М., Алгоритм, 2004 Владлен Георгиевич Сироткин Сталин. Как заставить людей работать Глава 5. Леонид Брежнев: застой или кризис продолжается "Брежневское двадцатилетие" (1965-1985 гг.) стараниями публицистов горбачевской Перестройки ныне и в СНГ, и за рубежом прочно ассоциируется с терминой застой.   Между тем это верно лишь частично: в октяре 1964 — августе 1968 г, до вторжения войск ОВД (а фактически Советской Армии) в Чехословакию, в СССР продолжался процесс реформ "Сверху", начатый ещё Хрущёвым. Правда, при нём он проходил под флагом десталинизации, а при Брежневе в первый период его правления — дехрущевизации. Но в том или другом случае под пропагандистскую трескотню "подручных партии" (хрущевское определение журналистов типа его зятя А.ю Аджубея) о Культе личности Сталина или "волюнтаризме" Хрущёва действительно были сделаны попытки реформировать сталинскую модель Социализма, причём не только в СССР, но и в европейском соцлагере (Венгрии, Польше, Чехословакияи) Заставить людей работать Эта фраза Сталина, сказанная в декабре 1949 г. в беседе с Мао Дзэдуном в Москве накануне торжественного празднования 70-летия "зодчего оммунизма", свидетельствует даже этот кровавый тиран к концу жизни понял — его Система ГУЛАГа и страха уже исчерпала себя и не работает.   "Раздача" крупных сырьевых отраслей "империи ГУЛАГ" по гражданским министерствам и ведомствам, осуществленная в период "ста дней" Берии, но задманная ещё в 1950-1953 гг. при Сталине, свидетельствовала о кризисе сталинской модели экономики в СССР. Хрущёв под флагом возврата к "ленинским нормам жизни" пытался заменить страх на энтузиазм, прежде всего молодежи.   В 1954-1957 гг. это дало известный экономический эффект при освоении целинных и залежных земель, на "стройках коммунизма" в Сибири и т.д., главным образом за счет экономии на "социалке": молодежь в трескучие морозы и бураны жила в палатках при минимуме бытовых удобств, во временных целинных или таежных поселках без электричества, школ, больниц и т.п.   Этот аскетизм времен Павки Корчагина из романа Николая Островского "Как закалялась сталь" официально поощрялся хрущевской пропагандой (типичный пример — кинофильм "Коммунист", где главный герой в исполнениии актера Евгения Урбанского едва ли не в одиночку пилит и рубит лес, чтобы символический "паровоз" — хрущевские реформы — мог отправиться в дальнейший путь). Однако довольно быстро партхозномеклатуре стало ясно: два раза в одну и ту же "реку" времен первых лет революции и Гражданской войны с их лозунгом "Дае-е-шь!" войти нельзя. Хрущёв, никудышный марксист, не чета Ленину, своего непа не придумал, а начал дёргать аппарат административными реформами "Сверху" — созданием совнархозов, разделением обкомов, изменением Устава КПСС (требование обновления составов парткомов, райкомов и обкомов) и т.п.   Всё это не улучшило положения и не заставило людей работать, а лишь породило с 1959 г. волну очковтирательства (приписок) и явный саботаж "указивок Сверху". Вместо того чтобы серьезно проанализирова нежелание людей работать (отсутствие экономических стимулов, опора а голый энтуиазм и т.д.), Хрущёв пошёл ещё дальше по пути администрирования: создал в ноябре 1962 года "вотчину" А.Н. Шелепина — КПК (Комитет партийно-государственного контроля) и наделил его председателя полномочиями секретаря ЦК и зампреда Совмина СССР, что вызвало внешние ассоциации с постом Дзержинского в 1920-1926 гг. — председатель ВЧК — ОГПУ, ВСНХ, наркомпути (само собой, как и Шелепин, член Политбюро).   Как "погоняло" и орган контроля КПК в экономической сфере не дал ничего эффективного (народ работать не заставил), но наряду с партаппаратом (к тому же расколотым на две "партии" с 1962 г. — сельские и промышленные обкомы) Хрущёв фактически учредил ещё и третью "партию", насчитывавшую к апрелю 1963 г. 2 млн. 400 тыс. "членов-контролеров". Внешне все это напоминало реформу Ленина из его статьи "Как Нам реорганизовать Рабкрин", но на практике сделало из КПК нечто вроде собственной его императорского величества III канцелярии ("ведомство" графа Бенкендорфа времен Николая I).   Только вместо 37 "голубых мундиров" у царя-фельфебеля — у "Никитки-кукурузника" их оказалось 3,270 (по числу председателей союзного, республиканских, областных, городских и районных комитетов), и "народом" они ни у Николая I, ни у Хрущёва не занимались  — объектом их слежки и санкций стали генерал-губернаторы-взяточники у царя1, секретари обкомов и крайкомов — у первого секретаря. Пытаясь войти в образ Ленина, Хрущёв по его модели (помните, Троцкому и Красину в 1918-1922 гг.) начал выдавать Шелепину чистые бланки Председателя правительства за своей подписью — вписывай любую фамилию и снимай: хочешь — министра, хочешь — секретаря обкома. --------------------------- 1 Именно николаевские "голубые мундиры" в 40-х гг. XIX в. установили, что только два из 50 губернаторов не берут взяток. См.: Эйдельман Н. "Революция Сверху" в России. М., 1989, с. 117.   Понятно, что столичная и провинциальная бюрократия отнюдь не приветствовала такой возврат к "сталинизму", хотя и без расстрелов. Поэтому первое, что сделали "победители", это на двух подряд следовавших пленумах ЦК — в ноябре и декабре 1964 г. — отменили хрущевские реорганизации партаппарата: вначале снова слили два обкома в один, а затем, под видом реорганизации КПК в "народный" контроль, и "вотчину" Шелепина, заодно с 67 г. — председатель ВЦСПС, до 1975 г. — член Политбюро; в 1975 г. изгнан окончательно, умер в 1994 г.).   Затем на сентябрьском (1965 г.) Пленуме ЦК были ликвидированы хрущёвские совнархозы и восстановлены сталинские методы управления экономикой через отраслевые общесоюзные (11) и союзно-республиканские (17) министерства.   Вместе с тем хрущевский принцип "партейного" руководства экономикой был не только сохранен, но и усилен, и к концу правления впавшего уже в полный маразм Брежнева доведен до абсурда: чего стоит его руководящая "указивка" — "экономика должна быть экономной". Партаппарат отныне должен был не косвенно, через "приводные ремни": госаппарат, профсоюзы, комсомол — управлять экономикой, а руководить ею непосредственно.   Зафиксированное Сталиным в переименовании ВКП(б) в КПСС на XIX съезде партии в 1952 г. слияние аппаратов партии и Государства при Брежневе свершилось до конца: отныне не только директор крупного оборонного завода утверждался на Политбюро, но и директор коммунальной бани где-нибудь в Царево-Пропойске — на бюро райкома.   К концу брежневского застоя его верный ландскнехт Виктор Гришин, член Политбюро ипервый секретарь МГК, спустил директиву: после Олимпиады 1980 г. в Москве отныне и навсегда один из трёх секретарей любого московского райкома отвечал за регулярное снабжение населения своего района хлебом, колбасой и… водкой. Следует, однако, признать, что на первых порах новое брежневское "коллективное руководство", в отличие от Хрущёва, не ограничилось административными реформами (усиление роли министерств и ведомств в экономике), а попыталось реально реформировать основанную на страхе и ГУЛАГе Систему Сталина. Уже через год после смещения Хрущёва в докладе председателя Совета министров СССР и члена Политбюро А.Н. Косыгина на сентябрьском (1965 г.) пленуме ЦК КПСС зазвучали не слышанные за предыдущие 40 лет "НЭПовские термины" — хозрасчет, социалистический рынок, прибыль, рентабельность, эффективность капитальных вложений и т.д.   И не только зазвучали — начали практически воплощаться, причем, что особенно любопытно, в сельском хозяйстве. Там, не называя имен, была продолжена хрущевская установка от февраля 1964 г. на бригады и звенья как основные формы работы в колхозно-совхозной Системе. Важнейшим же нововведением стало приравнивание колхозников к рабочим совхозов и введение для первых гарантированного минимума зарплаты, как и в совхозах, с 1 июля 1966 г. А это автоматически означало, что колхозники отныне станут получать и пенсию — мужчины с 60 лет, женщины с 55. Был пересмотрен и хрущевски "коммунистический" подход к приусадебным участкам колхозников и подсобным хозяйствам рабочих и служащих сначала малых, а затем — и крупных городов. Именно с середины 60-х гг. началось массовое наделение горожан пресловутыми "шестью сотками" и создание т.н. садово-огородных товариществ, Правда, пока только через крупные заводы и фабрики, министерства и ведомства, творческие объединения типа союзов писателей, композиторов, архитекторов и т.п.   Одновременно стали сниматься нелепые хрущевские ограничения для построек на этой "земле-кормилице": запреты ставить стационарные щитовые дома с печкой, обязательная посадка фруктово-ягодных деревьев и кустов и т.п. Весь этот "новый курс" на стабилизацию и конец хрущёвских "перетрясок" закрепил ХХIII съезд КПСС в 1966 г. Впоследствии горбачевские публицисты назовут его первым "съездом застоя"1, но это неверно. ---------------------- 1 См.: Миф о застое. Сб. статей. М., 1991   Скорее это был съезд продолжения разумно-необходимых реформ Хрущёва. Один из непосредственных участников реформ Косыгина Гавриил Попов (в 1965-1967 гг. он возглавлял лабораторию проблем управления МГУ, работавшую по заданию косыгинской команды) Спустя много лет, к 100-летию со дня рождения А.Н. Косыгина, вспоминал: их работа менее всего походила на "застой", ибо все предлагаемые меры были направлены на повышение экономической заинтересованности как "начальников", так и работяг в СССР. "Это был путь, — пишет сегодня Попов, — по которому впоследствии пошла КНР" ("МК", № 39, 20.02.2004).   И действительно, предложенные Косыгиным экономические меры, первоначально, в 1966-1970 гг., принесли ощутимый результат: производительность труда выросла на 37%, а реальные доходы советских трудящихся увеличились на 30%. В немалой степени это было связано и с тем, что Косыгин отказался от жесткой сталинской централизации — часть прибыли стали оставлять на местах в виде фонда развития предприятий.   Характерно, однако, что гуманитарная "российская деспотическая Интеллигенция" (Бакунин М. Государство и Анархия, 1875), как обычно, участия в этом позитивном процессе, инициированном властью (реформы Александра II, графа Витте, Петра Столыпина, А.Н. Косыгина), не принимала, а только "хихикала" (Ф. М. Достоевский), но зато обращала повышенное внимание на внешние признаки "возвращения к Сталину" — восстановление названия Политбюро (вместо Президиума, хотя Политбюро началось не при Сталине, а при Ленине), Генеральный секретарь (вместо Первый, который, впрочем, сохранился в ЦК союзных республик, в крайкомах, обкомах и райкомах) и т.п. То, что позднее будет названо "косыгинской реформой 1965-1970 гг.", поначалу действительноринесет ощутимый экономический и социальный результат:   — впервые за долгие послевоенные годы была выполнена 8-я пятилетка (1965-1970);   — в 1966-1967 гг. СССР сумел резко сократить закупки зерна за рубежом за счет собственного возросшего сельскохозяйственного производства, что сэкономило Государству значительные золотовалютные средства; — началась гигантская, на 10 млрд. руб., государственная программа мелиорации (пленум в мае 1966 г.), прежде всего в засушливых районах юга РСФСР и в республиках Средней Азии, составной частью которой стал циклопический проект "поворота рек" — из Сибири в среднеазиатские пустыни (при Горбачёве из-за неких малопонятных "экономических" амбиций группы писателей во главе с главным редактором журнала "Новый мир" Сергеем Залыгиным проект был ошельмован и отброшен; с позиций нынешнего СНГ ещё неясно, как бы повели себя сегодняшние "среднеазиатские ханы", если бы у РСФСР был в руках не только энергетический, но и водно-мелиоративный "ключ"; впрочем, в 2003 г. усилиями мэра Москвы Ю.М. Лужкова "проект поворота" возродился вновь).   — началась ускоренная разведка и добыча газа и нефти в Западной Сибири и строительство газопроводов не только в СССР, но и в Восточной и Западной Европе, что, с началом мирового нефтяного кризиса 1973 года, принесёт СССР миллиарды "нефтедолларов" и позволит маразматикам Брежнева просидеть во власти лишние десять лет.   И тем не менее заставить людей работать все эти экономические и социальные меры "раннего застоя" так и не смогли Две главные группы причин мешали этому   Первая. За время семилетнего правления "Никитки-кукурузника" и одновременного "развенчания" Культа личности Сталина произошла десакрализация образа власти в целом. Сталина могли не любить и даже тайно ненавидеть, но его боялись (в России это всегда было синонимом уважали). Кроме того, абсолютным большинством граждан СССР именно с его именем связывалась Победа над фашизмом в годы Великой Отечественной войны. И не слуайно, что когда в 1965 г в порядке "дехрущевизации" после долгого перерыва вновь решили отметить День Победы 9 мая, а доклад "Двадцать лет Победы" сделал будущий герой "Малой земли" Брежнев, упоминание имени Сталина как Верховного Главнокомандующего вызвало такие бурные аплодисменты стоя всех присутствующих, что наша "кухонная Интеллигенция" немедленно отреагировала на эту реакцию ветеранов "Письмом 25" (академики-физики Сахаров, П. Л. Капица, И. Е. Тамм, Л. А. Арцимович и др.).   Сталин в послевоенные годы редко появлялся на публике, простые москвичи видели его разве что во время многочасовых демонстраций 1 мая и 7 ноября издали на трибуне Мавзоле, да и телевидение при нём делало ещё только первые робкие шаги.   Хрущёв же не понимал, что телевизор — это его политическая смерть, со своими якобы народными поговорками типа знаменитой "кузькиной матери" или менее известной — "А вы, что думали, Мы тут ноздрями мух давили?" — лез на экран очертя голову. В итоге этот экран крупным планом показал всем (но особенно Интеллигенции) маленького малокультурного человечка-самодура, никак не соответствующего традиционному представлению русского мужика о "царе-батюшке", а скорее опровергавшего ленинский тезис о том, что "каждую кухарку можно научить управлять Государством".   Понятно, что под руководством такого "вождя" народ всерьез работать не хотел. Именно при Хрущёве началось ускоренное отчуждение власти КПСС и народа. Народ, освободившийся от палки Сталина, на хрущевском энтузиазме на державу работать не хотел, но зато охотно вкалывал на "шести сотках" на себя и свою семью.   Но ведь "шесть соток" — это не фермерское хозяйство, их ни Хрущёву, ни Брежневу в экоономический оборот включить не удалось. Зато народ охотно воспользовался послаблениями от властей: фактически бесплатными "хрущобами", пенсиями и зарплатой в колхозах (при том, что производительность труда там все равно не росла), бесплатной землей в садово-огородных товариществах и т.д. — и ревниво их защищал пассивным сопротивлением "молчаливого большинства".   Эти "социалистические завоевания трудящихся" настолько укоренились в советском обществе, что их, например, в РСФСР не удалось упразднить ни второму самодуру несчастной России — Ельцину, ни его "дофину" В.В. Путину при внедрении капитализма Сверху" в 1992-1999 гг. Летом 2001 г. правительство экс-премьера М. М. Касьянова отказалось от очередной опытки протолкнуть через Думу закон о "западной методе" оплаты коммунальных услуг.   Точно также мэру Москвы Лужкову много лет не удается ввести для москвичей повременную оплату за внутригородские телефонные разговоры, типичную для городов Запада вот уже более ста лет.   Вторая группа причин — это то, что много позднее сначала "косыгинец", а затем один из "отцов" Перестройки экономист Гавриил Попов назовет командно-административной Системой. Традиционно, много столетий, отсутствие стоимостной оценки не только основных фондов (зданий, сооружений и т.п.), но и земли и недр, над которыми эта недвижимость расположена, привела к тому, что в СССР укрепился и развился азиатский способ производства, при котором власть и собственность, в отличие от Запада, оказались не разделены. В результате в царской и советской России — СССР пирамида экономики, по сравнению с Западом (капитализмом), оказалась перевернутой: не экономика диктовала свои законы Политике, а наоборот.   Поэтому Большевики и их сталинские преемники довели формулу историка Василия Ключевского — Государство пухло, а народ хирел — до абсурда. Развитие экономики определялось не объективными закономерностями, а решениями пленумов и съездов КПСС.   Начатые Сталиным после Войны большие геополитические игры — соревнования с США и НАТО гонке вооружений, хрущевские игры в "третьем мире" и т.п. — были продолжены и даже усилены при Брежневе. Но производить одновременно и пушки, и масло советская экономика не могла: начавшиеся ещё на сентябрьском (1953 г.) пленуме ЦК КПСС споры о пропорциональном развитии промышленных групп А ("пушки") и Б ("масло") очень быстро закончились в пользу "ашников".   Не всегда приоритет "пушек", как при Сталине, устанавливался грубым администрированием. В эпоху "косыгинских реформ" 1965-1967 гг. вдруг выяснилось (статьи экономистов в журнале "Коммунист" в 1966 г.), что "ашники" давят "бешников" путем "волюнтаристского" ценообразования, что делает совершенно иллюзорными всякие надежды на хозрасчет, бригадный подряд, рентабельность и т.п. Устанавливаемые произвольно Госпланом и Госкомцен СССР по командам из Политбюро цены и уровень рентабельности оказались совершенно разными в разных отраслях экономики.   Например, на предприятиях министерства приборостроения, связанных с ВПК, уровень рентабельности "спускался" настолько заниженным, что позволял без особых хлопот достигать 50% прибыли, а, значит и премий, надбавок к зарплате, помощи садово-огородным товариществам (техника, дороги, электричество) и т.п. Наоборот, цены и рентабельность в "бедной" мясомолочной промышленности был таким, её мясо- и молокозаводы заводы выпускали продукцию себе в убыток, как и рыбоперерабатывающие заводы.   На дотациях из бюджета держалась вся угольная промышленность и чёрная металлургия, хотя нефтяная и газовая за счёт тех же манипуляций с ценами и рентабельностью процветали. Убыточными — дотационными — были железные дороги и всё коммунальное хозяйство.   Напуганные социальными беспорядками начала 60-х годов в связи с денежной реформой и повышением цен на продовольствие (пиком напряжённости стал растрел в 1962 году рабочих в Новочеркасске), наследники Хрущёва вначале старались цены и налоговые выплаты не повышать, но и кардинальную реформу — находить оптимальную дозу соотношения между производством "пушек" и "масла" — не проводить.   В результате такой страусовой Политики, с обострением международной обстановки и вводом войск ОВД в Чехословакию в августе 1968 года "косыгинская реформа" захлебнулась. Самого Косыгина по воспоминаниям все того же Г. X. Попова, отодвинули чисто бюрократическим путём — отобрали "пушки" (весь огромный комплекс ВПК) из-под его подчинения, передав "ашников" под Брежнева. И сидел такой "вэпэкашный министр" на заседании у Косыгина и откровенно клевал носом (что видно было даже по телевидению при официальных съёмках): ведь всё равно премьер ему не указ, его "хозяин" — бровастый   А брежневское руководство предпочло решать проблему прежним административно-командным путём. Для группы А (ВПК) развернули программу строительства "закрытых городов", главным образом на Урале и в Сибири. В европейской части — РСФСР, Белоруссия, на Украине и частично в Прибалтике — стали навешивать коммунальную "социалку" на отдельные промышленные предприятия (например, в г. Угличе Ярославской области — на часовой завод "Чайка", выпускавший также приборы для военных подлодок Бунт советской Интеллигенции и идеологическая Война Востока и Запада   Выпущенного в 1956 г. на XX съезде "антисталинского джинна" остановить, между тем, не удалось ни Хрущёву, ни его наследникам. Последние вначале попытались применить к московской и ленинградской Интеллигенции старую как мир "ленинскую" Политику пряника и кнута.   В 1966 году в журнале "Коммунист" в рамках "дехрущевизации" появилась уважительная "пряничная" статья, в которой автор отмежёвывался от эскапад Хрущёва в адрес Интеллигенции на его встречах в 1957-1962 годах. В частности, положительно отозвавшись о творчестве модного тогда писателя Василия Аксенова, поэта Андрея Вознесенского, кинорежиссёра Сергея Параджанова, художников Т. Мосина и М.Брусиловского и др. В том же году были приняты негласные меры по смягчению воинствующего атеизма хрущёвской эпохи. В частности, разрешено было выпустить из спецпоселений Сибири сектантов — "свидетелей Иеговы", "истинно-православных христиан", "адвентистов" и др.   Но в целом и при Брежневе "кнут" явно преобладал над "пряником. Собственно, "хлестать кнутом" начал ещё Хрущёв. "Дело" Краснопевцева — Обушенкова в 1957 г. в МГУ, офциально развязанная в октябре — нояре 1958 г. пропагандистская кампания против поэта Бориса Пастернака, вся "вина" которого состояла в том, что 23 октября 1958 года ему была присуждена  Нобелевская премия за роман "Доктор Живаго" (в конце концов его заставили публично отказаться от премии, а вся эта грязная игра до срока свела поэта в могилу — 30 мая 1960 г. Б.Л. Пастернак умер), показывала явную преемственность Политики Ленина и его наследников. 7 сентября 1961 года на партийной конференции Ленинского района Москвы выступил начальник кафедры Военной академии им. Фрунзе генерал-майор Петр Григоренко, предостерегший от появления "нового культа личности" (Н.С. Хрущёва). Генерала немедленно уволили, а затем упрятали в "психушку". Однако при Хрущёве борьба с инакомыслием носила непоследовательный характер. Это, в частности, проявилось в том, что он дал санкцию главному редактору журнала "Новый мир" А. Т. Твардовскому на публикацию в ноябрьской книжке журнала за 1962 год взрывоопасной повести Александра Солженицына "Один день Ивана Денисовича" — о рядовом советском "зэке из простых", выживающем в жутком сталинском ГУЛАГе.   Повесть имела эффект разорвавшейся бомбы — журнальный вариант и отдельные издания повести прочитали миллионы людей, от студентов до простых "работяг". В результате позднее, уже после снятия Хрущёва, творение Солженицына стало очень серьезным препятствием на пути открытой реабилитации Сталина и сделало Солженицына откровенным оппонентом "брежневского застоя" (впоследствии писатель отразит это противостояние в романе "Бодался телёнок с Дубом"). "Дуб" же — брежневский режим — на свою голову ввяжется с "теленком" в затяжную скрытую борьбу, но с удивлением обнаружит: писатель вовсе не глупый и трусливый "телёнок", а самый что ни на есть отважный тореадор, в одиночку начавший свою корриду против брежневского режима. Были три новых момента в разгоравшемся в СССР после отставки Хрущёва диссидентском (другое название — правозащитном) движении.   Во-первых, аналогичные бурления в ещё большей степени наблюдались в Восточной Европе, особенно в Польше и Чехословакии. Во-вторых, бурлила и Западная Европа с США, которые в 1967-1968 гг. охватила мощная волна студенческих выступлений (особенно в 1968 г. во Франции), что в сочетании с общим сдвигом Интеллигенции влево, обеспечивало советским диссидентам активную поддержку в левых западных кругах.   В-третьих, в продолжавшейся и после отставки Хрущёва тайной "игре" КГБ и ЦРУ диссиденты, а затем и Евреи-"отказники" стали важной разменной монетой, о чем многие советские диссиденты часто не подозревали вплоть до момента, когда их обменивали на кадровых шпионов или важных для Москвы политических деятелей (например, Владимира Буковского на лидера чилийских коммунистов Луиса Корвалана" — народ в Москве моментально откликнулся частушкой: "Обменяли хулигана на Луиса Карвалана").   * * *   Диссидентство в СССР первоначально взошло на письмах против реабилитации Сталина, которые в 1965-1966 гг. потоком пошли в "инстанции". Власти решили пресечь эту волну и в те же годы организовали через КГБ СССР контракцию: в 1965 году арестовали, а в 1966 г. публично судили двух до этого не слишком известных литераторов — участников Войны — писателя Андрея Синявского и поэта-переводчика Юлия Даниэля. Формально им инкриминировалась публикация на "буржуазном Западе" своих "антисоветских произведений", да ещё под псевдонимами. Но на этот раз, как в случае с Борисом Пастернаком и его романом "Доктор Живаго" в 1958 г., дело не ограничилось публикацией писем в "Правде" и "Известиях" типа — "этот роман-пасквиль я не читал, но гневно осуждаю все, что в нём написано". По делу Синявского — Даниэля ещё в конце 1965 г. было принято специальное решение Политбюро, операцию поручено было провести Отделу Культуры ЦК КПСС и КГБ СССР с подключением к ней секретариата Союза писателей СССР.   Масла в огонь подлила та самая первая после параллельной демонстрации "троцкистов" 7 ноября 1927 г. публичная манифестация 5 декабря (в день принятия "сталинской" и все ещё действующей Конституции СССР 1936 г.) 1965 года на Пушкинской площади в Москве кучки первых "легальных диссидентов" — акад. А. Д. Сахарова, Алика Гинзбурга, Вл. Буковского, Андрея Альмарика, Ларисы Богораз, Натальи Горбаневской, А. Есенина-Вольпина и др., развернувших плакаты и требовавших соблюдения хотя бы тех правовых положений, которые были зафиксированы ещё в конституции 1936 г. К тому времени уже вовсю шла полемика либерального "Нового мира" с консервативным "Октябрем".   Перед началом процесса, который прошел в Москве 10-14 февраля 1966 г. с соблюдением всех процессуальных норм, власти через секретариат СП СССР решили расколоть ряды "подписантов" и перетянуть часть из них на свою сторону, что им (после заочной "проработки" литераторов в Институте мировой литературы, в Отделении литературы и языка АН СССР, в писательских союзах Москвы и Ленинграда) отчасти и удалось. В "Литературной газете" появилась погромная статья против "литературных власовцев" Синявского — Даниэля, которую подписали не только записные "подручные партии" типа Константина Симонова или автора сталинского гимна 1943 г. Сергея Михалкова, но вполне лояльные ранее к правозащитникам Константин Федин или поэтесса Агния Барто, которую на одной из встреч с литераторами публично оскорбил Хрущёв.   К чести советских литераторов той поры — как знак времени! — джинна десталинизации в бутылку уже загнать было нельзя: большая группа творческой Интеллигенции не испугалась и опубликовала контрписьмо в защиту Даниэля — Синявского. Среди этих "подписантов" оказались не менее громкие имена и, главное, хорошо известные за границей — писатели Илья Эренбург, Виктор Шкловский и Юрий Казаков, актер Ростислав Плятт, драматург Александр Арбузов и др. Это письмо, сразу попавшее на Запад, существенно смазало впечатление от всеобщего "одобрямса" советской Интеллигенции судебной акции властей против двух литераторов.   И хотя их, разумеется, осудили и отправили в мордовские лагеря, но желаемого эффекта по типу процессов 30-х гг. у Брежнева и Ко не по получилось — всё по той же причине, что и у Хрущёва: не по "сенькам" оказалась "шапка". Характерно, что "подписантов", защитников Синявского — Даниэля, не тронули, а одному из них — драматургу Арбузову — через 15 лет даже присудили Государственную премию СССР (1980 г.).   Но и процесс Синявского — Даниэля кое-чему научил брежневсие власти. Они, например, с удивлением обнаружили, что "сталинская" конституция 1936 г., написанная Бухариным и Радеком, может служить отличным "щитом" для правозащитников, не позволяя прокурорам СССР припаять им антисоветскую деятельность. Поэтому 15 сентября 1966 г. Политбюро срочно одобряет три новые дополнительные "антидиссидентские" статьи в УК РСФСР: 191(1) — распространение заведомо ложных измышлений, порочащих советский государственный и общественный строй" (до трех лет тюрьмы); 191(2) — за "надругательство над гербом или флагом СССР"; 191(3) — за организацию и участие в "групповых действиях, нарушающих общественный порядок" Благодаря этим новым "юридическим нормам" властям сравнительно легко удается расправиться с диссидентами "второго ряда": осудить ныне покойных Алика Гинзбурга и Юрия Галанского (февраль 1968 г.), "социал-христиан" в Ленинграде (апрель 1968года) и кучу "протестантов" на Красной площади против военного вторжения в Чехословакию (9-11 октября 1968 г.). Но на крупных диссидентах — академике Сахарове и писателе Солженицыне — они споткнулись.   Поначалу возникли проблемы с Сахаровым, "отцом" советской водородной бомбы, трижды лауреатом Сталинской премии и Героем Социалистического Труда. Сахаров ещё 24 декабря 1958 г. обратился к Н.С. Хрущёву с письмом, требуя не проводить испытание термоядерной бомбы в атмосфере. "Наш Никита Сергеевич", разумеется, проигнорировал эту просьбу-требование. Но и расправиться с академиком, как, скажем, с Синявским или Гинзбургом, ни Хрущёв, ни Брежнев не осмелились, причем даже после того, как Сахаров, подобно Пастернаку с его романом "Доктор Живаго", опубликовал в июне 1968 г. за границей свой трактат "Размышления о прогрессе, сосуществовании и интеллектуальной свободе", да ещё в 1975 г. получил (опять же как Пастернак в 1958 г.) Нобелевскую премию. Максимум, на что пошло брежневско-андроповское руководство — это отправить Сахарова с женой Еленой Боннэр в январе 1980 г. в административную ссылку в "закрытый" город <a href="../../people/Gorky/index.htm">Горький, куда был запрещен въезд иностранным журналистам.   Иное дело — Солженицын: этот не физик-атомщик, а "свихнувшийся писака" (П.Н. Демичев) "ведёт антисоветскую работу" (Ю.В.Андропов) — с ним "Дубы" из Политбюро, вначале, вначале (заседание секретариата ЦК КПСС 10 марта 1967 г.) действительно рассчитывали расправиться как с "теленком", быстро: чик-чик — и на шашлык1. ---------------------- 1 См.: Кремлевский самосуд. Сб. док. / Состав. А. В. Коротков и др. М., 1994, с. 40-41. И просчитались. Первоначальный сценарий расправы над Солженицыным, утвержденный на Секретариате ЦК 10 марта 1967 г., не отличался оригинальностью: за основу была взята модель травли Бориса Пастернака в октябре — ноябре 1958 г. Иными словами, партия по предложению председателя КГБ СССР "хрущевского комсомольца" В.Е. Семчастного поручила руководству Союза писателей СССР "навести порядок" и выгнать "клеветника" из этого союза ("Он клевещет на все русское, а все наши кадры", — В. В. Гришин). Но, в отличие от Пастернака в начале 30-х гг., писавшего хвалебные стихи о Сталине, а позднее на всю жизнь травмированного расправой "зодчего коммунизма" над писателями Борисом Пильняком, Исааком Бабелем, Перецом Маркишем и другими и поэтому капитулировавшего (отказался от получения Нобелевской премии), Солженицын оказался для "партийных Дубов" крепким орешком.   Боевой офицер-фронтовик, выживший, как и его литературный герой Иван Денисович, в ГУЛАГе, писатель не только не испугался, а сам перешел в наступление. "Литературные генералы" не успели ещё взять под козырек и со всех ног броситься исполнять указание Секретариата ЦК, как Солженицын направил 16 мая 1967 г. "Открытое письмо" в президиум IV съезда советских писателей в Москве. В этом письме писатель не только не покаялся, а наоборот, открыто выступил против многолетней партийной Цензуры и по сути предложил "генералам" объединиться с ним, фронтовым капитаном-писателем, против "Дубов-маршалов" из Секретариата ЦК и Политбюро.   Случись подобное при Сталине до 1953 г. и даже при Хрущёве в 1958 г., с Солженицыным бы расправились за это "открытое письмо" быстро и радикально. Но в том-то и была специфика ситуации вокруг одного диссидента в СССР, что брежневскому руководству после смещения Хрущёва приходилось действовать уже в другой обстановке внутри и вне страны.   Во-первых, СССР оставался в жесткой конфронтации с США по всему миру, в частности, тайно оказывая поддержку военной техникой северовьетнамским коммунистам в их вооруженной борьбе с США в Индокитае. Попытка А.Н. Косыгина в феврале 1965 г. во время официального визита в Ханой, Пекин и Пхеньян примириться с китайскими коммунистами после демонстративного разрыва Хрущёва с Китаем в 1958 г. (отозвал всех советских специалистов и прекратил всякое сотрудничество) и даже сенсационная встреча Косыгина с Мао Цзэдуном 11 февраля 1965 г. в Пекине на почве возобновления совместной военной помощи Северному Вьетнаму против американцев полного успеха не принесли.   Для китайского вождя эта помощь (речь шла о возобновлении транзита советского вооружения, главным образом зенитных ракет, воздушным и наземным путем через Китай в Северный Вьетнам) не была приоритетной проблемой. Он настаивал на более радикальной "дехрущевизации" и полной реабилитации Сталина. Конкретно Мао, собравший на встречу с Косыгиным 11 февраля весь "синклит" китайских коммунистических вождей, требовал публичной отмены решений антимаоистского февральского (1964 г.) Пленума ЦК КПСС, проведенного ещё Хрущёвым, на что советский премьер, имея четкие директивы Политбюро, не пошел.   Ведь это бы означало реабилитацию Сталина и, по большому счету, отмену решений ХХ съезда о культе личности, что вызвало бы крайне негативную реакцию Интеллигенции в СССР и странах европейского социалистического лагеря. А это, в свою очередь, ещё больше подняло бы антисталинские акции Солженицына (напомним, что именно с 1965 г. он попал под "колпак" Семичастного). Эти опасения вновь прозвучали 18 июля 1967 г. на очередном заседании Секретариата ЦК при обсуждении проекта закрытого письма ЦК "О поведении и взглядах Солженицына" (в конце концов письмо решили не рассылать).   Но и с китайцами так и не договорились, и к 1969 г. дело дошло до локальной китайско-советской пограничной Войны (события вокруг о-ва Даманский).   Во-вторых, брежневское руководство начинали волновать настроения Интеллигенции в Польше и особенно в Чехословакии, где как раз в разгар начала антисолженицынской кампании назревала "пражская весна" 1968 г.1.   "Дубы" в Кремле весьма насторожились, когда из донесений советских посольств и резидентур КГБ лучать Информацию о популярности идей Конвергенции капитализма и Социализма в результате научно-технического прогресса в мире, незадолго до этого выдвинутых профессором социологии Уолтом Ростоу из Техасского университета (г. Остин, США) и почти сразу же поддержанного акад. А. Д. Сахаровым в его "Размышлениях о прогрессе, сосуществовании и интеллектуальной свободе"2. --------------------- 1 Подробней об этом см. в книге однокашника М.С. Горбачёва по учебе на юрфаке МГУ и активиста "пражской весны" Зденека Млинаржа "Холодом веет от Кремля" (New York, 1988; московское переиздание 1992 г. — "Мороз ударил из Кремля"). 2 По-русски книга вышла в июне 1968 г. в "самиздате" в Москве, по-английски — в том же году в Нью-Йорке и по-французски — в 1969 г. в Париже.   И, наконец, в третьих, "дело Солженицына" по времени совпало с "делом" дочери Сталина — Светланы Аллилуевой, как назло именно в апреле 1967 г. сбежавшей через Индию и Швейцарию в США. Конечно, носителем государственных секретов типа изготовления в СССР водородной бомбы она не являлась, но сам факт побега на "империалистический Запад" дочери "вождя всех времен и народов" был крупным идеологическим проколом брежневской пропаганды: "Дубы" ещё колебались — не реабилитировать ли Сталина, вот и Мао просит о том же, а паршивая дочка возьми да и "проголосуй ногами" из первого царства "реального Социализма". В западной прессе поднялась вокруг этого побега невероятно шумная кампания. Она совпала по времени с публикацией в тех же газетах письма Солженицына на IV съезд писателей и, главное, ещё одного писательского письма на тот же съезд (84 подписи!) в поддержку писателя-диссидента (и ещё 15 индивидуальных писем также попали на Запад).   Надо ли говорить, что западные СМИ и особенно русскоязычные "радиоголоса": "Свобода", Би-би-си, "Голос Америки", "Немецкая волна" и др. — через барьеры многочисленных глушилок все-таки донесли до советского слушателя эту волну защиты Солженицына и скандал вокруг дочери Сталина. Зашевелились и профессиональные антикоммунисты из USIA и аналитики в ЦРУ. Ведь это впервые после начала "холодной войны" в 1947 г. они получали в СССР и странах за "железным занавесом" ранее неизвестный им "человеческий материал — диссидентов (правозащитников), не чета каким-то ранее защищаемым ими "лесным братьям" из Прибалтики или Западной Украины, и тем более, сомнительным идерам из НТС (Народно-Трудовой Союз), возникшем при содействии фашистских оккупантов.   Американские аналитики именно с 1967 г. начали пересматривать всю прежнюю стратегию пропаганды на СССР и европейские страны соцлагеря. Если раньше это был лобовой призыв "сбросить" иго коммунизма (напомним, что и радио "Свобода" вначале называлось "Освобождение"), то теперь появилась возможность идейно поддержать внутри коммунистического мира "пятую колонну" — набирающее силу диссидентское движение, способное, по мнению этих аналитиков, разложить коммунистическую Систему изнутри.   Тем более, что за единичными фамилиями отдельных легальных диссидентов просматривалась, как, скажем, в России конца XIX — начала ХХ в. (до русско-японской Войны 1904—1905 гг.), достаточно сильная поддержка общественности (письмо в защиту Синявского и Даниэля в 1966 г. подписало около двух десятков представителей творческой советской Интеллигенции, а Солженицына в 1967 г. защищало уже в пять раз больше — около ста).   Не прошло мимо внимания Запада и то обстоятельство, что отдельные выдающиеся советские творческие деятели не только подписывали письма, но и предоставляли диссидентам "политическое убежище" у себя в квартирах или дачах и даже материальную помощь (совсем как дореволюционные купцы или промышленники). Например, вскоре стало известным не только КГБ, что Солженицын скрывался на даче выдающихся музыкальных деятелей Советского Союза — гениального дирижера и виолончелист Мстислава Ростроповича и его жены Галины Вишневской, прима-певицы Большого театра. Словом, открывался новый, "третий", фронт в конфронтации двух лагерей — пропагандистско-идеологический. "Бои" на этом "фронте" после почти двух десятилетий брежневского застоя сыграют определяющую роль при идеологическом обрамлении горбачевской Перестройки ("общечеловеческие ценности", "права человека", "Европейский дом", "новое мышление" и т.п.).   В самом первом приближении, скорее интуитивно, чем осмысленно, все эти проблемы впервые встали перед верхушкой КПСС именно в 1967 г. в связи с "делом Солженицына" на уже упоминавшихся заседаниях Секретариата ЦК КПСС 10 марта и 18 июля. Прямо скажем, "кремлевские Дубы" оказались интеллектуально бессильны перед "теленком". Никакого противоядия они солженицынским разоблачениям не придумали, и 18 июля вновь "спустили вопрос" на уровень Союза писателей СССР (предложение главного коммунистического идеолога Суслова). Но "литературные генералы" мыслительно были ещё большие импотенты, чем их хозяева из Политбюро. Поэтому секретариат "Совписа" ничего умного не придумал, как 22 сентября 1967 г. на заседании секретариата с участием "теленка" от Солженицына потребовал банального покаяния (помните — "разоружившиеся троцкисты" в 1928-1929 годах). Разумеется, каяться Солженицын отказался, и его позднее, 4 ноября 1969 г. исключили из Союза писателей, но руками местной рязанской писательской организации.   И на этот раз в его защиту выступила большая группа писателей — Г. Бакланов, Б. Окуджава, Б. Можаев, А. Арбузов, Е. Евтушенко, Лидия Чуковская и др. Они требовали вынести решение рязанских писателей на пленум "Совписа", но успеха не добились. Отныне гениальный писатель становится изгоем в собственном Отечестве, теряет всякую надежду на публикации на Родине, подобно своим предшественникам из 30-х годов писателям Платонову или Булгакову, "внутренним эмигрантом". Масла в огонь противостояния "телёнка" с "Дубом" подливает присуждение Солженицыну 8 октября 1970 г. Нобелевской премии.   Контратака консерваторов   Между тем рядом с "буяном-теленком" в замшелом дубовом лесу литературы советского социалистического реализма после ХХ съезда вырос зеленый подлесок — т.н. "деревенская проза" писателей-"неподписантов": "Плотницкие рассказы" Василия Белова, "Письма из Русского музея" и "Владимирские проселки" Владимира Солоухина, антиколхозные повести и рассказы Владимира Тендрякова, Бориса Можаева и Фёдора Абрамова и др.   Эта проза трактовала не о "маяках", не о Павках Корчагиных, а о простых людях — плотниках, смотрителях музеев, деревенских старухах-вдовах, чьи мужья, а нередко и сыновья, сложили свои головушки на Войне, и они коротали свои недолгие уже в этой жизни дни в холодных избах, без электричества и пенсий, кормясь исключительно со своих огородов да малой живности. Страшным обвинением режиму служила сценка из вологодской деревенской действительности тех лет, почтальон обходил отдаленные деревни, и то в одной, то в другой избе находил… умерших одиноких старух, иногда пролежавших бездыханными не один зимний месяц.   И это был не "один день" зэка Ивана Денисовича, а тысячи судеб простых русских людей, которых погубил уж не Сталин, а равнодушие к их жизни его наследников — Хрущёва и Брежнева Появившиеся в 60-х гг. переводы произведений Франца Кафки — "В исправительной колонии", "Приговор", "На строительстве китайской стены" и др. — расширяли солженицынский ГУЛАГ до абсурда всей жизни маленького человека в ХХ веке, неспособного в одиночку противостоять молоху бюрократически-государственной машины С проекцией тех же идей на советскую действительность трактовались городской Интеллигенцией и студенчеством 60-х гг. переиздания романов и пьес Михаила Булгакова — "Мастер и Маргарита", "Собачье срдце", "Театральный роман", "Белая гвардия" и др.   Всему этому мощному, хотя внешне и не диссидентскому литератрному потоку консерваторы интеллектуально не могли противоставить ничего, кроме пропагандистской трескотни и новых репрессий. В качестве первой в серии пропагандистских кампаний было избрано празднование 50-летия Октябрьской революции, под которую были отпущены большие деньги на постановку кинофильмов, телесериалов, выпуск книг и альбомов и т.п. (в 1970 г. точно так же будет отпраздновано 100-летие рождения Ленина). Однако и празднование 50-летия не помогло. В добавление к "диссидентским" публикациям на Западе прибавились мемуары бывших "своих" — опальных маршала Жукова и Никиты Хрущёва. На Политбюро 3 марта 1968 года об отрыках из их мемуаров, каким-то образом провезённых через границу и появившихся в СМИ на Западе, специально и с возмущением говорил сам Брежнев.   Весь этот идеологический "разброд и шатания" явно беспокоил консерваторов. На том же Политбюро 3 марта 1968 г. состоялась острая дискуссия — что же делать с советской Интеллигенцией дальше? Явные"Дубы" типа председателя Президиума Верховног Совета СССР Николая Подгорного предлагали не "миндальничать", ужесточить прием в союзы писателей СССР и союзных республик, а "смутьянов" лишить московской прописки и выслать из столицы (3 апреля 1967 г. в ЦК КПСС от имени КГБ, МВД и МГК была направлена записка "Об укреплении паспортного режима в гор. Москве и Московской области", в которой предлагалось "аннулировать прописку лиц" за их "антиобщественную деятельность", "клевету" и т.п.; в тот период власти побоялись нежелательного резонанса, и ход записке не дали).   На этом заседании Политбюро неожиданно "либерально" выступил сам генсек Брежнев. Он признал серьезность проблемы, но отметил — "вопрос работы с Интеллигенцией — это серьезный вопрос, и просто так административными мерами эти вопросы не решишь" (цит. по: Пихоя Р.Г. Указ. соч., с.308) Но и Брежнев ничего нового, кроме все тех же административных мер, предложить не смог. Его идея упразднить ставшими рассадниками "диссидентства" старые советские творческие союзы и создать вместо них единый новый — Академию литературы и искусства, "сделать хороший отбор в эту академию", оказалась мертворожденной. Характерно, однако, что даже самые замшелые "Дубы" в Политбюро не заикались о ликвидации Солженицына или акад. Сахарова "в особом порядке", хотя "Лаборатория Х" (ядов) продолжала существовать на Лубенке до конца 1991 года, а "комсомолята" из КГБ моментально бы исполнили любой приказ "любой партии и любого правительства!" (из горькой диссидентской "шутки" тех лет), лишь бы прорваться к вершинам власти.   В итоге и на этот раз "Дубы" из Политбюро "пороха не выдумали" и ограничились созданием очередной комиссии Политбюро (Андропов, Шелепин, Демичев, Пельше) по "первоочередным вопросам идеологической работы" Окончательный отказ от реформирования послесталинской Системы — торжество догматиков Попытка подавить "пражскую весну" грубым военным вмешательством путем ввода 21 августа 1968 г. войск ОВД в Чехословакию, ареста партийно-государственного руководства и вывоза его на территорию СССР (первого секретаря КПЧ А. Дубчека, премьера Черника, спикера Смрковского и др.) полностью провалилась.   Войска столкнулись с такой мощной кампанией гражданского неповиновения рядовых чехов и словаков, подобного которому "кремлевские Дубы" не встречали даже в Венгрии в октябре — ноябре 1956 г. Кроме того, сразу провалились их надежды расколоть партийно-государственное рководство "пражской весны" и привезти в Прагу на советском бронетранспортере "чешского Кадара" — никто из руководства Чехословакии роль генерала Власова сыграть не захотел (это, Правда, ничему не научило "кремлевских Дубов", и девять лет Спустя, в Афганистане, они продолжат эту тактику поддержки московских марионеток, что в конце концов снова приведет к вводу советских воск и затяжной Войне "ограниченного военного контингента" с афганскими моджахедами, активно поддержанными США).   В последнем случае основная вина ложилась на советского посла в Праге Степана Червоненко, перед этим, в 1958 г., благополучно провалившим свою миссию посла СССР в Китае: бывший заведующий отделом загранкадров ЦК КПСС сообщал в Москву не то, что реально было в Китае или Чехословакии, а то, что хотели услышать от него "кремлевские небожители".   В результате даже словацкий "Карл Радек" — Василь Биляк — в последний момент струсил и отказался возглавить "пятую колонну" Москвы. А тайных агентов НКВД типа "Володи" (Имре Надя в Венгрии в 1955-1956 гг.) среди лидеров КПЧ тогда не нашлось.   Что "братская помощь" здоровым силам в Чехословакии оказалась чистой авантюрой в политическом и военном плане, стало ясно через два дня, 23 августа, когда в Москве торжественно принимали президента Чехословакии ген. Людвига Свободу, а вслед за тем на экранах телевизоров в СССР замелькали лица вчерашних арестантов Черника, Дубчека, Смрковского и других. Для тех, кто был искушен в тайнах "кремлевского двора" в СССР или анализировал их за рубежом, такой пассаж был равносилен "чуду на Висле" в августе 1920 года. Только "чудо на Влтаве" в августе 1968 года свершилось не оружием, а пассивными методами гражданского неповиновения. Чего стоила только одна многотысячная демонстрация разгневанных словаков вокгуг генерального консульства в Братиславе, во время которой, однако, не было эксцессов и не разбито ни одно окно.   Чехи нашли в себе мужество оставить свою маленькую, но хорошо вооруженную армию в казармах и, как и в марте 1939 г. при оккупации Чехии и Моравии гитлеровскими войсками, сохранить свои войска в местах постоянной дислокации. Наоборот, министр обороны СССР маршал Андрей Гречко не подготовил вторжение даже военно-пропагандистски: советские войска вошли по старым картам 1945 г., солдатам говорили, что идем выбивать немцев ФРГ из "братской славянской страны", дорожные указатели на словацком и чешских языках, но написанные, естественно, латиницей, политруки вначале выдавали за немецкие, уверяя, что Советская армия вновь вошла в Германию.   Вдобавок словаки и чехи за одну ночь поменяли или сорвали все указатели и названия улиц, и советские войска даже по картам 1945 г. тыкались, как слепые котята. Не лучше подготовились и спецслужбы ОВД. В первые часы в пражском аэропорту высадили с советских самолетов (предварительно захватив все аэродромные службы) десант спецназа, но арестовали лишь верхушку — Дубчека, Черника и других. Основная масса функционеров — активистов "пражской весны" — не была интернирована и сумела скрыться.   В результате танки и бронетранспортёры войск ОВД оказались предоставлены самим себе и, окруженные разъяренной толпой, не знали, что делать — стрелять было запрещено, а кого арестовывать ещё — неизвестно.   Позором для советских оккупационных спецслужб стал скандал: чешские коммунисты провели на одном из заводов подпольный антимосковский партийный съезд, избрав новое руководство. Все это очень напоминало ввод танков в Москву 19-21 августа 1991 г. при ГКЧП; как, впрочем, и события вокруг "Белого дома" в августе 1991 г. — "пражскую весну в августе 1968 г. И не случайно 25 августа 1968 г., когда Свобода вместе с недавними "арестантами" вел в Москве многочасовые тяжелые переговоры с Брежневым, Косыгиным и Подгорным, на состоявшемся параллельно заседании Политбюро сторонник жестких мер Андропов с недоумением заметил: "Получается непонятно: кто же ввел войска — Мы к ним или они к Нам?" (цит. по: Пихоя Р.Г. Указ. соч., с. 342). Характерно, что на заседании Политбюро 25 августа председательствовал не Брежнев, а Косыгин, с самого начала чехословацкого кризиса занимавший умеренную позицию. Он же и сделал вводный доклад. Любопытна была его характеристика мнений лидеров братских компартий на провал военной акции OВД 21 августа. По Косыгину обрисовались две точки зрения — экстремистская (Живков, Ульбрихт, Гомулка) и умеренная (Янош Кадар).   Экстремисты заявляли, что "Война неизбежна, что нужно все душить, нужно сажать контрреволюцию" (Живков), "никто не поймет, зачем Мы ввели войска…" (Гомулка). Умеренный Кадар предлагал оставить на прежних постах Дубчека и Черника, войска ОВД частично вывести, а частично "спрятать" на территории Чехословакии. В конце концов точка зрения Кадара, поддержанная Косыгиным и Брежневым, взяла верх.   В Чехословакии начался т.н. "процесс нормализации" во главе со Свободой, Дубчеком и Черником, затянувшийся на годы. Только с 1969 г., когда "словацкий Кадар", бывший "националист" Густав Гусак (1913-1991 гг.), отсидевший за это в 1951-1960 гг. в тюрьме, стал президентом Чехословакии, наконец, частично удалось "нормализовать" обстановку. Многие активисты "пражской весны" к тому времени сбежали за границу, Дубчека исключили из партии и отправили служить лесником в Словакию (в 1990 г. из партии исключат уже самого 77-летнего Гусака, и не выдержав позора, он умрет в 1991 г.).   В конечном итоге "нормализация" была, как и в Венгрии после 1956 г., достигнута Гусаком за счет "гуляш-Социализма": значительную часть рабочих и служащих купили высокой зарплатой, кредитами на строительство коттеджей, на покупку автомашин, но при условии — никакой Политики.   Кризис в Чехословакии в августе 1968 года по своим международным последствиям леко превзошел внутрипартийную грызню "пауков в банке".   Во-первых, он вызовет ещё больший, чем в 1956 г. после венгерских событий, кризис в международном коммунистическом движении и постепенный переход лидеров компартий Западной Европы (особенно в Италии, Франции и Испании) на позицию еврокоммунизма, что в теоретическом плане означало лишь одно — после 1968 г. советская модель Социализма больше не считалась в Европе единственно-образцовой1. ----------------------- 1 Подробней см.: Коммунизм — советский строй. Сб. статей. М., 2000; Кара-Мурза С. Евреи, диссиденты и еврокоммунизм. М., 2001   Для "Дубов" из Кремля это значило одно: отныне они находились не только в традиционном "капиталистическом окружении", но и в двойном кольце своих бывших соратников по Коминтерну — н Западе "еврокоммунистов"на Востоке — "маоцзедуновских ревизионистов".   Во-вторых, в геополитическом плане США и страны НАТО поняли: СССР боится "большой Войны" из-за потери "сфер влияния" в Восточной Европе, хотя пока и противляется выходу своих сателлитов (Чехословакии, Румынии) из военно-политического союза ОВД и Комекона — СЭВ. А это создавало для НАТО новые предпосылки для "размывания" европейского соцлагеря и его дальнейшей "югославизации", благо Тито активно поддержал "ревизионистов" и в Венгрии в 1956 г. (укрыл Имре Надя в своем посольстве в Будапеште), и в Чехословакии — осудил военную интервенцию ОВД.   В-третьих, "Социализм с человеческим лицом" оказался в принципе неприемлем даже для постхрущёвского руководства СССР, фактически после чехословацкого кризиса признавшего, что сталинская модель Социализма принципиально нереформируемая. Вся эта брежневская конструкция очень напоминала модель царизма времен Николая I в канун Крымской Войны 1853-1855 гг., такая обстановка объективно втягивала СССР в глобальный кризис "по всем азимутам", затянувшийся на долгие 16 лет.   Борьба с инакомыслием Празднование 50-летия Великого Октября в 1967 г. было лишьначалом борьбы с инакомыслием в СССР, которое после вторжения в Чехословакию приняло в самом конце 60-х годов — первой половине 70-х годов характер официальной массовой кампании. Особенно досталось философам, экономистам и историкам из институтов Академии наук СССР. Дело дошло до того, что даже некоторые в прошлом крупные партийные функционеры с "идеологического фронта" выступили против этого отката к сталинизму, символом которого стал новый заведующий отделом науки и вузов ЦККПСС, фронтовой друг Брежнев Сергей Трапезников.   Вице-президент Президиума АН СССР акад. А.М. Румянцев, в недавнем прошлом главный редактор теоретического журнала "Проблемы мира и Социализма" в Праге, а с октября1964 г — газеты "Правда" (сменил хрущевского ставленника Сатюкова), в июле 1970 г. направил в ЦК обширное письмо против Политики погрома, проводимой малообразованным и малокультурным "Дубом" Трапезниковым.   Это письмо, воскресавшее давние традиции споров "гимназистов" и "семинаристов" в большевистском ЦК 20-х гг., акцентировало внимание Политбюро и Секретариата ЦК на том, что идеологическая полемика с последствиями "пражской весны" подменяется в отделе науки и вузов "грубыми, неквалифицированными разносами", "прямым произволом" и т.д. Разумеется, Трапезников откликнулся 24 июля 1970 г. собственной контрзапиской в ЦК, Правда, больше напоминавшей донос из 1937 г. с требованием "оргвыводов" (конкретно — снятие Румянцева с поста вице-президента как "не обеспечившего" эфективного кураторства за общественными науками). Оба письма обсуждались на Секретариате ЦК и, кончено, большинство "Дубов" поддержало Трапезникова. Румянцев был смещен1.   Ещё раньше, в феврале 1970 г., сместили главного редактора журнала "Новый мир" Александра Твардовского и разгромили его редакцию; вскоре автор поэмы "Василий Теркин" умер. Продолжалась борьба "Дубов" с Солженицыным, особенно после присуждения ему Нобелевской премии. И здесь в высшем руководстве нашлись свои "трапезниковы" и "румянцевы". Формальным поводом к обсуждению стал вопрос — пускать или не пускать писателя в Швецию для получения премии? Жесткий консерватор кандидат в члены Политбюро председатель КГБ СССР Юрий Андропов предлагал выпустить Солженицына за границу. И так как он там много чего "антисоветского наговорит", а то и станет "невозвращенцем", то можно будет без большого шума на Западе лишить его советского гражданства.   Но "теленок" раскусил замысел "Дубов" и за получением премии в Швецию не поехал. И тут вдруг роль Румянцева сыграл министр внутренних дел Николай Щелоков, тоже близкий к Брежневу человек. Суть его позиции по отношению к Солженицыну содержала одна фраза из его письма к генсеку: "Надо не публично казнить врагов, а душить их в своих объятиях" ("Кремлевский самосуд", с. 172. — Выделено лично Брежневым. — Авт.)2. ---------------------------- 1 Академики АН СССР ответили на этот донос Трапезникова акцией корпоративной солидарности: на общем собрании Академии они несколько раз при тайном голосовании провалили избрание члена-корреспондента АН СССР Трапезникова (избран в 1976 г.) в академики, и он так и умер, не перейдя порога из членкоров в "действительные члены". 2 Именно так поступит Ельцин, разрешивший Солженицыну в 1994 г. вернуться из эмиграции в "новую" Россию: дав писателю возможность проехать поездом через всю страну, построив Солженицыну в Троице-Лыкове на месте дачи Кагановича роскошные хоромины, он затем лишил его доступа к телевидению и печати, "задушив" его в "объятиях" коррумпированного режима.   Щелокова поддержал Брежнев, против них обоих выступил Суслов и почти весь Секретариат ЦК. "Дело Солженицына" забуксовало в "инстанциях". "Разрубил" его и на этот раз сам Солженицын — 5 сентября 1973г. он направил наимя режнева "Открытое письмо вождям Советского Союза", которое, разумеется, вскоре было опубликовано на Западе. "Открытое письмо", подобно знаменитому "Не могу молчать!" Льва Толстого, предлагало альтернативу всей Системе "брежневского застоя".   Одновременно на Западе в 1973 г. вышел по-русски и почти на всех языках мира "Архипелаг ГУЛАГ", бесплатно лежавший на стеллажах почти всех крупных аэропортов мира. На Западе снова поднялась мощна волна в защиту Соженицына. Попытки КГБ дискредитировать писателя как "литературного власовца", чуть ли не завербованного Гестапо во время Войны (издание заказных "мемуаров" первой жены писателя) успеха не имели.   Не помогли и "письма трудящихся" против писателя, организованных КГБ в газетах и журналах. 7 января 1974 г. Политбюро в очередной раз занималось "теленком": на этот раз решили его посадить "за злостную антисоветскую деятельность". Но уже полным ходом шла подготовка к Хельсинкскому совещанию по безопасности и сотрудничеству в Европе, упорные споры велись в Париже (там заседала одна из подготовительных комиссий по т.н. "третьей корзине") о "человеческом измерении" (будущих "правах человека"), в самом СССР возникли первые комитеты защиты "прав человека" (с 1970 г. комитет Валерия Чалидзе, куда вошли академики Андрей Сахаров и Игорь Шафаревич), появилась русская секция "Эмнести интернэшнл" и др.   В этих условиях Политбюро через месяц пересмотрело свое "посадочное" решение и 11 февраля 1974 г. приняло другое — насильственно выдворить Солженицына из СССР и лишить его советского гражданства. На другой день был издан секретный Президиума Верховного Совета СССР "О лишении гражданства СССР и выдворении за пределы СССР Солженицына А.И.". В тот же день, 12 февраля 1974 г., агенты КГБ арестовали писателя, упрятали в Лефортовскую тюрьму и через сутки, ознакомив с указом, 13 февраля посадили в Шереметьево-2 в самолет и выслали за границу. Советская жизнь "внутреннего эмигранта" прервалась на целых 20 лет.   Но высылка Солженицына по времени совпала с другим знаменательным явлением в интеллектуальной жизни СССР и стран Восточной Европы: идея "Социализма с человеческим лицом" — лейтмотива "пражской весны" — постепенно уходит на задний план (она возродится вновь только на XIX партконференции в мае — июне 1988 г., когда Горбачёв с Яковлевым неудачно попытаются расколоть КПСС на "меньшевиков" и "Большевиков"). А вместо неё в правозащитном движении начинают преобладать идеи "буржуазной Демократии": соблюдения конституции, законов, юридических норм, международного законодательства и тех многочисенных конвенций ООН (например, декларации ЮНЕСКО 1948 г. о правах человека), которые СССР охотно подписывал, но не соблюдал.   Хельсинкское совещание 1975 г. и Заключительный акт 33 Государств Европы, а также США и Канады Восточноевропейских стран, содержал немало обязательств по "человеческому измерению", которые, конечно же, коммунистические лидеры и не думали исполнять. Но видимость консенсуса с Западом надо было соблюдать. И раз "сталинская" конституция 1936 г. не отвечает хельчинскому "человеческому измерению", — сочиним новую, свою. Так в 1977 г. появилась "брежневская конституция", в которой провозглашались построение в СССР развитого Социализма и роль КПСС как ядра политической Системы (пресловутая статья о "руководящей роли партии", которой не было даже в коституции 1936 года у Сталина). На практике это означало полное "огосударствление" КПСС и её слияние с органами управления, начатое ещё Сталиным на XIX съезде в 1952 году. Отныне только членство в партии давало любому человеку в СССР "руководящий пост", звание доцента, пост директора городской свалки и т.д. Но "брежневская" конституция отличалась от "сталинской" не только этим. Она декларировала "создание новой исторической общности — советского народа".   С формально-юридической стороны это как будто бы не противоречило хельсинкскому "человеческому измерению" — в конце концов и конституция США содержала понятие "американский народ" как для XVIII в. совершенно новую межнациональную "общность" из конгломерата иммигрантов разных национальностей и языков, которые в конце концов загнали "титульную нацию" — индейцев — в резервации.   Но в случае с СССР ситуация была кардинально другой — здесь именно коренные "индейцы" (славяне и ещё свыше 200 других наций и народностей) испокон веку населяли просторы Евразии, со времен Киевской Руси и до Брежнева. Крах иллюзий Ленина и первых Большевиков относительно создания "новой общности" на основе "пролетарско-классовой" солидарности не только народов СССР, но и всего мира (первая конституция в 1924 г.), жесткая унитарная русификаторская Политика Сталина, в течение 30 лет давившего не только "буржуазный национализм", но и национальные Культуры и языки в целом (например, Культура союзных республик или их языки в школах РСФСР не изучались, а их история упоминалась лишь в связи с экспансией Российской империи — Война с Шамилем на Кавказе, завоевание Средней Азии и т.д.), постоянные перекройки союзно-республиканских границ и границ автономий "вождями" СССР (Абхазия то до 1931 г. входила в состав РСФСР, то была передана Сталиным в состав Грузии, Крым в 1954 г. был отдан Украине и пр.) — все это не укрепляло, а расшатывало "монолитное единство" народов СССР.   Конечно, русский язык, подобно английскому на пространстве бывшей Британской колониальной империи, играл в СССР роль языка межнационального общения — науки, техники, образования и т.д. Более того, национальные номенклатурные элиты стремились отдавать своих детей именно в русские школы, а затем, в университеты, на отделения русского языка и литературы. Да, в союзных республиках ещё при Сталине были созданы собственные Академии наук, имелись национальные творческие союза писателей и художников, журналистов пр., по радио и телевидению велись передачи на национальных языках.   Однако межнациональные разногласия полностью не исчезли и при Сталине, тем более что он, как Мы отмечали выше, охотно использовал партийных "националов" в борьбе за власть в партии и Государстве.   С хрущевской "десталинизацией" возникла проблема возвращения из ссылки "наказанных" (депортированных) народов, что обострило с 1957 года межнациональную ситуацию на Северном Кавказе и в Крыму. В Прибалтике никогда не забывали пусть и исторический короткий, всего 20 лет, но всё же период межвоенной государственной независимости.   Волна национально-освободительногодвижения в бывших колониях в Азии и Африке также оказывала воздействие на настроение советских национальных элит. После ХХ съезда сводки КГБ из союзных и автономных республик все чаще и чаще фиксируют распространение националистических настроений. Так, в столице Казахстана в ночь с 6 на 7 ноября 1965 г. (не забудем — день праздника Октябрьской революции) были разбиты вывески на русском языке на здании Алма-Атинского обкома партии и других партийных и государственных учреждений.   В том же году в Ташкенте были разбросаны листовки на узбекском языке от имени неведомой "Народной партии Средней Азии" с призывом подняться "на борьбу против русских захватчиков", "воодушевившись в этой борьбе примером народов Алжира, Кубы, Мали..." Ставший с 1967 г. председателем КГБ Юрий Андропов в одной из своих первых аналитических записок в ЦК с тревогой сообщал, что "противник в своих расчетах расшатать Социализм изнутри делает большую ставку на пропаганду национализма" (цит. по: Пихоя Р.Г. Указ. соч., с. 294).   Но в своём раже во что бы то ни стало уже завтра внедрить "новую историческую общность" " творцы "брежневской" конституции 1977 г. допустили один прокол — они вообще опустили упоминание о государственных языках в СССР.   Фактически это означало, что для "общности" — русский   Это уже тогда вызвало протест даже в партруководстве "националов", особенно в Грузии и Армении, конституции которых с 1924 г. признавали равноправие двух языков — национального и русского. Таким образом, брежневское руководство по-своему пыталось реагировать на новые реалии в мире и стране, стремясь закрепить свое господство в СССР и соцлагере не только вооруженной силой, но и конституционными мерами, что, безусловно, давало им определенные юридические козыри в идеологической конфронтации с Западом.   "Юридический подход" распространялся и на другие сферы, в частности на социальную. Здесь важной вехой стало принятие в 1971 г. нового КЗоТа — Кодекса законов о труде, значительно усилившего роль единого профсоюза — ВЦСПС — в защите трудовых прав и обязанностей рабочих и служащих. Отныне без санкции профсоюза администрация не могла уволить ни одного наемного работника. Новый КЗоТ не повысил производительности труда, но существенно упрочил положение работающих на государственных предприятиях и в учреждениях, которым уже не грозил сталинский произвол по указам 1940 г. — три года тюрьмы за 15 мин. опоздания на работу.   В том же ряду находились и другие социальные меры брежневской поры: увеличение дородового и послеродового отпуска для женщин с частичным сохранением зарплаты и гарантией места на работе по возвращении из отпуска, предоставление трехдневного отпуска за свой счет на аборт и др.   В 1981 году значительно увеличилась практика выделения горожанам знаменитых "шести соток". Конечно, все эти, несомненно позитивные, социальные меры диктовались не столько заботой о народе, сколько стремлением сохранить социальную стабильность в стране — основу брежневского застоя.   Это проявлялось прежде всего в том, что "отдача" от этих социальных уступок была весьма малой — народ в благодарность за новый КЗоТ, "шесть соток" и т.д. производительность труда не повышал, а если и надрывался, то лишь на прополке собственного огорода, а отнюдь не у станка. Словом, процесс отчуждения власти от народа не только не уменьшался, а все возрастал: люди не верили не только Хрущёву, но и Брежневу. Иными словами, проблема — "как заставить людей работать?" — осталась и даже обострилась.   Фактически с 1970 г. СССР начал жить за счёт экспорта энергоносителей — нефти и газа. Только эти две отрасли в брежневскую эпоху переживали подъем — за десять лет добыча газа выросла в 8 раз, нефти — в 7 раз. Именно на нефтедоллары с 1973 г. (энергетический кризис на Западе) закупалось продовольствие, новое технологическое оборудование и т.д. Монополия "трубы" (вывоз нефти и газа) стала смертельно опасной для экономики СССР: её эффективность начинала полностью зависеть от мировых валютных цен за баррель нефти.   В марте 2004 года в интервью на радио "Эхо Москвы" по случаю своего 73-летия это, наконец, признал и М.С. Горбачёв. Оказывается, глубинная причина провала всей его Перестройки в катастрофическом обвале с 1986 года мировых цен на нефть до 6-8 долларов США за баррель. Вместе с тем Брежнев и его команда пытались заигрывать с Интеллигенцией после высылки в 1974 г. Солженицына заграницу, продолжая тактику "кнута" и "пряника". "Пряничным" подарком Брежнева стало посещение им в 1981 г. выставки в музее им. Пушкина "Москва — Париж", на которой впервые в СССР в большом количестве были представлены абстрактные полотна художников двух стран. В том же русле шло и разрешение на постановку в 1981 г. в театре им. Ленинского комсомола первой в СССР рок-оперы "Юнона и Авось".   Одновременно после подписания в 1975 г. Хельсинкского "Заключительного акта" наметилась определенная Перестройка в деятельности КГБ СССР в отношении отечественных диссидентов-правозащитников и, особенно, советских Евреев, массово начавших требовать визы для отъезда в Израиль. КГБ и "Права человека" КГБ и особенно его ключевое управление ПГУ (Первое Главное управление — внешняя разведка; ныне самостоятельная служба СВР — Служба внешней разведки по типу американского ЦРУ) по-своему откликнулось на новое для послесталинского СССР явление — движение правозащитников-диссидентов и Евреев-"отказников". Инициатором "Перестройки" после XX съезда КПСС и обвальной "десталинизации выступил новый начальник ПГУ (1956-1971 гг.) генерал А.М. Сахаровский, активно поддержанный новым главой КГБ (1967-1982 гг.) Ю. В. Андроповым.   При них произошел как бы частичный возврат к тактике ОГПУ работе с "еврокоммунистической" Интеллигенцией в Западной Европе (вербовка "агентов влияния", заказные оплаченные газетные статьи и т.д.). Был использован и опыт ЦРУ: созданное ещё при Хрущёве в 1962 году АПН — Агентство печати "Новости" как якобы неправительственное и "частное" становится "крышей" ПГУ за границей.   Андропов санкционирует и новейшие "медицинские" методы — психотропные медикаменты, помещение диссидентов в "психушки" и т.п. К борьбе с диссидентами подключаются СМИ, особенно электронные (телевидение). В результате достигаются отдельные, разовые успехи: накаченные психотропами отдельные диссиденты (Петр Якир, сын расстрелянного Сталиным известного командарма РККА, Звиад Гамсахурдия, будущий первый президент независимой Грузии, и др.) публично каются по телевизору на весь СССР за свою антисоветскую деятельность.   С другими поступают тоньше: сочетая психотропное воздействие с внушением (этим занимается новое 5-е управление ПГУ по идеологии и диссидентам, при Горбачёве переуменованное в в управление "защиты конституционного строя"), формируют "шизу", как "монархическую", так и "демократическую" (отсюда пошел термин демшиза).   Одному, скажем, внушают, что он — "внук" уцелевшего сына царя Николая II, и тот затем много лет в США носится с этим образом, рассылая письма потомкам Дома Романовых и их королевской родне в Европе, требуя вернуть ему "царево золото" за границей1. -------------------- 1 Подробней см.: Сироткин В. Г. Зарубежные клондайки России. М., 2003. Другую (Валерию Новодворскую) в результате сделки с ЦРУ 5-е управление надолго "зарядит" на образ "бабушки русской контрреволюции", она даже создаст свою микроскопическую партию и целые 15 лет будет вещать по телевидению и радио "Эхо Москвы", требуя повесить всех "коммуняк", пока в декабре 2003 года с треском не провалится наряду с другими "шизами" из СПС, на думских выборах по одномандатным округам   На деле же Новодворская никакой активной диссидентской деятельностью не занималась (студенческий кружок возглавляла в 1969 году совсем другая девушка: она "раскололась", покаялась и была отпущена), а была лишь техническим секретарем того кружка — перепечатка листовок, разноска и т.п.   Но ЦРУ крайне нуждалась, помимо "китов", в таких вот молодых диссидентах "из народа". Именно оно "вычислило" Леру в казанской психушке, подняло в западной печати "бучу" в 70-х годах (к тому времени Новодворская провела в психушке уже несколько лет, ноязык у неё был подвешен хорошо) и добылось её освобождения как "узника совести".   ПГУ имело свой интерес: такая "диссидентка" без царя в голове стала для них настоящей находкой — несла любую ахинею не хуже Жириновского (а о его связях с конторой за последние 15 лет не писал разве что ленивый, и опровержению этих настойчивых слухов его официальный биограф С.Плеханов посвятил целую главу), дискредитируя идеи настоящей Демократии много талантливее, чем штатные борзописцы — агенты ПГУ.   Правда, с провалом горбачевской Перестройки и обрушением СССР и в результате развала Ельциным КГБ СССР на несколько отдельных "контор", СВР потеряло прежний контроль над "диссиденткой", но главнойцели ПГУ вместе с ЦРУ всё же добились: устами таких как Новодворская, окончательно дискредитировали "ельцинскую Демократию"1. ---------------------------- 1 О таких "совместных акциях" ЦРУ и КГБ довольно цинично написал перебежчик из ПГУ Олег Гордиевский в соавторстве с англичанином К. Эндрю (предисловие накропал другой "невозращенец" из КГБ Олег Калугин). См.: Эндрю Кристофер, Гордиевский Олег. КГБ. История внешнеполитических операций от Ленина до Горбачёва. М., 1992. Так что обе эти спецслужбы — ЦРУ и СВР — в декабре 2003 г. могли бы отпраздновать совместную Победу над "демшизой": окончательный крахвышедших из советского диссидентства "Яблока" и СПС, и их уход с политической арены России. Использование психотропных средств было тогда не единственны инструментом в андроповском КГБ. Сегодня многие известные горбачевские "перестройщики" и ельцинские "демократы" очень не любят вспоминать т.н. "список Андропова (по аналогии со "списком Шиндлера" из одноименного нашумевшего американского фильма), в котором с осени 1983 г. они неожиданно оказались.   История этого "списка" восходит к маю 1983 г., когда бывший председатель КГБ и новый генеральный секретарь ЦК КПСС Юрий Андропов опубликовал в журнале "Коммунист" программную статью об учении Маркса  и советской реальности, содержавшую вполне "ревизионистские мысли" о том, что "Мы все ещё плохо знаем страну, в которой живем".   В соответствии с партийными бюрократическими традициями, для изучения "страны, в которой живём", была создана комиссия во главе с двумя новыми молодыми секретарями ЦК КПСС — М.С. Горбачёвым и Н.И.Рыжковым, которым было предложено привлечь для консультации "советских академиков" — Т. Заславскую, А. Антабетяна, Г. Арбатова и других.   Но и это не всё: в соответствии с установкой Андропова на "шевеление мозгами", Горбачёву и Рыжкову впервые было предложено привлечь к этому шевелению и научную молодежь, в том числе — и из полудиссидентских кружков.   Так в "списке Андропова" оказались многие ныне хорошо известные имена: Анатолий Чубайс, Гавриил Попов, Юрий Афанасьев, Марк Массарский и ещё около ста человек, тогда — преимущественно младшие научные сотрудники гуманитарного профиля или доценты вузов, главным образом из Москвы, Ленинграда и Новосибирска (Академгородок).   Всех свезли в подмосковный цековский пансионат "Сосны" в сентябре 1978 года, где аод руководством "советских академиков" устроили десятидневную "тусовку", на которой каждый нёс любую ахинею (я тоже попал в число "тусовщиков", приведенный туда моим однокашником по МГУ Юрием Афанасьевым).   Все эти бредни, а иногда и ценные предложения о реформах экономической и социальной структуры СССР записывались по секциям на магнитофоны или стенографировались (можно было также подать личные предложения, написанные от руки), но что затем стало с этим "шевелением мозгами" на самом "верху" — я не знаю. * * *   С советскими Евреями дело обстояло сложнее. Сначала КГБ чинило их выезду всяческие препятствия: их исключали из партии, лишали вузовских и научных дипломов, степеней доцентов и профессоров (подтекст — образование и степени получали в СССР бесплатно, а теперь бежите в "землю обетованную" за наш счёт!), прорабатывали на собраниях, мешали продавать даже кооперативные квартиры и т.д.   Тем Евреям, что работали в Системе НИИ ВПК, воздвигали дополнительный барьер — "носитель гостайны". Так появилось буйное племя "Евреев-отказников". На Западе, особенно, после Хельсинки-75, поднялась шумная кампания в СМИ о несоблюдении СССР "прав человека" (особенно права на "воссоединение семей": в Израиль советские Евреи ехали, как правило, якобы по приглашению родственников, хотя сами открыто хвастались — в голландском посольстве, через которое шло оформление виз, в консульском отделе лежали готовые бланки таких "приглашений" с печатями).   Все эти "еврейские штучки" позднее довольно откровенно описал питерский литератор Виктор Топоров ("Двойное дно: признания скандалиста". М., 1999). Поскольку массовый отъезд советских Евреев в Израиль (никак не связанных с еврейской Культурой и даже не умевших говорить на его государственном языке — иврите) по отмашке из-за океана, действительно, сильно попахивал идеологической акцией "спецов" из ЦРУ, Спустя тридцать лет в России стали множится попытки объяснить эту акцию... пьянью русского мужика. "Водки русский народ жаждет больше, чем свободы и рыночной экономики, это теперь доказано стопроцентно", — вещал в "Литгазете" от 22 декабря 1999 г. другой питерский литератор Михаил Чулаки. — И далее безапелляционно: "Родину любят все, а пьяные особенно — на словах". Из этой вековой пьянки нынешний адвокат еврейских "отказников" делает теоретический вывод о традиционной юдoфoбии русских мужиков и баб: "провинциалы духа в нашей стране всегда отличались и отличаются тяжкой похмельной нелюбовью к Европе"1. ------------------------------- 1 Цит. по: Семанов С. Русско-еврейские разборки. М., 2003, с. 249-250 В США в 70-х годов активно действовало местное "еврейское лобби". Под его давлением Конгресс принял поправку Джексона — Венника: пока не пустите Евреев, зерно вам продавать не будем. А.А. Громыко, министр иностранных дел СССР, напугался. В 1976 г. в "Известиях" появилась его статья, между строк которой можно было прочитать — готовы менять советских Евреев на хлеб. Сразу ослабли прежние запреты КГБ на выезд: перестали грозить лишением дипломов, публично прорабатывать и пр. ЦРУ применило новую тактику: более или менее известным "отказникам", особенно, из числа ученых и вузовских профессоров, стали организовывать пресс-конференции инострнных корреспондентов, аккредитованных в Москве. И сразу появилась своеобразная "игра": выступление на такой пресс-конференции — вызов в КГБ — дилемма: или посадим, или мотай в свой поганый Израиль.   Но ПГУ попутно использовало "отказников" для разжигания антисемитских настроений — снова Евреям послабление, за границу уезжают с "наворованным", а Мы, русские, тут с этим маразматиком, "бормотухой пять звезд" Брежневым парься (Высоцкий даже песню на эту тему об отъезде в Израиль сочинил и спел).   В целом, однако, новой зубатовщины у КГБ, как до того, ав начале ХХ века, у теоретика и практика "полицейского Социализма" С.В.Зубатова, снова не получилось ----------------------------- 1 Интересное сравнение двух "зубатовщин" начала и конца XX в. — генерала жандармерии Зубатова и генерала КГБ Филиппа Бобкова — см. в книге Эдуарда Макаревича "Политический сыск в России (офицеры и джентльмены)". М., 2002. И главная причина такой неудачи коренилась не в "правах человека", а в экономике, которая год от года в СССР стагнировала Détente Чехословацкий кризис 1968 г. самым непосредственным образом повлиял на внешнюю Политику СССР эпохи брежневского "застоя". Продолжая на словах трубить бредовую хрущевскую идею о "мирном сосуществовании как специфической форме классовой борьбы" (советники Хрущёва тайно списали её у Бухарина из его "Программы мировой революции" 1928 г.), на деле брежневское руководство, выкрутив руки чехословацкому президенту Л. Свободе, оставшимся на своих местах премьеру Чернику и первому секретарю КПЧ Дубчеку на августовских переговорах вМоскве и заставив их подписать 18 октября 1968 года "Договор об условиях временного пребывания советских войск на территории Чехословакии", отныне гораздо более осмотрительно начало действовать на международной арене.   Следует признать, что к середине 70-х гг. советской дипломатии в направлении разрядки международной напряженности (détente — в западной терминологии) удалось достигнуть заметных успехов, что, в свою очередь, позволило сохранить относительную стабильность соцлагеря и, прежде всего, военно-политический и экономический контроль над сателитами СССР в Восточной Европе. СССР — США: Détente в отношениях двух сверхдержав   Глобальные противоречия СССР и США по всему миру сохранилось, но дипломатия Андрея Громыко освободилась от эмоциональных эскапад Хрущёва и непродуманных заявлений его пресс-группы (главным образом его зятя А. Аджубея), и это не прошло мимо внимания американских дипломатов.   Первым важным показателем изменения позиции госдепартамента США стал поиск секретных контактов с посольством СССР в Вашингтоне с целью привлечь Москву к посредническим усилиям по окончанию Войны в Индокитае, в которой увязли США.   Не без участия МИД CCCР США удалось установить в мае 1968 года контакты с представителями руководства Северного Вьетнама, что позволило сделать важный прорыв — начать 18 января 1969 г. в Париже официальные переговоры о мире в Индокитае. Довольно сдержанная реакция США на военную интервенцию СССР и его союзников в Чехословакию 21 августа 1968 г. во многом объяснялась именно этим советским секретным посредничеством. Посредническая миссия МИД СССР продолжалась весь период мирных переговоров (например, встреча госсекретаря Генри Киссинджера с министром иностранных дел А.А. Громыко в мае 1972 г. в Москве), вплоть до подписания 27 января 1973 г. в Париже "Соглашения о прекращении Войны и восстановлении мира во Вьетнаме".   Более того, СССР преобразовал к февралю 1973 г. свою тайную посредническую миссию в официальное участие в Международной конференции по Вьетнаму (26 февраля — 2 марта), в которой, наряду с США и двумя Вьетнамами, Северным и Южным, участвовали Франция и Англия. И это при том, что весь период американо-вьетнамской Войны СССР, на основе советско-вьетнамского соглашения 25 ноября 1968 г., продолжал оказывать "братскую помощь" оружием, нефтепродуктами, минеральными удобрениями и т.д. (только в 1970 году — на 316 млн.рублей или 45% от общей помощи всем странам "мирового соцлагеря", причем половина этой помощи шла безвозмездно), а также посылкой военных (в 1970 г. — 300 чел.) и гражданских (600 чел.) специалистов1. ------------------------------- 1 См. "Агрессия США в Юго-Восточной Азии", ч. 7. М., Генштаб МО СССР. М., 1977 (для служебного пользования); Хазанов А.М. Политика СССР в странах "третьего мира" // Советская внешняя Политика в годы холодной войны. С. 435-437.   В целом, конечно же, брежневские "Дубы" здесь пороха не выдумали: они продолжали старую ленинскую стратегию езды на "двух конях" — Коминтерне и НКИД, но постепенно коминтерновский "конь" все больше и больше становился пристяжным (в отличие от эпохи Хрущёва), а мидовский выходил в коренники.   Это особенно было заметно в американо-советских отношениях 70-х гг. Ещё 24 ноября 1969 г. СССР и США, наконец, ратифицировали давно подписанный договор о нераспространении ядерного оружия. В том же месяце в Хельсинки начались переговоры делегаций СССР и США о сдерживании гонки стратегических вооружений, которые затем будут идти ряд лет попеременно в Хельсинки и Вене и завершатся 26 мая 1972 г. в Москве подписанием очень важной американо-советской конвенции по ПРО (противоракетной обороне), устанавливавшей паритет нацеленных ракет между СССР и США. Этот паритет определит баланс ядерных сил на целых тридцать лет и явится важным фактором стратегической стабильности в мире при разных правителях в США и СССР (России), и только в начале 2001 г. очередной президент США Буш-младший попытается его пересмотреть в пользу американцев.   Важным результатом советско-американских переговоров стало подписание в Москве, Лондоне и Вашингтоне 10 апреля 1972 г. конвенции о запрещении разработки, производства и накоплеия запасов бактериологического и токсинного оружия и об их уничтожении.   1973 год принёс новые прорывы в американо-советском détent’e: 21 июня в Вашингтоне был подписан очень важный документ — "Основные принципы переговоров о дальнейшем ограничении стратегических наступательных вооружений". Эти "принципы" легли в основу всех последующих переговоров двух держав по ядерному вооружению, вплоть до запрета уже в 1999 году проводить подземные испытания этого оружия.   Все эти успехи на ниве сокращения стратегических вооружений друх Государств в том же 1973 году сопровождались заключением важных советско-американских двусторонних соглашений — о "мирном атоме", о сотрудничестве в области сельского хозяйства, об открытии в Москве и Вашингтоне торговых бюро и т.д.   С "барского стола" брежневской внешнеполитической разрядки кое-что перепадало и коммунистическим идеологам. Так 23 октября 1968 года, несмотря на подавление советскими танками "пражской весны", Генеральная Ассамблея ЮНЕСКО большинством голосов приняла резолюцию об официальном участии этой специлизированной организации ООН в праздновании 100-летнего юбелея со дня рождения В.И.Ленина в 1970 году.   Однако, пиком успеха брежневской внешней Политики стали Хельсинки-75   Хельсинское Совещание по безопасности и сотрудничеству в Европе. Заключительный Акт 1 августа 1975 года   Сама идея провести обсуждение спорных европейских проблем выросла из первой разрядки 1953-1955 гг. вскоре после смерти Сталина и впервые была выражена в ноте МИД СССР от 26 ноября 1953 г. трем державам — с предложением созвать совещание "четырех великих" для "скорейшего урегулирования назревших международных проблем в Европе".   29 ноября — 2 декабря 1954 г. та же идея стояла на Московской конференции восьми европейских социалистических стран, обсуждавших "меры по обеспечению мира и безопасности в Европе". В том же составе конференция собралась в следующем году в Варшаве в мае 1955 г., но Запад и Восток ещё не были готовы к подлинному сотрудничеству в Европе, поэтому тогда всё кончилось дальнейшим расколом Европы и оформлением в столице Польши 14 мая 1955 года Варшавского договора восьми соцстран (ОДВ), противостоявших НАТО.   Тем не менее на совещании министров иностранных дел США, Франции и СССР 27 октября - 16 ноября 1955 года в Женеве по инициативе советской делегации вновь были поставлены вопросы европейской безопасности, разоружения и германской проблемы. Но потребовалось ещё 15 лет, прежде чем СССР на Совещании министров иностранных дел стран-участниц ОВД в Будапеште 21-22 июня 1970 года окончательно решился пойти на серьёзное обсуждение европейских проблем с Западом   Этому предшествовало решение ермаской проблемыв 1970-1972 гг. на путях признания существования двух германских Государств — ФРГ и ГДР — и их одновременного приёма в ООН, что автоматически означала признание ГДР всеми Государствами — членами НАТО.   Непосредственная подготовка встречи глав 33 европейских Государств, а также США и Канады, началась в январе 1973 г. и шла непрерывно дв с половиной года. 30 июля главы собрались в Хельсинки и торжественно, под камеры всех крупных телекомпаний мира, подписали многостраничный Заключительный Акт по безопасности и сотрудничеству в Европе, подводивший, как казалось тогда очень многим, через 30 лет окончательную черту под итогами Второй мировой войны и утверждавший статус-кво на 1 августа 1975 г.   Увы, этот статус не просуществует и 15 лет, завершившись в 1989-1991 годах объединением Германии и распадом не только европейского социалистического лагеря, но и самого СССР. Но тогда, в августе 1975 г., казалось — конфронтация двух свехдержав закончилась миром, Европа окончательно поделена на "две зоны влияния", в её центре официально признаны и сосуществуют два германских Государства (это делало отныне легитимной и сооруженную по приказу Хрущёва в 1961 г. Берлинскую стену, казалось, навеки разделившую Берлин на два чужих города), а за всем этим "хельсинкским процессом" будет наблюдать и разрешать текущие конфликты "европейская ООН" — ОБСЕ, ныне знакомая большинству телезрителей только разве что по латинским буквам OBSE на бортах белых джипов в "горячих точках" Европы — в Боснии и Герцеговине, Косово или Абхазии.   Конечно, хельсинское соглашение отражало тот международный баланс сил, который к середине 70-х годов сложился в Европе и мире, и носил черты отчетливого политического компромисса между СССР и США. США в первой половине 70-х годов окончательно увязли во вьетнамской Войне, которая вызвала в стране мощное антивоенное движение, вплоть до неслыханного ранее отказа американских парней служить в армии.   А за три месяца до совещания в Хельсинки, 30 апреля 1975 г., благодаря телевидению весь мир увидел кадры позорного бегства американцев и их южновьетнамских марионеток из Сайгона, прямо с крыши американского посольства снимаемых вертолетами США в тот самый момент, когда северовьетнамские танки советского производства пробивают ограду этого посольства.   За год до Хельсинки, в 1974 г., в последней колониальной империи Европы, Португалии, произошла "революция гвоздик", и её бывшие африканские колонии Ангола и Мозамбик добились независимости. Советская пропаганда поставила все эти три "революции": в Южном Вьетнаме, Анголе и Мозамбике — в один ряд и сразу приплюсовала их (а заодно — Камбоджу и Лаос) к "странам социалистической ориентации", т.е. союзникам СССР.   У Советского Союза была своя выгода от Хельсинки-75. Заканчивался длительный 30-летний период конфронтации Запада и Востока по германскому вопросу — ключевой проблеме Европы. Хельсинкский Заключительный акт окончательно подтверждал декларацию четырех держав-победительниц гитлеровской Германии от 10 ноября 1972 года о передаче общегермаского суверенитета двум немецким Государствам — ФРГ и ГДР, отныне полноправным членам ООН.   С другой стороны, участники "хельсинкского процесса" как бы молчаливо подтверждали т.н. "доктрину Брежнева" — право СССР "наводить порядок" в своей "зоне ответственности" — Восточной и Балканской Европе по образцу Чехословакии в августе 1968 г. И уж, разумеется, никто ни в Хельсинки, ни позднее, вплоть до горбачевской Перестройки, и не заикался о пакте Риббентропа-Молотова и аннексии Сталиным Прибалтики: этот пакт как бы молчаливо вошел в 1945 г. сначала в Ялтинско-Потсдамские, а в 1975 г. — в Хельсинкские соглашения.   Если исходить геополитических интересов России вне её деления на политические режимы, то Хельсинки-75 был вторым после Венского конгресса 1814-1815 гг. международным европейским соглашением, дипломатически закрепившим политические успехи Российского Государства в победоносных войнах, его новые границы и "зоны влияния". Перефразируя хрестоматийное определение двух известных французских историков Лависса и Рамбо из классической "Истории XIX в." о Наполеоне после подписания Люнневильского мира 1801 г. с Австрией и Амьенского 1802 г. — с Англией, по которым после десяти лет кровавых войн признавались, наконец, "естественные границы" Франции, а также окружающее их кольцо "дочерних республик" (наполеоновская ОВД — Авт.) — "умри Бонапарт в это время, и не было бы пятен на Солнце", — про Брежнева после 1 августа 1975 года можно было бы сказать то же самое.   Но, как известно, ни с тем (что неудивительно — Бонапарту в 1802 г. было всего 33 года), ни с другим (что менее странно — Брежневу в 1975 г. было уже почти 70 лет) ничего фатального со здоровьем в эти судьбоносные моменты не случилось. Именно после Хельсинки-75 генсек ЦК КПСС получил в народе прозвище "бормотуха пять звезд" — за непонятное бормотание при выступлениях на публике и пять звезд Героя: одного Соцтруда (1961 г.) и четырех Героев Советского Союза, три из которых он получил именно после Хельсинкского совещания 1975 г. (1976, 1978 и 1981 гг.). Но ведь даже консультантов ЦК той поры, в частности, Федора Бурлацкого, много лет проработавшего рядом с Хрущёвым, Андроповым и Горбачёвым, в свое время страшно поразил тот факт, что после смещения Хрущёва 14 октября 1964 г. выбор "Дубов" из Политбюро пал на Брежнева: он "был совершенно не подготовлен к той роли, которая неожиданно выпала на его долю". Абсолютно все аппаратчики ЦК в тот момент были убеждены, что это "проходная", временная фигура. "Но если бы кто-нибудь тогда сказал, — вспоминает Бурлацкий, — что Брежнев продержится у руководства восемнадцать лет, ему рассмеялись бы в лицо; это казалось совершенно невероятным"1. ----------------------------- 1 Бурлацкий Ф. Вожди и советники. М., 1990, с. 285-286. Конечно, хельсинкский "саммит" инициировал и подготовил не Брежнев — здесь несомненная заслуга принадлежит "советскому Нессельроде" А.А. Громыко и его дипломатам, особенно участникам "хельсинкского процесса" на переговорах в январе 1973 — июле 1975 гг. Но в исторической перспективе Хельсинки-75 оказались не такими однозначными.   Хельсинки-75 — долларовая "мина" замедленного действия Особенностью в оценке итогов Хельсинкского совещания было то обстоятельство, что каждая из сверхдержав расценивала Заключительный акт как свою Победу, однако с совершенно разных геополитических позиций. Для брежневских старцев главным было подтверждение полученных в результате Второй мировой войны территориальных приобретений в Восточной Европе. Старцам льстило и то обстоятельство, что их "империя зла" после 1 августа 1975 г. вновь подтвердила легитимный статус перед США и их союзниками по НАТО, и отныне у Кремля все было "как у больших": свой военный блок ОВД, свой экономический союз СЭВ, свои военные базы в Европе и Азии, свой атомный подводный флот с баллистическими ракетами на борту, несшими боевое дежурство аж у берегов США. Правда, через 15 лет оказалось, что все это "как у больших" строилось по принципу традиционной российской военной "потемкинской деревни" — и труба пониже, и дым пожиже: прочными экономическими тылами эта военная мощь не была подкреплена. У американцев был свой резон радоваться: в Заключительном хельсинкском акте ни слова не было сказано о том, что доллар США уже давно по своему золотому содержанию перестал играть роль полноценной мировой валюты, как это было определено ещё в 1944 г. Бреттон-Вудскими соглашениями для послевоенной Европы, и превратился к 1975 г. в дополнительный финансовый инструмент сохранения военно-политической гегемонии США в НАТО и мире. Первым за десять лет до Хельсинки попытался было поднять "бунт на корабле НАТО" против "липового доллара" генерал Шарль де Голль. В 1965 г., избранный президентом Франции на второй семилетний срок, он вознамерился освободить Францию и ещё пять стран "общего рынка" — ЕЭС (Европейского экономического сообщества) от долларовой гегемонии США в Западной Европе. Была подготовлена операция "Меняльная контора": вы, американцы, печатаете на долларовых банкнотах обязательство в любой момент и в любом количестве обменять эти "бумажки" на золото, так? Мы, французы, загружаем несколько десятков тонн этих "бумажек" в военно-транспортные самолеты типа "Геркулес", направляем их за океан и там, в вашем знаменитом Форт-Ноксе (хранилище золотовалютных резервов США) предъявляем к обмену на золото, грузим его в те же "Геркулесы" и летим во Францию. Американцы сразу раскусили провокационный характер акции генерала — у них такой кучи "золота на обмен" давным-давно не было — и немедленно пригрозили по секретным каналам: "пошлете "Геркулесы" — собьем их над Атлантикой на подлете…" Де Голль самолетами и экипажами рисковать не стал, но в феврале 1966 г. преподнес США не менее горькую пилюлю — закрыл все американские базы на территории Франции и вывел свою страну из военной организации НАТО, оставив её, Правда, в политической. Это был страшный удар по военной инфраструктуре НАТО в Западной Европе. Американцам пришлось срочно перебрасывать военную технику и воинский контингент из Франции и рассредоточивать их в ФРГ и Италии, а саму штаб-квартиру НАТО в роскошном дворце Шайо в самом центре Парижа напротив Эйфелевой башни переводить в Брюссель. Сусловские пропагандисты из АПН (ныне РИА "Новости") зашлись тогда в экстазе, едва не объявили Францию "страной, идущей по некапиталистическому пути", а в Кремле устроили де Голлю во время его визита в СССР летом 1966 г. такой прием (первого из западных лидеров свозили на Байконур и впервые открыли "ленинский балкон" в здании Моссовета на ул. <a href="../../people/Gorky/index.htm">Горького, чтобы де Голль, как Ленин, "толкнул" с него речь), по сравнению с которым, например, бледнеют все торжества по поводу визита папы Иоанна II на Украину летом 2001. Однако главная задача всех антиамериканских демаршей генерала — свалить "липовый доллар" — тогда, в 60-х гг., не удалась. Наоборот, объединившись с антиголлистскими силами внутри Франции, США через ЦРУ активно поддержали "майскую революцию" студентов в 1968 г. и подорвали политический авторитет де Голля — в 1969 г. он сам досрочно ушел в отставку, а в ноябре 1970 г. умер. Но США сами предприняли контрмеры: с 1971 г. они объявили о конце "золотого стандарта" в обмене бумажных долларовых банкнот, а в 1973 г. резко ограничили ввоз бумажных долларов в США, введя квоты. Но их опасения относительно того, что в Хельсинки-75 всплывет долларовая проблема, оказались напрасными. ЕЭС, хотя с 1 января 1973 г. и расширился за счет приема Англии и других европейских стран, свою валюту ещё не создало, а "кремлевским Дубам" на все эти финансовые игры "империалистов" было глубоко наплевать — в соцлагере доллар официально не обращался, и что они там, за "бугром", мудрят — это не наше дело. Дипломаты Громыко из отдела прогнозирования МИД СССР и андроповские аналитики из КГБ СССР тоже мыслили в категориях "пушек" (ядерных ракет, ракетоносных субмарин и т.п.), а не "масла" (валюты). В итоге США и после Хельсинки-75 сохранили долларовый "насос" и в Западной Европе, и по всему миру.   И только со 2 января 1992 г., когда гайдаровские младореформаторы отпустили цены и одновременно посадили Россию на долларовую иглу, стал ясен стратегический просчет Громыко — Андропова в 1975 г. в Хельсинки) с тех давних пор и по сей день грузовые авиалайнеры "Ил-76" еженедельно привозят 35 т. долларовых банкнот в каждом самолете во Внуково-2, осуществляя прямо противоположную акцию, чем задумал де Голль в 1965 г.1. ------------------------ 1 Подробней см.: Сироткин В. Г. Европе нужны Хельсинки-2. Иначе "долларовая игла" её погубит // Вестник аналитики, 2002, № 2(8), с. 90—97   Мудрости у "кремлевских небожителей" трезво и объективно оценить баланс сил в мире и реальные возможности СССР после Хельсинки-75 не хватило. Наоборот, у них началось сталинское "головокружение от успехов" Оглавление   www.pseudology.org