Меня положили в больницу на улице Харидусе. Официальный адрес был Тынисмяэ. Там был больничный комплекс. Здания соединялись подземным коридором. Я лежала в здании на Харидусе. На первом этаже была физиотерапия. С пяти часов там уже никого не было.

В подвальном помещении была учебная аудитория. Меня лечили очень странно: три раза в день давали люминал, чтобы я спала круглые сутки. И кололи множество витаминов. За две недели я выспалась. Таблетки перестали действовать. Да и наши вернулись после сессии.

Со мной в палате лежала моя ровесница Ира Шагал. Она училась в музыкальном училище. Была из известной в Таллине семьи. Дядя был первой скрипкой в симфоническом оркестре.

Мама - знаменитая и престижная в Таллине шляпница. Ира - маленькая, с точеной фигуркой и огромными печальными еврейскими глазами. Мне казалось, что она копия Элизабет Тейлор. Мы очень подружились. Она тоже была немного хулиганкой. В соседней палате лежал парень с язвой желудка. Он чуть старше нас был. У него была неразделенная любовь. Ему почти каждый день приносили друзья маленькую. Если не приносили, он ходил за мной, умоляя, чтобы я кому-нибудь позвонила и попросила принести выпить.

Иногда я звонила Толе Гришину (Малыш). Он жил рядом. Отказать в этом деле Толя не мог. А иногда парень уходил на вечер из больницы на поиски своей возлюбленной. И должна была поздно вечером спускаться вниз и открывать ему окно. Вечерами мы с Ирой сидели там в физиотерапии на окне. Если у нас не было гостей, иногда приставали к прохожим, прося сигарет или две копейки на телефон. У нас не редко спрашивали: не дурдом ли здесь?

В то лето я общалась в основном с Решой и Арамом. У Натальи был очень гостеприимный дом. Они жили в двухкомнатной квартире у железнодорожного вокзала. Мама - Лина Георгиевна, отец - Виктор Захарович, сестра Вика, на год старше Наташи и брат Витя, на год младше меня. Не смотря на обилие народу в доме, там всегда всем находилось место. Лина Георгиевна была прекрасной хозяйкой. Таких вкусных пирогов я больше нигде не ела.

Причем, готовила она как первоклассный повар. Вязала на спицах и крючком просто художественные изделия. Сшитые ею вещи все принимали за импортные. При этом она работала бухгалтером в банке. Хозяин же дома был с некоторым приветом. Это не бросалось в глаза. Но истории, что рассказывали про него домашние, наводили на эту мысль. Он был морской отставник. Последние годы служил в морских пограничный отрядах. Уйдя в отставку, стал заниматься военно-патриотическим воспитанием молодежи.

Прочел какую-то книгу про сражение на Балтике. Там два эсминца потопили немецкий корабль. В книге было написано, что первый и решающий выстрел сделал один эсминец. А Виктор Михайлович решил, что автор не прав. Выстрел был с другого корабля. Капитаном на выбранном им корабле был Каплунов. И Виктор Захарович организовал каплуновское движение. Все это я знаю только с рассказов его родных. У него был друг, который полностью разделял его увлеченность и занятия. Друг работал в редакции "Моряка Эстонии", по-моему, фотографом. Дудченко, не помню как звали. С его сыном Георгием я позднее познакомилась в РДДЭ. Он очень смущался, что я знала его отца через Решетилова.

Про папу его у Решетиловых рассказывали следующую замечательную историю

Во время одной встречи коммунистических партий мира он поехал в Москву с письмом Леониду Ильичу Брежневу. Они с Виктором Захаровичем считали, что тот ничего не знает. Его обманывают про народ. Надо открыть ему глаза. Дудченко взял отпуск и поехал в Москву. Он хотел свое письмо вручит лично в руки Брежневу. Сначала он околачивался в аэропортах и на вокзалах, где встречали делегации. Потом у КДС. Потом опять в местах убытия. И в каком-то месте смог прорваться к машине генсека и громко заорать:

Ему дали какой-то номер телефона и отстранили от машины. Стал звонить по три раза на дню. Нет для него ничего. На прием не записан. Деньги заканчивались. Он съехал с гостиницы. Поселился у знакомых. Стал требовательнее настаивать. Не может быть, чтобы его не записали. Жду уже две недели. Деньги заканчиваются. Ильич должен его принять. За пару часов до отхода поезда на Таллин к нему приехали:

- У Вас деньги закончились? Уехать нечем? Вот Вам деньги. И вот билет до Таллина. Вы Вас отвезем на вокзал. Собирайтесь!

Так его и отправили в Таллин.

А Виктор Захарович тем временем ездил проверять погранотряды. Несколько дней ходил в прибрежной полосе. Ставил какие-то секреты, проползал под колючей проволокой. Проходил по полосе. Пограничники несколько дней за ним наблюдали. Потом взяли. К Лине Георгиевне пришел сотрудник госбезопасности. Я как раз была у нее:

На Полдиски мнт. В Таллине была психушка. Так Решетилов первый раз попал туда. Диагноз, по-моему, был паранойя. Потом он много раз там бывал. Однажды в годовщину какого-то съезда эстонской компартии над вокзальным прудом кто-то сломал мостик. Виктор Захарович установил там дежурство. И поссорился с эстонской дамой, которая не поняла его забот. Он ее ударил. Из милиции опять отправился в дурдом. Там организовывал строевую подготовку и политинформацию. Однажды его должны были выписать накануне ноябрьских праздников. Но главврач сказал:

- Этого политического деятеля выпустить после праздников!

В семье долгое время его презирали, издевались. Он был козлом отпущения по всем проблемам. Жена и дочери иначе как Решетилов его не называли. Старшая сестра Натальи Вика училась заочно в Ленинградском институте инженеров транспорта. Витя, младший брат, только что закончил школу и учился на курсах шоферов. Это бы огромный молодой человек. Роста 195, и толстый. Домашняя кличка - Слон. Весь дом держался на Лине Георгиевне. И на пенсии Решетилова.

Наталья тоже не сдала сессию. И бросила физмат. На будущий год собиралась поступать в Питер на философский факультет

С Арамом у них была большая любовь. Они беспрестанно обнимались и целовались. Наталья искала работу. А Арам проводил каникулы с любимой. У Реши в Таллине было много интересных знакомых. Старше нас. Взрослых, как тогда казалось. Миша Губницкий, художник. Гусев, не помню как звали, поэт местный. Туда же постоянно заходили наши Тартуские знакомые. Все лето я просидела у них дома, наблюдая взрослую жизнь. Меня поражало, что дочери курят и выпивают в присутствии матери. Реша открыто спит дома с Арамом. Мне все это было не привычно, но интересно. Меня все любили. Относились ко мне бережно. Арам сказал:

- Тамара у нас тургеневская девушка!

Тогда это меня обидело. Но уже через год я поняла, что это комплимент.

Осенью я пошла работать кассиром и библиотекарем в строительное училище. Главным инженером там был отцовский знакомый (Моисей) Фридман. Его сын Боря улился со мной в параллельном классе. А дочь Элла на три года старше нас. Впоследствии она вышла замуж за Светлана Семененко. Их познакомила Лена Душечкина. Отец работал заместителем коменданта на Тоомреа. Там был тогда Совет министров ЭССР.

По вторникам начальникам показывали фильмы, что не шли в прокате. Я приходила. Если у меня не было кашля. Отец открывал дверь в ложу и я тихо садилась в кресло. Внизу в зале обычно сидело не более 5 - 10 человек. О моем присутствии никто не знал. Тогда я посмотрела большое количество прекрасных западных и наших фильмов.

Так много лет прошло, что не вспомнить, что я там смотрела впервые

В декабре у меня была страшная ангина. Еле вылечили. Но было осложнение на мой ревмокардит. Предложили вырезать гланды. Отец устроил больницу четвертого отделения. У меня были очень рыхлые гланды. И меня долго готовили к операции. Я лежала одна в палате. В соседней лежал тоже блатной парень на год меня младше Игорь Нейфах. Его отец работал в "Советской Эстонии". Много позже мы встретились с Игорем. И он оправдывался за отца. Тот очень неприглядную роль сыграл в истории с Довлатовым. У нас с Игорем оказалась масса общих знакомых. В тот год я поняла, какую в общем то одинокую жизнь я вела в школе. У меня в Таллине помимо школьных и дворовых знакомых не было. В пионерские лагеря я не ездила. В колхоз тоже. Спортом не занималась. На каток не ходила.

В тот день, когда мне должны были делать операцию, я немного нервничала. Все время бегала покурить в ванную комнату. Часов в 10 пришла сестра и сделала укол в вену. Приказала лежать и ждать врача. Но я побежала покурить. Помню, от затяжки у меня закружилась голова. Очнулась в кресла с привязанными руками. В резиновом огромном фартуке. Врач стоял со шприцом и говорил:

- Открой рот!

Оказывается, в качестве обезболивания, мне сделали укол морфина. А потом долго не могли найти. Помог Игорь. Он предположил, что я пошла курить. Меня нашли спящей в ванной на полу. Мне сделали в каждую миндалину по уколу с новокаином. Он почти весь вытек. В рот вставили какую-то штуку. Чтобы я не могла укусить доктора. Так я поняла ее назначение. Сначала он их надрезал:

- Больно?

Я хотела сказать, что не очень. Фонтан крови вылетел прямо доктору в лицо. И так несколько раз. Врач:

- Не хулиганьте!

Я хочу сказать, что не хулиганю. И опять врачу в лицо кровь. Позже мы выяснили, что он забыл мне сказать, чтобы я не говорила. Вместо речи получался плевок кровью ему в лицо. Так как кровь почему-то долго хлестала, мне зажали места отрыва миндалин зажимами. Велели лежать и под зажимами держать плевательницу. Отец принес мороженое. Но мне было не до него. В тот день меня еще навестила Ира Мартыненко. Вид у меня был еще тот. Рот в крови. Из него торчат металлические зажимы, по которым стекает кровь. Ира еле сдерживала смех. Я хотела ей сказать, чтоб смеялась не стесняясь. Но получился только лязг металла. Хоть смейся, хоть плачь! Почему я это помню?

 Второй первый курс

Вернулась я в феврале снова на первый курс на второй семестр. Место в общежитии мне дали ужасное, но в городе. На старом Тийги. В "клубе Б". Это было очень старое здание. Бывшая казарма. Говорили, что построена еще Петром. Я там жила, когда поступали в университет. Там в полуподвальном помещении были два клуба. Со сценой, как положено. Клуб А и клуб Б. В клубе "А" был клуб. А клуб "Б" использовался как комната в общежитии.

Нас там жило человек 30. Самые хорошие места считались на сцене - была занавеска. Можно было отгородиться. Никого, кто там жил со мной, не помню. По-моему, Ира Мартыненко тоже там жила. Надо у нее уточнить в Таллине. В студенческом кафе запретили курить. В мое отсутствие там побывал комсомольский босс Павлов, по-моему. Ему не понравились клубы дыма в одном из залов. Пошли на встречу.

Зато напротив "Волги" открылось новое кафе и столовая "Темпо". На первом этаже диетическая столовая, на втором кафе. В "Темпо" курили. Было самообслуживание. Оно открывалось в восемь утра. Закрывалось в 23. Часть завсегдатаев студенческого кафе переселилось туда. Там стали и завтракать. Пропуская первую пару. Там впервые я увидела музыкальный автомат. Бросишь пять копеек, нажмешь кнопочку с названием пластинки. Пластика автоматически выскакивает из своей ячейки. И запускается. Выбор был не велик. Но были и русские, и эстонские песни. Эстонцы запускали популярную в то время на эстонской эстраде песню "Romantika". А русские выбрали любимой "Тучи над городом встали". Часто устраивали соревнования - чья песня большее количество раз проиграет. Собирали пятикопеечные монеты для автомата. Часть столиков в "Темпо" отделялись друг от друга деревянными ящиками с кактусами. Кактусы очень часто цвели.

В моей компании появились новые люди

На первом курсе филфака и медицинского учились знакомые выпускники нашей школы. Выпуск после нас. На филфаке - Лена Абалдуева, Ира Газер, Виталик Белобровцев и Гая Левитина. На медфаке - Геся Зальцман. И еще было много таллинцев. Оля Николаева, поэтическая звезда 19 школы, Таня Александрова, Марк Левин, Боря Тух. Ира Павель и Ольга Шишкина. (Правда, возможно кто-то из них поступил на год позже). С новым курсом физиков у меня быстро сложились хорошие отношения. Но я все равно была белой вороной. Я любила компанию филологов. Физики этого не понимали.

Реши не было. Был только Арам. Который пропадал половину недели в Таллине, у Натальи. Ира Мартыненко не сдала сессию. В сентябре ее вызвали в деканат и предложили поехать на год на остров в Чудском озере Пирийсаар преподавать физику в местной школе-восьмилетке. За этот год сдать долги и вернуться в университет. Она и уехала. В последствии в этой школе по году работало множество и физиков, и филологов. Леня Огнятов, Галя Блюмович, Светлан Семененко, Леня Миндлин, Люся Еланская. Учителя там не держались.

И у школы и университета был как бы договор. Не сдавших сессию студентам предлагалось отправиться туда на год. В ссылку. В сезон туда ходил пароходик. Летом "ракета" на подводных крыльях, курсирующая между Тарту и Псковом, заходила. Зимой летал самолетик Ан-2 на 8 мест и машинами по льду. По льду было опасно.

Однажды Еланская возвращалась на Пирийсаар зимой на островском грузовике. На берегу машину ждала пирийсаарская старушка. Люся уступила ей место в кабине. Сама села в кузов. До острова было километров 10. Машина наскочила на прорубь. Шофер успел открыть дверь. А старушка утонула вместе с машиной. Борю Беспрозванного, Вову Алексеева и Лешу Гаврилова взяли в армию. Туда же убыло часть моих бывших однокурсников - Малыш, Костя, Миша Зимирев.

Лена Абалдуева уже успела мне досадить в Таллине. На вечере встречи выпускников ко мне подходили подряд все учителя и интересовались, что со мной происходит. Оказывается, Лена на рассказывала каких-то смачных историй про меня. Причем, явно придуманных. И спилась я там. И чуть ли ни по рукам пошла. А я еще и не пила, И вообще была девицей. Так что ее я встретила в штыки. Зато очень тепло Гаю и Гесю. Они пришли к нам в школу в девятый класс. Никого не знали. Знали в лицо только меня. Мы часто встречались в филармонии. Им надо было вступать в комсомол. Но никто не хотел давать рекомендации. Новенькие. Так что я рекомендовала их обеих туда.

На первый курсе филфака поступила ленинградская подругу Сени Рогинского Лена Шкловская. Она была влюблена в Мишу Белинкиса. А у Миши был роман с другой таллинской первокурсницей Таней Александровой. У Сени тоже был роман с первокурсницей Ольгой Николаевой. Таню я знала по катку в Таллине. Про Ольгу много слышала. Она была звездой 19 школы. У них там была энтузиастка учительница литературы. Они проводили известные в Таллинских русских школах литературные вечера под названием "Искорка". Ольга там блистала. Она писала стихи. И вполне хорошие. Они вскоре поженились с Сеней. Но брак был недолгим. И очень детским. Позже она вышла замуж в Ригу за приятеля рижских друзей наших филологов.

Из Риги на студенческие конференции приезжала всегда компания. Я помню только Рому Тименчика. А Ольга вышла замуж за Ратинера. По-моему, он работал в театре. Издала несколько сборников стихов. И, кажется, стала членом союза писателей. Много позже о ней неплохо отзывался Саша Кушнер. Со вторым мужем она тоже развелась. У них взрослая ныне дочь. В прошлом году мы встретились с Людой Боговской в марте в Москве. Я провожала Люду на поезд в Таллин. Мы с Сашей что-то отсылали деду. Ратинер принес к поезду посылку для дочери. А Ольга вышла замуж в третий раз. Очень долго мучилась без жилья. Они с мужем жили, по-моему, в Елгаве. Сейчас она с ним где-то под Москвой. Сенька говорил, что она несколько лет назад обращалась к нему с какой-то просьбой. Вроде бы ее муж в Подмосковье работает сторожем при церкви. По выражению Сениного лица я поняла, что Ольга то ли излишне ударилась в православие, то ли примкнула к патриотическим кругам.

111 комната существовала

Но почти за год там немного поменялась обстановка. Было много новых людей. И для меня она уже не была такой родной. Да и надо было учиться. С новым курсом у меня сложились вполне нормальные отношения. Да и параллельный курс математиков был приличный. За мной начал ухаживать Саша Маркович с математического курса. Оказывается, он был одноклассником Миши Зимирева. И Миша нас даже знакомил в Таллине.

Я помню, что Миша пару раз заходил ко мне. Но не помнила с кем. Саша был очень милым рыжим и непосредственным парнем. Играл на гитаре и хорошо пел. Что сыграло немаловажную роль в наших отношениях. Параллельно за мной ухаживал Андрей Долгашев. Один из любимейших в то время учеников Лотмана. В последствии с ним произошла трагическая история.

Когда я училась курсе на втором в Тарту была такая история. Юрий Михайлович направил на практику в Москву к вдове Булгакова своего любимого ученика Андрея Долгашова, Юрий Михайлович любил его больше чем Чернова. Андрей из Москвы привез машинописный вариант "Мастера и Маргариты", тогда еще не опубликованного. Этот экземпляр ему дала вдова специально для Лотмана. Роман тогда прочли все филологи и их друзья, в том числе и я. Через несколько месяцев в Тарту приехал Солженицын за рукописью романа, которую Долгашев яко бы украл (!) у вдовы.

Если он её украл, то зачем отдал Лотману? Юрий Михайлович распластался перед Солженицыным и почти уничтожил несчастного Андрея. Вдове было уже лет под 90, конечно же она сама забыла, что отдала на прочтение Лотману рукопись. А Долгашова ото всюду изгнали, в итоге он в какой-то причудской деревне спился и сгорел. Меня эта история очень поразила именно подобострастием к авторитетам и безразличием к простым людям. Моего уважения в Лотману поубавилось.

Андрея я очень уважала. Мне льстили его ухаживания. Но он не был героем моего романа

Какое-то время мы проводили время в основном в студкафе втроем. Разговаривать мне было интереснее с Андреем, но целоваться я предпочитала с Марковичем. В середине марта Саша сделал мне предложение. Для меня это было полной неожиданностью. Почему-то я сказала, что мне надо посоветоваться с родителями. Мы поехали в Таллин. Он - к своей маме. Я к своим. Придя домой с поезда, а это было около одиннадцати вечера, я с порога объявила, что выхожу замуж. У матери началась истерика. Отец схватился за сердце. Но мать так орала, что убьет меня своими руками, что я даже развеселилась:

Мать бросилась на меня к кулаками. А я с гордо поднятой головой удалилась. Выгнали же! И пошла к Решетиловым. Наталья была дома. Я была принята как героиня. Мать не любила Наталью. Наталья терпеть не могла мою мамашу то же. На следующий день Саша повел меня знакомить с мамой, Зинаидой Иосифовной Маркович. Они жили в небольшой двухкомнатной квартире в старом довоенном доме. Комнаты были большие, но проходные.

Отопление центральное. Но в ванной комнате стояла дровяная колонка. Зиночка была больна желтухой. Не знаю, о чем они говорили ночью, но она меня встретила приветливо. Зиночка была второй женой Сашиного отца. А отец был из очень известной эстонской еврейской семьи Марковичей. Саши дед был самым известным и богатым ювелиром Эстонии до войны. Сашин отец был старшим сыном. Дед умер в конце тридцатых годов. Семен (отец Саши) уже получил образование в Германии. Он был врачом.

Отказался от наследства в пользу младших, еще не образованных братьев и сестер. Он был женат до войны. У него даже был сын Рудольф, с которым я была знакома. Влюбился в Зиночку, развелся с женой и вторично женился. Вопреки воле родни. Зиночка была из бедной еврейской семьи в отличие от первой. От этого брака было два сына - Дан и Саша.

Старший Дан учился на медицинском в Тарту, и я его хорошо знала. Дан был 1940 года рождения, Саша - 1946 года. Муж Зиночки умер весной 1953 года. В семье рассказывалась такая история - Семен был главврачом больницы на Тынисмяги.

Когда начался в Москве процесс еврейских врачей, ему кто-то что-то сказал. Он умер от инфаркта

Зиночка осталась одна с двумя детьми. И без специальности. Родичи Марковичи ее не признавали, поэтому не помогали. А Зиночкина родня была бедной. На момент знакомства со мной она работала дежурной в общежитии гостиничного типа в конце улицы Лай. Это была гостиница. Но комнаты были на пять-десять человек. Туалет и умывальники в коридоре. Я там часто у нее бывала. Воспитывая детей, Зиночка заработала туберкулез. Одним словом, они были бедные. И это было видно по обстановке в квартире. Когда Дан стал звездой медфака, чтобы помочь матери Саша ушел с восьмого класса работать. Закончил вечернюю школу.

Так как-то само собой получилось, что приехав в Тарту, мы подали заявления в ЗАГС. И объявили дату свадьбы - 07 апреля. Я получала непрерывные телеграммы от матери. Но решение было принято. И я не отступала. Денег не было даже на кольца. Не то что на свадьбу. Не думали ни о чем - где будет свадьба, на что, где будем жить. Нас многие отговаривали. Меня, например, стал отговаривать Леша Гаврилов. Эго очень раздражал мой роман с Марковичем. И он вставлял палки в колеса. Они даже подрались однажды. Арам тоже считал, что я тороплюсь. Коля Горбунов очень отговаривал.

А Сашу отговаривали по еврейским каналам. Что для меня было неожиданным. Его вызвали на переговоры Геся и Гая. Вот уж я не ожидала! Им тоже казалось, что нельзя еврею жениться на гойке. До этого я даже не знала такого слова. 05 апреля у меня день рождения. Отец очень попросил, чтобы я приехала. Я приехала, но остановиться дома отказалась. Зиночка лежала в больнице. Наверно, мы только по этому и приехали в Таллин. Отец выдал мне на подарок 50 рублей. Мы пошли и купили кольца. У нас даже 10 рублей осталось.

Когда вернулись 06 апреля в Тарту, все было уже организовано. Свадьба у Габовичей дома. Лена Шкловская и Зоя Габович взялись организовать дешевый стол - винегрет, картошка, капуста, сосиски и водка. Я отдала им свои 10 рублей. Потом мне рассказывали, что два дня были перекрыты выходы из главного здания, учебной библиотеки филологами. Всех входящих - выходящих спрашивали:

- Зибунову знаешь? Марковича знаешь? А Решетилову знаешь?

Кого-нибудь из троицы в русском потоке знали:

- Гони рубль на свадьбу!

Платье и туфли были с выпускного вечера. Шестого вечером мне прислали еще 50 рублей. Утром на них мы купили Саше костюм. Его брюки и пиджак были просто неприличны. В ЗАГСе было полно народу. Пришли даже оба наших курса. После регистрации все пошли пешком в студкафе. Там ребята заказали шампанское и кофе. Шли пешком. Погода была солнечной. Идти то надо было метров 200.

Из Таллина приехали Реша и друг моего детства Витя Ольман - ко мне

Они не были знакомы, но познакомились в поезде, куря в тамбуре. Выяснили, что едут на одну свадьбу. Приглашены с одной стороны. К Саше приехали тоже его друзья Сережа Кисин, Леня Лиллипу и Боря Тихомиров с девушкой - Валей Мартинсон.

У Габовичей была в Тяхтвере (район парков и старинных благоустроенных особняков) пятикомнатная квартира. В центре ее был большой зал. Метров 40 квадратных. С двух сторон было по две комнаты. Но не все эти четыре выходили в зал. Народу было много. Я не пила. А Леня Лиллипу напился и заснул в туалете. Старый Габович долго не мог туда попасть. Зашел на свадьбу и попросил выяснить в чем дело с папой Карлой. Папа Карла - так почему-то в Тару называли туалет.

Подарки по тем временам были замечательные - радиоприемник, магнитофон, чайный сервиз и много всяких мелочей. Под конец нам кто-то даже заказал такси. Брачную ночь мы провели в комнате на общей кухне Сашиного однокурсника Вали Зарубина. Ему было лет тридцать, когда он решил поучиться почему-то на математике. Вылетел после первого же курса. И исчез. Позже я несколько раз пыталась его разыскать, но он поменял свою комнату и исчез.

Саша был поражен, что я девица

На следующий день мы были приглашены к старшим Габовичем на ужин. Кроме семейства Габовичей были и Лотманы - Зара Григорьевна и Юрий Михайлович. Стол был не чета вчерашнему. Поднимали тосты за нас. Юрий Михайлович с обожанием смотрел на Дину Борисовну. У Зары Григорьевны в глазах стояли слезы. У Лотмана на усах очень смешно застревали овощи из борща. Когда я появилась на лекциях, Симсон Абрамович Барон опять решил со мной пошутить. Подошел и спрашивает:

До конца учебного года мы жили, где придется. Иногда по своим общежитиям, иногда у Зарубина. Часто у Лени Шоттера. В тот год началась наша с ним долгая дружба. Отец Лени - Лео Гансович, высокий, моложавый и красивый блондин - был известным глазным хирургом. Учился у Филатова. Когда он в пятьдесят лет наконец защищал кандидатскую (по ему по совокупности ВАК присвоил докторскую степень), вдова Филатова прислала даже ему портрет мужа в подарок. К нему на операции приезжали со всего Союза. Они жили на последнем этаже глазной клиники на Хейдемани.

Там было две квартиры для персонала. Кухня, ванна и туалет были общими в коридоре. У Шотторов были три комнаты. Одна маленькая, сразу при входе в их апартаменты. Одна огромная, в которой стоял рояль. Из большой была дверь в маленькую спальню. Мать Лени, Людмила Алексеевна, тоже была красавицей. Но очень запущенной. Я не сразу разобралась в их сложных отношениях.

Людмила Алексеевна в молодости блистала как и Дина Борисовна. Черноволосая и голубоглазая. Глаза огромные. Но я застала ее неопрятной и не выходящей из дому. Рассказывали, что несколько лет назад у них был скандал с мужем. И Лео Гансович стукнул ее остроносым ботинком по попе. Попал в копчик и сломал его. С тех пор Людмила Алексеевна не выходила на улицу. А Лео Гансович жил у любовницы.

Домой заходил днем поиграть на рояле. Он был в тому же членом союза композиторов. Блестяще играл. И сочинял пьески

Жена же завела кота, который в мое время гадил прямо на пол. А она на его какашки бросала бумажки. Через день приходила женщина и все убирала и вымывала. Вонь была страшная. В конце мая Людмила Алексеевна уезжала на дачу - куда-то на Чудское озеро. В это время я часто жила у них.

В последствии (году в 67-8) они получили новую четырехкомнатную квартиру в новом доме. Две комнаты были у Лени с женой, одна с роялем называлась кабинетом, но была за Лео Гансовичем, в большой жила Людмила Алексеевна со своим котом. Вонь была та же. Но мне разрешалось иногда пожить в комнате Лео Гансовича. Он там бывал, но не жил.

Когда они жили на Хейдемани, я впервые (и не один раз!) в жизни наелась досыта красной икрой. К Лео Гансовичу часто приезжали на операции люди с дальнего востока. В качестве борзых щенков они использовали бочонки красной икры.

Когда мы собирались у Лени дома, часто в качестве закуски стояла тарелка красной икры. Иногда хозяину лень было бегать в холодильник добавлять закуску в тарелку. И он приносил бочонок прямо на стол. Ели поварешками. Иногда не было даже хлеба. А икры навалом!

Леня тоже закончил музыкальную школу. Блестяще играл на нескольких инструментах - пианино, гитара, саксофон, балалайка и ударные. Замечательно хриплым голосом пел. Был вдохновителем нашего студенческого оркестра. В паре с ним играл и пел (но тенором) Володя Головкин. К ним присоединился Маркович. Ели первый курс прошел весь под знаком Окуджавы (Последний троллейбус, Вы слышите грохочут сапоги, Всю ночь кричали петухи), то уже на второй год появился Высоцкий, Галич, Визбор и многие другие. И каждая студенческая вечеринка в общежитии была с гитарой. Про вечеринки у Шоттора была даже песня на мотив "Шалады полные кефали…":

Я сессию сдала. А Саша нет. Не смог сдать математический анализ Тамаре Сырмус

Она была куратором у них на курсе. Весьма примечательная дама. Бывшая прима-балерина тартуского театра оперы и балета "Ванемуйне". Оттанцевав, закончила математику и защитила диссертацию. Поговаривали, что она была лютой антисемиткой. В 70-е годы перебралась в Таллинн в пединститут. Всегда меня узнавала и здоровалась. Естественно, помнила, что я ее тезка.

После сессии мы приехали в Таллинн. Поселились у Зиночки. Меня дома простили. Выдали какую-то сумму денег на лето. Состоялся торжественный обед-знакомство. Зиночка была сама любезность. Я впервые в жизни увидела, как моя мать выпила до дна рюмку. Но все равно был мир. Мать с отцов посетили нас тоже. В один из дней, когда Зиночка была дома, плохо себя чувствовала и лежала в постели, ее навестить пришла ее же тетя Беба. Саши не было дома, а я чем-то была занята на кухне. К сожалению, их разговор был мне слышен. И Зиночка это знала. Беба ее спросила:

Часть лета мы провели на Чудском озере. Нас пригласила Сашина тетка по отцу. У них большая семья жила в Кохтла-Ярве. Ее муж был там какой-то крупный начальник. И у них был дом на Чудском озере. Там же отдыхали старшие Габовичи с внуком Борей. Погода была прекрасная. Вода теплая. Там полное иллюзия моря. Только что вода не соленая. Да у нас в Финском заливе она тоже не больно-то соленая.

Яков Абрамович был прекрасным и остроумным собеседником. Дина Борисовна всегда была украшением любой компании. Только очень капризным был Боря. Ему было года три. Несколько дней мы провели и в Кохтла-Ярве. Тетка и ее дочери в удовольствием показывали мне ювелирный изделия, оставшиеся от Сашиного деда.

В конце лета мы заехали в Таллин на свадьбу Сашиного старшего брата Дана. Дан учился в аспирантуре в Москве. Женился на своей однокласснице Маре. Свадьбу устраивали Марины родители. На свадьбу был приглашен и совсем старший брат, от первого брака, Рудольф. Он жил в Тарту. Был врачом-дерматологом. Там меня с ним и познакомили. Он тоже был женат не на гойке, а на эстонке. У него было двое детей.