|
Это какая-то мистика! Но каждый
раз, приезжая в Пушкинские
Горы, я неизменно оказываюсь в Березове – небольшой, дворов на
десять, деревеньке, где в конце 70-х в избе Ивана Федорова снимал угол
ленинградский репортер Сергей
Довлатов. Кто тогда мог знать, что этого большого и, как
вспоминают его местные знакомцы, неулыбчивого человека через несколько лет
назовут гордостью русской литературы?
С большой буквы «Л».
...От турбазы, что расположена на самой окраине поселка, до Березова идти
буквально 10 минут. Дорога петляет среди делянок, засаженных картошкой.
Спотыкаясь о корни сосен, почему-то явственно ощущаешь, как трудно было
бежать в сельский маг за «отравой» героям довлатовского «Заповедника».
Навстречу попадаются редкие дачники. Конец лета, тем не менее и руки, и губы
у них синие – черника в лесу еще есть.
С тех пор здесь практически
ничего не изменилось. Тот же старый, обветшавший дом, пугающий редких
прохожих ежеминутной готовностью рухнуть к их ногам пыльным хламом.
Сменились лишь его хозяева. Иван Федорович Федоров, которого читатели «Заповедника»
помнят, как «дядю Мишу» уже несколько лет благополучно отдыхает от своих
вечных пьянок на поселковом кладбище. В родном селе он оставил о себе не
самую лучшую память. Тетя Тоня, например, (Антонина Ильинична Штахова. – Ю.М.)
вспоминает своего соседа недобрым словом.
- Злой он был. Как зверь! Нину,
мою сестру загубил. Она уже вторым беременная ходила, так он ее так избил,
что все бока синие были! Затащил в ту комнату, где потом Сережка жил, и
ногами, и ногами… А сколько он над Лизаветой измывался? Потому она свой дом
так быстро и продала – уж больно тяжелая память.
А досталась эта в полном смысле
хибара Вере Сергеевне Халюзевой, в прошлом преподавательнице русского языка,
а ныне невольно, но тем не менее очень добросовестной хранительнице
довлатовского дома. Другой сосед, который тоже хорошо помнит автора «Иностранки»
- Анатолий Федоров – родной племянник «дяди Миши». Отогнав от забора овчарку,
он с удовольствием начал вспоминать своего бывшего квартиранта.
- Сумрачный был мужчина. Но
компанейский. Поддавали тут конечно крепко. Иногда и меня приглашали в
компанию, но редко это было, я тогда на турбазе шофером работал. Особенно не
расслабишься, на утро уже в рейс. Хотя я не помню, чтобы Сергей с кем-то
смеялся, шутил. Он все больше отмалчивался. А если и начинал разговор, то
обычно с женщинами. Они его как-то больше понимали.
Другой знакомец Довлатова -
Сергей Павлович Ефимов.* В Пушкинских Горах эта личность в некотором роде
легендарная: он всех знает и его знают все. Что, впрочем, не мудрено –
гробовых дел мастер. В смысле, оградку соорудить или памятник поставить –
всегда, пожалуйста. Но, несмотря на такую в некотором роде, печальную
профессию, Палыч (а по-другому его здесь и не зовут) был и остается
человеком веселым. А Довлатова вспоминает тепло. И про то, как они мотоцикл
вместе покупали («Серега мне потом краги подарил. Жаль, затерялись где-то. А
может, собака истрепала»), и про то, как они на этом агрегате колесили по
поселку («Видуха, скажу я вам была у Сереги! Сам-то он большой, а ноги худые,
как палки в разные стороны торчали...»).
- Мама моя его очень любила, -
продолжает Ефимов. - Она в ларьке, что на территории монастыря, книги
продавала. Так он к ней частенько забегал с
Андрюхой Арьевым.
Но Сергею она больше всех симпатизировала. Бывало, сядем компанией. Мы-то
быстро угомонимся, а Довлатов почти никогда не пьянел. Так она его все
жалела. Сереженька, говорила, что же вы с этими охламонами связались. Они
подолгу разговаривали. О чем? Сергея уже нет, да и мамы тоже...
Действительно, о чем могли тогда
разговаривать писатель, не опубликовавший в Советском Союзе ни одной строчки,
и книготорговец? Может быть о том, что всегда волновало этого странного, по
мнению знавших его людей, человека: почему так трудно складывать на бумаге
слова, но читать еще труднее?
Была во время той поездки и совсем парадоксальная встреча. Подходя к
Научно-культурному центру, мы остановили какую-то еще не старую женщину,
чтобы спросить, как найти нужного нам человека, и... не удержались.
- Простите, а вы в семидесятых в
Заповеднике случайно не работали?
Последовало недолгое молчание и неожиданный ответ:
- Да знала я вашего Довлатова. Знала! – и быстро ушла, не сказав больше
ничего.
Не знаю почему, но это стало уже
традицией: уезжая из Пушкинских гор, непременно завернуть на городище
Воронич, где похоронен
Семен Степанович Гейченко - легендарный
хранитель Пушкиногорья и… всех обиженных тогда властью людей, которые
сбегали из суетливых городов под сень живительных струй Сороти. На самом
деле именно он был полноправным хозяином здешних мест. В своих произведениях
Довлатов постоянно подтрунивал над вкусами
Семена Степановича и, в частности, за его
стремление сделать из Михайловского идеальный по социалистическим понятиям
парк культуры и отдыха. Но при этом нужно отдать должное: если бы Гейченко
приказал, чтобы Довлатова и ему подобных не брали на работу в заповедник, он
бы и дня не прожил в Пушкинских Горах. Также пригрел он и другого диссидента
Андрея Арьева.
Видно, понимал, с кем ребята связались, – сам до войны сидел по доносу.
...В этот день на городище было
почему-то многолюдно. Как оказалось, это были питерские археологи, которые
все лето вели изыскательские работы вокруг фундамента церкви, некогда
возвышавшейся над холмом. Неожиданно какой-то полный бородач начал объяснять
мне и моим спутникам, что они нашли, как пролегал фундамент, каков здесь
культурный слой...
- Дело в том, что здесь снова
собираются строить церковь, – закончил он свою импровизированную лекцию.
Если так, то сверху ее будет видно всем: и Александру Сергеевичу, и Семену
Степановичу. А уж Сергею Донатовичу непременно...
*Уже потом, вернувшись в Псков, я нашел в «Заповеднике» строки, посвященные
Сергею Павловичу. Вот что там было: «Подошел инструктор физкультуры Серега
Ефимов.
- Я извиняюсь, - сказал он. - Это вам.
И сунул Тане банку черники».
Биографическая справка. Сергей Донатович Довлатов
родился 03 сентября 1941
года в Уфе. С 1944 года жил в
Ленинграде. В 1959 году поступил на
филологический факультет Ленинградского университета (финский язык), который
ему пришлось покинуть после двух с половиной лет обучения. С 1962 по 1965
год служил в армии,
в системе охраны исправительно-трудовых лагерей на севере Коми АССР. После
демобилизации поступил на факультет журналистики, работал в заводской
многотиражке. В 1972-1976 гг.
жил
в Таллине, работал корреспондентом республиканской газеты «Советская
Эстония», экскурсоводом в
Пушкинском заповеднике (Михайловское). В 1976 г. вернулся в
Ленинград. Набор его первой книги был уничтожен по распоряжению КГБ. В 1978
году из-за преследования властей Довлатов эмигрировал в Вену, а затем
переселился в Нью-Йорк. Основные произведения: «Невидимая книга» (1978), «Соло
на ундервуде» (1980), повести «Компромисс» (1981), «Зона» (1982), «Заповедник»
(1983), «Наши» (1983) и др.
Скончался 24 августа 1990 года в Нью-Йорке
от сердечной недостаточности.
Похоронен на кладбище «Маунт Хеброн».
www.pseudology.org |