Тамара Николаевна Зибунова

Написать о Довлатове меня часто просят. Саша, наша дочь, просит записать хотя бы то, что я ей рассказываю. Но я не могу почему-то. Даже письма его перечитывать больно.

Вроде бы все это так давно пережито, из другой жизни, но, взяв в руки его письмо, я начинаю волноваться и тревожиться. Комок подступает к горлу, и я сама не могу понять - почему.

Хотя, если придется к слову, спокойно вспоминаю, иногда даже смеюсь. Не знаю, в чем дело. Все это случилось, конечно же, после его смерти. Как будто бы какие-то другие у нас с ним стали отношения, более глубинные. 

Мы были очень близкими друзьями. Он где-то честно пишет, что в Таллин попал случайно, оказалась попутная машина и были три телефона. Я была с ним едва знакома, мы вместе были однажды в Ленинграде на вечеринке.

Сергей Довлатов приехал в Таллин в конце сентября 1972 года. Мы были едва знакомы. Первые два телефона не отвечали, а мой ответил. По телефону, договариваясь о ночевке, он сказал:

- Тамара только не пугайтесь, когда меня увидите. Я большой, черный, с усами. Похож на торговца урюком с базара!

Я накормила его ужином и предложила лечь спать. Мне утром надо было на работу. Сережа был возбужден. Лечь не мог. Хотел выпить. У него была приличная по тем временам с собой сумма - рублей 30:

- Тамара! Я первый раз в Таллине. Все же для нас это почти Запад. Так хочется попасть в ночной кабак, если уж нет у нас чем отметить знакомство. Пришлось уступить гостю. Мы вышли из квартиры. И я вспомнила про своего соседа дядю Сашу. У него вполне можно было раздобыть бутылку. Позвонила. Дядя Саша вышел голый на площадку:

- Дядя Саша, в долг до завтра не найдется выпить?
- Томушка, милая, ты же знаешь, тебя всегда выручу. Но редкий случай, нет ничего. Все сам, горький пьяница, выпил. Сама видишь!

Дядя Саша на моей памяти всегда жил в нашем доме. Сначала в подвале. Потом в соседней с нашей однокомнатной квартире. С женой Ульяной Васильевной. Они были ровесники века. Похоронили всех своих детей. Кто не вернулся с войны, кто просто умер. Не смотря на возраст и дядино Сашино пьянство, сколько я себя помню, им всегда доверяли детей из нашего квартала.

Они с удовольствием и бесплатно нянчили соседских детей. А двоих детей сильно пьющей и гулящей Линды из шестой квартиры нашего дома, они просто выняньчили и вырастили - Бениту и Калью - как своих. Дядя Саша всю жизнь работал печником.

В лет 70 ушел на пенсию. Не мог работать. У него вырос огромный живот. Тугой как футбольный мяч. Нагибаться стало трудно. Ульяна Васильевна работала уборщицей на меховой фабрике по соседству с домом. А дядя Саша по ночам приторговывал водкой. И под залог давал взаймы местному люду. Наши квартиры находились на бельэтаже. А в подвале нашего дома был магазин с винным отделом. Летом во дворе под нашими окнами мужики частенько соображали на троих. Если дядя Саша сидел у окна, просили у него стаканчик. Возвращали не пустым.

Дядя Саша был очень колоритной личностью

С чувством юмора. Когда выпивал, ему всегда было жарко и он раздевался до гола. Так мог зайти и к соседям. Мы привыкли и не всегда даже замечали, что он голый. Однажды ему кто-то оставил в залог баян. Услышав как-то вечером, что у меня гости, пришел голый с ним:

- На, Томка, играй!

Забыл, что меня в детстве мучили аккордеоном, а не баяном. Но на Сергея он произвел впечатление. Позже, Довлатка рассказывал, что был в шоке от свободы нравом на союзном западе:

- Стоит молодая элегантная женщина и спокойно разговаривает с голым мужиком! Ничего себе! А мне не ловко. Как будто я ханжа! Чуть позже они очень подружились.

Нам повезло. Мы попали в знаменитый Мюнди бар. Сергей растерялся. Водки нет. Поддают слабые коктейли. Коньяк только порционный - по 50 грамм. Еще не зная его отношения с алкоголем и не понимая, что он с похмелья, я предложила на мой вкус очень выгодный и вкусный коктейль - джин с вермутом.

На закуску были только жареные орешки. Ни напиток, ни закуска Сережи не понравились. Всевозможные ухаживания я пресекла. Напомнив, что он попросился только на ночевку. Своих знакомых - Репецкого и Мишу Рогинского он нашел только через несколько ней. Они отсутствовали в городе. Оба работали в "Советской Эстонии". Репецкий в отеле сельской жизни, Рогинский - в промышленном.

Отвели его в редакции трех русских газет - свою, "Молодежь Эстонии" и "Вечерний Таллин". Представили. Штатной работы нигде не было. Да и если была, никто не  хотел брать кота в мешке. Предложили быть внештатным корреспондентом. И Сергей начал писать для всех. В то время гонорары давали в день выхода материала. К вечеру деньги, как правила, бывали истрачены.

Его одна из литературных версий знакомства с женой Леной - "Меня забыл Гуревич" - копия начала наших отношений, только наоборот, он попал в дом, из которого ему не хотелось уходить. Хотя Рогинский ему все время предлагал более состоятельных женщин и удивлялся его упорству:

- Тамарка же нищая!

Пытался найти какую-нибудь еще постоянную работу. Но прописки Таллинской не было. Это усложняло поиски. Один из моих студенческих приятелей работал в котельной. Там весь штат состоял из своих. Этакая компания диссиденствующих молодых людей.

В те годы очень много особенно гуманитарной интеллигенции работали кочегарами, сторожами и пр. Сутки работаешь, семь суток отдыхаешь. На самом деле, работать надо было вдвоем, раз в четыре дня. Но все были молоды и физически крепки. Дежурили по одному.

Компания Сергею понравилась. Но особенно привлекал режим работы

Проработал он там около двух месяцев. Семь-восемь дежурств. Работа оказалась тяжелой и однообразной. Уголь находился на улице. Надо было брать тачку, насыпать ее углем и везти в подвал в кочегарку. А там было несколько печей. Уголь сгорал быстро.

Насколько я помню, больше всего его раздражало это почти непрерывная монотонная работа с тачкой. За два дня до дежурства настроение портилось. Каждый рабочий вечер он умолял приехать хоть на часик. Скрасить жизнь. У меня осталось в воспоминаниях это беспрестанное хождение с тачкой. С пустой наверх, с полной - вниз. Я смеялась:

- Хорошо, что не на оборот!

Через пару месяцев освободилась должность ответственного секретаря в ведомственной еженедельной газете "Моряк Эстонии". Газету выпускало Эстонское Морское Пароходство. Сергей уже успел сделать себе имя. Он писал быстро и прекрасным языком. Его взяли.

Там он, наверно, проработал пол года. Ему даже выделили комнату в семейном общежитии. Типография, где печатали газету, находилась в маленьком деревянном доме на улице Маакрии. Точно напротив моей работы - ЭФ ВГПТИ. Я впервые в жизни наблюдала как из металла образуются газетные колонки.

Продолжал делать материалы для "центральной" эстонской русской прессы.  Летом его взяли в "СЭ". Он приглянулся Инне Иосифовне Гати. Она была начальником отдела информации. Муж у нее работал где-то шишкой в строительстве. Он и устроил Сергею временную прописку. Так необходимую для приличной работы. Таллин город не большой. Все знают друг друга. В издательстве "Ээсти Раамат" русским редактором работала Эльвира Михайлова.

В одно время учившаяся со мной в Тарту. И замужем она была за моим однокурсником Димой Михайловым. Получив работу в престижной газете, мы отправились к Эльвире. Она сказала: Сережа, приносите свои рассказы и будем запускать книгу! Это казалось сказкой. Сергей очень воодушевился. Сел переписывать все свои рассказы

Первый раз Сергей поехал в Ленинград еще работа кочегаром. За вещами

У нас уже сложились очень дружеские отношения. Я прочла все его сочинения. Несколько рассказов мне очень нравились. У нас были очень схожие литературные вкусы. Вечерами Сергей работал или читал. Мы расходились по разным комнатам.  Я очень люблю читать в тишине и одиночестве. Если вдруг я смеялась, он прибегал: Что, что, Томушка, смешного прочитала? Прочти мне немедленно!

Иногда мы еще любили составлять сборник лучших рассказов. Здесь иногда ссорились, но "Письма Асперн" Генри Джеймса, "Полный поворот кругом" Фолкнера и, или "Голубой период де Домье Смита", или "Посвящается Эсме" Селинжера обязательно входили в этот сборник. Причем я была за "Голубой период", а Сергей за "Посвящается Эсме".

Но иногда со мной соглашался. Следующий раз я соглашалась с ним. Ссорились мы из-за Чехова. Я любила "Дом с мезонином", а он "Анну на шее". Поему-то больше не помню других рассказов. А их у нас фигурировало много. Еще что-то было про "Кошку под дожем" Хемингуэя. Но я не помню кто был за что.

В моей квартире было печное отопление. В отопительный сезон у нас был уговор - кто раньше придет с работы, тот выгребает золу, выносит ее, приносит потливо и растапливает печку. В большинстве случаях это было так - я прихожу первой, все делаю и только начинаю готовить ужин, Сергей тут как тут. И так недели две. Как только мое терпение иссякало,  приходя домой я заставала следующую картину - печка топилась, брикет принесен и уложен в шафрейке минимум на неделю, а Довлатка готовит ужин!

Самое страстное желания Довлатова было писать. Второе – печататься

Он готов был писать рассказы про рабочий класс, лишь бы хоть один из его настоящих рассказов опубликовали. А у жены Володи Котельникова   были дядья по материнской линии Бельчиковы. Один из них был хирург-онколог, другой, по-моему, заместитель председателя комитете по кинематографии Эстонской ССР. Сергей сделал подборку своих рассказов, в том числе “Зону”, и попросил Котельникова дать их почитать дяде. Вся эта история происходила на моих глазах. И при моем участии. Дядя прочитал, ему понравились. Но не о каких совместных делах и речи не могло быть.

Книга уже давно как была сдана в издательство. Получены прекрасные рецензии. Одну писал покойный Валерий Иванович Беззубов, в последствии заведующий кафедрой русской литературы в Тартуском университете. Отобраны рассказы (Сережа сдал в издательство все, что у него было и что могло быть напечатано). Дело дошло аж до второй корректуры. Она у меня сохранилась до сих пор. Выдали первый гонорар. Какую-то очень по тем временам большую для нас сумму. Эти полтора года работы с издательством были самые счастливый период в его, наверно, не только Таллинской, но и советской жизни. Он переписал заново старые рассказы.

Написал новый роман «Один на ринге» про историю своей любви к первой жене Асе Пекуровской. Куски того романа вошли в написанный в эмиграции «Филиал». И вдруг все пошло на перекосяк после сдачи книги в Главлит где-то летом 1994 года. Там работал наш Тартуский филолог Виталий Белобровцев. Его очень скоро оттуда выгнали, по-моему, за чтение Солженицына.

Насколько я помню, у них с женой был экземпляр какой-то книги Александра Исаевича Солженицына. Они дали почитать своему же однокурснику и приятелю Маслову. И это как-то стало известно на работе. Одним словом, из главлита поползли слухи, что цензура не желает публиковать Довлатова. Аксель Тамм несколько раз ходил в Главлит объяснять им, ничего антисоветского там нет. А в декабре случился этот злосчастный обыск у Володи Котельникова.

В декабре 1974 года я заболела

И должна была лечь в больницу. Накануне я повезла матери грязное постельное белье. У нее была стиральная машина. А у нас не было. Троллейбусы встали. Обрыв на линии. В момент остановки я оказалась на полпути у таксопарка. Рядом с домом Котельниковых. И я зашла к ним. Володя рассказал, что дядя вернул рассказы.

Вынес из спальни и предложил мне забрать папки. Их, по-моему, было две. Но я не взяла. У меня был большой пакет с бельем. И мне не хотелось их тащить с собой.

На следующий день я легла в больницу. Через несколько дней у меня в больнице объявился Володя. Рассказал, что у него был два дня назад обыск. Изъяли Солженицына, хроники и Довлатова. Причем, если бы папки с рассказами Сергея не лежали на видном месте, их бы не искали. С этого все Сережины проблемы с книжкой усугубились.

У них просто не было до этого серьезных аргументов. Аксель Тамм, главный редактор издательства “Ээсти Раамат” очень хотел ее издать. У него была мечта жизни – издать хоть одну хорошую русскую книгу в Таллине.

Меня выпустили через неделю из больницы. Выяснилось, что я беременная. Врач сказал, что это у меня последняя возможность родить. Мне было 29 лет.

Книгу из КГБ отдали в редакцию. Сергей ходил на прием к какому-то полковнику КГБ

Тот сказал, что они все выяснили. У них к нему претензий нет. Книгу отдали коллегам по работе. Аксель много лет спустя рассказывал, что ему сказали - Довлатов подписал какое-то диссидентское письмо в Питере.

Аксель Тамм, по-моему он был главным редактором издательства, во всяком сучае от отвечал за русские издания, очень долго боролся за выход этой книги. Дольше, чем сам Сергей.

Много лет спустя он рассказал мне, что сдался только тогда, когда его в ЦК клятвенно заверили, что Довлатов подписался под каким-то антисоветским письмом. И наврали. В редакции «Советской Эстонии» за него взялись только в конце февраля. Он позвонил мне на работу:

- Тамара, я подал заявление об увольнении. Меня вызывают на редколлегию. Могут уволить по статье!

И положил трубку. Я перезвонила. Сережи на месте уже не было. Я позвонила Гене Розенштейну, коллеге и приятелю. Гена ничего не знал. Обещал выяснить и перезвонить мне. Через полчаса я уже сама ему звонила: А Розенштейн только что уехал в командировку на три дня!

Гена выбрал, наверно, самый лучший выход из положения. Что могли сделать рядовые сотрудники? Вышедший в коридор Миша Рогинский со словами: Мужики! Что происходит? За что же так с Серегой?, был немедленно вызван к редактору Турон: Михаил Борисович! Вы не забыли, что первым стоите на очереди на квартиру?

Вечером к нам потянулись люди с водкой… Еще несколько дней Сергей держался. Сходил еще раз в КГБ. Об этом он тоже подробно написал в «Невидимой книге». И сдался. Запил.

08 марта 1975 года в 17.00 поездом он покинул Таллин. Чтобы и меня в этот день не оставить одну

И своих Ленинградских дам поздравить. А по Таллину поползли слухи, что все сделала Котельникова по заказу КГБ. Всем было жаль Довлатова. И хотелось найти виновного. Я-то точно знала, что виновата сама, что не взяла [у Володи Котельникова две папки с рассказами Сергея].

Слухи усугубились, когда стало ясно, что судить будут только Солдатова, Юзкевича (???) и еще одного мужика. Не помню фамилию. Типично российское – или он украл, или у него украли…По «голосам» сказали, что таллинским властям велено не устраивать большого процесса над группой арестованных диссидентов. Когда Довлатова окончательно выгнали из Таллина (скорее вынудили уехать), я была на четвертом месяце беременности.

Вспомнила про свою любимую учительницу литературы, Юлию Сергеевну Шишову (Березину). Ее муж, Лев Шишов, был сначала комсомольским работником, потом партийным. В 1975 году он, по-моему, был зав. отделом в ЦК КПЭ. Он выступал на нашем выпускном вечере, после его речи Юлия Николаевна при нас его отчитывала за то, что он её, ученицу Лотмана, позорит.

Она учит детей русскому языку и литературе, а собственный муж не владеет даже грамотной русской речью. От нее мы впервые услышали имена Цветаевой, Пастернак, Ахматовой, Мандельштама, Солженицына. К кому как не к ней мне было обратиться! Мы встретились, я принесла ей несколько довлатовских рассказов. Она внимательно меня выслушала, обещала поговорить с мужем и сказала: Ты представляешь, мой Лева тоже написал сам книгу, приятно удивив меня!

Больше я до нее не смогла дозвониться, а одна наша одноклассница сказала, что Юлия Николаевна жаловалась на меня: Представляешь, с какими делами Тамара ко мне обратилась! Как не стыдно! И Белобровцевы тоже хороши!

Я зашла в книжный магазин – посмотреть, что же за книгу написал Лев Шишов. И нашла – Л. Шишов "Мой партбилет".

www.pseudology.org