| Валентин Исаакович Рабинович | |
| Вербовка | |
 В
один из зимних дней 1958 года я получил повестку из районного военного
комиссариата, в котором находился на воинском учете, согласно которой мне
надлежало явиться к военкому в такой-то день, такой-то час, имея при себе
паспорт и военный билет.В последний раз перед тем меня вызывали в военкомат в 1952 году, после окончания института. По существовавшим тогда порядкам, получивший высшее образование военнообязанный рядового и сержантского состава проходил переаттестацию и получал офицерское звание и новую воинскую специальность – в соответствии с полученной в вузе гражданской. Мои коллеги по институту, выпускники редакционно-издательского факультета обычно получали специальность «военный журналист». Однако после того моего посещения военкомата ничто в моей воинской биографии не изменилось. Да я и не ожидал, что меня «повысят» – не то было время: «Дело врачей» и т.д. Новую повестку я получил в новые времена, на дворе стояла Хрущевская «оттепель», и я решил, что меня вызывают в связи с изменением моего воинского статуса. 2 Однако я ошибся. Когда на входе в военкомат я предъявил свою повестку дежурному офицеру, он направил меня не в приемную военкома, а в другой кабинет, на дверях которого не было никакой надписи, только номер и звонок. Я позвонил, и меня пригласили войти. Пригласивший, моих, примерно, лет мужчина в гражданской одежде, с загорелым до черноты лицом, на котором выделялся светлый шрамик у виска, предложил мне папиросу, закурил сам и стал расспрашивать меня о том, как я живу. Где работаю. Сколько получаю. Какая у меня семья. Какое жилье. Но слушал он меня, как мне показалось в полслуха, и я подумал, что все эти вопросы задаются для проформы, что на самом деле мой собеседник и так все про меня знает. Подозрение превратилось в точное знание, когда он спросил меня о моих литературных делах. Жил я в то время гораздо лучше, чем в предыдущие годы. У меня была постоянная работа, неплохая, по тем временам, квартира – тридцатиметровый двухкомнатный номер в бывшей военной гостинице, и первая наша с Мишей Черненко документальная повесть «Сотый горизонт» прошла «на ура» – сперва в журнале Юность, потом отдельной книжкой в «Воениздате», потом в молодогвардейском сборнике. Но лучше, чем раньше, не означало хорошо. Моя работа не соответствовала ни полученной в институте специальности («редактор политической и художественной литературы»), ни моим творческим интересам, слабенько оплачивалась (120 рублей в месяц) и вместе с тем почти не оставляла времени для литературных трудов и просто для дополнительного заработка. Моя квартира была слишком тесной для семьи из пяти человек (моя жена, две дочери, теща и я сам). К тому же, в ней не было ванной или хотя бы душа, а четырехметровая кухня без окна загазовывала во время готовки всю квартиру. 3 Все эти обстоятельства позволяли мужчине со шрамом и, разумеется, тем кто его направил на встречу со мной рассчитывать на мое благоприятное отношение к предложению о сотрудничестве с «органами», которое после получасовой беседы и последовало. В чем конкретно должно было заключаться это сотрудничество, сказано мне не было. Вербовщик вел свою речь, в основном, о том содействии, которое «они» могут мне оказать в решении моих бытовых проблем и в моей служебной карьере. Как я предположил, мне предлагалось стать секретным сотрудником, «сексотом», то есть доносчиком на своих товарищей. Выслушав все, что говорил вербовщик, я сказал, что благодарен партии и правительству за оказанное мне высокое доверие, но что полученное мной предложение слишком для меня неожиданно, и мне надо подумать. «А что там думать? – отозвался мой собеседник. – Тебе оказывают честь! На следующей неделе повезу тебя к начальству, жди звонка. О нашем разговоре – никому!» По всей видимости, он уже считал меня своим. Дней через пять-шесть, вечером, когда мы с женой как раз кончали ужинать, раздался телефонный звонок. Он был самым обыкновенным, но Мара почему-то сразу догадалась, что это по мою душу, выскочила из-за стола, схватила телефонную трубку и протянула ее мне. Машина подана, – произнесла трубка знакомым голосом в ответ на мое «слушаю». Иду! – Не волнуйся, – сказала Мара, подавая мне шапку, в то время, когда я старался попасть в рукава пальто. – Не волнуйся, не поддавайся на уговоры, делай все так, как мы решили. Все предшествовавшие вечера, а иногда и среди ночи, мы с ней обсуждали мой вызов в военкомат и перебирали возможные варианты дальнейших событий. Наши восторги по поводу разоблачения Хрущевым «культа личности» и возвращения с каторги уцелевших жертв политических репрессий не означали, что мы полностью освободились от наших многолетних страхов, от нашего недоверия к «органам». 4 Когда я уселся на заднее сиденье поджидавшей меня «Волги» рядом с моим вербовщиком, он сказал: «Маршрут запоминать не надо». Однако, если б я даже и захотел его запомнить, то мне это удалось бы вряд ли. Машина с час, не меньше, крутилась по плохо освещенным улочкам и переулкам, не выезжая на большие городские улицы и площади, так что я совершенно потерял представление о том, где мы находились. Наконец машина остановилась у какого-то ничем не примечательного дома, вплотную к ничем не примечательному подъезду. Войдя в него, мы поднялись на два лестничных марша вверх и оказались на лестничной площадке, на которую выходила одна-единственная дверь. Конспиративная квартира, – пронеслось у меня в голове, пока мой провожатый открывал дверь своим собственным ключом. Обширная, хорошо освещенная прихожая. Две двери – побольше и поменьше. Провожатый подвел меня к той, что побольше, дал мне знак подождать, скрылся за ней ненадолго, а выйдя снова в прихожую, пригласил меня войти в комнату вместе с ним. В небольшом уютном кабинете, за массивным письменным столом, освещенным лампой с зеленым абажуром, склонившись над какими-то бумагами, сидел сильно пожилой, чем-то напомнивший мне моего отца седовласый человек в кителе с полевыми полковничьими погонами. Не отрывая взгляда от своих бумаг, он жестом указал нам на стоявшие у стола два стула, а когда мы уселись, спросил: - Все в порядке? - Так точно, товарищ полковой комиссар! – Отрапортовал мой провожатый Ну, где наша не пропадала, держись, братец, – подумал я, мысленно постучал по столу, а вслух, не слишком уверенно, но все же достаточно отчетливо произнес: - Никак нет, товарищ полковой комиссар - То есть как это… – начал было провожатый, и шрамик на его лице побелел, или, возможно, лицо его потемнело еще больше 5 Но хозяин кабинета тут же прервал его: Погодите, давайте выслушаем товарища. И в первый раз, оторвав взгляд от стола, посмотрел на меня. И надо сказать, посмотрел вполне благожелательно, нормально посмотрел, даже с интересом: - Продолжайте, я вас слушаю Сейчас я уже не могу в точности возобновить в памяти всю ту околесину, что я начал нести тогда, весь тот лепет, что срывался с моих губ. Но общий его смысл заключался в уверениях в моей преданности родине, в том, что за нее я готов жизнь отдать, однако же по своим чисто физическим данным совершенно не подхожу ни для какой секретной работы, поскольку, в частности, после первого же стакана водки отключаюсь целиком, а во сне разговариваю… В продолжение всей моей не слишком связной речи на лице комиссара не дрогнул ни один мускул, но само это лицо становилось все более скучным, а взгляд все более и более отрешенным. Наконец, когда я пошел по второму или даже по третьему кругу, он слегка приподнял руки и спокойно, самым обыкновенным, деловым тоном произнес: – Вас понял. Мы никого не принуждаем. Подождите в вестибюле минут пятнадцать, я отвезу вас домой И жестом показал мне на дверь. Минут через десять после меня в прихожей появился мой вербовщик и, ни разу не повернув головы в мою сторону, быстрым шагом прошел к выходу на лестничную площадку. Дверь за собой, однако, притворил без стука. Что же касается его начальства, то за все время, что мы ехали к моему дому, оно ничем не выдало своего недовольства мною, всю дорогу вело разговор исключительно про погоду в Москве и некоторых других городах страны, и только на прощанье напомнило мне о деле, которое свело нас, сказав: - Вы, конечно, понимаете, что о наших контактах никому рассказывать не следует - Уже все забил! – Отозвался я 6 Я-то, действительно, забыл. Забыл настолько, что и сейчас не без труда восстанавливаю в памяти детали тех «контактов». Но мои контрагенты не забыли. Когда через несколько лет, после выхода в свет нашей с Мишей Черненко фантастической повести «Сошедшие с неба», ее переиздали в Варшаве, и поляки пригласили нас посетить Польшу, то смог туда поехать один Миша. Меня сделали «невыездным». А при каждом очередном направлении военкоматом моих документов «наверх» на предмет присвоения мне офицерского звания в соответствии с положенной мне новой воинской специальностью, «верхи» еще долгие годы, вплоть до снятия меня с воинского учета по достижении пятидесятилетнего возраста, возвращали представление с трафаретной резолюцией: «Считать нецелесообразным». Невелика плата за спокойный сон Источник Оглавление |
|