Изданiе Талергофскаго Комитета, Львовъ 1924 год   Терроръ в Галичине въ первый перiодъ войны 1914 - 1915 гг. Документы. Часть 5 Первыя жертвы (Изъ разсказа очевидца). Лицо, призванное по долгу своего знанія напутствовать приговоренныхъ кь смертной казни и присутствовать при исполненіи приговора, разсказываетъ слЪдующее: Все, что пишутъ русскія газеты о неслыханныхъ звЪрствахъ австрійцевъ и мадьяръ на нашей несчастной родинЪ, блЪднЪетъ передъ тЪми ужасами, свидЪтелемъ которыхъ пришлось быть мнЪ въ силу моего званія. Сообщаютъ о томъ, какъ дикія орды солдать жгли деревни, насиловали, грабили и убивали безъ суда десятки людей въ припадкЪ озлобленія; все это, конечно, отвратительно и ужасно, но во сто разъ безчеловЪчнЪе то, что творилось австрійскими властями по приговору суда - легально... Я говорю о приговорахъ военно-полевыхъ судовъ въ началЪ войны на крестьянъ и интеллигентовъ, заподозрЪнныхъ въ государственной измЪнЪ. Вотъ, напр., первый подобный приговоръ, расклеенный по городу и напечатанный во всЪхъ львовскихъ польскихъ и мазепинскихъ газетахъ: „Ц. и к. военный комендантъ гор. Львова объявляетъ: Фабричный истопникъ Иванъ ХЪль, поденный рабочій Семенъ ХЪль, оба изъ с. Пониковецъ, Бродскаго уЪзда, лЪсной сторожъ Семенъ Шпорлюкъ изъ с. Вел. Фольварковъ, Бродскаго уЪзда, и Антонъ Супликевичъ изъ с. Скоморохъ, Сокальскаго уЪзда, за то, что сообщили разныя свЪдЪнія русскимъ войскамъ, а кромЪ того Семенъ ХЪль за то, что ввелъ нарочно въ заблужденіе австрійскій кавалерійскій разъЪздъ, такъ что этотъ разъЪздъ попалъ въ засаду, — значитъ, всЪ вмЪстЪ за совершеніе преступленія противъ военной мощи государства, приговорены на основаніи § 327 военно-уголовнаго закона военно-полевымъ дивизіоннымъ судомъ ландверы во ЛьвовЪ къ смертной казни черезъ повЪшеніе. Приговоръ приведенъ въ исполненіе 24 авгусга с. г. (1914 г.) во ЛьвовЪ. 16-лЪтній Николай Щпорлюкъ приговоренъ, за то-же самоЪ преступленіе къ 10-лЪтнему тюремному заключенію". Это первый приговоръ и первыя жертвы. СлЪдующаго дня, 25 августа, были повЪшены на основаніи приговора военнаго суда: 1) Валентій Кашуба, 21 года, крестьянинъ изъ Лешнева, Бродскаго уЪзда; 2) Александръ Батовскій, 56 лЪтъ, крестьянинъ изъ Бродскаго уЪзда; и 3) Василій Пержукъ, 48 лЪтъ, крестьянинъ изъ Лешнева. Приговоръ былъ исполненъ во дворЪ тюремнаго зданія по Казиміровской ул. Палачемъ былъ солдатъ. Во время казни собралась вокругъ тюрьмы огромная толпа, желавшая полюбоваться видомъ казни „измЪнниковъ", но во дворъ тюрьмы были допущены только оффиціальныя лица и представители печати. НЪсколько дней спустя (29 авг.) были повЪшены крестьяне: А. Мановскій, 23 лЪтъ, изъ с. Дубровецъ, Яворовскаго уЪзда, Шущинскій, 60 лЪть, изъ с. Фуйна, Жолковскаго уЪзда, Петръ Козицкій, 21 г., изъ с. Крехова, Жолковск. у., и Андрей Пужакъ, 57 лЪтъ, изъ с. Мокротина, Жолковскаго уЪзда. Первые три повЪшены за то, что встрЪчали русскія войска, угощали солдатъ и указывали имъ дорогу; послЪдній, зажиточный и весьма интеллигентный крестьянинъ, за то, что выразился нелестно объ австрійскомъ императорЪ, считая его виновникомъ войны. Умирали всЪ, какъ подобаетъ героямъ-мученикамъ, безъ плача и проклятій, со словами молитвы на устахъ. А Андрей Пужакъ, стоя на ступенькахъ висЪлицы, крикнулъ: „Дя здравствуетъ Великая, НедЪлимая Русь"! Но самыя кошмарныя картины пришлось мнЪ наблюдать въ военной гарнизонной тюрьмЪ, гдЪ разыгрались тякія потрясающія сцены, которыя гонятъ сонъ въ вЪкъ, мутятъ разсудокъ, которыхъ я никогда не забуду... Къ смертной казни были приговорены два уніатскихъ священника и 27 крестьянъ. Приговоръ былъ вынесенъ на основаніи показаній одного свидЪтеля, мазепинца, интеллигента, донесшаго, что эти свящЪнники и крестьяне встрЪчали съ хлЪбомъ-солью русскіе передовые отряды, угощали русскихъ солдатъ и сообщали имъ свЪдЪнія относительно расположенія австрійскихъ войскъ. Никакихъ другихъ уликъ и доказательствъ не было. Несчастные, чувствуя себя совершенно невиновными, даже выслушавъ приговоръ, считали его простой угрозой: приговорили, чтобы напугать насъ и людей въ окрестности, подержатъ мЪсяцъ-два, пока не кончится война, а тамъ и домой отпустятъ... Не вЪрили даже тогда, когда въ камеру вошелъ священникъ и заявилъ, что пришелъ исповЪдывать ихъ передъ смертью. Однако, пришлось повЪрить. Казнь должна была состояться во дворЪ тюремнаго зданія. Но палача не было, не успЪлъ пріЪхать во время. Власти рЪшили обойтись безъ него, не желая ждать его пріЪзда, тЪмъ болЪе, что нашелся палачъ-доброволецъ, фельдфебель-нЪмецъ, который согласился привести приговоръ въ исполненiе. О подробностяхъ казни не стану говорить. Скажу только, что вЪшали группами, по нЪскольку человЪкъ. Вывели во дворъ первую партію, четырехъ крестьянъ. Палачъ-доброволецъ истязалъ каждаго по 10 — 12 минутъ, а перваго даже 16 минутъ, да и то долженъ былъ прикончить его руками. Вывели вторую партію, троихъ крестьянъ. Съ ними произошла та-же самая исторія. ПовЪсивъ послЪдняго изъ этой второй группы, палачъ сь самодовольной улыбкой обратился къ присутствовавшему при казни военному начальству: „Ну вотъ, съ седьмымъ уже пошло легче, а четырнадцатаго вздерну уже по всЪмъ правиламъ искусства („werde ich schon ganz perfekt aufhangen"). Ho остальныхъ вЪшалъ уже не онъ, а другой. ДЪло въ томъ, что власти рЪшили остальныхъ 20 крестьянъ казнить въ родной ихъ деревнЪ для острастки всему населенiю въ окрестности. Что касается двухъ приговоренныхъ священниковъ, то участь ихъ мнЪ неизвЪстна. („Прик. Русь", 1914 г. № 1489.) ПослЪдніе эшелоны Въ понедЪльникъ, 18 авг. 1914 г., за два дня до взятія русскими войсками Львова, былъ вывезенъ отсюда послЪдній транспортъ арестованныхъ русскихъ галичанъ, насчитывавшій свыше 700 человЪкъ. По пути изъ тюрьмы на вокзалъ уличная толпа все время звЪрски издЪвалась надъ ними и избивала ихъ, чЪмъ попало. Священника лЪтъ 70 — 80, который вслЪдствіе побоевъ не былъ въ состояніи идти дальше и упалъ на улицЪ, солдаты тутъ-же прикололи штыкомъ и, прикрывъ соломой, оставили на улицЪ. Отношеніе къ арестованнымъ властей, солдать и толпы, изъ мЪстнаго инородческаго населенія было до того звЪрскимъ, что даже одна мЪстная польская газета („Slowo Polskie") не вытерпЪла и обратила вниманiе правительственныхъ круговъ на недопустимость подобныхъ жестокостей надъ неповинными людьми. Но защищать зтихъ мучениковъ не посмЪлъ никто. ТЪ, кто могъ и обязанъ былъ это сдЪлать, а именно свЪтскія и духовныя власти (хотя бы уніатскіе іерархи во главЪ съ гр. Шептицкимъ), не только не принимали никакихъ мЪръ, но, наоборотъ, пользуясь видимой возможностью полнаго искорененія всЪхъ сознательныхъ поборниковъ идеи единства русскаго народа, напускали и науськивали на нихъ жандармовъ. Изъ частныхъ лицъ этого сдЪлать никто не посмЪлъ, хотя-бы потому, что за одно слово сочувствія ждали тоже всякаго тюрьма и мука. Намъ извЪстенъ, напр., слЪдующiй фактъ. Жена запасного австрійского офицера г-жа Площанская, видя на улицЪ неслыханныя издЪвательства надъ узниками, сказала: „Какъ можно такъ издЪваться надъ беззащитными людьми, которые еще не судились; это же не преступники, а люди, вина которыхъ еще не доказана" - За эти слова ее сейчасъ-же арестовали, посадили вмЪстЪ съ двумя маленькими дЪтьми въ тюрьму, а затЪмъ вывезли куда-то, оставивъ дЪтей на попеченіе чужой женщины. А мужъ г-жи Площанской находился въ то время на фронтЪ... 28 августа, когда русская армiя уже приближалась къ Львову, намЪстничество приказало всЪмъ уЪзднымъ начальникамъ выслать немедленно оставшихся еще въ мЪстныхъ тюрьмахъ узниковъ прямо въ Краковъ. Приказъ этотъ гласилъ: „Согласно приложенному списку, отправить немедленно задержанныхъ политическихъ руссофиловъ подъ стражей въ Краковъ съ именнымъ спискомъ. {} О выЪздЪ сообщить по телеграфу краковской полиціи. Именной списокъ и время отправленія предложить въ намЪстничество. Въ случаЪ, если окажется нужнымъ конвой, затребовать по телеграфу изъ управленія военнаго округа въ ПеремышлЪ". [Въ подлин.: "Stosownie do przedlozonego wykazu, odstawic natychmiast politycznych detentow russofilow pod straza do Krakowa z imiennym wykazem. O wyjezdzie zawiadomic telegraficznie policie krakowska. Imienny wykaz i czas odjazdu przedlozyc Przezydjum Namiestnictwa. Gdy potrzeba eskorty, zarzadac jej telegraficznie z Militar-Kommando Przemysl. - Prczydium Namiestnictwa"]. Эта телеграмма была разослана начальникамъ разныхъ уЪздовъ. Она относится къ послЪднему транспорту нашихь узниковъ, въ которомъ изъ одного Львова было вывезено свыше 700 человЪкъ. Только немногіе счастливцы, которыхъ почему-либо не успЪли вывезти, были освобождены русскими войсками. Напр., въ СамборЪ были такимъ образомъ освобождены около 400 чел., преимущественно крестьянъ, во ЛьвовЪ около 170 человЪкъ. ("Прик. Русь", 1914 г., № 1425). Я былъ арестованъ львовской полицiей въ 7 ч. утра 9 августа 1914 г. въ своей квартирЪ на Подвальи № 7. Во время обыска, имЪвшаго характеръ настоящаго погрома, чины полиціи разбили всЪ замки отъ шкафовъ и сундуковъ и перерыли каждый листъ бумаги въ поискахъ зa доказательствомъ моей мнимо-преступной, антигосударственной работы. ОтдЪливъ всЪ русскія кииги и частную корреспонденцію, взяли ее вмЪстЪ со мною въ полицейское управленіе, не разрЪшивъ привести въ порядокъ перерытую квартиру и закрыть окна. На полиціи ждалъ я допроса до 2-хъ ч. дня, когда комиссаръ, указавъ мнЪ на найденныя среди моей корреспонденціи письма В. Ф. Дудыкевича и Р. Ю. Алексевича, a также нЪсколько частныхъ писемъ изъ Россiи, объявилъ мнЪ, что я арестованъ, какъ опасный для государства преступникъ. ЗатЪмъ меня отвЪли въ тюрьму по ул. Яховича и опредЪлили въ камеру № 8, гдЪ уже сидЪли знакомые гг. ПолЪщукъ изъ Бродовъ и Морозъ. Ночь пришлось просидЪть на скамейкЪ, а утромъ по болЪзни перевели меня въ камеру № 7, гдЪ сидЪли гг. Клеберъ, д-ръ Гриневецкій, Хойнацкiй, Липецкій и др., свящ. I. БилинкЪвичъ. На трехъ койкахъ спало семь человЪкъ. За исключеніемъ украинофила Титлы, попавшаго въ нашу компанію, очевидно, по недоразумЪнію, всЪ остальные были свои русскіе люди. Печальныя вЪсти о разстрЪлахъ и новыхъ арестахъ, доходившія къ намъ извнЪ не предвЪщали намъ ничего хорошаго, а мысли о семьЪ, находившейся во время моего ареста въ деревнЪ на каникулахъ, не давали мнЪ покоя. Ночью былъ слышенъ шумъ проходящихъ по улицЪ войскъ и далекій орудійный гулъ. Повидимому, русская армія продвигалась къ Львову. Мы боялись, что австрійцы, за невозможностью перевезти насъ дальше, поголовно насъ перевЪшаютъ. Однако, Богъ миловалъ. 23 августа, поздно ночью, тюремная администрація велЪла намъ наспЪхъ собраться во дворЪ. До 4 часовъ утра шла провЪрка узниковъ, а затЪмъ, въ сопровожденіи многочисленнаго конвоя и, несмотря на раннее время, при неистовыхъ крикахъ и ругательствахъ толпы, отправили насъ на вокзалъ. ТяжелЪе всего былъ переходъ черезъ вестибюль, туннель и лЪстницу на перронъ. Не одинъ потерялъ зубы или вышелъ къ готовому уже поЪзду съ разбитой головой. Я получилъ нЪсколько ударовъ прикладомъ въ бокъ и нЪсколько пощечинъ. "Ъхали мы по 50 человЪкъ въ вагонЪ, не считая конвоя. Сравнительно хорошо Ъхалось тЪмъ изъ насъ, кто размЪстился на полу подъ скамейками. Они были защищены отъ камней и палокъ, бросаемыхъ въ вагонъ черезъ окна. Безъ воды и пищи доЪхали мы на четвертыя сутки до чешской границы, гдЪ сострадательные чехи впервые насъ накормили и напоили. ЗатЪмъ насъ отправили въ Терезинъ. Юл. Ник. КисЪлевскiй. Какъ еврей попалъ въ "руссофилы"? ВсЪмъ памятенъ 1914-й годъ, но, кажется, больше всЪхъ помнятъ его русскіе галичане! Всякому стоятъ еще въ живой памяти гоненія и ужасы, разыгравшіеся въ нашей странЪ. ВездЪ — въ походахъ и лагеряхъ, на улицЪ и въ вагонахъ, падалъ русскій человЪкъ отъ ударовъ штыковъ, палокъ и камней солдатъ и уличной толпы. ОзвЪрЪвшая орава съ радостью смотрЪла на кровавое зрЪлище, рукоплескала съ оконъ и балконовъ, или-же сама принимала участіе въ этихъ дикихъ, кровавыхъ оргіяхъ. Убивали безнаказанно, безъ суда; за убійства, запрещенныя Божьимъ и человЪческимъ закономъ, получались награды и похвалы. Тутъ я хочу разсказать одинъ траги-комическій инцидентъ, разыгравшійся на этомъ мрачномъ фонЪ 31 августа приснопамятнаго 1914 года. Стояла хорошая погода. Около 10 часовъ утра двинулись мы эшелономъ изъ тюрьмы „Бригидки" вверхъ по Казиміровской улицЪ въ направленіи главнаго вокзала. Тамъ предполагалось погрузить насъ въ вагоны и увезти насъ на западъ, изъ страха передъ русскими войсками, которыя стояли уже у воротъ Львова. Эшелонъ былъ окруженъ густымъ кордономъ пЪшей и конной полиціи, а мы въ серединЪ двигались четверками до того сбитыми рядами, что черезъ наши головы могъ полицейскій передать полицейскому по другой сторонЪ папироску. Солнце пекло немилосердно. Отъ жажды и волненія мы находились въ лихорадочномъ состояніи; во рту высохло, трудно было дышать. Вдругъ какой-то еврей съ желЪзной палкой пробирается сквозь густые ряды конвоя и хочетъ ударить по головЪ кого-нибудь изъ арестованныхъ, чтобы показать и удовлетворить свой австрійскій "патріотизмъ". Не знаю, что за человЪкъ былъ тотъ полицейскій, мимо котораго какъ-разъ, съ занесенной на насъ палкой, протискивался юркій еврейчикъ,— русскій-ли онъ былъ тоже и возмутился за насъ, или же просто хотЪлось ему посмЪяться надъ евреемъ, — только онъ, въ то время, когда еврей между конвойныхъ протянулъ руку, чтобы нанести ударъ, схватилъ его за шиворотъ и толкнулъ въ середину. Еврей сразу опЪшилъ, не сознавая своего положенія. Подумавъ, что это шутка, сталъ бросаться на всЪ стороны, угрожать намъ кулакомъ, а наконецъ глупо улыбаться. Мы также предполагали, что конвойный помогъ Ъму подойти ближе, чтобы ударъ былъ вЪрнЪе, а потомъ отпуститъ его на свободу. ТЪмъ временемъ еврейчикъ все-таки спохватился и началъ силой пробиваться изъ нашихъ рядовъ, а когда это не помогало, сталъ просить полицейскаго выпустить его изъ нашей среды, причемъ даже слезы у него выступили на глазахъ, а лицо отъ испуга все посЪрЪло. Но не отпустили уже полицейскіе еврея. Одни просто не замЪтили этого происшествія, другіе были рады комическому случаю, а мы шагомъ обреченныхъ подвигались впередъ, сосредоточивъ все свое вниманіе не такъ на глупомъ евреЪ, какъ на грозной, разъяренной толпЪ вокругь, которая не знала, какой 6ы избрать для насъ родъ смерти, и все совЪтовала конвойнымъ то разстрЪлять насъ, то повЪсить, то заживо погребать. На вокзалЪ посадили насъ въ товарные вагоны, загрязненные лошадинымъ пометомъ. Еврея такжЪ втолкнули въ вагонъ какъ участника транспорта. Онъ началъ все еще утЪшать себя, что это одно недоразумЪніе и что съ нимъ ничего плохого не произойдетъ, то вдругъ бросался на насъ, какъ бЪшеный, ругая прокятыхъ „москвофиловъ", какъ причину своей бЪды. А когда смЪнилась стража, тутъ уже никто не обращалъ вниманія на еврея. Прикладъ винтовки одинаково хорошо работалъ на нашей и на еврейской спинЪ. Такъ мы съ нимъ вмЪстЪ и пріЪхали въ талергофскій адъ. А когда черезъ нЪкоторое время въ нашей средЪ вспыхнула эпидемія тифа, заболЪлъ имъ и нашъ еврей и вскорЪ почилъ вЪчнымъ сномъ въ русской братской могилЪ „подъ соснами". Гр. Лещакъ. Мостисскій уЪздъ С. Хоросница. Въ с. ХоросницЪ до войны била просвЪтительная работа ключемъ. Въ мЪстной читальнЪ имЪлась хорошая библіотечка, болышей частью экономическаго содержанія, а О-во им. Мих. Качковскаго имЪло здЪсь опытное поле съ посЪвами улучшенныхъ сортовъ хлЪбовъ и опытную станцію съ искусственными удобреніями, куда представлялись нЪкоторыя сельско-хозяйственныя орудія и машины для демонстраціи. ИмЪлась здЪсь также плЪменная станція лучшихъ породъ домашней птицы. Все это привлекало мЪстныхъ жителей къ читальнЪ, главной виновницЪ ихь хозяйственнаго благополучія, и въ свою очередь кололо въ глаза фанатиковъ-украинофиловъ сосЪднихъ селъ. Въ послЪдніе два года до начала войны часто заходилъ въ Хоросницу бывшій гимназистъ-неудачникъ изъ Арламовской Воли насаждать въ народЪ мазепинскій сепаратизмъ и возбуждать вражду среди мЪстныхъ жителей. Агитація велась по обыкновенію въ корчмЪ. Того рода „просвЪтители" не стЪснялись распространять въ селЪ сплетни и завЪдомую клевету относительно людей, которые руховодили тамъ культурно-просвЪтительной работой и пользовались уваженіемъ, вслЪдствіе чего и были помЪхой злонамЪреннымъ замысламъ агитаторовь. Для иллюстраціи укажемъ на одинъ такой характерный примЪръ ихъ зловредной работы. По совЪту мЪстнаго уроженца, извЪстнаго общественнаго дЪятеля Г. С. М-а, одинъ изъ хоросницкихъ крестьянъ отдалъ свою дЪвочку на ученье въ сельскохозяйственное училище при женскомъ ЛЪснинскомъ монастырЪ въ ХолмскоЙ губ., гдЪ въ то врЪмя обучалось уже около 10 галичанокъ. Это именно взбЪсило украинофильскихъ агитаторовъ и они начали хитро распространять въ ХоросницЪ злобные слухи и убЪждать малоразвитаго отца дЪвочки, что его дочь вывезена не въ училище, а продана въ домъ терпимости. ВслЪдствіе настойчивыхъ уговоровъ крестьянинъ повЪрилъ наглой клеветЪ и, несмотря на получаемыя отъ дочери письма, предъявилъ къ человЪку, посовЪтовавшему и посодЪйствовавшему помЪстить дЪвочку въ училище, судебный искъ, обвиняя его въ продажЪ дочери. Конечно, судъ не нашелъ тутъ ничего преступнаго и освободилъ отвЪтчика. Но агитаторы достигли своего, ибо въ селЪ пошли уже раздоры. Когда же въ 1914 г. началась война и пошли повсемЪстные аресты виднЪйшихъ русскихъ людей, этимъ случаемъ опять воспользовались украинофилы для устраненiя ненавистныхъ имъ "руссофиловъ". Въ этихъ видахъ они услужливо доносили и указывали австрійскимъ властямъ — кого нужно арестовать, какъ опаснаго „москвофила". Такимъ образомъ были арестованы и вывезены въ Талергофъ слЪдующіе мЪстные русскіе крестьяне: 1) Андрей Алекс. Кобылецкій, предсЪд. читальни, 2) Герасимъ Веселовскій, 3) Семенъ Ник. Малецъ, 4) Петръ Ив. Вусъ, 5) Григорій Мих. Смукъ, 6) Антонъ Веселовскій, 7) Янголевый, 8) Гавріилъ Мих. Соймовскій, ?) Иванъ Пантел. Малецъ, 10) Иванъ Тимоф. Каспришинъ и 11) Герасимъ Мих. Смукъ — причемъ большинство ихъ умерло въ ссылкЪ. ПослЪдній изъ нихъ, Г.Смукъ, палъ жертвою собственнаго доносительства. Какъ темное орудіе украинофильскихъ агитаторовъ, отправился онъ уже послЪ ареста перечисленныхъ лицъ въ Мостиска, чтобы сдЪлать въ староствЪ доносъ еще на нЪкоторыхъ своихъ односельчанъ. По пути встрЪтился онъ, однако, съ жандармомъ, который арестовалъ его тоже, а тамъ постигла его общая участь другихъ арестованныхъ: онъ былъ сосланъ въ Талергофъ, гдЪ и умеръ отъ тифа. ВмЪстЪ съ Семеномъ Н. Мальцемъ былъ арестованъ также его 15-лЪтній внукъ Андрей, который, однако, черезъ несколько дней, какъ малолЪтній былъ освободенъ. Гавріилъ Соймовскій былъ уже изъ Талергофа зачисленъ въ армію и погибъ на войнЪ. Столько мучениковъ дала маленькая деревушка Хоросница. Ни въ чемъ неповинные, лучшіе хозяева въ селЪ, по большей части старики, нЪкоторые даже неграмотные, — всЪ они пали жертвой слЪпого партійнаго фанатизма и Каиновой работы родныхъ братьевъ, извращенныхъ австрійской политикой. Библiотеку, имЪвшуюся въ читальнЪ, жандармы сожгли. Перемышлянскій уЪздъ М. Глиняны. По доносамъ „украинскихъ" іудъ были посажены въ тюрьму въ первой половинЪ августа 1914 года слЪдующіе жители Глинянъ: 1) Михаилъ Маркевичъ, 2) Дамьянъ Комаръ, 3) Андрей Тузъ и 4) студ. Иванъ Тузъ. Арестованные были отправлены въ перемышльскую крЪпость. Когда они на допросЪ спросили — за что ихъ арестовали и куда ихь направятъ, уЪздный староста отвЪтилъ, что основаніемъ къ аресту послужилъ доносъ мЪстнаго законоучителя свящ. Евг. Костишина. На слЪдующій день доносчики распустили сплетню, что арестованныхъ уже повЪсили и что послЪдуютъ еще дальнЪйшіе аресты и казни "москвофиловъ". ПослЪдняя вЪсть, конечно, оправдалась, вселивъ мракъ въ женъ и дЪтей намЪченныхъ жертвъ. Іуды работали, не покладая рукъ, ежедневно предавали по нЪскольку человЪкъ, радуясь своимъ успЪхамъ, что имЪютъ возможность такъ легко уннчтожить ненавистныхъ „кацаповъ". Такимъ обраэомъ были еще арестованы: 5) Иванъ Чайковскій, 6) Константинъ Антоновъ, 7) Николай Ясеницкій, 8) Федоръ Ладычка, 9) Иванъ Бунда, 10) Иванъ Приплесь, 11) Павелъ Баньковскій, 12) Димитрій Тимнякъ, 13) Михаилъ Галанъ, 14) Петръ Дзятковскій, 15) Петръ Дячикъ (умеръ въ ТалергофЪ), 16) адвокатъ д-ръ Конюшевскій, 17) гимназистъ Владиміръ Комаръ, 18) Максимъ ПЪняжко, 19) Николай Тузъ (умеръ оть побоевъ) и 20) юродивый еврей Моисей Катцъ. ВсЪ перечисленные, послЪ тяжелыхъ мытарствъ по разнымъ галицкимъ тюрьмамъ, были сосланы въ концЪ августа въ глубь Австріи: однихъ вывезли въ Линцъ, другихъ въ Талергофъ, остальныхъ въ Оломютцъ, Гминдъ, Терезинъ и Шильбергъ. Ив. Чайковскій. Съ моментомъ объявленія войны въ Глинянахъ стало весьма неспокойно. Массовые аресты привели насъ къ убЪжденію, что насъ выдаютъ свои-же люди—мазепинцы. Въ началЪ мы только догадывались объ этомъ, а затЪмъ уже и сами мазепинцы, не стЪсняясь, стали хвастаться своими подвигами. Оказалось, что наша свобода и жизнь зависЪли, главнымъ образомъ, отъ „украинца" свящ. Костишина, сотрудника приходства Глиняны-Заставье. Онъ былъ всесиленъ, арестовывалъ и освобождалъ по своему усмотрЪнію. Напр., 5 августа 1914 г. онъ приказалъ арестовать псаломщика Ивана Богуславскаго, а черезъ полъ часа отпустилъ его на свободу. Было даже впередъ извЪстно, кто будетъ арестованъ. Такъ, напр., Анастасія Галанъ, узнавъ о предстоящемъ арестЪ своего мужа, явилась къ Костишину и съ плачЪмъ пала къ его ногамъ. — Клянусь, что если моего мужа арестуютъ, то я убью своихъ дЪтвй и сама покончу съ собою — заявила несчастная женщина нЪдостойному священнику,- а тогда вамъ прійдется за насъ дать отвЪтъ передъ Богомъ! Костишинъ успокоилъ и увЪрилъ ее, что мужъ ея останется нетронутымъ. И дЪйствительно, его не арестовали. Подобная же исторія повторилась съ псаломщикомъ Михаиломъ ПЪняжкомъ: когда онъ явился къ Костишину съ просьбой предотвратить предполагаемый его арестъ, онъ увидЪлъ на столЪ у него списокъ подлежащихъ аресту лицъ. Костишину усердно помогалъ въ этомъ отношенiи благочинный Павелъ Бачинскій, для лучшей характеристики котораго слЪдуетъ отмЪтитъ, что онъ, уже по окончаніи войны, по примЪру историческаго Зельмана, самовольно и безъ всякаго основанія запиралъ пятикратно нашу церковь. Предавали насъ и свои-же братья—крестьяне, украинофилы Михаилъ и Василій Тимняки. ПослЪдній говорилъ, что если-бы покойный нашъ односельчанинъ Ив. БЪлорусскiй былъ еще въ живыхъ, то его больного вмЪстЪ съ постелью заперли 6ы въ тюрьму. Много перестрадалось, многое изгладилось изъ памяти. Когда вспоминаешь пережитое, самъ себЪ не вЪришь, чтобы въ такъ называемой культурной странЪ творилось такое безправіе. Однако, факты говорятъ сами за себя: это — могилы замученныхъ, ихъ сироты и вдовы... Ф. Ладычка. НаканунЪ отступленія австрійской армiи, уже послЪ ареста нЪкоторыхъ нашихъ людей, я, не предчувствуя бЪды, вышелъ на улицу. Глинянскіе жандармы уже выЪхали, въ воздухЪ чувствовалось приближеніе русскихъ войскъ. Вдругъ подходитъ ко мнЪ какой-то человЪкъ и, ничего не говоря, стаетъ рядомъ со мной. Въ нЪсколькихъ шагахъ сзади его идетъ золочевскій жандармъ. Подходитх ближе и спрашиваЪтъ: "Ну, который?"— „Вотъ этотъ!" — показалъ на меня подошедшiй, послЪ чЪго жандармъ арестовалъ меня и повелъ въ глинянскій судъ, захвативъ по пути также моего сосЪда Николая Ив. Туза. Однако, проЪзжавшій какъ-разъ офицеръ приказалъ намъ вернуться и направилъ насъ въ штабъ. Были тутъ одни тирольцы. Они, послЪ краткаго, непонятнаго крика, начали окладывать насъ саблями. Удары сыпались большей частью на голову. Потомъ, построившись въ два ряда, провели насъ между собой дважды сквозь строй, снова избивая, куда попало. Николая Туза до того избили, что вся его одежда была въ крови. ПослЪ этого посадили насъ на повооду. Конвоирующій насъ жандармъ спросилъ — изъ котораго мы прихода (въ Глинянахъ два прихода)? Узнавъ, что мы изъ Заставской, благочиннаго Павла Бачинскаго, жандармъ вынулъ какой-то списокъ и сказалъ: — Чего же вы хотите? У насъ имЪется списокъ отъ Бачинскаго. Мы должны были арестовать еще 18 человЪкъ, только намъ нехватаетъ времени, такъ какъ было приказано скорЪе отступать, а потому захватили лишь васъ двоихъ, живущихъ на окраинахъ мЪстечка. Васъ выдалъ вашъ ксендзъ. Насъ завезли въ Королевскія Ляшки. Мой спутникъ, Николай Тузъ, избитый до крови, умиралъ на подводЪ, а потому сопровождающій насъ жандармъ спросилъ офицера, что съ нами дЪлать? Офицеръ только сдвинулъ плечами: — ДЪлай, что хочешь! Жандармъ отошелъ на минутку отъ насъ. Я воспользовался этимъ и, поднявшись съ телЪги, взялъ умирающаго товарища на руки и скрылся въ сосЪднемъ саду. У меня еще осталось настолько силы, что я раздЪлъ до рубашки умирающаго Туза и, собирая росу съ кустовъ и травы, началъ его приводить въ чувство. ТЪмъ временемъ австрійцы отступили, а мы приволоклись утромъ домой. Николай Ив. Тузъ вскорЪ послЪ этого скончался отъ нанесенныхъ ему побоевъ и пораненій. Я еще живу и разсказываю объ этомъ происшествіи для памяти грядущихъ поколЪнiй. Пускай знаютъ наши дЪтн и внуки, какъ страдали ихъ отцы за русскую идею, пусть берутъ себЪ съ насъ примЪръ въ борьбЪ за права и честь русскаго народа! Максимъ ПЪняжко. С. Лагодовъ. Въ с. ЛагодовЪ были арестованы слЪдующія лица: свящ. Феодоръ Сахно, крест. Константинъ Кузьма (умеръ 26 мая 1915 г.), Кондратъ Кузьма, Павелъ Тиховичъ, Яковъ Флёрко, Федоръ Щуръ (глухонЪмой, былъ заколотъ солдатами въ сентябрЪ 1914 г.) и Степанъ Возьный, взятый изъ Талергофа на военную службу. ПослЪ отступленія русскихъ войскъ были арестованы: Петръ Мохнацкій (умеръ 5 апрЪля 1915 г.), Николай Сеникъ, Тимофей Кузьма, Марія Кузьма и Анна Тиховичъ сь груднымъ ребенкомъ. ВсЪ они были обвинены въ государственной измЪнЪ и шпіонажЪ и административнымъ порядкомъ сосланы въ Талергофъ. М. Пилипчукъ. С. Полтва. Пятнадцать лЪтъ тому назадъ въ селЪ ПолтвЪ открылась читальня им. М. Качковскаго, пожарная дружина, потребилка и ссудо-сберегательная касса. ВсЪ эти товарищества - развивались великолЪпно, что приводило въ бЪшенство мЪстныхъ украинофиловъ. Они рыли подъ нами яму въ продолженіе нЪсколькихъ лЪтъ. Въ началЪ мобилизацiи въ 1914 г. донесли они въ жандармерію, что наша "дружина" пЪла „Боже царя храни". Это дало толчокъ къ послЪдовавшей расправЪ. Въ село прибыли жандармы и произвели тщатЪльный обыскъ. Не найдя ничего, они все таки арестовали меня, Кирилла Майбу, Ивана Сендегу и Петра Пелиха, отвели насъ въ жандармское управленіе и заперли на ночь въ курятникъ. На слЪдующій день пополудни заковалъ насъ мазепинецъ-жандармъ Шевцевъ всЪхъ вмЪстЪ и препроводилъ въ перемышлянскую тюрьму. Благодаря добродушному тюремному ключнику, обращеніе въ тюрьмЪ было сносное. Онъ даже накормилъ насъ за свой счЪтъ, а когда насъ отправляли во Львовъ, упросилъ жандармов не ковать насъ въ кандалы. Во ЛьвовЪ отправили насъ, по истеченіи двухъ недЪль и послЪ допроса, въ концентрацiонную тюрьму "Бригидкн". Тутъ уже обращались съ нами очень плохо. Въ день Успенія Пресв. Богородицы, когда русскія войска находились на разстояніи четырехъ миль отъ Львова, тюремное начальство поручило мазепинскимъ „січовикамъ" отвести насъ на вокзалъ для погрузки въ вагоны и дальнЪйшаго слЪдованія на западъ. Конечно, "сiчовики" исполнили свою задачу отлично. По пути они все время подталкивали насъ прикладами, а когда уличная толпа бросала въ насъ камнями, они не только не мЪшали ей въ этомъ, но даже всякій разъ предупредительно разступались, когда кто-нибудь изъ толпы намЪревался нанести намъ непосредственно палкой или кулакомъ удары. Когда-же мы въ отчаяніи и смятеніи бросили вещи, чтобы руками закрытъ лицо отъ ударовъ, то „січовики" снова подгоняли насъ винтовками, а пассажиры изъ трамваевъ били по головамъ. Наконецъ, привели насъ на главный вокзалъ и, съ помощью кулаковъ (ступенекъ не было), вогнали насъ въ товарные вагоны. Въ вагонЪ оглядываюсь на своихъ товарищей и вижу одного безъ шапки, другого безъ зубовъ, а то еще съ разбитой головой, а тамъ въ углу лежитъ смертельно раненый и тяжело стонетъ. Было такое впечатлЪніе, словно мы только-что вернулись съ поля битвы... ВпослЪдствіи я узналъ, что изъ нашего транспорта, состоявшаго изъ двухсотъ человЪкъ, отправлено семнадцать избитыхъ человЪкъ въ больницу. Черезъ нЪсколько часовъ поЪздъ тронулся. Стояла невозможная жара, томила жажда, но страшно было просить воды отъ караульныхъ, которые до изнеможенія ругали насъ хриплыми голосами. По истеченіи сутокъ мы прибыли въ Краковъ. ЗдЪсь стража смЪнилась. Мазепинскихъ „січовиковъ" замЪнили линейными солдатами-чехами. Офицеръ, начальникъ смЪнившагося караула, передавая насъ чехамъ, сообщилъ имъ, что мы опаснЪйшіе измЪнники, слЪдовательно, разрЪшается нась въ случаЪ малЪйшаго непослушанія приколоть на мЪстЪ, какъ собакъ. Но солдаты - чехи, узнавъ, что мы русскіе галичане, съ сочувствіемъ угостили насъ табакомъ, а на ближайшемъ питательномъ пунктЪ накормили. Такъ мы уже спокойно доЪхали до моравскаго Брна. Иванъ Кузьма. Четверо насъ, а именно, я, Михаилъ Сендега, Василiй Мыськовъ и Федоръ Сорока, работали на желЪзной дорогЪ въ продолженіе нЪсколькихъ лЪтъ. Въ началЪ войны работы кончились, и пришлось уйти домой, не дождавшись уплаты мЪсячнаго жалованья. Когда русскія войска приближались къ Львову, мы переселились въ сосЪднiя села, ибо предполагалось, что черезъ Полтву пойдетъ боевая линія. Въ виду отсутствія денегъ и припасовъ, мы начали порядочно голодать. Тогда, вспомнивъ о причитающемся намъ жалованьи, мы отправились черезъ Давидовъ во Львовъ, чтобы взять изъ дирекціи желЪзной дороги заработанныя суммы. Вдругъ изъ лЪса выЪхали верхомъ двое мадъяръ и, остановивъ насъ, связали длинной веревкой такимъ образомъ, что мы парами шли спереди, а другой конецъ шнура держалъ мадьяръ въ рукахь, погоняя насъ все врЪмя саблей. Во ЛьвовЪ били насъ на улицахъ камнями, а съ этажей и балконовъ ликующіе зрители обливали насъ водою и помоями. На полицiи ничего не помогли наши оправданія ни удостовЪренія, выданныя намъ сельскимъ старостой. Насъ приняли за шпiоновъ. Полиція звЪрски издЪвалась надъ нами и все время показывала намъ крюкъ, на которомъ мы будемъ висЪть. Испугавшись позорной смерти, мы прибЪгли къ молитвЪ, какъ единственному спасенію и надеждЪ. Мадьяры и полиція стали тогда толкать насъ головами о каменную стЪну. Когда во ЛьвовЪ возникла тревога, насъ присоединили къ другимъ русскимъ галичанамъ и отправили спЪшно на вокзалъ. Переходъ на вокзалъ былъ ужасЪнъ. Я не буду описывать его, ибо найдутся другіе, которые лучше представятъ этотъ поистинЪ страстный путь. Не одни мы прошли этотъ путь, а тысячи и десятки тысячъ... На вокзалЪ помЪстили насъ по 60 человЪкъ въ вагоны, полные лошадинаго навоза и насЪкомыхъ, и отправили на западъ. Николай Сидоракъ. С. Ладанцы. ПослЪ ареста 1 авг. 1914 г. меня отвЪзли въ перемышлянскую тюрьму, а на слЪдующій день отправили въ сопровожденіи жандарма и солдата во Львовъ, въ замарстыновскую военную тюрьму. Дорога съ Лычаковскаго вокзала, вмЪстЪ съ двумя крестьянами изъ сосЪднихъ селъ, была сплошнымъ издЪвательствомъ и терзаніемъ. Уличная толпа, среди ругательствъ, чуть насъ не убила. Конвой молчалъ все время, не только не препятствуя безчинствующей толпЪ, но даже всячески ее поощряя къ излiянію своего „патріотизма". Едва живыхъ привели насъ въ тюрьму, которая спасла насъ отъ неминуемой смерти. Когда русскія войска подступили подъ Львовъ, въ городЪ возникла страшная паника. 30 августа перевели часть арестованныхъ — въ томъ числЪ и меня — въ „Бригидки", а 31 августа срЪди новыхъ звЪрскихъ издЪвательствъ и нечеловЪческаго обращенія, насъ отвели на главный вокзалъ, заперли въ товарные, грязные вагоны и направили черезъ Венгрію въ Талергофъ. Ъхали мы пять сутокъ, не получая все время никакой пищи, а только два раза получивъ по кружкЪ горячаго чаю. Свящ. А. В. Бучко. Перемышльскій уЪздъ. Г. Перемышль. Въ самомъ ПеремышлЪ были въ началЪ войны арестованы и сосланы въ Талергофъ: 1) о. д-ръ Михаилъ Людкевичъ (умеръ въ ТалергофЪ), 2) Махляй, 3) Галанъ, 4) Борухъ, 5) Кровивницкій, 6) сов. суда Владимiръ Литынскій, 7) врачъ д-ръ Юліанъ Войтовичъ, 8) Фердинандъ Левицкій съ сыномъ, 9) Наталія Юл. Несторовичъ, 10) адвокатъ д-ръ К. С.Черлюнчакевичъ и 11) д-ръ О. О. Крушинскiй. Въ с. ПоздячЪ были арестованы въ началЪ августа 1914 г. и вывезены въ Талергофъ: 1) свящ. Іосифъ Преторіусъ, 2) псаломщикъ Иванъ К. Цымбалко, 3) Адамъ Федакъ (умеръ въ ТалергофЪ 15 февр. 1915 г.), 4) Павелъ Кицька, 5) студ. Михаилъ Кицька, 6) Петръ Федашъ (умеръ въ Талер. 19 февраля 1915 г.), 7) Iосифъ Феснакъ, 8) Михаилъ М. Пашкевичъ, 9) Михаилъ Ив. Пашкевичъ и 10) Степанъ Стечина (умеръ въ Тал. въ октябрЪ 1914 г.). Въ дочернеиъ селЪ НаклЪ были арестованы: 1) Степанъ Щирба, 2) Степанъ Феснакъ, 3) Михаилъ Мацюкъ. ЗатЪмъ были вывезены въ Гминдъ: 4) Анна Костецкая, жена уЪздн. организатора, который находился въ то время на военной службЪ и лежалъ въ военномъ госпиталЪ, избитый до полусмерти украинофилами, и 5) Иванъ Павлина (умеръ въ ГминдЪ въ 1915 г.). Наконецъ, были вывезены въ Хорватію: в) Дмитрій Федакъ, 7) Семенъ Матайко (старшій) и 8) Андрей Цымбалко. ЗвЪрская расправа съ „руссофилами" на улицахъ Перемышля. 15 сентября 1914 г. на улицахъ древне-русскаго княжьего Перемышля рязыгралась такая жуткая и кошмарная сцена, которая своей непосредственной дикостью и жестокостью далеко превзошла всЪ остальные ужасы и неистовства безудержно примЪнявшагося въ тЪ страшные дни по отношенію къ русскому населенiю террора. Въ бЪлый день, подъ охраной государственной жандармеріи, среди многотысячнаго культурнаго населенія и несмЪтнаго крЪпостного гарнизона, были вдругъ, безъ всякой причины и вины, звЪрски изрублены и растерзаны обезумЪвшими солдатами и городской толпою сорокъ четыре ни въ чемъ неповинныхъ русскихъ людей, причемъ эта ужасная расправа не только не вызвала со стороны мЪстныхъ австрійскихъ властей ни малЪйшаго негодованія и возмездія, но даже, наоборотъ, получила изъ устъ верховнаго начальника этихъ послЪднихъ, пресловутаго коменданта крЪпости генерала Кусманека, полное одобреніе и признанiе... Въ виду исключительной и характерной уродливости и яркости этого кошмарнаго событія, возмущенная память о которомъ перейдетъ, конечно, въ нашемъ многострадальномъ народЪ отъ рода въ родъ, приводимъ рядъ сообщеній и воспоминаній о немъ, появившихся въ разное время и съ разныхъ сторонъ въ періодической печати. Первое сообщеніе о происшедшей въ ПеремышлЪ страшной бойнЪ получила львовская газета „Прикарпатская Русь" только въ началЪ 1915 г. отъ находившагося въ то время въ ПеремышлЪ, а затЪмъ вывезеннаго въ глубь Австріи и бЪжавшаго оттуда въ Швейцарію лица: „Въ ПеремышлЪ намъ пришлось особенно много вытерпЪть отъ мЪстныхъ мазепинцевъ, поляковъ и евреевъ, а также отъ солдатъ-мадьяръ. Но еще хуже пришлось другой партіи нашихъ арестованныхъ въ ПеремышлЪ. Въ 2 часа дня, въ разстояніи какихъ-нибудь 400 шаговъ отъ дирекціи полиціи, толпа мЪстныхъ мазепинцевъ, поляковъ и евреевъ, поощряемая солдатами мадьярами, съ такимъ остервеЪніемъ накинулась на проходившихъ подъ конвоемъ арестованныхъ русскихъ крестьянъ и интеллигентовъ, въ общемъ числЪ 42 челов., что сорокъ изъ нихъ были тутъ-же на улицахъ растерзаны на смерть и только 2 лица остались въ живыхъ. Въ числЪ убитыхъ находилась также и 17-лЪтнян дЪвушка, ученица 7 кл. гимназіи, Марія Игнатьевна Мохнацкая, дочь настоятеля прихода въ с. Войтковой, Добромильскаго уЪзда. („Прик. Русь", 1915, № 1539). Убитая такъ трагически Марія Игнатьевна Мохнацкая род. 21 декабря 1897 г. въ с. Войтковой, Новосандецкаго уЪзда, гдЪ отецъ ея состоялъ въ то время настоятелемъ прихода. Воспитывалась въ русскомъ пансіонЪ въ СянокЪ, а въ критическій моментъ какъ-разъ, окончивъ 6-ой классъ гимназіи, находилась на каникулахъ у родителей, въ с. Войтковой, Добромильскаго уЪзда, гдЪ 6 сентября 1914 г. и была арестована, а затЪмъ, вмЪстЪ съ цЪлой партіей арестованныхъ крестьянъ, препровождена въ Перемышль — на мученическую смерть. Арестованный нЪсколько раньше отецъ ея, о. Игнатій, былъ вывезенъ въ глубь Австріи, а замЪмъ, по возвращеніи изъ ссылки, вскорЪ умеръ, братъ же студенть, Феофилъ Игнатьевичъ, былъ въ свою очередь разстрЪлянъ австрійцами послЪ русскаго отступленія въ 1915 году. Сраженіе на линіи Яновъ-Городокъ, закончилось новымъ пораженіемъ австрійской арміи. Отступая къ Перемышлю, австрійскія войска арестовали по пути изъ Городка въ Судовую-Вишню 48 мЪстныхъ, заподозрЪнныъъ въ "руссофильствЪ", русскихъ жителей и пригнали ихъ подъ сильнымъ конвоемъ въ крЪпость. Въ пестрой толпЪ арестованныхъ преоблалали крестьяне, но было также нЪколько желЪзнодорожныхъ служащихъ и двЪ дЪвушки, изъ которыхъ одна — дочь священника. Въ ПеремышлЪ, на улицЪ Дворскаго, несчастныхъ встрЪтили Ъхавшіе верхомъ мадьяры-гонведы и пЪхота. Увидавъ утомленныхъ и измученныхъ русскихъ, они начали подгонять ихъ прикладами и безпощадно толкать и избивать. Несчастныя жертвы, падая и обливаясь кровью, продолжали двигаться впередъ, пока не оказались загнанными на улицу Семирадскаго, соприкасающуюся на одномъ изъ перекрестковъ съ улицей Дворскаго. Тутъ, у домовъ № 1, 2 и 3, началось уже настоящее, звЪрское избiеніе арестованныхъ. Били гонведы, били мадьяры-пЪхотинцы, мЪстные евреи и мазепинцы, какъ попало и чЪмъ попало. Помогать извергамъ выскочили изъ ресторана въ домЪ № 1 еще какіе-то хулиганы. Изъ дверей и оконъ евреи начали бросать въ несчастныхъ мучениковъ тяжелые пивные стаканы, палки и даже неизвЪстно откуда добытые куски рельсовъ полевой желЪзной дороги. Улица огласилась стонами и криками... — Nіcht schlagen — nur schiessen (не бить, а разстрЪливать)!— раздался вдругъ рЪзкiй и пронзитЪльный голось какаго-то маiора. Тогда дЪвушка — дочь священника — пала на колЪни передъ Распятіемъ, находящимся на углу въ нишЪ дома № 4, и, поднявъ къ нему руки, воскликнула: — Мать Божья, спаси насъ! Тутъ къ несчастной дЪвушкЪ подскочилъ солдатъ-мадьяръ и сильно ударилъ ее по головЪ ручкой револьвера, а затЪмъ выстрЪлилъ ей въ лобъ, послЪ чего она, какъ подкошенная, упала замертво... Этотъ выстрЪлъ послужилъ сигна-юмъ. Началась стрЪльба. Стоны, крики, ружейные выстрЪлы — все смЪшалось вмЪстЪ въ какой-то дикій, кошмарный хаосъ... Солдаты и евреи съ остервенЪніемъ продолжали бить палками и прикладами бездыханныя тЪла убитыхъ... Брызги крови и мозга разлетались въ стороны, оставляя густые слЪды на мостовой и стЪнахъ сосЪднихъ домовъ... ПослЪ избiенiя тЪла несчастныхъ страдальцевъ превратились въ безформенную массу. Ихъ впослЪдствіи подобрали на телЪги и куда-то увезли. Среди убитыгъ оказалось двое несчастныхъ, подававшихъ еще слабые признаки жизни, но одинъ изъ нихъ умеръ по дорогЪ, а другой — нЪсколько часовъ спустя въ госпиталЪ. А на слЪдующій день евреи стали усердно соскабливать кровавые слЪды со стЪнъ и замазывать ихъ известью... ТЪмъ не менЪе, на домахъ №№ 1 и 3 эти кровавыя печати позорнаго и гнуснаго преступленія долго были еще видны, какъ вЪчный и несмываемый укоръ безчеловЪчнымъ палачамъ. А. И-овъ. („Прик. Русь", 1915 г. 1613). Въ дополненiе къ сообщенному выше, со словъ очевидца, потрясающему описанію звЪрской расправы съ несчастными мучениками, „Прик. Русь" привела тутъ-же изъ „Slowa Роlskego" относящійся къ тому-же факту разсказъ мЪстнаго поляка, не только вполнЪ подтверждающій его по существу, но также дополняющій его еще новыми аналогичными данными и чертами: „Мадьяры оставили среди жителей самыя худшія воспоминанія. ОбщеизвЪстнымъ является фактъ, что они привЪзли однажды около 46 крЪстьянъ, заподозрЪнныхъ въ „москалефильствЪ", и поубивали всЪхъ прикладами на серединЪ улицы на глазахъ населенія. Другой разъ, уже во время осады, они снова привели около 40 лицъ и предали ихъ военно-полевому суду, причемъ скромно добавили, что изъ этой партіи уже повЪшены ими 60 человЪкъ! Военный судъ оправдалъ всЪхъ на слЪдующій же день, однако, не могъ, конечно, оправдать тЪхъ, что были прежде уже повЪшены за такія - же самыя „преступленія"... Однажды было доложено по начальству, что мадьярскіе жандармы арестовали въ одномъ изъ предмЪстій много крестьянъ и издЪваются надъ ихъ женами. По приказанію коменданта крЪпости комиссаръ полиціи арестовалъ жандармовъ. Они были преданы военно-полевому суду, однако, тутъ-же заявили протестъ, указывая на то, что они подлежатъ не суду австрійскихъ крЪпостныхъ властей, а суду венгерской дивизіи, который ихъ затЪмъ и отпустилъ немедленно на свободу"... („Прик. Русь", 1915 г. № 1613). Грозная, кровавая война горитъ неугасаемымъ пожаромъ. Орудія разрываютъ тысячи здоровыхъ людей въ кусочки, кровь льется рЪкой, лазареты переполнены стономъ, плачемъ, послЪднимь дыханіемъ рабовъ деспотизма, тюрьмы наполняются тысячами жертвъ насилія и произвола; разстрелъ, висЪлица — насущный хлебъ озвЪрЪлой толпы. По деревнямъ шатаются толпы длинноусыхъ, строгихъ, кровожадныхъ жандармовъ; они выискиваютъ среди мирнаго населенія Галицкой Руси „измЪнниковъ — ферретеровъ", тЪхъ, кто Русь любилъ... Ведутъ — ведутъ. Грозно гремятъ кандалы. Ведутъ группу людей, человЪкъ 46. ВсЪ въ сЪрыхъ крестьянскихъ кафтанахъ самодЪльной работы. А въ кругу сЪрыхъ крестьянъ, какъ цвЪточекъ на лугу роскошномъ, красуется юная, какъ заря утренния, нЪжная, какъ вЪтерочекъ, гимназистка, дЪвица М. Кругомъ ея личика, кругомъ русой головки образовался чудесный ореолъ и въ лучахъ яркаго солнца играетъ дивными, непонятныии краскамн... Это ангелы несутъ за юной дЪвицей ореолъ славы той, которая черезъ часъ святая станетъ передъ Богомъ, на зовъ: "Иди ко МнЪ, отдавшая жизнь за Родину - Русь Святую. Кто Русь любилъ, до послЪдняго дыханія — иди ко МнЪ"... И сонмъ ангеловъ слЪдуетъ за транспортомъ, — поведутъ они ихъ души святыя въ царство вЪчной мечты, въ страну грЪзъ — къ Богу... Но не предчувствуютъ гонимые; непонятное молчаніе сковало ихъ уста, мысли улетЪли куда-то въ неизвЪстную страну: что будетъ, куда ведутъ? Но не только ангелы на вЪчный путь сопровождаютъ обреченныхъ. Толпа бЪсовъ въ человЪческомъ тЪлЪ слЪдуетъ за страдальцами. Чтобы путь Голгофы увеличить, плюютъ, бьютъ, ругаютъ, а камни такъ и летятъ на головы несчастныхъ. — Куда ведете насъ? — спросилъ мужикъ жандарма. — Не знаю. Иди, куда ведутъ,— узнаешь, — отвЪтилъ господинъ жизни и смерти. И молча приблизился транспортъ къ желЪзнодорожной станціи К. Подъ ревъ озвЪрЪлой толпы двинулся поЪздъ. Увезъ крестьянъ и дЪвушку юную, цвЪтъ галицкой Руси. Княжескiй городъ Перемышль въ лихорадкЪ. Толпы пылью покрытыхъ солдатъ спЪшатъ по дорогЪ. Тысячи возовъ длинными рядами тянутся сюда и туда. Пыхтя, быстро пролетаютъ автомобили; въ нихъ золотомъ блестятъ шеи жирныхъ господъ-генераловъ. Ревъ, визгъ, свистъ, гулъ сплелись въ дьявольскiй хаосъ... Чувствуется приближеніе, за волю и свободу Славянъ воюющихъ русскихъ солдатъ... Львовъ уже въ русскихъ рукахъ... Подъ Городкомъ и Русской Равой разбитая, лоскутная Австро-ВЪнгрія дрожитъ, собираеть недобитки, готовится на новый кровавый пиръ, бросаетъ новую дань кровавому Молоху — войнЪ. Сь вокзала, по улицЪ Семирадскаго, ведутъ нашихъ доблестныхъ русскихъ крестянъ, а во главЪ дочь русскаго священника, молоденькую гимназистку М. Вокругъ дикая толпа. Градъ камней сыплется на несчастныхъ, удары палками не прекращаются. Они на смерть обречены! Лица ихъ оплеваны. Лбы ихъ залиты кровавымъ потомъ. Измученныя ноги еле двигаютъ утомленное, избитое тЪло... Идутъ, медленно идуть. Свершаютъ послЪдній путь своей Голгофы — эа Родину-Русь. Проходятъ мимо кучки солдатъ. Дикія лица, звЪрскіе глаза - такъ и говорятъ: Это дЪти венгерскихъ равнинъ, потомки дикихъ Монголовъ. Ихъ длинныя шашки алчно сверкаютъ; солнце горитъ на нихъ, тревогу вызываетъ. — Куда? — спросилъ одинъ изъ солдатъ. — О, - отвЪтилъ жандармъ и потянулъ рукой по шеЪ. И случилось то, чего не въ состояніи описать ни одно перо. ЗаревЪла, зашумЪла дикая толпа венгерцевъ. Морозъ ужаса пролетЪлъ по спинамъ несчастныхъ мучЪниковъ, а даже по толпЪ случайныхъ прохожихъ. Въ лучахъ солнца заблестЪли ддинныя, острыя шашки и... шахъ, шахъ, шахъ, — началась дикая рЪзня... появилась кровь... посыпались кусочки тЪла... крикъ отчаянія... стонъ умирающихъ... удары шашекъ... создали музыку ада - понятную развЪ душЪ дикаго мадьяра... Въ грязную пыль покотились руки, ноги, головы... Среди кровавой толпы русская гимназистка... Нельзя описать ужаса, выразившагося въ ея испуганныхъ глаэахъ, на ея страдальческомъ, героическомъ лицЪ... Она падаетъ на колЪни, подминаетъ бЪлыя ручки къ небу и душу раздирающимъ голосомъ молитъ: „Боже!" — и — шахъ, — дикая рука звЪрскаго вандала опускаетъ съ 6ыстротой молніи острую шашку — и разрублена ея ясная головка... Струя алой крови заиграла въ лучахъ солнца... Мозгъ полетЪлъ на стЪну, а кровавое, нестираемое пятно осталось на холодной, нЪмой стЪнЪ... Австро-венгерскіе „герои" изрубили 46 человЪкъ — посЪкли на куски... посЪклн сыновъ Галицкой, многострадальной Руси... Изрубили — и кончено. Какъ будто такъ и должно быть. Комендантъ крЪпости генералъ Кусманекъ, который въ ВЪну послалъ докладъ: „если въ ПеремышлЪ останется одинъ русскій человЪкъ, я за крЪпость не ручаюсь", — на докладъ о вандальски-звЪрскомъ поступкЪ солдатъ далъ краткій отвЪтъ: „Geschiehtden Verratern Recht!" (т е. подЪломъ измЪнникамъ). А „герои" австро-венгерской арміи разошлись по городу, Повсюду хвастаясь, что на ихъ шашкахъ блеститъ русская кровь, что они уже перешли кровавое военное крещеніе. Кусочки тЪлъ несчастныхъ сгребли лопатами, наложили на бопьшой городской возъ и вывезли за городъ, гдЪ и зарыли на краю кладбища, въ забытомъ уголкЪ. А когда утомленное солнце скрывалось передъ мерзостью міра, исторія мартирологіи галицко-русскаго народа кровавыми письменами начертала: „15-ое сентября 1914 года". Чудомъ, кажется волей Всевышняго, навЪрное для того чтобы остались свндЪтели, остались изъ транспорта два человЪка въ живыхъ. Одинъ изъ нихъ, Стефанъ Борсукъ, былъ призванъ позже даже въ ряды австро-венгерской арміи и посланъ для защиты своихъ убійцъ на итальянскія позиціи. Я описалъ своей слабенькой рукой одинъ изъ ужаснЪйшихъ эпизодовъ мартирологіи русскаго народа Прикарпатья, и чтобы вЪчно, вЪчно почтить память тЪхъ жертвъ варварскаго произвола, по судебнымъ актамъ списываю фамиліи мучениковъ, отдавшихъ жизнь за Родину. Командованіе крЪпости Перемышля доставило державной прокураторіи списокъ убитыхъ подъ слЪдующимъ заглавіемъ: „Аusweis uber verdachtige Russophile, welcho im Falle der Annaherung des Feindes die oster.-ungarische Armee zu verraten im Stande sind". Въ спискЪ чнтаемъ слЪд. фамиліи: 1) Андрей Павловскій, 2) Петръ Пилипъ, 3) Михаилъ Бохонокъ изъ Наневой, 4) Василій ЛЪнинскій изъ Рудавки, 5) Петръ Коваль, 6) Иванъ Пинцьо, 7) Феодоръ Лысейко, 8) Михаилъ Чубара изъ Стебника, 9) Прокопъ Щимонякъ, 10) Андрей Плювакъ изъ Юречковой, 11) Стефанъ Микита изъ Штайнфельсъ, 12) Андрей Мащакъ изъ Смольницъ, 13) Николай Жолдакъ изъ Мнлошовичъ, 14) Илья Артымъ, 15) Стефанъ Кузьминскій, 16) Андрей Маркевичъ, 17) Стефанъ Борсукъ, 18) Григорій Мельничукъ, 19) Дмитрій Васевичъ, 20) Иванъ Галущакъ. 21) Андрей Тыминскій, 22) Афанасій Гбуръ, 23) Андрей Процыкъ, 24) Дм. Кузьминскій, 25) Станисл. Артымъ, 26) Никол. Кузьминскій, 27) Николай Сивый, 28) Михаилъ Сокальскій, 29) Иванъ Маркевнчъ изъ Гронзевой, 30) Василій Божило, 31) Иванъ Махникъ, 32) Феодоръ Лыско, 33) Грнгорій Бодакъ, 34) Екатерина Бандровская, ЗБ) Николай Мусить, 36) Станиславъ Пологонскiй, 37) Марія Мохнацкая, дочь священника изъ Войтковой, 38) Феодоръ Божило, 39) Феодоръ Судоръ, 40) Феодоръ Сливакъ, 41) Михаилъ Дроздовскій, 42) Иванъ Судоръ, 43) Николай Божило, 44) Андрей Божило, 45) Афанасій Мартинишинъ изъ Новоселицъ; 46-ой не вписанъ въ списокъ, который у меня въ рукахъ. ВЪчная Вамъ память, мученики! Пусть Ваша невинная кровь молитъ Бога о лучшей судьбЪ для Вашей Родины, за которую мученической смертью суждено было Вамъ умереть! Память о васъ будетъ жить среди нась, — оть рода въ родъ, — пока жить будетъ русскiй народъ въ Галицкой Руси! ГлЪбъ Соколовичъ. ("Рус. Голосъ" 1923 г. № 29-30). Въ заключеніе заимствуемъ существенныя мЪста изъ статьи совЪтника перемышльскаго суда г. Романа Дмоховскаго, напечатанной въ львовскомъ „Українськомъ Вістник-Ъ" за 1921 г.№№ 186—187, по случаю семилЪтія со дня смерти 44 русскихъ мучениковъ въ ПеремышлЪ. Если вспомнить при этомъ, какъ усердно и яростно партійные единомышленники автора, а можетъ быть — и самъ онь, все это жуткое времн доносили, натравливали и науськивали всЪ темныя силы на ненавистныхъ имъ „руссофиловъ", результатомъ чего, между прочимъ, явился также, безъ сомнЪнія и арестъ, а затЪмъ и мученическая смерть этихъ несчастныхъ жертвъ, то выражающееся въ статьЪ, хотя и сильно запоздалое, раскаяніе и сочувствіе, если оно только вообше искренно и нелукаво, получаетъ, конечно, особое и высоко знаменательное значеніе. — ПримЪчаніе редакціи "Альманаха". Какъ-разъ проходитъ семь летъ, когда въ княжьемъ городЪ ПеремышлЪ случилось происшествіе, при воспоминаніи о которомъ стынеть кровь въ жилахъ и которое лЪтописецъ мартирологіи галицко-русскаго [Въ подлинномъ: „украинскаго", "украинскiй!" Прим. ред.] народа запишетъ кровавыми слезами, какъ одну изъ самыхъ жуткихъ трагедій міровой войны... Это событіе свидЪтельствуетъ наглядно о томъ, въ какомъ положеніи находился русскій [Въ подлинномъ: „украинскаго", "украинскiй!" Прим. ред.] народъ въ австро-венгерской монархіи во время міровой войны, какой опекой пользовался со стороны тогдашнихъ властей этотъ народъ, сыновья котораго въ ту пору клали свои головы въ защиту монархіи... 15 сентября 1914 г. на улицахъ Перемышля напали мадьярскіе солдаты на препровождаемыхъ въ тюрьму 46 заподозренныхъ въ "москвофильствЪ" арестованныхъ людей и въ продоіженіе получаса изрубили ихъ въ куски, за исключеніемъ двухъ человЪкъ, которые почти чудомъ спаслись отъ смерти. Происшествіе имЪло мЪсто во время отступленія австрійской арміи изъ-подъ Городка, когда русскіе уже заняли Львовъ. ЦЪлый Перемышль былъ переполненъ войсками всЪхъ родовъ оружія. По Львовской улицЪ шли спЪшнымъ шагомъ солдаты, громыхали сотни обозныхъ подводъ, орудія, раненые на подводахъ, — картина представляла хаосъ, котараго я не въ состояніи описать. БЪшенымъ галопомъ гнались автомобили съ высшими офицерами, съ перекосившимися отъ страха лицами, — было очевидно, что на фронтЪ случилось что-то нехорошее, что въ городЪ возникла паника. Евреи заперли всЪ магазины, такъ какъ мадьяры, какъ бЪшеные, рыскали по городу и грабили, гдЪ попало. Позже оказалось, что русскимъ даже не снилось преслЪдовать разбитую австрійскую армію и что они отдыхали возлЪ Городка, хотя, — какъ признался мнЪ одинъ высшій австрійскій офицеръ, — могли тогда-же взять безъ выстрЪла перемышльскую крЪпость. Около 5 часовъ пополудни вышелъ я изъ дому и увидЪлъ на улицЪ Словацкаго возъ, полный изрубленныхъ тЪлъ. Въ ужасЪ спросилъ я кучера, что это значить? Онъ отвЪтиль, что на улицЪ Семирадскаго изрубили мадьяры нЪсколько десятковъ крестьянъ. Я поспЪшилъ скорЪе на улицу Семирадскаго и моимъ глазамъ представилась страшная картина: цЪлая куча лежащихъ на улицЪ изрубленныхъ труповъ, съ отрубленными руками, ногами и разбитыми черепами. Въ моментъ моЪго прихода трупы подбирали на другой возъ. ЦЪлая улица была красная отъ крови, сосЪдніе дома обрызганы кровью и мозгомъ, а кругомъ мЪста катастрофы стояла городская толпа и со смЪхомъ дЪлала неумЪстныя замЪчанія относительно убійства „измЪнниковъ". ПодавлЪнный страшной картиной, я встрЪтилъ знакомаго военнаго аудитора д-ра Шурана (чеха), который, содрогаясь отъ ужаса, проклиналъ мадьяръ... Д-ръ Шуранъ разсказалъ мнЪ слышанное отъ кого-то, что мадьяры потому убили этихъ крестьянъ, что будто-бы увидели среди нихъ стрЪлявшихъ и убившихъ двухъ или трехъ солдатъ. Понятно, это была ложь, которую, однако, не постЪснялся повторить впослЪдствіи въ своемъ донесенiи государственному прокурору комиссаріатъ перемышльской полиціи, - такъ какъ въ тЪхъ сторонахъ, откуда происходили убитые, войска даже не стояли вовсе и не было никакихъ боевъ ... Сейчасъ-же послЪ убійства сообщилъ комиссаріатъ полицiи о происшествіи государственному прокурору въ ПеремышлЪ, а комендантъ крЪпости приложилъ къ этому списокъ фамилій убитыхъ. Списокъ былъ озаглавленъ: "Аusweis uber verdachtige Russophile, welcho im Falle der Annaherung des Feindes die oster.-ungarische Armee zu verraten im Stande sind". Однако, государственный прокуроръ не далъ дЪлу хода подъ тЪмъ предлогомъ, что „виновники убійства неизвЪстны". Только по истеченіи трехъ лЪтъ распорядился военный судъ произвести въ этомъ дЪлЪ слЪдствіе, но послЪднее не привело ни къ какимъ результатамъ. Между прочимъ, допрашивали и меня, причемъ я указалъ при допросЪ на коменданта крЪпости ген. Кусманека, какъ на совиновника преступленія, который не только не велЪлъ разыскать и привлечь къ отвЪтственности виновныхъ мадьярскихъ солдатъ, хотя ихъ на первыхъ порахъ легко можно было опознать по ихъ окровавлЪннымъ шашкамъ, каковыми они долго хвастались передъ прохожими на улицахъ, но даже, въ отвЪть на докладъ директора полицiи Бенуа (Benoit) объ этомъ ужасномъ случаЪ, разрЪшилъ дЪло совсемъ просто, сказавъ: "И подЪломъ измЪнникамъ (geschieht den Verratern recht)!.." Къ характеристикЪ этого пресловутаго перемышльскаго героя нужно прибавить, что онъ вообще относился крайне враждебно къ мЪстному русскому населенію и собственноручно подписалъ рядъ смертныхъ приговоровъ за „измЪну", въ томъ числЪ также по дЪлу завЪдомо неповиннаго ни въ чемъ и разстрЪляннаго по ложному еврейскому доносу крестьянина изъ Дуговецъ, отца 7 дЪтей, Григорія Галуна... Тотъ-же ген. Кусманекъ въ одномъ изъ своихъ донесеній въ ВЪну заявилъ прямо: "если въ ПеремышлЪ останется хотя-бы одинъ русскій (Ruthene), то я не ручаюсь за крЪпость"... Что касается дальше самого этого страшнаго событія, то оно было впослЪдствіи все-таки выяснено отчасти по случаю другого, находившагося въ связи съ нимъ, судебнаго дЪла. Въ 1916 г. мнЪ, какъ члену перемышльскаго окр. суда, было поручено къ разбору дЪло крестьянки Маріи Коваль изъ Стебника, Дрогобычскаго уЪзда, которая оказалась вдовой по одномъ изъ убитыхъ мадьярами 15 сентября 1914 г. въ ПеремышлЪ крестьянъ, ПетрЪ КовалЪ, и обвинялась нынЪ въ незаконномъ полученіи изъ государственной казны 2.185 к. военной пенсiи, хотя знала, что ея мужъ былъ убитъ въ ПерЪмышлЪ еще въ 1914 г. Передъ трибуналомъ, въ которомъ я былъ предсЪдателемъ, предстала исхудалая женщина съ красивыми чертами лица, которая, послЪ прочтенія обвинительнаго акта, показала слЪдующее: — Я ни въ чемъ не виновата. Моего мужа Петра взяли въ августЪ 1914 г. на военную службу въ Перемышль. Онъ былъ тамъ двЪ недЪли, а потомъ вЪрнулся домой и сказалъ, что явился въ отпускъ, а когда потребуется, такъ его позовутъ. Утромъ 14 сентября, около 4 часовъ, когда мы всЪ еще спали, явился въ нашъ домъ жандармъ и велЪлъ моему мужу слЪдовать за нимъ въ жандармское управленіе. Мужъ простился со мною и дЪтьми, взялъ кусокъ хлЪба, и какъ онъ, такъ и я были убЪждены, что жандармъ взялъ его на военную службу. Что случилось съ моимъ мужемъ послЪ этого — я не знала, и только въ іюлЪ 1916 года я узнала, что его убили въ ПеремышлЪ. Я не разбираюсь въ военныхъ дЪлахъ, я думала, что въ городЪ была какая-то война, въ которой его убили. Получала солдатскую пенсію въ томъ убЪжденiи, что она мнЪ слЪдуетъ по закону, хотя мужъ уже не живетъ, тЪмъ болЪе, что осталось 5 маленькихъ сиротъ". Конечно, трибуналъ освободилъ ее отъ вины и наказанія, принявъ во вниманіе невольное заблужденіе, въ которомъ она находилась, получая солдатскій паекъ за покойнаго мужа. По этому случаю судъ заслушалъ также свидЪтельскіе показанiя Стефана Борсука, одого изъ двухъ, чудеснымъ образомъ спасшихся отъ смерти 15 сентября 1914 г., крестьянъ [Второй изъ нихъ - Иванъ Махникъ изъ с. Войтковой возлЪ Хирова. - Примеч. ред."Альманаха"]. Онъ пріЪхалъ къ разбирательству съ итальянскаго фронта и рассказалъ о самомъ событіи 15 сентября слЪдующее: — „Меня взяли жандармы изъ дому вмЪстЪ съ другими 14 сентября. Почему насъ взяли и куда поведутъ, ни я, ни мои товарищи ничего не знали. Я спросилъ по пути жандарма, куда приказано насъ отвести, но жандармъ отвЪтилъ, что получилъ приказъ оть коменданта отвести насъ въ жандармское управленіе. Въ управленіи застали мы уже многихъ другихъ арестованныхъ изъ другихъ селъ, въ томъ числЪ также мужа подсудимой, Петра Коваля, который сообщилъ мнЪ, что его берутъ на военную службу. Отсюда насъ погнали на станцію Кросценко и утромъ 15 сентября мы уЪхали по желЪзной дорогЪ въ направленіи Перемышля. Въ Бакунчичахъ подъ Перемышлемъ велЪли выходить изъ вагона и здЪсь только мы узнали, что насъ арестовали за то, что мы „москвофилы"... „Когда насъ вели въ Перемышль по какой-то улицЪ, собравшаяся вокругъ насъ толпа бросала камнями, ругала насъ измЪнниками, плевала на насъ и била по лицу. Я получилъ отъ какого-то еврея двЪ пощечины. Никто изъ жандармовъ насъ не защищалъ. ЗатЪмъ мы встрЪтились съ группой солдатъ. Кто-то изъ нихъ спросилъ жандарма Лангзама, кто мы такіе? Я слышалъ, что онъ отвЪтилъ что-то по нЪмецки, однако, не понялъ его. На дальнейшій вопросъ — куда насъ ведутъ сдЪлалъ Лангзамъ такое движеніе рукою, что я сразу-же понялъ, что насъ повЪсятъ. Я страшно испугался. Но тутъ уже бросились на насъ солдаты съ обнаженными саблями и начали рубить. Я видЪлъ брызжущую кровь, падающихъ людей. УвидЪлъ, какъ какая то барышня упала на колЪни и сложила руки къ молитвЪ, а въ то-же мгновеніе солдатъ рубанулъ ее саблей по головЪ, такъ что кругомъ брызнула кровь и она упала замертво; люди разсказывали, что это дочь священника из Войтковой. „Мы бросились въ разбЪжку. За нами начали стрЪлять. Я получилъ пулю въ руку и упалъ, а затЪмъ, когда другихъ рубили, среди страшнаго крика и стоновъ, я подползъ подъ какого-то убитаго и притаился. ПослЪ всего унесли меня въ госпиталь, а сейчасъ я нахожусь на военной службЪ въ полевой кухнЪ на итальянскомъ фронтЪ. За что насъ арестовали и за что убили моихъ товарищей, я не знаю"... С. Барычъ. (Изъ записокъ о. Р. С. Копыстянскаго) Сейчасъ послЪ объявленія войны, въ первыхъ же числахъ августа 1914 г.. начались на всемъ пространствЪ нашей многострадальной родины массовые аресты русскихъ людей, издавна уже заподозрЪнныхъ австрійскимъ правительствомъ въ „руссофильствЪ", а теперь прямо-таки признанныхъ на этомъ основаніи, безъ всякаго слЪдствія и суда опасными государственными преступниками — „измЪнниками'' и „шпіонами", подлежащими сплошь, если не полному истребленію, то, по крайней мЪрЪ, довременному обезвреженію и эаключенiю въ тюрьмЪ. 1 августа 1914 г. получилъ я изъ перемышльскаго староства телеграфическій приказъ явиться въ теченіе 24 часовъ въ комиссаріатъ полиціи въ ПеремышлЪ для дачи какихъ-то объясненій и справокъ. Не имЪя понятія, для чего я имъ понадобился, а въ то-же время не предчувствуя ничего худого, я отправился въ Перемышль, куда прибылъ, вслЪдствіе опозданія на поЪздъ, только въ 11 часовъ ночи, но, тЪмъ не менЪе, прямо съ вокзала отправился въ полицейское управленіе. ЗдЪсь я засталъ еще нЪсколькихъ чиновниковъ, одинъ изъ которыхъ, — какъ я впослЪдствіи узналъ, — полицейскій совЪтникъ Бенуа, обратился ко мнЪ съ утрированно вЪжливой улыбкой и спросилъ — что мнЪ тутъ нужно? Я предъявилъ ему телеграмму и спросилъ въ свою очередь, для чего меня потребовали такъ срочно? Тогда совЪтникъ Бенуа, скорчивъ многозначительную гримасу, объявилъ мнЪ, что я долженъ буду задержаться въ ПеремышлЪ нЪсколько дней, пока меня не допросятъ, причемъ прибавилъ, какъ-бы извиняясь, что самъ онъ, да и полиція вообще, противъ меня ничего не имЪетъ, а исполняетъ только прямое приказаніе военныъ крЪпостныхъ властей. ПослЪ этого онъ велЪлъ полицейскому агенту отвести меня въ училище им. Конарскаго, предназначенное временно для интернировки „руссофиловъ". ЗдЪсь засталъ я уже цЪлое собраніе моихъ собратій и единомышленниковъ, какъ мЪстныхъ, такъ и изъ уЪзда, помЪщавшихся въ двухъ комнатахъ, отдЪльно интеллигенты и крестьяне, причемъ съ каждымъ днемъ число интернированныхъ увеличивалось, такъ что въ концЪ концовъ всЪхъ насъ набралось 43 человЪка. Между прочимъ, находились здЪсь свяшенники Дуркотъ изъ Болестрашичъ, Серединскій изъ Быкова, Малинякъ изъ Сливницы, Кульматицкій изъ Дроздовичъ, БЪрецкій и др., затЪмъ адвокаты д-ра К. С. Черлюнчакевичъ и О. О. Крушинскій, члены правленія кредитнаго о-ва „Нива" Балакинъ, Борухъ и Махлай, г-жа Нат. Ю. Несторовичъ, гг. Ферд. Левицкій, Котельницкій и рядъ другихъ. Въ училищЪ Конарскаго жилось намъ на первыхъ порахъ еще сравнительно сносно. Намъ было разрЪшено получать частнымъ образомъ пищу, переписываться съ родными (хотя и подъ строжайшей цензурой), а даже принимать, въ присутствіи надзирателей, посЪщенія родныхъ и знакомыхъ. При этомъ караулившая насъ стража, состоявшая изъ полицейскихъ и жандармовъ, обращалась съ нами пока-что довольно хорошо. Много непріятнаго приходилось испытывать только со стороны враждебной и сфанатизированной городской польско-еврейско-мазепинской толпы, которая собиралась обыкновенно вечеромъ подъ нашими окнами, изступленно ругая насъ при этомъ или же неистово ревя, то польскія революцiонныя пЪсни, то пресловутые, такъ опостылЪвшiе всЪмъ намъ, „украинскіе гимны". Заключеніе наше въ училищЪ Конарскаго продолжилось одну недЪлю, послЪ чего мы были ночью, подъ сильной эскортой изъ жандармовъ, перевезены на сорныхъ магистратскихъ телЪгахъ въ тюрьму при окружномъ судЪ. Во время этой перевозки, несмотря на ночную пору, за нами всю дорогу, съ дикими ругательствами и угрозами, бЪжали кучки разъяренныхъ австрійскихъ „патріотовъ", забрасывая насъ при этомъ камнями. Въ окружной тюрьмъ, послЪ обычнаго пріемнаго протокола и личнаго обыска, насъ размЪстили по камерамъ, причемъ, напр., въ ту камеру, въ которую попалъ я, помЪстили 17 человЪкъ. ЗдЪсь мы уже, конечно, не пользовались такой относительной свободой, какъ въ училищЪ Конарскаго, однако, намъ, священникамъ, все-таки разрЪшили, по ходатайству о. П. Дуркота, школьнаго товарища и личнаго друга судейскаго совЪтника О-го, служить каждый день въ тюремной часовнЪ обЪдню, причемъ уходившее на это время засчитывалось, какъ священнодЪйствующему, такъ и посЪщавшимъ оЪдню узникамъ, взамЪнъ на полагавшійся намъ одинъ часъ тюремной "прогулки". КромЪ того, намъ была оказана льгота также въ отношеніи питанія, благодаря тому, что тюремный врачъ согласился перевести насъ на больничную пищу, которая, хотя тоже не отличалась особенными достоинствами, но все-таки была значительно лучше обычной арестантской "менажи". По истеченіи двухъ недЪль, 22 августа, вечеромъ, намъ приказали собираться въ дорогу, а затЪмъ, въ 2 часа ночи, возвративъ намъ всЪ отнятыя при поступленіи въ тюрьму вещи и деньги, вывели четверками, подъ эскортой 12 жандармовъ, на вокзалъ, причемъ на этотъ разъ въ пути уже почему-то обошлось безъ издЪвательствъ и безчинствъ со стороны уличной толпы. 3а то на вокзалЪ при отходЪ нашего поЪзда, намъ пришлось все-таки выслушать соотвЪтственныя бранныя напутствія со стороны собравшихся солдатъ, жел.-дорожныхъ служащихъ и всякаго другого сброда. Въ пути, до самой ВЪны, мы Ъхали сравнительно благополучно, въ пассажирскихъ вагонахъ по 8 человЪкъ на отдЪленіе, не подвергаясь уже больше никакимъ нападеніямъ и безчинствамъ со стороны попутныхъ станціонныхъ "патріотовъ". Этимъ мы были обязаны, главнымъ образомъ, заботливой и предусмотрительной охранЪ со стороны эскортировавшихъ насъ жандармовъ, которые и вообще, ознакомившись ближе съ причинами и обстоятельствами нашего ареста, относились къ намъ все время вполнЪ удовлетворительно и корректно. Въ ВЪнЪ помЪстили насъ въ Rudolfskaserne, куда стали затЪмъ приводить также другіе транспорты арестованныхъ, какъ нашихъ земляковъ, такъ и вывезенныхъ австрійцами русскихъ чиновниковъ изъ занятыхъ ими пограничныхъ мЪстностей Россіи, а черезъ нЪсколько дней погрузили насъ всЪхъ опять на поЪздъ и повезли дальше на западъ. ПослЪ 10-часовой Ъзды велЪли намъ выходить изъ вагоновъ и повели пешкомъ въ отстоящiй въ 3-4 километрахъ отъ станцiи Stift Zwettl, в Нижней Австріи. Тутъ, подвергнувъ насъ снова тщательному личному обыску и переписавъ всЪхъ, помъстили насъ сначала на открытомъ воздухЪ въ подворьи Цистерсіанскаго монастыря. У всЪхъ насъ отняли въ депозитъ всякія бумаги, драгоцЪнности и деньги, оставивъ только по нЪсколько кронъ на человЪка, Во дворЪ продержали насъ въ строю, уставшихъ и голодныхъ, съ утра до 2 часовъ дня, послЪ чего только позволили намъ отправиться подъ эскортой въ ближайшій трактиръ пообЪдать. Во время обЪда, который былъ поданъ намъ во дворЪ трактира, успЪвшій уже подвыпить капралъ, начальникъ нашей эскорты, неожиданно выкинулъ вдругъ своеобразную шутку, а именно, скомандовалъ стоявшимъ въ сторонЪ своимъ солдатамъ „laden" (заряжать ружья), не то желая покуражиться только, не то дЪйствительно рЪшившись, подъ влияніемъ винныхъ паровъ, показать свою власть надъ нами. Къ счастью, онъ тутъ-же одумался и оставилъ насъ уже въ покоЪ. ЗатЪмъ было разрЪшено тЪмъ изъ насъ, у кого имЪлись деньги, отправиться (конечно, тоже подъ стражей) на ночлегъ въ гостиницу, остальныхъ же, въ томъ числЪ и меня, помЪстили въ зданiи мЪстной школы, причемъ намъ пришлось расположиться въ повалку на голомъ полу. Такъ и провели эдЪсь 2 дня, послЪ чего перевели насъ въ какой-то сарай, гдЪ намъ уже дали на подстилку солому. Такъ какъ всЪхъ насъ было около 130 человЪкъ, а въ сараЪ не было настолько мЪста, то часть, преимущественно крестьянъ, помЪстили въ соседнихъ конюшняхъ, а нЪсколько человЪкъ въ старой приходской усадьбЪ. Въ виду того, что насъ предполагалось продержать здЪсь болЪе продолжительное время, со временЪмъ построили для насъ особую кухню и отхожія мЪста. Взявшій насъ подъ свое попеченіе, отъ имени административныхъ властей, одинъ изъ пасторовъ-цистерсіанъ занялся сборомъ продовольствія и устройствомъ приготовленія для насъ пищи, причемъ въ повары взялъ трехъ человЪкъ изъ нашей-же среды. ТЪмъ не менЪе, черезъ нЪсколько дней насъ опять погнали дальше, а именно, въ находящійся на разстояніи 8 километровъ городокъ Zwettl, гдЪ насъ помЪстили въ пріютъ для нищихъ (Аrmenhaus). ЗдЪсь мы застали, въ свою очередь, много другихъ арестованныхъ, какъ галичанъ, такъ и изъ Россіи, а также нЪсколько французовъ и бельгійцевъ, такъ что всЪхъ насъ набралось теперь свыше 170 чел. Черезъ 5 дней всЪхъ насъ отправили въ Каrlstein, гдЪ мы пробыли цЪлый мЪсяцъ, съ 8 сентября по 9 октября. ЗдЪсь намъ пришлось испытать много тяжелаго, главнымъ образомъ, благодаря крайней жестокости и злобЪ являвшагося высшей на мЪстЪ нашей властью старосты изъ близкаго г. Wаіdhofen, который, въ неоднократные свои пріЪзды, не только самъ всячески притЪснялъ и обижалъ насъ, но настойчиво приказывалъ также караулившимъ насъ солдатамъ обращаться съ нами по возможности строго и безпощадно, а въ случаЪ малЪйшаго неповиновенія или протеста — просто убивать на мЪстЪ. Въ то-же время многимъ изъ насъ пришлось испытать здЪсь еще и другого рода тяготы, а именно, ихъ брали часто, преимущественно крестьянъ, на тяжелыя работы, какъ-то, по регуляціи рЪки, удобренію полей и сбору картошки. Жили мы здЪсь въ старинномъ, полуразрушенномъ и пустомъ зданіи, повидимому - бывшемъ Raubritterschloss-Ъ, кормились же, такъ сказать, собственнымъ промышленіемъ, главнымъ образомъ - картошкой, которую мы получали отъ смотрителя замка, а только имЪвшiе въ депозитЪ свои деньги могли получать изъ ресторана за свой счетъ лучшую пищу. Много страданій причинили также тЪмъ изъ насъ, кто не имЪлъ теплой одежды (а такихъ было громадное большинство) рЪзкіе холода, отъ которыхъ вскорЪ многіе болЪе или менЪе серiозно заболЪли. Наконецъ, 9 октября опять велЪли намъ собираться, а затЪмъ погнали пЪшкомъ на находившуюся въ 8 километрахъ станцію Dobersberg. Продержавъ насъ и здЪсь еще, съ ночлегомъ въ сосЪдней деревнЪ, на холодЪ и голодЪ цЪлыя сутки, погрузили насъ, наконецъ, на слЪдующiй день въ вагоны и привезли уже прямо на станцію Abtissendorf, а оттуда - въ приснопамятный Талергофъ. Свящ. Романъ Копыстянскій. Равскій уЪздъ Въ с. БелзцЪ были арестованы жандармами Петръ и Марiя Юрчакъ съ сыномъ. ЗдЪсь происходили ожесточенные бои, во время которыхъ населеніе скрывалось по лЪсамъ, чемъ и объясняется, что арестовано только этихъ трое крестьянъ. Въ с. БЪлой были арестованы студ. Харпола и крест. Иванъ Дроздъ съ сыномъ. ПовЪшенъ одинъ крестьянинъ. Въ с. ВерхратЪ былъ арестованъ Михаилъ Волкъ. Въ с. Волькахъ-Мазовецкихъ были арестованы Иванъ Баданъ и Петръ Морозъ. Арестованныхъ избили до крови. Въ с. ГойчЪ были арестованы преподаватель гимназіи д-ръ Владиміръ А. Колпачкевичъ и крестьяне - Павелъ Мельникъ, Илья Трушъ, Данило Ивануса, Павелъ Збышко и ученикъ Григорій Дацковъ. РазстрЪляны были три крестьянина: Иванъ Васильковъ, Иванъ Бабій и Федоръ Яцковъ. Въ с. Гребенномъ былъ арестованъ свящ. Богданъ Ломницкій, когда онъ вставалъ утромъ съ кровати; одна нога у него была обута, другая босая. Такъ его и погнали въ Русскую-Раву, гдЪ толпа избила его до крови. Въ с. ДевятырЪ были арестованы: Михаилъ Черній, Тимофей Мартинъ, Михаилъ Молоко и Михаилъ Редуха. Въ с. Журавцахъ былъ арестованъ Иванъ Ратскій, дЪятельный русскій крестьянинъ, бывшій солью въ глазахъ мЪстныхъ "украинцевъ". Въ с. КаменкЪ-Липникъ были арестованы свящ. I. Боровецъ, студ. М. А. Марко и нЪсколько крестьянъ, по доносу мазепинцевъ - начальника жел.-дорож. станціи Г. Капка и сельскаго писаря М. Клуба. Въ с. КаменкЪ-ЛЪсной былъ арестованъ студ. Петръ Е. Кулиничъ, который, однако, черезъ нЪсколько дней былъ отпущенъ на свободу. Въ западныя провинціи были высланы: священ. Левъ Саламонъ и крестьяне Илья Залужный, Дмитрій Яцунъ, Яковъ Бучма и сынъ его Осипъ, Федоръ Сушинка, Акимъ Лущукъ, Семенъ Бадзюнъ. Убиты солдатами Василій Лука, который за что-то обругалъ мЪстнаго еврея, и Федоръ Залужный. Въ с. ПотыличЪ были арестованы Петръ Грицышинъ, Тимофей Грицынъ, Иванъ Шепелявецъ, Григорій Дудокъ и Степанъ Лиликъ. Въ сс. РудЪ и ЛавриковЪ были арестованы; свящ. Николай ОсмЪловскій, студентъ Зенонъ Мохнацкій и нЪсколько крестьянъ. Въ с. РудЪ Монастырской часть села называется "на Козакахъ". Это было причиной, что австрійцы закололи слЪдующихъ жителей: АлексЪя Камута, Луку МалоЪда, МатвЪя Максимяка, Федора Федюка, Варвару КалЪку, Андрея КалЪку, Савву Кожушка, Настю Пилипецъ, Анну Нижникъ и цЪлую семью Думичей - Михаила, его жену и двое дЪтей Меланію и Степана. Дома убитыхъ были сожжены или разрушены до основанія. Тамъ-же были повЪшены мадьярами Иванъ Стельмахъ, Иванъ Нижникъ и свящ. Василiй Демчукъ, послЪдній подъ тЪмъ предлогомъ, что онъ будто-бы помянулъ во время Богослуженія не австрійскаго императора, а русскаго царя. Въ с. Денискахъ былъ арестованъ свящ. Пантелеймонъ Скоморовичъ. Въ м. УгновЪ былъ арестованъ свящ. Василій Романовскій по доносу мазепинца Онышкевича, причемъ въ пути на вокзалъ былъ оплеванъ и избитъ толпой. Въ с. ЩирцЪ, вслЪдствіе доносовъ немировскаго купца Сруля Шаля и другихъ, явился къ мЪстному священнику о. Степану Кійку жандармъ, который, однако, узнавъ, что о. Кійко — русскій, къ общему удивленію заявилъ, что онъ не вЪритъ доносамъ, и оставилъ его въ покоЪ. Оказалось, что жандармъ былъ по національности чехъ, славянофилъ. ПослЪ этого тотъ-же Сруль Шаль, питавшій какую-то личную злобу къ о. Кійку, дважды еще насылалъ на него какихъ-то солдатъ и хулигановъ, чтобы его убить, но и это, къ счастью, ему не удалось. П. Кулиничъ. ("Прик. Русь", 1914 г. № 1440). Въ РавЪ Русской былъ арестованъ и вывезенъ, сначала въ Венгрію, а затЪмъ въ ВЪну, судья Вл. Р. Перфецкій, который былъ военнымъ судомъ приговоренъ къ смертной казни, но потомъ помилованъ и въ 1918 г. отпущенъ на свободу. Въ с. КаменкЪ - Старое Село были арестованы студ. В. Климко и нЪсколько крестьянъ. Въ с. КаменкЪ ЛЪсной были произведены сдЪдующiе аресты: 1) Настоятель прихода о. Левъ В. Саламонъ былъ арестованъ 7 авг. 1914 г. мадьярскими гусарами и отведенъ въ жолковскую тюрьму, затЪмъ переведенъ во Львовъ, въ тюрьму „Бригидки", а въ концЪ августа вывезенъ съ первымъ же транспортомъ въ Талергофъ; тутъ оставался до 1 мая 1917 г., послЪ чего до 1 сентября того-же года былъ конфинированъ въ ДоберсбергЪ въ Нижней Австріи. 2) Жена его Юлія О. Саламонъ была арестована 7 дек. 1915 г. и отправлена въ Талергофъ, гдЪ оставалась тоже до 1 мая 1917 г., а затЪмъ подверглась вмЪстЪ съ мужемъ конфинировкЪ въ ДоберсбергЪ. 3) Крестьянинъ Илья Д. Залужный, арест. 7 авг. 1914 г., до 1915 г. въ ТалергофЪ, затемъ въ ГминдЪ; умеръ дома 8 янв. 1918 г. 4) Крест. Яковъ Ст. Бучма, арест. въ августЪ 1914 г., затЪмь вывезенъ въ Талергофъ, гдЪ 30 марта 1915 г. и умеръ отъ тифа. 5) Сынъ его Осипъ Я. Бучма, арест. въ августЪ 1914 г., до 1916 г. въ ТалергофЪ, затЪмъ призванъ въ армію. Умеръ дома 9 апр. 1922 г. 6) Крест. Василій Гр. Лака, арест. въ августЪ 1914 г., затЪмъ вывезенъ въ Талергофъ, гдЪ и умеръ отъ тифа 2 марта 1915 г. 7) Крест. Гр. Ив. Стадницкій, арест. въ августЪ 1914 г., до 1915 г. въ ТалергофЪ, затЪмъ призванъ въ армію. 8) Крест. Мих. С. Березовець, арест. въ августЪ 1914 г., до 1915 г. въ ТалергофЪ, затЪмъ призванъ въ армію и убитъ 17 іюня 1916 г. на итальянскомъ фронтЪ. 9) Крест. Дм. А. Яцунъ, арест. въ августЪ 1914 г., до 1 мая 1917 г. интернированъ въ ТерезинЪ и ТалергофЪ. Умеръ 28 февр. 1922 г. дома. 10) Крест. Андрей Ф. Струкъ, арест. въ августЪ 1914 г., вывезенъ въ Терезинъ, а затЪмъ въ Талергофъ, откуда въ 1915 г. отпущенъ на свободу. 11) Крест. Семенъ Ив. Кудрикъ, арест. въ августЪ 1914 г., затЪмъ интернированъ въ ТерезинЪ и ТалергофЪ, въ 1915 г. отпущенъ на свободу. 12) Крест. Якимъ Р. Лущикъ, арест. въ августЪ 1914 г., интерн. въ ТерезинЪ и ТалергофЪ, въ 1915 г. призванъ на военную службу. 13) Крест. Федоръ Н. Лущикъ, арест. въ августЪ 1914 г., интерн. въ ТерезинЪ и ТалергофЪ, въ 1915 году призванъ на военную службу. 14) Крест. Вас. Ф. Зеленый, арест. въ 1915 г. и приговоренъ къ тюремному заключенію. Умеръ въ 1917 г. въ ГминдЪ. 16) Крест. Максимъ А. Холодъ, арест. въ 1915 г., освобожденъ въ 1918 г. С. РЪчица (Сообщеніе крест. Андрея Демчука). Мои злоключенія начались еще въ 1912 году, по случаю бывшей тогда тоже военной мобилизаціи. ДЪло въ томъ, что на мЪня донесли наши домашніе „украинцы", будто я уговаривалъ одного солдата, въ случаЪ войны съ Россіей, не стрЪлять въ русскихъ, а лучше всего сдаться имъ въ плЪнъ, за что и былъ приговоренъ въ мартЪ 1913 г. къ тюремному заключенію во ЛьвовЪ, а затЪмъ въ ТарнополЪ, изъ котораго былъ отпущенъ только 1 августа 1914 г. Не успЪлъ я еще, какъ слЪдуетъ, оглянуться дома и свободно вздохнуть, какъ вдругъ 10 августа былъ опять, вмЪстЪ съ нЪкоторыми другими односельчанами, арестованъ въ качествЪ „измЪнника" и „шпіона". ВмЪстЪ со мною были арестованы еще: Степанъ и Иванъ Демчуки, Феофилъ Савка, Илья и Лука Ключковскіе, Андрей Дума и Іосифъ Баворовскій. Арестовали насъ комендантъ мЪстнаго жандармскаго поста Онуфрiй Процевъ и войтъ Кость Кинахъ, оба ревные „украинцы", которые воспользовались удобнымъ случаемъ, чтобы расправиться съ ненавистными „кацапами". ЗатЪмъ отправили насъ подъ эскортой акцизныхъ стражниковъ въ Перемышль, причемъ одинъ изъ послЪднихъ, тоже "украинецъ", Нагурскiй, все стращалъ насъ, что завтра же будемъ въ ПеремышлЪ казнены. На станціи въ РавЪ-Русской, когда мы уже сидЪли въ вагонЪ, подошелъ къ намъ какой-то высокій австрійскiй майоръ и спросилъ стражниковъ — зачЪмъ и куда насъ везутъ, а узнавъ, что мы „москвофилы", замЪтилъ, что это еще не преступленіе и что напрасно таскаютъ насъ куда-то. Но поЪздъ тронулся и мы поЪхали дальше. Въ ПеремышлЪ стражники повели насъ сперва въ гарнизонную тюрьму, но тамъ, въ виду отсутствія надлежащаго обвиненiя, нась не приняли. Тогда отвели насъ на полицію, а оттуда въ тюрьму при окружномъ судЪ, гдЪ мы застали уже много арестованныхъ русскихъ людей, въ томъ числЪ адвокатовъ Черлюнчакевича и Крушинскаго, судью Гиссовскаго и другихъ. Черезъ нЪкоторое время всЪхъ насъ, цЪлый транспортъ изъ 170 человЪкъ, вывезли въ ВЪну, затЪмъ въ Штифть-Цветль, Карштайнъ и, наконецъ, въ Талергофъ. Прибавлю еще, что послЪ нашего ареста и вывоза, войть Кость Кинахъ все еще не могъ успокоиться и, бЪгая съ палкой по селу, угрожалъ, что выдастъ еще 40 человЪкъ на висЪлицу. Къ счастью, однако, осуществить эту угрозу ему уже не удалось, такъ какъ вскорЪ пришли въ деревню русскія войска, которыя забрали и его самого и нЪсколькихъ его приспЪшниковъ съ собою. Изъ другихъ нашихъ сельскихъ „украинцевъ" слЪдуетъ упомянуть еще о писарЪ ЛукЪ Томашевскомъ, котораго сильно обезпокоило обстоятельство, что одинъ изъ нашихъ русскихъ крестьянъ, Григорій Мартинъ, хотя и былъ первоначально арЪстованъ вмЪстЪ съ другими, бьлъ потомъ все-таки почему-то отпущенъ на свободу. Томашевскій зашелъ даже однажды съ австрійскими солдатами къ нему въ домъ и угрожалъ ему, что, если онъ только захочетъ, то тотъ будетъ повЪшенъ, а затЪмъ пытался было натравить на него солдатъ, но это ему не удалось, такъ какъ въ числЪ этихъ послЪднихъ оказался случайно хорошій знакомый Мартина, который и заступился за него. ВпослЪдствіи тотъ-же Томашевскій пробовалъ было еще черезъ Михаила Колешку вымогать съ Мартина деньги, а именно, потребовалъ отъ него немедленной уплаты 200 коронъ, угрожая въ противномъ случаЪ снова висЪлицей, но, не получивъ таковыхъ, въ концЪ концовъ оставилъ его въ покоЪ. Андрей Демчукъ. Радеховскій уЪздъ. С. Кривое. Въ с. Кривомъ были арестованы австрійцами въ 1915 г. 9 женщинъ и 6 мужчинъ: 1) Анна ОлЪйникъ, 38 лЪтъ, 2) Татьяна Ткачукъ, 50 л., 3) Евдокія Парій, 54 л., 4) Евдокія Шавалюкъ, 52 л., 5) Елена Бойко, 55 л., 6) Евдокія Красота, 55 л., 7) Фекла Борщь, 25 л., 8) Анна Дацковъ, 74 л., 9) Елена Дацковъ, 40 л. (послЪднія двЪ оставили дома безъ опеки трое дЪтей отъ 2—6 лЪтъ), 10) Максимъ Шкраба, 80 л. 11) Михаилъ К. Степановъ, 66 л., 12) Василій Романюкъ, 72 л. 1З) Димитрій Козяръ, 70 л., 14) Михаилъ Дацковъ, 75 л. (послЪніе два умерли въ ТалергофЪ отъ тифа) и 16) Василій Шарко, 34 лЪтъ. ВсЪ арестованные были сознательные русскіе люди. Причиной арестовъ послужили доносы австро-нЪмецкихъ „патріотовъ" — "украинофиловъ". Арестованные были отвезены ночью въ Радеховъ, затЪмъ въ Талергофъ. Гр. Ткачукъ. Въ РадеховЪ австрійцы посадили въ тюрьму свящ. И. А. Давидовича и его сына въ качествЪ заложниковъ. Имъ заявили, что въ случаЪ, если бы въ мЪстечкЪ вспыхнули безпорядки или пожаръ, ихъ сейчасъ-же разстрЪляютъ. О. Давидовича арестовали и увели въ часъ ночи, несмотря на сильное воспаленіе легкихъ. ("Прик. Русь", 1914 г. № 1484.) Въ м. ХолоевЪ радеховскiй староста никого не арестовывалъ, но мЪстный свяшенникъ „украинецъ" Ст. Петрушевичъ сыгралъ роль австрійскаго жандарма и до тЪхъ поръ ходилъ въ жандармское управленіе съ просьбой очистить село отъ „кацаповъ", пока не арЪстовали крестьянъ Грудку и Ващука. Грудка умеръ въ ТалергофЪ. Подобная-же судьба постигла, однако, впослЪдствіи и самого доносчика: онъ бЪжалъ во время „украинско-польской войны" въ Винницу и тамъ умеръ. Въ с. НезнановЪ выдалъ нЪсколькихъ русскихъ крестьянъ нЪкто Гарухъ, въ томъ числЪ Николая Кушинскаго, Ивана Гасюка-Курилова, Михаила Ухавскаго съ сыномъ Григоріемъ и МатвЪя Дмитраша. ПослЪдній умеръ въ ТалергофЪ. Въ м. БускЪ былъ арестованъ и высланъ Николай Оркисьевичъ. Въ с. Грабовой были арестованы Филиппъ и Игнатій Политилы. Въ с. ТопоровЪ былъ арестованъ Тимофей Прусъ. Въ с. ЧаныжЪ было арестовано нЪсколько крестьянъ, большая часть которыхъ и не возвратилась болЪе домой, оставшись „подъ соснами" въ ТалергофЪ. Рогатынскій уЪздъ. г. Бурштынъ. (Сообщеніе судіи С.И. Билинкевича.) 15/28 іюля 1914 г. возвратился я изъ отпуска, но вскорЪ заболЪлъ и слегъ въ постель. Сейчасъ-же послЪ объявленія мобилизаціи узналъ я, что начались аресты русскихъ людей въ Бурштынскомъ районЪ. 21-го іюля мнЪ сообщили, что въ тюрьму привели моего дядю, священника 70 лЪтъ, и шурина, свящ. Капка изъ Демянова, вмЪстЪ съ 20 другими арестованными, заподозрЪнными въ „руссофильствЪ". — Теперь очередь за мной, — подумалъ я и не ошибся. Къ моему дому явился жандармъ съ солдатомъ, не пуская никого въ домъ. На слЪдующій день въ комнату вошелъ жандармъ съ двумя врачами, которые, послЪ осмотра, заявили, что перевезти меня во Львовъ невозможно. Еще черезъ день явился опять жандармъ и, послЪ произведеннаго обыска, арестовалъ меня, но оставилъ въ постели. Три недЪли стоялъ караулъ передъ входомъ въ домъ, не впуская и не выпуская никого изъ квартиры. 12 августа въ городЪ возникла паника. Изъ боязни пасть жертвой толпы, рЪшилъ я бЪжать, если только окажется возможнымъ. Попробовалъ встать, но не былъ въ состояніи сдЪлать двухъ шаговъ. 15 августа утромъ ворвались ко мнЪ солдаты-мадьяры и потребовали хлЪба, нЪсколько-же времени спустя явился австрійскій офицеръ. Офицеръ спросилъ только: „Вы — Билинкевичъ?" и на мой утвердительный отвЪтъ только кивнулъ солдатамъ: „Аlso!" Меня сейчасъ-же подняли съ постели и, приложивъ револьверъ къ головЪ, повели съ собой, не разрЪшивъ даже проститься съ семьей. По дорогЪ знакомый чиновникъ, полякъ Ставинскій, увидЪвъ меня подъ стражей, всплеснулъ руками, и за это его тутъ же арестовали. Обоихъ насъ привели передъ городскую управу. Сюда прибЪжали незнакомый мнЪ жандармъ и мЪстный инженеръ Михаликъ, крича офицеру: „Не стрЪляйте Ставинскаго, онъ полякъ, онъ ни въ чемъ не виноватъ!" Это вмЪшательство задержало нЪсколько экзекуцію и только благодаря ему я остался въ живыхъ. Въ тотъ-же моментъ раздались русскіе выстрЪлы. Австрійскій офицеръ, приставленный ко мнЪ, бЪжалъ, крикнувъ жандарму; „Билинкевича разстрЪлять!" Но этого приказанія исполнить уже не успЪли... Жандармъ побЪжалъ тоже, я остался одинъ на площади и медленно возвратился домой. У себя въ саду увидЪлъ я уже русскаго солдата, который преспокойно кушалъ яблоко. С. Билинкевичъ. Въ с. ЛипицЪ были убиты австрійцами двое крестьянъ. Въ с. СЪвкЪ разстрЪлянъ мЪстный войтъ, въ с. Томашевцахъ были разстрЪляны восемь крестьянъ. БЪжавшій передъ арестомъ крест. Ф. Н. Коптюхъ изъ Подгородья былъ захваченъ австрійцами въ сосЪднемъ селЪ ЧерчЪ. Его вытащили изъ дома, гдЪ онъ скрылся, и тутъ-же закололи. Въ томъ-же селЪ былъ арестованъ и высланъ свящ. И. Кинасевичъ. С. Григоровъ. (Сообщенiе Г. И. Слободы). Мой покойный отецъ, Иванъ Гр. Слобода, 64 - лЪтній старикъ, былъ арестованъ вахмистромъ жандармеріи, полякомъ Лангомъ, нынЪ городскимъ комиссаромъ въ РогатынЪ. 24 августа 1914 года явился онъ въ сопровожденіи нЪсколькихъ солдатъ и войта-украинофила Ивана Лепицкаго и произвелъ тщательный обыскъ. ВсЪ русскія книги домашней библіотеки были конфискованы. ЗатЪмъ заперли отца вмЪстЪ съ покойнымъ Андреемъ Гр. Вознякомъ въ мЪствой колокольнЪ, продержавъ ихъ тамъ трое сутокъ безъ пищи и воды. Когда-же австрійская армія бЪжала при наступленiи русскихъ войскъ, ихъ отправили скованныхъ пЪшкомъ черезъ Ходоровъ во Львовъ. Конвоировали ихъ мадьяры. Въ ХодоровЪ издЪвалась надъ ними разношерстная толпа, вырывала волосы, дергала за носъ и уши, а наконецъ, подвЪсила обоихъ на два часа на деревЪ ("andinden"). Что дальше случилось и какимъ путемъ прибылъ отецъ во Львовъ, онъ не запомнилъ, такъ какъ вслЪдствіе подвЪшиванія потерялъ сознаніе. Во время эвакуаціи Львова и высылки политическихъ изъ „Бригидокъ" отца отправили въ Талергофъ, гдЪ онъ пробылъ до осени 1915 года. До февраля 1916 г. проживалъ отецъ въ ГминдЪ, послЪ чего его отправили домой. Больной и потерявшій силы послЪ перенесенныхъ страданій, онъ умеръ 2 декабря 1921 г. Въ ГригоровЪ были арестованы, кромЪ него, еще слЪдующіе крестьяне: 1) Иванъ Гр. Слобода, 2) Андрей Гр. Вознякъ, 37 лЪтъ (умеръ 17/5 1915 г. въ ГригоровЪ), 3) Григорій Вознякъ, 64 л., 4) Федоръ Вознякъ, 59 л., 5) АлексЪй Гнипъ, 58 л. (послЪдніе три умерли въ 1915 г. въ ТалергофЪ) и 6) Филиппъ Конопка, 58 л. Г. И. Слобода. Рудецкій уЪздъ Въ г. Рудкахъ были арестованы: мЪщанинъ Ф. Химякъ, 78 лЪтъ, судъя Петръ Химякъ и братъ его Иванъ. Два послЪдніе были арестованы вслЪдствіе доноса евреевъ. Иванъ Химякъ оставилъ жену и семеро дЪтей. ВсЪ они были арестованы исключителъно потому, что они русскіе. Въ с. Конюшкахъ были арестованы: свящ. Владиміръ Рыхлевскій, псаломщикъ Иванъ Баранъ и войтъ Михаилъ Химякъ. ВсЪ они пали жертвой доноса мазепинцевъ: гимназиста Ивана Моспана и крестьянина Михаила Коваля. Арестованный о. Рыхлевскій былъ нЪкоторое время спустя отпущенъ на свободу, но мазепинцы опять донесли жандармамъ, что о. Рыхлевскій чертитъ планы, ввиду чего жандармы, арестовавъ его вторично, увели его изъ села. Въ с. ПорЪчьЪ-ГрунтЪ были арестованы: псаломщикъ Илья ОлЪярникъ, 50 лЪтъ, оставившій семеро дЪтей, и сынъ его Григорій, 16-лЪтній юноша. Донесли на нихъ мЪстные евреи и мЪстный настоятель прихода украинофилъ Грушкевичъ. Въ с. Люблинскомъ-ПорЪчьЪ были арестованы крестьяне Василій Колода, Ф. Яремчукъ, Иванъ Яремчукъ и Петръ Яремчукъ. Въ с. Задворномъ-ПорЪчьЪ жандармы арестовали, по доносу мЪстной учительницы-польки, начальника жел.-дор. станціи Андрея Мрака и о. Легуцкаго, настоятЪля прихода въ с. Пескахъ. Въ с. Катериничахъ были арестованы крестьяне: К. Чурба, 64 лЪтъ, и сынъ его Казиміръ, Андрей Стельмахъ, Дмитрій Плугаторъ, 62 лЪтъ, Иванъ Толочка и сынъ его Федоръ, Иванъ Пришлякъ, Михаилъ и Лука Чурки, Иванъ Мазуръ, 70 лЪтъ и сынъ его Карлъ, Филемонъ Ляшъ, Григорій Прухницкій съ 8 -лЪтнимъ сыномъ Михаиломъ, Антонъ Борецкій, 66 лЪтъ, Никита Адамишинъ, Афанасій БЪликъ, 80 лЪтъ, и Андрей Плугаторъ. КромЪ перечисленныхъ, было арестовано впослЪдствіи еще много мужчинъ, женщинъ и дЪтей. Ихъ вытаскивали изъ домовъ и, согнавъ всЪхъ на площадь, отвели затЪмъ подъ конвоемъ въ Комарію „на замокъ", гдЪ евреи и мЪстные поляки забросали ихъ камнями. Двухъ женщинъ, пытавшихся бЪжать, солдаты закололи штыками. „На замкЪ" въ КомарнЪ продержали ихъ цЪлыя сутки подъ открытымъ небомъ безъ пищи и воды. Въ этой группЪ находилась также беременная женщина Марія Плугаторъ, которую пригнали изъ Катериничъ. Тутъ она, вслЪдствіе утомленія и испуга, преждевременно родила, однако, несмотря на ея стоны и мольбы, солдаты не разрЪшили никому придти ей съ помощью. "Пускай подохнетъ, собака!" — кричали солдаты. Новорожденный ребенокъ, не дождавшись помощи, задохнулся, когда несчастная женщина пыталась тутъ-же похоронить трупъ своего ребенка, солдатъ и этого ей не разрЪшилъ, а только вырвалъ его у нея изъ рукъ и бросилъ въ кусты, причемъ пригрозилъ заколоть каждаго, кто посмЪлъ - бы предать землЪ мертвое тЪло. На слЪдующій день австрійскій офицеръ снялъ группу арестованныхъ и приказалъ отдЪлить мужчинъ отъ женщинъ и дЪтей. Мужчинъ увели дальше, женщинъ-же погнали на вокзалъ, приказавъ имъ оставаться здЪсь до вечера. Но женщины, опасаясь, что ихъ разстрЪляютъ, разбЪжались домой. Большиство уведенныхъ вернулось такимъ образомъ домой. Четыре мальчика пропали. Что съ ними случилось — неизвЪстно. НЪсколько дней спустя, опять явилнсь въ Катерничахъ патрули, задержавшись въ деревнЪ всего на полъ часа, но и за это краткое время успЪли изнасиловать нЪсколько женщинъ и ограбить десятки крестьянскихъ хозяйствъ. Крестьянку Марію Зазулю, мать троихъ дЪтей, раздЪли до нага на глазахъ толпы и качали ее по колючему жнивью. Пойманному по дорогЪ крестьянину Андрею Плугатору завязали глаза, связали руки и ноги и увели его съ собой, подгоняя измученнаго и избитаго до крови крестьянина новыми ударами прикладовъ... („Прик. Русь", 1914 г. № 1486). Изъ окрестностей м. Комарна   Сообщенія студента С. изъ села Монастырки возлЪ Комарна о массовыхъ арестахъ и казняхъ „руссофиловъ", о сожженіи цЪлыхъ селеній, о дикой расправЪ съ мирнымъ населенiемъ — это все какъ-будто точнЪйшая копія съ сообщеній всЪхъ русскихъ людей Галичины. Расправа началась съ арестовъ. Во время мобилизаціи былъ арестованъ священникъ Дуткевичъ изъ с. Грушова, старикъ 70 лЪтъ, и жестоко избитъ жандармами на глазахъ его дочери и сбЪжавшихся крестьянъ. Дочь его, г-жа Козакевичъ, пытавшаяся умилостивить жестокаго жандарма слезами и мольбами, была имъ грубо оттолкнута и получила нЪсколько ударовъ прикладомъ. Въ той-же деревнЪ было арестовано много крестьян. Въ с. Конюшкахъ Тулиголовскихъ были арестованы свящ. Рыхлевскій и вся громадская управа съ войтомъ и писаремъ во главЪ. КромЪ того были арестованы: свящ. Скобельскій изъ Горбачъ, Легуцкій изъ ПорЪчья, Созанскій изъ Волощи съ сыномъ гимназистомъ, Романовскій изъ Дмитрья, Гмитрикъ изъ ЗвЪсковичъ, 86 лЪтній старикъ о. Монастырскiй и много другихъ. Въ каждой изъ названныхъ деревень были также арестованы десятки крестьянъ. Хватали рЪшительно всЪхъ, кто былъ подписчикомъ русскихъ газетъ или членомъ О-ва Качковскаго, а даже просто тЪхъ, кто почему-либо былъ помЪхой мЪстному шинкарю еврею или просто мазепинскимъ агитаторамъ изъ мЪстныхъ учителей и студентовъ. Стоило только шепнуть на ухо жандарму, что такой-то подозрителенъ, и его немедленно арестовывали, заковывали въ цЪпи и отправляли въ Венгрію или Западную Австрію, а то проще на тоть свЪтъ, то есть, разстрЪливали на мЪстЪ. Впрочемъ, арестовывали не всЪхъ. Когда всЪ тюрьмы были до невозможнаго переполнены "руссофилами", а отправлять все новыя партіи за предЪлы края оказалось довольно затруднительнымъ, дикая месть австрійскихъ властей выливалась въ другія формы. Съ „руссофилами" расправлялись по домашнему — били оглоблями, прикладами. Все это для острастки, въ назиданіе "хлопскому быдлу", сгонявшемуся для этой цЪли къ лобному мЪсту. Въ с. МонастыркЪ, гдЪ живетъ нашъ разсказчикъ, произошелъ случай подобной простой расправы. Жандармы вытащили изъ дома крест. Ивана Байцара, предсЪдателя мЪстной читальни Об - ва им. Мих. Качковскаго, вывели его на площадь передъ сельскимъ управленіемъ и тамъ жестоко избили прикладами; особенно неистовствовалъ жандармъ - полякъ Домбровскій изъ Погорецъ. Отецъ несчастной жертвы, престарЪлый ВойтЪхъ Байцаръ (кстати сказать, полякъ - колонистъ), за мольбы о пощадЪ сына получилъ также несколько ударовъ прикладомъ. ПослЪ Байцаровъ пришла очередь на крест. Вас. Пащака, предоставившаго свой домъ для читальни О-ва Качковскаго; онъ былъ тоже избитъ на глазахъ всей деревни. Окончивъ своеобразное "правосудіе", жандармъ Домбровскій заявилъ толпЪ, что онъ такъ-же само поступитъ со всЪми „руссофилами" въ деревнЪ. Все это происходило во время мобилизаціи до начала военныхъ дЪйствій. Настоящіе ужасы начались послЪ сраженій на Гнилой ЛипЪ и подъ Николаевымъ. БЪжавшія къ Сяну австрійскія полчища жгли, грабили, вЪшали, насиловали, какъ дикая орда гунновъ. 3а свои пораженія мстили „руссофиламъ-измЪнникамъ", этимъ „главнымъ виновникамъ австрійскихъ пораженій". НЪтъ села, гдЪ бы не было повЪшенныхъ, звЪрски изувЪченныхъ. Село Устье сожжено до тла мадьярскими гонведами, которые бЪгали по селу съ горящими головнями и поджигали каждый домъ отдЪльно, стрЪляя по крестьянамъ, пытавшимся тушить пожаръ. Много труда стоилъ имъ поджогъ школы, зданія каменнаго и крытаго черепицей. Гонведы взобрались на крышу, сорвали черепицу, вырубили отверстіе, сунули туда снопъ соломы и подожгли. Школа сгорЪла. Отъ села Новоселокъ не осталось тоже ни слЪда. Въ с. ДмитрьЪ, возлЪ Щирца, въ приходской домъ ворвалось пять драгунъ съ вахмистромъ во главЪ; они вытащили изъ дому жену и дочь свящ. Романовскаго (самъ онъ былъ высланъ въ началЪ мобилизаціи) и тутъ-же на мЪстЪ вынесли имъ обЪимъ смертный приговоръ „за руссофильство". Къ счастью, подъЪхалъ офицеръ и отмЪнилъ этотъ приговоръ. Онъ только грубо выругалъ испугавшихся до смерти женщинъ и приказалЪ имъ не выглядывать на улицу, иначе „вздернетъ ихъ, какъ собакъ". ("Прик. Русь", 1914 г. №1431). С. Вел. Горожанна. (Сообщеніе пок. о. М. Матковскаго). Въ с. Вел. Горожанну — по разсказу пок. свящ. М. Матковскаго, мЪстнаго настоятеля прихода, — пришли 28 августа австрiйскія войска. Въ моемъ домЪ находились тогда, кромЪ моей дочери, свящ. Михаилъ Заяцъ изъ Малой Горожанны и гимназистъ М. Стасевъ. Пополудни того-же дня явился ко мнЪ офицеръ съ отрядомъ гонведовъ. Войдя въ комнату, онъ заявилъ намъ, что мы арестованы, ибо, по полученнымъ имъ свЪдЪніямъ, мы давали свЪдЪнiя русскимъ войскамъ о движеніи австрійской арміи. СлЪдуетъ замЪтить, что въ моей деревнЪ есть много мазепинцевъ. Въ своей ненависти ко всему русскому они способны на ложные доносы, провокацію и т. п., лишь бы только уничтожить своего партійнаго противника. Несмотря на наши клятвы и увЪренія, что это ложный доносъ, насъ вывели подъ конвоемъ во дворъ. Туть моя дочь лишилась чувствъ. Тогда офицеръ, подскочивъ къ ней, приложилъ револьверъ къ ея головЪ и закричалъ по польски: „Вставай собака, а то я сейчасъ-же пущу тебЪ пулю въ лобъ."! Когда крикъ офицера не помогъ, гонведы облили ее холодной водой, а затЪмъ занесли въ комнату. Насъ повели послЪ этого къ мЪстному крестьянину-мазепинцу Григорію Василишину, который долженъ былъ показать — кто мы такіе: мазепинцы или русскіе? Василишинъ заявилъ, что мы всЪ „староруссы", и насъ сейчась-же повели къ дивизіонному командиру, квартира котораго находилась въ помЪщеніи мЪсткой читальни „Просвіты". Тамъ застали мы арестованнаго крестьянина-патріота Ивана Ксенчина и мазепинца, студента учит. семинаріи, Хамуляка, который донесь, что Ксенчинъ „руссофилъ", а теперь долженъ былъ поддержатъ свое обвиненіе За „руссофильство", та есть, за открытое признаніе себя русскимъ, полагалась смертная казнь. НЪсколько минутъ спустя явился командиръ и, указывая на меня, приказалъ солдатамъ: „Вотъ его завтра утромъ на открытомъ мЪстЪ въ ГорожаннЪ разстрЪлять". И все это дЪлалось безъ суда, безъ свидЪтелей, только на основаніи одного показанія украинофила Василишина. Мои представленія, что нЪтъ человЪка, который могъ-бы съ чистой совЪстью подтвердить возводимыя противъ меня обвиненія, не произвели на австрійскаго офицера никакого впечатленiя. Тутъ вмЪался другой офицеръ (по національности — сербъ), заявив командиру, что, по собраннымъ имъ у крестьянъ свЪдЪніямъ, сдЪланный на меня доносъ не имЪетъ никакихъ основаній. Въ отвЪтъ на это заявленіе офицера-серба, командиръ въ нашемъ присутствіи сдЪлалъ ему строгій выговоръ за то, что онъ вмЪшивается не въ свое дЪпо, но нЪсколько минутъ спустя перемЪнилъ свое рЪшеніе и приказалъ отвести насъ подъ конвоемъ въ с. Хлопы, возлЪ Рудокъ, предоставляя окончательное рЪшеніе нашей участи стоявшему тамъ на квартирЪ главнокомандующему. Мы шли цЪлую ночь. Конвойные и встрЪчные солдаты били насъ прикладами и плевали въ лицо, бросая по нашему адресу грубыя ругательства, въ родЪ: „Russische Spione, Hunde, Рорen". Наконецъ, мы пришли въ Рудки. Насъ повели прямо къ главнокомандующему, у котораго находился въ то время архикнязь Карлъ Францъ-Іосифъ. НЪсколько времени спустя намъ объявили, что мы, за отсутствiемъ виновности, свободны и можемъ идти домой. Въ с. Малой ГорожаннЪ въ началЪ войны быпи арестованы: свящ. Михаилъ Заяцъ, студ. А. М. Заяцъ и нЪсколько крестъянъ. Во время сраженій, происходившихъ на линіи Николаевъ — Рудки, австрійцы увели съ собой 88 крестьянъ разнаго пола и возраста. Изъ нихъ возвратились домой всего 16 женщин и дЪтей и одинъ парень, успЪвшій бЪжать. По разсказамъ этихъ очевидцевъ, крестьянъ судили за то, что они давали проходившимъ черЪзъ село русскимъ солдатамъ воду и фрукты. Объ этомъ „прЪступленіи" своихъ сосЪдей донесъ вновь явившимся австрійцамъ мазепинецъ М. Козакъ. На основаніи его доноса были арестованы между прочими: И. Яремчукъ, 80 лЪтъ, В. Гриневъ, В. Петровъ, цЪлая семья МатвЪйцевыхъ и рядъ другихъ крестьянъ. Изъ нихъ В. Гриневъ былъ по пути повЪшенъ въ лЪсу. С. Борче. Еще до войны были арестованы и высланы: свящ. Ю. Легуцкiй, студентъ В. С. Михалиничъ и нЪсколъко человЪкъ крестьянъ. Явившіеся въ село, послЪ объявленія войны, отряды австрійскихъ солдатъ звЪрскимъ образомъ издЪвались надъ оставшимся населеніемъ. Пятнадцать человЪкъ арестованныхъ, ночью, въ одЪхъ рубахахъ и связанныхъ, водили изъ деревни въ деревню, избивая ихъ до крови прикладами. Жену одного изъ арестованныхъ солдаты изнасиловали на его-же глазахъ. У нЪкоторыхъ крестьянъ уничтожали ихъ имущество — рубили шашками овощи, выносили изъ клунь немолоченый хлЪбъ во дворъ, и топтали его лошадьми, опрокидывали ульи и т. п. Въ этихъ подвигахъ принимали участіе также офицЪры. Крестьянину Н. Заболотному офицеръ приказалъ бЪжать рядомъ со своей лошадью, угрожая разстрЪломъ въ случаЪ, если онъ отстанетъ или упадетъ. НЪсколько крестьянъ были привязаны къ деревьямъ на кладбищЪ. Въ такомъ положенiи имъ пришлось оставаться въ продолженiе сутокъ. Но мало того. Австрійцы, не считаясь съ религіозными чувствами населенія, ворвались въ церковь и, ища рублей и амуниціи, сорвали полъ, разбили церковную кассу, заграбили найденныя въ ней деньги и разгромили престолъ. („Прикарп. Русь", 1914 г., № 1430.) Оглавление Украина   www.pseudology.org