Химия и жизнь, 1977, №№ 3 и 4   ДВНЦ - на суше и на море Отчёт о камандировке в город Владивосток и другие местности Приморского края, а также на острова Сахалин и Кунашир гипертекстовая версия Нас было шесть человек — четверо сотрудников редакции и двое авторов журнала. По приглашению Президиума Дальневосточного научного центра Академии наук СССР мы отправились в Приморье, чтобы познакомиться с работами дальневосточных ученых. Наша поездка длилась три недели.   Мы проделали в общей сложности больше двадцати тысяч километров— на самолетах, теплоходах, на катерах, автомашинах, а иногда и просто пешком. Мы увидели красивый, щедрый, необычный край, познакомились со множеством замечательных людей. Но в репортаж, который здесь печатается и который занимает добрую часть этого и следующего номеров журнала, вместилось, к сожалению, далеко не все из того, о чем хотелось бы рассказать.   1. Дни и ночи Витязя   Во Владивосток мы прилетели рано утром. С предшествующей ночью произошло что-то не очень понятное: вылетев утром из столичного аэропорта Домодедово, мы разминулись с ней где-то в пути, и наш сегодняшний (или вчерашний?) вечер неожиданно, без всякого перехода сменился завтрашним (сегодняшним?) рассветом, из-за чего все дальнейшее представало перед нами как бы в тумане, под легкий, но непрерывный шум в ушах.   В таком несколько ошеломленном состоянии мы и добрались кие- ходу этого нескончаемого, дважды начинавшегося дня до первого объекта, запланированного для нас гостеприимными хозяевами — до бухты Витязь. Здесь, в самом южном уголке Приморья, находится научная станция Дальневосточного центра — нам сказали, что на ней мы увидим нечто интересное. И мы увидели. Сначала, утром,— небольшую, зеркальную, неправдоподобно синюю бухту, окруженную сопками; домики среди густых прибрежных зарослей — одни поближе к воде, другие повыше, на крутых склонах, изрезанных глубокими падями. У причалов — несколько живописных шхун и целую флотилию разнокалиберных катеров н моторок.   Людей вокруг почти не было. Очень просторно, очень красиво - и как-то совсем не обжито... Но очень скоро это впечатление сменилось другим. На самом морском берегу нам открылось совершенно неожиданное сооружение. Легкое, светлое, яркое, как будто прозрачное, очень современное и прямо-таки рекламное; плоская крыша-веранда, как корабельная палуба; а из динамиков разливается над морем самая что ни на есть современная музыка. Это была одна из главных достопримечательностей Витязя — лаборатория биологических мембран, больше известная под названием "лаборатория Совы", по фамилии её заведующего. Задача, которую поставили перед собой сотрудники лаборатории, принадлежит к высшей категории трудности.   Они хотят разобрать живую биологическую мембрану на части, детально их проанализировать, синтезировать по отдельности в пробирке, а потом из таких искусственно созданных "деталей" попытаться собрать действующую мембрану (или хотя бы её аналог). Что может дать такая реконструкция мембраны? В случае удачи — очень многое: понимание неясных сейчас тонкостей в работе мембран, в процессах их формирования и развития.   Сотрудники лаборатории ясно представляет себе всю грандиозность этого замысла. Они понимают, что в одиночку такого исследования просто не поднять. Поэтому они обращаются за помощью в ведущие институты, ездят туда, зовут специалистов к себе, чтобы в совместной работе накопить опыт. Зовут именно сюда, на станцию Витязь, потому что юг Приморья — идеальное место для такой работы. Здесь можно в изобилии получить очень удобный для таких экспериментов материал — эмбрионы морских ежей. Но здесь не так просто наладить работу: далеко это отовсюду, людям приходится месяцами работать в отрыве от дома...   О кандидате химических наук Вячеславе Васильевиче Сове мы слышали ещё в Москве. Знающие люди говорили: "Побывайте на Витязе — не пожалеете. Там есть такой Сова, с ним стоит познакомиться. О нём недавно даже в "Комсомолке" писали"... Побывали, познакомились и, действительно, не пожалели. Впечатление такое — Сова все может и всё умеет. Сова — один из "отцов-основателей" Витязя: это он три года назад узнал, что можно заполучить в аренду целую бухту.   Это он и его сотрудники выстроили лабораторию — своими руками, всю, от фундамента до крыши-палубы, с холодной комнатой для биохимических работ внизу и с роскошным камином для хозяев и гостей наверху. Это он соорудил рядом столь же красивый склад (упаси бог при нём назвать этот склад "сараем"!) и всякие другие подсобные помещения, включая — да простят нам читатели, но умолчать об этом невозможно! — совершенно небывалую уборную под стеклянной крышей и с цветником внутри.   Это он раздобыл старую, списанную зверобойную шхуну, поставил её на мертвый якорь в бухте и приспособил под жилье для сотрудников — в неё ведет от самых дверей его лаборатории шаткий висячий мостик, с которого здесь по вечерам любят прыгать в воду. И это он, Сова, между прочим, раздобыл самое совершенное и дефицитное оборудование, включая импортную ультрацентрифугу SPINCO, которую химики ласково зовут "спинкой".   На это ушло два года   Конечно, все это время энергия и инициатива сотрудников лаборатории, и в первую очередь самого Совы, были направлены не только на решение научных проблем, но и на всяческие хозяйственные заботы. И такой курс был взят сознательно. "Мне нужно, чтобы ко мне ехали хорошие специалисты,— говорит Сова.— А они ко мне поедут, если им тут будет хорошо.   Если я им создам условия". Прав ли Сова? В этой же самой бухте, только не у самого синего моря, а повыше, на склоне сопки, стоит другая лаборатория — лаборатория сравнительной биохимии Института биологии моря. Здесь изучают липиды беспозвоночных и ферменты липидного обмена. Её заведующий, кандидат химических наук Виктор Евгеньевич Васьковский, не стал строить шикарное здание, а удовольствовался скромными помещениями, полученными в наследство от прежних владельцев бухты.   Оборудование в этой лаборатории попроще, и без холодной комнаты обходятся... Не будем сравнивать важность тем, перспективность направлений, весомость результатов. Ясно, что приезжим журналистам про шхуну н камин писать легче и интереснее, чем про фосфолипазы или биомембраны. Мы хотим подчеркнуть другое. Здесь, на Витязе, перед нами во всей наглядности предстала дилемма, которая с большей или меньшей степенью остроты встает перед каждым научным учреждением, отстоящим далеко от столицы.   Эта дилемма формулируется примерно так. Заниматься ли только тем, чем позволяют заниматься неизбежно ограниченные материальные и кадровые возможности периферии (став в таком случае уязвимым для обвинений в кустарничестве и провинциализме), — пли сделать ставку на то, чтобы, создав наилучшие условия для жизни и работы, попытаться привлечь ведущих специалистов и потом уж азяться за самые сложные, но и самые перспективные проблемы (опять-таки становясь удобной мишенью для упреков, на этот раз — в чрезмерном стремлении к "красивой жизни")?   Трудно судить, кто прав. Очень может быть, что и те и другие. Конечно, если не поглотят Сову безвозвратно заботы об украшении жизни сотрудников и если созданные с огромным трудом материальные возможности действительно удастся использовать для решения серьезных научных задач. И конечно, если разработку конкретных н реальных идей у Васьковского не слишком сильно будут тормозить далеко не лучшие условия работы и жизни его лаборатории. Пока что, во всяком случае, ближайшей поставленной цели Сова добился: к нему едут, и едут охотно,— из Москвы, Ленинграда, Киева. Главные трудности организационного периода позади, и уже на полном ходу научная работа. Здесь перебывало немало известных специалистов; кое-кого мы сами застали; говорят, и другие сюда собираются — не насовсем, конечно, а на месяц-другой.   Правда, можно услышать разные мнения о том, почему к Сове так охотно едут. Каемся и мы: всякие мысли сами собой приходят в голову, когда видишь, как приезжий именитый биохимик лежит в полудреме на пляже, в двадцати шагах от лаборатории, а к нему через громадные камни карабкается лаборантка в белом халате: "Знаете, у меня там почему-то осадок выпадает". А он, подумав, говорит: "А сульфата сколько положили? Так, наверное же, мало...". И дает обстоятельные указания, как дальше вести эксперимент, после чего переворачивается спиной к солнцу и продолжает неспешную беседу о мировых научных проблемах. Но когда кто-то спрашивает его: "Слушай, ты здесь уже месяц, а почему так мало загорел?", то он отвечает: "Да мы же работали сутками".   И вспоминаешь, что вчера ночью, послушав музыку у камина, он посмотрел на часы и пошел не на шхуну - спать, а в центрифужную, где откручивались очередные пробы: "спинка" работает круглосуточно. (Биологам вообще часто приходится работать ночью: исследуемые ими клетки не прекращают делиться даже тогда, когда экспериментатору хочется спать, а процедура выделения веществ занимает многие и многие часы.) И начинаешь понимать смысл услышанной здесь фразы: "Живем хорошо: двенадцать часов работа, двенадцать часов разговоры, остальное сон"...   2. Жидкая руда   Мы были здесь приезжими с Запада. "Запад" для жителя Приморья — это практически вся страна. Москва это Запад, и Украина — Запад, и Урал — тоже Запад. На Западе уже давно кончилось несостоявшееся лето. Месяц как отгуляли в деревнях Ильин день — конец купанья ("До Ильи мужик купается, с Ильи с рекой прощается"). А в бухте Витязь мы загорали под горячим сентябрьским солнцем и купались в море. Вода в море необыкновенная. Она чистая: ни радужных нефтяных пятен, ни мусора, спичек и огрызков, которыми так богаты прибрежья всех курортных морей.   Она прозрачная: с борта катера во всех подробностях видно дно на такой глубине, куда без акваланга и не донырнешь. А когда в первый раз окунаешься в эту чистую, прозрачную воду, поражает, какая она соленая. С непривычки даже глаза щиплет, а во рту долго потом стоит горечь. 34 %о — соленость Японского моря. Это значит, что 34 грамма солей растворено в каждом литре его воды. Здесь есть все химические элементы в самых разнообразных соединениях и формах. До последнего времени эти запасы оставались практически нетронутыми.   А сейчас интерес к ним резко повысился: мировому промышленному производству требуется все больше и больше минерального сырья. Уже в ближайшие годы на некоторые виды его может наступить голод: дают о себе знать "ножницы" между запасами и потреблением. Результаты "снятия остатков" многих металлов в мировом масштабе напоминают порой какой-то поминальный список. Золото — "запасы близки к истощению, к концу XX в. будут погашены". Платиноиды — "запасы будут погашены в ближайшие 20 лет". Уран — "запасы будут истощены в ближайшие 20 лет". Медь— "к концу XX в. будет погашено 80% запасов". Вольфрам — "запасы будут погашены в текущем столетии"... Это не фантазия журналистов, а выдержки из серьезной научной статьи, опубликованной в 1975 году. А минеральных запасов океана хватит надолго. Поэтому морская вода в недалеком будущем должна стать ценнейшей рудой. У морской химико-добывающей промышленности ещё нет ни прочных традиций, ни сложившихся технологий — таких, как в горнодобывающей промышленности на суше.   Слишком необычно её основное сырье — чрезвычайно разбавленные растворы. И сталкиваются морские химики с принципиально новыми задачами, не имеющими аналогии в сухопутном горном деле, например с проблемой создания эффективных и экономичных способов извлечения из воды микроэлементов. Но зато преимуществом морской химии можно считать то, что она закладывается сразу на основе самой современной науки и техники. Возьмем те же микроэлементы. Концентрировать их можно двумя способами — физико-химическим и биологическим. Оба пути разрабатываются в Институте химии ДВНЦ. Для химического концентрирования используют всевозможные сорбенты и ионообменные смолы — они избирательно поглощают определенные микроэлементы и их сочетания. Например, многие ценные металлы (уран, молибден, медь) можно эффективно концентрировать гидроокнелами дешевых металлов. Можно использовать также активированные угли, в том числе модифицированные комплексообразователями — тогда на них оседает целая группа микроэлементов. Однако мало подобрать сорбент. Концентрация в воде полезных веществ, а особенно микроэлементов мала — в этом главная особенность жидкой руды. Поэтому через сорбент нужно прогнать очень много воды, а на это требуется много энергии.   Не получатся ли добытые микроэлементы слишком дорогими?   Будет ли стоить овчинка выделки? В отделе химии морской воды Института химии нашли хороший выход — использовать почти даровую энергию приливов, а для этого устанавливать поглотительные аппараты на приливных электростанциях, которые сейчас проектируются в пашей стране. Проверка идеи на Баренцевом море, на первой в СССР Кислогубской ПЭС, обнадежила. Но там высота приливной волны невелика около 4,5 м. Гораздо мощнее приливы на Тихом океане. Здесь, в южной части Охотского моря, тоже предполагается строить приливную электростанцию. Высота прилива здесь достигает 10 метров. К работе на этой будущей электростанции химики должны быть готовы: подбираются сорбенты, отрабатываются режимы (правда, пока только в лабораторных и лабораторно-натурных условиях). Когда станция здесь будет построена, она может стать ещё и первым в стране морским рудником.   Но если техника пока только нащупывает пути извлечения нужных ей элементов из морской воды, то природа уже давно этому научилась. Всевозможные морские обитатели давно уже умеют концентрировать микроэлементы — кто иод, кто медь и уран, кто ванадий. И к тому же очень эффективно: концентрация элементов в их организмах порой в 104-106 раз превышает содержание этих элементов в морской воде. Обычно живые организмы накапливают микроэлементы в виде комплексов с белками и липидами.   Изучая механизмы биоконцентрпрования металлов, дальневосточные химики ищут тех обитателей моря, которые делают это особенно активно, чтобы можно было добывать эти живые склады и извлекать из них нужные элементы. Биологические способы добычи некоторых металлов уже известны: в Японии, например, специально разводят асцидий, которые особенно активно концентрируют ванадий (кстати, и сам ванадий был обнаружен сначала именно в асцидиях, а уж потом в морской воде). Асцидий собирают, сжигают и извлекают ванадий из золы.   Есть ещё один путь -- позаимствовать технологические секреты морских обитателей. Поняв биологические механизмы концентрирования, можно будет воспроизвести их в производственных условиях. И сотрудники Института химии изучают биохимию морских ежей, звезд, водорослей, исследуют особенности химических процессов, в них происходящих. Пока, правда, речь идет только о том, чтобы нащупать и понять основные закономерности. Обобщения и практические выводы — впереди...   3. Технология, построенная на песке   В этой главе речь о пляжах. Приморские пляжи... Бесконечные, пустынные, невиданной красоты, разделенные крутыми каменистыми мысами. Мельчайший песок — где ослепительно белый, где потемнее. Он плотный, утрамбованный водой, а на мелководье сплошь покрыт мелкой рябью — это отпечатались в нём бесконечные ряды длинных, пологих океанских волн, медленно катящихся к берегу. В бухте Витязь мы" просто и бесхитростно любовались этими пляжами. Тогда мы ещё ничего о них не знали. О том, что такое на самом деле эти пляжи, нам рассказали уже потом, во Владивостоке. Тихоокеанские пляжные пески — кладезь ценных минералов, в них есть и золото, и титан, и железо, и цирконий. Многие миллионы лет работали океанские волны, раздробляя попадавшие в воду камни, сортируя и перераспределяя минералы. И теперь морские пески — это тоже руда. Правда, концентрация полезных веществ в песках невелика, но зато общие запасы огромны.   К тому же у пляжей большое достоинство — пески легко добывать, не нужно ни шахт, ни буровых скважин, ни больших карьеров. Пока из морских песков мало что добывают: титан, золото (в Бразилии, США, Японии), цирконий (в Индии, Австралии; за рубежом больше 80% его получают из песков). Но ведь не один же цирконий есть в песках, и не только золото. В них — целый букет ценнейших веществ. И можно извлекать все компоненты. Для этого нужна комплексная технология переработки дальневосточных песков, причем такая технология, которую можно было бы до некоторой степени видоизменять: ведь содержание минералов в песке в разных местах океанского побережья различное. Разработкой такой технологии занимаются два института ДВНЦ: Дальневосточный геологический и Институт химии. Геологи определяют и изучают минералы, содержащиеся в песках, а химики создают способы их извлечения.   По ходу дела приходится решать множество проблем — больших и малых, прикладных и теоретических. Именно поэтому и занялись академические институты таким, казалось бы, сугубо практическим делом. А сколько тут чисто технических задач! Во-первых, концентрация ценных минералов в песках очень мала. Во-вторых, они находятся там в крайне измельченном виде — золото, например, в виде тонких чешуек, которые обычным способом, как это делают на драгах, от пустой породы не отмоешь. Значит, нужно найти подходящие флотационные методы и реагенты, точно подобрать условия разделения золота и пустой породы. Сейчас технология комплексного извлечения минералов из песков уже создана.   Это довольно длинный, многостадийный процесс — стадий в нём много потому, что в песке много компонентов, и нередко с очень близкими свойствами. Технология должна быть дешевой н доступной, поэтому на всех стадиях использованы уже известные, можно сказать, типовые установки н аппараты. И способы разделения т предложены самые разные. Это сепарация магнитная и центробежная, электросепарация и концентрация на столе. И конечно, флотация. Главные приемщики работы — геологи высоко оценили новую технологию, разработанную академическими институтами.   4. В поисках минимума   Так уж получается, что любая активная деятельность человека несет в себе не только созидательное начало, но и элементы разрушения. Читатель уже, наверное, прикидывал в уме опасность исчезновения прекрасных пляжей, перерабаты- ~ ваемых на полезное сырье, или уничтожения морской живности для пополнения нужных нам запасов элементов. Эта, как н другие родственные с нею проблемы, естественно, встает и перед дальневосточными исследователями. — Мы изучаем влияние деятельности человека на природную среду,— рассказывал заведующий лабораторией геохимии Тихоокеанского института географин ДВНЦ Ю. П. Баденков.— В одном из районов, где мы уже пять лет ведем работы, находится большой горно- хпмпческий комбинат. Здесь хорошо видно, как в результате деятельности человека изменяется сам характер миграции химических элементов.   Из недр земли выходят на поверхность свинец, цинк, кадмий, мышьяк. В атмосферу попадают сернистый газ, бор, фтор, другие загрязнения; возвращаясь с атмосферными осадками на поверхность земли, они в корне меняют ход такого фундаментального геологического процесса, как выветривание горных пород. Ясно, что все эти совершенно новые геохимические явления, вызываемые деятельностью человека, представляют прежде всего чисто научный интерес. Мы самым тщательным образом обследовали окружающую местность: изучили состав поверхностных и подземных вод, почв, атмосферных осадков, донных отложений близлежащей морской бухты, морских организмов—моллюсков, водорослей.   И теперь общая картина нам более или менее ясна. Нет, я не хочу сказать, что мы знаем, как вернуть природу этого района в её прежнее состояние. Это попросту невозможно. Но мы можем, во-первых, предвидеть, как дальше будут развиваться события. Сама бухта уже претерпела необратимые изменения: на дне её за годы работы комбината накопилась полутораметровая толща шламов, принесенных рекой. Но зато мы теперь знаем, что на прилегающие районы прибрежья такие изменения вряд ли распространятся. А во-вторых, выяснив, какими путями происходит миграция загрязнений, мы предлагаем, как свести к минимуму наиболее нежелательные последствия — в каком виде, например, следует сбрасывать отходы, чтобы они были как можно менее активными, не были бы склонны к дальнейшим перемещениям, не усваивались живыми организмами и так далее...   5. Открыто на учёт И снова — о Витязе   Потому что, кроме океанской воды и океанских пляжей, мы увидели здесь такое, чего не видели ни в одном другом море. Катерок морской службы Витязя высадил нас в маленькой бухточке и отправился дальше. Гости гостями, а дело делом: предстояло ещё наловить всякой морской живности, чтобы было с чем работать в лабораториях. А за нами обещали вернуться часа через три. Затрещал мотор, и мы остались в бухте одни. Правильный полукруг пляжа заканчивался высоким скалистым мысом с каменной россыпью у подножья. Отлив обнажил черные, обросшие камни литорали и изъеденную прибоем подошву скалы. Камни были скользкие, колючие, холодные, ступать по ним босиком было довольно неприятно, но об этом мы тут же забыли. На камнях, между камнями, под камнями кишела жизнь. Плотность населения была здесь куда больше, чем в аквариуме. Кого только здесь не было! Морские ежи трех сортов: большие черные с длинными иглами; маленькие, плоские, бурые, совсем без игл; зеленовато-рыжие с частыми маленькими иголками (только эти и были хоть сколько-нибудь похожи на ежей сухопутных).   Морские звезды— синие, красные, зеленые, размером от пятачка до тарелки. Аккуратные, симметричные раковины гребешков и бесформенные скорлупки устриц. Живые, шевелящиеся цветы актиний и длинные, скользкие плети морской капусты, похожие на мокрые кожаные ремни. Ленивые, непуганные крабы и шустрые бычки. И ещё какие-то непопятные, но явно живые комки буро- зеленой слизи. Под тонким слоем прозрачной, почти невидимой воды весь этот морской зоопарк выглядел совершенно неправдоподобным. И все жило, шевелилось, ползало, размахивало щупальцами... — Море — это готовый виварий, который у нас всегда под рукой,— сказал потом Васьковский.— Здесь есть разные типы организмов: губки, кишечнополостные, черви, моллюски, иглокожие...   Для нас это очень важно. Жизнь многообразна— можно двадцать лет изучать какую-нибудь бактерию Е.coli, но, чтобы понять жизнь, этого мало, нужно исследовать разные варианты жизненных процессов, сравнивать их. Ну и, кроме того, для каждой специальности в море есть особо удобные объекты. Скажем, икра морского ежа незаменима для мембранологов, а мускул балянуса — для тех, кто изучает мышцу. Люди только ещё начинают разбираться в несметных богатствах, которые открываются перед ними в кладовых океана.   Они чувствуют себя как Али-Баба, попавший в пещеру сорока разбойников: глаза разбегаются. Гормоны, стероиды, регуляторы роста, липиды, ферменты... Все эти сокровища ещё предстоит разглядеть, рассортировать, классифицировать. "Инвентаризация", "учёт", "скрининг" (просеивание) — эти слова чаще всего можно услышать в дальневосточных институтах. Инвентаризация всех морских и сухопутных организмов, которые могут стать источниками ценного химического сырья,— одна из главных задач ТИБОХа, Тихоокеанского института биоорганической химии. Перспективных направлений здесь открывается множество. Например, у некоторых пигментов морских ежей обнаружилось свойство антиоксидантов: если ничтожные их количества добавлять к пищевым продуктам, им долго не грозит порча. В слизи трепангов открыты вещества, которые стимулируют систему иммунной защиты. Кораллы — один из источников простагландинов, универсальных биологических регуляторов, которые оказывают сильнейшее действие чуть ли не на все важные функции организма.   Пока что простагландины извлекают только из тропических кораллов, однако химики ТИБОХа надеются найти их и в местном морском сырье. Обитатели дальневосточных морей существуют в самых разных условиях н сильно отличаются друг от друга по стилю жизни, привычкам, способу питания. Поэтому так разнообразны биологически активные вещества, которые они вырабатывают и используют в своей жизнедеятельности. Вот, например, у морского гребешка есть такое студенистое образование — его называют кристаллическим стебельком или хрусталиком. К зрению он не имеет никакого отношения, это не что иное, как концентратор ферментов.   Это интересно уже само по себе. Но кроме того, один из ферментов хрусталика — бета-1,3-глюконаза, или ламинарпназа,— очень ценится в лабораториях: он способен разрывать связь между остатками глюкозы в полисахаридах. Есть в природе и другие ферменты с такими же свойствами, но именно этот легко добывать, он выделяется после двух-трех операций (обычно очистка ферментов насчитывает десятки этапов) и к тому же не требует особо нежного обращения.   Некоторые из ферментов, подобных найденным в обитателях Приморья, мы закупаем за рубежом за большие деньги. Получают их из микроорганизмов, и до сих пор считалось, что они — единственный стоящий источник таких препаратов. Теперь ТИБОХ может нарабатывать сколько угодно этих ферментов из местного сырья. Правда, до конца дело ещё не доведено. Полученные ферментные препараты институт предложил местному отделению "Союзреактп- ва" —- и услышал в ответ: "А кому они нужны?".   В ТИБОХе прекрасно знают, кому: прослышав об этих работах института, московские химики не раз обращались прямо в лабораторию ферментов с просьбой дать хоть немного. А вот официальные деловые связи между хозяевами ценных препаратов и их потребителями никак не налажены. Это не местное явление, а общая беда: недаром многие сильные научные учреждения (латвийский Институт органического синтеза, например) сами, минуя посредников, берутся за продвижение своей продукции. Результаты такой коммерческой (в хорошем смысле) деятельности весьма заманчивы: приносимый ею экономический эффект измеряется зачастую многими тысячами рублей, в том числе и золотых. Может быть, так и надо?   6. В глубь Земли, в глубь времён   Геологи объяснили нам, что Владивосток находится на территории внешнего тихоокеанского вулканического кольца. Десятки миллионов лет назад здесь буйствовала природа — тряслась земля, извергались вулканы, поднималась раскаленная магма, раздвигая породы. Сейчас внешнее кольцо успокоилось, активные события переместились во внутреннее кольцо, где расположено более -половины действующих вулканов Земли — это Южные Гебриды, Малайский архипелаг, Япония, Курильские, Алеутские острова, Камчатка и западное побережье обеих Америк.   О бурном прошлом Приморья дают знать сейчас лишь редкие, сравнительно слабые землетрясения. Но только ли они? Мы едем по Владивостоку. Вот на склоне сопки видны слои серо-коричневых пород: они сильно наклонены, измяты в складки. Даже в черте города многое напоминает о том, что в сравнительно недавнее геологическое время здесь было не так уж спокойно. Внешнее кольцо богато полезными ископаемыми, связанными с прошлой вулканической деятельностью: в нём находят месторождения олова, полиметаллические, вольфрамовые руды.   Все это отложилось из горячих водных растворов, выделявшихся на большой глубине из магмы. За десятки миллионов лет верхние слон пород были разрушены и смыты, а месторождения оказались вблизи от поверхности. Дальний Восток притягивает геологов: здесь, на стыке материка Евразии и Тихого океана, из глубин доносятся отзвуки происходящих там и пока ещё во многом таинственных процессов. Здесь история Земли воплотилась в таком разнообразии пород и месторождений... Именно здесь есть надежда узнать нечто новое о прошлом планеты, о том, что запрятано у неё глубоко внутри. В Дальневосточном геологическом институте ДВНЦ нам подарили кусок руды.   В нём — целое богатство— кварц, сульфиды железа, меди, цинка, двуокись олова. И вот проблема: как рождаются такие руды? Все включенные в них элементы очень плохо растворяются в воде, даже горячей. Как же перемещались они на десятки километров по трещинам в земле, почему отлагались, образуя месторождения? Как понять процессы, происходившие в минувшие эпохи (а сейчас идущие на большой глубине и недоступные нашему наблюдению)? Геолог кладет образец под микроскоп, Теперь видно, что кристаллы минералов содержат массу включений, частично заполненных жидкостью, а частично — пузырьками газа. Когда/ кристаллы растут, они захватывают мельчайшие капельки окружающего их раствора. Остывая, капельки-узницы сокращаются в объеме, и освободившееся пространство заполняется газом. Чем больше газовый пузырек, тем выше была температура, при которой захвачена капелька.   Растворы сочились по трещинам и охлаждались, отлагая минералы с маленькими свидетелями-пузырьками. Теперь жидкости и газы, заключенные в кристалле, можно проанализировать, узнать, каков был когда-то состав растворов, как он менялся, в виде каких соединений переносились ценные элементы, извлекаемые сейчас человеком из руд. Можно воспроизвести эти процессы в лаборатории, детально их исследовать. Вместе с водой из магмы выделяются газы: углекислый, окись углерода, метан. Они включаются в химические процессы, идущие в гидротермальных растворах, принимают участие в переносе н осаждении рудных элементов. Сотрудники геологического института изучают газовый состав включений в минералах н породах.   Газы, исходящие из больших глубин, несут информацию о том, что происходит в недрах, где рождается магма.   Преодолев затверженность природы, Голуботвердый глаз проник в её закон, В земной коре юродствуют породы, И как руда из груди рвется стон. И тянется глухой недоразвиток, Как бы дорогой, согнутою в рог, — Понять пространства внутренний избыток И лепестка и купола залог. Январь 1934, Москва. О. Мандельштам   Крошечные капельки жидкости и пузырьки газов, миллионы лет назад запертые в минералах, помогают разобраться в разных сторонах единого процесса — магматизма, вулканизма, образования руд, проникнуть в глубь Земли и в глубь времен.   7. В Уссурийской тайге   Растения надо знать. Когда идешь по незнакомому лесу, как в толпе чужих людей,— становится одиноко... И совсем другое чувство появляется, когда каждый цветок, куст или дерево — твой старый, добрый знакомый. Знакомство с растением, как с человеком, обычно начинается с того, что стараешься узнать его имя. Зачем? Трудно сказать. Может быть, потому, что кажется — в имени содержится нечто от сути растения. Что-то, наверное, осталось в нас от тех далеких предков, которые создавали язык, впервые называли вещи... В Уссурийский заповедник мы попали случайно. Собирались совсем в другое место — шофер перепутал. Однако мы об этом не пожалели. Необыкновенный, совсем чужой лес. Но с нами ботаник, он знает здесь каждое растение... Все оплетено лианами, из которых узнаешь только виноград — дикую лозу с кисловатыми сизыми ягодами. Пахнет сыростью. Попадаются грибы. Вот заросли папоротника-орляка, старого нашего знакомого из подмосковных лесов.   — Это не тот, из которого делают салат? Мы пробовали во Владивостоке, очень вкусно. — Да, тот самый. Новая черта в характере старого друга. На земле валяется множество зеленых, смолистых кедровых шишек и продолговатых маньчжурских орехов — это следы прошедшего на днях тайфуна "Фрэи". Попадаются и прошлогодние орехи. Лишенные зеленой мясистой кожицы, они очень похожи и а грецкие, только отличаются немыслимой прочностью: кувалдой не расшибешь. Кедр и орех, виноград и папоротник — рядом: странная путаница севера и юга. Одно из красивейших деревьев — черемуха Маака. Она давно украшает московские парки, но совсем другое дело видеть её здесь, в диком лесу. И лнаны, лианы... Тонкие ниточки лимонника с яркими целебными плодами, толстые канаты винограда, изящная актинидия. Вот растение странного вида — не принадлежит ли оно к знаменитым аралиевым? У них всегда такая таинственная, неземная внешность...   Оказывается, и в самом деле — аралия маньчжурская. Короля аралиевых — женьшень мы тоже здесь увидели — правда, посаженным за решетку: сотрудники заповедника выращивают его на грядках, а решетка — чтобы не выкопали любопытные гости. Но даже за решеткой он держится с исключительным достоинством. Очень много в лесу ближайшего родственника женьшеня — элеутерококка, сравнительно недавно ставшего знаменитым. Но уже волнуешься за его судьбу — много элеутерококка идет на приготовление лекарственных препаратов и знаменитой фирменной владивостокской водки "Золотой Рог". А сколько его собирают любители! И ведь берут не цветы, не ягоды, а корень. Надолго ли хватит естественных запасов? Перед глазами встает жуткая картина: с ведрами и корзинами бродят по лесу тысячи людей, рвут лимонник, актинидию, с корнем выдирают элеутерококк...   Не нас одних пугает такая перспектива. В этом мы убедились, когда в конце концов все-таки попали туда, куда направлялись с самого начала,— на Горно- таежную станцию ДВНЦ. Хозяин станции, знаток дальневосточной флоры Тит Петрович Самойлов ведет нас по обширному дендрарию, созданному на склонах сопок его руками и руками его немногих помощников. Богата здешняя тайга, а дендрарий ещё богаче: всего в Приморье известно 424 вида деревьев и кустарников, а тут собрано 1360. Среди них и экзотические растения Америки, Японии, Китая, п пришельцы с Запада. Почти все они приходятся друг другу родственниками: ведь когда-то, в глубокой древности, на Дальнем Востоке, в Северной Америке, Японии и всей Восточной Азии обитали одни и те же растения.   Нынешняя дальневосточная флора — не больше чем жалкие остатки древних лесов, которые сумели приспособиться к изменившемуся климату. И вот сотрудники Гориотаежной станции задумали грандиозное предприятие: восстановить общин облик этой единой древней флоры, доказать, что и сейчас, несмотря на все перемены в природе, представителей этой флоры, успевших разбрестись по всему белу свету, можно заставить снова расти и плодоносить здесь в естественных условиях.   Это не просто причуда: многие обитатели дендрария обладают целебными и другими полезнейшими свойствами. Семена и саженцы их уже расходятся отсюда по всему Приморью и за его пределы; разведенные здесь декоративные растения украшают Владивосток. Уссурийск, дальневосточные курорты. Разрабатывают на станции и методы массового культивирования полезных растений— тех же лимонника, актинидии, элеутерококка.   8. Специальность 030005   Из уссурийской тайги наш путь лежал снова в лаборатории Тихоокеанского института биоорганической химии. И это вполне естественно. Тайга — исконная вотчина ТИБОХа, с изучения таежиых растений (в первую очередь женьшеня) начиналась его история. Эту линию исследований продолжает сейчас одна нз лабораторий ннститута — лаборатория хемотаксоиомии растении. Здесь работают не химики,. а ботаники. "Чистые" ботаники-систематики, специальность номер 030005. по перечню ВАКа. Но за диссертации, выполненные здесь, нередко можно было бы присуждать кандидатские степени как по биологическим, так и по химическим наукам. Изучая растения и решая свои ботанические задачи — определяя и описывая виды, устанавливая родственные связи между ними, — сотрудники лаборатории наряду с общепринятыми методами систематики применяют и химические — хроматографию и полуколичественный анализ.   И ботанические результаты, которые они получают, используются для химических и даже химико-технологических разработок, ведущихся в других лабораториях ТИБОХа. — Наша работа делится на два этана, — рассказывает заведующий лабораторией Петр Григорьевич Горовой. — Сначала мы выбираем какую-то группу растений — такую, которая, во-первых, интересна нам как ботаникам и недостаточно изучена, а во-вторых, может представить ценность для дальнейшего химического изучения, потому что входящие в неё растения богаты какими-нибудь полезными веществами. Начинается детальное систематическое изучение этой группы. Мы должны выяснить, "что есть что": что из намеченной группы растет у нас, на Дальнем Востоке, что об этих растениях уже известно, на какие запасы можно рассчитывать, где ещё они встречаются. Пели мы установили, что эта группа растений не изучена, то начинается второй этап работы — мы сами или вместе с другими лабораториями приступаем к исследованию растений химическими методами.   Вот один пример, чтобы было понятнее. Есть такой фермент — фосфолипаза D, с иим работают в лаборатории Васьковского на Витязе, потому что это одни из главных регуляторов обмена липидов в морских организмах. В то же время фосфолипаза D — ценный препарат: он и в медицине используется, и в биохимии. Содержится фосфолипаза не только в морских животных, но и в растениях. Вместе с лабораторией Васьковского мы выполнили такую работу — попробовали провести скрининг всех групп дальневосточных растении, посмотреть, сколько где есть фосфолипазы D, и сопоставить это с общепринятой систематикой растений. Занимались мы этим года три, изучили около сотни семейств — и обнаружили любопытную закономерность. Оказывается, высокое содержание фермента характерно для тех видов растении, которые эволюциоино более молоды и более специализированы.   А у древних групп растений например, у папоротников или у тех, которые в эволюционном отношении как бы застыли, хотя и относятся к сравнительно молодым семействам, фермента почти нет. Что дает такой вывод нам, ботаникам? Очень многое. Мы получаем возможность сравнить результаты химических исследований с данными, полученными классическими методами систематики растений, и по содержанию одного вещества выяснять принадлежность родов и видов растений в пределах одного семейства к древним или молодым. А химикам не придется заниматься слепым поиском, они получают конкретный перечень тех растений, из которых можно извлекать фермент для дальнейшего изучения или использования.   — Есть уже, наверное, препараты, которые изготавливают по вашим разработкам? — Ну, об этом ещё рано говорить, мы только недавно начали такие исследования — А бальзам?   (Во Владивостоке, в кругах, не имеющих прямого отношения к ДВНЦ, нам говорили о замечательном "Уссурийском бальзаме", который создали именно здесь, в ТИБОХе. "Не хуже рижского", — уверяли нас).   В ТИБОХе на наши расспросы ответили, что. об этом лучше всего расскажет Горовой, потому что он один из авторов бальзама.) — Ну разве что бальзам... Но ведь этим всерьез никто не занимался: pa-бота была не плановая, да и поставить такую тему в план как-то неудобно; так что работали больше по собственной инициативе. Делать бальзам у нас, конечно, есть из чего — множество здешних растений используется в народной медицине. Но надежно изучены были из них всего два-три — это ещё не бальзам, слишком узкий получится спектр действия.   Пришлось из трех тысяч видов дальневосточной флоры отбирать 20—30 Отобрали. Потом по каждому растению начали смотреть: сколько брать, у кого вершки, у кого корешки, когда собирать, чтобы действующего начала было побольше, и так далее. Потом для первой опытной партии все это в тайге своими руками заготавливали, тщательно следили за сушкой, проверяли качество получившегося сырья. А дальше — дело было за технологами, об этом беспокоился другой соавтор бальзама — Ю. А. Панков, а иас это уже не касалось. Готового бальзама я даже не видел... — закончил П. Г. Горо- ной. Конечно, создание бальзама — отнюдь не главное достижение ТИБОХа на пути изучения и использования уникальных растительных ресурсов Дальнего Востока; это всего лишь побочный, хотя и приятный результат больших, систематических исследований — тех самых скрининга, инвентаризации, учёта, которыми занимаются ученые ДВНЦ.   9. На самом дальнем рубеже   При взгляде на карту СССР Дальний Восток представляется не таким уж большим. Может быть, потому, что всегда смотришь на него немного сбоку, издалека, стоя перед Европейской частью Союза. И кажется: что Находка, что Камчатка — все это где- то там, рядом. Истинный масштаб этого края постигаешь только в путешествии. Рейсовый теплоход "Мария Ульянова" имеет ход до 18 узлов — это немало, почти 30 км/час. А от Владивостока до курильского острова Кунашир "Мария Ульянова" добирается трое суток — 62 часа, если не считать промежуточных стоянок. Такие тут расстояния...   К Кунаширу теплоход подходил под вечер. Низкие облака скрывали остроконечную вершину вулкана Тятя. Левее возвышался конус поменьше — вулкан Менделеева. У его подножья иад густой зеленью клубились как будто столбы дыма — это шел пар от термальных источников. Выше по склону виднелась серо-желтая пролысина: там, на фумарольном поле, поднимаются из земли газы, выдыхаемые горячими недрами. На Кунашире иам предстояло провести всего два дня. Эти дни оказались совсем особенными, мало похожими на все остальные дни нашей дальневосточной жизни. Так же, как сам Кунашир не похож на материк, как омывающий его холодный океан не похож на солнечные пляжи Витязя, дымящий над островом вулкан Тятя — на мирные округлые сопки Приморья, а заросли карликового, чуть выше колена, курильского бамбука — на дремучую уссурийскую тайгу.   Там, во Владивостоке и на Витязе, мы почти все время проводили в лабораториях и институтах, донимали расспросами ученых секретарей и заведующих лабораториями — короче говоря, собирали материал о дальневосточной науке. Здесь же, на Кунашире, иет ии институтов, ни лабораторий. Здесь нет даже ни одного города — Южно-Курильск, хоть это и районный центр, считается всего лишь поселком. На острове есть один совхоз, один рыболовецкий колхоз, один рыбозавод, порт и аэродром. А на другой стороне пролива маячат голубые силуэты гор — это уже Япония, остров Хоккайдо... Наверное, поэтому здесь особенно сильно ощущение "края* света". И все-таки из того, что мы увидели и узнали за эти два дня на Кунашире, многое имело самое прямое отношение к тому главному, ради чего мы приехали на Дальний Восток. Потому что, если основное направление работ Дальневосточного научного центра — выявление и позиаиие природных богатств земли и океана, то здесь, на Кунашире, живут и работают люди, которые добывают эти богатства и осваивают этот край.   Их работа, да и вся их жизнь, во многом зависят от того, насколько успешно ученые решают свои задачи и как результаты их исследований претворяются в практику. Взглянуть на нашу главную тему глазами курильчан помог нам один из них — первый секретарь Южно-Курильского райкома КПСС Юрий Владимирович Крутовских. Коренной сахалинец, в прошлом моряк-подводник, строитель Красноярской ГЭС и комсомольский работник, Юрий Владимирович уже два года работает здесь, на Курилах.   Наша первая встреча с ним произошла при обстоятельствах довольно драматических. Кроме нас теплоход "Мария Ульянова" доставил в Южно-Курильск больше двухсот геологов — участников научного симпозиума, проходившего во Владивостоке. Трое суток на битком набитом теплоходе — нелегкое испытание даже для геологов, привыкших к трудностям кочевой жизни Всем не терпелось, наконец, добраться до берега, до комфорта, до тепла... Но надежды вполне могли и не сбыться. Это не значит, что на острове не ждали гостей — наоборот, для их приема все было готово. Но ждали, как было услов- леио заранее, всего лишь человек полтораста. О том, что гостей будет намного больше, сообщили, по каким-то непонятным причинам, всего за два часа до прибытия теплохода.   Это было почти стихийное бедствие — в единственной южно-курильской гостинице, между прочим, всего 40 мест. Нужно было видеть, как вышли хозяева из этого трудного, почти катастрофического положения. Газик секретаря райкома, разбрызгивая грязь, носился в кромешной тьме из конца в конец поселка. Распоряжения отдавались четко, как на фронте. Пришли автобусы, откуда-то появились крытые грузовики, гостей группами доставляли в ресторан (опять-таки единственный на острове), где их, несмотря на позднее время, ждал горячий ужин. В общем, не прошло и трех часов, как все гости были накормлены и устроены. И только с последней их группой с причала уехал секретарь райкома.   На следующий день мы засели в кабинете Юрия Владимировича и приступили к нему с вопросами. В кабинет входили и выходили люди, названивал телефон, на ходу решались самые разнообразные дела — жизнь острова шла своим чередом. А в промежутках Юрий Владимирович, как-то ухитряясь не терять нить разговора, рассказывал нам о делах и заботах островитян. Главное для Кунашира, для всего района — это, конечно, рыба. Здесь, между островами Большой и Малой Курильских гряд, находится единственное место, где ловится сайра — основное сырье для рыбозаводов района.   Поэтому исследования, касающиеся рыбы, непосредственно затрагивают интересы курильчан. И конечно, в первую очередь — изучение её образа жизни и поведения, которое должно поставить на научную основу прогнозирование передвижений рыбьих косяков. "Прогноз нужен нам, как воздух, — говорил Юрий Владимирович. — Вот в этом году ученые нас подвели: не предупредили, что сайра на месяц запоздает. Мы вызвали людей на путину, сотни людей, а рыбы нет...*.   Жителей острова интересует все, что так или иначе связано с богатствами океана. Например, на юге Кунашира, в Головнино, есть отделение рыболовецкого колхоза. Здесь добывают аифельцию — водоросль, из которой получают агар-агар. Нужно знать, каковы её запасы, сколько можно её брать, чтобы не истребить совсем, — этим ещё никто не занимался. А ведь если в один прекрасный сезон обнаружится, что добывать уже нечего, придется ликвидировать отделение, переселять людей. (В Приморье давно уже работают над проблемой искусственного разведения водорослей, у берегов материка уже есть целые подводные плантации, но для Кунашира это пока ещё далекая, хотя и заманчивая перспектива.)   Сельское хозяйство   Его на Курилах приходилось начинать с нуля. Предстоит изучить местные почвы — где и что может расти. Сотрудники Сахалинского комплексного научно-исследовательского института ДВНЦ составляют сейчас точные агрохимические карты острова. Раньше считалось, что на Курилах не могут жить куры — они болели и гибли. Недавно выведена новая порода, которой причуды здешнего климата не страшны. Теперь и на Кунашире, и на соседнем Шикотане есть птицефермы, они расширяются. и в недалеком будущем островитянам уже не придется ждать, когда с очередным рейсом теплохода им доставят очередную партию яиц. Строительство. Жилья на Кунашире не хватает — так же, как и везде, а может быть, ещё и в большей степени. Местная древесина для построек не годится — в этом климате её съедает грибок. Нужно найти способы борьбы с грибком. Нужно искать и другие местные материалы. Это трудно — хорошего строительного камня на острове иет (иет даже гравия, чтобы строить приличные дороги — здесь ездят больше по полосе отлива, по плотному песку, который в шутку называют "'курильским асфальтом").   Правда, на острове много пемзы, из иее здесь уже научились делать вполне приличный пемзобетон. Пока он идет на хозяйственные постройки, ио в перспективе — строительство из него жилых домов. Может показаться, что все это мелочи: при чем здесь иаука? Но во-первых, для местных жителей это никакие не мелочи. а самые насущные нужды. А во-вторых, в ходе практического освоения края приходится решать не столько кардинальные стратегические проблемы, сколько вот такие микропроблемы, которые возникают в изобилии. На материке с такими делами справиться легче: там есть научио-исследовательские институты, есть проектные организации, с которыми можно заключить договор, а можно, на худой конец, просто проконсультироваться. На Кунашире обращаться не к кому и некуда. Поют же здесь: "А мы на Курилах, а мы на Курилах, для нас Сахалин — матернк"... Ближайшие культурные и научные центры, откуда Ку- нашир мог бы ждать помощи, — это Южно-Сахалинск и, конечно, Владивосток; это ДВНЦ.   И если бы ученые ДВНЦ во всеоружии самых передовых знаний и научного подхода взялись за такую помощь — хоть в порядке шефства, что ли, — это могло бы. наверное, принести пользу обеим сторонам. Но есть н более серьезные проблемы, имеющие прямое отношение к "большой науке". Над Кунаширом грозно возвышается ещё совсем недавно извергавшийся вулкан Тятя; совсем рядом с Южно-Курильском стоит вулкан Менделеева. Он пока молчит, но кто зиает, когда он проснется? На острове часты землетрясения — один легкий толчок мы ощутили сами.   И после каждого сильного землетрясения некоторую часть местных жителей охватывает "чемоданное настроение". Их можно понять — ведь они живут на вулкане в самом прямом смысле слова! И предсказание землетрясений и извержений для иих вовсе не абстрактная научная проблема. "Курильским есфальтомн называют здесь утрамбованный прибоем лрибрвжный лесок. И в самом деле, мать по нему приятнее, чем по иному шоссе Да что предсказание — здесь остро нужна просто грамотная пропаганда тех знаний о вулканах, которые уже накопила наука.   Необходим деловой рассказ, без лишних эмоций и необоснованных широковещательных обещаний. Ученые, поработавшие на действующих вулканах, знакомые с их иравом, могли бы побольше рассказывать о том, как это бывает на самом деле: ведь не всегда так страшен черт, как его малюют. Мы сами видели, какой интерес вызвал у местных жителей рассказ одного из вулканологов о том, как начиналось извержение камчатского вулкана Толбачик. Этот человек, который работал под дождем пепла и бомб, в считанных метрах от потока раскаленной лавы, и при этом остался жив и здоров, самим своим цветущим видом вселял спокойствие во многие не слишком смелые души. — Ну а Кунашир? Что он может дать науке? — спросили мы Юрия Владимировича. И вот что услышали в ответ. Курилы — лакомый кусочек для ученых. Здесь сходятся интересы геологов, геохимиков, биологов и многих других специалистов. Уникальная флора и фауиа острова особенно интересны тем, что они долгое время развивались в сравнительной изоляции. А кроме того — действующие вулканы. И ещё — термальные воды.   И все это только ждет тщательного изучения. Каждый год, с мая до октября, сюда едут и едут экспедиции. Но для научной работы на острове нет решительно ничего — ни жилья, ни оборудования. Каждая экспедиция везет с собой все, от аппаратуры до палаток и запасов провизии, каждый устраивается как сможет, каждый работает сам по себе. Л ведь эффективность исследований, которые сейчас активно, но разрозненно ведутся на Курилах, могла бы быть во много раз выше, если бы за организацию и координирование этих исследований всерьез взялся ДВНЦ, если бы создал он здесь хорошо оборудованную комплексную научную базу, подобную тем, какие уже есть на материке или на Сахалине.   Само существование такой базы могло бы быть многим полезно и Кунаширу. И уж помочь в организации такой научной базы и заповедника (для сохранения флоры и фауиы острова) местные руководители не отказались бы. Так они понимают свою задачу: создать на Курилах условия для Жизни и работы — и коренным курильчанам, и приезжим ученым. "Создать условия?" Позвольте, позвольте... Ведь эти слова мы уже слышали здесь, на Дальнем Востоке, — в первый же день после приезда, на научной станции Витязь, от Совы! Может быть, это не случайно, что два дальневосточных руководителя, каждый на свой манер, но сходно представляют себе путь к освоению края: один — к научному, другой — к хозяйственному? Вот такой он и есть, Кунашир..   10. Неукротимая рыба лосось   Нам повезло: на Сахалин мы попали в сезон, когда шли на нерест кета и горбуша. Мы видели их ход — и никогда этой картины не забудем. ...Воды в речке как будто и нет — одни спины, плавники, хвосты, разинутые пасти. Масса рыбы, поток рыбы, река рыбы медлеиио, неотвратимо движется вверх. Поверхность реки кипит, шевелится. Время от времени где-то ниже по течению слышится плеск, вода начинает бурлить — десяток стремительных, сильных рыбин устремляется вперед в форсированном броске. Рыбы рвутся вперед, скользя поверх своих сородичей, рыбы выскакивают из воды, рыбы проносятся по воздуху — как соединение торпедных катеров, идущее в атаку. Бросок, ещё бросок, ещё — и остановка.   Медленные, плавные круги в воде, отдых в ожидании нового прилива сил. А в это время вдали уже поднимается новая стая. И так без конца. У запруды на реке — огромное скопление рыб. Путь преграждает железная решетка. Но верная инстинкту рыба снова и снова штурмует её. Отброшенная встречным потоком воды, она откатывается назад и снова бросается на препятствие. В неустанном преодолении наливается зрелостью икра в теле горбуши... У запруды приходит конец этому потоку. Рыбу вычерпывают из реки и отправляют в цех. Не для переработки — в таком состоянии горбуша почти несъедобна.   Промысловики берут горбушу только в море — горбушу-серебрянку, одетую в серебристую чешую. А перед заходом в реку рыба меняет этот наряд на брачный — пятнистый. К тому же у самцов появляется горб — потому рыба и называется горбушей. Меняется и цвет её мяса — оно теперь не красное, а белое. Сгорают углеводы, жиры, белки, ткани становятся водянистыми, они насыщены гормонами... В цехе горбушу сортируют — налево самцы, направо самки. Конвейер подносит рыбин под нож: самок одним движением руки вскрывают, красные зерна икры потоком стекают в подставленный таз. Когда таз наполняется, его передают на другой стол — сюда поступают по конвейеру оглушенные деревянной колотушкой (чтобы не трепыхались) самцы. Быстрое движение руки, нажимающей на брюхо самца, — и на икру брызжет белая струя молок. Потом икру заливают водой и ставят рядом песочные часы.   Ровно через три минуты оплодотворение произошло, — новая жизнь зародилась. Икру промывают, кладут в ящики на несколько часов — набухать, а потом осторожно укладывают ящики в машину — на матрацы, на поролон, чтобы тряска не повредила оплодотворенным икринкам, и медленно, очень осторожно везут в инкубационный цех. Мы даже не сразу поверили, когда услышали, что значительная часть горбуши и практически вся кета, добываемые на Сахалине, выведены человеком. Искусственным разведением лосося здесь занято 20 заводов.   Каждый год они выпускают в море около 700 миллионов мальков. Естественно, что мы спросили, зачем нужно искусственно разводить то, что воспроизводится самой природой? Ведь каждая самка горбуши мечет до полутора тысяч икринок — казалось бы, достаточно? Нет, оказывается, недостаточно. Большинство икринок обычно погибает. В естественных условиях такого соотношения вполне хватает для поддержания рыбьего рода. Но хозяйственная деятельность человека уменьшает численность лососевых. Чтобы сохранить и увеличить запасы этих рыб, нужно вмешательство человека. Заставить горбушу откладывать ещё больше икры нельзя — значит, нужно добиться, чтобы из отложенной икры выводилось больше мальков. На заводах мальки вылупляются из 95% икринок. Конечно, немалая часть выведенной на наших заводах рыбы попадает в сети японских рыбаков. Однако заводы работают не только "на дядю".   В реки Сахалина возвращается на нерест 2-3% той рыбы, которая появилась на свет на сахалинских рыбозаводах — считается, что это очень много. Как правило, лососевые стремятся на нерест именно туда, где вывелись — горбуша, например, может прийти не обязательно в ту самую речку, но во всяком случае в тот же район. Это проверено. В инкубационном цехе вода течет, как в реке, по галечному дну тонким, не больше 40 см, слоем. Течение тихое, плавное, едва заметное. Вода определенной температуры — точно такой же, как в реке во время нереста. В окнах сине-зеленые стекла, они защищают от солнечных лучей. Оплодотворенную икру аккуратно раскладывают на квадратные сетчатые рамочки. Их ставят в воду в шахматном порядке, чтобы лучше омывались свежим потоком. Спустя месяц икру вынимают и перебирают. Это кропотливый труд, требующий большого внимания и сосредоточенности. Пинцетом из двух бамбуковых палочек с проволочными колечками на концах выбирают из рамки побелевшие икринки — это или неоплодотвореиные, или погибшие.   Их нужно удалить, иначе на них может развиться грибок, он заразит соседние, здоровые икринки. Перебрать нужно сотни и тысячи рамок... Рамки снова ставят в воду. Через месяц икру ещё раз перебирают. А когда из икринок вылупляются личинки, они проваливаются сквозь сетку рамки и устраиваются на дне, спрятавшись под камешки. Наконец, весной следующего года личинка стала мальком, у неё появились плавники. И вот тут начинается... Горбуша — рыба неукротимая, это её свойство проявляется уже у малька. Обретя плавники, он тут же рвется из заводских бассейнов в реку, а оттуда — в море. Движение мальков так же неудержимо, как ход горбуши на нерест, так же стремительно, так же мощно. Они катятся лавиной вниз по течению. Мальки скатываются в прибрежные 7еплые и неглубокие воды, начинают жадно есть планктон, потом уходят дальше — в океан, охотятся, растут; всего за год горбуша из 200-миллиграммовой крошки становится рыбиной в полтора-два килограмма весом. А через два года после того как она вылупилась из икринок, в сентябре, горбуша надевает брачный наряд и устремляется на нерест.   Горбуша — не только ценная промысловая рыба. Она представляет особый интерес для ученых. На одной из нерестовых речек Сахалина расположена научная станция Института биологии моря ДВНЦ. Там есть специальная лаборатория, которая изучает лососевых, — это лаборатория электронной микроскопии. Наша беседа с её заведующим, кандидатом биологическнл наук А. А. Максимовичем началась с вопроса:   — Почему ваша лаборатория так называется? — Да очень просто, — отшутился он. — Когда лабораторию создавали, у иас не было электронного микроскопа, а нам он очень нужен для работы. Вот и назвали так, чтобы было легче его получить.   Занимается лаборатория, как мы уже говорили, лососевыми, и только ими. Это пока мало изученная тема. Вот только один вопрос. Тихоокеанские виды лососевых отличаются от всех других тем, что, как правило, погибают после нереста.   Почему? Неизвестно. Ясно, что здесь срабатывают какие-то гормональные механизмы — "часы смерти", как их обычно называют. Но какие именно? Эндокринология лосося пока что представляет собой сплошное белое пятно. Как, впрочем, и его генетика, биохимия, цитология. Вот и занимается лаборатория, в частности, влиянием гормонов на клеточные процессы у лосося. Эти фундаментальные исследования могут привести и к ценным практическим результатам. Взять хотя бы механизм регуляции пола у лососевых. Если в нём разобраться, да научиться искусственно регулировать пол той же горбуши (как сейчас делают, например, на шелкопряде), — это было бы очень полезно! В природных стадах на одну самку приходится два-три самца, а надо бы, чтобы наоборот: самок разводить выгоднее, они дают икру.   ...На следующий день мы снова стояли у запруды, на этот раз уже на другой реке. Снова в реке почти не видно было воды. Снова живой поток катился через камни, по мелководью, снова дремучий инстинкт бросал живую плоть на бесстрастное железо запруды. Снова прекрасные, сильные, полные жизни тела неистово стремились вперед, чтобы, погибнув, дать начало новой жизни. На нерест шла дальневосточная кета.. Непосильная задача — уложить в рамки репортажа все впечатления, все новые сведения и просто воспоминания, связанные с нашей поездкой на Дальний Восток.   За бортом осталось ещё очень много интересного и важного. Вот в последней главе репортажа мы написали о сахалинской рыбе. А ведь руководителей области волнуют и другие серьезные проблемы, в решении которых должны принять участие и ученые ДВНЦ. Как лучше использовать сахалинский уголь? Что делать с огромным количеством отходов лесозаготовок, с попутными газами нефтедобычи?   Под океанским дном здесь найдена нефть — сколько её и как её добывать? Углехимия, нефтехимия, лесохимия — вот те отрасли, которыми ещё должен пополниться арсенал дальневосточной науки. Но это только Сахалин. А ведь все Южное Приморье, где мы побывали, — лишь малая часть сферы влияния Дальневосточного научного центра. Его институты есть и в Хабаровске, и в Магадане, и в Петропавловске-Камчатском там другие проблемы, другие направления работы, другие достижения. И мы надеемся, что нам ещё представится возможность рассказать о том, как ученые ДВНЦ своими исследованиями способствуют расцвету этого огромного и богатого края.   ------------------- Репортаж подготовили:   Алексей Дмитриевич Иорданский Е. Маленков Дита Наумовна Осокина Макс Исаакович Рохлин Вера Константиновна Черникова   Авторы репортажа благодарят многих людей, которые в нём не упомянуты, но которые оказали большую помощь в организации и проведении этой поездки: руководителей и сотрудников Дальневосточного геологического института и Института химии ДВНЦ АН СССР; работников Приморского крайкома, Сахалинского обкома и Южно-Курильского райкома КПСС; заместителя начальника Главного агентства воздушных сообщений А. П. Трутнева; начальника рыбоводного отдела "Сахалинрыбвода" И. М. Золотарёву. Оглавление   www.pseudology.org