М., Алгоритм, 2004 Владлен Георгиевич Сироткин Сталин. Как заставить людей работать Послесловие Россия продолжила свой "дурной сон" повторяемости: она встретила конец XX века так же, как и вошла его начало — Великой Смутой. И весь XX век лучшие отечественные и зарубежные умы спорили о причинах этой повторяемости. Спор не окончен — он продолжается и в начале XXI века. Некоторые аналитики из числа современных философов заглубляются на тысячелетия назад, ища корни этой повторяемости в "идеальном Государстве" древнегреческого философа Платона, или, как минимум, в "Философии истории" немецкого философа XIX в. Гегеля, духовного гуру Карла Маркса1. ---------------------- 1 См.: Балашов Л. Е. Критика Марксизма и коммунизма. М., 1997; Он же. Либерализм и свобода. М., 1999. Но критики классического Марксизма обратили внимание, что для его апологетов Государство — это машина (В.И. Ленин, 1918 г.), а человек для этих апологетов — всего лишь "винтик" (И.В. Сталин, 1945 г.). В Российской империи эта концепция "винтика" наложилась на традиционную православную дворянско-помещичью традицию рассматривать народ как "братьев наших меньших", которых должна вести к "зияющим высотам коммунизма/капитализма" узкая группа просвещенных интеллигентов. На этот порок "страшно далеких от народа" интеллигентов в своей полемике с К. Марксом ещё в XIX в. обратил внимание известный теоретик анархизма Михаил Бакунин, один из создателей I пролетарского Интернационала: "Особенно страшен деспотизм Интеллигенции и потому привилегированного меньшинства, будто бы лучше разумеющие настроение народа, чем сам народ" (М. Бакунин. Из кн. "Государство и Анархия", 1875). А почти через полвека первые лидеры Большевизма в Советской России подтвердили прогноз великого анархиста о "деспотизме Интеллигенции". Наставляя первого большевистского наркома юстиции Д. И. Курского на создание "пролетарской законности", Ленин вещал: "Революционная целесообразность выше формального демократизма". Его ближайший соратник в те годы Троцкий указал и на главный объект приложения усилий этой "революционной целесообразности": "Революция означает окончательный разрыв с азиатчиной, с семнадцатым веком, со Святой Русью, с иконами и тараканами" (Лев Троцкий. Из кн. "Литература и революция", 1923). Впрочем, ничего еретического с точки зрения ортодоксального Марксизма в этих заявлениях Ленина и Троцкого тогда не было. Писал же сам Карл Маркс в 1852 г., обращаясь к пролетариям Европы: "Мы говорим рабочим: вам, может быть, придется пережить ещё 15, 20, 50 лет гражданских войн и международных столкновений не только для того, чтобы изменить существующие условия, но и для того, чтобы изменить самих себя и сделать себя способными к политическому господству" (К. Маркс, Ф. Энгельс. Соч., т. 8. 2-е изд., с. 430). Справедливости ради следует сказать, что лучшие умы России уже в начале XX в. предсказывали крах всех этих большевистских экспериментов с "коммунистической машиной" и "винтиками" из "братьев наших меньших". Вот только два примера. Академик Иван Павлов, великий физиолог, лауреат Нобелевской премии 1904 г.: "В борьбе между трудом и капиталом Государство должно стать на охрану рабочего... Что сделали из этого Мы? Мы загнали эту идею до диктатуры пролетариата. Мозг, голову поставили вниз, а ноги вверх. То, что составляет Культуру, умственную силу нации, то обесценено, а то, что пока ещё является грубой силой, которую можно заменить и машиной, то выдвинули на первый план. И все это, конечно, обречено на гибель, как слепое отрицание действительности" (Из лекции "О русском уме", Петроград, весна 1918 г.). Другой образованный и честный российский интеллигент Николай Бердяев, религиозный философ и кандидат на Нобелевскую премию 1948 г., не побоялся четыре года Спустя повторить прямо в лицо павловскую идею о гибели Большевизма первому чекисту Советской России: "Либеральная Россия, Россия правового строя на нашем этапе есть и будет утопией... Русская идеология всегда была тоталитарной и мифотворческой... Коммунизм, каким вы его представляете, есть, в сущности, новая религия, религия коллектива, со свойственной всякой религии фанатизмом и ложью" (Из протокола допроса Бердяева в ГПУ лично Дзержинским в 1922 г. перед высылкой на "философском пароходе" из Советской России). Поэтому из многочисленных объяснений краха "мировой социалистической Системы", возникшей после Второй мировой войны, и самого СССР как её лидера, выделим лишь одно — концепцию утопизма Ленина и первых Большевиков, вознамерившихся в неграмотной крестьянской "лапотной" Российской империи создать плацдарм для мировой пролетарской революции, "выковать" из русского православного мужика нового человека, вооруженным путем сотворить "пролетарские Соединенные Штаты Мира", и именно под эту интеллигентскую химеру создавших Коминтерн и СССР. Эта концепция легла в основу обобщающего труда "Утопия у власти" двух бывших советских историков-эмигрантов Александра Некрича и Михаила Геллера, чей капитальный трактат с подзаголовком "История Советского Союза с 1917 г. до наших дней" (три зарубежных издания) впервые появился в 1982 г. в Лондоне на русском языке (затем последовали переводы на многие иностранные языки). Судя по тому, что в 1996 году эта "Утопия" в трех томах (том третий — "Седьмой секретарь: блеск и нищета Михаила Горбачёва" М.Я. Геллера, опубликованный впервые в Лондоне в 1991 г.1) была переиздана в Москве, да ещё с грифом Министерства образования РФ — "Рекомендовано в качестве учебного пособия для студентов вузов"2, ельцинские искатели "национальной идеи" для нового постсоветского российского режима вознамерились заменить диссидентской концепцией истории СССР сталинский "Краткий курс" истории ВКП(б). Впрочем, сама идея была подхвачена ещё "прорабами Перестройки", в частности, философом Михаилом Капустиным3, в 1988-1990 гг. "телевизионной звездой", сценаристом телефильма о "мягком" Большевике Н. И. Бухарине и пропагандистом прогорбачевской утопии об "общечеловеческих ценностях" (телефильм "Будет ли коммунизм?"). В 1997 г. "Утопия" была продублирована ещё одной диссидентской версией коллектива авторов из РГГУ и других исследовательских учреждений Москвы и зарубежья в двух томах на деньги "Фонда Форда" — "Советское общество"4. ------------------------------- 1 А.М. Некрич приветствовал дополнение "Утопии" "Седьмым секретарем", но непосредственного участия в его написании не принимал — в 1993 году он умер в США в возрасте 73 лет. 2 Геллер М., Некрич А. История России, 1917-1995, т. 1-3. М, 1996. 3 Капустин Михаил. Конец утопии? (Прошлое и будущее Социализма). М., "Новости", 1990. 4 Советское общество: возникновение, развитие, исторический финал / Под ред. Ю.Н. Афанасьева, т. 1-2. М., 1997. Среди авторов — М.Я. Геллер и А.М. Некрич: оба опубликованы посмертно. Соглашаясь с Ю.Н. Афанасьевым, что со времени горбачевской Перестройки "наша история воссоздается заново за счет появившейся возможности непредвзято смотреть на факты", нельзя, однако, не отметить, что "другая Россия" (в эмиграции) давным-давно опубликовала эти "факты", и у А.М. Некрича с М.Я. Геллером не было больших затруднений в их поисках: им, как и авторам двухтомника "Советское общество" (РГГУ), достаточно было их только систематизировать и обобщить. Более того, и сама концепция большевистской утопии — отнюдь не изобретение Некрича — Геллера и их эпигонов в СССР (Мих. Капустин, Лев Овруцкий, Лев Балашов и др.). Самым первым критиком ленинской утопии о возможности "прыжка" России в Социализм ещё в 1885 г. (статья "Наши разногласия") выступил Г. В. Плеханов. Именно он тогда пророчески предсказал, что без высокого уровня развития экономики и высокого уровня общеевропейской Культуры (причем всего населения, а не только дворянства и "чеховской" Интеллигенции) "совершившаяся [социалистическая] революция [в России] может привести к политическому уродству, вроде древней китайской или перуанской империй, т.е. к обновленному царскому деспотизму на коммунистической подкладке". Плеханов задолго до революции 1917 г. высмеял ленинскую конструкцию РСДРП как группы революционеров-заговорщиков, тесной кучкой идущих по горному обрыву: в рядах такой "кучки", по Плеханову, "очень скоро не осталось бы места ни для умных людей, ни для закаленных борцов — в ней остались бы лишь лягушки, получившие, наконец, желанного царя (в другой статье — "идеал персидского шаха". — Авт.), да Центральный журавль, беспрепятственно глотающий этих лягушек одну за другой" (Плеханов Г. В. Сочинения, т. XIII, с. 92). А поскольку Ленин с упорством религиозного фанатика продолжал толкать свой "бронепоезд мировой революции" на магистральный, как ему казалось, путь развития человечества (но на поверку оказавшийся тупиком), Плеханов в 1917 г. уже открыто назвал его "Апрельские тезисы" откровенным бредом, а ленинскую идею о немедленной социалистической революции в России как прологе революции мировой недвусмысленно охарактеризовал как "крайне вредную утопию"1. ---------------------- 1 Эти идеи о "социалистической утопии" в России Г. В. Плеханов подробно развил в своем "Политическом завещании" 1918 г., ставшем известным только в конце 90-х гг. прошлого века. Поэтому, анализируя эксперимент Большевиков в России и мире, важно понять изначальные дефекты их конструкции "нового мира", их эволюцию от доктринеров мировой пролетарской революции к национал-Большевизму (сталинизму), последующие попытки реформировать сталинские устои тоталитарного строя (Н.С. Хрущёв, А.Н. Косыгин, Ю. В. Андропов, М.С. Горбачёв) и их крах, и, наконец (при Б.Н. Ельцине), окончательный возврат к плехановскому "обновленному царскому деспотизму", но уже на антикоммунистической подкладке. А между тем даже сегодня, когда свободно ведутся научные дискуссии о феномене сталинизма, суть его ускользает от исследователей и затмевается Победой в Великой Отечественной войне 1941-1945 гг. над фашизмом. Остается в тени тот важнейший факт, что в 1929-1933 гг. Сталин кардинально изменил матрицу социально-экономического развития СССР, путем варварской насильственной Коллективизации разрушив тысячелетний крестьянский мiръ — основу и дореволюционной, и "НЭПовской" Руси. Успеху "второй октябрьской революции" по Сталину в деревне и промышленности (жесткому Этатизму) способствовал мировой экономический кризис 1929-1933 гг., который привел к усилению роли Государства во всех странах мира и к отказу от прежней концепции А. Смита и Д. Рикардо XVIII — начала XX в. о "Государстве — ночном стороже". Этатизм в 30-х гг. внедрялся не только тоталитарными режимами — Сталиным, Муссолини, Гитлером, Франко, но и режимами "западной Демократии" — в США ("Новый курс" Ф.-Д. Рузвельта), во Франции (Народный фронт) и другими. Но было и одно очень существенное различие между Этатизмом западным ("буржуазным", по большевистской терминологии) и сталинским ("социалистическим"). Западный Этатизм существа "буржуазной" экономики — стоимостной оценки собственности с XI в., рентабельности, прибыли и т.п. — не изменил: поменялись лишь формы управления экономикой и социальной жизни. Иное дело в СССР: Сталин упразднил даже "плохонький и уродливый буржуазный строй — НЭП" (Н.А. Бердяев), вновь перейдя на "пайковую Систему" (карточки до 1934 г.) времен Гражданской войны. Но насильственная коллективизация была гораздо глубже "раскулачивания": на смену самообеспечивающемуся и жившему в гармонии с ПРИРОДОЙ крестьянскому мiру (пахотному мужику) пришел подневольный колхозник, статус которого больше всего напоминал крепостного дворового. Да, он работал, но из-под палки, через пень-колоду, иждивенчески надеясь — Хозяин (Сталин) пусть и через "паек", но обязан его минимально накормить. На первых порах такая мобилизационная этатистская экономика, сочетавшая в 1929-1936 гг. несомненный энтузиазм "строек Социализма" (Днепрогэс, Магнитка, Горьковский автомобильный и Сталинградский тракторный заводы и др.) с ГУЛАГом (Беломоро-Балтийский канал, канал Москва — Волга и др.), приносила Державе зримые успехи. Во всяком случае, заложенные в первые пятилетки индустриальные основы позволили СССР, начиная с 1943 г., на равных в военной технике (танки, самолеты, пушки) вести Войну с германским вермахтом. Однако мир после разгрома фашизма во Второй мировой Войне начал меняться. Сталин не понял этих изменений. Отвергнув "исторический компромисс", предложенный ему в 1943 г. в Тегеране Рузвельтом (послевоенный финансово-экономический союз США и СССР), Сталин вернулся с 1947 г. к концепции "осажденной крепости" и гонке вооружений. Но при этом, кроме атомного оружия, он проморгал генетику, кибернетику, ЭВМ и целый ряд новейших открытий в послевоенной ИТР. Зато вместо дореволюционной сословности после Великой Отечественной войны Сталин учредил "советскую сословность", которая вплоть до распада СССР в 1991 г. оставалась альфой и омегой советского общества. * * * Все русские реформаторы, начиная с Петра I, за модель своих преобразований брали Запад ("западнизм" — по новейшему определению философа А.А. Зиновьева). Помните, у Пушкина в "Полтавской битве", царь "за учителей своих [шведов] заздравный кубок поднимает". Но при этом никто из них — от Петра Великого до Владимира Путина — не ломали византийский чин Руси, оставляя неразделенными власть и собственность — основу демократической государственности на Западе. Иными словами, у кого власть (а в реальности с Петра I и до Путина она всегда была у бюрократии) — у того и собственность. Игнорируя это важнейшее условие "западнизма", все управители России (СССР) попадали в одну и ту же западню: они становились заложниками чиновничества (коррупции), хотя и не всегда осознавали это. Более того, некоторые российские реформаторы (например, П. А. Столыпин) даже пытались подвести под этот субъективизм теоретическую базу. "В тех странах, где ещё не выработано определенных установлении (правовых норм. — авт.), — говорил Столыпин в царской Думе в начале XX в., — центр тяжести, центр власти лежит не в ус-тановлениях (т.е. законах! — Авт.), а в людях". Политический антипод Столыпина В.И. Ленин в годы НЭПа толкует о тончайшем слое старой партийной гвардии, на котором держится все единство партии и СССР. 80 лет Спустя президент Путин перенимает эту эстафету, утверждая: "В стране тяжелейший кадровый голод; голод на всех уровнях и во всех структурах власти..." (из Послания Федеральному Собранию 16 мая 2003 г.). И в то же время Столыпин жалуется — "не могу найти 50 толковых губернаторов", Ленин плачется — "нужда в честных [управленцах] отчаянная", а Путин восклицает: в стране "голод на современных управленцев, эффективных людей". Господа хорошие — реформаторы! Так вы создайте условия для возникновения "толковых губернаторов" и "управленцев" (а не чиновников по "табели о рангах") — разделите власть и собственность, а последнюю оцените по её реальной стоимости, а не "с потолка", по Чубайсу! И тогда появится настоящая рентабельность, прибыль и сам "цивилизованный рынок", наконец. Боятся! Ведь такая действительно кардинальная экономическая реформа ставит под угрозу существования всю гигантскую армию российского чиновничества — тю-тю его "откат" и взятки (33 млрд. долл. только в 2003 г., по данным российских СМИ), элегантно названные В. В. Путиным в его Послании Федеральному Собранию в том же году "административной рентой". Тем более что идёт она не в "деревянных", а в полноценных USD. Ладно, не получается "выучиться на Западе". Мы ведь ни то, ни се — Мы "Азиопа", по проф. П. Н. Милюкову. Пойдем на выучку к Востоку — в Китай и Японию, чьи экономические успехи сегодня очевидны. Послушаем мнение кадрового военного разведчика-синолога из ГРУ Минобороны РФ Андрея Девятова (псевдоним), тридцать лет проработавшего в Китае, который сравнивает РФ и КНР на пороге XXI в.1. ------------------------- 1 Девятов Андрей. Китай и Россия в двадцать первом веке. М., Алгоритм, 2002. В Китае, как и в России XVIII—XXI вв., реально управляет бюрократия, причем гораздо дольше — вот уже не одну тысячу лет. У китайской бюрократии много столетий существует свой "кодекс чести" — конфуцианство. С позиций христианской морали этот "кодекс" — варварство, "китайщина" и "азиатчина". Но китайская бюрократия, пишет А. Девятов, "это иерархия, социальный центризм. В обществе [Китая] царит не закон (?! — Авт.), регулирующий столкновение потребностей индивидов, не целесообразность, исходящая из идеалов всех (вспомним у Ленина — "революционная целесообразность выше формального демократизма"), а взятка (!!! — Авт.) — средство сопряжения личных интересов подчиненных с личными интересами начальников, в то, что принято называть государственным интересом" (там же, с. 218). Казалось бы — "идеал персидского шаха", по Плеханову, голубая мечта российского "крапивного семени" — чиновников (в Японии, чья государственность формировалась под сильным китайским влиянием, и сегодня для взяток существует специальный "взяточный" конверт, похожий на наш конверт для авиапочты). Но на поверку все совсем не так, кроме общего названия "бакшиш" (взятка). Во-первых, пять тысяч лет в Китае в чиновники берут не по анкете, блату и не по звонку, а только по строгому конкурсу ("экзамену на чин"), причем конкурс на высшие должности раньше проводил лично богдыхан (император). У Нас же "богдыхан" до таких мелочей, как личное экзаменование кандидата в министры, никогда не опускался — "не царское это дело", а лишь подписывал указ о назначении; саму персону подбирали ему "ближние бояре" (чиновники). Они же — "бояре" — весь XIX в. блокировали этот китайский опыт "экзамена на чин", а наиболее настырным "визирям" — М. М. Сперанскому в 1811 году — делали укорот путем организации компромата (на Сперанского сфабриковали "бумаги" как на "шпиона Наполеона", и царь Александр I вынужден был сослать его на десять лет за Урал). Но если бы "китайский проект" Сперанского прошел, уже в наши времена Хрущёв или Ельцин провалились бы на самом первом этапе — устном и письменном (диктант) экзамене по родному (китайскому / русскому) языку. Во-вторых, далеко не всегда выдержавший конкурс чиновник попадал в свою родную провинцию и тем более в Пекин (Москву): как правило, его отправляли в китайскую "тьмутаракань" (например, на Тибет). В-третьих, до сих пор существуют жесткие сроки ротации: как правило, "кормление" не может длиться более пяти лет (а не как у Нас — в Ярославле "царь Федор" Лощенков — первый секретарь обкома КПСС, "кормился" в области 26 лет, на три года больше, чем царь Николай II на всей Российской империи). Да разве наш чиновник готов на такую мобильность? Куда он возьмет с собой "прихватизированную" казенную дачу, подаренную "по случаю" спонсорами яхту на подмосковном водохранилище (в тибетские Гималаи?), все "списанные" из гаража Управления делами Президента иномарки? Нет уж — такая бюрократическая "китайщина" Нам не подходит, их бакшиш — не наш "откат", и Мы пойдем своим путем... Словом, ни Запад, ни Восток нашему обладателю "административной ренты" не подходят. Но не очень боится он и президентских угроз — "считаю, бюрократию надо не убеждать уменьшать свои аппетиты, а директивно ограничивать" (из "Послания" 16. 05. 2003 г.). Самое же поразительное — и сами критики ельцинских и путинских чиновников ничего радикального, кроме ругательных эпитетов ("интеллектуальные кретины", "безнравственные карьеристы и хапуги" — Л. Л. Зиновьев), не предлагают, что воскрешает в памяти русскую литературу критического реализма XIX в. о царских чиновниках. В самом начале XXI в. усилился "накат" на ценности западной Демократии (о восточной — "китайщине", кроме специалистов-синологов, никто не говорит), подтверждающий прогноз Н.А. Бердяева из 1922 г. о том, что "либеральная Россия, Россия правового строя... есть и будет утопией". Заодно достается и "народу", который, по А.И. Солженицыну, "должен учиться на ошибках, а у Нас в 80-е (Перестройка. — Авт.) произошло то же самое, что и в 1917-м. Ну как можно биться головой об одно и то же!". Неверие в то, что народ так и "не выучится на своих ошибках", порождает тоску по сильной руке, но не Сталина, а "русского Бонапарта" с его "управляемой Демократией" (не альтернативные парламентские выборы, а плебисциты, определяющие таинственную "волю народа"). Скептицизм относительно "народной Демократии" ещё в конце 70-х гг. прошлого века публично высказывал ещё один корифей российской науки генетик Николай Тимофеев-Ресовский (гранинский "Зубр"): "Вы представляете, что у Нас будет, если вдруг Демократия появится?... Народные массы..., им будет дана возможность на самоуправление. Ведь это же будет засилье самых подонков демагогических! Это черт знает что! Хуже сталинского режима. Прикончат какие бы то ни было разумные способы хозяйствования, разграбят все, что можно, а потом распродадут Россию по частям. В колонию превратят" (из интервью 1979 г.). Через 23 года казавшийся парадоксальным прогноз великого генетика ("разграбят все... распродадут Россию..., в колонию превратят") неожиданно подтвердился: на думских выборах 7 декабря 2003 г. "распродаватели России по частям" из либерального СПС и демократического "Яблока" потерпели сокрушительное поражение и в очередную Думу не прошли. Однако не оправдался прогноз великого писателя относительно того, что народ на своих ошибках учится: почти 50% электората в декабре 2003 г. либо "проголосовали ногами", либо "против всех" и показали неверие половины нынешнего народа в "потемкинскую деревню" ельцинской Демократии, по правилам которой играл В. В. Путин в первый срок своей президентской легислатуры. Похоже, оставив "Единую Россию" в Думе как фракцию президентского большинства, в сфере исполнительной власти Путин во второй срок своего президентства окончательно встанет на бонапартистский путь управляемой Демократии, ядро которой (как исстари велось на Руси при царях1) образуют либеральные бюрократы. --------------------- 1 См., напр.: Степанов В. П. Н. Х. Бунге. Судьба реформатора. М., РОССПЭН, 1998. Николай Христианович Бунге, из обрусевших немцев-лютеран, профессор политэкономии, затем ректор императорского киевского университета им. Св. Владимира, в 1881-1886 гг. министр Финансов при Александре III. И в этом — его "ответ Керзону": ни тоталитарный сталинизм, ни полукриминальный "ельцинизм", а свой евразийский путь России в XXI в. к дальнейшей модернизации. Оглавление   www.pseudology.org