Изданiе Талергофскаго Комитета, Львовъ 1924 год Хома А.Б. Терроръ в Галичине въ первый перiодъ войны 1914 - 1915 гг. Документы. Часть 4 М. Войниловъ. Меня арестовали въ половинЪ августа 1914 г. вмЪстЪ съ Иваномъ Федюшкокъ и Мих. Борисикомъ и отправили въ Станиславовъ, а затЪмъ, черезъ 8 дней, эшелономъ отвезли въ Талергофъ, гдЪ я пробылъ до весны 1917 г. Ив. Федюшко и Мих. Борисикъ умерли въ ТалергофЪ; я, больной ревматизмомъ и неспособный къ труду, доживаю свой вЪкъ дома. Петръ П. Федюшко. С. Въстовая. Въ с.Въстовой были арестованы 28 августа 1914 г. слЪдующiе жители:1) свящ. Илларіонъ СЪчинскій съ женой, 2) войть Степань Ивасишинъ, 3) писарь Степанъ Шарамайлюкъ, 4) кассиръ Михаилъ Мизеракь, 5) псаломщикъ Михаилъ Домранскій 6) лавочникъ Иванъ Костевъ и 7) Михаилъ Костевъ. Свящ. СЪчинскій съ женой былъ отправленъ на автомобилЪ въ Краковъ, а остальные были почему-то оставлены въ КалушЪ въ тюрьмЪ. НЪсколько дней спустя были еще арестованы: 8) ВасиліЙ Яремичъ, 9) Мартинъ Федоровъ и 10) Василій Гриневъ, которые были уже вывезены въ Венгрію.Въ руки властей предали насъ большей частью свои - же украинофилы, которые тогда держали монополь австрійскаго патріотизма.Въ арестахъ въ КалушЪ собралось насъ 83 человЪка. Когда пришлось отправлять насъ на западъ, мы были отправлены на вокзалъ и помЪщены всЪ въ одномъ вагонЪ. Снаружи на вагонЪ приклеили надпись "83 руссофила", такъ что всякому было видно, что въ вагонЪ Ъдутъ опаснЪйшіе для Австріи люди. Въ особенности мадьяры часто заглядывали въ нашъ вагонъ и ругали насъ самой отборной бранью.Начальникъ конвоя, происходящій изъ Болестрашичъ в. Перемышле, не позволилъ дать намъ ни Ъсть ни пить въ продолженіе четырехъ сутокъ. Въ ТарновЪ какая то дама предложила намъ фруктовъ и воды, но конвой не разрЪшилъ воспольвоваться этимъ.Ночью нашъ эшелонъ прибыль въ Краковъ. Надо было перейти въ другой поЪздъ. Пришелъ новый караулъ и бросился на насъ съ остервененіемъ, нанося побои прикладами, когда - же одинъ солдатикъ изъ стараго конвоя сдЪлалъ было замЪчаніе, что мы тоже люди и что бить не разрешается, то туть же быль тоже арестованъ. Да и вообще далеко не всЪмъ военнымъ нравилось дикое обращеніе съ нами. Такъ, офицеръ, стоявшiй въ сторонЪ и наблюдавшій эту картину, приказалъ новымъ конвойнымъ идти спать, а прежнимъ дальше охранять насъ и провожать къ мЪсту назначенія. На противоположномъ концЪ ж.-дор, станціи размЪстили насъ въ двухъ вагонахъ. Голодные, усталые до невозможности, мы расположились на полу, какъ кто могъ. На слЪдующiй день утромъ поЪздъ двинутся дальше. ВскорЪ мы выЪхали за галицкую границу и очутились на чешской землЪ. Туть начальникъ конвоя пробовалъ было вновь натравить на насъ толпу, сообщая направо и налЪво, что въ вагонЪ "шпіоны", но, когда чехи стали подтрунивать надъ нимъ и его „патріотическимъ" озлобленіемъ, онъ смутился и молчалъ уже до самой Праги. Между тЪмъ чехи первымъ долгомъ насъ накормили, а тамъ обнадежили на лучшее будущее. Мы вздохнули свободнЪе. Безправіе, оскорбленія, побои, казалось, остались позади, а впереди намъ представлялось сочувствіе братскаго, культурнаго народа и затЪмъ возвращеніе на родину. Въ ПрагЪ подали пассажирскiе вагоны и насъ повезли въ крЪпость Терезинъ, въ четырехъ миляхъ оть баварской границы. А въ маЪ 1915 года мы были перевезены въ Талергофъ. Стефанъ Шорамайлюкъ. С. ПОДГОРКИ. Въ одинъ изъ августовскихъ вечеровъ 1914 г., чувствуя себя весьма усталымъ, я легъ отдыхать ранЪе обыкновеннаго. Вдругъ ночью является ко мнЪ гусарскiй маіоръ съ отрядомъ солдатъ и заявляетъ, что имЪетъ приказъ арЪстовать меня и сына. Оставивъ возлЪ меня вооруженнаго солдата, онъ сталъ производить въ домЪ тщательный обыскъ, который продолжался всю ночь. Отъ поры до времени являлись ко мнЪ солдаты съ разными вопросами, а когда на чердакЪ былъ найденъ кусокъ красной матеріи, они явились въ спальню и, приложивъ къ моей головЪ револьверъ, велЪли признаться, что я въ этотъ вечерь былъ на чердакЪ и давалъ сигналы русскимъ войскамъ. Утромъ маіоръ съ солдатами и съ моимъ сыномъ пошли еще въ церковь и тамъ также произвели обыскъ, а послЪ посадили насъ обоихъ на подводу и повезли въ с. ВЪстовую передъ военный судъ. Судъ присудилъ меня къ разстрЪлу. Но генералъ, прежде чЪмъ утвердить приговоръ, распорядился отправить еще разъ слЪдственную комиссію въ с. Подгорки и окрестности и навести справки относительно моей виновности, а выяснивъ изъ свидЪтельскихъ показаній, что я совершенно невиновенъ и что доносъ на меня лишенъ всякихъ основанiй, отпустилъ меня на свободу. Но тутъ вмЪшался въ дЪло мЪстный жандармъ. Если онъ не подходитъ подъ военный судъ, то мы займемся имъ сами, — заявилъ онъ и отправилъ меня въ уЪздное староство, а затЪмъ въ калушскую тюрьму. По дорогЪ жандармъ не пожалЪл приклада, а встрЪчные инакомыслящiе, знавшіе меня и мои убЪжденія, не пожалЪли отборной ругани по моему адресу. Въ тюрьмЪ я узналъ, что можно освободиться изъ заяключенія, если д-ръ Куровецъ (украинофилъ) за кого поручится. Указывали даже примЪры. Тутъ-же сообщили мнЪ вновь поступающіе въ тюрьму, что въ три дня послЪ меня арестовали мою жену и избитую увезли въ неизвЪстномъ направленіи. Изъ тюрьмы отправили насъ, 60 человЪкъ, на вокзалъ въ КалушЪ. Конвоировали свои-же крестьяше изъ долинскаго уЪзда. Мы просили ихъ, чтобы не дали насъ по дорогЪ въ обиду, но безъ этого все-таки не обошлось. Толпа бросала въ насъ камнями и пыталась даже накинуть намъ на шеи веревки, а когда на вокзалЪ мы грузились въ товарные вагоны безъ ступенекъ, желЪзнодорожники подгоняли насъ палками и флажками.Въ СтрыЪ желЪзнодорожная адиинистрація, узнавъ, что Львовъ занятъ уже русскими войсками, направила нашъ эшелонъ черезъ Освенцимъ въ Венгрію.Никому не приходилось такъ плохо, какъ мнЪ. Меня считали всЪ "шпiономъ, а на вагонЪ снаружи было написано крупнымъ шрифтомъ „попъ козакъ". Всякому хотЪлось посмотрЪть и отвести злобу на „шпiона", попа-козака", который нЪсколько десятковъ летъ жилъ въ ГаличинЪ и занимался „шпіонствомъ" въ пользу Россіи.Наконецъ, эшелонъ прибыль въ Остригомъ. Туть мы прожили подъ голымъ небомъ нЪсколько недЪль, пока окончательно не были перевезены въ Талергофъ, гдЪ я встретился съ своей женой. Свящ. Іоаннъ Козакъ. С. Небыловъ. 29 августа 1914 г. явились поздно вечеромъ въ местное приходство два жандарма и спросили свящ. Романа Крыжановскаго. Одинъ изъ нихъ, по фамилiи Шотъ (нынЪ комендантъ жандармеріи въ ЖидачевЪ), заявилъ проснувшемуся о. Роману, что онъ имЪетъ порученіе отправить его въ Калушъ въ уЪздное староство.Сынъ старика - священника, въ то время кандидатъ адвокатуры, предчувствуя бЪду и боясь, что отецъ не сумЪетъ оправдаться передъ уЪзднымн властями, попросилъ жандарма разрЪшить ему отправиться вмЪстЪ съ отцомъ въ Калушъ, что и было ему разрЪшено.Мы отправились на подводахъ тутъ-же ночью, — разсказываетъ упомянутый сынъ о. Романа, д-ръ М. Р. Крыжановскій. По пути Шотъ сообщилъ намъ, что имЪетъ строгія инструкціи относительно отца, а въ случаЪ попытки къ бЪгству съ его стороны имЪетъ даже право убить его на мЪстЪ. КромЪ того, уже передъ самимъ Калушемъ, заявилъ намъ, что цЪлью нашего слЪдованія является не уЪздное староство, а уЪздное жандармское управленіе.Въ 3 ч. утра прiЪхали мы въ Калушъ. Направились прежде всего въ староство, надЪясь, что староста Трембаловичъ (нынЪ въ Мостискахъ) разберетъ дЪло и освободить отца. Однако, староство было заперто. Въ виду этого жандармъ помЪстилъ отца въ арестахъ, а я вышелъ въ городъ, въ надеждЪ достать отцу чего-нибудь подкрепиться, а также переговорить съ вліятельными лицами, могущими помочь нашему горю. Первымъ долгомъ направился я къ покойному уже нынЪ свящ. Петрушевичу, настоятелю мЪстнаго прихода, но тотъ наотрЪзъ отказался отъ всякаго ходатайства въ пользу отца, вЪроятно боясь, чтобы и самому не попасть въ тюрьму. Такой-же самый результатъ, имЪли мои обращенія и къ нЪкоторымъ другимъ знакомымъ...ПослЪ моего возвращенія изъ города жандармъ проводилъ насъ въ жандармское управленіе и передалъ отца коменданту Деумеку. Тотъ, послЪ составленія протокола, приказалъ отвести отца въ арестъ при уЪздномъ судЪ. Одновременно онъ разъяснилъ мнЪ, что всякія старанія не приведутъ ни къ чему, что жандармерія распоряжается теперь самостоятельно и что всЪ арестованные будутъ еще сегодня до обЪда отправлены въ глубь Австріи. ПослЪ этого я проводилъ отца въ тюрьму, а самъ, не имЪя возможности вернуться къ матери за отсутствіемъ пропуска, пришелъ обратно въ жандармское управленіе съ просьбой разрЪшитьмнЪ переждать здЪсь до утра, на что комендантъ Деумекъ согласился, указавъ мнЪ пустую столовую, гдЪ я прилегъ на скамейкЪ. Но не прошло и 16-ти минуть, какь въ столовую является Деумекъ и коротко заявляетъ: — Вы арестованы по приказу штаба дивизіи! Зоветъ жандарма Шота и приказываеть отвести меня къ отцу. Въ тюрьмЪ встрЪчаю покойныхъ уже нынЪ священниковъ Марковича изъ Берлогъ, Кукурудза изъ Каменя, Скородинскаго изъ Подмихайля, жену свящ. Козака изъ Подгорокъ, дЪвушку изъ Тужилова Соню Фидыкъ, студента Авдыковскаго, юродивую старуху изъ Тужилова и др. Около 8 часовъ утра было приказано намъ собираться въ путь. Вывели насъ во дворъ и прочли списки; было насъ 73 человЪка. Около насъ вертЪлось нЪсколько австрійскихъ офицеровъ, кажется—мадьяръ; они показывали намъ на шею, что значило, что насъ ждетъ висЪлица. ПослЪ переклички подозвалъ какой-то офицеръ нашего начальника караула и спросилъ его — какой онъ нацiональности ?, а узнавъ, что онъ полякъ и называется Манукевичъ, велЪлъ ему соотвЪтственнымъ образомъ обращаться съ нами — „стрелять собакъ, если кто не станетъ слушаться". Построенные въ четверки, ряды арестованныхъ тронулись по приказу коменданта караула въ путь. Не успЪли мы выйти со двора и ступить на улицу, какъ тутъ уже ждала нашего выхода многочисленная толпа, преимущественно евреевъ. Слышны были крики: Бейте ихъ камнями! — И дЪйствительно на насъ посыпался градъ камней, причемъ досталось, конечно, и караульнымъ, которые начали разгонять толпу. На рынкЪ сообщилъ намъ наспЪшливо комендантъ, что поЪздъ не будетъ насъ ждать, надо намъ поспЪшить, вслЪдствіе чего скомандовалъ: „Laufschritt". Началось нЪчто кошмарное. Старики, женщины съ грудными дЪтьми и молодые люди, нагруженные, кто чемоданами, кто постелью и зимней одеждой, бЪжали подъ непрекращающійся градъ камней, среди страшной пыли и жары. Поть катился съ насъ градомъ. НЪкоторые изъ караульныхъ подталкивали отстающихъ въ бЪгу прикладомъ, а сзади Ъхало двое верховыхъ мадьяръ. Одинъ изъ арестованныхъ, еврей Арнольдъ, адвокатскій писарь изъ Войнилова, не могъ справиться со своей ношей и упалъ по пути. Сейчасъ - же подхватили его за руки и ноги нЪсколько калушскихъ евреевъ и, неся его на рукахъ, бЪжали вмЪстЪ съ нами. Однако, такъ какъ, повидимому, это все-таки сильно ихъ раздражало, да кромЪ того, кажется, они опасались подозрЪній въ сочувствіи еврею-измЪннику, то они кусали его на бЪгу въ затылокъ. Такимъ образомъ они проявляли тутъ одновременно и свою національную солидарность, и австрійскій патріотизмъ заодно... На вокзалЪ насъ раздЪлили на двЪ группы и начали грузить насъ въ товарные вагоны. Въ особенности тяжело приходилось старикамъ, ибо ступенекъ при вагонахъ не было. По обЪимъ сторонамъ входа въ вагонъ стояло по двое какихъ-то хулигановъ, которые кулаками били въ затылокъ каждаго, кто не былъ въ состоянiи скоро взобраться въ вагонъ. Не успЪли мы устроиться въ вагонахъ, какъ нашъ комендантъ, послЪ краткаго совЪщанія съ дежурнымъ по станціи, украинофиломъ Лукасевичемъ, приказалъ всЪмъ помЪститься въ одномъ вагонЪ вмЪстЪ со стражей, которая заняла треть вагона, то есть, его середину противъ дверей. При этомъ Лукасевичъ распорядился маневрировать вагономъ такимъ образомъ, что вагономъ бросало въ продолжение двухъ часовъ въ разныя стороны, отчего все время падали заключенные въ вагонЪ арестанты. Наконецъ, вагонъ поставили передъ вокзаломъ. Тогда стоявшая въ сторонЪ и, по всей вЪроятности, ожидавшая этого толпа подошла къ нашему вагону. Посыпалась отборнЪйшая ругань. Поляки проклинали насъ, что мы мЪшаемъ имъ воскресить вновь ихъ отчизну, евреи ругали насъ ивмЪнниками, а мазепинцы укоряли насъ рублями и любовью къ царю, бросая при этомъ въ вагонъ камни и песокъ. Карауль не препятствовалъ безобразію, наобороть, коменданть постоянно поощрялъ толпу словами и жестами. Наконецъ, въ два часа мы тронулись. Передъ каждой станціей нашъ комендантъ выгибался изъ сосЪдняго вагона, который самъ занималъ, и кричалъ со всей силы: „Москвофилы"! Моментально сбЪгались къ вагону ротозЪи съ цЪлой станцiи и начинались наново издЪвательства и угрозы. Больше всего издЪвались надъ нами въ БолеховЪ и ДолинЪ, только въ МоршинЪ разогналъ начальникъ станцiи толпу и далъ намъ возможность легче вздохнуть. Около семи часовъ вечера пріЪхали мы въ Стрый. ЗдЪсь комендантъ караула запретилъ солдатамъ подавать намъ воду и хлЪбъ, а самъ ушелъ въ городъ, вслЪдствіе чего мы провели ночь относительно спокойно, хотя и въ голодЪ и жаждЪ. Только проЪзжающіе на фронтъ солдаты, наущенные желЪзнодорожниками, заглядывали въ нашъ вагонъ, а такъ какъ это были большей частью мадьяры, трудно было разобраться въ ихъ ругательствахъ и утрозахъ. На слЪдующій день къ вечеру пріЪхали мы въ Дрогобычъ. Тутъ одинъ изъ нашихъ упалъ въ обморокъ. Позвали военного врача, и тоть, несмотря на то, что быль евреемъ и въ австрійскомъ мувдирЪ, категорически заявилъ, что такъ дальше Ъхать невозможно. Въ виду этого насъ раздЪлили на двЪ части. МнЪ съ отцомъ посчастливилось перейти въ вагонъ третьяго класса. Казалось-бы, что Ъзда въ третьемъ классЪ должна быть лучше. На самомь дЪлЪ вышло не то. Изъ интелигенціи въ вагонЪ 3-яго класса Ъхало только насъ двое, въ виду чего зловредный желЪзнодорожный персоналъ обращался теперь съ оскорбленіями къ намъ. Обыкновенно вооруженные какимъ-нибудь желЪзнымъ ннструментомъ, они открывали вагонъ и угрожали намъ смертью. Въ ПерЪмышлЪ, напр., угрожали моему отцу разбить молотомъ колЪни. НаиболЪе мы опасались встЪчи на станцiяхъ съ санитарными поЪздами. Тутъ уже насъ прямо обвиняли во всЪхъ раненіяхъ и страданіяхъ выбывшихъ изъ строя солдатъ... Сколько пришлось намъ перенести въ этомъ пути мученій, лучше всего показываетъ прискорбный случай, что священникъ Маркевичъ изь Берлогъ сошелъ съ ума во время Ъзды между Хировомъ и Перемышлемъ, вслЪдствіе чего былъ оставленъ въ военномъ госпиталЪ въ ПеремышлЪ, гдЪ, по слухамъ, вскорЪ и умеръ. Такъ доЪхали мы до Кракова. Машинистъ остановилъ поЪздъ въ сторонЪ, далеко отъ вокзала. Не успЪлъ мой отецъ сойти съ вагона, какъ подскочили къ нему комендантъ караула съ капраломъ ландверы и начали бить его прикладами. Я пробовалъ было защищать отца, но этимъ только стянулъ на себя ихъ вниманіе, и крЪпкія дула винтовокъ начали работать на моей спинЪ?. Били также руками и толкали до тЪхъ поръ, пока я не упалъ. Наконецъ, мы дошли до самого вокзала. Народу было здЪсь много, были также и польскіе легiонеры. Начался опять обычный погромъ. Били легіонеры, штатскіЪ, а даже комиссаръ полицiи. Слышны были возгласы : „москалофилы", „измЪнники", „родину намъ отнимаютъ" и т. п. Я также получилъ крЪпкій ударъ по головЪ, благодаря сдЪланному кЪмъ-то замЪчанію, что я австрійскій чиновникъ. Въ КраковЪ погрузили насъ снова въ товарные вагоны и повезли дальше. На утро мы проснулись уже на Моравской землЪ... Д-р. М. Р. Крыжановскiй. Каменецкій уЪздъ. Въ С. ДерновЪ крестьяне скрывались передъ австрійцами въ лЪсахъ. Оставшихся въ селЪ жителей, всего около 200 человЪкъ — стариковъ, женщинъ и дЪтей, австрійцы арестовали и отвели на кладбище, чтобы ихъ тамъ разстрЪлять за то, что они носили восьмиконечные крестики на груди. Ихъ спасъ мЪстный помЪщикъ Лехнеръ, поручившійся передъ австр. солдатами въ томъ, что они ни въ чемъ не провинились. Въ той-же деревнЪ австрійцы убили крестьянъ: Ив. Наума (85 лЪтъ), Н. Курія, Н. Ковалюка и И. Сердынецкаго. ПослЪдняго австрійскій уланъ сначала только ранилъ саблей въ голову, но затЪмъ вернулся опять и двумя револьверными выстрЪлами добилъ свою жертву. Въ нЪмецкой колоніи СапЪжанкЪ, по доносу мЪстныхъ нЪмцевъ, былъ разстрЪлянъ крест. А. Вусовичъ, трупъ же его былъ повЪшенъ передъ его домомъ на глазахъ его жены и дЪтей. С. РЪпневъ окружили австрійцы кордономъ, и, не выпуская никого изъ села, подожгли его съ четырехъ сторонъ. Жертвой пожара пало 120 крестьянскихъ домовъ. Въ м. СтояновЪ, во время обедни, которую служилъ 85-лЪтній о. Сохацкiй, согласно церковному обычаю, звонили, во время чего случайно появился въ мЪствчкЪ казачій разъЪздъ. Возвратившіеся эатЪмъ австрійцы арестовали о. Сохацкаго и войта Федора Багнюка, обвиняя ихъ въ умышленномъ трезвонЪ, съ цЪлью сообщить русскимъ войскамъ о нахожденіи въ СтояновЪ австрійскихъ войскъ. Арестованныхъ избили до крови прикладами и издЪвались надъ ними въ продолженіи нЪсколькихъ часовъ. ЗатЪмъ войта Федора Багнюка тутъ-же повЪсили, а о. Сахацкого вывезли во Львовъ, гдЪ вторично уличная толпа до того избила несчастнаго старика, что его пришлось помЪстить въ тюремномъ госпиталЪ. Когда некоторое время спустя нашихъ узниковъ вывозили изъ Львова, то среди нихъ быль также о. Сохацкiй. Избитый и изстрадавшиiйся старикъ не смогь дойти пЪшкомъ на вокзалъ и по пути упалъ. Тогда одинъ изъ конвойныхъ прокололъ упавшаго штыкомъ; трупъ накрыли соломой и оставили на улицЪ. ("Прик. Русь", 1914 г. № 1434). Въ издававшейся въ 1915 г., при управленіи военнаго генералъ-губернатора Галичины, „Львовскомъ ВЪстникЪ" находимъ сдЪдующія, документально установленныя, данныя о бывшихъ въ ГаличинЪ до прихода русскихъ войскъ австрійскихъ и мадьярскихъ звЪрствахъ и надругательствахъ надъ неповиннымъ мЪстнымъ русскимъ населеніемъ: Въ КаменкЪ Струмиловой одинъ свящЪнникъ разстрЪлянъ и одинъ арестованъ, повЪшено и разстрЪляно 10 крЪстьянъ и арестовано свыше 120 крестьянъ — всЪ по доносу мЪстнаго уніатскаго священника Михаила Цегельскаго. Неистовства мадьяръ въ районЪ Каменки Струмиловой выразились въ цЪломъ ряде кошмарнынъ преступленій. Въ колоніи СапЪжанкЪ они схватили крест. Антона Висовича, разстрЪляли, потомъ повЪсили передъ квартирой и долгое время не позволяли похоронить его тЪло. МЪст. РЪпневъ было обречено озлобленными варварами на сожженіе. Они окружили селеніе съ четырехъ сторонъ и подожгли; бушевавшiй вЪтеръ моментально разнесъ пламя на всЪ постройки и вскорЪ селеніе представляло сплошной костеръ. Жителей, которые пытались спастись бЪгствомъ иэъ селенія, мадьяры разстрЪливали. Точно то-же самое повторилось и въ м. БужскЪ, гдЪ убито нЪсколько человЪкъ и сожжено 110 дворовъ съ постройками и скотомъ. Обуреваемые жаждой крови и неистовствъ, мадьяры совершенно не считались съ тЪмъ, кто виноватъ и невиноватъ, и уничтожали людей безъ всякаго повода и разбора. Такъ, въ дер. ДерновЪ ими былъ зарубленъ 82-хъ лЪтній старикъ Игнатъ Сердынецкій потому только, что подвернулся подъ руку. Тамъ-же былъ убитъ и другой крестьянинъ Наумъ, совершенно слЪпой и глухой уродъ. С. Полоничная. Уже въ началЪ августа 1914 г., во время первой австрійской мобилизаціи, стали галицкiе украинофилы распространять завЪдомо ложные и нелЪпые слухи о томъ, что война вызвана „москвофилами", написавшими къ русскому царю прошеніе объ освобожденiи ихъ отъ австрiйскаго гнета, что тамъ гдЪ-то за десятыми горами австрiйская полиція уже поймала множество шпіоновъ „москвофиловъ" и т. п. Въ селЪ Полоничной тоже распускали подобные слухи мазепинскіе провокаторы. На людей русскихъ убЪжденій посыпались со всЪхъ сторонъ угрозы и доносы, которые встрЪтили весьма благоприятную почву, такъ такъ жандармскимъ постомъ завЪдывалъ у насъ въ то время заядлый украинофилъ Иванъ Чехъ, со своимъ помощникомъ полякомъ Турекомъ. 4 августа, раннимъ утромъ, оба эти австрійскіе „патріота" налетЪли на дома русскихъ крестьянъ и уводили ихъ съ собой прямо съ постели. Такимъ образомъ были арестованы Тимофей Пехнякъ съ двумя сыновьями Степаномъ и Иваномъ, Павелъ Ив. Семчишинъ (Кузьба), Юліанъ Павлина, черезъ два дня Василій Сенюкъ и Иванъ Уханскій, а еще черезъ недЪлю остальные члены семьи Пехниковъ, а именно: жена Степана — Марiя и двЪ дочери Тимофея - Анна и Александра, такъ что въ домЪ осталась одна только старуха, жена Тимофея Марія. Во время обыска тотъ-же жандармъ Чехъ избилъ арестованныхъ женщинъ и конфисковалъ домашнюю библіотеку, а помогалъ ему при этомъ позорномъ дЪлЪ сынъ мЪстнаго священника, „украинскій" студентъ... КромЪ названныхъ лицъ были арестованы еще замЪститель войта, Романъ Галій, Филемонъ Павлина и Василій Борщъ, котораго жандармъ избилъ до крови за то, что онъ не хотЪлъ сказать, куда дЪвались ключи отъ библіотеки „Русской Дружины". На этоть разъ помогалъ бить лЪсничій, полякъ Кучинскій. ВсЪхъ арестованньхъ отвели въ тюрьму въ Струмиловую Каменку, а когда въ ночь съ 13-го на 14 августа тамъ возникла тревога, перевели ихъ спЪшно во Львовъ, гдЪ уже сидЪло множество русскихъ галичанъ. Семью Пехниковъ отправили еще раньше въ Бускъ, а оттуда, послЪ 12-ти-дневнаго заключенія, перевели также черезъ Красное во Львовъ. Арестованныхъ повязали по-парно веревками. По пути въ Красное толпа назойливо преслЪдовала и всячески ругала ихъ, а когда Андрей ВЪхоть изъ Полоничной Гуты посмЪлъ, защищаясь отъ надоЪвшихъ оскорбленій, что-то отвЪтить, то тутъ-же ударилъ его по лицу остающійся и нынЪ еще въ БускЪ содержатель ресторана, по происхожденію чехъ. На станцiи въ Красномъ не обошлось тоже безъ обычныхъ побоевъ, послЪ чего транспортъ въ 32 человЪка былъ привезенъ во Львовъ. Въ ожиданiи смЪны конвоя на вокзале „Подзамче" во ЛьвовЪ какой-то рябой полицейскiй все время ругался по адресу "москвофиловъ", но другой, постарше его рангомъ, приказалъ ему молчать. ДвЪ дамы - польки, разговаривая между собой и наблюдая насъ со стороны, говорили между собою: — Что - же, они вЪдь невиновны, теперь нЪтъ правды на свЪтЪ... Видно, были еще люди, которые понимали творящійся произволъ и сочувствовали намъ, его жертвамъ. Подъ охраной конной полиціи, вооруженной съ ногъ до головы, но все-таки подъ неистовые крики и ругательства со стороны уличной толпы, въ особенности еврейства, повели насъ въ тюрьму "Бригидки". Камни летЪли на наши головы, изъ толпы стрЪляли даже изъ револьверовъ, изъ оконъ лили на насъ кипятокъ. Первый упалъ отъ удара камнемъ въ голову старикъ Тимофей Пехникъ. Облитаго кровью отца подхватилъ сынъ и, ставъ обратно въ ряды, понесъ въ тюрьму. Въ концЪ концовъ всЪхъ насъ, сидЪвшихъ первоначально въ БускЪ, выслали изъ "Бригидокъ" въ Талергофъ, равно какъ и сидЪвшихъ въ Каменецкой тюрьмЪ мужчинъ, женщинъ же — Марію, Анну и Александру Пехникъ, заключенныхъ въ тюрьмЪ по улицЪ Баторія, освободили впослЪдствіи русскія войска. ПослЪ отступленія русской арміи, австрійцы арестовали вторично Анну Пехникъ и Феодору Грай и вывезли въ Талергофъ. Еще попалъ въ Талергофъ крестьянинъ изъ Полоничной Иванъ Борщъ и юродивый Сильвестръ Борщъ, оба по доносу бусскихъ евреевъ. Василій Борщъ и Иванъ Борщъ умерли въ ТалергофЪ; Иванъ Уханскiй, Юліанъ Павлина и Романъ Галій погибли на военной службЪ послЪ освобожденія изъ талергофской тюрьмы, остальные же вернулись домой. Молодые люди, взятые на военную службу послЪ первого освобождения, были определены въ спеціальные батальоны, гдЪ они служили подъ строжайшимъ надзоромъ. Не лучше творилосъ въ Полоничной ГутЪ, гдЪ тотъ-же жандармъ Иванъ Чехъ арестовалъ 75-лЪтняго Тимофея Кушинскаго съ сыномъ Иваномъ, Прокофія Михайлова, Степана ВЪхтя, Андрея ВЪхтя, Василія Монастырскаго и АлексЪя Маринюка. ПослЪдній умерь въ ТалергофЪ. Ст. Пехникъ. С. Таданье. „Василiй Гренка и его шона!" - крикнулъ солдатъ-мадьяръ. Изъ среды собравшагося народа, согнаннаго войскомъ на лЪсной полянкЪ возлЪ с. Дернова, выступили мои родители — Василій и Екатерина Гренки. ЗатЪмъ, вызвавъ еще и другихъ крестьянъ, мадьяры погнали ихъ черезъ с. Дерковъ въ с. Новый Ставъ. По пути, встрЪтивъ свящ. Сивенькаго, настоятеля прихода въ ДерновЪ, покойные мои родители просили его, чтобы онъ хлопоталъ объ ихъ освобожденiи, такъ какъ они не чувствуютъ за собой ни малЪйшей вины, но „украинскій отецъ духовный", конечно, отказался. Арестованныхъ, послЪ обычныхъ въ такихъ случаяхъ издЪвательствъ, поставили передъ военнымъ судомъ. Первый свидЪтель, учитель-украинофилъ Романъ Пекарскій, представилъ судьямъ, что Василій Гренка, во время зянятія Галичины русскими, пытался замЪнить его русскимъ учителемъ. Учитель Лука Краевскій свидЪтельствовалъ въ дЪлЪ моей матери Екатерины. Приговоръ былъ отложенъ до пріЪзда вызваннаго въ судъ въ качествЪ свидЪтеля свящ. Сивенькаго и только послЪ показаній этого достойного пастыря родителямъ прочли смертный приговоръ. Осужденные просили передъ смертью показать имъ дЪтей. Пригнали ихъ, однако родители могли лишь издали съ ними проститься, показывая дЪтямъ рукою на шею въ знакъ того, что ихъ ожидаетъ смертная каань. ПослЪ исповЪди, которую совершилъ р.-католическій священникъ, Василія Гренку сковали вмЪстЪ съ Федоромъ Мартинюкомъ и повели на мЪсто казни. Мать же моя, Екатерина, слЪдовала за мужчинами, все время спотыкаясь отъ потери физическихъ силъ и предсмертной тревоги. ВсЪ трое были повЪшены вмЪстЪ, а я въ то время съ сестрой Анной, явившись проститься съ родителями, смотрЪлъ издали на ихъ мученическую смерть ... Федоръ Гренка. 2 августа 1914 г. явился ко мнЪ на домъ жандармъ и велЪлъ мнЪ собираться на военную службу, но подъ этимъ предлогомъ отвелъ меня въ Каменку Стр. въ тюрьму. ЗдЪсь находились уже докторъ Ступницкій съ сыномъ и мЪщанинъ Мулькевичъ. По истечЪніи четырехъ сутокъ, мЪстный судья, украинофилъ Шухевич, вызвалъ меня для допроса. Когда онъ при допросЪ узналъ, что я состою членомъ „Общества им. М. Качковскаго" и эсауломъ "Р. Дружины", сразу же заявилъ мнЪ опредЪленно, что за это я заслужилъ себЪ висЪлицу. ПослЪ двухъ недЪль заключенія отвезли насъ, всего около 20 человЪкъ, во Львовъ въ военную тюрьму, черезъ недЪлю перевели въ сборную тюрьму „Бригидки", а затЪмъ въ Талергофъ. ПослЪ трехнедЪльнаго пребыванія въ ТалергофЪ, опредЪлили меня въ Раткезбургъ на работы по регуляціи рЪки Муры. Когда русскія войска отступили съ Карпатъ за Львовъ и окопались надъ рЪкой Бугомъ, наступающiе вслЪдъ мадьярскія военныя части принялись за жестокую работу по уничтоженію и искоренению русскаго элемента въ Вост. ГаличинЪ, а преусердно помогали имъ въ этомъ свои-же отщепенцы-іуды. Въ нашемъ селЪ нЪсколько семействъ, собравъ свои пожитки, готовились уЪхать вмЪстЪ съ русской арміей, однако, послушавшись злонамЪреннаго совЪта и завЪреній нЪсколькихъ односельчанъ, остались дома, за что расплатились потомъ жизнью. И такъ, директоръ мЪстнаго училища, ярый украинофилъ Пекарскій, уговорилъ бывшего тогда войтомъ Григорія Наконечнаго не уЪзжать. Наконечный упросилъ русскiя военныя власти оставить въ покоЪ Пекарскаго, когда они намЪревались сослать послЪдняго въ Россію, а потому и повЪрилъ коварнымъ увЪреніямъ его на счетъ своей безопасности. Но, какъ только 20 iюня 1915 г. вступили въ Таданье мадьяры, въ тотъ-же день появился на громадскомъ домЪ приклеенный списокъ „руссофиловъ", нашихъ односельчанъ, причемъ другой такой-же списокъ находился на рукахъ у директора Пекарскаго, который составлялъ его вмЪстЪ съ лЪсничимъ Кромеромъ. Въ списокъ попали: 1) войтъ Григорій Наконечный, 2) Василій Гренка съ женой Екатериной, 3) Михаилъ Пилипецъ съ женой Маріей, 4) ФЪдоръ Мартинюкъ, 5) Дмитрій Мотыль, 6) Феофанъ Гураль, 7) Семенъ Гавришко, 8) Никита Гавришко, 9) Иванъ Гренка, 10) Романъ Савякъ, 11) Дмитрій Лортухай, 12) Парасковія Мартинюкъ, 13) Михаилъ Подкостельный съ сыномъ Василіемъ, 14) СтЪпанъ Ковалюкъ. По приказу военныхъ властей всЪ жители деревни должны были оставить ее въ теченіе нЪсколькихъ часовъ и выселиться дальше. Когда же они очутились на полянЪ въ лЪсу, явилось войско и приказало имъ выстроиться въ ряды, а капитанъ по списку вызывалъ поименованныхъ въ означенномъ выше спискЪ лицъ. Часть солдатъ, по приказу капитана, окружила вызванныхъ крестьянъ и погнала ихъ въ с. Новый Ставъ, гдЪ расположился штабъ армейской части, а другая часть, окруживъ остальныхъ, повела ихъ въ с. Жолтанцы, Жолковскаго уЪзда, и размЪстила здЪсь по домамъ и загородамъ уЪхавшихъ въ Россію крестьянъ. Въ то время, когда солдаты вели таданцевъ въ с. Жолтанцы, крестьянину Ивану Портухаю, переселявшемуся со всЪми своими пожитками и скотомъ, сбЪжалъ теленокъ по направленію Таданья. Крестьянинъ, не предчувствуя бЪды, вернулся за сбЪжавшей скотиной, но едва успЪлъ пройти нЪсколько километровъ, былъ задержанъ австрiйскимъ патрулемъ и отведенъ въ с. Новый Ставъ, гдЪ его приговорили, вмЪстЪ съ другими, къ смертной казни. Приговоръ былъ основанъ на сдЪланныхъ подъ присягой показаніяхъ свидЪтелей: лЪсничаго Яна Кромера, учителей Романа Пекарскаго и Луки Краевскаго, ксендза Николая Кульчицкаго, Михаила Шмидта, Тадеуша Дяковскаго, Захаріи Иверльнинга и Бомбеля. Войтъ Григорій Наконечный былъ повЪшенъ въ с. Жолтанцахъ, при дорогЪ, ведущей изъ Каменки во Львовъ, причемъ къ ногамъ трупа былъ привяэанъ солдатскій котелокъ, наполненный камнями, а къ груди надпись: „за рубли", ПроЪзжающіе дорогой солдаты варварски надругались надъ трупомъ. На просьбу жены покойнаго командованіе разрЪшило черезъ несколько дней похоронить покойника, но, когда сынъ его явился съ подводой, чтобы снять отца съ дерева и отвезти домой, его схватили мадьяры и избили до потери чувствъ. Въ концЪ концовъ покойнаго похоронили на кладбищЪ въ с. Жолтанцахъ. Дмитрія Мотыля и Ивана Портухая повЪсили на одномъ и томъ-же суку. Первый оставилъ жену и трое дЪтей, второй жену съ сыномъ и старуху мать. Ихъ похоронили въ братской могилЪ въ с. ДерновЪ, Каменецкаго у., по приказамъ мадьяръ - головами къ югу, а ногами къ сЪверу, чтобы, по выраженію палачей, удобнЪе было имъ по смерти смотрЪть на Россiю. Черезъ день повЪсили Федора Мартинюка, члена многихъ русскихъ обществъ, прослужившаго свыше 30 лЪтъ старшимъ братомъ при церкви въ с. Таданьи. Старшій его сынъ находился въ то время на военной службЪ, а невЪстка была интернирована въ ТалергофЪ, такъ что трое малолЪтнихъ внучатъ осталось на произволъ судьбы. Мартинюка повЪсили и похоронили въ с. ТомачЪ, Жолков. уЪзда, вмЪстЪ съ Василіемъ и Екатериной Гренками. Феофана Гураля повЪсили день спустя послЪ казни Гренокъ. МЪсто его казни и погребенія неизвЪстно. Онъ оставилъ жену и шестеро дЪтей. ПослЪ исполненія приговора на всЪхъ осужденныхъ остальныхъ заподозрЪнныхъ отправили въ Талергофъ. Къ нимъ принадлежалъ прежде всего Семенъ Гавришковъ, 78 лЪтъ, членъ многихъ русскихъ обществъ, называемый въ деревнЪ "москалемъ", такъ какъ онъ еще въ юности выучился русскому литературному языку и любилъ при случаЪ пощеголять своимъ знаніЪмъ, что и послужило причиной его арестовянiя и смерти, постигшей его въ ТалергофЪ среди страшной нужды въ 1916 г. КромЪ него были арестованы и сосланы въ Талергофъ: Никита Гавришковъ, Дмитрій Портухай (переведенный затЪмъ изъ Талергофа въ Гминдъ, а наконецъ въ Енцесдорфъ, гдЪ онъ и умерь въ 1916 г.), Иванъ Гренка, Романъ Савякъ, Михалаилъ Подкостельный съ сыномъ Василіем и Степанъ Ковалюкъ, причемъ Дмитрій Портухай тоже умерь въ заключеніи, оставивъ шестеро круглыхъ сиротъ (такъ какъ жена его умерла еще въ 1914 г.), а Никита Гавришковъ умеръ уже дома, въ нЪсколько недЪль послЪ воэвращенiя изъ Талергофа. Василiй Мартинюкъ. ЗавЪщаніе приговореннаго къ смерти. Крестьяниномъ Василіемъ Мартинюкомъ изъ Таданья прислано намъ послЪднее письмо-завЪщаніе, написанное за нъсколько минуть до смерти упомянутымъ выше Григоріемъ Наконечнымъ къ женЪ и дЪтямъ. Оно написано карандашомъ на нЪсколькихъ листкахъ записной книжки и было найдено у покойнаго за голенищемъ сапога во время погребенiя. Приводимъ его здЪсь полностью (насколько можно его разобрать), какъ трогательный "человЪческій документъ" изъ времени бывшаго кошмарнаго лихолЪтiя: „Подякуйте, мои дЪти, професорови и лЪсничому, Захарому жонцови и Шмидтови, польскому ксендзови, що за мое добро мене въ ребро. Кождого ратувавъ, якъ могъ, професора стеригъ и боронивъ, якъ найбольшого пріятеля, а онъ мене, якъ наибольшого ворога, невинно на смерть. Не жичу имъ ничо злого. Тилько нехай имъ Богь того не памятае, бо не знаютъ, що творятъ. Ты, жинко, оддайся пидъ Божу опеку, а Богъ певно тя не опуститъ. И що будутъ люди робити, то и ты роби, гроши бережи, щобысь могла видки жити и дЪтЪй годувати. Може тебЪ трафится где возъ купити, то купи, а якъ"... Дальше нельзя разобрать нечеткаго, слитнаго письма. Весьма возможно, что видъ висЪлицы, передъ которой стоялъ уже покойный, помЪшалъ ему окончить письмо. Въ одномъ изъ угловъ оторваннаго листа нарисованъ краснымъ карандашомъ восьмиконечный крестъ и помЪщены: дата „Жолтанцы, дня 3/7 (20/6) 1915", и подпись „Григорій Наконечный". Приговоры военныхъ судовъ на таданцевъ и др. ("Изъ львовсхой польской газеты „Depesza"). Ц. к. Судъ І пЪх. бриг. общ. ополченія издалъ 29-го іюня 1915 г. слЪдующій приговоръ: Степанъ Федикъ, рожд. въ Ягелл. ГородкЪ, 40 лЪтъ, грек.-кат. вЪроисповЪданія, женатъ, отецъ четверыхъ дЪтей, помощникъ каменщика, виновенъ въ преступленiи противъ военной мощи государства на основ. § 327 в. у. з., имЪвшемъ мЪсто въ декабрЪ 1914 г., а именно, въ томъ, что продалъ россійскимъ войскамъ австрійскіе винтовочные патроны, которые собралъ добровольно, за сумму болЪе 70 рублей, чЪмъ совершилъ дЪйствіе въ пользу врага. Присуждается его на осн. §§ 328 и 125 в. у. з. къ восьми годамъ тяжелаго заключения, обостреннаго разъ въ мЪсяцъ постомъ, твердой кроватью въ дни поста и одиночнымъ заключеніемъ въ продолженіе перваго, пятаго и девятаго мЪсяца каждаго года. Полевой судъ 31 пЪх. дивизіи издалъ слЪдующіе приговоры: Феофанъ Гураль, 55 лЪтъ, православный, женатъ, отецъ 7 дЪтей, земледЪлецъ, рожд. въ с. ТаданьЪ, у. Каменка Стр., совершилъ преступленіе нарушенія общественнаго порядка противъ § 341 1. а) в. у. з., тЪмъ, что во время пребыванія россіянъ въ ТаданьЪ выразился на улицЪ при встрЪчЪ съ однимъ крестьяниномъ: "Твой цЪсарь больше не вернется, не имЪетъ онъ никакого значенія, императоръ Николай будетъ нашимъ царемъ", а затЪмъ, при другомъ случаЪ, смотря на цЪсарскій портретъ въ присутствіи собравшагося большого количества людей, подтрунивалъ въ одной хатЪ надъ старостью Его Имп. Величества, сравнивалъ его съ крЪпкимъ царемъ Николаемъ и при томъ громко разсмЪялся. Димитрій Мотыль, 53 лЪтъ, православный, отецъ 6 дЪтей, земледЪлецъ, рожд. въ с. ТаданьЪ, у. Каменка Стр., совершилъ преступленіе нарушенія общественнаго порядка противъ § 341 1. а) в. у. з., тЪмъ, что съ радостью распространялъ между крестьянами вЪсти о пораженіяхъ цЪс. кор. арміи, причемъ выразился, что россіянъ есть столько, что накроютъ австрійцевъ шапками, что хватитъ однихъ россійскихъ обозовъ, чтобы взять Австрію. Григорій Наконечный, 51 года, православный, земледЪлецъ, рожд. въ с. ТаданьЪ, у. Каменка Стр., совершилъ: а) преступленіе нарушенiя общественнаго порядка противъ § 341 1 а) в. у. з., тЪмъ, что во время пребыванiя россіянъ въ ГаличинЪ уговаривалъ многихъ крестьянъ къ принятію православія, чтобы показать россіянамъ, что они настоящіе русскіе, а также къ приглашению россійскаго священника, ибо старый мЪстный священникъ—австріецъ; в) преступление противъ военной мощи государства по § 327 в. у. з., проявившееся въ томъ, что во время наЪзда россіянъ на Галичину въ началЪ войны, въ день точно неизвЪстный, повелъ добровольно россіянъ противъ нашихъ войскъ. Иванъ Портухай, 56 лЪть, православный, женатъ, отецъ 1 ребенка, земледЪлецъ, рожд. въ с. ТаданьЪ, у. Каменка Стр., виновенъ въ преступаленіи шпіонства, противъ § 321 в. у. з., заключающемся въ томъ, что, хотя онъ былъ эвакуированъ и поселенъ въ с. ДерновЪ, то все-таки 1 іюля с. г. былъ пойманъ на мЪстЪ преступленiя, когда хотЪлъ перейти черезъ р. Бугъ, между с. с. Таданье и Спасъ, несмотря на указаніе, что тамъ находится непріятель, такъ что, очевидно, хотЪлъ отправиться къ россіянамъ и сообщить имъ о расположенiи артиллеріи въ ДерновЪ, а равно о нашихъ позиціяхъ надъ Бугомъ. Въ виду этого полевой судъ присуждаетъ всЪхъ четырехъ къ смертной казни черезъ повЪшеніе. Приговоръ былъ исполненъ 3-го іюля 1915 года. Федоръ Мартинюкъ, 65 лЪтъ, православный, рожд. въ ТаданьЪ, земледЪлецъ, женатъ, отецъ одного ребенка, виновенъ въ преступленіи нарушенія общественнаго порядка противъ § 341 д) в. у. а., а именно, въ томъ, что во время россійской окупаціи въ Вост. ГаличинЪ, въ присутствіи значительнаго количества людей, изъявлялъ свою радость по поводу прихода „круглыхъ шапокъ" (россіянъ), отчего "прошла уже его печаль"; дальше, при другомъ случаЪ, въ присутствии многихъ же людей, выражалъ свою радость, что ему не нужно уже больше быть австрійцемъ; наконецъ, что держалъ привЪтственную рЪчь къ входящимъ россіянамъ, причемъ спеціально указалъ на то, что мЪстное русское населеніе ждетъ россіянъ уже 600 лЪтъ. Василій Гринько, [Ошибка: вмЪсто Гренки] 69 лЪтъ, православный, отецъ 4 дЪтей, рожд. въ ТаданьЪ, земледелецъ, и жена его Екатерина Гринько, 49 лЪтъ, православная, рожд. въ ТаданьЪ, виновны въ томъ-же преступленіи, заключающемся въ томъ, что Василій наклонялъ крестьянъ къ переходу въ православіе, такъ какъ Австрія не вернется больше, что выразился въ присутствіи большого количества людей, что у Австріи нЪтъ уже орудій, что уговаривалъ крестьянъ къ изгнанiю учителя-украинца и, наконецъ, подъ церковью выразился передъ собравшимися, какъ бунтовщикъ, о австрійскомъ правительствЪ. Екатерина же подсмЪивалась подъ церковью въ присутствіи собравшихся надъ австрiйской арміей, разсказывая, что Россія уже побЪдила Австрію, что у австрійцевъ нЪтъ обуви и что они жрутъ кошекъ. Иванъ Круцинскій, около 40 лЪтъ, изъ м. Угнова, у. Русская Рава, греко-кат., сапожникъ, бездетный, вдовецъ, виновенъ въ преступленіи усиленнаго шпіонства, противъ §§ 15 и 321 в. у. з., заключающемся въ томъ, что пытался изслЪдовать въ КаменкЪ Стр. расположеніе нашихъ войскъ съ цЪлью увЪдомленія о семъ россіянъ, былъ, однако во время схваченъ и вслЪдствіе посторонней помЪхи не успЪлъ довести до конца своихъ замысловъ. Анастасія Лащукевичъ, 52 лЪтъ, греко-кат., замужняя, мать 4 дЪтей, жена чернорабочаго, рожд. въ КаменкЪ Стр., виновна въ преступленіи нарушенія общественнаго порядка, по мысли § 341 а) в. у. з., заключающемся въ томъ, что, при вступленіи россіянъ въ Каменку Стр., привЪтствовала ихъ, какъ избавителей отъ австрійской неволи, а при другомъ случаЪ, когда хотЪли на ея полЪ похоронить австрійскаго солдата, выразилась во всеуслышаніе, въ присутствіи многихъ людей, что на это не позволить, такъ какъ австрійцы воняютъ. НаконЪцъ, Дмитрій Лапчина, рожд. въ КаменкЪ Стр., греко-катъ., женать, отецъ двухъ дЪтей, желЪзнодорожникъ, 32 лЪтъ, виновенъ въ преступленіи противъ мощи государства, по мысли § 327 в. у. з., такъ какъ онъ добровольно поступилъ къ россіянамъ на службу въ КаменкЪ Стр., качествЪ полицейскаго, разыскивалЪ солдатъ, бЪжавшихъ изъ россійскаго плЪна, и сообщалъ о нихъ россіянамъ, вслЪдствіе чего было схвачено и уведено около 20 солдатъ. Полевой судъ присудилъ ихъ всЪхъ къ смертной казни черезъ повЪшенiе ==================== Коломыйскій уЪздъ. Въ КоломыйшинЪ было арестовано около 20 русскiхъ священниковъ. Между ними былъ арестованъ также свящ. Мих. Левицкій, 78-лЪтній настоятель прихода въ ВербЪжЪ, давнишній другъ д-ра Дудыкевича. Въ с. МышинЪ были арестованы нЪсколько крестьянъ, въ томъ числЪ бывшій русскій депутатъ сейма Миронюкъ-Заячукъ. Въ ЯблоновЪ, ПеченЪжинскаго у., былъ арестованъ мЪстный аптекарь А. Н. Котлярчукъ, а въ КоссовЪ, въ числЪ другихъ, судья А.0.Гулла. („Діло", 1914 г. № 19О). Г. Коломыя. Въ концЪ августа 1914 г., явившіеся ко мнЪ на домъ, въ мое отсутствiе, жандармъ съ солдатомъ произвели тщательный обыскъ. Когда я вернулся со службы домой, непрошенные гости явились вторично и заявили мнЪ, что я арестованъ. Затемъ отвели меня въ тюрьму при окружномъ судЪ и отдали въ руки тюремному надзирателю Янчишину. ПослЪ передачи денегъ, надзиратель помЪстилъ меня въ камеру, вмЪстЪ съ двумя священниками и нЪсколькими крестьянами. Дважды въ день выпускали меня на полъ часа въ тюремный дворъ подышать свЪжимъ воздухомъ. ПоневолЪ пришлось быть предЪтомъ насмЪшекъ со стороны выглядывающихъ въ окошка преступниковъ, знавшихъ уже о томъ, что я, вчера еще судья, нынЪ уже ихъ товарищъ. Ежедневно наводилъ я справки въ управленіи тюрьмы, не поступило ли донесенiе жандармерiи относительно моего арестованія, но, къ сожаленію, таковаго я не дождался. Для меня было ясно, что мой арестъ, какъ и аресты другихъ русскихъ людей, являются актомъ произвола и политической мести. Чувствуя, что мои права гражданина и судьи грубо попраны, я сталъ было требовать снятія съ меня дознанiя судебнымъ слЪдователемъ и обращался даже къ предсЪдателю суда, но всЪ мои старанія оказались напрасными. 5 сентября 1914 г., утромъ, явился въ тюрьму военный патруль и повелъ насъ, 47 человЪкъ, на вокзалъ, причемъ намъ не было разршено даже получить обратно сданныя на храненiе деньги. Путь на вокзалъ мы прошли сквозь строй всЪвозможныхъ оскорблЪній со стороны уличной черни. Тоже и на каждой станцiи поЪздъ нашъ задерживался, а собиравшаяся толпа, по наущенію желЪзнодорожной прислуги, подвергала насъ новымъ издЪвательствамъ и брани. Такимъ образомъ пріЪхали мы въ Мармарошъ-СигЪтъ, гдЪ были отданы подъ опеку венгерскихъ жандармовъ. ЗдЪсь, въ большомъ помЪщеніи, построенные въ ряды, простояли мы „смирно" нЪсколько часовъ, чуть не падая отъ усталости, однако, нельзя было и шевельнуться подъ угрозой разстрЪла. Изъ Мармарошъ-Сигета переЪхали мы по желЪзной дорогЪ въ Шатмаръ-Немети, гдЪ повторилась та-же исторія со "смирнымъ" стоянiемъ, только уже на открытомъ воздухЪ, подъ перекрестными ругательствами мЪстнаго населенія. ЗатЪмъ перевели насъ пЪшкомъ въ полуразрушенную мельницу, отдаленную отъ города на четыре километра. Въ мельницЪ было отнято у каждаго изъ насъ все мало-мальски цЪнное, напр., у меня, за неимЪніемъ денегъ, было снято с пальца обручальное кольцо ... вмЪстЪ съ содранной кожей. ЗдЪсь размЪстили насъ свыше 500 человЪкъ обоего пола. Воздухъ ужасный, множество насЪкомыхъ, никакой подстилки. Умываться водили насъ партіями на рЪку. ПослЪ четырехдневнаго пребыванія въ этой мельницЪ, насъ отправили въ Мискольчъ. ЗдЪсь посадили меня, въ числЪ другихъ, въ военную тюрьму. Правда, бросили на полъ немного соломы, однако, не было ни малЪйшей возможности прилечь — въ виду отсутствiя мЪста: въ камерЪ, разсчитанной на 16 человЪкъ, находилось 60 чел. заключенныхъ. Обыкновенной нашей пищей былъ т. наз. бараній гуляшъ, вЪрнЪе сказать - кусокъ бараньяго жиру въ теплой водЪ. Въ виду запрещенiя пользоваться ножами и вилками, Ъли пальцами. Приходилось самому стирать бЪлье, подметать, чистить и поочередно выносить судно. Тюрьма сравняла всЪхъ... Подъ влiянiемъ всЪхъ этихъ нравственныхъ и физическихъ переживаній мое здоровье сильно ухудшилось. Это возъимЪло нЪкоторое дЪйствіе и комендантъ поручилъ врачу заняться моимъ леченіемъ. 8 ноября 1914 г. допросилъ меня военный судья, а такъ какъ судъ не располагалъ никакими данными или уликами относительно моей виновности, то существенной частью допроса были лишь мои показанія о самомъ фактЪ моего ареста. Результатомъ этого допроса явилось мое освобожденіе, съ обязательствомъ доносить рапортомъ военному суду о своЪмъ мЪстопребываніи. Такъ какъ мое постоянное мЪстожительство — Коломыя находилась въ то время во власти русскихъ, то, по распоряженiю военныхъ властей, я уЪхалъ на жительство въ ВЪну. ЗдЪсь заявился я въ дирекціи полиціи, послЪ чего былъ вызванъ въ 4-й полицейскій участокъ для выслушанiя и подписанія условій конфинировки. Не зная ничего о судъбЪ своей семьи, состоящей изъ матери, жены и двухъ малышей, я волей-неволей остался въ ВЪнЪ. Просьбы, съ которыми я обращался въ намЪстничество въ Бялой, о снятіи съ меня подозрЪнія или скорЪйшаго разслЪдованія моего дЪла, остались безъ послЪдствій. И только весной 1916 г., по отступленіи русскихь войскъ изъ Коломыи, мое дЪло подвинулось впередъ. Дисциплинарное слЪдствіе показало всю неосновательность моего обвиненія и ареста, вслЪдствіе чего дальнЪйшее слЪдствіе было пріостановлено рЪшеніемъ высшаго львовскаго суда. ТЪмъ не менЪе, я все-таки еще не былъ возстановленъ въ своихъ гражданскихъ и служебныхъ правахъ, такъ какъ числился въ спискЪ подозрЪваемыхъ и конфинированныхъ „руссофиловъ". Не будучи въ состояніи переносить дальше свое положеніе, я, послЪ извЪстнаго императорскаго распоряженія 1917 г. о пересмотрЪ дЪлъ конфинированныхъ, подалъ вновь прошеніе въ намЪстничество въ Бялой, прося отмЪнить конфинировку, а затЪмъ, въ іюнЪ 1917 г., подалъ такое-же прошеніе въ управленіе военнаго надзора въ ВЪнЪ, на что, по истеченіи двухъ мЪсяцевъ, получилъ изъ дирекціи полиціи въ ВЪнЪ лаконическій отвЪть, что "въ ВЪнЪ нЪтъ никакихъ конфинированныхъ", а поэтому, значитъ, и мнЪ ничто не препятствуетъ возвратиться домой. Промучившись, такимъ образомъ, полныхъ 3 года въ заключеніи и въ изгнаніи и совершенно потерявъ при этомъ здоровье и силы, я возвратился осенью 1917 г. къ себЪ въ Коломыю, гдЪ и соединился, наконецъ, съ моей, тоже крайне настрадавшейся и измученной семьей. ( Авторъ этихъ строкъ, совЪтникъ суда О. А. Копыстянскій, скончался въ прошломъ 1923 г. въ КоломыЪ отъ разрыва сердца). (+) Теофилъ Копыстянскій С. Слободка Лесная. Павелъ Авксентьевичъ ГлЪбовицкій, настоятель прихода ЛЪсная Слободка, Колом. уЪзда, былъ арестованъ 18-го августа 1914 г. ПослЪ перевода въ уЪздную тюрьму въ КоломыЪ, былъ обвиненъ въ государственной измЪнЪ, за мнимое подстрекательство крестьянъ противъ арміи во время проповЪдей и исповЪди. Ложныя данныя для обвинительнаго акта были представлены мЪстыми „украинцами"; слЪдствіе и разбирательство производилось въ МискольчЪ, но все-таки военнымъ судомъ о. ГлЪбовицкій былъ оправданъ, а потомъ уже въ административномъ порядкЪ отправленъ въ Талергофъ, а затЪмъ въ Посеймъ в. Вейцъ въ Штиріи. Вернулся домой въ 1917 году и умеръ въ 1923 г. Сынъ его, Николай Павловичъ, бывшій депутатъ австр. парламента, умеръ тамъ-же въ 1918 г. отъ чахотки, нажитой въ австрійской тюрьмЪ. С. Соповъ. 16 августа 1914 г. я былъ арестованъ жавдармомъ и отвЪденъ въ тюрьму при уЪздномъ судЪ въ КоломыЪ. Вечеромъ, около 9 часовъ, явился въ тюрьму чиновникъ уЪзднаго староства и снялъ съ насъ допросъ. Всъхъ заключенныхъ находилось около 20 человЪкъ. Около полуночи поучилъ насъ вахтмейстеръ жандармеріи, чтобы, въ виду предстоящего слЪдованія во Львовъ, никто не пытался бЪжать, во избЪжаніе разстрЪла на мЪстЪ. На вокзалъ провожало насъ восемь жандармовъ. Въ безопасности почувствовали мы себя только въ вагонЪ, такъ какъ здЪсь мы были ограждены отъ побоевъ и нападеній. Во ЛьвовЪ насъ размЪстили въ "Бригидкахъ", отнявъ предварительно часы и деньги. Тюремная охрана пользовалась нашимъ положеніемъ, ухитряясь эксплуатировать насъ на всЪ лады. Ежедневно извЪщалъ насъ ключникъ о результатЪ продолжающагося слЪдствія: "столько-то нынЪ допрошено, столько-то повЪшено". Его лаконическіе бюллетени сначала наводили на насъ животный страхъ, но затЪмъ мы уже привыкли къ его извЪстiямъ и не придавали имъ большого значенія. 27 августа предупредили насъ, что скоро выЪдемъ изъ Львова, а 28-го августа действительно мы простились съ „Бригидками" и выЪхали по направленію къ западу. Путешествіе черезъ Галичину было очень тяжелое. Мы не получали ни пищи, ни воды, и только въ Чехіи положеніе наше замЪтно улучшилось. 30 августа мы прiЪхали въ Терезинъ. Свящ. Мих. Романовскiй Расправа въ Уторопахъ. (Разсказъ кр. В. Р. Грицюка). У меня была семья, домъ, свое хозяйство, на которомъ я трудился 52 года, а сегодня пришлось въ одной рубахЪ, безъ родныхъ, бЪжать передъ разбойничьимъ набЪгомъ австрійскихъ солдатъ и мазепинцевъ изъ окрестныхъ деревень. Когда къ нашей деревнЪ подошли русскія войска, австрійцы отступили въ горы и скрывались въ лЪсахъ за рЪкой Пистынской. Съ русскими солдатами наладились у насъ скоро прекрасныя отношенія. Между тЪмъ, австрійскіе жандармы приходили съ горъ, переодЪваясь въ крестьянское платье и пользуясь содЪйствіемъ евреевъ и мазепинцевъ, чтобы собирать свЪдЪнія обо всемъ, что касалось отношения мЪстныхъ жителей къ русскимъ солдатамъ. Ежедневно Ъздили черезъ наше село верхомъ какіе-то люди въ м. Яблоновъ и Коломыю. 12 сентября 1914 г. зашли въ лавку Евстафія Лучки австрійскіе жандармы съ нЪсколькими мазепинцаии и приказали подать себЪ закуску. Покушавъ, взяли въ лавкЪ керосину и подожгли по очереди дома сознательнЪйшихъ русскихъ крестьянъ. Въ домЪ Ив. Стружука находилась только его старуха-мать, такъ какъ его самого раньше арестовали. Старуха, замЪтивъ приближающихся къ дому жандармовъ въ каскахъ, вышла на встрЪчу и умоляла пощадить ея домъ. Но ударъ по головЪ прикладомъ былъ отвЪтомъ на ея мольбы. Арестовавъ затЪмъ около 29 крестьянъ, жандармы ушли въ Коссовъ. Въ воскресенье, 14 сентября, когда крестьяне выходили послЪ Богослуженiя изъ церкви, жандармы вновь устроили охоту на нихъ и опять арестовали около 30 человЪкъ, такъ что въ деревнЪ остались однЪ женщины и дЪти. Черезъ нЪкоторое время русскiя войска отошли въ Коломыю. Это произошло въ четвергъ вечеромъ. Въ пятницу утромъ изъ лЪса вышло нЪсколько солдатскихъ и жандармскихъ австрійскихъ патрулей. Я сЪйчасъ одЪлся въ киптарь (верхняя одежда гуцуловъ) и побЪжалъ изъ села въ направленіи Коломыи. На верху горы я услышалъ позади себя выстрЪлы и страшные крики. Оглянулся и остолбенЪлъ. Австрійцы группами подходили къ крестьянскимъ иабушкамъ и поджигали ихъ. Со стороны Пистыня видно было тоже облако дыма и зарево пожара и слышались выстрЪлы. Женщины съ дЪтьми съ отчаянными воплями бЪжали, а солдаты и жандармы гнались за ними и безпощадно разстрЪливали ихъ на бЪгу. УбЪгая въ ужасЪ отъ этой страшной картины, я только со слЪдующаго холма решился посмотрЪть на родное село. Но кромЪ облаковъ дыма и зарева, покрывавшихъ все село, я не могъ ничего болЪе увидЪть. Издали раздавались отдЪльные ружейные выстрЪлы. Такъ я и побЪжалъ дальше и насилу добрался пЪшкомъ во Львовъ. („Прик. Русь", 1914 г. № 1454.) Въ тюрьмЪ, въ армiи и на свободЪ. (Рассказъ б. "ландштурмиста".) Пока я попалъ въ ряды арміи, успЪлъ побывать въ пяти тюрьмахъ въ ГаличинЪ и Венгріи, былъ подъ военнымъ судомъ, судился какъ „измЪнникъ", и только послЪ погнали меня на фронтъ. ПослЪ объявленія мобилизаціи, жандармы, а даже акцизные стражники арестовали всЪхъ, кого подозрЪвали въ „руссофильствЪ". Въ с. ГородницЪ, славившемся своей "неблагонадежностью", было арестовано 6 человЪкъ, въ томъ числЪ я и сынъ мЪстнаго священника, канд. адвокатуры И. В. Козоровскій. ВсЪхъ „руссофиловъ", въ томъ числЪ гусятынскаго бургомистра, еврея Кавалка (вскорЪ, впрочемъ, отпущеннаго на свободу) и уЪзднаго инженера-поляка, держали сначала въ гусятынскомъ арестномъ домЪ, а затЪмъ, подъ конвоемъ акцизныхъ стражниковъ, отправили въ Коломыю. Коломыйская тюрьма была биткомъ набита русскими галичанами. Въ числЪ узниковъ были судья А.О. Гулла изъ Коссова, свящ. А. Гелитовичъ изъ Коссова, его сынь, судья А. Гелитовичъ, свящ. Николай Семеновъ изъ Коломыи, свящ. М. Левицкій изъ ВербЪжа, б. членъ апстрійскаго парламента д-ръ Н. Н. ГлЪбовицкій, его отецъ свящ. Павелъ Глебовицкій и др. Число арестантовъ все увеличивалось. Привели страшно иэбитыхъ, изуродованныхъ — учителя изъ Хоросткова Кенса съ сыномъ Амвросіемъ, которыхъ избила еврейско-мазепинская толпа, сначала въ ХоростковЪ, а затЪмъ въ Копычинцахъ, когда ихъ везли изъ суда на вокзалъ, такъ какъ конвоировавшiе ихъ жандармы приказали нарочно извозчику Ъхать медленно, чтобы толпа могла выместить на нихъ свою злобу, причемъ старикъ Кенсъ потерялъ даже сознаніе отъ побоевъ. Кстати сказать, оба Кенса были въ кандалахъ, такъ что не могли парировать наносимыхъ имъ ударовъ. Въ КоломыЪ держали насъ около мЪсяца, а когда русскія войска стали приближаться, насъ увезли въ Шатмаръ-Немети въ Венгріи, причемъ на всЪхъ станціяхъ насъ обкидывали камнями. Когда мы на вокзалЪ въ Шатмаръ-Немети вышли изъ вагоновъ, на насъ бросилась толпа съ кусками каменнаго угля. Били, какъ звЪрей, посыпалась отборная ругань. Особенно досталось священникамъ Левицкому (80 лЪтъ) изъ ВербЪжа и Семенову изъ Коломыи. Мы были ошеломлены этой встрЪчей и особенно тЪмъ, что всЪ эти насильники, здЪсь, въ глубокой Венгріи, говорили по польски. Секретъ вскорЪ выяснился. Банда громилъ, около ста человЪкъ, были поляки, почти исключительно интеллигенты: чиновники, желЪзнодорожники, учителя, бЪжавшіе передъ ,,москалями" изъ Восточной Галичины. Для нихъ была устроена въ Шатмаръ колонія. Узнавъ заблаговременно о нашемъ пріЪздЪ, они собрались на вокзалЪ, чтобы встрЪтить насъ должнымъ образомъ. Въ ШатмарЪ держали насъ четверо сутокъ взаперти, въ совершенно темномъ магазинЪ какой-то мЪльницы. Спали мы на сырой, голой землЪ. Затемъ насъ отправили въ Мискольчъ, въ военную тюрьму. Тамъ было уже около 600 человЪкъ галичанъ, въ томъ числЪ до 200 человЪкъ интеллигентовъ; были тоже чехи (двое изъ нихъ — запасные офицеры) и нЪсколько словаковъ. Отношенія были довольно сносныя, благодаря чехамъ и словакамъ, смотрЪвшимъ за порядкомъ. Но все-таки случались тяжелыя, гнусныя сцены. Напр., тюремный унтеръ-офицеръ, вЪнскій еврей, приставалъ ко всЪмъ молодымъ крестьянкамъ, а особенно къ одной красивой гуцулкЪ. Гуцулка съ отвращеніемъ отклоняла его гнусныя предложенія, однако, еврей не унимался, а даже, случайно захвативъ ее наединЪ, изнасиловалъ ее. Солдаты нЪмцы и мадьяры крали пищу, присваивали себЪ деньги узниковъ и т.п. ВсЪхъ узниковъ привлекли къ военному суду станиславовской дивизіи, пребывавшему въ то время въ МискольчЪ. Конкретной вины не доказали никому. Все сводилось къ вопросу: „что такое „руссофилы" и „украинцы" и почему первые не желаютъ называть себя „украинцами"? Военные судьи совершенно не понимали причинъ, которыя ставились въ вину узникамъ, но, несмотря на это было рЪшено задержать всЪхъ арестованныхъ въ тюрьмЪ до конца войны. КромЪ того, двое крестьянъ были приговорены къ 10 годамъ тюремнаго заключенiя, одинъ за отказъ дать солдатамъ подводу, другой-же за разборку телЪги, когда солдаты хотЪли реквизировать ее для отступающихъ войскъ. ВсЪ обязанные къ воинской повинности были „амнистированы" и призваны на военную службу, а съ ними и я былъ отправленъ въ Кошицы, а оттуда въ Левочу, въ 95 п. полкъ. Въ ЛевочЪ была образована изъ арестованныхъ особая часть и отправлена на фронтъ въ Галичину, гдЪ я и попалъ къ русскимъ въ плЪнъ. ("Прик. Русь", 1914 г., № 1482-4.) Львовскiй уЪздъ. ДвЪ мобилизаціи. Находясь на положеніи пасынка, русскій народь въ Австріи старался собственными силами поддерживать въ своей средЪ просвЪщеніе и развивать экономическую силу въ народныхъ массах. Лишенный собственной національной школы, принужденный воспитывать свою молодежь въ австрійско-польско-„украинскихъ" школахъ, гдЪ ради политическихъ цЪлей извращались научныя истины, а цЪлыя страницы исторіи, въ частности - русской, представлялись въ ложномъ свЪтЪ, единственно съ тЪмъ преднамЪреніемъ, чтобы удержать русскій народъ въ ГаличинЪ, если ужъ не въ полной темнотЪ, такъ по крайней мЪрЪ подальше отъ исторической правды, — онъ долженъ былъ, естественно, искать своей подлинной правды, своихъ собственныхъ культурно-національныхъ путей. Близость русскаго кордона, этнографическое и вЪроисповЪдное единство народа, живущего по обЪ стороны б. австро-русской границы, а кромЪ того напряженная и стремительная жажда проложить себЪ удобный путь на востокъ, подсказывали австро-нЪмцу дЪйствовать именно такъ, а не иначе, то есть, душить всякое проявленіе русскаго духа въ народЪ, съ одной стороны, а воспитывать себЪ приверженцевъ и заодно ярыхъ враговъ русскаго міра въ нашей-же русской средЪ, съ другой. И, хотя часть мЪстнаго русскаго населенія и совратилась на ложный и предательскій путь, указанный австро-нЪмецкой агитаціей, то все-таки большинство, въ частности же-сЪрыя народныя массы не послушались и не убоялись тЪхъ злонамЪренныхъ наущеній, которыми австрійская администрацiя, жандармы и школа старались вызвать въ умахъ галицко-русскаго народа ненависть и презрЪніе къ главному его національному ядру, къ закордонному русскому народу. Эти массы сохранили идею національнаго и культурнаго единства и подъ этимъ угломъ шла у насъ въ ГаличинЪ, за нЪсколько десятковъ лЪтъ до войны, вся народно-просвЪтительная работа. Неразработанность природныхъ богатствъ края, скудость и безпомощность мЪстнаго сельскаго хозяйства, экономическое порабощеніе и экслуатація населенія, состоящаго почти исключительно изъ крестьянъ и весьма немногочисленной мірской и духовной средней интеллигенцiи, заставляло нЪкоторыя болЪе энергичныя и вдумчивыя единицы обратить свое вниманіе на экономическое укрЪпленіе народа и работать для народа въ этомъ направленіи. СлЪдовательно, вся наша общественная жизнь, не въ примЪръ другимъ народамъ, шла въ двухъ параллельныхъ направлЪніяхъ: созданiя собственныхъ русскихъ бурсъ, являвшихся единственно возможнымъ въ данныхъ условіяхъ суррогатомъ русской школы, и весьма медленнаго, но упорнаго распространенiя среди народа кооперативныхъ началъ для товарообмЪна деревни съ городомъ. Работа, требовавшая упорнаго труда, исключавшая уже по своей природЪ всякаго рода политику, — однако-же стоившая въ дни разразившейся въ 1914 г. міровой войны многихъ тысячей жизней русскихъ галичанъ... Какъ для австрійскихъ властей, такъ и для нашей культурной и общественной жизни, городъ Львовъ являлся центромъ, откуда исходила вся просвЪтительная и экономическая дЪятельность русской организацiи и распространялась по цЪлой ГаличинЪ, путемъ ли печатнаго слова, или же путемъ устройства разнаго рода курсовъ, а также командировки въ уЪзды инструкторовъ для учрежденія на мЪстахъ читалЪнъ и кооперативовъ. Поэтому неудивительно, что въ приснопамятный 1914 годъ львовскія тюрьмы скорЪе и больше всЪхъ наполнились нашими людьми. Не бездЪйствовали наши передовые люди передъ войной, не покладая рукъ помогали они народу двигаться на высшую ступень культурнаго развитія, но одновременно не дремали и тЪ, кто считалъ насъ своими врагами, въ особенности же работали и старались втихомолку, прельщенные австрійцами, доморощенные наши „украинцы". Заблаговременно составлялись списки - сначала виднЪйшихъ русскихъ народныхъ дЪятелей, а затЪмъ ужъ и всЪхъ, кто только писалъ свою фамилію этимологически или читалъ хотя-бы самую безобидную русскую газету или книжку. Наступили дни военной мобилизаціи для защиты Австріи отъ внЪшняго врага - Россіи... А вмЪстЪ съ военной мобилизаціей началась не менЪе грозная и повсемЪстная у насъ въ ГаличинЪ тюремная мобилизація русскихъ людей, заподозрЪнныхъ не въ содЪянномъ преступленіи a исключительно только въ томъ, что они могутъ въ будущемъ это прЪступленіе совершить. И въ извувЪрскомъ предвидЪніи этого, только предполагаемаго еще, могущаго въ будущемъ совершиться преступленія, полилась невинная кровь, заработали висЪлицы, наполнились тюрьмы до краю. Ясно и откровенно сказано объ этомъ въ позднЪйшемъ манифестЪ императора Карла, которымъ онъ распорядился въ 1917 г. отпустить нашихъ узниковъ на свободу; „Zur Motivirung dieses Vorganges weist k. u. k. Regierung darauf hin, dass die zum Kriegsbeginn als Vorsichtsnahme veranlasste Interternierung von unverlasslichen eigenen Staatsangehorigen nur fur kurze Zeit zur Hintanthaltung der Storung der Mobilisirung gedacht war". [„Въ объясненiе этой мЪры ц. и к. правительство указываетъ на то, что произвЪденная въ началЪ войны интернировка собственныхъ сомнительныхъ гражданъ только на непродолжительное время для предупрежденiя попытокъ помЪшать мобилизацiи".] И можно безъ преувеличенія сказать, что, если-бы австрійскія тюрьмы были попросторнЪе, да были 6ы ихъ побольше, тогда ревнители австрійской государственности 6ыли-бы заперли въ нихъ весь галицко-русскій народъ. Какъ доказательство, приводимъ текстъ одной изъ телеграммъ галицкаго намЪстника къ провинціальнымъ властямъ, извлЪченный изъ архива б. намЪстничества, который въ русскомъ переводЪ гласитъ: "ВсЪхъ арестованныхъ политичЪски заподозрЪнныхъ, неблагонадежныхъ руссофиловъ и т. п., поскольку они еще не преданы военному суду, выслать немедленно въ львовскую тюрьму; арестовать всЪхъ, кто только подозрителенъ. [Подлин. по польски : „Wszystkich aresztowanych politycznie podejrzanych, niepewnych rusofilow i t. p., o ile nie oddano ich juz sadom wojskowym, odeslac zaraz do wiezenia we Lwowe; aresztowac, co tylko podejrzane".] И дЪйствительно арестовывалось все, поголовно, безъ разбора. Старики, женщины, дЪти, здоровые и больные, разумные и юродивые, люди съ положеніемъ и бездомные нищіе, — a o результатахъ этого патріотическаго рвенія, столь тяжелымъ бременемъ свалившагося на насъ, свидЪтельствуетъ другая телеграмма того-жЪ намЪстинка на имя предсЪдателя краковской судейной палаты. СодЪржаніе ея слЪдующее: „Ланцутскій староста сообщаетъ, что y него не имЪется больше мЪста для политическихъ узниковъ; прошу поручить начальнику суда въ ЛанцутЪ принимать арестантовъ въ тюрьму, даже въ томъ случаЪ, если бы она временно была переполнена, o принятыхъ же мЪрахъ немедленно мнЪ донести. Принимаются мЪры къ переводу этихъ арестантовъ въ Ряшевъ или въ другіе края". [Подлин. по польски : "Starosta Lancuta donosi, ze nie ma gdzie pomiescic aresztantow politychnych; prosze polecic naczelnikowi sadu w Lancucie przyjmowac aresztantow do aresztow sadowych, gdyby chwilowo nawet bylo wielkie praepelnienie, i o zarzadzeniu mnie zaraz doniesc. Pszenieszenie tych aresztantow do Rzeszowa albo do innych krajow w toku".] НаравнЪ съ ланцутской тюрьмой были переполнены такжЪ и тюрьмы всЪхъ другихъ галицкихъ городовъ и мЪстечекъ. Невозможно перечесть всЪхъ пострадавшихъ, такъ какъ одно собираніе матеріаловъ, въ виду ужасающихъ размЪровъ этихъ сплошныхъ арестовъ, продлилось бы на цЪлые годы. A приведенныя здЪсь данныя являются лишь яркой и характерной частицей того отношенія и тЪхъ неразбирающихся въ средcтвахъ пріемовъ, которые примЪнялись Австріей къ галицко-русскому народу, чтобы вконецъ уничтожить eгo національное самосознаніе, имя и даже самое его бытіе... Аресты и закрытіе русскихъ обществъ во ЛьвовЪ. „Многіе „москвофильскіе" дЪятели заблаговременно убЪжали въ Россію, между прочимъ — Бендасюкъ, ДудыкЪвичъ, Глушкевичъ. Бендасюкъ успЪлъ уже принять православіе въ ХарьковЪ. Во ЛьвовЪ также производятся аресты „москвофиловъ"; между прочимъ арЪстованъ Пашкевичъ, директоръ „москвофильской" львовской „Самопомощи". „Прикарпатская Русь" перестала выходить. Произведены аресты среди „москвофиловъ" также въ ГородкЪ, БобркЪ и другихъ городахъ. Аресту подверглись такжЪ польскіе "москвофилы". Въ КраковЪ арестованъ польскій депутатъ Заморскій, извЪстный "москвофилъ", a eгo газета „Polska Gazeta Illustrowana" закрыта". ("Дiло", 1914, № 17/18720.) „Среди москвофиловъ во ЛьвовЪ и на провинціи производятся дальнЪйшіе обыски и аресты. Въ ЩирцЪ арестованы: о. Романовскій изъ Дмитря, о. Стебельскій изъ Горбачъ и щирецкій псаломщикъ Хоминъ. Во ЛьвовЪ арестованъ д-рь Гриневецкій, представитель оффиціальнаго россійскаго телеграфнаго агентства. Существованіе издательства „Прикарпатской Руси" полиція прекратила, въ редакціи произвела тщательный обыскъ и арестовала нЪсколько лицъ изъ администраціи, a также редакціи газеты. Редакторъ „Прикарпатской Руси" Лабенскій, вмЪстЪ съ Дудыкевичемъ, Глушкевічемъ и другими выдающимися „москвофилами", бЪжалъ въ Россію". („Діло", 1914 г. № 172 , 4 августа). ,,Вчера, по приказу намЪстничества, прекращена дЪятельностъ „москвофильскихъ" обществъ: „Народный Домъ", „Общество им. Михаила Качковскаго" и всЪхъ другихъ „москвофильскихъ" обществъ. Для управленія имуществомъ этихъ обществъ назначены правительственные комиссары". („Діло". № 178 за 1914 г. отъ 5 августа). „Въ очЪредномъ порядкЪ полиція пріостановила дЪятельность слЪдующихъ „москвофильскихъ" обществъ во ЛьвовЪ: „Русская Рада", „Общество русскихъ дамъ", „Свято-Владимірское Общество", „Союзъ русскихъ дружинъ въ Австріи", „Русская дружина во ЛьвовЪ", „Общество русскихъ женщинъ" ,,Жизнь", „Кружокъ русскихъ студентовъ - политехниковъ" и „Другъ". ПомЪщенія всЪхъ названныхъ обществъ опечатаны". („Діло", 1914 г. № 174.) Происшествія во ЛьвовЪ. (Сообщенiе А. И. Веретельника). Въ день объявленія мобилизаціи появилось въ польскихъ газетахъ сообщеніе объ арестованіи депутата д-ра Д. А. Маркова, д-ра К. С. Черлюнчакевича и Н. Ю. Несторовичъ. ТЪ-же газеты сообщили, что деп. Марковъ будетъ преданъ военному суду за государственную измЪну. Это первое извЪстiе о начавшихся арестахъ русскихъ людей въ ГаличинЪ сразу-же подлило задоръ руссофобской печати. Мазепинскія и польско-еврейскія газеты (особенно „Wiek Nowy" и „Gazeta Wieczorna") почувствовали, что наступило время расправы съ той частью русскихъ галичанъ, которые, несмотря на всякаго рода преслЪдованія, остались вЪрными своей русской нацiональности. Вся эта печать сразу подняла неистовый крикъ: "ВсЪхъ "руссофиловъ" слЪдуетъ предать суду! ВсЪхъ ихъ слЪдуетъ перевЪшать!" Во ЛьвовЪ сейчасъ на первыхъ порахъ были арестованы: 3. П. Филиповскій, И. Площанскiй и директ. „Самопомощи" Ив. М. Пашкевичъ. Чтобы возбудить толпу противъ арестованныхъ, полиція сама распространяла слухи о томъ, что, напр., Пашкевичъ, б. австр. офицеръ, будто-бы былъ арестованъ въ моментъ, когда собирался сообщить русскому консулу австрійскій планъ мобилизаціи, и что за это его немедленно разстрЪляли. Даже женЪ его, пожелавшей повидаться съ мужемъ, комиссаръ заявилъ то-же самое. На слЪдующій день, 1 авг., были арестованы оставшіеся въ городЪ сотрудники „Прикарпатской Руси" К. Н. Пелехатый и д-ръ И. А. Гриневецкій, а также управляющій конторой К. Р. Клеберъ. ПослЪ этого послЪдовали уже массовые аресты русскихъ во ЛьвовЪ и на провинціи. Ежедневно приводились подъ конвоемъ партіи арестованныхъ; среди нихъ, были интеллигенты, крестьяне, женщины и дЪти. Во ЛьвовЪ, напр., былъ арестованъ, между прочими, 11-лЪтній ученикъ город. народ. училища Савка за... „руссофильство", равно какъ и 12-лЪтнiй гимназистъ Михальчукъ изъ Мервичъ. Въ ту-жЪ тюрьму привели дочерей свящ. Бачинскаго изъ Васючина, дЪвушекъ лЪтъ 13-ти и 15-ти, а также ихъ 16-лЪтняго брата-гимназиста. Мальчика Савку держали сначала въ полиціи, гдЪ его избили до крови, затЪмъ перевели въ уголовную тюрьму, а оттуда вывЪзли съ партіей арестованныхъ въ Терезіенштадтъ. Одновременно правительствомъ были закрыты всЪ русскiя общества и учрежденія въ цЪлой ГаличинЪ. Положеніе русскихъ галичанъ становилось прямо нЪвыносимымъ. МЪстная польская и мазепинская печать съ восторгомъ и злорадствомъ сообщала все новыя извЪстія объ арестахъ и казняхъ, въ особенности крестьянъ. Мазепинскія газеты ("Діло" и „Руслан") печатали цЪлые фельетоны о томъ, какъ вЪшали и разстрЪливали русскихъ въ провинціи (напр. въ с. Скоморохахъ, Сокальск. у.) и во ЛьвовЪ. Въ намЪстничество, въ полицію, а болЪе всего въ канцелярію военнаго коменданта все время сыпались доносы мазепинцевъ на русскихъ людей. И такой доносъ, что тотъ или другой является человЪкомъ русскихъ убЪжденiй, довлЪлъ, чтобы его, какъ измЪнника или шпiона, сейчасъ-же арЪстовали, а то и казнили даже. Знакомый фельдфебель, придЪленный къ канцеляріи штаба командира корпуса, сообщилъ мнЪ, что мазепинцы прямо заваливаютъ канцелярію письмЪнными доносами. Знакомый почтовый чиновникъ разсказывалъ, что черезъ его руки ежедневно проходили сотни открытыхъ мазепинскихъ писемъ, приблизительно слЪдующаго содержанія: "Считаю своимъ гражданскимъ долгомъ сообщить, что слЪдующія лица... являются рьяными руссофилами". Чтобы поощрить кровожадную толпу въ ея патріотическомъ рвЪніи, правительство назначило даже доносчикамъ денежное вознагражденіе въ суммЪ 10 коронъ за каждаго „руссофила". Изъ множества фактовъ приведу, напр., слЪдующіе: настоятеля прихода с. Стоянова, о. Сохацкаго, 80 ЛЪтъ, котораго вели въ тюрьму съ партіей крестьянъ съ вокзала Подзамче, толпа избила до потери сознанія. Мученика пришлось отправить въ тюремную больницу. Я былъ тоже свидЪтелемъ слЪдующаго факта: съ главнаго вокзала вели партію арестоваванныхъ въ тюрьму „Бригидки". На Городецкой ул., возлЪ казармъ Фердинанда, толпа убила камнями священника. Когда онъ упалъ подъ ударами палокь и камней, конвойный солдатъ толкнулъ его еще разъ изо всей силы прикладомъ. Соддаты сняли съ покойника кандалы, послЪ чего крестьяне, взявъ трупъ на руки, понесли съ собой въ тюрьму... Утромъ 6 авг. арестовали и меня. Въ тюрьмЪ всЪ камеры были переполнены. Спать не было гдЪ, приходилось соблюдать очередь. Ъсть давали разъ въ сутки. Тюремные надзиратели и полицейскіе обращались съ нами безчеловЪчно. ВмЪстЪ со мною сидЪли въ камерЪ: М. И. Гумецкій, Р. Ф. Глушкевичъ, К. М. Чижъ, свящ. А. Билинкевичъ, К. Н. Пелехатый, свящ. Скоробогатый и Н. К. Островскій. Въ сосЪдней камерЪ находились д-ръ И. Л. Гриневецкій, К. Р, Клеберъ, П. П. Гаталякъ, д-ръ Н. Е. Застырецъ, Р. И. Шкирнанъ, Ю. КисЪлевскій, М. И. Голинатый, Морозъ, П. Одинакъ и г-жи Матковская, Прислопекая и Площанская. Характерный случай для тЪхъ отношеній, въ которыхъ приходилось жить русскимъ людямъ до занятія Львова русскими войсками, это арестъ банков. чиновника г. Островскаго. Онъ возвращался около 8 часовъ вечера домой. Какой-то человЪкъ, увидЪвъ его на улицЪ, обратился къ проходившему офицеру: "Прикажите арестовать этого гоподина, онъ навЪрное россійскiй шпіонъ; я слышалъ, какъ онъ у парикмахера говоритъ по русски". И этихъ словъ проходимца было достаточно, чтобы арестовать ни въ чемъ неповиннаго человЪка. Отъ вновь поступившихъ арестантовъ мы узнали, что насъ отдадутъ подъ военный судъ, по обвиненiю въ государственной измЪнЪ. Это казалось тЪмъ болЪе вЪроятнымъ, что такъ-же говорилъ намъ и комиссаръ полиціи, нЪкто Писарскій. 27 августа намъ было приказано приготовиться къ отъЪзду. ВсЪ камеры были открыты и во дворъ вышло 140 человЪкъ. Пришлось простоять на холодЪ до 3 ч. ночи. Многіе были легко одЪты, но никому не было разрЪшено послать домой за одеждой. Полицейскій комиссаръ приказалъ становиться по чЪтыре въ ряды, послЪ чего насъ начали по рядамъ заковывать вмЪстЪ въ кандалы. Къ счастью, я потерялъ сознаніе, и меня оставили во дворЪ подъ стражей. Подъ вечеръ въ мою камеру привели еще свящ. Зельскаго изъ Убинья и И. Рогозинскаго изъ Львова. Но мы уже не долго сидЪли. 3 сентября русскія войска заняли Львовъ и освободили насъ изъ заключенія. („Прик. Русь", 1914, № 1426). Изъ записокъ пок. д-ра Владиміра Ив. Антоневича. Военная мобилизація захватила меня съ сыномъ-гимназистомъ на каникулахъ въ с. БуркутЪ в. Жабья. ПоневолЪ пришлось прервать отдыхъ и спЪшить обратно домой во Львовъ. Узнавъ здЪсь о производящихся многочисленныхъ арестахъ и зная придирчивость и неразборчивость австрійскихъ административныхъ властей, я думалъ было предпринять кое-какія мЪры предосторожности, но было уже поздно. 27 августа 1914 г. явились ко мнЪ на квартиру по ул. Скалки двое сыщиковъ, которые произвели у меня тщательный обыскъ, причемъ забрали нЪсколько безобидныхъ открытокъ отъ Ю. А. Яворскаго, В. Ф. Дудыкевича и С. Ю. Бендасюка, а равно нЪсколько фотографическихъ клише видовъ г. Львова, снятыхъ въ свое время моимъ сыномъ. ПослЪ этого отвели меня и сына на полицію. ПослЪ составленiя краткаго протокола комиссаромъ Смулкой, заявившимъ, что имЪется телеграфное предложеніе жандармеріи изъ Жабья о нашемъ арестЪ, насъ препроводили въ тюрьму по ул. Баторія, причемъ меня помЪстили въ камерЪ №10, а сына отдельно во II этажЪ. Впрочемъ, сына черезъ 4 дня отпустили совсЪмъ на свободу. Ночью съ 27-го на 28-е августа перевели меня пЪшкомъ, въ ручныхъ кандалахъ, въ одномъ нижнемъ бЪльЪ и туфляхъ, въ тюрьму „Бригидки". Полицейскій № 129, получившій повидимому отъ начальства соотвЪтственныя инструкціи, все время подгонялъ меня прикладомъ, приговаривая: „Хорошъ полковой врачъ". То-же происходило, когда вели насъ впослЪдствіи изъ „Бригидокъ" на вокзалъ. Полицейскіе (№ № 129, 130, 376) били, куда попало. ПослЪ каждаго „равняйся" („szlusuj") слЪдовалъ ударь прикладомъ. И трудно было угодить наущеннымъ стражникамъ, такъ какъ впереди меня шелъ хромой старичокъ Рудко, спотыкавшійся на каждомъ шагу и мЪшавшій мнЪ идти равнымъ шагомъ съ другими. Самый переЪздъ по ГаличинЪ былъ очень тяжелый — даже для людей съ желЪзныии нервами. Только, когда нашъ эшелонъ переЪхалъ на чешскую землю, мы вздохнули легче. Жандармская брань: "zdrajсу" „moskalofile" и т.п., которою встрЪчали насъ на каждой станціи въ ГаличинЪ, замЪнилась дружескимъ, сЪрдечнымъ привЪтомъ: „na zdar Rusove"!.. (Д-ръ мед. В. И. Антоневичъ, скончался отъ тифа въ 1918 г. въ ТалергофЪ). Знесенье в. Львова. Въ ЗнесеньЪ арестовывалъ въ 1914 г. русскихъ людей мЪстный комендантъ жандармеріи, вахмистръ Беднарскій. Первый былъ арестованъ мЪстный псаломщикъ Лука К. Старицкiй, состоявшій ужЪ нЪсколько дней на военной службЪ. Старицкій служилъ во ЛьвовЪ, а ночевать приходилъ домой. Ночью явились къ нему два жандарма и приказали слЪдоватъ въ часть, а оттуда подъ конвоемъ отправили его въ военную тюрьму, въ концЪ же августа вывезли съ эшелономъ въ Талергофъ. Дальше были арестованы: Фома Семенъ, б. предсЪдатель мЪстной читальни; его вывезли въ Терезинъ, а затЪмъ въ Талегофъ и Грацъ, откуда уже, несмотря на преклонный возрастъ, отправили въ армiю на фронтъ. Учительница Марія В. СЪкорская была вывезена въ Терезинъ, а послЪ отправлена въ ВЪну въ тюрьму. Василiй Наорлевичъ, не пожелавшій выдать свою дочь замужъ за жандарма, былъ арестованъ послЪднимъ, а затЪмъ высланъ въ Талергофъ. Илья Вас. Петринецъ былъ вывезенъ въ Талергофъ; умеръ черезъ недЪлю послЪ возвращенія домой. МЪстный настоятель прихода о. Айфаловичъ былъ арестованъ и вывезенъ въ Талергофъ вмЪстЪ съ 3-мья сыновьями, которые затЪмъ всЪ были отправлены на фронтъ, причемъ одинъ изъ нихъ, преподаватЪль гимназiи Северинъ Айфаловичъ, былъ контуженъ, оба же другіе, Владиміръ и Іосифъ Айфаловичи, были убиты. Иванъ Тарновскій былъ посаженъ въ тюрьму во ЛьвовЪ, откуда былъ освобожденъ русскими войсками. Иванъ Котулинскій былъ арестованъ за родство съ Д. Старицкимъ; изъ тюрьмы освобожденъ русскими войсками. Григорій Котулинскій, товарищъ предсЪдателя мЪстной читальни, былъ арестованъ по доносу мЪстныхъ мазепинцевъ; освобожденъ русскими. Иванъ Вацикъ, эсаулъ мЪстной "Русской Дружины", Былъ арестованъ въ полку, но въ 1916 призванъ обратно на военную службу. Екатерина Старицкая, жена Л. Старицкаго, была арестована послЪ отступленія русскихъ, по доносу мазепинки Маріи Струкъ, что въ ея домЪ помЪщались русскіе солдаты, но затЪмъ была военнымъ судомъ оправдана. ВсЪ перечисленныя лица принимали живое участіе въ народно-просвЪтительной жизни с. Знесенья, а потому являлись солью въ глазахъ враговъ русскаго народа, которые и воспользовались военнымъ произволомъ, чтобы обезвредить ихъ и упрятать подальше. И дЪйствительно, это имъ отчасти удалось. Домой вернулись не всЪ... С. Гонятичи. Австрійцы, поймавъ 7 человЪкъ крестьянъ, поставили ихъ въ рядъ подъ стЪною сарая, а затЪмъ бросились на нихъ со штыками. Убили при этомъ Василiя Гринчишина, Юстина Карпинскаго, Филиппа Оприска, Григорія Кордюка (80 лЪтъ), Тимофея Дубинка и Казимiра Карпинскаго (16 л.). Въ живыхъ остался случайно одинъ Степанъ Гринчишинъ, получившій 11 штыковыхъ ранъ. С. Черкассы. Мадьяры увели крестьянина Ивана Сидора, судьба котораго неизвЪстна. С. Островъ. Австрійскій офицеръ убилъ крест. В. Зачковскаго по доносу, сдЪланному евреемъ Исаакомъ Ретигомъ, будто-бы онъ показалъ русскимъ войскамъ дорогу въ Николаевъ. Въ м. ЩирцЪ были убиты мЪщане Н. Мокрый и Н. Сивенькій. Въ с. ГрядЪ арестовано 8 крестьянъ. Въ с. ДмитрьЪ былъ убитъ крестьянинъ Н. Феджора. Изъ той-же дЪревни австрійскіе солдаты увели крестьянъ: Д. Феджору, В. Бобиляка, П. Жидика, Ф. Паренчука и священника Романовскаго. Въ с. Ланахъ былъ убитъ крестьянинъ А. Базиль, уведены мадьярами И. Лазуркевичъ, М. Кревнюха и И. Деда. Изъ с. Сердица были уведены: М. Деркачъ, Г. Курахъ (70 лЪтъ), М. Филюсъ, И. Гавришъ, М. Горлатъ, В. Кухарскій, И. Кухарскій (18 лЪтъ), Ф. Панчишинъ, Ф. Крупачъ, М. Гаврилюкъ (60 лЪтъ), Н. Грехъ (14 лЪтъ), М. Бернатъ (60 лЪтъ) М. Кицанъ, И. Могуратъ и неизвЪстный крестьянинъ изъ с. Песковъ. ВсЪхъ предварительно избили до крови. Для характеристики отношеній слЪдуетъ замЪтить, что въ этой деревнЪ арестовывались австрійцами всЪ, кто только посмЪлъ выйти изъ дому. Въ с. ВербЪжЪ были арестованы: о. Ю. Гумецкiй, д-ръ И. Ю. Гумецкій, В. Кинцикевичъ, Ф. Дьяковъ и Ф. Тхоровскiй. Въ с. ЗапытовЪ еще до начала войны были арестованы М. Химка и П. Козюба. 29 августа 1914 г. сюда явились передовые русскіе отряды, однако, уже на слЪдующій день ушли обратно. Сейчасъ появился въ деревнЪ австрійскій разъЪздъ. По доносу мазепинца Хомяка, будто-бы крестьяне сами пригласили русскихъ въ деревню, австрійцы повЪсили 16 человЪкъ, въ томъ числЪ одну женщину. Крестьянина Цыгана взяли съ собой, мучили четыре дня, а когда подошли русскія войска, звЪрски убили. ("Прик. Русь", 1914 г. № 1429). Въ с. Новомъ ЯрычевЪ еще до начала войны былъ арестованъ гимназистъ В. Сварычевскiй. Въ с. Старомъ-ЯрычевЪ австрійскія войска захватили съ собой при отступленіи: И. Когута, С. Ваврича, И. Тиса, М. Кулика, И. Ткача, М. Ткача, Т. Ярошика, Д. Ильчишина и О. Тараса, Въ томъ-же селЪ закололи Г. Масла. Въ с. ЦеперовЪ были арестованы Г. Павлишинъ и Ф. Сысакъ. Въ с. Вел.-ПодлЪскахъ былъ арестованъ свящ. Ф. Яворовскій и студ. Г. Головачъ. Въ с. Руданцахъ былъ арестованъ крестьянинъ Н. Долгань, во время же отступленія въ томъ-же селЪ былъ убитъ крест. М. Долганъ. Въ с. Мал.-ПодлЪскахъ были арестованы и уведены: Г. Мацехъ, С. Макогонъ, А. Ломага, Н. Ломага, Ф. Ломага, И. Оробецъ, М. Ткачъ и Анна Морозъ. Вь томъ-же селЪ были убиты: А. Маслюкъ, Д. Михайловъ и Г. Сидорякъ. Въ с. Жидатичахъ были арестованы крест. Т. Михалюкъ и студ. И. Михалюкъ. Въ с. МалаховЪ были арестованы четверо крестьянъ. Въ с. СтронятынЪ были уведены: А. Пришлякъ, Л. Палюкъ и С. Ястрембскій. Въ с. СитЪховЪ было арестовано шесть крестьянъ. Въ с. Пикуловичахъ бЪжавшіе, послЪ сраженія у Краснаго, австрійцы захватили крестьянъ: В. Харькова, Н. Бачинскаго, В. Фридваля, Ф. Барабаша, А. Мартинкова, В. Коваля, Н. Коваля, К. Легкаго, М. Скобанскаго, И. Дачкевича, А. Коваля и Н. Пешура. Арестованныхъ били прикладами и саблями. Въ томъ-же селЪ солдаты, арестовавъ крестъянина И. Таращука, повели его въ сосЪднее село Прусы и тамъ, въ присутствіи нЪсколькихъ крестьянъ, обрЪзали ему губы и пальцы у рукъ и ногь и, наконецъ, издЪваясь надъ полумертвымъ ужЪ отъ страшныхъ мученій человЪкомъ, положили ему на грудь доску и задавили несчастнаго на смерть. Въ с. Борщевичахъ были арестованы и вывезены 16 крестьянъ, въ томъ числЪ 85-лЪтній Г. Мурмило. Въ томъ-же селЪ были убиты А. Гминковскій и С. ТЪшинскій. Въ с. Прусахъ былъ арестованъ 16-лЪтній И. Бобра. Въ с. Грибовичахъ до начала войны были арестованы и вывезены, на основаніи доноса мазепинца войта И. Дещука, священникъ о. I. Билинкевичъ и 30 крестьянъ. Въ с. Брюховичахъ жандармы арестовали крестьянина И. Брыкайла вслЪдствіе доноса одного мЪстнаго поляка. Несчастнаго повели на мЪстное кладбище, вырыли яму и, поставивъ жертву надъ свЪжей могилой, приказали солдатамъ его разстрЪлять. ПослЪ перваго залпа несчастный упалъ, но остался живъ. Когда-же, несмотря на приказъ, солдаты отказались стрЪлять вторично въ истекавшаго кровью крестьянина, жандармъ самъ прикончилъ лежавшаго. ПрибЪжавшей за своимъ мужемъ женЪ пришлось быть свидЪтельницей этой страшной расправы. ("Прик. Русь", 1914 г. 1487). С. Толщевъ. Въ нашемъ селЪ были арестованы въ первую очередь члены читальни Об-ва им. Мих. Качковскаго, а именно: 1) предсЪдатель Яковъ Крукъ (былъ сосланъ въ Оломютць, а въ 1916 г. переведенъ въ Талергофъ), 2) Григорій Лещакъ, 3) псаломщикъ Герасимъ Керодъ, 4) Василiй Керодъ, 5) Федоръ Савка, 6) Игнатій Худышъ, 7) Іосифъ Керодъ, 8) Иванъ Илечко (оба были сосланы въ Талергофъ, гдЪ и скончались отъ тифа), 9) Иванъ Керодъ, 10) Димитрій Курса, 11) Григорій Жуховичъ, 13) Филиппъ Горкъ, 13) Меланія Жуховичъ, 14) Анна Керодъ и 16) Франка Лещакъ. НЪкоторые изъ нихъ были опредЪлены въ австрійскіе полки (т. наз. Steyerreimente) на военную службу и, съ 6Ълыми повязками на рукавЪ (что означало, что они политически ненадежны) отправлены на итальянскій фронтъ. Четырехъ арестованныхъ, а именно: Ив. Керода, Дим. Курсу, Гр. Жуховича и Ф. Горака держали австрійцы цЪлый день въ кандалахъ подъ корчмой, всячески издЪваясь надъ ними, причемъ бросали жребій, что съ ними сдЪлать — убить или-же увести? Но, когда австрійскій обозъ, къ которому были прикомандированы арестованные, выЪхалъ за село, появился вдругъ русскій разъЪздъ, въ виду чего австрійцы разбЪжались, а четыре означенныхъ арестанта, которые были скованы вмЪстЪ, остались одни, послЪ чего прибЪжавшіе изъ деревни люди, распиливъ цЪпи, освободили ихъ. Григорій Лещакъ С. Раковецъ. С. Раковецъ — село русское съ дЪда-прадЪда. Живетъ здЪсь немного римо-католиковъ изъ мЪстнаго же населенія, а потому считающихъ русскій языкъ своимъ роднымъ яэыкомъ, такъ что польско-католическіе священники разъединили ихъ, въ виду различія вЪроисповЪіанія, на поляковъ и русскихъ. Самихъ-же русскихъ разъединилъ пок. священникъ, украинофилъ Мих. Яцкевичъ, построивъ въ селЪ „украинскую" читальню „Просвіты". Такимъ образомъ, въ РаковцЪ существовали, кромЪ русской читальни им. М. Качковскаго и „Русской Дружины", также мазепинская и польская читальни. Поляковъ и „украинцевъ", а собственно говоря — покойнаго священника, весьма раздражало, что русская читальня развивается лучше остальныхъ, благодаря стараніямъ нЪкоторыхъ виднЪйшихъ крестьянъ и народнаго учителя въ отставкЪ М. Ф. Квасника, и что часто устраиваемые ею спектакли и концерты привлекали въ читальню деревенскую молодежь и стариковъ.Пришелъ 1914 годъ. Польскій ксендзъ Янъ Домбровскій сдЪлалъ доносъ на учителя М. Ф. Квасника, крест. Петра Орыщака и предсЪдателя русской читальни Ивана Зазуляка. Явились жандармы, въ числЪ 11 человЪкъ, для производства обыска, послЪ чего всЪхъ троихъ забрали во Львовъ, а затЪмъ выслали въ Терезинъ и Талергофъ. 2 сентября вывели пьяные жандармы также молодого, интеллигентнаго крестьянина Василія ПалЪя изъ дому и тутъ-же на выгонЪ разстрЪляли. Оглавление Украина   www.pseudology.org