Очень показателен в этом отношении один анекдот из того жестокого времени: Два мужика с трудом нашли компаньона, чтобы "сообразить на троих". Тот аккуратно уплатил свою долю, выпил и побежал по своим делам. А эти двое кричат ему вдогонку: "Мужик, ты куда? А поговорить?"

В этой характерной истории как в капле воды (вернее , водки) отражается возрождение интеллигенции , но уже советской. Конечно, борьба за свободу слова ( А поговорить?) была длительной и упорной , но зато и прогресс был замечательный: советская интеллигенция совершила гигантский скачок из подворотни и кустов … на кухню!

Прогресс был многогранен как стакан

Мы можем указать, например, гигиеническую грань (перестали пить из одного стакана), или гастрономическую (стали закусывать). Однако, наиболее важный прогресс произошел в интеллектуальной сфере, где опять появились и стали бурно развиваться безответственные научно - философско - теологические рассуждения.

Алкоголь легко снимал препоны рационализма, притуплялось чувство логической ответственности, вдруг всплывали совершенно неожиданные связи между вещами совершенно не связанными, засыпала самоцензура, исчезали профессиональный снобизм и дисциплинарные границы.

А если учесть, что на кухнях собирались друзья и коллеги, то можно представить, сколь яркими могли быть такие посиделки.

Некоторые циники, правда, окрестили подобные очаровательно-безответственные беседы мудозвонством. Я помню, что среди моих коллег был один непьющий философ, (конечно, раньше он пил, и очень много, иначе как бы он стал философом , но потом пришли "глюки" и пришлось завязать), так он всё время приставал ко всем на кухне с просьбой пить больше и тогда ему, якобы, удастся "индуцировать" некое подобие кайфа.

Не знаю, как насчет кайфа , но со временем он наиндуцировал отличный материал и издал литературно обработанное мудозвонство своих коллег в виде книги. Получилась архиинтереснейшая штучка. Я думаю, что было бы справедливо создать особый курс по русской философии: "От любомудров до мудозвонов".

Однако, в своей профессиональной деятельности, (т.е. в академических институтах и лабораториях, а не на кухнях), ученые и философы науки были существенно ограничены и не продуцировали мудозвонства. Как правило, всё ограничивалось научно-популярным изложением достижений науки с использованием дежурных философских фраз, терминов и канонических цитат, а также вялотекущей критики западных концепций (благо, западные философы науки усердно сражались друг с другом, предоставляя обширный материал для бесконечных "аналитических обзоров").

Если же происходила встреча советских естествоиспытателей с философами (как это не удивительно, но были и такие, т.е. не историки КПСС, не специалисты по научному коммунизму, а просто … философы), то результаты бывали плачевными.

Я помню выступление замечательного философа Мераба Мамардашвили в клубе курчатовского института. Было два докладчика. Первый докладчик был стопроцентный "трудящийся", и все шло по накатанным рельсам: диаграммы , формулы, теория Вселенной, глухие смешки в зале, нет вопросов, спасибо за внимание.

Вторым объявили Мераба Константиновича. Он вышел с потухшей трубкой, сел в кресло в ближнем углу сцены, внимательно осмотрел присутствующих и повел тихий разговор о вечных метафизических проблемах: он распрощался с тенями на стене , вылез из пещеры и неспеша стал восходить на Волшебную гору в поисках утраченного времени.

Это было очень интересное концептуальное путешествие с отличным гидом

Меня поразила реакция зала, которая громко проявилась в гардеробе, в очереди на вешалку. Практически все возмущались, что нарушено главное правило клуба, которое заключалось в том, что на одного "трудящегося" должен быть один нормальный докладчик. А сегодня пришлось слушать двух "чайников".

Еще более нелепым оказался визит другого известного философа, Эвальда Ильенкова, к физикам в Дубну. Это была встреча братьев по разуму , которые еще не нашли даже общего языка. Лишь поздно вечером в ресторане удалось нащупать один общий вопрос для дискуссии: "Ты меня уважаешь?" Но это уже была не встреча ученых и философа, а обычная околокухонная беседа "трудящихся".

Бытует широко распространенное мнение, что во взаимоотношениях советских ученых и философов, последние всегда играли роль некой идеологической полиции или цензуры, а иногда вообще выступали руинаторами науки, например, громили теорию относительности, обвиняли квантовую механику в идеализме; что же касается бедной генетики, то эти гнусные философы не только обвинили ее в буржуазности и реакционности, но и вообще разрушили до основания, освободив путь мракобесной лысенковщине.

Возникает вопрос: насколько эта стройная картина близка к исторической реальности?

Когда в 60 - 70-ые годы историки науки стали рассматривать трагические события в советской науке сталинского периода, они часто делили науки на "счастливые" и "несчастные": "несчастные" науки были подвергнуты идеологической деформации и понесли ощутимый урон (например, та же генетика), а "счастливые"- избежали такой идеологической деформации, например, "атомный проект" надежно укрыл советских физиков от идеологических кампаний.

Однако, в последние годы появилась новая тенденция: видные представители самых различных "счастливых" наук стали вспоминать свое несчастное прошлое. Постепенно сложилась версия о том, что в 30 -50-ые годы советской науке угрожала тотальная "лысенковизация" и что, естественно, совершить этакую гнусность могли лишь … философы.

Философы-марксисты конечно-же принимали активное участие в идеологических кампаниях 30-50-ых годов. Но слухи о том, что они могли разрушить какую-то науку или научную теорию, сильно преувеличены.

Советские философы не только не могли создать чего-либо путного, но и на разрушение у них силенок было явно недостаточно.

Если в 20-ые годы сильно возомнившие о себе советские философы пытались конструировать какие-то общие теории (типа "Тектологии" А.Богданова), вели бурные дискуссии и развивали конкурирующие марксистские доктрины, (вот он звериный оскал левой и правой оппозиций), то в 30-е годы они были, практически, все уничтожены, и лишь малая их часть участвовала в последующих сталинских играх.

Так что разрушения , как и созидания, были делом рук самих ученых,

которые в тоталитарном обществе сами прекрасно выполняли роль партийных активистов и идеологических бойцов. Во всяком случае, ученые активно использовали идеологические аргументы в многочисленных клановых и националистических битвах, (например, русские ученые против безродных космополитов).

В 60-ые годы, когда тяжелые времена идеологических баталий ушли в прошлое, ученые и философы науки наладили более или менее плодотворные связи, стали проводить совместные конференции, печатать совместные труды, анализировать (а не разоблачать) актуальные мировоззренческие проблемы.

Но призрак былой "лысенковизации" или идеологизации науки все еще определял взаимную бдительность, которая стояла на страже критериев научности, объективности и рационализма. В этих условиях было, практически, невозможно заняться разработкой жгучих научно-философско-теологических проблем , т.е мы не могли писать "письма трудящихся".

К счастью, всё это позади! Исчезла взаимная цензура физиков и философов

С приходом перестройки и свободы слова пришла и свобода писать "письма трудящихся". Я помню совместное заседание физиков, философов, православных священников и примкнувших к ним экстрасенсов, которое проходило в Объединенном институте ядерных исследований в подмосковной Дубне в самом начале 90-ых годов.

Никакая кухня не может сравниться с тем упоительным мудозвонством. И пошло-поехало…

Профессиональный физик доказывает, что гносеология квантовой механики расположена на пути от Иисуса Христа к Святому Духу.

Профессиональный математик доказывает, что современная наука мертва, ибо последние пятьдесят лет ознаменовали полный крах рационализма, редукционизма и эволюционизма, и, соответственно, необходимо развивать новую науку на основе православных ценностей.

Профессиональный философ перестал выводить всю математику из "Математических рукописей" Карла Маркса и стал усматривать ее истоки в религиозных геометризмах Павла Флоренского.

В русле этих новых тенденций публикация в "Лебеде" статьи А.Липунова "Научно открываемый Бог" является своевременной и представляет безусловный интерес. Мне хочется сделать несколько замечаний, в связи с проблемами, разбираемыми в этой статье.

Но в новых условиях я не буду придерживаться старых принципов, отвечая на "письма трудящихся", т.е я не собираюсь цепляться к двум-трем ничего не значащим частностям, наводить тень на плетень и "отфутболивать". Во-первых, я не получал этого письма, во-вторых, мне некуда его "футболить", в-третьих, теперь я сам могу писать письма. В этом ключе и следует рассматривать мои заметки.

Прежде всего хочу коснуться самой постановки проблемы, т.е. научного открытия Бога или Сверхразума, который должен проявиться для нас как Чудо или нарушение естественных законов.

Речь, фактически, идет о научном доказательстве метафизической проблемы, что само по себе достаточно оригинально. Но ситуация, на самом деле, более оригинальна, чем это может показаться на первый взгляд. Дело в том, что вся наша наука была в свое время развита на базе целого ряда метафизических предпосылок.

Речь шла не только об "атомарной, матрешечной логике" и математическом аппарате, который был основан "на цифровом пастушечьем опыте чисел - стадо баранов может быть расчленено на отдельные особи и подсчитано", хотя эти самобытные соображения Липунова о специфике современной науки, безусловно, интересны.

Однако, оставим в покое баранов и вернемся к фундаментальным метафизическим предпосылкам, тем более, что они находятся в противоречии с положениями Липунова о Сверхразуме с его чудесными проявлениями.

Я могу указать, например, на такие метафизические положения, как тезис о неизменности и совершенстве Бога

Этот тезис сыграл определяющую роль в развитии науки и рациональной философии. Как следствие, мы имеем концепцию предустановленной гармонии мира. Бог не создал для нас совершенного мира, но он всё же сотворил лучший из всех возможных миров, который мы можем рационально познавать, открывать его объективные законы.

Кстати, Липунов дает в конце своей статьи цитату из Эйнштейна, в которой речь идет о чуде и которую Липунов пытается связать с научным открыванием Бога. Здесь необходимо четко осознать, что чудо Эйнштейна прямо противоположно чуду Липунова.

Эйнштейн излагает достаточно обыденную идею западного рационалистического мировоззрения (в пику позитивистам и кантианцам), что мир мог бы быть хаотичным, но он закономерен,- это и воспринимается Эйнштейном как чудо.

Конечно, можно представить чудо именно как нарушение объективных законов, и это будет нарушением чуда Эйнштейна, который следовал идеям Спинозы: законы Природы определены Богом и любые нарушения порядка Природы будут означать, что Бог противоречит самому себе.

Эйнштейн часто подчеркивал, что Бог не злонамерен и не играет в кости. Я могу не верить в Бога, но я верю, что он не может быть шулером, - мне это предположение представляется чрезвычайно правдоподобным.

Что же касается Сверхразума, который должен проявляться в виде Чуда, то этот подход был очень моден на заре христианства и играл важную роль в большинстве архаичных религий. Емкое выражение этого подхода можно найти у Тертуллиана: "Верю, потому что абсурдно!".

Действия Сверхразума должны казаться нашему слабому разуму именно абсурдом, т.е. Чудом

Различные иррациональные течения внутри христианства и по сей день придерживаются такого подхода. Русское (и вообще восточное) православие является одним из таких течений. Хотя в религиозной истории России мы можем найти и своих рационалистов. Ими являются представители многочисленных сект (молокане, духоборы, баптисты и прочие Львы Толстые).

Западное христианство исходило из совершенно иного тезиса: "Верю, потому что понимаю!" Именно в русле такого подхода (идущего от Блаженного Августина и Фомы Аквинского) были развиты метафизические предпосылки современной науки.

Например, неизменность и совершенство Бога предполагают отсутствие каких-либо абсурдов в нашем мире. Вездесущность Бога стоит за концепцией абсолютного пространства и времени механики, определяет фундаментальные законы сохранения.

Соответственно, встает вопрос : "Имеет ли смысл использовать таким образом развитую науку, чтобы доказывать метафизический тезис, находящийся в противоречии с ее собственными фундаментальными метафизическими предпосылками?" Для меня этот вопрос сейчас более интересен, чем тот тривиальный факт, что

наука вообще не может доказать какую-либо метафизическую гипотезу

Я также хочу отметить еще один метафизический подход к разбираемой проблеме Сверхразума в нашем мире. Он связан с интересным течением в христианстве, которое было широко представлено в Болгарии Х - ХII веков.

Так как Киевская Русь заимствовала многие религиозные идеи, ритуалы и литературу из Болгарии того времени, то не удивительно, что дуалистическое и аскетическое мировоззрение "богомилов" оказало определенное воздействие на религиозное сознание России.

Согласно "богомилам" (катарам, альбигойцам) мир состоит из единства таких противоположностей, как свет и мрак, дух и материя, Бог и Сатанаил. Что касается нашего материального мира, то он был сотворен Сатанаилом. Более того, Сатанаил сотворил и человека, но не смог вдохнуть в него душу.

Идя навстречу пожеланиям трудящихся (т.е. Сатанаила, ибо именно он был трудящимся в то время, когда лишь начиналось время), Бог одушевил человека. При таком подходе странно искать Чудо (т.е. Бога) в материальном, т.е. сатанинском мире.

Если что-то чудесное может произойти в нашем материальном мире, то источником будут люди, одушевленные Богом

Например, если люди сумеют совершить переход от множества разобщенных Разумов к единому Сверхразуму, то это и будет Чудо. Для этого необходимо всего лишь объединиться всем людям в единой Церкви - это и будет вторым пришествием Христа, концом времени и выходом в Тысячелетнее царство Бога.

Естественно, необходимо будет объединиться всем поколениям людей, когда-либо жившим на Земле. Именно поэтому известный русский философ Н.Федоров поставил перед современной наукой наиболее важную задачу - разработать метод воскрешения всех наших отцов, - это и есть наше общее дело.

Учитывая современные агрессивные феминистские движения, я хочу дополнить эту задачу: придется воскрешать и всех матерей. Современная наука даже не знает как подступить к этой архиактуальнейшей проблеме.

Некоторые циники и маловеры утверждают, что это вообще не научная проблема. Но мне кажется, что в данном случае мы имеем яркое опровержение широко распространенного тезиса о том, что наша наука уже почти всё познала в этом простом мире. Слухи о разуме, зачахшем без принципиально новых явлений, сильно преувеличены.

К самому главному мы даже еще и не прикоснулись.

В этой связи я вспомнил историю о мальчике, который рос в пакистанской глубинке. Школьный учитель объяснял ему физику на базе представлений о гидростатических и гидродинамических взаимодействий, которые были хорошо разработаны еще Ибн Синой и Аль Газали, но продолжали отлично работать на местной мельнице.

При этом учитель указывал, что в мире существуют и другие типы физических взаимодействий, например, в большом городе Карачи есть электромагнитные взаимодействия, что же касается далекой заморской страны Америки, то там существуют совсем "странные" сильные и слабые взаимодействия.

Такая странная классификация физических взаимодействий по городам и странам не помешала мальчику позднее разработать единую теорию электрослабых взаимодействий, за что он был удостоен Нобелевской премии. Это был Абдус Салам, который совершил восхождение к высочайшим вершинам науки.

Я вспомнил эту поучительную историю, ибо мне кажется, что наша современная наука еще находится в "глубинке". Если в следующем веке (или тысячелетии) науке удасться выбраться из нашей "земной глубинки" и овладеть новыми фундаментальными физическими взаимодействиями, то среди них должны оказаться как раз те, без которых немыслимы какие-либо реальные контакты с внеземным Разумом.

Можно предположить наличие особого антропного принципа: если Вселенная развивалась в соответствии с неким биологическим принципом отбора, в котором отражена и наша специфика (это обычный антропный принцип), то в такой Вселенной должны присутствовать особые физические взаимодействия, которые могут обеспечить реальную коммуникацию с внеземным Разумом в космических масштабах.

Иначе получается нелепая ситуация: Вселенная развивалась в соответствии с нашей спецификой, но получилась… не для нас.

Если в будущем мы не сможем пользоваться "сверхсветовыми" сигналами и если нам всегда будет необходимо двигаться, проходя "поточечно" наш путь, то мы живем не в нашей Вселенной. Обычный антропный принцип без возможности такой коммуникации отбрасывает нас в докоперниковский антропоцентризм.

Наука, выбравшаяся из "глубинки", сумеет совершить не только великие открытия в будущем, но и адекватно понять прошлое. Как пример современного взгляда из "глубинки" на наше концептуальное прошлое, я могу привести пассаж из статьи Липунова, в котором он излагает представления античных философов о процессе познания: "Представим себе бесконечную плоскость. Кружочек на плоскости - это часть познанного нами.

В процессе познания круг увеличивается, поглощая предыдущее знание, но растет и граница с непознанным. Познание рождает все новые и новые вопросы. Процесс бесконечен. Точка зрения эта стара, как мир".

Я думаю, что Липунов, в данном случае, имел в виду особый тип познания,

который широко представлен, например, в арабских сказках. Что-нибудь вроде: "И возлегли они на ложе любви, и познал он ее". Естественно, что этот тип познания может начинаться с маленького кружочка. Но к представлениям античных философов о процессе познания это имеет косвенное отношение.

Даже у грубого материалиста Демокрита была двухуровневая эпистемология (уровни истинного знания и мнения), что же касается такого изощренного идеалиста как Платон, то тут мы имеем уже четырехуровневую конструкцию, с двумя уровнями познания чувственного (видимого) мира и с двумя уровнями познания мира умопостигаемого, с восхождением от теней к вере и далее от знания к пониманию, от математического доказательства к диалектике и т.д.

Я уверен, что наука сумеет выбраться из "земной глубинки", совершить великие открытия в будущем и адекватно понять прошлое. Но и в состоянии великого расцвета, наука не сумеет решать вечных метафизических проблем, например, проблемы Сверхразума.

Контакты с Богом и в следующем Миллениуме будут налаживаться не в астрофизических лабораториях, а в церквях, мечетях и синагогах. Что же касается изучения этих проблем, то здесь по-прежнему главную роль будут играть метафизики, теологи и "трудящиеся".

Продолжение темы

www.pseudology.org