Петр Агеевич Кошель Политический розыск в России 100 лет назад гипертекстовая версия В последние десятилетия существования Российской империи одной из основных забот государственных органов была борьба с различными революционными партиями и группами. Оставляя в стороне вопрос об исторической правоте тогдашних охранителей и ниспровергателей, постараемся описать полицейские методы, которые использовало правительство для противостояния террористам, подпольщикам, пропагандистам радикальных преобразований и просто оппозиционерам. Сразу отметим, что применявшие эти методы ведомства почти всегда действовали на основании законоуложений; того, что принято называть полицейским произволом, в Росссии не было. Конечно, правовая система была далека от совершенства, но розыскные учреждения к делу изменения законов отношения не имели, их деятельность сводилась только к охране существовавшего в империи государственного строя. Относиться к политическому сыску можно по-разному, но отрицать его необходимость нельзя; в тех или иных формах он существовал и существует во всех государствах мира, причем применялись и применяются весьма сходные технические приемы — независимо от варианта общественного строя и целей властей. Люди в гороховых пальто Под понятием политический розыск подразумевалась система мероприятий, направленных к выявлению революционных и оппозиционных правительству партий и групп, к расследованию их деятельности, а также к предупреждению готовящихся ими различных выступлений и преступлений: убийств, грабежей и прочих экспроприаций, организации массовых беспорядков и т.п. С 1914 г. в задачи соответствующих учреждений входила и борьба со шпионажем в пользу австро-германского блока. Высшее руководство политическим и уголовным розыском в начале XX в. сосредоточивалось в Департаменте полиции при Министерстве внутренних дел. В рамках Департамента существовали различные подразделения, в их числе — Делопроизводство регистрации, фиксировавшее фамилии и клички подозреваемых лиц, хранившее фотографии, собиравшее дактилоскопические и антропометрические данные. В феврале 1917 г. по всей России запылали драгоценнейшие для истории документы. Не избегло пожара и одно из самых больших охранных отделений — Московское. В ночь на 2 марта его подожгли какие-то темные личности. Они же руководили толпой, разбрасывавшей бумаги во все стороны. Но еще 1 марта, около 10 часов вечера, группа вооруженных революционеров с солдатами на грузовиках прибыла к Охранному отделению и проникла в него со двора. Взломав двери, они забрали находившееся там оружие, часть документов; много бумаг сожгли. Как ни странно, многие архивные документы, касающиеся политических дел, всё же уцелели. Отделение по охранению общественной безопасности и порядка в Москве возникло в 1880 г. и обслуживало не только Москву и Московскую губернию, но и 13 других губерний Центральной России. При мартовском налете документы Охранки были выброшены из шкафов, регистрационные карточки — много тысяч, без которых найти что-либо невозможно, — рассыпаны по всему зданию, по двору. Ко всему этому при тушении пожара выбили стекла, бумаги были залиты водой.   Однако, как выяснилось впоследствии, погибли в основном списки лиц, служивших Охранке, и библиотека революционных изданий. Исчезли и некоторые дела, взятые, очевидно, не случайно (например, дела № 1 и № 6 за несколько последних лет; первое — о служащих Охранного отделения, второе — о конспиративных приёмах работы). Но остался материал, по которому можно восстановить картину организации и работы этого учреждения. Задача Охранки была трудна, ибо она стремилась не только к подавлению революционного движения и изъятию из обращения неблагонадежных лиц, но и, как ни странно, к тому, чтобы движение, избави Бог, не заглохло, чтобы многочисленные сотрудники ведомства не остались без работы. Всё, что делалось в Охранке, было "секретно" или "совершенно секретно". Секретными были служащие и сотрудники, и приносили они особую присягу и клялись, что никогда и никто, даже близкий родственник, не услышит от них и намека на служебную тайну. При разрешении своей задачи по выслеживанию и уловлению революционеров Охранка пользовалась разными средствами и методами. О них дает представление официальная инструкция. Главным и единственным основанием политического розыска является внутренняя, совершенно секретная и постоянная агентура, и задача ее заключается в обследовании преступных революционных сообществ и уличении для привлечения судебным порядком членов их. Все остальные средства и силы розыскного органа являются лишь вспомогательными, к таковым относятся: 1) жандармские унтер-офицеры и в розыскных органах полицейские надзиратели, которые как официальные лица производят выяснения и расспросы, но секретно, под благовидным предлогом; 2) агенты наружного наблюдения, или филеры, которые, ведя наружное наблюдение, развивают сведения внутренней агентуры и проверяют их; 3) случайные заявители, фабриканты, инженеры, чины Министерства внутренних дел, фабричная инспекция и прочие; 4) анонимные доносы и народная молва; 5) материал, добытый при обысках, распространяемые прокламации, революционная и оппозиционная пресса и пр. Следует всегда иметь в виду, что один, даже слабый секретный сотрудник, находящийся в обследуемой среде, даст несоизмеримо больше материала для обнаружения государственного преступления, чем общество, в котором официально могут вращаться заведующие розыском. Поэтому секретного сотрудника, находящегося в революционной среде или другом обследуемом обществе, никто и ничто заменить не сможет. Из инструкции ясно, что наблюдение резко распадается на две части: наружное наблюдение — при помощи филеров и иных лиц — и сбор данных — усилиями членов подпольных организаций, пристроившихся одновременно и к Охранке. Филер — это простой шпик, "гороховое пальто" (несколько выше ценился филер разъездной и заграничный). Его работа была механической: следить за своим клиентом и регулярно докладывать, где бывает его подопечный и что делает. Если наблюдаемый берется под слежку впервые, филер обязан дать ему кличку. Как сказано выше, основой сыскной работы была тайна; дела и документы содержат псевдонимы как доносчика, так и наблюдаемого. Филер зачастую не знал ни имени, ни фамилии лица, за которым следил. Кличка должна была быть краткой, из одного слова, и притом такой, чтобы сразу можно было понять, идет ли речь о мужчине или о женщине. Кличка должна характеризовать внешность наблюдаемого, его костюм или выражать собою впечатление, производимое данным лицом. А.Ф.Керенский назывался Скорый, известный разоблачитель провокаторов В.Л.Бурцев — Кашинский, Рябушинский — Кошелек, Григорий Распутин — Темный, министр внутренних дел М.А.Никитин — Лысый, редактор "Голоса минувшего" С.П.Мельгунов — Плисовый и т.д. Филер должен как можно подробнее запомнить и сообщить начальству приметы наблюдаемого, манеру ходить и держать себя, отличительные черты его костюма. Получив приказ принять в назначенном пункте в таком-то часу наблюдаемое лицо, филер ставит своей задачей не упускать его из виду до тех пор, пока не сдаст наблюдаемого своему сменщику; при этом шпику твердо внушено начальством вести себя так, чтобы наблюдаемый не заметил за собой слежки. Филер часто не знает, принадлежит ли наблюдаемый к какой-либо партии или это просто интересный для Охранки человек. Вся его деятельность — настороженная работа ищейки, боящейся выдать себя, — вырабатывала, однако, тот особый тип поведения, который опытные поднадзорные распознавали почти безошибочно. Поэтому всех занимавшихся наружным наблюдением учили манере держаться незаметно, ни в коем случае не встречаться глазами с поднадзорным, не выделяться на фоне толпы и т.п. Филер неотлучно сопутствовал своему поднадзорному пешком, сопровождал его на трамвае или преследовал на извозчике, заходил вместе с ним в чайную, иной раз и в подъезд многоэтажного дома, если необходимо было установить номер квартиры, куда направился наблюдаемый. Если преследуемый был "строг", часто посматривал по сторонам и оборачивался, филер увеличивал расстояние или при первой возможности передавал наблюдение коллеге. В тех случаях, когда наблюдение считалось особо конспиративным, слежка велась двумя или тремя филерами, часто перемещавшимися по параллельным улицам. Один из них следовал за наблюдаемым на таком расстоянии, что едва видел его, а второй и третий передвигались слева и справа, приноравливая свой шаг к шагу поднадзорного — с таким расчетом, чтобы на каждом перекрестке увидеть его переходящим улицу. Много ловкости и сноровки требовалось от хорошего матерого филера. Некоторые революционеры были достаточно ловки, а в таком большом и беспорядочно отстроенном городе, как Москва, хватало укромных мест, проходных дворов, подъездов с черным ходом и т.п. Поэтому начальство требовало от филера, чтобы он знал наизусть все дома и дворы в Москве, где есть возможность ускользнуть от слежки. При первом удобном случае филер записывал в свою книжку, куда заходил наблюдаемый, сколько там пробыл, в котором часу вышел. Эту книжку он бережно хранил и по заполнении сдавал заведующему наружным наблюдением. Сообщения филера должны были быть предельно точны. Охранка любила правду, ставила ее выше всего, и плохо приходилось филеру, если он сообщал ложные сведения. Если наблюдаемый ускользал от слежки, филер обязан был, не боясь гнева начальства, донести об этом по службе. Ежедневные донесения филера подшивались в особую тетрадь, и сводка сведений из нее вместе с данными секретной агентуры ложились в основу писаного дела. Наблюдение велось не только за революционерами, но и за многими лицами, сведения о которых казались существенными для охраны порядка. Вот выдержки из тетради наружного наблюдения за Григорием Распутиным, он же Темный. 26 марта 1915 г. Разбор шифрованной телеграммы из Петрограда на имя начальника Московского охранного отделения от 26 марта 1915 г. за № 24554. 25 марта курьерским № 1 выехал в Москву Григорий Распутин, кличка наблюдения Темный. Установите неотступное совершенно секретное наблюдение. В случае выезда сопровождайте. Телеграфируйте мне № 139. Полковник Глобачев. Конечно, чины Охранки встретили Распутина, и филеры ежедневно докладывали о его похождениях в Москве. В 7 часов вечера приехал на автомобиле № 1592 в дом № 4 графа Шереметева по Б.Кисловскому пер., в подъезд № 2, с двумя неизвестными и неизвестной. Темный был в пьяном виде, а также и неизвестные были заметно выпившими. Первые трое пошли в упомянутый подъезд, а неизвестная на автомобиле уехала без наблюдения. Через 15 минут автомобиль вернулся, а через 50 минут вышел один из неизвестных и уехал на нем без наблюдения. В 9 часов вечера вывели из подъезда Темного совершенно пьяным, усадили на извозчика и поехали по Никитской, Моховой, Волхонке, к Пречистенским воротам, откуда бульварами к Никитским воротам и домой (т.е. в дом № 4); более выхода его не видали. В 9 часов 30 минут вышел второй неизвестный, совершенно пьяный. На Б.Никитской улице намеревался сесть в трамвай, но его не пустили, как пьяного. После чего он взял извозчика и отправился в дом № 43, графа Татищева по Пятницкой, 5. На донесении филеров имеется приписка об уплате им вознаграждения за трудовой день: Бычков — 60 коп., трамвай и извозчик — 90 коп. Осминин — 60 коп., трамвай и извозчик — 50 коп. Такова оплата труда филеров, и если бы не извозчики, расходы на которых они обычно преувеличивали, то их заработок был бы просто нищенским. В зависимости от обстоятельств слежка велась более или менее продолжительное время; итог работы подводился в сводке наружного наблюдения, в конце которой обычно имелась диаграмма — графическая сводка наблюдения. В ней отражались все связи и круг знакомств наблюдаемого, все особенности его времяпрепровождения. Наружное наблюдение не могло, однако, установить, чем занимался человек внутри тех домов, у дверей которых терпеливо топтался филер. Поэтому нужно было ввести в круг общения наблюдаемого своего человека — секретного сотрудника. Решение этой задачи оказывалось успешным почти всегда. Нельзя не обратить внимания еще на одну мелочь, характеризующую работу наружного наблюдения. Случалось, филер, стоя на своем посту, ждал выхода нужного лица из квартиры; это лицо — Окунь; но вместе с ним выходят еще трое, и им тут же даются клички: Ерш, Пескарь, Карась. Филеру так было легче запомнить клички целой группы лиц, за которыми он должен следить. Поэтому, лица, принадлежащие к одной группе, обычно носили родственные, легко соотносимые клички. Так, члены профессионального союза булочников назывались в документах Охранного отделения Жареный, Пареный и Сухарь. Бывало, что дежурный филер давал какую-нибудь кличку лицу, уже окрещенному другим филером, но путаницы из-за этого отнюдь не выходило: отделение быстро разбиралось в своих диаграммах и устанавливало тождественность двух кличек, сообщая об этом филерам. Но большей частью такие ошибки вскрывали сами филеры при передаче взятого под наблюдение с рук на руки или на вечернем общем собрании. Иногда бывало нужно приглядеть за человеком, едущим в Москву из другого города. Оттуда отправлялась телеграмма, конечно, условная, без собственных имен; в адресе не было и намека на Охранное отделение: просто — Москва, Гнездиковский, 5, Смирнову. Эти телеграммы составлялись в форме торговых отправлений, причем заведующих розыском называли хозяевами, филеров — приказчиками, а наблюдаемых — товаром. В Москве, например, получали сообщение: "Благоволите принять товар кашинский едем Петрограда Москву почтовым № 7". По прибытии в Москву петроградские филеры телеграфировали своему начальству в Петроград: "Товар кашинский сдан московским приказчикам". А в пути они, конечно, не спали, следили за своим "товаром" неотступно и записывали: вышел в Любани, купил газету и т.д. Если наблюдаемый скрылся, то телеграфировали: "Товар подмочен". Если наблюдаемый был арестован, филеры слали извещение: "Товар смирный упакован упаковка хороша". При арестах каждый охранник мог требовать содействия чинов наружной полиции, предъявляя свою служебную карточку. Таковы были задачи и функции филера. Как говорят документы, к 1917 г. при Московском Охранном отделении было около 80 штатных филеров. Но если прибавить всех околоточных, бывших при каждом участке в распоряжении Охранки, и вольнонаемных служителей сыска, то эта цифра поднимется до 700. От негласного наблюдения не был застрахован никто: подозрительный интеллигент и Распутин, студент и великая княгиня, депутат Думы и секретный сотрудник Охранки, которая следила и за собственными служащими. Могло случиться, что Московское Охранное отделение следило за начальником Петроградского охранного отделения. Охранное отделение не предоставляло филеров только своей инициативе и наблюдательности, оно помогало им, чем могло. По-видимому, каждый филер имел при себе карманный альбом с фотографиями известных революционеров. Это была небольшая книжка с листками из полотна, на которые наклеены портреты, а под ними краткий перечень примет. В любой момент филер мог сличить, похоже ли наблюдаемое лицо на одно из имеющихся в его альбоме. Кроме того, имелись большие альбомы с фотографиями эмигрантов. Там были снимки, сделанные при арестах, и домашние, из семейного круга, и присланные из-за границы. Попадали они в альбомы разными путями: покупались у прислуги, выкрадывались или же доставлялись в Охранку доброжелателями. В регистратуре были целые шкафы с фотографиями арестованных, по алфавиту, мужские и женские отдельно. Таких карточек — много тысяч, и каждая с номером, и на каждую хранится в конверте негатив. На обратной стороне — дактилоскопические оттиски пальцев и разные сведения. Если арестованные не хотели сниматься, это делали насильно, призывая городовых. Существовала опись многих московских домов, состоявших на учете. С некоторых зданий снимались планы, делались фотографии с указанием проходных дворов. К числу подозрительных принадлежали, например, известные дома на Бронной — Гирши, всегда наполненные студентами, курсистками и всякими интеллигентами. Филеров принимали на службу с большим разбором Вот некоторые параграфы инструкции начальникам отделения по организации наружного наблюдения: Филер должен быть политически и нравственно благонадежным, твердым в своих убеждениях, честный, трезвый, смелый, ловкий, развитой, сообразительный, выносливый, терпеливый, настойчивый, осторожный, правдивый, откровенный, но не болтун, дисциплинированный, выдержанный, уживчивый, серьезно и сознательно относящийся к делу и принятым на себя обязанностям, крепкого здоровья, в особенности с крепкими ногами, с хорошим зрением, слухом и памятью, такою внешностью, которая давала бы ему возможность не выделяться из толпы и устраняла бы запоминание его наблюдаемым. Филерами не могут быть лица польской и еврейской национальности. Вновь поступающему филеру должно быть разъяснено, что такое государственное преступление, что такое революционер, как и какими средствами революционные деятели достигают своих целей, несостоятельность учений революционных партий. Объясняются задачи филера — наблюдение и связь филера с внутренней агентурой, серьезность принятых на себя обязанностей и необходимость безупречно правдивого отношения к службе вообще, к даваемым сведениям в особенности, вред от утайки, преувеличения и ложных показаний. Причем ему должно быть указано, что только совокупность безусловно точно передаваемых сведений ведет к успеху наблюдения, тогда как искажение истины в докладах и стремление скрыть неудачи в работе наводят на ложный след и лишают филера возможности отличиться. Принимать филеров нужно с большой осторожностью; при сомнении новичка испытать, выдержав его при отделении недели две без поручений по наблюдению, стараясь за это время изучить его характер, на основании данных общения его с другими служащими. При всех до-стоинствах чрезмерная нежность к семье или слабость к женщинам — качества, с филерской службой несовместимые. Ему же в первый день службы должно быть внушено: всё, что он слышал в отделении, составляет служебную тайну и не может быть известно кому бы то ни было. Во время испытаний новичка нужно посылать для детального изучения города: узнавать проходные дворы, трактиры, пивные, сады, скверы с их входами, отход и приход поездов, пути трамваев, места стоянки извозчиков, таксу их, учебные и другие заведения, время занятий, фабрики и заводы, начало и окончание работы, формы чиновников и учащихся и пр. Полученные в этой области филером познания он должен представлять ежедневно в письменном виде заведующему наблюдением для суждения о степени пригодности его к филерской службе. Одеваться филер должен, согласуясь с условием службы; обыкновенно же так, как одеваются в данной местности жители среднего достатка, не выделяясь своим костюмом вообще и отдельными его частями (также ботинки) из общей массы жителей. При выходе наблюдаемого филер должен держать себя спокойно, не теряться, не срываться с места. Если наблюдаемый еще не видел следящего за ним филера, то последнему лучше укрыться, но если наблюдаемый заметил, то лучше остаться, не изменяя положения, и трогаться лишь тогда, когда наблюдаемый далеко отойдет или завернет за угол… На глухих улицах и переулках совершенно нельзя смотреть в лицо наблюдаемому. Если встреча наблюдаемого с филером неизбежна, то не следует ни в коем случае встречаться взорами (не показывать своих глаз), так как глаза легче всего запоминаются. В местностях, недоступных для стоянки пеших филеров, а также к наиболее важным наблюдаемым для успешности наблюдения назначается конное наблюдение, — через филера, переодетого извозчиком… Появление извозчика вне места их обычной стоянки обращает внимание дворников и сторожей, которые обыкновенно гонят их, чтобы не гадили лошади. В этом случае продолжительность стоянки извозчика-филера на одном месте зависит от находчивости филера. Он всегда должен быть готовым к ответам и быстро схватывать тип дворника. Судя по типу дворника, извозчик одному говорит, что ожидает доктора, приехавшего к больному, другому по секрету сообщает, что ожидает барина, находящегося у чужой жены и для поездок по этому делу всегда берущего его, или же рассказывает басню про такую же барыню; третьему предлагает угостить "по-хорошему", чтобы не гнал с выгодного места и т.п. На вопрос публики отвечает: "Занят". Наблюдение за местами, где предполагаются лаборатория, типография, склад оружия и т.п., ведется с крайней осторожностью. В таких случаях пешее наблюдение ведет часто к провалу, а потому наблюдать из квартиры (снимается напротив или поблизости) или ставить конное наблюдение, если есть близко извозчик; на бойкой улице — переодетым торговцем, посыльным, в помощь которым даются пешие филеры. Последние не ставятся близко около наблюдаемого дома, а загораживают выходы из улицы и берут наблюдаемых по пути, ведут их с большой осторожностью, остерегаясь малейшего провала. При возвращении таких наблюдаемых домой надо идти как можно дальше от наблюдаемых. Входить во двор или дом для установки квартиры можно только в бойких дворах и очень больших домах. В продолжительной командировке в маленьких городах удобнее жить с семьей, так как меньше шансов на провал, и, кроме того, прогулки с женой или ребенком часто могут замаскировать наблюдение. Письма по наблюдению посылаются заказными в двух конвертах с сургучной печатью, причем в верхнем конверте на месте печати делается прорез, чтобы сургуч при запечатывании проник до внутреннего конверта и припечатал его к наружному. Письма рекомендуется сдавать на вокзалах или же опускать в почтовые ящики поездов. Долгий опыт Охранки выработал свои приемы, а самая техника их выполнения была иной раз просто блестящей. Так, когда небезызвестный монах Илиодор, бывший друг Распутина, а потом его непримиримый враг, был сослан в Новосильский монастырь, охрана священнослужителя была поручена Московскому Охранному отделению под личную ответственность его начальника П.Заварзина. Последний командировал лучших филеров. Но надзор на месте оказался чрезвычайно трудным: толпа поклонниц монаха во всяком новом лице видела шпиона и ревностно охраняла своего "батюшку", а между тем наблюдение должно было остаться тайным. И вот через два-три дня Илиодор сам под руку ввел во храм одного из филеров и, представив его своим поклонницам, просил не обижать его неосновательными подозрениями. Но, несмотря на ловкость филеров, Илиодору удалось обмануть наблюдение и удрать в Царицын, за что Заварзин был удален со своего места, несмотря на усиленные хлопоты и оправдания. Секретные сотрудники Теперь перейдем к тем источникам сведений, которые сама Охранка считала наиболее важными, необходимыми и незаменимыми, — к секретным сотрудникам. Степень их полезности была различна, как и статус в структурах политического сыска. Можно выделить такие категории информаторов и сотрудников Охранного отделения (помимо филеров, о которых уже было рассказано). 1. Жандармы всех чинов, готовые всегда донести, доложить. Это, в сущности, мелкие сошки, которые могли большей частью "тащить и не пущать". 2. Вторую категорию составляли приставы, околоточные, специально причисленные к Охранному отделению, а также лица, состоявшие при участке в распоряжении сыскного начальства. Во время войны их развелось даже слишком много, среди них оказывались домовладельцы и купцы: не потому, что нуждались в побочном заработке, — им просто надо было освободиться от военной службы. Конечно, патриотические убеждения тоже порой определяли готовность участвовать в поимке реальных и мнимых шпионов. Кроме рефлексирующих интеллигентов и убежденных противников режима, чуть ли не каждый подданный империи считал своим долгом сообщить начальству о подозрительных людях. 3. Третью категорию составляли сами чиновники Охранного отделения, исполнявшие текущую канцелярскую работу. На 1 ноября 1916 г. их было 134 человека. Они знали мало и даже при желании не могли бы выдать кому-нибудь ценные сведения. Бывало (хотя и не часто), что революционер, преданный идеям своей партии, с целью вызнать что-нибудь полезное для антиправительственной борьбы поступал на службу в Охранное отделение. Усердием и трудом он мог добиться известного положения, приобрести расположение начальства. Но что он мог сделать, что мог сообщить своей партии? Почти ничего. Он мог читать дела и документы, он видел перед собой массу дел о наблюдении за революционерами, он видел имена секретных сотрудников. Но кто эти революционеры и сотрудники, он сказать не сумел бы — одни клички и псевдонимы: какая-то Зоя или Пелагея выдает десятки Скорых, Редисок и Лысых, но кто эти лица, чиновники узнают только после ареста в графе "установка" на обложке тетради наружного наблюдения. 4. Наконец, собственно секретные сотрудники. Это, во-первых, члены партийных организаций, часто занимавшие в них заметное положение, заведовавшие типографиями, бывшие руководителями и издателями партийных органов. Во-вторых заслуживают быть упомянутыми провокаторы и подстрекатели к революционным выступлениям, одновременно сообщавшие Охранке всё, что знали. Впрочем, руководители сыска заявляли, что провокаторов они на службе не держали. В Охранке провокацией называлось совсем иное. Если сотрудник во время обыска или до него подсунет товарищу по партии бомбу или литературу, то это провокация. А вот если он уговорит товарища взять эти вещицы на сохранение и при обыске по его же доносу товарищ вляпается в историю, это уже не провокация, а ловкая работа. К числу секретных сотрудников относились и те, которые к партиям не принадлежали, но систематически давали Охранке интересные сведения о каком-либо движении в определенном районе. К их числу принадлежали владельцы и приказчики мелких лавочек и мастерских, в которых можно было много услышать любопытного. Департамент полиции в своем циркуляре 1908 г. указывал круг лиц, в котором следует вербовать таких сотрудников. Лучшим элементом для вспомогательной агентуры являются содержатели чайных и различных лавок; они отлично знают, что делается кругом на 20—30 верст, и, получая небольшое постоянное вознаграждение, могут быть весьма полезны, особенно для установок. Вторым подходящим элементом будут крестьяне-лентяи, проводящие всё время в чайных. Вообще содержание таких вспомогательных агентов обходится недорого: 5—10 рублей в месяц. Пользу же они могут принести несомненную, особенно в виде опорных пунктов для командированных филеров, живущих у них под видом родственников и пр. Могут быть полезны волостные и сельские писари, но содержание их обойдется дороже, да и население относится к ним не с полным доверием и много от них скрывает. Были еще и лица, которые, не состоя в партии, держались вблизи нее, связанные личными знакомствами, а то и родством: так, были случаи, когда муж доносил на жену, брат на брата... Руководители и вдохновители деятельности Охранного отделения — офицеры Отдельного корпуса жандармов, заведовавшие различными отделами. Одни координировали работу филеров, другие занимались секретными сотрудниками (12—20 на одного офицера). Их знал только он, а те, в свою очередь, знали только его и встречались с ним на частной квартире. Чтобы работать успешно, необходима была точная регистрация дел и лиц. И эта регистрация была почти идеальной. Всякий, кто хотя бы только подозревался в чем-либо антиправительственном или казался полезным источником сведений, попадал в особую регистрационную карточку, на которой проставлялся номер дела; справку на любое лицо можно было получить в несколько минут. На этих карточках можно найти имена всех общественных деятелей, высокопоставленных особ и пр. В агентурном отделе красные карточки заводили на эсеров, синие — на социал-демократов, желтые — на студентов, белые — на деятелей разных оппозиционных общественных групп, зеленые — на анархистов. Для практического обучения собиралась коллекция бомб, которые употреблялись революционерами. Имелась подробнейшая инструкция, как производить обыски в лаборатории и обращаться со взрывчатыми веществами. Была и коллекция оружия, обычно употребляемого революционерами. Секретные сотрудники, освещавшие положение внутри самой партии, в большинстве случаев были рядовыми партийными работниками, смалодушничавшими на допросе или не сумевшими избежать искусно расставленных Охранным отделением ловушек. По диаграмме в сводке наружного наблюдения можно было увидеть картину связей подозреваемых: кто с кем знаком, куда и как часто ходит. Становилось более или менее понятным, в какой кружок, в какую компанию полезно внедрить своего человека. Если представлялась возможность ввести в такой кружок не одного, а двоих или более агентов, Охранка такого случая не упускала. Второй сотрудник, попавший в разрабатываемую группу, не знал, что там уже есть его коллега. Оба работали параллельно, друг друга дополняя и давая возможность проверить работу обоих. Таких сотрудников в революционных партиях и организациях было довольно много; порой они играли весьма заметную роль в жизни подполья, возглавляли различные комитеты, могли влиять на принятие решений. Иногда Охранное отделение отступало от принципа самостоятельной работы разных агентов в одной организации. Это делалось для того, чтобы добившийся высокого положения в революционной партии секретный сотрудник мог использовать практиковавшееся и у эсеров, и у социал-демократов право кооптации новых членов комитета. В результате число осведомителей в руководстве подпольных групп увеличивалось. Был у Московского охранного отделения секретный сотрудник, социал-демократ Андрей Романов, который пользовался доверием Ленина и других большевистских лидеров (кличка Пелагея). В сентябре 1915 г. полковник Мартынов отчитывался перед начальством, узнавшим об участии секретных сотрудников Охранного отделения в агитации в Иваново-Вознесенске, результатом которой был расстрел рабочих. Отстаивая попавшего в переплет своего осведомителя, переплетчика Романова, полковник писал: Вашему превосходительству известно, насколько ценен Пелагея как сотрудник, не раз освещавший проходившие за границей созываемые центральным комитетом социал-демократической рабочей партии совещания партийных работников, находящийся в непосредственной близости с такими видными большевистскими деятелями, как Ленин и другие, и еще в совсем недавнее время давший сведения, по которым была в конце минувшего года арестована под Петроградом, в дачной местности Озерки, социал-демократическая конференция с участием членов социал-демократической рабочей фракции Государственной думы. Его превосходительству было, однако, известно и то, что делегаты рабочих Иваново-Вознесенска имели явку в Москве к некоему Романову, жившему на Грузинской улице, в доме 22. Имел ли этот Романов непосредственное отношение к событиям в Иваново-Вознесенске или нет, утверждать не беремся. Но жандармские филеры проследили иваново-вознесенских рабочих до квартиры, где проживал осведомитель, а их начальство заподозрило секретного сотрудника в организации беспорядков. Это был не первый случай, когда у Романова возникали неприятности с властями. Однажды его вызвал в Петроград член Государственной думы Петровский для присутствия на съезде в Озерках, о чем Романов в качестве Пелагеи доложил по охранному начальству. Начальство посоветовало ему ехать и послало с ним ротмистра Кирпотенко. На самом съезде Романов не был (Департамент полиции не советовал), но о ходе работы сборища доложил подробно. Депутаты социал-демократической фракции были арестованы и обысканы. И вот у одного из них, Муранова, нашли телеграмму, посланную ему Романовым из Москвы. По просьбе полковника Мартынова эту телеграмму и еще некоторые компрометировавшие Пелагею документы успели изъять из взятых у Муранова при обыске бумаг. Но другой социал-демократ, депутат Бадаев, не успел уничтожить бывших при нем адресов, в том числе и адреса Романова.   Пришлось для очистки Романова от подозрения произвести у него обыск, — конечно, безрезультатный, почему Романов и был оставлен на свободе. Ленин наметил кандидатуру переплетчика для формирования "Областного бюро" и восстановления партийных организаций в Центральном промышленном районе и в Москве, благодаря чему Романов и сделал блестящую партийную карьеру. Одновременно он был, кстати, цеховым старшиной живописного цеха, и очень деятельным. Не обходилось и без курьезов В делах Охранного отделения имеется агентурная записка за 1914 г., из которой узнаем, что товарищ Маракушев виделся с товарищем Георгием и беседовал с ним о важных партийных делах. Маракушев — видный социал-демократ примиренческого течения, а Георгий — ленинец. Оба — особо доверенные лица, облеченные полномочиями вести этот разговор. Маракушев передал, — сообщает в своем доносе секретный сотрудник Босяк, — что сегодня он виделся с членом областного бюро Центрального промышленного района Георгием, с которым беседовал относительно положения дел в партии и о возможной в будущем совместной работе. Разговор носил чисто академический характер и велся весьма миролюбивым тоном. Георгий всё время доказывал Маракушеву, что никаких разногласий между ними — "ленинцами" и "примиренцами" — нет и быть не может. Маракушев указал Георгию, что они, "примиренцы", объединяют как большевиков, так и меньшевиков-партийцев и никогда не откажутся от совместной с ними, т.е. меньшевиками-партийцами, работы — это одно; другое же, что они считают действия Ленина узурпаторскими и ни в коем случае не согласятся признать созданный им, Лениным, центральный комитет за партийный центр. Георгий принципиально соглашался с Маракушевым и только настаивал, что созыв общепартийной конференции хотя и очень желателен, но трудно выполним в настоящее время по полицейским соображениям, время же уходит, и ждать созыва конференции нельзя, а нужно теперь же, не ссорясь из-за пустяков, начать работать вместе. Георгий предлагает работу повести так: они, "ленинцы", отдадут "примиренцам" все свои связи по Москве, где таковые имеются в Лефортовском, Замоскворецком, Пресне-Хамовническом и Бутырском районах, а "примиренцы" должны передать "ленинцам" свои связи в области; местный же руководящий центр образовать из представителей обеих групп. Маракушев был немало удивлен, что представитель "ленинцев" так "примиренчески" настроен, и вынес убеждение, что "ленинцы" получили слишком преувеличенные сведения о связях и работе "партийцев". Так излагает Босяк беседу двух виднейших революционных деятелей. Здесь следует пояснить, что Босяк есть не кто иной, как сам товарищ Маракушев, а товарищ Георгий — всё тот же Романов. Два провокатора, не зная о службе в Охранке друг друга, с академической серьезностью обсуждали важнейшие партийные вопросы… По документам Охранки можно установить, что отнюдь не редки были партийные организации и группы, весьма конспиративного характера, где 50—75% членов составляли сотрудники Охранного отделения. Бывали случаи, когда все сношения партии с заграницей велись исключительно через сотрудника Охранки, он являлся единственным звеном, связывавшим заграничный центр с местными организациями, через него шли транспорты литературы, а подчас и оружия. Как известно, в январе 1912 г. по инициативе Ленина и его единомышленников была созвана Всероссийская конференция партии социал-демократов. Как и при каких условиях она собиралась, видно из того, что Охранное отделение было в точности осведомлено о выборах на конференцию. Департамент полиции, не препятствуя самому созыву конференции, принял все меры к тому, чтобы на нее попали исключительно представители большевистского толка; для этого были проведены аресты кандидатов от всех других фракций. Видимо, тактика Ленина устраивала Департамент, ибо все командированные Лениным лица свободно разъезжали по России с ведома Охранки; не менее шести агентов принимали самое живое участие в созыве конференции. Больше того, при выборах в Государственную думу кандидат большевиков был и кандидатом Охранного отделения. Совместными усилиями социал-демократов и Охранки кандидат Р.Малиновский прошел, и начальник Московского охранного отделения телеграфно поздравил "с блестящим успехом" свое непосредственное руководство — Департамент полиции. Секретный сотрудник с депутатским мандатом представлял в Охранку подробные отчеты о своей работе в форме словесных докладов, которые тут же записывались чиновником; получалось то, что носило название агентурной записки. Эти записки обдумывались в тиши рабочего кабинета, сведения для них собирались и улавливались везде, при всяких обстоятельствах. Так, в одном из обширнейших томов с агентурными записками по Партии народной свободы обнаруживаем записку секретного сотрудника Лизы следующего содержания: Во время похорон профессора Шершеневича в группе следовавших за гробом представителей партии кадетов происходил обмен мнениями по текущим политическим вопросам. Между прочим, член Государственной думы Маклаков высказал такой взгляд по поводу стремления правительства провести в Государственную думу возможно больше представителей духовенства. Более близорукой политики, и именно с точки зрения самого же правительства, трудно представить. Стремясь создать покорную Думу, правительство вовлекает в политическую игру духовенство, фатальным образом не понимая, что оно затевает игру, очень опасную по последствиям. Стиль и способ выражения мысли не оставляют сомнения, что автор — человек интеллигентный. Секретные сотрудники работали не только в партиях, но и при лицах особой важности: к упоминавшемуся уже Илиодору был прикомандирован по распоряжению начальника охранного отделения Заварзина секретный сотрудник — публицист. Существовали особые агенты, которые следили за всеми новейшими изобретениями, просматривали патенты всех стран мира, ибо считалось, что революционеры могут познакомиться с изобретением раньше, чем Охранка примет против него меры. Завели в Охранном отделении папку "О возможных покушениях и террористических актах с аэропланов". Летательные аппараты останавливали на границе, не стесняясь иноземным подданством, допрашивали, зачем едут, где собираются летать и т.д. В некоторых случаях предписывалось при полетах не перелетать определенных границ. "Верхарн в списках не значится" Об основных средствах политического сыска мы уже рассказали. Остается добавить еще кое-что о средствах вспомогательных. Здесь на первое место следует поставить перлюстрацию писем, которая велась в размерах необычайно широких. По сообщенным Охранным отделением адресам Черный кабинет почтамта извлекал письма и направлял их куда следует. Послания особенно интересные фотографировались, после чего иногда отправлялись по назначению, чтобы можно было прочитать и ответ. Некоторые письма поступали в агентурный отдел Охранки в разработку. Там выяснялось, кто автор, кто адресат, наводились справки о благонадежности обоих, а заодно интересовались и всеми именами, которые попадались в письмах. О каждом из них шла справка в адресный стол; потом околоточному предписывалось "выяснить негласно и донести подробно". Разработка производилась чиновником, который работал почти механически: выписывал на клочок бумажки все имена подряд и посылал о них справку в адресный стол. Благодаря этому бывали забавные справки. Так, попалось в письме имя Эмиля Верхарна, и чиновник строчит в адресный стол запрос, а тот пресерьезно отвечает: "Не значится". Или просит ссыльный прислать ему рубашки Иегера, Охранное отделение справляется, кто такой Иегер, а адресный стол упрямо твердит: "Не значится". Одним из существенных источников всяких сведений становились допросы арестованных. В обычное, мирное время допросы были многократны и нудны, а во времена тревожные, как в 1905 г. или после покушения, допросы велись сурово. У всех еще в памяти знаменитый рижский застенок; известно также, что смерть фабриканта Шмидта в 1905 г. в Москве осталась весьма загадочной. Нередко использовалось моральное давление на подследственных. Если арестованный не давал показаний, то, бывало, вызывали кого-либо из близких людей, жену или мать, и "под секретом" говорили: "А знаете, его дело плохо, грозит смертная казнь... Единственное спасение для него — это откровенное признание, пусть укажет всех, кто его погубил, кого он знает". Еще одним источником сведений для Охранки были, как и в иные времена, в иных странах, доносы частных лиц. Поставляли информацию и всякие анонимы-доброхоты, и любители поиграть в сыщиков, и так называемые штучники, которые приходили и кляузничали, получая за это свою мзду — 3 или 5 рублей, в зависимости от ценности сообщенных сведений; в получении заработанных денег расписывались тут же, на собственном заявлении. Добровольными помощниками были люди всех рангов, положений и состояний: архиереи, студенты, хоругвеносцы, профессоры (тогда они еще не назывались профессора, но с полицией некоторые представители этого сословия уже сотрудничали), прислуга, мастеровые. Ниже приведены образцы таких донесений Ваше высокородие! Существует важное злоумышление, которое я знаю. Это не заговор, а убийство, но убийство на другой почве. И я могу доказать и выдать многих людей, но только нужно будет производить обыски. А потому вышлите мне 6 рублей на дорогу в Москву; я явлюсь и открою вам. Адрес мой: г. Нерехта Костромской губ., мещанину Ивану Павловичу Серебренникову, свой дом. С искренним почтением к Вам И. Серебренников,15/III 1910 г. Причем я не лгу, и деньги будут брошены Вами мне на дорогу не зря. Я с помощью обысков дам факты, и тогда можно будет дать нос Кошко, начальнику Московской сыскной полиции, за то, что он не согласился произвести обыск по моему заявлению в Грузинах. Я знаю то, что неизвестно ни полиции, ни медицине. И в случае открытия важного злоумышления пусть мне будет дан ход и выдано денежное вознаграждение. А осенью я окажу услугу начальнику Костромского губернского жандармского управления по делу о разоружении полиции, дам нос Нерехтской полиции; открою торговую контрабанду на Каспийском море, разгромлю социалистов. Только имейте в виду, что зря я работать не буду; я превзойду Азефа, которого выдал Лопухин. Одним словом, я намерен делать большие дела. Согласны — так высылайте мне денег и вызывайте, а не согласны, это, Ваше высокородие, уже Ваша воля. Я разговаривал с начальником жандармского губернского управления и заявил ему, что я намерен делать большие дела. Деньги, 6 рублей, были ему высланы, но доносчик просчитался: обратно ему пришлось ехать за свой счет, так как его сведения, по-видимому, не удовлетворили охранителей общественной безопасности. А вот послание в другом стиле (орфография и пунктуация подлинника, с изъятием неупотребительных в современном языке букв). 1908 г. 15 апр. Имею честь донести Вашему высокородию я проживаю насилянки всербском подвори кв. № 8 второй месяц и не-мог знать чем мой хозяин квартиры занимаются, но на-пасху утром принесли пасху, и вместо вовремя разговеня что нужно говорить Хри-Воскресь. Он стал петь Господи помилуй попа Гаврила. Царя освободителя и миротворителя. Николая вино-торговца. Потом как то трепова, и казаков и всех сволочей, и повесить Попов и царя, и много просто невыносима. Люди "с образованием" пишут свои донесения стилем возвышенным: Мое обращение к вам не подлежит формальной этике вообще, а лишь простому письму в частности. А для удобства розыска прилагают к своему "простому письму" фотографию курсистки, заподозренной в неблагонадежности. Есть доносы лаконические Коменданту Московских крепостей. Прошу Вас в том, чтобы принять меры над политическими революционными боевиками и что кульер Тимофей Диянов занимается политикой потому очень много у него книг. Адрис его… Ни один донос не оставался без разработки и последствий Прессу Охранка также умела использовать. Аккуратно вырезывались из газет сведения, могущие пригодиться. Все вырезки по профессиональному движению или касающиеся Военно-промышленного комитета, Земского и Городского союзов, наклеивались на особо сшитые листы бумаги. Пользуясь данными филеров, Отделение составляло объемистые дневники наружного наблюдения по каждой партии отдельно, с упоминанием всех лиц, входивших в состав организации. Таких дневников много: за несколько лет. Доклады секретных сотрудников поступали с несколькими копиями. Одна шла в Департамент полиции, вторая — в разработку, третья — в дело сотрудника, так что в любой момент можно было обозреть результаты его трудов за время службы. Четвертая копия под названием агентурных записок поступала в дело соответствующей партии или организации. Такое дело представляло собой целые тома за каждый год — живая и полная история партии. Пользуясь дневниками наружного наблюдения и агентурными записками, трудами секретных сотрудников, начальник Отделения дважды в год представлял в Департамент полиции обзор работы по каждой партии отдельно. Эти обзоры очень интересны, составлены они связно, и в большей своей части довольно объективно, отличаются исключительной полнотой.Кроме того, в архиве имеются обзоры профессионального и студенческого движения, а также так называемого движения общественного. К последнему относились всякие сведения из общественной жизни — политические настроения различных социальных кругов, подготовка к выборам и т.д. Так, Охранку подробно осведомляли о том, что при выборах в Думу октябристы были настолько уверены в победе А.И.Гучкова, что заранее заказали большой зал в одном из ресторанов для его чествования, а после торжественного его провала кадеты завладели этим залом и "с неудержимым смехом" пили шампанское за разгром Гучкова. Имеются сводки сведений о деятельности масонских лож. Найдены дела о Распутине; очень любопытно дело о похождениях иеромонаха Илиодора. Помимо таких общих обзоров, Охранка составляла особые периодические бюллетени, где в сжатой форме излагались в хронологическом порядке наиболее интересные события. А интересовало сыскную службу всё. Так, в бюллетене помещались сведения о работе биржи, о ходе всяких выборов, о передвижениях английской эскадры, о намечающихся дипломатических переменах в мире. В бюллетенях помещались сведения, извлекаемые из заграничных журналов и газет — конечно, безо всяких цензурных урезок. В таком бюллетене можно, например, найти полный текст антираспутинских разоблачений Илиодора из американского журнала "Метрополитен" — под названием "Священный дьявол России". Но при всей своей осведомленности Охранка не была вполне уверена в своих силах. Характерно письмо начальника Отделения Мартынова, отправленное брату в декабре 1905 г.: Сижу вторые сутки на станции Клин, имею в своем распоряжении местных жандармов и должен ловить бегущих из Москвы революционеров. Осуществлению этого мероприятия должны помогать филеры нашего отделения, снующие с каждым поездом между Москвою и Клином. Миссия страшная... Между прочим, то, что революционеры, в предвидении арестов после неудавшегося восстания, должны убегать, есть идея Дубасова, который приказал командировать в Клин офицера — послали меня. Страшное, беспримерное и более чем тяжелое время пережили мы в Москве. 7-го была объявлена забастовка, 8-го она была осуществлена при помощи терроризирования владельцев предприятий и магазинов, а 9-го началось вооруженное восстание. Как оно началось, сколько было самых выдающихся, бьющих по нервам случаев, этого сказать и описать нельзя. Короче, я до девяти вечера и не подозревал, чтобы толпа, хотя и организованная, могла бы оказывать сопротивление войскам, да еще артиллерии. Я никак не думал, чтобы они могли проявить столько активности, которая при выработанном плане и зверской жестокости, с которой он приводился в исполнение, могла бы быть роковой для Москвы, если бы они были немного более осведомлены и не понимали бы нашей деятельности лучше, чем она того заслуживает. Каждый раз нас спасало преувеличенное их представление о нашей организации и наших силах. Агентурные записки и другие документы Один из найденных полицейских докладов посвящен "обеспечению безопасности Их Императорских Величеств и высокопоставленных лиц". В нем приводится план "денных постов у дворцов, в коих имеют пребывание высочайшие особы, и у домов, в коих проживают высокопоставленные лица". Всего было установлено 98 постов в три смены. Дежурили 294 человека. Для наилучшей постановки службы этих постов, — говорится в докладе, — а равно для получения от них наибольшей пользы, будет целесообразно заместить часть этих постов, а также часть людей, находящихся ныне на вокзалах, филерами, командированными в охранную агентуру по два от каждого из провинциальных охранных отделений из числа филеров, наиболее осведомленных о местных революционных деятелях. При такой технике охранных постов, в особенности, если эти филеры будут расставлены на Невском проспекте и Морской улице, явится вероятным выяснение провинциального революционера, если последний, скрывшись у себя от наблюдения, появится в столице. Взамен прикомандированных филеров из охранной агентуры можно будет командировать равное количество агентов, которые, ознакомившись в подлежащем Охранном отделении с наблюдаемым составом, возвратятся в охранную агентуру, а присланные люди будут откомандированы. Затем смена людей, ввиду движения наблюдаемого состава и появления в нем новых лиц, может быть произведена вновь. В состав охранной агентуры того времени (около 1905 г.) входили 250 человек. Помещались они в отдельном здании. Задачей филеров этой команды являлась охрана царя, его семьи, министров. При проездах царя по улицам Петербурга и поездках его в другие города они следовали за ним. Филеры рассыпались по улицам, где пролегал путь царя, следили, чтобы никто не бросился к карете из толпы. Во всех театрах были места для филеров охранной команды. Служба эта считалась в Охранке тяжелой: ведь простаивали по 12—20 часов на улице при любой погоде. Вот состав охранной команды: В Царском Селе — 100 человек; в окрестностях Царского Села — 12; в охране императорских театров — 17; в Департаменте полиции — 7; при доме министра внутренних дел — 1; на вокзалах — 8; дежурных и сторожей — 6; писцов — 2; больных в среднем — 10. Налицо — 87. Из этого числа, — продолжает докладчик, — необходимо исключить 50 человек, имеющих быть после таяния снега командированных в Царское Село, так как расширяется район путей поездок Их Императорских Величеств по окружающим паркам и увеличится население в прилегающих дачных местностях. Уличный агент получал в среднем 60 рублей в месяц. Вместе с жалованьем трех офицеров агентуры общие расходы на охрану царской семьи составляли в 1905 г. 159 тысяч рублей. Находя охрану недостаточной, заведующий охранной командой ротмистр Герарди сообщал свой новый план распределения агентов: вводились посты филеров у дворцов всех великих князей и всех министров. Так, министра внутренних дел охранял уже не один филер, а пятеро. И все-таки были улицы, даже и в центре столицы, которые не контролировались. Так, можно было спокойно ходить по Жуковской, по Надеждинской, затем свернуть по Кирочной и, если "наблюдаемый состав" благополучно пересекал Сергиевскую, можно было пройти по Воскресенской набережной на Охту. Лучше всего обслуживались Невский проспект, требовавший сорок пять филеров, и Морская улица — 24 филера. На каждом полицейском участке Петербурга проживали особые сыщики — надзиратели охранного отделения. Некоторые из них совместно с агентами центрального отряда и другого рода филерами несли дежурства на улицах и перекрестках. Всех их, вместе с надзирателями, находившимися при самом Охранном отделении, было в столице 70 человек. Эти сыщики — из опытных филеров — должны были следить за всеми лицами, проживающими или приехавшими на время в их околоток. В участках они проверяли паспорта лиц, показавшихся им подозрительными. Донося о них Охранному отделению, надзиратели устанавливали слежку. Они наблюдали за людьми, к которым часто собирались гости, через дворников и швейцаров узнавали, когда у каких-либо общественных деятелей устраивались тайные собрания или заседания. Все квартиры, где проживали студенты, находились под наблюдением. Обо всем, происшедшем за день, надзиратели доносили в Отделение, которое сопоставляло их сведения с информацией из других источников и принимало свои меры. В Петербургском Охранном отделении были еще филеры так называемого Центрального отряда. Здесь были сыщики, которые знали в лицо уже известных революционеров, — из тех, понятно, что успели скрыться и были в розыске. Многие филеры этого отряда знали иностранные языки, и их посылали за границу — в места, где проживали революционеры, бежавшие из России. Филеры подробно заносили в свои тетрадки описание наружности эмигрантов: рост, цвет волос, глаз и прочее. Если удавалось — незаметно снимали. В Петербургском Охранном отделении была особая комната, увешанная фотографиями известных революционеров. На столе лежали толстые альбомы. Иногда сыщиков неожиданно проверяли: смогут ли узнать революционера, если он появится при царском проезде? Как только из-за границы доносили, что такой-то эмигрант выехал в Россию, ему навстречу высылался для опознания агент Центрального отряда. Часть филеров отряда была вполне образованными людьми — студенты, курсистки, чиновники, окончившие университет на средства Охранного отделения. Этим образованным сыщикам давали сложные поручения, и им иногда удавалось даже вступить в приятельские отношения с общественными деятелями. Следует вспомнить и так называемое Регистрационное бюро. Работали при нем гостиничные филеры. Эти сыщики следили только за приезжающими в столицу, останавливавшимися в гостиницах и меблированных комнатах. Они проверяли паспорта, следили за теми, кто пытался избежать прописки в участке. Были меблированные комнаты, которые нарочно соглашались не прописывать, если приезжий просил об этом. Но тут же владельцы комнат сообщали гостиничному филеру, что за гусь к ним пожаловал. Были общественные деятели, слежка за которыми шла по всей России. Как только они прибывали в Петербург, паспорт относился в Регистрационное бюро, где фиксировали все данные: с кем виделся, что делал, когда уехал. Таких гостиничных агентов было немного, около сорока. Ну а наружным наблюдением в столице, как и в Москве, занимались филеры Охранного отделения. Разбиты они были на две группы; кроме них имелись филеры, выполнявшие отдельные поручения, и вокзальные филеры. Филер только следил, в планы относительно наблюдаемого руководство его не посвящало. Ему давали сравнительно однообразные поручения: встретить "товар" (объект) при выходе из такого-то дома, провести до первой встречи с кем-нибудь. Затем филер бросал "товар" или сдавал его другому филеру, а сам вел другое лицо. К швейцарам и дворникам обращаться не рекомендовалось. Необходимые справки давали в Охранном отделении надзиратели. Душой всего дела являлись жандармские офицеры, которым с марта 1881 г. было поручено дело политического розыска. Внутреннее наблюдение, т.е. наблюдение за революционерами в их квартирах, на заседаниях революционных партий, вели не филеры, а секретные сотрудники охранного отделения. Донесения этих агентов собирались Канцелярией, откуда уже все филеры получали приказы. Канцелярия Охранного отделения и имевшийся при ней архив разделялись на Общую канцелярию и Общий архив и на канцелярию и архив Секретные. Помещались они в одном и том же здании, но на разных этажах и не имели между собой почти ничего общего. Более того, служащие Общей канцелярии не имели права входить в секретные комнаты. Называвшийся первым стол в общей канцелярии был наиболее невинным. Там занимались личным составом всех несекретных служащих Охранки, рассматривались разные прошения об отпусках, повышениях, выписывалось жалованье. По бумагам этого стола можно установить, что в Петербургском Охранном отделении состояло уже до 600 человек, включая охранную команду. В Отделении были самые различные должности, вплоть до старика, который пекся о лампадках перед многочисленными образами. У Отделения на постах стояли свои городовые, а на одной из улиц была извозчичья конюшня с извозчиками-филерами. В Общей канцелярии велась та обширная переписка по самым причудливым поводам, которая не затихает и теперь во всех казенных учреждениях России. Все несекретные бумаги нумеровались № 3000 и выше. Секретные же проходили за номерами от 1 до 3000. Второй стол Канцелярии был занят уже более серьезной работой. Он выдавал свидетельства о политической благонадежности. Требовались такие свидетельства желавшим поступить в высшие и военные учебные заведения, поехать за границу, купить револьвер и т.д. В этом же столе наводились справки обо всех лицах, приезжавших хотя бы на день в Ялтинский уезд Таврической губернии и в Царскосельский уезд, то есть в места проживания царской семьи. Получив сообщение, что какое-то лицо приехало в Ялту, столичное Охранное отделение передавало это сообщение специальным служащим, причем немедленно наводили справки в Общем архиве: не замечено ли это лицо в чем-нибудь антиправительственном? Гораздо более значительной являлась канцелярия в нижнем этаже и архив при ней. Эта канцелярия делилась на Секретный и Особо секретный отделы. В Секретном архиве хранились дела всех террористов, крупных общественных деятелей и видных революционеров, дела Льва Толстого и Распутина. Все служащие этих отделов, вплоть до переписчиков, были надежными людьми, умели молчать. В особо секретной комнате работали главным образом руководители отделения — жандармские офицеры. Сюда приносили донесения по внутреннему наблюдению, здесь обрабатывались доклады филеров наружного наблюдения. Оба рода сведений сопоставлялись, сравнивались. Там же переписывались донесения секретных сотрудников, доставляемые жандармскими офицерами. Тут же в одной их комнат заносили на карточки фамилии тех, кто в письмах неодобрительно отзывался о русских порядках. Агентурные записки, как уже упоминалось, — это записи сведений, полученных в результате беседы жандармского офицера с секретным сотрудником. Секретными сотрудниками или агентами внутреннего наблюдения, по официальному определению, являлись "лица, состоящие членами преступных сообществ и входящие в постоянный состав секретной агентуры" розыскных органов. Приобретению таких лиц Охранное отделение придавало огромное значение, так как "единственным вполне надежным средством, обеспечивающим осведомленность розыскного органа, является внутренняя секретная агентура". Насколько были основательны требования, предъявлявшиеся к секретным сотрудникам, показывает следующее место этой же инструкции: К числу вопросов, по ответам на которые можно судить о степени партийной осведомленности нового сотрудника, относятся следующие: 1) В чем заключается программа той партии, в какую он входит и о которой будет давать сведения? 2) Как сформирована местная организация и из каких отделов она состоит? 3)Какая литература этой партии распространяется в данное время? 4) Кто был арестован из членов этой партии и кто остался на свободе? Это, так сказать, краткая программа приемного экзамена. Вообще же "главнейшие вопросы, на которые сотрудник должен всегда стремиться иметь обстоятельные ответы", были таковы: 1) Какие лица являются самыми серьезными, активными и интересными работниками данного момента в обслуживаемой сотрудником организации или партии, где с ними можно встретиться и как, не возбуждая их подозрений, учредить за ними наблюдение? 2) Как построена обслуживаемая сотрудником организация и партия вообще, начиная с "верхов" и кончая "низами"; каким организациям высшего порядка она подчинена, на какие низшие группы и ячейки она распадается и с какими партийными учреждениями находится в непосредственных отношениях? 3) Какие образцы партийной литературы известны сотруднику: издания повременные и периодические, революционно-подпольные и легальные, заграничные, местные и из других районов империи; что составляет злобу дня и о чем вообще говорится в партийной литературе (легальной и нелегальной) данного момента? 4) Положение партии и партийных организаций в настоящее время; к чему сводится активная работа данного момента? 5) В чем может и должна в обследуемый период непосредственно проявиться преступная деятельность отдельных лиц, групп и организаций; особое внимание должно быть обращено на готовящиеся террористические акты, экспроприации, забастовочное движение и массовые выступления вообще; сведения о них, в видах их предупреждения, должны быть заблаговременно сообщаемы, даже в форме маловероятных и непроверенных слухов. 6) Кто из партийных и вообще интересных для розыска лиц приехал или выехал; когда, куда, с какою целью, на какой срок и по каким явкам и адресам; место их ночевок, свиданий и т.д. 7) Какие сотруднику известны организации и группы, а равно и представители таковых среди учащейся молодежи высших, средних и низших учебных заведений; каков характер этих учреждений (академический или с примесью политических тенденций); не имеют ли эти организации непосредственных сношений с чисто революционной активной средой и не готовятся ли к каким-либо самостоятельным или в связи с последней выступлениям и действиям? 8) Какие имеются у сотрудника сведения о деятельности других партий (революционных, оппозиционных и крайних правых) и лиц, принадлежащих к таковым? 9) Кого из вообще неблагонадежных лиц знает и может указать сотрудник? 10) Кто в настоящее время подозревается или обвиняется партийной средой в сношениях с розыскным органом и чем эти подозрения или обвинения вызваны? 11) Что известно сотруднику о предполагаемом употреблении и местах хранения кассы, библиотеки, паспортов, разрывных снарядов, взрывчатых и ядовитых веществ, оружия, огнестрельных и боевых припасов, кинжалов, финских ножей, кастетов и т.п.? 12) Каково настроение и к чему стремится в данный момент не революционная, но соприкасающаяся с ним среда? 13) Какие имеются у сотрудника случайные сведения о деятельности и замыслах преступного элемента общеуголовного порядка: возможные грабежи, убийства, разбои и т.д. 14) Все сведения, добытые и сообщаемые сотрудником, должны строго распределяться по следующим категориям: а) что известно ему как очевидцу и что носит вполне достоверный характер; б) что известно от лиц определенно партийных и заслуживающих в своих сообщениях доверия; в) что почерпнуто из литературы; г) что носит предположительный характер и стало известно из случайных разговоров, по непроверенным слухам и от мало осведомленных лиц и источников. 15) На всех указываемых сотрудником лиц по мере возможности должны быть даны следующие сведения: а) имя, отчество, фамилия и партийная кличка или прозвище; б) место жительства, род и место занятий или службы; в) приметы: возраст; рост (высокий, выше среднего, средний, ниже среднего, низкий); телосложение (полный, плотный, среднее, худощавый); наружность и ее особенности (видный, представительный, невзрачный, сутуловатый, безрукий, горбатый, косой, знаки, порезы и следы ран на лице и теле вообще); лицо (продолговатое, круглое, заостренное вверх или вниз, полное, худощавое, с выдающимися скулами, бледное, смуглое, румяное); цвет, размеры и форма волос на голове, бороде и усах (светло-русый, темно-русый, брюнет, рыжий, черный, как жук, длинные волосы зачесаны вверх, назад, с пробором, бобриком; борода брита, подстрижена, клинышком, лопатой, окладистая); походка (быстрая, медленная, семенит, с подпрыгиванием); манера говорить (тенорком, отрывисто, шепелявя, с инородческим акцентом, картавя); тип (русский, поляк, кавказец, европейский; рабочий, приказчик, купец); костюм (подробное описание головного убора, верхнего и нижнего платья, обуви); носит ли очки, пенсне, трость, портфель; привычки (вертляв, осторожен, оглядывается и проверяет себя, относится ко всему безразлично); г) с кем встречается и где чаще всего бывает; д) настоящая и прошедшая роль в организации или преступная деятельность указываемого лица вообще (подробно и без совершенно недопустимых, лаконических определений: "агитатор", "видный работник"). 16) Образцы попадающей в руки сотрудника партийной переписки и нелегальной литературы должны быть доставляемы им руководящему его лицу обязательно; экземпляры легальных партийных изданий — по мере надобности. 17) За две недели перед 9 января, 19 февраля, 18 апреля — 1 мая и другими отмеченными постоянными революционными выступлениями днями все сотрудники должны стремиться заблаговременно собрать полные сведения о предположенных и готовящихся беспорядках, а заведующий агентурой в подобные периоды обязан иметь свидания с сотрудниками, по возможности ежедневно. Помимо всего этого, "вновь принятого сотрудника следует с полной осторожностью, незаметно для него, основательно выверить опытным наружным наблюдением и постараться поставить его под перекрестную агентуру". В другом месте инструкция грозит: Ложное заявление, искажение в ту или иную сторону добываемых сотрудником сведений и умышленное создание обстановки преступления в видах получения вознаграждения, из мести или по иным соображениям личного характера, является тяжким преступлением и наказуется на общем основании согласно существующих на сей предмет законов. Сравнивая эти требования теории розыска с практическим их выполнением — агентурными записками, мы должны признать, что последние в отношении полноты не всегда стоят на высоте первых. Ведь только сыщик по призванию, относящийся к своим обязанностям с исключительным рвением, мог выполнить все эти требования, а таких, надо думать, было всё же меньшинство. Вообще же систематичность свиданий жандармов с сотрудниками, возможность использовать перекрестную агентуру и таким образом изобличить осведомителей во лжи, о чем последние, конечно, знали, придают агентурным запискам большую степень достоверности — во всяком случае, не меньшую, чем обычные свидетельские показания на следствии или на суде. Конечно, ценность агентурных записок прямо пропорциональна тому положению в партийной работе, какое занимал сотрудник Охранки. "Один сотрудник в центре стоит нескольких, находящихся на периферии", — записывал в одной из своих черновых заметок Мартынов. И старания охранников приобрести агентуру среди "центровиков" не оставались бесплодными: в последние годы своего существования Департамент полиции в "центрах" социал-демократической партии имел своих людей, осведомленность которых в партийных делах отрицать невозможно. Таковы основания, заставляющие нас считать агентурные записки важным материалом для истории партий. Среди опубликованных документов агентурных записок, т.е. записей бесед жандармских офицеров с сотрудниками, лишь две представляют собой не запись бесед, а личные донесения агента (М.И.Бряндинского). Владея пером, этот вполне интеллигентный (по профессии учитель) осведомитель относился к принятым на себя обязанностям с исключительной добросовестностью. Некоторые его донесения, в сущности, даже выходят из рамок обычных агентурных доносов, всегда освещающих лишь деятельность организаций и лиц и оставляющих в стороне идеологию. Следя за социал-демократической литературой и вращаясь в кругах, близких к верхам большевистской партии, Бряндинский определенно обнаруживает интерес к идеологической стороне описываемых событий, никогда не забывая интересов сыска. В этом особенность его донесений. Вторая группа документов — посылавшиеся в Департамент полиции начальником Московского охранного отделения отчеты о деятельности вверенного ему учреждения. Отчеты эти основаны на обработке данных многих агентурных записок и на материале, почерпнутом благодаря перлюстрации писем и обыскам, из показаний филеров и арестованных. Образец такой записки-отчета — донесение начальника Московского охранного отделения Заварзина от 11 января 1912 г., в котором автор явно хвастается перед начальством широтой и глубиной осведомленности (шутка сказать — скрестились указания пяти сотрудников!). Сведения, вошедшие в циркуляры Департамента полиции, основываются, во-первых, на показаниях, полученных от секретных сотрудников, работавших непосредственно с этим ведомством (это, конечно, наиболее крупные осведомители), во-вторых, на материале, полученном Департаментом от начальников охранных отделений и губернских жандармских управлений всей России. Циркуляры главное внимание уделяют центральным учреждениям партий. Но и циркуляры — еще не высшая форма обобщения. В целях уже не столько розыскных, сколько осведомительных (или даже образовательных) в Департаменте составлялись обзоры партий. Упомянем два таких обзора: первый, составленный в 1909 г., представляет собой краткий очерк истории РСДРП со времени ее зарождения; второй, датированный 7 августа 1916 г., носит название "Обзор деятельности РСДРП за время с начала войны России с Австро-Венгрией и Германией по июль 1916 г." В 1909 г. сотрудник Московского охранного отделения, а затем Департамента полиции Л.П.Меньщиков с копиями документов о секретных сотрудниках сбежал за границу, где передал В.Л.Бурцеву сведения о 40 провокаторах. Он опубликовал в Париже под фамилией Иванов ряд очерков о провокаторах. Уже в советское время Меньщиков составил "Черную книгу русского освободительного движения", в которой упомянуты несколько тысяч руководителей политического сыска, секретных сотрудников и филеров, а также лиц, подозреваемых в провокации. Исполняющий обязанности вице-директора Департамента полиции Виссарионов сообщал 29 октября 1911 г. в МВД, что "целый ряд разоблачений секретной агентуры причинил непоправимый вред ... возбудил в наличных сотрудниках недоверие к розыскным органам". Одновременно он полагал, что у эсеров "на местах в подавляющем большинстве работа приостановилась" и нет смысла засылать к ним агентов. Виссарионов сделал вывод о крайней слабости и неспособности многих сотрудников охранных отделений и жандармских управлений к розыску. Поэтому при Департаменте были созданы трехмесячные курсы. Там изучалась история революционного движения, в том числе история РСДРП, партии социалистов-революционеров, анархистов и др. Особое внимание уделялось организации политического розыска, правилам работы филеров, содержания конспиративных квартир, изучению фотографии и дактилоскопии и т.д. Босяки и Штурманы Самым многолюдным, хорошо организованным и наиболее опытным в России было Московское Охранное отделение. Его деятельность зачастую приобретала всероссийский характер, причем агенты из Первопрестольной не были подотчетны местным охранным отделениям или губернским жандармским управлениям. На содержание московского ведомства в 1914 г. было выделено 14 767 рублей. По данным последней ведомости, в январе 1917 г. 49 секретных сотрудников получили 3719 рублей. За каждое серьезное донесение секретный сотрудник получал дополнительную награду. В Московском губернском жандармском управлении насчитывалось 16 секретных сотрудников. Всего в Москве в январе 1914 г. было 42 секретных сотрудника, из них 20 работали среди социал-демократов, 5 — среди эсеров, 7 — в студенческих организациях. В марте 1917 г. в архиве Московского охранного отделения было выявлено 11 секретных сотрудников, а с остальными доносителями — около 400. Наиболее значимыми из них были Р.В.Малиновский, А.С.Романов, И.П.Карпачев, А.И.Лобов, А.Ю.Маракушев, А.А.Поляков, А.А.Поскребухин, С.А.Регекампф-Златкин и другие. Так, Регекампф-Златкин (Танин) написал 110 доносов, в которых выдал 186 участников революционного движения. А.Н.Николаев (Андрей) сообщил о 176 государственных преступниках, а С.И.Соколов (Кондуктор) — около 100. По доносам А.И.Лобова (Мек) было арестовано 23 человека, в том числе его жена, большевичка В.Н.Лобова. Упоминавшийся уже А.С.Романов (Пелагея) написал 160 донесений, в результате которых были арестованы члены большевистской фракции IV Думы. Московское Охранное отделение подчеркивало, что Романов давал "полное и систематическое освещение всех начинаний партии в Москве и области. Его сведения достоверны, подтверждаются обычно фактическими данными и посему представляют материал исключительной ценности для розыскного дела". С 5 июля 1910 г. по 19 сентября 1913 г. Р.В.Малиновский направил в Охранное отделение 88 донесений. По ним были арестованы Ф.И.Голощекин, Л.П.Серебряков, П.А.Залуцкий, С.С.Спандарян, И.В.Сталин, А.И.Ульянова, М.И.Ульянова, А.К.Воронский, Е.Д.Стасова, Д.М.Шварцман, Я.Д.Зевин и другие пламенные ниспровергатели существующих порядков. Немало попортили крови революционным организациям А.Е.Серебрякова, О.Ф.Пуцято-Руссиновская и другие секретные сотрудники московской Охранки. Наиболее крупные доносители получали от Департамента полиции огромные по тем временам деньги. Малиновскому ежемесячно платили 500, а затем и 700 рублей. Заметим, что жалованье губернатора тогда составляло 500 рублей. За свою работу Бряндинский получал 630 рублей. Он был уполномоченным транспортной комиссии при ЦК РСДРП. Последовавшие один за другим провалы в доставке большевистской нелегальной литературы привели к его разоблачению. После IV (Пражской) конференции он был отстранен от партийной работы. Но Охранка не бросила сотрудника на произвол судьбы. Под Парижем ему была куплена вилла за 40 тысяч франков. Обычно в Московском Охранном отделении секретные сотрудники свыше 200 рублей не получали. Да и эту сумму получали лишь трое: А.М.Кошкарев (Павлов), работавший секретарем бюро Военно-промышленного комитета, Регекампф-Златкин, участник профсоюзного и кооперативного движения, и осведомитель по революционному движению в Польше И.Д.Силуек (Александр). Эти сотрудники не только были осведомителями, но и занимались аналитической работой — готовили для Охранного отделения обобщающие обзоры, освещающие различные направления деятельности нелегальных и легальных партийных и общественных организаций. Наиболее длительное время — 25 лет — секретной работой занималась А.Е.Серебрякова (Субботина, Мамочка, Туз). Руководители Московского охранного отделения давали высокую оценку работе наиболее крупных сотрудников. Приведем отдельные выдержки из донесений начальника Московского охранного отделения в Департамент полиции. Штурман. "Отличается высокой интеллигентностью и широким умственным развитием. Его сведения всегда определенны, отличаются законченностью и являются материалом особой серьезности и значения". Кондуктор. "Дает проверенный и заслуживающий внимания агентурный материал". Евгений. "Лично выразив желание оказывать услуги розыскному органу, проявляет исключительное усердие в деле строгого выполнения указаний и дает заслуживающие полного внимания сведения. Развит, интеллигентен". Анно. "Дает детальное освещение руководящей группе социал-демократов, работающих над восстановлением местного партийного подполья, непосредственно связан с наиболее интересными и активными представителями партии. Адрес его служит для высылки из-за границы изданий ленинского центра". Босяк. "Один из самых старых представителей партийного подполья в области центрального промышленного района. большевик-примиренец. Находится в связи с их лидером". Московское Охранное отделение всеми возможными способами пыталась завербовать побольше агентов. Так, когда А.П.Голубков в 1909 г. сидел в камере Московского охранного отделения, то обратил внимание на вывешенное объявление, где перечислялись расценки за доносы на революционеров. Они начинались с пяти рублей. Жуиры и психологи С 1898 г. стало замечаться оживление в революционной среде, и тогда Департамент полиции признал необходимым выделить из делопроизводства, ведавшего политическим розыском, особый отдел, во главе которого был поставлен Л.А.Ратаев, но всеми делами в основном занимался М.И.Гурович, известный под кличкой Харьковцева. Гурович был огромного роста, с усами и бакенбардами, представительный мужчина. Он некогда являлся секретным сотрудником, но, когда революционеры заподозрили его, перешел на официальную службу в Департамент. Рыжий цвет его волос превратился в черный, что вместе с черным пенсне изменило наружность Гуровича. Ему было неприятно, когда его принимали за еврея: "Никак не выходит у меня румынская внешность"... Всё вместе взятое выработало в этом человеке подозрительно-мнительный подход к людям, который он прикрывал резкостью и холодностью. Тонкий психолог, проницательный розыскной работник, категоричный в своих требованиях, он выдвинулся в ряды заметных чиновников того времени. К жандармским офицерам он сумел подойти с большим тактом и как техник розыскной политической работы был популярен. Закончил он свою карьеру управляющим канцелярией политического розыска на Кавказе. Все его доклады со вниманием читались в Петербурге. Гурович доказывал, что в случае проигранной войны с Японией в России начнутся массовые революционные выступления. Он еще в 1904 г. нарисовал довольно правдоподобную картину будущих беспорядков. В быту Гурович был приятным собеседником и хлебосольным хозяином. В 1905 г. он показал себя отважным человеком, разгуливая под пулями по улицам Ростова. Гурович был награжден орденом Святого Владимира, одно время исполнял обязанности начальника Петербургского охранного отделения. В 1915 г. умер в Евпатории от чахотки. У руководителей политического розыска, сидевших в Департаменте полиции, был свой идеал жандармского жития. Для провинившихся жандармов у них были наготове выговоры и взыскания. С сотрудниками охранных отделений было сложнее. Директор департамента выговаривал главе Нижегородского охранного отделения: По имеющимся у меня сведениям, Вы посещаете нижегородский "бюрократический клуб" и проводите вечера за игрой в карты. Принимая во внимание, что занятие политическим розыском совершенно несовместимо с препровождением вечеров за карточной игрой, имею честь уведомить Ваше высокоблагородие, что в случае дальнейшего появления Вашего в местных клубах я буду поставлен в необходимость обсудить вопрос о соответствии Вами занимаемой должности. Но этот выговор не подействовал на жизнерадостного начальника. Прошел год, и директор Департамента опять писал ему: Несмотря на предупреждение, Вы, по имеющимся у меня данным, продолжаете вести образ жизни, не соответствующий занимаемой Вами должности начальника Охранного отделения, а именно: продолжаете посещать клубы, ведете там азартные игры в карты; имея беговую лошадь, принимаете участие в состязаниях, причем даже не скрываете в беговых программах, что лошадь эта принадлежит именно Вам. Вследствие сего вновь требую, чтобы Вы прекратили карточную игру, участие в бегах и вообще не афишировали себя. Учтите, что больше никаких предупреждений не последует. Это письмо было отправлено после ревизии Нижегородского охранного отделения. Любопытно, что ревизор получил сведения о "несоответствующем образе жизни" жандармского офицера от губернатора, которым был в то время знаменитый Алексей Хвостов, позже министр, затем, при Временном правительстве, привлеченный к суду за растрату казенных денег. Это он, Хвостов, сетовал, что начальник Охранки ведет образ жизни, не соответствующий его конспиративным служебным обязанностям, пользуется совершенно непристойной для своего звания "популярностью" в городе, ибо имеет собственный выезд, который охотно демонстрирует обывателям, отправляясь в определенные часы на катанья по главным улицам. Хвостов, по его собственным словам, "отнюдь не осуждал бы личной жизни подполковника, если бы только она не мешала, с одной стороны, нормальной работе местной полиции по надзору за азартными играми в местных клубах, а во-вторых, и главным образом, если бы увлечение подполковника широкой общественной жизнью не отражалось на интенсивности и продуктивности работы Охранного отделения". Конечно, Хвостов-губернатор боролся с азартными играми (испокон века все администраторы этим занимаются), но вот прикажет он полиции произвести внезапную проверку в клубах, а ему и докладывают, что в числе игроков находятся начальник Жандармского управления и начальник Охранного отделения. Но последний, несмотря на выговоры и предупреждения, не смог изменить образа жизни, который казался столь предосудительным его начальству. Он позволил себе выступить в том же "бюрократическом клубе" в роли мелодекламатора. Это было уже совсем возмутительно, и командир Корпуса жандармов высказал самое категорическое осуждение артистическим опытам своего подчиненного. Объяснения последнего — совершенно исключительная дискуссия на тему о жандармском поведении: Я действительно, по просьбе собравшейся публики, состоявшей исключительно из моих знакомых, прочел два стихотворения Апухтина. Наряду с этим некоторые из присутствующих пели, играли на разных инструментах, так что составился импровизированный литературно-музыкальный вечер без всякой программы, даже без наличности эстрады, которая обычно устраивается, если концерт подготовлен и носит более официальный характер. Самый вечер являлся также обыкновенным, и даже не было установлено платы за места или за вход. Последнее обстоятельство весьма существенно, так как по законоположениям и разъяснениям военного министерства офицеры имеют право участвовать не только в концертах, но и в спектаклях, если они бесплатны. Приказами по Отдельному корпусу жандармов также не установлено ограничений для офицеров корпуса по поводу выступлений, разрешаемых офицерам русской армии вообще. Я полагал поэтому, что не нарушал своим чтением никаких правил. На этом объяснения не заканчиваются. Начальник Нижегородского отделения пытается оправдать свой "образ жизни" с точки зрения... инструкции по внутреннему наблюдению. "Мне казалось, что это не идет вразрез с теми особенными обязанностями, которые налагаются на меня службой по розыску. Я полагал, что чем более буду пользоваться симпатиями местного общества (а это достигается исключительно общением с ним), чем я более буду жить его жизнью, тем скорее буду иметь возможность знать среду, освещать общественное настроение, так как агентуры наемной, которой мы пользуемся в подпольных организациях, в обществе получить почти невозможно". Теоретики политического сыска, создавшие инструкцию по организации и ведению секретной агентуры и контролировавшие постановку этого дела в пределах империи и за границей, особое внимание уделяли психологии отношений жандармского офицера-руководителя и секретного сотрудника. Когда процесс вербовки завершался и революционер оказывался "заагентуренным", то в психологической игре руководителя-офицера с сотрудником мог оказаться роковым для неопытного руководителя момент борьбы за авторитет. Департамент указывал офицеру на опасность подчиниться духовному влиянию сотрудника. Лица, заведующие агентурой, должны руководить сотрудниками, а не следовать слепо указаниям последних. Обыкновенно сотрудник выдающийся — интеллигентный и занимающий видное положение в партии — стремится подчинить своему авторитету лицо, ведущее с ним сношения, и оказывает давление на систему розыска. Если для сохранения отношений возможно оставлять его в убеждении, что такое его значение имеет место, то в действительности всякое безотчетное движение сотрудников приводит к отрицательным результатам. Руководитель, подчинивший сотрудника своему авторитету и своей воле, в дальнейшем должен был, следуя предписаниям своих профессоров из Департамента, воздействовать на мировоззрение агента и на его душевное настроение. Если сотрудник начинал работу по материальным соображениям, то в нем надо было "создавать и поддерживать интерес к розыску как орудию борьбы с государственным и общественным врагом — революционным движением". Особенно ценными представлялись в этом отношении сотрудники, руководствовавшиеся побуждениями отвлеченного характера. Офицеру предписывалось путем убеждения склонять на свою сторону и обращать революционеров в лиц, преданных правительству. Руководители Департамента весьма ценили убежденность сотрудников и, получая известия о разоблачениях своих агентов, старались определить, в какой мере те сохранили эту убежденность. Результаты получались неудовлетворительные. Так, при осмотре дел о лицах, оказавших секретные услуги розыскного характера в расследовании политических преступлений за 1906 —1911 гг. и не сумевших скрыть своей деятельности от антиправительственных организаций, оказалось, что "при производстве расследований революционными организациями в целях обнаружения и разоблачения данных о секретной службе членов организации лишь одна жена врача Зинаида Кученко, бывшая членом партии эсеров, при означенных расследованиях безбоязненно и открыто заявила эмигранту Бурцеву, что она, состоя членом партии, служила одновременно русскому правительству из-за идейных побуждений и вполне сознательно относилась к розыскному делу, постоянно заботясь только об интересах этого дела. Что же касается других лиц, уличенных революционными организациями, как-то: А.Г.Серебрякова, жена судебного пристава О.Ф.Руссиновская-Пуцято, мещанка Т.М.Цетлин и другие, то таковые, хотя исполняли свои обязанности прилежно, являясь врагами преступной крамолы, тем не менее при разоблачении их об этом открыто не заявляли". В повседневных отношениях к сотруднику Департамент полиции требовал от руководителя-офицера душевности. Заведующему агентурой рекомендуется ставить надежных сотрудников к себе в отношения, исключающие всякую официальность и сухость, имея в виду, что роль сотрудника обычно нравственно очень тяжела и что эти встречи часто бывают в жизни сотрудника единственными моментами, когда он может отвести душу и не чувствовать угрызений совести. Так гласила инструкция. Департамент полиции, получая сведения с мест и анализируя их, всегда отмечал и указывал жандармским офицерам на недопустимость несдержанного, нервного отношения к секретным сотрудникам. Приведем отрывок из такого письма в одно из местных охранных отделений: Усматривается недостаточно ровное и слишком формальное, сухое отношение к секретным сотрудникам, отчасти, может быть, вследствие неуверенности вашей в искренности некоторых из них. Последнее обстоятельство, если оно имеется в действительности, несовместимо и является прямым следствием именно формального, сухого отношения, которое, очевидно, не может расположить сотрудника к какой бы то ни было откровенности. Между тем искренность агентуры составляет главнейшее условие для правильного и продуктивного ее использования. Почему прежде всего необходимо установить самые простые, сердечные (но отнюдь не фамильярные) отношения с сотрудниками, чтобы не только расположить, но и привязать их к себе. У сотрудников не должно быть не только ни малейшего страха к своему руководителю, но даже и сомнения в доступности последнего... Не следует также давать серьезной агентуре особых агентурных поручений по незначительным выяснениям; во всяком случае такие поручения могут быть высказаны лишь в форме пожеланий и отнюдь не в форме требований. Вообще же, давая поручения сотрудникам, ни в коем случае не допускать нажима при их исполнении, так как всякое форсирование в этом очень часто ведет лишь к провалам агентуры, создание которой должно быть первейшей обязанностью руководителя. Первые провокации В 1903 г. заведующий агентурой в Париже Н.И.Рачковский по личному приказанию царя был уволен в отставку за то, что сообщил неблагоприятные сведения о шантажисте-спирите Филиппе, который пользовался большим влиянием при дворе. В Париж был командирован Ратаев, а на место заведующего Особым отделом министр внутренних дел Плеве пригласил начальника Московского охранного отделения С.В.Зубатова, который привел на службу в Департамент полиции сотрудников Охранки (Медникова, Меньщикова, Квицинского, Труткова, Зверева), проваленных агентов (Гуровича, Панкратова) и жандармских офицеров (Терещенкова, Комиссарова, Меца). С появлением этих лиц взгляды полиции на революционное движение изменились. Создалась система исключительных награждений за открытие сенсационных дел: тайных типографий, складов бомб и пр. По инициативе Зубатова Россия покрылась сетью охранных отделений, во главе которых были поставлены молодые жандармские офицеры, более восприимчивые к новым методам политической борьбы. Для надзора за отправлявшимися в Россию революционерами с согласия германского правительства учреждена была в 1902 г. в Берлине самостоятельная агентура, начальником которой стал Гартинг (Геккельман), бывший секретный сотрудник III Отделения по партии "Народная воля". Гартинг тогда же за прежние заслуги был произведен в первый чин коллежского регистратора, а затем сразу же в коллежского советника. Деятельность его главным образом свелась, однако, к тому, чтобы дискредитировать своего конкурента, Ратаева, возглавлявшего парижскую агентуру, и занять его место. Это ему удалось с помощью вернувшегося из опалы Рачковского. Ратаева уволили. В бытность А.А.Лопухина директором Департамента полиции произошел такой случай. После убийства террористом Каляевым великого князя Сергея Александровича петербургский генерал-губернатор Трепов вошел без доклада к Лопухину и сказал "убийца", потом повернулся и покинул кабинет. Дело в том, что Трепов, будучи московским обер-полицмейстером, возбудил ходатайство об ассигновании 30 тысяч рублей на охрану великого князя, а Лопухин отказал. Вскоре генерал Трепов был назначен товарищем министра внутренних дел, заведующим полицией. Но вся его распорядительность выражалась в том, что с первых же дней он совсем запугал чиновников; некоторые из них, приезжая к нему с докладом, лишались способности произнести хотя бы слово, и тогда Трепов говорил: "Приведите ко мне говорящего!" Ближайшим своим помощником Трепов назначил Рачковского, который немедленно приступил к организации своей личной агентуры. Директора Департамента полиции непрестанно менялись, оставаясь на своей должности лишь по несколько месяцев, и наконец был назначен М.И.Трусевич, который задумал превратить Департамент полиции в боевое учреждение, введя в его состав жандармских офицеров. Генерал Климкович стал заведовать Особым отделом, а его ближайшими помощниками явились ротмистр, позже генерал Еремин — по партии эсеров, полковник Беклемишев — по польским партиям и т.д. Новой эпохой для Департамента полиции явилось появление на посту товарища министра внутренних дел генерала П.Г.Курлова, который первым делом стал набирать близких ему людей: директором Департамента утвердили ничем не примечательного Н.П.Зуева, делами же заправлял М.Н.Веригин — личный друг Курлова. Заведующим парижской агентурой стал отставной штабс-ротмистр А.А.Красильников, бесшабашный кутила. Ходили слухи, что Курлов, человек весьма правых взглядов, был назначен против желания Столыпина, для создания противовеса "либеральным" стремлениям последнего (Столыпин был министром внутренних дел). Последствием разоблачений Бурцева (о них позднее) явилось массовое увольнение секретных сотрудников, которые стали приходить в Департамент просить о назначении им пособий и трудоустройстве. Пособия им давались мизерные, по 200—300 рублей, в дальнейшей их судьбе Департамент участия не принимал, стараясь поскорее от этих людей отделаться. У английского писателя Честертона есть затейливый роман "Человек, который был Четвергом". Доброволец-провокатор поэт Сайм случайно становится участником собрания анархистов. Находчивый, злой и остроумный, он тут же на собрании приобретает симпатии анархистов и избирается ими в верховный совет анархистов Европы, каждый из членов которого носит кличку дня недели. В заседании совета вдруг поднимается вопрос о предателях, и когда Сайм, чувствуя на себе пристальный взгляд председателя, пытается вытащить из кармана револьвер, чтобы застрелиться, он замечает, что то же самое хочет сделать и его сосед. В конце концов оказывается, что и все другие анархисты — агенты полиции. Этот фантастический роман мог стать для России реальной историей. В современной юридической литературе под провокатором понимается не просто полицейский агент, предатель, проникший в революционную или уголовную среду, а такой агент, который своими действиями побуждает, подстрекает преступников (независимо по каким причинам, государственным или личным) к невыгодным для них действиям с целью их разоблачения и ареста. В партиях народовольцев и эсеров, где главным средством борьбы с правительственным строем был террор, провокация процветала особенно сильно. Охранке важно было не допустить террористических актов; чтобы предупредить их, они, бывало, провоцировались… В работе с социал-демократами Охранное отделение действовало больше приемами осведомления. Террор и провокация неразделимы. Там, где раздаются револьверные выстрелы, зачастую живут бесчестье, предательство. Политическая провокация нередко практиковалась при Плеве. Осуществлял ее в основном подполковник Г.Судейкин, которого называли "практическим сердцеведом". Началось с "Народной воли". Среди арестованных добровольцев III Отделение отбирало наиболее уязвимых в духовном отношении. Убоявшись виселицы, стал опознавать своих товарищей Иван Окладский. За действительное или мнимое предательство в гостиничном номере был зарезан слесарь Рейнштейн. После казни первомартовцев руководителем остатков "Народной воли" был Сергей Дегаев, ставший агентом Судейкина. Когда Дегаева разоблачили, от него потребовали убить Судейкина. Иначе — смерть. И Дегаев в декабре 1883 г. выстрелом из револьвера разнес голову своему шефу. Революционеры переправили Дегаева за границу, торжественно приговорили его к изгнанию, и он уехал в Америку, где благополучно прожил еще 27 лет. Не жандармерия делала Азефов и Малиновских, она лишь выбирала их из революционной среды, дух которой неизбежно порождал не только мнивших себя героями фанатиков, но и предателей. Отметим, что чины Охранного отделения или Жандармского управления, от начальника до младшего филера, никогда в революционные ряды не становились. Дать исчерпывающий список секретных сотрудников, работавших в партии социал-демократов, пока нельзя, так как разработку имеющихся по этому вопросу материалов нельзя считать законченной. Можно говорить лишь о некоторых агентах внутреннего наблюдения. Из них, несомненно, самым видным членом партии был Роман Вацлавович Малиновский. Большевик-провокатор В 1914 г. в Государственной думе разразился скандал. Все знали руководителя большевистской фракции IV Думы, члена ЦК партии большевиков Романа Малиновского. Он вышел из рабочих, многого достиг самообразованием, стал секретарем союза металлистов. Неизвестно, что его привело в Охранку. Там Малиновского зачислили в штат и положили для начала двести рублей в месяц. Он постоянно виделся с Лениным — тот редактировал его статьи. В 1914 г. в Париже Малиновский прочитал реферат о работе большевиков в Думе. Ленин очень высоко оценил этот текст. Всё бы хорошо, да Николай II назначил товарищем министра внутренних дел Джунковского, известного тем, что, будучи московским генерал-губернатором, тот ходил в 1905 г. с революционерами под красным флагом от тюрьмы к тюрьме, освобождая политзаключенных. Начав знакомиться с агентурной картотекой, Джунковский очень удивился и, явившись к председателю Думы Родзянко, выложил ему: так и так, не депутаты у вас, а шпионы. Малиновский тут же сложил с себя полномочия депутата и бросился в Поронино к Ленину и Зиновьеву, жалуясь на усталость, депрессию и пр. А слухи о провокаторе уже пошли. Дан и Мартов опубликовали заявления, обличающие Малиновского. Но Ленин объявил: "Наш ЦК ручается за Малиновского!.." В Первую мировую войну Малиновский попал в плен к немцам, в 1918 г. выбрался оттуда и появился в России. Верховный трибунал ВЦИК тут же осудил его и расстрелял в 24 часа. Имеющиеся в нашем распоряжении сведения о нем — это, во-первых, некоторые данные, опубликованные в газетах "День" (16 июля 1917 г.) и "Русское слово" (19 мая 1917 г.) — из материала, добытого Верховной следственной комиссией, учрежденной при министре юстиции А.Ф.Керенском; во-вторых, материалы, имеющиеся в архиве Московского охранного отделения. На основании этой информации мы можем составить довольно полное представлением о нашем герое. По справкам о судимости, издававшимся Министерством юстиции, Р.В.Малиновский (родился в 1876 г.) был неоднократно судим за кражи, в том числе и со взломом. Около 1901—1902 гг. он стал сближаться с социал-демократическими рабочими кругами, а позднее был деятельным членом Комиссии по рабочим вопросам при социал-демократической фракции III Государственной думы в 1906—1910 гг. состоял также секретарем союза рабочих-металлистов. К этому же времени относится его близкое знакомство, с одной стороны, с кругами, близкими к Ленину, а с другой — с московской Охранкой, секретным сотрудником которой видный большевик делается в 1910 г. 13 мая этого года Малиновский был арестован в Москве на улице и на допросе заявил жандармскому офицеру Иванову о своем желании переговорить откровенно с начальником Отделения Заварзиным. Освобожденный 23 мая, Малиновский становится агентом. В это время он слывет в партийных кругах меньшевиком-ликвидатором, но "постепенно, после самых серьезных размышлений и наблюдений", как он говорил Ленину в январе 1912 г., переходит на сторону большевиков. Одновременно с этой эволюцией он проделывает хорошую карьеру и в Охранном отделении, где его ценят, увеличивая жалованье. Со времени поездки в январе 1912 г. на Пражскую конференцию ленинцев Малиновский обретает влияние среди большевиков. На этой конференции он произвел хорошее впечатление на Ленина, был избран в ЦК партии и намечен кандидатом от рабочих Московской губернии в IV Государственную думу. По приезде с конференции в Москву Малиновский, как сообщает Охранному отделению сотрудник Сидор (А.А.Поляков), "стремится выставить свою кандидатуру по рабочей курии от губернии, и есть основание полагать, что он легко проведет ее, как имеющий популярность в рабочей среде". Через день сам Малиновский (Портной) сообщает о себе: "Его кандидатуру в Государственную думу Московский социал-демократический комитет определенно решил поддерживать". 20 сентября он опять пишет о себе в третьем лице: "Им собрано 20 рублей денег на командировку своих агентов по губерниям для агитации среди рабочих о голосовании за него при выборах в Государственную думу". 30 сентября он сообщает, что избран выборщиком на губернский избирательный съезд, 3 октября сотрудник Сидор сообщает, что Малиновским получено из-за границы около 300 рублей для ведения агитации среди уполномоченных от рабочих по проведению его кандидатуры, и наконец, сотрудник Пелагея (А.С.Романов) доносит, что Малиновский участвовал в предвыборном совещании, где его окончательно наметили в Государственную думу. Так проводили большевики Малиновского в Думу, но едва ли им удалось бы это сделать, если бы того же не желали бы и в Охранном отделении, и в Департаменте полиции. Эти ведомства всячески устраняли препятствия, возникшие на пути Малиновского в Таврический дворец. А первое препятствие явилось в лице мастера завода, где работал Малиновский, Моисея Кривова. Находясь в плохих отношениях с Малиновским, Кривов грозил уволить его с завода и тем самым сделать невозможным избрание кандидата. Кривова на время выборов арестовали. Вскоре появилось новое препятствие. На основании положения о выборах в них не могли участвовать лица, подвергшиеся по суду наказанию за кражу, мошенничество, причем означенное ограничение не было связано с давностью преступления. Вице-директор Департамента полковник Виссарионов предоставил директору Белецкому такой рапорт: Вследствие личного приказания имею честь обратить внимание Вашего превосходительства на положение о выборах в Государственную думу и доложить, что согласно 1 п. 10 ст. известное Вам лицо, как отбывшее наказание в 1902 г. за кражу со взломом из обитаемого строения, как за кражу в третий раз, по моему мнению не может участвовать в выборах. К изложенному считаю долгом присовокупить, что Вы изволили приказать доложить Вам, что надлежит возбудить перед г. министром вопрос о том, следует ли ставить в известность о существующем ограничении московского губернатора, или это лицо должно пройти для него совершенно незамеченным". На представлении рукой Белецкого помечено: Доложено г. министру. Предоставить дело избрания его естественному ходу". К переписке приложен лист бумаги с оттиском штемпеля Особого отдела: "Шифр, Москва, начальнику Охранного отделения. Вопрос об участии известного Вам лица в выборах предоставьте его естественному ходу. Белецкий. На другом листке такой текст: Разбор шифрованной телеграммы из Москвы от начальника охранного отделения на имя Департамента полиции. Дело предоставлено его естественному ходу. Успех обеспечен. Подполковник Мартынов. 26 октября начальник Московского охранного отделения доносил директору Департамента: "Исполнено успешно". Выборы Малиновского в Государственную думу прошли успешно. Жена Ленина, Надежда Крупская, прислала поздравительное письмо, в газете "Правда" появилась горячая статья, выражающая уверенность, что Малиновский, уже более десяти лет являющийся социал-демократом и пользующийся большим уважением, скоро заявит о себе всей России. Департамент полиции увеличил ему жалованье до 500 рублей в месяц. После избрания Малиновский развивает чрезвычайно энергичную деятельность: как член ленинского ЦК, как депутат Государственной думы и как сотрудник Департамента полиции. В качестве члена ЦК он присутствует на совещании этого комитета, происходившем на рождественских каникулах 1912—1913 гг. в Кракове. В январе 1913 г. Малиновский приезжает в Москву для организации легального марксистского издания. Летом 1913 г. он снова за границей, на частном совещании лиц, пользующихся исключительным доверием Ленина (кроме самого Ленина и Малиновского, там были Крупская, Зиновьев и Каменев). В представленном Малиновским в Департамент полиции отчете об этом совещании обращает на себя особенное внимание место, где он говорит о возникших в большевистском центре подозрениях, что "вблизи думской шестерки есть лицо, связанное с розыскными органами империи". Подозревать в предательстве кого-нибудь из членов самой шестерки, и в частности Малиновского, у Ленина и его ближайших помощников Зиновьева и Каменева, очевидно, не было и мысли, судя по тому, что Малиновскому на этом совещании были даны ответственнейшие поручения, как-то: назначение двух учеников из Москвы в открывавшуюся Лениным партийную школу пропагандистов, раздобывание денег на эту школу, организация в Москве газеты и прочее. Малиновский принимает деятельное участие в издании московской большевистской газеты "Наш путь", первый номер которой вышел 23 августа. 2 сентября сам Малиновский в качестве секретного сотрудника (теперь он носит кличку Икс) сообщает начальнику Департамента полиции Мартынову, что социал-демократ Данский намечает его (Малиновского) издателем журнала "Вопросы страхования", а 13 сентября он же доносит Мартынову, что ездил вместе с Петровским к Павлу Мостовенко за деньгами на партийные цели. 15 сентября Малиновский участвует в совещании видных социал-демократов, на котором было решено вызвать стачку протеста по случаю преследования рабочей печати и для этого выпустить листовку. На другой день Малиновский уехал за границу на сборище ленинцев, названное по конспиративным соображениям "августовским" (на этом совещании, кроме Малиновского, присутствовал еще провокатор А.И.Лобов). Из постановлений этого совещания чревато последствиями было постановление по вопросу об отношении думской большевистской шестерки к меньшевистской семерке. Совещание решило "идти на явный раскол" с меньшевиками в случае неудовлетворения ими требований ленинцев. По возвращении в Петербург Малиновский добился этого раскола, что привело к вмешательству в партийные дела русских социал-демократов Международного социалистического бюро. Служа в свой подпольной работе двум господам — Департаменту полиции и РСДРП, Малиновский и как член Государственной думы был таким же двуличным. Верховной следственной комиссией установлено, что он произносил в Думе речи частью от себя, частью же заранее приготовленные Лениным, Зиновьевым и другими лицами. Эти заранее приготовленные тексты Малиновский представлял и на просмотр вице-директору Департамента Виссарионову, делавшему свои поправки. Из выступлений Малиновского в Думе особенно замечательны состоявшиеся 30 октября 1913 г. и 22 апреля 1914 г. Подписав первым запрос к министрам внутренних дел и юстиции по вопросу о провокации социал-демократических депутатов II Государственной думы, Малиновский 30 октября 1913 г. произнес горячую речь в защиту спешности этого запроса. Речь эта, вызвавшая ряд сочувственных отзывов и приветствий, напечатанных в газете "Правда", создала Малиновскому широкую популярность. 22 апреля 1914 г. состоялась бурная обструкция со стороны левого крыла Государственной думы против председателя Совета министров Горемыкина, причем 21 депутат, в том числе и Малиновский, были исключены на 15 заседаний. По словам членов Государственной думы Бадаева и Муранова, Малиновский возмущался создавшимся положением и настаивал на том, что "с этими карами парламентскими способами бороться нельзя", что "нужны другие приемы борьбы", что "возвращение в Думу было бы позорным, необходимы более революционные выступления в виде уличных манифестаций рабочих, которых депутаты должны были поднять на защиту". Этот взгляд Малиновского не встретил сочувствия среди левых элементов Думы, и 7 мая 1914 г. депутаты, по окончании срока исключения, возвратились на свои скамьи. Они по очереди читали декларацию с выражением протеста против насилия, причем председатель лишал говоривших слова. Когда после членов Думы Керенского и Хаустова выступил Малиновский и упорно продолжал читать декларацию, несмотря на лишение его слова председателем Думы, последний был вынужден поручить приставу предложить Малиновскому покинуть кафедру. Только после этого Малиновский ушел на свое место. В тот же день председатель Думы М.В.Родзянко узнал от товарища министра внутренних дел В.Ф.Джунковского, что Малиновский является сотрудником Охранки. 8 мая Малиновский внезапно сложил с себя депутатские полномочия и немедленно выехал за границу. Как видно из показаний допрошенного в качестве свидетеля генерал-лейтенанта Джунковского, когда он узнал о том, что еще до его назначения на должность товарища министра в Государственную думу был проведен при содействии Департамента полиции сотрудник Охранки, "твердо решил прекратить это безобразие", но так, чтобы не вызвать скандала ни для Думы, ни для министров. После неоднократных совещаний было решено выдать Малиновскому годовое жалованье в размере 6000 рублей, потребовать от него выхода из Думы и отправить его немедленно за границу. Всё это и было исполнено, причем, как оказалось, Малиновский не счел нужным представить какие-либо объяснения своего ухода софракционерам. По приезде же в Австрию он явился к Ленину и там, несмотря на противоречивые объяснения причин своего ухода, был партийным судом оправдан за недостаточностью улик. Появившиеся же сначала в Думе, а затем и в печати слухи о сношениях Малиновского с деятелями Охранного отделения энергично опровергались как самим Лениным, так и другими представителями большевиков. Про дальнейшую судьбу Малиновского достоверно известно лишь то, что он оказался в одном из лагерей военнопленных в Германии, но как он туда попал — не установлено. По словам Ленина и Зиновьева, Малиновский неоднократно им писал после этого из Германии; из писем к ним других военнопленных выяснилось, что Малиновский открыл там партийные занятия, читал лекции, разъяснял Эрфуртскую программу, причем слушатели присылали главе большевизма восторженные отзывы о нынешней деятельности Романа Малиновского. Таковы данные, добытые Верховной следственной комиссией по делу об этом провокаторе. К ним мы можем добавить один любопытный документ, имеющийся в архиве дел Московского охранного отделения. Это телеграмма помощника начальника Московского охранного отделения подполковника Знаменского московским частным приставам от 17 февраля 1917 г. Прошу иметь наблюдение за прибытием в Москву бывшего члена Государственной думы из крестьян Полоцкой губ. Романа Вацлавова Малиновского и по прибытии срочно сообщить Охранному отделению. Подполковник Знаменский. ------------------- Окончание в одном ближайших номеров [что до сих пор не случилось] Источник Сыск   www.pseudology.org