2 курс

Вернувшись в Тарту, мы занялись поисками доступной нам квартиры. Какое-то время жили у Шоттора. Только что закончились вступительные экзамены. Кто-то уже из наших вернулся. Не помню, кто, но кто-то из филологов познакомил меня с вновь поступившим на филологический Гариком Суперфином.

Гарик - легендарная личность. Это маленького роста, меньше 150 см, в очень выразительными глазами и подвижным лицом. Он был энциклопедистом для меня в дальнейшем. Гарик несколько раз поступал в МГУ на востоковедение.

Но каждый раз блестяще сдав экзамены, не был принят. Инвалид "пятой группы". Приехал учиться к Лотману. Мы с Гариком мгновенно подружились. Но к Марковичу Гарик симпатии не испытал. До начала занятий мы часто собирались в студкафе и у Шоттора. Так вот, однажды на моих глазах, два еврея (между прочим, у Марковича в паспорте на русской страничке было написано в графе национальность - ЭВРЕЙ) переругались чуть не до драки.

Клиника, на территории которой жили Шотторы, закрывалась в восемь вечера. И не имея ключа оттуда выйти было не возможно. Лени не было еще дома. А ключ был у него от входной двери. Так вот - накал был такой, что маленький и с виду хилый Гарик спустился вниз по водосточной трубе! С четвертого этаже! Не помню точно из-за чего, но суть была в том, что Маркович был просоветским евреем. А Гарик - антисоветским.

Комнату мы нашли с 01 сентября в Эльве. Это в 30 км от Тарту дачный городок с несколькими озерами

Туда несколько раз в день ходит поезд. Езды было полчаса. Там большинство частных домов приспособлены для летних дачников. Отдельный вход в комнаты через веранду. Отдельная кухонька. Только сортир и ванна общие с хозяевами. Комната отапливалась печкой, что и хозяйские помещения. Т.е. зимой там было тепло. Сдавались такие комнаты за копейки. По-моему, мы платили 5 рублей (водка, к примеру, стоила 2.87, а стипендия у меня была 35 рублей). Недалеко от нас было загородное мужское общежитие университета.

Летом там был пионерский лагерь. А остальное время общага. Не помню уж почему, скорее всего у них были хвосты, там жили и Толя Голощапов и Леня Лугин. Остальные были первокурсники. Кого помню? Пожалуй, только Лифшица( и то не помню, как звали) и его приятеля Андрея Потехина. Андрей позже много лет работал в КГБ по технической части. Мы осенью довольно часто общались. Собирали по дороге от вокзала грибы и вместе жарили.

Появились новые друзья - моя однокурсница Света Исаева. Рыжая и голубоглазая красавица. Сашины однокурсники - Саша Хайн, Леня Огнятов. Оба после армии. Саша - с Украины, у него в Таллинне жил старший брат. Леня - из Калининграда. Оба ухаживали за Светой.

На старом Тийги, в деревянном флигеле во внутреннем дворе, где мне выделили койку в общежитии (Марковичу общежитие не дали), появились новые первокурсницы - с физики и математики. Иногда, когда мы опаздывали на поезд, я ночевала там. Саша "партизанил" в мужском общежитии. Или у Шоттора - если до него досвистится. Дверь закрыта. И мы часто под окнами стояли и свистели Лене на четвертый этаж. Или пели под гитару, когда гитара была с нами.

Хозяевами нашими была эстонская пожилая пара. Хозяйка часто угощала нас пирогами и домашней мульгикапсад (эстонское блюдо - тушеная квашеная капуста со свининой и перловкой). Узнав нашу фамилию, хозяин как-то зашел к нам с карманными часами. Эти часы были им куплены в тридцатые годы в магазине Сашиного деда на Виру. По-моему, Маркович тогда впервые узнал где находился магазин. Хозяин сказал, что это был самый фешенебельный ювелирный магазин в Эстонии.

Я хорошо помню нашу комнату во флигеле. Маленький деревянный двухэтажный флигелек. Мы жили на втором этаже

Нас там жило человек 15. Койки были в два этажа. Моя была верхней. Там жили: математички - уже знакомая мне Валя Мартинсон, Таня Грейсман (Таню я знала по нашей школе и даже еще по детскому саду), Мара Альбер, Дина Салганик, Наташа Золотарева. Первокурсницы физики - Люда Сон, Валя Гусева, Люда Шапочкина, Света Каллаус, Нонна Зайцева. Еще, по-моему, с нами жила со второго курса эстонской математики очень симпатичная девушка с грузинской кровью Тина, не помню как звали.

В последствии в Таллине она стала ***. Валя Гусева И люда Шапочкина были, как сейчас говорят, продвинутыми девицами. Занимались верховой ездой. Очень быстро сдружились с моими филологами. Валя только быстро бросила физику и уехала в Москву. То ли на журналистику. То ли на филфак. Вышла замуж за Сергея Неклюдова. Москвича, который приезжал к нам в Тарту на филологические конференции. Сейчас он профессор РГГУ. Моя дочь Саша сдавала ему экзамен по фольклору.

К математичкам часто приходили их однокурсники с Пяльсони. Их курс почти полностью набрали из не поступивших в Москву на мехмат. Люда Васильченкова (Вася) была из Смоленска, Дина и еще двое с их курса были из молдавских Бельц, Наташа из Николаева, Валя Магаченко из Твери. Не помню, откуда была Света Литвиненко.

Я там поначалу редко бывала. Но компания мне нравилась. Я с удовольствием с ними общалась. Была и гитара у них в компании. Два физика-первокурсника Сергей Кесельман и Ваня Огурцов с ними дружили. Сергей прекрасно играл на гитаре. Правда, эти мальчики не доучились в Тарту - оба перевелись. Сергей в Киев, Ваня - в Москву.

Саша так и не смог сдать Сырмус экзамен. Он подал заявление заведующему кафедрой математического анализа Кангро заявление с просьбой разрешить сдавать экзамен Барону. Но Кангро отказал - не вижу причин. Марковича эксматрикулировали. Так в Тартуском университете формулировали, можно сказать, на латыни отчисление. Он устроился работать электриком в главном здании университета. Зарплата была 60 рублей. Все больше, чем стипендия. Теперь, когда в аудитории перегорали лампочки, Барон просил:

- Вызовите, пожалуйста, я только забыл как его - Зибуновича или Марковича?

Меня с тех пор часто зовут Зибуновичем. Так появилась моя кличка

С большим трудом мы добились восстановления на заочное отделение. Проректора по заочному обучению не было. Никто не хотел брать на себя ответственность. Я долго пыталась разыскать адрес. Это тоже было не просто. Адрес в итоге я нашла в телефонной книги. Проректор по заочному обучению был приятным и с чувством юмора мужиком. Я ходила к нему домой (он в нужный нам момент был в отпуске). Дом я знала, а номер квартиры нет. Я зашла в подъезд. Там мужчина в рабочей одежде поднимался с охапкой дров по лестнице. Я спросила, не подскажет ли он мне, к какой квартире живет Адоян. Он предложил мне подняться с ним. Проводил меня в гостиную. Вышел через три минуты в костюме:

- Давайте знакомиться!

Я рассмеялась. В шутливой манере преподнесла ему тему своего визита. Оказался человеком с юмором. Мы обменялись шутками. Заявление о переводе на заочный подписал. Однажды, когда у меня были вечерние занятие по физкультуре, мы договорились с Марковичем встретиться на вокзале перед уходом десяти часового поезда. Я пришла на вокзал. Саши не было. Я отправилась на Тийги. Подошла к последнему поезду. Его тоже не было. Уехала в Эльву.

Дома нет. Я стала волноваться. Мы встретились утром в "Темпо". Небритый и усталый муж рассказал, что его задержала милиция на вокзале и всю ночь там продержали. Какой-то рыжий небритый мужчина в коричневом пальто ограбил и избил женщину. Все приметы сходились. Утром его показали этой даме. Она не опознала. Извинились и отпустили.

Надо сказать, что зачет по физкультуре был большим камнем преткновения в Тарту

Занятия проводились, как правило, вечерами для неспортсменов. И недалеко, в соседнем здании. Но уходить из общежития или уютного студкафе туда не хотелось. У всех было много пропусков. Я занималась в так называемой лечебной группе. Для больных. Надо было набрать необходимое число часов посещения. Но это было не легко. В последние две недели семестра почти все бегали на занятия каждый день. Мужиков еще иногда отправляли на расчистку стадиона или льда. У меня не было проблем только в хорошие зимы. Я очень любила лыжи. И набирала часы, катаясь на них в день по три часа. На лыжной базе время фиксировалось.

Где-то сразу после зимней сессии мы нашли однокомнатную квартиру в Тарту. Со всеми удобствами. И недалеко от центра. За крытым рынком. На рынке вечером можно было за копейки купить мясные обрезки и кости. Что я и делала. Из костей варила наваристый бульон. Обрезки тушила с картошкой, луком и морковкой. Этого было навалом. И у нас стали собираться часто наши друзья. Шоттор с Головкиным и с гитарой. Парни очень много играли.

Намечался ну прямо оркестр. Леня Огнятов был ударником. Саша Хайн, Люда Сон, Света Исаева, Римма Андреева с филфака (у нее был роман с Головкиным), Леня со своей девушкой Людой Мищенко и другом Леней Ясновским. Этот год был самым счастливым в нашей семейной жизни.

Непрерывная товарищеская пирушка. Чувство локтя. И все хорошее, что только есть в молодости. Наша компания предпочитала "Темпо" и утром и вечером. Мои же друзья-филологи по-прежнему собирались вечерами в студенческом кафе. Там в банкетном зале сделали курилку.

Компанию у Шоттора мне немного отравлял Леша Гаврилов

Он не мог забыть, что я была в него влюблена. И цеплялся, выпив лишку, к Марковичу. И еще. У него с Леней состоялся мужской спор - кто соблазнит Этери. Маркович мне проболтался, но взял слово, что я никому не скажу. Они даже разыграли очередность. Леша был первым. Этери была моей одноклассницей и школьной подругой. Мне было противно. Я демонстративно заняла сторону Люды Мищенко. И, наверно, очень по детски себя вела. Была очень рада, что у Гаврилова ничего не получилось. Осенью его взяли в армию одновременно с Алексеевым.

Данилова не взяли, у него был белый билет. Он заикался. То что взяли в армию Гаврилова, всех удивило. Его отец был очень известным хирургом-онкологом. Создал онкологическую клинику в Эстонии и был многие годы ее главным врачом. Но Реша мне объяснила в чем дело. Отец очень хотел, чтобы сын пошел в медицинский, а сын ослушался. Ушел в физики. И отец принципиально пальцем не пошевелил.

На Новый год мы собирались в Таллинн. У меня был не сдан только один зачет по практикуму радиоэлектроники. С этой практикой у меня были проблемы. Главная - я почему-то не могла никак запомнить Земля это минус или плюс. Все время путала. И неправильно подключала свои схемы. Были два взрыва даже. К конце концов, Уйбо мне запретил включать свои схемы без него. Но все работы я сдала. И очень хотела сдать до нового года последний зачет. Достала преподавателя. Он, поняв, что я не уйду так просто, сказал:

- Товарищ Маркович! Дайте Вашу зачетку! У меня до сих пор болит голова от Ваших глупостей!

На каникулы (зимние) я поехала в Таллинн. Саша тоже взял отпуск на 10 дней. Неожиданно выяснилось, что у Зиночки какой-то конфликт со старшей невесткой. И Мара к ней не заходит. Тогда я не поняла в чем дело. Мне просто было жаль Зиночку.

В феврале в Тарту появилась Ира Шагал. У нее были какие-то проблемы в Таллинской музыкальной школе. Она на пол года перевелась в Тарту. С ней я больше всего общались в "Темпо" и в поездах. Она, как и я часто ездила в Таллинн.

В тот год, или годом позже появился у нас еще один, московский, музыкант в музыкальном училище Дан Фрадкин

Дан был скрипач. И не расставался со своей какой-то уникальной скрипкой. Ему в Москве грозила армия. Вот он и подался в Тарту. Недавно к Таллинском журнале эстонские медики вспоминали, как помогали ему увильнуть от армии. Наши вечеринки украсились еще и скрипкой. Дан играл великолепно. Был веселый, компанейский и заводной парень. Позже долго играл в оркестре у Игоря Моисеева.

В конце апреля приехала наша хозяйка, и была недовольна жалобами соседей на шум у нас. Мы с Людой Сон как раз накануне сделали уборку и сдали всю посуду. Я нарвала несколько букетов любимой мной сирени. И расставила по квартире. Первое, что сказала хозяйка, глядя на сирень:

- Какая грязь!

Я съехала в общежитие. Саша уволился и уехал в Таллин. Его взял на работу Зиночкин племянник. Он работал главным инженером на заводе искусственного рога. Там делали пластмассовые пуговицы, мундштуки и прочие пластмассовые штучки. У меня до сих пор есть пуговицы, принесенные Марковичем с работы. А я осталась сдавать зачеты и экзамены. Были белые ночи. После каждого зачета или экзамена бывали вечеринки. Здесь я и подружилась с математиками тогдашнего первого курса. У двух их Тартуских однокурсников выли мотоцикл и мотороллер - у Юры Раннака и Саши Цырка.

Парни приезжали вечером и катали нас по городу по очереди. Какой-то маньяк ночью шастал по двору и заглядывал в окна. Мы ходили с палками его ловить. Однажды мы проснулись и не обнаружили своей одежды. Вся была вынесена. Казалось, очень странным. Нас жило достаточно много народа в комнате. Вызвали милицию. Оказалось, в комнате стояла банка с хлороформом. Мы все крепко спали. Многие написали список пропавших вещей. Я меня пропала какая-то мелочь. И я не писала. Через несколько лет все, кто писал, стали получать переводы каждый месяц от рубля с копейками до 2 рублей с копейками. Выяснилось, что вора поймали, посадили. И он выплачивает стоимость вещей.

В конце июня Саша приехал на сессию. Я осталась с ним, чтобы помочь. По-моему, не сдали экзамен опять той же Сырмус

То лето не помню. Помню только, что вернулась в Тарту. Саша стал приезжать почти каждые выходные. Зиночка этим была обеспокоена. Уговаривала меня перевестись тоже на заочное. Мои были, естественно, против. Зиночка стала обещать разменять квартиру, если я тоже переберусь на заочное. И я в октябре перевелась на заочную математику. Физике заочно не учили тогда. Мать мне закатила скандал. Ноя же была взрослая! Работу я нашла быстро. Меня взял отец моего одноклассника Бори Фридмана. Впоследствии тесть моего друга Светлана Семененко. Светлан женился на Бориной старшей сестре Эллочке. Работала я библиотекарем в строительном ПТУ.

Родители меня, конечно же, быстро простили. Увидев бедную обстановку дома Марковичей мои нам что-то подарили даже - занавески, покрывала, постельное белью, что-то из посуды и кровать двуспальную в нашу комнату. В Таллинне был на большой практике Леня Шоттор. Он снимал комнату. К нему по очереди приезжали Люда и Этери.

Я поняла, что Леня спор выиграл

Однажды, когда приехала Люда, мы собирались ее вывести в гости к моим родителям. Как назло, Леня где-то подрался. У него был огромный синяк под глазом. Но идти надо было. Это был как бы светский прием. Я много дома рассказывала про своих друзей. И родители хотели посмотреть на легендарного Шоттора. Да еще сына профессора. Сначала мать сделала вид, что ничего необычного в разбитом лице нет. Но в какой-то момент не выдержала:

Вскоре начались проблемы с Зиночкой. Зиночка очень ревновала своих сыновей к невесткам. Мара просто уже не переступала порог ее дома. Дан, приезжая в Таллин, заходил на несколько минут к матери. Мара всегда ждала его в подъезде. Я осуждала тогда ее. Старуху было жалко. Но Дан был на стороне жены:

- Не знаешь, не вмешивайся!

Проблема была простая - Зиночка испортила им медовой месяц. У нее была дурная привычка - только погасим свет, через пять минут она без стука врывается в нашу комнату и сразу же включает свет. Пару раз попавшись, мы спокойно лежали и ждали когда она ворвется. Мара с Даном это не могли ей простить. Меня это почти не задевало. Было даже смешно. Но другие вещи портили настроение.

Я раз в неделю, обычно по субботам, ходила к родителям стирать белье. У них была стиральная машина. Да и мать гладила мне его. Зиночка регулярно по четвергам или пятницам стирала из бака одну какую-нибудь Сашину вещь и вывешивала демонстративно в нашей комнате. Не лень было натягивать веревку! И с едой были драмы. Ей не нравилась моя. Естественно, мне перестала нравиться ее.

Зато она была мне благодарна, что я свела Сашу с его родственниками со стороны покойного отца

Моя приятельница Ира Шагал вышла замуж за Илью Тилькера, лучшего друга Марика Марковича. Сашиного двоюродного брата. В доме у Иры я познакомилась с Марком и его женой. Естественно, узнав, что я тоже Маркович, они пригласили нас в гости. Зиночка, узнав об этом, превзошла себя. Купила мне колготки (тогда это было дефицитом), отнесла в химчистку мое платье, сама надраила мне и Саше обувь. Отпустила нас, сдув все пылинки.

В доме у Марковичей был светский прием. Там огромная шестикомнатная квартира, которую отец Марка, известный, но уже покойный адвокат, занимал еще до войны. С комнатой для прислуги. Дверь между столовой и гостиной раздвижная. Народу было много. Три поколения. Мы - молодежь. Стол был великолепно сервирован. Мне приходилось мужу объяснять, что для чего. Думаю, сейчас я уже этого бы не смогла сделать. Все эти люди имели положение до 1940 года. Разговоры были примерно такими:

Саша краснел, бледнел и ощущал все пятна на своем костюме. А мне было весело. И интересно. В углу стояли часы с мелодичным боем. Когда они заиграли музыку первый раз, Герта, мать Марка, очень красивая женщина, голубоглазая, этакая снежная королева, спросила у меня:

- Тамарочка, Вы-то уже знаете, что это за мелодия?

Вопрос был многозначительным. Это не была "Хаванагила" и это не был "Семь - сорок". Поэтому я спросила:

На зимней сессии нас ждали новости. В декабре был огромный пожар в главном здании университета

Пожар начался в физических лабораториях. Которые сгорели дотла. Сгорел и наш деканат. С огромной коллекцией библий нашего декана. У Митта был инфаркт. Сгорело до крыши все правое крыло. Там два этажа было у физиков. На третьем была библиотека филфака. Из нее успели многое вынести. А вот в кабинете Аристе произошла трагедия. У него в дубовом шкафу хранилась коллекция старинных рукописей. Шкаф только тлел. Пожарные его открыли. И рукописи вспыхнули у них на глазах. Рассказывали, что утром бежал с горки по направлению к пожару с палкой под мышкой Шоттор. Его спросили, зачем с палкой:

- Как зачем? Подкидывать под горящие выговора!

Вид был грустный. Здание было закрыто. Место встречи под часами у входа отсутствовало.

Зойка Габович работала в деревенской больнице под Тарту. Самое ближайшее место к Тарту. Очень болела Дина Борисовна. И Зойка за ней ухаживала. По-моему, в том же году Дина Борисовна и умерла.

Тогда же состоялась и свадьба Шоттора. Он женился на Люде

В день регистрации у Лени вскочил огромный флюс. Он очень стеснялся. И вообще, у него за бравурным видом, за нарочито грубыми, как бы мужскими, манерами скрывалась нежная и романтическая душа. Но об этом позже. Он вскоре стал одним из самых близких мне друзей. Свадьба была в студенческой столовой. Одновременно в студенческом кафе на втором этаже был у преподавателей банкет по поводу защиты чьей-то диссертации.

У нас было весело, но нехватало водки. Наверху все было наоборот. Рэм Наумович Блюм и Столович (Леонид ***???), наши преподаватели философии) спустились к нам, поздравили молодоженов и пригласили наверх. Что мы мгновенно и сделали. Все хорошо выпили. Плясали и пели. Вокруг Столовича собрался кружок студентов, ищущих смысл жизни. Я в том числе. Мы его атаковали "каверзными" вопросами. Он, поджав свои пухлые щечки кулаками, сентиментально нами восхищался:

- Детки мои дорогие! Как я хорошо вас понимаю!

Но когда мы потребовали настойчиво ответить хоть на некоторые наши вопросы, он позвал Блюма. Тот, встав в позу Ильича, сказал нам:

- Самое главное в жизни, молодые люди, определиться!

И тоном ментора прочел лекцию о смысле жизни. Очень фальшивую. Но назидательную. Меня всегда от их рассуждений тошнило. Один читал лекции по диамату, другой вел семинары. Экзамен принимали вдвоем.

У них для нас был трюк. Якобы у них были расхождения в философских взглядах. И каждый подробно нам их рассказывал на своих занятиях. На экзамене все дополнительные вопросы были по их расхождениям. Издевались и развлекались, с моей точки зрения, как могли. Я их не любила. Мне чудилась неприятная фальшь в их поведении.

Но где уж мне в те годы было с ними спорить. Я им сдавала два экзамена - по диамату и истмату. Ответив на вопросы с билетах, категорически замолкала. В их развлечениях не желала участвовать. И получала всегда "хорошо".

А основная часть студенчества сдавали им экзамен по два-три раза. Из-за них никто не вылетел из университета. Этого они себе не позволяли. Но многие сдавали по пять раз.

Так вот, прочтя нам лекцию, Рэм Наумович увлекся танцами. Ему приглянулась Валя Мартинсон. В какой-то момент Валентина вдруг закричала, что потеряла золотую сережку. Все кинулись искать ее на полу. Я тоже. И вдруг обнаружила под одним из столов целующуюся с Блюмом Валю. Будучи в состоянии легкого опьянения, я решила этим поделится со всеми:

Но я была недальновидной. Когда через полгода я вернулась на очное, один читал лекции, другой вел семинары

В тот года я еще часто занималась математикой и физикой с Зиночкиным племянником Ильей Сунделевичем и младшим братом Иры Шагал - Марком. В отличие от Ильи (он впоследствии стал вторым мужем Гаи Левитиной), Марка никакая математика не интересовала. Он был увлечен Битлами. И он просвещал меня. А я ему навязывала какие-то там квадратные уравнения!

По-моему, это было в марте. В воскресенье мы с Марковичем собирались пойти в "Пегас". Там, как всегда, был филиал тартуского студенческого кафе. А Зиночка хотела, чтобы я вымыла пол на кухне. Кухня была пять квадратных метров. Саша настаивал, а я его уговаривала подождать полчасика. Мне не хотелось с ней ссориться. Но он психанул и ушел. У меня на плите уже грелась вода в ведре для пола.

Я тоже психанула. Выключила воду. Оделась. Заехала к своим родителям. Дома был один отец. Пьяненький. Я его предупредила, что, может быть, приду сегодня к ним ночевать. И пошла в "Пегас". Там сидела теплая компания. Саша был там. Было весело. О размолвке мы не вспомнили даже.

Вечером дома нас ждала свекровь. Она хотела нас воспитывать. Я ушла в нашу комнату. Оставив мужа со свекровью. У нас уговор - каждый со своими родителями выясняет отношения. Не привлекая другого. В разгар их бурного разговора раздался звонок в дверь. И в квартиру ворвалась моя темпераментная мамаша:

На это мать выдала несколько отборных матюгов. И удалилась. Я вспыхнула. От Зиночки перехода на национальный вопрос я не ожидала. Зиночка еще долго что-то там вскрикивала. Саша ее успокаивал. Я собирала вещи. Было уже за полночь. И я уход отложила на завтра. Марковичу завтра надо было в ночную смену. А мне с утра.

После работы я поехала домой. Матери не было дома. Оказалось, что вчера пришла телеграмма о смерти дяди Лени в Ленинграде. Мать пришла домой часов в девять, поезд уходил в полночь. Отец рассказал, что я обещала придти ночевать. Мать вызвала такси, заехала на вокзал за билетом и на той же машине рванула к нам. Ее внизу ждало такси. Поэтому приход был такой стремительный и темпераментный. В 20 часов пришел расстроенный Маркович. У Зиночки, когда она поняла, что я не приду к ней в дом после работы, случился инфаркт.

Так начался путь к разводу

Я вернулась. Зиночка лежала в больнице месяца два. Я ее навещала. Что-то готовила ей. Но во мне как-то все оборвалось. Я себя неважно чувствовала. Все-таки инфаркт был из-за меня. Но виноватой я себя не ощущала. Просто все стало как-то нескладно. Неуютно. Сашу все жалели. Утешали. На меня смотрели все их знакомые как на врага еврейского народа. Зиночка вышла из больницы. А я ушла к родителям. Впереди была сессия. Но я, естественно, возвращалась на очную физику. Позже я жалела, что на физику. Надо было на математику. В деканате мне сказали - сдашь сессию, переведем!

Митт решил меня наказать. Сессию я сдала. Но было очень много разборок с Марковичем. Он тоже был на сессии. Нас мирили. Сводили. Иногда я была согласна. Иногда нет. Тоже было и Марковичем. Моим непременным условием было возвращение обоих в Тарту. В итоге мы окончательно разошлись.

Сессию я сдала. Меня перевели на очное. Только без общежития. В конце июня я вернулась в Таллинн. Уволилась с работы. Очень хотелось куда-нибудь отъехать. Хоть я и была инициатором основным развода и все было по обоюдному согласию, но мне было очень неуютно в Таллинне. Все еще воспринимали нас как пару. Задавали вопросы. Сашка загулял. Наверно, всегда женщина, если не уходит к другому, себя неуверенно, что ли, чувствует при разрыве отношений с мужчиной. Мать со мной поступила, на мой взгляд, жестоко. Выложила на стол 200 рублей и сказала:

- Покайся, что была не права, выходя замуж. И деньги твои. Езжай куда хочешь!

Но я была гордой. Как не хотелось, денег я не взяла. И не покаялась. Мы развелись. В этом она была права. Но не по той причине, про которую она твердила, когда я выходила замуж. Отец пытался за меня заступиться. Но все было напрасно.

Часть лета я провела в Таллинне. Арам и Реша работали в пионерском лагере

И я там к ним прибилась. У них образовалась своя Таллиннская компания. Альбин Конечный, Юра Лийвак, Миша Губницкий. Они все были старше нас лет на десять. Миша был художником, Юра Лийвак закончил МЭИ аспирантуру в Киеве у Глушкова (самый известный в то время ученый-кибернетик). Альбин был инженером-судостроителем, но почти профессионально занимающимся Достоевским.

Про Альбина Наталья особенно восторженно говорила. Человек самостоятельно сделавший какие-то открытия в биографии Достоевского. Очень меня им заинтриговала. Я, как и все наше поколение, была увлечена собственным гуманитарным образованием. И все они были из известного в Таллинне кружка Тютрюмова. Тютрюмов был толи администратором, толи директором таллинской филармонии. Так я много времени проводила там. Но знала его визуально. И слышала, что у него дома собирается вся русская элита. Со всеми ими я познакомилась там у Реши в пионерском лагере.

Тем же летом я встретила в городе Зою Габович. Оказывается, они развелись с Женей. Зойка была потрясена. Мы много общались в то лето с ней. Она с трудом нашла работу в Таллинне. Жила у родителей. У Скульских была (и есть) большая по тем временам четырех комнатная квартира в центре города на Харидусе. В только что построенном доме Союза писателей Эстонии. Ее отец Григорий Михайлович Скульский был нашим местным писателем.

Одна его книга, написанная в соавторстве с другим местным писателе Зайцевым, имела большой успех в те годы. По-моему, называлась "В далекой гавани". По ней был и художественный фильм в мое детство с любимцем советских женщин тех лет Михаилом Кузнецовым.

Говорили, что в 49 году Григория Михайловича коснулась травля "космополитов". Поэтому считалось, что Зайцев поступил прекрасно, выступив с ним в соавторстве. Он на правах старшего товарища утешал нас с Зойкой, наливал коньяк и, уходя в свой кабинет работать, говаривал:

- Как приятно читать Пастернака или беседовать с вами, дамы! Но надо идти работать!

В те годы эта фраза вызывала у меня большое уважение. Человек знает, что не Пастернак! Скромный. На вторую половину лета я уехала к тетке в Нарву. Денег у меня было мало. Тетка выдавала мне в день по рублю. И я с бутербродами ездила в Усть-Нарву на пляж. Погода была замечательное, море теплое. Но я затаила глухую обиду на мать. Не первую.

В конце августа я приехала в Тарту. После последнего и окончательного моего возвращения в Тарту многие события и людей не могу точно поставить во времени. Но это происходило с @@@@

Когда я приехала к началу занятий в Тарту, выяснилось, что жить было негде. Общежитие не дали

Но тогда был очень распространенный способ житья - жить по знакомым в общаге. Это называлось партизанить. Таких часто вылавливали. Вывешивали списки в вестибюлях общежитий кого нельзя пускать. Но все было напрасно. Мои предыдущие однокурсницы жили на Пяльсони на первом этаже. В комнате было четыре двухэтажных койки. То есть комната была на восемь человек. Койки стояли вдоль двух стен.

Между ними был проход в метра в полтора. Проход с одной стороны заканчивался входной дверью. С другой - окном, перед которым стоя стол. Я достала матрац. Постельное белье у меня было. И на ночь расстилала матрац под столом. Там и укладывалась. Вид на меня заставляли стульями, на которых была развешана наша одежда. На случай ночной проверки. Если не удавалось пройти вечером в общежитие через вахту, я влезала в окно. Жизнь была замечательная.

Но однажды она закончилась. Где-то перед сессией я очередной раз улеглась под столом спать пораньше. Меня заставили стульями. И я заснула. Проснулась, свет еще горит. Стала выползать из своего логова. Кто громко вскрикнул, кто-то хихикнул. В комнате были наш декан Анатолий Мартынович Митт, продекан Тани и комендант общежития. Было половина двенадцатого. У них была плановая проверка нашего общежития. Декан сначала испугался. Но ситуация был уж больно смешная. И он засмеялся. За ним все остальные. Митт сказал:

- Зибунова, зайдите завтра ко мне!

На следующий день мне дали место в городском общежитии. Там же на Пяльсони, 23. Этажом выше жили математички с параллельного курса, которых я знала по флигелю на Тийги. С ними почти со всеми я подружилась. С некоторыми общаюсь до сих пор.

Обстановка очень изменилась. Сеня женился на Ольге Николаевой и уже они были на гране развода

Миша Белинский снимал с Таней Александровой комнату. Мои друзья-филологи в общежитии уже почти не собирались. Собирались у Якова Абрамовича Габовича. И еще часто у Вайсмана. Гарик Суперфин был очень доволен моим разводом, что меня удивило. У Габовичей обстановка дома мне не пришлась по душе. Яков Абрамович после смерти Дины Борисовны сильно сдал.

У него появились старческие замашки - стал очень любить сидеть около молоденьких студенток. Гладить им коленки, держать за ручки и прочее. Видеть это было невыносимо. Мне, во всяком случае. Остальные делали вид, что ничего не происходит. Там бывало весело. Разыгрывали шарады. Очень смешно маленький Гарик Суперфин разыгрывал с Душечкиной Ленина и Крупскую. Но мне там было не по себе. И бывала я там до конца учебы очень редко.

Светлан работал на Пирийсаре. И там же женился на старшей сестре моего школьного товарища (из параллельного класса) Бори Фридмана Элле. Их познакомила Лена Душечкина. Потом, по-моему, Светлан заканчивал заочно уже. За ним туда же преподавать литературу и русский уехал Леня Миндлин.

Часть публики уже дважды съездили на целину совместно с Таллиннским политехническим институтом. У них тоже образовалась компания. Целинную компанию возглавлял Головкин. Он женился на Римме Андреевой с филфака. Работал кочегаром. За что они имели комнату на общей кухне. Мой новый курс был мне частично знаком по флигелю на Тийги. Люда Сон, Люда Шапочкина. Так же я знала хорошо многих математиков с параллельного курса.

Блюм со Столовичем организовали философский кружок. Там собирались в основном физики и математики. Меня туда звали. Но почему-то у меня была стойкая аллергия на обоих.

Хотя туда ходили приятные мне люди - Коля Горбунов, Володя Тарасов, Артур Кузнецов, Дима Михайлов и почти все математички с параллельного курса. Коля Горбунов бросил свою любимую биохимию и увлекся социологией.

***

Зимой того же года мне прислал письмо Виктор Михайлович Иванов. Фронтовой друг моих родителей. Он писал, что я должна приехать в Таллинн и поговорить с врачом отца. Мать мне написала, что у отца язва желудка и он, наверно, ляжет на операцию. Я поняла, что у отца не язва. Оказалось, что рак. Матери не хотели говорить это в госпитале.

Она контуженая на войне и очень нервная. Но мне все равно пришлось это сказать. Врачи определили срок жизни - полгода. Но отец прожил почти два года. Потому что очень сильно запил. За эти два года у него дважды была белая горячка. Он не мог есть. Пил водку и томатный сок.

***

Весной в Тарту приехал Дан Маркович. Он работал в каком-то биохимическом академическом институте в Пущино под Москвой. По-моему, уже защитил кандидатскую диссертацию. Мы встретились, как старые друзья. Дан пригласил меня на ужин в "Волгу". Когда подошла к ресторану, он ждал меня с Колей Горбуновым. Дан много рассказывал про науку. Журил Колю, что тот занялся философией и социологией:

- Это не наука и не профессия! Это одно вранье!

Коля словами Блюма возражал. Но неубедительно. Дан звал его к себе в Пущино, обещая работу в настоящей науке. Мне было грустно слушать их спор. Я понимала, что Дан прав. И что Коля не согласится.

ПРОДОЛЖЕНИЕ СКОРО БУДЕТ!