Воспоминания Марии Борисовны Цизман-Тит Я родилась 16 августа 1926 года в селе Познановка Емельчинского района Киевской [ныне Житомирской] области. В 30-е годы, когда началась коллективизация, я хоть и маленькой была, но помню как у людей все отбирали. Приходили и к нам с длинными пиками, прокалывали сено, лазили на чердак. Но мама всегда имела своих знакомых среди чиновников продотряда, частенько они у нас ночевали, мама их кормила, поила и у нас ничего не брали.   Иногда налёт был на деревню, тогда срочно прятяли перины и подушки в яму. Милиционеры также останавливались в нашем доме, с винтовками и пистолетами за пазухой, иногда они появлялись среди ночи. Мама рассказывала мне, что их главный по фамилии Дубровский очень меня любил и я сама помню, как сидела у него на коленях. Он наливал вино в маленькую красивую крыночку, 20-25 грамм, и говорил мне: "Попробуй". Мой папа, Бертгольд (Борис) Фердинандович Цизман (родился 22 марта 1906 года), был из богатой семьи, а мама из очень бедной. Он был моложе мамы на один год, очень веселый и музыкальный, нас любил и никогда не обижал.   Мама, Эмма Даниловна Цизман, в девичестве Файст (родилась 20 февраля 1905 года), была не просто строгой, но даже очень суровой, работала как ишак, умело и экономно вела огромное хозяйство, дочерей приучала к труду с самого раннего детства. Где бы мы не жили, одеты мы были, да и питались, лучше всех. И это была заслуга матери. После свадьбы мама и папа жили в доме маминых родителей, Данилы и Альбины Файст. Moя бабушка не любила маму и однажды побила её уже замужнюю, когда дедушки не было дома. Мама пожаловалась своему отцу и тот дал взбучки своей жене. Я родилась в их доме, но затем родители построили свой собственный. Когда дедушка умирал, он позвал маму и очень её жалел, зная о бабушкиной нелюбви к ней, ему было 49 лет, в семье осталось семеро детей, бабушка стала усердно молиться, днём и ночью, и вскоре заболела - тронулась умом.   Когда взрослые ткали лён я должна была няньчить детей тёти Фриды- Рихарда и Маргариту. Я хорошо помню, как бабушка мне сказала, когда я грела для них молоко: "Выпей его сама, а их посади на горячую плиту". Когда она начинала буянить, её закрывали в столовой, где в углу стояла её кровать. Однажды в воскресенье мы были в гостях у тёти Фриды, кушали вареники, так бабушка вскочила со своей кровати, схватила нож и выбежала на улицу. Никто не мог её остановить, только мой папа, её зять, мог. Она отдала ему нож и вернулась домой. Говорили, что она его очень любила. Её отправили в Киев лечиться, где она и умерла в 1933 году. Мама и дядя Роберт, муж Фриды, поехали в Киев и там же её похоронили   Кроме Фриды у моей мамы были еще три сестры, Августа, Гульда и Марта, а также два брата, Эргарт и Эвальд Папиной сестре Эльзе было уже 14 лет и я помню, что она все ещё сосала палец и очень долго играла в куклы. Мама была очень энергичной, работящей и предприимчивой, содержала всю нашу семью. Часто ездила в Киев поездом на базар: обматывала своё тело салом или заворачивала в детское одеяло, как будто везла ребёнка. У неё были знакомые паровозники, доставлявшие её в Киев. Оттуда она привозила крупы и другие продукты, которых не было в деревне, и иногда втихаря продавала односельчанам. Однажды маму в Киеве взяли, но она сумела откупиться. Иногда у нас жил молодой милиционер из Киева, я его помню, он всегда привозил нам конфеты – цветной горошек. Моя бабушка по папиной линии Эмма Цизман (в девичестве Давид) родилась 08 марта 1885 г.) и дедушка Фердинанд Цизман (1887 года рождения) жили от нас недалеко, на высоком месте, был у них новый дом, весь резной, и большой сад. Летом меня всегда посылали к ним за яблоками, грушами, сливой. Их считали кулаками и позднее выслали в г. Миас Челябинской области, в места необыкновенно красивые. В их доме устроили школу, а в саду, где росла высокая трава, пасли скотину. Однажды папа в воскресенье утром запряг лучших лошадей, якобы на базар, это были мамины самые любимые лошадки, она их вырастила. Наступил вечер, а отца всё нет. Пришли две женщины и сказали что её муж у любовницы, Марты, родной сестры Атыны Риве, что впоследствии стала свекровью моей младшей сестры Лизы. Пришла бабушка Эмма, а мама с милиционером ушли и через некоторое время заносят папу, связянного веревкой, и бросили в заднюю комнату. Бабушка просила маму развязать его, ей было жалко сына, и его высвободили. Уже взрослой мама мне рассказала, как было дело.   Перед тем как пойти за отцом, мама надела на палец кольцо с тремя камнями, которое взяля у своего брата. Как только вошли, мама сразу ударила любовницу в лицо и выбила ей золотой зуб, всё лицо было в крови. Папа хотел маму ударить, но милиционер сказал ему: "Тронешь жену – пристрелю". Милиционер заставил Марту принести веревку и отца связали.   Любовница подала в суд и маме присудили отработать две недели и заплатить Марте 20 рублей, что были большие деньги по тем временам. Вернувшись с суда домой, мама собрала корзину с едой и самогоном и велела отцу нести это судьям, что он и сделал, освободив её от принудительных работ. Сестра моего отца, тётя Эльза, впоследствии подтвердила всё это. Папа разводил кроликов и голубей   Однажды под рождество крольчиха принесла маленьких крольчат и отец принес их всех из холодного сарая в дом и устроил в теплом месте под железной плитой, стоявшей на высоких подпорках. Хорошо помню, это было в субботу, нас всех троих выкупали в большом круглом жбане и уложили спать, когда родители услышали шум на кухне. Оказалось хорек вырыл ход под плитой, перетаскал всех крольчат и стал гоняться за крольчихой. Когда родители подоспели, хорёк скрылся в своей норе.   Тогда отец потушил лампу и стал ждать, а когда зверек вылез, он быстро закрыл ход в нору и стал бить хорька палкой. Тот укусил его, папа закричал и я проснулась, папа убил его, ударив об пол, затем содрал с него шкуру, вонь стояла на весь дом, мама крутила отцу папиросы одну за другой. Я помню эту шкурку, висевшую в сенях на дощечке. Крольчиха осталась жива. Позже мама мне рассказывала,что в эту ночь она сказала отцу: " Еще одну драму с бабами устроишь – отрублю голову и в реку спущу". После этого в доме было тихо, отец знал крутой нрав своей жены, мама и впрямь бы сделала. Кода мы были ещё маленькими, мама взяла мальчика из бедной семьи девяти лет, был он худой и плохо одет. У нас он поправился, ему купили матросский костюм, чему он был несказанно рад. В его обязанности входило смотреть за нами, тремя девчонками. Однажды я вылезла в окно и хотела пойти к бабушке, но заблудилась и ушла в поле, где росла пшеница. Нашли меня только ночью, я спала в борозде и этот мальчик понёс меня домой. Через год с небольшим приехали его родители и увезли с собой. Мама очень плакала, он был послушным и хорошим помощником по хозяйству. Когда начали создавать колхозы, отца взяли на работу заместителем председателя, у него было 4 класса школы. Его заставляли ходить по избам и отнимать у бедняков последнее, что ему очень не нравилось. Однажды ему дали задание забрать у его друга, немца по фамилии Босс, два мешка муки. Он жил на возвышении и имел девять детей и маленькую собачку, которая на меня всегда бросалась, когда я проходила мимо.   Отец ему сообщил, что завтра придут и велел рассыпать всю муку на девять частей и посадить на каждый мешочек по ребёнку. Тот так и сделал. Когда пришли, дети сидели на узлах и плакали, и кричали. Мой отец сказал: "Видите, сколько ртов, да еще отец и мать!".   И отцу было сказано, что работать дальше с ним нельзя и посадили в каталажку на две недели. Когда его выпустили, его друг Босс пришел к нам с самогоном и благодарил отца за спасение его семьи от голода. Отцу грозила тюрьма за то, что он отказывался отнимать добро у крестьян, и ,чтобы избежать её, родители начали собираться в Cибирь. Был 1934 год   Быстро и тихонько всё распродали, небольшой багаж с собой, самым ценным был велесипед. Повезли нас за речку в украинское село, где неподалёку жила тётя Фрида, всех выкупали в кадушке и той же ночью бежали в Киев, а оттуда на восток, куда глаза глядят. Помню, что Лизу всегда прятали, когда проверяли билеты. Первую остановку сделали под Уфой, уж больно места были живописные, отцу понравились. Сняли квартиру, рядом с рекой Белой. Отец не работал и всё время проводил на рыбалке, маме это не нравилось и она его уговорила ехать дальше.   Приехали в Омскую область поздно вечером, переночевали в бане, которая топилась по-чёрному. Помню мама очень плакала, но утром за нами приехали их знакомые и увезли нас в деревню. Там нас приютила одна семья, Лида и Андрей, сразу дали нам молоко с хлебом, а хлеб был сладкий, и хоть не душистый, а вкусный. Я спросила, почему хлеб сладкий, и тетя Лида рассказала, что в том году рано выпал снег и вся пшеница замёрзла в поле. Все мы, девять человек, жили дружно в одной большой комнате, было очень весело и много ели мяса с картошкой.   Жили мы в совхозе, который немного погодя переименовали в колхоз. Папа не захотел оставаться в колхозе и мы с его другом Серба и его семьёй двинулись дальше. Ехали в бричке целый день а к вечеру въехали в лес и решили заночевать посреди поляны. Когда развели костёр и начали кушать, услашали как завыли волки. Лошади страшно рычали, нас положили в бричку и накрыли перинами, а волки приближались всё ближе. Папа и дядя Серба стали бросать в них горящие головешки и это продолжалось больше часа и наконец волки ушли. Утром поехали дальше и остановились жить на какой-то станции. Я помню в какое-то воскресенье мы пошли на базар и в этот день лучших работников, стахановцев, катали на самолетах и один из них пролетел так низко, что у одного хозяина лошади от испуга рванулись и перебили все его горшки. Когда самолёт сел, из него вышла молодая женщина, вся мокрая, видно описалась от страха, и сразу убежала. Мама покупала здесь много масла, а вечером отжимала морковный сок и добавляля в это масло и оно приобретало очень красивый цвет. Затем она набивала масло в форму по 400 грамм и возила в Омск на базар, там оно стоило много дороже, так мы и кормились.   Но жили мы там недолго и опять подались дальше Позднее к нам приехала папина сестра Эльза, а затем и дедушка с бабушкой, но жили они отдельно. Летом переехали в какой-то совхоз и построили все вместе дом в лесу. Я и дедушка пасли коров, папа работал с лошадьми, а мама была дояркой. В стаде был бык, всё время на меня бросался и вот папа мне говорит: "На тебе палку, как бык пойдёт на тебя – ты его бей, да посильнее, и не бойся, я спрячусь в кустах на всякий случай". Как бабка пошептала, стал бык смирный. Было мне 10 лет. Дедушка с бабушкой и тётей Эльзой, которой в ту пору исполнилось 18, переехали в Омск и жили там в центре города. Каждые три дня мама отправляла в Омск молоко и масло и я часто на молоковозке ездила к бабушке. Дети смотрели на меня косо, одета я была не по-городскому, в длинное платье, поэтому дня через три меня уже тянуло домой. Тетя Эльза работала в больнице санитаркой, бабушка уборщицей в конторе, а дедушка там же швейцаром. Когда мы с бабушкой шли в контору, я прыгала по диванам и звонила по телефону, но больше всего мне нравилось сидеть на балконе и смотреть вниз. Контора была на 3-м этаже рядом с большим парком, назывался он "Сад Куйбышева", вечером всегда были танцы и я наблюдала за влюблёнными парочками. После мы перебрались жить на другую станцию в 50 км от Омска. Я пошла в школу, это была одна комната, где учились вместе 1-3 классы. Помню у 3-го класса спросили, как называется главный город Украины, и никто не знал, а я подняла руку и ответила, что Киев, хотя была в 1-м классе, чем заслужила похвалу учительницы.   Сначала папа работал на хлебовозке, затем путейщиком на железной дороге. Наш дом стоял так близко к железной дороге, что когда проходил поезд,- все стёкла дрожали. У нас было много кур и они часто попадали под поезд. Родители снова тронулись в путь   Остановились на хуторе, где жили мы и ещё одна семья. Жили в одной комнате с русской печкой, мама не работала а папа возил на лошади вино в Омск. Недалеко была деревня, где жило папино начальство. Как-то под Рождество папа повез вино в город, было очень холодно и он не вернулся, мама не спала, переживала. И вот под утро отец приехал, но в дом не зашёл, мама выскочила и нашла отца, спящего в санях и пьяного. Когда папа протрезвел, он рассказал, что сильно замерз, пока сдавал вино и, чтобы согреться, выпил изрядно, сел в сани и уснул, а лошадь сама дорогу нашла и привезла его домой. После этого он сразу уволился.   В нашем доме было полно крыс, спустили в погреб 3 мешка картошки, а когда полезли вниз – пусто, крысы всю сожрали, испортили перину и много других бед наделали. Я решила их напугать, когда родители ушли вечером в соседнюю деревню. Поставила тазик с картофельными очистками в центр комнаты, керосиновую лампу совсем убавила, взяла палку, села на кровать, под которой была их нора, и жду. Крысы появились моментально и все к тазику, и давай драться между собой, и тогда я стала бить палкой об пол, они устремились к норе и тут я их колотила, что было сил.   В сарае стояля маслобойка, в которую отец специально насыпал немного зерна и крысы набивались туда битком. Люди подсказали как с ними бороться. Живую крысу папа облил керосином и поджёг, и она, ещё живая, уползла в нору, и после этого их не стало. Один человек с этого же хутора рассказал, что ехал верхом на лошади по степи и в поле, где была скошена пшеница, увидел тысячи крыс, испугался, развернул лошадь и ускакал от них. Женщины, да и бабушка, говорили, что это к беде. Вскоре мы переехали на другое отделение совхоза "Победитель", которое называлось "Единство". Там у нас была очень хорошая корова, но на неё навели порчу, когда мы жили в многосемейном бараке. Молоко её испортилось и сама она билась так, что родители связывали её верёвкой. Тогда же к нам приехали Лида и Андрей с семьёй, у которых мы жили на первых порах в Сибири, было очень тесно и полно тараканов. И снова отправились в путь   Следующая остановка – Дом Инвалидов. Сразу дали отдельный дом, папа работал со скотиной, а мама – поваром, трижды в день готовила горячие обеды. Жизнь вели скучную, инвалиды всё больше пожилые. Я привязалась к одной девушке по имени Лида, была она вся корявая и ноги кривые, а с ней в комнате жила татарка 104-х лет. Лида меня полюбила и я часто ходила к ней в гости. При Доме Инвалидов рос огромный сад и начальник, тоже пожилой, всех, кто мог, заставлял работать в этом саду, и я частенько помогала Лиде собирать малину. Я и Лиза ходили в школу в деревню в 5 км от нас, и мама сказала отцу, что дети уже большие и не будут больше бросать школу. В 1936 году у нас родился братик, папа был вне себя от радости, но мальчик заболел и умер, так и остались мы, три сестры. Недалеко от нас был совхоз "Козловка", где половина населения были немцы, и в 1938 году мы перебрались туда. Сколько было радости, деревня большая, школа рядом, не надо топать 5 км. Дали нам маленький домик, папа работал плотником с другом по фамилии Дер. Мама ухаживала за телятами, работала на ферме, Когда она била совхозное масло, то мы все и папа, и его друг мазали масло на хлеб сколько кто захочет, а когда она топила масло, то пекла из выжимков очень вкусные пряники. Помню однажды мама положила мне в бидон масло, залила его молоком и отправила домой. Тут меня остановил какой-то работник совхоза, открыл бидон, вылил молоко и забрал масло, и пошла я домой пустая. Были у мамы неприятности, но как-то всё загладилось. Моя учительница, Ольга Александровна, очень меня любила, я выдумывала всякие танцы и мы часто выступали. Ходили по деревне, просили дать красивые платки и платья для выступления. У меня было собственное, из белого крепжоржета, и туфли. Учительница жила при школе и, когда дети шалили, она стращала их своим мужем, человеком злым. Однажды мой одноклассник Федя, сидевший сзади меня, бросил чернильницей в другого мальчишку, да не попал, облил стену. Муж учительницы пришёл и схватил Федьку за волосы, да давай его головой вытирать чернила со стены, зрелище было ужасное, но после этого в классе было тихо. Мне было 12 лет когда в меня влюбился парень 16-ти лет, был он немец и звали его Адольф   Как-то на 8-е марта родители ушли гулять и к нам в гости пришли три парня, все немцы и старше меня, Андрей, Яша и Адольф. Яша мне нравился, был он кудрявый и носил шапку лётчика. С Андреем у меня был неприятный случай еще раньше, когда мы еще жили при Доме Инвалидов. Я шла домой, он меня встретил и сказал,что я ему нравлюсь и он всегда будет со мной. Я ответила: "Никогда", и тогда он на меня кинулся, мы стали драться, он свалил меня, но я вырвалась и убежала. На следующий день я написала записку об этом, отдала учительнице, она меня вызвала и я всё рассказала. Дошло до его родителей и я слышала, как он сказал: " Я её прибью", но этого не случилось, я его ненавидела. Ребята уже работали и когда пришли на 8-е марта, у нас были две моих подружки, и мы затеяли игру, которую я не знала. Все мы шестеро сели по парам, со мной Адольф. Андрей снял свой ремень и началась игра, называлась она "Сосед соседкой доволен, если он меняет свою девушку".   Когда подошли к нам, Адольф сказал, что соседкой доволен и не хочет её менять, за это его ударили ремнём 5 раз по ладошкам и так продолжалось до конца игры. Я сказала ему, что почти не знаю его, он работал скотником вместе с моей мамой на ферме, на что услышала в ответ очень красивые слова: "Слушай меня, с этой минуты, с этого часа, с этого дня и с этого года ты будешь моей подругой, я тебя никому не отдам и буду ждать до твоих 18 лет, и тогда мы поженимся".   Он ещё раз спросил, всё ли я поняла, я сказала "Да", Адольф пожал мне руку и встал. Ребята не хотели уходить, но он уговорил их, сказав,что скоро придут родители. Был он высокий, волосы черные, обыкновенный парень, я его очень полюбила. Жил он с мачехой, женщиной очень строгой, а отец его сидел в тюрьме. Мы знали, что встречаться нам не разрешат, я ёще ребёнок почти, и мы договорились, что я буду свистеть, когда проходить мимо его дома, но он должен подождать минут 10 и выйти. Мы стояли за домом, он меня ласкал, гладил мои волосы, один поцелуй в щёку и я бежала домой. Когда он стал работать на конном дворе рядом со школой, мы виделись часто и кто-то на нас донёс, и получила я строжайшее предупреждение от мамы. Как-то мама собралась ехать в Омск и попросила отца подежурить ночью на ферме вместо неё, где она подрабатывала охранником. Вернувшись через несколько дней из города, после очередного дежурства на ферме мама пришла домой, взяла верёвку и давай меня бить. Я выбежала во двор и бросилась в огромный котлован, что был вырыт у нас во дворе. Папа услышал шум, выскочил, отобрал верёвку и загнал маму домой. В этот день я должна была ехать в поле со школьниками, я вылезла из ямы и спряталась, дожидаясь нужного часа ехать на прополку.   За что меня наказали - я не знала. Моя подруга Каролина была старше меня, знала всё про мою дружбу и рассказала Адольфу о случившемся. Вечером того же дня Адольф пришёл к нам домой и спросил маму: "За что вы побили дочь и что вам наговорили злые языки?" При всей семье он рассказал, как всё было. Он с товарищами зашел к нам в дом, взрослых не было, а мы уже спали. Ребята хотели нас разбудить, но Адольф не разрешил, и они ушли. Мама молчала, а отец заверил Адольфа, что этого больше не повторится. Как я позже узнала, ночь была лунная и заведующая фермы Эльвира Андреевна видела как ребята пошли к нам, ферма была метрах в 600 от нас, но как они вышли, она не заметила и всё рассказала маме.   И второй раз мне попало от мамы за Адольфа   Дядя Серба, что отбивался с папой от волков, перебрался к нам и поехал в район учиться на шофёра, а семья его ещё задержалась. В районе было голодно и все наши женщины, чьи мужья уехали на учёбу, решили послать им продукты. Мама тоже собрала сумку для дяди Сербы и велела мне отнести её на постоялый двор, где был сборный пункт. Рано утром я вышла из дома, а навстречу Адольф на лошади, взял сумку, посадил меня в сани, укрыл тулупом. Я не хотела оставаться с ним, но он уговорил, сказав, что только заедем к Завьяловым за продуктами и всё. На всё ушло минут 20, не больше.   Когда ехали обратно, мама уже стояла на углу и ждала нас, она видно знала ,что продукты повезёт Адольф, и решила проверить меня. Когда я слезла с саней, она бросилась на меня и начала бить. Отец опять защитил меня, они долго ссорились, но больше я не помню, чтобы мама наказывала меня за любовь. Я часто ездила с отцом за дровами и соломой, Адольф приходил иногда, предлагал свою помощь отцу вместо меня. Зимой к нам в гости приехали братья Риве, Рудольф и Ваня. Помню, как папа послал меня на "Ясную Поляну" за водкой. Вскоре папина сестра Эльза вышла замуж за Ваню и переехала из Омска в Никоновку. Весной мы стали собираться на "Ясную Поляну", совхоз в двух километрах от нас, я очень переживала, что уезжаю от любимого человека. С первой повозкой уехали мама, Лиза и Аля. Я ждала папу и должна была вести корову, он приехал за остатками вещей, пришёл Адольф, помог всё сложить, привязали корову к повозке. Адольф сказал: "Не горюй, я буду приезжать", пожелал отцу всего хорошего, а у меня ком в горле, а когда тронулись и Адольф остался позади, слёзы полились сами собой. В "Ясной Поляне", отделении совхоза "Победитель" было всего 18 дворов. Нам дали квартиру с одной комнатой. Прекрасно помню, как первый раз Адольф приехал к нам верхом на лошади. Я пошла за водой к колодцу, набрала два ведра и с коромыслом стала подниматься, когда вижу всадника – это мой Адольф, вёдра так и упали. Он подскочил, обнял, нежно поцеловал в щёку, помог набрать воды и я пошла домой, а он рядом верхом на лошади. Мамы не было дома и он разговаривал с отцом, был недолго и быстро ускакал, сославшись на срочные дела. Время шло, Адольф приезжал, но очень редко. Наступил 1939 год   По соседству жил Лёнька Баранов, был он на год старше и часто помогал мне решать задачки, мы были друзьями. Мы жили в одной комнате, в школе, которая не работала, так как не было учеников 1 и 2 классов. Вскоре мы переселились в дом, сложеный из пластов дёрна, с толстыми стенами и тремя окнами. Одна комната и небольшие сенцы ничем не отапливались и папа нанял печника сложить печь. Стало тепло и мама начала печь хлеб. Зимой нас возили в школу.   В феврале 1940 года я заболела тифом, у меня была такая высокая температура, что я не помню, как сорвала велосипед со стены, где он всегда висел зимой. Мама сказала тёте Ирине, Лёнькиной матери, что надо доставать где-то белый материал, чтобы меня похоронить, и что в лучшем случае я проживу 12 дней. Я это всё слышала, не ходила, на горшок меня сажала мама, встать не было сил. Под подушкой у меня было маленькое зеркальце, я его достала, посмотрелась, губы все потресканы до крови, про себя я говорила, что люди будут по земле ходить, а я в земле лежать, я не плакала, но слёзы тихо текли по щекам.   Когда наступил 13-й день, папа пришёл с работы, а был он токарем в совхозе, и я сказала ему, чтобы мне не давали спать, и он лёг рядом со мной на табуретки, приставленные к кровати. Я боялась заснуть и умереть, поэтому попросила папу всё время со мной разговаривать и он стал рассказывать всякие случаи из его жизни. Утром я проснулась, а отца уже не было. Отец решил везти меня в больницу в район и в эту ночь случился сильный буран, весь дом оказался под снегом, долго выкапывались, меня укутали периной, обвязали верёвкой и положили в сани.   Отцу пришлось идти рядом с лошадью, пока не выбрались на просёлочную дорогу, а ехать 25 км. Как заехали в село Черниговка, лошадь снова заупрямилась и отец вылез из саней и давай погонять её кнутом, пока не выбрались из деревни, а она была большая, я её запомнила потому, что в войну нас, учеников, заставляли возить зерно в район на быках. Приехали мы в Кормиловку засветло, отец занёс меня в больницу, высвободил из перины и стали меня стричь наголо. Сидеть я не могла и папа поддерживал меня на табуретке. Я плакала, а пожилая женщина, что стригла меня, сказала: "Не плачь, у тебя вырастут красивые кудрявые волосы и все будут завидовать". Папа отнёс меня в палату и уехал. Света не было, горела маленькая свеча и была я одна. Свеча стояла на столе и, видимо, ночью она упала, я проснулась, вся комната в дыму, а дверь закрыта. Я с трудом сползла с кровати и ползком к двери, стала стучать и кричать, прибежали сёстры и перенесли меня в общую палату. Утром пришёл врач, назначил лечение: пить бычью кровь и ставить банки на всю спину. Через 10 дней начала кушать и учиться ходить, сначала от койки до койки, а затем выходить в коридор и в туалет. Когда отменили банки, мне снова стало плохо и врач велела их ставить, но сокращать с каждым днём. В начале апреля отправили домой   Первое, что мама сделала- побрила мне голову, потому что волосы все выпадали. Я повязала платок и он так прилип к голове, что я кричала, когда его снимали. Несколько дней я ходила без платка, а когда волосики стали отрастать, снова его надела. В школу я пошла в мае, отстала, было трудно догонять ребят, но меня перевели в 4-й класс. Всё лето ходила в платке, в сентябре снова в школу. Директор школы Владимир Иванович Травинский вел у нас русский язык и литературу и называл меня Мэри.   Он и его жена Елена Сергеевна приехали из Ленинграда и были лучшими учителями. Они уважали меня за активность, я проводила перемены в младших классах, пели песни, держась за руки,играли в разные игры. В 5-м классе я сидела с двумя девочками, Клавой Ленской и Верой Шуленко, а впереди сидел Гриша Гоголь, белобрысый пацан, который вечно корчил рожы и строил гримасы, а мы укатывались от смеха. Частенько его выгоняли из класса, но он учился хорошо.   С ним за партой сидел племянник директора, красивый мальчик, полный и высокий, но очень стеснительный, с нами никогда не разговаривал, хотя всем девочкам нравился. У меня был дневник, на котором было написано: "Цизман Мария Борисовна, родилась в 1926 году,16 августа, в 4 часа утра". Директор взял его, посмотрел, сказал: "Ну, Мэри, и всё ты точно знаешь". Я записывала в него всякие случаи и происшествия.   Когда мои волосы отросли и стали выглядывать, директор спросил меня, почему я всё ещё в платке, ведь видны из под него красивые кудряшки. Я промолчала и он велел ребятам снять с меня платок, я засунула голову под парту, но они стащили мой платок и директор сказал: "Смотрите какие красивые волосы, а она их прячет". С этого дня я платок уже не надевала. В 5-м классе меня выбрали старостой и я должна была подавать каждому учителю дневник, в который ставилась оценка классу за поведение. В классе было много ребят, но они меня уважали, и если я просила не шалить, то так оно и было, и оценка за все пять уроков была 5. Помню как-то отвечала и слово произнесла неправильно, все засмеялись, а я им говорю: "Какого хрена вы смеётесь, во-первых я не русская и мне простительно, а во-вторых хрен в огороде растёт", они ещё больше смеются, а директор, тоже рассмеясь, сказал: "Садись, Мэри, ты оправдалась". В это время моими друзьями были Лёнька Баранов, самый развитый из нас, Коля Золотухин, самый близкий мой товарищ и одноклассник, и Сергей Ковалёв, хохол, которого в школе почему-то не уважали. Однажды зимой, когда из-за сильного бурана за нами не приехали и пришлось всем заночевать в школе, Лёнька пришёл ночью в класс, где спали девочки, и позвал меня. В коридоре он мне открыто предложил спать с ним в одном из классов, где был он один, не помню, что я ему сказала, но быстро открыла дверь и вернулась к своим девчонкам.   Никогда больше он не подходил ко мне с такой просьбой и я перестала обращаться к нему за помощью в решении задач. Отец его был пьяницей и бил свою жену, тётю Ирину, хорошую женщину. Она была изуродована, частенько приходила к нам и плакала, а мама моя ей говорила, что на её месте давно бы его убила. В войну он бросил свою семью и женился на женщине с 4-мя детьми, но вскоре умер. Моя первая любовь закончилась   В 1941-м году Адольфа взяли в трудармию и вскоре пришло известие, что он умер. Папиного друга Сербу сразу забрали туда же и я часто помогала его жене Агате няньчить 3-х детей. Серба изрядно гулял и жил с другой женщиной, она была сестрой моей подруги Каролины. Агата была беременна, когда Сербу забрали, она очень страдала из-за измены мужа и через 6 месяцев после рождения мальчика умерла. Старшему сыну Данилу было всего 6 лет. Сёстры Агаты, а их было четверо, приехали и увезли детей Сербы и тут же вскорости пришло извещение о его смерти. На "Ясной Поляне" жили три семьи немцев. Курцы, наши соседи по общему двору, были очень бедные и имели 7-х детей, мама по праздникам всегда стряпала и носила им угощение. Сам Курц, дядя Адольф, был очень болтливым человеком, его вместе со старшим сыном Володькой посадили в тюрьму сразу же, как началась война. Тётя Гульда, тихая и спокойная, всю войну работала вместе с мамой. Их дочери Марта и Миля были вместе со мной в трудармии, после войны попали в город Отрадный Куйбышевской области, где живут и теперь. Мы встречались каждый раз, когда я приезжала туда. 22 июня 1941 года я, Лиза, её подружка Рая, Лёнька и Коля сидели в тени возле нашего дома на одеяле, постеленном на траву. папа построил скворечник и мы набдюдали, как птички кормят своих птенцов, шутили и смеялись. Подошёл мужчина и сказал: "Что вы так веселитесь, война началась". Радио у нас не было и мы всё узнали только в два часа дня. Мама тогда работала на кирпичном заводе здесь же, на Ясной Поляне, вставала очень рано и частенько я должна была помогать ей, завод работал только летом. папа сказал мне, что я ещё не всё понимаю, но нам придётся трудно. И ещё он сказал, что мы победим Гитлера, его мама, моя бабушка, прочитала это в божьем писании.   На папу наложили бронь на три месяца, его не трогали, хотя всех его друзей уже угнали в трудармию. На Ясную Поляну были высланы молдаване и кавказцы, за одного из них вышла замуж Ольга Курц, родила от него троих девочек, все чернявые, похожи на отца. Рядом с нами поселили большую молдавскую семью, они постоянно жарили пшеницу и ели её. Мама иногда давала им картошку и капусту, а они нам - самотканные полотенца.   У них было много ковров, тоже домотканных, по утрам мы слышали, как они молились и плакали. Отца их звали Афанасием, он был отменный картёжник, всегда помнил, кто чем бил. Частенько звали Лёньку и играли двое надвое, я с Афанасием, а папа с Лёнькой, и мы почти всегда выигрывали. Как война закончилась, они постепенно разъехались. Ещё до войны из нашей школы сделали магазин и иногда завозили дефицитный товар Чтобы можно было подольше погулять вечером, мы с Лёнькой придумали вот что: Лёнька кричал на всю улицу: "Завтра привезут товар, занимайте очередь!". Он был первым, я – второй, сеседи Курц – третьи, дальше- остальные. Так как мама любила принаряжать нас, то оставляла меня на ночь держать очередь, из каждой семьи были подростки, было весело, играли в городки. Набегавшись вдоволь, девчонки собирались в кучу и засыпали, а мальчишки поджигали вату, совали нам под нос и мы просыпались от дыма. Наступал день, товара не было и взрослые ворчали, что, наверное, Ясную Поляну обошли.   В следующий раз мы с Лёнькой узнавали в "Победителе", когда привезут что-то наверняка, наша процедура повторялась, но товар поступал и родители были довольны. В магазин стали привозить хлеб, сахар, конфеты, молодую продавщицу Шуру мама взяла к нам на постой, она уезжала домой только на выходные. Она меня любила и, конечно, знала, когда и что привезут, пришлось ей всё рассказать, мама, мол, строгая а погулять хочется и она нас покрывала, говоря, что сегодня на Ясную Поляну ничего не дали. Как началась война, она сразу же ушла добровольцем на фронт и осенью вернулась оттуда слепой, были у неё две сестры и мать, я часто проведывала её. Жили они в "Победителе", когда весной наступал паводок, я оставалась у них жить на неделю, пока не сойдёт вода. В марте 1942 года мама поехала навестить папину маму и сестру Эльзу. Через несколько дней пришла повестка отцу в трудармию, приказ Сталина снять бронь с немцев. Папа велел мне ставить тесто и спечь хлеб ему в дорогу, с его помощью посадила хлеб в печку и рано закрыла задвижку, мы все угорели и встали утром с больной головой. Собрали отца в дорогу, перед отъездом он сказал: "Вот дети, я бы пошёл сейчас на передовую, пусть бы меня убили за родину. Знайте, что больше я вас не увижу, нас, немцев, Сталин всех угробит".   Так оно и вышло   Меня ещё раз отпустили из школы попрощаться с папой. Через два дня приехала мама, как только узнала, что всех забирают. Напекла пряников и поехала в Кормиловку, ещё застала папу и успела с ним проститься. Cначала папу отправили в город Ивдель Свердловской области, где он работал плотником. Мама посылала ему крупу, одежду и табак. Поскольку табак был дорогой, папа его продавал и жил на это.   Через год его перевели в город Котлас на север Архангельской области, где и сбылись его прощальные слова. Прислал нам письмо, что работать на улице уже не может, слабый, заставили убирать в бараках, просил маму копить масло и яйца, надеялся, что его, как больного, отпустят домой. Мама ждала три месяца, затем написала туда письмо и отправила посылку, но ей ответили, что здесь он не числится. Уже больной он написал мне одно письмо в 1944 году в Похвистнево, куда меня забрали, и в том же году он сгинул, как и десятки тысяч других немцев, погибших от голода, холода и непосильного труда в советских концлагерях, названных трудармией. Мама продолжала работать, но уже шли слухи, что женщин будут забирать тоже. Она поехала в район, нашла какого-то врача, возила ей масло, сало, и та выдала справку о том, что мама очень больна. Когда в октябре мама собралась за справкой и сказала, что вернётся только завтра, мы с друзьями собрались у нас, смеялись, шутили, когда вдруг разбилось стекло и в комнату влетел кирпич. Мы схватили лампу и все семеро побежали в сени, откуда был ход в тёплую землянку, где мы держали корову. Петя Чехов не спустился, а скатился по ступеням вниз и оказался весь в коровьем дерьме. Просидели в землянке около часа и я первая поднялась в комнату, где лежали два кирпича, за мной остальные. Сколько ж было смеху пока отчистили Петю! Я нашла фанеру и ребята забили ею окно, в два часа ночи разбежались по домам, я , конечно, переживала, что влетит от мамы. На другой день мы ей всё рассказали и не были наказаны, мама была в хорошем настроении, сказала, что откупилась, и показала справку. В ту осень я работала в совхозе   Меня прикрепили к комбайнёру Ивану Тимофеичу, он был очень спокойный человек и часто давал мне штурвал. Как-то после обеда подъезжают на двуколке два парня и спрашивают Ивана Тимофеича, кто я. Он ответил, что Маруся Цизман с Ясной Поляны, ребята сказали ему "спасибо" и укатили. Интересуюсь, зачем они приезжали, оказалось, хотели увидеть меня, но я их не знала. Прихожу вечером домой, меня ждут в плите на углях мои любимые картофельные пирожки с творогом внутри, сижу ем, когда появляется Коля Золотухин и стоит в дверях. "Что за тайна опять?" - спрашивает мама.   Выходим на улицу и Коля говорит, что меня ждут два парня и хотят со мной познакомиться. Я их сразу узнала, один из них, Сергей, взял меня под руку и повёл к бывшей школе метрах в 50 от дома, сказав, что хочет поговорить. Мы сели на крылечко и он рассказал, что прослышали про меня, якобы я симпатичная, волосы у меня красивые, волнистые, и решили познакомиться. Я ему говорю: "Так вас двое, и разве у вас нет девочек?" Сказал, что есть, но не такие. Они с Иваном, как оказалось, договорились, кто первый меня за руку возьмёт, тот и будет дружить со мной. Прощаясь, Сергей сказал, что придут вдвоём в субботу.   Я с Сергеем дружила всего 2 недели, он мне не нравился, уж больно хвастлив был. Однажды мама пришла с работы и сказала, что два друга подрались меж собой, разбили балалайку и стали врагами из-за меня. Стала меня ругать, но я чуствовала, что в душе она мной гордилась. Когда я перестала дружить с Сергеем, его друг Иван стал к нам похаживать, он мне понравился, хотя дружбу не предлагал. Он постоянно носил шарф на шее и рубашку с высоким воротником-стойкой, позже я узнала, что шея у него больная, вся как тесто, и можно заразиться, и я подумала: "зачем он мне такой?". Я прозвала его "прощай квашня, я гулять пошла", а Сергея прозвала "большое зеркало", он мне сказал, что дома у них есть большое зеркало, а это была неправда. А ещё я нравилась одному нашему парню Мишке Беккеру, был он из очень бедной немецкой семьи и родители наши дружили, но я его не уважала и мы даже с ним дрались. Так этот Мишка пригрозил мне, что расскажет Ивану про данное ему прозвище, и я дала Ивану от ворот поворот, сказав , не приходи больше на Ясную Поляну, мол у вас свои девчата есть.   Больше мы его не видели, он помирился с Сергеем и они решили меня избить   Надо признаться, я их боялась, знала, что попадёт мне от них, если выследят одну. Как-то Коля Золотухин взял у меня учебник, а книги тогда не у каждого были, и я пошла к нему домой, метров 800 от нас и застала там Лёньку. Сидим, разговариваем, когда подъезжают Сергей с Иваном, вошли в дом, поздоровались и сели. Стала я соображать, как же смыться отсюда, книга уже в руках. Минут через 10 встала, дошла до плиты и вроде как разговариваю с Колиной сестрой Машей вполголоса.   Она была уже взрослая, но невзрачная девушка, сестра же её, Галя, 12 –ти лет, была красавица, писала картины и мечтала стать художницей. Были они сиротами, их родители умерли. Так вот шепчу Маше, открой мол дверь и подмигиваю, и когда она сообразила и открыла дверь, я пулей выскочила, а они за мной. На полпути к дому стоял колодец, я прямиком через него, а Сергей с Иваном его обежали и я скорей была дома, благо сени были открыты и я успела закрыть дверь на засов.   Мама лежала, а Лиза делала уроки, стали ребята барабанить в оконное стекло, мама вскочила и давай кричать на них, а они говорят: "Берегите свою дочь, мы её всё равно поймаем". Как стало известно, они же и разбили окно, бросив в комнату 2 кирпича. Мама просила меня не ездить в школу одной, а только со всеми вместе, а Лёнька просил их оставить меня в покое, если не хотят неприятностей, вы мол взрослые, а Маруся ещё школьница. Так всё и обошлось. Летом приехали городские помогать с уборкой урожая, мама тогда работала поваром и кормила их   У нас жила Клавдия Владимировна из Омска с дочкой восьмиклассницей, звали её Кастуся, она мне рассказывала много интересного, про кино, про мальчишек. Прожили они у нас до октября, уехали и мама дружила с ними долгие годы. В августе 1942 года мне исполнилось 16 лет, а в ноябре уже пришла повестка мне и маме. На утро я поехала в школу, директор написал мне справку и сказал: "Мэри, поверь, я бы сейчас отдал десять человек за тебя". Я попрощалась, поехала домой, мама просто была убита, ведь так много продуктов отдала врачице и получила повестку, мои младшие сестры Лиза и Аля остаются одни. Стали собираться, каждой по мешку, туда же по подушке. Утром приехала машина, забрались в кузов, Лиза с Алей стоят сиротливо возле дома, все плачем, машина тронулась и мы стоя поехали на отделение "Единство", где жили Сергей и Иван.   Сергей сразу же поднялся на машину, обнял меня и сказал: "Прости за всё, что было. Мы с Иваном едем на фронт, наверное больше не увидимся". Подал руку и спрыгнул с кузова, мы забрали ещё две семьи немцев и поехали в район, Кормиловку. Поселили в большом доме и объявили, что те, кто считают себя больными, должны идти к врачу. Мама пошла и вернулась со слезами на глазах, сказала, что едет домой, оказалось та же самая врач принимала и, конечно же подтвердила мамину болезнь.   Я очень обрадовалась за моих сестёр. Мама пересыпала мне половину своих сухарей, подушку и остаток сухарей отдала Марте и Миле Курц, переночевала с нами и утром пошла 25 км пешком домой. Через день нас отправили дальше, когда прибыли в Омск я надумала уйти к бабушке, авось не станут искать, но старшие удержали, сказав, что всё равно найдут, да ещё накажут. Из Омска в телячьих вагонах привезли нас в Куйбышевскую область, дальше на санях в Чувашскую деревню Рысайкино, где по двое стали расквартировывать. В дороге я познакомилась с молодой учительницей Олей, ей и предложила свою компанию и сказала, что дом на постой надо выбрать побогаче. Так и сделали, хотя выбирать было не из чего. Хозяйкой нашей оказалась старушка лет 60-ти, она дала нам какую-то подстилку, со своей подушкой мы устроились на полу и моментально заснули, так как в дороге изрядно намёрзлись, ведь был декабрь месяц. Утром бабка нас разбудила, сказала на ломаном русском, что уезжает на три дня к родственникам, и ушла.   Мы с Олей всё осмотрели, решили, что очень грязно в доме и начали уборку. Полы вымыли, стол и скамейку выскоблили, посуду и кочерги почистили, в общем навели порядок на свой лад. В обед пришла хозяйкина дочь, она работала в магазине и могла что-то достать, но денег у нас не было. Через три дня вернулась хозяйка, увидела чистоту и порядок, похвалила за трудолюбие и дала кислого молока, топлёного в духовке, жёлто-коричневого и вкусного. Когда жителям деревни сказали, что привезут немцев, они думали, что мы с рогами, а мы оказались даже симпатичными – поведала хозяйка, - и давай нас расхваливать на всю деревню, мол ей достались самые хорошие девочки. Через несколоко дней пришёл внук хозяйки Серёжа и стал нас звать на улицу   Под Рождество я пошла с ним погулять, было весело, много молодых на улице, но очень холодно и решили забраться в баню, которая топилась по-чёрному. Сидели там с лампой, деревенские болтали на Чувашском меж собой, а Серёжа со мной на плохом русском, я ему нравилась. В 12 часов ночи стали расходиться, Серёжа проводил меня домой, я запомнила его белые вязаные перчатки. Их девчата носили плетёные лапти, они красиво скрипели и были у них очень модными. Питались мы дома, выдали нам по 20 кг муки на месяц. Двадцатого января нас послали на работу в лес за 4 км и поселили в маленькой деревеньке, называлась она "Крестьянка". У новых хозяев нас было уже пятеро, к нам добавили трёх переселенок из Саратова в возрасте 40-50 лет, все жили в одной комнате, спали на жёстком полу. Наша бригада состояла из сибирских немок, бригадиром была переселенка из Молдавии 32-х лет, полукровка Гаша, отец её – немец, мать – молдаванка. Когда мама собралась домой, она попросила Гашу присмотреть за мной и та как-бы была за меня в ответе. В бригаде работали мои соседки, сёстры Марта и Миля Курц, их двоюродная сестра Гульда Беккер, я была самая младшая, но норма заготовки леса была одинаковой для всех: 2,5 кубометра на человека и всё должно быть сложено.   Каждый раз, возвращаясь с работы за 3 км, несли дрова своим хозяевам. Денег нам не платили, а лишь выдавали 700 грамм хлеба в день. Мама присылала мне каждый месяц 800-1000 рублей, тратила я их так: одно ведро картошки, самой мелкой и дешёвой - 300 рублей, 1 кг мяса, пол-литра подсолнечного масла, 5 стаканов муки по 25 руб за стакан, лук, соль и лаврушку, всё это рапределяла на месяц. Каждое утро хозяйка топила печку и готовила себе обед, и я тоже ставила свой черпак, клала в него картошку, чуть мелко нарезанного мяса и приправу, уходила на работу и вечером с радостью возвращалась домой, зная, что в печи томится и ждёт меня ужин. Тяжко было видеть соседок, никому из них ничего не присылали, к Тому же женщины горевали по оставшимся дома детям. Проработала я в этой бригаде недолго: пришёл десятник и сказал Гаше, что забирает меня кипятить воду и разносить по бригадам. Я, конечно, обрадовалась и Гаша тоже - не надо вырабатывать мою норму. И вот я кипячу воду на костре, переливаю в ведро с крышкой и несу, сперва своим ясно-полянцам, потом в другие бригады, где работали почти одни переселенки, по-русски почти не говорили, понимала я их плохо, называли они меня "руссе мачка", что как-бы значило "купленая русачка". Я не обижалась, одеты они были в широкие самотканные юбки, мужские шапки, обуты кто в чём и сверху лапти, продавали их по 5 рублей за пару. Одна из них, Миля Блем, была очень интересная женщина, любила слушать всякие рассказы и всегда, когда я приносила кипяток, брала корочку хлеба, натирала её чесноком и нюхала с нескрываемым удовольствием. В феврале я заболела, мой правый глаз перестал видеть, 20 дней я ходила в больницу за 9 км, каждый день 18 км   Иногда появлялись солдаты и спрашивали, почему у меня один глаз чёрный, а второй – белый. Хозяйка моя сказала, что меня сглазили, потому что я красивая, и посоветовала идти к старой чувашке, которая снимает сглаз. На утро я не пошла на работу, а отправилась в Рысайкино, где мы прежде жили, нашла её дом. Старая бабуля расспросила меня на ломаном русском, посадила на табуретку, я сняла свою белую цегейковую шапку. Чувашка взяля тарелку, налила в неё воды, положила гриб, что растёт на деревьях, кажется он называется "чага", и добавила горящие угли. Повалил дым, бабуля моя молилась и что-то приговаривала, часто повторяя моё имя, и длилось это минут двадцать, затем она спросила меня, знаю ли я какую-нибудь молитву. Я ответила, что не знаю, тогда она сказала: " Ты ещё молодая, зла никому не сделала, перед сном проси Бога своими словами помочь тебе". Денег у меня не было, я поблагодарила старуху и ушла, и стала молиться, как могла. И буквально через три дня мой глаз стал отходить, "белая розочка" сошла и я стала видеть. Когда у хозяев отелилась корова, телёнка принесли из хлева к нам в комнату, затем овца принесла ягнёнка, и его тоже к нам, а когда он немного подрос, то стал прыгать по нас и не давал спать. Я набралась смелости и сказала своим, что прибью его. И вот как-то хозяйка встала рано и пошла доить корову, а ягнёнок давай резвиться и прыгать на нас, я его с размаху ударила, он отлетел и ударился об столб, что стоял посреди комнаты, упал и подался на своё место. Через час мы все встали, а ягнёнок лежит, хозяйка запричитала на своём Чувашском, мол видно заболел. Мы ушли на работу, а когда вернулись, узнали, что ягнёнок сдох. Мы были рады, хотя убивать я его не хотела, но так уж вышло, хозяйка ничего не узнала.   Я очень быстро научилась понимать Чувашский, хозяйка даже остерегалась говорить при мне что-то не для наших ушей. Наша хозяйка была очень грязная, в глазах всегда был жёлтый гной, полы они мыли из того-же ведра, в котором держали воду для питья. Тараканов в доме бала туча, когда они варили и ели "юшку", суп по Чувашски, и попадался таракан, то его просто выбрасывали и продолжали есть дальше.   Весной мы помогли хозяйке перекопать огород и она накормила нас всех обедом, позже мы пошли к татарам в выходной день копать огород за обед, но у них в доме было чисто. У наших хозяев была дочь Татусь, что по русски Таня, моя ровесница, она часто звала меня с собой погулять, но мне было не до того, очень я уставала на работе. Рядом с нами жила девушка, она была в деревне как-бы старшая, жила с родителями, была очень шустрая, сносно говорила по-русски, в доме у них было чисто. Иногда она забирала меня к себе, я любила за ней наблюдать, как быстро она делала домашние дела, мне это нравилось и я думала, что если у меня будет семья, я тоже буду работать так-же быстро, как она. Настала весна и как-то в апреле наш десятник пришёл и сказал, что началось половодье и нужно идти за хлебом и принести 3-х дневную норму, иначе останемся голодными. Из каждой бригады выделили по человеку и мы пошли лесом, вода со снегом по колено, куски льда плавают вокруг нас. Я ушла вперёд, все отстали и вот Миля Курц скрестила свои руки, смотрит в небо и кричит мне, чтобы я остановилась, что ноги окоченели и снова руки воздела к небу, как-будто молит Бога. Было очень смешно видеть это и я остановилась. Лес кончился и началась пахота, как вступили на поле, как-будто в тесто провалились, грязь по самые уши, еле дошли. Получили хлеб и той же дорогой назад, с трудом отмылись от грязи и снова на работу. В мае 1943 года моя Гашка говорит мне, что они с Гульдой Беккер хотят бежать домой, и я собралась с ними   Сложила в деревянный чемоданчик голяшки от валенок, спекла лепёшки (картошка, трава и чуть муки) и жду Гашу, в девять утра мы должны идти на станцию. Но я их не дождалась: они уехали вдвоём. Я написала маме письмо, она долго молчала, наконец отписала, что Гашка и Гульда сидят в тюрьме, их поймали в Челябинске, дали год тюрьмы, а потом отпустили домой.   Я бы тоже отсидела год, зато была бы дома, но Гашка, как она сказале маме, побоялась меня взять с собой. Так и работали в лесу, в мае снимали кору с деревьев для плетения лаптей, а ближе к осени отправили в Похвистнево на строительные работы. Сначала жили в палатках, а когда похолодало, перевели в недостроенные землянки, но уже было тепло, светло и две газовые плиты. В землянке были нары и спали мы по два человека. Я сразу пошла учиться на штукатура, через две недели на маляра и каменщика. Мы строили дома для бакинцев, которые добывали нефть, дома саманные, яма, где мы месили глину с соломой, по утрам была покрыта инеем, и ноги наши становились красными, как у гусей. Из полученой массы делали саманные кирпичи, были у нас формы, по 4 кирпича в каждой, форму опрокидывали, полученные кирпичи немного сушили и сразу клали в стены. Зима 1943 года была самой голодной   Нас поставили рыть траншеи, меня выбрали взводной и было у меня в бригаде 26 человек. Работа была очень тяжёлая, ежедневная норма - 2,5 кубометра мёрзлой земли вырыть под фундамент киркой и лопатой. Иногда я умудрялась избежать работы, шла получать хлеб на всех и суп из столовой, приносила в землянку и ставила на плиту. Когда бригада возвращалась с мороза домой, их уже ждал горячий обед, чему все были очень рады.   Я сделала весы и развешивала хлеб, поделив его ровно на 26 порций, и если оставался кусочек грамм на 200-300, я снова резала его на мелкие 26 кусочков. Из-за моей честности меня и выбрали взводной. Помогало то, что я знала русский, то в столовую возьмут и пошлют получать продукты, и всегда нальют лишнюю порцию пшённой каши, которую я тут-же съедала. Я тогда мечтала, что, когда жизнь станет лучше, буду всегда варить себе пшённую кашу с подсолнечным маслом, что и делаю по сей день. На октябрьский праздник нам дали выходной, я раздала хлеб и 2 порции почему-то остались, я переспросила всех, но каждый взял свой кусочек, и тогда я отложила их, думая, что кто-то ушёл и придёт позже. Ночью меня разбудила Дора, славная женщина, заведовавшая карцером, и сказала, что вызывают меня к Ивану Ивановичу Шмидту, немцу, нашему прорабу. Когда пришли, он меня спросил, где мои две женщины из Сибири, я, конечно, ничего не знала, стал он кричать на меня и дал пять суток ареста, и сейчас-же. И повела меня Дора в недостроенную землянку без тепла и Света, лишь куча кирпичей для будущей плиты, закрыла на замок и ушла.   Я почти раздета, холод, темень, забралась на кирпичи и плачу. Так вот, думаю, откуда 2 пайка хлеба остались, эти две женщины спали у самой стены и всегда что-то вязяли. В 4 часа утра пришла Дора, открыла дверь, "иди сходи" говорит, я побежала в свою землянку и легла спать. Дора, не дождавшись меня, пришла и снова отвела в карцер, оказывается она отпустила меня только в туалет. Просидела там до 7-ми утра, а в 8 - на работу, из оставшихся 2-х кусочков хлеба один съела, а второй взяла с собой на работу.   Вечером опять в карцер, правда нас уже было трое: мою ровесницу Милю Бейфус и ещё одну женщину постарше посадили на 2-е суток за то, что они пописали возле землянки вместо далеко построенного туалета. Ночью пришла Дора и отвела нас в землянку с небольшим тёплым кабинетом возле самых дверей и велела ловить тех, кто не дойдёт до туалета. Сидим тихо, вдруг скрипнула дверь, мы поднялись по ступенькам вверх и видим молодую женщину, только присевшую. Миля была чрезвычайно бойкой, схватила её и кричит, мол, как твоя фамилия, а я говорю, ладно, давай простим, а Миля своё: "Нет, пусть с нами посидят, веселее будет".   Так эту сибирячку и затолкали в штаб, в одной ночной сорочке   Зато 3-ю ночь нас уже было четверо, отсидели, получив только половину положенного пайка, 350 грамм хлеба вместо 700. Потом я узнала, что сбежавших женщин спрятал у себя в кабине машинист, они уже больше не вернулись. Жила я тогда в землянке № 2, за лето построили ещё несколько и меня перевели в землянку № 6, где я и оставалась до конца, пока меня не забрал мой муж. Летом, когда мы штукатурили столовую возле железной дороги, привезли пленных немцев. Мы все побросали работу и стали смотреть, как их выгружают из вагонов, молодых и слабых, некоторые были в коротких шортах, и ихние же немцы кричали на них, как на скот. Надо мной в землянке спали на нарах моя землячка Кох и Мария Шмик, стахановка, не сходившая с Доски Почёта, которой я писала письма мужу. Она любила командовать, а я ей не подчинялась, ведь она была такая-же как и мы, не выше. И вот однажды в сентябре Марию забрали прямо с работы, наш начальник участка Пётр Иванович Никитин ходил в НКВД вызволить свою лучшую работницу, но ему сказали, чтоб уходил по-добру, по-здорову, а не-то его самого заберут. И вот меня стали вызывать на допросы, подтвердить, что Мария Шмик, когда выгружали пленных, якобы сказала, что Сталина надо расстрелять за нечеловеческое отношение к пленным.   Они решили, что я сразу это подпишу, потому что частенько ругалась с Марией из-за гонки, которую она устраивала нам на работе, чтобы быть в передовиках. Я не помнила, кто стоял рядом, и не слышала ничего подобного, но даже если бы и услышала, никогда бы не подписалась, потому что поругаться – это одно, а посадить человека в тюрьму- это совсем другое. Много раз меня вызывали, последний допрос был особенный. Начался он в 9 утра, старый полицай Цырульников меня допрашивал, каждые 5 минут я выходила в коридор и думала, но ничего нового придумать не могла, строчила тоже самое и это длилось до 2-х часов ночи.   Затем пришли двое из НКВД, главный по фамилии Семеницкий был в форме, а другой в штатском, сели за стол и началось всё с начала. Я стояла на своём, тогда тот, что в штатском, вытащил пистолет и сказал, что если не подпишу, застрелит, как собаку, и никто не узнает, куда я пропала. Я сидела на табуретке в метрах 4-х от них и подумала, что если есть Бог на Свете, то меня не убьют. Цырульников, человек сдержаный и душевный, ни разу голос на меня не повысил, сказал им, что держит меня здесь с самого утра и я голодная, на что я ответила, что я не только голодная, а я жрать хочу.   Стали они кричать и обзывать меня, а я молчала, через 10 минут они позвали меня к столу расписаться, что я ничего никому не расскажу. Семеницкий сказал, что это был последний допрос и велел сказать, что копала картошку знакомым, если спросят, где была. Мне бы промолчать, а я им говорю, мол, какой-же дурак в 2 часа ночи картошку копает, как они разозлились и давай оскорблять меня, но домой всё-же отпустили.   Пришла в землянку, легла спать, на утро на работу не пошла   Стала варить себе суп, когда сверху Кох спрашивает, где я была, я ответила "где была, там меня нет", она сказала, что знает, где я была, а если знаешь, то заткнись – был мой ответ. Она всё доносила в НКВД, их она звала "папочками", говорила открыто Оле Гоголь, мол, пойдём к папочке, то есть к Семеницкому. На работу они прогуливали и их никто не трогал, а когда Марию Шмик забрали, то Кох спала на её постели, у неё самой ничего не было, эта рыжая сволочь многим жизнь попортила. Рано утром поехали на суд в Куйбышев, я всех видела, кто поехал, и сказала им вдогонку "счастливый путь и стол в задницу". Марии Шмик дали 8 лет тюрьмы. На место Марии поселили Катю Райх, она была на 2 года старше меня, хорошо знала русский, мы с ней подружились и стали питаться вместе. Помню как-то я легла спать, её не было, среди ночи Катя пришла, разбудила меня, сказав, что скалымила, вытащила из лифчика 25 рублей и говорит: "Знаешь парня, что играет в оркестре на большой медной трубе, он из моего района и я спала с ним". Я опешила и спросила "Ты, что, не девушка?", и Катя ответила, что война всё спишет.   Когда Амалия, что следила за порядком и убирала в землянке, ушла в отпуск, мы выбрали Катю на её место. Катя забралась на верхние нары посреди землянки и стала учить нас, как нам себя вести на время её дежурства, и говорила об этом с таким юмором, что мы все смеялись до упаду. Через 12 дней вернулась Амалия, Катя снова забралась на нары и заявила: "Сдала пост, теперь можете жарить, парить, ходить на головах и вообще всё вокруг засирать". Все снова хохотали, хотя жарить и парить совсем было нечего. И вот моя Катя достала где-то стекло и поехала променять его на что удастся, её задержали и посадили в каталажку. Меня несколько раз вызывали, я ничего не подписала, но, видно, нашёлся кто-то, кто подписал, и Катя получила 8 лет тюрьмы, больше я её не видела. Как-то вечером, когда в лагере были танцы, к нам пришел Цырульников, поздоровался со мной, я подошла ближе и спела частушку: "Ты, товарищ, бей окошко, а я буду дверь ломать, вся милиция знакома, а тюрьма – родная мать". Он рассмеялся и говорит: "Ну и отчаянная же ты, Цизман". Однажды зимой не завезли алебастр и нас заставили засыпать опилками газовые точки. Приходит начальник участка Пётр Иванович Никитин и спрашивает меня, почему восемь человек работают с одними носилками, я ответила, что нам выдали лишь одни, тогда он повёл меня в недостроенный детсад показать, где есть носилки. Через окно была переброшена доска с набитыми рейками, заменяющая лестницу, по ней мы забрались в одну из комнат, где на полу лежали носилки, и тут Пётр Иванович схватил меня и давай целовать. Я оттолкнула его, сказав грубо, мол, как вы могли, и он, поняв, что я не из тех девушек, которых можно зажать в углу, выскочил опять через окно и сказал, погрозив пальцем: "Смотри, никому ни гу-гу". Я, конечно, ни гу-гу об этом, потому, что он нас, немцев, уважал и как мог защищал.   Когда по три недели жгли известку прямо на улице и шпана уличная вертелась тут-же, он им сказал, мол, грейтесь, но если у моих людей что-нибудь пропадёт, я вас всех отправдю куда-надо. Был он добрый и матершинник, нас, женщин, он называл пиздодуйками   Как-то в столовой на обед выдали суп из конского щавеля, ни крупы в нём, ни картошки, у Эммы Таут после него начался понос, тут подходит Пётр Иванович, и Эмма, не зная русского, давай строчить ему по-немецки про понос, что работать не может и что 40 метров против ветра. Пришлось мне ему переводить, он пошёл в столовую и дал там разгон поварам. Надумала я осенью снести известь в Чувашское село Малоибряйкино, что в 2-х километрах от Похвистнево, и обменять на что-либо, набрала ведро, накрыла его и несу, и только за угол завернула, как Пётр Иванович навстречу, спросил, что несу, и когда я ответила, что извёстку, он сказал: "Смотри, пиздодуйка, не попадись". Бог миловал, не попалась. Десятником у нас на участке был Михаил Ефимович Якунин, вернувшийся с фронта, молодой и раненый, очень спокойный человек. Когда мы штукатурили, и не хватало необходимых по норме кадратных метров, я всегда говорила ему, что завтра нагоним, и никогда не подводила его. Весной нас послали делать уборку на строительстве домов для бакинцев, заходим в недостроенный дом без окон и дверей, а в углу курица, мы все четверо кинулись её ловить, да она выпорхннула в окно. Сзади стоит Якунин, наблюдая за нами, и говорит мне: "Не ожидал от вас, Цизман", а я ему в ответ, мол, не повезло, а какой вкусный был бы обед, он только усмехнулся и ушёл. Вскоре женился он на рыжеволосой женщине из столовой, она нам не нравилась. Умер он рано в Отрадном, в 1965 году. Всё лето я носила одной еврейке дрова и щепки, она жила недалеко с дочерью 13-ти лет, работала в буфете на железной дороге и давала мне, что могла. Настала осень, выпал снег, один валенок прохудился, я решила отнести его в мастерскую подшить. Только я в дверь, как навстречу мне Иван Иванович Шмидт, спрашивает, почему я дома, а не на работе, говорю про худой валенок, а он показывает на далёкий свет и говорит: "Видишь эту звезду на горе, туда ты сейчас пойдёшь работать". Я знала, что там, где далеко на столбе горит большая лампа, работает штрафная рота, все чёрные, с кирками целый день на морозе.   Один парень сказал мне, что я в списке Ивана Ивановича, и я показала этому парню дулю, сказав, что Шмидт не дождётся, и, видимо, он же и донёс на меня, так как тип этот многих девок попортил. Я вернулась в землянку, надела валенки, зашла к своей еврейке, рассказала ей всё, и что щепок теперь не будет. Она меня накормила и я не спеша пошла на огонёк, пришла к обеду, штрафники приветствовали меня хором, бригадиром у них была Аня Зигфрид. Работали в котловане, там была нефть, земля трудно поддавалась, кирками отбивали кусочки размером 3-5 см. Проработав неделю я отрезала низ худых валенок, выбросила их, а голяшки положила под голову. Пришли и записали, что нет обуви, и я, как босая, просидела два месяца в землянке, получая такой же паёк хлеба, как и раньше. Как-то пришла моя подружка Эрна и сказала, что хочет познакомить меня с её парнем   Я тогда немного играла на гитаре. У меня было платье, сшитое из простыни, я его покрасила в зелёный цвет, из белых брезентовых варежек сшила тапочки, накремила их чёрным кремом для обуви и пошла с ней в её землянку № 4, которая была разделена пополам, 50 женщин и 50 мужчин. Посредине небольшая площадка, где устроили танцы, Эрна тут-же познакомила меня с Романом, он тоже был из Сибири и мы говорили на одном и том же немецком, его брат Густав жил здесь же. Как заиграла музыка, Роман подхватил меня и мы стали танцевать, На третий танец я ему отказала, сказав, что у него есть девушка, а он ответил, что была Эрна, и больше её не будет.   Я рассказала подруге и решила уйти, на что услышала: "Ты его не знаешь, так оно и будет". На следующий день она пришла ко мне в землянку, мы сидели и разговаривали на нарах, вдруг появляется Роман, садится меж нами и говорит: "Прости, я полюбил твою подругу". Я вскочила, стала его прогонять, он стал меня уговаривать, не горячись, мол, всё равно мы будем вместе, и ушёл. Время шло, Роман приходил и, в конце концов, убедил меня, что всё будет хорошо. К нам назначили нового прораба по фамилии Цыкало, а Ивана Ивановича Шмидта от нас забрали. 15 февраля подвезли валенки, мне выдали новые и я должна была снова идти в шрафную роту. Вечером пришёл Роман и сказал, что хорошо знает нового прораба и что мы должны пойти к нему, я упиралась, мне было стыдно, но пошла таки. Жил он в маленьком уютном уголке в землянке № 2, Роман открыл дверь, попросил разрешения войти, Цыкало спросил, что привело нас к нему. Роман всё объяснил и сказал, что я его девушка и мы просим его помочь нам. Расспросив меня, где и кем я работала, Цыкало разрешил мне идти на свой прежний участок штукатурить. Так я избавилась от изнурительной работы со штрафниками. В один из весенних дней была объявлена "генеральная уборка", на работу не пошли, все мыли и чистили нары   Когда я закончила уборку, пришёл Роман и попросил меня поскоблить его нары, я отказалась, мол, не жена я тебе да и сам здоров, он развернулся и ушёл. Эрна позже мне сказала, что все девчонки и женщины приходили мыть нары своим друзьям, а ребята смотрели, кто лучше вымыл, и каждый нахваливал свою подругу. Роману пришлось самому вымыть, но я считала, сто сделала верно.   В последний день апреля, в субботу, пришёл Роман и мы пошли на улицу, метрах в 150 от землянок была баня, мы посидели на крылечке, за баней было поле и мы там гуляли, и Роман предложил посидеть на молодой травке, но я отказалась, сказав, что земля ещё холодная, тогда он схватил меня за руки и попытался свалить, но я вырвалась и пошла от него, он окликнул меня и попросил подать руку, чтобы встать, но я ответила, мол, сам лёг, сам и встанешь, и быстро ушла домой.   Вечером он не пришёл, утром тоже. Это был праздник 1 мая, вечером были танцы, но я не пошла, мои подружки сказали, что твой Роман танцует с Лидочкой, я ответила, мол, ну и пусть, она ещё меньшего роста, чем я. Скажу честно, не спала всю ночь, я его любила и, конечно, ждала. Утром 9 мая объявили, что кончилась война, описать нашу радость просто невозможно   На открытых машинах всех повезли к горкому партии, пока ехали, я так плясала и пела частушки, как никогда уже в жизни потом. Счастью и радости не было конца, думали, что теперь нас отпустят домой, но этого не случилось. Но в тот день ко мне подошёл парень с Сажевого завода, Рихарт, он был очень застенчивый, я сразу поняла, что долго дружить с ним не буду, но мне хотелось доказать Роману, что я уже не одна. Вечером Рихарт вернулся с нами в наш лагерь, мы сидели за столиком вдвоём, подошёл Роман и сказал Рихарту, что он не должен быть здесь, это не его лагерь, но я его оборвала, сказав, тебя, мол, не спрашивают, кому где быть. Мы посидели ещё немного и пошли по домам, он был такой же голодный, как и я. На моём участке не было алебастра и меня поставили на ночное дежурство, днём я не работала, а ночью охраняла строящееся для начальства здание. Как-то пришёл Рихарт, мы разговаривали часов до 2-х ночи, он был настолько несмелый, что ни разу меня не поцеловал. Я думаю, он был бы хорошим мужем, но тогда я этого не понимала, мне нравились ребята шустрые, весёлые и смелые, что я в итоге и получила. Время шло, с Рихартом мы расстались быстро и ко мне подошёл Давыд, такого же маленького роста, как и я. Он работал в лесопильной бригаде, хорошо танцевал и, как мне сказали, делал маленькие ручные чемоданчики, что было весьма кстати. Через неделю я его получила в подарок, Давыд в меня влюбился, но мне он не нравился из-за маленького роста, да ещё обходился он со мной, как с сырым яйцом, очень деликатно и осторожно. Нам всем выделили две сотки земли под картошку и вот как-то в полдень идём всей бригадой домой на обед, а навстречу идёт Давыд со своего участка, в солдатских галифе, босой и с солдатским котелком с картошкой.   Я так смеялась, а мои говорят, мол, с ума сошла, он хороший парень. В другой раз я поехала на свой участок окучивать картошку, попала под дождь, вымокла, вернулась и легла на свои нары, у самой стены в углу, и заснула. Слышу соседка говорит, что Давыд идёт, он подошёл, я притворилась, что сплю, положил огромный букет полевых цветов на мою постель и ушёл. Я тут-же вскочила и давай смеяться, а вечером я с ним попрощалась, мы дружили один месяц и пять дней. Следующий парень был высокий, стройный и красивый, но курил и ходил всё время в спецовке   Нормальный парень, работал в гараже еэлектриком, звали Андрей. Осенью 1945 года нас послали к мордвам на уборку урожая, в небольшом селе расселили по квартирам. В субботу пришёл нашей хозяйки племянник, молодой мордвин Лёнька, и стал приглашать в клуб на танцы, я, конечно, пошла с ним, было весело, много молодёжи. После он часто приходил и всегда приносил тыквенные семечки, жареные и очень вкусные. Как-то я зашла к своим подружкам и застала там свою хозяйку, она говорит своей сестре, мол, та самая, та самая, я поняла, что речь обо мне, оказывается Лёнька здесь живёт и мать его жалуется, что он всю тыкву из-за меня перерезал.   Жили мы там больше месяца, веяли на току пшеницу. Я смотрю – парень влюбился, думаю, надо кончать, а не то Андрею наговорят, что я тут с мордвином гуляю. Последний раз иду в клуб и прошу парня с нашего лагеря проводить меня домой, дошли до калитки и он стал мне предлагать свою дружбу, его тоже звали Андреем, но я сказала, что у меня уже есть друг, Андрей Рихарт, и он ждёт меня в лагере. Через три дня вернулись назад в Похвистнево, жду своего Андрея день, второй, а он не идёт.   Я попросила свою соседку Милю Курц сказать Андрею, чтобы пришёл, в ответ он передал, мол, пусть идёт к тому, с кем спала в пшенице. Я поняла, что это работа другого Андрея, того, что провожал меня с танцев и которому я отказала в дружбе. Я решила про себя, что кланяться я не пойду, пусть верит. Через несколько дней Андрей пришёл, он меня любил, давал мне читать письма его братьев, мы сфотографировались и послали его родне, я им понравилась и все ждали, что мы поженимся.   Андрей очень этого хотел, но я ещё замуж не собиралась, хотя дружили мы уже девять месяцев В конце года к нам на участок прислали Богдана. Я увидела его первой, он стоял у стенда на улице и читал газету, одет был плохо и, как мне показался тогда, некрасив. Я пришла и сказала своим, что какой-то недоделаный парень появился у нас на участке, и вот этот недоделаный мне и достался, и я была верна ему всю свою жизнь. Настал январь 1946 года, как-то я пришла первой на работу и вижу парня, который стелит полы, я не обратила на него внимания, думая, с чего начать свою работу, и вот слышу, мол, с такими глазами только время проводить, я ничего не ответила. Назавтра он пришёл в столовую, сел рядом со мной и сказал, что хочет познакомиться. Я только посмеялась и ушла, но на следующий день он снова появился и так длилось почти каждый день. Мои девчата сказали ему, что у меня есть молодой человек, а он в ответ, мол, чем я не молодой человек. Мой Андрей узнал про это и пригрозил убить его. Фамилия Богдана была Тит. 8-го Марта я, как передовик, была приглашена на праздничный вечер, Богдан уже не работал с нами. Пришла с работы домой переодеться, появляется Андрей и собирается идти со мной, я его еле отговорила, ведь у него не было приглашения, и пообещала вернуться пораньше. Собрание закончилось, заиграла музыка, что-то было и на столах, я сидела рядом с Иосифом и Миной, соседкой по землянке, стала их уговаривать идти домой, но они решили ещё потанцевать и мне пришлось их ждать.   И тут заходит Богдан, сразу к моему столу, ставит бутылку водки и спрашивает, где Иосиф. Я удивилась, откуда водка, тогда нигде спиртного не было, разве только у начальства, и Богдан ответил, улыбаясь, что надо иметь друзей. Мы с Миной выпили грамм по 70, не больше, остальное – парни, и тут вижу своего Андрея, стоящего в дверях, я сразу встала и к нему, а он и говорит: "Я так и чуствовал, что Тит здесь". Я пыталась объяснить, но он и слушать не хотел, с ним подошли трое русских парней, сказали, что будет драка и будут бить Богдана.   Я отвела Андрея в сторону, сначала пригрозила, что не прощу, если он устроит здесь драку, при всём начальстве, а потом стала просить и тянуть домой, - Андрей посмотрел мне в глаза, обнял, поцеловал, прошептал, чтобы не уходила и пошёл к ребятам. Богдан всё ещё стоял у стола, я крикнула ему, уходи мол сейчас-же, он всё понял и сказал, что никого не боится. Подошёл Андрей, взял меня за руки и мы пошли к землянкам, он меня очень любил и всегда уступал. Время шло, я работала, Богдан изредка заходил ко мне в землянку, приглашал в кино, но я отказывалась, он подавал мне руку и уходил. Андрей, как правило, всегда был здесь и ревновал. Мои женщины уважали Андрея и говорили, что Господь меня накажет, если я его брошу, и так оно и случилось в моей жизни.   Андрей любил меня от всего сердца, но я, дура, растоптала эту любовь   После Кати Райх у меня была близкая подружка Милюша Бейфус, веселая и жизнерадостная, когда-то работала в бригаде у Тита, как сказал Богдан, мы с ней были схожи характерами, никогда не унывали. Её сестра Полина вышла замуж за старика и родила двойню, была она красивая, но старше нас, и жила там же, где и Богдан, на Волчьих Ямах. 24 апреля 1946 года Миля уговорила меня идти к её сестре в гости, я одела самое красивое платье, шёлковые чулки и хромовые сапожки, что прислала мама. Платье было бордовое с гипюровой вставкой на груди и рукавах, я не хвалюсь, но у моих сверстниц не было такой одежды, два платья мне прислала мама и ещё два я купила на рынке, продавала свой хлеб, не доедала, но любила быть одетой.   И вот мы с ней пошли пешком 3 км до Волчьих Ям, по пути зашли к Миленой знакомой в землянку, сидим на нарах, а Миля тычет мне в бок, смотри как твой Тит соскочил с верхних нар и бегом в дверь, оказывается он приходил к своей подружке Гале, она мол с ним давно путается, на этом разговор и закончился. Посидели ещё и пошли к Полине, нас там не ждали, но приняли хорошо, накормили обедом, посмотрели двойняшек, погостили и собрались домой, но Полина уговорила нас остаться на танцы, что всегда были по воскресеньям у них в столовой. И хотя это был день Пасхи, мы решили остаться.   Сказать правду, мне хотелось покрасоваться, но я не знала, что у Богдана были две подружки, Галя и Соня. Галя была некрасивая, а Соня ещё меньше меня ростом и рыжая, но очень хорошо играла на гитаре и пела. Когда-то Богдан с Соней дружил и она его бросила, чем очень его огорчила, но прошло много времени и они снова задружили, но в этот раз он её бросил, отомстив за старое. Мне он потом сказал, что не спал с Соней, она не позволила, а с Галей они были близки. В этот день утром пришёл Андрей и стал приглашать прогуляться, но я уже пообещала Миле пойти с ней к её сестре, тогда Андрей сказал, что будет встреча с Титом, я стала разубеждать его, но чуства его не обманули. Мы пришли с Милей на танцы, заиграли танго и сразу же ко мне подошёл знакомый парень, он частенько приходил к нам в лагерь, который местные жители называли "Берлин".   Никто не умел так водить, как он, и у него никогда не было девушки, был он не высокий и очень ителлигентный   В нашем лагере играл большой оркестр и этот парень всегда приглашал меня на танго или фокстрот. Стали мы с ним танцевать и тут заходит Богдан. Кончился танец, парень отвёл меня к Миле, поблагодарил, стоим и разговариваем. Вдруг заиграла гармошка, играл Яша Альгаер, друг Богдана. Первой вышла плясать Галя и пригласила Соню, и та стала петь частушки и кружиться, минут через пять Соня оказалась передо мной и стала тянуть меня в круг, но я не пошла, постеснялась, ведь я в Волчьих Ямах впервые. Гармонь заиграла вальс и тут же Богдан подошёл и вежливо пригласил, он умел это делать, и мы танцевали. Стало темнеть, Богдан предложил проводить меня, но я отказалась, сказав что здесь Иосиф с Миной из нашего лагеря и мы с Милей идём с ними обратно. Ещё не закончился танец, как я увидела за изгородью Андрея, стоял он бледный, как стенка. Я подошла к нему, и он показал мне нож, что торчал из кармана его брюк, был он в тапочках и простом костюме. Я строго отругала его, мол, брось эту дурь, я всего один танец с Богданом станцевала, и так оно и было. Танцы сразу закончились, я стала выходить, а Богдан перегородил мне выход ногой и сказал на ухо, что в среду придёт в наш лагерь и я должна решить, кто моя судьба - он или Андрей. Я вышла, Андрей за мной, и пошли мы по шпалам в свой лагерь, я сразу к себе, он – к себе. Долго не могла уснуть и всё думала, что делать. На работе рассказала всё девчонкам, и все мысли об этом, закрою глаза – Андрея жалко, но и с Титом не пропадает желание встретиться. Андрей казнился, что не умеет танцевать, но я другое взвешивала, знала что с Андреем буду счастлива, но бедна, а Тит - бабник, но всё умеет делать и выйдет из любого положения, я знала, что Богдан делал маслобойки и возил в деревню, продавал или менял на что-либо. Андрей курил и как-то попросил купить махорки, я работала рядом с базаром, мне это не понравилось и я, конечно, не купила, к Тому же он всегда ходил в спецовочном костюме, а Богдан приходил в хорошем костюме, позже он купил себе шляпу и тросточку. В среду Андрей пришёл ко мне в землянку, мы пошли к танцплощадке, в руках у меня была длинная дранка, он, конечно, не знал, что в 7 часов явится Тит, стоим у забора и я откровенно ему сказала, что мы расстаёмся, он заплакал, сказал, что ему невыносимо жалко терять меня и что ему родную мать не было так жалко, когда он хоронил её. Я ничего не смогла ответить – в горле стоял ком, и в это время подошёл Богдан, поздоровался, Андрей тут-же ушёл.   Богдан понял, что мне его жалко, сказал, что всё пройдёт, взял меня под ручку и мы направились к выходу из лагеря, Андрей нам навстречу шёл, но никто не промолвил и слова. Позже Андрей сказал Миле Курц: "Видимо Маруся не любила меня, не успел я отойти от неё, как через 10 минут она уже шла под ручку с Богданом"   Вот таким было наше расставание В мае Богдана отправили работать на станцию Кротовка, где строили нефтяную эстакаду, оттуда он всё лето ездил ко мне, а это 95 км, на крышах вагонов. 18 сентября ему исполнилось 20 лет, как на грех был дождь, он приехал весь мокрый, я как всегда его встретила, посидели до поздна, обычно я давала ему подушку и он шёл спать к ребятам в соседнюю землянку, но в тот день он мне сказал: "Никуда не пойду, если у тебя есть жалость, то мы сойдёмся и сегодня станем мужем и женой".   Я стала возражать, как это всё будет выглядеть, у него нет паспорта (когда началась война, всех немцев Поволжья выселили в Сибирь и Казахстан, и паспортов им уже не выдавали), говорили мы долго, но факт тот, что Богдан остался у меня, мы перегородили проход простынью и спали вместе, благо моей соседки не было и её нары пустовали. Утром он мне сказал: " Ну вот мы муж и жена, и за то , что ты мне такой досталась – буду любить тебя всю жизнь".   Клянусь Богом, эти слова он повторил три раза, я заплакала, но было радостно на душе. Как сейчас помню, нажарила сковородку картошки и мы покушали, затем я объявила на всю землянку, что вышла замуж, сначала не поверили, но потом убедились, что говорю правду. Вечером ушли гулять, вернулись поздно и легли спать на мой матрац, набитый соломой, он нам показался очень жёстким, странные бугры впивались прямо в рёбра, но ни я, ни Богдан не посмел сказать об этом, любовь и страсть сгладили все неудобства.   Рано утром Богдан уехал на работу, проводив его, я решила взглянуть, что с моим матрацем и увидела под ним скалки и утюги, оказывается мои девчата подложили их, пока мы гуляли, я их вытащила и легла снова спать, так как было ещё очень рано. Когда я проснулась, вся землянка хором спросила, как мы спали, вот где смеху было, я не сердилась, к тому же память о второй брачной ночи осталась на всю жизнь. Я сразу забеременела и решила в ноябре поехать домой, повидать маму и сестёр прежде, чем меня посадят в тюрьму   Уже много документов на меня было собрано, это мне сказала одна девушка, которую заставляли подписать придуманное про меня враньё. И вот мы с одной девчонкой украдкой вышли из лагеря и пошли на вокзал, в 7 часов вечера пришёл поезд, шедший через Омск, мы встали между вагонами и поехали, продуваемые насквозь. На мне была фуфайка, хромовые сапожки и белый вязяный платок, уже лежал снег, было холодно и мёрзли ноги, ночью поезд остановился на какой-то станции, открылся тамбур и вышли молодые ребята, все военные, увидели нас и стали звать к себе. Мы, конечно, обрадовались, зашли в битком набитый тамбур, стояли так плотно, что дышали в лицо друг другу, но всё равно это было лучше, чем на ветру и сквозняке, так всю ночь и проехали, благо ребята попались хорошие.   Наутро пришёл ревизор, обе заплатили штраф и поехали дальше, на следующий день двое ребят сошли и стало чуть свободнее. В вагоне ехали офицеры, а солдаты – в тамбуре, был среди них очень душевный казах, всё нас жалел и покупал нам на остановках пирожки – деньги у нас были. Ещё раз заплатили штраф пока прибыли на свою станцию Кормиловка, у меня был адрес ресторана, где работала моя сестра Лиза.   Только через много лет мама рассказала нам, как в годы войны нашла она нужного человека и заплатила большие деньги за то, чтобы в метрике Лизы исправить год рождения с 28-го на 29-й, теперь она по документам на один год моложе, но это спасло её от трудармии и всех тех тягот и лишений, что выпали на мою долю.   Когда нашла Лизу – обе плакали от радости, переночевали у неё и утром пошли пешком домой. Как мы прошли 25 км - не знаю, снегу было по колено, но к вечеру добрались до Ясной Поляны, встретила нас наша младшая сестра Аля, мамы дома не было – её послали возить солому, когда ей передали, что я тут, - она всё бросила и бегом побежала домой, слёзы текли ручьём и радости не было конца, - мы не виделись 4 года. Наутро я не могла встать на ноги, они опухли и трое суток болели ужасно, но потихоньку отошли. Мама, конечно, догадалась, что я беременна, я всё капусту с картошкой просила, боже, как всё было вкусно, картофельные оладьи, галушки, пирожки с творогом.   Единственное, что омрачало мою радость – это мысли о возможной тюрьме Мой одношкольник Пётр Чехов пришёл и стал меня уговаривать остаться и выйти за него замуж, когда узнал, что жду ребёнка, сказал, что усыновит его. Скажу честно, боялась, что дадут много лет тюрьмы за то, что самовольно уехала, мы все были под комендатурой, и если бы не это – может быть и рискнула остаться. Мама стала собирать мне приданое: одеяло, две подушки, два американских отреза и кое-что по мелочи, я как могла отказывалась, про тюрьму ей не сказала, не хотела расстраивать, но она продолжала настаивать и мне пришлось рассказать ей всё. Мама сказала, что если меня посадят, то она поедет и заберёт всё у Богдана, так что пришлось мне всё взять с собой. Моя сестра Лиза решила поехать ко мне в гости, взяла отпуск и мы сели на поезд, который в народе называли " 500 Весёлый", телячьи неотапливаемые вагоны. С нами ехали в основном бывшие ссыльные с Колымы, отсидевшие 10-15 лет, ехали медленно, останавливаясь подолгу на каждой станции. Когда прибыли в Челябинск, в вагон зашла женщина и стала предлагать продукты, хлеб, сахар, колбасу, сказала, что работает продавцом и излишки продаст подешевле.   Все решили, что пойду я, как самая молодая, собрали деньги и мы с ней пошли, оказалось это не близко, дошли до какого-то дома, женщина взяла все деньги и мешок и велела ждать на улице, она мол вынесет. Прождала минут 20, никто не появился и я решила зайти в этот дом, открыла дверь, вижу старик метёт двор, спрашиваю, где магазин, оказалось – жилой дом. Старик мне сказал, чтобы благодарила бога, что только деньги забрали, могла и жизни лишиться, кругом ворюги и бандиты. Я ужасно расстроилась и бегом побежала к поезду, там уже стали волноваться, а Лиза плакала, думала, что не увидит меня больше, и когда я появилась, хоть и с голыми руками, все обрадовались, слава Богу, что я жива. Каждое утро шутили, Маша, где же колбаса с белым хлебом? Вечером приехали в Похвистнево, в землянке меня уже ждал Богдан, обрадовался, увидев Лизу. Утром мы пошли в управление, зашли к директору, Богдан объяснил всю нашу ситуацию и попросил перевести меня в Кротовку, тот посмотрел на нас и сказал: "Поезжайте и живите", записал наши фамилии и мы пошли домой собираться в дорогу, все трое. Когда мы подошли к дверям землянки, нам перегородили путь к выходу, скрутив из полотенец длинную верёвку, и сказали Богдану, что без выкупа невесту не отдадут. Денег у нас не было, но Богдан пообещал, что обязательно придёт такой день, когда мы их пригласим и отметим это событие. Вся землянка предложила нам помощь, у всех были продуктовые карточки, но Богдан отказался, он не хотел устраивать свадьбу за чужой счёт. В Кротовке жили на частной квартире, хозяйка была бездушная и жадная   Муж её, забитый старик, был хорошим человеком, но жил под каблуком жены. В доме была только русская печь, мы носили ей дрова и позже сложили плиту. Хозяйке не нравилось, что я вставала рано и варила мёрзлую картошку, а больше нечего было варить, по карточкам, кроме мёрзлой картошки и ржавой рыбы, ничего не давали. Она знала, что я беременна, но никогда не дала даже ложки каши, которую она варила с молоком каждый день.   Когда через пять месяцев Богдан нашёл другую квартиру, хозяйка стала упрашивать нас остаться, но мы ушли. Новые хозяева были молодыми и тоже работали, но мы и месяца не прожили, как нам предложили общежитие, где не надо платить за угол и мы согласились, хотя в одной большой комнате жили 4 семьи молодожёнов. В комнате 22 кв. метра, из толстого железа сварена плита, проведён газ, было тепло и весело, хотя питались очень скудно.   Иногда выдавали хлеб на два дня, чёрный, как земля, и непропечёный, мы поедим и оставим половину на завтра, но Богдан не выдерживал и всегда просил ещё, я и сама хотела кушать, но нужно думать про завтршний день, упиралась, не давала, но всё равно уговорит меня, достаю из под подушки, отрезаю по маленькому кусочку, потом ещё и ещё, назавтра остаётся грамм 250, не больше, т.е. на завтрак только, на обед и ужин кушать уже нечего.   Богдан уговорил меня продать американские отрезы из моего приданого, поехали на базар в Тимашево, где строили сахарный завод, взяли с собой один отрез и красивую вибитую сорочку, что дала мне мама, купили картошку, лук и молоко, этого хватило на несколько дней. Из второго отреза мне сшили детское одеяло, всех троих дочерей в нём вырастила. 10-го апреля 1947 года мне дали декретный отпуск, Богдан работал недалеко бригадиром плотников и часто забегал домой, даже на собрании сказали, что Тит частенько отлучается, чтоб навестить свою жену.   Я была счастлива в то время Хорошо помню день, когда мама прислала посылку из Омска с пшеном и мукой, и в муку положила 20 яиц, когда открыли посылку – радовались как дети. Я нажарила картошку, взбила два яйца с молоком и залила её, думаю и сегодня Богдан был бы рад такому обеду, а в то время он просто казался сказочным. Ещё не было и 12-ти часов, как Богдан прибежал на обед, и только мы сели к столу, как дверь открывается и входит молодой человек, и говорит, что он наш новый комендант Сухоносенко Алексей Иванович. "Неплохо живёте" сказал он, видя наш обед, Богдан пригласил его к столу и он с удовольствием присоединился, я сразу подумала, надо же так случиться, придётся обед на троих разделить. Поели, он поблагодарил и ушёл. В конце мая Богдан сказал, что должен уйти по делам, вернулся ночью, принёс полный мешок картошки, сказав, что заработал, я поверила, но когда и на следующую ночь он исчез, - я заплакала и он мне всё рассказал. Комендант вызвал Богдана и его друга Емельяна, дал им пистолет и велел идти в село Кротовку, открыть любой погреб и набрать три мешка картошки, каждому по мешку, что и было сделано ночью. Слава Богу, всё обошлось, комендант забрал пистолет и больше их не тревожил. Мы посадили картошку, но лето выдалось очень засушливое, дождь грянул лишь в начале августа, но всё-же картошка уродилась, хоть и мелкая. Снова вызвал Алексей Иванович Богдана и Емельяна и велел им поехать в воскресенье на станцию Муханово и отремонтировать в его доме расшатавщиеся стол и стулья. Позже на месте Муханово построили город Отрадный, а тогда лишь несколько домов стояли возле станции. Когда работа была закончена, комендант дал Емельяну денег и послал за водкой, достал из сейфа папку и сказал Богдану: "Смотри, сколько бумаг написано и сколько грязи вылито на твою жену, сидеть ей лет 8-10", закрыл сейф, открыл железную дверцу плиты и бросил все бумаги в огонь, сказав, кто был моим доносчиком.   Алексей Иванович спросил Богдана, где живёт его мать и когда услышал, что в Павлодарской области, в Казахстане – очень обрадовался, оказалось, его родители жили в Павлодаре. Сказал Богдану, что справит ему нужные документы и он сможет забрать свою мать и заодно отвезёт гостинцы его родителям, велел не говорить никому, только жене. Богдан спросил его, отчего он так добр к нам, и Алексей Иванович рассказал, что полюбил немку Гертруду, но за это его разжаловали, сорвав все погоны, понизили и перевели в коменданты, и он затаил обиду за эту несправедливость.   Вернулся Емельян с водкой, они выпили и поехали домой   Вскоре Богдан уехал в Казахстан, вернулся с матерью 22 июня 1947 года, её звали Катя, а через 4 дня, 27-го, я родила Люсю, пробыв в декрете 2 месяца и 17 дней вместо положеных по закону 30-ти дней. Вернулась из роддома в свой угол, теперь и свекровь спит рядом с нами, и Люся в железном корытце. Я стала звать свекровь мамой, было ей 67 лет. Немного о семье Богдана. Его дед Сальмэн Тайт родился в благородной семье, но он был 4-м ребёнком и наследство ему не светило, по немецким законам всё отходило старшему сыну. Искать счастья он поехал в Россию, был образован, стал чиновником, в Энгельсе имел 2-х этажный каменый дом, имя и фимилию носил уже на русский манер – Соломон Тит.   Его сын Соломон Соломонович, отец Богдана, родился 8 сентября 1870 года, в 16 лет ушёл из семьи после ссоры с отцом, был он зажиточным, но имел страсть играть в карты, иногда бывало уедет играть на тройке лошадей, а вернётся на одной, затем снова их отыграет. Был он вспыличивый, физически сильный, однажды убил свою лошадь кулаком, когда та заупрямилась, умер он в апреле 1938 года от грыжи. Мать Богдана, Екатерина Богдановна (девичья фамилия Мецкер) родилась в 1879 году. И у Соломона, и у Кати это был 3-й брак. От первых двух мужей у Кати было 12 детей, половина из которых умерли во время голода в Поволжье, оставшихся она повезла в Петроград, так как там открыли бесплатные столовые для бедняков, по дороге их всех потеряла от голода и тифа. В Петрограде она работала экономкой в семье юриста, затем вернулась в Повольжье и открыла там чайную, пекла тончайшие блины.   Соломон частенько играл в этой чайной в карты и друзья посоветовали ему жениться на Екатерине, чистоплотной, хозяйственной и приветливой. Богдан родился 18 сентября 1926 года, его матери было 47 лет, а отцу - 56, Соломон тогда сказал жене, что он, мол, стар, а Кате он ещё пригодится. Так и вышло, как могла старалась смягчить суровое мужнино воспитание, холила и лелеяла она своего 13-го, в школе он был одним из лучших, в конце учебного года Соломон давал директору школы три рубля поощрить Богдана за прилежание.   Правда рос он болезненным и хилым, кушал плохо и мало, но это впоследствии помогло ему выжить в трудармии, там его красивый каллиграфический почерк также помог ему не умереть с голоду, - иногда ему приходилось быть писарем при конторе. Богдан знал, что отец выигрывал золото у евреев, после его смерти пытался найти золотишко, - но тщетно, видно спрятано было оно надёжно. Осенью Емельян женился, свадьбу справляли в небольшой деревеньке в полутора километрах от нашего общежития   Стол был совсем бедный, сладкие пироги и самогон, ничего мясного, но зато очень весело. Я выпила стопку, поела, затем принесли брагу, рядом сидящий бригадир слесарей Радевич уговорил меня выпить стопку холодной, белого цвета бражки, что было потом – не помню, рвалась всё время плясать, в себя пришла, когда Богдан с комендантом притащили меня домой, я обхватила их за шеи, ноги меня совершенно не держали, покормила голодную Люсю, она тут же заснула, а я снова в пляс.   Утром соседи, а это четыре семьи и две одиночки, рассказывали про моё веселье, когда встретила коменданта – было очень стыдно, он, правда, смеялся от души. В октябре Алексей Иванович уволился и уехал, больше мы его не видели. 31 декабря 1947 года нас перевели назад в Похвистнево, к нашей радости мы получили отдельную маленькую комнату, к Тому времени у нас уже была коза. Новый 1948 год встречать было нечем, еды в доме не было, и 1-го января Богдан отправился в Малоибряйкино клеить чувашам галоши. Был сильный буран, к вечеру мы с мамой начали беспокоиться, Богдан вернулся поздно ночью и принёс немного еды, я пошла доить козу, но она тоже были голодная и молока не было, хорошо ещё её пустили на неделю в чужой сарай. 2-го января Богдан ушёл на работу и зашёл к нам Роман, с которым я дружила в 44-м году, и сказал: "Прости, Мария, какой же я был дурак и почему мы не поженились?". Он был несчастлив, женившись на учительнице с ребёнком, она на 10 лет старше его. Когда пришла мама и спросила, что за человек приходил, я всё ей поведала, а потом и Богдану рассказала, что Роман кается. В нашей 12-ти метровой комнатке стоял стол, 3 стула, две свареные железные кровати, из прутьев которых сварили кроватку для Люси, в корытце ей уже было тесно. Когда Люсе исполнилось 8 месяцев, она перестала брать грудь, я пошла к врачу и оказалось, что я беременна два с половиной месяца, это была для нас печальная весть, кормить её было нечем, она просыпалась ночью и просила "на-на", - что значило молоко, или "пу", - что значило хлеб, а были такие голодные дни, что ни того, ни другого не было, и я плакала вместе с ней. Летом я стала работать с русскими девчатами, они частенько приносили кусочки хлеба или картошку   1948 год был очень тяжёлым, мы поехали с Богданом в Бугруслан и купили вторую козу. По соседству с нами жила хорошая старушка Евдокия Антоновна, она учила меня шить и вообще давала массу толковых советов, которым я старалась следовать. Например, когда начались схватки в час ночи 31 октября, по её совету я не побежала в роддом, утром пошла в сарай, это 800 метров от нас, подоила коз и дала им сена, вернувшись, решила сходить на базар – было воскресенье.   Базар был не близко, схватки сгибали меня несколько раз, прохожие спрашивали и пытались помочь, но я упорно шла вперёд, купила 400 грамм масла и быстрей домой, мать уже сварила кофе и хлеб стоял на столе, я намазала кусок маслом, но тут меня скрутило до сильной боли, Богдан резко сказал, мол, хватит, пора идти, и мы бегом побежали в гараж, где мы работали.   Меня посадили в машину, но шофёр никак не мог её завести, подключились все ребята, наконец завели мотор и мы поехали, Богдан вернулся домой, в кабине было только одно место. Роддом был далеко, километра два, буквально за несколько метров до него сошли воды, валенки были полны и шофёр мокрый тоже, подъехав, он побежал в приёмную, выбежали, взяли меня под руки и на стол, через пять минут родила Тому, 56 см длиной и 3700 весом, белую, как бумага.   Через три часа несут Тому кормить, сестра целует её и говорит, какая она хорошая, а я думаю, как можно целовать такую крошку, к Тому же чужую. Молока у меня было так много, что мне принесли ещё троих девочек, мать их умерла при родах, а отец от них отказался, у него уже было дома пятеро детей, и он был без ноги. Девочек этих я кормила девять дней, самая маленькая из них весила всего 1,500 грамм, но сосала она долго и шустро, когда меня выписывали, врач очень тужила и всё восклицала, мол, где ещё найти такую мамашу, я и сама удивлялась, откуда у меня в такое голодное время столько молока, дома пришлось его сцеживать и выливать. На новый 1949 год пригласили в гости женщин из моей землянки, тех, что не хотели нас выпускать когда мы поженились, купили бутылку водки, приготовили ужин, они уже и забыли, но мы помнили и выполнили своё обещание, так что все остались довольны. В 1949 году стало жить чуть легче, посадили картошку, зарезали одну из коз, она была жирная, но молока давало мало   Богдан сделал маленький буфет для посуды, потом маленький шифонер, стало тесно, но уютно, все завидовали, на окнах висели занавески, сшитые мною из марлевых бинтов, полы были некрашеные и когда я их мыла, то натирала песком до желтизны. Тамару я кормила грудью 11 месяцев, а в ноябре 1949 года сделала первый аборт, который чуть не стоил мне жизни. Богдан дал мне 400 рублей и адрес в Кротовке, подпольный аборт на дому мне сделала врач, которая принимала у меня первые роды с Люсей, и сделала неудачно, я прожила у неё целую неделю и очень болела, уехала домой, но стало ещё хуже, открылось сильное кровотечение, но я боялась идти в больницу, ведь аборты были запрещены. Когда через неделю я, встав ночью, потеряла сознание, ударилась головой о сундук и лежала в луже крови, отец вскочил и помчался в гараж за машиной, утром врач сказала, что жизнь моя висела на волоске. Меня всё спрашивали, кто сделал аборт, но я не призналась, за это в то время светила статья.   В довершение ко всему за время болезни в моих густющих волосах завелись вши и злюка-врач велела сестре отрезать косы, я просила не делать этого, но мне пригрозили тюрьмой, я заплакала и меня тут-же отправили домой, где я проболела ещё два месяца, врач только однажды навестила меня, сказав, что дела мои плохи, дала таблетки и ушла, вот так тогда с нами обращались.   Как-то поздним вечером Богдан сидел в углу и делал фотографии, я заснула и мне приснился страшный сон, как будто гонятся за мной два немца на мотоциклах и хотят посадить на гвозди с током, я бежала от них и кричала на всю комнату, Богдан разбудил меня, я рассказала свой сон, он почему-то улыбнулся и продолжил своё дело, а на утро я попросила мать сварить мне молочный суп пополам с водой и с картошкой, она очень обрадовалась, ведь я ничего не ела и очень похудела, и с тех пор пошла на поправку. В 1950 году мы продали свой шифоньер и перешли в большую комнату 22 кв.м., нас уже было пятеро   До 1952 года я имела ещё четыре аборта, но делала их Евдокия Антоновна, она была мне как мать, до войны отсидела за аборты пять лет, когда её судили в Ленинграде, то судья назвал её профессором, и действительно делала она это просто виртуозно. Мой первый неудачный аборт сильно пошатнул моё здоровье и моя врач настоятельно советовала мне родить ребёнка, чтобы укрепить организм, и хотя Богдан был против, я решила воспользоваться этим советом. Хорошо помню, как нас позвали в гости наши друзья, семья Ломмок, и ночью мне приснился сон, как я разбила яйцо в стакан и обнаружила в нём маленького жёлтого цыплёночка, когда я проснулась, сказала Богдану, что я беременна и рассказала свой сон, записала число на память и всё рассчитала. День, когда ребёнок зашевелился, точно совпал с моим расчётным днём, правда родила я Свету на день раньше, в поликлинике старый врач, отправляя меня в декрет, записал день родов 25-26 июля 1953 года, когда я сказала ему, что рожу 5-го августа, он высокомерно заявил, что ему лучше знать.   Когда после родов я пришла к нему со справкой, он недовольно промычал: "Ну, Тит, твоя взяла". Вот так мой сон и сбылся. Увезли меня в роддом 1-го августа, а родила я во вторник, 4-го в 7:40 утра, с трудом, на сухую, воды давно сошли, всю меня искололи. Я, конечно, ждала сына и очень расстроилась, узнав про девочку, врач успокаивала меня, говорила, что дочурка будет самая красивая и что будет нам опорой до конца жизни, но я плакала, причитая, что уже есть две дочери, а врач стояла и смеялась. Я знала, как Богдан хотел сына, но он пришёл в роддом с бутылкой вина и прямо с порога заявил: "Не расстраивайся, она наша", ему уже всё было известно.   Когда через девять дней он привёз меня домой, я раскрыла дочурку и положила в кроватку, Богдан взял её на руки и стал целовать, это было так удивительно для меня, я помнила, что к Люсе и Тамаре он раньше двух месяцев не подходил. Я попросила Богдана пойти за метрикой и записать дочь Светой или Любовью, вернувшись, он заявил, что назвал её Митей, я стала читать свидетельство о рождении, а там записано имя Светлана, чем я осталась довольна. Моя свекровь не дожила до рождения Светы полтора месяца, умерла 15 июня 1953 года от рака желудка в возрасте 74 лет, осенью Богдана перевели в г.Отрадный (тогда ещё станция Муханово), и я жила в Похвистнево одна с тремя детьми. 10 декабря 1953 года мы переехали в г.Отрадный, получили комнату в бараке, где в основном жили водители, 16 семей имели одну большую кухню, в выходные дни часто играли в лото прямо в общем коридоре, жили дружно и весело. Летом почти каждое воскресенье большой компанией ездили на реку Кинель, купались, загорали, мужчины ловили рыбу и раков, затем варили на костре необыкновенно вкусную уху и ели все вместе, до сих пор помню её аромат.   Однажды Люся чуть не утонула в реке, Кинель – река небольшая, но опасная, полна омутов и водоворотов, её вытащил знакомый шофёр, позже и Тамара тонула в Кинеле, причём дважды, уходила далеко от песчаного пляжа по мелководью и проваливалась в глубокую яму, но слава Богу, чужие рыбаки видели и вовремя спасали, после этого страх воды остался у Тамары на всю жизнь, купается и плавает она на море только в лягушатниках, где резвятся дети, и вода по грудь. В феврале 1954 года мы поехали с Богданом в Куйбышев купить ему костюм, вернулись поздно, включили свет и Богдан ахнул: его племянник Карлуша спит рядом с Люсей и Томой.   Надо было видеть эту встречу, они плакали оба, я и сейчас плачу, вспоминая об этом   Когда началась война, Карлуша служил в армии, три месяца воевал на фронте, затем по указу Сталина его отправили на трудовой фронт, то есть они не виделись с 1939 года, почти 15 лет. У Богдана было три сестры по отцу, от его первого брака, старшая из них Лиза забеременела от парня, с которым собиралась связать свою жизнь, но Андрея убили белые в 1918 году. Когда она родила Карлушу, её отец Соломон сказал ей, что заберёт малого к себе, как только она перестанет кормить его грудью и что ей нужно ещё устраивать свою жизнь, она очень молода.   Так Карлуша и вырос в доме деда Соломона, в 1926 году, когда Карлуше было 8 лет, родился Богдан, таким образом племянник Карлуша был старше его дяди Богдана на 8 лет, Соломону было в то время 57 лет, а его второй жене Екатерине – 47 лет. Росли они вместе, как два брата, Богдану исполнилось 11 лет, а Карлуше 19, когда умер отец и дед Соломон.   Сразу после его смерти Карлуша одел и обул Богдана и отправил его в город учиться. До трудармии Богдан успел закончить 7 классов. Карлушу после фронта послали в Ульяновскую область на уборку урожая, работал бригадиром, однажды ребята из его бригады тайком взяли его лошадь и украли зерно с тока, их поймали, Карлуше без суда и следствия дали 10 лет, сначала отправили в Монголию, затем в Красноярский край, отсидел полностью срок и вышел из тюрьмы в один и тот же день с Соней, они познакомились и поженились. В 1954 году я получила право свободного передвижения   И поехала с Томой и Светой в Сибирь к маме в гости. Богдана же освободили от комендатуры только в 1956 году как переселенца из Поволжья в Казахстан. В 1954-55 годах жизнь ещё была трудная, но мы уже ели досыта хлеб и картошку, и даже держали две свиньи. Одну зарезали себе на мясо, вторую продали за 1700 рублей.   Богдан сделал деревянный сарай на санях и когда пришла осень, все, кто имел свиней, просились к нам повесить мясо и держать его на зиму. Карлуша прислал нам из Казахстана 17 центнеров пшеницы в благодарность за помощь, которую мы оказали его семье в тот приезд к нам, отдали ему кровать с матрацем, я своё пальто с шапкой передала его жене и кое-что по мелочи. Он просил прислать ему 4000 рублей на мотоцикл Иж из вырученных денег.   Мы с Богданом поехали в Черкассы смолоть эту пшеницу, провели на мельнице больше суток, молоко в моей груди перегорело и я уже не могла кормить Свету молоком, ей правда был уже 1 год и 9 месяцев. В сарае стояли два больших ларя с мукой, я продавала её по 100 рублей за пуд (16 кг), а отруби пошли на корм свинье. Из вырученых денег отослали Карлуше 4000 рублей и 12 посылок, остальное досталось нам. Когда в 1955 году мы получили двухкомнатную квартиру в двухэтажном доме на улице Нефтяников 55, Карлуша снова прислал нам 10 центнеров пшеницы, эти деньги пошли на строительство нового дома. В 1956 году с Урала приехала моя сестра Лиза со своей семьёй, мужем Борисом и двумя дочерьми Ирой и Валей, жили все 9 человек вместе в двухкомнатной квартире и через 9 месяцев они получили комнату в бараке. Я не работала после рождения Светланы, вела хозяйство, летом держали свинью и корову, на зиму их резали на мясо. Жить стало легче, и я стала поправляться. В 1956 году я уже весила 85 кг, многовато при росте 155 см., приостановилась только, когда начали строить дом, был он шлакоблочный, 9м х 6м, практически всё сделали с Богданом вдвоём, наняли лишь одного кирпичника для кладки блоков самого дома, веранду уже сложили сами, работали не покладая рук два лета, в обед ездила на велосипеде за 4 км доить корову, бывало привезу бидон молока на стройку, а к вечеру он почти пустой. Наши соседи всё удивлялись, что мы хорошо выглядим, хоть и тяжело работаем. В сентябре 1957 года мы переехали в свой дом на улице Загородной № 2, позже переименованной в улицу Гагарина   В доме были зал, две спальни, столовая, кухня и веранда, наняли работников провести отопление, а за 350 рублей нам выкопали погреб. Мужчины с нашей улицы собрались вместе и решили дать взятку, чтобы провести газ, всего месяц мы топили дровами, с газом жизнь стала много лучше, хотя работы добавилось: свинья, корова, куры, сад, огород, две школьницы и 4-х летняя Света.   Удивительная у нас была корова по имени Жданка, летом давала 24 литра молока в день, я иногда ездила в Куйбышев продавать излишки, Машину мне давал Семён Аркадьевич Ващенко, друг Богдана. Меня он уважал, но я не любила его жену Анну Петровну, хитрую, жадную и нечестную. Они частенько звали нас в гости, и мы всегда приносили бутылку водки или шампанского, но никогда не пили его, она забирала, а выставляла на стол самогон, который варила сама. По праздникам обычно собирались у нас, каждый что-то приносил, а Анька приносила один литр вина, который она ставила из яблок за две недели, то была настоящая бурда, мы всё это терпели, не хотели скандалов, очень уважали её мужа. Богдан любил столярничать, вкладывая в это ремесло всю свою душу. Его горячий нрав на удивление сочетался с аккуратностью, терпением и кропотливостью. Для нового дома он сделал красивую добротную мебель, украшенную резьбой и зеркалами: диван, шифоньер, комод и буфет для посуды в столовую, все эти вещи служили нам долгие годы. Летом 1958 года мы поехали в Казахстан в гости, где я впервые познакомилась с сёстрами Богдана и со всей его большой роднёй, главными из которой был его любимый племянник Карлуша Тит, его жена София Степановна и их дети: Толик, Люда, Валя, Света и Костя. С этой замечательной семьёй у меня связаны самые тёплые воспоминания, я их полюбила всем сердцем и в шутку всегда называла колхоз "Дружба". Осенью мы получили письмо от моих двоюродных братьев по маминой линии, что они живут в деревне в Тюменской области. Когда началась война и немцы оккупировали Украину, их всех отправили в Германию, а в 1947 году наши власти уже выслали их из Германии и отправили в Сибирь, где они и осели. Я хорошо помнила своего дядю , младшего маминого брата Эргарта Файст, его старшего сына Василия, мы с ним на Украине часто играли в саду, прятались в листьях, лазили на деревья, рвали яблоки и груши. Огромный сад и усадьба принадлежали моей тёте Фриде, маминой младшей сестре, ей сейчас 96 лет и живёт она в Германии. Узнав, что Файсты живут в Сибири, я захотела их повидать. Выкопали картошку, я посолила на зиму капусту, огурцы, помидоры и поехала в Тюмень, дав телеграмму Васе, чтоб встречал. На вокзале никто меня не встретил, прождав до вечера, поехала на автовокзал, где узнала, что из-за длительных проливных дождей машины никуда не проходят. Я расстроилась, пыталась позвонить в деревню, но напрасно, решила переночевать на автовокзале и утром возвращаться домой. Сижу печальная, подходит мужчина, спрашивает - отчего грустная, рассказываю, что родные живут в 100 км отсюда, он говорит, что есть речной вокзал и каждый день ходит маленький пароходик на 120 человек, и что он сам намерен плыть к своим родителям.   Утром мы добрались до речного вокзала, билетов не было, но на стене висел список, куда и я записалась   Минут через десять заходят двое мужчин, сразу к списку, один другому говорит: "Она здесь", я это слышу, встаю, иду к ним навстречу, обнимаемся, целуемся, то был Вася Файст со своим другом Толей. Проговорили до полуночи, познакомила их со своим попутчиком Сашей, отчалили на следующий день в 3 часа, 100 км проплыли за сутки, несколько раз садились на мель, ждали пока вытянут другим катером. Сошли на берег, а до деревни ещё надо шагать по пахоте, а я в ботиночках с опушкой, пришла до колен в грязи, моя крёстная тётя Гульда, Васина мама, увидев меня, и плакала и смеялась, первым делом усадила меня, а ноги в тазик с тёплой водой.   Вася был женат, его младший брат Володя – холостой, жили вместе, когда все уходили на работу, я оставалась с тётей Гульдой, она мне рассказывала про Германию, а я ей про трудармию. Пробыла неделю, навестила их брата Колю с женой Женей, стала собираться домой, расписания нет, никто не знает, когда придёт катер. У Коли была лодка, он любил рыбачить, на меня одели мужские резиновые сапоги и мы утром пошли на Обь, сидим на берегу, наконец в 11 часов появился катер, мы сели в лодку, я сняла сапоги и ждём, плывём к катеру, а нам говорят, что мест нет, я заплакала, давай проситься, Коля сказал, что у меня дома трое детей остались, капитан сжалился и разрешил подплыть, я от радости бросилась на катер со всего маху, мы даже не простились с Колей. Опять сутки до Тюмени, оттуда поездом, а дома сухо и тепло. Перед отъездом Володя спросил меня, может ли он приехать к нам жить и работать, я ответила, что в любое время, и через пять месяцев, в мае 1959 года Володя Файст приехал в Отрадный и жил в нашем доме. Богдан устроил его в своё автохозяйство электриком, каждое утро я собирала две одинаковые котомки с обедом: каждому котлету с жареной картошкой, молоко и хлеб, Богдан иногда шутил, что я ему положила меньше, а я отвечала, что он мне брат, а ты всего лишь муж, за питание он платил нам 25 рублей в месяц. Когда Володе стукнуло 26 лет, я стала заводить разговоры про женитьбу и спрашивать, отчего у него нет подруги. В 1961 году Богдан принёс профсоюзную путёвку в Дом Отдыха "Ударник" за 7 руб 50 коп., и я поехала в Куйбышев на 12 дней. Поселили в большую комнату на 10 человек, смех, веселье, анекдоты до 2-х часов ночи, последней приехала Нина Кучерова из Орска Оренбургской области, первое, что она спросила, нет ли у кого таблетки цитрамона, а я без него никуда, она выпила и легла спать, на обед не пошла. Она мне сразу понравилась, всё ходила по магазинам и покупала подарки сёстрам и братьям, с парнями не дружила, лишь с одним молодым человеком на лыжах бегала.   В меня влюбился Алексей   Он часто приходил к нам играть в дурака. Когда мы все поехали в драмтеатр смотреть "Барабанщицу", он сидел рядом и сделал мне предложение, сказав, что берёт меня с тремя детьми, только согласись. Он жил с женщиной старше его, детей у них не было, она была портниха и обшивала его, но денег не брала, чем и купила его. Я смеялась над ним, мол, не могу оставить детей сиротами, одинокие женщины в нашей комнате всё шутили, как же так, замужем, да с тремя детьми, а кавалер тут как тут, да ещё и жениться хочет, а мы свободные, а никто не подкатывается.   Стала я Нине про брата рассказывать, да нахваливать его, в день отъезда предложила поехать со мной и познакомить с Володей, но она отказалась, тогда я взяла её огромный чемодан и сказала девчатам, что поехала на вокзал, вышла на улицу, а навстречу наш руководитель и говорит: "Смотри-ка, сама маленькая, а чемоданище огроменный", я села на трамвай и уехала, на вокзале купила два билета до Отрадного и стою, не знаю что делать дальше, когда вижу Нину с моим маленьким чемоданчиком. Пока ехали в электричке, Нина мне всё выговаривала, что мол некрасиво ехать девушке первой к парню...   Тогда мы придумали историю, что подруга Нины живёт в Отрадном, но её не оказалось дома, она уехала в гости, поэтому я её пригласила к себе. Дома меня уже ждали, даже бутылку коньяка купили, а я прямо с порога заявляю, что приехала с молодым человеком и киваю на Нину,  на ней мужская шапка-ушанка, и рассказываю им историю, что сочинила в дороге. Мы пошли с Володей на кухню собирать на стол и я шепчу ему, чтобы пригляделся к Нине, хорошая девушка, а он мне в ответ, мол, толстовата, а я ему своё, хорошей женой будет тебе, и похудеет, когда родит.   Богдан уже кричит из столовой, где же ужин, наконец уселись, выпили, покушали, девчонки Нину окружили, она с ними всё разговаривает, да расспрашивает, девушка она красивая, а волосы просто прелесть, густые и курчавые. На следующий день они ходили в кино, гуляли и договорились, что в марте Володя к ней приедет. Как-то после её отъезда Володя сказал мне, что у него есть девушка, тоже звать Нина и тоже работает лаборантом, но она неразговорчивая, и что она поссорилась со своим дедом и две недели с ним не разговаривала. Послушала я всё это и вынесла приговор, что Володе она не пара, он и сам не больно разговорчив, и оттого жизнь у них будет скучная, и больше мы к этой теме с ним не возвращались. В марте Володя поехал в Орск и там они назначили свадьбу на июль, вернувшись домой, он купил отрез на платье и отправил Нине.   Мы потихоньку поставили вино в погребе Наступил июль, вижу Володя что-то погрустнел, спрашиваю в чём дело, получил письмо от Нины – свадьба откладывается до осени, до октябрьских праздников, говорю Володе: "Поехали за Ниной, письма ты никакого не получал". Вечером Богдан пришёл с работы, я ему рассказываю про наш план, он даёт согласие, как раз наша корова Малютка не доилась и должна была скоро отелиться. Сели на поезд и чурез 12 часов были в Орске, но Нины там не оказалось, всех отправили в колхоз за 200 км, сели на электричку, затем машиной до деревни, там нам указывают на поле, где стоит палатка, где все завтракают, дошли до палатки, я стою у входа, вдруг выходит Нина, узнаёт меня и с удивленим спрашивает, откуда я взялась, подходит Володя, Нина говорит про письмо, что отправила ему, а мы в ответ – нет, никакого письма не получали и приехали за тобой.   Нина не соглашается, говорит, что она здесь старшая и всё имущество числится на ней. Я говорю Володе, что она должна стать твоей женой, говори с ней сам, отошла подальше от них и хожу туда-сюда, и жду, наконец позвали – Нина согласилась ехать, пошла к председателю колхоза, договорилась с ним, передала все материальные ценности другой девушке и в тот же вечер мы вернулись в Орск. Переночевали в её общежитии и утром пошли на завод, где Нина работала в лаборатории после окончания химического техникума, директор заявление не подписал, захотели зарегистрироваться – тоже не получилось, в конце концов все проблемы на работе решились, бумаги все подписали и сказали нам, что увозим самую красивую девушку. К вечеру собрались друзья и подруги, принесли 3-х литровую бутылку спирта и закуску - отметить их отъезд, наутро поехали в деревню к родителям, нас там, конечно, не ждали, мама Нины напекла блинов и сделала окрошку, сказав, что зятя положено накормить блинами, меня там все звали свахой. Решили играть свадьбу в субботу и меня уговорили остаться на свадьбу, было шумно и весело, в понедельник я уехала, а молодожёны остались ещё на несколько дней. Приехала к вечеру, дома всё в порядке, корова не отелилась, уставшая с дороги я рано легла спать на веранде, утром Богдан ушёл на работу, дети в школу, меня не будили, и вдруг я слышу как загремели вёдра во дворе, я вскочила и вижу телёнка, он уже появился и пытается встать на ноги, но угодил в тазик, чем и наделал шуму. В общем моя Малютка ждала меня, молока она давала не больше 10-ти литров, но зато какого отменного, вкусного, жирного и жёлтого. 4-го августа приехали родственники Нины и мы снова отметили это событие, накрыв большой стол в нашем просторном гараже   Молодые жили у нас всего одну неделю, Володе дали комнату в бараке, Нину взяли лаборантом на нефтеперегонный завод, через год у них родился сын Олег, беспокойный и крикливый, порой просто неуправляемый, но вырос такая умница, спокойный и рассудительный. Хочу отметить, что семья получилась на редкость хорошая, дружная и счастливая. Я люблю Володю, как родного брата, он всегда был, да и есть сейчас человеком душевным, как его мама, моя тётя Гульда. В 1960 году Богдан пошёл учиться в 7 класс вечерней школы и стал использовать положеный по закону один день в неделю, его и без того небольшая зарплата ещё уменьшилась, приходилось искать разные пути подзаработать, несколько раз ездила с чужим мужиком закупать поросят, это 250 км туда и столько же обратно ночью, покупали в лесу несколько поросят и тут же везли на рынок, скорей продадим и домой, сутки не спишь, но доход имеешь.   Затем взялась няньчить чужих детей, первую девочку Таню принесли 4-х месячную, через год её мама, учитель музыки Любовь Евгеньевна родила Галю, её принесли уже 2-х месячную, платили мне 50 рублей в месяц, включая моё питание. Родители их были бесшабашные, отец – пьяница и драчун, мать жила одним днём, было неумелой хозяйкой, подчас кушать было нечего, и я их подкармливала тоже. К девочкам я очень привязалась, любила их, как своих.   Таня иногда мне говорила: "Мама, полюби меня немножко", что значило поиграть с ней, приласкать её, я отвечала, что нет у меня времени, в сарай надо идти, кормить корову, свиней и кур, и Таня мне говорила на это: "Ну тогда я тебя полюблю", бежит ко мне, обнимает за шею и целует. Я всегда говорила их родителям, что девочки замечательные, только запуганные.   Каждую осень мы с сестрой Лизой ездили на целый день собирать колхозную картошку и свеклу, что оставались в поле после машинной уборки, Люся и Тамара оставались присматривать за детьми. За три года Богдан прошёл 7-10 классы вечерней школы, подготовившись летом и сдав экстерном экзамен за 9-ый класс. Получив аттестат средней школы, Богдан в 1963 году поступил на заочное отделение Куйбышевского Планового института. Летом 1961 года Люся с Томой поехали в Сибирь в гости к бабушке, мы посадили их на поезд до Омска, там их встретили, было моим девочкам 14 и 13 лет. Моя мама жила в деревне Никоновка, это 50 км от Омска, живописнейшее место посреди леса.   Мама моя вторично вышла замуж за Дайчмана в 1948 году и переехала с Ясной Поляны в Никоновку   Там уже жили мои бабушка и дедушка по отцу, Эмма и Фердинанд, в 1938 году они переехали из Омска. Их дочь Эльза вышла замуж за Эвадьда (Ивана)Риве, позже моя младшая сестра Лиза вышла замуж за его брата, Бориса Риве. Моя бабушка Эмма Петровна была добрейшей души человеком, прожила долгую жизнь и умерла в 1981 году в возрасте 97 лет. Каждый раз, когда я приезжала в эту деревню, я не могла надышаться свежим лесным воздухом, напоённым ароматом трав и цветов. В Отрадном постоянно горели 3 факела, когда ветер дул с газобензинового завода, приходилось закрывать в доме все форточки, дышать было трудно. В Никоновке мои дочери пробыли больше месяца, ходили по грибы, собирали ягоды, дедушка Дайчман держал пчёл и кормил их досыта свежим ароматным мёдом. Получив телеграмму, мы поехали с Богданом их встречать, поезд пришёл, а Люси с Тамарой нет, пошли на станцию и позвонили, нам ответили, что две сестрички сидят на станции Подбельская, оказалось, что кондуктор неправильно их высадила и их отправят первым же поездом.   Богдан уехал домой, а я осталась ждать, наконец вышли мои девчонки, одетые в одинаковые коричневые сарафаны, бело-сиреневые капроновые кофточки, волосы заплетены в косы и белые банты на голове, ростом одинаковые, только одна белобрысая с пшеничными волосами, а другая смуглая с темными. Смотрю - несут ведро, это они везли варенье из дикой смородины, что собирали сами в лесу, столько было рассказов, девочки остались довольны этой поездкой, они загорели и окрепли. В 1964 году Богдан захотел купить машину "Запорожец", продали корову и мотоцикл "ИЖ", заняли у моей мамы 1600 рублей, это были большие деньги по тем временам, три года рассчитывались с долгом, я повезла деньги за машину в Москву, сёстры мои отговаривали меня от этой покупки. Они как в воду глядели, не принесла мне добра эта машина, только слёзы, не ездили мы ни за грибами, ни за ягодами, как делали добрые люди.   Я решила выучиться ездить, заплатила 50 рублей и пошла на курсы, когда учитель спросил меня на экзамене где стоят и что делают какие-то подшипники, я ответила, что это секрет, не хочу чтоб все знали, весь класс, конечно, стал смеяться, на шум зашёл директор, спросил, что за смех, учитель сказал ему, что я не знаю устройство машины, на что директор ответил: "Для ремонта машины у неё есть муж, вы больше на правила нажимайте", после чего мне поставили 3, вождение я сдала и получила любительские права.   Богдан не давал мне руль, только когда выпьет изрядно или иногда брал меня с собой на рыбалку, я ездила по полю, пока он рыбачил. Однажды он неудачно прыгнул с разбега в воду, место оказалось неглубокое и он ударился головой о дно, сильно расшибся, не мог вести машину, на следующий день положили в больницу и целый месяц он лежал на вытяжке. Тогда я попросила соседа выгнать машину из гаража во двор и стала ездить на дойку, соберу соседок и едем, подоим коров и обратно, только через несколько лет я рассказала об этом Богдану. 11 лет я была домохозяйкой, но 1 сентября 1964 года пошла работать   Кассиром в АТК "Первомайбурнефть", где директором был Пётр Иванович Середенко, а главным бухгалтером Тамара Васильевна. Я умела ладить и уступать людям, была честна и доверчива, и мне платили тем же. В день зарплаты я брала троих рабочих с собой в банк, и они помогали мне пересчитывать все деньги, никто никогда из кассиров не делал этого, мне часто говорили, что меня ждёт недостача, рабочие меня обворуют во время пересчёта, но этого не случилось за все шесть лет работы кассиром. Было несколько случаев, когда остаток по кассе не сходился с документами, но моя хорошая память выручала меня: через три дня после выдачи моей первой зарплаты в кассе не хватило 120 рублей и главный бухгалтер сразу же решила от меня избавиться.   Проверив ведомость, я обнаружила, что водитель, с которого я удержала 13 рублей за кадушку, получив деньги, - не расписался, подняли отчёт за первый день зарплаты, нашли приходный ордер на 13 рублей, вызвали шофёра и спросили, получил ли он зарплату, тот подтвердил. Другой раз оказались в кассе излишки 25 рублей, на утро приходит водитель и говорит, что я ему недодала 25 рублей, я тут же отдаю ему их, но он не берёт, сказав, проверьте себя сначала, потом вернёте. Он уехал в командировку, а через три дня пришла его жена и я ей вернула деньги.   Однажды после трёхдневной выдачи зарплаты в кассе оказались 43 рубля лишними, я доложила главному бухгалтеру Юлии Андреевне Ковалёвой, она велела убрать их из сейфа, ведь если явится ревизор, то меня сразу же уволят. Через неделю пришла моя хорошая знакомая, которой я выдала зарплату её мужа, и сказала, что я ей выдала меньше, чем в жировке. Прежде чем выдать деньги, я всегда клала эту сумму на деревянных счётах, чтобы видеть, сколько мне нужно отсчитать. Я вспомнила, что впустив её в кассу и разговаривая с ней, я положила на счётах сумму зарплаты, которую должна ей выдать, но вместо рублей я положила сумму копеек, а вместо копеек положила на счёты сумму рублей, разница как раз дала 43 рубля.   Не ошибается тот, кто ничего не делает В 1965 году пришла повестка из Куйбышева, меня вызывали в НКВД, на повестке стояла фамилия Тит-Цизман. Тогда Богдан сказал: "Ну вот, в войну не посадили, так теперь посадят". Областной НКВД располагался на ул. Куйбышева, дом 42, милиционер на входе отвёл в указанную комнату и меня встретил очень симпатичный человек лет сорока, он расспросил обо всём, что было со мной в годы войны и почему я нигде не подписалась, я всё рассказала, благо память у меня хорошая, он смеялся, когда я описала, как Катя Райх заработала 25 рублей. Когда разговор закончился, он достал из сейфа 2 рубля 20 копеек и оплатил мою дорогу в оба конца, тогда билет до Куйбышева на электричке стоил 1руб.10 коп.   Возвратилась домой к вечеру, Богдан со Светой вырезали карагач, что рос прямо за забором и разросся так, что заслонял солнце, а в тени трудно  выращивать овощи на огороде. В этом же году Люся поступила на вечернее отделение Куйбышевского Планового института, работала бухгалтером, а через год и Тамара стала там учиться и работать парикмахером. 10 июня 1968 года, как любил говорить Богдан, в его жизни произошли три знаменательных события: он получил диплом экономиста, родился наш первый внук Дима и Богдан потерял свой первый зуб. Осенью Богдан начал делать ульи для пчёл, за зиму сделал семь домиков, покрасил их в разные цвета, купили пчёл и весной в нашем саду уже стояли семь ульев, на лето вывезли их в поле на гречку, скооперировавшись с другими пчеловодами. В лесу устраивали стоянку, варили обед, иногда оставались ночевать, наши домики для пчёл были лучше всех, просто как игрушки, таких я не видела ни до, ни после. Это время запомнилось мне как одно из наиболее счастливых, Богдан никуда не отлучался, мы всюду были вместе.   Позже были сделаны ещё два домика и построен в саду пчельник, где пчёлы зимовали Летом 1969 года Богдана послали в Москву на курсы повышения квалификации, был июль месяц, мёд поспел и мне пришлось качать его самой с помощью знакомого пчеловода. Используя центрифугу, мы накачали полную флягу. Мёд я разливала в 3-х литровые банки, приносила на работу и сотрудники покупали его с радостью по 2 руб 50 коп за килограмм, зная что мёд настоящий. Появился дополнительный источник дохода. Между мной и заместителем директора Краснощёковым существовала обоюдная неприязнь, он всегда требовал, чтобы выдача зарплаты начиналась после работы в 5 часов, а я шла к директору и просила разрешения открыть кассу раньше и начать с ремонтников, водители всегда приезжали позже. Этот мордвин бесился, что я не подчиняюсь его приказам, когда в 1970 году начальника АТХ-20 Иванова Фёдора Николаевича перевели в строительство, то Краснощёкова назначили директором на его место, я была рада, а Богдан – нет, он проработал с Ивановым почти 15 лет, начинал плотником, маляром и закончил начальником отдела труда и заработной платы. Но недолго Иванов пробыл в строительстве, в сентябре его вызвали в Москву и предложили поехать на Север начальником автобазы, он согласился при условии, что главного инженера и заместителя он подберёт сам. Когда Богдан обьявил мне, что едет на север заместителем начальника по эксплуатации автомобильного транспорта, я обрадовалась: наши отношения переживали очередной кризис, мы были в большой ссоре и я думала, что его отьезд поможет мне преодолеть нанесённую им обиду.   29 сентября 1970 года он уезжает на Север с Ивановым и главным инженером Кузнецовым Дмитрием Ивановичем, пообещав забрать меня весной будущего года. Я осталась в доме одна и мечтала за эти полгода немного отдохнуть от забот, мама уже жила у моей младшей сестры Али, Света училась в Ульяновске в музыкальном училище, в хозяйстве только свинья и куры. Но отдыхать пришлось недолго, через три недели получила сразу две телеграммы, от Иванова и Богдана: "Срочно всё продай и приезжай работать кассиром", через три дня снова телеграмма: "Срочно ждём". Пошла с заявлением к главному бухгалтеру Юлии Андреевне, она послала к директору, он сказал, что к мужу надо ехать и подписал заявление, ходила с обходным листом и плакала, уходить было тяжело, я очень любила и свою работу, и свой коллектив.   Юлия Андреевна сразу мне сказала, что через два года она приедет, только пришлите вызов Расставание с домашним хозяйством оказалось сложнее, первое, что я сделала, - зарезала свинью, затем избавилась от кур, пчёл отдала своему любимому двоюродному братику Володе Файсту, спустила в погреб яблоки анис, обернув каждое бумагой и сложив в ящики, а все соленья, заготовленные на зиму, вынула из погреба и продала на рынке, дома одна – помочь некому, позже в дом вернулась моя мама, сперва жила одна, затем взяла квартирантов. До Салехарда я летела самолётом, впервые в свои 44 года, багажа было много, недолетев, приземлились почти на сутки и  ждали лётной полоды, наконец прилетела в Салехард в 5 часов вечера 31 октября 1970 года. Никто меня не встретил, Богдан неоднократно приезжал в аэропорт, последний раз ему сказали, сто сведений пока нет, это было за час до моего прилёта. На улице буран, не знаю, как я умудрилась влезть в автобус со всем моим багажом, доехала до гостиницы "Север", вхожу в комнату, Богдан с Федор Николаевичем ахнули, увидев мой багаж.   Но я ахнула ещё больше, когда пошла в туалет, описать это трудно, присесть было невозможно, дырок как таковых не было, все смешалось и замёрзло горой, я пришла в ужас от этого, двухэтажная гостиница, грязная и ободраная, насквозь продувалась ледяным ветром, я думаю, что в тюрьмах сейчас условия лучше, чем тогда на Севере. Иванов сразу же отправил меня в другую гостиницу, одноэтажную, но тёплую и уютную, там меня уже ждала Роза Алексеевна, главный бухгалтер из Москвы, она прилетела открыть нам расчётный счёт в банке, познакомились, она сказала, что завтра пойдём в банк и положим 15 тысяч на наш счёт и что я буду вести все дела, пока не примут главного бухгалтера. Но у меня полных лишь пять классов, я знаю только кассовые опрации. "Ничего", - был ответ, - я научу вас многому за оставшуюся неделю.   Роза Алексеевна была приглашена и ушла, я легла и уснула, как мёртвая, после утомительной дороги, вдруг слышу стук в дверь, я открыла, Роза Алексеевна влетела и залезла под кровать, сказав, что сейчас придёт мужик, - так её здесь нет, и правда является маленького роста мужчина, на нём огромная шапка, спрашивает Розу Алексеевну, говорю, что она ещё не пришла, он видит пустую кровать и уходит, то был начальник строительного управления Павел Андреевич. Ясное дело, Роза Андреевна не замужем, временно холостых мужчин на севере много, а местных женщин они обходили из-за болезней.   Мы долго не могли уснуть, Роза Андреевна много рассказывала про свою жизнь, ей было 38 лет, ни семьи, ни детей   Всю следующую неделю она обучала меня бухгалтерии, для меня это была сложная наука, но, как говорится, нужда заставит, всему научишься. Первое, что я сделала после её отъезда,- взяла свои 50 рублей и купила себе счёты и всем по ручке. Каждый день Богдан с Ивановым приходили обедать, Иванов никогда даже рубля не дал, вот уж действительно "нахальство – второе счастье", пришлось терпеть в ожидании своего угла. По дороге от города до аэропорта располагался Ангальский Мыс, это несколько бараков, в которых когда-то жили охранники местной тюрьмы, когда-то по всему этому району были разбросаны лагеря для ссыльных, строивших Трансполярную железную дорогу от Салехарда до Игарки в 1949-1953 годах. Почти 900 км железнодорожного полотна с мостами, переправами и тоннелями были уложены в короткий срок, но после смерти Сталина "стройка века" была остановлена, хотя некоторые участки её действуют и сейчас, более 300 тысяч заключённых погибли на этой гигантской стройке, следы которой и поныне разбросаны по тундре, лагерные строения практически разрушились, остались лишь стены да крыши. В Отрадном мы жили в одном доме с Василием Петровичем, он был заядлым рыбаком и часто брал Богдана с собой на рыбалку, на этой почве они и сдружились. Василий Петрович нам много рассказывал про Север, когда-то он был начальником станции Кинель, в разгар репрессий ему дали 10 лет и отправили в Салехард, он говорил, что под каждой шпалой лежит заключённый, люди умирали как мухи от голода, холода и тяжкого труда. Его дочь Тамара Васильевна взяла меня на работу кассиром в 1964 году, затем её направили в Гомель главным бухгалтером и Василь Петрович с женой Дашей переехали к ней, своей единственной дочери.   Богдан навестил его в 1988 году, Даши к тому времени уже не было в живых, через год умер Богдан, я послала Василию Петровичу письмо, он долго сокрушался в своём ответном послании, ему уже было 83 года, а Богдан прожил всего лишь 63. Богдан выбрал барак получше, ни окон, ни дверей в нём не было, но он решился сам взяться за работу и начать обустраивать себе квартиру из двух комнат, спальни и кухни, с удобствами на дворе, вставили окна и двери, постелили полы, сами всё покрасили, сложили печку, топили её углём, с вечера жарко, а к утру носа не высунешь из-под одеяла - холод собачий, позже местный водитель, работавший у нас в автобазе, дал нам плиту на две конфорки и баллон газа, - и жить стало веселее. Летом донимали комары и мошка, но и к этому привыкли. Наша автобаза была создана в составе АТК треста Мосгазпроводстрой, расположенной в Москве   Конторы у нас не было, но был гараж, в котором стояли семь новеньких чешских самосвалов "Татра", они пришли по железной дороге до станции Лабытнанги, когда их перегоняли 25 км через Обь в Салехард, они чуть не провалились под лёд. Нас уже было 13 человек, 7 водителей и 6 конторских. Было холодно, работали в пальто и шубах, в одном из углов гаража поставили два старых стола и устроили небольшую конторку, где сидели я, диспетчер Анастасия Алексеевна и плановик Таисия Владимировна, мне достали маленький железный сундучёк, где я держала документы и счёты, чековую книжку я всегда носила с собой в сумке, а ночью клала под подушку. К концу декабря нас было уже 33 человека, в бараке - общежитии для шоферов решили встречать Новый 1971 год, к тому времени приехали наши соседи из Отрадного Нина и Ваня Щенёвы, мы с Ниной готовили и накрывали стол и в 11 часов вечера собрались практически все работники автобазы, гуляли всю ночь, утром пришёл автобус "Паз-672", на улице было 55 градусов мороза, тишина, ветра нет и всё вокруг бело и покрыто инеем. Богдан дома бывал редко, в основном жил в Старом Надыме, где работала наша автоколонна. В течении шести месяцев мы с ним вдвоём вели всю бухгалтерию, он начислял всем зарплату, считал её на арифмометре, я выписывала ведомости и выдавала деньги, летала на вертолёте с наличными в Старый Надым и Лабытнанги. Только в апреле приняли главного бухгалтера Юлию Степановну, и я с радостью сдала ей всё, она доложила Иванову, что все расчёты и банковские документы в полном порядке, и начальник похвалил меня и поблагодарил, позже приняли бухгалтера на расчёты и секретаршу, летом в конторе СМУ-5 выделили комнату, где мы все работали вместе. Мне не нравился наш банк, работали все очень медленно, как сонные мухи, бывало по часу стоишь у окошка и ждёшь, пока тебя обслужат, поначалу я молчала, а потом стала делать замечания, что им, конечно, не нравилось. Главный бухгалтер СМУ-5 Анна Ивановна любила выпить и погулять, но при этом была женщиной простой и отзывчивой, она частенько помогала мне, разъясняя всякие бухгалтерские премудрости, как-то нам не хватило денег на счёте на выдачу зарплаты и мы попросили у неё взаймы 50 тысяч рублей, подготовили банковские документы и приехали в банк в 12:30, а там работали с клиентами до 1:00, мне заявили, что уже поздно и обслуживать меня не будут, тогда я сказала, что не уйду, пока не получу деньги, и что водители ждут меня, они почти все одинокие здесь, без семей, им нужна зарплата.   В 1:15 выходит гл. бухгалтер, злющая старая дева, и велит кассиру выдать мне деньги, когда я их получила, то сказала ей, что скоро они будут встречать нас, Салехардскую автобазу, как дорогих гостей, что и произошло, когда работа транспорта наладилась и мы стали самыми богатыми. Когда я привезла деньги и рассказала начальнику, как я их получила, он воскликнул: "Что бы я без тебя делал, Мария Борисовна, я знал, что ты нам пригодишься".   Надо сказать, что Фёдор Николаевич был ко мне не равнодушен, как-то в Старом Надыме он сказал мне: " Любишь своего Богдана одного, ну и зря!" Я ответила, что такой меня мама родила. Человек он был хороший, но бабник, Богдан знал это всё и гордился мной, хотя сам был грешен.   Вскоре приехала жена Иванова, Вера Ивановна, и стала работать диспетчером Я скучала по дочерям, и особенно по нашему трёхлетнему внуку Диме, часто плакала и просила Богдана забрать Тамару с семьёй сюда, но он не соглашался. Как-то Кузнецовы пригласили нас в гости, мы засиделись до поздна, возвращались домой ночью, а ночи летом на севере белые и светло как днём, вдруг Богдан говорит, что будем вызывать Тамару на работу, я его обняла и расцеловала, чем очень удивила, так как на нежности от природы скупа, но тут моя радость просто не могла не выплеснуться. Для Томы мы купили соседнюю квартиру в нашем же доме на Ангальском Мысу, спальню, кухню и большие сени, сделали в ней ремонт, подготовив к её приезду, так что дочь с семьёй жила у нас прямо за стенкой. Тамара как раз закончила Плановый институт, получив диплом экономиста, ей ещё не было 23-х лет. Она приехала с Димой в июле 1971 года, её муж Слава приехал позже. Тамару оформили нормировщиком, но выполняла она работу экономиста, подчиняясь старшему экономисту Таисии Владимировне.   Её начальница была членом партии, закончила техникум, играла на гармошке, но была туповата, поэтому Тамара выполняла её работу, делала отчёты и ежеквартально ездила с ними в Москву, получая при этом меньшую зарплату. Муж Таисии Владимировны – Геннадий - был чувашин, работал он милиционером, когда они встретились и познакомились, то оказалось, что оба они по фамилии Владимировы. Когда мы передислоцировались в Надым, Геннадий не захотел покидать Салехард, к тому же он заочно учился в Омске, после нашего отъезда он заболел, ему удалили аппендицит, но вскоре он умер и Таисия осталась с двумя сыновьями одна. В 1971 году исполнилось 25 лет нашей с Богданом совместной жизни и мы решили отметить серебряную свадьбу. Я поехала в Отрадный, оттуда в Москву, закупила продуктов и фрукты, на севере фруктов тогда не было, как всегда нагрузилась, словно ишак. Друзья и коллеги собрались 18 сентября у нас дома, комната наша была небольшая, но все разместились, на мне была надета небольшая фата, кричали "горько" и разошлись только под утро. В 1972 году нам дали однокомнатную квартиру в двухэтажном доме в центре Салехарда, рядом жили Семья Кузнецовых и их однофамилец, главный бухгалтер Кузнецов Семён Игнатьевич, который только что приехал из Отрадного, где работал главным бухгалтером в АТХ-20 вместе с Ивановым и Богданом.   Мы часто собирались и играли в карты Наши бывшие соседи по Ангальскому попросили нас продать им квартиру и мы договорились за 250 рублей, но когда мы перевезли вещи, я не закрыла квартиру, а лишь повесила для виду замок, племянница соседей тайком ночью вселилась в нашу квартиру, несмотря на то, что часть наших вещей ещё оставалась там. Тамара услышала ночью шум, пошла с ними говорить, они отказались уходить и тогда Слава закрыл их снаружи на замок. Утром я пришла на работу и, узнав об этом, поехала на Ангальский, выгнать я их не могла, когда просила заплатить, то их бабушка, моя бывшая соседка заявила мне: "Мария Борисовна, вы пожили, теперь пусть моя внучка поживёт".   Так я ничего с них и не получила, мне было больно и обидно, столько труда мы вложили с Богданом в эту квартиру, восстановив её из руин, я даже поштукатурила её снаружи, побелив белой известью, она выделялась среди остальных квартир в этом старом доме. Я очень долго таила обиду и не могла забыть, как меня обманули. Правда, второй раз я не дала промаху: когда мы собрались переезжать в Надым, их же родственник пришёл покупать Томину квартиру, и пока я не получила с него 150 рублей, я не пустила их на порог. В 1972 году на Ангальском построили просторную новую контору, при ней несколько квартир, куда переселились мы с Богданом, Иванов и Кузнецовы. Внук Дима был в основном со мной, Тома его забирала вечером и приводила утром, днём я за ним присматривала, так как жила при конторе. В 1973 году организовали новый трест Севертрубопроводстрой, в его составе – Автотранспортную контору, созданную на основе нашей автобазы, и мы стали готовиться к переезду в Надым. По моей рекомендации из Отрадного вызвали главным бухгалтером Ковалёву Юлию Андреевну, хорошего специалиста и человека в высшей степени честного и порядочного. Семён Игнатьевич частенько пользовался своим служебным положением, однажды, когда я была в отпуске, он заставил бухгалтера-расчётчика Марите начислить ему зарплату и премию за период, когда он болел в течении месяца, о чём мне пришлось доложить начальнику, так как Марите плакала и, боясь ревизии, рассказала мне всё. Пришлось ему вернуть все деньги, на меня он, конечно, был зол. После этого послали вызов Юлии Андреевне, она приехала и жила со мной, Богдан в основном работал в Старом Надыме. Каждый раз, набедокурив, Дима бежал к Юлии Андреевне искать защиты: "Я опять сорвал занавески – бабуля меня накажет", он хорошо знал, что Ю. А. - добрейшая душа и обязательно заступится за него: "Мария Борисовна, простите его, он сказал, что больше не будет". При конторе в красном уголке стоял новый бильярд и я частенько играла с Кузнецовыми: Дмитрием Ивановичем или Семен Игнатьевичем, он должен был остаться в Салехарде с первой колонной, а мы уже готовились передислоцироваться в Надым по Оби, погрузив на баржи вагончики. Летом 1973 года переехали в Надым, бывший посёлок, который только-только получил статус города и начал отстраиваться, ко времени нашего приезда стояло несколько пятиэтажек, кинотеатр и столовая, аэропорта ещё не было и самолёты типа ЛИ-2 садились прямо в городе. Горожане жили в вагон-городках, разбросанных повсюду вокруг Надыма и строяшихся на базе средних и крупных предприятий. Мы получили новый таллинский вагон   Тогда он считался роскошью, одну половинку занимали мы с Богданом, вторую – Тома, Слава и Дима, посредине вагона стояла печка с водяным котлом, которая топилась углём. Позже объединили по два вагона под одной крышей и изнутри по длине вагона пристроили по две комнаты, где каждая семья поставила плиту с газовым баллоном и устроила кухню, так четыре семьи жили вместе, имея общий коридор. Подвели центральное отопление, проложив трубы и соединив их с котельной. Нашими соседями были Юлия Андреевна Ковалёва и Мария Андреевна Иост, зам. главного бухгалтера, позже к ним приехали мужья а также два сына Ковалёвых, Сергей и Саша. Жили очень дружно и весело, как одна большая семья. В состав АТК передали автобазу в Перегребном а также флот, во время навигации он приносил нам большие доходы, частенько флотские привозили нам рыбу и мы все готовили рыбные пельмени и котлеты. У нас была своя баня, топили её все по очереди, воду доставляли водовозками и сливали её в 200-литровую металлическую ёмкость, покрашенную в белый цвет. Осенью наш начальник Иванов Фёдор Николаевич полетел на курорт, погода была нелётная, он дважды возвращался домой из аэропорта. В Гаграх он скоропостижно умер от сердечного приступа, было ему всего 62 года. Богдан с несколькими рабочими полетел спецрейсом и доставил его тело самолётом Як-40 в Отрадный, где и похоронили. Фёдор Николаевич много курил, даже байки ходили о том, как он любил стрельнуть сигарету. Он собирался покинуть Север, но начальство уговорило его остаться ещё на годок, жену свою Веру Николаевну он к тому времени уже отправил домой в Отрадный, когда я иногда заходила к нему в вагончик, там топор можно было вешать. Его дочь Таня работала старшим экономистом в Плановом отделе, которым руководила Тамара. Новым начальником стал Тимофеев Анатолий Семёнович, наш начальник гаража   В Отрадном он был бригадиром токарей, закончил техникум, вступил в партию и красная книжка помогла ему быстро продвинуться до начальника АТК, хотя особыми талантами он не отличался, был груб, напорист, вороват и малограмотен. Богдану, как и раньше, пришлось писать за него приказы. Как-то раз он меня вызвал в кабинет и спросил, почему я никогда ничего не прошу у него, как это делают другие, я ответила, что мне ничего не надо. Я, конечно, знала про его тёмные делишки: однажды пришли в кассу его друзья, профсоюзный и партийный боссы, с ними пятеро рабочих, подали мне ведомость на 2 тысячи рублей, работяги расписались, получили деньги и тут-же отдали их начальству.   Я им говорю, мол, вышли хотя-бы из кассы и не делали этого при мне, а Волков, профсоюзный лидер, сказал, что я же Отрадненская, мол своя значит. Но иногда я давала разгон именно потому, что была своя. Помню ещё при Иванове выделили для шоферов-трассовиков три ковра, но два из них быстренько растащили по домам близкие к начальству Субочев и Ломако, так я их пристыдила, сказав что они зеркало нашего производства и работают всего полгода, пригрозила, что пойду в горком партии, если не вернут ковры обратно, с ними я ещё в Отрадном работала в автохозяйстве. Жёны их долго смотрели на меня косо после этого. Кончил Тимофеев плохо, дали ему 24 часа покинуть город   Я к тому времени была уже на пенсии, лето проводила на даче у Люси в Куйбышеве, получила письмо от Богдана, что Тимофеева выгнали, внёс он 3 тысячи рублей в кассу и уехал в другой северный город, а через полгода вернулся в Отрадный, где и сейчас живёт, жена его Тамара уже умерла. Все знали, что он машинами отправлял запчасти и постельное бельё на юг, ящиками возил коньяк в Тюменский Главк, получил однокомнатную квартиру для дочери, она училась в Тюмени на фармацевта, но когда приехала комиссия из Москвы,- не смог он выкрутиться и друзья главковские не помогли.   Как-то помню зашла к ним домой, срочно нужно было позвонить, а телефона у нас дома не было, так его жена Тамара уговорила меня посидеть, сказав что угостит меня тем, чего у меня дома нет. И вправду, такой стол накрыла, мы и в праздники таких продуктов не имели, но больше всего меня поразила морозилка, забитая мороженым, а это для северян редчайший деликатес.   Богдан был заместителем по эксплуатации транспорта, по долгу службы распределял машины, но никогда не пользовался своим служебным положением, работники ОРСа приглашали его приехать к ним за дефицитными товарами, но он никогда ничего не брал , я его за это частенько корила, видела как все вокруг тянут домой и продукты, и вещи хорошие, но нет - таков был его характер, он мог выпивать с начальством, но просить что-либо считал для себя унизительным, поэтому жили мы всегда скромнее всех. Меня часто шофера спрашивали, почему Богдан Соломонович ходит в своём пальтишке, а всё начальство в хороших полушубках, я им отвечала, мол, спросите его сами. Дома мне Богдан сказал, что не оденет шубу до тех пор, пока всех водителей не оденут в них. Летом 1975 года приехали Янины: моя племянница Валя с мужем Алексеем и маленьким сыном Денисом, который частенько бегал к Марии Андреевне, зная, что у неё всегда есть компот и она его обязательно угостит. Сначала Лёшу направили в Салехард, через два месяца перевели к нам в Надым, летал он тогда на маленьком Ан-2. Жили они в бывшей кухне Тамары, а готовили все на моей кухне. После работы, поужинав, частенько резались в карты, играли в основном в "петушка". Следующими приехали Файсты: Володя с Ниной и их сыновья Олег и Эдик. Володя сел на машину, Нину взяли кассиром, а меня Юлия Андреевна забрала в бухгалтерию, на расчёты с клиетами – заказчиками транспорта, сказав что хватит мне летать, позже Нину пересадили в вухгалтерию на начисление зарплаты. К тому времени в АТК со всеми автобазами работало около двух тысяч человек. В августе 1975 появился Костя Айрих, а 1 октября к нему присоединилось его семейство: жена Дуся и сыновья Витя и Вадим, а в конце года прилетел Слава Сливков, муж моей племянницы Иры. Я работала кассиром, летала с кучей денег на вертолётах и самолётах всюду, где только работали наши водители, ждавшие с нетерпением зарплату.   В конце лета 1975 года Тамара переехала из вагон-городка в центр Надыма, ей выделили 2-х комнатную квартиру на 4-м этаже пятиэтажного дома. Диме исполнилось 7 лет 10 июня, а 1 сентября он пошёл в первый класс.   Чудесное было время, деньги получали хорошие, я каждый год ездила на курорт В начале 1976 года Алексею дали двухкомнатную квартиру в новом пятиэтажном доме и 14 февраля отпраздновали новоселье, в квартире стоял жуткий холод, в зале стоял только стол, все были одетыми, Нина Файст даже обернулась одеялом, согревались водкой и чаем. В мае 1976 прилетела Ира Сливкова с дочерью Светой, к этому времени Славе выделили комнату в 4-х комнатной квартире с общей кухней и ванной . В 1977 году приехала моя сестра Лиза, первое время она жила с Валей и работала дежурной в нашем общежитии, где комендантом служила Дуся Айрих. Валина соседка и подруга Антонина Александровна Лындина работала управляющей Госбанка, она взяла Лизу к себе инкассатором и выбила ей комнату в семейном общежитии. Моё 50-летие дружно отметили, собравшись в нашем вагончике. Рядом, на краю с вагон-городком построили маленькую гостиницу с удобствами, когда я вернулась с отпуска, мы с Богданом переехали туда. Айрихи жили с нами, занимали маленькую комнату, мы – большую, кухня и ванная была общая, жили как всегда очень дружно. Зимой Богдан уехал на курорт, вторую половину гостиницы стали ремонтировать, Тимофеев хотел туда переехать из вагончика. Прихожу как-то на обед, поела и тут вдруг забегает наш водитель и кричит: "Мария Борисовна, вы горите, скорее выбрасывайте всё".   Я кинулась к встроенному шкафу с одеждой, а оттуда дым валит, люди набежали и давай помогать вытаскивать всё наружу, я кричу ребятам, чтоб вынесли баллон с газом и патроны в железном ящике на антресолях, когда подъехала пожарная машина практически всё успели вынести. В суматохе я конечно не вспомнила про свои золотые часы с браслетом, но видела, что зеркало с полочкой, где они всегда лежали, вынесла наша отрадненская женщина, когда я спохватилась в 11 часов вечера, она сказала, что зеркало выносила, но там ничего не было. Как говорится, не пойман - не вор, но я знала , что и она, и её муж изрядно выпивали.   Меня перевезли в вагончик к Тимофееву, а Косте с Дусей дали бугульминский вагончик, от таллинского он отличался также, как Таллин от Бугульмы. Когда Тимофеев переехал в город в новую квартиру, то в его вагончик переселились Айрихи и мы снова оказались вместе. Вскоре рядом с домом, где жила Тамара, построили новую пятиэтажку и Богдану предложили переехать туда -  так мы поселились в новой 2-х комнатной квартире со всеми удобствами № 34 на улице Строителей 2. Юлия Андреевна заболела, был у неё инфаркт, врачи посоветовали ей бросить Север   И вот они всей семьёй уехали, и я потеряла мою самую лучшую подругу, с которой могла поделиться всем, что было на душе. Я решила уйти на пенсию в 52 года, но Богдан воспротивился, хотя два года назад хотел, чтобы я уехала в Отрадный и присматривала за больной матерью. Я согласилась остаться ещё на один год и в следующем году ушла на пенсию в 53 года, проводы я устроила в красном уголке нашей конторы. В сентябре я уехала в Отрадный, зимой жила с мамой, летом на даче с Люсей, иногда ездила в Надым зимой на пару месяцев, с Богданом тогда уже жил Костя Тит, Карлушин младший сын, после армии он приехал в Надым холостым парнем и стал работать шофёром, в этой квартире он живёт до сих пор, теперь с женой и сыном. В 1980 году Богдану дали автомобиль "Волга", в этом же году 14 августа родился долгожданный внук, мы с Колей и свахой Лидой забрали Люсю из роддома, привезли к ней домой, а сами ещё жили за городом. Помню, что повздорила с Колей, 31 августа съехали с дачи, Люся устроила большой обед, я ещё раньше просила их назвать сына Сашей, но думала, что Коля всё ещё сердится на меня и, конечно, не учтёт моего пожелания. Когда закончился обед, я положила на стол 300 рублей в честь рождения внука, Коля встал, вышел, вернулся и подаёт мне свидетельство о рождении, я читаю и глазам своим не верю – Пашенцев Александр, от радости я ещё 50 рублей добавила. В марте 1981 года я получила от Богдана телеграмму срочно прибыть в Тюмень и привезти справку, что в Отрадном мы не имеем никакого жилья. В Тюмень прилетела ночью, взяла такси и поехала к своему двоюродному брату Коле Файст, где мы и остановились. Коля с Женей утром ушли на работу, Богдан собирался со справкой в Главк, и я попросила его купить газету с тиражом 3% облигаций. Были у меня две облигации, купила я их перед отъездом из санатория в Моршине, куда я ездила лечиться в октябре. Оставались лишние деньги, и я их прикупила, и этой же ночью мне приснился сон, как будто я держу в руках ребёнка, а он покакал, причём наложил приличную кучку, проснувшись, я подумала, что это к деньгам.   Когда вернулся из Главка Богдан, я хотела взять газету, но он сказал, что раз в жизни хочет проверить тираж сам, я достала свою записную книжку с номерами облигаций и мы стали сверяться, и что вы думаете, Моршинская облигация выигрывает 500 рублей, сошлись и номер, и серия. Тогда Богдан сказал, что теперь он всегда будет проверять газету сам, переписал из моей книжки все номера облигаций, но это случилось единожды, я и раньше выигрывала, но 40-60 рублей, не больше, а тут такая удача, я сразу же вспомнила про свой сон, а сны мои, как правило, вещие. Когда Коля пришёл с работы, Богдан кричит ему: "Не раздевайся, идём за водкой".   Мы с Женей поздно легли спать, а мужчины обмывали выигрыш всю ночь Наутро мы пошли в Главк, я познакомилась с заместителем начальника Мясниковым, он срочно велел Богдану лететь на трассу, сказав, что ордер на квартиру выдаст мне. Я пришла через неделю, ордера не было, велели ждать ещё неделю. Дома одна, все на работе, я сижу и смотрю телевизор, в то время я ещё курила, затем Женя с Колей уехали отдыхать, я осталась на хозяйстве, готовила для себя и их сына Володи, он тоже работал. Через неделю опять иду в Главк, сказали, что отправили телеграмму в Москву, ждут ответа и возможно квартиры не будет.   Я расстроилась, сижу у телевизора, курю, и тут у меня сильно заболел желудок, я встала и говорю: "Хватит себя гробить, послушала Богдана и начала курить в надежде похудеть, но нет, надо жить своим умом". И я дала себе клятву не курить, и если я ещё возьму сигарету в рот, пусть господь меня накажет, но я отделалась от этой дурной привычки довольно легко, часто видела себя курящей во сне, но, проснувшись, радовалась, что это был сон. В следующий поход в Главк мне вручили ордер, а через два дня и ключи от двухкомнатной квартиры в новом доме, построенном болгарскими строителями с отделкой ужасного качества. Я купила ведро, тазик, всякие хозяйственные мелочи, прилетел Богдан, посмотрел квартиру и умчался назад на трассу, а я улетела в Куйбышев. Квартира стояла пустая, затем в ней пару лет жил Олег Файст, он в то время учился в институте, я лето проводила на даче, а зиму в Надыме. 28 августа 1981 года родилась наша первая и единственная внучка, к тому времени мы имели четверых внуков: Диму, Артёма, Дениса и Сашу. Когда получили телеграмму от Тамары, от радости мы все чуть не прыгали, Света с детьми гостила у нас на даче в это время. В честь двух прабабушек (матери Богдана и матери моей свахи Лены) внучку назвали Екатериной.   В сентябре Богдан приехал в отпуск, и мы поехали на Украину познакомиться с семьёй Олега Вергасова, второго мужа Тамары. Наша новая сваха Елена Васильевна (по паспорту Лятифя Хасьяновна) с мужем Николаем Игнатьевичем жили в своём доме в г. Боярка, это 13 км южнее Киева, туда же Тамара приехала с Димой из Надыма рожать Катю и прожить до следующего лета, Олега не было, он зимовал на севере один.   Нас очень хорошо встретили   Богдан пробыл четыре дня и уехал на курорт, а я осталась ещё на 20 дней. Дима пошёл в русскую школу в 7-й класс, как-то он повёз меня в Киев на Крещатик, после нищей России я была удивлена обилием продуктов в магазинах и на рынках, овощи и фрукты стоили копейки, Украина показалась мне просто раем. В июне 1982 года из Боярки Тамара приехала к нам на дачу с Димой и 10-ти месячной Катей, пробыла два месяца, посетила Отрадный и отправилась домой на Север, годичный отпуск по уходу за ребёнком закончился и пора было выходить на работу. Когда окончился дачный сезон, я переехала к свахе, Лидии Петровне, у Люси в однокомнатной квартире спать было негде. Через месяц, в октябре, приехала моя сестра Лиза из Отрадного и мы вместе поехали поездом до Свердловска, оттуда мне домой в Тюмень, а Лизе до Краснотуринска, она решила навестить свою подругу юности. Наш поезд задержался почти на сутки, у меня поднялось давление, а таблеток с собой не было, в Свердловске я закомпостировала наши билеты, Лизин поезд должен вот-вот подойти, когда она уехала, мне оставалось ждать 2 часа  поезда до Тюмени, чуствовала я себя ужасно, и вдруг передо мной стоит Лиза, оказалось, она села не в тот поезд и ехала в обратную сторону. Лиза расстроилась, на следующей станции она вышла и ей помогли возвратиться в Свердловск.   Я, помню, сказала ей: "Лиза, и это тоже жизнь!"   Теперь была её очередь провожать меня, до Тюмени я ехала 4 часа, приехала ночью, когда вышла на вокзал, был сильный буран, а у меня три узла и огромный чемодан, к счастью я увидела девушку Валю, с которой познакомилась ещё на куйбышевском вокзале, она приезжала навестить своего брата, он отбывал тюремный срок в Тольятти. Я к Вале чуть не в ноги, мол, не бросай одну здесь, она помогла, видя, что я больная, упросила очередь на такси пропустить меня вперёд.   К дому подвезли меня в 3 часа ночи и вот я по одной вещичке тащу на 4-й этаж, всё подняла, а спать не ложусь - боюсь что не проснусь, умру и никто не узнает, где я, но усталость взяла своё, проснулась в 9 утра, чуствую - мне совсем плохо, с трудом добралась до больницы, врач сразу же приняла меня, дала три дорогие таблетки (21 рубль), велела три дня лежать, не вставая, снова поехала к ней, снова таблетки, потихоньку стала поправляться, написала Богдану письмо в Надым, но он за всю зиму так и не появился, моё здоровье его мало волновало, прилетел аж только в мае и тут же обратно, а я поездом в Куйбышев, Люся положила меня в больницу,- стали отекать ноги. Подлечившись, снова на дачу. Следующим летом Тамара привезла Катю снова на дачу, я управлялась с обоими внуками, готовила еду, выращивала зелень и овощи, Люся с Колей работали, утром уезжали и вечером возвращались. Когда настало время их отпусков, а Катя уехала в Киев, Люся отпустила меня на неделю в Отрадный навестить маму, она жила в квартире Файстов. Мама моя стала говорить такие странные вещи, я поняла, что оставлять её одну уже нельзя, пришлось ей перейти к моей младшей сестре Але, в Тюмень ехать она отказалась.   Мама моя стала жить в семействе Найман, Але с Эрихом было очень трудно с ней, они с 4-мя сыновьями и 3-мя дочерьми жили в маленькой 2-х комнатной квартире, а тут ещё больная мать, Алю она не слушалась, управлялись с ней в основном её внучки Эмма и Рита.   Мы с Лизой помогали им деньгами   Через неделю я вернулась на дачу, покормила Сашу и, как всегда, отвела в спальню для послеобеденного сна, закрыла комнату, а когда проверила через время, то вижу, что не спит он и стоит на кровати, я ему говорю: "Что-то ты совсем разбаловался за неделю с мамой, быстро укладывайся и закрывай глаза", а он мне в ответ: "Поезжай ты в свой Отрадный, чтобы мои глаза тебя не видели", я сначала опешила, а потом расхохоталась, ему и 3-х лет нет, а какой уже развитый.   Наконец с помощью Лидии Петровны я купила с переплатой три гарнитура, когда была на даче. Богдан приехал в отпуск в августе и мы заказали 5-ти тонный контейнер, но заказ приняли только на сентябрь. С дачи все съехали, я одна сторожу свою мебель, лежу на диване и плачу, когда слышу шум большой машины, выбежала на дорогу, вижу контейнер, водитель уже плутал и искал меня, всё загрузили, накормила и напоила грузчиков, мебель отправила в Тюмень на адрес Коли Файст. Получив телеграмму о получении контейнера, полетела в Тюмень, наняла болгарских грузчиков, затащили всё на 4-ый этаж, расплатилась и наконец вздохнула: есть на чём спать.   Богдан прилетел на два дня, собрал стенку и улетел, распорядившись начать ремонт, за два года квартира пришла в ужасное состояние. Стала мыть стены с мылом, их покрасили мёрзлой известью, которая осыпалась, словно снег, и полы стояли вечно белые. Ходила по близлежащим стройкам, выпрашивала цемент и песок, заштукатурила все дыры, щели и трещины, закрасила их краской, наняла человека сделать форточки, долго потом мы мучались с ними, сделаны были неправильно, и уже в конце наняли женщин наклеить обои. Квартира стала принимать божеский вид. Зимой 1984 года Тамара привезла Катю ко мне, и мы поехали в Казахстан навестить родственников Богдана, сделали пересадку в Омске, просидели всю ночь в холодном вокзале, утром сели на поезд до Иртышска, Катя всё время спрашивала: "Ну когда же будет Кагастан?", дальше автобусом ехали три часа до их деревни, это было 4 февраля. Карлуша был дома после операции желудка, он очень любил детей и постоянно заступался за Катю, она была шкода и озорница, в это время у них был их маленький внук Костя, сын Люды, так Катя всегда хотела быть командиром.   София Степановна отличалась чрезвычайной чистоплотностью, в доме всегда был порядок, при этом держали огромное хозяйство: корову, свиней и разную птицу. Как-то мы ушли в магазин, а когда вернулись, то не нашли Катю, стали искать, обошли всех соседей, а она забралась по лестнице на крышу и спряталась в стоге соломы, а когда ей надоело там сидеть - спустилась вниз, а мы все бегаем и ищем, так я её отлупасила, но она даже и не смутилась.   На масленницу был большой праздник, но холодно, София Степановна дала для Кати чёрную шубку и мы отправились на гулянье, там я её посадила на ослика и сфотографировала на память об этой поездке. Кстати, Карлушин младший сын Костя очень любил Катю и частенько её фотографировал дома в Надыме, при этом как-то всегда по особому наряжал её, а она позировала ему. 4 апреля Карлуша отвёз нас в Иртышск, я сразу купила билет и мы сели на поезд до Тюмени. Через месяц стали собираться на дачу в Куйбышев, сижу за столом и складываю деньги в кошелёк, Катя подходит и говорит: "Бабуля, когда ты умрёшь, то дашь мне свои серёжки и кошелёк с деньгами, а я буду идти и плакать, и плакать", было ей 2 года и 9 месяцев.   Помню как-то на даче я наводила порядок ко дню рождения Люси, внуки крутились под ногами, я их стала выпроваживать за калитку посидеть на большом бревне, Саша нехотя отправился и сказал идущей за ним Кате: "Скоро ты в Киев улетишь, а я вернусь в Куйбышев, и мы от неё отвяжемся", а Катя в ответ стала канючить: "Не хочу отвязываться, не хочу отвязываться...".   Другой раз, в сентябре, стояла хорошая погода, все соседи уже съехали, а мы решили ещё пожить недельку-другую, после завтрака отправила их погулять, вдруг Саша бежит и кричит, что Катя повисла на заборе у Дюльдиных, сам-то он спрыгнул, а Катя не может, я её сняла с забора и шлёпнула по попе, а Санька и говорит: "Катька, тебе попало, а мне - нет", на что я ответила, что его я накажу в обед, когда сниму с него пальто и штаны. Подошли к крыльцу, стала отворять дверь, а Саша спрашивает: "Что, бабуля, и правда накажешь?", когда я подтвердила он поворачивается ко мне задом и говорит: "Ну, тогда наказывай сейчас", быстро смекнул, что раздетому будет больнее, я рассмеялась и наказания не было.   Я всегда гордилась своими внуками, умными и смышлёнными, Санька особенно был развит не по годам Я много сил отдала на благоустройство дачи, поначалу это был участок в лесу, заросший деревьями, кустарником и травой, я постоянно что-то вырубала, корчевала старые пни, перекапывала землю, прокладывала дорожки, помогала Коле строить туалет и баню, он только удивлялся моей энергии и неутомимости. Наняла людей построить крытую беседку, сделали за одно воскресенье, когда Богдан приехал в отпуск, упросила его настелить в ней пол и набить вокруг неё рейки, он это сделал с моей помощью и большой неохотой, а беседка вышла чудесная, там они с Колей играли в шахматы, я в ней и шила, и гладила, и кушала, в общем в беседке мы проводили много времени, частенько играли в карты, когда приезжали гости. Я душой приросла к этой даче, каждую весну ждала с нетерпением и всё лето наслаждалась лесной тишиной, чистым воздухом и пением птиц. В сентябре 1986 года Богдану исполнилось 60 лет и он решил уйти на пенсию, его северный стаж составлял 16 лет   Поскольку я уже была выписана из Надыма, ему пришлось сделать мне вызов, и я полетела на его юбилей, ему подарили цветной телевизор и достали стиральную машину "Малютка", их отправили грузовым самолётом, а сами 23 сентября улетели из Надыма, теперь уже навсегда покинув Север. В Тюмени предстояло положить паркетные полы и кафельную плитку на кухне, покончив с этим, купили холодильник и три ковра,- и квартира наконец стала уютной. В ноябре 1986 года Тамара поехала на курорт и привезла мне Катю в Тюмень, ей шёл шестой год, я её выпустила во двор покачаться на качелях, а сама посматриваю за ней в окно, вдруг глядь – её уж нет, бегом вниз и давай кричать, она не отзывается, обежала всё вокруг метров на 600, спрашиваю людей, не видали ли девочку, уже темнеть начало, а я всё бегаю и реву, вернулась к дому, стою и не знаю, куда податься, вдруг вижу выходит моя Катя из 3-го подъезда, оказывается познакомилась с девочкой и пошла к ней домой поиграть.   Я её побила и думала, что теперь уж она никуда и никогда не уйдёт, ан нет, она умудрялась ускользнуть у меня прямо из-под носа, впору хоть привязывай. Тамара частенько говорила, что все воспоминания о Катином детстве связаны с её поисками, была она шустрая, постоянно куда-нибудь забиралась на верхотуру, лазила по деревьям, как обезьяна, очень любила из своей кроватки залезть на платяной шкаф и сидеть там под потолком и снять её оттуда всегда было нелегко.   Диме тоже доставалось от родителей, когда приходилось с ней гулять в Надыме и она сбегала, тут уж искали её всей семьёй, он был старше Кати на 13 лет и, конечно, в его 15-16 его тянуло к друзьям, а мама заставляла гулять с сестрой. В 1985 году Олега перевели в Уренгой, Дима стал работать в его тресте на компьютере, а через год его забрали в армию в Белоруссию. Саша был более послушным   Однажды я взяла его с собой в Отрадный и там покрестила, на церковном собрании все удивлялись его спокойствию. На другой день у меня поднялось давление, вызвала врача на дом, лежу на диване и нету сил подняться, но вижу, что он мокрый, встала, сняла штанишки и пошла на балкон вешать сушиться, и не заметила, как дверь захлопнулась, я страшно перепугалась – 3-й этаж, ключи в комнате, давай просить Саньку попробовать открыть балконную дверь изнутри, для этого нужно было оттянуть вверх щеколду, он долго пытался, силёнок не хватало, но он всё-таки открыл. Когда Люся с Колей приехали, то выглядел Саша неважно, конечно, ухода нужного за ним не было, я сама лежала больная. На новой Волге мы с Богданом ездили в Казахстан, а также в Рязань и г. Скопин Рязанской области, где жила его сестра Фина Гербер со своим семейством, младшая из 3-х сестёр по отцу. Во время наших длительных поездок я стала уговаривать Богдана переехать из Тюмени в Куйбышев, мол, жили бы всё лето на даче, купили бы хорошую моторную лодку для рыбалки, но Богдан говорил, что если переезжать, то лучше в Димитровград к Светлане.   Её свёкр и наш сват Борис Петрович Захаров - заядлый рыбак, к тому же он иногда не прочь и выпить, тогда как наш второй сват Пашенцев Николай Петрович совсем непьющий, а Богдану хотелось иметь компаньона, его любимое выражение было: "Давай выпьем по черпачку", после одного-двух он любил закурить и тогда говорил с удовольствием : "Это ж не жизнь, а житьище!". Был он очень гостеприимным, кто-бы ни приезжал к нам в Тюмень, а это были и друзья, и родственники, и бывшие сослуживцы-северяне, всех он встречал, как самых дорогих гостей, при этом очень оживлялся. С Тамарой они, как правило, засиживались до утра, выпивали, курили и вели доверительные беседы. Богдан ездил к себе на родину, и с Карлушей, и с Иваном Богдановичем Айрих  искал могилу своего отца, опрашивал людей, но так и не нашёл, но определил примерное место захоронения и поставил оградку. Летом 1988 года Тамара со Светой прилетели в Тюмень и Богдан повёз их на Волге в Казахстан познакомить, наконец, с его любимыми родственниками, проживающими в Павлодаре и области. Я в это время была на даче. В январе 1989 года Света приехала к нам с Артёмом на зимние каникулы, внуку уже было почти 16 лет. В этом же году Богдан поехал в Пермь по совету друзей и поставил себе золотые коронки, всё сделали за неделю, цена его не волновала, я себе тоже поставила в Баку две коронки по 50 рублей, правда позже, переехав в Куйбышев, я их сняла. 09 февраля 1989 года умерла сестра Богдана Фина Гербер в возрасте 89 лет, с похорон Богдан вернулся немножко другим, мне кажется он стал задумываться о боге, как-то вечером мы смотрели телевизор и он скверно выразился, я ответила, что господь его накажет за такие слова, и он как-то очень серьёзно спросил меня: "Ты действительно так думаешь?". Смерть последней сестры что-то в нём изменила, вернувшись из Скопина, он сказал мне: "Марьюшка, когда я умру, не хорони меня с музыкой, не фотографируй в гробу, одень на меня костюм-тройку, что я купил в Ленинграде, он новый, я его не люблю, как-то он неважно сидит на мне".   Я его обозвала дураком В апреле у меня сильно подскочило давление и пришлось вызвать скорую, три дня я лежала не вставая, Богдан ухаживал за мной. Вскоре мне приснился сон, как будто я сижу в каком-то подвале или подземелье, стены выложены из брёвен, на верху маленькое окошечко, на полу лежали свежие щепки, я взяла совок, смела их и выбросила. Проснувшись, я рассказала Богдану этот сон, сказав, что кто-то ещё умрёт, он, как всегда, посмеялся над моими вещими снами.   Вскоре Богдан поехал в санаторий в Новосибирск, обычно я в это время уже уезжала на дачу в Куйбышев, но в этот раз я задержалась, так как должны были установить телефон. Вернулся он 4-го мая, в этот же день пришли мастера и поставили телефон, соседи поздравляли Богдана с приездом и говорили, что жена его опять улетает на всё лето, а он ответил им, что, мол, это последний раз.   Я была удивлена, обычно он с радостью провожал меня, получал полную свободу проводить время с его друзьями из Главка, а тут вдруг такая перемена, я промолчала, но подумала, что что-то произошло в его душе. Перед отъездом на дачу я поехала в поликлинику, но его лечащего врача не было, я переговорила с другим, рассказала, что Богдан частенько выпивает, кроме того, пьёт много сливок, хотя ему это запретили, просила врача пробрать его построже и припугнуть. Был ли Богдан у врача после моего посещения или нет - я не знаю, на даче я рассказала Люсе, что отец отпустил меня к ним последний раз, а она меня успокоила, мол, не волнуйтесь, мы его уговорим. В начале 1989 года мой зять Олег Вергасов принял решение остаться в Москве после защиты кандидатской диссертации, снял двухкомнатную квартиру на Красной Пресне, Тамара с Катей перебрались к нему летом, так закончилась их северная 18-ти летняя эпопея, Дима с женой Элей и маленьким сыном Максимом остались в Уренгое в их 3-х комнатной квартире. Этим же летом Олег полетел в Тюмень получать новую машину "Нива", обратно они ехали с Богданом через Урал, заехали на могилу матери Богдана в Похвистнево, даже в Отрадный заскочили навестить мою младшую сестру Алю, дорога до Куйбышева заняла двое суток.   На даче они появились неожиданно, я стирала в бане бельё, шёл дождь. Олег переночевал и утром поехал дальше на Москву, я с трудом всучила ему свои огурцы, выросли они крупные, хорошие. Богдан попросил Люсю купить ему обратный билет на 18 августа, а я хотела, чтобы она взяла на несколько дней позже, чтобы он ещё пожил с нами, но Люся не хотела ему врать и купила как он хотел. Отлично помню, как Богдан с Колей в беседке играли в шахматы, я сидела на веранде и сочиняла стишок-поздравление для Карлуши – 3-го сентября ему исполнялось 70 лет, слышу, как Коля говорит: "Пора вам, Богдан Соломонович, перебираться сюда, поближе к нам или к Свете в Димитровград, ну что вы там одни в Тюмени?", а Богдан отвечает, что у него там друзья. Услышав опять про друзей, я вышла на крылечко и стала кричать, что я не хочу умирать в Тюмени, я хочу жить рядом с детьми, Коля был очень удивлён – он никогда не видел меня такой агрессивной, а Богдан начал успокаивать меня и пообещал, что начнёт узнавать об обмене по возвращении домой.   Я ушла на веранду и расплакалась 16 августа отпраздновали мой 63-й день рождения, после десерта играли в карты, я всех обыграла, на следующий день мы все фотографировались, но фото не получились, я рассказала Богдану, что Тамара собирается в конце сентября поехать на курорт и просит меня приехать в Москву, я спросила его, что мне делать, он сказал, что надо побыть у Тамары на время её отъезда, мы договорились, что он будет меня встречать в в Тюмени 2-го ноября. На утро я проводила Богдана до остановки маршрутного такси, он поцеловал меня, как оказалось, последний раз. 31 августа мы переехали в город, Саша пошёл в школу в 3-й класс, я купила билет до Москвы на 26 сентября. За день до отъезда в Москву я поехала в школу за Сашей, день был прохладный и ветреный, я долго ждала автобус, затем трамвай, когда пришла к школе, то никого уже не было на улице, все дети разошлись, я пошла в класс, нашла Сашу, его учительница пожаловалась на его плохое поведение, два замечания он уже имел прежде, за третье Коля пригрозил наказать его. Больше всего Саша любил гримасничать, чем смешил ребят в классе, он и на даче частенько строил рожи, но я всегда делала вид, что не замечаю, и он терял к этому интерес.   Мы поехали с ним домой, от остановки "Челюскинцев" пошли пешком, обычно Саша вертелся вокруг меня, как юла, а тут присмирел, держит меня за руку и никуда не отходит, чуствует, что ждёт его дома порка. Когда Коля открыл нам дверь, я сразу заметила, что что-то произошло, я переступила порог и сразу крикнула: "Коля, что случилось?", он промолчал, когда я резко спросила его второй раз – он обнял меня и сказал: "Умер Богдан Соломонович". Уже все знали, Света, Тамара, все кроме меня. Было это 25 сентября. Наказания Саньке не было. Пришла сваха Лида, я попросила её сдать мой завтрашний билет до Москвы, вечером мы все трое уже были в аэропорту Курумоч, Света присоединилась к нам там же и ночью мы вылетели, рано утром 26 сентября были в Тюмени. Сначала поехали к Файстам, Нина с Володей жили у своих сватов, затем к себе домой, Тамара уже прилетела из Москвы и ждала нас у соседей. Из Казахстана прилетели Карлуша с Соней, их дочь Валя, Иван Андреевич Фрайнт, Костя Тит и Костя Айрих.   В этот же день позвонил Горбачёв Вадим Михайлович, Богдана друг и его бывший начальник, он возвращался с женой Людмилой из отпуска и хотел навестить Богдана, но попал на его похороны. Мой зять Олег Вергасов позвонил из Москвы в Надым, из АТК приехал новый председатель профсоюза и вручил мне 600 рублей, сказав, что это собрали рабочие и служащие.   Выделили также два автобуса, большой и маленький Люся занялась получением медицинских справок, Нина и Володя Файст – получением места на кладбище, Тамара – организацией поминок, Коля Файст помог с гробом, его жена Женя помогала в морге, одевала Богдана, он очень сильно распух и был чёрный телом, костюм пришлось разрезать сзади, я попросила Женю одеть галстук, очень он их любил носить прежде. На следующий день 27 сентября стояла дождливая, холодная и ненастная погода, гроб поставили для прощания в небольшой комнате, чуть слышна была музыка, через час гроб закрыли, повезли на кладбище и, не открывая, опустили в могилу, на дне которой настелили доски. Володя, сын Коли Файст, сделал по углам гроба подставки, чтоб стоял он выше от земли, так как вода была близко. С кладбища все поехали в кафе и помянули Богдана, обед заказали на 50 человек, но было всего 26. Помню, спросила Вадима Михайловича, а где же его главковские друзья, ни один не пришёл, он им нужен был, когда водил в ресторан "Русь" и тратил бешеные деньги. В ту же ночь Люся, Коля и Света улетели в Куйбышев, остались только Тамара и Костя Тит, ему нужно было лететь в Надым, его день рождения был через три дня, 30-го сентября ему исполнялось 30 лет, и я подарила ему шесть хрустальных стаканчиков. Я застраховала квартиру и машину и 3-го октября мы вылетели с Тамарой в Москву, она уехала тут же на курорт, я осталась с Олегом и Катей.   Через неделю мне стало плохо, вызвали скорую помощь, я рассказала врачу о смерти Богдана, что вскрытия не делали из-за того, что он стал разлагаться и официального заключения о причине смерти мы не имели. Врач мне сказала, что кожа чернеет в случае, когда отрывается тромб, видимо это правда, у него болели ноги из-за закупорки вен и он действительно имел официалный диагноз тромбофлебит. На следующий день пришла другая врач и сказала мне тоже самое. Я получила письмо из Скопина, где живёт племянник Богдана Володя Гербер с семьёй, его жена Лина написала следующее: когда умерла в феврале её свекровь (младшая из сестёр Богдана), и её стали класть в гроб, то она вся согнулась, старые женщины, что пришли её отпевать, сказали, что это плохая примета и кто-то из родных ещё умрёт. Богдан был на похоронах, но об этом мне не рассказывал, он ушёл вслед за своей сестрой, только ей было 87 лет, а ему 18 сентября исполнилось только 63, через четыре дня - 22 сентября 1989 года, - он ушёл в мир иной. Роза, старшая из его сестёр, умерла в 1975 году, а средняя - Лиза- наложила на себя руки в 1987 году. В декабре я покинула Москву   И поехала в Тольятти на свадьбу Светы, дочери моей племянницы Иры, затем в Димитровград к Свете, оттуда мы с зятем Валерой Захаровым на его машине поехали в Тюмень. Дорога оказалась тяжёлой, то занос, то гололёд, в пути нас застал буран, к вечеру добрались до Уфы, меня пустили в какой-то дом на ночлег, а Валера ночевал в машине, к следующей ночи доехали до Челябинска, там переночевали у Тамары, сестры Нины Файст, на третий день поздним вечером были в Тюмени, я чуствовала себя страшно усталой и разбитой, но всё-же выдержала такой трудный путь. Валера нагрузил полную машину всякого добра и поспешил обратно. В марте, через шесть месяцев после смерти Богдана, оформила наследство на всё наше имущество, к этому времени Люся с Колей подыскали мне обмен на однокомнатную квартиру в Самаре, рядом с вокзалом, на 9-м этаже. Отправила два контейнера с вещами и как только переселилась, начала ремонт, привела квартиру в порядок, Люся доставала хорошие материалы, благо она работала в торговле. Когда в разгаре Перестройки в стране началась полная неразбериха, мой зять Коля взялся строить мрачные прогнозы о будущем и всё чаще и чаще заводил разговоры об эмиграции, в конечном итоге он убедил меня и я согласилась на переезд в Германию.   Света решила ехать с детьми тоже. Поскольку моя квартира принадлежала железнодорожникам и не подлежала приватизации, пришлось обменять её на другую и снова переехать. Потихоньку стали распродавать свой скарб, накопилось так много всего, что я целый год ездила на рынок, возила всё, что можно было продать. Люся занималась оформлением документов, когда собрали и заполнили все необходимые бумаги, Коля нашёл какого-то немца и тот перевёл всё на немецкий язык. В апреле 1991 года Тамара позвонила и сообщила, что Олег собирается в командировку в Штутгард, к этому времени все наши документы уже были готовы и мы передали их с проводником поезда в Москву. Через несколько дней они были уже в Германии, Олег передал их моей племяннице Эмме, её муж Ваня Регер взял на себя нелёгкое бремя по оформлению и доставке всех нужных бумаг в разные инстанции, за что ему огромное спасибо, дай бог ему здоровья и долгих лет жизни. Через полтора года пришёл вызов из Германии на меня и Пашенцевых, с документами Светы и её сыновей получилась задержка, она к тому времени уже развелась с мужем Валерой Захаровым и взяла свою девичью фамилию Тит. Мы стали готовиться к отъезду, я продала свою квартиру вместе с мебелью, Коля решил отправить в больших фанерных ящиках их огромную библиотеку, багажа набралось немало, хотелось взять всё самое необходимое, хлопот было много, всё это заняло несколько месяцев. Наконец настал день отъезда, 23 августа 1993 года   Света приехала нас проводить на поезд, утром были в Москве, переночевали у Тамары и на следующий день, 25 августа 1993 года вылетели в Ганновер, из аэропорта автобусом нас привезли в фильтрационный пункт в г. Брамша, где мы жили 4 семьи в одной комнате восемь дней, когда закончили оформление всех бумаг, нам предложили на выбор пять городов, Коля решил обосноваться в Берлине, а мне было всё равно где жить. 3 сентября нам выдали сухой паёк и 50 марок на каждого и мы пять часов ехали автобусом до Маренфельда, где нас и ещё двоих - старика с матерью, - разместили в 3-х комнатной квартире, а 8-го сентября мы перебрались в постоянный лагерь в Копинек. Здесь я сдружилась с нашей хозяйкой фрау Эрлинк и её работницей фрау Шойнеман, замечательными женщинами, они меня уважали и помогли мне ускорить вызов для Светы с Денисом. Через шесть месяцев мне предложили однокомнатную квартиру и мы с Колей поехали её смотреть, Люся ходила на курсы немецкого языка. Когда мы приехали к дому, то не знали, как попасть внутрь, хозяин ждал нас, и не дождавшись, спустился вниз, увидел меня на улице и спросил, не я ли пришла смотреть квартиру, я обрадовалась и пошла искать Колю. Я была в восторге от квартиры и боялась, что не дадут, скажут дорогая, стала уговаривать хозяина помочь мне получить её, он позвонил Гокелю в Бюро по распределению социального жилья и тот велел прийти в понедельник к нему.   Хозяин запросил 180 марок за замок, карниз для шторы и гофрированный пластик, закрывавший лоджию, мы договорились, что я оставлю эти деньги в его почтовом ящике, как только оформлю все бумаги, что я и сделала впоследствии. В понедельник Гокель дал мне нужные документы и я отправилась в Социал, там меня поздравили с получением квартиры, дали два бесплатных билета и мы с Санькой посмотрели балет на льду. На мебель мне выдали 1,180 марок, я была бесконечно счастлива, наконец-то у меня появился свой угол, когда я рассказывала Эрлинк, какие мы бестолковые, не знали, как войти в дом, - все так смеялись, и я с ними. Настало 01 марта, я заплатила Эрлинк 50 марок за переезд, Шойнеман поехала к своим родным и привезла мне от них шифоньер, диван, кресло, 3 стула и люстру, а Эрлинк отдала мне кровать своей свекрови с новым матрацем, на ней и помирать буду. Блюм, наш хаусмастер, по- русски завхоз, помог подключить всюду электричество, Люся расставила посуду на кухне, сразу стало уютно, оставалось лишь установить телефон.   3 марта поехали с Колей в магазин и купили телевизор, заказали холодильник и стиральную машину   Позже я купила новый платяной шкаф, старый был уж очень длинный, и 2 маленьких кресла за 100 марок. В новом социале мне стали платить 502 марки, на 39 марок больше, вначале меня обслуживала очень приятная женщина по фамилии Вольф, она сделала мне бесплатный проезд на три года и освободила от платы за телевизор тоже на три года, в следующий мой поход в социал её уже не было, видно убрали за то, что была слишком к нам добра, новенькая работница оказалась очень толстой и пассивной.   Когда меня перевезли, я спросила шофёра, где мне платить, я пошла и заплатила 189 марок наличными, оказывается я не должна было этого делать, я поехала к Эрлинк и рассказала ей об этом, она написала письмо в социал, что якобы я заняла у них эти деньги и социал возвратил мне их. Я несколько раз приглашала на обед Эрлинк, Шойнеман и Блюма, они все сделали для меня так много хорошего, спасибо им за их доброту и пусть Бог их хранит. 5 апреля 1994 года Света с Денисом прилетели в Германию, фрау Эрлинк начала хлопотать, чтобы побыстрее перевести их в наш лагерь, и 19 апреля они переехали, а я в этот же день уехала в Зильбербах, пансионат в 100 км от Берлина. Фрау Эрлинк выдала мне путёвку на 21 день, я сидела за столом с семьёй местных немцев, они заплатили за такую же путёвку 2,500 марок на двоих. Очень мне там понравилось, через день нас возили на экскурсии по городам Германии и даже побывали в Чехословакии. Утром и вечером ходила плавать по часу в бассейн, похудела на три килограмма. Позже и Люся с Колей по путёвкам ездили в Зильбербах. Через несколько месяцев Пашенцевы получили хорошую трёхкомнатную квартиру совсем рядом, от меня пять минут ходьбы, перед этим мы с Колей ездили к Гогелю и просили выделить им жильё поближе к моему дому, я также предьявила справку, что я гипертоник. На новоселье я подарила им стиральную машину и 100 марок. Через 10 месяцев я получила свою пенсию, в лагере все были удивлены, что так быстро, обычно это забирает больше времени, ещё через два месяца мне стали платить пенсию за Богдана. Дважды я ездила на конференции в Гамбург, там я выступала в самодеятельном театре, первый раз я играла роль мачехи в сказке про золушку. Затем мы рассказывали про нашу жизнь, когда меня спросили, кем я хотела стать, то я ответила, что председателем колхоза, чем вызвала смех полного зала. А мне действительно хотелось этого, особенно посмотрев фильм, где женщина, председатель колхоза, на двуколке в красивой цветной шали мчалась по деревне. Может и сбылась бы моя мечта, я люблю людей, и люди всегда это чуствуют и платят тебе тем же, но началась война, которая искорёжила жизнь не только мне, но и миллионам других людей. Девушка, которая нас сопровождала в Гамбург, чешка по национальности, сказала мне, что я им очень понравилась и меня обязательно возьмут в Гамбург на следующий год.   И я спросила разрешения взять с собой мою приятельницу Ганну, с которой мы дружны и живём в одном доме Пока Света жила в лагере, я каждую пятницу приезжала туда на выходные и возвращалась лишь в понедельник. Денис ходил в школу, я купила ему гитару за 850 марок, он любит музыку и неплохо играет на гитаре. Как-то в сентябре мне стало плохо, Света только что вернулась со школы, где учила немецкий, мы поехали ко мне домой, но стало ещё хуже, скорая увезла меня в больницу, где я пробыла 10 дней. После России мне этот госпиталь показался раем, главный врач здоровается и каждому пожимает руку, персонал обходится с нами очень вежливо и внимательно, простыни меняют каждый день, питание по заказу - что желаешь, для меня это было как чудо, о таком мы даже и мечтать не могли. Света купила себе подержанную машину за 3,100 марок, я было против этой покупки, но она меня не послушала, она давала частные уроки музыки и постоянно опаздывала к своим ученикам из-за пробок на дорогах, ей пришлось продать эту машину, но уже за 1,500 марок. В июне 1995 года Тамара с Катей прилетели из Москвы в отпуск, стояла холодная и дождливая погода и они решили съездить на недельку в Испанию, погреться на берегу моря, по их вовращении и у нас установилась тёплая погода. В этом же году приезжала в гости моя сваха Лида из Куйбышева а также Алексей Янин. И в этом же году я поехала в Россию на свадьбу моего внука Артёма, что была 5 авгуса 1995 года, познакомилась с родителями его жены Настеньки, Денис также приехал на свадьбу брата, а Света не смогла, так как была в процессе оформления бумаг на социальное жильё, и действительно 16 августа она получила письмо из Социала начать выбор квартиры.   Навестила своих родных и знакомых, когда была в Отрадном у своей сестры Лизы, позвонила Тамара из Москвы и сообщила, что Света с Денисом 18 сентября получили двухкомнатную квартиру, и тоже от меня недалечко, я так обрадовалась, что мои девчата живут вблизи, - не смогла заснуть в ту ночь. Свете на новоселье я выдала 1,000 марок. В феврале 1996 года Света познакомилась с немцем по имени Райнхарт, они сразу понравились друг другу, стали встречаться, выходные дни проводили вместе. Нам всем он тоже очень понравился: интеллигентный, спокойный, аккуратный и кажется влюблён в Светлану.   Летом я снова поехала в Россию, заболела, когда жила на даче, но слава богу всё обошлось В сентябре ко мне в Берлин приезжала моя сестра Аля с Эрихом, их дочь Рита с мужем Сашей, а через два месяца, 11 ноября 1996 года моя сестрёнка умерла, это был страшный и неожиданный удар, она была среди нас сестёр самая младшая. Мы с Люсей и Колей поехали на похороны, из России прилетела Лиза и Алина дочь Маша, после похорон я забрала Лизу к себе в Берлин погостить, восьми дней, что мы провели вместе, не хватило – так много хотелось рассказать друг другу. Летом 1997 года мой зять Олег Вергасов закрыл свой бизнес в Москве и всей семьёй они поехали в Калифорнию на полгода, в район Сан-Франциско, Катя получила учебную визу и пошла учиться в частную школу в 11 класс. Через год они получили вид на жительство, Тамаре исполнялось 50 лет и я собралась к ним в гости в конце октября 1998 года, они к тому времени уже купили дом в Пало Алто, небольшом городке, чистом и зелёном. Я летела самолётом с пересадкой в Лондоне, на грудь я повесила картонную табличку, на которой Саша написал по английски: "Я лечу из Германии а Америку, английским не владею, помогите сесть на самолёт до Сан-Франциско", в лондонском аэропорту меня посадили в коляску и подвезли прямо к нужному самолёту, через 12 часов я вышла из зала, а меня никто не встречает. Оказывается Тамара с Олегом меня просмотрели, когда я выходила с толпой, вышла – никого, вернулась обратно и тут только меня увидели. Стояла очень тёплая солнечная погода, дважды мы ездили за 100 км в Сан-Франциско, особенно он красив ночью, весь в огнях, в центре высоченные небоскрёбы. Возил нас Олег в горы, да так высоко, что уши закладывало, по пути заехали в маленький ресторанчик, заказали три пиццы, две сьели, третью взяли домой, больно они большие. Очень мне понравились их дороги, особенно красивы автомобильные мосты и развязки в несколько ярусов. У них было три автомобиля. Пока я там была, Тома брала классы по вождению и готовилась получить права, Катя подтрунивала, что мама не сдаст, Олег молчал, но видно тоже не очень верил в успех, Тамара от волнения потеряла сон и аппетит. Настал день экзамена, я пожелала ей удачи и молилась за неё, Олег уехал по делам, через пару часов подхожу к калитке, вижу Тамара выходит из машины её учителя и спокойно говорит: "Сдала". Подходит её учитель, симпатичный мужчина лет 70-ти, рассказывает как она ездила, потом говорит мне: "Впервые встречаю такую ученицу, ваша дочь такая уравновешенная и спокойная, а когда её экзаменатор по вождению, молодой китаец, сказал ей , что она набрала нужные баллы и сдала экзамен, то Тамара от радости его поцеловала в щёку, он этого не ожидал, ведь он лицо официальное".   Олег вернулся, ничего не спрашивает   Я интересуюсь- почему?, он отвечает, что и так знает, что не сдала, а я в ответ, мол, вот и ошибаешься, он обнял Тому, сказав: "Не ожидал". Появляется Катя из школы, садится за стол кушать и опять молчок, задаю тот же вопрос, почему не спрашивает маму про экзамен, оказывается тоже уверена, что не сдала. В общем Тамара им нос утёрла обоим, Олег сдавал 5 раз на права, правда он не брал учителя, так как водил машину 25 лет, а Катя сдавала три раза, и уже успела сделать две аварии.   Когда её машину привезли из ремонта после первой аварии, то на следующий же день она снова стукнулась, приехала домой и рассказывает мне, что ей хотелось убить полицейского, потому что когда Катя ему сказала, что только вчера машина вышла из ремонта, то он стал смеяться, чем разозлил её, а Катерине то было не до смеха, она ожидала от отца большой разнос и скандал, но Олег спокойно сказал, что платит он за ремонт последний раз, ещё одна авария и придётся ей в школу ездить, как прежде – на велосипеде. У меня был с собой номер телефона моего двоюродного брата Джона Гойтзингера, я позвонила и мы впервые поговорили, он родился и вырос в Америке, жил в штате Айдахо, он сообщил, что собирается навестить свою дочь, живущую в Калифорнии, и мы договорились встретиться в аэропорту Сан-Хосе, от нас это 25 км. Мы поехали втроём, Катя повезла нас с Тамарой на микроавтобусе, когда вошли в зал ожидания, брат сразу узнал меня по описанию, которое я дала ему по телефону, он крикнул мне: "Мария!", то была наша первая в жизни встреча, ему было 58, а мне 72 года, обнялись, разговаривали целый час, Катя с его женой Элизабет - по английски, мы с братом - по немецки, а Тамара стояла и только улыбалась, ни немецкого, ни английского она не знала. Вскоре подошла их дочь Синди с двумя маленькими сыновьями, мы познакомились, и она увезла своих родителей к себе домой, в небольшой городок Салинас. Месяц в солнечной Калифорнии пролетел незаметно   Когда летела обратно, познакомилась с одним немцем из Мюнхена, он помог мне в аэропорту Лондона, проводил до самолёта на Берлин, ещё почти три часа лёту - и я дома, дорога нелёгкая, но я выдержала, привезла массу впечатлений и охапки фотографий. Денис пошёл в школу в 11 класс, недоучившись, бросил её и в 1999 году его забрали в армию, где он играл на духовых инструментах в военном оркестре, оттуда его перевели в оркестр, который играл при встрече важных правительственных персон в международном аэропорту Берлина. Прослужив два года, Дениска повидал очень многих глав государств, их жён и приближённых. На день рождения Дениса, 27 мая 2000 года, Светлана с Райнхардом поженились и пригласили нас всех в ресторан отметить это событие. Было весело, звучала живая музыка - Денис пришёл со своими друзьями-музыкантами, они играли и пели. Я познакомилась с родителями Райнхарда, его мама сказала мне, что Светлана им понравилась с первой же встречи и они рады за своего сына, до сих пор его личная жизнь складывалась неудачно, с первой женой он развёлся, детей у них не было. Думаю, что Светлана нашла своё счастье, старость её будет спокойной и обеспеченной.   В 2000-м году я последний раз поехала в Россию, получила там свою советскую пенсию, накопившуюся за семь лет, и раздала родным и знакомым,- хорошо гостить, когда есть здоровье и деньги. В этом же году, в октябре, Тамара взяла отпуск на работе и прилетела к нам на две недели. 23 мая 2001 года Артёмушка с Настёной приехали в гости, пробыли месяц, часто были у меня, играли на лоджии в джокер, вскоре получили от них известие, что Настя беременна, вот уж радости то было! Правнучка родилась 9 июня 2002 года и назвали её прелестным именем Софья. Гимназию Саша закончил в 2001 году, проучившись там семь лет, я ездила на его выпускной вечер   Перед поступлением в университет его забрали в армию на десять месяцев, перед этим он заполнял документы и должен был выбрать сам род войск, отец посоветовал идти в танкисты, услышав это, Света сказала: "Какой танк? Ты неплохой музыкант и должен об этом написать в анкете". Санька ответил, что он не знает нот, Света обещала подучить его, в итоге он попал в тот же оркестр, где играл Денис, даже какое-то короткое время они служили вместе, в оркестре Саша выучил нотную грамоту. В июне 2002 года сын Тамары – Дима, с женой Элей и сыном Ильёй проездом из России в Испанию навестили меня, мой первый внук 34-х лет и мой первый правнук 6-ти лет, которого я ещё никогда не видела. Они путешествовали на машине, пробыли три дня, уехали отдыхать на море, на обратном пути снова завернули ко мне, ходили в гости к Люсе, Свете и Денису. Илюшка, правда, чуть приболел, но всё обошлось, обещали в следующем году приехать снова, но не случилось. В 2002 году Саша стал студентом университета, свою первую сессию - а это пять экзаменов, - он сдал на хорошо, мы все были рады за него и по этому поводу отправились обедать в греческий ресторан. Санька у нас получился редкий умница, очень хочется дожить до его свадьбы. 27 мая 2003 года Денису исполнилось 25 лет, Светлана с Райнхардом как всегда путешествовали, Саша со своей подругой уехал в Париж, в кучу все собрались только через две недели и 7-го июня Денис пригласил нас в югославский ресторан отметить это событие, дома после званого обеда сыграли три раза в покер. На следующий день была Троица и открытие летного сезона играть на моей лоджии, я приготовила обед на пять человек, пришли мои подружки, выпили, покушали и играли до шести часов вечера в лото. Слава богу, я встретила 2003 год, стала частенько хандрить, всё чаще пью таблетки от моего доктора Османа, но дети меня поддерживают, Тома звонит каждую субботу, всегда просит держаться и не поддаваться болезням, Люся – мой основной помошник, да и Коля не забывает, внуки относятся ко мне очень любезно, и я стараюсь им помочь и поддержать как могу. Света и Райнхард бывают реже, но жаловаться грех, приглашают частенько к себе в гости и я иду, Райнхарда я уважаю, он очень любит дарить подарки и всегда делает это от всего сердца, он очень внимательный, даже как-то навещал меня в больнице один. В общем я счастливая мать и бабушка, потомки меня не забывают, если Артёмушка переедет сюда жить, то и правнучка Софийка будем рядом со мной.   Что ещё надо человеку для счастья? Коля купил машину и 14 июня 2003 года они вдвоём с Люсей поехали на свою дачу в Россию, я бы тоже хотела, да здоровье не позволяет. Каждое воскресенье жду звонка от Тамары и, хотя новостей особых нет, но душа радуется, когда слышу её голос. 26 июня Райнхарду исполнилось 52 года, обедали, как всегда, в его любимом югославском ресторане, он там завсегдатай, готовят там отменно, порции подают огромные, Дениска не смог всё осилить – взял домой доедать. После обеда мы отправились к Свете домой пить чай и кофе, где нас ждали два чудесных торта. С родителями Райнхарда много рассказывали о себе, вспоминали своих предков. 18 июля мы с моей приятельницей Диной играли в канасту у неё дома, в 4 часа я почуствовала боль в животе и быстро пошла домой, тошнота и рвота беспокоили меня всю ночь, наутро пришла Света и позвонила 112, скорая тут-же появилась и забрала меня в больницу, где шестеро врачей обследовали меня. Наутро дали немного воды, но рвота возобновилась, в 5 часов вечера трое врачей пришли ко мне в палату и сказали, что нужна срочная операция, но я должна дать им письменное согласие, я попросила время, чтобы посоветоваться с детьми, но они не хотели ждать и я дала согласие, после чего меня тут-же увезли в операционную.   Очнулась я уже ночью, лежу одна в реанимации, вся опутанная проводами, вокруг полно всякой аппаратуры, она гудит, сестра-полячка ухаживает за мной и говорит, что моё сердце слабо бьётся. Перевели в 2-х местную палату, но была всё время одна, семь суток ни ела, ни пила, капельница питала меня внутривенно, на восьмой день дали грамм 150 какой-то тёмной жидкости, затем воды пить полтора литра каждый час, я выпила четыре литра и в час дня меня повезли на обследование кишечника, я им сказала, что у меня всю жизнь были запоры, но к врачам я не ходила. На следующий день мне объявили, что всё у меня в порядке, были мелкие полипы, их удалили, и это, мол, у всех бывает. 01 августа меня отпустили , Артём с Денисом заказали такси и привезли меня домой, Артём заплатил 6.20 евро таксисту. 4-го августа сняли швы, был день рожденя Светы и все отправились в ресторан, а мне оттуда принесли обед в коробочке. Вечером Светлана с ребятами пришли ко мне с тортом пить чай, сыграли разок в джокер. 5-го августа Саша сдал последний экзамен и улетел в Россию позагорать на волжском песочке. 9-го августа Света с сыновьями пришла ко мне, принесли дёнер к обеду, затем все принялись наводить чистоту в моей квартире, я, как барыня, только сидела и набдюдала за ходом уборки, закончили джокером. В понедельник Артёмушка улетел домой, в этот раз он был один, мы много обсуждали тему эмиграции, он всё больше склоняется к тому, что пора покидать Россию, но решение ещё не принято. 11 августа я после долгого перерыва возобновила свои утренние пешие прогулки, сходила в больницу показать свои швы.   Теперь буду ждать Людмилу из Роосии 16 августа в 7 утра позвонила моя двоюродная сестра Зельма и поздравила меня с днём рождения, всего было 79 звонков из Германии, России и Америки, продолжались они до 20 августа. Позвонила племянница Валя Янина, рассказывала о своей поездке в Сибирь с мужем Лёшей и сестрой Ириной. В Омской области они побывали в моей родной Никоновке, там похоронен их отец Борис Риве и моя любимая бабушка Эмма Петровна Дафид, навестили родственников, нашли могилки и установили таблички на каждой. Когда были в Тюмени, пытались найти могилу Богдана, но не смогли. За ней больше всего ухаживал Костя Тит, он очень любил моего мужа, он даже сына своего назвал в его честь Богданом, он ещё при жизни его обещал это сделать, - и выполнил, правда Богдан уже об этом не узнал. 17 августа приехала Люся и Денис поехал её встречать на вокзал, на следующий день пошли в китайский ресторан отметить мой день рождения, обильно пообедали и ещё домой прихватили, 21-го я пригласила к себе на обед моих подружек, посидели, чуть-чуть выпили, поиграли в лото на лоджии, вечером пришёл Денис, посмотрели "гутен цайтен – шлехте цайтен", на этом празднование моего дня рождения завершилось. 20 августа позвонила Люся и сообщила, что получила письмо о том, что эмиграционные документы моей сестры Лизы, её дочерей с мужьями и детьми прошли проверку и направлены в нашу землю Берлин Брантенбург, теперь будем ждать отсюда ответ. Сегодня, 22 августа, ровно месяц как мне сделали операцию: была грыжа с защемлением кишечника, сейчас чуствую себя лучше, каждое утро хожу быстрым шагом в течение часа. 16 сентября постучали в дверь, я открыла, на пороге молодая русская женщина, просит взять её к себе чтобы ухаживать за мной, я ответила, что у меня есть дети и внуки и они помогают мне. И действительно, когда Коля с Сашей вернулись из России, Коля сразу позвонил и справился о моём здоровье, Санька позвонил вечером и сказал: "Как ты бабуля? Я прибыл!". Всегда так приятно чуствовать заботу о себе. Артём позвонил Свете, сказал, что получил всё, что мы ему отправили, что Сонечка растёт и хорошеет, что она очень смышлёная и забавная. 26 сентября Коля пригласил нас в китайский ресторан на обед, повод был необычный, он заработал деньги, играя на японской бирже, я в этом не понимаю ничего, но всё равно приятно, дай бог ему выигрывать чаще. В октябре я получила карточку и Саша установил мне русское телевидение, без пяти центов плачу 10 евро в месяц и получаю огромное удовольствие, - ничто не заменит твой родной язык, язык, на котором ты говорила всю свою жизнь. 12 декабря пришли документы на всё Лизино большое семейство, - опять радость, 21 декабря я отвезла их в Шпандау, через три дня нарочным они отправятся в Тольятти. День 22 декабря получился тревожным   Мы с Люсей сфотографировались на новые паспорта, через пять минут получили свои фото и поехали в полицию сдать старые паспорта, ехать всего две остановки на метро и я решила не покупать билет, у Люси был лишний, она дала его мне, но я его не пробила,- решила сэкономить. Как говорится, на грех и вилы стреляют, только мы поехали – идёт контролёр, я ей сказала, что торопилась и не успела пробить билет, она меня пожалела, - не оштрафовала, лишь вывела из вагона и сама пробила билет, следующим поездом мы уехали и сделали все свои дела в полиции. Весной 1994 года Тамара пригласила Люсю и Свету к себе в Калифорнию погостить, они обрадовались и стали потихонечку готовиться к отъезду. Времена наступили опасные, после трагедии 11 сентября 2001 года, когда террористы захватили самолёт и разрушили две башни в Нью-Йорке, нет да нет в голову лезли мрачные мысли, летать стало страшновато, но Бог поможет. Саша сдал пять зкзаменов за второй год учёбы, и хотя результаты ещё не известны, 19 марта мы пошли в китайский ресторан обедать. Катя прислала два письма с фотографиями, одно в феврале, другое в марте, обещала писать часто, дабы я не скучала. Девчата взяли билеты в Сан-Франциско на 22 июня через Лондон, Коля – на 5 июня до Самары, а я решила проведать своих двоюродных братьев и сестёр. 9-го апреля Саша повёз меня на вокзал в Шёйнефелд, только он припарковался и мы вышли, как тут-же подошли два полицая и оштрафовали Саньку на 15 евро, я стала их уговаривать, но бесполезно, настроение было испорчено, правда перед отъездом я дала внуку 20 евро, но теперь у него осталось лишь пять. Четыре с половиной часа я ехала поездом до Уцехое, встретили меня Нина и Володя Файст, у них я пробыла неделю, повидала их детей и внуков, а также всё семейство Коли и Жени Файст. Затем на машине Володя повёз нас с Ниной в г.Шроцберг, где жила Володина сестра Бенита, были у Терезы и её внучки Инги, оттуда отправились в Меркенхам, где живут наши земляки семейство Штаус и Ломмок, от них в Адельсхайм к Рихарту. Володя с Ниной уехали домой, а я осталась гостить, Лиля, дочь Рихарта, повезла меня в Маннхайм к Зельме и Эргарту, оттуда меня забрали в г. Шпайер, где проживают сёстры и племянники Эриха Найман, мужа моей младшей сестры Али.   Следующим был г. Хозлокс, затем снова Маннхайм, оттуда Эргарт повёз меня в деревню Вецлер-Бискирген к сестричке Альме, оттуда Алла и Иван Иванович повезли меня в Дислакен к сестре, которую я не видела 20 лет, посетила также г.Вирцбург, где живёт сын Рихарда. За месяц я побывала в 10-ти городах, все мои родственники такие замечательные и гостеприимные, 25 раз были накрыты столы, которые ломились от всякой вкуснятины, а сколько было разговоров и воспоминаний о детстве, о войне, о прожитой жизни в России и здесь в Германии. По возможности старалась ходить пешком и в гостях, поэтому, несмотря на обильное питание, я поправилась только на 1 килограмм. Домой вернулась 8-го мая с чуством выполненного долга, теперь буду всех их ждать к себе в гости. По маминой линии у меня было два дяди и пять тётушек   Дядя Эргарт Файст жил и умер в Алма-Ате, дядя Эвальд Файст жил в Тюмени и умер в 47 лет, тётя Гульда, по мужу Гретцингер, под конец войны попала в американскую зону и умерла в Америке в 88 лет, Тётя Марта также уехала в Америку в 1953 году, тётя Августа (1911 года рождения) после войны осталась в Германии, тётя Фрида родилась 15 марта 1909 года и жива до сих пор, её муж Роберт Давид умер в марте 1981 года. Тетя Фрида очень похожа на мою маму, в 1943 году во время депортации в Германию она родила свою младшую дочь Альму, было это 9-го сентября на Западной Украине, недалеко от польской границы, в селе Кодня. К Тому времени у неё уже было пятеро детей: Маргарита (родилась 25 октября 1929 года), Рихард (12 ноября 1930 года), Фердинанд (01 июня 1935 года), Эргарт (26 января 1938 года) и Зельма (родилась 20 июля 1940 года). Сразу после депортации русских немцев расселяли в семьи немцев, где они работали на хозяев. В Германии Фрида и Эвальд жили вместе в Люкенвальде под Берлином и работали на пивоварне. Затем наших мужчин стали призывать в немецкую армию.   Фрида с детьми по окончании войны попала в русский сектор   Когда их стали отправлять обратно в СССР, Маргарита и Фердинанд заболели и их оставили в госпитале, остальные четверо детей были отправлены вместе с Фридой в Среднюю Азию, в Таджикистан. Жили они в г. Колхозобад, что в 140 км от Душанбе. Роберта, мужа Фриды, забрали в немецкую армию, но он в конце войны  оказался в американском секторе. Он устроился на работу к бауэру, торговцу углём. Через бывших соседей на Украине он узнал адрес своей жены Фриды с детьми, в 1946 году через Красный Крест он разыскал оставшихся в Германии Маргариту и Фердинанда, им уже было 16 и 10 лет соответственно.   С 1956 года Фрида стала хлопотать о переезде к мужу Роберту, её выпустили только в 1967 году одну, без детей. В 1973 году в Германию выехал Эргарт, в 1981 году – Зельма, она ещё застала отца живым, через несколько месяцев он умер. И лишь в 1989 году Рихарт и Альма с семьями выехали и воссоединились с братьями и сёстрами.   Мой двоюродный брат Рихарт Давид с детьми живёт Баден-Вёртенберг, у него два сына и две дочери: Вилли (27 октября 1955 года рождения), Маргарита (16 октября 1957 года), Лиля (8 января 1961 года) и Рихард (13 сентября 1965 года). Третий сын Артур (11 февраля 1959 года рождения) умер 14 мая 1973 года. Младший сын Рихард женился в 1998 году, я ездила на его свадьбу, как всегда, сочинила стихи и прочла их. Первый раз я навестила их с Колей в 1994 году.   Мой дядя Эвальд Файст также был депортирован из Германии после войны, с ним вернулись его три сына и дочь: Бернгард – Вася ( 22 апреля 1929 года рождения), Райнхарт- Коля (21 сентября 1934 года), Вольдемар – Володя (25 ноября 1936 года) и Бенита (6 июня 1941 года). Его старший сын Эрвин, 1927 года рождения, был призван в немецкую армию, попал он в СС и погиб в 1945 году. Дядя Эвальд умер в 47 лет, он и его сыновья Коля Файст и Володя Файст жили в Тюмени. Die deutsche Welle - Немецкая волна   www.pseudology.org