Издательство "Ковчег", Москва, 1998 Феликс Иванович Чуев Солдаты империи Чекист Я не знаю, хто кого морочить, Я б нагана знову в руки взяв І стріляв би в кожні жирні очі, В кожну шубку i манто стрiляв! Володимир Сосюра, 1928 Слава вам, железные чекисты, Слава вам, и доблесть и почет — От степей и до лесов смолистых, От пустынь до западных широт! (Из песни 30-х годов) Лишний год Не столь многочисленные умные люди в России в наше время осознали, что они умнее прочих, — у них появилась возможность это осознать, и они решили заработать на простодушии многочисленных дураков. Появились сенсационные публикации, в частности о том, что заместитель Гитлера по партии Борман служил советским разведчиком; предатель Власов отнюдь не был предателем, а работал на Сталина; во дворе дома Берии раскапывают трупы убиенных им жертв... Чего только не прочитаешь! Все интригующе, интересно. Однако после такого чтива хочется поговорить с людьми не просто умными, но и знающими, свидетелями, а то и участниками — они ещё иногда встречаются.   Такие люди порой Становятся разрушителями легенд, и радуешься, когда докапываешься до истины. Я люблю разговаривать со старыми людьми. Среди моих знакомых ещё живы некоторые из тех, кто родился в начале века, в первые его годы. Завершается двадцатое столетие. Кажется, есть в этом нечто мистическое, как, впрочем, казалось наверно, жителям конца любого века. В.М. Молотов, человек девятнадцатого столетия, выросший в русской купеческой среде, рассказывал мне, как боялись люди вступать в двадцатый век. Надо сказать, предчувствие их не обмануло. Я позваниваю старикам, поздравляю их с нашими прежними праздниками, иногда навещаю. Признаюсь, что сегодня мне интересны вчерашние люди, — может, кто-то из сегодняшних станет интересен завтра. Время от времени звоню Василию Степановичу Рясному — ему давно за 90, и знакомы мы с ним более семи лет. Родился он в Самарканде в 1903 году, но говорит, что приписал себе год, чтобы взяли в Красную Армию, — пошел добровольцем. Сейчас, когда юноши всячески избегают призыва в армию, не очень, наверно, понятно движение души паренька 1920 года, но учащийся железнодорожного технического училища в Ашхабаде сразу откликнулся на комсомольский призыв ликвидировать Закаспийский фронт. Ну а поскольку Василий знал туркменский язык, его направили в политотдел 1-й армии. Пробыл он там 1920 и 1921 годы, так что он — участник гражданской войны. Я вот с ним сейчас разговариваю, он в 1921-м уже воевал, а моя мать в 1921-м только родилась, и её уже 40 лет нет в живых... В 1921 году после окончания боевых действий многих работников политотдела армии бросили, как говорили тогда, на формирование местных партийных, комсомольских и советских органов — в Туркмении таковых ещё не существовало. Рясного избрали, а вернее, назначили секретарем Тедженского уездного комитета комсомола. — Но там же нет никаких комсомольцев! — удивился он. — Вот ты и будешь первым! — последовал ответ. "Мне было 16 лет, — говорит Василий Степанович, — но я был довольно крепкий и в 1921 году поехал в Теджен организовывать комсомол". Тедженский уезд был сильно заражен басмачеством. Пришлось вместе с партийцами на голом месте не только создавать комсомол в уездном центре, но и овладевать аулами. Немного комсомольцев завелось и там. Возникла маленькая, но организация, и она набирала силу. В 1922 году Рясной стал коммунистом и пошел, как говорили, по партийной линии — заворгом в укоме партии. Секретарями, как правило, были местные, туркмены, ну а он был заместителем секретаря. До 1931 года работал в районных и в окружном комитетах партии, избирался членом ЦК Компартии Туркмении. Можно сказать, прошел всю Среднюю Азию — в армии и на партийной работе. Надя Аллилуева В 1931 году он стал настойчиво проситься на учебу, образования-то не было, всего три года проучился. Ему пошли навстречу, направили в Москву, в Промышленную академию имени Сталина, в ту самую, где учились Хрущев и Аллилуева, жена Сталина. Хрущёва он уже не застал — того назначили секретарем Бауманского райкома партии Москвы, а Аллилуеву узнал очень хорошо. Они учились на одном, химическом факультете, она была членом партийного комитета академии, а Рясного, поскольку он пришел с партийной работы, быстренько избрали председателем профкома факультета. И они вдвоем отвечали за состояние дел на факультете. "Очень симпатичная, приятная женщина, трудолюбивая, скромнейшая до невозможности, — говорит Василий Степанович. — Многие и не знали, что она жена Сталина. Одевалась просто и незатейливо, как большинство". Её дочь, Светлана Аллилуева, через много лет напишет о том, что маме и не снилась кредитная карточка "Америкен экспресс", поскольку времена Раисы Горбачевой наступят значительно позже.   Да и можно ли представить Сталина во время всяческих официозов рядом с какой-то женщиной? Кроме неприязни, это ничего бы не вызвало у народа в ту пору. Да и не только в ту пору. "В разговорах она со мной кое-чем делилась, — продолжает Рясной. — Например, я знал, что из Кремля на машине она доезжала до Казанского вокзала, там оставляла автомобиль и шла пешком до академии, до Ново-Басманной улицы". В 1932 году, когда закончили курс, начальство и партком подвели итоги и опубликовали в многотиражке список отличников. Была среди них и Надежда Сергеевна Аллилуева. "Она закатила истерику, — говорит Рясной, — дескать, это неправильно, это ложь, это не из-за её успехов — просто истерично плакала! Надя — все звали её по имени — казалась немного странной, и видно было, тяжело переносила свое замужество". Она застрелилась на октябрьские праздники, в ночь на 8 ноября 1932 года. Тело её лежало в здании ГУМа, где некоторое время размещалась канцелярия Верховного Совета, в большой комнате второго этажа. Весь химический факультет пришел с ней проститься. Потом гроб перенесли со второго этажа на первый, появились члены Политбюро, установили гроб на катафалк и пошли за ним. "Я до сих пор помню, что Сталин, Молотов, Каганович прошли с нами мимо Манежа, по Москворецкому мосту, а потом отстали и исчезли. Мы пришли на Новодевичье кладбище, а они подъехали на одной машине. У ворот стояли люди со списками, и нас всех проверили. Было морозно. Чекисты, лежавшие на крышах ближайших домов, не выдержали, стали шевелиться, народ смотрит на крыши, а там стволы торчат... Её похоронили недалеко от кирпичной стены. Сталин присутствовал, Молотов и другие, это я хорошо помню", — подтверждает Рясной.   Таким образом, он развенчивает одну из популярных в последние годы легенд, по которой Сталин даже не поехал на похороны собственной жены. Впрочем, об этих похоронах мне рассказывали и Молотов, и Каганович. Однако, по мнению нынешних "демократов", разве можно верить таким, как Молотов и Каганович? Было бы лучше, чтоб Сталин не присутствовал на похоронах — лишний штрих к его портрету. Однако он там был. Я вспомнил другую легенду, которую услышал на Новодевичьем кладбище в конце 50-х годов. На могиле Аллилуевой стоит прекрасный памятник работы Шадра, и у его подножия прежде была белая  мраморная роза. И лежала она как-то несимметрично, в сторонке. Рассказывали, что Сталин посетил могилу, стоял с букетом и уронил розу. На том месте, где она упала, скульптор изваял её из мрамора... Не могу ни подтвердить, ни опровергнуть, да и ни к чему это. Страшная МТС Рясному не дали доучиться в академии. В ту эпоху человек сам себе не принадлежал, тем более член партии. В 1933 году на пленуме ЦК обсуждалось тяжелейшее положение в сельском хозяйстве — в стране был голод, в нескольких областях, по крайней мере. Постановили создать политотделы в совхозах и в машино-тракторных станциях (МТС). Рясного вызвали в ЦК, и он снова увидел один из любимых кабинетов больших начальников — такой длинный, что, пока идешь по нему, соображаешь, зачем тебя вызвали. Принимал Лазарь Каганович: — Вот, дорогой товарищ, по решению Политбюро ЦК партии мы вас рекомендуем в Сталинградский край начальником политотдела МТС. Это — как секретарь райкома партии. — Товарищ Каганович, дайте мне доучиться, осталось немного! — взмолился Рясной. — Что делать? Надо быстрей решать вопросы сельского хозяйства, а то эти вот Чемберлены нас ждать не будут! Пришлось ехать. Сталинградский край состоял из двух областей — Сталинградской и Саратовской. Прибыл в МТС, в село Лемешкино Рудянского района. Кое-как добрался. Народу в Лемешкине не видать. Зашел в избу — лежат разлагающиеся трупы. Село большое, триста дворов, а половины селян уже нет в живых. Сходу дал об этом телеграмму начальнику политуправления Наркомзема — Сомос был такой. Нашел МТС — драный сарай, в нём три развалюхи "Фордзона" — вся МТС. — Где директор? — Нет у нас директора. — А кто есть? — Был главный инженер, но его посадили за вредительство. Вскоре прибыл директор из Ленинграда, питерский рабочий, начали двигать дело. После телеграммы в Наркомзем на месте стали выправлять положение, прислали семян, как будто прежде не знали, что творится. В 1935 году политотделы МТС преобразовали в райкомы партии, и Рясного избрали первым секретарем. Через год в район приехал Жданов, посмотрел, понравилось. Удался урожай, устроили праздник. Местный писатель даже брошюрку накропал об успехах района. А в феврале 1937 года Рясному приходит телеграмма: срочно выехать в Москву. И Тут же позвонил первый секретарь крайкома Варейкис: — Собирайтесь и немедленно выезжайте по вызову в ЦК! Подумал: может, дадут закончить наконец академию? Лубянка Ежова Не дали. В Москве поселился на Рождественском бульваре — в ту пору там стоял дом для приехавших в ЦК, своеобразное общежитие для мобилизованных с партийной работы. Вскоре человек двадцать общежитейцев собрали в кабинете у Маленкова, и он объявил, что их всех направляют на работу в НКВД — после ареста Ягоды меняли кадры. Пешком во главе с Маленковым они отправились из здания ЦК в обитель ЧК. Зашли в подъезд со стороны площади и поднялись в приемную народного комиссара внутренних дел. Маленков сразу направился в кабинет наркома Ежова, а вскоре туда пригласили и остальных. — Вы облечены доверием пролетарского могущества, — обратился к собравшимся Николай Иванович Ежов. Ему вторил Георгий Максимилианович Маленков: — Нас окружают враги. Они повсюду, и вы должны стать на страже завоеваний революции! "Конечно, враги были, — говорит Рясной. — Попал я в контрразведку, взяли на самую низшую должность — оперуполномоченным. Но надо сказать, на Лубянке организовано все было очень здорово, причем организацией больше других занимался именно Маленков. Долгое время приходилось .постигать чекистскую премудрость. На "наружку" ходил — вел наружное наблюдение за иностранцами. Это при Ежове". Спрашиваю о Ежове, что за человек? Авиаконструктор А. С. Яковлев пишет, что Ежов был пьяница, морально разложился... "То, что разложился, Правда, — подтверждает Рясной. — Но я его мало знал. Вначале он занял кабинет Дзержинского на втором этаже, но там ему не понравилось, перешел на четвертый этаж. Помню это потому, что известный казахский акын Джамбул Джабаев приезжал в гости к Ежову на четвертый этаж". Вот откуда, оказывается, джамбуловская "Песня о батыре Ежове": Великого Ленина мудрое слово Растило для битвы батыра Ежова. Великого Сталина пламенный зов Услышал всем сердцем, всей кровью Ежов. И ещё мне запомнилось из той же песни:   Бандиты попались в капканы Ежова... Сам батыр был маленький, аккуратненький человечек, но капканы расставил по всей стране... Здание на Лубянке при царе служило гостиницей. Его перестраивали, конечно, но сохранились длинные коридоры. Про Ежова в этих коридорах гуляли слухи, что он зверь. День его нет на работе, два нет, три нет, а потом ночью, часа в два, появляется и начинает обходить кабинеты. "Ночью, пока не уйдет Ежов, нас держат на месте, — вспоминает Василий Степанович. — Недалеко от меня в одном из кабинетов следователь вел допрос. Ежов заходит туда, а с ним ещё три-четыре человека, его опричники. И начинает бить сам. Крики оттуда... Это у меня осталось в памяти от Ежова, больше ничего. Думаю, что он перерожденец. Ирод. Его хвалили, что в первую империалистическую войну он принимал деятельное участие в революционном выступлении солдатской массы. Видимо, так и было, никуда этого не денешь. У нас шептались в коридорах, что пьет в кабинете, с женщинами гуляет... Его сняли, назначили наркомом водного транспорта, а потом расстреляли, как и Ягоду до него. Сняли за то, что издевался над людьми, а на самом деле то, что он творил, было первой ступенью издевательств, которые продолжались и росли. В нашем отделении меня избрали парторгом. Помню совещание парторгов, которое вел Маленков. Он прочитал телеграмму Сталина всем органам НКВД о том, что, вместо того чтобы проявлять пролетарскую жесткость, проявляется либерализм. Нас обязывали применять жесткие меры по отношению к неразоружающимся, то есть бить их. Я не был следователем, но знаю, что лозунг Горького: "Если враг не сдается, его уничтожают" — первое, что было на языке у следователей, они с этого допрос начинали и как будто великое дело совершали, произнося эти слова. Боялся, что ли, Сталин, что его снимут? У него иногда грубо проскальзывало: — Вы говнюки, чекисты, бить надо! Маленков был как бы прикрытием этой палаческой деятельности. После снятия Ежова он чуть ли не каждый день приезжал. За некоторых заступался Молотов. Например, он спас Тевосяна — это был крупнейший государственный муж в области хозяйства. Но, между нами говоря, на Лубянке Молотова стали игнорировать, и он в таких острых делах старался не участвовать". Берию не ждали Когда сняли Ежова, на Лубянке наступил период "междуцарствия". Фактическим хозяином стал заместитель Николая Ивановича Фриновский. Он заправлял избиениями, властвовал, хотя первым заместителем ещё при Ежове назначили Берию — первого секретаря Компартии Грузии. Но Берия как преемник Ежова ничем себя не проявлял и сам как бы нарочно выставлял вперед Фриновского. А потом прошел слух, будто вместо Ежова наркомом внутренних дел станет... Хрущев. Говорили, будто сам Сталин его предлагает. Я читал о том, что Сталин вроде бы хотел видеть на этом посту своего и народного любимца легендарного летчика Валерия Чкалова. Об этом мне говорил и его сын — Игорь Валерьевич Чкалов. Однако не получилось ни то, ни другое. Чкалов погиб в конце 1938 года, а вместо предполагаемого на Лубянке Хрущёва её хозяином внезапно стал Берия. Он начал спокойно, не проявляя характера. Постепенно наращивал мощь. Вызывал к себе сотрудников и задавал им только один вопрос: — Вы работаете здесь уже давно — год или полтора. Кто, на ваш взгляд, ведет здесь себя не по-человечески? С этого начал. И таким вежливым, участливым тоном расспрашивал, дознавался. Тех, кто вел себя "не по-человечески", выгонял, арестовывал и расстреливал — вплоть до командного состава. Арестовал первую партию и стал выявлять следующих. На самые ответственные посты перетащил немало своих людей из Грузии и Армении... Вместе с Рясным в группе партийных работников в НКВД начальником отделения служил бывший секретарь Куйбышевского обкома партии Обручников. Берия сделал его своим заместителем по кадрам. А тот в беседе с кем-то заметил, что в НКВД сейчас одни грузины, сделали, мол, из грузин чекистов, скоро всех остальных выгонят. Это дошло до Берии, и того, кто донес, арестовали и сослали в Магадан, а Обручников остался. Доносчик сидел в Магадане, пока Берию не расстреляли. Обручникова не трогали. Тронули после ареста Берии. Все наоборот. Такова чекистская жизнь. "Берию я часто видел, — говорит Рясной. — Чтоб грамотный был — не очень. Помню, всегда бегом собирался к Сталину, запихнет записку в тужурку и поехал. Он Сталина и боялся, и жаждал, чтоб с ним что-то случилось, чтоб его не было. У меня такое мнение. Он хотел, конечно, большего, чем добился. Но вряд ли готовил переворот. Какими силами? Ну арестует правительство, но есть же армия". Проказы фон Баунбаха и подкоп под Кёстринга Рясному присвоили звание майора госбезопасности, две шпалы на петлицах. Если учесть негласное мнение, что в так называемых органах звание считалось на две ступени выше общеармейского, то шпалы были солидные. Вспоминается Смеляков: По этим шпалам вся Россия, как поезд, медленно прошла... К внутренним делам Рясной отношения не имел, занимался внешней разведкой, главным образом посольствами, — вероятно, это и спасло его после ареста Берии. Ещё до войны Василий Степанович стал начальником немецкого отделения или, как он сам говорит, отделения по обслуживанию немецкого посольства. Подчинялось ему человек двадцать чекистов. Как он обслуживал, мы сейчас узнаем. "Обкладывал", — замечает он. Объектами внимания Рясного стали военно-морской атташе посольства Германии фон Баунбах и военный атташе Кёстринг. Впоследствии Гитлер расстрелял Кёстринга за то, что тот неверно освещал состояние Красной Армии, да и наши чекисты подложили ему свинью. Надо заметить, что до войны уже были разработаны подслушивающие устройства. "И вот я этому Кёстрингу, впервые было, вставил в кабинете подслушиватели в телефонный аппарат и под радиатор — три штуки. Вставишь, а они по радио передают. У него из кабинета дверь в спальню, и он спал в этот момент. Это перед войной. А после войны мы так же американцам на их посольстве в глаз ихнему орлу на гербе вставили радиоподслушивающее устройство — они нашли и шум подняли! А немцы так и не нашли. Это рядовые дела". Как же майор госбезопасности Василий Рясной проник в германское посольство? На него была возложена задача: НКВД должен знать все, что каждый день происходит в германском посольстве. Нужны агенты. Как их добыть? Завербовать? Из кого? Желательно из сотрудников посольства. Но там работали, как принято у нас писать и говорить, матерые фашисты, и это Правда. А если действовать через обслуживающий персонал и, как во все века, через проституток? В посольстве придерживались такого порядка: работники, близкие к главным фигурам, — немцы, а вот шоферами, уборщиками могли быть и русские, но после большой проверки. И каждый день начальник отделения НКВД майор Рясной лично занимался то нянькой, то сторожихой, то уборщицей... "Никто до сих пор не знает и не оценил, — говорит он, — какую огромную помощь оказали эти люди нашей разведке. Десятка два таких помощников у меня было на связи". А масштаб работы расширялся. Кроме германского, Рясному было поручено также наблюдение за словацким и венгерским посольствами. Так что содержимое мусорных ящиков трех западных посольств ежедневно поступало в его кабинет, и несколько научных работников расшифровывали обрывки бумаг, смятые копирки, составляли сводки, не говоря уже о подслушанных телефонных разговорах, "жучках" в служебных кабинетах сотрудников посольств. Обычная работа. Военно-морской атташе фон Баунбах жил на улице Воровского. Ныне особняк принадлежит посольству ФРГ. Это возле Международного сообщества писательских союзов, бывшего Союза писателей СССР. В одном из кинотеатров фон Баунбах познакомился со смазливой московской девицей — чего-чего, а этого добра у нас всегда хватало. Время от времени стал с ней встречаться. Кроме вечерних и ночных занятий своей основной профессией девица ещё работала в наркомате торговли. Чекисты быстренько вышли на нее, и во время приватной беседы майор НКВД ободряюще напутствовал: — Ты ему хорошенько давай, покрепче! Девица старалась, но была русской, и немец ей, конечно, не доверял. Однако у нее появилась ещё более красивая подружка, причем немка, на самом деле немка, но наша — не поленились, нашли, привезли из тогдашней автономии немцев Поволжья! И та, что из наркомата торговли, познакомила военно-морского атташе со своей подружкой, он в нее влюбился и предложил стать у него горничной. Все шло по плану. У сотрудницы наркомата торговли случился день рождения, и она пригласила фон Баунбаха к себе на квартиру. Немца, охранявшего атташе, свели с другой веселой девицей, и та утащила его к себе. В доме осталась горничная, прекрасная немка из Поволжья. В назначенное время она показала в окно конфетную коробку, и в особняк вошли двое штатских: Рясной, а за ним специалист-ключник из оперативного отдела — у него уже были сделаны ключи от сейфа фон Баунбаха по восковому слепку, переданному нашей немкой. Ключи выточили вроде точно, но сейф открыли с большим трудом. Выгребли бумаги и скорей отсюда через дорогу, в кинотеатр, где сейчас Театр киноактера. В специально оборудованной комнатке был приготовлен фотоаппарат. Обливаясь потом, пересняли документы и отнесли назад в сейф, аккуратно все сделали, чтоб ни одного пятнышка не осталось. — Это же мука, — говорит Рясной, — не кому-нибудь сделал неприятность, а целому государству, хоть и враждебному. Да ещё с этим государством у нас Пакт о ненападении и дружба прямо взасос... Подобным образом Рясной трижды выгребал сейф германского военно-морского атташе. Было ли там что-то важное для нас? Было. Списки агентуры, например. Стенограммы совещаний в Берлине, у Гитлера. Явная подготовка к войне. — Через мои руки проходил сигнал о начале войны, — говорит Василий Степанович. — Что 22 июня, вы знали? — спрашиваю. — Знал. — А про Зорге знали? — Нет, Зорге я не знал. Но дата нападения нам была известна точно. Когда Рясной представил в НКВД снимки документов, его вызвал Берия: — Ну хорошо. Ну ладно. Но вы только одно дело делаете, а про второе забываете. Надо было немца все время фотографировать, когда он с этой бабой! — Постараюсь сделать, — ответил Рясной. Пришлось подружке ещё раз пригласить бравого моряка на ту же квартиру. Придумали предлог: девиц будет две, а не одна, как прежде. Рясной за хорошее вознаграждение уговорил хозяина соседней квартиры временно переселиться с семьей в гостиницу. Зачем — квартиросъемщик догадался, да и скрыть от него было непросто.   Но попробовал бы он проболтаться! И встретился фон Баунбах с двумя москвичками в уютной квартирке, сел за стол напротив большой картины с просверленной в ней дырочкой. За стеной затаились чекисты, снимают, беззвучно щелкая. Неплохо наладили дело в оперативном отделе НКВД. Вот-вот начнется у нас Великая Отечественная война, на столе выпивка и закуска... Разгорячился морской атташе, раздел одну девицу, заголил вторую, заставил их плясать. Они его тоже раздели и повели в ванную. "Эх, жаль, черт возьми!" — сокрушались за стеной оперфотографы. Но напрасно: девицы были проинструктированы что надо — мокренького, вывели моряка в ту же комнату под объектив... Толстую пачку фотографий принес Рясной своему старшему начальнику Федотову, а тот передал Берии. Лаврентий Павлович вызвал Рясного. Обычно неулыбчивый, нарком сидел в кресле и беспрерывно хохотал. Фотографии он разложил на своем большом столе и восхищался узкой талией и широкими бедрами одной девицы, упругим бюстом другой, древнеиндусскими позами участников волнующего собеседования. Знать, не рядовые ремесленницы, а великие мастерицы Москвы развлекали германского атташе, положили его на стол, одна за одну ногу тянет, другая — за другую... Правда, поздновато сфотографировали. Не успел НКВД пошантажировать своего "клиента" — через несколько дней наступило 22 июня 1941 года... Не удалось "вербануть" фон Баунбаха. Но документы у него из сейфа вытаскивали подходящие... А мне вспомнилось — подобную штуку проделали немцы в Германии с советским военным атташе генералом Пуркаевым. Об этом рассказывал Главный маршал Авиации А.Е. Голованов. Пуркаева сняли во всех видах с немецкой шпионкой, которая тоже работала горничной. Ничего оригинального ни у тех, ни у других — все старо, как мир! Немцы, Правда, успели предъявить Пуркаеву фотографии, пытаясь склонить его к сотрудничеству. Но советский атташе набрался мужества, полетел в Москву и — черт с ней, с головой! — обо всем рассказал Сталину. Тот постоял, подумал, посмотрел на генерала и махнул трубкой на случившееся... Что ж, с вербовкой наши опоздали, но Лаврентий Павлович получил большое наслаждение. Рясной знал, что шеф увлекается такими фотографиями... А как попал наш майор НКВД в кабинет к военному атташе Кёстрингу? Тоже было непросто, поработала инженерная мысль. Особняк Кёстринга стоял недалеко от дома фон Баунбаха, в Хлебном переулке. Рядом — обычный жилой дом. Так вот, между особняком и жилым домом пришлось прорыть метров семь двора и продолбить фундамент. Жильцам сообщили, что лопнула труба, и отключили на два дня воду — в Москве это обычное дело. Пришлось Рясному объясняться с начальником ЖЭКа. Объяснился. Пробили дырку под дом, сделали подземный проход, пролезли туда и вышли в кладовую дворника, — тоже был из немцев Поволжья, спал в соседней комнате, ночью дело было. Рясной поднялся на второй этаж к Кёстрингу и наставил ему "жучков" в кабинете. Слушали в соседнем доме. Тогда ещё не было длинной связи. Делали так; ставили "жучок", а в двадцати-тридцати метрах подбирали подходящий дом, чтобы слушать. Выяснилось, что у Кёстринга тоже было чем поинтересоваться: он дал директиву, как законсервировать немецкую агентуру в СССР, составил задания по терроризму, а главное — провел совещание, из которого тоже получалось, что война начнется 22 июня... Начало Николая Кузнецова Это все интересно, но было перед войной у Рясного одно дело, вернее, связанный с этим делом человек, о котором Василий Степанович вспоминает с особой симпатией. Работая против германского посольства, Рясной понял, что заиметь там крепкую агентуру весьма сложно, почти невозможно. Сведения поступали только благодаря обслуживающему персоналу, немцам Поволжья, московским куртизанкам да технике подслушивания. Этого было недостаточно. Рясной решил избрать несколько иной путь, не в лоб, а сбоку, сзади, через агентуру в других посольствах, с которыми у немцев были неплохие отношения. Как мы знаем, в задачу Рясного входило и "обслуживание" словацкого посольства, которое было по сути дела придатком немецкого. Когда немцы оккупировали Чехословакию, словаки создали свое отдельное государство, и сотрудники словацкого посольства стали германскими холуями. "Мне удалось заиметь хорошего агента в словацком посольстве с помощью известного потом нашего разведчика Кузнецова Николая — вот кто действительно герой!" — говорит Рясной... Так впервые в наших беседах вспыхнуло это имя. В детстве я зачитывался книгами партизанского командира Дмитрия Медведева "Это было под Ровно" и "Сильные духом", не раз смотрел кинофильм "Подвиг разведчика" (каждый раз смотрю по телевидению и сейчас!). Мы, мальчишки, повторяли полюбившиеся фразы типа: "У вас продается славянский шкаф и никелированная кровать?", или: "Вы болван, Штюбинг!", или: "Тегпение, Вилли, тегпение, и ваша щетина пгев-гатится в золото!" — кажется, так или что-то в этом духе. Майор Федотов из "Подвига разведчика" был предтечей многосерийного Штирлица, но мы тогда ещё не знали, что за киногероем Федотовым стояла подлинная героическая личность — Николай Кузнецов. Сейчас говорят — кто-то другой, но хочется, чтоб Кузнецов. Чего только не говорили о нём! Появился, дескать, простой парень с Урала, прекрасно знал немецкий язык, и сам — вылитый немец, заслали его в партизанский отряд Медведева. А совсем недавно я прочитал, что это был кадровый разведчик Главного разведывательного управления — ГРУ. Оказалось, все не совсем так или совсем не так. И вот я сижу и разговариваю с человеком, который сделал Кузнецова разведчиком. Да, Николай жил в Свердловской области, работал в совхозе. Но рядом с этим совхозом со времен Екатерины Великой поселились на хуторе немцы-колонисты. С русскими жили дружно. Николай познакомился с немецкими девушками и женился на одной из них. Отсюда такое знание немецкого языка! Сразу вспоминается облик "истинного арийца" обер-лейтенанта Пауля Зиберта, появившегося в Ровно, занятом германскими войсками... Свердловские чекисты взяли на заметку Кузнецова и завербовали, чтобы "освещать" в своих сводках этот хутор. А на Лубянке в это время прошло совещание. Начальник отдела Федотов (надо же, совпадение фамилии с героем фильма! "Умный человек, очень хороший чекист, — говорит Рясной, — не то, что другие, такие, как Райхман и вся эта сволочь!"), так вот, Федотов говорит: — У нас туго с немецким языком. Давайте напишем в наши подразделения на местах, нет ли подходящих людей, чисто знающих немецкий? Так и сделали. Пришел ответ из Свердловска: есть такой парень. Симпатичный, смышленый, предприимчивый, активный. — Давай вызовем его в Москву, — говорит Рясной Федотову. — Я с ним поякшаюсь, и решим, как быть дальше. — Конечно, снять его оттуда денег стоит, да и жизнь человеку можно поломать, — ответил Федотов. — Но давай попробуем. Октябрь 1940-го. Вызвали. Рясному позвонили из приемной, что прибыл гражданин из Свердловска, и спросили, где он с ним встретится. — Давайте ко мне в кабинет, его ведь никто не знает. Когда познакомились, Рясной пригласил своего сотрудника, знающего немецкий язык. Выяснилось, что Кузнецов блестяще освоил не только хуторской немецкий, но и увлекается культурным языком, читает художественную литературу, занимается по учебникам. С женой он развелся, связей со Свердловском у него не осталось, и Рясной поселил его на "КК" — конспиративной квартире. Сначала поводил за ним "наружку", понаблюдал, куда он ходит, тем более, он сказал, что у него в Москве нет знакомых. Раз, другой последил за ним по городу — все нормально. И дал согласие начальству, что берет его к себе. Раскрыл перед ним карты, в чем будет заключаться его роль. Пробовал на мелочах, серьезное задание давать не торопился. Прошел месяц. Николай быстро освоился в Москве. Рясной рекомендует ему почаще ходить в театры, магазины... Школа, долгая школа, но она дала возможность уверовать Рясному, что Кузнецова можно использовать, и ему была присвоена кличка "Колонист". Как-то Кузнецов обмолвился, что ему приходилось не раз летать на самолете и он, хоть и не летчик, однажды даже сидел за штурвалом. — Ну-ка, давай я тебя сделаю пока летчиком! — зафантазировал Рясной, не зная ещё, чем обернется эта фантазия. Николай надел летную форму и стал частенько наведываться в ювелирный магазин в Столешниковом переулке. — Трись там побольше! — приказал Рясной. И он терся. То с одним познакомится, то с другой... Много там ходило иностранцев. И вот наш молодой "летчик" присел возле магазина — плохо ему, дескать, стало. Подошел к нему некто, по-русски говорит с акцентом, но говорит. Николай объяснил незнакомцу, что неудачно посадил самолет и сильно ушиб ногу. Подошедший помог ему доковылять до трамвая. Познакомились — человек оказался секретарем словацкого посольства по фамилии Крно (Василий Степанович долго не хотел называть эту фамилию, но потом махнул рукой — более полувека прошло!). В НКВД проверили — точно, он. Словацкое посольство состояло всего из пяти сотрудников, и никто на них не обращал серьезного внимания. Но как оно было нужно нашим разведчикам! Кузнецов разоткровенничался с этим Крно, что у него туговато с деньгами и было б неплохо, если б его новый знакомый принес какие-нибудь заграничные вещички, чтобы их можно было продать своим сослуживцам-летчикам, у которых деньжата водятся. Они снова встретились, и словак принес пять наручных часов — в ту пору часы были не у каждого из наших соотечественников. Смышленость подсказала Кузнецову, с чего начать — с торговли. ("Тегпение, Вилли, тегпение!") Часы попали на Лубянку, и Рясной продал их по дешевке своим коллегам. — Давай, давай! — подстегивал он Николая. "Я вижу, дело налаживается, — говорит Василий Степанович спустя пятьдесят пять лет. — Трудная вещь — чекистская работа. У нас иногда думают, что если ты пришел работать в ЧК, надел форму, то завтра принесешь в мешке какого-нибудь шпиона. Мне не нравятся заявления начальника контрразведки Степашина — больно легко выдает векселя!" ...А в следующий раз Крно повстречался с Кузнецовым после поездки на родину, в Брно, откуда он привез большую партию часов. Короче говоря, Крно стал возить часы из Брно. Они снова оказались на Лубянке, и Рясной опять распределил их среди чекистов. Он уже полностью доверяет Кузнецову и решается на открытую вербовку словака. Для этого он переводит Николая в свою надежную квартиру на улице Карла Маркса, недалеко от Разгуляя. "Там сейчас висит мемориальная доска, посвященная Николаю Кузнецову, — говорит Василий Степанович. — Я, Правда, не видел, но эту квартиру хорошо помню. Моей задачей было затащить туда этого словака". А он упорно не шел на квартиру. Звонил — встречались в парках — Центральном или Измайловском либо на Курском вокзале. Несколько раз Николай пытался пригласить его к себе — тот ни в какую. А на Лубянке уже столько наручных часов, что некуда девать. Пришлось разыграть такой вариант. Когда Крно позвонил после очередной поездки на родину, Кузнецов сказал ему, что попал на самолете в аварию, сломал обе ноги и лежит в собственной квартире. Еле-еле на костылях добирается до туалета. Очень хочет видеть его, потому что нуждается в деньгах, и быстро реализует товар. Договорились — придет словак. "Я хозяин квартиры, собираюсь, хе-хе, — посмеивается Василий Степанович, — беру с собой трех моих подчиненных". Тут надо заметить, что конспиративная квартира тоже выбиралась продуманно. Обязательно последний этаж. Если слежка, наверху скажется, кто куда идет. Эта квартира была на седьмом этаже. Чекисты, все в штатском, поднялись на этаж ниже, на шестой, там старушка жила. У нее дырочка в двери, она спрашивает: — Кто такие? — Одна баба должна прийти, мы хотим её замуж выдать, — говорит Рясной и сует старушке на всякий случай два торта. Пришли пораньше, стоят и ждут, а лестница в стороне. Дождались — потопал на седьмой этаж секретарь словацкого посольства. Слышно, как позвонил, как очень нескоро открылась дверь. Кузнецов потом докладывал: — Я не спешил, еле-еле добирался до двери на костылях. А через десять минут, как было условлено, Рясной открыл дверь своим ключом и вошел: — Здравствуйте! Как здоровьице? А сотрудников своих оставил на лестнице — Вот мой товарищ пришел, — говорит Кузнецов словаку. — А это кто у вас? — спрашивает Рясной Николая. — Это мой знакомый. — Так, я знакомый, — говорит словак с акцентом. — А кто вы такой? Вы что, иностранец? — Нет, я не есть иностранец! — Ваши документы! — по-милицейски приступает к делу Рясной. — А какое вам дело? — высокомерно отвечает Крно, здоровенный детина. — А такое дело, что мы его, — Рясной указал на скучающего на тахте Кузнецова, — арестовываем за то, что он разбил самолет. А вы почему здесь оказались? Ну-ка предъявите документы! — Ай, ай, при чем тут документы? — Требую предъявить! Вот мое удостоверение. — И Рясной показал "липу" — корочки уголовного розыска. — А вы кто такой? — Я вам не обязан говорить! Я дипломат! — Диплома-а-ат! Так бы и сказали сразу. — Я дипломат, я подданный иностранного государства! — Это вы точно говорите? Тогда я поступаю неправильно, я должен позвонить в Наркомат иностранных дел, вызвать представителей — с ними и разговаривайте! Налицо ваша явная связь с преступником Рясной подошел поближе к дипломату и как бы невзначай обнял его — А это что у вас? — Под пиджаком Крно был опоясан двумя лентами часов, как патронтажем — 120 штук оказалось! — Ребята, сюда! — крикнул Рясной, и в комнате возникли три добрых молодца. — Ну-ка раздевайте его! А я позвоню в наркомат иностранных дел. — И положил руку на телефонную трубку. Иностранец тут же перехватил руку. — Не надо, не надо, — задрожал он. — Чего вы от меня хотите? Рясной подмигнул своим ребятам, и они вышли. — Ничего не хотим. Вы словак, я русский, мы должны друг другу помогать. — А чем я могу помочь? — Тем, что будет нас интересовать. Давайте не темнить. Я работаю в НКВД. (Сразу вспоминаю прекрасного прозаика Ивана Шмелева: "Думали-с, в участке-с служу? Нет-с, в сыскном-с! Чито-с?") — Мне вас жалко, — залепетал Крно. — А чего меня жалеть? Если вы не пойдете навстречу, вам хуже будет. В лучшем случае вас выгонят с работы. — Что я могу сделать для вас? — Перешел на деловой тон словак. — Давайте начнем с малого. Мы условимся с вами встретиться через несколько дней. Нас интересуют ваши шифры. Никакой подписки я от вас не беру. Сдался Крно. В условленное время на конспиративную квартиру недалеко от шарикоподшипникового завода он принес шифры. Ударили по рукам, и он стал передавать Рясному все, что узнавал в немецком посольстве, все разговоры, какие там велись, передвижение германских войск из Югославии, где сложился серьезный военный кулак. Югославия была последней страной, которую Гитлер занял перед нападением на Советский Союз... И он не только сообщил о том, что германские войска идут к границам СССР, но и каждый день передавал, до какого пункта они продвинулись. Когда дошли до Словакии, передал Рясному, что в середине июня ожидается нападение на СССР... А Кузнецов уже занимался другими делами. Началась война, и пути Рясного и Кузнецова разошлись — каждый получил свое задание. Они тепло попрощались в той же самой квартире на Карла Маркса и больше никогда не встречались. — Я поговорю с руководством, чтобы о тебе позаботились, — сказал Рясной. — Поеду на фронт! — ответил Кузнецов. — Это твоя воля, выбирай сам. Спасибо тебе огромное, Коля, за все! Василий Рясной ещё много лет будет заниматься чекистской работой, а в оккупированном немцами Ровно Золотой Звездой Героя взойдут дерзкие, невероятные подвиги Николая Ивановича Кузнецова, русского советского патриота, одетого в мундир немецкого офицера... Вспоминаю стихи Игоря Ринка, который был тоже разведчиком в войну. Он пишет о том, как выпивает с немецким полковником, и тот не знает, что трогает курок взведенный на парабеллуме рука, что мне германские погоны даны приказом РККА! ...Думаю, а нужны ли вообще подвиги? Зачем стал таким Николай Кузнецов? Чтобы некая современная благополучная мразь уничтожала память о нём? Чтобы на Украине ставили памятник Степану Бандере? И все-таки подвиг, наверное, нужен — даже не для нас, а для истории нашей. Спрашиваю у Рясного, был ли Кузнецов разведчиком ГРУ? О нём говорят, что он и в Испании успел побывать... Вот дословный ответ Василия Степановича: — Николай Кузнецов не был в ГРУ. Что-что, а уж это я бы знал. Всю его историю до гибели я знал. Все, что касается Кузнецова Николая до дня начала войны, принадлежит мне, бесспорно. Как же, господи! Мы вместе работали, я его посылал в магазин, настраивал цель выбирать. И в Испании он не был. Он появился в конце 1940 года, причем прибыл прямо с Урала. У меня на глазах он проходил месяцев восемь. Мы с ним вместе жили по липовым документам. Это точно, что же тут придумывать? — А могут возразить, что он параллельно работал и в ГРУ, и у вас. — Это чистокровная чепуха. Попытка заработать на неведении людей, — твердо отвечает Рясной. — А мы тогда много высосали из этих трех операций — с фон Баунбахом, Кёстрингом и Крно. По их данным мы уже знали, что их войска подошли к границам Советского Союза и что нападение будет 22 июня. Это было уже совершенно точно. Я не прибавляю ни на йоту. Резиновый член в германском посольстве Поздним вечером 21 июня Рясной на машине поехал со службы на дачу в Химки — дачное место НКВД — предупредить жену с тремя детьми, чтоб не волновались, все может случиться. А ровно в два часа ночи возле дачи загудели машины, и чекисты поехали на службу. Собрались в кабинете у Меркулова — он уже был наркомом госбезопасности, а Берия стал заместителем председателя Совнаркома. Рясному, как и прежде, было поручено германское посольство. В четыре часа утра он со своим оперативным составом чекистов, человек шестьдесят, подъехал к воротам посольства на улице Станкевича, недалеко от Моссовета. Задание — произвести обыск и интернировать весь состав посольства во главе с графом фон Шуленбургом, который уже съездил к Молотову... На первых двух этажах посольства находились канцелярии, а на третьем этаже — жилые помещения. Кроме того, многие немцы жили на квартирах. Всех их свезли в главное здание посольства, отобрали документы и объявили, что они интернированы. Произвели обыск и нашли много интересного из того, что немцы не успели уничтожить. Во дворе раскопали припрятанное оружие. "Я всем этим делом командовал, — говорит Василий Степанович. — Был там такой похабный случай. Когда обыскивали третий этаж, где жил первый секретарь посольства, зашли к его секретарше Пусе — такая блядища была. Заходим — однокомнатная квартирка, буфет, бутылки, сама на кровати лежит. Я ей: — Вставай, хватит тебе валяться! — Какое вы имеете право? — Вставай! — схватил её за руки, а мои сотрудники — за ноги, сняли с кровати. Я поднял подушку, а там лежит резиновый член. Один наш взял его, а он как ссыкнет молоком!" ...Поступила команда — отвезти сотрудников посольства Германии в Калинин. Там из лагеря вывезли заключенных и освободили места для посольских. А когда немцы стали подходить к Калинину, состав посольства перевезли в Ярославль. Немецкие самолеты начали бомбить Москву, и работников НКВД направили в районные истребительные отряды. А вскоре Рясной выехал сопровождать германское посольство в Армению. В Ярославле подали эшелон, классные, хорошие вагоны, погрузили немцев, и Рясной отвез их в Ленинакан, на границу с Турцией. Туда, через Турцию, путем долгих скитаний, подъехало и наше посольство во главе с Деканозовым. На пограничной станции Рясной сдал немцев и принял наших... Цианистый калий в Баку И получил новое задание: вместе со своими подчиненными прибыть в Баку. У Москвы были данные, что на границе с Ираном сосредоточилось много немецких разведчиков, подготовленных для диверсионных актов на нефтяных промыслах. Рясному подчинили наркомат внутренних дел Азербайджана и пограничные войска, предписали принимать меры вплоть до расстрела. В Баку удалось выявить и арестовать родственников гитлеровского идеолога доктора Розенберга. Его двоюродная сестра работала в химическом отделении военного предприятия. При обыске у нее только цианистого калия отобрали семь килограммов — этого хватило бы, чтобы весь город отравить. Клей для "рус-фанер" В сентябре 1941 года полковник Рясной назначается начальником управления НКВД города Горького с мандатом уполномоченного Государственного Комитета Обороны по перевозу в Горький оборонной промышленности и производству военной техники — самолетов, танков, "катюш". Ему подчинялись несколько заводов, такие как автомобильный, двигательный, "Красное Сормово"...   Немцы старались проникнуть в Горький. Оказывается, их интересовал всего-навсего клей. Тот самый, который применялся для фанерных фюзеляжей советских боевых самолетов, знаменитых "рус-фанер". Что такое фанера, немцы знали, а вот клей изобрести так и не смогли — не смогли придумать смолу, которая не горит. Фанера в лесной России была куда дешевле дюраля, и потому с оборонных заводов на фронт уходили тысячи краснозвездных фанерных самолетов. В Горьком Рясной познакомился с авиаконструкторами Яковлевым и Лавочкиным. "Яковлеву нужен был дюраль, и он все наскакивал на Лавочкина, а у того и фанерные истребители били немцев!" — говорит Рясной. Немцы бомбили Горький,, засылали своих шпионов. Много немецкой агентуры обезвредили чекисты в городе. В основном сброшенных на парашютах наших военнопленных. Немцам не удалось вывести из строя заводы. Женщины и дети продолжали ковать Победу. "А заключенные на военных заводах не работали, — говорит Рясной. — Это потом, на Волго-Доне..." Отобрали орден В. Горьком он пробыл до июля 1943 года. Вызвали в Москву к Маленкову. Георгий Максимилианович говорит: — Поезжайте на Первый Украинский фронт к Ватутину, там Хрущев и Коротченко, секретарь ЦК Украины. Скоро будет рассмотрен и утвержден план освобождения Украины, а там много националистов, ОУНовцев, которых надо ликвидировать. Вы назначаетесь народным комиссаром внутренних дел Украины! Немцы подготовили из украинских националистов две дивизии "Галитчина" по 20 тысяч человек и, когда отступали из Западной Украины, оставили их в тылу. Что они творили! Убивали советских солдат и офицеров, пускали под откос военные эшелоны, истязали мирных жителей... "История освобождения Украины от немецких захватчиков ещё не написана, — говорит Рясной. — Ведь вся война шла на Украине, там многое решалось. И дело в том, что сражаться приходилось не только с немцами, но и с украинцами. Ведь в каждом селе были созданы так называемые "боёвки" — боевые звенья с санитарными службами, снабжением. ОУНовцы облагали население продуктовыми поборами, создавали запасы. Одной Украины нет. Всегда было и есть две Украины. Одна — западной ориентации, другая тянется к России. ОУНовцы стремились проникнуть всюду. Только советский полк займет село и, усталый, расположится на отдых, на него нападают вооруженные члены Организации украинских националистов. Мне довелось освобождать Украину, и я все это видел своими глазами". Да, было две Украины, не просто левый и правый берег, не только восточная и западная, была Украина Ковпака и Кожедуба — и была Украина Бандеры и Мельника. Кто погиб за Днепр, будет жить века, Если он погиб, как герой, — пели и думали, что так будут петь и думать всегда. Внутренние войска, которыми командовал Рясной, насчитывали 56 тысяч человек. Они обеспечивали продвижение наших оперативных частей, которые гнали немцев с Украины и дальше — из Польши, Венгрии, Чехословакии, старались не дать сбрасывать с рельсов поезда с техникой и солдатами. Рясного в шутку называли "командующим Четвертым Украинским фронтом". Было пока три Украинских фронта, четвертого ещё не было, но сам Константин Константинович Рокоссовский при появлении Рясного на каком-нибудь совещании шутя отдавал команду: — Смирно! Входит командующий Четвертым Украинским фронтом! ...Украина давно стремилась к "самостийности", и вся обстановка там была неблагоприятной для наступающих частей Красной Армии. Летчики мне говорили: "Хуже всего, если собьют над Украиной, — сразу сдадут немцам или полицейским!" Сталин знал об этом... Передо мной документ: СОВЕРШЕННО СЕКРЕТНО Приказ №0078/42 22 июня 1944 года г. Москва ПО НАРОДНОМУ КОМИССАРИАТУ внутренних дел СОЮЗА И НАРОДНОМУ КОМИССАРИАТУ ОБОРОНЫ СОЮЗА СССР Агентурной разведкой установлено: За последнее время на Украине, особенно в Киевской, Полтавской, Винницкой, Ровенской и других областях, наблюдается явно враждебное настроение украинского населения против Красной Армии и местных органов Советской власти. В отдельных районах и областях украинское население враждебно сопротивляется выполнять мероприятия партии и правительства по восстановлению колхозов и сдаче хлеба для нужд Красной Армии. Оно для того, чтобы сорвать колхозное строительство, хищнически убивает скот. Чтобы сорвать снабжение продовольствием Красной Армии, хлеб закапывают в ямы. Во многих районах враждебные украинские элементы, преимущественно из лиц, укрывающихся от мобилизации в Красную Армию, организовали в лесах "зеленые" банды, которые не только взрывают воинские эшелоны, но и нападают на небольшие воинские части, а также убивают местных представителей власти. Отдельные красноармейцы и командиры, попав под влияние полуфашистского украинского населения и мобилизованных красноармейцев из освобожденных областей Украины, стали разлагаться и переходить на сторону врага. Из вышеизложенного видно, что украинское население стало на путь явного саботажа Красной Армии и Советской власти и стремится к возврату немецких оккупантов. Поэтому, в целях ликвидации и контроля над мобилизованными красноармейцами и командирами освобожденных областей Украины, Приказываю: 1. Выслать в отдельные края Союза ССР всех украинцев, проживавших под властью немецких оккупантов. 2. Выселение производить: а) в первую очередь украинцев, которые работали и служили у немцев; б) во вторую очередь выслать всех остальных украинцев, которые знакомы с жизнью во время немецкой оккупации; в) выселение начать после того, как будет собран урожай и сдан государству для нужд Красной Армии; г) выселение производить только ночью и внезапно, чтобы не дать скрыться одним и не дать знать членам его семьи, которые находятся в Красной Армии. 3. Над красноармейцами и командирами из оккупированных областей установить следующий контроль: а) завести в особых отделах специальные дела на каждого; б) все письма проверять не через цензуру, а через особый отдел; в) прикрепить одного секретного сотрудника на 5 человек командиров и красноармейцев. 4. Для борьбы с антисоветскими бандами перебросить 12 и 25 карательные дивизии НКВД. Приказ объявить до командира полка включительно. Народный комиссар внутренних дел Союза ССР Берия Зам. народного комиссара обороны Союза ССР, маршал Советского Союза Жуков Внизу имеется такая приписка: "По неизвестным причинам этот приказ не был выполнен". "Он был выполнен частично, — говорит Рясной, — и я имел к этому самое прямое отношение. Мне этот приказ привез из Москвы один из заместителей наркома внутренних дел. И было сказано, что за активную деятельность против Красной Армии со стороны ОУНовцев, выступления "боёвок", за враждебное отношение к русскому народу товарищ Сталин приказал выселить всех украинцев к известной матери, а конкретнее — в Сибирь. Да, выселить Украину — это не Чечню, и не крымских татар. Я наметил активнейших врагов русского народа и советской власти — матерых волков. Несколько эшелонов мои молодцы заполнили и отправили. Но потом этот приказ вдруг остановился. В чем дело, сперва не знал ни я, нарком Украины, и никто не знал. Что-то произошло между украинскими начальниками и нашими настоящими руководителями, возникли разногласия, стоит ли этим делом заниматься". Говорят, украинские вожди бросились в ноги Сталину, умоляя его остановить выселение. И Сталин уступил. Вполне вероятно, что так и было — целовал же Камаль-паша сапоги Сталину, чтобы он не трогал Турцию! Вскоре после прекращения выселения украинских националистов Рясной неожиданно для себя прочитал в газете Указ Президиума Верховного Совета о награждении его орденом боевого Красного Знамени за активную борьбу с ОУНовцами и успешное проведение акции по выселению активных врагов советской власти. Прошло время, и на одной из сессий Верховного Совета после смерть Сталина выступил писатель Корнейчук, осудивший репрессии на Украине. Отменили и приказ, и Указ о награждении работников НКВД за проведение выселения. Пришли к Рясному и отобрали орден. "Сталин приказал, а я не стал бы выполнять? — говорит Василий Степанович. — И я потребовал расписку, что у меня отобрали орден, и до сих пор её храню. Орден отобрали, но у меня, слава Богу, три таких боевых ордена Красного Знамени!" Таков Рокоссовский Для борьбы с ОУНовцами Рясному дали шесть бригад, а также Ставка приказала командующим фронтами Ватутину и Рокоссовскому по первому требованию Рясного выделять необходимое число воинских частей. Бандеровцы убили командующего Первым Украинским фронтом генерала армии Н. Ф. Ватутина. "Я говорил ему: не езжай этой дорогой, — вспоминает Рясной. — Произошло это в Тернопольской области, в районе кременчугских лесов. Он был в Ровно, проводил совещание с командованием 1-й армии для подготовки наступления на Львов. Поехал не той дорогой, которую мы советовали, и в одном селе его машину обстреляли из окна. Попали ниже живота. Прилетел Бурденко, пытался его спасти, но Ватутин умер не столько от раны, сколько от того, что шерсть из полушубка попала в рану". Помню до сих пор слова сталинского приказа: "Армия и флот склоняют свои боевые знамена перед гробом генерала армии Ватутина..." Украинские националисты убили и прославленного разведчика Николая Кузнецова. Ушел от немцев и погиб там, где не ожидал... В этот период "командующий Четвертым Украинским фронтом" Рясной был главным на Украине по борьбе с бандитизмом, ОУНовцами и так называемой Украинской повстанческой армией (УПА). Командующие фронтами при необходимости предоставляли ему свои части. "Я знал почти всех командующих фронтами, — говорит Рясной, — и самый выдающийся из них, на мой взгляд, Константин Константинович Рокоссовский, человек, о котором можно говорить, не стесняясь. До него всем далеко... Заняли Ровно, Луцк, дальше — приказ взять крепость Брест-Литовск. А у меня 23 области, 23 управления, 23 телеграммы каждому... Разведка, ГРУ, все освещают по-своему. Если я что-то неважно сделаю, столько дерьма выльют! У меня одна из главных задач — не допустить на железной дороге сброса наших поездов. И чтобы взять Брест-Литовск, надо было сперва разбить ОУНовцев. Бывшая царская крепость, хорошо оснащена, немцы за нее будут драться, а вокруг — сплошные банды. Штаб Рокоссовского располагался возле Луцка, плацдарма для наступления на Польшу. Приезжаю, говорю: — Константин Константинович, лес, где ты живешь, весь нашпигован ОУНовцами. Рядом с Рокоссовским — его начальник штаба Малинин, спокойный, мягкий парень, но Рокоссовский только посмотрит, Малинин уже знает, что надо делать. Я даю команду стянуть тысяч сорок своих, чтобы разбить эту лесную рать. Разбили. А в это время шел штурм крепости. Малинин посылает телеграмму Рокоссовскому, что в результате двухдневных атак взять Брест-Литовск не удалось, пришлось отступить. В атаках особенно отличились такие-то... И дает список солдат, которых перед этим назначили судить за мародерство. При мне было — Константин Константинович подошел к каждому из них и лично вручил ордена — одному орден Ленина, а остальным Красного Знамени. Таков Рокоссовский — крепость не взяли, но люди-то отличились!" Нерассказанная Украина Красная Армия продвигалась на Запад. А в тылу бесчинствовали ОУНовцы Бандеры, Украинская повстанческая армия Мельника, польская полиция... Рясной докладывает из Львова 12 апреля 1945 года: "Москва, НКВД СССР, тов. Берия Л. П. Докладываю о бесчинствах польской милиции, проводимых по отношению к украинскому населению, находящемуся за погранлинией после передислокации военных комендантов Красной Армии дальше на Запад... Активизировалась деятельность польской милиции по истреблению украинского населения, грабежу и уничтожению имущества, а за последнее время террористическая деятельность польской милиции приобретает массовый характер. Из поступающих сведений от достоверных источников террористическая деятельность польской милиции характеризуется следующими фактами: 22 февраля с. т. на хуторе Бучина в 8 км западнее райцентра Краковец Львовской обл. группой польской милиции численностью 30 человек ограблено 10 украинских хозяйств и расстреляно 8 человек жителей этого села. 23 февраля в селе Труйчица Перемышльского уезда польская милиция этого села расстреляла 10 человек украинцев, дома которых сожжены. В тот же день севернее райцентра Краковец группой польской милиции подожжен дом жителя этого села Сельчака Ивана, записавшегося на выезд в СССР. При попытке со стороны Сельчака ликвидировать пожар польская милиция открыла по дому ружейно-пулеметный огонь... Польскими властями деятельность милиции по ограблению и истреблению украинцев ни в какой мере не пресекается, действия милиции проходят безнаказанно. Рясной". * * * "Сообщение Главного управления пограничных войск СССР Украинский погранокруг располагает данными, что польскими войсками отдан приказ очистить от неблагонадежного элемента 50 км — полосу Польши, в связи с чем украинскому населению предложено выехать в СССР, в противном случае оно будет отселено в западные области Польши. Для проведения в Грубещу ожидается прибытие двух польских дивизий. В Лесковском уезде украинское население обратилось к нашему уполномоченному по переселению с просьбой проведения плебисцита о присоединении уездов к Украинской ССР. Влиянием агитации ОУН и банд УПА украинское население в ряде пунктов отказывается переселяться в западные области Польши и Украины. В связи с этим в приграничной полосе Польши значительно активизировалась деятельность банд УПА, которые всевозможными угрозами вынуждают отдельные комендатуры польской полиции не вести борьбы с УПА, призывают выступать совместно с ними против Советского Союза. Участились случаи перехода банд на нашу территорию. ...Ориентируя Вас об изложенном, прошу сообщить, какими Вы располагаете дополнительными данными и какие приняты меры для недопущения перехода банд на нашу территорию. Начальник Главного управления по борьбе с бандитизмом ВД СССР генерал-лейтенант Леонтьев". Это было письмо Рясному. А вот докладная, направленная Берии: "Об итогах проведения чекистско-войсковой операции на территории Польши против участка 2-го пограничного отряда. Выполнение записки по ВЧ №282 от 16.2.1945 г. докладываю: с 7 по 21.2.45 на территории Польши против участка 2-го погранотряда была проведена чекистско-войсковая операция по ликвидации штаба 2-го военного округа УПА — Буг-Холмского окружного провода ОУН и сотни УПА главаря Ягода. В проведении операции принимали участие подразделения 2-го погранотряда, агент Ю., закордонная агентура и агенты-боевики 2-го пограничного отряда. В результате проведения операции выведено с территории Польши и арестовано 140 человек, захвачено 184 человека, задержано 5 человек, добровольно явилось 5 человек, убито 60 человек, всего 571 человек. Из общего количества 571 человек ликвидировано членов ОУН, участников УПА, ИПА, пособников — 107 человек, являющихся активными руководителями, работниками ОУН и УПА, в том числе: 1. Велигилер — инспектор кавалерии при штабе 2-го военного округа УПА, бывший петлюровский полковник. 2. Евтугов Борис Павлович, по кличке "Батько", он же "Лоцман", член окружного провода ОУН, инструктор Вышкола. 3. Ковалич Александр Иванович, по кличке "Женя", член призывной комиссии УПА, он же работник аппарата окружного провода ОУН. 4. Комендант военно-полевой жандармерии УПА Сочул, он же "Ворон", начальник повитовой разведки ОУН. 5. Стрела, зам. начальника повитовой разведки ОУН. 6. Ира — центральная связная Домского окружного провода ОУН... Народный комиссар внутренних дел УССР, комиссар государственной безопасности 3 ранга Рясной. 4 марта 1945 г. № 274, г. Львов" Обстановка на Украине была весьма сложной. ОУНовцы досаждали и фашистам, и красным, не зря сам Бандера сидел в это время в гитлеровской тюрьме, а после войны его найдет в Мюнхене с помощью своего агента и Сталин. Соединения УПА, которыми командовал Мельник, воевали против Красной Армии. Но из приведенных документов видно, что руководство Советского Союза встало на защиту мирного украинского населения, страдающего от оккупантов, ОУНовцев и польской жандармерии. Рассказывая о борьбе с ОУНовцами, Рясной вспоминает своего бывшего сослуживца Павла Судоплатова, который ещё задолго до начала войны совершил героический поступок: "Он пошел на большой риск. Сам русский, он жил на Украине и хорошо знал украинский язык. В середине тридцатых годов этот самый Павлушка Судоплатов приезжает в большой город в Германии, находит там по адресу руководителя ОУН Коновальца, предшественника Бандеры на этом посту, — пошел по связи. Коновалец назначил ему свидание в гостинице. А перед этим он получил сообщение, что к нему приедет надежный молодой человек для информации и получения указаний. И он его принял и рассказал, как и что нужно делать для активизации борьбы с советским империализмом. В конце беседы Судоплатов достает из чемоданчика какой-то сверток, посылочку, и говорит: — Это вам наш подпольный провод во Львове через меня посылает подарунок. Вручил этот "подарунок", и они расстались. Коновалец положил сверток в свой чемоданчик, пошел домой или куда-то. И когда шагал по центральной улице, произошел взрыв, и его разнесло. Это действительно смелый, чрезвычайно рискованный поступок Пашки Судоплатова, и тут ничего не скажешь..." — Три с половиной года я тянул лямку на Украине, — продолжает Василий Степанович, — столько раз в меня стреляли! Когда мы заняли Львов, я вместе с начальником штаба поселился в доме крупного кондитера. Улочки узкие, только зажгу свет — стреляют в окно, только шевельну занавеской — стреляют. Судьба хранила. Лет через десять могли расстрелять под горячую руку по делу Берии — обошлось... А во Львове не было покоя. Днем и ночью бандиты врываются в квартиры, грабят, убивают. Наших солдат режут, офицер сидит в парикмахерской — ему по горлу бритвой... После революции во Львове со всей России скопились воровские силы, да ещё из Польши и Украины добавились. Меня вызывает Хрущев: — Ну что будем делать? — Глаза закройте, я сам все сделаю, — отвечаю ему. А что я сделал? Отобрал, сколько нужно, своих людей, мужчин и женщин, вооружил их, мужчин одел в великолепные пальто и макинтоши, а то и в кожаные регланы, женщин — в самые что ни на есть норковые шубы. И вышли они вечерком на львовские тротуары. Подходят бандюги к такой дамочке: "Снимай шубу!" А она — р-раз! — в лоб из пистолета... К утру трупы убирали и составляли рапорт, сколько шлепнули. Демьян Сергеевич Коротченко, второй секретарь Украины, меня поддерживал в этом деле. Очень быстро я избавил Львов от подобной сволочи. Конечно, я признаю, что это не метод, но как иначе? А в Москве сейчас до чего дошло? Руку Рясного (или таких, как он) я почувствовал в Молдавии, где жил в детстве с 1944 года. Только что освобожденная Красной Армией Молдавия (или оккупированная, как меня сейчас поправят некоторые нынешние молдаване) в ту пору как бы подчинялась Украине. Мой отец, например, служил в Молдавском отдельном авиационном отряде Украинского территориального управления. В Кишиневе, где мы поселились, по ночам — банды, а за окнами — привычные детскому слуху автоматные очереди. Однако год-другой прошел, и стрелять перестали. Кто пулю в лоб получил, кто срок — все как положено. Тогда чекистов не только боялись, но и уважали. Думаю, не только в Молдавии. Ныне на Украине, как, впрочем, и в России, среди моих знакомых есть такие, что прежде клялись в верности партии и коммунизму, за идеи которого погибли их батьки, а сейчас проклинают партию, и батьки их, оказывается, погибли не за коммунизм, а от рук большевиков, как говорят сегодняшние сынки "демократы". Один такой украинский литератор недавно баллотировался в депутаты своего парламента. В войну он мальчишкой партизанил, пускал под откос поезда — прежде утверждал, немецкие, а сейчас говорит,. советские. В общем, Леня Голиков наоборот. И захотел он стать депутатом. Но конкурентом его на то же место оказался председатель колхоза, честный труженик, который не поленился и выпустил небольшую брошюрку, посвященную своему оппоненту. На первой страничке приводятся высказывания литератора в начале пятидесятых годов, воспевающие батьку Сталина и родную советскую власть, далее, в шестидесятые годы, слова осуждения Сталина и восхваления Коммунистической партии, и, наконец, анафема партии и советской власти — это, конечно, девяностые годы. А на последней странице брошюры напечатана всего одна фраза: "Хиба ж це людина?" — что по-русски звучит: "Разве это человек?" А он ещё, дескать, в депутаты лезет... Сильны славянские языки. И надо признать, что некоторые фразы, как скажем, эта, по-украински звучат крепче, чем по-русски, по крайней мере ярче, выразительнее, смешнее и убийственнее — для тех, кто чувствует, конечно. "Хиба ж це людина?" — хочется сказать и о некоторых российских деятелях... "Я хочу видеть мою страну" ...В начале 1946 года, когда война на Украине близилась к завершению, надобность в Рясном как знатоке Украины отпала, его вызвали в Москву и назначили заместителем министра внутренних дел СССР. А министром был Круглов. Берия напрямую уже не занимался этими делами, но курировал, и у всей страны было мнение, что он по-прежнему ворочает так называемыми органами. "У нас была кавалькада — МГБ и МВД соединялись, разъединялись, — говорит Рясной. — У Берии приходилось по-прежнему бывать, хоть он в нашем доме уже не сидел, но органами занимался. И Маленков тоже. Со многими членами Политбюро приходилось общаться. Каганович, например, небольшого полета, но, если Сталин ему что сказал, разобьется о стенку и сделает. Молотов — очень умный человек. Его послушать было приятно. И очень неприятно получить упрек. После войны стали восстанавливать и строить заводы, и он занимался этими делами. Много не говорил. Мог просидеть у Сталина и не сказать ни слова. Но многое решал. Сталин к нему: — А как думаете вы, товарищ Молотов? Тот очень лаконично отвечает..." Маршал Голованов рассказал мне такой эпизод. Сталин ходит с трубкой по кабинету, горячо рассуждает, а потом поворачивается к Молотову: — Как ты думаешь, Вячеслав, прав я? — Думаю, нет, — спокойно отвечает Молотов. Как холодный душ... Это к слову. А Рясной рассказывает о своем министре Круглове: "Умный, скромный человек, хороший коммунист. Крупный, высокий, мордастый". И тут же добавляет: "Я его уважал и уважаю, но это человек, который никогда не сказал свое слово громко. Как бы вам сказать, это был человек — ни рыба, ни мясо". Круглов окончил Московский педагогический институт, попал на партийную работу и оказался в Грузии. Молотов говорил, что его послали туда наблюдать за Берией. Там он очень невзлюбил Берию — когда тот был первым секретарем Грузии. Однако Берия стал работать в Москве и почему-то перетащил к себе Круглова, назначил его председателем комиссии по идеологическиой чистке чекистских кадров — было такое особое структурное подразделение в НКВД. Круглов часто не соглашался с распоряжениями Берии и за глаза называл его сволочью. "Если б донесли!" — говорит Рясной Невзлюбил Круглова Хрущев. Наверное, какой-то материальчик на Круглова ему под руку сунули. И когда Никита Сергеевич стал создавать совнархозы, он снял Круглова и отправил его в Киров заместителем председателя совнархоза. Тот немного поработал и ушел на пенсию. Жил под Москвой на даче в поселке Правда. Переходил железную дорогу, не услышал поезда и погиб... "Пишут, что Хрущев привел в органы своих людей, таких как Рясной, Епишев, Серов, — говорит Василий Степанович. — Ко мне это не относится. Какое я имею отношение к Хрущёву? Да и Епишев тоже. Сплошной вымысел. Серов — понятно". Серов, как и Рясной, тоже был заместителем у министра МВД Круглова. "Серов — это брандохлыст, каких свет не видел, — продолжает Рясной. — Везде пронырнет, найдет, обманет, украдет. При помощи Берии добился, чтоб его не очень загружали работой, и ему поручили только обслуживание ВЧ — правительственной связи. Там ничего делать не надо. Стоит себе аппарат ВЧ. Во время войны этот аппарат был незаменимым другом всех — и солдат, и командующих. Но Серов руководил ВЧ после войны. А перед войной он возглавлял госбезопасность Украины при Хрущёве. Насчет того, чтоб подлизаться к высшему начальнику, Серов незаменим, очень умелый в этом отношении человек. Когда Хрущев взялся за первую роль, то сделал Серова председателем КГБ. Он был крепко связан со шпионом Пеньковским. Тот присылал жене Серова всякие шубы... Обделался он со своим агентом Пеньковским". Надо сказать, что Хрущев в 1957 году в борьбе с "антипартийной группой" Молотова удержался во многом благодаря Серову. Ну и Жукову, конечно. После Хрущёва Серова разжаловали из генералов армии в генерал-майоры. Я разговаривал с генералом, который лично привез Серову аж четыре пары погонов генерал-майора и вручил их с явным удовольствием, судя по его рассказу. ...Летом первого послевоенного года Политбюро приняло решение предоставить отпуск Сталину, чтобы он поехал на юг и отдохнул по-человечески. Четыре военные года не могли не сказаться на его здоровье. До войны Сталин обычно проводил отпуск в Сочи. Начальник правительственной охраны генерал Власик предложил ему лететь туда на самолете. Сталин категорически отказался. На поезде — тоже. — Я поеду только на автомобиле, — сказал Сталин. — Я хочу видеть мою страну после войны. Автотрасса от Москвы до Харькова была и до войны далеко не европейской, а после того, как немцы наступали, а потом отступали, от этой дряхленькой и слабенькой в техническом отношении трассы осталось одно направление и название — все на дороге было перемешано. Кое-как добрался Сталин на автомобиле до Тулы, а дальше никак не получалось, совсем невозможной стала дорога. Остановились на Щекинском химическом комбинате, и Сталин заночевал у директора. Назавтра пришлось вызвать паровоз с усиленной тягой и одним вагоном на прицепе. Железную дорогу стали расчищать, и удалось протащить вагон со Сталиным до Симферополя. Почему до Симферополя? Потому что Сталин обычно останавливался на несколько дней в царском дворце возле Ялты, а оттуда на пароходе плыл по Черному морю в Сочи. В Симферополе Сталин вызвал к себе Круглова: — Почему дорога в таком состоянии? — Товарищ Сталин, она тридцать раз переходила из рук в руки! — Надо её быстренько восстановить. По ней советские люди будут ездить отдыхать на юг. — И принял постановление о восстановлении и реконструкции автомобильной дороги Москва — Симферополь и о назначении заместителя министра внутренних дел СССР В. С. Рясного начальником этого строительства. Потом на совещании в Кремле, где присутствовали и руководители строительных ведомств, Сталин поставил задачу построить дорогу в кратчайший срок. — Товарищ Сталин, у нас силенок не хватит! — осмелился сказать Рясной. — А что вам нужно, чтоб хватило? — Воинские части, не менее 120 тысяч человек. Вышел приказ — передать в распоряжение строительства воинские части из числа демобилизуемых подразделений. Были, конечно, и обычные рабочие, и заключенные, и немало. А чтоб дело спорилось, бригады двигались с севера и с юга, и на определенном километре им ставили бочку пива. Кто быстрее дойдет, тот и припадет к бочке. С юга шли солдаты, а с севера — рабочие и зэки. Рясной добился того, что за выполнение определенного задания на каждом участке строительства установили премии, за ударную работу досрочно освобождали по 200 человек заключенных и награждали. Многие зэки досрочно вышли на свободу с красными орденами на груди. А кроме бочек пива появились столы с водкой и закуской. Только так в России... Дорогу построили. Пожалуй, это была едва ли не первая ласточка послевоенного возрождения. По завершении строительства у Сталина вновь было совещание, и он сказал: — Подобная дорога такого же расстояния и качественных свойств была построена в Лос-Анджелесе за три с половиной года, а эту дорогу наши солдаты, наши люди построили за три года! ...Я еду на юг, в отпуск, и пишу эти строки в вагоне около Харькова. Поезд остановился, скоро явятся пограничники и таможенники. Думал ли Сталин, что не пройдет и полувека после войны, как между Россией и Украиной появится граница? ...За строительство автомобильной дороги Москва — Симферополь Рясной получил орден Трудового Красного Знамени. До этого его наградили орденом Ленина за освобождение Харькова и Киева. Второй орден Ленина ему будет вручен за строительство Волго-Донского канала. "Я ведь и каратель, и воспитатель, и строитель", — говорит Василий Степанович. Но как можно было обойтись без таких людей в стране, где меня, например, в жизни обворовывали около двадцати раз! Спасли Шолохова В 1949 году Рясного направили руководить строительством Волго-Донского судоходного канала. Строили его в основном заключенные — сто тысяч человек, даже инженерный состав зэки. "Думаю, у нас тогда сидело миллиона полтора-два от силы, — говорит Рясной. — Сейчас, наверное, больше. Только два миллиона человек прошли по особо крупным делам". После окончания строительства дороги Москва — Симферополь Рясного вызвал Берия и сказал: — Часа через три-четыре у тебя будет важный разговор с товарищем Сталиным. Приготовься! Сталин разговор начал так: — Строить, оказывается вы умеете. А раз вы умеете строить, надо это дело продолжать. Тут же в кабинете присутствовал Сергей Яковлевич Жук, известный гидростроитель. Сталин знал его ещё со времен Беломорско-Балтийского канала. — Петр Первый мудрый, величайшей силы мужик, но не успел, — продолжил Сталин. И вынул из шкафа кальку, на которой был изображен петровский чертеж Волго-Донского канала. — Надо строить! — сказал Сталин. — А то что получается? Нам приходится объезжать зря столько километров! Сергей Яковлевич, — обратился он к Жуку, — вас все знают, мы вас назначаем главным инженером, а вот вам молодой начальник строительства Рясной — он построил хорошую дорогу. Чего нам ждать? Если мы не пророем этот канал, никто никогда не сделает! Сталин словно чувствовал, что после него в России долго не будет такой головы и рук, как у него. И было создано два строительных управления. Но, кроме склок между ними, отдачи не было, и их объединили под началом Рясного, который стал жить в одном доме с Жуком в Цимлянске. "В гидротехнике серьезное место занимают металлические шпунты, — говорит Рясной. — Их ставят стеной, они входят друг за друга, а затем их с обеих сторон обволакивают глиной и землей — делают плотину. У нас в стране не нашлось подходящего завода, который бы выпускал хорошие шпунты, не забиваются, и все. Закупали их во Франции, но американцы нажали на французов, и те перестали нам их продавать. Ведь была "холодная война", "железный занавес". И вот меня послали начальником строительства, чтоб я наладил дело. Два года я бился над этой проблемой, пока наши сами сделали шпунты". За три месяца до окончания строительства Рясному сообщили, что на открытие канала приедет Сталин. "Мы за это время ему такой дворец отгрохали!" — признался Рясной. А Сталин не приехал. Но вместо себя прислал не кого-нибудь, а Михаила Александровича Шолохова. Великий писатель прибыл со своим родственником., которого называл на украинский манер — "дядьку". Поселились они в сталинском дворце, крепко выпивали, ночью поплыли на лодке и перевернулись. "Мои ребята их вытащили рыбацкими сетями", — говорит Рясной. Спасли Шолохова... Канал открыли летом 1952 года, а в октябре был XIX съезд партии. Готовили смерть Сталина Рясной вспоминает, как после съезда на пленуме ЦК, который открыл Маленков, Сталин встал и прочитал заявление с просьбой освободить его от должности Секретаря ЦК партии, сославшись на то, что есть молодые, которые его вполне заменят. Но кто заменит, конкретно не назвал. Говорил о своем возрасте, болезни... "Все сразу — ох да ах, — говорит Василий Степанович, — а Маленков: — Товарищ Сталин, просим вас остаться, мы к вам привыкли. Не голосовали, так и осталось без решения. Может быть, он хотел проверить, как будут реагировать, может быть... Что-то у него, конечно, было со здоровьем. Там же, во Владимирском зале, он сказал Микояну: — Я знаю, ты старый армянин, ты пошел на уступки американцам, ты нас Америке продашь! Какой-то торговый договор тогда заключили". Это были последние месяцы жизни Сталина. На "деле врачей" погорел Абакумов. Он получил письмо от простого следователя из Архангельска Рюмина о том, что в кремлевской больнице орудует шайка убийц в белых халатах. Прочитал и не поверил. Положил себе в стол как очередную утку. А Рюмин взял да написал то же самое Сталину. Абакумова сняли с поста министра госбезопасности и арестовали. Во время войны Абакумов командовал СМЕРШем — военной контрразведкой. Откуда взялось такое название? Сталин сказал: — смерть шпионам! Так и осталось "НКГБ не потерял тогда своего значения, — говорит Рясной. — Все радиопередатчики, переброшенные на территорию СССР, приспосабливались и использовались в наших целях. Но и черных дел у Абакумова хватало. Боялись его не меньше Берии. Вместо Абакумова назначили партийного работника Игнатьева. Бедняга, он попал, как кур в ощип. Не его это работа, он тяготился новой должностью, а что сделаешь? Кто-то ведь Сталину подсказал его кандидатуру. Известно, что Маленков к Игнатьеву хорошо относился, он ведь был по сути преемником Маленкова в ОРПО — отделе руководящих партийных органов ЦК". Игнатьеву дали двух заместителей — опытного Рясного и этого Рюмина из Архангельска — сразу поднялся до замминистра госбезопасности. Дескать, бдительный человек, не то что Абакумов. Действительно, Рюмин арестовал в Архангельске какого-то врача, еврея, и тот дал показания, что в Москве действует подпольная организация врачей. Сталин очень заинтересовался этим делом, можно сказать, принял близко к сердцу. Врачей арестовали при Игнатьеве, а выпустили через месяц после смерть Сталина. "Конечно, у Сталина в конце жизни развилась подозрительность, — замечает Рясной. — Посылал чекиста в простую аптеку со списком лекарств. Самолечением занимался. Подозревал, что его могут досрочно отправить на тот свет, и не без оснований. Работал по-прежнему много. Вызывает начальника охраны, дает ему список книг... Хорошего много сделал, это известно. Но как дойдешь до жертв, кого я знал, мороз по коже берет. Постышева я знал — он Дальний Восток советизировал. За что его? Блюхера за что? Дыбенко я знал, он командовал Туркестанским военным округом. Массивный мужчина, идет — здание дрожит. А какую роль он сыграл в Балтийском флоте! Варейкиса посадили, как многих прочих. Не знаю почему. Ведь как было: одного арестуют, и пять — десять новых фамилий появится. С ними надо разбираться, но легче всего арестовать. Беззаконие. Засасывает это дело... Ведь как было в НКВД? Коридоры длинные, стоят человека три-четыре, беседуют, курят, а тут ведут заключенного. Р-раз — и все в кабинеты убегают. Для меня, новенького, это было непонятно. Я спрашиваю; — А чего вы брызнули все? — Как чего? Видал — вели! То Ягоду ведут, то ещё кого-нибудь. А ведут к следователю, начнут допрашивать, и вспомнит, что видел в коридоре, кого знает, и тут же назовет фамилию... Ленинградский Кузнецов блокаду прошел — расстреляли. К чему все это? Ну, Берия. Но до Берии были Ягода, Ежов... Вся эта кухня давно началась. И их осуждение становилось новым путешествием по головам. На совести Берии и Абакумова "Ленинградское дело", где погибли Вознесенский, Кузнецов, Попков... Маленков тут тоже, видимо, руку приложил. Он крепко дружил с Берией. Ну а постановление Верховного Совета о том, чтобы членов семей репрессированных врагов народа отправлять на восемь лет в ссылку? Их ведь просто стали штамповать..." Спрашиваю у Рясного, били ли на Лубянке. "В этих зданиях не били, — отвечает, — били в других местах, в тюрьмах. Дикие какие-то тюрьмы посоздавались. Беззаконие". Но сам рассказывал, как истязал подследственных Ежов... ..."Дело врачей", начавшееся в Архангельске, кругами пошло по стране. В Москве говорили о существовании еврейской организации, направленной на уничтожение Сталина. "Сталина хотели убрать, это бесспорно, — рассуждает Рясной, — но "дело врачей" только ускорило его смерть. Я считаю, что оно было провокацией. Какой-то еврей, может, что-то и сказал Рюмину, но сам Рюмин потом признался, что это чистокровная "липа". Её использовали для создания общественного мнения. Подключили врача Ольгу Тимашук, которую наградили орденом Ленина за разоблачение врачей-вредителей, а потом, когда их выпустили, орден у нее, как водится, отобрали. — Вся эта история, — убежденно повторяет Рясной, — не больше, не меньше как прямая провокация, вызванная элементами, желавшими свержения Сталина. Все было подготовлено к его гибели. Кроме меня, пожалуй, никто сейчас не знает Сталина так близко в последний год его жизни". Дело в том, что, когда арестовали Абакумова, а затем и начальника правительственной охраны генерала Власика, Рясной стал не только заместителем министра МГБ, но и занял место Власика. "По нашим данным, — признается Рясной, — Власик в последнее время вел себя неразумно разнузданно. Он устраивал бардаки на государственных дачах, которые числились за Сталиным. Сталин жил на так называемой Ближней даче, а Власик распоряжался всеми дачами. По данным, которые через меня проходили, в этих оргиях участвовали и другие высокопоставленные особы, даже один из секретарей ЦК. У художника, который декорировал Красную площадь к парадам, шведа по национальности, была красавица жена, которая многих удовлетворяла. Об этом стало известно, так же как и о поведении Власика, о чем в косвенном порядке мы сообщали Сталину, и это в какой-то мере послужило причиной его ареста. Получил восемь лет, кажется, — это была какая-то стандартная цифра у Сталина. Но был ещё один момент, подтолкнувший Сталина к такому решению. Он собрал членов Политбюро и сказал: — Я хочу знать, сколько я стою государству. И создал комиссию во главе с Маленковым, которая, как утверждает Рясной, нигде не была зафиксирована. — Проверьте и доложите! — распорядился Сталин. А Маленков поручил проверку Рясному. В Главном управлении правительственной Охраны была бухгалтерия, которая вела учет расходов на всех лиц, находящихся под этой охраной. Сталин потом сам смотрел все выкладки и поразился тому, что селедка, которую ему подавали на стол, стоила на бумаге в тысячу раз дороже обычной. — Это что ж за селедка такая! — возмутился Иосиф Виссарионович. — Пусть Власик посидит и обдумает, что почем в нашем государстве! Стоило Сталину как-то за обедом обмолвиться при своих соратниках: — Вы никогда не пробовали оленятину? Ну, тогда вы не ели настоящего мяса. Сказал, а Берия да Маленков передали это Власику, и тот отправил два самолета, один в Тюмень, другой в Салехард, привезли оленьи туши. Каждый олень обошелся в миллион рублей. Сталин узнал и сказал: — Строго разобраться! Вот и разобрались. — Это что, я столько съел, столько износил одежды? — шумел Сталин. — Я одни ботинки который год ношу! А тут ещё одна селедка у Власика десять тысяч рублей стоит! Осенью 1951 года Сталин приболел в Сочи на мацестинской даче. Его даже не было на мавзолее 7 ноября. "А рядом, на даче, Поскребышев стал бардаки устраивать, — говорит Рясной. — Сталин узнал и выгнал его". Отстранив из-за жены самого Молотова, посадив начальника охраны Власика и выгнав своего помощника Поскребышева, Сталин фактически остался одинок. Когда забирали генерала Власика, рассказывала его дочь, он сказал: — Все. Сталину недолго осталось. "И тогда исполняющим обязанности начальника Главного управления правительственной охраны назначили министра Игнатьева. А тот по договоренности с Маленковым и Сталиным поручил это дело мне, — говорит Рясной. — И я в последнее время ежедневно со своей дачи в Серебряном бору приезжал на дачу Сталина в Кунцево. Это февраль 1952 года". Похоронили бога Беда со Сталиным случилась в ночь с 1 на 2 марта 1953 года. Рясному позвонил его подчиненный Старостин, начальник личной охраны Сталина: — Что-то не просыпается. В последнее время Сталин редко выезжал с дачи и поздно по вечерам собирал своих ближайших помощников. Приезжали Маленков, Хрущев, Берия, Бул-ганин... Молотов тоже бывал, но уже редко. Прежде Сталин выезжал в Кремль, а сейчас все вопросы стал решать здесь, на даче... Было уже часов девять утра. А он обычно вставал рано. — А ты поставь лестницу или табуретку и загляни! — посоветовал Рясной Старостину. Над дверью в спальню было стеклянное окно. В комнате стояли диван, стол, маленький столик для газет и рядом с ним мягкий диванчик, покрытый шелковой накидкой. Старостин приставил лестницу, заглянул в окно и увидел, что Сталин лежит на полу. Потрясенный, он тут же позвонил Рясному, у которого на даче всегда дежурила машина. Рясной помчался в Кунцево и, приехав, сразу же вскарабкался на ту же лестницу. Сталин лежал на полу, и похоже было, что он спиной съехал с диванчика по шелковой накидке. — Скорей звони Маленкову! — приказал Рясной Старостину. Дверь в спальню заперта на ключ. Ломать не смеют. Ключ у хозяина. "Не знаем, что делать, — говорит Рясной, — ждем, приедет Маленков, распорядится. Я-то чего?" Маленков и Берия приехали вместе. Рясной встретил их во дворе, кратко доложил о случившемся и добавил: — Надо срочно вызвать врачей! Тучный Маленков побежал в коридор к телефону, а Берия усмехнулся: — А наверно, он вчера здорово выпил! "Эта фраза покоробила меня настолько, что до сих пор заставляет кое о чем задуматься", — признается Рясной. Тем самым Берия нежданно высказал свое отношение к Сталину. ...А вождь лежал на полу, на спине, в полосатой пижаме. Наверно, собирался ложиться спать и сел за столик почитать. Рядом, под большим столом, лежали кучи пакетов постановлений Совета Министров, целую машину их потом загрузили и вывезли. Приехал министр здравоохранения СССР Третьяков, посмотрел и сразу сказал: — Это инсульт. Потом врачи... Много часов прошло, пока они приехали. Сталина перенесли в другую комнату на постель. А члены Политбюро, тоже собравшиеся к этому времени, разбились на две группы и засели в соседних комнатах — делили портфели. "Умер ли он своей смертью или нет, теперь никто не докажет", — говорит Рясной. Одно ясно: Сталин был величайшей фигурой, которую хотели убрать. В Корее наши "МИГи" превосходили американские "Сейбры", в последний год жизни Сталина у нас уже была водородная бомба, которой ещё не было у США. В мировой истории этот человек навсегда останется в белом кителе генералиссимуса, в котором перекраивал за столом в Потсдаме карту мира... 5 марта 1953 года Сталин умер В Кремле вечером 5 марта обсуждали, что делать дальше. Рясного с дачи вызвали в Кремль к Маленкову, где собрались члены Политбюро. — Ты хоронил кого-нибудь? — спросил его Берия. — Бывало, что и хоронил, — ответил начальник правительственной охраны. — Мы назначили Хрущёва председателем комиссии по похоронам, но он ничего не сумеет, так что придется тебе организовывать это дело. "Берия страшно не любил Хрущёва, — говорит Рясной, — хотя и дружила эта "троица" — Берия, Маленков и Хрущев. Никита Берию тоже ненавидел, боялся, что тот его посадит, и все время заискивал перед ним. И вот похороны полностью возложили на меня — Колонный зал и сами похороны. За порядок на улицах Москвы отвечал Серов, за военных — Гоглидзе". После заседания в Кремле Рясной обратился к Хрущёву: — Никита Сергеевич, что будем делать? — Возвращайся на Ближнюю и организуй! Вскрытие, гроб — все на тебе! От Рясного я узнал, что Сталина вскрывали на площади Восстания, в Институте усовершенствования врачей, напротив дома, где жил Берия. — Ночью перевезите тело туда! — приказал министр здравоохранения Третьяков. Составили список врачей-патологоанатомов, и Рясной вернулся на Ближнюю. На даче выяснилось, что хоронить Сталина не в чем. Рясной открыл шкаф, а там всего четыре костюма — два генералиссимусских и два гражданских, серый и черный. Черный сшили, когда приезжал Мао Цзэдун, специально сшили, насильно, и Сталин его так ни разу и не надел. Да ещё бекеша висела — старинная, облезлая, выцветшая. "Лет сто ей, наверно, было, ей-богу, — говорит Рясной. — Бекеша или архалук вроде шубейки — наденет, бывало, и по саду гуляет. Один генералиссимусский китель был весь замазанный, засаленный, а другой — обштрипанный... Да, в этом отношении о нём ничего не скажешь". Вспоминаю потрясение женщины-врача, которая как-то вела Сталина под руку в поликлинике и обратила внимание, что локоть шинели его зашит грубо и неумело... Рясной поднял чекистов, вручил им генералисси-мусский китель с обтрепанными рукавами и велел отвезти в правительственную химчистку в Кунцево: — Вычистите и привезите туда, где будет вскрытие. Новый костюм не шили. Сталин лежал в гробу в своем, стареньком, но сносном: рукава подшили, китель вычистили. Недавно я прочитал в одном "демократическом" издании, что у Сталина на кителе были золотые пуговицы. "Какая чушь! — возмутился Рясной. — Мои работники поехали с костюмом в химчистку, а я снарядил машину с задней дверью, в нее положили тело на носилках, рядом — две машины охраны, и поехали. Подъезжаем к Киевскому вокзалу, а там народ гуляет, танцы, пляски, свадьба, что ли... Никто ещё ничего не знает, по радио объявят утром. Свадьба нас не пропускает: — Товарищ генерал, выпейте с нами рюмочку! Знали б они, что я везу в машине Тело мертвого вождя!" Упросили, толпа раздвинулась, машины поехали на Садовое кольцо к площади Восстания. Привезли и долго ждали врачей. Третьяков звонит, волнуется. А Рясной заранее отправил своих помощников на десяти машинах по разным адресам за врачами. Было уже за двенадцать ночи, чекисты стучат в двери, никто не открывает — "дело врачей" было в разгаре. Одну дверь даже пришлось взломать. Вошли, а там врач лежит, приступ с ним, думал — пришли арестовывать. Таковы нравы времени. Кое-как собрали человек пять врачей, и стали они полосовать мертвое тело Сталина. Рясной видел все, ему полагалось по службе, но не выдержал и отошел в сторону. Ждет Хрущёва, он должен был приехать, как договорились, ко вскрытию, но появился только утром, когда Сталина уже одели в привезенный из чистки мундир. Почему-то опоздал Никита Сергеевич на несколько часов. Назначено было ехать по кольцу к площади Маяковского, оттуда — по улице Горького в Колонный зал Дома союзов. — Нет, так мы не проедем, — говорит Хрущев, — уже народу полно, объявили! И решили "обмануть" народ, поехали по улице Качалова, как говорится, "дворами" к Колонному залу. И правильно сделали. Убрали зал, привезли гроб. 6, 7, 8 марта лежал Сталин в Колонном зале, а 9-го были похороны. "Вообще Колонный зал для подобных дел не приспособлен, — утверждает Рясной. — Попробуй пропусти такую толпу! А меня ещё обвиняют в том, что я не обеспечил порядок на улицах Москвы, столько людей задавили! Но за это отвечал Серов. Конечно, на улицах творилось не поймешь что. Кто ж думал, что умрет Сталин? Был сплошной массовый плач. Вся страна повалила в Москву. Идут, рыдают, падают в обморок. Возникают давки, 129 человек погибло. А сейчас пишут, что это чуть ли не нарочно сделали. Приостановили это дело только тем, что прекратили пускать поезда , в Москву, а то вообще черт знает что было б, если б вся страна съехалась! Меня уже ни руки, ни ноги не держат, а голова... — трое суток не выхожу из Дома союзов. Сижу в комнате для артистов за Колонным залом, там стол посередине, коньяк, конечно. Еле сижу. Входит Василий Сталин и ко мне обращается: — Что же тут творится? — А чего тебе нужно? — Меня зло взяло. — Умер вождь, а музыка танцульки играет! Что ему взбрело сдуру? Исполнялся подбор траурных мелодий, а он, видно, выпивши... Мне и раньше приходилось с ним мучиться. Ночью мне звонят на квартиру: Василий со своими дружками устроил драку в баре на улице Горького — в Москве тогда был единственный ночной бар, сразу за Госпланом. — Ну и что? — говорю. — Что делать? — спрашивают. — Что делать! Свяжите его и привезите домой. Почти так и сделали. Почти связали. Отец узнал бы, дал бы ему. Он несколько раз давал распоряжения его арестовать. Васька — сорви-голова, бравировал. Слабохарактерный, легко поддавался на всякие похождения, пьянки. Яков — тот поспокойнее был, скромный, не то что Василий. И Артем, приемный сын, скромный парень. Сталин их никого не баловал. В первый же день войны всех троих отправил на фронт, это точно. Есть документы на этот счет. Куда делся архив Сталина? Забрали в ЦК, Суслов забрал. Когда уже было видно, что Сталин умрет, договорились с Хрущёвым открыть музей в Ближней даче и туда кой-чего стали стаскивать. А из чего делать музей — непонятно. У него личных вещей почти не было. Да и Суслов все канителился, а потом приняли решение никакого музея там не открывать. Похоронили Сталина..." Похоронили бога. Берия и другие ...Только похоронили Сталина, Рясной приехал домой, хотел прилечь отдохнуть — правительственный звонок, вызывают в Министерство внутренних дел. Приехал — там Маленков, Берия и его замы. МВД и МГБ вновь решили объединить, и Берия опять стал единым полновластным министром. Решали, кого куда назначить — Круглова, Гоглидзе... Всплыл Кобулов, которого Сталин давно выгнал, — его назначили первым замом министра. "Это была такая сволочь, — говорит Рясной. — Основную часть тех язв, которые причинил государству.Берия, нанес Кобулов. Страшный человек, подлейший из подлейших. И в Грузии он у Берии был первым замом, Берия перетащил его в Москву. Сын крупного торговца, толстенный такой... У него был большой стол, наполовину округло вырезанный, чтобы пузо помещалось. Когда он переезжал на другое место работы, стол этот с собой возил. Конечно, ерунда, с любым может случиться, но дело в том, что это очень коварный человек, он осуществлял разведку внутри МГБ и подобрал для этого людей, себе подобных, чтобы знать все, что делается внутри, и держать в руках все нити аппарата. Его потом расстреляли по делу Берии". На совещании у Берии 9 марта 1953 года Рясного поставили во главе иностранной разведки, которую курировал Кобулов, и помещалось это ведомство в доме Коминтерна за институтом кинематографии. Поработал Рясной месяца три, и пошли у него разногласия с Кобуловым, не заладилось дело. Кобулов уговорил Берию созвать в Москве совещание резидентов в капиталистических странах. Рясной выступил резко против, мотивируя тем, что какая б ни была конспирация, дело опасное, можно подставить резидентов. Почему не вызываем послов, секретарей посольств, а только одних резидентов? Произошел большой разлад с Кобуловым, вопрос обсуждали среди членов и кандидатов в члены ЦК, а Рясной к тому же был кандидатом в члены ЦК КПСС. И в ЦК он выступил против такого совещания, и добился своего. Крутили-рядили, и закончили тем, что вызвали Рясного в правительство и назначили начальником управления МВД города Москвы. В это время в Москве после бериевской амнистии 1953 года собрались бандюги, воры и шпана со всей страны... ...Кабинет Берии был на третьем этаже на Лубянке. Но арестовали его в Кремле, на заседании Президиума ЦК. Сговорились. "Там большая свара была, — вспоминает Рясной. — Он их подслушивал, обложил с точки зрения обслуживания крепко. Они его боялись. Но Хрущев добился того, что его стали поддерживать большинство членов Президиума. Молотов и Каганович сразу стали на сторону Хрущёва в отношении Берии. Жена Молотова, Жемчужина, при Сталине сидела. Она и артист Михоэлс были два главных закоперщика по всем еврейским делам. Они написали письмо в Политбюро о том, чтобы для евреев вместо Дальневосточной республики отдали Крым. Сталин расправился с ними. Михоэлса убили, а Жемчужину сослали в Казахстан, и Молотов увидел её на свободе через четыре года в кабинете Берии, на следующий день после похорон Сталина. Берия лавировал, учитывал всякие нюансы в настроениях. Вообще его окружение, эта компания ещё та была! Но у меня хорошее мнение всегда было о Меркулове. Берия его за собой всюду таскал, однако Меркулов всегда сопротивлялся всяким таким вещам, но неуклюже, неумело и робко. Он был, по-моему, честным. Гражданский человек до мозга костей. Какой-то теленок был". Надо сказать, когда арестовали Берию и его сподручных, о Меркулове забыли. Он уже работал председателем Госконтроля, сидел не на площади Дзержинского, а на Пушкинской площади. Но после ареста Берии в его кабинете открыли сейф и обнаружили письмо Меркулова, где тот с умилением вспоминал годы совместной работы с Берией и пылал желанием снова с ним потрудиться. Меркулов, видимо, почувствовал, что Берия готовится взять всю власть, и хотел напомнить о себе. Но тут-то о нём вспомнили другие — где этот голубь? — и тоже арестовали, а потом расстреляли. Меркулов думал, что развязался с Лубянкой, но с ней, оказывается, развязаться невозможно. "Кто был самым скромным у нас, не побоюсь сказать, это Гоглидзе, — говорит Василий Степанович. — Скромнейший человек. Он Берии не верил. Его тоже расстреляли... По делу Берии проходили ещё такие, как Мешик и Влодзимирский. Их тоже расстреляли. Влодзимирский слыл как опытнейший истязатель. Такой же, как Сильвановский... Мешика я знал хорошо. Подхалим, но много сделал для атомной бомбы. Был заместителем председателя этого комитета Берии. Надо отдать должное Берии, его заслуга в этом деле очень велика. Сейчас кое-кто из бывших работников органов многое себе приписывает, но это вранье. Там другие люди были. Кроме того, один из бывших моих коллег пишет, что наши ученые ничего не сделали, все мол, добыл он через своих агентов, а Опенгеймер вообще на нас работал"   ...В.М. Молотов рассказывал мне, как он уговаривал академиков Иоффе и Капицу принять участие в создании атомного оружия, как они отказались и как ему порекомендовали молодого Курчатова, которому не давали ходу. Его обеспечили работой и предоставили материалы разведки, которым он очень обрадовался. "Курчатов много сделал, — говорит Рясной. — А сейчас весь процесс создания атомной бомбы представляют упрощенно. И я должен сказать, что здесь Берия проявил себя здорово, полезное дело сделал. Надо реально смотреть на вещи и воздать должное Берии. Его отношение к людям — это другой вопрос, но создание ядерного щита, начиная с Челябинска, это заслуга сначала Молотова, потом Берии!" Читаем с Рясным письма Берии из тюрьмы, когда его арестовали. Он пишет Маленкову в июне 1953 года, что всегда выполнял все задания партии и правительства и в числе своих заслуг называет кадры, которые он воспитал: "Взять хотя бы руководящих работников МВД товарищей Круглова, Кобулова, Серова, Масленникова, Федотова, Стаханова, Питовранова, Короткова, Сазыкина, Горлинского, Гоглидзе, Рясного, Судоплатова, Савченко, Райхмана, Обручникова, Мешика, Зырянова и многих других. Кроме помощи им в работе, требований, чтобы лучше организовать борьбу с врагами Советского государства как внутри страны, так и вне её, у меня ничего не было. Товарищи работали, как положено настоящим партийцам..." Берия обращается персонально и к Молотову: "У меня всегда было прекрасное, ровное отношение к Вам, работая в Закавказье, мы все высоко ценили, считали Вас верным учеником Ленина и верным соратником Сталина, вторым лицом после товарища Сталина..." Далее Берия пишет об интригах, которые царили в Политбюро, и что он всегда считал, что ссорить Сталина и Молотова — преступление перед партией. В письме Берии к Молотову меня заинтересовал один момент. Берия напоминает о первых днях войны, решительном и хладнокровном поведении Молотова, который сразу же предложил создать Государственный Комитет Обороны, и они поехали уговаривать Сталина возглавить его. В книге о Берии его сын Серго утверждает, что отца арестовали и убили дома, на улице Качалова, и из дома на носилках вынесли труп. "А он действительно мог и не знать, как все было", — говорит Рясной. "Каким вам запомнился Берия?" — спрашиваю у Василия Степановича. "У него на лице всегда было выражение недовольства, какая-то тяжелая думка, настороженность. Редко его можно было застать веселым, шутливым... Черт его знает... Но многие полезные дела Берии, повторяю, сейчас приписывают себе другие. Так же, как организацию убийства Троцкого Эйтингоном берет на себя один мой бывший коллега..." Мать убийцы Троцкого Рясной рассказал, как в 1952 году, когда он стал заместителем министра госбезопасности СССР, к нему пришел подлинный организатор этого убийства Эйтингон... В мае 1970 года на столе у Главного маршала Авиации А.Е. Голованова я увидел поздравительную открытку. — Знаешь, кто прислал? Эйтингон. Мы с ним вместе работали в ЧК. И вот я снова слышу эту фамилию. "Эйтингон — крепкий, здоровый, краснолицый еврей, — говорит Рясной. — Я его впервые увидел. Он пришел ко мне и говорит: — Я вас всегда знал как человека, который никогда слова на ветер не бросает. Я Эйтингон. Ко мне через надежных людей обратилась мать исполнителя, Меркадера. В свое время она благословила своего сына, по крайней мере не отговаривала, выполнить тяжелейшее задание — убить Троцкого. И ей тогда наши чекисты от имени страны дали честнейшее обещание, что ей будет выплачиваться определенная пожизненная пенсия. Периодически менялись почтовые ящики, в которые ей вкладывали деньги, получала она аккуратно, но вот уже полгода ей ничего не платят. Я обращался к разным начальникам, никто внимания не обращает. А Меркадер уже который год сидит. Мать живет в Париже, и в этом, видимо, вся сложность. Как быть? Для меня это было новостью, — продолжает Василий Степанович. — Я посоветовался с Игнатьевым, и мы кое-что решили". А для меня, честно скажу, ничего удивительного нет. Наобещать и забыть — наша национальная черта. Удивляюсь, что ещё платили с 1940-го аж до 1952-го... Не угодил Хрущёву Три года — с 1953-го по 1956-й — Рясной руководил московской милицией. "За это время я свел на нет преступность в Москве, — говорит Василий Степанович. — А ведь страшные дела творились, когда выпустили из лагерей всех уголовников! Амнистию надо проводить с умом, а эта амнистия была жуткой. Реабилитация тоже не всегда была оправданной — Солженицына в святого превратили! Никто сейчас ничего не хочет понять в нашем МВД. Нынешнюю преступность можно ликвидировать элементарно. Но такое ощущение, что с ней связаны верхи, и потому они не хотят этого делать". Один мой знакомый, в ту пору слушатель военной академии, рассказывал мне, как их ночью подняли, построили на плацу и отправили проверять столичные квартиры. Столько "малин" накрыли! "Но в 1956 году я не угодил Хрущёву, — продолжает Рясной. — Никиту я знал как облупленного по Украине. Это тип такой: если трудный момент, сразу норовит за кого-нибудь спрятаться. Меня уволили из МВД, а пишут, что я был там ставленником Хрущёва. И уволили в том же звании — генерал-лейтенантом. Берия был маршалом, Абакумов — генерал-полковником, Правда, их расстреляли". О работе Рясного в Московском управлении я слышал неплохие отзывы. Один из крупных чекистов более позднего призыва генерал И. П. Абрамов, в то время секретарь комсомольской организации Московского управления, рассказывал:  "Я пришел молодой, горячий, критику там навел, так он не то что меня не выгнал или прижал, а ещё потом и наградил! Я был так удивлен". В 1956 году Рясного вызвали в ЦК, вспомнили, что в МВД он не раз занимался большими стройками, и назначили начальником строительства Волго-Балтийского канала. Этот канал завалили во время войны, надо было восстанавливать. Два года поработал — восстановили. Канал действует. Вместо малых — большие шлюзы, работают электростанции. На Ленинград из Москвы идут суда... После этой стройки Рясного перевели в дорожное строительство, и долго, до 1988 года, он работал управляющим трестом. Ушел на пенсию в 84 года. Такая биография. Коротка жизнь наша "Коротка жизнь наша, — говорит он. — Ребенку кажется, что она долгая, но я вот живу 92-й год, а по паспорту — 93-й, и, кажется, только недавно махал шашкой в Средней Азии в гражданскую войну". Сам он, как мы знаем, родился в Самарканде, а отец — из Саратовской губернии, украинец. Отца призвали в армию и отправили в Оренбург, в воинскую часть, которую бросили на строительство железной дороги от Ташкента в сторону Красноводска. Служба кончилась, но он завербовался на эту дорогу путейским рабочим — костыли забивал. Там и родился Вася Рясной. Из Самарканда отца перевели в Каган, что возле Бухары. Там в 1907 году он участвовал в забастовке железнодорожников, и его сослали под надзор полиции в Кушку, в ту самую, про которую говорят, что дальше нее не сошлют. Таково было начало Василия. А сейчас он остался один-одинешенек в маленькой обшарпанной московской квартире. Я переступаю порог квартиры человека, который мне интересен тем, что причастен к великой эпохе Сталина. ("Я со Сталиным подолгу говорил, чтоб не соврать, раз восемь-десять, подолгу"). Василий Степанович Рясной в старой клетчатой рубахе, забытый генерал-лейтенант, заместитель министра двух самых опасных ведомств. На столе лежит написанный от руки его послужной список — зачем-то сидел, кропал. Недавно потерял жену, и вот только что умерла дочь, 62 года прожила. Она ухаживала за ним последние годы. Ни родных, ни близких, а тем, кто где-то ещё есть в живых, сегодня не до него. Хорошо хоть пенсию платят, да может ещё сам передвигаться и себя обслуживать. Позвонил в ведомственную поликлинику, попросил, чтоб помогли ему, когда приедет, подняться с этажа на этаж, — слушать не захотели, бросили телефонную трубку. Поехал на троллейбусе, водитель резко тормознул, пассажиры проломили кабину, а Василий Степанович сильно ушиб бок... Голова свежая, хочется работать, мыслить, писать, выступать перед людьми, а ноги болят, тело разваливается... — А выпить вам можно немножко? — спрашиваю. — Выпиваю чуть-чуть. Я вынул бутылку коньяку, старик засуетился, поковылял на кухню, принес тарелочку с нарезанным сыром, колбаской и хлебом. Пошел разговор... Оглавление   www.pseudology.org