Изданiе Талергофскаго Комитета, Львовъ 1924 год   Терроръ в Галичине въ первый перiодъ войны 1914 - 1915 гг. Галицкая Голгофа Отходящая тьма предъ разсвЪтомъ особенно черна и грозна, послЪднiя судороги бури, проломные порывы шквала наиболЪе неистовы и алы. Победный восторгъ достиженiя, торжествующiй прорывъ новой жизни и воли жертвенно искупляются раньше жестовой и жуткой мистерiей сугубыхъ томленiй и мукъ. Искупительный путь къ Воскресенiю ведетъ через крестныя страсти Голгофъ. И такой именно страшной и мучительной крестной жертвой искупила и наша многострадальная родина — изстари нуждой прибитая и незбывнымъ горемъ повитая Прикарпатская Русь - свой долгожданный, но, увы, оказавшiйся столь непродолжительнымъ и непрочнымъ, освободительный, воскресный миражъ 1914—1915 годовъ, Закаленная въ многовековой борьбЪ и неволЪ, привычная къ наилютейшимъ гоненiямъ и мукамъ, она, навЪчная страдалица-раба, подверглась тутъ такой бешеной облавЪ и травлЪ, такимъ чудовищнымъ издЪвательствамъ и пыткамъ, предъ которыми вчужЪ блЪднЪютъ самые мрачные и дикiе ужасы средневЪковыхъ изувЪрствъ и боенъ, которые превзойдены ужъ развЪ только нынЪшнимъ лютымъ кошмаромъ "чрезвычайныхъ" застЪнковъ и норъ. Въ смертельномъ предчувствии близкаго падения и бЪгства, въ судорожномъ страхЪ мрачнаго и позорнаго конца, обезумЪвшiй врагъ пытался выместить на своей безвинной и безотвЪтной жертвЪ послЪднюю, отчаянную свою ярость, упырно упиться ея сиротскими слезами и кровью въ свой крайнiй, предъутреннiй часъ. И упился тутъ ими онъ въ волю, сверхъ всяческой меры и краю! Залилъ, обагрилъ ими всю жалкую жертву-страну. Оплевалъ, осквернилъ скорбное лицо мученицы трупнымъ ядомъ своей кошунственной слюны. Опалилъ, прожегъ ее сплошъ злобнымъ заревомъ безсмысленныхъ пожаровъ и костровъ. Разорилъ ея убогiя, старые хижины, ограбилъ или уничтожилъ злостно ея сЪренькiй, нищенскiй скарбъ. Поругалъ ея тихiя, завЪтныя святыни, зверски оскорбилъ ея чистую вЪру и народную честь. Завалилъ свой бЪглый, злопамятный путь безчисленными трупами ея лучшихъ, любимыхъ сыновъ. А тысячи, тысячи другихъ злобно повергъ въ свои цепкiя тюрьмы, истязалъ ихъ и мучилъ нещадно, а затЪмъ и увлекъ за собою на своемъ предъисчезномъ бЪгу. О, да будетъ же проклята въ мiрЪ его гнусная, страшная: память, пусть сгинетъ на вЪчные вЪки этотъ дикiй, безумный кошмаръ. Но выставить и пригвоздить весь этотъ кошмаръ и ужасъ къ позорному столбу исторiи все-таки желательно и нужно. Хотя-бы только для безстрастнаго и нелицепрiятнаго суда грядущихъ временъ, хотя-бы для прославнаго увЪковЪченiя испытанныхъ тутъ нашимъ народомъ ужасныхъ мытарствъ, издЪвательствъ и мукъ. Для достойнаго и признательнаго запечатлЪнiя на пропамятныхъ скрижаляхъ исторiи его сверхчувственнаго долготерпЪнiя и вЪрнаго и устойнаго героизма на искупительномъ крестЪ. Воспринялъ нашъ доблестный мучевеникъ-народъ всю эту жестокую казнь и хулу, какъ и всЪ прежнiя гоненiя и козни подъ австрiйскимъ ярмомъ, не за какую-нибудь дЪйствительную измЪну или другую опредЪленную вину, которыхъ тутъ въ общемъ, въ спокойномъ нацiонально-культурномъ быту и трудЪ его, и не было, и быть не могло, а просто и исключительно только благодаря тому, что рядомъ, бокъ-о-бокъ, жила-цвЪла могучая, единокровная ему Pocciя, передъ которой дряхлая тюрьма народовъ — Австрiя всегда испытывала самый злобный и неистовый страхъ. И въ этомъ-то суетномъ страхЪ, въ этой трусливой враждЪ ея къ Pocсiи, съ одной стороны, а въ русскомъ же обликЪ, сознанiи и даже имени нашего злосчастнаго народа, съ другой, и следуетъ, очевидно, признать ту главную, основную причину, тотъ внутреннiй двнгатель зла, которые и вызвали нынЪ, въ безумномъ военномъ угарЪ, весь этотъ чудовищный, жуткiй кошмаръ. Словно въ дикомъ, разбойномъ разгулЪ, какъ въ безумномъ, кровавомъ бреду, разомъ ринулись на несчастную жертву, вдругъ сорвавшись съ праздныхъ своръ и цЪпей, какъ всЪ органы государственной стражи и власти, такъ и всякiя темныя и враждебныя силы въ странЪ вообще. Такъ, съ первыхъ-же сполоховъ бури, зapaнЪe обреченная на гибель, вся вЪрная нацiональнымъ завЪвтамъ, сознательная часть мЪстнаго русскаго населенiя была сразу-же объявлена внЪ всякаго закона и щита, а вслЪдъ за этимъ и подвергнута тутъ-же безпощадной травлЪ и бойнЪ. По отношенiю къ этимъ — по государственной логикЪ Австрiи — завЪдомымъ и обязательнымъ „измЪнникамъ" и „шпiонамъ" — „руссофиламъ" — всЪ экстренныя мЪры воздействiя и мести стали теперь, внЪ обычныхь нормъ и условiй культуры и правопорядка, умЪстны, целесообразны и хороши. ВсЪ наличныя средства и силы государственной охраны и власти, вся наружная и тайная полицiя, кадровая и полевая свора жандармовъ, и даже отдЪльные воинскiе части и посты, дружно двинулись теперь противъ этихъ ненавистныхъ и опасныхь „тварей" и стали бЪшено рыскать по несчастной странЪ безъ всякой помЪхи и узды. А за ихъ грозными и удобными спинами и штыками привольно и безудержно эасуетился также, захлебываясь отъ торжествующей злобы, вражды и хулы, и всякiй ужъ частный австрофильскiй закидень и сбродъ, съ окаяннымъ братомъ-изувЪромъ — Каиномъ несчастнаго народа — во главЪ... И это послЪднее уродливое явленiе, ужъ помимо самой сущности вещей, слЪдуетъ тутъ выдвинуть съ особымъ возмущенiемъ и прискорбiемъ на видъ, на позоръ грядущимъ поколЪнiямъ, на проклятiе отъ рода въ родъ! Потому что, если всЪ чужiе, инородные сограждане наши, какъ евреи, поляки, мадьары или нЪмцы, и пытались тутъ всячески тоже, подъ шумокъ и хаосъ военной разрухи, безнаказанно свести со своимъ безпомощнымъ политическимъ противникомъ свои старые споры и счета или даже только такъ или иначе проявить и выместить на немъ свой угарный "патрiотическiй" пылъ или гнЪвъ вообще, то все-таки дЪлали все это, какъ ни какъ, завЪдомо чужiе и болЪе или менЪе даже враждебные намъ элементы, да и то далеко не во всей организованной и сплошной своей массЪ, а только, пожалуй, въ самыхъ худщихъ и малокультурныхъ своихъ низахъ, дЪйствовавшихъ къ тому-же большей частью по прямому наущенiю властей или въ стадномъ порывЪ сфанатированной толпы. А между тЪмъ, свой-же, единокровный братъ, вскормленный и натравленный Австрiей "украинскiй" дегенератъ, учтя исключительно удобный и благопрiятный для своихъ партiйныхъ происковъ и пакостей моментъ, возвелъ всЪ эти гнусные и подлые навЪты, надругательства и козни надъ собственнымъ народомъ до высшей, чудовищной степени и мЪры, облекъ ихъ въ настоящую систему и норму, вложилъ въ нихъ всю свою пронырливость, настойчивость и силу, весь свой злобный, предательскiй ядъ. И мало, что досыта, въ волю — доносами, травлей, разбоемъ — надъ нимъ надругался, гдЪ могъ, что на муки самъ eгo предалъ и злостно ограбилъ до тла, но наконецъ даже, въ добавокъ, съ цинической наглостью хама, пытaется вдругъ утверждать, что это онъ самъ пострадалъ такъ жестоко отъ лютой австрiйской грозы, что это ему именко принадлежитъ этотъ скорбный, мученическiй вЪнецъ... А дальше ужъ, въ злостномъ бреду и цинизмЪ, вЪдь, некуда, не съ чЪмъ идти ! Возвращаясь къ самимъ событiямъ, приходится прежде всего отметить, что началось дЪло, конечно, съ повсемЪстнаго и всеобщаго разгрома всЪхъ русскихъ организацiй, учрежденiй и обществъ, до мельчайшихъ кооперативныхъ ячеекъ и дЪтскихъ пpiютовъ включительно. Въ первый-же день мобилизацiи всЪ они были правительствомъ разогнаны и закрыты, вся жизнь и дЪятельность ихъ разстроена и прекращена, все имущество опечатано или расхищено. Однимъ мановенiемъ грубой, обезумЪвшей силы была вдругъ вся стройная и широкая общественная и культурная: организованность и работа спокойнаго русскаго населенiя разрушена и пресЪчена, однимъ изувЪрскимъ ударомь были разомъ уничтожены и смяты благодатные плоды многолЪтнихъ народныхъ усилiй и трудовъ. Всякiй признакъ, слЪдъ, зародышъ русской жизни былъ вдругъ сметенъ, сбитъ съ родной земли... А вслЪдъ за тЪмъ пошелъ ужъ и подлинный, живой погромъ. Безъ всякаго суда и слЪдствiя, безъ удержу и безъ узды. По первому нелепому доносу, по прихоти, корысти и враждЪ. То цЪлой, гремящей облавой, то тихо, вырывочно, врозь. На людяхъ и дома, въ работЪ, въ гостяхъ и во снЪ. Хватали всЪхъ сплошъ, безъ разбора, Кто лишь признавалъ себя русскимъ и русское имя носилъ. У кого была найдена русская газета или книга, икона или открытка изъ Россiи. А то просто кто лишъ былъ вымЪченъ какъ „руссофилъ". Хватали, кого попало. Интеллигентовъ и крестьянъ, мужчинъ и женщинъ, стариковъ и дЪтей, здоровыхъ и больныхъ. И въ первую голову, конечно, ненавистныхъ имъ русскихъ „поповъ", доблестныхъ пастырей народа, соль галицко-русской земли. Хватали, надругались, гнали. Таскали по этапамъ и тюрьмамъ, морили голодомъ и жаждой, томили въ кандалахъ и веревкахъ, избивали, мучили, терзали, — до потери чувствъ, до крови. И, наконецъ, казни — виселицы и разстрЪлы — безъ счета, безъ краю и конца. Тысячи безвинныхъ жертвъ, море мученической крови и сиротскихъ слезъ. То по случайному дикому произволу отдЪльныхъ звЪрей-палачей, то по гнуснымъ, шальнымъ приговорамъ нарочитыхъ полевыхъ лже-судовъ. По нелЪпЪйшимъ провокацiямъ и доносамъ, съ одной стороны, и чудовищной жестокости, прихоти или ошибкЪ, съ другой. Море крови и слезъ... А остальныхъ потащили съ собою. Волокли по мытарствамъ и мукамъ, мучили по лагерямъ и тюръмамъ, вновь терзая голодомъ и стужей, изводя лишенiями и моромъ. И, словно въ адскомъ, чудовищномъ фокусЪ, согнали, сгрузили все это, наконецъ, въ лагерЪ пытокъ и смерти — приснопамятномъ ТалергофЪ, по проклятому названiю котораго, такимъ образомъ, и возглавляется нынЪ настоящiй пропамятный альманахъ. Печальная и жуткая это книга. Потрясающая книга бытiя, искуса и мукъ многострадальной Галицкой Руси въ кошмарные дни минувшаго грознаго лихолЪтiя. Прославный памятникъ и скорбный помяникъ безвинно выстраданной ею искупительной, вечерней жертвы за Единую, Святую Русь! ЗавЪтная, пропамятная книга. Конечно, пока-что она далеко еще не закончена, не полна. Еще много въ ней пробЪловъ и изъяновъ, а даже, можетъ быть, ошибокъ вообще. ЦЪлые округи и перiоды, многiя подробносги и черты — за отсутствiемъ свЪдЪнiй и справокъ — въ ней пока пропущены совсЪмъ. Некоторыя данныя, въ особенности — изъ современныхъ газетъ, недостаточно провЪрены и, можетъ быть, не точны и смутны. И, наконецъ, въ ней вовсе нЪтъ еще надлежащей исторической цельности и призмы, нЪтъ стройности и глади вообще. Лишь сырой и отрывочный сборникъ черновыхъ матерiаловъ и датъ. Но все это нисколько не измЪняетъ самой сущности и вЪрности вещей. Но все-таки уже вполнЪ сквозитъ и оживаетъ вся общая картина во всей своей ужасной яркости и широтЪ. И эта жуткая и скорбная картина такъ грозно вопiетъ сама ужъ за себя! Ю. Яворский. Песнь терезина 1914-1917 гг. Ой, цісарю, цiсароньку, На що нас карбуєшь, За яку провину в тюрьмах Мучишь і мордуєшь. Ой, скажи нам, цісароньку, Чим ми провинились, За що в мурах і болоті Ми тут опинились? Содержание   Предисловие Документы - часть 1 Документы - часть 2 Документы - часть 3 Документы - часть 4 Документы - часть 6 Оглавление Украина   www.pseudology.org