| |
М.:
2006. – 464 с. Тираж - 300 экз
|
Юрий
Викторович Шапиро
|
Воспоминания о прожитой
жизни
Глава шестнадцатая
|
В 1957 году родился Юра, названный этим именем в мою честь. Шура обожал свою семью, любил
Муру, своих детей. Развод с Женей и разлуку с своим первым сыном Мишей
Шура переживал, как трагедию. Ребята подрастали, закончили школу,
поступили в институты. Миша окончил кораблестроительный институт,
увлёкся промышленным дизайном, закончил художественный ВУЗ и стал
прекрасным художником. Внешне он очень похож на Шуру, и при взгляде на
него понимаешь, что в нём есть искра божия. Он талантлив, человек он
увлекающийся и увлечённый, глаза его лучатся доброжелательсвом и
неистребимым любопытством - ему интересно всё, что его окружает.
Он
прекрасный собеседник. Он влюблён в свою жену Таню, обожает сына
Павлика, его жену Женю и внука Даню. Вова окончил Политехнический
Институт по теоретической физике - избрал он гидродинамику. Он стал
очень серьёзным программистом. После моего знакомства с компъютером я
перед представителями этой профессии преклоняюсь - они знают нечто
недоступное моему пониманию.
Вова умница, очень работоспособен,
человек он хорошо образованный. Самый младший из Шуриных сыновей - Юра. Я носил его на руках, звал его "Тюлькин" и любил со всем пылом человека, собственных детей не имеющего, но о детях мечтающего. Юра был "папин" сын - он обожал отца и ни на шаг не отходил от него. Я помню,
как Юра трогательно заботился о Шуре, в один из их приездов к нам в
Москву, Шура себя неважно чувствовал, и Юрка был с ним нежен и заботлив. Окончив Оптико-Механический институт, Юра не мог устроиться на работу в
Ленинграде. Помыкавшись без работы он вместе с своей семьёй и Мурой
уехал в Америку, осел в Калифорнии, адаптировался, поработал
программистом и затем, вместе с своими институтскими друзьями основал
собственное дело. Сейчас он процветает.
Я очень люблю всех своих
братьев. К сожалению мы видимся редко, раз в несколько лет. После
нашего возвращения в Москву папа и Шура виделись часто - то папа едет в
Ленинград, то Шура приезжает в Москву в командировку. Много лет подряд
свой отпуск они проводили вместе в Усть-Нарве, где Шура снимал дачу. Братья очень любили друг друга, каждая их встреча превращалась для них
в праздник. В последние годы своей жизни Шура болел - страдал он нашей
наследственной болезнью- гипертонией и атеросклерозом. Умер он в
госпитале.
На его похороны поехал в Ленинград я, папа болел, лежал в
клинике. Я помню гроб с его телом, к крышке гроба прикреплены фуражка и
кортик, заплаканные лица Муры, детей, родственников, друзей,
сослуживцев, воинский салют в момент, когда гроб начал медленно
опускаться туда, откуда не возврата. Не сдержал слёз и я, с Смертью
Шуры из жизни ушёл человек, которого я любил столько лет, сколько я
себя помню - мой дорогой, любимый дядя ….. Бадановы... Вся моя жизнь
связана с их семьёй. Сегодня, когда уже давно нет в живых дяди
Бенедикта и тёти Доры хранителем традиций осталась Женя. Страшно
подумать, моей любимой сестре, с которой я вырос, уже за 70 лет....
Я
помню её девочкой, школьницей, помню её студенткой и молодым врачом,
помню день её замужества, когда окончив институт и приехав в Москву я
попал на свадьбу. Если верить в то, что браки заключаются на небесах -
это в первую очередь относится к Жене и Павлу. По-видимому, единственные
дочери у безумно любящих их отцов подсознательно ищут себе избранника
похожего на отца и Павел лучшее тому подтверждение - он так же бесконечно
добр и благороден, умён и деликатен, как дядя Бенедикт. И что самое
главное - он любит Женю, он такой же муж и отец, каким был дядя
Бенедикт. Женя и Павел трогательно заботятся друг о друге, но в их
сердцах много места для родных и друзей. Они ненормальные родители и ещё
более ненормальные дедушка и бабушка.
На моих глазах выросла Лена, из
прелестного ребёнка она превратилась в не менее прелестную девушку,
окончила школу, поступила и окончила институт, вышла замуж за Мишу
Герасёва, родила Дениса: Денис вырос и окончил школу и учится (скорее
делает вид) в 292 институте, а чувства Жени и Павла к ним всё те же -
всё та же безумная любовь, для них Лена и Денис как бы остались в
раннем детском возрасте. Лена и Денис раздражаются, сердятся, но с
Женей и Павлом ничего не поделаешь - они такие.
Прошло 40 лет с момента
возвращения нас в Москву, и вся жизнь семьи Бадановых-Альманов-Герасёвых прошла у меня на глазах. Павел из одарённого инженера
превратился в крупного учёного. Незаметно для всех, между делом, он
написал и защитил кандидатскую диссертацию, за ней докторскую,
возглавил кафедру в институте, стал профессором. Леночка окончила
школу, поступила в институт зная французский язык так, что приёмная
комиссия, поставив ей 5, написала в школу письмо с благодарностью за то,
что она выпускает таких блестящих учеников. Окончив институт,
поработав некоторое время переводчиком, Лена нашла себя в театре - она
работает с перспективными театральными коллективами и организует их
выступления за границей, в этой области она мэтр и законодатель. Она
превратилась в современную деловую Женщину, которая на сто очков
опережает любого - она культурна, интеллигентна, и у неё настоящая
деловая хватка.
Леночка, которая в детстве говорила "Куда подевались
эти сутенёрские туфли?", и была похожа на медвежонка великолепно водит
машину, побывала в большинстве стран мира, управляет своей фирмой
железной рукой и, как принято говорить у деловых людей, в полном
порядке. Её будущий муж Миша появился на её горизонте в то время, когда
она училась в институте. Он учился в МИФИ и за строптивый нрав был
отчислен из института и сдан в армию. Любовь их началась с разлуки. Леночку, которую в город на электричке отпускали с трепетом душевным,
пришлось отпустить в Туркмению, в Чарджоу, где служил Миша. Леночка
уехала и Женя, Павел и Дорочка были вынуждены смириться с этим. Женя и
Павел хватались за сердце, Дорочка повторяла: "Она нас погубит!"
Но
Леночка благополучно вернулась, ещё полтора года ждала Мишу и
дождалась! Какая свадьба была! Мишу восстановили в институте, он
благополучно окончил его и после окончания начал работать в институте США и Канады. Он выучил английский язык и стал одним из ведущих
сотрудников института, защитил кандидатскую диссертацию, много раз и
подолгу бывал в США, стал заместителем директора института. Его перу
принадлежат многие монографии по специальным вопросам. У Миши
безупречный вкус и золотые руки. Дача построенная в 1934 году простояла
40 лет и дышала на ладан. В один прекрасный день её полностью разрушили. Женя рыдала, с этим домом были связаны такие воспоминания! Но Миша
был непреклонен и на месте разрушенной дачи поднялся двухэтажный
красавец дом, в котором для каждого нашлось место. Исполнилась
давнишняя Мишина мечта - они переехали на дачу и стали жить там
круглый год.
В 1997 году Миша произвёл полную реконструкцию дома,
пристроили целый отсек, в котором поместилась комната, ванна-джакузи,
туалет, пристроена открытая терраса, примыкающая к сауне, старая
терраса превращена в жилую комнату, дом и гараж оббиты пластиковой
вагонкой, вокруг дачи возведён забор, внутри разбит сад - получился
прекрасный загородный дом, которому могут позавидовать его собратья в
Калифорнии.
Всё это сделано по Мишиным чертежам, его волей и при его
непосредственном участии, и старики, которые всегда консервативны и
боятся всего нового вынуждены признать - вот это Да!. Денис вырос и
превратился в умного и красивого парня. Единственная беда - он хочет
жить по своим правилам и на "Денис нельзя, Денис я тебе запрещаю",
- посылает всех подальше и всё делает по своему. Справедливости ради
должен сказать, что его решения не оптимальны и правы взрослые, а не
он.
Он сделал фантастическую глупость - поступив в Парижский
Университет, он приложил много усилий для того, что бы его оттуда
попёрли. Он стосковался по своим друзьям и подружкам, вернулся в Москву
и продолжил своё образование в МГИМО, что само по себе неплохо. Однако
проучившись два года в Париже он мог поступить в аспирантуру в
Стенфорде
и получить там лучшее в мире высшее образование. Он рассудил иначе.
Правда и то, что чужие ошибки никого ничему не учат, нужно самому
совершить их, для того, что бы приобрести драгоценный опыт.
Денис на
себе познаёт эту Истину.
Родителям, дедушке и бабушкам это стоит
здоровья, все утешают себя тем, что решается проблема отцов и детей. Пока же все действующие лица прочно стоят на своих позициях, но я
убеждён в том, что со временем всё придёт в норму и Денис будет решать
аналогичные проблемы со своими детьми, когда они у него появятся.
С
каждым годом течение времени убыстряется и годы начинают мелькать с
пугающей быстротой. Особенно это заметно при взгляде на наших детей. Они превратились в взрослых людей, и проблемы, которые раньше решались
нами, теперь решаются Колей Жаворонковым, Сашей Голубчиным, Катей. Нужно сказать, что усилия, затраченные на воспитание детей, не были
напрасными, дети у нас чудесные. Коля и Саша стали преуспевающими
бизнесменами, Катя стала труженицей относящейся к своей работе так же,
как Неля и я относились к своей. Глядя на них понимаешь, что мы стали
старыми - и когда это успело произойти? Мелькают годы отличающиеся друг
от друга болезнями - в 91 году болела Неля, в 93 году я, в 96 Катя.
Я
не хочу вспоминать о том, что мы пережили. Проработав 44 года врачом я
знаю, что в жизни может произойти всё, но подсознательно жила мысль о
том, что это может произойти не с нами, с кем-то. Теперь я знаю, что
это не так. Политические события последнего десятилетия сделали
почву под нашими ногами зыбкой, развал чудовищного монстра произошёл
настолько просто, что этому отказываешься верить. Реалии нашего времени
окончательно покончили с такими понятиями, как стабильность,
предсказуемость.
В течение последних шести лет мы пережили ГКЧП и
октябрьские события 93 года. И то и другое было страшно, пролилась
кровь, гибли люди. Но вот что меня поразило больше всего - в эти
моменты жизнь протекала в двух измерениях. У Белого дома шла Война, а
люди, как ни в чём ни бывало шли на работу. Белый дом был окружён
толпой зевак, молодая Женщина с коляской в которой лежал ребёнок
прогуливалась прямо по середине моста, какой-то не в меру любопытный
гражданин выгуливал там же свою собаку на поводке, одновременно глазея
на любопытное зрелище.
Вероятно это поразило не только меня, ибо эти
жанровые сценки крупным планом показывало SNN, подолгу фиксируя камеру
на них. Денис, который в это время не был в Москве очень завидовал
своим сверстникам, которые в большом количестве тусовались в районе
Красной Пресни и на мосту. Когда я спросил его о причинах зависти, он
ответил мне, что он бы очень хотел быть свидетелем того, как делается
история. Сын Нелиной знакомой и космонавта Егорова погиб от шальной пули
неподалёку от Белого Дома.
В нашей больнице лежал раненый фашист,
которого оперировал Лёня Карпелевич. Он пришёл благодарить Лёню, и я
спросил его, что бы он сделал с Лёней если бы фашисты пришли к власти. Он ответил, что Леонида Израилевича он бы не дал в обиду. Я сказал ему, что Лёня во время
Войны был командиром пулемётного взвода и за то,
что хорошо бил фашистскую нечисть он стал кавалером ордена Славы. Парень промолчал.
Распространению этой заразы способствовали власти. Я
очень хорошо помню, как в апреле 1978 года, когда русские фашисты
впервые публично отметили день рождения Гитлера, за несколько часов до
их демонстрации на Пушкинской площади ко мне в кабинет пришла мать
подростка лечившегося у меня в отделении и предупредила меня о том, что
он собирается бежать из больницы и отправиться на
Пушкинскую площадь
смотреть на демонстрацию фашистов и что туда отправился весь его класс.
Показательно и то, что всех задержанных на демонстрации фашистов, переписав, отпустили домой, родителями их оказались работники
ЦК КПСС
и КГБ. Интеллигенции дали понять, что на крайний случай на неё найдётся
и такая управа. То, что создание общества "Память"проходило под
эгидой КГБ, сейчас сомнения ни у кого не вызывает. В 1968 году группа
Делоне вышедшая на Красную площадь протестовать против вторжения в
Чехословакию продержалась пять минут - всех затолкали в машины и увезли
на Лубянку. Многотысячные собрания "Памяти" проходили в клубе завода
295 им.
Хруничева при полном попустительстве властей: людей, случайно
попавших туда и пытавшихся протестовать, избивали и выбрасывали из зала -
ответственность за это никто не понёс.
Гласность, к которой были
непривычны поколения людей родившихся после революции, произвела
переворот в сознании миллионов людей. То, о чём люди боялись думать,
стало темой газетных и журнальных статей. Я помню с какой жадностью мы
накинулись на газеты, в первые годы Гласности выписывались чуть ли не
все издания. Самое удивительное, что-то, что жило в виде слухов
циркулирующих по Москве нашло документальное подтверждение в публикациях
Особых папок Политбюро ЦК КПСС, в воспоминаниях очевидцев многих событий.
Я помню, что на одном из совещаний в райкоме партии выступил работник
ЦК КПСС заявивший, что партийная работа должна быть конспиративной и
привёл приличествующую случаю цитату из Ленина. Партии было, что
скрывать от своих рядовых членов и от народа. Мой колымский товарищ
Николай Чурбаков после окончания Высшей партийной школы в Хабаровске
много лет проработал в
Магаданской области в партийных и советских
органах. Его вызвали в ЦК КПСС на утверждение в должности зав. отделом
Магаданского обкома партии. Утверждать его должен был член Политбюро ЦК, Секретарь ЦК Кириленко. Николай в назначенное время явился в здание ЦК
на Старой площади, получил пропуск и на лифте поднялся на этаж где
находился кабинет Кириленко.
Перед входом в приёмную Николая обыскали,
сказав ему, что таков порядок. Поскольку Кириленко был занят Николаю
предложили пройти в буфет перекусить. В буфете был широкий выбор блюд и
закусок. Николай приехал в ЦК с аэродрома, был голоден. Он заказал
себе бутерброды с икрой, севрюгой, кофе, пирожные - по его подсчётам
рублей на 10. Каково же было его изумление, когда ему сдали 9 рублей с
мелочью, цены в этом буфете были кремлёвские.
Сейчас мне смешно
слышать, как какой ни будь из высокопоставленных, в прошлом, деятелей
говорит о том, что из своей зарплаты половину отдавал на оплату
кремлёвского пайка. На 60 рублей в кремлёвском распределителе на улице
Грановского закупались продукты, которых хватало на то, что бы кормить
семью из шести человек в течение месяца. Не случайно 4 Главное
управление Минздрава СССР помещалось на территории Кремлёвской больницы
на улице Грановского, а не в здании Министерства, там же помещалась и
кремлёвская столовая, где питались и отоваривались слуги народа.
Приехав в 1961 году к Николаю Николаевичу Каншину, который являясь
заместителем Главного хирурга 4 Управления одновременно заведовал
хирургическим отделением Кремлёвской больницы мы с Сергеем Агеевым
видели, как из здания столовой выходили сановные люди с значками
депутата Верховного Совета СССР, а шофёры за ними несли объёмистые
пакеты с пайками. Ну как тут обойтись без конспирации? В это время в
магазинах продавалась колбаса наполовину с крахмалом и наполнителем -
лигнином, из которого делается туалетная бумага - и дёшево и сердито,
и на пипифакс тратиться не надо. В таких условиях за кремлёвский паёк и
на баррикады можно пойти! Да что я говорю - не пойти самому, послать
других!
После ухода Зацаринской и прихода в больницу нового Главного
врача Виштынецкого для меня наступили годы спокойной жизни - если жизнь
хирурга можно назвать спокойной. Начальником кафедры после Шапошникова, ставшего директором ЦИТО, был назначен Карл Георгиевич Табатадзе,
человек добрый, отзывчивый, с чисто грузинскими представлениями о
благородстве - на его слово можно было положиться вполне. По достижении
55 лет его отправили в отставку, он с семьёй переехал в Грузию, где
вскоре трагически погиб.
Кафедру возглавил Павел Георгиевич Брюсов,
Главный хирург Российской армии, генерал-майор медицинской службы. Годы работы с ним я считаю самыми результативными в моей жизни. Павел
Георгиевич продемонстрировал нам высший пилотаж, как в диагностике,
так и в оперативной технике. Лёгочный хирург он одинаково хорошо
работал на органах брюшной полости, на сосудах, на конечностях. Он
оперировал у меня в отделении больного с раком желудка и раком лёгкого и
выполнил ему гастрэктомию и пульмонэктомию - и это при том, что Павел
Георгиевич изначально был торакальным хирургом и хирургией органов
брюшной полости всерьёз стал заниматься придя в нашу больницу.
Его
человеческие качества безупречны. Однажды Павел Георгиевич сам того не
желая чуть не довёл меня до инфаркта миокарда. Неля с анаэробной
инфекцией, от которой она погибала, была с его помощью переведена в
госпиталь Бурденко и находилась там в реанимации. Я жил в больнице,
после работы шёл в госпиталь и до вечера находился около неё. Ночевал я
в своём кабинете. В один из самых тревожных дней Павел Георгиевич
позвонил мне и попросил спуститься к нему в кабинет. Сердце у меня
оборвалось, я решил, что случилось непоправимое. Я спустился на третий
этаж, где был его кабинет. Павел Георгиевич был бледен, как полотно. "Юрий Викторович, мне нехорошо, посмотрите меня",
- сказал он мне. Я
уложил его на диван, осмотрел. У него был жесточайший приступ почечной
колики. Я вызвал уролога, мы оказали ему помощь и на машине отправили
его в госпиталь. Потом, когда Павел Георгиевич выздоровел я рассказал
ему о том, как я воспринял его телефонный звонок, он сказал мне, что
мой вид в тот момент был никак не лучше его вида.
Хирурги учатся всю жизнь, и до тех пор пока хирург не потерял способность усваивать
новые идеи, он может работать столько лет, сколько позволят ему его
физические силы. Я благодарен судьбе за то, что она дала мне
возможность работать рядом с Павлом Георгиевичем. Пришедший ему на
смену Валерий Иванович Хрупкин прошёл ту же школу, что и Павел
Георгиевич. Он внушает уважение к себе своими глубокими знаниями,
эрудицией, хирургической техникой и высокими человеческими качествами. Работать рядом с ним легко и приятно, он труженик, прекрасно
разбирается в человеческой психологии, что в нашей среде имеет огромное
значение - хирурги народ самолюбивый и обидчивый - как и все, кто имеет
дело с
рукодействием.
Валерий Иванович умеет настоять на своём применяя
метод убеждения, а не принуждения, на который он имеет безусловное
право. На кафедру пришли молодые врачи попавшие туда не по протекции. Благодаря этим изменениям взаимодействие больничных работников и кафедры
усилилось, что в конечном счёте пошло на пользу и тем и другим. Несколько лет назад наш Главный врач решил закрыть одно из двух
хирургических отделений, что было по меньшей мере неразумно -
хирургические койки имеют стратегическое значение и в период
государственной нестабильности, который мы сейчас переживаем могут
сыграть важную роль, что было лишний раз подтверждено в сентябре 1993
года. При том бардаке, который творится в Главном Управлении
Здравоохранения, где начальники меняются быстро и заняты главным
образом устройством своих личных дел, ему бы это удалось, если бы не
вмешался Брюсов.
Павел Георгиевич, будучи Главным хирургом Министерства
обороны лучше, чем ктобы то ни было понимал всю абсурдность этой затеи
Главного врача и пользуясь своей близостью к Министру Здравоохранения
Э. Н.
Нечаеву,
настоял на том, что бы хирургические отделения оставили в покое.. А.И. Виштынецкий обиделся, и до сих пор его обида не проходит,
хотя все последующие события подтвердили необходимость существования в
нашей больнице двух хирургических отделений. Нужно воздать должное
нашему Главному врачу - он понимает, что хирургия в нашей больнице
держится на старых сотрудниках и терпимо относится к пенсионерам, а
именно они являются заведующими отделениями хирургического профиля. Пока
мы не даём ему повода сожалеть о этом, ибо работаем с полной нагрузкой,
ни в чём не уступая молодёжи, много оперируем, дежурим, но никто не
вечен и ничто не вечно и о этом мы стараемся не думать, ибо без работы
жить мы не можем.
Но задумываться поневоле приходится. 23 января 1998
года исполнилось 60 лет Павлу Георгиевичу Брюсову. Этот день был
празднично отмечен в Госпитале им. Бурденко, на торжественную часть
пришли ведущие хирурги России
-академики 298 Петровский, Фёдоров,
Савельев, Ермолов, из Петербурга приехал начальник Военно-Медицинской
Академии Шевченко, актовый зал был заполнен генералами, полковниками. Произносились торжественные речи, преподносились подарки. В этот же
день генерал-майор Брюсов приказом Министра обороны был уволен в
отставку, произошло это в соответствии с Указом Президента о возрастном
цензе для генералов Российской Армии. Но разве можно сравнить 60
-летнего генерала-командира дивизии или командующего армией с
профессором -хирургом достигшим зенита своего мастерства, способного
ещё 10-15 лет приносить огромную пользу?
Павел Георгиевич остался без
работы. Поддерживать себя в хорошей физической форме мне в течение 25
лет помогал бассейн, который я посещал 4-5 раз в неделю, в будние дни
до работы, а в субботу и воскресение после утреннего обхода в больнице. Иногда я проплывал около 60 километров в месяц и чувствовал себя при
этом прекрасно. За 25 лет я проплыл более 5,000 километров т.е. переплыл
Атлантический океан, доплыл от Москвы до Душанбе и повернул обратно. К
сожалению после двух пневмоний, которые я перенёс в 93 году я был
вынужден прекратить занятия плаванием и последствия этого я начинаю
ощущать сейчас. Даю себе слово, что соберусь с силами и вернусь в
бассейн, но пока дело дальше обещаниий не идёт.
Начиная с 1949 года
все мои мысли и стремления подчинены хирургии. Проработав 48 лет у
операционного стола я не мог не думать о том, что составляет суть этой
специальности - с одной стороны это наука поддающаяся изучению
статистическими методами т.е. достаточно точная, с другой стороны это
ремесло доведённое в отдельных случаях до уровня высокого искусства. Несомненно, что хирургией может заниматься не каждый посвятивший себя
медицине - необходимо сочетание многих черт характера с особым
состоянием нервной Системы позволяющее хирургу быть в состоянии
повышенной готовности в течение всего периода его активной деятельности, ибо никто из нас не может сказать, когда его знания и умение могут быть
востребованы. Бывают дежурства во время которых не бывает операций, не
поступают больные, можно расслабиться, читать книгу лёжа на диване в
своём кабинете. Такие дежурства изматывают не меньше, чем многочасовая
работа за операционным столом, потому, что ожидание этой работы бывает
подчас тяжелее самой работы, тем более, что ожидаемая работа
представляет из себя уравнение с многими неизвестными.
Я пришёл к
выводу, что существуют люди с вполне определённым складом нервной
Системы устойчивые к стрессовым ситуациям, более того - приученные
сжигать свои эмоции в огне выделяемого в их кровь
адреналина. К ним
относятся хирурги, лётчики, разведчики - люди живущие в постоянной готовности к быстродействию. Возможно этот тип нервной Системы
предопределён генетически - Скорпионы целиком подходят к вышесказанному. Но не только в нервной Системе дело, нужно обладать хорошо развитым
рефлексом подражания, ибо хирургии учатся "с рук",
и нужно научиться
подражать своему учителю. Хирург должен быть физически сильным,
выносливым, уметь сохранять присутствие духа в самых непростых
ситуациях, приняв решение быть безапеляционным в его реализации, при
этом в период принятия решения прислушиваться и к другому мнению, более
того, уметь искренне уважать его - что особенно трудно.
Как часто мне
приходилось настаивать на своём и брать больного на операцию тогда,
когда мои коллеги не находили для этого достаточных показаний. Принимая
такое решение ты ставишь под сомнение свой авторитет завоёванный годами
работы. Нужно быть очень уверенным в своей правоте для того, что бы
решиться на такой шаг: можно поступить проще и обратиться к третейскому
суду пригласив старшего по рангу для решения спорного вопроса. Я всегда
решал этот вопрос в пользу больного.
Но признаюсь, что до того момента, когда ты подтверждаешь свою правоту у операционного стола, ты
чувствуешь себя неуютно. Характер хирурга от необходимости принимать
решения от которых зависит жизнь больного меняется не в лучшую сторону,
окружающих раздражает независимость его суждений, прямота и порой
жёсткость, с которыми он убеждает окружающих в своей правоте, но по
другому поступать просто нельзя, ибо нужно убедить больного, его
родственников, своих коллег в Истине, которая кажется тебе очевидной. А если ты не прав, если ты ошибаешься? Наши ошибки смертельно опасны,
но смертельно опасны для пациента, а не для тебя и если у тебя есть
Совесть и честность, приходится десятки раз ставить под сомнение
собственные суждения прежде, чем произнести окончательный вердикт.
Наконец нужно точно знать предел своих технических возможностей и иметь
мужество отказаться от вмешательств выполнить которые тебе не под силу.
На протяжении жизни хирурга этот порог постепенно повышается. Мне
пришлось работать с великими хирургами - Б.С. Розановым и П.
О. Андросовым
чьи оперативные возможности были поистине безграничны, с блестящими
хирургами Н. Ф.
Берёзкиным, Л. З. Франк-Каменецким, Р. Т. Панченковым,
П. Г. Брюсовым, Я.
С. Меерзоном, для которых почти не существовало
технических трудностей и работать с хирургами, чьи оперативные
возможности были ограничены, но моё уважение к ним не становилось
меньше, если я видел, что человек этот постоянно стремится
совершенствовать своё мастерство, не считает зазорным учиться невзирая
на тот ранг, который он занимает в хирургической иерархии.
Для желающих
заняться пустым делом - выяснением вопроса о том, кто оперирует
лучше всех в данном лечебном учреждении я могу предложить весьма простой
тест позволяющий без труда найти ответ на этот вопрос - лучшим является
тот, к кому идут оперироваться операционные сёстры. Они знают о нас всё, даже такие вещи, которые не знают о нас наши родные и близкие. Это
естественно - они находятся рядом с нами в такие моменты нашей жизни,
когда зримо становится ясно чего ты стоишь. И, что самое главное, в
своих взаимоотношениях с больным хирург должен быть человеком
высоконравственным, предельно честным, не связанным никакими
обязательствами, кроме клятвы Гипократа.
Мне приходилось встречать в
нашей среде людей корыстных, пытающихся построить своё благополучие на
несчастьи других людей, иногда они были высокими профессионалами, но у
меня вызывали брезгливое чувство. Кончали они обычно плохо, вероятно
закон возмездия существует, и о этом забывать никому нельзя. В хирургии
есть правила, которые не рекомендуется нарушать - в частности никогда
не браться за операции у своих родных, друзей и близких, но я не знаю
ни одного хирурга, который бы это правило не нарушал. Увы, подчас это
заставляют делать обстоятельства, но какой же тяжёлый психологический
груз при этом ложится на твои плечи! Не избежал этой участи и я, мне
пришлось оперировать свою дочь, причём моясь на операцию я был убеждён, что её будет оперировать моя помощница - Эльба, которой я полностью
доверял, но когда Катя была уже под наркозом и мы стояли у
операционного стола она сказала, что оперировать не будет и это
пришлось делать мне. Об ощущениях, которые я испытал в момент операции
и после неё я не люблю вспоминать.
С просьбой прооперировать ко мне
обращались мои друзья, родственники приводившие ко мне своих детей, и я
никогда никому не отказывал в этом, но сознание, что на операционном
столе находится близкий тебе человек, усложняет дело. К хирургу
предъявляется много требований и я не хочу, что бы у читающего эти
строки сложилось впечатление, что каждый из нас обладает всеми теми
качествами о которых я написал - нет, конечно. Мы обычные люди, но
избравшие себе не совсем обычную специальность, у нас есть свои
слабости и свои недостатки, свойственные всем людям, мы так же ошибаемся, как ошибаются все люди, но цена наших ошибок иная. И о этом не
должен забывать никто из посвятивших свою жизнь этой такой нелёгкой, но
такой прекрасной науке.
Дежурства. Они занимают особое место в моей
жизни. Моё приобщение к хирургии началось с дежурств в клинике и
получилось так, что именно они стали определять образ жизни, который я
вёл. Общая хирургия, которой я посвятил себя состоит из двух
составляющих принципиально отличающихся друг от друга неотложной
хирургии и хирургии плановой. Неотложная хирургия требует
мгновенных решений, когда промедление поистине становится Смерти
подобно, и мгновенных действий. Сама эта наука является экстремальной
ситуацией растянутой во времени, ситуацией, которая никогда не
кончается. Заниматься неотложной хирургией приходится почти всем хирургам, но специалистом в этой области становится не каждый. Почти 38 лет
тому назад ко мне в 29 больницу приехал Толя Клименков, в то время
молодой врач, начавший работать в Онкологическом Центре и осваивавший
основы онкологии. Сейчас он профессор, возглавляет отделение полостной
хирургии Онкоцентра.
Через три года после окончания института Толя
свободно выполнял гастрэктомию - экстирпацию желудка, в Онкоцентре эта
операция была рутинной, её выполняли так же часто, как аппендэктомию
при остром аппендиците в любой больнице. Но когда Толя увидел то, чем
приходилось заниматься нам, он схватился за голову и сказал мне, что
не понимает, как нормальный человек может выдержать такое. Заступая на
дежурство хирург не знает, что день грядущий ему готовит. Он должен
быть готовым кo всему, и жизнь ставит перед ним такие задачи, ответы на
которые приходится находить очень быстро и не всегда руководствуясь
инструкциями и руководствами.
По дежурству ко мне поступил немолодой
человек засунувший два дня тому назад свой половой член в чугунную
втулку, которую водопроводчики применяют для соединения между собой
труб. Зачем он это сделал - это вопрос другой, который, кстати, тоже
приходится решать по ходу дела, но основная задача - освободить его от
этой втулки. Член его резко отёк, мочиться больной не может. Втулка
чугунная, извлечь из неё член не представляется возможным. Что делать? Я вспоминаю, что много лет тому назад к нам в институтскую клинику в
Сталинабаде привезли юношу, которому местные хулиганы надели на член
металлическое кольцо. Ситуация была похожей на ту, с которой
столкнулся я. Дежурный хирург вышел из неё быстро-позвонил на
текстилькомбинат и попросил привезти в клинику слесаря-лекальщика, что
и было сделано. Под наркозом он распилил кольцо и освободил член из
удавки.
Где мне найти слесаря -лекальщика? Я звоню в райком партии,
дежурному. Дежурит Надя Русанова, инструктор райкома, моя хорошая
приятельница. Я объясняю ей ситуацию, она начинает хохотать, но через
час в больницу привозят молодого человека с чемоданчиком в руках -
слесаря -лекальщика с хлебозавода расположенного в нашем районе. Увидев
больного начал хохотать он. Чудака взяли в операционную, дали ему
наркоз, и мы приступили к операции. Сложность её заключалась в том, что
чугунную втулку нужно было распиливать с двух сторон, при этом
постараться не распилить содержащийся в ней орган. В конце - концов это
было сделано, и хохочущего специалиста на машине увезли на завод.
На
следующий день район остался без хлеба, а райком партии без руководства
- хохот принял космический характер. Мне приходилось вынимать из прямой
кишки всевозможные предметы - стаканы, бутылки, пластиковые бутылочки
от шампуня, шланг от противогаза. Несколько раз я оперировал больных,
которым их глупые приятели приставляли к анусу шланг с наконечником от
пескоструйного аппарата - при этом сжатый воздух разрывает прямую кишку, превращая её хозяина в лучшем случае на всю жизнь в инвалида, в
худшем случае отправляя его на тот свет. Чего только не приходилось мне
видеть и делать на дежурствах! Когда-то я думал о том, что бы
систематизировать все эксвизитные случаи, с которыми мне приходилось
сталкиваться в неотложной хирургии, и описать их в статье. Может быть
напишу.
Как-то я занялся арифметическими подсчётами, сколько же я
продежурил за свою хирургическую жизнь. Результат меня обескуражил. Начиная с сентября 1949 года, когда я впервые пришёл в клинику и до
окончания института я дежурил 10 раз в месяц, исключая три месяца на
экзамены и каникулы - за пять лет 450 дежурств. Четыре года работы на
Севере были одним сплошным дежурством, редкую ночь я ночевал дома. Два
года учёбы в ординатуре я дежурил в среднем по 10 дежурств в месяц, за
два года это составило 220 дежурств. В больнице Баумана с 1960 года по
1968 год (я заболел и был вынужден уменьшить количество дежурств) я
дежурил в среднем по 12 дежурств в месяц, исключая отпускной месяц - это
дало 1056 дежурств, т.е. из восьми проработанных в больнице лет три года
я провёл на дежурствах. В последние годы, когда возраст начал давать
знать о себе я дежурю три раза в месяц, т.е. в течение года даю 33
дежурства - за 12 лет один год я дежурю. Цифры впечатляющие, не Правда
ли? Прочитав эти строки кое кто может сказать - ну не сумашествие ли это? Всю свою жизнь истязать себя, лишать себя многих радостей жизни - и
ради чего всё это? Ради тех жалких грошей, которые платят нам за наш
труд? Ради благородной цели спасения людей - это в наш то прагматический
век? Не поверю!
И тем ни менее.... постараюсь объяснить моё понимание
этой проблемы. Придя в клинику и поставив перед собой цель стать
хирургом я понял, что единственным способом для достижения этой цели
является труд. Знаний, которые я получал в институте явно не хватало,
нужно было приобретать и накапливать их, параллельно приобретая
технические навыки, без которых в хирургии делать нечего.
Приобрести и
то и другое можно было только на дежурствах в клинике. Я не любил
студенческие сборища, которые кончались обязательной Пьянкой, не любил
из-за этого праздники. Некоторая склонность к романтике была в моём
характере, я очень любил своих московских друзей и подруг, и мне казалось, что дежуря в новогоднюю ночь или в праздничный день, я как бы
провожу это время с ними. В конце концов это вошло в привычку и стало
чертой характера.
Мои друзья знают, что когда в праздничный день я
звоню и поздравляю их, то звоню я с дежурства, и они давно перестали
этому удивляться. Став врачом, овладев опытом, получив возможность
дежурить старшим хирургом я использовал её потому, что мне было
интересно работать, я получил возможность много оперировать и если в
плановой хзирургии, которой мне приходится постоянно заниматься, я
ограничен целым рядом обстоятельств - нужно давать оперировать своим
коллегам, есть ограничения технического плана - я не Юдин, не Андросов
- в неотложной хирургии никаких ограничений нет. Наполеон говорил -
главное ввязаться в бой, остальное дело техники, удачи, случая.
Ввязавшись в ургентную операцию ты должен довести её до конца, у тебя
просто нет иного выхода. Начав дежурство ты должен быть готовым к всему
- ты не знаешь, какой сюрприз преподнесёт тебе жизнь в ближайшие пять
минут. И - скажу вам по секрету - я больше всего на свете люблю
оперировать, в операционной я живу полноценной жизнью. Как бы я себя
ни чувствовал, становясь к операционному столу, я забываю о всех
болезнях и хворях, кровяном давлении, кризах и тому подобных вещах. Они возьмут своё, но потом, а сейчас - я счастлив. Я давно преодолел
пик своих хирургических возможностей и достиг периода, когда нужно
ежедневно доказывать самому себе и другим, что я имею право на место в
хирургической иерархии, которое я занимаю, - работа в операционной
предоставляет мне для этого единственную возможность. Хирург
проработавший всю жизнь в неотложной хирургии и прекращающий дежурить
перестаёт быть хирургом.
Как всякое рукодействие требует постоянного
тренинга, хирургия требует того, что бы руки и нервная Система хирурга
путём ежедневных упражнений находились в состоянии постоянной готовности. Несколько лет тому назад я попытался прекратить дежурить - выдержал
месяц, не более. Я, находясь в отпуске не думаю о операционной дней
десять, затем начинаю чувствовать себя неуютно и к концу отпуска только
и думаю о работе. И потом - это так интересно - постоянно находится в
центре событий! Всё вышеперечисленное вошло у меня в плоть и кровь и
иной жизни для себя я не мыслю.
Я убедил тебя, мой читатель? Для того
что бы всё сказанное выше обрело реальные очертания я решил произвести
арифметические подсчёты. Хирургия отличается от других медицинских
дисциплин только методом лечения - оперативным. За всю свою 49 летнюю
хирургическую жизнь я сделал более 8,000 операций - из них 1,000 операций
за 4 года работы на Колыме, 300 в клинической ординатуре в Боткинской больнице, все остальные операции сделаны в 29 больнице. Я собрал
сведения о операциях сделанных мной за 25 лет - с 1967 года по 1979 год
и с1986 года по 1997 год. Их 4,261, в среднем 171 операция в год. По
нормативам нагрузка в 90 операций в год на хирурга считается вполне
удoвлетвортиельной.
Из большого количества операций по поводу различных
заболеваний я выбрал две - гастрэктомию и резекцию желудка при язве,
прободных язвах и раке желудка и холецистэктомию при остром и
хроническом
холецистите (сюда не вошли другие операции на внепечёночных
желчных путях - холецистостомии, холедоходуоденоанастомозы,
холецистоейюноанастомозы). Эти операции когда-то считались вершиной
хирургического мастерства, теперь это рутинные операции, которые
должен выполнять хирург высшей категории.
Резекций желудка за 25 лет я
сделал 221, холецистэктомий 569. Из оперированных мной 4,261 больного
умерли 196, послеоперационная летальность составила 4, 5 %. Говорят,
что за спиной хирурга остаётся кладбище. Так оно и есть. В мире нет ни
одного хирурга, у которого не умирают больные после операций. В Китае
опытность хирурга определялась числом умерших у него после произведенных
им операций больных и пациенты шли оперироваться к тому, чьё кладбище
было больше.
Послеоперационная летальность 4, 5% у общего хирурга, к
которым я отношусь - цифра приемлимая (я сознательно не говорю хорошая, потому, что это звучит кощунственно). В это число входят больные и
пострадавшие доставленные в больницу в терминальном состоянии, с
запущенными перитонитами, несовместимыми с жизнью повреждениями, но
сюда же входят и больные погибшие в результате несвоевременно
поставленного диагноза, больные погибшие в результате ошибок при
проведении оперативного вмешательства - каждый такой случай остаётся
рубцом на сердце, и этот груз несёшь всю оставшуюся жизнь. Нет более
строгого и придирчивого судьи, чем ты сам - уж ты то знаешь в чём дело, в чём ты ошибся, и сознание того, что человек лишился жизни по твоей
вине страшнее выводов любой "чёрной комиссии"
А какие драмы
разыгрываются у секционного стола, когда придирчивый патологоанатом (а
не придирчивых я не встречал), в условиях, не сравнимых с теми в
которых приходится оперировать хирургу, указывает тебе на твои ошибки и
просчёты! На клинико-анатомической конференции перед лицом своих
коллег и твоих руководителей тебе приходится держать ответ, и
снисхождения нет - предполагается, что разбираются ошибки приведшие к
летальному исходу, а не ты сам, но твои "доброжелатели" под этим
прикрытием доказывают тебе, что ты полное дерьмо!
Порой приходится
соглашаться с ними, ничего не поделаешь. Мои учителя внушили мне, что
о своих ошибках ты должен говорить сам, не дожидаясь, когда тебе на
них укажут другие. И на утренней конференции, когда я говорю, что
мной была допущена ошибка - диагностическая, техническая, я вижу иногда
ухмылки - мол начал заниматься самобичеванием, бьёт себя в грудь! В
этом вопросе для себя я скидок не делаю, предпочитаю говорить о своих
ошибках сам и требую этого от своих сотрудников.
Нелёгкая у нас жизнь,
мой читатель, но я не променяю её ни на какую другую. Обычный человек
подвергается стрессу раз в десять лет, и следы от него остаются у него на
всю жизнь. Хирурги подвергаются стрессу ежедневно, еженощно, под
влиянием этого деформируется их характер, от чего больше всего страдают
самые близкие им люди - недаром я говорю, что жаль мне Нелечку, мало
того, что получила она в мужья такое "сокровище", как я, так и
характер у меня скверный.
Правда, Нелечка говорит, что дома я ангел,
но можете представить, каким я бы я мог быть, если бы не был хирургом? Шутка. Смешное и трагичное часто сосуществуют рядом. Вся
хирургическая работа связана с трагедиями происходящими в жизни
пациентов - от хорошей жизни больной к хирургу не пойдёт.
В 1961 году
меня назначили заведующим операционным отделением, и мне пришлось
руководить очень непростым коллективом операционных сестёр. Операционные сёстры отличаются от всех прочих медицинских сестёр своей
элитарностью - это самые грамотные сёстры, обладающие помимо
профессиональных навыков теми же признаками, которыми хирурги
отличаются от свех остальных врачей.
Это позволяет им находится с
хирургами в особых отношениях, приближает их к врачебной среде. Хороший хирург в своей операционной сестре души не чает, она
обеспечивает, как минимум, 50% успеха хирургической работы. Операционных
сестёр готовят годами.
Оглавление
www. pseudology. org
|
|