М:, Прогресс, 1992 Alexis-Charles-Henri Clérel de Tocqueville - Алексис де Токвиль Демократия в Америке Книга вторая. Часть первая. Глава 11-21 Глава XI С какой целью американцы занимаются искусством Я не хочу тратить время читателей и своё собственное, доказывая, каким образом средние размеры Большинства состояний, отсутствие излишеств, всеобщее Желание жить хорошо и постоянные усилия, предпринимаемые всеми и каждым с целью достичь личного Благосостояния, заставляют Людей развивать в своем сердце Вкус к полезному за счёт Любви к прекрасному. Демократические Народы, отмеченные всеми этими особенностями, развивают те Искусства и ремесла, которые делают Жизнь более удобной, предпочитая их тем, цель которых — украшение Жизни; по обыкновению они предпочтут Пользу Красоте и желали бы, чтобы сама Красота была полезной. Мне бы хотелось, однако, пойти дальше и, отметив главную черту, обрисовать также и некоторые другие. Обычно бывает так, что в века господства Привилегий занятие почти всеми видами Искусства само становится Привилегией, каждая профессия превращается в замкнутый со всех сторон мир, в который Отнюдь не каждому позволено войти. И даже если какой-либо из видов художественной деятельности свободен, неподвижность, свойственная аристократическим нациям, приводит к тому, что все те Люди, которые занимаются одним и тем же видом Искусства или ремесла, организуются в конце концов в чётко определенный Класс, всегда состоящий из одних и тех же семейств, все члены которых знают друг друга и в среде которых вскоре рождается коллективное Мнение и Чувство корпоративной Гордости.   Каждый художник и ремесленник, принадлежащий к производительному Классу данного типа, должен не только делать себе состояние, но и охранять своё профессиональное положение. Он руководствуется Отнюдь не только личной выгодой и даже не Интересами покупателя, а Интересами корпорации, которые заключаются в том, чтобы каждый мастер создавал шедевры. Следовательно, в аристократические периоды цель Искусств и ремесел определяется необходимостью делать Вещи как можно лучше, а не тем, чтобы производить как можно быстрее товары, пользующиеся Спросом. Напротив, когда любая профессия открыта для всех, когда множество Людей беспрестанно то начинают, то бросают ею заниматься, когда коллеги не знакомы между собой, не интересуются делами друг друга и почти не встречаются из-за своей многочисленности, социальные Связи между ними нарушаются и каждый работник, предоставленный самому себе, стремится лишь заработать как можно больше Денег при наименьших затратах; он ни с чем не считается, кроме Воли Потребителя. А ведь бывает так, что и Потребитель одновременно соучаствует в соответствующем процессе переосмысления Ценностей. В тех странах, где Богатство, как и Власть, всегда сконцентрированы в руках немногих, Право пользования львиной долей благ сего мира принадлежит небольшому постоянному числу Индивидуумов; нужда, Традиции, умеренность Желаний удерживают от Наслаждения этими благами всех остальных Людей. Поскольку этот Класс Аристократии, вознесенный на вершину Величия, остается совершенно неподвижным, не уменьшаясь и не увеличиваясь в количественном отношении, его Потребности всегда остаются неизменными и проявляются одинаково. В Людях, принадлежащих к этому Классу и по Наследству получающих господствующее положение, естественным образом развивается Вкус к превосходно выполненным долговечным изделиям. 344 Это оказывает общее воздействие на Представления нации об Искусстве. Часто бывает, что у таких Народов даже крестьяне предпочтут остаться вообще без предметов их страстных Желаний, чем приобрести несовершенные по качеству Вещи. В аристократических Обществах работники трудятся лишь для ограниченного круга покупателей, Желания которых очень трудно удовлетворить. Прибыль, получаемая мастерами, в основном зависит от Совершенства их Работы. Положение становится иным, когда все Привилегии уничтожены, Классы смешиваются и все Люди беспрестанно падают вниз и поднимаются вверх по социальной лестнице. В любом демократическом Обществе встречается множество Граждан, проживающих доставшуюся им долю отцовского состояния. Усвоенные ими с лучших времен определенные Потребности, которые они сохраняют и тогда, когда уже более не имеют Возможности их удовлетворять, заставляют этих Людей беспокойно искать каких-либо окольных путей обретения утраченных Возможностей. С другой стороны, в демократическом Обществе всегда имеется очень много Людей, чьи состояния растут, но чьи Желания растут ещё быстрее, чем их Богатство; эти Люди глазами пожирают все те блага, которые Богатство обещает задолго до того, как они смогут их себе позволить. Эти Люди повсюду ищут способы сократить путь, ведущий их к предвкушаемым Удовольствиям. Совокупность этих двух социальных разновидностей приводит к тому, что в демократических Обществах всегда имеется множество Граждан, Потребности которых превосходят их доходы и которые охотно соглашаются удовлетворять их хотя бы частично, чем вообще отказаться от объектов своих Вожделений. Ремесленники хорошо понимают эти Чувства, поскольку они сами испытывают их: в период Аристократии мастер старался продавать свои изделия немногим покупателям по очень высокой цене; теперь он видит, что можно быстрее обогатиться, продавая всем более дешевые товары. Но добиться уменьшения стоимости товара можно лишь двумя способами Первый из них заключается в обнаружении методов улучшения и ускорения их производства на научной основе. Второй путь — производить большее количество почти одинаковых изделий, но худшего качества. Во времена Демократии все умственные Способности работника сконцентрированы на этих двух задачах. Он старается изо всех Сил изобрести способ Работать не только лучше, но быстрее, с меньшими затратами, и, если это ему удается, он экономит, ухудшая внутренние качества своего изделия, не делая его, однако, полностью непригодным для употребления. Когда только богатые Люди имели часы, почти все они были великолепной Работы. Сейчас подавляющее Большинство часов сделано посредственно, зато все на свете их имеют. Таким образом, Демократия не только устремляет человеческое Сознание к полезным видам Искусства и ремесел, но и побуждает мастеров очень быстро изготавливать множество несовершенных Вещей, а Потребителей — удовлетворяться качеством этой продукции. Это не значит, что при Демократии Искусство не способно создавать при необходимости чудесные произведения. Это иногда случается, когда объявляются покупатели, готовые оплачивать время и труд мастера. В условиях острой Борьбы во всех видах производства, сильной конкуренции и бесчисленных поисков обязательно появляются превосходные мастера, в Совершенстве постигшие секреты своей профессии; однако они лишь в редких случаях могут показывать всё, что умеют: они берегут свои Силы, они сознательно придерживаются золотой середины, которую сами же и определяют и, хотя вполне способны превзойти ожидаемые результаты, сосредоточивают внимание лишь на поставленной перед собой цели. Напротив, при Аристократии мастера всегда работают на пределе своих Возможностей, и, если их Работа не вполне совершенна, это происходит потому, что таковы границы их умения и Знаний. Прибыв в какую-нибудь страну и увидев несколько замечательных произведений Искусства, созданных в этой стране, я ничего ещё не могу сказать о её государственном устройстве и политических Законах. Но если я понял, что произведения Искусства здесь в основном среднего качества, что рынок изобилует огромным количеством недорогих товаров, я уверен, что в стране, где это происходит, роль Привилегий уменьшается, классовые перегородки начинают разрушаться и вскоре все Классы станут перемешиваться. 345 Мастера и ремесленники, живущие при Демократии, не только стремятся сделать свои утилитарные изделия доступными для всех Граждан, но также изо всех Сил стараются придать всей своей продукции внешний блеск, не соответствующий её внутренним качествам. При смешении всех Классов каждый Человек надеется казаться не тем, кто он есть в действительности, и тратит большие усилия на то, чтобы этого добиться. Демократия не порождает этого слишком естественного для человеческого сердца Чувства, но она его материально овеществляет: притворная добродетельность свойственна всем временам, притворная роскошь в особой мере показательна для демократических веков. И нет такой хитрости, к которой не прибегали бы Искусства и ремесла с целью удовлетворить эти новые Потребности, создаваемые человеческим Тщеславием; усердие мастеров в данном отношении иногда заходит так далеко, что они начинают вредить самим себе. Люди уже научились столь хорошо подделывать бриллианты, что их легко можно принять за настоящие. Как только будет открыт способ выпускать такие фальшивые бриллианты, что их нельзя уже будет отличить от подлинных, Люди, Возможно, утратят Интерес и к тем и к другим, и они превратятся в простые камушки. Это приводит меня к разговору о тех видах Искусства, которые преимущественно называются "изящными Искусствами". Я не считаю, что демократическая государственность с её Институтами обязательно должна уменьшать число Людей, занимающихся изящными Искусствами; однако они, Институты, оказывают сильное влияние на Характер и роль этих видов Искусства. Поскольку Большинство Людей, Любовь которых к произведениям изящных Искусств уже была сформирована, теперь обеднели, а, с другой стороны, многие из тех, кто ещё не стал богатым, подражая, начали воспитывать в себе Вкус к изящным Искусствам, общее количество Потребителей произведений Искусства возрастает, а вот подлинных богатых ценителей становится значительно меньше.   Многие явления, происходящие в сфере изящных Искусств, аналогичны тем, которые Мы уже обсуждали, говоря об утилитарных и прикладных видах Искусства. Здесь также наблюдается количественный рост продукции и уменьшение художественной Ценности каждого произведения. Не имея Возможности долее стремиться к художественному Величию, мастера ищут элегантности и броской Красоты; реальность ценится меньше видимости. В аристократических странах было создано небольшое количество подлинно великих полотен, а в демократических — великое множество приятных картин. Аристократии отливают свои монументы из бронзы, Демократии ставят памятники из гипса. Когда я впервые подплывал к Нью-Йорку с той части Атлантического океана, которая известна под названием Ист-Ривер, я был поражён, увидев на берегу на некотором расстоянии от города несколько небольших беломраморных дворцов, часть которых была построена в античном Стиле; на другой день, рассмотрев повнимательнее то здание, которое в особенности привлекло мой взор, я обнаружил, что его стены были сделаны из кирпича, побеленного известью, а колонны — из крашеного дерева. Все здания, которыми я восхищался накануне, оказались такими же. Демократические социальные условия и Институты, кроме того, обусловливают появление во всех подражательных Искусствах вполне определенных тенденций, которые можно с легкостью выявить. Живописцы часто отказываются от изображения Души, предпочитая воспроизводить только Тело; изображением движений и впечатлений они подменяют воплощение Чувств и Мыслей, а на место Идеала они в конечном счёте водружают реальность. Я сомневаюсь, чтобы Рафаэль столь же углубленно изучал мельчайшие детали человеческого Тела, как это делают простые рисовальщики наших дней. Он не придавал такого, как они, значения высокой степени точности изображения подобных деталей, ибо считал, что его Искусство превосходит Природу. Он хотел создать из Человека существо, превосходящее Человека; он пытался самое Красоту сделать ещё прекраснее. Напротив, Давид и его ученики были столь же хорошими анатомистами, как и художниками. Они чудесно воспроизводили находившиеся перед их глазами модели, но их Воображение редко что-нибудь добавляло к этому; они с точностью следовали Природе, тогда как Рафаэль воплощал нечто более совершенное, чем Природа. Они оставили Нам точное изображение Человека, а творения Рафаэля дают Нам Возможность хотя бы не вполне ясно увидеть облик божества. 346 Все то, что я сказал о принципах художественной трактовки в живописи, можно отнести и к Выбору Сюжетов. Художники Возрождения, вперив взоры в небеса или же в глубь времен, обычно искали такие величественные Сюжеты, которые позволяли бы вовсю разыграться их Воображению. Наши живописцы часто пользуются своим талантом для точного воспроизведения подробностей частной Жизни, беспрерывно текущей перед их глазами, копируя все углы заурядных предметов, оригиналы которых и сама Природа создала в избытке. Глава XII Почему американцы одновременно возводят такие маленькие и такие огромные сооружения Сказав, что в века Демократии памятники Искусства, возрастая в количественном отношении, становятся меньших размеров, я сам спешу отметить, что у этого правила имеется исключение. При Демократии отдельные Личности крайне ничтожны, но Государство, представляющее их всех и держащее их всех в своих руках, очень могущественно. Нигде Граждане не кажутся столь маленькими, как в демократическом Обществе. Нигде сама нация не кажется столь огромной, что фантазия с легкостью рисует себе её грандиозные формы. В демократических Обществах Воображение Людей самоограничивается, когда они думают о себе, и бесконечно расширяется, когда они думают о Государстве. Доходит до того, что население, скромно живущее в своих тесных жилищах, часто представляет себе нечто совершенно гигантских размеров, когда речь заходит об общественных памятниках. На том месте, где американцы пожелали основать свою столицу, они оградили территорию, достаточную для огромного города, который в настоящее время имеет едва ли больше жителей, чем Понтуаз, но который в один прекрасный день будет иметь их миллион, как они считают; поэтому они уже сейчас выкорчевали деревья в радиусе десяти лье, дабы они не причиняли беспокойства будущим жителям этой воображаемой столицы. В центре города они возвели великолепный дворец, предназначенный для заседаний Конгресса, и дали ему помпезное название Капитолий. Некоторые из Штатов ежедневно разрабатывают и осуществляют столь грандиозные проекты, что они потрясли бы инженерный гений великих наций Европы. Таким образом, Демократия побуждает Людей не только производить великое множество мелких изделий, но также создавать и немногочисленные гигантские сооружения. Между этими двумя крайностями, однако, нет взаимосвязи. Несколько сохранившихся разрозненных огромных строений, следовательно, ничего ещё не Говорят о государственном устройстве и общественных Институтах того Народа, который их воздвиг. Хочу добавить, хотя это выходит за пределы моей темы, что они также ничего не Говорят о Величии, Просвещенности и подлинном Процветании этого Народа. Всякий раз, когда какая-нибудь Власть будет способна направить все Силы Народа на выполнение какого-либо одного проекта, ей удастся, не особо заботясь о мастерстве, затратив много времени, создать нечто огромное, из чего, однако, нельзя будет заключить, что этот Народ очень счастлив, весьма просвещен или хотя бы очень силен. Испанцы обнаружили, что город Мехико изобиловал великолепными храмами и огромными дворцами, но это нимало не помешало Кортесу завоевать всю Мексиканскую Империю, имея шестьсот пехотинцев и шестнадцать лошадей. Если бы римляне лучше знали Законы гидравлики, они не стали бы возводить все эти акведуки, которые теперь окружают руины их городов, и нашли бы лучшее применение своей Силе и Богатству. Открой они паровой двигатель, они, быть может, не стали бы устилать землю длинными специально выдолбленными каменными плитами вплоть до крайних пределов своей Империи, строя так называемые "римские дороги". Эти сооружения являются великолепными памятниками их невежества и одновременно — их Величия. Народ, который не оставит никаких иных свидетельств своего существования, кроме нескольких свинцовых труб в земле и стальных распорок между рельсами на её поверхности, вполне мог быть более могущественным властителем Природы, чем римляне. 347 Глава XIII Литературная жизнь в века демократии Если вы в Соединенных Штатах войдете в книжную лавку и станете внимательно рассматривать американские книги на забитых ими полках, количество названий произведений покажется вам чересчур большим, тогда как, напротив, сочинений, принадлежащих известным авторам, будет слишком мало. Прежде всего вы обнаружите множество популярных научных трактатов, предназначенных знакомить читателей с элементарными основами человеческих Знаний. Подавляющая часть этих Работ была написана в Европе. Американцы переиздают их, приспосабливая для собственных нужд. Затем следуют почти неисчислимые религиозные издания: Библия, проповеди, благочестивые повествования, полемические трактаты, отчеты благотворительных учреждений. Вслед за ними идёт длинный каталог политических памфлетов: в Америке Партии, сражаясь друг с другом, публикуют не книги, а памфлеты, имеющие вид брошюр, которые раскупаются с невероятной быстротой, через день устаревая и умирая. Среди Массы всей этой серой литературной продукции, созданной человеческим Разумом, особенно замечательными кажутся творения небольшого числа авторов, известных в Европе или заслуживающих того, чтобы быть там известными. Хотя Америка наших дней, быть может, менее всех других цивилизованных стран обращает внимание на Литературу, все-таки и здесь встречается множество Людей, интересующихся духовной Культурой, которые если и не посвящают ей всю свою Жизнь, то по крайней мере уделяют ей часы своего досуга. Однако Большинство книг, в которых нуждаются подобные читатели, создается в Англии. Почти все значительные сочинения английских Писателей переизданы в Соединенных Штатах. Литературный гений Великобритании освещает своими лучами лесные чащи Нового Света. Едва ли найдется хижина Пионера-землепроходца, в которой нет хотя бы нескольких разрозненных томов Шекспира. Помнится, я сам в первый раз прочитал феодальную Драму "Генрих V" в бревенчатой лачуге. Американцы не просто черпают ежедневно свою духовную пищу из сокровищницы английской Литературы, но и можно сказать с полным основанием, что они развивают Литературу Англии на своей собственной почве. Из малого числа Людей, занимающихся в Соединенных Штатах сочинением литературных произведений, большая часть — англичане по происхождению и в особенности по складу Ума. Благодаря этому они переносят в демократическую среду художественные Идеи и литературные манеры, бытующие в Литературе аристократической нации, которую они рассматривают в качестве модели. Они живописуют заимствованными красками чужие Нравы, и, почти никогда не изображая реальной Жизни той страны, где родились, они редко пользуются в ней популярностью. Граждане Соединенных Штатов настолько уверовали в то, что книги издаются не для них, что прежде, чем вынести собственное Суждение относительно Достоинств кого-либо из своих Писателей, они обычно ждут, как его примут в Англии. Это отношение в некотором Смысле напоминает ситуацию в живописи, когда автору оригинала добровольно уступают Право оценивать копию. Таким образом, жители Соединенных Штатов, в Сущности, ещё не имеют собственной Литературы. Единственные авторы, которых я считаю настоящими американцами, это Журналисты. Они обладают скромным литературным дарованием, но они Говорят на Языке своей страны, и их слышат. Все остальные литераторы мне кажутся здесь чужеземцами. Американцы относятся к ним так же, как Мы в эпоху Возрождения изящной словесности относились к имитаторам древнегреческой и древнеримской Литератур, то есть с любопытством, но без всеобщей симпатии. Они способны развлекать Людей, но не воздействуют на их Нравы. 348 Я уже говорил, что данное положение Вещей Отнюдь не обусловлено исключительно лишь демократическим Характером государственного устройства и что его Причины следует искать в тех конкретных обстоятельствах, которые совершенно не зависят от Демократии. Если бы американцы, полностью сохраняя своё государственное устройство и Законодательство, имели бы иное происхождение и заселили бы иную землю, я не сомневаюсь, что они создали бы свою Литературу. Что касается их нынешнего состояния, то я уверен, что они в конце концов создадут Литературу, но она будет иметь собственный, соответствующий им Характер, коренным образом отличаясь от той Литературы, которую создают американские Писатели наших дней. Этот Характер возможно в общих чертах обрисовать заранее. Предположим, что Литературой интересуется какой-либо Народ, живущий в условиях господства Аристократии; в этом случае умственный труд так же, как и дела, связанные с государственным Управлением, контролируется господствующим Классом. Литература, как и вся общественная Жизнь, почти целиком сконцентрирована в руках этого Класса или же наиболее близких к нему Классов. Данное обстоятельство, по моему Мнению, дает ключ к пониманию всей ситуации в целом. Когда в одно и то же время одними и теми же предметами интересуется небольшой, всегда постоянный по составу круг Людей, они с легкостью понимают друг друга и создают некие общие правила, на которые должен будет ориентироваться каждый из них. Если внимание этих Людей сосредоточено на Литературе, творческая Работа их Духа вскоре окажется подчиненной нескольким строгим Законам, отходить от которых будет нельзя. Если положение этих Людей определяется их наследственными Правами, они естественным образом будут склонны не только устанавливать свои собственные твердые правила, но и следовать тем, которые были предписаны их предками; свод их Законов будет одновременно и строгим и традиционным. Поскольку они не испытывают и никогда не испытывали необходимости заботиться о приобретении материальных благ, так же как и их отцы, они могли на протяжении нескольких поколений заниматься умственной деятельностью. Они имели Возможность познать Литературу как особый вид Искусства и полюбить её ради неё самой, выработав в себе академический Вкус, оценивающий умение художника Подчиняться канонам. И это ещё не все: Люди, о которых я говорю, начинают и заканчивают свою Жизнь в достатке или Богатстве; поэтому у них естественным образом развивается Вкус к утонченным Наслаждениям и Любовь к изысканным, деликатным Удовольствиям. Более того, определенная изнеженность Духа и сердечная вялость, обретенные ими зачастую в процессе долгого и безмятежного пользования всеми благами, заставляют их избегать даже тех Удовольствий, в которых им может встретиться нечто совершенно неожиданное и живое. Они предпочитают развлекаться, не испытывая сильных волнений; они хотят, чтобы, возбуждая в них Интерес, предмет не захватывал бы их целиком. А теперь попробуйте представить себе значительное число литературных сочинений, написанных Людьми, которых я постарался изобразить, или же написанных для таких Людей, и вы без труда уясните себе, что в подобной Литературе все будет заранее упорядоченным и согласованным. Самое незначительное из произведений будет тщательно отшлифовано в самых ничтожных его частностях; мастерство и упорство сочинителя будут проявляться во всём; каждый жанр будет иметь свои особые правила, которые нельзя нарушать и которые отделяют его от всех остальных жанров. Стиль станет казаться почти столь же важной стороной творчества, что и Мысль, а форма не уступит содержанию; слог будет изящным, сдержанным и возвышенным. Ход Мысли всегда будет отличаться благородной степенностью, редко обретая живость, и литераторы будут больше заботиться о качестве, чем о количестве написанного ими. Иногда может случаться так, что Люди, принадлежащие к образованному Классу, никогда ни с кем не общаясь, кроме как между собой, и сочиняя только для своего круга, потеряют всякое Представление о существовании остального мира, и это приведёт их к манерности и фальши; они вменят себе в обязанность Подчиняться мелочным литературным предписаниям, рассчитанным исключительно на них самих, и вследствие этого постепенно начнут отвергать требования Здравого Смысла и в конце концов придут к отрицанию Законов самой Природы. Желая Говорить на Языке, отличном от вульгарного, они создадут своего рода аристократический жаргон, который будет едва ли ближе к Идеалу прекрасного Языка, чем говор простонародья. 349 Таковы естественные Опасности, подстерегающие аристократическую Литературу. Все Аристократии, полностью отрывающие себя от Народа, Становятся бессильными. Это в равной мере справедливо как по отношению к Литературе, так и по отношению к политике1. --------------------------- 1 Все это в особенности справедливо для тех аристократических стран, которые долгое время безмятежно жили под Властью Монарха. Теперь давайте перевернем картину и обсудим её обратную сторону. Представим себе демократическое Общество, которое благодаря древним Традициям и своей нынешней Просвещенности готово наслаждаться духовными Ценностями. Сословно-классовые различия здесь перемешаны и запутаны; Знание, равно как и Власть, крайне рассредоточено и, если мне будет позволено так выразиться, распылено повсюду. Таким образом, в данном случае Мы имеем дело с пестрой Толпой, интеллектуальные Потребности которой должны удовлетворяться. Эти новые любители духовных Наслаждений получили неодинаковое образование; уровни их Знаний совершенно различны, они не похожи на своих отцов, и они сами, и их Чувства всякий раз меняются, так как они занимаются то одним, то другим делом, богатеют или же беднеют. Внутренний мир каждого, следовательно, не имеет никакой интеллектуальной Связи с внутренним миром всех остальных Людей, поскольку отсутствуют общие Традиции и умственные Привычки, и они никогда не имеют ни Возможности, ни Желания, ни времени прийти к соглашению друг с другом. Авторы, однако, рождаются в недрах этой разношерстной, беспокойной Массы, и именно она распределяет между ними доходы и Славу. В такой ситуации, и мне это вполне понятно, не следует ожидать, что в Литературе, принадлежащей подобному Народу, должны встречаться многие из строгих условностей, принятых читателями и Писателями аристократических времен. И даже если Люди одной демократической эпохи принимают некоторые из этих условностей, это ничего ещё не значит для последующих эпох, так как у демократических наций каждое новое поколение — это новый Народ. Письменность таких наций лишь с великим трудом может Подчиняться строгим правилам, и совершенно невероятно, чтобы она навсегда сохранила эти правила. При Демократии далеко не все занимающиеся Литературой Люди получили специальное литературное образование, а те из них, кто в какой-либо мере знаком с беллетристикой, большей частью уходят в Политику или же овладевают какой-либо иной профессией, в Связи с чем Литературе они могут уделять лишь редкие часы, украдкой предаваясь поэтическим утехам. Эту радость, следовательно, они не превращают в основную Страсть своей Жизни, рассматривая её в качестве кратковременного отдохновения, столь необходимого Человеку, занятому серьезной Работой. Такие Люди не достигают достаточной глубины понимания Литературы как вида Искусства, необходимой для того, чтобы тонко чувствовать её изысканные нюансы; оттенки и частности ускользают от их внимания. Имея слишком мало времени для чтения, они ни минуты не хотят тратить даром.   Им нравятся такие книги, которые легко можно приобрести, быстро прочитать и которые не требуют учёных поисков для их понимания. Они нуждаются в доступных, самообнажающихся формах Красоты, которыми можно тотчас же наслаждаться; в особенности им нравится все неожиданное и новое. Им, привычным к монотонной Борьбе за существование в реальной Жизни, необходимы сильные, повышенные эмоции, внезапные прозрения, ослепительные Истины или же поразительные заблуждения, которые в одно мгновение заставляют их забыть самих себя и сразу, как бы Силой, переносят на место изображаемого действия. Нужно ли продолжать? Кто не догадывается и без моих пояснений, что из этого следует? Когда в аристократических Государствах царит Свобода, высшие Классы вынуждены постоянно обращаться за услугами к низшим Сословиям, и, пользуясь их помощью, они сами сближаются с ними. Благодаря этому отдельные демократические Настроения часто проникают в их сердца. При этом у привилегированного Сословия, управляющего страной, развиваются энергичность и предприимчивость, Вкус к активной и бурной деятельности, которые не могут не оказывать влияния на все его литературные труды. 350 Литература демократических веков, взятая в целом, в отличие от Литературы аристократических времен не сможет создать о себе впечатление упорядоченности, правильности, учености и высокого мастерства; её форма обычно будет носить следы небрежности, а подчас и небрежения. Её слог часто будет странным, неправильным, перегруженным или вялым и почти всегда — дерзким и пылким. Авторы будут больше заботиться о том, чтобы Работа выполнялась быстро, чем о Совершенстве деталей. Коротких произведений станет больше, чем толстых книг, остроумие будет встречаться чаще, чем эрудиция, а оригинальное Воображение — чаще глубокого Мышления; в сфере Мысли будет господствовать непросвещенная и почти дикая напористость, часто воплощающаяся в чрезмерном разнообразии и чрезвычайной плодовитости. Писатели будут стараться не столько нравиться, сколько изумлять, изо всех Сил пытаясь завладеть Чувствами читателя, не обращая особого внимания на его Вкус. Иногда, без Сомнения, будут встречаться Писатели, которые изберут иной путь, и, если их произведения будут выше среднего уровня, им удастся найти своих читателей, несмотря на все их недостатки и Достоинства; подобные исключения, однако, будут редкими, и даже те Писатели, чье творчество в целом будет выделяться таким образом, во многих частностях всегда будут отражать общеупотребительную норму. Я изобразил два прямо противоположных состояния литературных дел; нации, однако, не переходят внезапно от первого ко второму; переход носит постепенный Характер и имеет бесчисленное множество нюансов. Когда этот переход совершается литературно образованным Народом, почти всегда наступает момент, когда литературный гений демократических наций находит общий Язык с художественным гением аристократического типа и кажется, что оба стремятся Править совместно в царстве человеческого Духа. Такие периоды бывают кратковременными, но чрезвычайно яркими: они плодотворны без излишеств и деятельны без сумбура. Такой была французская Литература XVIII века Я зашёл бы слишком далеко, утверждая, что Литература нации всегда подчинена государственно-политическому устройству. Я знаю, что помимо этих факторов имеется множество других Причин, обусловливающих характерные особенности литературных произведений; однако такого рода факторы мне представляются основными. Связи, существующие между социально-политическими условиями Жизни Народа и спецификой литературного дара его художников слова, всегда весьма многочисленны; тот, кто хорошо знаком с Жизнью Народа, никогда не может быть совершенно не осведомленным в его Литературе. Глава XIV Литературное производство Демократия не только прививает промышленным Классам Вкус к Литературе, но и вносит индустриальный Дух в недра самой Литературы. При Аристократии читательский круг узок и привередливо взыскателен; в демократическом Государстве читателям не так уж трудно угодить и число их поистине колоссально. Вследствие этого Писатель, живущий при Аристократии, не может рассчитывать на легкий успех, он знает, что затраченные им огромные усилия могут принести ему громкую Славу, но никогда не обеспечат его большими Денгами, тогда как при Демократии Писатель может льстить себя Надеждой дешево обрести кое-какую известность и немалое состояние. Для этого не обязательно вызывать всеобщее восхищение, достаточно просто прийтись по Вкусу. Постоянно растущая Толпа читателей и хроническая Потребность иметь нечто новое обеспечивают сбыт даже такой книге, которая не очень-то высоко оценивается. Демократическая публика часто ведёт себя по отношению к авторам так, как Короли по обыкновению обращаются со своими придворными: она обогащает и презирает их. Чего ещё заслуживают продажные Души, рожденные при дворах или удостоившиеся Чести жить при них? Демократические Литературы всегда изобилуют авторами, которые относятся к Литературе не иначе, как к особой отрасли промышленности, и на их нескольких великих Писателей приходятся тысячи торговцев Идеями. 351 Глава XV Почему изучение древнегреческой и древнеримской литератур особенно полезно для демократического общества То, что называлось "Народом" в Большинстве демократических Республик античности, нисколько не напоминает Народ в нашем нынешнем понимании этого слова. В Афинах все Граждане принимали участие в общественных делах, однако из более чем трехсот пятидесяти тысяч жителей города Права гражданства имели только двадцать тысяч Человек; все остальные были Рабами и выполняли большее число тех обязанностей, которые в наши дни возложены на Народ и даже на средние Классы. Таким образом, Афины с их всеобщим Избирательным правом представляли собой в конечном счёте не что иное, как аристократическую Республику, в которой все благороднорожденные имели равное Право на участие в Управлении. Борьбу патрициев с плебеями в Риме следует рассматривать в том же свете — как внутреннюю распрю между старшими и младшими членами одного семейства. Все они и фактически, и духовно принадлежали к Аристократии. Нужно, кроме того, отметить, что во все античные времена книги были дорогой редкостью, что они требовали чрезвычайной кропотливости при их копировании и распространялись с великим трудом. Эти обстоятельства привели к тому, что склонность и Привычка к литературным занятиям стали уделом узкого круга Людей, образовавших нечто вроде маленькой литературной Аристократии внутри элиты всей политической Аристократии. Поэтому ничто не указывает на то, что древние греки и римляне когда-либо относились к Литературе как к одному из видов производительной деятельности. Эти два Народа, отличавшиеся не только аристократической формой своего политического устройства, но и бывшие высококультурными свободными нациями, должны были, следовательно, придать своим литературным творениям специфические изъяны и особые качества, характерные для Литературы аристократических времен. В самом деле, достаточно бросить беглый Взгляд на сочинения, завещанные Нам древними, чтобы обнаружить, что, хотя этим Писателям иногда и недоставало сюжетного Богатства и разнообразия, смелости и Силы Воображения или степени обобщенности Мысли, они всегда демонстрировали поразительное мастерство и тщательность отделки деталей; ничто в их сочинениях не кажется написанным наспех или наобум; все рассчитано на подлинных знатоков, все направлено на беспрестанный поиск идеальной Красоты. Никакая иная Литература кроме античной не выделяет с такой отчетливостью те самые свойства, которые естественным образом отсутствуют у Писателей, живущих при Демократии.   Не существует никакой иной Литературы, которая больше отвечала бы задачам обучения в века Демократии. Её изучение — самое лучшее из всех средств противоборства с литературными недостатками, присущими этим столетиям, в то время как их естественные Достоинства без всякого предварительного освоения будут прекрасно развиваться сами по себе. Здесь мне хотелось бы, чтобы меня поняли правильно Изучение Литературы другого Народа может быть полезным занятием даже в том случае, если она выражает совершенно иные социально-политические Представления и Потребности. Упорное стремление преподавать только изящную словесность в Обществе, где каждый Человек по обыкновению вынужден прилагать огромные усилия для того, чтобы сколотить или же сохранить своё состояние, привело бы к Воспитанию очень образованных, но очень опасных Граждан, поскольку общественно-политические условия Жизни будут ежедневно порождать в них Потребности, удовлетворять которые они так и не научились в процессе своего образования, они будут во имя древних греков и римлян вызывать волнения в Государстве вместо того, чтобы укреплять его своим плодотворным трудом. Вполне очевидно, что в демократических Обществах Интересы Личности, равно как и безопасность Государства, требуют, чтобы подавляющее Большинство Граждан получало не столько литературное, сколько научное, коммерческое и промышленное образование. 352 Древнегреческий и латынь не должны преподаваться во всех Школах; однако необходимо, чтобы те, кто по призванию или по своему имущественному положению способен посвятить себя литературной деятельности или же хочет воспитать в себе литературный Вкус, имели Возможность найти для себя Школы, где они могли бы стать превосходными знатоками античной Литературы и основательно проникнуться её Духом. Для достижения этой цели было бы лучше иметь несколько превосходных университетов, чем множество плохих колледжей, в которых классика не нужна и лишь мешает усвоению необходимых Знаний. Все те, кто честолюбиво мечтает, живя в условиях демократического Общества, совершенствоваться в литературной сфере, должны часто общаться с произведениями античности. Это — своеобразная гигиена, благотворно воздействующая на умственную деятельность. Это не значит, что я считаю литературное наследие древних безупречным. Я полагаю лишь то, что оно обладает теми особыми положительными качествами, которые чудесным образом могут послужить своего рода противовесом нашим конкретным недостаткам. Они удерживают Нас от падения в самых опасных для Нас местах. Глава XVI Каким образом американская демократия видоизменила английский язык Если читатель хорошо понял все то, что было сказано мною выше о Литературе в целом, он без труда разберется в вопросе о том, какого рода влияние могут оказывать социально-политическое устройство и Институты демократического Общества на сам Язык — главный инструмент Мысли. Американские авторы, по Правде говоря, живут не столько в своей собственной стране, сколько в Англии, так как они беспрестанно изучают произведения английских Писателей и все время берут их в качестве образцов. Иначе дело обстоит с самим населением: его Жизнь значительно теснее связана с теми особыми закономерностями, которые могут действовать в Соединенных Штатах. Поэтому, если вы хотите понять, каким изменениям может подвергаться Язык аристократического Народа в процессе превращения в Язык демократического Общества, внимание следует уделить не письменным формам литературного Языка, а разговорной речи. Образованные англичане, знатоки куда более компетентные, чем я, тонких нюансов английского Языка, часто уверяли меня в том, что Язык образованных Классов в Соединенных Штатах значительно отличается от Языка образованных Классов Великобритании. Они сетовали не только на то, что американцы ввели в обиход много новых слов (различия между этими отдаленными друг от друга странами вполне объясняют данное явление), но и возмущались тем, что эти новые слова были в основном заимствованы либо из партийного жаргона, либо из ремесленной или же деловой терминологии. К тому же, добавляли они, старые английские слова часто употребляются американцами в новом значении. И наконец, они заявляли, что жители Соединенных Штатов часто смешивают престранным образом Стили речи, и иногда американцы употребляют вместе такие слова, которые в Языке их старой родины издавна было принято разделять. Часто выслушивая подобные замечания от Людей, казавшихся мне вполне заслуживающими доверия, я сам был вынужден глубоко задуматься над этим предметом, и мои размышления, носившие исключительно теоретический Характер, привели меня к тем же самым выводам, что и их практические Наблюдения. В аристократиях Язык, естественно, должен находиться в том состоянии покоя, которое характерно для всего их существования. Поскольку в Жизни не происходит почти ничего нового и создается мало новых Вещей, Людям не нужно много новых слов; и даже если появляется нечто новое, они принуждают себя описывать это с помощью известных слов, значение которых уже закреплено Традицией. 353 Если же, наконец, человеческий Дух пробуждается, либо сам собой, либо под воздействием света, проникающего извне, созданные новые словесные формулы и выражения носят ученый, интеллектуальный, философский Характер — верный признак того, что их происхождение антидемократично. Когда падение Константинополя вызвало резкий наплыв на Запад византийских учёных и литераторов, французский Язык внезапно оказался наводненным множеством новых слов, имевших сплошь греческие и латинские корни. Таким образом во Франции тогда сформировался слой научных, использовавшихся только представителями образованных Классов неологизмов, появления которых в течение долгого времени никак не ощущал сам Народ, и даже не догадывался об их существовании. Та же самая история последовательно повторилась во всех странах Европы. Один только Мильтон Ввел в английский Язык более шестисот слов, почти целиком заимствованных из латинского, греческого или иврита. Постоянное Возбуждение, царящее внутри демократического Общества, напротив, приводит к беспрестанному обновлению Языка, как и всего облика Жизни. Это всеобщее брожение и соперничество Умов порождает огромное количество новых Идей; старые Идеи гибнут, или обновляются, или же расщепляются, обретая бесконечные нюансы и подробности. Поэтому в Языке часто можно встретить слова, одним из которых уже предстоит выходить из употребления, а другим — стать общеупотребительными. Демократические нации, кроме того, любят перемены ради них самих. Это в равной мере относится как к Политике, так и к Языку. Посему даже тогда, когда нет никакой необходимости заменять слова, они порой меняют их, следуя лишь своему Желанию. Гений демократических Народов проявляет себя не только в большом количестве слов, вводимых в оборот, но также в самой Природе тех Идей, которые выражаются при помощи новых слов. У этих Народов Законы в области Языка, так же как и во всех других сферах общественной Жизни, создаются Большинством. Воля Большинства здесь проявляет себя точно так же, как и во всём остальном. А именно: Большинство значительно более занято практическими делами, чем научными штудиями, его больше интересуют Политика и коммерция, чем философские размышления или же художественная Литература. Львиная доля слов, созданных или принятых Большинством, должна нести на себе Печать этих навыков и Интересов; они в основном будут служить для выражения Потребностей промышленности, партийных пристрастий или же реалии, связанных с общественным Управлением. Язык будет развиваться, разрастаясь именно в данном направлении, тогда как, напротив, языковое Богатство, связанное с метафизикой и теологией, начнет постепенно истощаться. Что же касается источника, из которого демократические нации черпают свои новые слова, и способов, какими они их изготавливают, то их легко установить. Люди, живущие в демократических странах, не вполне знакомы с Языками Древнего Рима и Афин, и они не склонны обращаться к прошлому, вплоть до античности, чтобы отыскать там недостающее им словосочетание. Если подчас они и пользуются научной этимологией, то, как правило, это происходит оттого, что Тщеславие побуждает их вести раскопки в корнях мертвых Языков, а Отнюдь не потому, что их эрудиция естественным образом подсказывает им подобные словоупотребления. Бывает так, что эти слова наиболее часто встречаются в речи самых невежественных Людей. Истинно демократическое Желание изменить свой общественный статус часто приводит к тому, что они охотно облагораживают презренные виды занятий греческими и латинскими названиями. Чем меньше профессия требует образования, Знаний, тем более ученое и высокопарное название оно носит. Именно таким образом наши канатные плясуны превратились в воздушных акробатов и фунамбулеров. При недостатке Знаний мертвых Языков демократические Народы охотно заимствуют лексику живых Языков; беспрестанно общаясь между собой, Люди, живущие в разных странах, с готовностью подражают друг другу, так как с каждым днём они все более и более взаимоуподобляются. Однако главный источник новых слов демократические Народы видят в своих собственных Языках. Время от времени они вновь берут из собственного словаря забытые слова и выражения, возвращая их в обиход, или же отнимают у определенной социальной прослойки специфическую для неё терминологию, чтобы, придав ей фигуральное значение, ввести в обыденную речь; множество слов и выражений, первоначально появившихся в профессиональной терминологии или в социальных арго, таким образом вошли в состав общеупотребительной лексики. 354 Однако самый обычный способ обновления Языка, применяемый демократическими Народами, заключается в том, что вполне употребительным словам и выражениям придаются необычные значения. Этот метод очень прост, оперативен и удобен. Его применение не требует никакой научной подготовки и, более того, сама невежественность способствует его эффективности. Этот метод, однако, таит в себе серьезную Опасность для Языка. Удваивая значение одного и того же слова, демократические Народы создают неопределенность, двусмысленность как старого, так и нового его значений. Какой-нибудь автор начинает с того, что немного искажает первоначальный Смысл известного слова или выражения и, изменив его подобным образом, оптимально приспосабливает для своих целей. Затем появляется второй автор, смещающий значение данного слова в другом направлении, и третий, предлагающий собственный вариант его Толкования; и, поскольку нет общепризнанного Судьи, постоянно действующего трибунала, способного твердо установить значение данного слова, оно сохраняет неустойчивость своего положения. В результате этого Писатели, по-видимому, почти никогда не считают себя обязанными сосредоточиваться на одной-единственной Мысли, и кажется, что они всегда подразумевают целый комплекс Идей, предоставляя читателю Возможность самому судить, что именно имеется в виду. Таково одно из неприятных последствий Демократии. Я скорее предпочту, чтобы наш Язык покрылся колючками китайских, татарских или гуронских слов, чем соглашусь с необходимостью утраты французскими словами определенности их значений. Благозвучие и однородность — важнейшие, если не главные Достоинства, определяющие Красоту Языка. Традиции и условности также играют в нём существенную роль, однако без них в крайнем случае можно обойтись. Но без чётких, ясных слов нет хорошего Языка. Равенство с неизбежностью вызывает и множество других преобразований в Языке. В периоды господства Аристократии, когда каждая нация склонна держаться в стороне от всех других наций и любит сохранять свой собственный, неповторимый облик, часто случается так, что родственные по происхождению Народы постепенно настолько становятся чужими друг другу, что, хотя они ещё и способны понимать друг друга, но уже не Говорят более на одном и том же Языке. В такие времена каждая нация разделена на определенное число Классов, которые между собой мало общаются и совершенно не смешиваются; каждый из этих Классов вырабатывает и сохраняет в неизменности лишь ему одному свойственные интеллектуальные навыки, охотнее всего пользуясь определенными словами и выражениями, которые как наследие передаются от поколения к поколению. Поэтому один и тот же Язык содержит в себе речь бедняков и речь Дворян, ученую и простонародную речь. Чем глубже эти различия и непреодолимее преграды между ними, тем более определенным должно быть это разграничение. Я готов держать пари, что языковые нормы индийских каст имеют колоссальные различия и что речь неприкасаемого отличается от речи брамина едва ли меньше, чем их Образы Жизни. Когда же Люди, напротив, не будучи более привязанными каждый к своему месту, беспрестанно общаются друг с другом, когда кастовость уничтожена, а классовый состав обновляется и перемешивается, все слова Языка также смешиваются в одну кучу. Те из них, которые не могут импонировать Большинству, погибают; остальные образуют общий фонд, откуда каждый Человек наугад берет примерно столько, сколько ему нужно. Почти все диалектные различия, разделяющие Языки Европы, явным образом стираются; в Новом Свете нет местных говоров, и день ото дня они исчезают в Старом. Эта социальная Революция в равной мере отражается как на Языке, так и на стилистике. Все Общество не только пользуется одними и теми же словами, но и привыкает употреблять их без всякого разбора. Правила, диктуемые Понятием Стиля, почти полностью уничтожаются. Едва ли можно встретить какие-либо выражения, которые по самой своей Природе кажутся вульгарными или же, напротив, возвышенными. Индивидуумы, происходящие из различных социальных слоев, независимо от достигнутого ими положения, сохраняют свою речевую манеру, привычные для них выражения и Понятия; происхождение этих слов, равно как и происхождение этих Людей, забывается, и в Языке царит та же путаница, что и в самом Обществе. 355 Я знаю, что в оценочной классификации слов имеются правила, не зависящие от той или иной формы общественного устройства, но вытекающие из самой Природы Вещей. В Языке встречаются выражения и обороты речи, которые являются вульгарными потому, что те явления и Чувства, которые они обозначают, действительно низменны, тогда как другие представляются высокими в Связи с подлинно возвышенным Характером обозначаемых ими Понятий. Смешение Сословий не всегда будет приводить к исчезновению этих различий. Равенство, однако, не может не уничтожать те различия, которые были обусловлены исключительно традиционализмом и произвольностью Мышления. Я не знаю, будет ли даже та необходимая оценочная иерархия, о которой я говорил выше, всегда пользоваться у демократических Народов меньшим, чем у других Народов, уважением, ведь среди них тоже найдутся Люди, чье Воспитание, Познания и досуг будут располагать их к постоянному изучению естественных Законов Языка и которые, лично подчиняясь этим Законам, подняли бы их Авторитет. Мне бы хотелось, завершая разговор на эту тему, выделить ещё одну, последнюю особенность Языков демократических Народов, которая, быть может, способна охарактеризовать их полнее всех остальных свойств и черт. Выше я уже отмечал, что демократические Народы проявляют склонность, а подчас даже Страсть к общим Идеям; это обусловливается как свойственными им Достоинствами, так и их недостатками. Любовь к общим Идеям в Языках демократических Народов проявляется в постоянном употреблении родовых Понятий и абстрактных слов, а также в манере их использования. В этом заключены огромная Сила и огромная слабость данных Языков. Демократические Народы страстно влюблены в родовые Понятия и абстрактные слова потому, что они расширяют диапазон Мысли и, позволяя многое выражать в сжатом виде, помогают Работе Интеллекта. Писатель демократической эпохи охотно воспользуется абстрактным Понятием "человеческие Способности" вместо конкретного выражения "способные Люди", не уточняя, какие же именно Способности он имеет в виду. Он напишет "действительность", чтобы одним мазком обозначить все то, что в данный момент происходит у него перед глазами, а в Понятие "Возможность" включит все то, что может произойти во вселенной с момента его высказывания. Писатели демократической эпохи беспрерывно создают такого рода абстрактные слова и придают все более и более абстрактный Смысл абстрактным словам, имеющимся в Языке. Более того, для придания своей речи живости они персонифицируют значения этих абстрактных слов, заставляя каждое из них действовать наподобие реальной Личности. Они скажут, что "естественный ход Вещей требует того, чтобы миром правила одаренность". Полагаю, что последнюю Мысль лучше всего пояснит мой собственный пример. Я часто пользовался словом "Равенство" в его абсолютном значении; кроме того, я во многих случаях персонифицировал его, заявляя, что Равенство совершало одни деяния и воздерживалось от других. Смею утверждать, что Люди, жившие во времена Людовика XIV, не могли бы сказать ничего подобного; никому из них никогда и в голову не пришла бы Мысль о том, что слово "Равенство" можно употреблять безотносительно к какому-либо конкретному явлению, и они скорее вовсе отказались бы от этого слова, чем стали бы представлять Равенство в облике живой, персонифицированной аллегории. Эти абстрактные слова, которыми изобилуют Языки демократических Народов и которые по всякому Поводу используются без какой-либо Связи с конкретным предметом или Фактом, расширяют диапазон, но затемняют содержание Мысли; они придают речи живость, лишая её смысловой отчетливости. В сфере Языка, однако, демократические Народы неясность предпочитают кропотливому труду. К тому же я не уверен, что неопределенность не содержит в себе какого-то тайного очарования для тех, кто говорит и пишет в эпоху Демократии. Люди, живущие в это время, часто оказываются предоставленными самим себе; рассчитывая лишь на собственный Ум, они почти всегда терзаются Сомнениями. Помимо этого, поскольку их общественное положение беспрестанно меняется, само непостоянство Судьбы не позволяет им твердо держаться какого-либо из своих Убеждений. 356 Таким образом, Мысли Людей, живущих в демократических странах, часто имеют неустойчивый Характер; их речь должна быть достаточно просторной для того, чтобы включать в себя все эти колебания. Поскольку они никогда не знают, будет ли Идея, которую они выражают сегодня, соответствовать той новой ситуации, в которой они окажутся завтра, они естественным образом обретают склонность к абстрактным словам. Абстрактное слово подобно шкатулке с двойным дном: вы можете положить в неё любые Идеи и незаметно для посторонних глаз забрать их назад. У всех Народов основу Языка составляют слова, выражающие родовые и абстрактные Понятия; следовательно, я не представляю дело таким образом, будто подобные слова встречаются лишь в Языках демократических Народов; я говорю только о том, что во времена Равенства Люди особенно расположены увеличивать количество слов этого Класса, употреблять их в самом абстрактном значении, не связанном со значениями других слов, пользоваться ими по всякому Поводу даже тогда, когда в них нет никакой особой необходимости. Глава XVII О некоторых источниках поэзии у демократических наций Понятие "Поэзия" имеет множество самых различных определений. Дабы не утомлять читателя разысканиями наиболее удачного из них, я считаю целесообразным тотчас же поставить его в известность относительно моего Выбора. Поэзия, на мой Взгляд, — это поиск и воплощение Идеала. Истинным поэтом является тот художник слова, который, отбрасывая часть реально существующего, дополняя картину воображаемыми подробностями и сочетая подлинные, но в Жизни никогда вместе не встречающиеся обстоятельства, завершает и совершенствует Природу. Таким образом, Поэзия должна стремиться не к правдивости, а к Красоте изображения, способной дарить человеческому Духу возвышенные Образы. Стихотворная речь представляется мне воплощением идеальной Красоты Языка, и в этом Смысле она всегда будет в высшей степени поэтичной; однако сама по себе стихотворная речь не создает Поэзии. Мне хотелось бы выяснить, есть ли в практической деятельности, в эмоциональной и интеллектуальной Жизни демократических Народов такие стороны, которые по Причине их причастности к Работе Воображения и Представлениям об Идеале должны рассматриваться в качестве естественных источников Поэзии. Прежде всего необходимо признать, что тяга к Идеалу и Удовольствие, получаемое при созерцании его воплощений, у демократических Народов никогда не обретают той Силы и не получают того широкого распространения, каких они достигают в недрах любой Аристократии. У аристократических наций Люди иногда впадают в такое состояние, что Тело Человека действует как бы само по себе, в то время как его Душа охвачена глубоким покоем. В таких странах даже простонародье часто обладает поэтическим Вкусом и Души простых Людей порой взмывают ввысь, преодолевая границы окружающей действительности. В демократических Обществах, напротив, Любовь к материальным Наслаждениям, Идея о Возможности улучшения своей Жизни, конкуренция, притягательность быстрого успеха играют роль тех стимулов, которые, как кнут погонщика, подстегивают каждого Человека, заставляя его мчаться по избранному им пути и не позволяя даже на миг сходить с него. Почти все Силы Души уходят на эту гонку. Воображение не угасает полностью, но оно целиком подчиняется необходимости постигать полезное и воссоздавать реальность. Равенство не только заставляет Людей отворачиваться от изображений Идеала, но и уменьшает количество объектов, достойных идеального изображения. Аристократическое Правление, удерживая Общество в состоянии неподвижности, покровительствует прочности и долговечности положительных Истин в религиозных учениях, подобно тому как оно поддерживает стабильность политических Институтов. Оно не только навязывает религиозность человеческой Душе, но и предрасположено принимать именно данное, а не какое-либо иное религиозное учение. Аристократический Народ всегда будет стремиться поместить между Господом и Человеком могущественных посредников. 357 Можно утверждать, что в этом отношении аристократические периоды Правления чрезвычайно благоприятны для Поэзии. Когда вселенная населена сверхъестественными существами, не воспринимаемыми человеческими органами Чувств, но постигаемыми мысленным взором, Воображение ощущает себя свободным, и поэты, находя тысячи различных предметов, достойных изображения, всегда имеют бесчисленную аудиторию, готовую с Интересом созерцать их поэтические картины. В века Демократии, напротив, бывает так, что религиозные Убеждения Людей становятся не более устойчивыми, чем их юридические Законы. Сомнение возвращает тогда Воображение поэтов на землю, и они ограничивают себя видимым, реальным миром. Даже тогда, когда Равенство не потрясает основ Религий, оно упрощает их; оно отвлекает внимание Людей от вторичных факторов, чтобы сосредоточить его преимущественно на верховном владыке. Аристократия естественным образом ведёт человеческий Дух к прошлому, удерживая его там в состоянии медитативного созерцания. Демократия, напротив, вызывает в Людях своего рода инстинктивное отвращение к старью. В этом отношении Аристократия значительно более благоприятна для расцвета Поэзии, чем Демократия, так как предметы обычно кажутся более величественными и таинственными по мере их удаленности от Нас, и благодаря этой двойной Связи они оказываются более пригодными для изображения Идеала. Освободив Поэзию от прошлого, Равенство отнимает у Нас и часть настоящего. У аристократических Народов всегда имеется определенное число привилегированных персон, Образ Жизни которых, так сказать, ни с какой стороны не доступен обычным Людям; они кажутся от Природы наделенными Властью, Богатством, известностью, Умом, изяществом Вкуса и изысканностью во всём. Толпа никогда не видит их с близкого расстояния и не имеет Возможности внимательно их рассматривать; таких Людей без особого труда можно изобразить поэтическими средствами. С другой стороны, у тех же самых Народов имеются невежественные, обездоленные, закабаленные Классы, чье существование благодаря их чрезмерной грубости и нищете оказывается не менее живописным, чем Жизнь избранников с её утонченностью и Величием. Помимо того, поскольку различные Классы, из которых состоит аристократическая нация, весьма далеки друг от друга и плохо знакомы между собой, Воображение, воспроизводя быт представителей этих Классов, всегда может нечто прибавить или убавить сравнительно с реальностью. В демократических Обществах, где всякий Человек слишком незначителен и все очень похожи друг на друга, каждый, разглядывая сам себя, одновременно видит и всех других Людей. Посему поэты, живущие в века Демократии, никогда не могут сделать Образ конкретного Человека основной темой своих поэтических картин, ибо объект средних размеров и Достоинств, отчетливо просматриваемый со всех сторон, никогда не будет соответствовать Идеалу. Таким образом, Равенство, устанавливаясь на земле, иссушает большую часть древних источников Поэзии. Попробуем показать, как оно открывает её новые источники. Когда Сомнение превратило густонаселенные небеса в необитаемую пустоту и когда приход Равенства вызвал измельчание каждого Человека до хорошо известных каждому пропорций, поэты, ещё не представляя себе, чем же они могут заменить те большие темы, которые ушли вместе с Аристократией, обратили свои взоры на неодушевленную Природу. Потеряв из поля зрения героев и Богов, они сначала принялись за изображение рек и гор. Это привело к появлению в минувшем веке Поэзии, которую по преимуществу называют "описательной". Кое-кто полагает, что подобная словесная живопись, украшая материальные, неодушевленные предметы, представляющие собой детали внешнего облика земли, является подлинной Поэзией демократических веков, но я Думаю, что это ошибка. Я считаю, что такая Поэзия — явление временное, переходное. 358   Я убежден, что в конечном счёте Демократия заставит Воображение отвернуться от внешнего по отношению к Человеку мира с тем, чтобы оно сосредоточилось на самом Человеке. Созерцание Природы вполне может доставить демократическим Народам мимолетное Удовольствие, но по-настоящему они одушевляются лишь тогда, когда лицезреют самих себя. Только это и питает у них естественные источники Поэзии, и имеются основания полагать, что все те поэты, которые не станут черпать вдохновение из этих источников, потеряют всякую Власть над Людьми, чьи Души они хотели очаровать, и наконец увидят, что окружены лишь бесстрастными свидетелями их экстаза. Я уже отмечал, насколько Идеи прогресса и безграничных Возможностей Самосовершенствования рода людского свойственны эпохам Демократии. Прошлое нимало не беспокоит демократические Народы, но они с готовностью мечтают о будущем, и в данном отношении их Воображение не знает границ, безмерно расширяясь и разрастаясь. Это открывает перед поэтами широчайшее поле деятельности, позволяя им изображать весьма отдаленные от них предметы. Демократия, закрывающая для Поэзии прошлое, открывает перед ней будущее. Когда все Граждане демократического Общества почти Равны между собой и похожи друг на друга, Поэзия не может испытывать привязанности к кому-либо одному из них; сама нация, однако, готова ей позировать. Именно сходство всех Индивидуумов, не позволяющее каждому из них в отдельности становиться предметом поэтического изображения, дает Возможность поэтам обобщать их в один Образ, рассматривая в итоге весь Народ в целом. Демократические Народы значительно отчетливее, чем все остальные, представляют себе свой собственный облик, и их величественные внешние формы изумительно соответствуют нашим Представлениям об Идеале. Я с легкостью признаю Истинность Утверждения о том, что у американцев нет поэтов, но я не соглашусь с тем, что у них нет поэтических Идей. Необжитые просторы Америки сильно занимают головы европейцев, но сами американцы о них совершенно не думают. Чудеса неодушевленной Природы оставляют их равнодушными, и, пожалуй, можно сказать, что они замечают прелесть окружающих лесов лишь тогда, когда деревья начинают падать под ударами их топоров. Их глаз устроен иначе, взорам американцев открываются иные картины. Они видят себя преодолевающими эти дикие пространства, осушающими болота, выпрямляющими русла рек, заселяющими пустынные территории и покоряющими Природу. Этот блестящий автопортрет не только всплывает время от времени в Сознании американцев, но и, можно сказать, постоянно рисуется перед мысленным взором каждого из них, отражая как самые заурядные его поступки, так и большие деяния. Трудно представить себе нечто более ничтожное, бесцветное, жалкое, одним словом, более антипоэтическое, чем Жизнь Человека в Соединенных Штатах, заполненная самыми мелочными Интересами; однако в числе Идей, управляющих этой Жизнью, всегда имеется одна полная Поэзии Идея, которая наподобие невидимого сухожилия делает энергичным весь организм. В периоды аристократического Правления каждый Народ, как и каждый Человек, тяготеет к неторопливому, замкнутому Образу Жизни. В века Демократии Люди становятся крайне подвижными, так как их беспрестанно обуревают сильные, не терпящие отлагательств Желания, и это все время заставляет их сниматься с места, двигаться, и таким образом жители разных стран смешиваются между собой, встречаясь, выслушивая и подражая друг другу. Поэтому сближаются, взаимоуподобляясь, не только представители одной и той же нации, ассимилируются сами нации, в своей совокупности являя взору не что иное, как картину обширной Демократии, в которой каждый Народ получает Право гражданства. Таким образом впервые в истории открыто появляется Идея единства всего человеческого рода. Всё то, что связано с существованием Человечества в его единстве, становится неисчерпаемым источником, золотой жилой для Поэзии. Поэты, жившие во времена Аристократии, создавали восхитительные картины, Сюжетами которых были определенные события из Жизни одного Народа или отдельной Личности, но никто из этих поэтов не отваживался включать в свои картины изображение Судеб всего Человечества, тогда как поэты, живущие в период господства Демократии, могут браться за выполнение этой задачи. 359 Именно тогда, когда каждый Человек, устремляя взор за пределы своей собственной страны, начинает наконец осознавать Идею единства Человечества, Всевышний все более явственно открывает себя человеческому Духу во всём своем полном и абсолютном Величии. Если, с одной стороны, Вера в позитивные религиозные догматы в века Демократии часто оказывается шаткой, а убежденность в существовании Сил, играющих роль посредников между Господом и Людьми, какие бы имена этим посредникам ни давали, замутняется Сомнениями, то, с другой стороны, Люди, живущие в это время, внутренне предрасположены к восприятию куда более грандиозной Идеи самого божества, воздействие которого на человеческую Жизнь видится в новом, более ярком свете. Рассматривая род людской в качестве единого целого, они без труда понимают, что его Судьбу направляет один и тот же промысел, и приходят к Мысли о том, что в поступках каждого Индивидуума прослеживается этот всеобщий, неизменный план, в соответствии с которым Господь руководит человеческим родом. Это обстоятельство также может рассматриваться в качестве чрезвычайно плодотворного источника Поэзии, открытого в века Демократии. Поэты демократических времен всегда будут казаться бесталанными и холодными, если они будут пытаться наделить своих Богов, демонов или ангелов телесными формами и постараются заставить их спуститься с небес, чтобы сражаться за землю. Но, если они захотят связать излагаемые ими крупные события со всей вселенной и глобальным замыслом Всевышнего относительно неё и, не изображая десницы верховного Владыки, постараются постичь его Мысли, их будут понимать и будут восхищаться ими, ибо Воображение их современников работает в том же самом направлении. Можно также предположить, что поэты, живущие в демократические времена, будут изображать не столько Людей и их деяния, сколько Страсти и Идеи. Язык, одежда и повседневное поведение Людей в демократическом Обществе противоречат нашим Представлениям об Идеале Красоты. В этих вещах самих по себе нет ничего поэтического, и любые попытки опоэтизировать их окажутся неудачными по той Причине, что они слишком хорошо известны всем тем, для кого творят поэты. Это заставляет их беспрестанно снимать внешние покровы с явлений, воспринимаемых их органами Чувств, чтобы в конечном счёте хотя бы мельком разглядеть самое Душу. А ведь не существует более идеального предмета изображения, чем Образ Человека, столь поглощенного созерцанием глубин своей нематериальной Природы. Мне нет никакой надобности пробегать мысленным взором небеса и землю в поисках чудесных тем, содержащих в себе контрасты между беспредельным Величием и безмерным ничтожеством, между глубочайшим мраком и поразительной ясностью, способных разом вызывать Чувства благоговения, восхищения, презрения и Страха. Я должен лишь задуматься о себе самом: Человек, приходя из Небытия, пересекает отведенный ему отрезок времени и навсегда исчезает, чтобы раствориться в Господе. Его видят лишь одно мгновение, когда он блуждает между краями двух пропастей, в одну из которых он канет. Если бы Человек был совершенно лишен самосознания, он не представлял бы Интереса для Поэзии, так как нельзя изображать то, о содержании чего вы не имеете ни малейшего Понятия. Если бы он осознавал себя вполне ясно, его Воображение оставалось бы праздным, ничего не добавляя к картине. Человек, однако, достаточно открыт для того, чтобы понимать кое-что в самом себе, и достаточно сложен для того, чтобы все остальное было покрыто непроницаемым мраком, в который он беспрестанно и тщетно погружается, стараясь окончательно овладеть самопознанием. Не следует поэтому ожидать, что Поэзия демократических Народов будет питаться легендами, что она будет жить Традициями и древними воспоминаниями, что она вновь попытается заселить вселенную сверхъестественными существами, в реальность которых более не верят ни читатели, ни сами поэты, или что Поэзия станет создавать безжизненные аллегории Добродетелей и пороков, которых можно видеть и в их собственном облике. Демократической Поэзии будет не хватать всех этих художественных Богатств, но у неё останется Человек, и этим она вполне удовлетворится. Человеческие Судьбы, сам Человек, вынутый из рамок своего времени и своей страны и оставленный один на один с Природой или Богом, Человек с его Страстями, Сомнениями, неслыханным везением и непостижимыми неудачами станут для этих Народов основным и почти единственным предметом поэтического изображения; в том, что это будет именно так, убеждает рассмотрение произведений, созданных самыми крупными из поэтов, появившихся с тех пор, как мир стал поворачиваться к Демократии. 360 Писатели наших дней, столь великолепно воссоздавшие Образы Чайльд Гарольда, Рене и Жоселена, не имели намерения повествовать о поступках одного Человека; они хотели осветить и облагородить некоторые, всё ещё остающиеся потаенными уголки человеческого сердца. Таковы поэмы Демократии. Равенство, следовательно, не уничтожило всех предметов Поэзии; уменьшив их число, оно увеличило их размеры. Глава XVIII Почему американские писатели и Ораторы часто бывают напыщенными Я часто замечал, что американцы, обычно ведущие деловые переговоры на понятном, сухом Языке, лишенном каких бы то ни было украшений и отмеченном столь чрезмерной простотой, что он подчас становится вульгарным, охотно прибегают к Напыщенности, когда хотят, чтобы их слог звучал поэтически. Тогда их речь целиком, с начала и до конца, становится высокопарной, и наблюдающему за тем, как они беспрерывно, по всякому Поводу щедро рассыпают образные выражения, начинает казаться, что они никогда не Говорят просто. Англичане тоже грешат этим, но значительно реже. Причина этого может быть установлена без особого труда. В демократических Обществах Мысли каждого Гражданина поглощены размышлениями о весьма незначительном предмете, которым является он сам. Когда он, подняв глаза, смотрит вокруг, он не видит ничего, кроме огромного призрака, называемого "Обществом", или ещё более грандиозной фигуры всего человеческого рода. Его Представления и Идеи либо очень конкретны и ясны, либо чрезмерно общи и туманны; между ними — пустующее пространство. Когда он отвлекается от Мыслей о самом себе, он всегда ждет, что его вниманию будет предложен какой-нибудь необычайный предмет, и лишь за такую цену он согласен хотя бы на миг забыть о своих многочисленных повседневных заботах, доставляющих ему подлинные волнения и радости Жизни. Это, как мне кажется, вполне объясняет, отчего Люди, живущие при Демократии и в целом озабоченные столь незначительными делами, требуют от своих поэтов обширных замыслов и огромных полотен. Со своей стороны Писатели всегда с готовностью повинуются этим Инстинктам, которыми они сами наделены: они беспрестанно погоняют своё Воображение, заставляя его чрезмерно напрягаться и разбухать, и, достигая таким образом гигантских размеров изображения, они нередко отказываются от подлинного Величия. Они надеются подобным способом сразу привлечь и с легкостью удержать взоры Толпы, и это им часто удается, так как Толпа ищет в Поэзии лишь обширности замыслов и тем, не имея ни времени, чтобы точно измерить пропорции предлагаемых им произведений, ни достаточного Вкуса, чтобы тотчас почувствовать их несоразмерность. Автор и публика взаимно развращают друг друга. Мы уже видели ранее, что источники Поэзии у демократических Народов превосходны, но немногочисленны. Они быстро иссякают. Не находя более материала, необходимого для воплощения Идеала, в реальной действительности, поэты совершенно отказываются от неё и порождают чудовищ. Я не боюсь того, что Поэзия демократических Народов окажется слишком робкой, или того, что она слишком крепко будет прижиматься к земле. Я скорее опасаюсь того, что она может все время витать в облаках, превратившись в конце концов в Искусство, изображающее совершенно вымышленные края. Меня тревожит Мысль, как бы произведения демократических поэтов, изобилующие развернутыми и бессвязными Образами, перегруженные описаниями, странными сочетаниями красок и фантастическими существами, созданными их Воображением, не заставляли иногда читателей тосковать о реальном мире.   361 Глава XIX Некоторые размышления о театральной жизни демократических народов Когда Революция, изменяющая общественно-политическое устройство Жизни аристократического Народа, начинает прокладывать себе дорогу в Литературе, её воздействие обычно ощущается прежде всего в Театре, и именно здесь оно всегда сохраняет свою самоочевидность. Благодаря непосредственности своего воздействия любое драматическое произведение в определенном Смысле застает зрителя врасплох. У него нет времени покопаться в своей памяти или посоветоваться со знатоками; ему и в голову не приходит противоборствовать новым литературным эмоциям, которые начинают в нём просыпаться; он подчиняется им бессознательно, не успев в них разобраться. Не теряя времени даром, авторы выясняют, в какую сторону столь неприметно начинает склоняться Вкус публики. В эту же сторону они разворачивают и свои произведения, и театральные пьесы, первыми уловив и выразив близость назревающей литературной Революции, в скором времени совершают её на сцене. Если вы захотите, забегая вперед, составить Суждение о Литературе какого-либо Народа, идущего к Демократии, изучайте его Театр. Кроме того, даже у самых аристократических наций драматургия представляет собой наиболее демократический род Литературы. Никакие другие литературные формы не доставляют Толпе столько Удовольствия, сколько его приносит созерцание происходящего на сцене. Драматические произведения не требуют предварительной подготовки или особых Знаний. Они захватывают вас сразу, сколь бы ни были вы заняты или необразованны. Когда ещё наполовину неотесанная Любовь к духовным Наслаждениям начинает проникать в тот или иной общественный Класс, она тотчас же влечет его представителей в Театр. Театры аристократических наций всегда заполнялись зрителями, Отнюдь не все из которых принадлежали к Аристократии. Только в Театре выспше Классы смешивались со средними и низшими Сословиями, и если первые и не соглашались с Мнениями последних, то они по крайней мере терпимо относились к тому, что оно выражалось в их присутствии. Именно в Театре образованным, просвещенным Сословиям всегда были необходимы особые усилия, чтобы навязать свои Вкусы Народу и чтобы самим не испытать воздействия Вкусов и Мнений Народа. Партер часто диктует ложам свои Законы. Если даже Аристократии трудно сохранить Театр и не дать захватить его Народу, нетрудно догадаться, что Народ станет в нём полновластным Хозяином тогда, когда демократические принципы будут пронизывать собой Законы и Нравы страны, когда Сословия смешаются друг с другом, когда различия между образованностью и невежеством, как и между Богатством и нищетой, будут уменьшаться и когда господствующий Класс утратит вместе со своими наследственными состояниями свою Власть, свои Традиции и свой досуг. В области Литературы естественные Вкусы и природные склонности демократических Народов, таким образом, ранее всего проявятся в Театре, и можно предвидеть, что они ворвутся в него насильственным путем. В письменности аристократические литературные нормы будут преобразовываться понемногу, постепенно и, так сказать, на легальном основании. В Театре они будут свергнуты путем мятежа. Театр выявляет большую часть Достоинств и почти все пороки, свойственные демократическим Литературам. Демократические Народы без особого уважения относятся к эрудиции и нимало не заботятся о том, что происходило в Древнем Риме или в Афинах; они хотят, чтобы речь шла о них самих, и требуют, чтобы картины изображали современность. 362 Поэтому, когда на сцене часто воплощаются Образы античных героев с их нравственными проблемами и драматурги пекутся о верности античным Традициям, одного этого вполне достаточно, чтобы сделать вывод о том, что демократические Классы пока ещё не господствуют в Театре. Расин в предисловии к "Британику" смиренно просит прощения за то, что он сделал Юнию одной из весталок, в то время как, по Мнению Авла Геллия, говорит драматург, "в их число не принимали никого моложе шести и старше десяти лет". Есть основания полагать, что он и не подумал бы обвинять себя или защищаться против обвинения в совершении подобного преступления, если бы писал в наши дни. Такое поведение отражает не только состояние Литературы в те времена, но также и состояние самого Общества.   Демократический Театр не доказывает того, что нация является демократической, поскольку, как Мы уже видели, даже в аристократиях может случаться, что демократические Вкусы и Мнения оказывают своё влияние на сцену; однако тогда, когда в Театре безраздельно господствует аристократический Дух, это неоспоримо свидетельствует о том, что все Общество представляет собой Аристократию, и можно смело умозаключить, что все тот же образованный, просвещенный Класс, который устанавливает авторам свои Законы, руководит Гражданами и Управляет государственными делами. Нередко случается так, что изысканность Вкуса и предрасположенность к Высокомерию, свойственные Аристократии, приводят её к тому, что она, являясь законодательницей мод в Театре, заставляет драматургов производить, так сказать, отбор качеств человеческой Природы. Аристократию в основном интересуют определенные социальные условия и обстоятельства, и ей нравится находить их изображение на сцене; определенные Добродетели и даже определенные пороки кажутся им заслуживающими особого внимания драматургов; она благосклонно принимает их изображения, одновременно требуя убрать с глаз долой картины всех прочих человеческих Достоинств и недостатков.   В Театре, как и везде, Аристократия хотела бы встречаться только с могущественными сеньорами, а если и переживать, то лишь за Королей. То же самое о слоге. Аристократия с готовностью предписывает драматическим авторам те речевые манеры и нормы, которые они должны воспроизводить; ей хотелось бы, чтобы все было выдержано в едином Стиле. Вследствие этого Театр часто изображает лишь отдельные стороны Человека или даже подчас наделяет его такими чертами, которые никогда не встречаются в человеческой Природе; Театр отрывается от неё и теряет с нею всякую Связь. В демократических Обществах зрители не имеют подобных предпочтений и редко проявляют столь же глубокое неприятие; на сцене им нравится созерцать ту же самую беспорядочную смесь обстоятельств, Чувств и Мыслей, которую они наблюдают в Жизни; Театр становится более захватывающим, вульгарным и правдоподобным зрелищем. Между тем драматурги, пишущие для демократической аудитории, также отрываются от человеческой Природы, впадая, однако, в противоположную крайность сравнительно с их предшественниками. Побуждаемые Желанием передать мельчайшие подробности и особенности текущего момента и конкретное своеобразие внешнего и внутреннего облика определенных Людей, они забывают о необходимости воспроизводить в них черты, свойственные всему человеческому роду. Господствуя в Театре, демократические Классы предоставляют драматургам полную Свободу как в Выборе художественной трактовки Сюжета, так и в Выборе самих Сюжетов. Поскольку Любовь к Театру для демократических Народов является наиболее естественной из литературных привязанностей, число драматургов, зрителей и спектаклей у них постоянно растёт. Все это, состоящее из столь различных элементов, разбросанных по всей территории страны, не признает существования одних и техже правил и не подчиняется одним и тем же Законам. Ни к какому согласию нельзя прийти при таком огромном количестве Судей, не имеющих точек соприкосновения и выносящих каждый свой собственный приговор. Если в целом Демократия вызывает Сомнения в целесообразности существующих литературных правил и норм, то в Театре она совершенно их упраздняет, ничем не заменяя, помимо своеволия каждого автора и вкусовой привередливости разных аудиторий. Театр также с особой отчетливостью позволяет увидеть все те особенности, о которых я уже говорил в общих словах, свойственные литературному Языку и литературному творчеству в условиях Демократии. Когда вы читаете критические Работы, в которых осмысливаются драматургические произведения, созданные во времена Людовика XIV, вас невольно удивляет то глубокое уважение, с которым публика относилась к сценическому правдоподобию действия, и то значение, которое она придавала Логике изображения Характеров, желая, чтобы каждый персонаж всегда оставался самим собой и не делал на сцене ничего такого, что нельзя было бы легко объяснить и понять. 363 В равной мере удивительны и то значение, которое придавалось Выбору языковых форм, и те мелочные словарные придирки, которые сыпались на головы драматургов.Кажется, что Люди, жившие во времена Людовика XIV, излишне высоко ценили те частности, которые можно было рассмотреть в кабинете, но которые на сцене ускользали от их внимания. Ибо в конечном счёте главная задача драматического произведения осуществляется в его сценической постановке, а его основное Достоинство определяется Способностью волновать Людей. Подобное отношение обусловливалось тем, что зрители той эпохи были одновременно и читателями драматических произведений. Возвращаясь из Театра, они брали в руки текст, чтобы вынести своё Суждение о поставленном произведении. В демократическом Обществе Люди смотрят спектакли, но не читают пьес. Большинство присутствующих на театральных Представлениях ищут в них не интеллектуальных Наслаждений, а сильных, берущих за сердце переживаний. Они ждут, что им будет показан спектакль, и не рассматривают его с точки зрения имеющихся в нём литературных Достоинств, и, если только автор в достаточной мере владеет Языком и пишет понятно, а его герои вызывают любопытство и возбуждают симпатию, зрители довольны. Ничего другого не требуя от художественного вымысла, они тотчас же возвращаются к заботам реальной Жизни.   Стиль, следовательно, не играет особой роли, поскольку на сцене прегрешения против литературных правил и норм значительно меньше бросаются в глаза. Что же касается правдоподобия, то драматург, хранящий ему верность, не может часто создавать произведения, отмеченные новизной, неожиданностью, динамичностью действия. Поэтому обычно автор пренебрегает правдоподобием, и публика его прощает. Вполне можно рассчитывать на то, что публика не станет беспокоиться по Поводу избранного вами пути, если вы в конце концов приведёте её к предмету, способному её растрогать. Она никогда не упрекнет вас в том, что вы взволновали её, нарушив при этом правила. Эти различные Чувства, которые я попытался описать, чрезвычайно отчетливо проявляются в американцах, когда они посещают Театр. Необходимо, однако, признать, что лишь очень немногие из них вообще ходят в Театры. Хотя зрителей и спектаклей в Соединенных Штатах сейчас неизмеримо больше, чем было сорок лет назад, население к этому роду развлечений относится ещё чрезвычайно сдержанно. Это объясняется наличием особых обстоятельств, с которыми читатель был уже ознакомлен, и потому для напоминания ему будет достаточно нескольких слов. Пуритане, основавшие американские Республики, были не просто противниками земных радостей, но и испытывали особый ужас именно перед Театром. Они рассматривали его в качестве омерзительного увеселения, и там, где их мироощущение господствовало безраздельно, театральные Представления были абсолютно неизвестны. Подобные Настроения отцов-основателей Колоний оставили глубокие следы в духовной Жизни их потомков. Чрезвычайная размеренность Образа Жизни и строгость Нравов в Соединенных Штатах до сих пор мало благоприятствуют развитию театрального Искусства. В стране, не знавшей крупных политических катастроф, в стране, где Любовь всегда ведёт прямой и легкой дорогой к Браку, нет Сюжетов для Драмы. Люди, занятые каждый рабочий день недели зарабатыванием Денег, а по воскресеньям молящиеся Богу, не оказывают никакого содействия музе комедии. Для доказательства того, что Театр в Соединенных Штатах непопулярен, достаточно привести один-единственный Факт. Американцы, Законы которых допускают не только полную Свободу слова, но даже и чрезмерную её вольность, тем не менее подвергают драматургов своеобразной Цензуре. Театральные постановки могут иметь место только с разрешения городской Администрации. Это очень наглядно показывает, что Народы ведут себя так же, как и отдельные Люди. Они бесшабашно предаются своим основным Страстям, а затем с величайшей предосторожностью следят за тем, чтобы не поддаться слишком Власти тех Вкусов, которыми они сами не обладают. Нет другого литературного рода, который столь же крепкими и многочисленными нитями был бы связан с реальным состоянием Общества, как Драма. 364 Театр одной эпохи никогда не пригодится Людям следующей эпохи, если они разделены революционным переворотом, изменившим Нравы и Законы. Произведения великих Писателей, творивших в другом веке, продолжают читать. Но никто не будет смотреть пьесы, написанные для другой аудитории. Драматурги минувших времен живут только в книгах. Традиционность Вкуса отдельных Людей, Тщеславие, мода, талант актера могут на некоторое время сохранить или же восстановить аристократический Театр в недрах Демократии, однако он вскоре развалится сам по себе. Его не разрушают, в него просто не ходят. Глава XX. О некоторых специфических особенностях, свойственных историкам демократических времен Историки, сочиняющие в века аристократического Правления, обычно ставят все события в зависимость от Воли и Нрава определенных Людей и охотно объясняют начало важнейших революционных преобразований стечением ничтожнейших случайностей. Они с проницательностью выявляют второстепенные Причины событий и часто не замечают основных. Историки, живущие в века Демократии, обнаруживают совершенно противоположные тенденции. Большинство из них почти не придает никакого значения влиянию Индивидуума на Судьбы человеческого рода или же влиянию отдельных Граждан на участь всего Народа. Но взамен все самые незначительные конкретные Факты они объясняют действием всеобщих основных Сил.   Появление этих противоположных тенденций вполне объяснимо. Когда историки, живущие во времена Аристократии, всматриваются в происходящее на подмостках мира, они с самого начала замечают очень незначительное число ведущих актеров, которые руководят ходом всей пьесы. Эти выдающиеся Личности, выступающие на передний план, привлекают к себе и удерживают их взоры; историки, озабоченные выяснением тайных мотивов, побуждающих эти Личности действовать и высказываться соответствующим образом, забывают обо всем на свете. Наблюдая за тем, как некоторые Люди вершат важные дела, они усваивают преувеличенное Представление о возможной Силе влияния отдельной Личности и естественным образом склоняются к Мысли, что для объяснения движения Масс всегда необходимо возвращаться к конкретному поступку какого-либо исторического деятеля. Когда же, напротив, все Граждане независимы друг от друга и каждый из них слаб, нельзя найти никого, кто мог бы оказывать весьма сильное и главным образом достаточно длительное влияние на Массы. На первый Взгляд Индивидуумы представляются совершенно бессильными перед ними и кажется, что Общество само по себе идёт вперед благодаря свободному, самопроизвольному содействию всех составляющих его Людей. Это естественным образом заставляет человеческий Ум искать некую всеобщую Причину, способную, разом воздействуя на головы такого количества Людей, повернуть их одновременно в одну и ту же сторону. Я твердо убежден в том, что даже у демократических наций одаренность, порочность или Нравственность отдельных Индивидуумов задерживают или же ускоряют естественное развитие Народа, но эти разновидности случайных и второстепенных Причин оказываются бесконечно более многообразными, скрытыми, запутанными и не столь могущественными, как основные. Вследствие этого их труднее выявлять и прослеживать во времена Равенства сравнительно с веками Аристократии, когда историку Волей-неволей приходилось анализировать конкретные действия одного или нескольких общественных деятелей на фоне общих событии. Историк демократических времен вскоре устает от подобной Работы; теряясь в лабиринте Фактов и событий и не имея Возможности прийти к ясному пониманию и простому объяснению роли и влияния Личности, он начинает их отрицать. Он предпочитает Говорить Нам о врожденных свойствах Рас, физико-географических особенностях страны или же о Духе Цивилизации. 365 Он сокращает объем своего труда, доставляя читателю большее удовлетворение при меньших затратах. Господин де Лафайет в своих "Мемуарах" писал, что чрезмерное доверие к Системе всеобщих Причин — превосходное утешение для общественных деятелей средней руки. К этому я бы добавил, что оно в значительной мере утешает и посредственных историков. Оно всегда предоставляет в их распоряжение несколько весомых аргументов, которые позволяют им легко избежать решения самой трудной профессиональной задачи и, благоприятствуя их умственной слабости или лености, всё же создают вокруг них ореол глубокомыслия. Что касается меня, то я Думаю, что в любую эпоху одну часть событий, происходящих в этом мире, следует относить к событиям весьма общего Характера, а другую их часть — объяснять чрезвычайно конкретными, особыми Причинами. Эти две категории Причин всегда взаимосвязаны, меняется только их соотношение. Причины общего плана лучше и полнее, чем обстоятельства и воздействия частного Порядка, объясняют положение дел в века Демократии сравнительно с периодами аристократического Правления. Во времена Аристократии имеет место как раз противоположное: конкретные обстоятельства и влияния играют большую роль, а общие Причины — меньшую, если, конечно, Мы не рассматриваем в качестве всеобщей Причины само неравенство общественного положения Людей, которое позволяет отдельным Личностям противодействовать естественным побуждениям всех остальных Граждан. Таким образом, историки, пытающиеся изображать Жизнь демократического Общества, правы в том, что они придают большое значение Причинам общего плана и уделяют основное внимание их выявлению; однако они не правы в том, что совершенно отрицают роль деятельности от дельных Индивидуумов лишь потому, что её значение трудно установить и проследить. Историки, живущие в демократическое время, не только склонны объяснять всякое происшествие какой-либо глобальной Причиной, но также чрезмерно расположены устанавливать взаимосвязи между Фактами и создавать из них Систему. В века Аристократии, когда все внимание историков обращено на Личность и поступки Индивидуумов, взаимосвязь между событиями ускользает от их взора, или, вернее, они заранее не верят в Возможность существования подобной взаимосвязи. Им кажется, что каждый Человек, появляясь на исторической сцене, рвет нить истории, нарушая её ход. В века Демократии, напротив, видя значительно меньше выдающихся актеров, но значительно более насыщенное событиями действие, историк легко может установить родственные взаимосвязи между этими событиями и их строгую упорядоченность. Античная письменность, оставившая Нам столь превосходные исторические сочинения, не выдвинула ни одной крупной исторической Системы, тогда как в самых незначительных современных Литературах наблюдается их буквальное засилье. По-видимому, древние историки в недостаточной мере пользовались общими Теориями, в то время как наши историки всегда близки к злоупотреблению ими. Творчество историков, живущих в демократические времена, отмечено ещё одной, более опасной особенностью. Когда следы воздействия поведения Индивидуумов на Жизнь нации утрачены, часто бывает так, что Мы видим движение мира, не видя движущих его Сил. Поскольку установить и проанализировать Причины, которые, воздействуя по отдельности на Волю каждого Гражданина, в результате приводят в движение весь Народ, становится чрезвычайно трудно, Нас начинает искушать Мысль о том, что это движение вынужденное, что человеческое Общество, само того не осознавая, подчиняется превосходящей его и господствующей над ним Силе. Даже предположение о земном Характере всеобщей Причины, управляющей индивидуальной Волей каждого, не спасает человеческой Свободы. Единая Причина, достаточно всеобщая для того, чтобы разом воздействовать на миллионы Людей, и достаточно могущественная, чтобы увлечь их всех в одном направлении, легко рисуется Силой неодолимой; видя, как перед ней пасуют, вы готовы поверить в то, что ей невозможно противостоять. Следовательно, историки, живущие при Демократии, не только отказывают любым отдельным Гражданам в Возможности влиять на Судьбу своего Народа, но также отнимают у самих Народов Способность изменять собственную участь, подчиняя их либо непреклонному Провидению, либо своего рода слепой неизбежности. По их Мнению, каждая нация имеет свою неизбежную Судьбу, предопределяемую её положением, происхождением, её прошлым и врожденными особенностями, и эту Судьбу никакие усилия не смогут изменить. Они представляют поколения в их неразрывной взаимосвязи и, восходя таким образом от века к веку, от одних неизбежных событий к другим неизбежным событиям, достигают времен сотворения мира и куют мощные цепи, связующие и опутывающие весь род людской. 366 Они не удовлетворяются поиском Логики происходившего; им доставляет Удовольствие их собственная Способность убедить читателя в том, что ничего другого и не могло произойти. Рассматривая положение какой-либо нации, которая достигла определенной стадии своего исторического развития, они утверждают, что движение по этому пути носило вынужденный Характер. Это легче, чем показывать, каким образом она могла бы избрать более достойный путь. Когда вы читаете сочинения историков, живших при Аристократии, и в особенности историков античных, вам кажется, что для того, чтобы стать властелином своей собственной Судьбы и чтобы Править себе подобными, Человеку нужно было лишь научиться обуздывать самого себя. Когда вы просматриваете исторические труды, написанные в наше время, складывается впечатление, будто Человек вообще ничего не может поделать ни с самим собой, ни со своим окружением. Историки древние обучали Искусству самообладания, историки наших дней почти ничему, кроме покорности, не учат. В их сочинениях фигура автора часто обретает значительность, но само Человечество — всегда ничтожно. Если эта Доктрина фатальной неизбежности, столь привлекательная для тех, кто пишет об истории во времена Демократии, передаваясь от историков к читателям, проникнет таким образом во все слои народных Масс и овладеет общественным Сознанием, то можно предвидеть, что она вскоре парализует активность современного Общества и превратит христиан в турок. К этому я бы добавил, что подобная Доктрина особенно опасна для той эпохи, в которую Мы живем: наши современники и так чересчур склонны сомневаться в реальности Свободы Воли, поскольку каждый чувствует свою слабость, ограничивающую его со всех сторон. Они, тем не менее, всё ещё охотно признают Силу и Независимость Людей, представляющих собой общественно-политическое единство. Необходимо следить, чтобы эта Идея не оказалась преданной забвению, ибо задача заключается в облагораживании человеческих Душ, а не в их полном подавлении.   Глава XXI О парламентском красноречии в соединенных штатах В аристократическом Государстве все Люди взаимосвязаны и зависимы друг от друга; между ними всеми существует иерархическая Связь, с помощью которой каждого можно удержать на его месте и все Общество — в подчинении. Нечто аналогичное всегда можно встретить и в политических Институтах, созданных аристократическими Народами. Их Партии естественным образом складываются из приверженцев определенных лидеров, которым они Подчиняются безоговорочно, руководствуясь своего рода Инстинктом — Привычкой Подчиняться, приобретенной ими в процессе усвоения жизненного Опыта. В свои группировки они привносят Нравы, господствующие во всём Обществе. В демократических странах часто бывает так, что большое число Граждан идут к одной и той же цели; каждый из них шагает или по крайней мере думает, что шагает по своему собственному усмотрению. Привыкнув согласовывать свои действия лишь с собственными внутренними импульсами, Люди с трудом Подчиняются приказам извне. Эту Любовь и Привычку к Независимости они сохраняют и заседая в национальных собраниях. Соглашаясь объединиться с другими Людьми для достижения одной и той же цели, каждый из них хотел бы остаться независимым по крайней мере в Выборе способа личного соучастия в общем деле. 367 Поэтому в демократических странах Партии с такой нетерпимостью относятся к попыткам руководить ими и проявляют готовность Подчиняться только тогда, когда Опасность слишком велика. И даже в тех случаях, когда обстоятельства способствуют укреплению Авторитета лидеров, их Власть может быть достаточной для того, чтобы заставить членов Партии действовать и Говорить соответствующим образом, но она почти никогда не бывает настолько сильной, чтобы заставить их замолчать. У аристократических Народов Люди, принимающие участие в политических совещаниях, — представители все той же Аристократии. Каждый из них имеет своё собственное привилегированное и устойчивое общественное положение, и место, занимаемое им в политических Институтах, часто представляется ему самому менее важным, чем та роль, которую он играет в Жизни своего края. Это утешает его в случае, если его голос вообще не оказывает влияния на ход обсуждения государственных дел, и охлаждает его пыл, когда он готов подыскивать для себя пусть даже малозаметную политическую должность. В Америке же общественный вес депутата обычно определяется исключительно его положением в законодательных органах. Поэтому его беспрестанно мучит необходимость обретать вес и влияние, и он испытывает сильное Желание по всякому Поводу и без Повода высказывать свои соображения. Он старается быть на виду, побуждаемый не только собственным Тщеславием, но и требованиями Людей, отдавших за него свои голоса, а также необходимостью постоянно нравиться и угрожать им. У аристократических Народов депутат законодательного собрания редко испытывает непосредственную зависимость от своих Избирателей; подчас они сами находятся в непосредственной зависимости от него, и, если они в конце концов отказывают ему в своем доверии, он легко может выставить собственную кандидатуру в другом месте или же, отказавшись от общественной деятельности, может посвятить себя уединенному досугу и вольной праздности, что тоже не лишено своей прелести. В такой демократической стране, как Соединенные Штаты, доверие Избирателей к депутату почти никогда не бывает постоянным. Сколь бы ни были малочисленны выборные органы Власти, нестабильность демократического Общества беспрестанно заставляет их менять свой состав. Доверие Избирателей должно завоевываться постоянно. Депутат никогда не уверен в Избирателях, и, если они отворачиваются от него, он тотчас же оказывается без всякой поддержки, ибо его общественное положение слишком скромно для того, чтобы его могли хорошо знать Люди, не входящие в узкий круг родных и близких. И так как Граждане живут в условиях полной Независимости, он не может рассчитывать на то, что его друзьям или Правительству без особых хлопот удастся навязать его кандидатуру Избирателям какого-нибудь Округа, где его совсем не знают. Поэтому все завязи его Судьбы формируются в том Округе, который он представляет; именно на этом клочке земли он должен взойти, чтобы подняться до высот, позволяющих ему Управлять целым Народом и оказывать влияние на Судьбы мира. Таким образом, вполне естественно, что в демократических странах члены выборных политических Институтов больше думают о своих Избирателях, чем о своей Партии, тогда как в аристократических Государствах их больше занимают дела их Партии, чем Интересы Избирателей. Однако то, что от них хотят слышать их Избиратели, не всегда совпадает с тем, что им следовало бы делать в Интересах исповедуемых ими политических Убеждений. Общие цели той Партии, членом которой является депутат, часто требуют от него молчания тогда, когда речь заходит о серьезных вопросах, в которых он плохо разбирается; требуют умеренности тогда, когда речь идёт о частностях, способных затруднить осуществление важных мероприятий, и, наконец, чаще всего требуют от него полного молчания. Самую большую Пользу общественности посредственный говорун может принести тем, что будет хранить молчание. Однако Избиратели к данному вопросу относятся совершенно иначе. Население того или иного Округа поручает определенному гражданскому лицу принимать участие в Управлении Государством потому, что оно очень высокого Мнения о его Достоинствах. Поскольку Люди кажутся тем крупнее, чем ничтожнее окружающая их обстановка, имеются основания полагать, что Избиратели составят тем более высокое Мнение о своем избраннике, чем реже будут встречаться талантливые Люди среди тех, кого он представляет. 368 Поэтому часто бывает так, что Избиратели связывают со своим депутатом тем большие Надежды, чем меньше от него следует чего-либо ожидать, и, как бы ни был он неспособен, они не упустят случая и будут требовать от него чрезвычайных усилий, соответствующих тому общественному положению, которое он приобрел благодаря им. Избиратели в своем представителе видят не только депутата законодательного органа всего Государства, но и защитника Интересов Округа в законодательном собрании; они даже склонны рассматривать его в качестве доверенного лица своих Избирателей и льстят себя Надеждой, что он с равным рвением будет отстаивать и Интересы всей страны, и их частные Интересы. Поэтому Избиратели заранее уверены в том, что депутат, которого они выберут, будет превосходным Оратором, что он будет выступать по Возможности часто, а в случае, если он будет вынужден воздерживаться от выступлений, он сумеет, по крайней мере в своих редких речах, дать Анализ всех важнейших государственных дел и вместе с тем изложить все их собственные мелочные претензии и жалобы и сделает это так, что вместо постоянных словоизлияний он будет время от времени лаконично высказывать все свои Взгляды и требования Избирателей, подавая их в виде своего рода блестящих и полных резюме. Только на этих условиях они обещают голосовать за него в следующий раз. Это доводит до отчаяния честных Людей, которые, сознавая свою посредственность, не стали бы сами себя выставлять напоказ. Побуждаемый таким образом депутат, к великому огорчению друзей, просит слова и, безрассудно врываясь в круг самых прославленных Ораторов, запутывает ход прений и докучает собранию. Все Законы, которые усиливают зависимость избранного лица от Избирателей, оказывают влияние не только на поведение законодателей, как уже было отмечено, но и на их Язык. Они одновременно воздействуют и на ход дел, и на манеру ведения дебатов. Едва ли найдется конгрессмен, который согласится вернуться к родному очагу прежде, чем выступит хотя бы с одной речью, и который позволит прервать своё выступление прежде, чем выскажет в нём все то, что он может сказать во благо всех двадцати четырех соединенных Штатов и в особенности для Пользы представляемого им Округа. Таким образом, он выставляет на Суд своих слушателей, сам того не осознавая, а потому очень путано, великие общие Истины, перемежая их мелкими частными Фактами, найти и изложить которые ему стоит немалого труда Соответственно, очень часто бывает так, что дебаты, происходящие в этом представительном собрании, приобретают неопределенный, запутанный Характер, и кажется, что они не столько идут, сколько тащатся, едва волоча ноги, по направлению к намеченной цели. Я Думаю, что нечто подобное всегда должно происходить в демократических собраниях общественности. Сочетание благоприятных обстоятельств и хороших Законов могло бы способствовать привлечению в законодательные собрания демократического Государства Людей куда более достойных, чем те, кого американцы посылают в Конгресс; однако ничто не может воспрепятствовать посредственным Личностям, оказавшимся там, с готовностью то и дело выставлять себя напоказ. Полагаю, что от этого зла вряд ли можно избавиться полностью, так как оно зависит не только от регламента проведения заседаний, но и от состава Конгресса и от Конституции страны. Сами жители Соединенных Штатов, по-видимому, именно с этой точки зрения смотрят на сей предмет, ибо продолжительный Опыт Работы их парламентской Системы свидетельствует о том, что они не прерывают выступлений плохих Ораторов, но мужественно Подчиняются необходимости их выслушивать. Они смиряются с ними, как со злом, которое на основании своего Опыта они признают неизбежным. Мы показали недостатки политической Жизни при Демократии; рассмотрим теперь её Достоинства. То, что происходило в английском парламенте в течение ста пятидесяти лет, никогда не производило никакого шума за пределами страны; Идеи и Чувства, выражавшиеся английскими Ораторами, не вызывали особых симпатий даже у Народов, живущих по соседству с великим Театром британской Свободы, тогда как уже самые первые дебаты, состоявшиеся в крохотных ассамблеях североамериканских Колоний в эпоху Революции, взволновали Европу. Это вызывалось не только случайным стечением конкретных обстоятельств, но и Причинами общего, долговременного Характера. 369 Я не представляю себе ничего более великолепного и впечатляющего, чем выступление великого Оратора, обсуждающего важнейшие вопросы с трибуны подлинно демократической ассамблеи. Поскольку никакой определенный Класс никогда не представлен здесь Людьми, обязанными охранять его узкоклассовые Интересы, Оратор всегда обращается ко всей нации и от имени всего Народа в целом. Это облагораживает Образ его Мысли, придает особую Силу и яркость его Языку. Поскольку Прецеденты теряют свою Силу, а Привилегии не связаны более с определенными видами Собственности, лишая определенные Институты и конкретных Людей их наследственных Прав, обсуждение любого вопроса, занимающего внимание общественности, неизбежно возвращается к различного рода общим Представлениям, свойственным самой Природе Человека По этой Причине политические дискуссии демократического Народа, сколь бы незначительных проблем они ни касались, обретают свойство всеобщности, часто привлекающее к себе Интерес всего Человечества. Всякий Человек интересуется этими дискуссиями потому, что речь в них идёт о Человеке, Природа которого повсюду едина. Напротив, у самых великих аристократических Народов вопросы наиболее общего Характера всегда обсуждаются с помощью каких-либо конкретных аргументов, заимствованных из практики данной исторической эпохи или же обусловленных Правами какого-то одного Класса; в результате они представляют Интерес только для того Класса, о котором идёт речь, или же, в лучшем случае, для того Народа, в недрах которого сложился данный Класс. Эта Причина наряду с Величием французской нации и благосклонностью к ней других Народов способствует тому, что наши политические дискуссии подчас производят на мир столь глубокое впечатление. Наши Ораторы часто обращаются ко всем Людям даже тогда, когда их речи специально предназначены для своих сограждан. Содержание   www.pseudology.org