Когда я был совсем еще маленький, а моя мама была совсем еще молодая, она любила петь. Гуляя со мной летом где-нибудь по лугу или по лесу, она чаще всего пела песню про кукушку:

Ты, кукушечка, скажи, жи, жи,
ты всю правду расскажи, жи, жи,
сколько раз еще весной, ной, ной,
повстречаемся с тобой, бой, бой

Стала птичка куковать, вать, вать,
стал мой Валечка считать, тать, тать:
десять, двадцать, тридцать, сто, сто, сто.
Ну, спасибо и за то, то, то.

И почти до шестнадцати лет я считал, что кукушки это птицы, ростом, примерно с галку, которые от всех прочих птиц отличаются двумя неприятными особенностями. Во-первых, вместо того, чтобы самим высиживать своих птенцов, передоверяют это дело другим. А во-вторых, сообщают некоторым людям, что жить им осталось недолго.

2

Но в один из ноябрьских дней 1939 года голосистый диктор Радиостанции имени Коминтерна народный любимец Левитан объявил потрясающую новость. Нет, не про кукушек – про них кое-что новенькое я узнал через несколько недель, – а про новую войну.

На нашу мирную родину напала давно ненавидящая нас Финляндия, нагло обстреляв из пушек нашу родную землю где-то в Карелии. Страшная угроза нависла над колыбелью Великой Октябрьской социалистической революции городом Ленинградом. Чтобы предотвратить эту угрозу, Красной Армии пришлось перейти государственную границу с Финляндией на Карельском перешейке и в районе Мурманска.

Услышав эту новость, я нырнул в стоявшую на папиной этажерке Малую Советскую Энциклопедию, чтобы освежить свои знания о новом враге. А освежив, успокоился: согласно МСЭ, во всей Финляндии проживало меньше народу, чем в одной нашей Москве. Слон и Моська.

Однако прошло несколько дней, прошло несколько недель, а слон почему-то все топтался и топтался на месте. Наступила зима. В госпиталь, развернутый в нашей школе в начале польской кампании, стали поступать раненные и обмороженные на севере. Газеты и радио в один голос принялись сетовать на мороз, который почему-то помогал не нам, как это было, например, во время нашествия Наполеона, а нашим врагам.

Мороз в ту зиму стоял, действительно, небывалый. Малиновый столбик подкрашенного спирта в двухметровом термометре на стенке Центрального телеграфа несколько раз опускался ниже отметки «– 42». Как-то раз, когда я вышел на улицу рано утром и было еще совсем темно, мне показалось, что небо как-то странно подергивается, а вечером услышал по радио, что в Москве впервые за последние сто лет наблюдалось северное сияние.

3

Но постепенно стало выясняться, что дело не только в морозе. В газетах и на радио появились новые слова: Линия Маннергейма, ДОТ, «минное поле». А также два старых, но в новом значении: «автомат» и «кукушка». Под автоматом теперь следовало понимать не уличный телефон, из которого, если по нему хорошенько постучать кулаком, можно вытрясти гривенники на мороженое и, если повезет, то и на кино, а страшное финское оружие.

За то же самое время, за которое красноармеец делал из своей родной винтовки системы инженера Мосина, образца 1898 года один выстрел, финский стрелок мог выпустить из своего автомата несколько десятков пуль. И, между прочим, выпускал.

Что же касается кукушки, то из все же сравнительно безвредной для человека птахи она превратилась в меткого снайпера, который, обрядившись в белый маскировочный халат и спрятавшись в заснеженных ветвях сосны или березы, без промаха выбивал наших взводных, ротных, а бывало что и полковых командиров. Кукушками этих снайперов прозвали, потому что сигналы друг другу они подавали, имитируя кукушкины «ку-ку».

Четыре месяца наши войска, раз в десять превосходившие по численности войска Финляндии, прогрызали окруженные минными полями и опутанные колючей проволокой железобетонные укрепления финнов, протянувшиеся поперек всего Карельского перешейка. Под непрерывным огнем кукушек, под свинцовым ливнем, льющимся из амбразур каждого дота, наши артиллеристы подтягивали к дотам свои пушки и прямой наводкой, целясь в амбразуры, крошили финских артиллеристов и пулеметчиков.

4

В марте 1940 года Красная Армия прогрызла, наконец, Линию Маннергейма и вышла на оперативный простор. Финны запросили мира. Ценою громадных людских потерь поставленная Сталиным цель была, казалось, достигнута. Границы, и сухопутные, и морские, отодвинуты от Ленинграда на сотни километров. Стал нашим город Выборг на Карельском перешейке.

Стал нашим город Сортавала на Ладожском озере. Стал нашим город Петсамо на Баренцевом море. В добровольно-принудительном порядке финны сдали нам в аренду на 99 лет полуостров Ханко, запирающий вход в Финский залив.

Но приобретя новые территории, мы потеряли доброжелательных соседей. До этой войны финны, хоть и побаивались советской державы, все же относились к ней неплохо, памятуя, что свою независимость их страна получила по декрету, подписанному Лениным.

Теперь они жаждали отмщения. И как только на нас обрушилась гитлеровская военная машина, не преминули тут же присоединиться к немцам. И в одночасье вернули себе все утраченное. Самым же тяжелым для нас следствием нашего нападения на Финляндию в 1939 году стала начавшаяся в середине августа 1941 года и продолжавшаяся до июня 1944 года трагедия блокады Ленинграда, стоившей жизни по меньшей мере половине его жителей.

5

Но я не досказал про кукушек. Когда наши бойцы сбивали с дерева очередную кукушку, то чаще всего под маскхалатом обнаруживали не мужчину, а женщину.
Финны вели против нас свою народную, свою священную войну, и ярость благородная вскипала во всех финских сердцах, без различия пола и возраста их обладателей. В снайперы шли по преимуществу девушки-добровольцы. Последнюю пулю они обычно оставляли для себя.

...Ты, кукушечка, скажи-жи-жи...

www.pseudology.org