| Валентин Исаакович Рабинович | |
| Пшепрашам! | |
Пшепрашам –
по-польски «простите». Первой школьной новостью,
когда мы
после летних каникул 1939 года снова
собрались вместе, было отсутствие нашего физика Владимира Николаевича –
одного из столпов нашей школы. Не то, что все мы особенно любили его, но,
во-первых он казался нам кем-то сродни тем, о ком он нам рассказывал –
сродни
Архимеду,
сродни
Копернику, сродни
Ньютону.
А во-вторых,
мы к нему просто привыкли – ведь он четыре года, с шестого класса, почти
каждый день открывал перед нами двери в
Мироздание – Здание Мира. И мы из путаницы
повседневности переходили под своды вечности. В нашем атеистическом
обиходе Владимир Николаевич частично восполнял отсутствие
священника или
гуру.
Правда, тогда
мы так формулировать не могли, но ощущение важности присутствия Владимира
Николаевича среди нас испытывали постоянно. Так что его исчезновение было
для меня, для всей нашей школьной компании чувствительным ударом.
В один из следующих сентябрьских дней, уж не помню откуда, но нам стало известно, что Владимира Николаевича, человека, по нашим тогдашним представлениям, отнюдь не молодого, ему было тогда уже больше сорока лет, – призвали в армию. А в конце сентября в школу пришло от него из города Львова письмо. Нам с Марой показал его наш классный руководитель Борис Максимович Груша. А показал он его нам потому, что в письме Владимир Николаевич выражал сожаление по поводу одного своего прошлогоднего поступка. В девятом классе у нас с Марой начался бурный роман, и мы с ней сели за одну парту, и почти все время держались за руки. Наш преподаватель русского языка Борис Максимович Груша, с почтением относившийся к моей абсолютной грамотности, наша математичка Софья Петровна, гордившаяся Мариными математическими талантами, да и все остальные учителя делали вид, что ничего не замечают. Все, кроме Владимира Николаевича, время от времени позволявшего себе сдвигать очки к кончику носа и бросать на нас с Марой поверх очков укоризненный взгляд из-под густых русых бровей. А однажды, когда я, будучи вызван к доске, запутался в какой-то задачке, он очень тихо, но так, что слышал весь класс, произнес: «Садись на место, жених». Вот за этот свой поступок он решил теперь перед нами с Марой извиниться. Мы не поняли, чего это он вдруг? 2 Владимир Николаевич был первым лично мне знакомым человеком, ушедшим на Вторую Мировую войну, официальный отсчет которой ведется с 1 сентября 1939 года, когда Германия напала на Польшу, хотя еще годом раньше гитлеровцы захватили Австрию и Судеты. 16 сентября Красная Армия тоже вступила на польскую землю, но это не называлось нападением, это называлось –«освобождение Западной Белоруссии и Западной Украины». Ни тогда, ни впоследствии официальные представители Советского Союза не признавались в том, что он участвовал в совместном с немецкими фашистами захвате Польши. А о том, что пленные польские офицеры и солдаты были отправлены в Сибирь, я узнал только в 1943 году, когда из них была сформирована армия генерала Андерса, отказавшаяся воевать на советско-германском фронте и через Иран выведенная к англичанам. О расстрелах в Катыньском лесу, где по указанию Сталина был уничтожен цвет польского офицерства, – злодеянии, сравнимом разве что с Бабьим Яром и Освенцимом, мне стало известно только после распада советской империи. Но уже в октябре 1939 года правда об «освободительной операции» постепенно стала просачиваться к нам. Что это никакие не взаимные поцелуи, а настоящая война, мы могли заключить из такого факта: всех учащихся нашей 272-ой школы разбросали по другим школам, а в нашей был развернут военный госпиталь, в котором выхаживали раненных. Этот простой факт не мог быть опровергнут в наших глазах даже вышедшим вскоре на экраны замечательным по своим художественным качествам фильмом Михаила Ромма Мечта, в котором замечательные артисты Михаил Астангов и Фаина Раневская замечательно сыграли роли благодарных нам за освобождение жителей Польши. 3 Я не иронизирую. О высочайших художественных качествах картины свидетельствует приобретение ее для личной фильмотеки Франклином Делано Рузвельтом. Когда через год, в октябре 1940 года, меня, как и всех школьников, окончивших в том году десятилетку, призвали в Красную Армию, в нашем полку, кроме ленинградцев и москвичей, оказались еще и «западники», как тогда называли жителей областей, отторгнутых от Польши. Правда, их у нас было немного, на нашей учебной батарее – всего один. Звали его, как знаменитого польского поэта Мицкевича, Адам – Адам Длугачевский. Его призвали из Белостока, польского города, который был тогда у всех на слуху из-за приехавшего оттуда в Москву Эдди Рознера. Когда неулыбчивый, невиданно элегантный, весь в белом, Эдди Рознер поднимал к звездам Летнего сада «Эрмитаж» свою серебряную трубу и выдыхал из нее «Караван» Дюка Эллингтона, все, кто был в «Эрмитаже», замирали, а у женщин от слез блестели глаза. Как только я услышал от Адама, что он из Белостока, я тут же просвистел ему сокровенную мелодию, и он, вообще-то человек тоже неулыбчивый, сразу просиял и протянул мне руку для пожатия. Длугачевский встретил вместе с нами немецкое вторжение в нашу страну, но в конце того июня исчез. Дело в том. что в первый день войны на нескольких батареях были совершены диверсии – кто-то перерубил электрические кабели, соединявшие зенитные орудия с приборами, без которых орудия могут вести огонь только прямой наводкой, на очень маленькое расстояние. Прошел слух, что диверсию совершили «западники», и наш Адам исчез. Вернулся он в 1944 году, когда мы его давно уже не числили в живых. Вернулся совсем уже мрачный, на все расспросы только махал рукой куда-то в сторону. А вскоре его опять забрали, но на этот раз уже не как потенциального диверсанта, а совсем наоборот. Его записали добровольцем в формировавшуюся из советских военнослужащих-поляков Польскую дивизию имени Костюшко. Перед отправкой на фронт он приехал к нам попрощаться и, само собой, покрасоваться – в польской военной форме: длиннополая зеленая шинель с серебряными пуговицами, каждая с вытесненным на ней орлом, маленькие серебряные погончики, блестящие хромовые сапоги, не чета нашей занюханной кирзе, и шикарная, с высокой тульей, тоже с орлом, квадратная фуражка-конфедератка. Мне показалось, что Адам даже внутренне изменился, приосанился. На прощанье мы с ним вдвоем просвистели «Караван». Больше ничего о судьбе Адама Длугачевского, единственного поляка, с которым меня, пусть ненадолго, сводила жизнь, я не знаю. В 1964 году я познакомился с писательницей Ариадной Громовой, участницей польского Сопротивления. Она была дружна с Ежи Лецем, Станиславом Лемом, часто ездила в Польшу. И я как-то попросил ее навести справки о Длугачевском, Адаме, 1921 года рождения, уроженце города Белосток. Она попыталась это сделать. Но безрезультатно. Странная вещь – человеческая память. Когда я слышу мелодию «Каравана», иногда ее передают по радио, американскому или российскому, перед моими глазами встает устремленная к черному небу серебряная труба и два неулыбающихся лица – Эдди Рознера и Адама Длугачевского. Что ты Гекубе? Что тебе Гекуба? 4 А нашего физика Владимира Николаевича мы с Марой встретили живого и, по видимости, невредимого после войны, в самом начале 1947 года. Наша бывшая старшая вожатая Фаня Кофман сообщила нам, что он вернулся из плена, после которого еще год провел в Воркуте, прошел проверку и был отпущен домой. Она дала нам его адрес, мы с Марой взяли нашу маленькую дочку Галочку и поехали на электричке в подмосковную Сетунь. Владимир Николаевич, как мне вначале показалось, внешне почти не изменился, только через несколько минут я заметил, что его прежде густые русые волосы совсем обесцветились и сильно поредели, а обе щеки рассечены пополам глубокими морщинами, которых раньше не было. Он обрадовался нашему приезду, нашей дочке, нашим пряникам, был оживлен, часто улыбался. Расспрашивал, что мы делали во время войны, кто остался в живых из наших школьных товарищей, чем собираемся заняться теперь. Его жена, с которой прежде мы не были знакомы, напротив, оказалась молчаливой и почти все время, пока мы были у них в гостях, смотрела не на нас, а на своего мужа. Они проводили нас до электрички. Владимир Николаевич держал под руку свою жену и Мару, а у меня на руках, обняв меня за шею, спала Галочка. Жизнь продолжалась. Пшепрашам! Источник Оглавление Андерс, Владислав (Anders), (1892-1970), польский генерал. В 1941-42 командовал польской армией, сформированной на советской территории по соглашению между СССР и польским эмигрантским правительством. Командование во главе с Андерсом отказалось от совместной с Советской Армией борьбы против немецких войск. В августе 1942 армия Андерса была выведена на Ближний Восток, в Иран. Часть польских солдат и офицеров покинула эту армию и осталась в СССР для продолжения борьбы с Германией. В 1944-45 Андерс командовал польскими частями в составе союзнических войск на Западном фронте |
|