The Crisis in Marxist Sociology / Birnbaum N. Toward a Critical Sociology. N.Y., 1971. P. 95-129 Перевод - Н. Лафицкая Birnbaum, Norman Кризис в марксистской социологии гипертекстовая версия Введение B данном очерке я не стремился осветить все вопросы. В частности, я довольно свободно пользуюсь такими упрощенными выражениями, как "марксистская Социология" и "буржуазная Социология". Я прекрасно понимаю, что эти термины здесь условны, что обозначенные ими направления в развитии научной мысли сложны и разнообразны, что существует взаимопроникновение этих двух типов Социологии и что внутри каждой из этих групп имеют место конфликты и противоречия, не менее серьезные, чем между ними. Довольно полную библиографию можно найти в моей работе "The Crisis of Industrial Society" (N. Y., 1969). Сегодня Мы сталкиваемся с парадоксом. Никогда прежде Марксизм не оказывал такого сильного воздействия на буржуазную Социологию (которую можно определить как Социологию, практикуемую буржуазными профессорами, не считающими себя Марксистами, в противоположность не менее буржуазным профессорам, считающим себя Марксистами); никогда прежде он не подвергался столь широкому анализу, критике и обсуждению. Совершенно неоправданные запреты политического характера, тормозившие развитие марксистской Социологии (как, впрочем, и всей критической марксистской мысли) в Обществах государственного Социализма, начинают терять свою силу.   Набирает силу международная дискуссия по вопросам Марксизма, охватившая уже пространство от Лондона, Парижа, Франкфурта и Милана до Загреба, Будапешта, Праги и Варшавы. Тем не менее Марксизм и особенно марксистская Социология переживают кризис: именно этот кризис привел к тому, что нынешняя дискуссия идёт столь напряженно и столь плодотворно. Понятие "кризис" требует в данном случае пояснений. Доктринальный, или теоретический, кризис философской Системы возникает тогда, когда формируется один из двух рядов абстрактных условий. В одном случае исчерпывается внутренний потенциал развития Системы; применяемые в ней категории теряют способность трансформироваться; возникающие в рамках такой Системы дискуссии становятся схоластическими в худшем Смысле слова. Во втором случае реалии, на основе которых строится Система, претерпевают такие изменения, что её исходные категории становятся неприменимы в новых условиях.   Совершенно ясно, что эти два ряда условий часто проявляются одновременно; применительно к Системам, связанным с историческим развитием Общества, два ряда условий кризиса чаще всего проявляются в комплексе, а иногда они неразделимы. В случае с Марксизмом положение осложняется тем, что он претендует на роль тотальной Системы, включающей не только описание Общества, но и предписания, как людям следует действовать в Обществе. Я предлагаю ограничиться анализом кризиса марксистской Социологии, но при этом необходимо будет затронуть политические и философские элементы Марксизма. В общих чертах кризис Марксизма можно описать следующим образом. Развитие капиталистического Общества пошло несколько иным путем, нежели тот, который предполагался в теоретических работах первого поколения Марксистов. В частности, несомненно, цикличное развитие капиталистической экономики достигло такой производительности, что релятивизировало понятия обнищания трудящихся. Правда, различия между социальными классами в распределении богатств, доходов, в доступности других благ продолжают оставаться огромными. Тем не менее абсолютный прирост общественного продукта и политическая борьба Рабочего класса привели к тому, что последнему обеспечен такой уровень жизни, который никак нельзя назвать абсолютным обнищанием.   В то же время изменилась классовая Структура капиталистического Общества: возникла новая промежуточная прослойка работников административной, технической сфер и сферы обслуживания, часто обладающих высоким уровнем образования. Хотя объективно эта прослойка зависима от тех, в чьих руках в основном сконцентрирована Собственность, в том числе и государственная, тем не менее эта прослойка не пожелала вступить в политический союз с Рабочим классом. Таким образом, растущая концентрация Собственности сказывалась на усилении Классовой борьбы совершенно неожиданным образом: она усилила раздробленность и усложнила Структуру сил, участвующих в этой борьбе. Далее, буржуазное Государство вплотную занялось экономикой, вплоть до того, что в некоторых Обществах оно приняло на себя координационные и даже командные функции, так что сегодня следует говорить о возникновении Общества "неокапиталистического" типа, которое в значительной мере уже сменило старое капиталистическое общество, где чётко разграничивались государственная и экономическая сферы.   Упорство сторонников абсурдной Идеологии свободного предпринимательства в Соединенных Штатах не должно ослеплять Нас настолько, чтобы Мы не смогли заметить столь очевидного в Нашем Обществе срастания Государства и экономики. В этих условиях такие понятия, как "Собственность" и даже "капитал", размываются: классические марксистские постулаты об отношениях между базисом и надстройкой нуждаются в корректировке. Такая корректировка особенно необходима сегодня в связи с изменениями, происходящими в Обществах государственного Социализма. Только теперь Мы начали получать первые результаты марксистского анализа этих Обществ, проведенного их внутренними силами, в отличие от марксистского анализа, проведенного оппозиционными или внешними силами. Этим исследованиям придётся разобраться с фактом возникновения новой классовой Структуры, вызванным тем, что владельцем Собственности является Государство, а монополия контроля за нею принадлежит коммунистическим партиям. Кроме того, возникновение новых Структур политического и культурного господства сопровождалось в социалистических странах ростом государственной Собственности. Вызовом общепринятым канонам Марксизма стал ещё один аспект исторического развития. Можно сказать, что третий мир представляет собой мировой пролетариат и что отношения господства и эксплуатации характеризуют связи между индустриальными и неиндустриальными Обществами. Народы стран третьего мира представляют собой доиндустриальный пролетариат, соучастником в эксплуатации которого является Рабочий класс передовых Обществ.   Более того, борьба народов этих стран за экономическую независимость приобретает националистические и крайне националистические формы (феномен, относящийся не только к странам третьего мира). Будучи немцами, по их собственному признанию, Маркс и Энгельс никогда не стремились в своих теоретических работах к интеграции проблем национальных отношений и других разделов своей теории. В действительности их собственные Труды об империализме как социально-экономическом феномене носили фрагментарный характер; их последователи и даже Наши современные Марксисты были вынуждены развивать и расширять эту теорию. Истинная роль империалистических экономических отношений в экономически развитых странах продолжает оставаться предметом споров, ещё больше спорят о более широких социально-политических последствиях империализма. К этим значительным затруднениям марксистской теории, вызванным ходом исторического процесса, а в некоторых случаях самим распространением Марксизма, Мы должны прибавить проблемы, вызванные столкновением Марксизма с буржуазной наукой. У своих истоков Марксизм, конечно же, был частью критического направления буржуазной мысли, исторически сформировавшегося и выкристаллизовавшегося в работах философов; Марксизм вместе с создавшим его основу левым гегельянством можно рассматривать как позднюю германскую аналогию французским энциклопедистам. Маркс и Энгельс особенно упорно настаивали на "научном" характере Марксизма в одном очень существенном отношении: критическая социальная и историческая теория должна синтезировать в своих категориях достижения и, где это необходимо, методологию передовых кругов буржуазной мысли — даже в тех случаях, когда достижения относились к некритическим по своему исходному замыслу направлениям науки,, но приобретали свою критическую силу в применении на Практике.   Иными словами, в то время, когда Марксизм появился, он был chef d'oeuvre 2 буржуазной мысли: последующее расхождение между ним и развитием мысли за пределами социалистического движения является одновременно причиной и следствием движения интеллектуального самоопределения, имевшего много негативных последствий. Психоанализ, структурный анализ языка, целые области в развитии естественных наук, важные философские течения, такие, как феноменология, к сожалению, в том или ином виде противопоставлялись Марксизму. --------------- 2 Шедевром (франц). — Прим. перев. В одном варианте упрощенная трактовка или трансформация значения позволяли сделать вывод, что Структура и открытия в других Системах бесплодны, поскольку рассматриваемые этими Системами феномены могут быть поняты наилучшим образом только с помощью целостного Марксизма. Другой вариант рассуждений, предполагавший не менее упрощенную трансформацию значений, позволял показать, что немарксистский Метод при глубоком анализе оказывается соответствующим духу Марксизма больше, чем даже сам Марксизм. Специфические черты Марксизма часто игнорировались или же значение их искусственно принижалось ради того, чтобы не дать ему отстать от уровня развития современной научной мысли или её суррогатов на Западе. Эта общая проблема особенно ярко проявилась в Социологии. Истоки марксистской и буржуазной Социологии в значительной своей части идентичны. Гегель оказал влияние как на Лоренса фон Штейна, так и на Маркса, работы Сен-Симона нашли продолжение у Конта, Идеи английских политэкономистов отражены в Трудах Джона Стюарта Милля (в его "Системе логики" можно найти методологические постулаты Социологии, основанной на естественной модели познания). По мере того как Социология развивалась в форме академической дисциплины, её соответствие Марксизму чаще всего игнорировалось учеными-Марксистами.   Самый глубокий и оригинальный из буржуазных Социологов — М. Вебер — наиболее успешно спорил с Марксистами там, где признавал в качестве предпосылки радикальный историзм социальных Структур. Трудно представить себе работу Лукача или её академизированное изложение Маннгеймом без веберовской критики позитивизма. Впервые интерес Марксизма к Социологии проявился в Веймарской республике в Германии и во Франции после 1915 года. Поразительно, что в Обществах государственного Социализма Социологию сегодня больше связывают с разработкой и применением определенных технических средств изучения социальных феноменов, чем с теоретической работой.   В этой связи полезно было бы вспомнить, что социологический эмпиризм в буржуазной Социологии в своих истоках тесно связан с движениями социального реформаторства (протестантские истоки чикагской школы в Соединенных Штатах, фабианский Социализм и разработки начала XX века в Англии, "Verein fur Sozialpolitik" и прочие подобные течения, в том числе проект Вебера, в Германии). Эмпирическая техника позднее была отторгнута от своей морально-политической основы и стала восприниматься как распространение естественнонаучных Методов на социальную сферу. Недавнее возрождение некоторых видов эмпирических исследований в Обществах государственного Социализма отличалось тем, что все этапы развития Методов были пройдены за одно десятилетие, а не за несколько, как у Нас. Во всяком случае разработанные буржуазной Социологией многочисленные теоретические Традиции и Методы проведения исследований ставят перед марксистской Социологией сложные проблемы, которые ещё далеко не решены, а зачастую с Трудом признаются. В ходе общего развития Идей, приведшего к кризису в марксистской Социологии, Мы наблюдаем не прямое и примитивное проявление конфликта между социальными и политическими группировками, а скорее попытку понять долгосрочные тенденции общественного развития, конкретно выраженные в проблемах, непосредственно связанных с пониманием сути конфликта. Возникшие без определенного намерения, часто полуосознанные представления об историческом процессе не могут быть столь же эффективны, как чётко сформулированные представления. В то же время Наши интеллектуальные возможности позволяют Нам "утилизировать" сформулированные представления лишь как desideratum 3, а недействительное. -------------------- 3 Желаемое (лат).. Прим. перев. С фрагментарным же описанием исторического процесса Мы справляемся вполне. Должно быть ясно, что кризис в марксистской Социологии есть частное проявление интеллектуального кризиса, корни которого уходят в социальное положение и политическую направленность групп, к каким принадлежат (или сами относят себя) те или иные Социологи, но который имеет определенную, хотя и ограниченную, независимость от этих факторов. Один значимый элемент этого кризиса обусловливает как интеллектуальную раздробленность, о которой я уже упоминал, так и приведшие к ней исторические условия. Мы сталкиваемся не с единым рядом марксистских Идей, а с несколькими "марксистскими Традициями", которые разнятся от страны к стране, и иногда даже у разных группировок внутри одной страны. Этот процесс дифференциации указывает на реальное наличие кризиса: те усилия, которые предпринимаются для его преодоления, в действительности являются реакцией на реальные исторические проблемы, переживаемые в конкретных формах. Упомянув об относительной автономии марксистской мысли, я хочу теперь привлечь ваше внимание к масштабам марксистской дискуссии (а также суждений, предварявших дискуссию и возникающих вокруг неё). Развитие, самоанализ, взаимодействие между этими зспектами Марксизма, по моему мнению, раскрывают одну из ценнейших возможностей Марксизма как Системы. Она позволяет добиться качественно иной проверки Идей по сравнению с Методами анализа социальных явлений, привнесенными в социальную сферу из естественнонаучной.   Она также признает существование антиномий и скачкообразности общественного развития, и, что особенно важно, она отрицает и полную независимость мышления, и взгляд на мышление как на прямое "отражение" окружающей действительности. Первое ведет к самодовольно-благодушной изоляции мышления от реальности и фактически делает мыслителей менее устойчивыми перед внешним давлением, второе же обесценивает интеллектуальную деятельность как таковую и в то же время отвергает способность мысли изменять мир. Правда, эти соображения могут служить прекрасным завершением обсуждения проблемы кризиса марксистских Методов. Я же предлагаю перейти к последовательному рассмотрению ряда специфических аспектов Социологии, в которых кризисные явления проявляются наиболее контрастно. Теория общественных классов   В оригинале марксистская теория общественных классов имеет компоненты, вводящие как генерализацию, так и спецификацию. Компонент генерализации относится к различиям между членами сообщества в зависимости от их роли в производственных отношениях, а компонент спецификации — к рассмотрению буржуазного и капиталистического Обществ в условиях машинного производства. Изначально Марксизм, без сомнения, уделял главное внимание последнему компоненту. Сам Маркс заявлял о своем намерении установить "законы развития" капиталистического Общества, признавая при этом, что сама концепция классов как таковых была до него разработана буржуазными историками и философами. Здесь Нас итересуют два вида проблем: вопрос о применимости понятия классов в их связи с Собственностью к анализу индустриального Общества, а также интерпретация классовой Структуры в Обществах других типов. Понятно, что для Маркса наличие социального господства в капиталистическом Обществе объяснялось тем, что Собственность принадлежит чётко очерченной социальной группе — буржуазии. Понятно также, что в течение довольно длительного исторического периода, охватывающего большую часть XIX и начало XX века, существование взаимосвязи между владением Собственностью, контролем за государственным аппаратом, привилегиями в доступе к культурным ценностям, а также формированием главенствующей Идеологии, оправдывающей и закрепляющей такое положение, не вызывало сомнений. Случаи, приводившиеся в качестве исключений из этого правила, при ближайшем рассмотрении таковыми не оказывались.   Описанные Токвилем условия раннего периода развития Соединенных Штатов, когда равноправие на основе свободного предпринимательства и конкуренции в борьбе за обладание Собственностью ставило людей в примерно равные условия на старте, с наступлением промышленного капитала очень скоро были ликвидированы. Следует также отметить, что многие "первоначальные" владельцы Собственности в Америке лишились её в ходе войны за независимость. Многие сложности, источником которых в Европе была борьба за выживание доиндустриальной Элиты (групп аристократов и ранних буржуа), коснулись и Америки. Правда, эта Элита в конце концов сумела завладеть и средствами промышленного производства, а в дальнейшем полностью слиться с капиталистами. И все же продолжительность этого исторического периода не может скрыть от Нас его конечность. По мере того как средства промышленного производства и их владельцы устанавливали в Обществе свое господство, происходили и другие социальные трансформации, мешавшие этому процессу. Прежде всего по мере роста концентрации Собственности она все более обезличивалась. Развитие позднейших Структур производства и сбыта в условиях капиталистической эксплуатации потребовало разделения между владением Собственностью и Управлением производством. Возможно, очень сильно упрощая, можно сказать, что управлять Собственностью стало важнее, чем владеть ею. Само по себе это явление не представляет собой серьезного вызова Марксизму. Сконцентрированная Собственность остается Собственностью, да и сам Маркс предвидел процесс её концентрации. Более того, целый ряд исследований, проведенных в различных Обществах и в различное время, показывает существование процесса срастания между Элитой собственников и Элитой управленцев. Есть ещё одно следствие концентрации производства и возникновения группы управленцев. Концентрированное производство легко стало поддаваться контролю со стороны правительства посредством политического давления на управленцев. Однако та же концентрация Собственности позволила владельцам средств производства, а особенно тем, кто стоит у руля производства, в свою очередь более эффективно воздействовать на Государство. Коротко остановимся на некоторых проблемах, порожденных этим положением. Для начала отметим, что роль Классовой борьбы и Структура сил, принимающих в ней участие, стали очень изменчивы. В связи с этим в буржуазной Социологии проявилась тенденция ошибочно принимать рассредоточение и дробление сил, участвующих в Классовой борьбе, за признаки её прекращения. Марксистская же Социология в свою очередь уделяет новой сложной ситуации недостаточно внимания. Действительно, значительная возможность для применения марксистской мысли практически игнорируется. Концентрация средств производства в новых корпоративных формах, растущая роль Государства в экономическом процессе привели к проникновению в целый спектр социальных институтов своего рода экономической Рациональности.   Размывание определенных отношений, в которых проявляется прямая эксплуатация, особенно частичная интеграция Рабочего класса в Систему, которую он, как предполагалось, должен был разрушить, — далеко не полный перечень следствий развития капитализма. Невыраженный и зачастую скрытый характер Классовой борьбы, да ещё и раздробленность участвующих в ней сил одинаково мешают и Марксистам и немарксистам увидеть новые формы Классовой борьбы. Новый подход к этим проблемам, похоже, появится тогда, когда они объединятся с проблемами нового среднего класса, или технической Интеллигенции. Растущее усложнение производственных процессов, усиливающееся вторжение Государства в жизнь Общества, развитие мощных Систем администрирования, распределения и обслуживания — все эти процессы привели к возникновению новой Структуры рабочей силы, отличающейся высоким уровнем образования, организованной в бюрократическую иерархию и весьма лояльной с политической точки зрения. В целом эта техническая Интеллигенция связывает себя с теми, кто стоит у руководства производством и Государством; лишенная возможности участвовать в Управлении, она ведет себя так, будто коренным образом заинтересована в сохранении существующей Структуры Власти. В действительности именно в этом и состоит её интерес, поскольку её материальное положение, психическое состояние зависят от успешного функционирования аппарата Управления обществом. Существование этого социального слоя открывает новые возможности для марксистского анализа. Лишенная возможности контролировать администрацию, техническая Интеллигенция обладает навыками и умениями, без которых администрирование (в широком Смысле слова) было бы неосуществимо. Нередки случаи, когда отдельные группы в среде технической Интеллигенции ощущают противоречие между своими способностями, глубиной знания дела и командами, поступающими к ним сверху. Некоторые Марксисты, исходя из этого, гипотетически экстраполировали наличие у технической Интеллигенции значительного революционного потенциала. Возможно, эти предположения имеют под собой почву, но прежде чем этот потенциал мог бы быть реализован, необходимо решить некоторые проблемы Сознания.   Так, например, если сквозь призму проблем Сознания рассматривать Рабочий класс, то окажется, что вывод о его интегрированности в буржуазное общество не соответствует действительности. Легко заметить, что нынешние изменения в социальной атмосфере, которые можно наблюдать в некоторых Обществах, произошли именно благодаря количественному росту технической Интеллигенции. Образовательный бум, распространение определенной корпоративности в распределении приводят к тому, что у многих возникает ощущение уравниловки. В современных политических условиях высокий уровень жизни Рабочего класса также способствует созданию такой ситуации. Кроме того, сейчас гораздо труднее понять социальный и идеологический механизм, через который техническая Интеллигенция связана с современной Элитой. Трудно предположить, что, рассматривая эту группу как современных потомков petite bourgeosie 4, можно добиться какого-то результата. ---------------------------- 4 Мелкой буржуазии. — Прим. перев. В то же время анализ положения неквалифицированных рабочих также ставит довольно сложные проблемы. Если верхние слои Рабочего класса постепенно срастаются с технической Интеллигенцией, то нижние слои смыкаются с деклассированными элементами (что особенно очевидно в Соединенных Штатах), не имеющими ни квалификации, ни шансов получить постоянную работу. Довольно просто разграничить эти группы. Значительно сложнее сделать какие бы то ни было выводы об уровне их Сознания. Уменьшение революционных перспектив Идеологии Рабочего класса не требует новых подтверждений, но необходимо сказать, что это уменьшение не является прямым продуктом развития с 1945 года по настоящее время; в действительности оно является продолжением исторических тенденций, наблюдаемых ещё в середине XIX в. Именно здесь марксистской Социологии необходима помощь марксистской историографии, если, конечно, их можно отделить друг от друга. Процесс дифференциации внутри Рабочего класса, формы его связей с национальными сообществами и Государствами, разнообразные в распространенности и интенсивности его классового самосознания, особенности в использовании возможностей объединения в профсоюзы и партии дают Нам огромное количество материала, на основе которого можно смоделировать Традиции и темпы роста классового самосознания рабочих. Механическое применение как марксистской, так и немарксистской Социологии в изучении Классовой борьбы до недавних пор приводило к тому, что игнорировалось огромное значение этих факторов в традиционной, или спонтанной, реакции рабочих разных стран на специфические исторические события и ситуации. Например, политическая реакция Рабочего класса на высокий уровень жизни в разных странах была довольно разнообразной и до сих пор продолжает проявляться в новых формах, что должно предостерегать Нас от Стереотипов в социологическом изучении этих процессов.   Есть целый ряд фактов, которые, похоже, ускользнули от внимания некоторых наших коллег, в том числе то, что многие блага и преимущества, которыми обладают высшие классы, практически недоступны для Рабочего класса; что Рабочий класс, получивший доступ к массовой Культуре, по-прежнему не имеет доступа к высокой Культуре; что получение некоторых экономических преимуществ не отменяет общего подчиненного положения Рабочего класса в Структуре Общества, а также то, что участие в бюрократизированном профсоюзном движении, готовом и способном договариваться с теми, кто управляет средствами производства, не является осуществлением исторических целей тред-юнионизма, даже в Соединенных Штатах. В отдельных отраслях производства автоматизация может возродить (Правда, в иных исторических условиях) резервную армию Труда, т.е. армию безработных, которую скорее всего никогда уже не удастся мобилизовать. Следует также отметить, что как буржуазная, так и марксистская Социология Рабочего класса обладают любопытным дефектом: первая приветствует признаки социальной интеграции, вторая не одобряет их, но ни та, ни другая не сумели отразить роль Рабочего класса как неотъемлемой части и элемента развития всей социальной Структуры. Новая оценка потенциальной социальной роли этого класса может действительно стать поворотным моментом для марксистской Социологии, в настоящий же момент и научный анализ и его результаты имеют лишь фрагментарный характер. Анализ социальной Структуры Обществ государственного Социализма, особенно Советского Союза, ставит перед марксистской Социологией весьма сложную проблему. Самым простым её решением было заявление, что раз в этом Обществе нет крупной капиталистической Собственности, то (для некоторых) это означает, что классовый анализ неприменим. По большей части это бесплодная игра слов. Крупная Собственность там существует, а Управление ею осуществляет Элита. Эта Элита выступает от имени всего Общества с учетом определенной концепции Всеобщего социального обеспечения; тем не менее Элита в условиях режимов государственного Социализма, пользуясь своей Властью, сумела приобрести для себя значительные преимущества. Господство, даже осуществляемое в интересах достижения высоких идеалов, остается господством.   Нельзя сказать, что Рабочий класс в этих Обществах пользуется возможностью объединения в профсоюзы для достижения решительной независимости от политической Элиты. Интересные возможности для анализа открывают конфликты между политической и технической элитными группами при выборе экономических приоритетов, институционализация механизмов социальной мобильности и последствия этого процесса, а также Методы, с помощью которых при отсутствии Системы прямого представительства в политических органах формируется и приводится в действие общественное мнение. В связи с последним явлением можно отметить, что столь явное сращивание Государства и экономики в Обществах государственного Социализма превращает производственную дисциплину в политический феномен. Наши коллеги в этих странах начали исследовать некоторые из этих проблем. Их работа, с одной стороны, разрушает мифы вокруг схематичного изображения "триумфа" Социализма, а с другой — разоблачает упрощенческие взгляды тех, кто считает режимы всех индустриальных Обществ одинаковыми. Даже случайного человека, попавшего в эти страны, поражает существующая в них социальная атмосфера, порожденная отсутствием институционализированной корпоративности, столь характерной для психологического климата в рыночных Структурах. Активизация и распространение исследований Структур Обществ государственного Социализма неизбежно затронут хотя бы некоторые из важнейших проблем современной социологической теории.   Одной из первоочередных должна стать проблема неизбежности той или иной формы Отчуждения. Теоретические достижения на этом направлении возможны в марксистской Социологии, верной критическому духу Марксизма, — иными словами, в Социологии, отвергающей функцию административной технологии. Но отрицание функции предполагает и отрицание определенной формы: мнение, что чисто эмпирические Методы могут совершенно вытеснить критические элементы в марксистской Социологии, несовместимо с задачей изучения Обществ государственного Социализма в их исторической специфичности. Теперь рассмотрим другой спорный элемент марксовой теории общественных классов — проблему классового устройства неиндустриальных Обществ. В наиболее острой форме она проявляется сегодня в связи с вопросами развития. Однако сама постановка вопроса развития сегодня неисторична (как в марксистской, так и в буржуазной Социологии). Причем в своем антиисторизме каждый из этих двух подходов является как бы искаженным отражением другого. Буржуазная Социология тяготеет к определенной материализации культурных Традиций, подчеркивает необходимость выдвигать стимулы и антистимулы для "модернизации" (весьма сомнительная концепция), не нарушающей эти Традиции, но чаще всего хранит молчание по поводу вторжения в рассматриваемые Общества — в нарушение всякой историчности развития — колониалистских и империалистических сил извне.   В марксистском же анализе основное внимание уделяется именно последнему фактору, а остальные элементы влияния Истории игнорируются. Марксистская Социология особенно безразлична к специфическим культурным Традициям и социальным институтам, которые во взаимодействии представляют собой особенную черту исторического развития Общества, — адекватное понимание её роли ещё только предстоит выработать. Вариантность классовых конфликтов в неиндустриальных Обществах требует особого и постоянного внимания. Такие явления, как существование компрадоров, полностью зависимых от сил империализма, или "национальной буржуазии", ставшей союзницей настоящего пролетариата в этих Обществах, достаточно хорошо известны. То, что требуется сегодня, — это способ разобраться в генезисе культурной Традиции, радикально отличающейся от западной, в том числе и по классовой Структуре, а также в особенностях путей, которыми происходило смешивание Традиций с новыми историческими явлениями, что и привело к формированию Обществ Азии, Африки и Латинской Америки в их современной форме. Кое-что можно почерпнуть из теоретических обоснований политической Практики таких неомарксистских режимов, как режим Кастро на Кубе. Многое может дать и обращение к недавно возродившейся классической марксистской дискуссии вокруг "азиатского способа производства". Конечно, Виттфогель, разрабатывая эту Идею, допустил огромные преувеличения, но само по себе напоминание о возможности превращения Государства в собственника и эксплуататора полезно тем, что ещё раз подчеркивает многообразие форм классовых конфликтов, возникающих в ходе исторического процесса. В этом, если я правильно понял, заключается суть сравнительной Социологии Макса Вебера. Его целью было не доказательство ошибочности Марксизма (Марксизм, с которым спорил Вебер, часто на самом деле оказывался эволюционным позитивизмом немецких социал-демократов), не отрицание деления Общества на классы в зависимости от их места в Системе общественного производства и отношения к средствам производства, а стремление показать, что это лишь один из многих вариантов классовых конфликтов при капитализме. Современная фаза мировой Истории, появление освободившихся от гнета цивилизаций и народов особенно остро ставят вопрос о необходимости анализа с точки зрения Марксизма особенностей возникающих в этих Обществах социальных Структур и разворачивающейся внутренней борьбы. Решение последней задачи, несомненно, потребует совершенствования политической Социологии развитых Обществ для того, чтобы охватить такие явления, как колониализм и империализм, ставшие, по всей видимости, важными элементами внутреннего функционирования развитых Обществ. (В этой связи нельзя игнорировать периоды с 1945 по 1956 год в Восточной Европе и с 1948 по 1961 год в Азии, если Мы хотим понять Советский "Союз).   Требуется также уделить значительное, внимание специфическим историческим Традициям Обществ, которые Мы называем слаборазвитыми, и не в последнюю очередь их религиозным Традициям. В дальнейшем Мы увидим, что осознание исторической роли Религии является важным элементом современной дискуссии в Марксизме. Теперь следует обратить внимание на политическую Социологию развитых Обществ. Теория Государства Среди недостатков потерявшего свою подвижность и гибкость Марксизма следует назвать отступление от данного самими Марксом и Энгельсом совета держать Государство в фокусе анализа. Неверно понятый Марксизм сразу же попытался свести государственную Власть к её предполагаемому базису — действиям общественных классов, не принимая во внимание способность Государства канализировать и трансформировать внешние воздействия. В то же самое время буржуазные Социологи (хотя и здесь Макс Вебер и в какой-то степени итальянские постлибералы являются существенным исключением) настаивали на автономии Государства и довольно часто отрицали роль грубой силы в новейшей Истории. Ждать скорого и легкого разрешения этих противоречий не приходится, но вполне возможно обозначить некоторые спорные вопросы. До настоящего времени роль государственной Власти в Обществах государственного Социализма приводила в замешательство ученых-Марксистов, сочувствующих режимам государственного Социализма или их представляющих. В конце концов главной чертой сталинизма была высшая степень концентрации государственной Власти. Более того, слияние Государства с целым обществом означало, что критический анализ части Общества неизбежно затронет и роль Государства. Применение чисто умозрительных понятий о продолжении Классовой борьбы при Социализме, главной силой в которой становится Государство (являющее собой олицетворение "исторического прогресса"), стало выходом из этого трудного положения.   Другой выход нашли сравнительно недавно, переняв у буржуазной Социологии политическую изворотливость. Теперь дискуссия ведется вокруг отдельных секторов Общества, а интеграционная и командная функции социалистического Государства просто не затрагиваются. Можно сказать, что некоторые круги в буржуазной "официальной" Социологии, которые трудно отличить от политической разведки или политической пропаганды, совершили противоположную ошибку: они систематически игнорировали роль общественных классов в социалистическом Обществе, а Государство изображали как непреодолимую силу, отделенную от Общества. Объяснение этих взаимоотношений в социалистическом Обществе ждет нового прорыва в марксистской Социологии, свободной от политической опеки. Не меньшее количество проблем ждет своего разрешения и в западном Обществе. Одним из противопоставлений упрощенному Марксизму стала доктрина полной автономии слоев Общества: роль Государства как интегрирующего фактора была преуменьшена, а концепция политического плюрализма скорее идеально, чем реально позволила оформить, вернее деформировать, результаты анализа. Здесь как раз следует отметить хоть и небольшой, но позитивный вклад западноевропейского Марксизма. Интеграция капиталистических Обществ, особенно в современной, или неокапиталистической, фазе их развития, стала для него объектом серьезной работы.   Проведенный им анализ функционирования Системы образования и средств массовой коммуникации; ограничения Классовой борьбы рамками жесткой формализованной Системы отношений между профсоюзами, работодателями и Государством; развития институтов социального страхования; несомненного, хотя и частичного, контроля за рынком показал, каким образом современным западным Государствам удается институционализировать и контролировать Классовую борьбу. Недостатками страдает анализ роли Сознания различных общественных классов и особенно роли осознания причастности к национальным или псевдонациональным сообществам. В этом направлении прогресса практически не было, поэтому обсуждения заслуживают две важные проблемы. Нынешние изменения в природе капитализма как экономической Системы привели к тому, что анализ рыночного механизма не может дать Нам реального представления о Структуре Системы: Государство стало неотъемлемым элементом функционирования экономики, и в определенном Смысле все общество было превращено в экономический аппарат. Об этом я уже упоминал выше, когда утверждал, что самые разные элементы Общества пронизаны экономической Рациональностью. В таких условиях Государству трудно соблюсти автономию в специфически политической сфере, а рынку ограничиться чисто экономической сферой практически невозможно. Действительно, на смену классической рыночной экономике пришел не просто монополистический и олигополистический рынок, но сложная Структура управляемых и взаимозависимых процессов.   Перед лицом этой тотальной Структуры исходные понятия базиса и надстройки практически потеряли Смысл. Правда, тут Мы сталкиваемся с вопросом о том, не угрожает ли независимому социологическому анализу, переложившему на плечи других дисциплин анализ экономики, Государства и Культуры, опасность скатиться на позиции формализма или искусственной ограниченности, каждая из которых приведет к самоуничтожению. Марксистская Социология традиционно концентрировала внимание на общественных классах. Пока они были в капиталистическом Обществе сравнительно стабильны и легко различимы, это внимание было вполне оправдано. Опыт тотальной интеграции в условиях режимов государственного Социализма и явление, которое можно было бы обозначить как "интеграция на основе консенсуса" в неокапиталистических Обществах, делают границы между социальными классами все более условными. Пример дебатов вокруг империализма несколько проясняет это положение. Возникновение мирового рынка и мировой Структуры Управления (polity) как результата мирового сообщества больше не относится к области мистики. Об этом можно говорить с полной определенностью. Понимание Истории капиталистического и других Обществ в XIX и начале XX века потребует серьезного пересмотра. Понимание внутренних процессов в каждом из Обществ Запада должно расшириться и включить в себя признание империалистических отношений, их роли. Во второй половине XIX века Маркс указал на возможность того, что английский Рабочий класс благодаря эксплуатации Англией её колоний превратится в привилегированную группу.   В войнах за гегемонию в Европе, бушевавших на континенте с 1866 года, европейский Рабочий класс, как правило, поддерживал свою национальную Элиту в войне против других национальных Государств. Более того, одной из причин развития Бисмарком и Ллойд Джорджем национальных институтов социального страхования была необходимость поднять уровень национального согласия для более успешного ведения борьбы с империалистическими соперниками. Есть свидетельства и того, что Рабочий класс современных Соединенных Штатов Америки вовсе не против карательных авантюр в отношении иностранного "коммунизма", особенно если они сопровождаются повышением уровня занятости. Эти факты, однако, требуют систематизации и интерпретации, которые до сих пор не осуществлены. Здесь я говорю не о том что, пользуясь чисто экономическим анализом, трудно выделить составляющую экономики каждой из стран Запада (а также Советского Союза), сформированную благодаря империалистическим отношениям. Я хочу показать, как сложно определить тот слой Элиты, который больше других повинен в проведении империалистической политико-экономической линии в отношениях с другими Государствами. Исключением является лишь Великобритания на одном из отрезков её Истории, когда существовали классические империалистические магнаты, не имевшие ничего общего, скажем, с промышленным капиталом средней Англии. Если Нам однажды удастся выделить интересующую Нас прослойку, то можно будет изучить её деятельность во внутренней экономике, выяснить механизм, с помощью которого она втягивает другие группы Элиты в империалистические предприятия, а также идеологические ресурсы, позволяющие создать — реально или simulacrum5 — "консенсус". --------------------- 5 Симулировать (лат).. -- Прим. перев. Решая эти проблемы, марксистская Социология должна обязательно подтвердить, что критичность и интерпретация — неотъемлемые её черты. Это необходимо потому, что практически отсутствуют явные свидетельства взаимосвязи между империализмом за рубежом и внутренними социальными Структурами, поскольку такие синтетические исследования не приветствуются как не отвечающие канонам "позитивного" направления в общественных науках. Возможно, это покажется достаточно убедительным объяснением причин, по которым такого рода Марксизм очень фрагментарно проявляется в главной империалистической державе мира — Соединенных Штатах: Традиция использовать результаты усилий ученых в этом направлении в общественных науках Америки практически отсутствует. То же самое можно сказать об Англии, где даже Марксисты — "эмпирики". Но даже эмпирические исследования империализма Великобритании не могут скрыть наследия прошлого.   Похоже, что французская Социология в этом анализе ушла дальше других. Это произошло не только благодаря политической Традиции во Франции, но и потому, что французские общественные науки по своей Структуре гораздо более синтетичны. Мы, однако, отклонились от обсуждения сущностных проблем и приблизились к методологическим. Прежде чем продолжить, Нам необходимо рассмотреть два аспекта марксистского анализа, в которых осознание кризиса наиболее развито. Анализ культуры Я остановился на термине "анализ Культуры", предпочтя его таким терминам, как "анализ Сознания" или "анализ Идеологии". По-моему, Культуру нельзя полностью отнести к Сознанию, поскольку человеческое Сознание в области Культуры реагирует на Информацию, передаваемую с помощью символов, на уровне подсознательного, а сознательное размышление или анализ часто опираются на более глубокие пласты опыта, не всегда непосредственно доступные самому Сознанию. Идеология в свою очередь представляет собой формализованную Систему социальных суждений, которые складываются и на основе накопления культурного опыта, и непосредственно под давлением социальных проблем и интересов. В любом случае анализ Культуры особенно интересен для Марксизма, так как Марксизм не есть вульгарно-материалистическая доктрина. Скорее, это учение о генезисе форм удовлетворения человеческих потребностей и их содержания в действительных и необходимых формах кристаллизации Власти Труда, а также в будущих и возможных институтах царства свободы. Одно из крупнейших современных достижений Марксизма приняло парадоксальную форму обращения к истокам самого Марксизма. Вместо механического выведения надстройки из базиса, вместо упрощенной Психологии интересов, лежащей в основании Марксизма Бернштейна, Каутского (а в какой-то степени и Ленина), современная марксистская культурная Практика вводит Идею Всеобщности человеческой Культуры. В процессе развития Марксизма в этом направлении были сделаны экстраполяции из ранних произведений Маркса и Энгельса. Это повлекло за собой трактовку материализма из ранних произведений как полемического акцента в критике гегелевской Системы, хотя этот материализм был к тому же заново определен как экзистенциальный гуманизм.   В любом случае марксистская теория Культуры теперь рассматривает символическое или идеологическое выражение данной исторической ситуации как неотъемлемую и определяющую часть этой ситуации. Это выражение не просто "отражает" материальные условия, но может и предвосхищать, а кто-то скажет — создавать, в исторических ситуациях новые материальные возможности. Далее, понятие противоречия было использовано для опровержения представления о том, что Культура (как надстройка) должна абсолютно "отражать" материальные зависимости: Культура может до некоторой степени представлять собой духовное отрицание данных материальных зависимостей и опять же предвосхищать их исчезновение.   Последнее положение дало повод для систематического пересмотра марксистской теории Религии, а это заставило некоторых Марксистов — и, кажется, среди них было несколько теологов — гораздо более внимательно и благожелательно, чем прежде, взглянуть на Религию как на человеческий феномен. Не пытаюсь ли я здесь пересказать известное замечание, сделанное Энгельсом в конце жизни, когда он предостерегал от переоценки материальных факторов и подчеркивал взаимное влияние друг на друга базиса и надстройки? Думаю, что нет. Скорее, это проявление воздействия на Марксизм или открытия в самом Марксизме трех ярко выраженных, хотя и часто смешиваемых, компонентов. 1. Обращение к ранним текстам, и особенно к тем, где затронуты проблемы Антропологии, позволило открыть марксистский экзистенциализм. Это относится к представлению о человеке как о творце Истории, скорее, её субъекте, нежели объекте. Конечно, суть всей марксистской Антропологии сводилась к тому, чтобы показать, что человек не может быть творцом Истории в условиях капиталистического товарного производства и связанного с ним Отчуждения от своей собственной потенциальной природы. Более поздние марксистские интерпретации Культуры не отвергают этого положения, но несколько видоизменяют его, утверждая, что борьба против Отчуждения носит универсальный характер и проявляется во всей Истории Культуры. Это является — в большей или меньшей степени — модификацией временной схемы Марксизма, так как включает борьбу против Отчуждения в различные, а не только лишь в революционный контексты. 2. Опять же благодаря обращению к ранним текстам (а также, как в случае с Лукачем, к Трудам Гегеля) было вновь подчеркнуто значение Диалектики как Метода мышления. Но применение его к теории Культуры вызывает специфические трудности. В отношении деятельности отдельных реальных людей его применение ведёт, кроме всего прочего, к использованию амбивалентности, в то время как до сих пор марксистская Психология не отличалась ни убедительностью, ни тонкостью. В отношении временной последовательности в развитии культурных Структур Диалектика наиболее успешно применялась тогда, когда не выходила за рамки внутреннего строения Структуры, одного направления в развитии мысли или стиля, периода в Истории данного общественного слоя, но менее успешно применительно к изменениям самих Структур. Что касается значения Культуры, то здесь использование Диалектики ограничивалось лишь теми случаями, когда возможно двоякое толкование. На сегодняшний день Диалектика наиболее явно выражена в ещё одном понятии — понятии Всеобщего. 3. Систематизированное объяснение Всеобщего в Культуре с помощью диалектического Метода в современном Марксизме в значительной мере связано с заимствованием Идей из гештальтпсихологии и философской феноменологии. Один аспект ситуации стал рассматриваться как особым образом отражающий совокупность всех остальных аспектов — процедура, временами приводившая на грань отрицания определяющей роли производственных отношений. У Марксиста Гольдмана анализ Всеобщего в Культуре следует только после установления базисных социально-экономических отношений. Иными словами, Диалектика эффективна в пределах заранее определенного исторического Всеобщего, а процессы изменения — перехода от одной Всеобщей Структуры к другой — в такого рода анализ не включаются. Эти изменения марксистской мысли, несомненно, бросают вызов; их результатом явились некоторые наиболее интересные из современных исследований в этой области. Тем не менее можно сказать, что и они несут на себе печать кризиса в марксистской Социологии. Эти инновации в марксистской теории Культуры включают в себя довольно много представлений и Методов, почерпнутых в других философских Системах и методологиях. Открытый Марксизм продемонстрировал свою растущую продуктивность в той области, где первоначальные тексты многое обещали, но мало дали. Сегодня вопрос стоит так: как долго ещё Марксизму удастся оставаться открытым, не подвергая себя радикальной трансформации? Настойчивые утверждения, что новая процедура согласуется с критическим духом раннего Марксизма, несомненно, звучат обнадеживающе, однако изменения Сущности учения на этом пути неизбежны. Следует рассмотреть ещё две группы проблем, оказывающих влияние на теорию Культуры. Первая касается пресловутой Идеи "рационализации" в Обществах с развитой индустриальной Культурой. Наиболее глубокий анализ процесса "рационализации" был осуществлен Максом Вебером. Его близость марксистскому анализу была отмечена сначала Левитом, а несколько позже Маркузе. Маркс начинал с понятия Отчуждения человека в процессе товарного производства, затем переходил к анализу имманентной Структуры самого капиталистического производства, а завершил предсказанием его конечного самоуничтожения под влиянием высшей исторической Рациональности, которая преодолеет кратковременную и искусственную Рациональность буржуазной Культуры.   Из ранних Трудов Маркса, а также работ Вебера Лукач вывел понятие конкретности как необходимого компонента марксистской Социологии. Маннгейм воспользовался анализом Вебера (решив не утруждать себя строгостью марксистского анализа) для выделения целесообразности "функциональной" и "сущностной". Этот процесс стал неизбежен: Рациональность капитализма была трансформирована посредством распространения принадлежавшей Веберу Идеи бюрократизации на индустриальную Рациональность. Поскольку Мы говорим о Марксизме, то следует признать, что результаты марксистского анализа (как и Идея конкретности) оказались изолированными, отделенными от  Всеобщей оценки исторического процесса и исторической перспективы.   Скрыто или явно, но современный Марксизм признает неизбежность индустриальной Рациональности, и пока не видно реальной перспективы преодоления этого положения. Он сам начинает проводить все более тонкий анализ индустриальной Рациональности, все яснее понимая отсутствие Рациональности в его собственном прежнем анализе, поэтому марксистская концепция высшей исторической Рациональности отходит на второй план. Одним из последствий отказа от первоначальной марксистской концепции исторического прогресса в современном Марксизме вполне резонно стал отказ и от представления о теории Идеологии как об Истине в последней инстанции. Отдельные Идеологии могут подвергаться анализу в соответствующем историческом контексте, но сама История рассматривается как последовательная смена Идеологий, а не как осуществляемое в борьбе движение от Идеологии к Истине. Ответственность за такое положение несут в одинаковой степени как Марксисты, связанные с коммунистическим движением, так и буржуазные Социологи, придавшие относительность понятию Идеологии. Для обеих групп Идеология служила выражением интересов и перспектив абстрактных общественных слоев. Марксисты-коммунисты обычно откровенно ограничивали значение этого термина уровнем социально-политического использования. Буржуазные Социологи оправдывали свой подход ссылками на богатство материала, представленного этнографией и социальной Антропологией, а также Историей Идей (т.е. дисциплинами, несомненно возникшими под влиянием Марксизма).   В первом случае Мы имеем дело с определенного рода политической вульгаризацией, а во втором — с философски бесплодным уходом в эмпиризм или, скорее, скрытым провозглашением крайне сомнительной философской позиции, заключающейся в том, что реальный мир абсолютно соответствует нашим представлениям о нём. Короче говоря, поразительная сторона кризиса в марксистской Социологии заключается в неспособности по-новому разработать понятие Идеологии, и это несмотря на реальное углубление Нашего понимания Структуры и функций многообразных конкретных исторических Идеологий. Марксистская антропология Некоторые трудности, связанные с теорией Культуры и отмеченные в посвященном ей разделе, можно обнаружить на несколько иной почве марксистской Антропологии. В классических марксистских текстах эти проблемы поставлены чётко, но слишком общо. Человек в них представлен как чувствующее и деятельное существо, способное выразить себя только в истинной Практике. Эта Практика в то же время представляется тем средством, с помощью которого человек может переделать себя. В условиях товарного производства истинная Практика невозможна: сила, которую рабочие вкладывают в Труд и которая должна была бы выражать цельность человека, служит лишь закреплению его бессилия. Продукты Труда — товары — получили над человеком такую Власть, что произошло Отчуждение. Таким образом, только революционная Практика может восстановить или создать человеческие условия. Глубина этого исторического представления так поразила многих Марксистов, что многие из них не решились расширить или хотя бы уточнить его. В Трудах Маркса и Энгельса, начиная с ранних работ, наблюдается одна тенденция в трактовке Отчуждения: внимание переносится на общественные институты и исторические процессы, способствующие Отчуждению. В дальнейшем это постепенно привело к Идее (скорее скрытой, чем явной) о безграничной психологической податливости человека. При отсутствии революционной Практики, а также ввиду очевидности того, что прежняя революционная Практика поражена коррупцией, марксистских Социологов охватило отчаяние: человек оказался способным пережить любую рану, любое оскорбление. И чем глубже оказывался анализ, тем больше отчаяния было в выводах (см. замечательное эссе Адорно о массовой и высокой Культуре). В этой обстановке ассимиляция Марксизмом фрейдистского Психоанализа оказалась наиболее глубокой там, где были получены самые негативные выводы, где анализ репрессивного бессознательного самоунижения, следующего за интернализацией Власти, дал возможность получить представление о психологических масштабах Отчуждения. Этот анализ к тому же был проведен так, что вопросы возможности освобождения Труда не затрагивались. Попытку провести полный анализ предпринял Маркузе в своей работе о Фрейде, но позже к этой теме он не возвращался, а занимался проблемами институционального подавления свобод. Многие Марксисты недооценили следующую возможность: всерьез принять Идею психологической податливости. Тогда перед Нами предстанет не одна историческая вселенная, а несколько, которые даны Нам в разнообразии человеческих Культур и исторических Обществ, причем отдельная историческая конфигурация порождает определенный тип человека. Если принять такую точку зрения, то следует вывод, что не существует единого, общего для всех вида человеческого освобождения. Могут существовать различные возможности и типы освобождения. Современная марксистская трактовка Религии, признающая наличие в религиозном опыте освободительного компонента, выражает также скептицизм по поводу упрощенного и одностороннего представления ученых XIX века о секуляризации и сомнение в необходимости и окончательной правильности прежнего марксистского представления об историческом развитии человеческой природы. Поистине сосредоточение внимания на вариативности Истории является необходимой предпосылкой для общего рассмотрения человеческих возможностей. Поэтому марксистский анализ вариативности Истории не может ограничиваться лишь вариативностью институциональных форм, но вслед за этнографией и сравнительной  Психологией должен обратиться к изучению вариативности психических Структур. Здесь марксистская Социология определенно упускает возможность воспользоваться значительными результатами работы, уже проделанной другими. Возможно, Правда, что часть ранних марксистских произведений содержит ошибки. Так, под влиянием романтиков утверждается, что Труд является одной из высших форм самовыражения и самоутверждения человека. Но Труд с использованием машин они рассматривали как деформирующий личность и предсказывали освобождение от этой деформации (насколько они вообще могли предвидеть конкретные ситуации) через принятие каждым человеком одной из всей совокупности передовых функций, определяемых разделением Труда. Развитие современных средств производства идёт двумя практически противоположными путями. Некоторые формы Труда требуют от работника все больших и больших знаний и повышают его роль в Управлении этим процессом. Другие сводят Труд к минимуму операций и лишают рабочего возможности видеть Смысл в том, что он делает.   Фактически в марксистской теории есть два чётко разграниченных элемента, потенциально способных освободить человека от оков, налагаемых Трудом в условиях капитализма.   Первый элемент предполагает трансформацию условий Труда, особенно всего, что касается Структуры Власти и контроля за распределением общественного продукта. Современное развитие в марксистской теории империализма понятия "класса-нации" для третьего мира является шагом в этом направлении. Крестьяне в слаборазвитых странах вряд ли испытывают прямое воздействие фрагментарности как последствия капиталистического разделения Труда.   Но они не имеют возможности влиять на свое историческое положение, поскольку оно определяется силами, далекими от них и в социальном и в географическом Смысле. (То же самое, но, конечно, в несколько ином масштабе происходит с большей частью Рабочего класса и Интеллигенции развитых индустриальных Общества). Для дальнейшего развития марксистской Социологии необходим новый взгляд на проблему Труда. Я имею в виду не только широчайшую дискуссию по поводу свободного времени (которую довольно часто ведут отдельно от вопросов Труда). Я подразумеваю ту возможность, что развитие производительных сил в индустриальном Обществе изменит характер и природу Труда, в меньшей степени с точки зрения реального или приписываемого ему значения, в большей — с точки зрения изменения в прямом Смысле его внутренней Структуры. Маркс, по всей видимости, основывал свою Антропологию на образе Homo faber; остается спросить, каких изменений в этом образе потребует от Нас компьютер, а каких — возможность широкомасштабного социального контроля, заложенная в бюрократической организации Общества. В какой-то степени эти проблемы возвращают Нас к проблеме Власти. Может показаться, что из этого следует необходимость для марксистской Антропологии снова поднять вопрос о Власти. Макс Вебер однажды заметил, что, Психоанализ может оказаться незаменимым инструментом в изучении отношений между субъектом и объектом Власти. Некоторые Марксисты, связанные с Франкфуртским институтом социальных исследований, работали над этими проблемами, но сегодня необходимо их новое изучение. В частности, Нам придется задаться таким вопросом: в какой степени человек способен преодолевать универсальность Структур Власти, внутренне освобождать себя от воздействия Власти и принимать аутентичные, но пока ещё не реализованные условия равенства.   В качестве альтернативы Мы можем рассмотреть возможности разрабатываемой сегодня в основном молодыми учеными Идеи, получившей в американской литературе название "демократии участия". Рассмотрев все вышеназванные проблемы, Мы приходим к парадоксальному методологическому выводу: даже в отношении такой абстрактной области, как Антропология, марксистская Система должна искать ответы в Практике.   Теперь я перехожу к последней части данного очерка, в которой рассмотрю вопросы Метода. Методологические проблемы Различия между Методом и Субстанцией в марксистском понимании установить трудно. В противоположность позитивистским доктринам Марксизм в его классической форме предполагал, что исторический мир может быть понят таким, каков он есть, иными словами, наше теоретическое понимание его есть не простое согласие наблюдателей по поводу единого взгляда на предмет наблюдения и протоколов, содержащих данные о наблюдениях, а теоретическая конструкция, дающая представление о развитии самой Истории. Многие из нерешенных сложных проблем Марксизма проистекают из отрицания им абсолютного разделения между субъектом и объектом в процессе исторического познания: познающий погружен в Субстанцию, которую он стремится объяснить. Нынешнее расширение границ Социологии как академической дисциплины и одной из разновидностей административных служб сопровождалось значительным увеличением количества исследований, которые принято называть эмпирическими. Ясно, что на повестку дня ставится вопрос об отношении Марксизма к такого рода исследованиям. Предварительно следует сделать ряд важных замечаний. 1. Нет ничего принципиально или фактически нового в сборе социологических данных количественного характера, хотя, несомненно, развитие и совершенствование статистического Метода увеличили точность результатов, получаемых с помощью некоторых из рассматриваемых вариантов техники опроса. Исследования количественного, статистического характера впервые появились ещё в XVIII веке, а в XIX Маркс сам составлял опросник. 2. Нет ни эпистемологических, ни практических оснований для особого выделения исследований, основанных на интервью и прямом наблюдении, по сравнению с другими формами сбора и использования данных. В частности, исторические исследования столь же эмпиричны, как и все остальные. Настойчивое требование некоторых Социологов ограничить использование термина "эмпирические" его применением только в отношении количественных исследований современного населения легко понять, но трудно оправдать. 3. Исследования современного населения, как, в частности, показал Миллс, обычно проводятся со значительной степенью абстрагированности от общего или даже частичного исторического контекста. Эта абстрагированность, или изолированность, заключает в себе возможность систематического искажения в интерпретации данных. Теперь, когда сделаны эти замечания, остаются нерешенными ещё несколько проблем. Какова бы ни была ограниченность их применения, типичные для современных социологических исследований разработки могут стать важными источниками получения знания. Социологи-Марксисты долго занимались самоуспокоением, критикуя такие исследования в связи с возможностью деформации их результатов, и только недавно пришли к заключению о необходимости разработать новые способы интерпретации. Эти новые способы могут заключаться или в применении иного контекстуального анализа для интерпретации данных, или в пересмотре формулировки категорий, в соответствии с которыми оформляются данные. В этой точке проблемы Метода сливаются с проблемами Субстанции: интерпретация и переоформление данных требуют их осмысления с точки зрения Субстанции.   В любом случае намечается более серьезный и систематизированный подход к этим проблемам; возможно, Наши коллеги из стран государственного Социализма внесут свой вклад в повышение уровня наших общих знаний. Правда, трудно поверить, что исследования, проводимые в интересах административного клиента и служащие его определенным целям, будут в Обществах государственного Социализма более критичны в отношении этого клиента, чем во всех остальных. Областью марксистской Социологии, в которой Метод и Субстанция неразделимы, являются представления о базисе и надстройке, а также Всеобщий Детерминизм. В определенном Смысле решение вопросов в этой области может носить лишь сугубо теоретический характер: в зависимости от концепции, на основе которой анализируется реальность, складываются и Наши взгляды на Структуру этой реальности. Но догматическая настойчивость в стремлении рассматривать природу этих вопросов как чисто теоретическую даже в условиях, когда содержание теоретической дискуссии позволяет по-новому взглянуть на имеющиеся между ними связи, будет фактически означать отрицание способности Марксизма описать реальное развитие Общества и, Таким образом, приведет к ассимиляции Марксизма конвенциональной эпистемологией.   Новая, или, точнее, ревизованная, точка зрения на рассматриваемые отношения была найдена Альтюссером, но мне трудно по достоинству оценить его вклад. Он допускает значительную вариантность во взаимоотношениях между базисом и надстройкой, отрицает неизбежный механический и универсальный характер причинных связей, но все его выводы носят слишком общий характер. Его работа представляет собой академизацию Марксизма, энергичный, временами вдохновенный разбор концепций, но редко выходящий за рамки концептуального уровня — в отличие от того, как сам Маркс изучал исторические Структуры.   В свете сказанного настойчивые утверждения Альтюссера о важном значении "эпистемологического разделения" (coupure epistemologique) у Маркса кажутся особенно курьезными. Если Маркс от философии перешел к эмпирическому изучению Общества, то толкование этого развития Альтюссером остается чисто философским и весьма далеким от каких бы то ни было соображений, связанных с эмпирическим изучением Общества. Если ревизии Марксизма, подобные альтюссеровской, и способны стать плодотворными, то лишь в том случае, если они будут дополнены систематическим изучением содержания обобщенного исторического опыта. Нужно сказать несколько слов по поводу дискуссии о значении Структурализма. Делаю это без особой охоты. Этот предмет уже разбирался до изнеможения подробно другими авторами; существует уже несколько конкурирующих между собой и запутанных версий Структурализма; заявления авторов этой доктрины (или Метода) кажутся значительно преувеличивающими их конкретные достижения. Стоит лишь очень кратко остановиться на работах Леви-Стросса, Идеи которого, по его собственным словам, созвучны некоторым аспектам Марксизма. Достаточно легко перечислить противоречия между его теорией Общества и Марксизмом.   С точки зрения Метода экстраполяция конкретных исторических связей на гипотетическую Систему кодов уничтожает историческую специфику социальных Структур. Будучи "декодированными", отношения обмена и производственные отношения метафорически истолковываются как коммуникации, короче говоря, История редуцируется к одному или нескольким сигналам. Неизменными остаются как все элементы, так и фундаментальный исторический процесс; мир Структурализма — это мир бесконечного многообразия на поверхности и чудовищного однообразия в глубине.   Более того, это мир, в котором историческая Трансценденция невозможна, в котором люди конструируют свои Общества из ограниченного набора элементов с ограниченным количеством возможных вариантов соединения. Таким образом, Детерминизм, которого придерживается Структурализм, качественно отличается от марксистского: первый — неподвижен, второй — способен к трансформации. С точки зрения философии Марксизм и Структурализм примирить невозможно. Негативный гуманизм Структурализма, стремящегося вытеснить из Истории человека и заменить его Системами знаков и символов, разрушителен именно тогда, когда Мы рассматриваем Структурализм не как один из Методов, а как привилегированный Метод, имеющий Всеобщее значение. Если же Мы используем Структурализм как один из Методов анализа коммуникаций, невозможно отрицать его огромную пользу для Марксизма. Накал страстей в нынешней дискуссии в значительной мере связан именно с неясностью этих положений. Способность Структурализма в формах, разработанных Леви-Строссом, раскрывать скрытое соответствие между символическими Системами и другими компонентами Общества, обнаруживать взаимопроникновение символических и других видов поведения, короче говоря аналитическая Идея Всеобщего, делает работу Леви-Стросса весьма важной. Но не менее важно и понимать её ограниченность: она особенно остро проявляется в связи с проблемой Практики. Первоначальная марксистская Идея Практики, имеющая глубокие корни в западной философской Традиции, находится под угрозой дегенерации и превращения в такой же затертый лозунг, каким стал термин "эмпирический" в буржуазной Социологии. Практика — понятие, имеющее несколько значений, которые следует рассмотреть. Прежде всего, эта Идея подразумевает, что совершенно отстраненная или объективная наука об Обществе невозможна. Истина для человека состоит не из простого набора представлений об окружающей действительности; поскольку человек — политическое (и моральное) животное, для него Истина об Обществе заключается в его реальном положении, в способе организации, соответствующем человеческим потенциям.   Это не значит, что всякая наука об Обществе должна быть "ангажированной" в прямом Смысле; такого рода представления внесли значительный вклад в учение о "партийности" (верности партийному духу), вульгаризирующее Марксизм, низводящее его до положения пропагандистского инструмента, придатка рабочего движения или, точнее, тех, кто выступает от имени этого движения. Идея Практики тем не менее требует того, чтобы моральные и политические стороны представлений об организации Общества и его развитии подвергались исследованию и чтобы при изучении возможных последствий и путем развития данной исторической ситуации учитывался фактор человеческой деятельности. Другими словами, научная Практика является формой человеческой деятельности, которая оказывает влияние и все больше формирует будущее.   Это подводит Нас ко второму значению Практики — её директивному содержанию. Марксистская Антропология — при всех своих дефектах и провалах — утверждает, что историчность человека предусматривает не в последнюю очередь его способность творить и преобразовывать свою Историю. Таким образом, Социология и общественная наука в качестве Практики должны предвидеть и предвосхищать будущее.   Наконец, понятие Практики содержит в себе программное намерение (по-моему, утопическое): избавиться от разделения Труда через деятельность, достичь реализации человеческой родовой Сущности. Это значение и понимание Практики вместе со всеми остальными представляет собой серьезную и пока непреодолимую трудность для марксистской Социологии. Пока ясно, что даже в самих социологических исследованиях используется разделение Труда и все достижения современной науки, включая и науку об Обществе, были бы невозможны без разделения Труда. Понятие Практики ставит в затруднительное положение не только Социологов-Марксистов, но и их буржуазных коллег. Действительные взаимоотношения между представлениями об окружающей действительности и философской концепцией человечества ещё только предстоит выяснить. В равной мере и марксистская критика "объективистских" претензий "позитивной", или "эмпирической", Социологии не позволяет разрешить проблемы интеграции эмпирических, или позитивных, элементов марксистской Социологии и других аспектов Марксизма. Точно так же понимание направленности исторического процесса ничего не дает для облегчения решения проблемы исторической экстраполяции.   Наконец, взгляд на марксистскую Социологию как на одну из сторон Практики не дает гарантий от её использования в интересах ложной Практики. У меня нет ответа на все эти многочисленные сложные вопросы, но есть наметка пути развития, который может оказаться весьма многообещающим. Выше уже были отмечены относительная автономность марксистской социологической мысли, её относительная отстраненность от сиюминутной политической конъюнктуры. Бывают, конечно, случаи, когда общественная наука, особенно Социология, непосредственно подчиняется достижению политической цели — обычно в качестве придатка в механизме Власти, а не способа облегчения процесса освобождения. В целом, по-моему, будет правильно понимать Социологию как часть более широкой научной Практики, как усилие, часто подсознательное, порожденное крайней степенью разделения Труда в интеллектуальной деятельности, предпринятое в целях Управления историческим процессом.   Тогда предварительной методологической задачей марксистской Социологии становится выявление сложностей и противоречий в её собственной версии этой широкой Практики. Это может заставить Нас критически взглянуть на историческую ситуацию в целом, но не путем подгонки Истории под заранее заготовленную схему, а через исследование сложных проблем постижения Истории. Марксистская или любая другая Социология способна обрести реальный взгляд на Историю с помощью не полной отстраненности, а критического осмысления своего собственного места в Истории. Это требует в необозримом будущем сохранения и принятия тех аспектов разделения Труда, которые обеспечивают существование современной науки.   Но одновременно требует и систематических размышлений о возможных способах преодоления этого разделения. Иными словами, необходимо сознательно принять положение Социологии, признающей, что она не является вершиной духовного совершенства человека, а всего лишь далеко не последним шагом на пути к совершенству. Таким образом, кризис марксистской Социологии в её методологических аспектах проистекает из общего кризиса общественных наук. Первоначально предназначенные для постижения человеческой Истории с целью осуществления исторической роли человечества, общественные науки, и в особенности Социология, раскололись на два направления. В одном случае отказываются от намерения понять Историю в пользу полной капитуляции перед научным разделением Труда: абстрактно признаваемая историчность человечества отрицается в научной Практике. Последняя занята фрагментарным описанием фрагментарной действительности.   Во втором случае общественные науки превратились в ещё один инструмент Власти, а не в средство освобождения. Не в последнюю очередь благодаря тем, кто считает себя продолжателями марксистской Традиции, первоначальная, исходная гуманистическая направленность Социологии была включена в современную социологическую Практику; немало иронии в том факте, что Социологи-Марксисты часто оказываются так же неспособны реализовать эту направленность, как и все остальные. Похоже, что нет легкого способа распутать клубок противоречий, дилемм и трудностей, которые я назвал в качестве составляющих кризиса марксистской Социологии. Первоначально задуманная как целостное описание человеческой Истории, марксистская теория именно своей плодотворностью способствовала тому, что Мы осознали её ограниченность. Теперь Мы рассматриваем индустриальное общество в его капиталистической форме как один из нескольких вариантов развития.   Другими словами, оказалось возможным понять Историю не как имеющую единую Структуру, а как последовательность Структур. Представление о том, что Смысл может быть, если нужно, найден в Истории с помощью изобретательности и новаций, Марксизм передает в наследство Социологии, и обойтись без него можно только в том случае, если принять псевдорациональность Социологии, столь крепко привязанной к настоящему, что она игнорирует и прошлое и будущее.   Возможно, что Социологи, особенно сильно чувствующие себя в долгу перед марксистской Традицией, вынуждены будут трансформировать её и выйти за её границы. Если это так, то кризис в марксистской Социологии может означать начало конца Марксизма. Тем же Марксистам, которых пугает такое развитие событий, следует перечитать классические тексты: Революция в Практике, которая не может начать с пересмотра своих собственных теоретических положений, на самом деле вовсе не является Революцией. Социология   www.pseudology.org