2-е издание, исправленное и дополненное Михаил Рувимович Хейфец Цареубийство в 1918 году Часть третья. Революция и контрреволюция в одной исторической упряжке Глава 16. Казнь полковника Мясоедова В первый год войны русской армией управляли два деспотичных мистика: Верховный Главнокомандующий великий князь Николай Николаевич (" человек с зайчиком в голове" — С. Витте) и патологически подозрительный начальник его штаба генерал Янушкевич. Одним из близких к ним генералов считался лукавый мифоман, оберквартирмейстер Западного фронта (т.е. начальник оперативного отдела фронтового штаба и куратор разведки и контрразведки на одном из двух российских фронтов) Михаил Бонч-Бруевич. Генштабы всех стран совершили при подготовке к войне роковые ошибки. Немцы, например, переоценили потенцию внезапного удара через Бельгию. Французы вовсе не предусмотрели бельгийского направления. Русские неправильно рассчитали запас снарядов, исходя из былого расхода на японском фронте. Оказалось, такого количества — мало. В феврале 1915 года Янушкевич горестно писал военному министру: "Мне так по ночам и чудится чей-то голос: продал, продал, проспал". Когда начались первые поражения русских (уничтожение армии Самсонова в Восточной Пруссии, потом внезапный прорыв Гинденбурга к резиденции Ставки, к Варшаве), у троицы мистиков спонтанно возродилось в душах традиционное для России объяснение постигших военных неудач. Измена! Не превосходство сил и опыта у противника, не свои просчёты в чем-то, как у любых работающих людей, но — сознательное предательство, особливо со стороны иноземцев, иноверцев, инородцев... Найти бы только — чьё именно! В 1812 году русские отступали до Москвы перед Наполеоном не потому, что это был величайший в мировой истории полководец с самой сильной в его жизни армией, но из-за измены проклятого немца, своего главнокомандующего Барклая-де-Толли. Крымскую войну они проиграли не потому что самонадеянно и авантюрно ввязались в бой сразу со всей Европой, а из-за предательства своего канцлера - Нессельроде. (Тогда он считался немцем, в наше время патриоты открыли у выдающегося дипломата более пикантных — еврейских предков). Балканскую войну, правда, выиграли — но с большим трудом и потерями. Не потому, что противостоявший им османский солдат всегда был одним из лучших в мире по смелости и стойкости, нет, а из-за поставщиков-евреев, снабжавших русскую армию плохими сапогами и дурным продовольствием. (Как будто в какой-то иной армии мира, хоть в той же турецкой, поставщики подряд все не были ворами!) Порт-Артур сдал японцам изменник-немец, генерал Стессель, которого после плена посадили на родине в крепость: он, видите ли, в окружении, в безнадежном военном положении, после почти годичной осады, сдал врагу защищаемую позицию. Мог бы ещё бесполезно губить своих солдат, но не захотел...   Раз сдался, значит, военный преступник В 1914 году поиски очередного потребного обществу "изменника" тоже начали со своего офицера - не с иностранной, а с русской фамилией. Тем не менее, некое инокровие держали " в уме". ...Потомок старинного дворянского рода, кавалер 26 русских и иностранных орденов, ротмистр корпуса жандармов Сергей Мясоедов долго служил начальником погранпоста с Пруссией - в Вержболово. С чего начались его несчастья, установить трудно: возможно, с выгодной женитьбы. Клара Самуиловна Гольдштейн принесла в его дом приданое — 115 тысяч золотых рублей и большие связи в деловых кругах (её дядя был крупным коммерсантом в Германии). По этой ли, по другой ли причине, но пошли в жандармских кругах разговоры, что Мясоедов, мол, делает на границе гешефты с контрабандой (с евреями?). Проверить поручили корнету Пономареву. Пономарев сработал дело без особых хитростей: подкупил некоего господина по фамилии Юргенс, чтобы тот подбросил контрабандный товар в автомобиль начальнику погранпоста. Но Мясоедов, неплохой профессионал, поймал Юргенса с поличным, избил палкой и заставил написать объяснение. Тогда корнет попросил некоего купца Шюлера подложить Мясоедову... динамит. Не бесплатно, вестимо. Но тот предпочел послужить старому начальнику и написал доносец на юркого корнета. Мясоедов присовокупил его (вкупе с объяснением Юргенса) к рапорту по начальству и стал ждать резолюции. Корнет решился на третью попытку: попробовал уличить ротмистра не в контрабанде, а в служебных упущениях. Его люди схватили у границы дюжину "революционистов" с динамитом, револьверами, прокламациями... В суде эти подпольщики-террористы произвели странное впечатление жуткой неграмотностью, и судьи пригласили экспертом пограничника Мясоедова.   Сначала он в заседании упирался, ссылаясь на служебную тайну, но один из адвокатов (который в мемуарах и рассказал об этой истории), Оскар Грузенберг, объявил, что, согласно законам империи, запрещается скрывать служебные тайны в судах по политическим делам (в закрытом заседании). Председатель суда подтвердил объяснение адвоката, и, тогда ободренный сравнительно недавней гласностью (дело было в 1909 году), Мясоедов показал: — Игра простая: кой-кому из подсудимых агенты сдали тюки для тайного провоза, не говоря об их содержимом. А другим подбросили оружие и взрывчатку уже на обыске. — Кто это сделал? Ваши люди? — Мои таким не занимаются. Здесь работали люди корнета Пономарева. "Судьи сидели сконфуженные и оскорбленные. Процесс лежал в грязи. Всех тяготило ощущение физической брезгливости" (Оскар Грузенберг). После такого нарушения служебной этики ротмистра выгнали из корпуса жандармов (по существу, мол, ты прав, но обязан был дождаться резолюции руководства на свой рапорт, а не распускать язык в судах). Занялся "на покое" частным промыслом - совместно с родственниками жены, евреями, основал пароходную компанию по перевозке эмигрантов из зоны оседлости в США. Вскоре подвернулся случай вернуться на службу государеву   Его жена на курорте подружилась с 23-х летней красавицей Еленой Бутович, а та как раз вскружила голову и вышла замуж за совершенно очарованного ею 62-летнего военного министра Владимира Сухомлинова. Министру как раз нужны были люди в армии, в частности, для задуманной им особой службы при генштабе, чего-то вроде подотдела по борьбе с революционной пропагандой. Её организатором-начальником Сухомлинов и взял к себе опытного сыскного работника Мясоедова, причём с повышением в подполковники. Но МВД, оказывается, не прощает греха служебной болтливости. (Кроме того, можно предполагать, что былых сослуживцев лично задевало: изгнанный ими офицер не пропал, но устроился на более престижное место, в армию, да ещё и с повышением, что в охранках делать было непросто). И вот в ходе одного из расследуемых дел в МВД выяснили, что какие-то связи с лицами, подозреваемыми в сотрудничестве с германской разведкой, поддерживает еврейский торговец Ланцер. Этот Ланцер был знаком с евреем Каценеленбогеном. Каценеленбоген был знаком с евреем Фрейбергом. А вот Фрейберг оказался одним из компаньонов Мясоедова по былой работе в пароходстве... "Немецким агентом объявили не его, и даже не его знакомого, и даже не знакомого его знакомого. Но страшное слово было произнесено — "шпион" (проф. Корнелий Шацилло, советский исследователь "дела Мясоедова"). Как использовать столь зыбкие данные? Информацию передислоцировали лидеру октябристов (крупнейшей парламентской фракции) Гучкову: знали, что он находился в непримиримом конфликте с военным министром. Выше упоминалось, что Гучков, "фигура политическая", балансировал не раз на краю порядочности.   К таким случаям полупадения относилась, по-моёму, его ссора с Сухомлиновым. Октябрист-монархист позволил себе однажды в борьбе с фаворитом Распутиным опубликовать гектографированным, "самиздатским" способом попавшую в его руки переписку царицы и её дочерей со "старцем Григорием". Ничего компрометирующего там не было (Александра Федоровна признавала, что верит в оккультную силу Распутина), но царь приказал военному министру передать от его имени господину Гучкову, что "вы, сударь, подлец". (А как иначе прикажете аттестовать дворянина, публикующего чужую переписку без ведома отправительниц и адресата?) С тех пор у Гучкова не оставалось шансов на правительственную карьеру при Николае II, и он возненавидел военного министра, не без удовольствия по поручению государя его оскорбившего. Поэтому, получив сведения, что Сухомлинов принял себе на службу офицера с темными связями, он такого случая отомстить не упустил: через единомышленика, журналиста Суворина-сына, спровоцировал публикацию против Мясоедова двух статей, а потом сам дал интервью, в котором не слишком загадочно обронил, что за время работы Мясоедова в военном министерстве "одна из соседних стран стала значительно осведомленнее в наших делах". Мясоедов повел себя странно для разоблаченного шпиона: вызвал журналиста на дуэль. А когда тот отказался стать к барьеру, надавал ему "оскорблений по лицу". Следом бросил вызов Гучкову. Дуэль состоялась, и подслеповатый Мясоедов промахнулся, а великолепный стрелок Гучков пустил пулю вверх. Дуэль — бесспорное свидетельство, что Гучков сам не верил в распускаемые им намеки: не в нравах ни его, ни дворянства российского было "дать удовлетворение" купленному шпиону. Раз согласился на дуэль, значит, считал Мясоедова "человеком чести". Отдадим должное: Гучков публично извинился перед противником Дело расследовали три управления: МВД, военно-судное управление и контрразведка. У всех троих результат совпал — "невиновен". Из армии подполковника, однако, уволили, а службу борьбы с революционной пропагандой в частях расформировали. После начала войны Мясоедов попросился в Действующую армию: "Знаю в совершенстве немецкий язык, прусские обычаи, Восточную Пруссию, в которой производил разведки... Хочу пожертвовать жизнью, чтобы детям оставить доброе имя". Сухомлинов наложил резолюцию на его рапорт: "Лично я против него ничего не имею". (Напомним, что Мясоедов был оправдан тремя независимыми друг от друга инстанциями. Но эта единственная фраза послужила впоследствии основанием для вынесения военному министру приговора к пожизненной каторге как "покровителя Мясоедова"). Мясоедову присвоили следующий чин - полковника и послали в X армию начальником разведки. Именно в её полосе германские войска и осуществили прорыв к Варшаве. Пока шли бои, через Швецию явился в Россию некий поручик — с повинной. Находясь в плену, сей офицер согласился стать немецким шпионом и получил от лейтенанта военной разведки два задания: договориться с комендантом Новогеоргиевской крепости о её сдаче — это раз и убить Верховного, великого князя, — это два. Каждое дело - за миллион рублей. Помогать в русском тылу ему должен был многолетний германский агент... полковник-разведчик Сергей Мясоедов. Не надо быть большим мыслителем, чтоб сообразить: никакой немецкий лейтенант случайному, ни в одном деле не проверенному агенту не назовет ключевого человека в разведке противника. Я даже не думаю, что тут была особо хитро продуманная операция со стороны лейтенанта. Просто он читал русские газеты, знал о скандале 1911 года, знал, что Мясоедов снова вступил в армию (об этом тоже писали в газетах), следовательно, сейчас работает в разведке противника.   Почему не попробовать его скомпрометировать?   Эти русские кляйнкопфы скушают все, что придумала искусная немецкая голова... (Говорят, подписывая для НКВД "красную папку" о маршале Тухачевском, "шпионе" его генштаба, Адольф Гитлер заметил: "Совершенно невероятно, чтобы в это кто-либо поверил". Но – поверили же.).. Опытные русские военюристы не использовали показаний подпоручика для возбуждения официального следствия: слишком ясен был их невероятный характер. Но за повод ухватились не в Петербурге, а в Варшаве, в штабе Западного фронта. "Дело Мясоедова поднято и ведено, главным образом, благодаря настойчивости Бонч-Бруевича, помогал Батюшин", — писал прикомандированный к Ставке историк Михаил Лемке. Генерал Бонч-Бруевич был фанатичным монархистом и искренно полагал, что монархический строй a priori обязан вести Россию от Победы к Победе. Ну, а если сего не происходит, то виноваты шпионы или, в лучшем случае, изменники. Но на чистые, духовные мотивы его патриотических действий, как часто случается у мистиков, делающих карьеру, накладывались и нормальные жизненные соображения. Недавно как раз настоящего шпиона поймали в группе технических работников штаба фронта. Отвечали за промах оберквартирмейстер и его помощник, контрразведчик Батюшин. Поэтому весьма кстати оказалось для обоих сообщение о возможном обнаружении куда более крупного шпиона, начальника разведки целой армии, принятого на службу не через них, а по прямому приказу канцелярии военного министра. Всё в Мясоедове гармонировало с образом вражеского агента: он был протеже не их общего шефа, Верховного главнокомандующего, а напротив, его соперника в борьбе за пост, генерала Сухомлинова (царь некоторое время колебался, кого из них назначить Верховным); Мясоедова не любили в Государственной думе, где военным корифеем слыл стоявший у барьера Гучков; наконец, не забудьте дурное отношение к изгнанному со службы жандарму в весьма влиятельном МВД... Где вы найдете столь годного исполнителя на роль обер-шпиона, обеспечившего врагу внезапный прорыв под Варшавой, которую главнокомандующий чуть-чуть не прокакал? Не знаю, приходила ли уже тогда в головы генералов-мистиков мысль, что не только текущие неуспехи, но и стратегический просчёт с артиллерийским боезапасом тоже можно бы списать (помните: "Продал, продал, проспал"?) на того, кто в Петербурге покровительствовал Мясоедову? На министра.   Идея весьма перспективная! Через сорок лет "бывый монархист" Бонч-Бруевич в мемуарах под названием "Вся власть Советам!" расскажет советскому читателю, что Мясоедова схватили с поличным в момент передачи из рук в руки германскому связнику (естественно, остзейскому барону) секретных документов. Не знаю, не знаю... В обвинительном заключении нет никаких упоминаний об этом таинственном связнике (которого ведь и судить должны были вместе с Мясоедовым — по одному должны пройти делу!). Зато говорится, что "через посредство необнаруженных лиц (курсив мой. — М.Х.). он довел до сведения германских властей данные о местонахождении одного корпуса".   Военный суд постановил: "Не доказано". Вменили же полковнику другой пункт: он "добыл под вымышленным предлогом необходимости для исполнения возложенного на него поручения... секретную справку о расположении войсковых частей армии". Не думайте, что словом "добыл" закодирован сюжет в духе Ле Карре или братьев Вайнеров: начальник разведки официально обратился в штаб своей армии, попросил данные, необходимые ему для организации поисковых экспедиций в тыл противника, и получил нужную бумагу за всеми подписями и печатями. Мясоедов не признал ничего, кроме обвинения в мародерстве: да, он действительно тяпнул в немецком брошенном доме оленьи рога и гардины. ("Начальство знало, — оправдывался. — И вообще все берут трофеи"). Свидетелей было двое: один, следивший контрразведчик, "по совести не уверен в его измене". Другой, фронтовой офицер, напечатал потом в пражском "Архиве русской революции" статью, где сравнил увиденное на том процессе с убийством купеческого сына Верещагина в "Войне и мире" Льва Толстого. Приговор: в описательной части: "Виновен, заслуживает снисхождения", в резолютивной: "Смертная казнь через повешение". Мясоедов попытался осколками пенсне перерезать вены: его спасли и повесили — ещё до получения кассационной жалобы на имя командующего фронтом. ("Так торопились, что сначала повесили, а потом утвердили приговор" — проф. К. Шацилло). В его виновности сомневались многие: полковник А. Самойло, начальник разведки, действовавшей против Австро-Венгрии, написал, что упреждение казни до кассации не было случайным. Комфронта не утвердил-таки приговор, "ввиду разногласия судей", но всё дело решила резолюция Николая Николаевича: "Всё равно повесить!" (Был убежден в невиновности Мясоедова и крупнейший работник политического сыска России, генерал А. Спиридович). После войны начальник немецкой разведки Вальтер фон Николаи писал: "Приговор... является судебной ошибкой. Мясоедов никогда не оказывал услуг Германии". Лейтенант, которому приписывалось авторство дела, заявил: "Я никогда в жизни не обменялся ни единым словом с полковником Мясоедовым и никогда не сносился с ним через третьих лиц". Укрывать Мясоедова ему уже не было надобности, того давно казнили. Свержение правительства, которому он верно служил и которое его обрекло виселице, не помогло реабилитации Мясоедова. При Временном правительстве Мясоедова снова оставили в шпионах: Гучков-то сделался военным министром. И при Совнаркоме его числили в шпионах — ведь Михаил Бонч-Бруевич сделался первым начштаба Реввоенсовета. А при Сталине объявили уже не изменником, а кадровым германским разведчиком. Мясоедов теперь помогал другому агенту фон Николаи, Богрову, убить Столыпина, чтобы посадить в его кресло российского премьера третьего немецкого шпиона, Сухомлинова. Любопытно, что в 1942 году Сталин заугрожал концом Мясоедова (он назвал его Мясниковым).. Никите Хрущеву, когда тот как член Военного совета фронта допустил прорыв немцев к Дону. Солженицын прав, считая покушение Богрова первым в цепи злодейских убийств, что завершились в ипатьевском полуподвале. Богров был первым. Но промежуточным звеном в той же цепи явилась казнь полковника Мясоедова. Следующим звеном — убийство Распутина. Чтобы понять, как звенья смертей сплетались в пролог истребления династии, нам придется предварительно сделать некий ход в сторону, к историческому сюжету, который можно назвать так: "Евреи, немцы и судьбы революции в России". Глава 17. Евреи, немцы и судьбы революции в России В упомянутой во вступлении работе математика Игоря Шафаревича "Русофобия" постулируется следующая историософская схема возникновения и Победы большевизма в России. В XIX веке в стране начала действовать общность, которую, вслед за Огюстом Кошеном, Шафаревич назвал "малым народом". Это был орден революционно настроенной интеллигенции, отвергавший органическое, естественное развитие нации и мечтавший о Перестройке жизни на идеологических, т.е. умозрительных [Например, пресловутая авторская "порядочность" - FV], а не реалистических основаниях.   Революционная ситуация складывалась в стране объективно, в ходе национального развития, Шафаревич это признает. Но столь разрушительный для народного духа переворот в ХХ-м веке принял такой страшный характер потому, что в его запале слилась энергия полураспада двух чуждых нации сил: стремительно левевшей денационализированной местной интеллигенции и массы молодых евреев, рвавшихся из своих традиционных местечковых гетто к новой жизни и по дороге туда не жалевших ни чуждую им русскую органику, ни традиционные религиозно-нравственные ценности иноверческого для них, христианского мира. В этой стройно изложенной и многими фактами обоснованной концепции есть, однако, уязвимые с точки зрения историка пункты. Признаем, что энергия вырвавшейся из собственной органики и религии массы ассимилировавшихся евреев была колоссальной и направленной на разрушение окружавшего общества, русской патерналистской монархии и собственного еврейского кагала. Но почему — почему все-таки именно в России энергия молодого поколения евреев была использована чисто экстремистскими кругами? И, в конце концов, если ограничиться даже пределами Российской империи, почему большевизм победил как политическое течение в собственно России, зато на Украине, в Литве, Бессарабии, Польше, то есть там, где проживало подавляющее большинство российских же евреев, возникли национальные Государства, причём в том же самом году и никак не большевистского типа. Второй возникающий вопрос: почему главные в мире центры самого левого, самого бескорневого, самого общественно активного еврейства – а тогда это были США и Палестина, не превратились в большевистские оплоты, а стали средоточием либерализма и демократии? А если мои вопросы к Шафаревичу покажутся кому-то широкими, то можно от судеб стран и народов перейти к отдельным людям. Например, спросить, почему народоволец-террорист Меир Дизенгоф, переехав из России в османскую Палестину, отнюдь не самое терпимое и цивилизованное место на Земле, вместо кровавой революционной работы занялся основанием города Тель-Авива, местного музея, оперы.   Почему эсер Петр (Пинхас) Рутенберг, тот самый, что организовал убийство отца Георгия Гапона, стал в Палестине заниматься строительством электростанции? Почему другой эсер, Моше Новомейский, горный инженер, снабжавший Боевую организацию эсеров динамитом, в Палестине создал химический комбинат на Мертвом море? Что таилось в воздухе Российской империи, заставлявшее этих самых и никаких других еврейских разрушителей (тут я с Шафаревичем согласен), заниматься в иных странах вовсе не террором, а созиданием — городов и заводов и легальных политических партий (социалистическую партию Чили создавал, в числе прочих, русский еврей-народоволец Оржих; китайский Гоминьдан вместе с Сунь Ят-сеном строил русский еврей - Грузенберг), лингвистики (иврит воскресил бывший народоволец Перельман), эпидемиологии (противочумную вакцину изобрел бывший народоволец Хавкин). Вопросы множатся   Почему чисто еврейский Бунд считался в социал-демократии как раз умеренной и неизменно антиленинской фракцией? Почему товарищ Сталин с присущим ему острым словцом печатно объяснил после V (Лондонского) съезда РСДРП, что для Победы большевиков над меньшевиками надо было произвести в партии "маленький еврейский погром"? Если же предположить, что вектор русско-еврейских отношений (русско-еврейской войны, как прозвал её один из современных исследователей, С. Семанов) менялся, то опять-таки стоит заметить, что с годами он менялся в сторону не подрыва "органики" со стороны "малого народа", как кажется, глядя из будущего, задним числом осмысляющему историю Шафаревичу. Наоборот: надвигалась эпоха русско-еврейского замирения. Видимо, большую роль в эволюции сыграло дарование политических свобод, позволившее обсуждать конфликт публично и искать разумные решения в рамках законов империи; а также практическая политика Столыпина, железной кистью обуздавшего политическое насилие, а вместе с ним погромную стихию. (Премьер руководствовался правилом, что подданные государя делятся не по национально-религиозному признаку, а исключительно согласно лояльности стране и её законам).   Наконец, оправдание Бейлиса тоже примиряло еврейскую молодежь с Россией. Можно сослаться на мнение, например, профессора-украинца Н. Полетики, называвшего себя не просто историком, а "свидетелем истории": он зафиксировал в памяти крупные пожертвования еврейских дельцов на оборону и Красный Крест в 1914 году, выступление общепризнанных еврейских лидеров, депутатов Государственной думы, в поддержку правительства Николая II и т.д. Куда важнее, однако, факт, замеченный им в среде тогдашних сверстников: еврейская молодежь на Украине охотно шла в Действующую армию. Друзья юного Полетики объясняли: после Победы их заслуги на фронте учтут и даруют народу равноправие. Столыпинская линия вызвала доверие у поколения еврейской ассимилированной публики, как раз у "малого народа". (Здесь я должен возразить Солженицыну, считающему, что русское общество вложило пистолет в руки Богрова! Ведь сам террорист до покушения обратился во все подходящие подпольные партии с единственной просьбой: "взять на себя", формально одобрить его "акт" после покушения — и не нашёл никого. Даже эсеры и анархисты отказались в 1911 году одобрить убийство Столыпина). Конечно, Полетика был юдофилом и либералом, но и другой киевлянин, депутат Василий Шульгин, правый националист и "порядочный антисемит", как он сам себя определял, написал о поразившем его феномене: если во время японской войны еврейская масса была пораженческой и открыто радовалась каждому неуспеху русской армии, то к 1914 году настроение полярно изменилось. Шульгин определил его как "патриотическое". Он не выяснил причин, вряд ли даже понимал их, но запомнил! И вину за то, что потом, в ходе войны, евреи заняли позицию иную, возлагал на безумную политику властей, открывших, по его словам, "новый фронт", антиеврейский — в добавление к антигерманскому. Нужно, однако, внести в его рассуждения существенную поправку: не властей вообще, но того их слоя, того "яруса", который и до этого вызвал самое войну — и погубил Россию. * * * Организаторы мясоедовского процесса получили должности, чины (Бонч-Бруевич стал начальником штаба фронта, Батюшина сделали генералом), но успокаиваться на достигнутом не пожелали. Тем более, что военная ситуация этого не позволяла. Казнь Мясоедова и последовавшее смещение Сухомлинова почему-то никак не предотвратили германских побед. В 1915 году началось самое мощное наступление армии Кайзера: "Подползая, как огромный зверь, германская армия продвигала свои передовые части к русским окопам... Затем гигантский зверь подтягивал свой хвост — тяжелую артиллерию. Она занимала позиции, находившиеся вне досягаемости русской полевой артиллерии, и тяжелые орудия начинали осыпать русские окопы градом снарядов, пока ничего не оставалось ни от окопов, ни от их защитников. Затем зверь осторожно подтягивал лапы — пехотные части — и занимал разрушенные позиции... Окончательно завладев ими, зверь опять подтягивал хвост, и тяжелые орудия методически разрушали следующую оборонительную линию. Никакое препятствие не мешало немцам повторять этот прием наступления" (участник боев, генерал Н. Головин). Русская армия отступила на сотни километров, и отход справедливо считался её большим успехом: удалось вырваться из вражеского кольца и сомкнуть фронт на новых рубежах. Но для объяснения такого отступления Ставке потребовались тысячи новых "мясоедовых". ...Начали с родственников и компаньонов полковника: посадили его еврейку-жену и всех еврейских сослуживцев по пароходству. Уже первое письмо начальника штаба Янушкевича о мясоедовском деле отдавало, по словам английского историка Г. Каткова, "помимо болезненной шпиономании, садизмом и антисемитизмом". Вскоре по его инициативе и с благословения Николая Николаевича, "деспота, мистика и фаталиста" (определение того же Г. Каткова), по всей линии трехтысячекилометрового фронта военные суды приступили к фабрикации еврее-шпионских дел. Точно неизвестно, был ли процесс Мясоедова действительно порожден германской спецслужбой, но вот последующие шпионские антиеврейские трибуналы явились следствием сознательной германской операции. политический отдел генштаба Кайзера создал "Комитет по освобождению народов России", выпустил листовку "Евреи России, вставайте, к оружию! Помогайте прогнать москалей из Польши, Литвы, Белоруссии, Волыни, Подолии! Свобода грядет из Европы!"   Немецким офицерам дали инструкцию возможно внимательней относиться к евреям, создавая выгодный контраст с русскими офицерами. (Десятилетия спустя многие евреи отказывались бежать от гитлеровских армий: "Немцы — люди цивилизованные, помним их с той войны. Хватит большевистской пропаганды!") Теперь нетрудно понять, какие реактивные указания рассылала русская Ставка в свои соединения и части: генералы, без улик, по одному подозрению, повесившие родовитого дворянина-офицера и посадившие в крепость заслуженного генерала-министра, как они могли порекомендовать своим подчиненным обращаться с евреями прифронтовых областей, непривычно одетыми и говорившими на языке врага (идиш воспринимался как вариант немецкого). Офицеры и казаки хватали любого "жида", осмелившегося поглазеть на проезжавшие по дорогам эскадроны или батареи, собирали тройку офицеров, обладавшую в полевых условиях правами трибунала, и — новая виселица воздвигалась над российской землей. Вот история, рассказанная эпидемиологом, академиком Даниилом Заболотным об одном из лучших русских генералов: "Однажды в присутствии генерала Б. (Брусилова. — М.Х.). я сказал, что хорошо бы иметь обезьян для некоторых моих опытов. Генерал серьезно спросил: — А жиды не годятся? Тут у меня жиды есть, шпионы, я их все равно повешу, берите жидов. И не дождавшись моего ответа, послал офицера узнать: сколько имеется шпионов, обреченных на виселицу. Я стал доказывать Его Превосходительству, что для моих опытов люди не годятся, но он, не понимая меня, говорил, вытаращив глаза: — Но ведь люди все-таки умнее обезьян, ведь если вы впрыснули человеку яд, он вам скажет, что чувствует, а обезьяна не скажет. Вернулся офицер и доложил, что среди арестованных по подозрению в шпионаже нет евреев, все цыгане и румыны. — И цыгане не годятся? Жаль". Румын для опытов не предложил — словно знал заранее принципы освенцимского исследователя Менгеле... Этот отрывок интересен, ибо косвенно, без умысла, выявляет нам принцип военной юстиции того времени: ведь генерал знал, что повесит арестованных евреев не только до суда, но даже до их ареста. Кампания трибуналов и повешений почему-то не остановила немецкое наступление так же, как не остановили немцев казнь Мясоедова и смещение Сухомлинова. Для сокрушения врага Ставка придумала новый план: выдворить все еврейское население из прифронтовых областей. Параллельно с основным фронтом, действовавшим против самой сильной армии тогдашнего мира, немецкой, русская Ставка в момент поражения, требовавшего эскалации всех сил страны, открыла фронт против собственных подданных-евреев. Послало на них воинские части и все остальное, армии положенное. Начался, по выражению нового военного министра, Поливанова, "эвакуационно-беженский период военных действий".   Чтобы меня не заподозрили в предвзятом проеврейском сгущении красок, предоставлю слово министрам императорского кабинета (цитата взята из секретных протоколов заседаний совета министров): "...евреи, которых, вопреки неоднократным указаниям Совета министров (вот она, "двухъярусность" власти. — М.Х.)., поголовно гонят нагайками из прифронтовой полосы, обвиняя всех без разбора, в шпионаже, сигнализации и пособничестве врагу. Конечно, вся эта еврейская масса до крайности озлоблена и приходит в районы нового водворения революционно настроенной... Евреи изгонялись поголовно, без различия пола и возраста... больные, увечные и даже беременные женщин. Совет министров неоднократно как в письменной форме, так и в порядке устных сношений обращал внимание Верховного Главнокомандующего и генерала Янушкевича на необходимость отказаться от огульного обвинения еврейской массы в измене... однако Ставка оказалась глухой. Что творилось во время этих эвакуации — неописуемо. Даже непримиримые антисемиты приходили к членам Совета министров с протестами и жалобами на возмутительное отношение к евреям на фронте... Обострились всевозможные кризисы — продовольственные, квартирные и прочие, появились заразные болезни... Евреи озлоблены на всех и вся, а местные жители на непрошеных гостей, объявленных предателями". Министры понимали мотивы такого поведения Ставки: "...всесильный Янушкевич считает необязательными общегосударственные соображения: в его планы входит поддерживать в армии предубеждение против всех евреев вообще и выставлять их как виновников неудач на фронте... Не хочется этого говорить, но мы здесь в своей среде, и я не скрою подозрения, что для Янушкевича евреи едва ли не являются одним из алиби" (министр внутренних дел князь Николай Щербатов). Выселяли не одних евреев. Вслед за ними решили выселить вообще всё население оставляемых врагу территорий (Николай Николаевич, видать, начитался книг про кутузовскую стратегию "выжженной земли"!). Как такое деяние производилось — про это историк С.Дубнов записал в дневнике следующее: "6.VIII.1915. Посетил приют беженцев... измученные мужчины и женщин рассказывали о неизвестном чудовищном акте в посаде Заремба-Косцельна. Населению посада было приказано уйти в определенный срок, а когда к сроку несчастные не выбрались, казаки оцепили местечко и подожгли его со всех сторон. Поляков выпустили, а многие евреи, замкнутые в этом костре, погибли". Насильственно выселяемые люди забивали воинские коммуникации, вытаптывали хлеба, грабили армейские тыловые склады (голодным терять нечего), поджигали леса, забывая или ленясь в чужих местах заливать костры для готовки еды, они разносили по тылам не только инфекции, но и дух недовольства. Их несчастья рикошетом катализировали поражения войск: забитые коммуникации мешали снабжать их боеприпасами и продовольствием. Точное число беженцев никогда не было учтено: Комитет помощи оказывал её для 3.300 тысяч, но сам признавал, что многие не регистрировались. Параллельно с "практическими" деяниями Ставка и примыкающие к ней круги вели пропагандистскую кампанию. "Правительственный Вестник" перепечатывал из фронтовой газеты Бонч-Бруевича, что евреи местечка Кужи (близ нынешнего Шауляя) спрятали у себя в подвалах немецких артнаблюдателей; распускались слухи, что евреи в революционных целях "истребляют продовольственные припасы".   При любой проверке пропаганда к позору авторов лопалась: выянилось, например, что из Кужей евреев выселили за день до появления там русских войск, "истребление" же припасов зафиксировали... в Красноярске. Все это отнюдь не выглядело столь комично в накаленной обстановке военного времени, как смотрится из будущего сегодня. В Красноярске, например, устроили... погром. Вся выселяемая прифронтовая зона вообще находилась в состоянии перманентного погрома, именуемого "эксцессами военного времени". Дома "народа-шпиона" как бы само собой разрешалось грабить и разрушать, насиловать женщин и даже несовершеннолетних девочек (у себя в тылу! своих подданных!) и под предлогом поиска спрятанных немецких наблюдателей врываться в синагоги и вырезать, по давней казачьей традиции, стельки для сапог из пергаментных свитков с начертанным Именем Божьим. (Зло рождает зло, и когда через 3-4 года большевикам понадобятся кадры для истребления вольного казачества, они предусмотрительно будут посылать на Дон родственников и друзей тех евреев, что пережили в 1915-м безнаказанные казачьи "подвиги"). Особенно поразило евреев новое изобретение Янушкевича и Бонча: взятие евреев-заложников, которые жизнью отвечали за поведение своих соплеменников во вражеском тылу. (Вспомнят ли о своем нововведении в российскую жизнь господа-офицеры позже, в дни красного террора, когда евреи-обезьяны-чекисты будут их самих хватать заложниками?) "Мы беспредельно опечалены, — писали евреи командующему Северным фронтом Куропаткину, — истребованием заложников... Карайте каждого из нас, кто окажется виновным, со всей строгостью военного времени, но не заставляйте подвергать ни в чем не повинных единоверцев опасности, грозящей заложникам со стороны врагов евреев". (Кажется, Куропаткин отменил распоряжение своего начштаба Бонч-Бруевича). Итак, в 1915 году, когда русская армия потерпела одно из самых тяжелых поражений, Ставка Главковерха открыла дополнительный фронт против бывших союзников — евреев. Таков был уровень политического мышления этих людей. Без такого знания невозможно понять, как могла в одночасье рухнуть трехсотлетняя империя, опиравшаяся на столь мудрых генералов. * * * Но не только против евреев образовался в придачу к открытому, германскому, ещё и "незримый фронт". Новый фронт открыли против этноса российских немцев. 27-29 мая 1915 года в Москве прошли "беспорядки, в которых патриотическое негодование сочеталось с революционными и погромными настроениями", зафиксировал официальный историк Сергей Ольденбург: разграблено 475 фирм, 207 домов и квартир. В ходе полицейской проверки выяснилось, что 113 пострадавших были действительно подданными Центральных держав, имевшими деловые интересы в Москве, 489 — русскими подданными, в имени которых толпа невзлюбила "звук чуждый" (видимо, московские евреи, вроде знаменитого издателя М. Кнебеля), а девяносто были русскими купцами и торговцами с самыми обычными русскими фамилиями. Грабить так грабить, чего разбираться-то... Почему я назвал "открытием нового фронта" обычный для России погром — разве власти несли ответственность за него, если не считать их нераспорядительность и халатность? Да. Относительно этого погрома сомнений у современников не было. В его организации обвиняли московского генерал-губернатора Феликса Юсупова. Его сын, знаменитый убийца Распутина, вспоминал: "Считая, что шпионаж и измена господствуют повсюду, мой отец принял драконовы меры, чтоб освободить Москву от этого оккультного господства врага". Министр земледелия Кривошеин сказал тогда о Юсупове-отце: "У него несомненная мания величия в опасной форме. Не будучи ещё властелином московским, он договаривается с правительством, как с соседней державой". Здесь мы снова наблюдаем двойственность правопорядка в России: генерал-губернатор использовал особые полномочия, данные ему Законом и государем, чтобы нарушать государеву волю ("Попробуйте его образумить," — писал Николай министру). В конце того же года сам царь утвердил принятый Государственной Думой Закон о ликвидации немецкого землевладения в России — это, по-моёму, один из самых позорных законодательных актов в истории России. Немцев, приглашенных в середине XVIII века освоить пустующие земли Поволжья и Новороссии, спустя полтора века обвинили в том, что германские князья умышленно заслали их сюда, чтобы превратить Россию в немецкую колонию. Тем, кто предполагает преувеличение в моих утверждениях о расизме или протонацизме некоторых правых российских сил, рекомендую почитать стенограмму обсуждения этого Закона в Думе. "В России нет и не может быть места ни для чего немецкого, в том числе для немецкого языка. Справедливо ли гнать колонистов с русской земли? Ведь в свое время мы их сами вызывали, сами наделили землей, предоставили возможность сладко жить и благоденствовать, — говорил депутат князь Святополк-Мирский (не могу удержаться от вопроса: всерьез ли князюшка думал, что крестьянский труд на целине, в отдаленных землях, есть "сладко жить и благоденствовать", этакая dolce vita XVIII века). — Это делалось в надежде, что они принесут пользу стране, их приютившей. Колонисты же в отношении России встали в положение неблагодарного приемыша, сердце которого неспособно смягчить никакое благодеяние". (Жестокость колонистского сердца свелась к тому, что они остались немцами по языку и протестантами по вере отцов своих). Согласно Закону от 13.XII.1915 г. русские немцы-протестанты обязаны были в течение 10 месяцев продать свою землю и вообще недвижимость. После истечения срока всё непроданное конфисковывалось казной. Затем подготовили постановление об их депортации в Сибирь. Её помешала осуществить революция. Пришлось дождаться Сталина, Берия и Серова. * * * Методологическая ошибка теории "малого народа" Игоря Шафаревича состоит, в частности, в том, что "малый народ" описывается математиком как единственное активное начало в процессе эволюции нации, а вот "большой народ" изображен как объект приложения чужой силы. Между тем в реальной истории происходило взаимодействие обеих сил, и тот или иной исход реакции зависел не от одного, а от обеих составляющих компонентов. Шафаревич прав, когда наблюдает стремительный выход евреев из гетто, ассимиляцию их в коренных обществах, сильнейший вектор их движения в сторону местного либерализма и социализма. Их энергия повсюду, а не только в России складывалась в одну составляющую с аналогично ориентированными группами аборигенов, и в результате возникала движущая общество группа, что названа им "малым народом". Но вот каков окажется результат деятельности "малого народа" — это в сильнейшей степени зависело от ответной реакции "органических сил". ...В конкретных условиях 1915 г. ксенофобная реакция нанесла гибельный удар духу борющейся страны. Чудес во лжи никто не сочинял, довольствовались примитивом юдофобии и шпиономании. Надеялись, что русские не французы и всё скушают. Это литературный герой, солженицынский Воротынцев считал, что нельзя солдат "совсем уже дураками ожидать", а его коллеги из генштабистов считали русаков доверчивыми лопухами.   Но русский люд, может, не был слишком грамотным, но смекалки и сообразительности не вовсе был лишен. Например, прочитав в газете сообщение, что продовольственные затруднения в России вызваны еврейскими происками, приятель "свидетеля истории" Полетики прокомментировал это так: "Разве хлеб и мясо в руках евреев?", намекая, что не евреи же крестьянствуют в России... Распускаемые правыми экстремистами слухи о том, что "кругом шпионы, везде одни шпионы", находили отклик в измученном и не понимавшем ни целей, ни смысла войны народе. Но вот что шпионы — именно евреи, в такое народ не верил. Ни Ставке не верил, ни контрразведке. Слишком эти чужаки были удалены от инстанций, принимавших решения, от центров власти, от секретной информации, наконец. Их ведь даже в армию брали рядовыми. Поражения такого размаха, как те, что постигли русскую армию, требовали для своего объяснения изменников совсем иного класса, чем портные и даже чем директора частных банков. Науськиваемое "слепыми поводырями слепых", само население приступило к вынюхиванию шпионов. К вынюхиванию в Зимнем дворце. И предателей - в Царском Селе. * * * Ещё о немцах. Погром 1915 года в Москве поэт и критик Владимир Ходасевич описывал так: "Размахивая плащом, Маяковский вёл по Тверской... орду громил и хулиганов брать витрины немецких фирм". Я потому упомянул сей мелкий факт, что согласен с Лениным: если художник действительно велик, то некоторые существенные стороны революции он должен отразить. А Маяковский бесспорно был великим поэтом, потому и отразил. Его возглавление погромных антинемецких толп в 1915 году стало репетицией погромных толп февраля 1917-го. Если в 1915-м прошёл погром "оккультных изменников" — немцев, то в 1917-м — петроградский погром против "генералов-немцев" (и против царицы-немки, и против министров-изменников). Кто ж будет назначен во враги народа после немцев? Что ж, через 15 лет, в 1932 году, крестьянин- Мартемьян Рютин написал, что сталинские лозунги периода коллективизации о кулаках и оппортунистах выполняют "функцию, аналогичную почти той, какую выполняли крики о "жиде" и "внутренних врагах" для самодержавия". Он был современником и свидетелем обеих эпох. Глава 18. Монархо-жидо-масонский альянс В августе 1915 г. подвели первые итоги российской военной деятельности: 2,5 миллиона убитых и раненых военнослужащих, 1,6 миллиона пленных, погибло почти все довоенное строевое офицерство — и каждый месяц вражеского наступления продолжал уносить почти полмиллиона жертв убитыми, ранеными и пленными. Потеряны были Польша и юг Прибалтики. Тогда Николай принял решение заменить Верховного главнокомандующего: это деяние выглядело общепринято и разумно. (Во Франции и Германии их уже поменяли). Но он решил сам стать Верховным, и вот это вызвало всеобщий протест. Оставить центр политической власти без надзора, возложить на монарха ответственность за любое поражение?.. Но каковы были мотивы упрямой настойчивости царя? Ведь решение он принял один против всех. Оба яруса власти, обычная правительственная и чрезвычайная военная, никак не могли сработаться вместе. Глаковерх Николай Николаевич и его единомышленники оказались неспособны наладить контакт с правительственными и думскими сферами. На царе же, единственном, замыкались все правящие группы — естественно и конституционно. Он не собирался заниматься оперативной стороной деятельности главнокомандующего, для этого у него имелся главковерх де-факто, "косоглазый друг" Алексеев. А в ладони самодержца должно было сосредоточиться прежде всего административно-политическое кормило как армии, так и страны. За полтора года пребывания в Ставке (до февраля 1917 года) ему удалось достичь огромных успехов. Впервые русская армия выиграла кампанию (1916 года) и уже стояла накануне выигрыша второй, решающей — летнего наступления 1917-го. "Корабль пошёл ко дну, — писал Черчилль, — когда гавань уже была видна. Он уже вынес бурю, когда все обрушилось. Все жертвы были принесены, вся работа завершена. Отчаяние и измена овладели властью, когда задача была выполнена. Кончились отступления. Сильная, многочисленная, хорошо снабженная армия охраняла огромный фронт... Оставаться на посту, удерживать, не проявляя особой активности слабеющие силы противника, держаться, вот все, что стояло между Россией и плодами общей Победы". Но, отправляясь на фронт и почти достигнув чисто военного выигрыша, Николай не учел неконвенциональных, новых методов политической борьбы, которые разрабатывали против его страны в генштабе и дипломатических ведомствах второго Рейха. * * * Оказавшись летом 1920 года в Европе, Николай Соколов продолжил следственные действия. Он допросил Керенского, Гучкова, убийцу Распутина Юсупова-младшего и многих других. Какова была цель допросов свидетелей, не имевших к цареубийству ни прямого, ни косвенного отношения? Николай Соколов решил доказать "городу и миру", что, согласно данным его расследования, царь и царица оказались невиновны в ... государственной измене. Изменой же следователь посчитал попытку с их стороны начать мирные перегоры с Кайзером. А раз они невиновны в измене, значит, для их убийства вовсе не имелось никаких оснований. Такова суть всей первой половины его книги. Мне действительно непонятно, как мог монархист не считаться с тем, что вопрос заключения или незаключения мира был не его, провинциального следователя, задачей, а неотъемлемой и конституционной прерогативой одного лишь самодержавного монарха. И в каком манихейском бреду жило так называемое русское общество, если война, имевшая конкретные цели, решаемые естественно в контактах и переговорах, могла казаться схваткой с Мировым Злом (другие общества были тогда не лучше, но мы сейчас размышляем о русском). Всплеск моих эмоций против Соколова имеет и национальную мотивацию, скрывать не буду. Я разделяю мнение одной из самых проницательных политологов XX века Ханны Арендт, что фундамент Катастрофы моего народа, европейского еврейства, был заложен тогда, и заложили его люди типа Соколова — те, кто вместо "концерта держав", с его обычным балансом сил, устривали в Европе смертный бой за Вечную Справедливость. Евреи, этнически межгосударственный элемент с их активной неприязнью к войнам, с талантом устанавливать контакты "всех со всеми", казались до XX века нужными любому правительству Европы. Ведь во время конфликтов на континенте всегда раздумывали о будущем мире на основе изменившегося баланса сил, и еврейская община - как бы "вне туземных интересов" - становилась каналом для начала многих связей и переговоров. Но в период, когда сам русский монарх — притом в глазах как бы преданных его сторонников вроде дитерихсов-соколовых, — начав переговоры с противником, воспринимался как национальный изменник, в это время народы перестали нуждаться в европейском равновесии сил. И евреи потеряли на континенте традиционную историко-политическую функцию — миротворцев. Наоборот, их мировые связи, их знание конъюнктуры, их умение устанавливать неофициальные каналы на любом уровне — всё стало казаться европейцам атрибутом "измены". В пределах Российской империи евреев насчитывалось 6,5 миллионов — 4% тогдашнего населения. (По аналогии — почти тот самый процент, который представлял вместе взятое коренное население трех закавказских республик в составе СССР). Бомба в тылу империи, пороховой погреб под Государством! Было только естественно, что рано или поздно в него попытаются вставить капсюль и высечь искру те, кто за такую работу получал рейхсмарки из казначейства. Сотрудники спецслужб, политических отделов генштаба и берлинского МИДа. * * * После выхода в свет солженицынского "Красного колеса" воскрес к новой жизни образ Александра-Израиля Парвуса, Воландова адъютанта, кота Бегемота русской революции. Закономерно, что сей пират оказался в поле зрения литературы — его будто лепили для романа. Ему, конечно, переводили из Рейхсбанка немалые суммы (в организацию петроградской стачки 9.1.16 г. немецкая казна инвестировала миллион рублей), но все же главные средства Парвус лично добывал для политической игры, торгуя с Россией через нейтральную Данию дефицитными германскими товарами (преимущественно презервативами). На долю разведки приходилась, пожалуй, лишь выдача ему разрешений, необходимых для заключения торговых сделок с противником. Ещё и доход в Берлине, небось, получали с таможенных сборов. Как любой бизнесмен со средствами, Парвус в делах политического шпионажа тоже опережал неповоротливую государственую машину. Мог, например, ни с кем не консультируясь, вступить в любой полезный политический контакт. Мог платить нужным людям, сколько считал нужным, а не выпрашивать у канцеляристов контрразведки рейхсмарки. Мог предлагать агентам цели, которые нормальная германская спецслужба не одобрила бы (например, эстонец работал у него во имя независимости Эстонии). Допускаю, что его личные агенты даже презирали своего "спонсора" — потому что работали-то они на его деньги, да для самих себя, а не для Германии... Как, например, Ленин.   "Вольный стрелок берлинского МИДа" Парвус едва ли не первым поставил разведработу на научную основу. В основанном у него НИИ по изучению ситуации в Европе зарабатывали себе на существование оставшиеся в войну совсем без доходов восточноевропейские эмигранты. Никто лучше них не знал болевые точки в странах воюющего с Германией противника. Бухарин и тот едва-едва на работу к Парвусу не нанялся: к счастью для посмертной репутации, осторожный Ленин отсоветовал. Чтобы завершить завихрившийся в сторону сюжет, добавлю: как известно, в современной науке возник спор, брал ли Ленин деньги у Парвуса. Невозможно найти ни одного аргумента против того, что — брал. При этом вовсе не был Ильич ничьим шпионом или агентом, ошибка русской контрразведки состояла в том, что она попыталась описывать действия Ленина в этих терминах, ей профессионально присущих. Политики, знавшие Ленина издавна и при этом сильно его не любившие, все-таки понимали, что таких людей, как он, ни в шпионы, ни в чьи бы то ни было агенты завербовать в принципе невозможно! Не тот калибр личности. Потому они и не верили контрразведчикам... Поскольку главной целью ленинского захвата власти поставлен был Берлин, а вовсе не Петроград, у него и не должно было возникнуть никаких угрызений совести или минимальных сомнений — в крайнем случае, глубокое презрение к идиотизму своего благотворителя, господина фон Людендорфа, например, возмечтавшего для себя о русской революции. В последнее время историк Рой Медведев выдвинул неожиданный аргумент: Ленин не брал в исторической реальности марки у Парвуса, но не в силу принципиальных соображений (Медведев всё-таки знаком с моралью вождя народов), а потому, что нигде не зафиксирован обмен миллионов марок на рубли. Чувствуется, что так рассуждают могли только в СССР. Ведь рубль и марка – валюты конвертируемые, и какой-нибудь банкир Варбург, получая на условленный счёт марки, выдавал их клиенту в той валюте, какая тому требовалась. Просто брал небольшой банковский процент за обменную услугу. Хочется предостеречь от романтического преувеличения роли парвусов. Шпионы не делают историю, они лишь помогают политикам использовать естественно складывающуюся общественную и национально-историческую ситуацию. В российской жизни 1915-17 годов, например, берлинский МИД и бюро фон Николаи действительно использовали независимо от них возникший блок интересов, получивший позднее название жидо-масонского. Масонами в России оказались республиканские оппозиционеры из состава всех думских партий, включая большевиков. (Зафиксированными масонами-большевиками были Бокий, Петровский, Скворцов-Степанов, но, возможно, в заграничной ложе состоял и № 2, Зиновьев). Оппозиционеры-республиканцы использовали как свой межпартийный клуб Верховный совет масонских лож. Республиканцы вели тогда осторожную борьбу с монархией и постоянно давили на уязвимую пятку могущественного противника. Эта больная пята монархии называлась - Григорием Распутиным. Другой составляющей частью того же блока сил, его частью, которую масоны использовали "в тёмную", были евреи-журналисты. Люди, которым религия веками запрещала заниматься "свободными художествами", первыми в своем народе заговорившие по-русски, евреи воспринимали искусство репортажа как входную калитку в общественную жизнь империи. Когда их народ обвинили в государственной измене, они страстно начали распространять сплетни про "измену распутинцев". Роль обер-шпионов при этом отводилась царице, её министрам, т.е., в их представлении, антисемитам, врагам, на которых прилгнуть не грех. Учтите профессиональную страсть журналистов к тому, что зовется "скупом", т.е. газетной сенсацией. А тут такой "скуп" (источник которого, однако, — тайная масонская кампания по дискредитации двора): измена во дворце! Я не вижу никакой вины в том, что масоны-республиканцы интриговали против политических противников, монархистов, которые сами с ними боролись оружием вздорных обвинений. Не вижу особой вины в деятельности евреев — в конце концов, когда заяц удирает от гончей, ему не до соблюдения выработанных рыцарями правил благородной охоты. Не склонен в чем-либо обвинять германцев, провокационно подбрасывавших "жидо-масонам" информацию и старавшихся, как можно, направлять к краху своего противника. À la guerre, comme à la guerre . На то и войну объявили России. Но главными исполнителями ролей в "жидо-масонских сценариях", людьми, осуществившими в политической практике тонкие провокации германской разведки, оказались именно русские монархисты.   Напомню одно, самое известное их деяние. Григория Распутина убили не масоны и не евреи: в него стреляли правый депутат Думы Владимир Пуришкевич, князь Феликс Юсупов-младший, сын и единомышленник организатора немецкого погрома, и великий князь Дмитрий Павлович Романов. Этот слой элиты следует обвинять больше всех. Потому что после мясоедовско-сухомлиновской интриги создание провокационной ситуации вокруг "сатаны" Григория Распутина стало самым важным проектом германских специальных служб. Глава 19. Царица из Гессена и фаворит из села Покровского Последней российской императрицей была Александра Федоровна, в девичестве принцесса Алиса Гессен-Дармштадтская по отцу и любимая внучка английской королевы Виктории по линии матери. "Александра Федоровна, одинокая, мало любимая в России, не умевшая по своей застенчивости и замкнутости быть царицей и все-таки в гораздо большей степени чувствовавшая себя русской царицей, чем немецкой принцессой, вопреки клевете, прижизненной и посмертной. Она, как и Государь, искренно желала добра России, хотя и заблуждалась почти во всех своих предположениях, советах и действиях" (Г. Адамович). Отступление о Шерлоке Холмсе ...Расследуется таинственное убийство — на этот раз инженера-кораблестроителя. И опять, как всегда, Шерлок Холмс явился в то место, где орудуют убийцы, агенты германской разведки. Окрестности шотландского озера Лох-Несс - здесь расположен секретный центр британских кораблестроителей, где под руководством его брата Майкрофта (вот, оказывается, чем занимался лодырь, по гениальности превосходивший брата!) испытывают новое изобретение британского гения - подводную лодку. Чтобы никто не раскрыл военную тайну, на перископ надевают маску — голову дракона (так возникли слухи, якобы в озере водится доисторический ящер Несси). Естественно, Шерлок Холмс победил врагов и чудо-агентшу противника. (Нужна женская роль, да и любовная линия тоже: Холмс ею увлечен.).. В финале победители-англичане демонстрируют подводную лодку принимающей объект Её Величеству королеве Виктории. "Победа в грядущей войне обеспечена нашему флоту!" — "Что? — возмущена королева. — Вы собираетесь начать бой, не подняв на мачте королевский флаг?" — "Но, Ваше Величество, противник тоже нападет на нас без подъема флага". — "Никогда! Мой племянник Вильгельм? Никогда!" И проект закрыт как недостойный чести королевы. С тех вот пор и перестали люди встречать на озере Несси, лох-несское чудовище. Александра Федоровна напомнила мне свою бабку из этого виденного недавно фильма. "Сознание её буквально семантически не совпадало с эпохой... В обваливающемся мире императрица сохраняла прекраснодушие, не соответствующее ни ситуации, ни моменту", — писал глубоко сочувствующий ей поэт Юрий Кублановский. Особенно это прекраснодушие относилось к святая святых, к верности союзникам. Губительной для неё оказалась и глубокая религиозность: она превратилась в фанатично верующую православную, с пылкостью прозелитки исповедовавшую новую веру. Особенно увлекло её "старчество". Носители особой, даже обычными священнослужителями не познаваемой мистической мудрости, именуемые "старцами", получают право испытывать приходящих к ним для очищения душ послушников, причём высшей добродетелью последних считается полный отказ от своей воли в пользу старца. Отношения подобного типа существуют и в других религиях тоже, в частности, в иудаизме (отношения рабби с хасидами). Видимо, живут среди человечества индивидуумы, нуждающиеся в повседневном руководстве, в личной опоре, в вожаке вне себя. Во всяком случае, Александра Федоровна относилась именно к такому типу людей, и православие в форме старчества оказалось жизненной для неё верой. Были у неё старцы до Распутина (хотя старцами не назывались) и появились бы после обязательно, да судьба не позволила. Старец Григорий Распутин - мужик из Тобольской губернии, экстрасенс, умевший "заговаривать", т.е. останавливать текущую из ран кровь. Единственный сын четы, престолонаследник Алексей, страдал гемофилией — несвертываемостью крови, генетической болезнью британской королевской семьи. (Она передается через женщин рода, причём сами они остаются здоровыми, — все дочери императрицы были здоровы. Болеют только мужчины в роду). Под воздействием гипнотического (или чего другого? Природа экстрасенсов не ясна до сих пор) влияния Распутина у мальчика суживались капилляры, и кровь из ранок и царапин переставала вытекать. Легко представить, каким влиянием старец обладал на обоих родителей цесаревича, но особенно на мать. ...Уже после революции следователь Временного правительства просмотрел дело, заведенное на старца в охранке. В нём оказалось "много томов вырезок и заметок о Распутине... Просматривая их, убеждаешься, как мало они соответствовали действительности, как пышно в них разукрашены цветами народной фантазии немногие верные данные и как давно Распутин превратился в творимую легенду, сводившуюся к тому, что жадный до денег хлыст, растлитель женщин и девушек, обрел неограниченное влияние на царскую семью и полновластно распоряжается судьбами Государства и церкви. Около этой легенды рано связался клубок ужасных и грязных сплетен, что Распутин живет с царицей, что Наследник его сын, что честь царских дочерей недостаточно сохранена, что Распутин и царица стоят во главе партии, желающей сепаратного мира с немцами, что через Распутина высшее немецкое командование узнает о наших планах. Эти слухи не только широко циркулировали в петроградском обществе, но просачивались в армию и в самые низы народа, и революционные партии широко пользуются Распутиным, через голову которого наносят неотразимые удары носителям Верховной власти". В этих строках следователя резюмировано все, что говорилось о Распутине. Но в реальной жизни вовсе старец не распоряжался судьбами церкви и Государства, и его влияние на дела было чудовищно преувеличено. Историк С. Ольденбург сопоставил все рекомендации Распутина, сделанные им в 1916-м (считавшимся годом наивысшего влияния), с тем, что было по его советам исполнено: оказалось — ничтожная доля... Тайна влияния Распутина в значительной мере сводилась к тому, что умный и проницательный мужик умел угадывать, чего же хочет от него царь, и то же самое ему и советовал.   Когда царю жаловались, мол, Распутин неправильно советовал решить какое-то дело, Николай оскорблялся, ибо знал, что нападают на его собственное мнение. Что касается влияния старца на Синод, то, за исключением одного из епископов-ставленников (Варнавы), все митрополиты ненавидели фаворита. "Царевич — сын Распутина"? Но старец появился при дворе, когда Алексею было уже два года. "Распутин живет с царицей", а уж самые сдержанные признавали, что все-таки не с царицей, но с её любимой подругой, фрейлиной Анной Танеевой-Вырубовой, — это уж точно. Когда Вырубова оказалась после революции в Петропавловской крепости и узнала наконец про это от следователя, она потребовала экспертизы, которая с несомненностью установила, что Вырубова — девственна.   Нелепо в такой ситуации обсуждать вопрос об отношениях Александры Федоровны с ним, просто процитируем для информации читателя того же поэта, Кублановского: "Брак Николая и Александры был христианским — в прямом и точном смысле этого понятия... Они были женаты без году четверть века, их взаимное чувство ни на йоту не ослабело со временем, это была, очевидно, самая счастливая супружеская пара на русском престоле за всю историю". Единственная правда во всем ворохе клевет заключалась в том, что Распутин — но не вместе, а вопреки императрице — был противником войны, считая эту бойню губительной для страны и престола. Он действительно был сторонником заключения мира с Германией. Но – преступление ли это? Теперь можно перейти и к последнему "обвинению": "Через Распутина высшее немецкое командование узнает о наших планах". Этот пункт подробно изложен и аргументирован в книгах Соколова и Дитерихса, где увязан с ролью старца в "жидо-масонском заговоре". Николай Соколов цитирует в своей книге показания, данные убийцей Распутина, князем Феликсом Юсуповым-младшим, графом Сумароковым-Эльстоном: "Я неоднократно видел у Распутина в кабинете каких-то неизвестных мне людей еврейского типа. Чаще всего они появлялись у него тогда, когда он или уезжал в Царское, или уже был там. Они тотчас окружали его после возвращения и о чем-то обстоятельно расспрашивали. Наблюдая их действия, я видел, что результаты своих расспросов они записывали в свои записные книжечки. Понял я, откуда немцы черпали свои сведения о наших тайнах. Я понял, что Распутин — немецкий шпион". Через пять страниц Соколов добавляет: "Юсупов пробовал выведать у Распутина, кто эти незнакомцы с записными книжками, которых он видел в его кабинете. "Хитро улыбаясь, — показал Юсупов, — Распутин ответил: "Это наши друзья. Их много, а главные в Швеции. Их зовут зелеными". Стокгольм был главной базой немецких организаций по борьбе с Россией. Не сомневаюсь, что отсюда шли директивы к людям, окружавшим Распутина". (Дитерихс выражается много сдержанее: "Не думаю, что Распутин получал от немцев деньги". Их, оказывается, получало только окружение старца. Еврейское, вестимо). "Итак, шпионаж, который погубил Россию, происходил очень просто, — откомментировал пассаж Бруцкус. — Распутин ездил во дворец, выведывал у царя и царицы тайные военные планы и возвращался к себе домой, где его уже ждали люди с еврейскими физиономиями. Эти же люди посещали его перед выездом во дворец, чтобы инструктировать насчёт того, что именно требуется выведать у царя и царицы. Приезжали эти физиономии к Распутину с расчётом застать у него князя Юсупова. Подпоив вернувшегося из Царского Села Распутина, еврейские физиономии вынимали записные книжечки и записывали в них результаты расспросов. А потом, вежливо откланявшись наблюдавшему за ними князю Юсупову, сообщали раскрытые тайны Людендорфу. А когда они уезжали, князь Юсупов спрашивал Распутина: кто такие эти еврейские физиономии — и Распутин, лукаво улыбаясь, отвечал: это наши люди, они сносятся со Швецией, они немецкие шпионы, а мы для конспирации зовем их "зелеными". Можно лгать за князя Юсупова, за графа Сумарокова и за господина Эльстона, — продолжает Бруцкус, — но как может следователь заносить эту бездарную клевету в официальные акты, не пытаясь ни словом, ни вопросом удостовериться в качестве показания? Ну как следователю не спросить, например, чем объясняется, что шпионаж, за который полагается виселица, проводился открыто, в присутствии постороннего лица? Как не выразить недоумение, что шпионы, несомненно знавшие, кто лицо, постоянно присутствовавшее при их опасной работе, упорно творили свое преступление у него на глазах — у князя, женатого на родственнице царя, у сына того Юсупова, который в патриотическом рвении устроил погром немцев в Москве? Кто не удивится, что умный Распутин, будто бы глава шпионов в России, на вопрос Юсупова отвечает признанием, что сеть агентов раскинута широко, центр организации находится в Швеции и псевдоним её — зеленые?" Не оставил Бруцкус без ответа и осторожные попытки "оправдать" Распутина, обвиняя в измене лишь его еврейское окружение. Цитирую Соколова: "Самым близким человеком к русскому мужику Распутину, почти неграмотному, может идолопоклоннически, но все же православному, был Иван Федорович Манасевич-Мануйлов, лютеранин еврейского происхождения. Другим близким к Распутину человеком был банкир Дмитрий Рубинштейн, еврей... В 1916 году против него было возбуждено уголовное преследование за измену его России в пользу Германии, выразившееся в том, что он как директор страхового общества "Якорь", в коем правительство страховало военные заказы, сообщал немцам секретные сведения о движении наших военных транспортов, благодаря чему немцы топили их, и что как директор Русско-Французского банка... тормозил производство боевого снаряжения. Третьим близким к Распутину лицом был его личный секретарь Арон Симанович, еврей. Богатый человек, имевший свое торговое дело и квартиру, Симанович все время пребывал на квартире Распутина. Он был там свой человек". Бруцкус комментирует сии обвинения против "распутинских евреев": "Симанович пригодился Соколову только потому, что он еврей. В том обстоятельстве, что он проводил время на квартире Распутина, нет признака не только измены, но даже проступка, тем более, что служба личного секретаря обязывает к постоянному общению с хозяином. И кроме этой шутки ни звука не произносит против Симановича Соколов. Но по отношению к Рубинштейну и Манасевичу, — переходит он к следующим обвиняемым, — Соколов не постеснялся использовать чисто преступные приемы. Манасевич-Мануйлов был действительно по крови евреем, но родился христианином и всю жизнь прослужил в учреждениях не только антисемитских, но определенно погромных. С юных лет он успешно служил в Департаменте полиции и охранках разных видов и одновременно работал в качестве постоянного и видного сотрудника под давно раскрытым псевдонимом "Маска" в "Новом времени", газете, которая ежедневно травила евреев, обвиняла евреев в ритуальных убийствах и подстрекала к погромам. Подбросить такого "еврея", как Манасевич, еврейскому народу — на такой подвиг требуется так же много наглости, как мало совести. Но гадость Соколова осложняется тем, что, как ни подл был Манасевич-Мануйлов, — в измене и шпионаже его никто никогда не думал обвинять. Наоборот, он обвинял в этом других — и особенно евреев, потому что был агентом-наводчиком знаменитой комиссии генерала Батюшина, ведавшей делами о шпионаже (помните одного из организаторов мясоедовского процесса, получившего за него генеральский чин? — М.Х.). Батюшинская комиссия навела грозу на всю страну, отправила на виселицы и в Сибирь тысячи людей, но когда её члены были сами преданы суду, оказалось, что ни одного действительного шпиона... эта комиссия не обнаружила, а занималась чисто коммерческими делами. Коммерция генерала Батюшина и его ближайших помощников состояла в том, что они арестовывали богатых людей и предъявляли им обвинение в шпионаже, а потом через посредников вступали в торг с родственниками арестованных о выкупе. Так были арестованы крупнейшие киевские сахарозаводчики: Бабушкин, Гепнер, Добрый и др., а также некоторые банковские деятели, в том числе Рубинштейн. Роль Манасевича сводилась к тому, что он наводил комиссию Батюшина на лиц, которых стоило по финансовым соображениям арестовать, и сам же являлся ходатаем за них, уславливаясь с родными о сумме вознаграждения за освобождение. Манасевич лично участвовал в аресте Д. Л. Рубинштейна... и тем не менее Соколов сводит этих двух людей, палача и жертву, как соучастников одного еврейского преступления — выведывания военных секретов у Распутина. Не надо быть юристом, а просто человеком среднего ума, чтобы понять вздорность обвинений в потоплении военных судов через сведения страхового общества "Якорь" — что за невероятная глупость! Или саботаж производства вооружения "как директора Русско-Французского банка"! Члены комиссии, вероятно, немало забавлялись, доказывая Рубинштейну, что комиссия Батюшина все может — может посадить и даже повесить на основании подобного вздора. Такому могущественному учреждению полагалась, разумеется, величайшая взятка... Эти монархисты, — завершает Бруцкус монолог трубным раскатом, — эти адепты святой патриотической идеи, не задумываясь, тащат по грязи репутации носителей короны. Надо доказать "еврейскую измену" — и погромные Юсуповы облыжно заставляют Царя и Царицу докладывать Распутину о военных тайнах. А ритуальные следователи Соколовы пристраивают к этой княжеской лжи самодельный грязный хвост!" Глава 20. Как германцы переиграли русскую разведку Бруцкус обличил в архивной рукописи убийц Распутина ("это украшение книги биографий ужаснейших преступников нашего времени"), но его публицистический пыл меня насторожил. Может быть, темпераментная позиция объясняется национальными пристрастиями, желанием обелить евреев? По-человечески защита земляков мне понятна и заслуживает сочувствия, но в западном мире, где я живу, задачей адвоката является охрана интересов подзащитного, а никак не выявление истины. У меня же как историка, а не адвоката евреев, должность и задача принципиально иные. ...Я вырос и был воспитан в стране, где антираспутинский (как и антимясоедовский) миф являлся живым. Уже в 80-х годах был издан роман самого популярного исторического прозаика страны Валентина Пикуля, где Распутин изображался этакой марионеткой в руках Симановича, Рубинштейна и некоего "Мануса, которого французская контрразведка считала крупным шпионом Германии". Царь с царицей, по версии романа, "миллиардеры, жившие задарма на всем готовом... выедали казну, как крысы, забравшиеся в головку сыра", но были монархи людьми скупыми, денег давали фавориту мало, это заприметил "международный сионизм", и — "биржевые тузы щедро финансировали Распутина". (Чтобы покончить с возникшим по дороге сюжетом о царской скупости — в следственном деле сохранился протокол обыска в доме одного из грабителей вещей покойной семьи: "Старые брюки гвардейского стрелкового полка с несколькими заплатами и надписью, видной на левом кармане: "4 августа 1900 г., возобн. 8 октября 1916 г"., принадлежавшие, по удостоверению камердинера б. Государя Терентия Ивановича Чемодурова, бывшему Государю Императору Николаю II". Аркадий Столыпин, французский литератор и сын бывшего премьера, рассказывает, что, по его детским воспоминаниям, царская семья экономила на еде и одежде: огромные доходы почти целиком шли на благотворительность, на поддержку учреждений культуры, на субсидии сиротским домам и госпиталям — до такой степени, что иногда в середине года царь ломал голову, как ему свести концы с концами в семейном бюджете). Зная это, можно поверить Пикулю, что Распутин получал у Романовых немного денег для любимой разгульной жизни, как и в то, что еврейские дельцы платили фавориту немалые взятки. Арон Симанович даже и описывает, за что именно: кого-то старец вытащил из-под ареста за проживание вне черты оседлости (это, кажется, был главный подвиг посредника Арона на благо еврейского землячества — спасение от высылки 200 зубных врачей, имевших сомнительного качества дипломы), кому-то добыл место в университете сверх процентной нормы... Распутинские записочки действовали на чиновников, решавших людские судьбы. Вот и вся правда об отношениях Распутина с евреями. Знаменитый министр-славянофил граф Николай Игнатьев брал с финансового магната барона Гинцбурга за подобного сорта услуги гораздо, гораздо больше, чем сибирский мужик Распутин. Я же смущался вслед за мясоедовской опрокидывать в этой книге ещё и распутинскую легенду: патриоты святой Руси уж точно заподозрят, что в злокозненном сионистском усердии в далеком Иерусалиме умышленно выворачивают наизнанку их национальную историю. И сердиться-то на них, а уж тем более убеждать в противном смешно и бессмысленно: это ведь, как сказала доктор Донцова в "Раковом корпусе", не они кричат, это их болезнь кричит. Мне однако повезло: я наткнулся на опубликованную свыше полувека назад в болгарской "Нашей стране" статью монархиста и антисемита Ивана Солоневича о причинах убийства Распутина: "Выходит так, что и империю, и монархию погубил пьяный мужик. Распутинская борода заслонила собой и историю России, и преступления правящего слоя, и военный разгром, и безлюдье, и бесчестность... Осталась одна пьяная борода. Чем не Голливуд?" ...Николаю II пришлось действовать в тот период, когда правящий слой догнивал окончательно... Слой, который не мог организовать своих поместий, как он мог организовать Государство? Я не говорю об исключениях — типа Столыпина, я говорю о слое... Слой умирал: полуторавековое паразитарное существование не могло пройти даром. Не трудящийся не живет. ...Один слой уходил, другой ещё не пришёл. Вот отсюда, а отнюдь не от Распутина произошло безлюдье, министерская чехарда, "отсутствие власти" — а также трагическая безвыходность положения царской семьи. Отсюда же — "кругом трусость и измена". Смертный приговор царской семье был вынесен в августейших салонах. Большевики только привели его в исполнение. ...Давайте попробуем смыть с Распутина голливудский грим. Пьяница? Можно подумать, что Петр I не пил. Если это порок, то не индивидуальный: веселие Руси. Женолюб? Обратимся к Петру и Екатерине, которых никто по этому поводу не травил. Какая среда предъявляла обвинения? Для которых Отечество находилось в вилле Родэ, которая публично купала в аквариуме голых "французинок" — тоже, подумаешь, Катоны, стражи семейных добродетелей, весталки обоего пола, девственники петербургских кабаков. Взяточник? После убийства Распутина у него самого не оказалось ни копейки. Политическое влияние? Его не могло не быть. Но оно, к сожалению, оказалось недостаточным. Да, Распутин был за сепаратный мир. Что было бы, если бы его влияние оказалось достаточно сильным? Если бы в 1916 году Россия приняла германские предложения? Галиция, проливы? Как жили бы мы с вами, господа, и как жила бы Россия? ...Одиночество, в которое попала царская семья, есть исторически неоспоримый факт... Пытаются объяснить его одним фактором — Распутиным. "Распутинской пьяной похвальбой впервые было разрушено в сердцах служилого слоя обаяние монархии"... "деятельность Распутина была надругательством над русской служилой честью"... "самым важным и преступным было непротивление генералов. Но тут сыграло роль то, что у многих душа была опустошена правдой о Распутине"...   Поставим вопрос так: а что есть правда о Распутине? Кто эту правду, если она была, пускал по всей стране? Кто над этой "правдой" воздвигал вавилонские башни грязи, травли, клеветы? И ещё вопрос? Только ли Распутин виноват был в "мертвящей пустоте" возле трона, в "жутком безлюдье" на вершинах административного аппарата? Ошибки короны обсуждались всеми, кому не лень, и никому в голову не пришла простая мысль: а что мог сделать Государь? Передать власть Государственной Думе?.. Мы уже знаем, что именно получилось из власти, полученной Думой в марте 1917-го. Подобрать из среды правящего слоя лучших людей? А где они были, вот эти лучшие люди? Почти четверть века назад лучшие люди разорвали оковы "проклятого царского" или "проклятого распутинского режима". Было Временное правительство. Была Белая армия Деникина. Была Белая армия Колчака. Была Белая армия Миллера, Юденича, Унгерн-Штернберга. Где во всем этом калейдоскопе хоть один талант, которого Николай II не догадался поставить у власти? Мы ещё можем поспорить о военных талантах наших генералов, невеликие были таланты, прости Господи, но в государственном отношении это была одна сплошная жуткая, стопроцентная бездарь.   Из всех этих движений самим сильным было Белое движение Юга России. Вот что пишет о военных и невоенных талантах ген. Деникина мой присяжный хулитель А.Керсновский в "Царском вестнике", №662: "...располагая страной с 70-миллионным населением (уже отошедшим от большевиков и разочаровавшимся в них), Деникин умудрился иметь на фронте под Орлом в решительную минуту всего 10.000 штыков... Имея до 100.000 офицеров, он не пустил их на фронт, а запер в склепы реабилитационных комиссий — и обрек на пагубное безделье, пьянство, кокаиноманию, сыпняк и наганы подоспевших к зиме чекистов. А на фронте не то что каждый офицер — каждый солдат был на счёту. В строй ставили только что взятых в плен красноармейцев. Портовые пакгаузы ломились от навезенной англичанами амуниции и одежды, а на фронте строили обмундирование из случайной сарпинки, набивали за пазуху солому, чтоб грела, стаскивали с пленных опорки. ...Никто ничего не знал. Никто ничего не делал... Это — правление генерала Деникина!" Во всей распутинской истории самый страшный симптом, симптом смерти, — это отсутствие общественной совести... Совесть есть то, на чем строится Государство. Без совести не помогут никакие законы. Совести не оказалось. Не оказалось элементарнейшего чувства долга, который призывал бы верхи к защите элементарнейшей семейной чести государя. ...Повторяю ещё и ещё раз: государь-император был для этого слоя слишком большим джентльменом. Он предполагал, что такими же джентльменами окажутся близкие ему люди, и эти люди, повинуясь долгу присяги, или, по крайней мере, чувству порядочности, отстоят его семейную честь. Ничего не отстояли. Все предали и продали". Эту громадную свыше всяких норм цитату из сочинений двух монархистов — И. Солоневича и А. Керсновского — я привел, чтобы доказать: возмущение Бруцкуса антираспутинскими инсинуациями было продиктовано не еврейской предвзятостью, но клеветой и по высшему счёту изменой короне со стороны монархистов, которые думали, что они-то как раз империю спасают. ...Мифы, толкующие огромные исторические движения как продукты чьих-то секретных планов и заговоров, можно сравнить с болеутоляющими наркотиками, приносящими иногда облегчение, но не исцеляющие тело, а лишь прибавляющие к старым хворям новые. Они пригодны для смертельно больных обществ, которым все равно — не жить. Повторю на всякий случай ещё раз свой вывод. В этой книге не отрицаются оппозиционные масонские (особено антираспутинские) интриги. Не отрицается оппозиционая, часто нечистоплотная роль русской либеральной прессы, "еврейской печати", по определению Соколова и Солоневича. В феврале 1915 года самые авторитетные деятели еврейской общины приняли решение: несмотря на братоубийственный характер этой войны для еврейского племени, поддержать Россию. Вот запись от 24.11 в дневнике лидера "Фолкспартей" С. Дубнова: "Вчера до двух ночи в тесном кругу в квартире Винавера беседа о больном вопросе — об ориентации безнадёжности еврейских масс. Решили все же — на Россию". (Упоминаемый здесь Максим Винавер — один из самых видных лидеров кадетов, депутат Думы). Но после расправ команды Янушкевича и Бонча настроение, в особенности у еврейской молодежи, резко изменилось. Нельзя забывать, что в России тогда была всеобщая воинская повинность, и примерно 400.000 евреев оказались в рядах армии, вооруженными и обученными военному делу русскими офицерами. Из черты оседлости выселяли их родителей (бывали случаи, когда раненые, вывозимые в тыловые госпитали, видели в дороге свои семьи под конвоем казачьих патрулей). Безумием было во время войны начинать кампанию против одного из самых крупных и активных народов империи, обвинив его в измене! Особенно опасной такая ситуация выглядела вследствие дополнительного ограничения, наложенного на евреев - их по Закону не зачисляли в офицеры. В результате поголовно грамотные, повсеместно городские солдаты (евреям запрещалось жить в селах), сменившие молитвенник на социал-демократическую "брошюратину" (Куприн), а Талмуд на чтение кадетской "Речи", эти солдаты-евреи за годы войны превратились в высшие политические авторитеты для товарищей из русских крестьян. Русские крестьяне, как повсюду в мире ведется у фермеров, интересовались "властью земли", а не текущей политикой. (Грамотные же и начитанные солдаты из русских легко производились начальством в офицеры взамен убитых командиров и, становясь "Вашим благородием", теряли авторитет у земляков). Что натворили генералы, стало особенно ясно после революции, когда не рабочие и не крестьянские, а именно солдатские советы заполнялись делегатами-евреями и осуществляли политическое руководство над "человеком с ружьем". Более того: юдофобская кампания 1915 года сыграла, по-видимому, решающую роль в присоединении евреев (и русских немцев) к большевикам и, возможно, на общих итогах гражданской войны, где от того или иного национального разновеса зависело, на чью сторону склонятся весы Победы. На меня произвело впечатление такое рассуждение историка Г.Каткова: "Страх евреев был полуосознанно, но твердо связан с ощущением, что контрреволюция может исходить от армии, пока в ней ещё живы старые традиции и пока лица, осуществлявшие бесчеловечные решения полусумасшедшего Янушкевича, все ещё занимают командные посты. Такое отношение объясняет энтузиазм и подъем, с коим еврейская интеллигенция и полуинтеллигенция приветствовала революцию и бросилась вместе с левыми защищать "завоевания революции". Вот почему множество евреев предлагало свои услуги в качестве "советских служащих" советскому режиму в годы гражданской войны и реконструкции". Не следует забывать: белые армии состояли преимущественно из офицеров и казаков, из тех сословий, что осуществляли юдофобские акции во время мировой войны и продолжали осуществлять их в ходе войны гражданской. Фабрикация юдофобской версии дела о цареубийстве, ставшая здесь объектом нашего внимания, — лишь единичный пример той самоубийственной политики, благодаря которой монархисты проиграли войну с внешним противником, а потом гражданскую войну – с внутренним. Продолжаю цитирование Каткова: "...но те же сложные психологические предпосылки объясняют распад еврейско-большевистского сотрудничества и возврат коммунистической власти к антисемитской практике... Партия и правительство никогда не испытывали особого доверия к политической лояльности евреев, покоившейся не на врожденной близости евреев к большевизму, а на инстинкте национального самосохранения, к которому коммунистическая идеология не проявляет ни интереса, ни симпатии". Нельзя, однако, игнорировать специфически русский фактор — параноидальную шпиономанию, которую вражеская разведка искусно использовала, подпитывая недоверие народа к легитимным властям. Приведу несколько примеров этой искусной германской политической игры. Вот история банкира Дмитрия Рубинштейна. Что послужило не мифической, а истинной причиной подозрений против общеизвестного, по Соколову, "шпиона Митьки"? Как ни удивительно, повод для подозрения в шпионаже оказался вполне реальным: о нём рассказал А. Симанович. В годы войны неизвестным образом дошла до царицы просьба от бедных родственников из Германии, которым она раньше помогала. Люди просили поддержки, в которой, конечно, нуждались больше, чем прежде. Как переправить им деньги? Естественно, царица вспомнила про евреев с их международными финансовыми связями. Распутин, желавший угодить "маме", свел царицу со своим собутыльником — Рубинштейном. А тот переправил рубли Алисы - через Швецию. Хотя в дело замешали считанное по пальцам одной руки количество людей (императрица встречалась с банкиром лично, без посредников), но где-то появилась "течь": у царицы, мол, есть связи с Германией через некоего "распутинского еврея". ...Когда летом 1916 года Кайзер потребовал от своего канцлера проникнуть в Россию "через евреев, банкиров и т. д"., тот в ответ сообщил, что "самая многообещавшая личность", банкир Рубинштейн, арестован "во время еврейского погрома" (sic). Итак, на Рубинштейна действительно возлагались в Германии какие-то надежды — это не явилось чистой фантазией мифоманов. Почему? шпионом он не был, иначе бы канцлер знал, что Рубинштейн вовсе не арестован (его взяли в тюрьму позднее, осенью, и не в ходе мнимого погрома, а для вымогательства "батюшинской взятки"). Вдобавок он назван в документе лишь "многообещавшим", т.е. всего лишь перспективным... Могу предположить, что просьбу о помощи родственникам царицы организовали германские спецслужбы с целью нащупать канал, ведущий из Германии к русскому двору. Следовательно, их операция увенчалась успехом, и через Рубинштейна при нужде можно было вступить в контакт с высшими политическими кругами России. Но поскольку реально канал связи не успели использовать (что прямо вытекает из ответа канцлера Кайзеру), то получилось так, что русская контрразведка, поднявшая вокруг всего дела шум, нанесла России вред, несоизмеримый с ущербом от потенциального успеха германской операции. Другой пример. Жил в Цюрихе талантливый журналист и германофил Карл Радек. (Он остался германофилом даже при Гитлере, хотя был евреем). Неизвестно, получал ли он деньги из ведомства статс-секретаря, но, собственно, в этом нужды особой не было: Радек сам вспоминал, что часто общался с платными агентами кайзеровских и австрийских служб. Один из приятелей уведомил его, что товарищ (заместитель) председателя Думы, глава русской парламентской делегации Протопопов на пути из Лондона в Россию побеседовал в Стокгольме с представителем германского МИДа.   Предварительный зондаж не принес результатов. Видимо, поэтому немцы и решили сыграть в другую игру. О тайных русско-немецких разговорах уведомили Радека. Самый факт зондажа мог вызвать обеспокоенность среди союзников России, немцы это понимали... Но могли ли они предположить, что узнав про контакты Протопопова — от кого, от Радека, которого и в большевистских-то кругах, уважая за блестящий талант, презирали за аморальность — так вот, влиятельный и умеренный в общем политик Павел Милюков произнесет в Думе речь, где, намекая на министра и царицу, начнет спрашивать: "Глупость это или измена?" Мол, возможна даже измена! Эти примеры успешных акций германских спецслужб, успешных благодаря российской шпиономании и недоверию к собственным руководителям, понадобились для того, чтобы показать читателю, в какой извращенной духовной среде формировались характеры и убеждения авторов екатеринбургской следственной версии. Процитирую в финале оценку работы русских контрразведчиков, сделанную осведомленным и вполне русским человеком, известным царским генералом. О ней нам поведал Михаил Бонч-Бруевич: "Попав в контрразведывательный отдел... Куропаткин сердито сказал: — Господа! Должен сказать, что вашей работой недоволен не один я, командующий войсками фронта. Вы забыли субординацию, зазнались, по существу заводите смуту. Он съязвил насчёт шпиономании, которой якобы больны многие офицеры контрразведки, и начал распространяться о том, что они не столько помогают командованию, сколько делают вредное для империи дело. — ...большинство чинов будет отчислено. И пусть они спасибо скажут, что их не отдают под суд". (В скобках поясню: одна из причин недовольства командующего заключалась в том, что ему раскрыли: еврей Манасевич-Мануйлов, которого Соколов безоговорочно числил "за немцами", на самом деле служил... сотрудником русской контрразведки. Манасевич являлся личным агентом Бонча: "С волками жить, Волков рожать, и волей-неволей мне пришлось пользоваться сомнительными услугами Манасевич". Кроме того, контрразведка подготовила убийство Распутина. Впрочем, такое же убийство готовили и министр внутренних дел (Хвостов), и ялтинский градоначальник монархист Думбадзе и прочие личности). Так стихийно сложился в воевавшей стране блок подрывных сил, ударным элементом которого неожиданно стали монархисты. Именно к ним в первую очередь относились слова Николая II в дневнике в день отречения: "Кругом обман и трусость, и измена".   Глава 21. отречение От войны к четвертому году смертельно устали все. Сменилось правительство во Франции: в Париже к власти пришёл "тигр", Жорж Клемансо, требовавший коренных преобразований (отсюда название самой его партии — радикал). Уж такой борец сделает то, чего не могли сделать старые министры. Сменилось правительство в Англии: борец с англо-бурской войной и "джингоизмом" Давид Ллойд-Джордж не позволит — так надеялись в народе — продолжать войну ради империалистических целей. Сменилось правительство в Германии: его фактическими руководителями стали победители в "августе 1914 года" Гинденбург и Людендорф. Короче, повсюду в Европе шли перевороты, и к власти приходили сильные личности, пользовавшиеся "общественным доверием". Николай II успел уволить всех, у кого был наработан собственный общественный авторитет, министров бывшего кабинета Столыпина: исчезли в отставках Коковцов, Сазонов, Кривошеин... Их заменили люди безусловно честные, но, увы, главным достоинством новичков была всего лишь преданность самодержцу. Почему царь ни за что не хотел поставить у власти "кабинет общественного доверия"? Перестройка хозяйства страны на военный лад требовала от него колоссальной концентрации сил. Иначе она могла не удасться. Царь как практик государственной работы считал, что чрезмерные, невероятные нагрузки, требуемые для Победы, Россия может выдержать только в предельной концентрации ответственности и власти в одних руках — его собственных. То, что произошло в России между августом 1915-го и февралем 1917 года, можно назвать "военно-экономическим чудом". Производство винтовок выросло в два раза, пулеметов — в шесть, легких орудий — в девять, снарядов, которых так не хватало при Николае Николаевиче, — в 40 раз! Выпуск самолетов — в три раза. "К лету 1916 года, — писал Черчилль, — Россия... сумела выставить в поле — организовать, вооружить, снабдить — 60 армейских корпусов вместо 35, с которых она начала войну". Вопрос политической интуиции для руководителей стран Европы сводился в то время к одному: какая из смертельно уставших держав падет первой. Царь знал, что максимум возможного для России и её народа, — это продержаться до конца 1917 года. Если войну не выиграет в эту кампанию, то империя падет. Он взял на себя ответственность за роковое решение - продолжать войну до конца, до Победы. В июле 1914 года престарелый Франц-Иосиф II сказал о судьбе Австро-Венгрии: "Если империи суждено погибнуть, пусть она сделает это респектабельно". Похоже, подобный самоубийственный комплекс загипнотизировал и остальных монархов Европы. Николай, человек с совестью и чувством долга, знал: число убитых на фронте и только с русской стороны приблизилось к двум миллионам. Что он мог бы сказать в своё оправдание семьям почти двух миллионов своих погибших солдат и офицеров, если бы война, начатая Манифестом, кончилась бы восстановлением всего лишь довоенного статус-кво? Он принял решение начать новую кампанию 1917 года — и проиграл империю По всей России метались поездные составы в поисках продовольствия для армии и городов. Еды стало не хватать. Не неповоротливость "бюрократов" была причиной, как клеветали мастера репортажей и карикатур, и уж тем более не "измена". Но в армию было призвано почти 15 миллионов солдат. Эти 15 миллионов рабочих рук никто не мог заменить — прежде всего, на полях. Когда в лавках не хватило хлеба, началась революция. Для её подавления имелись верные войска, нужен был только приказ. Но царь чувствовал, что после взятия штурмом собственной столицы ему не достичь Победы на фронте. Россия опередила Центральные державы: не выдержала - первой. Когда Николай вместо приказа о подавлении восстания объявил Думе и генералам: "Нет той жертвы, которую я не принес бы во имя действительного блага матушки-России", что ж, генералы проявили именно ту способность понимать суть политической ситуации, которую мы пытались изобразить нашему читателю выше. Николай Николаевич телеграфировал с Кавказа: "Передайте сыну Ваше наследие, другого пути нет". Брусилов: "Без отречения Россия пропадет". Сахаров (Румынский фронт): "Рыдая, вынужден..". Через какое-то время соратники и единомышленники этих генералов встанут во главе "белых" армий в гражданскую войну. Надо ли удивляться, что они проиграют Ленину, Троцкому, Сталину, которые при всех очевидных пороках были величайшими в XX веке гроссмейстерами революционных потрясений, борьбы за влияние на умы и души народных толщ. Да и для кровавого и жуткого, дьяволова дела войны неутомимые и одновременно взрывно энергичные эти "шпаки" - социалисты оказались приспособлены куда лучше любого офицера. "О русский народ, — писал в эти дни в дневнике Пьер Паскаль, — ты ищешь блага, а тебя обманывают всегда и всюду". Содержание   www.pseudology.org