Москва, Время, 2008 Игорь Семёнович Кон 80 лет одиночества Часть 2. Темы и проблемы Мужчина в меняющемся мире …Утренняя эрекция - это единственная вещь, которая делает мужчину загадкой природы. Виктор Ерофеев Мой последний глобальный проект "Мужчина в меняющемся мире", которым я занимаюсь с 1999 г., - попытка осмыслить, как меняются мужчины и их представления о самих себе в современном мире, в котором они утрачивают былую власть и гегемонию, имеет длинную предысторию. Теоретический интерес к проблеме половых различий возник у меня случайно. В Ленинграде я много лет работал с очень образованной машинисткой Н.Д. Раскиной, которая не только перепечатывала мои рукописи, но и внимательно их читала и иногда высказывала критические замечания. Когда я стал заниматься юношеской психологией, Нина Давыдовна сказала: "Игорь Семенович, то, что вы пишете, очень интересно, но ведь это все - о мальчиках. А где же девочки? Они многое переживают иначе". Нина Давыдовна была права. Мужской тип развития был мне не только лучше знаком по личному опыту, но и казался теоретически универсальным, единственно возможным. Когда под влиянием этой критики (никто из коллег мне ничего подобного не говорил), я стал размышлять и читать специальную литературу, то вскоре открыл для себя новый увлекательный мир. Пол оказался не однозначной биологической данностью, а сложным и многомерным социальным конструктом, требующим многодисциплинарного подхода, а социально-психологические различия между мужчинами и женщинами - вполне реальными, важными, но вместе с тем - историческими. Уже в советское время я посвятил этой теме несколько статей, она присутствует и в моих обобщающих работах. Это стимулировало и к чтению феминистской литературы. Первый опыт был разочаровывающим. В конце 1960-х - начале 1970-х годов я переписывался с известным американским социологом Карлфредом Бродериком, главным редактором журнала "Journal of Marriage and the Family”. Однажды, посылая мне очередной номер журнала, Бродерик написал, что он должен мне понравиться, потому что его готовили марксистки-феминистки. Прочитав журнал, я ответил, что ни этот феминизм, ни этот марксизм мне не нравятся - такой вульгарный социологизм был у нас в 1920-х годах, возвращаться к нему незачем. Первые феминистские работы в антропологии действительно были наивно декларативными, но в них ставились серьезные вопросы, следующее поколение ученых стало обсуждать их предметно, после чего игнорировать их стало уже невозможно. Примерно так же было и в постсоветской науке. Первые "женские" школы и семинары в значительной степени сводились к жалобам на бедственное положение женщин, жалобы были справедливыми, но теоретически неинтересными. Однако очень скоро эти исследования, которые из "женских" переименовали в "гендерные", стали профессиональными и интересными для всех. Посещение гендерных летних школ и семинаров, особенно в замечательном Форосе, и полугодовое пребывание в Центрально-европейском университете в Будапеште (1999), куда меня "сосватал" Сергей Ушакин, показали мне, что здесь есть чему учиться. Надо только терпеливо слушать, не обращать внимания на неизбежные во всяком новом деле благоглупости и птичий язык (любой язык, которого ты не знаешь, кажется птичьим), и не думать, что содержимое твоих штанов автоматически гарантирует тебе интеллектуальное превосходство над теми, кто носит юбку. Разумеется, меня раздражают разговоры о "мужской" и "женской" науке, игнорирование данных психологии, биологии и т.п., что особенно заметно в трактовке сексологических сюжетов. Какое-то время я даже возражал против избыточного употребления слова "гендер", опасаясь, что оно вызовет путаницу и схоластические споры о словах (это действительно имеет место). В 1990 г. я обнаружил в русском переводе одного американского учебника сексологии главу "Солитарный секс". Кого бы я ни спрашивал, слово "солитарный" у всех ассоциировалось исключительно с глистами, на самом же деле английское solitary означает “одинокий", solitary sex - это секс в одиночестве, то есть мастурбация. Нелепую любовь заменять перевод иностранного слова его транслитерацией и изобретать псевдонаучные термины я высмеял тогда в неопубликованной юмореске. Если вы напишете статью "Особенности мужской и женской мастурбации", вас дружно осмеют (по глупости, потому что тема важная и вполне научная). Зато "Гендерные исследования солитарного секса" можно представлять хоть на Нобелевскую премию. Но при всех терминологических издержках, "гендер" позволяет деконструировать биологический эссенциализм, который, хотя бы в силу своей привычности, легче усваивается обыденным сознанием. Поэтому я посвятил несколько статей разъяснению соотношения понятий "пол" и "гендер", пытаясь сделать его понятным не только психологам, но и представителям наших медико-биологических дисциплин, до которых эта терминология ещё не дошла. Эти темы освещаются и в моих учебных пособиях "Ребенок и общество" (2003) и "Сексология" (2004). По сути дела, в этом вопросе, как и в других, я занимаюсь наведением мостов между берегами, обитатели которых имеют друг о друге смутные представления, но одни убеждены, что на противоположном берегу живут люди лихие, так что от них лучше держаться подальше, а другие не прочь познакомиться с соседями поближе. Первым моя деятельность кажется вредной и подрывной, а вторые считают её полезной. В самих гендерных исследованиях меня занимают не столько общие, сколько специфически мужские проблемы. С точки зрения социолога классической формации, для которого социальная реальность не сводится к дискурсу, гендерный порядок - явление не только психолингвистическое, но и - прежде всего - макросоциальное. Чтобы понять исторические изменения во взаимоотношениях мужчин и женщин, нужно начинать не с психики, которая во многом производна от характера жизнедеятельности, а с социально-структурных процессов, общественного разделения труда, властных отношений и т.д. В этом духе написана моя статья "Мужчины в изменяющемся мире" (1999), опубликованная в нескольких гендерных учебных пособиях. Первоначально я хотел посвятить мужским проблемам одну книгу, но тема оказалась слишком сложной и многогранной. Неожиданно для меня самого, сначала на первый план вышла такая локальная и даже вроде бы не совсем социальная тема как репрезентация обнаженного мужского тела. До последней трети ХХ в. человеческое тело считалось природной данностью, интересной только для биологии и медицины. Общественные и гуманитарные науки затрагивали телесность лишь попутно, в связи с философской проблемой соотношения духовного и материального или в контексте истории искусства и физической культуры. Пренебрежительное отношение к телесности, тесно связанное с антисексуальностью и принижением чувственности, ярко проявлялось и в советской науке. В последние десятилетия положение резко изменилось, телесность, в самых разных аспектах, стала предметом многочисленных философских, социологических и гуманитарных исследований. Телесность имеет и свой гендерный аспект. Чем и почему мужской телесный канон отличается от женского? Чья нагота шире представлена в изобразительном искусстве? Как соотносятся друг с другом бытовая культура и художественная репрезентация мужского и женского тела? Можно ли говорить об исторической эволюции и этнокультурных вариациях образов мужской и женской красоты или же они полностью детерминированы законами эволюционной биологии? Что меняется в этом отношении в современной культуре? Сохраняется ли в ней традиционное правило "мужчина действует, женщина показывает себя" или появляется нечто новое? На первый взгляд, тема сугубо искусствоведческая и, следовательно, не моя. Но за эстетическими проблемами скрываются социокультурные. Феминистская искусствоведческая литература, с которой я познакомился в Будапеште, стимулировала появление новых вопросов. Я подумал, что представленная визуально, "в картинках", история художественной репрезентации мужского тела может дать для понимания канона маскулинности не меньше, чем социальная статистика и динамика гендерного разделения труда. Этой теме я посвятил несколько научных статей и большую книгу "Мужское тело в истории культуры" (2003). "Мужское тело в истории культуры" (2003) Это была очень тяжелая работа. Я писал книгу на свой страх и риск (получить грант на такой экзотический для России проект - "образы голых мужиков!" - невозможно, я и не пытался это сделать) и даже без надежды на издание. Все свое свободное время в 1999-2003 гг. я тратил на посещение музеев (в те годы я много ездил и, кроме московских и петербургских музеев, сумел побывать в музеях Вашингтона, Нью-Йорка, Парижа, Берлина, Геттингена, Женевы, Будапешта и Хельсинки), причем делал это заведомо неправильно.   В молодости знакомые художники научили меня, что не нужно пытаться осмотреть большой музей целиком, в этом случае все впечатления остаются в ногах. Посещая тот или иной музей, я обычно заранее определяю, что смотреть, оставляя остальное до следующего раза (или до следующей жизни). На сей раз я проходил музей из конца в конец, подходя только к тем картинам, где было изображено обнаженное мужское тело. Конечно, это дикость. Но таким путем я нашел немало произведений, которые в джентльменский набор тематических альбомов и монографий не входили. Ещё сложнее было с литературой. Хотя я плотно поработал в библиотеке Геттингенского университета и библиотеке Конгресса, этого было недостаточно. В книжной лавке любого хорошего музея представлены книги и каталоги, которые до библиотек ещё не дошли и дойдут не скоро. Купить их я, естественно, не мог, да и по весу они были недоступны. Значит, надо было просматривать их на месте. В американских книжных магазинах обычно удается найти стул, а то и стол, где можно читать без помехи.   В музейных магазинах такие удобства не предусмотрены, но в американских музеях можно сесть на пол. В Лувре это не принято, а лучшей выставки новых книг по искусству я нигде не видел. Приходилось просматривать и читать тяжелые книги на весу или аккуратно положив их на стенд, чтобы не мешать другим посетителям и не повредить дорогую книгу. А если в придачу в Париже стоит тридцатиградусная жара (правда, в музее работает кондиционер) и у тебя болят колени, это становится многочасовой пыткой, которая по моей субъективной шкале неприятных воспоминаний идет сразу же за ездой в теплушках в военные годы. Зато я относительно уверен, что не пропустил ничего существенного. Нелегко далось и издание книги. Поначалу я вообще не рассчитывал на это (без иллюстраций такая книга немыслима, а где ты их возьмешь?) и собирался просто поместить свой текст в Интернете. Но тонкий поэт и художница Анна Альчук (несколько лет спустя её затравили, довели до самоубийства православные фанатики) познакомила меня с президентом издательства "Слово" Наталией Александровной Аветисян, которая сразу поняла замысел необычной книги и решила её печатать.   Начались поиски редактора. Первая редакторша, интеллигентная дама средних лет, сказала, что книга интересно и хорошо написана, но нужно убрать все про пенис и фаллос, а "сексуальность Христа - это вообще неприлично". Объяснять, что на эту тему существует серьезная и более чем благопристойная искусствоведческая и религиеведческая литература, было бесполезно, в России о ней никто даже не слышал. Ничего не вышло и с двумя следующими кандидатами. Зато Ирина Владимировна Шадрина вникла в замысел книги и стала мне бесценной помощницей. О трудностях с подбором иллюстраций я уже не говорю, это была целая эпопея. Разумеется, написать систематическую историю художественной репрезентации мужского тела я не мог и не собирался, у меня была другая задача. Если бы меня спросили, как следует читать эту книгу, я бы посоветовал начать с первой главы "Нагота как культурологическая проблема", где популярно, но, как мне кажется, грамотно изложены философские и культурологические предпосылки исследования (сущность телесного канона, происхождение чувства стыда, Диалектика нагого и голого, философия взгляда, особенности конституирования образов мужского и женского тела и т.д.), затем внимательно прочитать последнюю главу "Мужское тело и современная массовая культура", ради которой и было задумано это исследование, и лишь после этого читать исторические главы, посвященные конкретным эпохам.   Не будучи искусствоведом, я хотел, опираясь на специальную литературу (липовых сносок, чтобы образованность показать, у меня не бывает) выделить самые общие, социально и культурно значимые черты каждой эпохи, будь то идеальная мужская красота античности, средневековый конфликт духовности и телесности, ренессансная реабилитация плоти, эстетика мужественности классицизма и хрупкая мужская субъективность, открытая романтиками, переход от нагого к голому в реалистическом искусстве XIX в., мускулистая маскулинность атлета и милитаризованное "фашистское тело" и т.д. Особенно интересен для меня был женский взгляд на мужское тело, а также образы мужской наготы в русском искусстве (в последнем вопросе у меня не было предшественников, я довольствовался фиксацией фактов, с минимумом обобщений) Книга вызвала много откликов. Некоторые критики, не утруждая себя чтением, увидели в ней просто шикарный альбом красивых картинок. Галина Юзефович, по мнению которой вся моя прошлая научная деятельность сводилась к подведению "простенькой, но эффектной теоретической базы" под сексологические сочинения В.Шахиджаняна, не нашла в книге ничего, кроме "многочисленных курьезных ошибок" (ни единого примера она не привела), хотя высоко оценила качество неизвестно откуда взявшихся иллюстраций (хорошо хоть, что не сочла их порнографическими).   Напротив, специалисты в области гендерных исследований признали книгу "важным академическим событием". Искусствоведов из Государственной библиотеки иностранной литературы она подвигла на организацию семинара и выставки, а философ и историк искусства М.С. Каган, который никогда не писал рецензий на непрочитанные книги, выразил "пожелание, чтобы книга эта обрела возможно более широкого читателя-зрителя - она может восполнить существенный пробел в его общем и художественном образовании". К сожалению, для выполнения просветительской функции книга слишком дорого стоит (первоначальная цена была 1500 рублей) - 450 цветных иллюстраций и соответствующая полиграфия (книга печаталась в Италии) дешевыми быть не могут.   Многие её лучшие потенциальные читатели, которых интересует текст, а не картинки, купить её не могли. К настоящему времени тираж полностью разошелся, переиздать её едва ли удастся (слишком дорого стоит полиграфия). Если мне кто-нибудь технически поможет, я попытаюсь подготовить и разместить на своём сайте полную электронную версию книги. Уверен, что это полезное чтение, иллюстрации на экране смотрятся даже лучше, чем в книге, а мне к бесплатной работе не привыкать… Иконография мужского тела для меня - всего лишь интерлюдия. На самом деле я хочу понять, что происходит с мужчинами в современном мире.   Для этого нужно: а) рассмотреть глобальные тенденции изменения нормативного канона маскулинности и гендерного порядка, в котором господствующая роль принадлежит мужчинам; б) выяснить, как изменяются в связи с этим важнейшие свойственные (или приписываемые) мужчинам психологические черты, и в) проследить, как эти процессы проявляются в современной России. Сделать это я хотел не как теоретик, формулирующий ряд умозрительных и логически последовательных идей, а путем обобщения массы более или менее достоверно установленных, но разрозненных социологических, антропологических, исторических и психологических фактов. Такой подход сегодня крайне непопулярен, все предпочитают обсуждать не разнородные факты, а методологические принципы. Как философ, я вполне разделяю этот пафос, обсуждать идеи интереснее, чем факты, но в данном случае мне важен эмпирический материал, который я собирал не абы как, а на базе нескольких общих принципов. Первый принцип - максимальная опора на данные специальных наук.. Как специалист в области истории и методологии общественных и гуманитарных наук, я хорошо знаю слабые стороны научного и тем более - гуманитарного дискурса, но, при всех ограничениях, научные факты все-таки более солидны, чем неотрефлексированные и категоричные суждения обыденного сознания, даже если они облечены в философскую форму. Второй принцип - меж= или полидисциплинарность. Интересующие меня сюжеты с разных сторон изучаются и обсуждаются в рамках социологии, антропологии, истории, психологии, гендерных исследований и многих других наук, каждая из которых имеет свой собственный понятийный аппарат и логику исследования. Нередко то, что считается достоверным в одной науке (например, в эволюционной биологии) категорически отвергается в другой (например, в гендерных исследованиях). Чтобы перебросить между ними логические мосты, нужно иметь солидные профессиональные знания в каждой из них, что заведомо невозможно. Единственное, что может сделать автор обобщающей книги, - показать эвристическую ценность и одновременно - границы того или иного монодисциплинарного подхода. Минимальные методологические требования здесь : а) никогда и ни при каких условиях ничего не утверждать о мужчинах и женщинах "вообще", без учета социально-экономических, этнокультурных и иных средовых параметров, и б) никогда не сводить и не выводить индивидуально-личностные свойства людей из социально-средовых или биологических факторов. Третий принцип - всемирно-исторический контекст. В последние полвека взаимоотношения между мужчинами и женщинами, а, следовательно, и их психология, существенно изменились и продолжают меняться. Хотя межполовая конкуренция или, как её иногда называют, "война полов", существовала всегда, в прошлом её рамки и возможности были жестко определены культурой, и эти ограничения воспринимались как универсальный биологический закон. Мужчины и женщины должны были "покорять" и "завоевывать" друг друга, используя для этого специфические, веками отработанные, приемы и методы, но сравнительно редко конкурировали друг с другом на макросоциальном уровне.   Соперником мужчины, как правило, был другой мужчина, а соперницей женщины - другая женщина. Сейчас, впервые в истории человечества, сложилась ситуация, когда мужчины и женщины начали открыто и жестко конкурировать друг с другом не только в семейно-бытовой сфере, где многое зависит от индивидуальных особенностей партнеров, но в самом широком спектре общественных отношений и деятельностей. На первый взгляд, это отвратительно и ужасно. Однако конкуренция - не только соперничество, но и способ кооперации, в результате которой у представителей обоих полов образуются новые социальные качества. Какие именно, как им нужно учиться и как преодолевать возникающие при этом конфликты? Поскольку интересующие нас новые черты взаимоотношений мужчин и женщин возникли, достигли определенной степени зрелости и были осознаны на Западе значительно раньше, чем в России, изучать их нужно опять-таки на западном материале, и только после этого смотреть, действуют ли те же самые закономерности в России, и если да, в чем их специфика, а если нет - то почему и какова альтернатива? Кроме того, это прямо вытекает из предыдущего, на Западе гораздо больше научных исследований, что, в свою очередь, способствует повышению их качества. Если у вас мало молока, откуда возьмутся сливки? Наличие противоречивых научных данных стимулирует рождение новых гипотез, которые тут же подвергаются эмпирической проверке, обобщений, основанных на плохих выборках и самодельных методиках, никто всерьез не воспринимает. Поэтому необходимо сначала изучить, что сделано "за бугром", а потом уже сравнивать с этим отечественные данные, если таковые имеются. Задача ещё больше усложняется тем, что перед нами стоят два взаимосвязанных, но, тем не менее, разных сюжета: 1) нормативный канон маскулинности, как разные культуры и общества представляют себе "настоящего мужчину", это зафиксировано в историко-антропологических и социологических исследованиях, и 2) типичные свойства индивидуальных мужчин, зафиксированные психологическими исследованиями, статистически обобщенные и отфильтрованные мета-анализом. Итоги этой работы я подвел в книге "Мужчина в меняющемся мире" (2009). Мужчина в меняющемся мире (2009) Это своеобразное "введение в мужиковедение" открывается анализом современного так называемого "кризиса маскулинности", возникновения "мужского вопроса" и мужских "освободительных движений". Далее я критически рассматриваю основные мифы, метафоры и парадигмы маскулинности, соотношение полового диморфизма и гендерной стратификации и что конкретно измеряют психологические тесты маскулинности и фемининности. После того, как прояснилась историческая природа гендерного порядка, на первый план выступает проблема соотношения разделения труда между мужчинами и женщинами и характера существующих в обществе властных отношений. Это можно предметно обсуждать только на базе историко-антропологических данных.   В результате выясняется, что хотя понятие "маскулинности" обладает некоторыми универсальными, транскультурными чертами и претендует на монолитность, так называемая гегемонная, властная маскулинность или маскулинная идеология никогда и нигде не является единственной; в каждом обществе и каждой культуре существуют разные типы мужчин и маскулинностей, и без изучения этих альтернативных маскулинностей (например, воина, священника или земледельца) понять гендерный порядок и его эволюцию невозможно. Следующий раздел книги "Мужчины в постиндустриальном обществе" посвящен тому, что происходит с гендерным порядком и нормативными представлениями о маскулинности в современном обществе. Прежде всего, речь идет о разделении труда и прочих социальных ролей и функций между мужчинами и женщинами. Сначала я прослеживаю эти процессы - что меняется, что сохраняется и как это воспринимается общественным сознанием - на западно-европейском, а затем на российском материале. Никаких оригинальных, собственных эмпирических данных по этим вопросам у меня нет.   Но если рассмотреть в едином комплексе, с одной стороны, количественные данные массовых опросов Левада-центра и Фонда "Общественное мнение", а с другой - результаты качественных гендерных исследований, какие проводит, например, Ирина Тартаковская, то историческая динамика "старых" и "новых", "состоявшихся" и "несостоявшихся" российских маскулинностей выглядит значительно более выразительно и нюансированно, позволяя судить как о долгосрочных глобальных тенденциях, так и о сходствах и различиях между Россией и "Западом". Однако изменение нормативного канона маскулинности (каким должен быть мужчина?) не позволяет ответить на вопрос, насколько реальные мужчины из плоти и крови готовы к принятию новых социально-исторических вызовов. В главе "Мужчина в зеркале психологических исследований" я перехожу от анализа нормативной культуры к обобщению психологических данных ( прежде всего, на основе метаанализов) по таким животрепещущим вопросам как умственные способности и интересы современных мужчин, их агрессивность и соревновательность, сексуальность, отношение к своему телу и внешности, самоуважение и чувство субъективного благополучия и, последнее по счету, но не по важности, состояние их здоровья. Обсуждение этих вопросов заставляет меня обращаться не только к разным отраслям психологии, но и к психобиологическим исследованиям. Например, насколько биологически универсальна самцовая агрессивность, как взаимосвязаны друг с другом тестостерон, агрессия и соревновательность, каковы нейробиологические корреляты и предпосылки любви к риску, новизне и острым ощущениям, и т.д. Разумеется, я не открываю здесь ничего нового и не позволяю себе ни малейшей отсебятины. Я только пытаюсь, на базе специальных исследований, оценить, происходят ли в этих сферах мужской жизнедеятельности и, соответственно, психических свойствах мужчин, какие-то перемены, позволяющие мужчинам справляться с возникшими перед ними задачами и где, какие и у кого (мужчины - разные) в связи с этим образуются трудности и узкие места, требующие общественного внимания и профессиональной помощи ? И, наконец, последний сюжет этой книги, в котором сфокусированы все мужские проблемы и интересы всех наук о человеке и обществе - это отцовство и отцовские практики. Имеет ли смысл такая меж= и наддисциплинарная рефлексия, если все ваши эмпирические данные заведомо вторичны и строгому количественному анализу вы их не подвергаете (зачастую это вообще невозможно) ?   На мой взгляд, имеет Историко-социологическое изучение гендерного порядка приводит к выводу, что в современном мире происходит беспрецедентная, но подготовленная всем предшествующим развитием человечества, ломка традиционной системы разделения общественного труда и прочих социальных функций между мужчинами и женщинами. В сфере трудовой деятельности и производственных отношений налицо постепенное, но все более ускоряющееся разрушение традиционной системы гендерного разделения труда, ослабление дихотомизации и поляризации мужских и женских социально-производственных ролей, занятий и сфер деятельности. Женщины постепенно сравниваются с мужчинами по уровню образования, от которого во многом зависит будущая профессиональная карьера и социальные возможности, и даже превосходят в этом отношении мужчин. Параллельно этому, хотя со значительным отставанием, в политической сфере меняются гендерные отношения власти. Мужчины постепенно утрачивают монополию на политическую власть. Всеобщее избирательное право, принцип гражданского равноправия, увеличение номинального и реального представительства женщин во властных структурах - общие тенденции нашего времени. Это не может не изменять социальных представлений мужчин и женщин друг о друге и о самих себе. С ещё большим хронологическим отставанием и количеством этнокультурных вариаций, в том же направлении эволюционируют брачно-семейные отношения. В современном браке гораздо больше равенства, понятие отцовской власти все чаще заменяется понятием родительского авторитета, а "справедливое распределение домашних обязанностей" становится одним из важнейших условий семейного благополучия. Психологизация и интимизация супружеских и родительских отношений, с акцентом на взаимопонимание, несовместимы с жесткой дихотомизацией мужского и женского. Образованные и экономически самостоятельные женщины не могут жить по древним домостроевским формулам. Существенно изменился производный от социальной структуры общества характер гендерной социализации детей. Более раннее и всеобщее школьное обучение, без которого невозможно подготовить детей к предстоящей им сложной общественной и трудовой деятельности, повышает степень влияния общества сверстников по сравнению с влиянием родителей, а поскольку школьное обучение большей частью является совместным, оно объективно подрывает гендерную сегрегацию, создавая психологические предпосылки для более равных и кооперативных отношений между взрослыми мужчинами и женщинами в разных сферах общественной и личной жизни. Одновременно это делает проблематичными традиционные представления о гендерных различиях способностей и интересов, актуализируя споры о плюсах и минусах совместного или раздельного обучения и т.д. Изменения в содержании и структуре гендерных ролей преломляются в социокультурных стереотипах маскулинности и фемининности. Хотя массовому сознанию нормативные мужские и женские свойства часто по-прежнему кажутся альтернативными и взаимодополнительными, принцип "или / или" уже не является безраздельно господствующим. Многие социально-значимые черты и свойства личности считаются гендерно-нейтральными или допускающими существенные социально-групповые и индивидуальные вариации. Идеальный тип "настоящего мужчины", который всегда был условным и проецировался в воображаемое прошлое, окончательно утратил свою монолитность, а некоторые его компоненты, например, агрессивность, стали проблематичными и дисфункциональными, уместными только в определенных, строго ограниченных условиях (война, соревновательный спорт и т.п.) Масштабы, темпы и глубина изменения гендерного порядка и соответствующих ему образов маскулинности очень неравномерны а) в разных странах, б) в разных социально-экономических слоях, в) в разных социально-возрастных группах и г) среди разных типов мужчин. Однако ломка традиционного гендерного порядка отражает глубинные изменения в характере общественного производства и является закономерной и необратимой Поскольку движущей силой этого процесса являются женщины, сдвиги в их социальном положении и характере жизнедеятельности опережают соответствующие изменения в поведении и психике мужчин. Некоторые мужчины воспринимают происходящие перемены как угрозу со стороны женщин, что проявляется, в частности, в негативном отношении к феминизму. На самом деле новые вызовы, с которыми сталкиваются и на которые вынуждены отвечать мужчины, имеют объективную природу. Никаких шансов вернуться в патриархальное прошлое человечество не имеет. Образ "настоящего мужчины" часто ассоциируется с так называемой гегемонной маскулинностью, предполагающей опору на силу и господствующее положение в мужской иерархии. Однако этот канон маскулинности никогда не был единственным и безальтернативным. Представление о мужчине как прежде всего о воине оставляет в тени другие, не менее важные, мужские идентичности (жрец, крестьянин, отец семейства и т.д.) Жесткая маскулинная идеология препятствует психологическому самораскрытию мужчин, что отрицательно сказывается на их отношениях друг с другом и с женщинами, а также на состоянии мужского здоровья. Противоречия маскулинности особенно ярко проявляются в трактовке отцовства. Интерес к этой теме для меня не нов. В 1973 году я опубликовал в "Литературной газете" статью "Зачем нужны отцы?", а в 1985 г выступал на Всесоюзной этнографической конференции с докладом "Отец как воспитатель: этнические традиции". "Кризис отцовства", о котором сейчас много говорят и пишут, выступает одновременно как аспект кризиса власти, кризиса маскулинности и кризиса семьи. Если разграничить а) отцовство как социальный институт и б) конкретные отцовские практики, становится ясно, что последние никогда не были и не могли быть одинаковыми, а противопоставление отцовской власти и материнской любви имеет весьма ограниченную эвристическую ценность. Замена авторитарного родительства авторитетным, соответствующая переходу от монархического правления к демократическому, в равной мере касается отцов и матерей. Историческая эволюция института отцовства тесно связана с изменением характера политической власти. Я даже сформулировал это в виде притчи: Отцовство как вертикаль власти. И наоборот Когда-то в мире существовала вертикаль власти. На небе был всемогущий Бог, на земле - всемогущий царь, а в семье - всемогущий отец. И всюду был порядок. Но это было давно и неправда. Именем Бога спекулировали жуликоватые жрецы, именем царя правили вороватые чиновники, а отец, хоть и порол своих детей, от повседневного их воспитания уклонялся. Потом все изменилось. Богов стало много, царя сменила республика, а отцовскую власть подорвали коварные женщины, наемные учителя и непослушные дети. И теперь мы имеем то, что мы имеем. Многим людям кажется, что раньше было лучше, и они призывают нас вернуться в прошлое. Какое именно? Если говорить о реальных социально-педагогических проблемах, трудности современных отцов обусловлены не мужской безответственностью и женской агрессивностью, а ростом социальной мобильности и тем, что к мужчинам предъявляются новые требования, которых раньше не было или они были факультативными. Отсюда - целый ряд социально-психологических задач, связанных с подготовкой мужчин к отцовству и осознанием места отцовства в мужской идентичности. Ломка традиционного гендерного порядка и плюрализация маскулинностей неизбежно дополняется и сопровождается изменением приписываемых мужчинам и женщинам социальных и психологических черт. Однако это приводит не к уничтожению половых и гендерных различий, часть из которых находится под биологическим контролем и связана с нашим филогенетическим прошлым, а только к ослаблению их поляризации и абсолютизации. Поскольку Россия - часть мировой цивилизации, в ней в полной мере проявляются все глобальные процессы и тенденции, связанные с изменением гендерного порядка и канонов маскулинности. Наивное желание вернуться назад, в идеализированное, а точнее - воображаемое домостроевское прошлое отрицательно влияет на состояние общественного сознания, способствуя поддержанию сексизма и мужского шовинизма, превращению нормальной мужской сверхсмертности в избыточную, игнорированию реалий сексуальной революции и т.д. и т.п. Реально возродить древнерусский канон гегемонной маскулинности невозможно по социально-экономическим причинам. Во-первых, страна не может обойтись без участия женщин в общественном производстве, а это автоматически меняет структуру гендерных ролей. Во-вторых, российская семья не может - и не захочет - существовать на одну мужнюю зарплату. В-третьих, эмансипация российских женщин, включая уровень их образования, зашла слишком далеко, чтобы их можно было вернуть к системе "трех К " (Kinder, Küche und Kirche). Влияние консервативной идеологии лишь ухудшает социально-демографические показатели страны и субъективное благополучие её населения. Как и почти все мои проекты, работа о мужчинах имеет потенциально важные практические выходы, причем не только в педагогику, но и в сферу социальной медицины. Первыми это поняли урологи-андрологи, пригласившие меня войти в состав Профессиональной ассоциации андрологов России (ПААР) и редколлегии её журнала. Они рассчитывали узнать что-то новое о сексуальном здоровье, но я вышел за эти рамки. На Второй Всероссийской конференции "Мужское здоровье" (19-21 октября 2005 г), кроме сообщения о сексуальной культуре российских мальчиков, я выступил с докладом " Мужское здоровье как глобальная проблема". Разумеется, я прекрасно знал, что хотя этот текст широко тиражируется в Интернете, никаких практических последствий эти разговоры иметь не будут, но это уже не моя забота. В книге "Мужчина в меняющемся мире" и примыкающих к ней статьях я расширил и углубил социально-медицинские сюжеты, а статью "Гегемонная маскулинность как фактор мужского (не)здоровья" (2008), вопреки всем правилам, опубликовал параллельно в отечественном медицинском журнале "Андрология и генитальная хирургия" и в киевском журнале "Социология: теория, методы, маркетинг". У этих журналов разные читатели. Может быть украинцы чему-нибудь научатся на международном опыте, кто знает? Работа над книгой о мужчинах была долгой и трудной, а когда я получил верстку, то увидел, что она вообще не получилась. Вообще говоря, такое восприятие верстки нормально, и не для меня одного. По словам В.Я. Александрова, его учитель академик А.А. Заварзин говорил: если ученый с удовольствием читает корректуру собственной статьи, ему пора бросить работу. Он делил ученых на условных и безусловных: первые работают лишь при соответствующих условиях, вторые - при любых. Написав не один десяток книг, я знаю, что корректурная депрессия - вещь нормальная, вешаться из-за неё не следует. Но в данном случае она была слишком сильной, и я не знал, объясняется ли это моим возрастом, бессонницей или же книга действительно не получилась: интересный сам по себе, но крайне разнородный материал не складывается в общую картину, и читатель меня не поймет. Это было тем более обидно, что концепция у меня определенно была. Переписывать книгу на стадии верстки невозможно, она от этого станет только хуже. Но одной бессонной ночью мне померещился план спасения: дать к каждой главе четкое резюме, "что же мы установили", с пунктами - первое, второе и т.д., и затем свести все эти пункты в итоговое заключение. Обычно я так не делаю, этот стиль чужд моему гуманитарному мышлению, которое предпочитает двигаться по спирали, предоставляя делать выводы читателю. Смысловой нюанс для меня зачастую важнее общего положения, которое за время работы над темой мне уже успело наскучить и стало казаться тривиальным, а может быть и в самом деле было таковым, хотя мой воображаемый читатель-собеседник, живущий в отдельно взятой, не самой передовой стране, этого ещё не усвоил. Замечательный философ-эссеист и поэт- сатирик Эрих Соловьев когда-то (в 1981 г.) подарил мне оттиск своей статьи "Биографический анализ как вид историко-философского исследования" с надписью: Эссеисты мы с тобой, бессистемники, Рукомесленные оба умельцы, Без сюжетных без сходств однотемники. Слава богу ещё, не однодельцы. Но в данном случае я не столько рассуждал, сколько обобщал эмпирические данные, и этот материал вполне поддавался схематизации. Так я и сделал. А потом послал заключение книги, просто так, для просмотра, Б. В. Дубину, и тот сразу же, без всякой правки, предложил опубликовать этот текст в очередном номере журнала Левада-центра "Вестник общественного мнения", что и было сделано. Мнение Дубина и Л.Д.Гудкова для меня весьма авторитетно, это превосходные социологи-теоретики, с широким общенаучным кругозором, они не станут печатать нечто тривиальное или мутное только из уважения к возрасту автора (в наших условиях это постоянный и очень серьезный риск; на Западе старых ученых уважают и платят им достойную пенсию, но никаких скидок на публикации в профессиональных журналах у них нет), тем более, если он об этом не просил. Теперь, когда мне приходится рассказывать потенциальным читателям об этой книге, я советую сначала внимательно прочитать её заключение, и лишь затем, если оно покажется интересным и захочется проверить, основаны ли мысли автора на научных данных или просто пришли ему в голову во время бессонницы, последовательно читать основной текст, не пренебрегая в случае необходимости и сносками (нет ничего более обманчивого, чем недостоверная или выборочная статистика). Мой "мужской проект" был бы неполон без анализа того, как нормы и свойства маскулинности создаются, изменяются и поддерживаются в процессе индивидуального развития. В рамках поддержанного РГНФ проекта "Особенности развития и социализации мальчиков" я несколько лет интенсивно изучал эти вопросы. Книга "Мальчик - отец мужчины" давно уже была бы закончена и опубликована, но, читая по ходу работы новейшие зарубежные исследования, я то и дело обнаруживал глобальные проблемы, которыми в России никто всерьез не занимается или же их трактуют примитивно-идеологически. Челябинская трагедия (дело Андрея Сычева) заставила меня пристальнее взглянуть на проблемы мужского группового насилия. Дедовщина, которую по-английски называют хейзингом, оказалась не только российским и не только армейским феноменом, а обзор мировой научной литературы по этому вопросу вывел меня на ещё более сложную проблему школьного насилия (буллинг), которая давно уже заботит психологов и педагогов всего мира, за исключением нашей прекрасной страны. Пришлось разбираться с этим всерьез. Не менее острым оказался вопрос о плюсах и минусах совместного и раздельного обучения. У нас он обсуждается преимущественно в идеологическом плане, причем так, будто все определяется врожденными способностями мальчиков и девочек, на которые ни одна историческая система образования на самом деле никогда не опиралась, да и сами эти способности остаются проблематичными. Мой доклад эту тему на Отделении психологии РАО в 2005 году неожиданно - за все время моего членства в Академии ни одна моя работа не находила там ни малейшего отклика, - вызвал интерес и одобрение даже со стороны тех коллег, с которыми мы обычно расходимся. Мне предложили повторить свой доклад на Президиуме РАО, там его тоже официально одобрили, а текст опубликовали в журнале "Педагогика". Значительный интерес к этой теме возник и в СМИ. Чтобы разобраться в ней глубже, пришлось углубиться в новые для меня сюжеты истории и социологии образования, а также в изучение многочисленных и сложных метаанализов когнитивных и прочих способностей мальчиков и девочек. Российские психологи, разумеется, знают, что это такое, но в отечественных обзорных работах самый солидный метаанализ имеет такую же ценность, как автореферат неопубликованной кандидатской диссертации или тезисы доклада на студенческой научной конференции. Не удивительно, что выводы российских ученых сплошь и рядом расходятся с общепринятыми в мировой науке, и в этом духе обучаются новые поколения студентов. Стоило задуматься о психологии силового юношеского спорта, как выяснилось, что его влияние на социальное поведение подростков неоднозначно, и об этом есть увлекательные специальные, в том числе международные, исследования. Проблематичным оказалось и телесное Я мальчиков, от которого во многом зависит их субъективное благополучие и даже здоровье. Все это отсрочило окончание книги до 2009 года, зато сделало её информативнее и глубже. Профессионально книга "Мальчик - отец мужчины" адресована прежде всего психологам, социологам, педагогам, специалистам в области гендерных исследований и социальным работникам, но фактически рассчитана на более массовую аудиторию, включая учителей и родителей. Книга открывается очерком исторической антропологии мальчишества как социокультурного проекта: что значит быть мальчиком в разных человеческих обществах, есть ли здесь какие-то транскультурные универсалии и какие именно? Затем рассматриваются современные психологические теории гендерного развития и взаимодействия его биологических, социализационных и когнитивных элементов, а также конкретные данные, касающиеся развития умственных способностей и интересов мальчиков, их эмоциональной культуры, агрессивности и сексуальности. Глава "Какими они себя видят?" посвящена возрастным процессам формирования мужской идентичности, личных критериев маскулинности, самоуважения и образа Я.   Далее речь идет об особенностях и типичных проблемах семейной социализации мальчиков. Глава "Между нами, мальчиками" посвящена причинам и социально-психологическим последствиям универсальной гендерной сегрегации, закономерностям формирования и функционирования однополых мальчишеских групп, характерной для них внутригрупповой и межгрупповой иерархии, а также товарищеских и дружеских отношений и привязанностей. В главе "мальчики в школе" современная школа рассматривается не просто как институт социализации (так её видят учителя и родители), но и как институт конструирования маскулинности (так её переживают мальчики). В связи с этим подробно рассматривается главные формы школьного насилия - буллинг и хейзинг - и возможные стратегии их преодоления или минимизации. Подробно, на базе конкретной международной и отечественной социальной и педагогической статистики, обсуждается часто дебатируемый сюжет: "Кому - мальчикам или девочкам - больше благоприятствует современная школа?" почему многие мальчики не любят школу и что с этим можно сделать. Заодно возникает ещё один глобальный вопрос: куда исчез мужчина-воспитатель и можно ли вернуть его в современную школу? Последний сюжет этой главы: плюсы и минусы совместного и раздельного обучения; не только разные авторы, но и разные психолого-педагогические дисциплины оценивают их неодинаково. Развитие и социализация мальчиков никогда, а тем более - теперь, не ограничивались рамками семьи и школы.   Глава "мальчики в социуме" возвращает читателя к макросоциальным процессам социализации и индивидуализации, которые находятся вне сферы прямого педагогического контроля взрослых. Речь идет о таких явлениях как подростково-юношеские субкультуры, тусовки и группировки, спорт и физическая культура, массовая культура и Интернет. В этой связи меня особенно занимает проблема соотношения более или менее всеобщего, нормативного для любой мальчишеской/молодежной культуры тяготения к экстремальным занятиям и развлечениям, и опасного как для общества, так и для самих мальчиков, социально-политического экстремизма. Книга "Мальчик - отец мужчины" не замыкается на Россию, речь идет об общих, более или менее глобальных проблемах, причем почти все они, включая буллинг, касаются не только мальчиков, но и девочек. Никаких готовых социально-педагогических рецептов в ней нет, но вдумчивому читателю она может дать полезную пищу для размышлений. Мое личное послание к читателю выражено в названии заключения книги: "Берегите(сь) мальчиков!" Я уверен, что мальчики, со всеми их проблемами и острыми углами, - замечательные, бесценные существа, которых надо всячески беречь и лелеять, но если вы не найдете к ним правильного подхода, они в состоянии причинить вам (и себе) много серьезных неприятностей. Судя по предварительным откликам, "мальчиковая" тема живо волнует российскую публику. В феврале 2009 г. я поместил в популярном журнале "Психология на каждый день" небольшой, заведомо провокативный и иронический фрагмент "Как не надо воспитывать мальчиков?". Как не надо воспитывать мальчиков? Как нужно воспитывать детей, точно знают профессора педагогики, хотя некоторые её классики, вроде Януша Корчака, в этом сомневаются. Социологи, исходя из состояния мира, в котором современным мальчикам предстоит жить, лучше знают, как их воспитывать не следует.   Поэтому я осмеливаюсь предложить родителям несколько вредных советов 1. Не делайте из мальчика "настоящего мужчину". Все настоящие мужчины разные, единственные поддельные мужчины - те, которые притворяются "настоящими". Андрей Дмитриевич Сахаров так же мало похож на Арнольда Шварценеггера, как Кармен на мать-героиню. Помогите мальчику выбрать тот вариант маскулинности, который ему ближе и в котором он окажется успешнее, чтобы он мог принимать себя и не жалеть об упущенных, чаще всего лишь воображаемых, возможностях. 2. Не воспитывайте из него воина и защитника отечества. Исторические судьбы современного мира, частью которого является Россия, решаются не на полях сражений, а в сфере научно-технических и культурных достижений. Если ваш мальчик вырастет достойным человеком и гражданином, умеющим отстаивать свои права и выполнять связанные с ними обязанности, он справится и с защитой отечества. Если же он привыкнет видеть кругом врагов и решать все споры с позиции силы, ничего, кроме неприятностей, ему в жизни не светит. 3. Не воспитывайте его охотником, эта профессия давно уже вышла из моды. Чуть не половина видов животных занесена в Красную книгу, а охотники на людей рано или поздно оказываются на скамье подсудимых Гаагского трибунала. Пусть он лучше будет экологом, защитником природы и всех тех, кто нуждается в помощи. 4. Не учите его отличаться от женщин. Во-первых, он и так от них отличается. Во-вторых, "не быть девчонкой" его обязательно и жестко, даже вопреки вашей воле, научат сверстники. Зачем вам петь в этом громком, но безголосом хоре? Родители уникальны и должны быть солистами. 5. Не учите мальчика, по примеру благородных рыцарей и гнусных насильников, относиться к женщине с позиции силы. Быть рыцарем красиво, но если ваш мальчик окажется в отношениях с женщиной не ведущим, а ведомым, или столкнется с недобросовестной конкуренцией с её стороны, это станет для него травмой. Разумнее видеть в "женщине вообще" равноправного партнера и потенциального друга, а отношения с конкретными девочками и женщинами выстраивать индивидуально, в зависимости от их и твоих ролей и особенностей. 6. Не пытайтесь формировать сына по собственному образу и подобию. Это не удалось даже Господу Богу, любимое творение которого часто выглядит злой карикатурой на Его замысел. Для родителя, не страдающего манией величия, гораздо более важная задача - помочь мальчику стать самим собой. 7. Не заставляйте мальчика реализовать ваши несбывшиеся мечты и иллюзии. Вы не знаете, какие черти сторожат тропинку, с которой вы когда-то свернули, и существует ли она вообще. Единственное, что в вашей власти - помочь мальчику выбрать оптимальный для него вариант развития, но право выбора принадлежит ему. 8. Не пытайтесь изображать из себя строгого отца или ласковую мать, если эти черты вам не свойственны. Во-первых, обмануть ребенка невозможно. Во-вторых, на него влияет не абстрактная "полоролевая модель", а индивидуальные свойства родителя, его нравственный пример и то, как он к сыну относится. 9. Не верьте психологам, утверждающим, что в неполных семьях вырастают неполноценные мальчики. Это утверждение фактически неверно, но действует как самореализующийся прогноз. "Неполные семьи" - не те, в которых нет отца или матери, а те, где недостает родительской любви. Материнская семья имеет свои дополнительные проблемы и трудности, но она лучше, чем семья с отцом-алкоголиком или где родители живут как кошка с собакой. 10. Не пытайтесь заменить сыну общество сверстников, избегайте конфронтации с мальчишеской средой, даже если она вам не нравится. Единственное, что вы можете и должны сделать - это смягчить связанные с нею неизбежные травмы и трудности. Против "плохих товарищей" лучше всего помогает доверительная атмосфера в семье. А стопроцентную гарантию от всех неприятностей, если верить старой рекламе, дает только страховой полис. 11. Не злоупотребляйте запретами и, по возможности, избегайте противоборства с мальчиком. Если на вашей стороне сила, то на его стороне - время. Краткосрочный выигрыш может легко обернуться долгосрочным поражением. А если вы сломаете его волю, в проигрыше окажутся обе стороны. 12. Никогда не применяйте телесных наказаний. Тот, кто бьет ребенка, демонстрирует не силу, а слабость. Кажущийся педагогический эффект полностью перекрывается долгосрочным отчуждением и неприязнью. 13. Не пытайтесь навязать сыну определенный род занятий и профессию. К тому времени, когда он будет делать свой ответственный выбор, ваши предпочтения могут морально и социально устареть. Единственный путь - с раннего детства обогащать интересы ребенка, чтобы у него был возможно более широкий выбор вариантов и возможностей. 14. Не слишком уповайте на опыт предков. Мы плохо знаем реальную историю повседневности, нормативные предписания и педагогические практики друг с другом никогда и нигде не совпадали. Кроме того, сильно изменились условия жизни, а некоторые методы воспитания, которые считались полезными раньше (та же порка), сегодня неприемлемы и неэффективны. Если у вас не мальчик, а девочка, вы без особого труда сможете перефразировать эти простые правила применительно к ней. Когда кто-то поместил этот текст в массовый Интернет, последний буквально взорвался. Яростные споры о том, как надо и как не надо воспитывать сыновей, на пару дней заслонили даже экономический кризис. Просматривать их было весьма забавно. Некоторые родители, особенно отцы, обнаружили полное отсутствие чувства юмора и полихромного восприятия мира. Людей живо волнует семейная педагогика, но они думают лишь о том, следует ли им сменить одну, привычную, догму, на другую, противоположную, но столь же одностороннюю. Принцип индивидуального подхода до них просто не доходит. Другие родители сразу же схватывают суть дела и начинают думать. Как это скажется на восприятии моей книги, я не знаю. На самого массового читателя она вообще не рассчитана, но и для ученых педагогов и психологов в ней много непривычной и подчас шокирующей информации. Люди вообще предпочитают ответы вопросам и сомнениям, это одна из предпосылок иллюзии стабильности. А мое мышление устроено совершенно иначе. Некоторые мотивы этой книги я собираюсь разрабатывать и дальше. Это касается, в частности, телесных наказаний. Вопрос о неправомерности и неэффективности телесных наказаний - важная социально-педагогическая и политическая проблема. Осенью 2007 г. Совет Европы начал широкомасштабную кампанию, целью которой является запрещение в странах-членах организации телесных наказаний и изменение менталитета родителей в области воспитания детей. На сегодняшний день только 16 стран- членов Совета предприняли ограничительные меры в области наказания детей. В целом, отношение к телесным наказаниям - важный индикатор общего уровня культуры человеческих взаимоотношений, включая отношение к детям.   В России этот показатель исключительно низок, а общественное мнение неоднозначно. При репрезентативном опросе Фонда "Общественное мнение" в 2004 г., свыше половины - 54 % - россиян признали телесные наказания детей допустимыми, против высказались 46 %. На вопрос Левада-центра (2004) "Имеют ли право родители подростка 13-14 лет наказывать его физически?" 37 % ( в 2000 г. было 27 %) ответили "да", 61 % -нет. Многие люди оправдывают телесные наказания, ссылаясь на национально-религиозные традиции и собственный опыт. Факты домашнего насилия и жестокого обращения с детьми зафиксированы во многих, даже социально благополучных, семьях. Телесные наказания считают вполне приемлемыми не только многие российские родители, но и сами дети. По поводу телесных наказаний существует огромная педагогическая, психологическая, историческая, медицинская и антропологическая литература, однако данные одной отрасли знания, как правило, неизвестны в другой, а политические проекты зачастую оторваны от фундаментальной науки, что делает их выводы недостаточно убедительными. Сегодняшняя педагогика уверена, что телесные наказания отрицательно влияют на самосознание и чувство собственного достоинства ребенка; для условий, в которых порка выглядит исключительным, чрезвычайным событием, это заключение, вероятно, справедливо. Но ведь было время, когда порка была массовой. Можно ли сказать, что в таком обществе индивидуального достоинства вообще не было? В Англии официально санкционированная порка сохранялась в школах, в том числе аристократических, вплоть до самого недавнего времени. Тем не менее никто не упрекал английских джентльменов в отсутствии чувства собственного достоинства, напротив, указание на развитое личное достоинство и гордость присутствует в любом иноземном стереотипе англичанина. Не совсем однозначны и данные о стилях воспитания в конкретных семьях и средах. Сравнительно-исторические (как и психологические) исследования показывают, что конечный эффект воспитания зависит не от отдельных мер воздействия, а от общего социокультурного и личностного контекста, в котором эти меры применяются и - немаловажное дополнение - воспринимаются ребенком. С точки зрения социальной педагогики, здесь также есть вопросы. Прежде всего, как соотносятся друг с другом а) телесные наказания, вроде порки или шлепанья, и 2) насилие над ребенком, злоупотребление его зависимостью (child abuse)? Во многих случаях эти понятия совпадают, но всегда ли? Общественное мнение не склонно автоматически подводить телесные наказания под категорию "насильственных действий", "жестокого обращения с детьми" и "злоупотребления детьми". Короче говоря, тут есть, над чем подумать, даже безотносительно к российским реалиям. И все это органически связано с моими прошлыми работами, начиная с 1970-х годов. Разбросанность моей тематики не так велика, как кажется со стороны. Если это и безумие, то в нём есть своя логика. Подводя итоги Лед крепкий под окном, но солнце пригревает, с крыш свесились сосульки - началась капель. "Я! я! я!" - звенит каждая капля, умирая. Жизнь её - доля секунды. "Я!" - боль о бессилии. Но вот во льду уже ямка, промоина, он тает, его уже нет, а с крыши все ещё звенит светлая капель... Капля, падая на камень, четко выговаривает: "Я!" Камень большой и крепкий, ему, может быть, ещё тысячу лет здесь лежать, а капля живет одно мгновение, и это мгновение - боль бессилия. И все же "капля долбит камень", многие "я" сливаются в "мы", такое могучее, что не только продолбит камень, а иной раз и унесет его в бурном потоке Михаил Пришвин Старых людей часто тянет философствовать. Свое общее понимание современного мира (эти мысли кажутся мне абсолютно тривиальными, но не все их разделяют) я суммарно изложил в тезисах доклада на УШ международных Лихачевских научных чтениях ( 24-25 мая 2007 г.). Глобальная цивилизация в поликультурном мире Одно из самых распространенных сегодняшних заблуждений - миф о якобы существующем "множестве цивилизаций". В прошлом разные общества действительно развивались гетерохронно и в значительной степени автономно друг от друга, однако новое время это изменило. В ХХ в. возникла глобальная цивилизация, с общей технологией, проблемами и базовыми ценностями. Если авторитарные режимы, религиозный фундаментализм, международный терроризм и безответственное обращение с опасными технологиями (все эти явления взаимосвязаны) нашу общую цивилизацию обрушат, это будет гибелью человечества. Те общества и популяции, которые это переживут, будут отброшены настолько далеко назад, что исправлять ущерб, нанесенный нами экологии планеты, не говоря уже об ответах на возникающие новые вызовы, будет некому и нечем. Забота о сохранении мировой цивилизации - наша общая обязанность. Однако эта единственная цивилизация существует в многонациональном и поликультурном мире. Рациональное зерно антиглобализма - протест против социального неравенства, нивелировки культурных различий и подгонки мира под примитивные стандарты западной массовой культуры. Чтобы сохранить многоцветье мира, опирающееся на разнообразие исторических традиций и образов жизни народов, нужен сознательный поликультурализм, включающий поддержку слабых и наименее защищенных. В отличие от фундаментализма, стремящегося вернуть человечество к доиндустриальному прошлому и религиозной нетерпимости, поликультурализм устремлен в будущее и ориентирован на международное сотрудничество. Современный этап цивилизационного процесса означает переход от экстенсивного типа развития, осуществлявшегося за счет территориальной экспансии и подчинения слабых соседей, к интенсивному. Сегодня нигде нет "свободных" земель, а посягательства на соседние территории осуждаются как моралью, так и международным правом. Это делает неприемлемой любую имперскую идеологию. Величие страны определяется не размерами территории, величиной народонаселения и военной мощью, а технологическим и духовным потенциалом. Эти параметры зачастую не совпадают, но в долгосрочной исторической перспективе они взаимосвязаны, поскольку коренятся в свободе творческой самореализации человека. Кроме того, мировая цивилизация предполагает разделенное и специализированное лидерство. В отличие от тоталитарной власти, интеллектуальный и моральный авторитет не может быть сосредоточен в одном месте и в одном лице. Новая макросоциальная ситуация предполагает сдвиги в общественно-политическом сознании. Прошлая история человечества научила нас мыслить в терминах оппозиции "зависимости" и "независимости", причем всякая зависимость считалась злом, а всякая независимость - благом. Почти все общественные и личные отношения формулировались в понятиях господства и подчинения: покорение человеком природы, господство мужчины над женщиной, власть Запада над Востоком и т.д. Теперь эта ментальность должна уступить место принципу взаимозависимости. Взаимозависимость не исключает столкновения интересов, соперничества и конкуренции, но предполагает понимание того, что конкуренция - одна из форм кооперации, что апелляция к грубой силе в большинстве случаев оказывается дисфункциональной и лучше искать взаимоприемлемых решений. Это правило одинаково важно как в сфере интимных межличностных отношений, так и в сфере политики. Сдвиг в сознании обусловлен не тем, что люди подобрели или поумнели, а тем, что наш шарик стал слишком мал и хрупок для силовых экспериментов. Понимание социума как отношений взаимозависимости опирается на ряд старых, но наполняющихся новым содержанием ценностных принципов, таких как плюрализм, индивидуализация и толерантность. Общий философский стержень этих понятий - отношение к Другому. Цивилизация, основанная на господстве и подчинении, склонна воспринимать всякого Другого как опасного Чужака, реального или потенциального Врага.   Отчуждение и демонизация Другого неизбежно порождает ксенофобию: все иноверцы, иноплеменники, иноземцы, инородцы, иностранцы, инакомыслящие или инаколюбящие воспринимаются как угроза. В современном мобильном и изменчивом мире грани между Я и Другим, "нашим" и "не-нашим" объективно становятся гораздо более подвижными и проницаемыми, чем когда бы то ни было раньше. Современный мир трудно представить без более или менее открытых государственных границ, миграций населения, массового туризма, смешанных (межрасовых, межнациональных, межконфессиональных) браков, культурных заимствований, Интернета и т.п.   Изменчивость и мобильность размывают и категориальные границы всех социальных, этнических и личных идентичностей. Авторитарные режимы и идеологии, стремящееся обеспечить себе монополию влияния и власти над своими подданными, всячески противодействуют этим "разрушительным" (а на самом деле интегративным) процессам, но культурный изоляционизм, как и экономический протекционизм, - явное свидетельство слабости. Ценности, которые насаждаются и поддерживаются административно, неизбежно утрачивают притягательность и духовное обаяние, а замедление социокультурного обновления делает такое общество неконкурентоспособным. Важный индикатор роста общественного благосостояния и сопутствующей ему гуманизации общественных отношений - выдвижение на первый план качества жизни. Это касается как личных, так и общественных отношений. Сегодня удачность брака (ответственное супружество) определяется не столько его стабильностью и длительностью, которые не всегда зависят от воли супругов, сколько качеством отношений, тем, насколько они способствуют счастью всех членов семьи. Ответственное родительство означает, что детей нужно не только произвести на свет, но и хорошо воспитать, и т д,.и т.п. Качество жизни стало одним из главных макросоциальных показателей при сравнении и оценке степени успешности разных государств и обществ. Оценка качества жизни неотделима от психологических факторов и личных ценностей. Сегодня и экономисты, и социологи, и медики при оценке степени благосостояния и благополучия общества все чаще используют такой тонкий социально-психологический индикатор как субъективное благополучие личности. Однако его критерии не совсем одинаковы в разных социальных средах и у разных народов мира, что подтверждает необходимость и плодотворность поликультурализма. Квинтэссенция современной мировой цивилизации - идея всеобщих и неотчуждаемых прав человека. Высший критерий оценки цивилизованности любого конкретного общества - то, насколько в нём соблюдаются права человека. Валовой продукт, душевой доход, демократические институты - лишь предпосылки и средства достижения этой цели. Иногда говорят, что представители иных культур этих "западных" ценностей не разделяют. Но живущие в Европе мусульмане, которые жалуются на нарушение своих прав (например, семейного уклада или формы одежды), не спешат возвращаться на историческую родину, а добиваются реализации своих интересов в стране проживания. Вместо того, чтобы вернуться туда, где ношение хиджаба - её обязанность, мусульманская женщина предпочитает остаться там, где выбор одежды - её право. Апелляция к правам человека означает, что на самом деле люди ставят эти новые ценности выше тех традиционных устоев, которые они, по их словам, предпочитают. То же можно сказать об обращениях россиян в Страсбургский суд. Перечисленные выше принципы и ценности - необходимый продукт и предпосылка дальнейшего развития цивилизационного процесса. Однако никакие высшие ценности не реализуются сами собой. Будущее нашего мира зависит от того, сумеем ли мы воплотить их в жизнь. В жизни каждого человека рано или поздно наступает момент, “когда он открывает, что он есть только то, что он есть. Однажды он узнает, что мир больше не предоставляет ему кредита под его будущее, не хочет позволить ему видеть себя тем, чем он мог бы стать... Никто не спрашивает его больше: что ты будешь делать? Все утверждают твердо, ясно и непоколебимо: это ты уже сделал. Другие - он вынужден узнать это, - уже подвели баланс и вывели сальдо, кто он такой”. Молодой человек ещё “будет”, человек среднего возраста - “есть”, старый - уже “стал”. С возрастом ты теряешь старых друзей, не приобретая новых. - Что вы делаете, когда теряете друга? - Редактирую адресную книгу. Поскольку воспоминания - процесс бесконечный, который легко превращается в созерцание собственного пупа, я заранее ограничил написание этой книги жестким сроком - до Нового года. 30 декабря 2007 г я действительно поставил в ней точку. Утром 31-го, когда я сидел за компьютером и писал электронные письма, случился спазм какого-то сосуда головного мозга (такое уже было у меня в 1995 г, тогда я сильно ушиб бедро и сломал руку) или что-то в том же роде. Видимо, я на миг потерял сознание. Выпасть из кресла я не мог, но ударился головой об угол тумбы для телевизора, очень удачно: чуть-чуть левее - был бы выбит правый глаз, а немного правее - удар пришелся бы в висок. Очнувшись с головокружением и окровавленным лицом, я дописал начатое письмо и отправил готовую рукопись книги издателю. После этого, так как кровь не унималась, вызвал скорую. Опять повезло: было самое утро 31-го, ещё не все были пьяны, скорая выслушала меня терпеливо (свой только что обновленный номер телефона мне пришлось искать в компьютере, а язык у меня слегка заплетался), приехала быстро и отвезла меня в больницу, где мне наложили 4 шва и отпустили. После этого мой глаз долго выглядел, как после настоящего русского праздника с мордобоем, но, кажется, на сей раз обошлось, так что продолжим работу. Доволен ли я итогами своей жизни или предпочел бы, чтобы она сложилась иначе? Если бы в 1965 г., когда меня впервые "выпустили" из страны, я попросил политического убежища в Амстердаме, то был бы сейчас отставным американским профессором, которому не нужно волноваться, как прожить на пенсию, и бояться того, что Москва станет похожа не столько на третий Рим, сколько на второй Минск. Но я вряд ли сделал бы больше, чем на родине. Безусловно, лучше с самого начала получить хорошее образование и потом наращивать культурный и интеллектуальный потенциал, чем всю жизнь переучиваться. Но в СССР получить такое образование было негде, а людям, которые не меняют взглядов только потому, что однажды их усвоили, следует вспоминать слова Ключевского, что "твердость убеждений - чаще инерция мысли, чем последовательность мышления". Систематически работать в одной определенной отрасли знания легче, чем на стыке разных наук, но, как сказал Лихтенберг, "кто не понимает ничего, кроме химии, тот и её понимает недостаточно". Отсталость советского общество= и человековедения делала выход за узко очерченные профессиональные рамки не только возможным, но и необходимым. Дилетантизм столь же привлекателен, сколь и опасен. Главное внутреннее противоречие моей интеллектуальной работы - сочетание дилетантского (в хорошем, герценовском смысле слова) подхода с гелертерским характером. Залезая в чужую область знания, я обычно избегаю "самодеятельных" обобщений. Меня очень редко уличали в фактических ошибках и всегда охотно печатали в "чужих" научных журналах. Но сам-то я знаю, что это - всего лишь верхушка айсберга, если твой труд не востребован профессионалами, значит, ты работал впустую. "Независимость" от научной специализации иллюзорна. Междисциплинарость имеет и личностный аспект. Если твоя проблематика представляет широкий общественный интерес, это приносит популярность, но одновременно обрекает на интеллектуальное одиночество. Хотя тебя все вроде бы знают, ты везде остаешься более или менее посторонним. В трудные моменты никто не будет тебя защищать - "не надо было лезть в чужие дела". Самый ценный капитал автора - его старые читатели. В марте 2009 г. на российской книжной ярмарке, где я представлял свою последнюю книгу, одна женщина принесла мне на подпись чуть не все мои книги, вышедшие после 1980 г., а другая, постоянно живущая в Австралии, купила книгу для сына, живущего в США. Ещё более ценны были встречи в США в 1988 г., когда некоторые наши эмигранты просили подписать привезенную с собой "Социологию личности", между тем вес вывозимого багажа был ограничен, люди везли с собой лишь самое ценное. Но свое поколение я уже пережил, а молодежи прошлая жизнь непонятна, да и возможностей для общения с ней становится все меньше. С возрастом чувство посторонности генерализуется и усиливается. Даже если этот новый, незнакомый и быстро меняющийся мир тебя интересует, что совсем не обязательно, ты уже не можешь рассчитывать на взаимность. Максимально - на вежливую терпимость: "говорят, что он когда-то что-то сделал…" Я никогда не был любителем острых ощущений, нарушение идеологических догм и запретов не доставляло мне удовольствия, просто любознательность и стремление постичь истину перевешивали страх и соображения житейской выгоды. Сейчас, когда в России снова насаждаются единомыслие и традиционализм, это не менее актуально. Чувствовать себя на склоне лет не консервативным старым ученым, а подрывающим устои диссидентом, скорее грустно, чем радостно, особенно, если эти устои сгнили задолго до твоего рождения. Однако, как писал когда-то Н.Г. Чернышевский, нельзя просить помилования за то, что твоя голова устроена иначе, чем голова шефа жандармов. Политологи спорят, возвращается ли Россия в советские времена или больше напоминает Германию начала 1930-х годов, когда немцам показалось, что их страна встала с колен. Маркс когда-то сказал, сославшись на Гегеля, что история повторяется дважды: первый раз в виде трагедии, второй раз - в виде фарса. Я могу к этому добавить, что фарс может повторяться многократно, причем то, что для зрителей стало надоевшим старым фарсом, для персонажей остается трагедией. Любые исторические параллели рискованны. Всякая авторитарная власть тяготеет к превращению в тоталитарную, но одновременно несет в себе такие мощные и неустранимые средства саморазрушения как неэффективность, коррупция и клановые междуусобицы. Полтора десятилетия политической свободы в обстановке экономической разрухи, нищеты и криминального беспредела не могли отменить многовековых привычек угодничества и рабства и отчасти даже скомпрометировали идеи свободы и демократии.   При опросе Левада-центра в феврале 2008 г. 39 процентов опрошенных признали, что Сталин сыграл в жизни страны положительную роль; в 2006 г. доля таких ответов составляла 42, а в 2003 - даже 53 процента. Но так думают не все. В стране происходит смена поколений, и наряду с "ликующей гопотой", которую можно натравить на кого угодно, за эти годы выросла более образованная и самостоятельная молодежь, отнюдь не склонная возвращаться ни к тоталитарному, ни к домостроевскому прошлому, особенно в своей частной жизни. Оболванить их так же радикально, как в советские времена, сегодня вряд ли удастся. Главная идея нынешней российской власти - сочетание технических инноваций с авторитарным политическим строем и консервативно- клерикальной идеологией - в долгосрочной исторической перспективе представляется мне утопической. Хотя благодаря своей военной мощи и богатым сырьевым ресурсам Россия остается важным фактором мировой политики и экономики, существенного влияния на глобальные закономерности социально-экономического развития она не оказывает и оказывать не может, для этого нужен совершенно иной потенциал. Как и чем это закончится, от меня это не зависит и в круг моих профессиональных интересов не входит. Пусть этим занимаются члены президентской комиссии по имиджу России. Если бы ученый-обществовед должен был концентрироваться на судьбах своей родной страны или государства, все социологи США были бы американистами, а подданные княжества Монако воспринимали развитие мира сквозь призму интересов своего владетельного князя. Да и что такое национальный интерес? Выгоды государственного военно-промышленного комплекса и спецслужб совпадают с интересами большинства населения не чаще, чем планы армейского командования с заботами солдатских матерей. Подобно художнику и философу, ученый может мыслить глобально. Однажды осознав, что Россия не является тем светлым будущим человечества, каким её изображала советская пропаганда, я всю свою сознательную жизнь размышлял не столько о стране, в которой родился, сколько об общих тенденциях развития мира, частицей которого она является. Некоторые аспекты этой работы, будь то стратегия сексуального образования молодежи или социальные проблемы мужского здоровья, имели важные прикладные, практические выходы, и мне очень жаль, что они не были и не будут социально востребованы. Но в целом мне грех жаловаться. Я изучал то, что хотел; постоянно тренировал и оттачивал свой интеллект; успешно преодолевал или обходил бесчисленные цензурные и бюрократические препоны; научился излагать сложные мысли в форме, доходчивой до среднего идиота, если только он не является представителем власти; а если тема становилась вовсе запретной, открывал другую, не менее интересную, причем все мои долгосрочные проекты, как бы скептически к ним сначала ни относились, имели вполне определенный общественный смысл. Иначе кто бы меня издавал и читал?   Может быть в другом социальном пространстве/времени я сделал бы и больше, но это бабушка натрое сказала. А что нет у меня виллы на Багамах и квартиры в Париже, то я о них как-то и не мечтал. Хотя это было бы неплохо. Всякая прожитая жизнь полна нереализованных возможностей, но эпоху и тип собственной личности не выбирают. Оглавление   www.pseudology.org