Журнал "Журналист", 1993, № 11   Прогулки с сенбернаром хроника репортёрской неудачи гипертекстовая версия статьи "Звёзный час" не состоялся, но... О репортере Владимире Мезенцеве надо бы книгу писать – до того удивительна, детективна даже его судьба, энергичный ход которой дали первые перестроечные годы. У меня задача куда скромнее – предварить публикацию его незавершенной, оборванной на полуслове рукописи… Нет, с автором, слава Богу, ничего не случилось, хотя по своему неуемному, рисковому характеру он не раз попадал в переделки с непредсказуемым для него, добытчика сенсационных фактов, исходом. Репортажи Мезенцева – собкора ИТА в Аджарии (так тогда называлась программа "Время". – В.М.) – идут сегодня по "Маяку", мелькают в останкинских "Новостях" и программах "Новой студии". Рукопись же была оборвана самими событиями, легшими в её основу. До Перестройки он был корреспондентом "Труда". Вскоре, вслед за главным редактором этой газеты Л[еонид] Кравченко, оказался на ЦТ. И тут вдруг скромный, еще не наживший себе громкого имени недавний газетчик, разворачивается вовсю. "12-й этаж", "Взгляд", "Мир и молодежь" - в этих знаменитых передачах романтической поры Перестройки один за другим идут сюжеты Мезенцева. Страстные, смелые, всегда, что называется, на грани фола. Серия его репортажей из подмосковной Балашихи о прогрессирующем параличе казавшегося тогда еще боевитом ленинского комсомола меня заинтересовала. Созвонились. Встретились. И с тех пор Володя стал частенько захаживать в "журналист". В самый разгар выборов на XIX партконференцию Володя сообщил мне, что назначен собкором ЦТ по Сахалину и уже побывал там на "смотринах". "Понравился" первому секретарю обкома Третьякову, а вот тот сильно "не понравился" будущему собкору. Тамошний народ называл персека "Му-му", и люди крайне возмущены тем, что этот "Му-му" келейно избран делегатом. Словом, для меня не было неожиданностью, когда после сорокасекундной информации Мезенцева по "Маяку" о квартирно-родственных махинациях "сахалинского наместника", документально журналистом доказанных, Третьякова турнули не только из делегатов, но и с поста первого секретаря. А Мезенцев был тут же избран почетным гражданином Южно-Сахалинска и…уволен с ЦТ. Читатели, надеюсь, помнят, как на защиту телерепортера поднялась тогдашняя демократическая печать… На волне сахалинских событий Володя оказывается в пресс-службе МДГ – Межрегиональной депутатской группы – и обеспечивает связи опального в то время Б. Ельцина с отечественной и зарубежной прессой (кстати, на сугубо общественных началах). Затем у метро "Сокол", где уже прославившийся репортер тогда жил, его мордует какая-то "случайная" компания лихих мужичков, притаскивает в его квартиру и уносит несколько кассет с сюжетами, прошедшими в эфир и запрещенными к показу, блокноты с записями, заготовки к статьям. Очевидно, в архивах Мезенцева искали "компромат" против МДГ и лично Б.Ельцина. Найти ничего "стоящего", с точки зрения нападавших, не удалось, ну, а все изъятое, само собой, пропало с концами. В дни августовского путча репортер неотлучно был в "Белом доме". Эйфория победы. Указы Президента России "О приостановлении деятельности Коммунистической партии РСФСР" и "Об имуществе РСФСР". 10 октября 91-го года из общего дела по ГКЧП в "отдельное производство" выделены материалы о финансовых злоупотреблениях партии, и сорок юристов под руководством старшего прокурора следственного управления Генеральной прокуратуры России С.Аристова и заместителя начальника Главного управления по борьбе с организованной преступностью МВД РФ подполковника В.Дмитриева приступают к расследованию тайн "партийных денег"… А что делает неуёмный наш Мезенцев?..   Правильно, на свой страх и риск, в одиночку он начинает "копать" эту тему. Впрочем, не совсем в одиночку. У него был на руках документ такого вот содержания: "Редакционное задание. Специальному корреспонденту "Новой студии" Российской телерадиокомпании "Останкино" Мезенцеву В.Г. поручается проведение журналистского расследования финансовых преступлений, совершенных руководителями ЦК КПСС". И под этим "грозным" документом столь же "грозная" подпись: "Директор "Новой студии" А.Малкин". Сегодня вся эта затея выглядит как заранее обреченная на провал. Но тогда, в конце 91-го – начале 92-го года, В.Мезенцев был убежден, что начатая им репортерская работа станет его "звездным часом" в журналистике. (Такое ощущение должно быть перед каждым новым делом. – В.М.) Меня он тоже увлек своей убежденностью, и мы договорились: Володя будет записывать, как идет его "приватно-новостудийное" расследование, и эти записи, если они обретут форму некоего документально-беллетристического повествования, мы постараемся опубликовать. Увы, форму-то они обрели, но – и читатель сейчас в этом убедится – "звездный час" не состоялся. Оптимизм первых страниц сменяется глубоким разочарованием автора к страницам последним. Однако и ведь в публикации А. Иллеша и В.Руднева в двух номерах "Известий" за апрель этого года ("Поиск денег КПСС: оптимистическое начало" и "Поиск денег КПСС: пессимистический конец") - тот же феномен. Авторы пишут о следовательской бригаде Аристова – Дмитриева: она "с самого начала (и, похоже, до сих пор), действуя против прошлых партийных нравов, вынуждена работать в бюрократических условиях, и по правилам игры, придуманным той же партией", и потому "от былого энтузиазма следователей к сегодняшнему дню не осталось ничего, и само дело в Генеральной прокуратуре, похоже, скоро вообще прекратят… "Ум, честь и совесть нашей эпохи" начинает реанимировать себя на потаенные миллиарды". Как раз эти две публикации в "Известиях" и стали решающим доводом, когда я уговаривал Володю Мезенцева принести в "Журналист" заброшенную им рукопись. — Пойми, не задалось все! – говорил он мне. - Полный репортерский провал, а я что – буду выносить это на всеобщее обозрение?! Но я видел, как при чтении статей в "Известиях" у Володи глаза заблестели. Там порой приводились факты, о которых он вызнал уже года два назад , делались выводы, к которым он приходил тогда же. Но добирался-то он до всего этого куда труднее и мучительнее, чем коллеги из "Известий", за спиной которых – и ход времени, и авторитет популярнейшего издания. А главное – не в том же дело, кто больше кого "накопал". Конечно, к 93-му многое, о чем Мезенцев вскоре после путча лишь догадывался, общими усилия следователей и журналистов нашло подтверждение фактами, а какие-то его версии не подтвердились. Важнее, на мой взгляд, другое: перед нами – интересный документ, в котором запечатлены не только недавние события, но и приемы репортерского поиска, возможно, не всегда этически оправданные, но зато раскрытые с исповедальной искренностью, что, в общем-то, дорогого стоит. И последнее. Мезенцев не всегда указывает источники, откуда он добывал информацию для своего досье, не сообщает порой и о том, как она ему доставалась. "Это моя профессиональная тайна, но я несу ответственность за все, что здесь написано", - сказал он мне. Кое-где, ничего не подновляя в тексте, он дает примечания, связанные с недавними публикациями в печати. Моя же редактура свелась лишь к некоторому сокращению материала. Валентин Кузнецов, редактор отдела журнала "Журналист" Просыпаюсь в шесть Мезенцев, Владимир Георгиевич   На даче все еще спят. Тихонечко пробираюсь на кухню, варю кофе. Яблони за окном таинственными фигурами подкрадываются к самому порогу. Достаю пистолет, ставлю на предохранитель. Так спокойнее. Сколько раз меня отговаривали покупать оружие, пугали уголовной ответственностью. Но как раз о ней я думаю сейчас меньше всего. Еще полбеды, когда ты один. Ведь это я сам декларировал: "Сенсация выше, чем жизнь!", "Плох тот репортер, которого не хотят убить" и все в таком роде – для первого курса журфака. Однако совсем другое дело, когда под угрозой жизнь самых близких людей – твоих детей, твоей жены… На террасе отыскиваю ошейник, выхожу на крыльцо. Мой Корф, мой красавец – огромный-преогромный сенбернар, - повизгивает от нетерпения, предвкушая сладость предстоящей прогулки. Итак, в путь, бесстрашный сенбернар! Проведи меня по зимнему лесу, вдоль притихшего подо льдом озера, безлюдного, кажущегося бескрайним поля. Давай послушаем с тобой тишину над поселком, вглядимся в первые робкие огоньки в домах дачников, не покинувших Удельную и в эту студеную пору, подумаем над идиотским занятием, которое уготовила судьба твоему хозяину, - быть репортером. Уже и сегодня ясно: большевики принялись прятать коммунистические клады задолго до августовского путча. И теперь за ними началась охота. В игру включились парламентская комиссия, прокуратура, МВД, пресса. Дело за малым – найти деньги.* ---------------------------- *Весной нынешнего года в "АиФе" были опубликованы некоторые итоги без малого двухлетней работы следственной группы С.Аристова – В.Дмитриева. "Определена сумма средств КПСС, которые партия пыталась скрыть, - говорилось в информации. – Это около 7 миллиардов рублей и около 28 миллионов долларов (в ценах застойного времени, сейчас эту цифру надо умножить минимум на сто). 3 миллиарда находились на счетах государственных банков и вернулись в казну. Еще 3 миллиарда лежат в коммерческих структурах. Но отсутствие законодательства не позволяет их оттуда взять. Еще миллиард, находящийся на счетах обкомов, крайкомов, государству возвращен". По-моему, данные эти сейчас, к концу лета, уже устарели. Красноречивое тому доказательство – недавний скандал с цюрихской фирмой "Сеабеко групп", организованной еще до путча неким Б.Бирштейном. Уверен, скандал такого рода – не последний. – Авт. Мне пришлось начинать с нуля. Точкой же отсчета стал мой приятель, достаточно поварившийся в придворных интригах людей со Старой площади.Гуджа Джохадзе был прежде главным врачом санатория "Лидзава", предназначенного для отдыха высшей партийной элиты. Затем повздорил с Патиашвили, и его выперли с должности. Теперь он перебрался в Москву, пытаясь обрести себя в новом политическом мире. Итак, мы встретились с Гуджей в пресс-баре МИДа. Я заказал водки, крохотных пельменей и пепси со льдом. — Если тебя действительно интересует эта тема, - сказал приятель, - ты должен выйти на Русакова. Он был секретарем ЦК по связям с соцлагерем. Гуджа полистал записную книжку и продиктовал мне телефон. Дачный. — Думаешь, он захочет что-нибудь рассказать? — Нет, конечно. — Тогда зачем же?.. — А ты попробуй через жену. Её зовут Тамара Георгиевна. — Ну, не думаю, чтобы жена была в курсе тайн Политбюро. Гуджа усмехнулся. - Не стоить недооценивать женщин. Найди к ней ход, и она может рассказать много интересного. Я встал из-за стола, подошел к стойке — Еще два по сто и пепси. – И, нагрузив лед в бокалы, вернулся к Гудже. Выпили, закурили. — Запиши еще одну фамилию, - сказал он. – Олег Борисович Рахманин. Телефон…(продиктовал). Это бывший первый заместитель заведующего отделом по связям с соцстранами. Уж он-то наверняка знает всё о "братской помощи". — Хорошая водка, - сказал я. — Класс! – подтвердил приятель. – Американская. – Неожиданно он рассмеялся. – А в "Октябрьской" подают литовскую! Ты понимаешь – в бывшей гостинице ЦК – водка отделившейся Литвы. Гуджа немного захмелел, но это его не портило — Вернемся к нашим баранам, - предложил я и кивнул бармену. Тот понимающе посмотрел на нас и поставил на стойку две новых рюмки. — Есть смысл покрутить Шеметенкова, - продолжил Гуджа. – Он был зам. завом отдела загранкадров, потом сам ушел в "загранку". Они все умели "хорошо уходить". — Кто еще? Гуджа снова принялся за записную книжку. — Байбаков, ленинградский Романов, первый заместитель управделами ЦК Александр Митрофанович Поплавский. Запиши адрес… Мы засиделись. Помню, к нам подсаживались Снегирев – бывший главный редактор "Собеседника", потом Игнатьев из "Правды", потом мы оказались в Домжуре, где, как всегда, в ресторане не было свободных мест и пришлось толкаться в полутемном баре. Наконец освободился столик в углу, и мы смогли продолжить наш разговор. — Ну, а что ты можешь сказать о Павлове? – спросил я. — Бывшем управделами ЦК? — Да. — Ришелье по сравнению с ним – ребенок. — А Андропов?.. — Андропов его ненавидел. Он убрал Павлова сразу, как только стал генсеком. — Что тебе еще известно о Павлове? — Он женился на жене своего сына. — Сколько ему было лет? — 81 год А Корф совершенно одурел от счастья. Он гонял по глубокому снегу, врезался в непролазные заросли – видимо, острые ветки заменяли ему парикмахерскую расческу. Исчезал и снова появлялся из-за высоких сугробов. В далеких Альпах его предки спасали погибающих путников. Этих псов воспевали поэты, благодарили спасенные, одаривали любовью дети. Удивительно, откуда у такого грозного великана столько любви к людям! Собака-нянька, собака-спасатель… С Толей Малкиным, директором "Новой студии", я столкнулся у лифтов на 12-м этаже — Что-нибудь накопал? – на ходу спросил он. — Есть одна занятная версия. — Потолкуем, - сказал Толя и исчез за дверьми лифта. Я зашел в редакционную комнату и вывалил на стол записные книжки. Так, что мы имеем на сегодняшний день. Прежде всего, загадочная смерть самоубийств лиц, причастных к тайне партийных денег: Роберт Максвелл, Борис Пуго, Николай Кручина, Георгий Павлов, Дмитрий Лисоволик…. Я достал из письменного стола пустую папку с тесёмочками и написал на обложке: "Заминированные миллиарды. (Самоубийцы)" Начнем с Максвелла. Чешский еврей, ставший британским миллиардером. Был известен связями с советскими руководителями, начиная от Брежнева и заканчивая Горбачевым. Плотно контактировал с КГБ и мог быть хорошо информирован о вкладах партии в иностранные банки. Незадолго до трагедии у Канарских островов в прессе появились списки "друзей КПСС", финансировавших прокоммунистические организации за рубежом. Издательство Максвелла фигурировало в нем одним из первых. Причина гибели до сих пор не установлена. Но вдова категорически отрицает возможность самоубийства… Я видел Максвелла вчера ночью. Специально заказал видеоматериал, показанный недавно в программе "Время" (извиняюсь, в "Новостях" - никак не отвыкну от старых названий). Шестидесятипятилетний толстяк лапал очаровательных девочек, заразительно хохотал и рулил на своей яхте навстречу гибели. …Вошел ассистент режиссера. — Сережа, как пленка с Пуго? — Готова, - ответил он. Что ж, пошли взглянем на вас, Борис Карлович. Когда-то Леонид Петрович Кравченко по-отечески пояснял мне, что телевидение обладает способностью рентгена – просвечивает человека насквозь, и с его помощью можно избирать правительство. Должно быть, по этой причине он частенько не пропускал на экран мои интервью с партийными бонзами. Спустился в аппаратную, поставил рулон. Вот руководители ГКЧП входят в зал пресс-центра МИДа, усаживаются в президиуме, представляются. Пуго – по правую руку от Янаева. Встает, отвечает на вопрос корреспондента, садится… — Еще раз, - прошу я видеоинженера. И снова Пуго встает, отвечает, садится. — Еще раз, еще… Хозяин МВД, отводя взгляд от камер, говорил о профессионализме в борьбе с преступностью, по сути, к тому моменту находясь уже сам вне закона. Думал ли он в эти секунды о том, что совсем скоро будет стрелять в собственную жену, а потом сам сведет счеты с жизнью? (Так по официальной версии. – В.М.) И почему из всех руководителей ГКЧП именно Пуго взялся за пистолет?* ------------------------- *Недавно в газете "День" были опубликованы воспоминания Вадима Пуго об отце. Там есть горькие слова: "Человек, уважающий себя, вероятно, идет на компромисс с совестью, но до определенной черты. Преступить отец её не захотел. Не смог. Он просто хотел остаться человеком". Так видит эту страшную ситуацию сын, и это его право. Но, увы, Б. Пуго, как и многие другие высшие чины системы, не раз и не два "переступали черту" задолго до путча.- Ред. Не потому ли, что, работая до перехода в МВД Председателем Центральной контрольной комиссии КПСС, он мог располагать сведениями о финансовых делах партии? Ведь он напрямую контролировал их! Под впечатлением только что просмотренной пленки прямо из аппаратной позвонил Виктору Ивановичу Осколкову. Во многом благодаря его стараниям я в свое время перешел на ЦТ (из газеты "Труд". – Авт), а сам Виктор Иванович (несмотря на давние хорошие отношения, мы с ним так и не перешли на "ты") в 88-м вдруг неожиданно для всей Сагалаевской молодежной команды, делавшей тогда "погоду" на всесоюзном телеэкране, был назначен советником Председателя Комитета партийного контроля Б.Пуго. Правда, проработал у него совсем немного – возглавил вскоре новую газету "Восточный экспресс", а затем вновь вернулся в Останкино. (В 2000 году он стал там самым главным человеком - директором Телевизионного технического центра. – В.М.) Так вот, я поднялся к нему на 10-й этаж   И попросил поделиться своими впечатлениями о Пуго. К тому времени в эфир уже прошло несколько моих сюжетов о "золоте партии", и потому Виктор Иванович моей просьбе нисколько не удивился. — Если честно, Володя, его участие в путче меня просто потрясло, – сказал он. – Это был крайне осторожный, нерешительный человек. Его богом был Горбачев, и Борис Карлович буквально молился на него, ни одного шага не делал, не согласовав предварительно с Генеральным. Я думаю, все, что связано с Пуго, намного глубинней, намного серьезней, чем у нас об этом пишут. — Так, может сам "форосский заложник" чем-то…ну, скажем так, его дезориентировал? — На этот вопрос когда-нибудь история ответит, - уклончиво сказал Осколков. Лес расступился, и Корф выскочил на высокий холм. За ним начиналось заснеженное поле, почти невидимое в эту предрассветную пору. Где-то вдали, подо льдом, Москва-река, изгибаясь между отлогих берегов, стремительно двигалось навстречу грязному, зараженному городу. Но здесь – мне хотелось так думать – её воды пока хранят первозданную чистоту. Генерал Егоров, начальник Главного управления по борьбе с организованной преступностью МВД России, долго не соглашался дать интервью для "Новой студии". Наконец мне удалось его уломать. Затолкав в багажник моей "Нивы" аппаратуру, мы отправились на "Октябрьскую". И хотя времени оставалось в обрез, я притормозил у станции метро. — Взгляни-ка, - сказал я оператору. Снег залепил лицо каменному Ленину, запорошил большевичков у его подножия. Нет, такими планами не бросаются – символика! - Сделай, пожалуйста, медленный наезд, потом – отъезд, общий план и панораму с вождя на МВД. Оператор нехотя вылез в грязный снег, достал из багажника штатив и принялся "рисовать" камерой картинку, на которую я затем дам слова о том, что на Старой площади мало кто предполагал столь обвально-стремительный крах партии, но все же нашлись люди, предвидевшие это и предложившие высшему партруководству вовремя позаботиться о сокрытии миллиардов рублей и миллионов долларов. Об одно из таких провидцев я расскажу позднее, а сейчас – интервью с генералом МВД М. Егоровым. Он принял нашу телегруппу не очень-то любезно. Еще до съемок начал жаловаться на "АиФ": вот. Дескать тоже приезжали, а потом понаписали такого, что хоть стой-хоть падай. Я не протестовал. Напротив, успокаивал борца с организованной преступностью: дескать, у нас, телевизионщиков, в отличие от газетчиков все зависит от самого выступающего – будет так, как он держится в кадре и что говорит. — Но у вас есть монтаж, - хитровато щурится Михаил Константинович. — А что монтаж? – отмахиваюсь я. – Что записано, то записано. Михаил Константинович долго не может определиться, где же его снимать. В шикарных креслах, что стоят в углу кабинета? За письменным столом? Или на фоне подарка санкт-ленинградцев – портрета императора Петра Великого? Наконец после долгих обсуждений усаживаемся в кресла. Мотор! Горит на камере красная лампочка, пишется интервью — Вышли на получение взяток…Конфисковали алмазы…Нашли миллионы долларов… Кто брал взятки? За что их давали? Какие имена связаны с камушками? Что за миллионы?… — Это следственная тайна, - отвечает генерал. Ну, хорошо, попробуем с другого бока ЦК всегда действовал руками КГБ. Разведчики ПГУ нелегально переправляли за кордон миллионы долларов. По сути, ребята занимались банальной контрабандой. С 1981 года Политбюро оказывало помощь 98 партиям и движениям: 23 – в Европе, 31 – в обеих Америках, 16 – в Азии, 27 – в Африке плюс коммунисты Австралии. За последние десять лет марксистам Французской республики отстегнули 24 миллиона долларов, США – 21, Финляндии – 16, 6, Португалии – 9,5, Индии – 5,1, "федаинам иранского народа" (?) – 30 000 долларов. Это сколько же требовалось кагебистов, чтобы возить, возить, возить…И неужели текперь работа за границей по поиску коммунистического золота вновь поручена тем же людям, тому же ведомству? — Нет, - твердо произносит генерал. – Мы самостоятельно вошли в контакт со спецслужбами многих государств, наладили связи с Интерполом. — Интересная информация, - говорю я и делюсь с генералом своими сомнениями: - По моим сведениям, Пуго должен был знать о предстоящем путче. Тогда почему не предупредил Горбачева? Или все же предупредил, то есть был в сговоре с ним? — Нет, - с той же твердостью в голосе ответил Егоров. – У меня есть неопровержимые доказательства, что все было по-другому. И, поднявшись с кресла, он шагнул к сейфу, упрятанному в стене. — Все! – сказал оператор. – Кассета кончилась… Монтаж интервью с генералом дали в первой аппаратной на десять вечера. Все же кое-что он нам сказал. Да и на картинке смотрится – этакий русский супермен. Итак, начали! "Спрашиваете, почему поручили расследование МВД России? А кому же еще? Веры КГБ и МВД Союза уже не было. Мы же с первого дня путча поддерживали Ельцина". "У нас четкая направленность искать деньги и ценности…Сейчас проводится ревизия золотого запаса. Наше внимание привлекли несколько десятков тонн золота, переправленных за границу". "Около трех миллиардов рублей были пущены ЦК в оборот малых предприятий и кооперативов. Только по России их больше 600…В 1990 году около 1 миллиарда ушло в союзные республики и оказалось на счетах частных лиц". "Только в одной из организаций нами изъято 400 кг драгоценных изделий. Сейчас выясняем, где еще 128 кг…Я сам изъял 600 тысяч долларов…Всего в Союзе и за рубежом изъято 12 миллионов долларов…Еще сто счетов за границей надо расследовать. По трем из них у нас уже есть полная ясность"… А вот и место, где я спрашиваю о Пуго и Горбачеве. В кадре генерал подходит к сейфу и…кассета кончилась. "Неопровержимые доказательства остались неизвестными – и мне, и телезрителям. О чем они? Может, в неясных разговорах о том, что Борис Карлович был втянут в ГКЧП буквально за несколько часов до путча, есть какая-то истина?… В поле пахнет талым снегом. Еще немного и все расквасится под ногами, сугробы осядут, зачавкает, задышит на весеннем ветру пашня, сверкнет на изгибе речка, освободившись наконец от тяжелого, ломкого панциря. Весна идет, Корф! Чуешь? Скоро женить тебя будем. По всем законам твоей великолепной родословной!…Едва успевая за псом, спускаюсь в овраг и, проваливаясь по колено в рыхлый снег, пробираюсь к озеру, на котором редкие в этот час любители подводного лова уже долбят затянувшиеся за ночь лунки. Мой мохнатый великан считает своим долгом поинтересоваться уловам, внезапно появившись из темноты перед ошарашенными рыбачками. И Малаховка, и Удельная еще спят глубоким сном. Только кое-где над домами вьется в безветрии печной дымок. И такая тишь, что слышно, как переминается снежок под широкой собачьей лапой. В воскресенье пришел в Останкино пораньше. Хотелось спокойно поработать с документами, накопившимся в моем репортерском досье. Но в комнату меня не пустили. На днях в редакции пропал компьютер, и, оказывается, ключи от кабинетов выдают теперь по списку. Меня в этом списке нет. В сердцах позвонил главному редактору "Новой студии" Кире Прошутинской. Ключ мне дежурный по этажу выдал. А пишу об этом факте только потому, что о пропавшем компьютере я перед съемкой рассказал генералу Егорову. "Как же его вынесли? – удивился он. – Ведь все входы и выходы в Останкино охраняются милицией". "Милиция небось и вынесла", - сделал я не очень-то удачный ход для установления доверительного контакта с генералом. Но тот принял мой "камушек" спокойно, сказав: "Да, скорее всего…" Ну, ладно. Сейчас запираюсь на ключ и достаю из стола папку с копиями документов и вырезками из газет Сообщение в "Правде" за 4 ноября 90-го: "В Центральной контрольной Комиссии КПСС заслушана информация Управления делами ЦК КПСС об исполнении бюджета партии на 1-е полугодие 1990 г." Стало быть, один будущий самоубийца (Б. Пуго) проверил другого (Н.Кручину). Управделами ЦК отметил "тенденцию сокращения доходной части бюджета", но, объяснив её неуплатой членских взносов и общим ослаблением работы партийных комитетов, одновременно похвастался бюджетными успехами: все же доход превышал расходы, 90 процентов которых потрачены были исключительно "на финансирование деятельности и развитие матбазы местных партийных органов и первичных организаций"… И ни слова – о миллионах долларов для "друзей" КПСС во всем мире, о чем сегодня то и дело сообщается (уже не в процентах, а в конкретных цифрах) в нашей и зарубежной прессе. Один докладывал, другой кивал. Разыгрывался обычный партийный спектакль. А вот серия публикаций в разных газетах уже за февраль 91-го. Рассказывается о первой за все годы советской власти встрече управделами ЦК партии с журналистами. Николай Ефимович Кручина отвечал на разные вопросы. Например, на такой: если, как и в 90-м, в 91-м году финансовое положение партии ухудшается, то из каких же средств КПСС компенсирует эти потери? Н.Кручина ответил: "За многие годы у партии создался финансовый резерв в размере 4, 9 миллиарда рублей. Именно из этих средств и покрываются все потери". А как ныне у партии с валютой? Ответ: "Положение с валютой такое же сложное, как и во всем народном хозяйстве. На этот год (то есть на 91- й. – В.М.) никакой валюты КПСС не выделялось. Валютные же средства у КПСС в основном за счет взносов специалистов, работающих за рубежом…" Бессовестная ложь! Ровно через год после этой "доверительной" встречи Н. Кручины с прессой, в одном из февральских номеров "Известий" было рассказано об особых счетах во Внешэкономбанке и других банках страны, откуда ЦК КПСС безвозмездно изымал валюту для своих потребностей в стране и за рубежом.* ------------------- *А уже в этом, 1993 году в "Известиях" (публикации А.Иллеша и В.Руднева "Деньги партии: оптимистическое начало" и "Деньги партии: оптимистический конец") приведены даже номера засекреченных счетов. – Авт. А интервью мое с генералом Егоровым? Золото, драгоценные камни и прочие богатства, поиск которых сегодня раскручивается, - это что? Тоже накапливалось у партии за счет "взносов специалистов, работающих за рубежом"? Ответ же Н.Кручины на последний вопрос, заданный ему на встрече с журналистами в феврале 91-го года, меня просто поразил своим лицемерием. Вопрос: "Сохранены ли привилегии партийного аппарата?" Ответ: "Нам часто приписывют то, чего у нас нет". И это, не моргнув глазом, глаза в глаза!.. Дай Бог каждому светлый дом, стол, за которым не стыдно принять друзей, хороший верный автомобиль. Но дело-то в том, что, разрешая себе все или почти все, члены ленинского Политбюро и его ближайшая челядь запирали нас в бараки и хрущебы, кормили дерьмовыми продуктами и еще требовали постоянно, чтобы народ благодарил их за неустанную о нем заботу. Всё воскресенье я перечитывал и сопоставлял друг с другом старые и новые публикации   Вникал в копии документов, которые всеми правдами и неправдами вырвал к тому времени уже у чиновников. Так вот, в одном из этих документов (служебной записке, принадлежащей перу провидца, срочно переведенного из КГБ в ведомство Н. Кручины для помощи в сокрытии партийных денег, - об этом человеке еще расскажу поподробнее) я обнаружил несомненные доказательства того, что Николай Ефимович, покончивший с собой, был широко информирован едва ли не обо всех махинациях с деньгами, творившихся в ЦК КПСС. Готовя очередной доклад для КГБ о своей деятельности на новом поприще, автор служебной записки, в частности, сообщил, что "особым расположением в руководстве партии" пользуется Научно-промышленный союз и его концерн "Симако", получившие "крупные финансовые дотации" и проводившие через ВПК конверсацию рублей на валюту по курсу 1,8 рубля за доллар", в чем "активную помощь НПС и "Симако" оказал премьер Павлов". Н. Кручина, говорится далее в записке, знает и о "других сомнительных операциях" концерна. Короче говоря, теперь надо было заняться Н. Кручиной. И опять начинать придется с нуля… Вечером следующего дня я зашел в ресторан гостиницы "Минск". Так и есть – мой бывший коллега по "Труду" Юрий Васильевич Дмитриев был уже здесь. Уж он-то немало работающий по правоохранительной тематике, даст мне хоть какую-то первоначальную информацию. — Что будем пить? — -Водку! – выдохнул он. Официантка в момент принесла бутылку "Столичной" и закуску. — Насыпай! – скомандовал Юра, и я разлил водку по рюмкам. Когда хлопнули по первой, я спросил: — Не знаешь, случаем, как все с Кручиной произошло? — Николаем Ефимычем? – переспросил Юра. – Сейчас дам тебе двоих. – И, вытащив из кармана замусоленный блокнот, он принялся диктовать: - Бех Иван Васильевич – старший следователь прокуратуры Ленинского района. Телефон… Я черкнул номер на пачке сигарет. — Попов Николай Михайлович – прокурор того же района. Телефон… Адрес… Записал? — Записал — Тогда насыпай по-новой. Приняли еще, закусили, и Юра произнес: — Адрес Николая Ефимыча даю. Плотников переулок, 13. Это напротив старой "Октябрьской". — А эти двое – Бех и Попов - они что-нибудь накопали? — Много… Обязательно встреться… Насыпай! Я насыпал. И, подобрев совсем, Юра сказал: — У нас не афишируют, но знай: дело о финансовых преступлениях партии… — Уже знаю: выделено в отдельное производство. А кто вести будет? — Записывай. Курирует Лисов Евгений Кузьмич – зам. Генерального прокурора России. Городской телефон… Вертушка… Секретаршу, между прочим, зовут Альбина… Понял? — Понял. — Возлагает следственную группу Аристов Сергей Александрович – старший прокурор следственного управления Прокуратуры России. Телефон… — А кто у него зам? — Дмитриев – из МВД. — Твой однофамилец? — Возможно. Сейчас подробности дам… Юра перелистал странички блокнота и удивленно хмыкнул: — Надо же…Нет ни телефона, имени-отчества…Насыпай! — Слушай! – взмолился я. – Ну, хоть что-нибудь о самом Кручине? Юра посмотрел на меня мутновато, словно не узнавая, и прохрипел: — Насыпай. Никогда не надо требовать от человека больше, чем он может. И все же спасибо тебе, Юра: пришлось бы мне потратить немало времени и нервов, чтобы добыть отправные данные, которыми ты меня снабдил. И насыпал… Телезритель любит неожиданности, любит смотреть, как "не пущают" репортера, как ему бьют в кадре морду. В этом – драматургия скандальных репортажей. Нужно действие, движение, иначе на экране появится обычное интервью – еще одна "говорящая голова". А это совсем другой жанр… Наш телевизионный рафик въезжает в Плотников переулок. Дом № 13 одновременно похож и на посольство, и на шикарный пятизвездочный отель. Я вылез из машины и направился в парадное. Кто лучше расскажет о происшедшем, чем традиционные свидетели – жильцы, дворник, смотритель? В просторном и чистом, как в церкви, холле меня останавливает паренек в мохнатой шапке. Представляется: — Служба охраны при Президенте. — Бывшая девятка, что ли? — Да. Достаю свои документы Войти в здание мне запрещается сразу. "Побеседовать с жильцами? Нет, разрешить не могу. Кто был свидетелем? Обратитесь в прокуратуру или милицию." С улицы я сделал несколько общих планов. Потом резкий наезд на окно, резкий отъезд, и камера, словно уставилась в асфальт. Именно тут оборвалась жизнь Николая Ефимовича. Начальник 60-го отделения милиции, подполковник Николай Александрович Маркин упивался своим всемогуществом. — И Пуго, и Кручина – все на моей территории! Но никакой информации я тебе не дам. Я и этим, из "Аргументов", отказал. Маркин чувствовал мою безвыходность и, как я понял, жаждал, чтобы его умоляли, ублажали, упрашивали. — На нет и суда нет, - сказал я и, любезно распрощавшись вышел из отделения. Оператором в тот день работал Леша Ганушкин. — Заряжай, - сказал я ему. – Войдем в кабинет Маркина прямо с работающей камерой. Мы беспрепятственно вернулись, миновали дежурку, темные коридоры и вошли в кабинет. При виде включенной камеры лицо подполковника вытянулось. Он позеленел прямо в кадре. — Еще раз извините за вторжение, - с кротостью в голосе произнес я. – Только один вопрос. Вы официально отказываетесь от интервью? Маркин поджал и без того тонкие губы и с ненавистью процедил: —Все материалы в прокуратуре. Досвиданьице. Ну, милый человек, ничего не скажешь. Только совсем зеленый. Таким тебя телезрители и запомнят. Смоктуновский так не сыграет! Уже когда мы грузили аппаратуру в рафик, Маркин выскочил за нами на улицу. — А ну предъяви документы! – закричал он. – Где ты работаешь?! Я тебе устрою! Я еще раз предъявил документы и попрощался.   Правда, уже менее любезно Корф совершал круг почета, обводя хозяина вокруг озера. На одном берегу – Удельная с дачами, подбирающимися к самому берегу, на другом – Малаховка. Мы добросовестно отшагали километров пять, то сбиваясь в снег, то снова попадая на запорошенную тропинку. Удивительная вещь – судьба. Особенно твоя собственная. Никогда не знаешь, что ждет за поворотом. Вот я неожиданно женился, уехал вместе с женой и двумя детьми на эту зимнюю дачу. Через силу дотягивая свое расследование, через силу же пишу о нем. Неужели и то и другое кончится крахом? Похоже, что так и будет. — Корф! – окликнул я пса, заметив, что он выскочил на лед. Ведь продавит не ровен час своей тушей. – Рядом, Корф, рядом! Я остановился у старой, засохшей, давно потерявшей кору ивы и закурил. Итак, есть ли вообще смысл продолжать расследование? Что дальше? Еще одна неудача. Прокурор Ленинского района Николай Михайлович Попов тоже отказался давать интервью. А ведь Юра уверял, что тот что-то знает, что-то нашел… — Зачем снимать? Уже прошло время…- отнекивается прокурор и в который раз интересуется целью приезда. — Николай Михайлович, я веду расследование. Его диапазон – от дворника до Генерального секретаря ЦК КПСС. И на этом пути вы необходимы, без вас никак не обойтись. Следующие – Аристов и Лисов. Не нарушайте субординацию, а? Я растолковываю прокурору цели и задачи телепрограммы, словно уговариваю вступить в члены сомнительного кооператива. И пока этим занимаюсь, съемочная группа терпеливо дожидается меня в рафике за углом. Неужели придется идти еще на один скандал? Конечно, Попов совершенно не похож на разъяренного подполковника. Николай Михайлович вежлив, интеллигентен… и наконец дает согласие.   Пулей вылетаю из кабинета за группой и через минуту возвращаюсь с оператором и видеоинженером — Так о чем мы будем говорить? – снова интересуется Попов. – Пока не включайте камеру… — Меня интересует все, что связано с Кручиной. Ваши впечатления… — Мои впечатления? – с усмешкой переспрашивает прокурор.- от обстановки. До этого мне ни разу не доводилось бывать в таких домах. — Давайте по порядку… Как вы узнали о самоубийстве?.. — Мне позвонили из милиции. Вместе с Бехом Иваном Васильевичем – это наш старший следователь – мы выехали на место происшествия. Там уже находились товарищи из Прокуратуры Союза… — Во сколько произошло самоубийство? — В 5.30. утра. — Кто находился в квартире в момент самоубийства? — Жена. Она рассказала, что накануне ничего подозрительного не заметила. Днем Кручина был на работе… — Не говорил, что он ожидал звонка Горбачева? — Нет, об этом мне ничего неизвестно. — Откуда он выбросился? — С балкона. Смерть наступила мгновенно. — Вы осматривали тело? — Его уже увезли… (!!! – В. М.) — В какой морг? — Не помню. (!!! – В. М.) Кажется, в институт на территории нашего района… В деле все есть. — Можно взглянуть? — Нет, его забрали. В Прокуратуру России. — Оно приобщено к материалам, связанным с ГКЧП? — Очевидно. — Кто был свидетелем самоубийства? — Сотрудник КГБ и дежурная. — Ваши дальнейшие шаги в тот день? — Обычные следственные мероприятия. Отработка версий – убийство, самоубийство, доведение до самоубийства. — И что же? — Мы пришли к выводу, что это самоубийство. (Даже не взглянув на тело, до вскрытия и экспертизы? – В. М.) Никаких признаков борьбы в квартире не обнаружено. Все вещи находятся на своих местах. Никаких подозрительных запахов… — А какие запахи бывают при самоубийствах? — Например, сожженной бумаги, то есть документов. — Значит, Кручина ничего не оставил? — Нет, почему же… Сейф был открыт… Мы обнаружили очень серьезные документы. Их сразу забрали в Прокуратуру Союза, но я понял, что там они могут "затеряться", и сообщил об этом в Прокуратуру России. Я встал из-за стола и, повернувшись к Леше Ганушкину, спросил: — Можем работать? Так. Пишем! Николай Михайлович добросовестно повторил почти весь свой рассказ. Пока на его столе не зазвонил телефон — Извините, - произнес он и снял трубку. По выражению лица и отдельным репликам я понял – звонили "сверху". Наконец разговор закончился. — Можем продолжать? – поинтересовался я. — Да, пожалуйста… На чем мы остановились? — На материалах, которые хранились в сейфе. Прокурор с удивлением посмотрел на меня и спросил: — О каких документах вы говорите? — Но ведь вы сами только что рассказывали – до того, как включили камеру… — Нет, - произнес Попов, - в сейфе ничего не было… Старший прокурор Прокуратуры России Сергей Александрович Аристов очень доброжелательно отреагировал на мой телефонный звонок. — Я готов в любую минуту дать интервью. Но, увы, без разрешения руководства не имею права. Согласуйте с замом Генерального Лисовым. Пришлось звонить Юдину – прокурору по связям с прессой (оказывается, есть и такие!). Он пообещал согласовать вопрос о встрече с заместителем Генерального прокурора, записал мои координаты, заверил, что немедленно сообщит о результатах… и пропал без вести. Напрасно я ждал ответного звонка дома и в редакции. Юдин на связь не выходил, на звонки не откликался. И тогда я позвонил Альбине – секретарю Лисова. Она любезно поболтала о трудностях, переживаемых прокуратурой в связи с переездом в новое здание, и в конце концов я получил заверение, что Альбина попытается "уплотнить рабочий день шефа на короткое, очень короткое интервью с телевидением".   Увы, так и не уплотнила… Попов, говоря о пустом сейфе, не покривил душой. Как мне удалось выяснить, перед гибелью Кручина аккуратно сложил документы в тисненую папочку и положил на видное место – на кресло в своем рабочем кабинете. В той папочке были сведения о валютном бюджете КПСС в каждой советской республике и обращения ряда партийных руководителей к Политбюро о необходимости создания на базе партийных организаций акционерных обществ закрытого типа.  Но, пожалуй, самой главной пока удачей в моем расследовании стали попавшие мне в руки копии служебных записок и отчетов в КГБ человека, которого я уже раньше цитировал (помните, о проделках концерна "Симако"). Им оказался полковник Л.Веселовский, сотрудник Первого главного управления КГБ. После путча на запад хлынул поток "партийных денег". Так не станет ли имя этого чекиста той ниточкой, ухватившись за которую, я хоть как-то смогу начать разматывать весь клубок?.. Я немедленно связался с пресс-центром Службы внешней разведки и поинтересовался, насколько реально взять интервью у Примакова. — По ряду причин Евгений Максимович сейчас ограничил свои контакты с прессой, - ответил на другом конце провода приятный женский голос. – Это очень сложно… — Я знаю, что у него даже в приемной нет ни одного городского телефона. Только вертушка.… И все-таки… — Хорошо, я попытаюсь…- неуверенно произнесла женщина из разведслужбы. – Оставьте свои координаты. Я продиктовал телефоны и поинтересовался именем собеседницы — Самолис Татьяна Викторовна. — Простите, вы не работали в "Правде"? — Работала. — Тогда у нас с вами есть общие знакомые, - сказал я, пытаясь наладить мостик с коллегой. – Я создавал пресс-центр МДГ вместе с Валей Ланцевой. Сейчас она – руководитель пресс-центра Верховного Совета. Она рассказывала о вашей позиции по поводу перепечатки из "Републики". По её словам, вы заявили на летучке, что правдистам скоро придется стыдиться за эту акцию. Кажется, я добился какого-то результата и в конечном итоге получил приглашение на брифинг ПГУ в пресс-центре МИДа. Я умышленно ничего не стал спрашивать о Веселовском.   Его материалы говорили сами за себя Из отчета Л.Веселовского в КГБ СССР от 7.09.91.: "В ноябре 1990 г. по просьбе руководства ЦК КПСС (Ивашко и Кручина) решением руководства Ведомства (Крючков и Бобков) я был переведен из ПГУ на работу в УД ЦК КПСС. Решением секретариата ЦК КПСС я был назначен на должность зам. зав. сектором по координации экономической деятельности хозяйственных служб… Основанием для моего перевода в ЦК явилась срочная потребность УД ЦК создать подразделение, способное координировать экономическую деятельность хозяйственных структур партии в изменившихся условиях… Выбор пал на меня, поскольку по своему образованию я являюсь экономистом-международником, имею опыт зарубежной работы и был известен большинству руководящих работков ЦК по своей деятельности в ЦК ВЛКСМ и ВЦСПС. Кроме того, Кручина считал, что такой серьезный вопрос, как организация экономической деятельности, можно было поручить только сотрудникам Ведомства, в честности которых он никогда не сомневался. Я полагаю, что не последнее место в выборе моей кандидатуры сыграло то обстоятельство, что, будучи в длительной командировке по линии Ведомства в стране со сложной обстановкой, мне было поручено осуществлять связь с компартией, которая в тот период находилась на полулегальном положении… Была достигнута договоренность о периодическом информировании Бобкова о моей деятельности в УД ЦК КПСС…" О какой стране пребывания идет речь?* ----------------------------- *В недавних известинских публикациях А, Иллеша и В.Руднева "Деньги партии…" обильно цитируются как раз бумаги Л.Веселовского, копии которых были добыты мной еще в конце 91-го года. Но фамилия разведчика авторами не упомянута. Почему? Может, и сейчас, уже в 93-м, кто-то прочно прикрывает его? Может, этот кто-то, дав "добро", на цитирование секретных записок и отчетов Л.Веселовского, одновременно запретил называть фамилию "особо ценного" человека? Но все это были вопросы, которые меня уже не интересовали, - мое расследование провалилось, и рассказ о нем – тоже. И вот в августе нынешнего года те же А.Иллеш и В.Руднев в тех же "Известиях" публикуют материал "Дмитрий Якубовский охотно рассказывает о себе, но молчит о Баранникове, Руцком и Шумейко". И тогда-то я узнал о Веселовском нечто для себя новое. Оказывается, уже после августовского путча в скандально известной ныне "Сеабеко-групп" и осел чекист. Выходит, что же? Близка была к истине моя догадка о ниточке? – Авт. И еще: почему Кручина не только не уничтожил перед смертью секретные документы, а напротив – оставил их на видном месте? Что это – безразличие человека, уже простившегося с жизнью? Или желание облегчить работу следователей? А может, попытка увести поиск от истинной цели или отодвинуть от своего дома?.. В посмертной записке, написанной криво, словно рукой пьяного человека, - маловразумительное, без знаков препинания объяснение поступка:   "Я не заговорщик но я трус Сообщите пожалуйста об этом советскому народу". Обращаться в свой последний час ко всему советскому народу мог только человек, обладающий высочайшим мнением о собственной персоне. …Из источников, которым вполне можно доверять, я узнал: накануне самоубийства Николай Ефимович ждал звонка Горбачева. Для чего? Чтобы согласовать с ним тактику дальнейших действий (ведь главный казначей партии понимал: крах путча неминуемо приоткроет тайну партийных денег)? Неизвестно. Как неизвестно и то, был ли звонок. Могу предположить только, что Кручина ждал напрасно. Осторожный Горбачев, тоже сильно помятый путчем. Вряд ли пошел бы на такой контакт. Он только что отрекся от собственной партии, и ему не нужно было "засвечиваться" звонком к Кручине. И – последняя выдержка из отчета Л. Веселовского в КГБ в сентябре 91-го.* "Денежные ресурсы, отраженные в финансовых документах, открыто могут быть инвестированы только в общественные, социальные или благотворительные фонды, что затруднит их конфискацию в будущем… Средства, поступающие в виде доходов в партийную кассу и не отражаемые в финансовых документах, должны быть использованы для приобретения анонимных акций, фондов отдельных компаний, предприятий, банков, что, с одной стороны, обеспечит стабильный доход независимо от дальнейшего положения партии, а с другой – в любой момент эти акции могут быть реализованы на фондовых биржах с последующим размещением капитала в иных сферах с целью обезличивания партийного участия, но с сохранением контроля…Принятие данных мер потребует организовать срочно отбор особо доверенных лиц, которым будет поручено выполнение отдельных пунктов программы. Не исключается возможность создания категории негласных членов партии, которые будут обеспечивать её жизнедеятельность в любых условиях чрезвычайного периода". ------------------------------- *В известинском маериале этого текста нет, а между тем он четко раскрывает механизм сокрытия "денег партии" - Авт. О Саше Минкине я вспомнил совершенно случайно, во время съемок. Он был одним из первых журналистов, которые начали "копать золото". Я позвонил ему домой и договорился, что через полчаса буду у него со съемочной группой. Снимать Минкина мы решили на улице. Его хрущеба удачно контрастировала с роскошными гостиными и приемными. Немного пококетничав перед камерой (сниматься в дурацкой шапке или без), Минкин начал: — Я беседовал со швейцарским послом в Москве. Я спросил его: "Как вы думаете, господин посол, у Лукьянова есть деньги в швейцарском банке?" Вопрос был совершенно хулиганский. В то время Анатолий Иванович сидел в Кремле, а не в камере "Матросской тишины". И все же… Посол ужасно смутился, но сказал: "Я не знаю, как у Лукьянова. Но у большинства ваших руководителей есть". — Саша, - взмолился я, - помилуй, где факты, где доказательства? — А их просто нет и быть не может. Мистер Смит положил в швейцарский банк энную сумму, так же поступил мистер Браун, другие доверенные лица…И потом, если – а это уже доказано – КПСС помогала всем, всем, всем – американским, новозеландским, африканским коммунистам, то неужели ты думаешь, что наши бандиты, подавая нищим, забыли о себе? — А был ли вообще мальчик? – подначил Сашу. – Может, и не было у партии никаких долларов? — Были! – уверенно произнес Минкин. – Я начал заниматься деньгами партии не случайно. Ко мне обратился один знакомый физик. Он получил квартиру, а она оказалась занята. В ней жил грек! Член греческой ЦК партии и директор одного СП. Квартиру ему предоставило Управление делами ЦК КПСС. И грек регулярно платил в ЦК за хату 800 долларов. Таких квартир по Москве – тысячи! Я написал о этом в "Огоньке". Это только крохотный ручеек, впадающий в коммунистическую Волгу. Когда мы подошли к Быково, стало почти светло. Совсем рядом ударил колокол. В старенько бревенчатой церкви начиналась служба. С улицы были видны горящие огоньки лампадок, и я подумал, как хорошо и покойно сейчас в этом храме. Слегка потрескивают свечи.…   Пахнет хвоей… Корф, ты - мой спаситель. Без тебя и наших с тобой путешествий я просто сошел бы с ума. Видно, не случайно сенбернар, "бернардин" - это "посвященный Богу". Ты открываешь мне, прожившему 39 лет в гнусности, обмане, лжи большого города, Его мир. С нарастающим нежеланием я теперь возвращался в Москву, лазил по архивам, обзванивал людей, причастных к финансовым преступлениям партии. Я все еще надеялся выйти на Веселовского. В его докладных упоминались не только "Симако", "Сеабеко-групп" и другие коммерческие структуры, назывался и… Союз ветеранов Афганистана. Значит, и он повязан КГБ? В рамках Союза тоже, как и везде, намечались: банковская система, авиакомпания, международный торговый дом, фонд приватизации, сеть холдинговых компаний в различных регионах страны. Срок этого проекта – 50 лет. Естественно, значительная часть прибыли предназначалась партии. И если до всех этих "Симако" и "Сеабеко мне заведомо не добраться, то в Союзе ветеранов можно кое-что выведать… Звоню Гудже, с которого начинался поиск. — Старик, - говорю, - у тебя есть кто-нибудь в Союзе афганцев? — Да. Я могу устроить тебе встречу. — Где и когда? — Завтра. В гостинице ЦК партии. На следующий день я заехал за Джохадзе, и мы отправились в "Октябрьскую" — Ты знаешь, сколько стоит там номер? – спросил он. — Даже не догадываюсь. — 16 тысяч. (Цена на январь 1992 г.-Авт.) — В сутки? — Да. И это обычный номер, не люкс. — А кто живет в люксах? — Сейчас увидишь… В "Октябрьской", где однажды побывал раньше, почти ничего не изменилось с тех пор, как её переименовали в "Президент" и передали из ведомства Кручины администрации Ельцина. Гостиница поражала помпезностью и безлюдьем, безупречным порядком и тишиной, свойственной лишь высоким присутственным местам.   Хозяина люкса звали… Допустим, Руслан. Тридцатилетний мужчина с фигурой борца. Одет в обычную спецодежду советских миллионеров – шелковый костюм тысяч за двадцать (по старым ценам), шелковый галстук и накрахмаленная американская сорочка. Налицо и все остальные атрибуты преуспевания – баснословный "ролекс", красноречиво, сами за себя говорящие караты на перстне и заколке. Пока внизу, в ресторане накрывался стол, мы успели перекинуться лишь парой фраз — Я слышал, что ты был в Афгане? — Три года, - подтвердил Руслан. — Что можешь сказать о Союзе "ветеранов Афганистана" ? — Я вышел из него. Теперь у меня – свое дело. — А у Союза – тоже свое?.. Руслан не успел ответить. В люксе появились гости. Парни оказались дальневосточниками. Но, как я понял, моя фамилия им ничего не говорила. Завязался обычный разговор о транспортировках, лицензиях и товарах. У Руслана все было схвачено. Единственная трудность для него состояла в избавлении от огромной партии французского коньяка. Но и этот вопрос решался без особого труда. Часов в восемь мы спустились в ресторан, и стол не подвел моих ожиданий. Черная и красная икра, розовые кусочки крабов, желтизна осетрины… Короче, все как каждый день. У миллионеров. Но вот водку подавали здесь действительно литовскую, и мы с этим постепенно смирились. Кто же такой Руслан? Кто за ним стоит? Конечно, мне ничего не удалось толком выяснить. А ведь, как заверял меня Гуджа, тот располагал информацией о всех связях Союза ветеранов Афганистана… Не потому ли Руслан обосновался в гостинице ЦК КПСС, подведомственной еще недавно Николаю Ефимовичу? Может, "дело" новоявленного магната – просто одна из нелегальных коммерческих структур, куда Веселовский перекачивал деньги партии? О чем мы говорили в ресторане? Руслан рассказывал о своем бывшем соседе. Их дома в Гори стоят почти рядом. Дом Руслана и дом-музей Сталина. На территории еще находится спецвагон отца народов. В нем с любовью сохраняется каждая мелочь – могучие телефонные аппараты спецсвязи, дубовая мебель, портреты на стенах. И Руслан кутит в этом вагоне каждую ночь. — И еду там готовят? – поинтересовался я. — Нет. Из "Интуриста" привозят. Потом пошли анекдоты о Сталине. А от него разговор перекинулся к Шеварднадзе. — В душе, - сказал я, - каждый грузин – министр иностранных дел, но не каждый им становится. — Один грузин все создал, другой все разрушил, - усмехнулся Руслан. Он уже слегка захмелел. — Или сделал вид, что разрушил, - заметил я. Руслан внимательно посмотрел на меня и ничего не сказал. Нет, он определенно что-то знает. После того застолья в "Президенте" мне снились сны, где сюр смешивался с реальностью. Егор Лигачев возглавлял "Сеабеко-групп", Джордж Буш, избранный председателем Союза афганцев, и Борис Ельцин уговаривали меня стать собкором в США. Потом я во сне монтировал давно смонтированный мною наяву видеоматериал о борьбе Бориса Николаевича за пост Председателя Верховного Совета РСФСР. В те дни, отказав всем журналистам, он не смог отделаться от "своего"… И я, дорвавшись до камеры, записывал кассету за кассетой. Вот Ельцин выходит из дома… Сегодня начинается съезд, сегодня все решится… Я знаю, что Борис Николаевич не спал всю ночь: до утра Валера Борцов шлифовал выступление, в сотый раз перепечатывала на машинке текст вызванная из Балашихи Таня Пушкина, курсировал между Калинина, 27 и Второй Тверской-Ямской Саша Коржаков, доставляя шефу очередные депеши…Валя Ланцева, Валентин Мамакин, Лев Суханов, Владимир Мезенцев – вся команда жила одной мыслью: победить! И каждый из нас верил: Ельцин, его победа освободят Россию от коммунистической лжи, фальши и лицемерия. И вот ранним солнечным утром я устанавливаю камеру у подъезда   Следом за мной подъезжает серебристый "Москвич". За рулем – Коржаков, в кабине – Лев Евгеньевич Суханов. С папкой в руке направляется к парадному, на ходу бросив: "Привет, Володя!" Мы провожаем его камерой до самой двери. Потом в кадре – снова Саша. Он устанавливает на машине "дворники". У него хорошее настроение. Смеется. Мы ждем выхода Ельцина. Наконец дверь открывается, и он показывается на пороге. Высокий, ладный, безукоризненно одетый. Он не ожидал встретить меня с камерой. Ему не до съемочной группы. Его ждет Россия. И все же он останавливается и говорит две-три фразы о предстоящем съезде. Я вижу, чувствую – Ельцин на пределе. И если я сейчас не заткнусь – не миновать беды. - Борис Николаевич, - говорю я, завершая это самое короткое свое интервью. – Я знаю, в этот день люди молятся за вас. Бог в помощь… Ельцин по-доброму рассмеялся и обнял меня за плечо. — Спасибо, Володя Ну, чем не мемуары под названием "Я и великие"?.. Меня разбудил телефонный звонок — Здравствуйте, сказал незнакомый женский голос. – Меня зовут Светлана Свегицкая. Я только что вернулась из Лондона… — Очень приятно, - сказал я, чтобы что-нибудь сказать. — Вам просила передать привет Лиз Рембовски. Она так тепло вас вспоминает… — Это взаимно… — Запишите её координаты… Она ждет вашего звонка. Я познакомился с этой корреспонденткой Би-Би-Си при довольно необычных обстоятельствах. Это произошло сразу после налета на мою квартиру у метро "Сокол", и я давал Лиз интервью в своей разгромленной хате, с раквашенной физиономией и заплывшим кровью правым глазом. — Чтобы бороться с мафией, надо быть, по крайней мере, живым, - сказал я тогда перед камерой, сидя за своей старенькой "Эрикой". Короче говоря, мы подружились. И теперь я подумал, что, может, хорошая девушка Лиз и её коллеги из Бритиш-бродкастинг-копорейшн" помогут моим тщетным поискам золота КПСС – хотя бы в банках Соединенного Королевства. Ведь есть же на этом свете дружба и профессиональная солидарность всех репортеров! Но прежде, чем звонить в Лондон требовалось подвести первые итоги моего расследования и наметить дальнейший план действий. Во-первых, становится ясно, что тема коммунистических миллиардов во сто крат серьезней дела самого ГКЧП. Там лишь всплеск, здесь же глубинные механизмы, подчиняющие своей воле народы, государства, их экономику и политику. Второе. С каждым днем расследование будет проходить все трудней. Выдержу ли? Третье. Надо успеть отработать версии самоубийств других ответственных работников ЦК КПСС – Павлова и Лисоволика. Кто знает, вдруг это прольет свет на тайну кремлевского двора? Но пока, кроме хронологии несчастных случаев и догадок, у меня ничего нет. Итак, 26 августа 1991 года с балкона своей квартиры в 5.30 утра выбрасывается Кручина. Следом за ним 6 октября летит Георгий Сергеевич Павлов, 81 года от роду. (По словам жены, узнав о самоубийстве Кручины, Павлов произнес: "Так мог поступить только сильный человек. Но я бы так не сделал".) А 17 октября в 21.30 с балкона своей квартиры, с 12-го этажа дома по улице Лизы Чайкиной, выбросился 54-летний работник Международного отдела ЦК КПСС Лисоволик. Из досье репортера: "Д.А.Лисоволик – профессиональный партийный работник. По образованию – учитель. Долгое время находился на партийной работе за рубежом. В ЦК КПСС пришел 7 лет назад. Был заведующим сектором США, затем – заместителем заведующего Международным отделом ЦК КПСС. Накануне самоубийства вместе с женой и сыном смотрел телевизор. После окончания передачи вышел на балкон покурить. Жена услышала скрип балконной двери и, выйдя на балкон, увидела, как Дмитрий Андреевич переваливается через перила. Никаких посмертных записок, документов при осмотре квартиры и места падения обнаружено не было. Но больше всего поражала гибель Павлова. Как говорит мой дядя Сережа из Одессы: "В таком возрасте уже не страшно заплывать за буек". Ему можно верить – самому скоро 84. (Сегодня я рад сообщить, что недавно Сергей Афанасьевич с помпой отметил свое 95-летие! – В.М.) И все же…Чего может бояться глубокий старик, кроме собственной смерти? Но именно её он предпочел неизвестной пока мне угрозе. Или, быть может, опасаясь конфискации собственного имущества, он решил таким путем спасти благополучие семьи? В посмертной записке лишь два слова: "Только кремация!" Вместе с оператором и видеоинженером пилим на Щусева, 10. Дом куда шикарней, чем тот, где жил Кручина.  Говорят, на похороны Павлова пришел только Шеварднадзе – его сосед по лестничной площадке. Слова, произнесенные Эдуардом Амвросиевичем, над гробом, были проникновенны и трогательны. Речь посвящалась честности и бескомпромиссности усопшего. У подъезда мне вновь преградил путь парень из бывшей девятки. И хотя мы нашли с ним общих знакомых (телохранитель Ельцина майор КГБ Саша Коржаков, руководящий сегодня службой безопасности президента, и Валя Мамакин, бывший начальник оперативного отдела Девятого управления). Разрешения на вход я так и не получил. Сделав несколько планов во дворе, я уже собирался садиться в машину, как меня окликнул чекист. — Снимай,-успел шепнуть я оператору, и тот врубил камеру Кагебист сразу замялся. — Вы не хотите пройти со мной? Я задам вам лишь несколько вопросов… — Отличная концовка в духе детектива! Репортера уводят в подвалы Лубянки! Смотрите вторую серию! Эфир тогда-то.… Однако на сей раз все обошлось мирно. КГБ в лице защитника дома Павлова ограничился проверкой документов и установлением моей личности. Но что будет в следующий раз? Этот вопрос недавно возник и в моем разговоре с Гуджей. — Можешь не сомневаться, - сказал он, - твои телефонные разговоры уже прослушиваются. А за тобой установлено негласное наблюдение. — Полно, дружище! Золото КПСС копают десятки журналистов. За что мне такая честь? — Ты явно недооцениваешь эту организацию. Кто тебе сказал, что они тоже не на контроле? Но далеко не у всех столь скандальная репутация взрывника, как у тебя. Ты сейчас, возможно, и не догадываешься, что вышел на очень серьезные пласты. Факты в твоих репортажах ничего не говорят ни миллионам обывателей, ни даже тебе самому. Но для профессионалов, связанных с секретами, это равнозначно взрыву глубинной бомбы. Я даже говорю не о фактах – о деталях, микроскопических штришках твоего расследования. КГБ, или как там его теперь называют, может пойти на все. За любую мелочь тебя упрячут за решетку, отравят, просто пристрелят. И сделают всё чужими руками. Подумай, стоит ли игра свеч?.. Призадуматься, действительно стоит   Ну, что за окаянная профессия! Слежки, угрозы, нападения, провокации, отстранение от эфира, увольнение с работы… Я прошел через все, но, пожалуй, впервые рискую так по-крупному. Ну, а на самом деле, случись, что со мной, каково будет Наташе с двумя детьми? Может, и вправду послать все к черту, остаться на даче и писать толстые книги о подвигах советских разведчиков? "Доходней оно и прелестней"? А ведь и точно: постепенно появление моей съемочной группы начало вызывать в присутственных местах легкую панику. Вот и на этот раз заместитель начальника уголовного розыска 83-го отделения милиции Николай Иванович Труханов…струхнул. Вернее, сначала он опрометчиво согласился рассказать о самоубийстве Павлова, но потом, "посоветовавшись с руководством". Решил уклониться от разговора. Оказывается, его срочно куда-то вызывали, он опаздывал, он не мог… Ну, что за напасть такая! Пришлось снова врубить камеру без всяких разрешений и, загнав Труханова в угол дежурки, с пристрастием пытать. Конечно, ничего нового он не сказал. Милиция лишь обеспечивала охрану места происшествия и вещдоков. Остальным занимались прокуроры. Однако версию убийства Труханов отвергал категорически. (И эта категоричность тоже настораживает. – В.М.) Прокурор Краснопресненского района Дмитрий Константинович Вахрушин попал в кадр, когда уже запирал свой рабочий кабинет на ключ. Он тут же отвел нас к своему заместителю – сухопарому парню лет 35. Тот оказался более покладистым, и мне даже удалось полистать дело. Я увидел на фотографиях Павлова, уткнувшегося лицом в землю. В домашней одежде. Снимков было более десяти, но показать их телезрителям запретили. Сделать какие-то пояснения зам. прокурора отказался. Он тоже не сомневался – речь идет о банальном самоубийстве. Но вот вопросы. Почему дело Кручины забрали из районной прокуратуры, а Павлова оставили? Он что, "чище" выбросился? Или в Кремле уже спускают дело о золоте на тормозах? Возвращаемся с Корфом в Удельную. Он медленно перебирает лапами. Видать, устал. Я, Корф, тоже устал, но не от прогулки. Еще немного – и к черту эти мои "бодания с дубом"! Один тоже "бодался" и, потратив на одоление "дуба" жизнь, победил. Но то, Корф, - великий человек. А твой хозяин только для тебя велик… Ладно. Послушай-ка лучше, чего я тут на днях раскопал. Нет, не про это проклятое "золото партии" - про родословную сенбернаров. Был в Швейцарских Альпах монастырь такой – сейчас бы сказали: "имени святого Бернара". И монах был – Бернар де Леонтор. Он-то и оставил нам с тобой самые первые записи о собачьей породе сенбернаров. Знаешь, когда выведенных? Аж в 1660 году… Барри I, Барри II и славное их потомство за 250 лет службы в Альпах спасли от снежных лавин около двух тысяч человек. Вот как ты меня сегодня спасаешь от лавины лжи, лицемерия, приспособленчества…Ну что же ты не дослушал, помчался? Понятно.   Дачу нашу увидел и знаешь, что там для тебя припасена вкуснейшая сахарная косточка… Виктора Максимовича Мишина я знаю еще с тех лет, когда он работал в Советском райкоме комсомола. Он здорово помогал московскому клубу юных моряков, курсантом которого я, само собой, был. "Само собой" потому, что отец мой Георгий Мезенцев был капитаном дальнего плавания. В тридцатые годы доставлял в Испанию оружие для республиканцев, в 45-м, командуя Тихоокеанским торговым флотом, освобождал Южный Сахалин от японцев. Ирония судеб: в конце 80-х я, его сын, "освобождал" уже весь остров от первого партсекретаря. Репортерским словом всего-навсего… Так вот о Мишине. Комсомольская карьера его была стремительной: в 30 лет назначили (простите, выбрали) одним из секретарей МГК ВЛКСМ. Затем: заведующий отделом ЦК комсомола – возвращение в МГК, но уже первым секретарем – Второй, а вскоре Первый секретарь ЦК ВЛКСМ! Когда он добрался до вершины комсомольского Олимпа, мне, корреспонденту молодежных программ ЦТ, поручили взять у него интервью. К моей радости, Виктор Максимович припомнил меня по морскому клубу, и у нас сразу же установился доверительный, без чинопочитания, контакт. Без этого контакта я – при моей настырности – не решился бы задать ему вопрос: "Почему комсомольские работники, в том числе и вы, всегда ходите в галстуке?" Этот намек на бюрократизм комсомольских функционеров был по тем временам верхом бестактности для нашего телеруководства и верхом бесстрашия для самого журналиста. Кадры с этим вопросом, спас Мишин. Не растерявшись, он спросил меня: — А почему вы тоже в галстуке? Действительно, я приехал на это интервью с одним из главных кураторов нашей молодежи при галстуке и в тройке — Меня заставили, - честно ответил я. Мишин выразительно взглянул в камеру и, улыбнувшись, промолчал… Вскоре Виктор Максимович чем-то не угодил кому-то из членов Политбюро ЦК КПСС, и его убрали, предложив на выбор три страны, куда он должен уехать послом СССР. Он отказался, зацепившись за секретарство в ВЦСПС. И вдруг новое назначение – первым заместителем управделами ЦК Н. Кручины. Как же я упустил это обстоятельство из виду?! Виктора Максимовича уговаривать не пришлось — Приезжайте со съемочной группой ко мне домой, - услышал я его голос по телефону. Впервые вижу Мишина без галстука. Пытаюсь по этому поводу сострить, но моему собеседнику явно не до смеха. Я знаю, почему. После гибели Кручины и ликвидации самого управления делами ЦК КПСС он, пришедший сюда за несколько месяцев до путча, оказался "под прицелом" новых правоохранительных органов. В квартире на Олимпийском проспекте, где мои ребята устанавливают сейчас аппаратуру, уже был обыск. А до этого рылись в его служебном кабинете в ЦК партии. — Я думаю, меня просто сломать хотят, а не что-то найти, - говорит бывший первый комсомолец и бывший первый зам. Кручины и спрашивает: — Ну, что записываемся? Вот выдержки из той записи. — Виктор Максимович, как вы дошли до жизни такой, что стали первым заместителем управляющего делами ЦК КПСС? — Володя, если бы я не знал тебя много лет, то усмотрел бы в твоем вопросе приличную дозу ехидства. Но будем говорить серьезно. В начале 1991 года мне было сделано предложение… — С чьей стороны?… — Со стороны Кручины. Мне поручалось заниматься партийными издательствами и лечебными учреждениями. — Неужели вы не понимали, что идете на погибающий пароход? — Сейчас развелось много аналитиков, сильных задним умом. Я вступал в партию сознательно и считал, что в трудную минуту должен быть вместе с ней. Говоря другими словами, не счел возможным отказаться… — Чем вы могли бы объяснить, что Примаков не выдает информацию? Быть может, как член ЦК КПСС он сам замешан в истории с деньгами? — К Евгению Максимовичу я отношусь с уважением. Я не думаю, что он причастен… Если он бережет государственные секреты, в то время, как другие их распродают, то это делает ему честь. Как, например, могли утечь видеозаписи допросов членов ГКЧП? Разведку не надо разрушать… — Гибель Кручины… Она была для вас неожиданностью? — Прежде всего я убежден, что это самоубийство. Думаю, он ушел от унижений и предательства. — Предательства?.. С чьей стороны?.. — Я бы не хотел отвечать на этот вопрос… — А что грозило Павлову? — По-моему, ничего. Георгий Сергеевич был хранителем тайн Брежнева. Кто же будет заниматься стариком на девятом десятке? — Но что же заставило Павлова пойти на самоубийство? — Не знаю… Пусть этим занимаются психологи. Выключаю видеомагнитофон в своем рабочем кабинете в Останкине. Иду в бар выпить кофе. Нет больше моих сил бродить по замкнутому кругу! Возвращаюсь. Включаю снова. Вот еще важное место: "— Был счет номер один во Внешэкономбанке. Но управление делами отношения к нему не имело. Им распоряжался только Международный отдел ЦК. Кстати, странно, что в прессе нигде не упоминается, что, кроме Пономарева, Фалина и Дзасохова, его распорядителем был и Александр Николаевич Яковлев…" От сигаретного дыма в кабинете не продохнуть   И стучит в башке мысль: один за одним уходят из жизни причастные к партийной казне, и кто может дать гарантию, что завтра на подоконнике или перилах балкона не окажется и тот, чье лицо только что погасло на экране. Ведь написал же он следователю: "Ваши действия подталкивают меня к осуществлению необдуманных поступков, которые уже совершили другие…" Решающий удар – резюме директора "Новой студии" Анатолия Малкина на заявке сценария очередной моей передачи "Золото партии". "Вова! Я тебя люблю именно живым. Без доказательств – это только бумага! И слова – тоже только слова. Понял? Целую А. М." Горько, но Толя прав. Похоже, репортер Мезенцев уже снял все, что можно было снять с информационного поля, упершегося в глухую стену. Дальше надо через неё перелезать, а это не прорыв со стрекочущей камерой в кабинет к подполковнику Маркину. Там хоть малое удалось. Здесь – не по мне задача. И остались только эмоции, на которых – без наличия фактов и документов – дальше не вытянуть ни одной передачи. Завидую парням из следственной группы Аристова-Дмитриева. Может, они перелезут?.. Вот уже и первое мая, Корф. И наша с тобой последняя прогулка. Завтра улетаю в Тбилиси. А там видно будет*… --------------------------- * В сентябре того же 92-го года на Московской выставке сенбернаров мой Корф получил золотую медаль. Очень прошу при редактировании оставить эту мою сноску. – Авт. Эта публикация сделала меня лауреатом журнала "Журналист" за 1993 год. Более того, меня впервые обозвали писателем. Ну, а что "стало видно", я расскажу чуть позднее. Источник   Чтиво   www.pseudology.org