ИЗ ИСТОРИИ СТУКАЧЕЙ...

Недавно на книжных полках Парижа( Берлина и Вены появилось  любопытное исследование немецкого профессора Карола Зауэрланда под названием "Тридцать сребреников"( в котором рассматривается проблема доносительства. 

Известно( что доносительство существовало во всех странах и во все времена. Но( обычно оно считалось чем-то позорным. Лишь в двадцатом веке, достигнув небывалых доселе масштабов, стало в некоторых странах считаться "делом доблести и геройства".

У Данте в "Божественной комедии" стукачи помещены в самый последний, девятый круг ада. Именно там страдают за содеянное вмёрзшие в лёд доносчики, "обманувшие доверившихся", предатели родных и друзей, родины и единомышленников, предатели "сотрапезников и благодетелей".

Интересен приводимый в книге факт( когда кёльнский курфюрст жаловался в 1686 году, что никак не может найти желающих занять фискальные должности, потому что люди "боятся презрения и поношения соседей".

Однако бывали и исключения. Карол Зауэрланд рассказывает в своей книге, например, об указе герцога Вюртембергского. Этот указ, принятый в середине шестнадцатого века, обязывал подданных доносить обо всех случаях нарушения законов и правил. А в Силезии в 1705 году существовал порядок, по которому доносчик получал не меньше трети суммы, назначенной судом в качестве штрафа тому, на кого он донёс. Этот порядок, кстати, перенял Пётр Первый. Однако( о доносительстве в России( несколько позже. Так как автор немец( то и начинает свою работу с Германии.

Значительная часть книги "Тридцать сребреников" посвящена периоду национал-социалистической диктатуры. Когда нацисты пришли к власти в Германии в 1933 году, они были сами поражены той волной доносов, которая буквально захлестнула их. Гитлер даже жаловался своему министру юстиции на то, что осведомители "дезорганизуют" работу новой власти. А через год министр внутренних дел "третьего рейха" выпустил циркуляр, который предписывал "положить конец доносительству, так как это явление недостойно германского народа и национал-социалистического государства". 

Согласно Каролу Зауэрланду, когда в начале войны Гиммлер и Гейдрих предложили принять закон, обязывающий граждан рейха сообщать "куда следует" обо всех подозрительных явлениях, все причастные к этому учреждения высказались против. Все: от Госплана до министерства народного просвещения и пропаганды.

2

Причины столь негативного отношения нацистской верхушки к "сигналам трудящихся" были чисто идеологического характера. Единство немецкого народа и монолитность( как тогда выражались( "всенародного государства" являлись краеугольными камнями национал-социалистической идеологии: "Один народ, один рейх, один фюрер!" Тайные осведомители рождали всеобщее недоверие и взаимную подозрительность, а это угрожало упомянутому единству. Отсюда и нелюбовь к стукачам.

Впрочем, нелюбовь к стукачеству носила у нацистов, скорее, теоретический характер. Судя по цифрам, опубликованным в книге, более двух третей всех расследований, которые гестапо вело по делам об измене родине, подстрекательской и антинародной деятельности, начиналось именно с доносов. Чаще всего это были сообщения о "клеветнических высказываниях", сделанных в пивной. 

Но в гестапо стучали не только собутыльники и кельнеры. "Сигналы" поступали от сослуживцев, соседей, родственников. Любопытно, что исследователи не обнаружили за всё время нацистской диктатуры ни одного случая, когда муж донёс бы на свою жену. А вот жёны на мужей доносили. И ещё одна интересная особенность: очень неохотно "сдавали" жители сельских районов Германии приходских священников.

На кого жители "третьего рейха" доносили охотно, так это на "недочеловеков": на евреев, поляков, гомосексуалистов. Но и здесь активность стукачей заметно снизилась после Сталинграда, а ещё больше - после высадки западных союзников в Нормандии.

Поражение Германии стало реальным, и потенциальные стукачи боялись, что их привлекут к ответственности после войны. Напрасно боялись. Известен лишь один-единственный случай, когда доносчицу привлекли к суду и осудили. Увы! В двадцатом веке доносчики за очень редкими исключениями всегда оставались безнаказанными. Более того, в Советском Союзе, начиная уже с Ленина, донос приветствовался и поощрялся. Об этом Карол Зауэрланд такье весбма подробно рассказывает в книге "Тридцать сребреников".

Строилось новое общество. Строилось не на основе "абсолютных", общечеловеческих моральных ценностей, а на основе идеологической доктрины. Верность этой доктрине, партии и её вождю должна была стать важнее любви к матери и отцу. Так воспитывался массовый цинизм. Так высокими идеями оправдывалась подлость.

3

Глава книги  Зауэрланда, в которой идёт речь о советских  временах, называется "В империи КГБ". Название не случайно, хотя власть в СССР находилась, разумеется, не в руках органов госбезопасности. Страной правила партийная номенклатура, а КГБ был орудием её власти. Но ведь и опричники были "всего лишь" исполнителями воли Ивана Грозного, их духовного вдохновителя, а времена те всё равно вошли в историю как опричнина.

Именно опричники определяли характер эпохи, стали её главными действующими лицами, её символом. Так и главными действующими лицами советских времён можно назвать чекистов.  Партия была, если кто помнит этот лозунг, "вдохновляющей" и "определяющей" силой, КГБ - силой реальной. Реальной ещё и потому, что внушаемый "органами" страх был массовой психической реальностью.

Но( справедливости ради следует сказать( что стукачей придумали не "органы". В летописных хрониках, рассказывающих об истории Руси, в мемуарах современников и записках иностранных путешественников пугающе часто упоминается о "прискорбной склонности" народа к доносительству. Во времена татаро-монгольского ига русские князья, казалось, только и делали, что скакали в Орду, чтобы настучать друг на друга начальству. Больше всех отличился здесь, кстати говоря, легендарный "собиратель земель русских" Иван Калита. Но и другие были не лучше.

Летописцы рассказывают, например, о князе Юрии, внуке Александра Невского и сыне Даниила Московского (в честь его назван Данилов монастырь). Не сумев одолеть своего соперника на великое княжение Михаила Тверского на поле брани, князь Юрий поехал в Орду и там рассказал, что Михаил, во-первых, отравил его супругу Агафью (она была родной сестрой хозяина Орды хана Узбека), а, во-вторых, хочет бежать за границу.

Интересно( что и в начале четырнадцатого века, когда происходили упомянутые события, побег за границу считался преступлением. Более того, Юрий Данилович "накапал" хану Узбеку, что Михаил Тверской собирается бежать не с пустыми руками, а с его, ханскими, деньгами: "По городам собрал многие дани и хочет бежать в немцы, а к тебе (хан) идти не хочет и власти твоей не повинуется".

После доноса( Михаила Тверского "пригласили" в Орду и предали мучительной смерти. Ну а Юрий Данилович вернулся из Дербента (где тогда располагалась штаб-квартира Золотой Орды) в Москву с ханским ярлыком на великое княжение. Правил он, кстати говоря, семь лет, после чего был убит сыном князя Тверского Дмитрием Михайловичем, мстившим за гибель отца. 

4

Со временем методы усовершенствовались, и донос стал орудием не только политической власти. Уже в петровские времена к помощи осведомителей прибегала, например, налоговая полиция. Дело в том, что заработанный капитал при Петре Первом очень многие в оборот не пускали, потому, как пишет историк Ключевский, что "наверху" царили произвол и взяточничество, а общество (в том числе и те его уважаемые представители, которые зарабатывали этот капитал) было абсолютно бесправно. 

Вместо инвестиций в производство (выражаясь современным языком) люди либо прятали заработанное от начальства и податных сборщиков (налоговой полиции тех лет), либо - те, кто побогаче, - переправляли за границу деньги в лондонские, венецианские и амстердамские банки. Пётр издал указ: "Если кто донесёт, где сосед деньги прячет, тому доносчику из тех денег треть, а остальное - на государя". "Донос, - пишет Ключевский, - стал главным инструментом государственного контроля, и его очень чтила казна".

В конце концов Пётр создал специальный институт фискалов. "Донос стал государственным учреждением, свободным от всякого риска", - заключает историк. И добавляет горько: "Это вносило в управление и в общество нравственно недоброкачественный мотив".

Но тех, кто управлял тогда обществом, это, похоже, не слишком волновало. Как, впрочем, и само общество. В мемуарах графа Эрнста Миниха, начинавшего свою карьеру в тридцатых-сороковых годах XVIII века, при императрице Анне Иоанновне, читаем: "Ни при едином дворе, статься может, не находилось больше шпионов и наговорщиков, как в то время при российском. Обо всём, что в знатных беседах и домах говорили, (фаворит императрицы Бирон) получал обстоятельнейшие известия. И поскольку ремесло сие отверзало путь как к милости, так и к богатым наградам, то многие знатные и высоких чинов особы не стыдились служить к тому орудием".

5

Что уж говорить о простом народе! Ещё при Петре Первом крепостному, который донёс на барина, виновного в государственных преступлениях, полагалась вольная. Естественно, что позже, когда народ пошёл в революцию, царская "охрана" вербовала осведомителей десятками, причём, во всех без исключения революционных партиях. Самым знаменитым из осведомителей "охранки" был, конечно, Азеф. Карол Зауэрланд упоминает в своей книге об этом легендарном создателе боевой организации эсеров.

Азеф руководил подготовкой, например, убийств министра внутренних дел Плеве и великого князя Сергея Александровича, дяди царя Николая Второго. При непосредственном участии или содействии Азефа было проведено двадцать пять крупных террористических актов. Кажется невероятным, что одновременно со своей подпольной деятельностью Азеф работал на царскую "охрану". Причём, он сам предложил ей свои услуги, начав свою карьеру осведомителя, кстати, в Германии. Он сообщал о настроениях российских студентов, учившихся в университете немецкого города Карлсруэ. Умер Азеф в Германии: после разоблачения он скрывался от мести своих товарищей по партии в Берлине. Здесь же и похоронен - на кладбище в Вильмерсдорфе.

Но речь идёт о террористе-эсере. А как насчёт большевиков? Тоже неплохо. Согласно подсчётам историков, в канун Первой мировой войны деятельность РСДРП, а также социал-демократических организаций Латвийского края и Королевства Польского "освещали" более двух тысяч секретных сотрудников "охраны" и жандармских управлений.

Так, например, о проходивших в условиях строжайшей конспирации заседаниях первого большевистского ЦК на Пражской конференции РСДРП 1912 года, полиции представили подробные доклады сразу трое осведомителей.

6

Один из них - Роман Малиновский - сам стал позже членом ЦК и депутатом фракции большевиков в Государственной Думе. В юности Малиновский был простым уголовником. Потом стал популярным вожаком одного из крупнейших российских профсоюзов - профсоюза металлистов - и одним из немногих рабочих в руководстве РСДРП и главным большевистским оратором в Думе. Офицерам "охранки" на тайных встречах даже приходилось просить его умерить революционный пыл его речей.

Роман Малиновский был любимчиком Ленина и его "выдвиженцем". Но даже когда подозрения по поводу Малиновского у многих соратников Ильича по партии переросли в уверенность, Ленин продолжал упорно защищать своего питомца.

Между прочим, главную роль в разоблачении Малиновского сыграл... заместитель министра внутренних дел России генерал Джунковский. Человек "исключительной порядочности", как говорили о нём современники, он был против политического провокаторства и не мог допустить того, чтобы в парламенте страны сидел секретный осведомитель полиции, да ещё к тому же ранее судимый за уголовное преступление. Джунковский заставил Малиновского отказаться от депутатского мандата, пригрозив в противном случае публично объявить о его сотрудничестве с "охранкой".

И в царские времена подобные идеалисты были редкостью в тайной полиции, ну а  в советские( их не было и в помине. Партия большевиков и её карательные органы с распростёртыми объятиями встречали доносчиков, рвение которых было просто поразительно. Рассказывая о первых неделях после прихода к власти, Троцкий пишет в своих воспоминаниях: "Осведомители являлись со всех сторон. Приходили рабочие, солдаты, офицеры, дворники, социалистические юнкера, прислуга, жёны мелких чиновников. Некоторые давали серьёзные и ценные указания".

Доносительство уже не просто поощрялось - оно было объявлено величайшей гражданской доблестью. О Павлике Морозове, донёсшем на своего отца, слагались поэмы и песни, ему ставились памятники (например, на Ленинских горах в Москве, у Дворца пионеров), его имя присваивали школам и кораблям, на его примере призывали учиться юную смену... 

7

Надежда Константиновна Крупская обращалась в начале тридцатых годов к детворе Страны Советов: "Поглядите, ребята, вокруг себя. Вы увидите, как много ещё старых ... пережитков. Хорошо будет, если вы их будете обсуждать и записывать".

Кстати говоря, первую и самую известную песню о Павлике Морозове, которая в сталинские времена исполнялась бессчётное число раз, сочинил Сергей Михалков, автор старых советских и нового российского гимна. Писатель Юрий Дружников, написавший великолепную книгу о Павлике Морозове, вспоминая об этой песне, которую ему в детстве довелось петь в хоре, замечает: "Учитывая, что содержание подвига известно, приведу для экономии только рифмы". Последуем его примеру:

В российских архивах сохранилась книга Анатоля Франса "Последние страницы. Диалог под розой" с пометками Сталина, очень внимательно читавшем эту книгу. Фраза "пишите, мерзавцы, доносы" подчёркнута. И ещё тремя вертикальными чёрточками отмечена на полях. И мерзавцы писали доносы: на соседей и коллег по работе, на случайных знакомых и родственников... 

Все знают, как часто Сталин смотрел в Художественном театре "Дни Турбиных". Меньше известно, что другим его любимым спектаклем во МХАТе была "Любовь Яровая". В этой пьесе жена предаёт мужа. Пьеса эта, кстати говоря, вплоть до восьмидесятых годов входила в школьную программу.

8

"Ну, хорошо, - скажет кто-то. - Мало ли что происходило в сталинские времена. Сталин вообще был патологическим типом, параноиком, страдал манией преследования... Да и сам как будто когда-то служил в "охранке". Потом всё же настали другие времена..."

О доносах и доносчиках в послесталинскую эпоху в книге Карола Зауэрланда "Тридцать сребреников" также рассказано немало интересного. В частности, о том, сколько было тайных осведомителей в эти якобы "другие" времена. На госбезопасность Польши, например, работали в 1987 году более ста тысяч тайных осведомителей. Министерство госбезопасности ГДР ("Штази") получило с января 1985 года по ноябрь 1989-го (когда уже пала Берлинская стена) доносы 260 тысяч стукачей.

Надо учесть при этом, что состав осведомителей, согласно секретным инструкциям "штази", постоянно обновлялся. Поэтому посчитать, сколько всего доносчиков было за время существования ГДР (или социалистической Польши, или Советского Союза) просто невозможно. Но профессор Зауэрланд приводит следующие впечатляющие цифры. 

В Восточной Германии на каждые двести граждан приходился один штатный чекист и на каждые сто - внештатный стукач.

А как обстояло дело в Советском Союзе? Бывший министр МГБ и секретарь ЦК КПСС Игнатьев сказал однажды о десяти миллионах осведомителей. Сегодня некоторые исследователи считают, что негласным "помощником" КГБ был каждый шестой гражданин СССР. А это больше тридцати миллионов. В своём документальном исследовании о доносчиках "Рабы ГБ" известный журналист Юрий Щекочихин рассказывает, в частности, о деле Леонида Васильева, инженера из Казани, написавшего в 1983 году "антисоветское", как тогда говорили, стихотворение.

Пятьдесят экземпляров этого стихотворения Васильев оставил в коридорах различных учреждений, на лестничных площадках, послал в редакции газет... Можно себе представить, сколько доносов пришло в КГБ. Ровно пятьдесят! У рабочих, студентов, доцентов, профессоров и членкоров Академии наук, в руки которых попало стихотворение, была возможность просто выбросить листок, никому ничего не сказав, но нет! Все, как один, сообщили "куда следует". Васильева нашли и посадили на два года.

"Моё фамилье, имя, отчество прекрасно знали в КГБ", - пел Владимир Высоцкий. И был прав. Негласный надзор за Высоцким установили ещё в середине шестидесятых годов. Рядом с ним постоянно находилось несколько постоянных осведомителей. А после женитьбы на французской актрисе Марине Влади (это был семидесятый год) КГБ уже совершенно открыто решал, где позволено выступать Высоцкому и в каких фильмах сниматься.

Когда театр на Таганке ездил на гастроли за границу, в эти поездки брали не всех актёров. Но сопровождающий от КГБ (а то и несколько) были обязательно.

9

И если уж говорить о доносительстве( то никак нельзя пройти мимо писательской братии. Был такой Лев Никулин, лауреат Государственной премии СССР, автор романов "Московские зори", "России верные сыны", "Мёртвая зыбь" и книги с многозначительным названием "Высшая мера". В сталинские времена Никулин был одним из тех, кто приложил руку к уничтожению Бабеля. И ходила в литературных кругах эпиграмма:

Потом настала оттепель, разоблачили культ личности, из лагерей вышли те, кому посчастливилось выжить... А что же стукачи и, в частности, Лев Никулин? Они продолжали спокойно заниматься тем, чем занимались и раньше - как литературой, так и доносительством. И вот уже пошла гулять новая язвительная эпиграмма: "Никулин Лев, стукач-надомник, Недавно выпустил трёхтомник". И ничего. 

Вадим Кожевников, герой соцтруда и лауреат Государственной премии, будучи главным редактором журнала "Знамя", получил в конце 1960 года рукопись романа Гроссмана "Жизнь и судьба".

Ознакомился с романом и решил, что это произведение "очернительское". Ну, позвони Гроссману, скажи ему: "Старик, не могу напечатать - сам знаешь, почему. Забери рукопись и никому не показывай". Вместо этого Вадим Кожевников передал рукопись в "органы". Это, кстати говоря, ему в будущем зачлось: чекисты помогли Кожевникову написать роман "Щит и меч", ставший любимой книгой нынешнего российского президента( что в общем-то и не удивительно.

10

И всё-таки речь идёт о прошлом. А что сейчас? Ведь была перестройка, гласность, пришла демократия... КГБ уже нет( правда( появилось ФСБ. Уголовных статей, карающих за "антисоветскую деятельность", тоже. Всё это так. Но вот в августе 1995 года Государственная Дума России приняла закон, гарантирующий "лицам, сотрудничающим с органами", защиту государства и даже освобождение от уголовной ответственности за заслуги в раскрытии преступлений.

Доносительство интеллигентно названо "конфиденциальным содействием на контрактной основе". Закон, кстати говоря, запрещает вербовать в осведомители судей, прокуроров, адвокатов, священнослужителей и... народных депутатов. Правда, совсем недавно одного из депутатов Госдумы публично поздравили с присвоением звания полковника госбезопасности, но большинство народных избранников если и возмущалось, то разве что тем, что их коллегу так неосторожно "раскрыли".

Доносительство продолжает оставаться делом вовсе не стыдным. Была ли русская поговорка "Доносчику - первый кнут"? Её давно уже сменила другая: "Лучше стучать, чем перестукиваться". Чекистский "телефон доверия", по которому граждане могут донести, сохранив свою анонимность, и сегодня не умолкает. Конечно, сообщать "по инстанции" о парковке машин в неположенном месте любят и немцы, и американцы, и австрийцы...

И хотя такой донос не ведёт к внеправовому преследованию, есть и тут что-то мерзкое. А уж тем более должно быть противным поощрять доносительство.

"Белорусская деловая газета" как-то сообщила о том, что платными осведомителями должны стать все жители Пружанского района Брестской области. За сообщения о лицах, нелегально переходящих границу (это, как вы понимаете, не шпионы, а "челноки", пытающиеся избежать драконовских поборов), жители местных деревень будут награждаться не только почётными грамотами, но и денежными премиями в размере двух минимальных зарплат. Особо отличившиеся получат льготные путёвки в санатории и дома отдыха.

Так что о "прошлом" говорить ещё рано...

Источник