ООО "Городец-издат", 2003, ISBN: 5-9258-0059-1
 Алибеков (Алибек) Канатжан (Kenneth), Хендельман Стивен
Осторожно! Биологическое оружие!
Военная медицина
1 Bоеннaя медицина. Министерство обороны. Москва, 1988 год

В самом конце зимы 1988 года меня пригласили на совещание, которое должно было состояться в здании Министерства обороны. Судя по переданному мне сообщению, проигнорировать приглашение я не мог.

— Мы приготовили для вас специальную комнату, полковник, — звучал в трубке резкий голос.

У тротуара меня поджидала черная "Волга" начальника нашего Управления. Двое охранников, которым было поручено доставить меня на секретное совещание, топтались возле машины. Один открыл мне дверь, затем сел со мной на заднее сидение. Я попросил водителя ехать быстрее.

Обычно от здания, где находился мой кабинет, до управления на машине можно было добраться за полчаса, но в то утро свежевыпавший снег превратил московские улицы в настоящий ад. Колеса машин буксовали, а водители отчаянно ругались. Пару раз синяя мигалка нашей "Волги" привлекала внимание регулировщиков, и они старались освободить Нам дорогу.

Прошло, наверное, не меньше часа, прежде чем наша машина остановилась возле парадного входа сурового гранитного здания на Арбате, в котором размещалось Министерство обороны. Войдя через боковую дверь, я потопал ногами, стряхивая снег с ботинок. Младший офицер провел меня в небольшое служебное помещение, где мне выдали пропуск, а после этого проводил к проходной. Молоденький солдат долго разглядывал мой пропуск, потом меня и, наконец, махнул рукой, разрешая пройти.

Тот же офицер провел меня вверх по лестнице, и Мы оказались у тяжелой металлической двери с кодовым замком. Набрав код, он толкнул дверь, и Мы вошли в коридор, вдоль которого тянулись кабинеты, занимаемые сотрудниками 15-го Управления Минобороны — того самого, которое занималось разработкой Биологического оружия.

Сняв пальто, я попытался расслабиться.
Хотя я был полковником, но форму никогда не носил. Как и все остальные военные в "Биопрепарате", я работал под прикрытием — как самый заурядный научный работник. Мне выдали два документа. В трудовой книжке я значился гражданским служащим "Биопрепарата", а в удостоверении личности офицера было указано моё воинское звание.

В 1987 году, согласившись занять предложенный мне пост в руководстве "Биопрепарата", я переехал в Москву вместе с женой Леной и тремя детьми. Переезд в столицу после унылой жизни в провинции стал восхитительной переменой в нашем существовании.

Тринадцать лет работы в различных секретных лабораториях и научно-исследовательских институтах, разбросанных по самым отдаленным уголкам Советского Союза, никак не подготовили меня к ошеломляющему размаху моей новой работы. Каждую неделю проводилось одно совещание за другим: в Министерстве обороны, в Кремле, в ЦК КПСС, включая "оперативки" в научно-исследовательских институтах, задействованных в данной программе. Все это привело к тому, что весной 1988 года, когда я занял пост первого заместителя директора "Биопрепарата", мне пришлось обратиться к врачу из-за нервного истощения.

Начальник 15-го Управления генерал-лейтенант Владимир Андреевич Лебединский встретил меня укоризненным взглядом, едва я переступил порог кабинета. Он оживленно разговаривал с тремя полковниками, которых до того дня я никогда не видел.

— Давно пора, — резко бросил он.

Я было принялся оправдываться, ссылаясь на снежные заносы и бесчисленные пробки на дорогах, но он отмахнулся, приказывая мне молчать.

С Лебединским, которого меньше всего мне хотелось заставлять ждать, Мы впервые встретились в лаборатории в Омутнинске, расположенном в девятистах километрах к востоку от Москвы. После окончания института, получив специальность военного врача, я проработал там несколько лет. Лебединский принимал в моей карьере поистине отеческое участие. Тогда ему было уже за шестьдесят. На закате своей блестящей военной карьеры он был одним из нёмногих старших офицеров, кого не раздражала моя молодость. Хотя мне было тогда всего тридцать восемь лет, я поднялся по служебной лестнице выше многих куда более опытных ученых и стал самым молодым первым заместителем директора. Многие ученые, которые прежде работали со мной, не скрывали своей обиды и разочарования.

Лебединский обернулся к Нам.

— Все готовы? — спросил он.

Все кивнули, и генерал провел Нас в соседний кабинет со звуконепроницаемыми стенами. На длинном письменном столе напротив каждого стула лежали блокноты для заметок. Дежурный внес в кабинет поднос, на котором стояли четыре стакана с горячим чаем. Дождавшись, пока он выйдет, Лебединский плотно запер дверь.

— Я не останусь, — сказал он, перехватив на лету мой взгляд, который я бросил на поднос с четырьмя стаканами.

Полковники были из биологического отдела Оперативного управления Генштаба, в их задачи входил выбор оружия, разработкой которого Мы как раз и занимались, для оснащения бомб и ракет, а также определение целей, по которым будут наноситься удары. Тогда я впервые встретился с представителями этой службы. В то время "Биопрепарат" выпускал каждый год новый вид Биологического оружия. Большая часть нашего времени была посвящена научно-исследовательской работе, и Мы не уделяли много внимания вопросам применения этого оружия.

Лебединский кратко объяснил Нам цель данного секретного совещания. На самом высоком уровне, заявил он, было принято решение оснастить стратегические ракеты биологическими боеприпасами.

— Нам нужно подсчитать, сколько времени потребуется для того, чтобы подготовить ракеты к запуску. Я очень рассчитываю, что вы сможете Нам помочь.

Я кивнул с таким видом, будто считал это совершенно обоснованным требованием. Но, честно говоря, был застигнут врасплох. Гигантские ракеты типа СС-18 обладают десятью ядерными боеголовками мощностью около пятисот килотонн каждая и имеют дальность полета до десяти тысяч километров. Никто никогда не рассматривал возможность размещения на них средств биологического нападения.

После того, как в 20-х годах в Советском Союзе впервые начались работы по созданию Биологического оружия, наши ученые изобрели для самолетов специальные устройства — распылители. Это было неудачным решением, так как встречный ветер мог распространить бактерии в нежелательном направлении. Начало "Холодной войны" подстегнуло ученых к разработке оружия, обладающего гораздо большей разрушительной силой. К началу 70-х годов Нам удалось приспособить межконтинентальные баллистические ракеты с одной боеголовкой для доставки Биологического оружия. Нужно было работать дальше, чтобы сделать то же самое с ракетами, в которых имелось несколько боеголовок. Мы производили недостаточное количество Вирусов и бактерий, чтобы оснастить биологической начинкой сотни боеголовок одновременно.

Вероятно, разработка оружия на основе возбудителя Сибирской язвы, которой я занимался раньше, привлекла внимание кого-то из высших чинов. В результате проведенных испытаний мне удалось создать на основе этого возбудителя более мощное оружие, так что для поражения потребовалось бы небольшое количество жизнеспособных спор бактерий. Разработанная мной технология позволяла снабжать спорами Сибирской язвы гораздо большее число ракет, чем прежде, используя при этом мощности всего одной лаборатории.

Итак, меня попросили воплотить мою разработку в жизнь. Полковники, конечно, мало знали о природе микроорганизмов, зато они великолепно разбирались в технологии запуска ракет. Если мне удастся произвести патогенные микроорганизмы в достаточных количествах, то они займутся наведением боеголовок на крупнейшие города США и Европы. Я быстро сделал кое-какие вычисления в лежавшем передо мной блокноте. По моим расчетам для приготовления необходимого количества боевой рецептуры на десять боеголовок потребовалось бы, по меньшей мере, около четырехсот килограммов спор Сибирской язвы в высушенном виде.

Посевной материал для производства Сибирской язвы хранился в охлаждаемых хранилищах на трех производственных предприятиях: в Пензе, Кургане и Степногорске. Для получения миллиардов спор Сибирской язвы посевной материал должен был пройти через длительный процесс ферментации. Этот процесс был чрезвычайно сложным и трудоемким. Один Ферментатор емкостью двадцать тонн, работая на полной мощности, только через день или два смог бы произвести споры в количестве, необходимом для заполнения примерно одной ракеты. Использование добавок, возможно, позволило бы увеличить производство до пятисот или даже шестисот килограммов в день. Закончив подсчеты, я откинулся на спинку стула.

— При тех Ферментах, которые имеются в нашем распоряжении, на это потребуется от десяти до четырнадцати дней, — сказал я.

Полковники были удовлетворены. Судя по всему, две недели их вполне устраивали. Вероятно, никто из них и не планировал начать военные действия в тот же вечер.

Мне не сказали, какие города были намечены в качестве целей для биологической атаки, а я соответственно не спрашивал. Нью-Йорк, Лос-Анджелес, Сиэтл — названия этих городов звучали уже на последующих совещаниях, но в то время они были для меня лишь чем-то абстрактным. Все, о чем я тогда думал, так это о том, как добиться выполнения поставленной задачи.

Царившее в кабинете напряжение стало почти невыносимым. Мы встали из-за стола и вышли в коридор покурить, и я тут же понял, что иногда в такие моменты временной передышки можно узнать гораздо больше, чем за месяцы работы в Системе. Полковники неожиданно разговорись. Они пожаловались, что давление, которое они испытывали со стороны своего военного руководства, сделало их жизнь совершенно невыносимой. Не успевал один вид оружия пройти последние испытания, как сверху поступало распоряжение создать другой, принципиально новый.

Я сообщил им, что Мы сталкиваемся с теми же проблемами. Обсудили и то, о чем писали в газетах. Михаил Горбачёв и его команда так называемых "реформаторов" публично провозгласили начало новой эры — эры сближения с Государствами Запада. Вспомнив об этом, Мы пошутили — дескать, понятие "Перестройка" слишком сложно для того, чтобы простые военные поняли, что все-таки за этим кроется.

Не припомню, чтобы я тогда хоть на мгновение задумался над тем, что всего лишь несколько минут назад Мы все вместе обсуждали план уничтожения миллионов людей.

Инкубационный период Сибирской язвы длится от одного до пяти дней. Жертвы часто даже и не подозревают о заражении до тех пор, пока не проявятся первые симптомы. Но даже тогда, на первой стадии заболевания, картина не всегда бывает ясна. Начальные проявления болезни — заложенный нос, слабые боли в суставах, быстрая утомляемость, слабость и сухой, навязчивый кашель — аналогичны симптомам небольшой простуды или гриппа. Для большинства людей подобные недомогания считаются достаточно обычными и не заставляют их нёмедленно обращаться к врачу.

На этой самой ранней стадии болезни легочная форма Сибирской язвы достаточно легко вылечивается с помощью Антибиотиков. Однако глупо надеяться, что при подобных симптомах даже существующая в настоящее время достаточно развитая Система диагностики способна распознать случай заражения Сибирской язвой. Весьма нёмногие доктора знают симптомы этой болезни, а тот размытый, неясный характер, который они носят на первичной стадии, ещё больше затрудняет диагностирование.

Спустя несколько дней после появления первых симптомов болезни следует так называемая "фаза ремиссии", во время которой болезненное состояние временно отступает, тем самым ещё больше скрывая приближение грозной опасности. Размножающиеся микробы начинают поступать в лимфу, наиболее важную защитную Систему организма. После этого требуется всего лишь несколько часов, чтобы вся лимфатическая Система человека была поражена. С этой минуты, проникнув в кровеносную Систему, микробы принимаются размножаться с поистине чудовищной быстротой. Вскоре они начинают выделять Токсин, поражающий все органы человека, но особенно пагубно влияющий на легкие, которые при этом заполняются жидкостью, и доступ кислорода в них постепенно сокращается.

Через двадцать четыре часа после начала токсической "атаки" кожа зараженного Сибирской язвой человека приобретает синюшный оттенок. На этой стадии болезни каждый вдох становится болезненным, затем следуют продолжительные приступы кашля и в итоге — конвульсии. Смерть обычно наступает внезапно. Известны случаи, когда больные легочной формой Сибирской язвы умирали прямо во время разговора. Если болезнь не лечить, то она смертельна в 90 процентах случаев.

Таким образом, ста килограммов спор Сибирской язвы при оптимальных атмосферных условиях было бы вполне достаточно, чтобы уничтожить до трех миллионов человек в густонаселённых городских районах Соединенных Штатов. Одной ракетой СС-18 можно было бы отправить на тот свет все население такого города, как Нью-Йорк.

Но Сибирская язва была не единственным видом Биологического оружия, возможность использования которого на ракетах СС-18 обсуждалась в тот раз. Когда после перерыва Мы снова сели за стол, то решено было приступить к обсуждению других видов оружия. Например, Чуму можно изготовить почти таким же способом, что и Сибирскую язву. Созданные Нами в лабораторных условиях и предназначенные для использования в качестве Биологического оружия, бактерии Чумы оказались куда более смертоносными, чем бубонная Чума, уничтожившая в Средние века почти четверть населения Европы. На наших военных заводах и институтах в бункерах также хранились штаммы Оспы, и Мы увлеченно работали над созданием прототипа оружия с применением редкого филовируса, получившего название Марбург, который находится в близком родстве с Вирусом лихорадки Эбола.

Кроме этого по пятилетнёму плану, присланному из Военно-промышленной комиссии, "Биопрепарат" работал ещё над тремястами новыми проектами, отчитываясь перед Заказчиком (так Мы именовали для краткости Министерство обороны).

Через час после проведения дополнительных расчетов наше совещание наконец закончилось. Обменявшись рукопожатиями, Мы собрали свои записи и поздравили друг друга с исключительно плодотворной работой. Прежде чем уйти, я заглянул в кабинет к Лебединскому, но того уже не было на месте.

По дороге домой уже в машине я открыл дипломат, собираясь сделать ещё кое-какие заметки. Любой, кому вздумалось бы взглянуть на меня в тот момент, увидел бы обычного чиновника, занятого своими делами.

Странный поворот в судьбе вознес меня на вершину пирамиды власти в России — в стране, которая, в сущности, никогда не была для меня родной. Мой прадед в незапамятные времена был ханом — представителем местной знати в Казахстане. Однако я вырос и воспитывался в той Системе, где представители моей национальности не имели привилегий. Жена, дочь и двое сыновей благодаря моему положению могли вести жизнь, казавшуюся для многих миллионов простых советских людей чуть ли не сказочной. Имея кроме весьма солидной зарплаты среднего чиновника ещё и оклад офицера, я зарабатывал примерно столько же, сколько любой советский министр. Однако в Советском Государстве не деньги были мерилом благополучия. Гораздо больше ценился тот социальный статус, который давал власть и доступ ко всем благам.

Свернув в неприметный проезд, который вел к зданию "Биопрепарата" на Самокатной улице, я размышлял над тем, что мне ещё предстояло сделать в этот день. Времени оставалось в обрез — только-только чтобы перекусить и разобрать гору приказов и другой корреспонденции, скопившейся у меня на письменном столе. "Волга" тихо въехала в крохотный дворик и плавно затормозила. Сунув бумаги в дипломат, я вышел из машины.

Московская штаб-квартира "Биопрепарата" хранила свои тайны за желтыми стенами кирпичного здания с зеленой крышей. В девятнадцатом веке этот дом принадлежал крупнейшему фабриканту Петру Смирнову, ставшему известным благодаря Водке, изготовленной по его рецепту. Странная и печальная ирония судьбы: что в прошлом, что в настоящем обитатели этого дома занимались примерно одним и тем же, ведь Водка принесла русскому народу куда больше вреда, чем все захватчики, вместе взятые.

Самокатная улица настолько узкая и маленькая, что любой, кто идет вдоль Яузской набережной, любуясь рекой, легко может, не заметив её, пройти мимо. На этой улице мало зданий. Летом и осенью их почти не видно за зелеными кронами старых деревьев, которые не пострадали от новостроек. В столице нёмало таких замечательных уголков, как тот, о котором я говорю. Даже зимой Самокатная улица ярким самобытным пятном выделяется на фоне обшарпанных панельных домов, фабрик и церквей с луковками куполов. Три столетия назад квартал вокруг Самокатной улицы был известен как Немецкая слобода. Это было единственное место в старой Москве, где иностранцам (которых русские между собой всех без разбору называли нёмцами) было разрешено селиться и заниматься своим ремеслом на безопасном расстоянии от коренных москвичей, чтобы те не набрались от иноземцев вредных идей, но и достаточно близко, чтобы власти могли использовать их знания в своих целях.

Помню, как-то раз возле нашего здания остановился автомобиль с американскими дипломатическими номерами. Из него вышло несколько человек, пару минут внимательно разглядывали ограду здания, потом сели в машину и уехали. Охранники (все сотрудники КГБ и внутренних войск) с недоумением наблюдали за происходившим. Это событие обсуждалось несколько дней подряд, даже на всякий случай была усилена охрана нашего учреждения. Но, как сказал потом Савва Ермошин, офицер КГБ и один из моих близких друзей, тревога была ложной.

Несмотря на то что в Управлении работали примерно сто пятьдесят человек, здесь на удивление всегда было тихо. Поднявшись на второй этаж по мраморной лестнице, я вошел в свой кабинет.

Моим секретарем была Марина, довольно красивая полноватая Женщина лет тридцати. Слегка кивнув, она дала мне понять, что Юрий Калинин, директор "Биопрепарата" и мой непосредственный начальник, уже на работе. В приемной, соединявшей наши кабинеты, сидела ещё и Татьяна — секретарь Калинина. Обе Женщины из-за какой-то старинной ссоры терпеть не могли друг друга и почти не разговаривали. Поэтому, когда мне нужно было переговорить с Калининым, приходилось обращаться прямо к Татьяне. На этот раз, не обращая на неё внимания, я молча прошёл мимо и постучал в дверь кабинета начальника. Прозвучал резкий голос: "Войдите!"

Генерал-майор Юрий Тихонович Калинин, директор "Биопрепарата" и заместитель министра медицинской и микробиологической промышленности, сидел за огромным старинным письменным столом. Тяжелые портьеры полностью закрывали окно за спиной, и от этого в кабинете всегда стоял унылый полумрак.

Кашлянув, я подождал, пока он отреагирует на моё присутствие.

— Ну? — бросил он наконец, не глядя на меня.
— Совещание продлилось дольше, чем ожидалось, — сказал я. — Я подумал, что нужно зайти к вам.
— Стоящее? — у генерала была привычка по возможности обходиться одним словом.

Когда ещё совсем молодым капитаном я впервые попал в его кабинет, на стене висел портрет Леонида Брежнева. За ним последовал портрет Юрия Андропова, потом там недолгое время красовался Константин Черненко. насколько я мог судить, у самого Калинина не было никаких политических пристрастий. Один руководитель страны или другой — ему было абсолютно все равно. Он уважал только власть.

Я принялся рассказывать ему о планах использования ракет СС-18, но мне почему-то вдруг показалось, что Калинину уже все известно. Может быть, и его вызывал к себе Лебединский?

— Я знаю, что ты с этим справишься, — буркнул он и махнул рукой в мою сторону, словно давая понять, что пора уходить. — Все, работа не ждет.

Как обычно, я вышел из кабинета с таким чувством, что в этом странном мире тайн существуют такие области, куда я никогда не смогу получить доступ. Только Спустя некоторое время я наконец понял, что это была всего лишь обычная для Калинина манера создавать вокруг себя некую завесу таинственности, помогающую поддерживать его авторитет у подчиненных.

Калинин не был ученым. Он служил в войсках химической защиты и по специальности был инженером. Злые языки утверждали, что свою стремительную карьеру он сделал исключительно благодаря удачному браку с дочерью генерала армии. По натуре он был человеком весьма импульсивным, страшно любил производить впечатление на других людей, принимая решения на ходу, — как раз одним из таких решений и был приказ о моем переводе в Москву. Невзирая на то что Мы с ним были очень разными, я восхищался им: на сером фоне партийной бюрократии он казался мне настоящим аристократом.

Высокий, худощавый, Калинин всегда был на редкость элегантно одет. Импортные костюмы, которые обычно красовались на нём, должно быть, стоили куда больше, чем он мог себе позволить, даже имея генеральский оклад. В то время он жил вместе со своей женой в Москве, в районе, который прозвали "Царским Селом". Там проживали исключительно чиновники высокого ранга.

Калинин никогда не курил, очень редко и мало пил, что тоже резко выделяло его из той среды, к которой он принадлежал. Для мужчины за пятьдесят он находился в превосходной физической форме. Черные волосы были всегда аккуратно уложены. Высокими скулами и длинным орлиным носом он напоминал старинного русского аристократа.

У Женщин он имел неизменный успех, о его бесчисленных любовных приключениях ходило нёмало слухов. Как-то поздно вечером я постучал в дверь его кабинета и тут же вошел, не дожидаясь приглашения. Я застал Калинина и Татьяну, поспешно приводящих в порядок свою одежду. После он ни разу не упомянул об этом случае. Молчал и я.

Галантность и обаяние, которое Калинин щедро раздавал Женщинам, разом исчезало, когда он общался со своими подчиненными-мужчинами. Когда я освоился и перестал испытывать к нёму благоговейный восторг, мне доводилось обращаться к нёму с просьбами: предоставить кому-то из технического персонала или научных работников отпуск по личным или же семейным обстоятельствам или по другим вопросам. И Калинин всякий раз решительно отказывался выслушать меня. И тут же давал понять, что мне лучше вернуться к работе.

Закончив чуть ли не самый короткий разговор с Калининым, я вернулся к себе в кабинет, не испытывая ничего, кроме облегчения. Работы было ещё много, и я сел за дубовый письменный стол, доставшийся мне в наследство от предшественника. На столе красовалось чуть ли не самое весомое доказательство моего нынешнего высокого положения — пять телефонов. В Советском Союзе было легко определить, насколько большим влиянием и властью пользуется тот или иной государственный чиновник, достаточно только посмотреть, сколько телефонов стоит у него на столе. А теперь у меня даже была "кремлевка" — небольшой телефонный аппарат белого цвета, соединявший между собой тех, кому удалось пробиться в высшие эшелоны власти и занять место в Советском правительстве — от Генерального секретаря Коммунистической партии до любого министра.

Какие-либо свидетельства того, что у обитателя кабинета где-то за его пределами существует семья и вообще есть личная жизнь, среди высших государственных чиновников были запрещены, однако я компенсировал это тем, что повесил на стену портреты нескольких выдающихся русских ученых — Менделеева, Николая Пирогова — известного хирурга девятнадцатого века, истинного отца военно-полевой медицины, и профессора Ильи Мечникова — русского микробиолога, открывшего такое понятие, как клеточный иммунитет. Меня вдохновляли великие люди, родившиеся, как и я, в этой стране. Я уверял себя, что когда-нибудь брошу все и вернусь в медицину к исследовательской работе.

Портреты и книги по микробиологии, биохимии и медицине напоминали мне о прошлом и не давали забыть о своей профессии. В углу кабинета стоял компьютер. Правда, я никогда им не пользовался, но это было ещё одним свидетельством моего высокого статуса при существующем режиме, который запрещал гражданам страны иметь в личном распоряжении даже копировальный аппарат. Я бы, конечно, предпочел иметь телевизор или радиоприемник, однако КГБ позаботился, чтобы в кабинетах руководящего персонала ничего подобного не было. Наши начальники режимной службы уверяли, что уровень средств тайной Разведки на Западе очень высок. Вражеским агентам не составит никакого труда выведать любые самые важные секреты, регистрируя колебания на стекле от нашего голоса. Мне, в общем-то, было все равно. Смущало только одно, почему бы тогда вместе с телевизором не убрать из кабинета и компьютер?

Но спорить с КГБ было бесполезно: его представители действовали по своей, трудно поддающейся объяснению Логике. Раз в месяц офицеры режимной службы выгоняли из лабораторий и кабинетов абсолютно всех, включая руководителей, и обшаривали помещения сверху донизу в поисках "жучков". Впрочем, поговаривали, что на самом деле они попросту проверяют собственные подслушивающие устройства, которые сами же и поставили в каждый кабинет, чтобы записывать наши разговоры.

Мы все прекрасно знали, что за Нами непрерывно следят, но никому и в голову никогда не приходило попытаться как-то помешать этой слежке. В конце концов все Мы были участниками тайной войны с врагом, который, как Нам не раз говорилось, не остановится ни перед чем. Американцы, взявшись за проект "Манхэттен" по созданию своей собственной атомной бомбы, работали под плотным покровом тайны. "Биопрепарат", считали Мы тогда, станет нашим "Манхэттеном".

Неся в руках пачку поступившей на моё имя почты, в кабинет вошла Марина.

— К вам из ведомства Ермошина, — сказала она. — Говорит, что хочет вас видеть.

Молоденький офицер КГБ, переступивший вслед за ней порог кабинета, терпеливо ждал, пока она уйдет.

— Да? — привычно спросил я, хотя прекрасно знал, что последует дальше.

Поскольку Мы неизменно делали вид, что наши секретари, дескать, понятия не имеют о том, чем Мы тут занимаемся, им не разрешалось присутствовать, когда обсуждались "секретные" вопросы нашей работы.

Офицер протянул мне папку с запиской от Ермошина. "Материал с третьего этажа", — прочел я послание, торопливо нацарапанное его небрежным почерком. Третий этаж был нашим Первым отделом, тем самым подразделением, которое отвечало за сохранность всех секретных документов, включая переписку с заводами, входившими в состав "Биопрепарата". Единственными, кто имел полный доступ ко всем документам кроме сотрудников секретного отдела, были Калинин и я. Порой, поднимаясь туда, я мог нёмного поболтать с Ермошиным. (Несколько раз Мы с семьями вместе проводили выходные). Кроме этого, на третьем этаже располагался единственный ксерокс. Копии с документов можно было снять только с разрешения Первого отдела.

Я продолжал перелистывать документы, пока офицер терпеливо ждал. В папке были: запрос от руководителя одной из лабораторий, находившейся в Сибири, на поставку исходного материала; уведомление о "срочном" совещании в Кремле, которое должно было начаться во второй половине дня; сообщение о происшествии в одной из наших лабораторий (на западе России), по поводу которого в Министерстве здравоохранения возникли ожесточенные споры между учеными, намеревавшимися изолировать зараженных работников, и руководителем лаборатории, генералом, который не позволил сделать это. Генерал возражал, мотивируя тем, что в изоляции нет никакой необходимости, к тому же это, по его словам, могло бы вызвать ненужные разговоры среди персонала. В папке также были сообщения о самых последних полевых испытаниях на нашем полигоне в Аральском море.

 2 Остров возрождения. Аральское море. 1982 год

Как гласит русская легенда, тысячу лет назад на берегах Черного моря существовало загадочное царство под названием Тмутаракань. Это означает либо "Царство тьмы", либо "Тараканье царство". В настоящее время это слово используется для обозначения какого-то места, которое находится где-то на краю света и о котором мало кто слышал.

В 80-е годы и вплоть до начала 90-х каждый год в апреле группа ученых из "Биопрепарата" отправлялась в одно из таких отдаленных мест, которое Мы между собой в шутку называли Тмутаракань. Это был остров Возрождения в Аральском море на юге Казахстана. Там ученые жили в армейских бараках, проводя испытания Биологического оружия, которое создавалось в наших лабораториях. Сотрудники не имели права сообщить даже своим семьям, куда они едут и зачем.

Название острова звучит теперь, как горькая Насмешка. Единственные его обитатели — ящерицы. Почва отравлена различными химикатами, поэтому там почти нет растительности. В апреле, когда на острове появляются первые группы ученых, песчаная почва кое-где покрывается чахлой травкой. К июню от неё остается лишь несколько пожухлых былинок. Здесь нет птиц. И только ветер, продувающий Насквозь этот пустынный островок, поднимает пыль, которая забивается в одежду, в волосы, скрипит на зубах, слепит глаза, сплошь покрывает настил в клетках подопытных животных.

Лаборатории расположились в шести обветшалых зданиях. Количество сменяющих друг друга обитателей острова доходит порой до ста пятидесяти человек, включая технический персонал и взвод солдат, которые должны не только охранять Нас, но и ухаживать за подопытными животными. На острове имеется даже построенная в обстановке строжайшей секретности взлетно-посадочная полоса, однако воздушное сообщение с островом сведено до минимума.

Когда-то Аральское море было четвертым в мире по величине внутренним водоемом, но с начала 60-х годов оно постепенно стало пересыхать. Изменив направление рек, впадавших в море, направив их в ирригационные каналы, ученые провели неудачный эксперимент по превращению Центральной Азии в хлопковый рай. Непродуманная мелиорация привела к тому, что реки стали заиливаться, после нескольких невиданных урожаев почва от непрерывных засух начала истощаться. Кислотные дожди (результат неумеренного применения Пестицидов) отравили все вокруг. Местные жители страдают от болезней, уровень онкологических заболеваний здесь самый высокий в мире. Мы тоже участвовали в разрушении окружающей среды этого края.

В 1972 году двое рыбаков, оказавшихся вблизи острова, погибли, когда внезапно сменивший направление ветер снес в их сторону облако, содержавшее бактерии Чумы. В 70-х и 80-х годах среди грызунов, населяющих район к северу от нашего испытательного полигона, наблюдался необычайно высокий уровень заболеваемости Чумой. Вскоре после распада Советского Союза в 1991 году последовали сообщения врачей о вспышках Чумы в некоторых районах Средней Азии. Доказать, что эти инциденты были связаны с нашей деятельностью, невозможно, однако это более чем вероятно.

15-е Управление, в ведении которого находился научно-исследовательский и испытательный комплекс на острове Возрождения, оборудовало в Аральске действующий круглый год командный пост — некое замкнутое "Государство в Государстве". Только одна-единственная дорога связывала Аральск с окружающим миром. Когда-то давно этот город был настоящим рыболовецким центром, но теперь отравленное море обмелело, отступив на сто километров. Раньше в городе работало несколько консервных заводов по переработке рыбы, теперь же обезлюдевший Аральск стал понёмногу вымирать вслед за морем, давшим ему свое имя.

Мы обычно мрачно шутили между собой, что единственными счастливыми обитателями Советского Союза были приговоренные к смерти обезьяны с острова Возрождения, ведь их кормили апельсинами, яблоками, даже бананами и другими свежими фруктами, которые простые советские граждане видели нечасто. Даже ученые, входившие в состав исследовательских групп, могли только издали любоваться на это изобилие. За ними строго следили: все фрукты пересчитывались, чтобы не подвергать ученых и технический персонал ненужному соблазну. К тому же им то и дело повторяли, как важно, чтобы подопытные животные до последней минуты своей жизни оставались здоровыми, в то время как ученых, питавшихся овсянкой и жирными сосисками, было легко заменить другими. Время от времени уезжая с острова по каким-то делам в город, ученые возвращались назад буквально в шоковом состоянии: они видели какие-то лачуги, в которых жили люди и где не было ни канализации, ни водопровода. Недоедание и гепатит были для местных жителей обычным делом.

Впрочем, это зрелище было обычным для окраин бывшего Советского Союза, но меня это всегда сильно расстраивало. Ведь я родился всего лишь в нескольких сотнях километров от этих мест, в районе, также ставшем жертвой очередного эксперимента в области сельского хозяйства в южной части Казахстана. Всем было отлично известно, что на те деньги, которые тратились на военную программу, можно было одеть и накормить людей в сотнях таких городов, как Аральск. Но тогда никто не мог противостоять Системе.

Когда дневные испытания подходили к концу, все с нетерпением ждали ночи, чтобы провалиться в сон и хоть нёмного избавиться от невыносимой тоски. Раз или два в неделю устанавливали передвижной кинопроектор, приводимый в действие электрическим генератором, и показывали фильмы военных лет. Единственно возможным развлечением было пьянство. Водка была в дефиците, но некоторым жаждущим удавалось раздобыть бутыли с дистиллированным спиртом. Многие во время подобных экспедиций спивались, стремясь уйти от унылой действительности.

Кроме алкоголизма отдушиной был секс. Вынужденное одиночество в сочетании с утомительной скукой порождали беспорядочные любовные связи и нескончаемые сплетни, до краев заполнявшие отчеты, которые Мы потом читали в Москве. Вслед за окончанием полевых испытаний неизменно следовали известия о разводе или же о беременности, появление которой по возвращении домой нужно было как-то объяснить. Командировки эти устраивали больше тех, кто нуждался в отдыхе от жены, от любовницы, от детей. Но для большинства людей напряженная работа становилась спасением от монотонного существования. Все, что нужно было Москве, так это постоянный поток докладов и отчетов, который оправдывал существование нашей чиновничьей бюрократии.

Американские ученые в самом разгаре работ над программой по созданию Биологического оружия решили строго запретить разработку оружия на основе бактерий и Вирусов, против которых не существовало защиты. Сделано это было для того, чтобы исключить возможность несчастных случаев в собственных войсках. Советское же правительство придерживалось другого мнения, считая наилучшим видом оружия то, от которого не было спасения. Это давало нашей программе совершенно особую направленность и заставляло Нас снова и снова нарушать клятву Гиппократа. Как только становилось известно о появлении в мире какого-то нового метода лечения или новой Вакцины, Мы снова надолго запирались в лабораториях, пытаясь придумать устойчивый к её действию Вирус.

Торговать бактериями и вирусами тогда считалось таким же нормальным и обычным делом, как и сейчас. Под предлогом научно-исследовательских работ наши сотрудники закупали в университетских лабораториях и биотехнических компаниях за рубежом, штаммы самых разных бактерий. Представители советских торговых и научных объединений, командированные не только в страны Западной Европы, но также в Государства Африки, Азии и Латинской Америки, получали приказ разузнать все, что только возможно, о редких, новых или ещё неизвестных науке болезнях. Например, штамм Вируса Мачупо, вызывающего боливийскую геморрагическую лихорадку, Мы получили из США, а Вирус Марбург, аналогичный Вирусу, вызывающему лихорадку Эбола, из Германии.

Наиболее надежным источником получения сырья для Нас был, естественно, КГБ. Это подразделение знали в "Биопрепарате" под кодовым названием "Добывающее ведомство номер один". Почти каждый месяц из-за границы в Россию присылали пробирки и ампулы с экзотическими микроорганизмами и культурами, добытыми нашими доблестными разведчиками в самых удаленных уголках земного шара. Через дипломатическую почту их пересылали в Москву, где посылки с тщательной предосторожностью вскрывались техническим персоналом "Биопрепарата". Когда я работал в одном из институтов в провинции, то часто получал приказ в сопровождении двух охранников съездить в столицу за подобной посылкой.

Перелеты с посылками строжайше запрещались, так как в случае катастрофы самолета последствия были бы ужасающими. И Мы, переодевшись в гражданскую одежду, возвращались обратно в переполненных до отказа пассажирских поездах, стараясь не привлекать к себе внимания.

К середине 80-х годов все предприятия, находившиеся в ведении "Биопрепарата", работали в полную силу. Каждый месяц появлялись либо новые штаммы Вирусов и бактерий, либо новые методы их распространения, которые требовали незамедлительного проведения испытаний. Мы занимались даже СПИДом и мало кому известной болезнью легионеров. Но оба эти заболевания показались Нам слишком нестабильными, чтобы использовать их в качестве оружия на поле боя или против мирного населения. Изучив один их штаммов Вируса СПИДа, полученный из лаборатории США в 1985 году, Мы пришли к выводу, что слишком длительный инкубационный период делает его непригодным для использования в военных целях. Нельзя же было посеять панический ужас в войсках противника, заразив их болезнью, первые признаки которой могут появиться только Спустя несколько лет! Гораздо большего успеха в своей работе Мы добились с традиционными Вирусами-убийцами.

Ещё в 1980 году Всемирная организация здравоохранения торжественно объявила, что человечество наконец покончило с Оспой — одним из самых заразных заболеваний, известных медицине. Последний случай заражения человека этой болезнью естественным путем произошел в 1977 году и медики решили: раз болезнь ликвидирована, то в вакцинации больше нет нужды. И сейчас вы можете сделать прививку от Оспы только в том случае, если являетесь сотрудником специальной научно-исследовательской лаборатории или служите в армии. Это открывало для Нас широчайшие возможности. В Москве в Научно-исследовательском институте вирусных препаратов, в хранилище микроорганизмов, содержалось небольшое количество Вируса Оспы. Но в Загорске (теперь Сергиев Посад) существовала секретная лаборатория, в которой кубометрами культивировался Вирус Оспы. Там же Мы проводили эксперименты с культурами Оспы, пока не нашли штамм, пригодный для использования в военных целях. И арсенал для ведения биологической войны пополнился Оспой.

К началу 80-х годов в Советском Союзе было разработано и испытано огромное количество самых разных средств вооружения, запрещенных международной Конвенцией, поэтому чтобы систематизировать их, пришлось прибегнуть к специальному коду, основанному на алфавите. Например, на букву Ф начинались названия средств химического нападения ("Фолиант"), психотропные вещества, влияющие на поведение человека, а также биологические или химические яды ("Флейта").

Начальная буква Л в названии обозначала Бактериологическое оружие. Чтобы ещё больше засекретить то, над чем Мы работали, каждому из болезнетворных микробов дополнительно присваивался и свой собственный код. Чума, таким образом, носила название Л1, Туляремия — Л2, Бруцеллез и Сибирская язва — соответственно ЛЗ и Л4. Сап обозначался как Л5, ложный Сап, или Мелиоидоз, — Л6 и так далее. Оружие, базирующееся на одном из Вирусов какой-либо болезни, получало код, который начинался с буквы Н. Например, в документах для служебного пользования Оспа значилась как HI, лихорадка Эбола — Н2, Марбург — НЗ, Мачупо, или боливийская геморрагическая лихорадка, — Н4.

Непредсказуемое поведение некоторых микроорганизмов ставит перед многими учеными вопрос: а стоит ли вообще использовать их в качестве оружия? Одной из самых больших трудностей для исследователей всегда была доставка патогена, поскольку при распылении многие из биологических агентов попросту теряют свою вирулентность.

Несколько сотен лет воюющие стороны пытались использовать Эпидемии смертельных болезней для достижения своих целей. Римляне, например, в осажденных крепостях отравляли колодцы, чтобы заставить врагов сдаться. В восемнадцатом веке, во время борьбы за колонии между Англией и Францией, англичане отдавали индейцам одеяла, взятые у больных Оспой. Во время гражданской войны между Севером и Югом отряды конфедератов оставляли гнить в окопах трупы лошадей на всем пути продвижения армии северян. Во время Второй мировой войны японские самолеты сбрасывали над Маньчжурией фарфоровые сферы, содержавшие миллиарды блох, зараженных Чумой.

Заражение через воздух, которым Мы дышим, является самым действенным методом, однако создать на этой основе оружие было достаточно сложно. Советские ученые объединили знания, полученные в результате послевоенных исследований в области биохимии и Генетики, с современными промышленными технологиями и разработали то, что Мы сейчас называем "аэрозольными" видами оружия.

Однако эффективность аэрозольных средств поражения сильно зависит от температуры окружающей среды и погодных условий. Бактерии и Вирусы, как правило, чрезвычайно чувствительны к солнечному свету: ультрафиолетовые лучи для них губительны. Сильный дождь или снег, порывистый ветер и влажность тоже значительно снижают эффект от их применения.

Подобные обстоятельства усложняют планирование биологической атаки, но реальные пути преодоления этих трудностей все же существуют. Специалист по биовооружению знает, что лучшее время для нападения — сумерки, когда на слой теплого воздуха, покрывающего землю, ложится слой холодного, который не позволяет ветру унести частички биологического вещества. Мы начиняли разработанными Нами биологическими веществами небольшие металлические контейнеры, которые взрывались в нескольких километрах от выбранного в качестве цели города с подветренной стороны. Чтобы максимально эффективно поразить сразу несколько городов, необходим был точный расчет. А для единичной бомбовой атаки с самолета или распыления аэрозоля не требовалось особого мастерства.

Примитивные аэрозоли быстро рассеивались в воздухе и тут же теряли свою вирулентность. В лабораториях Мы проводили эксперименты со специальными добавками и старались добиться того, чтобы наши аэрозоли не теряли своей эффективности при перемещении на большие расстояния и чтобы они не погибали при любых, даже самых неблагоприятных погодных условиях. Именно эти обработанные вещества, более устойчивые и обладающие большей поражающей способностью, и стали основой Биологического оружия.

Созданные Нами вещества проходили лабораторные испытания в специальных камерах, куда подавался поток воздуха и где можно было следить за рассеиванием частиц после распыления или небольшого взрыва. Последней стадией проверки эффективности вооружения были эксперименты на животных, именно этим Мы и занимались на острове Возрождения в Аральском море.

Эксперименты проводились, как правило, над кроликами и морскими свинками, но лучше всего подходили для наших целей обезьяны, чьи органы дыхания очень похожи на человеческие. Обезьяна в минуту пропускает через свои легкие около четырех литров воздуха, а человек — порядка десяти. И если во время испытаний аэрозоля всего четыре частички вещества в данном объеме воздуха становились смертельными для 50 процентов обезьян, Мы делали вывод, что десять частиц того же вещества будут смертельными и для человека.

Q50 — так Нами обозначался обычный уровень эффективности Биологического оружия. Эта величина показывала, сколько потребуется данного вещества, чтобы инфицировать 50 процентов от предполагаемого количества людей, находящихся на площади в один квадратный километр. Огромные средства за многие годы были потрачены Советским Союзом на разработку концентрированных аэрозолей с эффективностью действия Q50 и содержащих при этом минимальное количество вирусных частиц и клеток бактерий.

Некоторые виды Биологического оружия даже через продолжительное время после атаки остаются смертельно опасными. Так, например, Вирус Марбург настолько опасен, что если по прошествии несколько дней после биологической атаки вы случайно вдохнете всего три его микроскопические частицы, то ничто в мире уже не спасет вас от смерти. Для тех, кто планирует биологическое нападение, важна способность биологических веществ вызывать Эпидемии заболеваний. В отличие от ядерного вооружения, уничтожающего все в радиусе взрыва, Биологическое оружие оставляет нетронутыми дома, транспорт и другие материальные ценности. Поэтому его с полным основанием можно назвать средством массового уничтожения людей.

Вернёмся к истории "Биопрепарата". Сначала его возглавлял генерал армии Всеволод Огарков, ничем не примечательный, но достаточно приятный человек. Его перевели из 15-го Управления Минобороны, курировавшего ещё во время Второй мировой войны разработку Биологического оружия.

Руководители 15-го Управления считали, что "Биопрепарат" должен контролироваться ими, так как занимается исследованиями в военных целях. Официально функционируя как гражданский объект под видом фармацевтического предприятия, "Биопрепарат" мог участвовать в исследованиях в области Генетики, не вызывая при этом никаких подозрений. Его сотрудники могли принимать участие в международных конференциях, общаться с членами мирового научного сообщества и получать штаммы различных бактерий из зарубежных банков микроорганизмов. Для других научно-исследовательских предприятий ВПК все это было совершенно невозможно.

Конфликт между 15-м Управлением и "Биопрепаратом" был неизбежен. Армейские чины, занимавшие верхние ступеньки иерархической лестницы, совершенно не воспринимали ту относительную свободу, с которой велись исследования в "Биопрепарате". Многие полковники и генералы, переехавшие из своих штабов в здание на Самокатной улице, сами были учеными, и им достаточно было снять форму и переодеться в гражданское, чтобы проникнуться атмосферой, царившей в "Биопрепарате". Воодушевленные перспективой участия в новейших научных исследованиях, кое-кто из них становился больше ученым, чем военным.

Военные начальники отвечали на это тем, что изо всех сил старались критиковать "Биопрепарат", который сильно отличался от военных структур. Огарков, в достаточной степени к тому времени измученный нескончаемыми бюрократическими попреками, что он якобы создал свое "Государство в Государстве", уже не имел сил с ними бороться. В 1975 году из министерства был прислан пятилетний план по созданию новых типов Биологического оружия. Прошло около четырех лет, а ничего принципиально нового так и не было создано.

Мало кто ожидал, что с появлением в "Биопрепарате" Калинина там хоть что-то изменится. С самого начала все считали его "темной лошадкой"; он плохо разбирался в Биологическом оружим, и друзей в 15-м Управлении у него было нёмного. Однако Калинин успел к тому времени проявить себя истинным мастером закулисной политической интриги, перебравшись с незавидной должности заведующего лабораторией в Загорске на пост начальника отдела одного из институтов "Биопрепарата", а вскоре возглавив и сам "Биопрепарат". Первый брак — на дочери заведующего лабораторией, и второй — на дочери генерала армии, тоже поспособствовали тому, что карьера его стремительно продвигалась вверх. Умение заводить себе друзей исключительно среди руководства Академии наук и армейского генералитета оказалось весьма полезным.

Калинин не имел возможности прямо бросить вызов своим недругам в Министерстве обороны. С помощью влиятельных друзей новый руководитель "Биопрепарата" присматривал в научно-исследовательских институтах, находившихся в ведении других министерств, талантливых ученых, сулил им золотые горы и переманивал к себе. Так, за период с 1975 по 1980 год число сотрудников "Биопрепарата" увеличилось в пять раз. Выделяемые Государством колоссальные денежные средства позволяли строить научно-исследовательские и производственные помещения или получать уже готовые здания.

Но Калинин знал, что его огромная империя так и останется колоссом на глиняных ногах до тех пор, пока он не предъявит руководству страны результаты своей работы. настроение начальника "Биопрепарата" было отнюдь не безоблачным, так как со времени его назначения прошло уже около двух лет, а ни одного сколько-нибудь значимого проекта по производству Биологического оружия так и не было создано.

В июне 1981 года он позвонил в лабораторию в Омутнинске, куда меня как раз назначили на должность начальника технологического отдела. Услышав в трубке голос Калинина, я вздрогнул. Все Мы относились к Калинину с восторженным благоговением, но сама мысль о том, что большой человек мог снизойти до звонка обычному молодому ученому, невольно заставила меня призадуматься, уж не наломал ли я где-нибудь дров.

— Я хочу, чтобы ты приехал в Москву, — объявил Калинин.
— Да, конечно, — ответил я.
— Я думаю, что ты вполне сможешь справиться с должностью заместителя директора в Омутнинске.

Мне, конечно, было известно, что генерал отличается непредсказуемостью, но то, что мне довелось услышать сейчас, звучало просто фантастически, даже несколько пугающе. В конце концов, кто я такой? Обычный молодой капитан, всего лишь шесть лет назад закончивший военный факультет мединститута. За плечами — тридцать один год, а в активе — кипучая энергия молодости и ни одного серьезного изобретения, которым можно было бы гордиться. Моё имя стало известно кому-то из старших офицеров лишь благодаря совсе'м недавно разработанной мною технологии. К тому же я только-только начал привыкать к новой работе. Услышав предложение, я занервничал и сначала хотел отказаться.

— Ну, что скажешь? — Калинин все ещё ждал моего ответа.
— Буду у вас завтра утром, — сказал я.

Я хорошо помню моё первое появление в кабинете Калинина. Поднявшись на второй этаж, я вошел в приемную и остановился возле стола, за которым сидела секретарь. Она радушно предложила мне стакан чаю.

— Вас пока не готовы принять, — в смущении проговорила она. — Наверное, это какое-то недоразумение.

Но я её уже не слушал. Из-за неплотно закрытой двери кабинета Калинина доносились громкие голоса, часто срывающиеся на крик, но, как я ни старался, мне так и не удалось разобрать ни слова. Секундой позже крик внезапно оборвался. Какой-то человек с побагровевшим лицом выскочил из кабинета. Заметив меня, он резко остановился, потом, смерив меня взглядом с головы до ног, рявкнул: "Не знаю, что ты там о себе вообразил! Наглый щенок!" — и вихрем вылетел из приемной.

Я ожидал ещё около получаса. Вдруг из кабинета выглянул Калинин.

— Поезжай в гостиницу, — распорядился он, — перекуси нёмного. Я позвоню, когда освобожусь.

Я сделал, как мне было приказано, но так и не смог поесть. Сказать по Правде, я хотел было вернуться назад в Омутнинск, и по возможности быстрее, сделав вид, что ничего и не было.

Калинин позвонил мне поздно вечером.

— Поздравляю с новой должностью, — ничего не объясняя, заявил он, — теперь ты заместитель директора.

Я пытался выдавить из себя подходящий ответ, но он нетерпеливо прервал меня на полуслове: "Давай мигом сюда".

В тот вечер Калинин был слишком разговорчив, что с ним, как я позже узнал, было нечасто. Казалось, он получал огромное удовольствие, когда рассказывал мне о случившемся. Естественно, он не мог упустить случая покрасоваться перед будущим подчиненным, в глазах которого светилось откровенное восхищение. Но в то же время он сразу дал понять, кто здесь начальник.

— Все дело в том, — начал он, — что парочка генералов прямо тут, в этом самом кабинете, посмела не согласиться с твоим назначениеем. А больше всех Бенецкий.

Бенецкий был в то время заместителем Калинина, и именно он никогда не упускал случая устроить мне разнос по любому поводу. Это был типичный армейский чиновник, классический бюрократ, недавно прибывший из Министерства обороны. Все знали, что его боится даже сам Калинин.

— Бенецкий все твердил, что капитан, которому едва-едва перевалило за тридцать, не сможет держать в узде не то что подполковников, но даже майоров, — продолжал Калинин. — Говорил, что за всю свою жизнь не слышал ничего абсурднее и смешнее.

Губы Калинина растянулись в лукавой ухмылке:

— Но в конце концов я убедил его в том, что ты справишься, — добавил он.
— Каким образом? — с дрожью в голосе спросил я.
— Просто доведешь до конца проект с Туляремией.

Получить такое предложение в самом начале карьеры — о таком я даже не смел мечтать. Уже несколько лет "Биопрепарат" и 15-е Управление бились над тем, чтобы сделать более эффективное оружие на базе Туляремии. Возглавлять такой проект было рискованно, но вызов был уже брошен, и от предложения я не смог отказаться.

Опишу подробнее это заболевание. Туляремия распространена среди диких животных, обитающих в Скалистых горах, в США в штатах Калифорния и Оклахома, в некоторых областях Восточной Европы, а также во многих частях бывшего СССР. Вирус её очень устойчив и способен существовать в гниющем трупе животного неделями, а то и месяцами. Человек может заразиться Туляремией от животного через укусы комаров и клещей. Её разносчиками могут быть дикие кролики, белки, овцы, даже кошки и собаки. И хотя сама по себе Туляремия чрезвычайно заразна, непосредственно от человека к человеку она не передается.

Заболевший Туляремией иногда неделями лежит пластом, дрожит в ознобе и страдает от приступов тошноты, мучится головными болями и сильным жаром. Если заболевание не лечить, то симптомы будут наблюдаться в течение двух-четырех недель. Francisella tularensis в 30 процентах случаев ведет к смерти.

После Второй мировой войны ученые США, Великобритании и Канады нашли способ использовать Туляремию в качестве Биологического оружия. Она могла вывести из строя сразу целую дивизию, поскольку каждому заболевшему солдату требовалась интенсивная медицинская помощь.

Но советское командование решило, что Туляремия — достаточно непредсказуемое заболевание, чтобы использовать её при ближнём бое. Слишком высок был риск заражения собственных солдат. Но из одного ведущего международного института в Европе Нам удалось получить штамм, на который у обезьян после прививок от Туляремии не было иммунитета.

Так как официально Мы были гражданскими медиками, когда заказывали этот штамм, это не вызвало ни у кого вопросов. насколько мне было известно, ни у кого в мире до тех пор не возникало даже мысли создать оружие массового поражения на основе устойчивого к Вакцине штамма Туляремии. Но Калинин увидел в этой идее шанс показать, на что способен "Биопрепарат".

Прошли месяцы подготовительной работы, и в начале лета 1982 года Мы уже были готовы к испытаниям на острове Возрождения нашего нового оружия. Военные испытывали там другие виды Биологического оружия уже много лет подряд, но это был первый случай, когда "Биопрепарату" довелось проводить в Аральском море свои испытания. Всем Нам было известно, как бдительно будет следить наше военное командование за ходом испытаний и как сильно оно рассчитывает на то, что тесты закончатся полным провалом.

Со времени последней войны процесс разработки нового вида оружия для ведения биологической войны почти не изменился. Результаты испытаний необходимо было отправлять в Москву, чтобы представители ВПК проверили и оценили их. Кроме того, то, что Мы между собой называли "окончательной рецептурой" — жидкость или порошок, которыми начинялись бомбы или распылители, должно было быть записано наподобие медицинского рецепта так, чтобы обычный технический персонал на любом из наших производственных комплексах мог бы без труда воспроизвести его от начала и до конца.

Если результаты тестов удовлетворяли Министерство обороны и если "окончательная рецептура" была правильной, то в Генеральный штаб армии посылался рапорт, а оттуда в свою очередь приходил приказ принять на вооружение новый вид оружия. На "рецепт" ставился гриф "совершенно секретно", после этого он должен был храниться в архиве, а копия с него посылалась на завод-изготовитель. Если же Министерство обороны было недовольно результатами испытаний, то исследования возобновлялись.

* * *

Для проведения испытаний на острове Возрождения со штаммом микроба Туляремии Нами были закуплены в Африке пятьсот обезьян. Для того, чтобы переправить подопытных животных с военного аэропорта в Кубинке на остров, был составлен план спецрейсов. Перевезти такое количество животных и не вызвать при этом никаких подозрений на первый взгляд кажется трудным. Но все приготовления были сделаны заблаговременно. Законспирированные зарубежные торговые организации, работавшие при советском Министерстве внешней торговли, снабдили Нас клетками и специальным оборудованием. Не знаю, как удалось объяснить необходимость столь срочного заказа, если бы Нас об этом спросили, но дело в том, что в Советском Союзе о таких вещах спрашивать было не принято.

Поскольку Нам предстояло проводить испытания нового туляремийного оружия, невосприимчивого к Вакцине, всем обезьянам ещё до проведения тестов должны были сделать соответствующие прививки. Вернувшись в Омутнинск в свои лаборатории, Мы заполнили двадцать бомб новой рецептурой на основе Туляремии и подготовили их для транспортировки на остров Возрождения. Ответственными за испытания оружия на основе возбудителя Туляремии в тот год были назначены двое — генерал Анатолий Воробьев, первый заместитель начальника "Биопрепарата", и генерал Лебединский из 15-го Управления. Мне было приказано остаться в Омутнинске и заниматься подготовкой альтернативной программы испытаний, которые должны были проводиться тем же летом, но чуть позже. Вскоре я понял, насколько мне трудно вновь сосредоточиться на лабораторной работе.

Сведений о ходе испытаний на острове Возрождения Мы не получали. Там не было телефона, а единственным средством общения с Аральском были шифрограммы, посылаемые из закрытого армейского центра связи. Поэтому до возвращения моих коллег обратно в Омутнинск я не имел никаких сведений о том, что происходило на острове.

Когда удалось наконец расшифровать результаты проведенных тестов, они оказались куда лучше, чем мог кто-либо ожидать. Почти все вакцинированные обезьяны погибли. Мне позвонил не скрывавший своего торжества Калинин.

— Канатжан! — закричал он в телефонную трубку, впервые назвав меня по имени. — Ты — гений!

Затем последовали поздравления из Москвы от коллег, услышавших о результатах испытаний. Через несколько недель я уехал в столицу. На этот раз для того, чтобы получить медаль "За боевые заслуги" из рук довольного Калинина.

Время шло, но из 15-го Управления не было никакой реакции, даже простого уведомления о том, что результаты испытаний ими получены и рассмотрены. Но потом Мы получили из Министерства обороны письмо, выдержанное в весьма высокопарном стиле: "Данное оружие не может быть принято на снабжение, — значилось в нём. — Проведенное Нами расследование показало, что предварительные анализы образцов крови зараженных животных были проведены некорректно".

Представители министерства оказались правы. Генерал Воробьев, спеша поскорее подготовить обезьян к испытаниям, счел возможным отказаться от нескольких установленных правилами процедур. Эта небольшая ошибка практически не повлияла на результаты испытаний, но военные решили воспользоваться этой возможностью, чтобы поставить Нас на место. Представители 15-го Управления не собирались потакать своим соперникам, особенно когда речь шла о проекте, автором которого был какой-то "щенок". Калинин был в ярости.

Конечно, Мы потерпели поражение, но ненадолго. Уже следующим летом, скрупулезно выполнив все предписания, Мы провели новую серию испытаний с новым штаммом Вируса Туляремии, оказавшимся ещё более эффективным, и новое оружие было наконец принято. Этот успех позволил "Биопрепарату" утвердиться в качестве влиятельной силы. Калинин хорошо устроился в обществе кремлевских военных Политиков, а я чувствовал себя так, словно меня наконец приняли в некое братство.

А тем временём на острове Возрождения все, так или иначе связанное с испытаниями Вируса Туляремии, от записей тестов и образцов крови до трупов зараженных обезьян, предстояло сжечь. Испытательный полигон должен был быть очищен от всего, что могло натолкнуть на мысль о присутствии там подопытных животных, и самым тщательным образом продезинфицирован, чтобы уничтожить все "следы" биологической активности.

Испытания на острове Возрождения прекратились только в 1992 году. Все записи о том, что там происходило, были уничтожены.

 3 Военная медицина. Сталинград. 1942 год

Поступив в 1973 году в Томский медицинский институт на военно-медицинский факультет, я и подумать не мог, что мне когда-нибудь придется заниматься разработкой Биологического оружия. До того самого дня, когда один из профессоров дал мне задание, определившее мою дальнейшую карьеру, я мечтал стать военным психиатром. Профессор попросил меня проанализировать неожиданную вспышку Туляремии на советско-германском фронте, случившуюся незадолго до сражения под Сталинградом в 1942 году. Это задание относилось, скорее, к курсу Эпидемиологии.

Большинство студентов недолюбливало полковника Аксененко, лысоватого профессора с суровым, будто каменным лицом, однако я относился к нёму с уважением. Он не был таким тщеславным, как другие преподаватели, никогда не упускавшие случая перечислить свои титулы и звания. Я ходил на все его лекции по Эпидемиологии. Но они привлекали моё внимание не больше и не меньше, чем другие предметы Военной медицины, которыми Мы должны были овладеть, прежде чем пройти военную комиссию и получить распределение.

Получив задание, я несколько вечеров просидел в институтской библиотеке, листая двадцатипятитомное издание "Истории советской Военной медицины в Великой Отечественной войне. 1941–1945 гг." и доставая с полок пыльные научные журналы военных и послевоенных лет. И вот что я там вычитал.

Первыми жертвами Туляремии стали нёмецкие солдаты. Заболеваемость среди них к концу лета 1942 года достигла таких размеров, что даже наступление нацистов на юг России временно прекратилось. Прошла всего лишь неделя после разразившейся в нёмецких частях Эпидемии, и Туляремией заболели тысячи русских солдат. Потом болезнь принялась косить и гражданское население, жившее по берегам Волги. Советское командование отправило в этот район десять передвижных военных госпиталей, что свидетельствовало о невероятном количестве заболевших.

В большинстве журналов упоминалось об этом событии как о естественно возникшей Эпидемии, однако в России таких вспышек никогда прежде не случалось. В одном из изданий по Эпидемиологии была приведена следующая статистика: в 1941 году в Советском Союзе было зарегистрировано десять тысяч случаев заболевания Туляремией. А в год Сталинградской битвы количество заболевших перевалило за сто тысяч. Однако уже к 1943 году оно снова снизилось до десяти тысяч.

Мне показалось странным, что такое количество людей вдруг сразу заразилось Туляремией, причем в один и тот же год. Военные силы русских и нёмцев располагались так близко друг к другу, что одновременная вспышка болезни была почти неизбежной. Единственное объяснение этому — внезапное распыление большого количества микробов Туляремии, которое и вызвало Эпидемию в нёмецких воинских частях. Семьдесят процентов заразившихся поступили в госпитали с легочной формой заболевания, что лишь подтверждало умышленное распространение болезни.

Входя в кабинет профессора со своим исследованием в руках, я был уверен, что смог решить эту головоломку. Профессор был погружен в чтение свежего номера газеты "Красная Звезда".

— Итак, что вам удалось обнаружить? — улыбнувшись, спросил Аксененко и отложил газету в сторону.
— Я изучил источники, товарищ полковник, — осторожно начал я, — похоже на то, что Эпидемия возникла не случайно.

Он смотрел мне прямо в глаза.

— Что же, no-вашему явилось причиной?
— Предполагаю, что Туляремия была распространена намеренно.

Профессор оборвал меня на полуслове.

— Минуточку, — тихо сказал он. — Сделай одолжение и забудь о том, что ты только что сказал. Я также обещаю забыть об этом.

Смутившись, я озадаченно уставился на него.

— Все, о чем я тебя просил, это на примере данного случая объяснить, как бороться с Эпидемиями, — Аксененко нахмурился, — а ты зарываешься! — и он сердито ткнул пальцем в листки, которые я положил перед ним на стол.
— Я не желаю видеть это до тех пор, пока ты все не переделаешь. И не вздумай кому-то ещё рассказывать об этом. Поверь мне, иначе ты горько пожалеешь!

В переработанном мною докладе не было и намека на то, что вспышка Эпидемии Туляремии была неслучайной. Однако реакция Аксененко пробудила во мне подозрения, и скоро я уже не сомневался, что именно советские войска распылили бактерии Туляремии над расположениями германских частей. Потом или из-за внезапно изменившегося ветра, или из-за заразившихся грызунов, переносивших патоген, эта Эпидемия охватила весь регион.

Уже много лет Спустя после этого случая один нёмолодой подполковник, ещё со времен войны служивший на закрытом заводе по производству Бактериологического оружия в городе Кирове, рассказал мне, что один из первых вариантов оружия на основе Туляремии был разработан там ещё в 1941 году, за год до битвы под Сталинградом. После разговора с ним у меня не осталось никаких сомнений в том, что оно было использовано во время войны.

Наши разработчики Бактериологического оружия не забыли урока, полученного во время Сталинградской битвы. В послевоенные годы советское военное командование предпочитало рассматривать в качестве объекта не прифронтовую зону, а цели в глубоком тылу врага, подальше от передовых частей, где уже не было бы опасности подвергнуть заражению своих собственных солдат.

Битва под Сталинградом была решающей для Советского Союза. Если бы город сдался, то танковые части гитлеровцев неизбежно дошли бы до самого Урала. В боях за Сталинград Мы потеряли более миллиона солдат. В результате Сталинградской битвы стратегическая инициатива окончательно перешла в руки Советской Армии, чем было положено начало коренному перелому в ходе войны. Аргументы в защиту использования любых средств ради победы над врагом показались мне достаточно вескими. В результате исследования я сделал для себя один удивительный вывод: болезнь можно использовать как средство ведения войны. И, заразившись этой идеей, я принялся читать все, что касалось Эпидемиологии и инфекционных болезней.

Неподалеку от армейских бараков на острове Возрождения есть одинокая могила. На небольшом камне неразборчиво высечено чье-то имя. Там похоронена молодая Женщина, приехавшая на остров в составе одной из первых групп военных медиков для проведения наземных испытаний у побережья Аральского моря. Она погибла в 1942 году от Сапа — болезни, обычно поражающей лошадей. Больше о ней ничего не известно.

Десятки, а может, и сотни людей погибли во время проведения научных исследований. Порой их имена значились в секретных документах. Однако факты смерти нигде не фиксировались. И могильная плита на острове — единственное свидетельство публичного признания заслуг тех, чьими трудами создавалась наша программа.

История "Биопрепарата", этой биологической военной машины, написана сухим языком официальных отчетов, правительственных приказов, сводок, инструкций, касающихся промышленного производства Биологического оружия. Когда я стал заместителем начальника "Биопрепарата", у меня наконец появился доступ к таким документам. Но даже они не давали полной картины всего, что происходило в те годы.

Очень осторожно, чтобы не привлечь к себе внимания (большей частью во время неофициальных разговоров с ветеранами, которые знали то, о чем не упоминалось ни в каких документах), мне удалось выяснить многое. Так, я узнал, что в Советском Союзе работы по созданию бактериологического оружия начались задолго до начала Великой Отечественной войны.

Через год после революции 1917 года в стране началась гражданская война. Фронт, разделявший Красную Армию и белогвардейцев, простирался через огромную территорию от Сибири до Крыма. Во время гражданской войны, закончившейся в 1921 году, страна потеряла около десяти миллионов своих граждан. Но большинство погибло вовсе не на полях сражений, а от голода и болезней.

Уровень смертности во время жестоких Эпидемий Тифа, продолжавшихся с 1918 по 1921 год, был необычайно высок. Конечно же, тогда даже и не слышали ничего о биологической войне, но было всем понятно, что болезни могут оказаться куда более смертоносным оружием, чем пули или гранаты.

Уже в 1928 году издается секретный приказ о том, что Тиф является оружием, которое может применяться на поле боя. Но всего за три года до этого Советское правительство подписало Женевскую международную Конвенцию, запрещавшую использование отравляющих газов и Бактериологического оружия. Но об этом предпочитали молчать, а секретная военная программа сначала оказалась в ведение ГПУ, а в последующем курировалась КГБ.

Приказ 1928 года был исключительно важен. Он позволил нашим ученым начать исследования в области Эпидемиологии. Уже давно было известно, что антисанитарные условия на полях сражений, грязь и голод трущоб могли послужить началом Эпидемии Тифа. Его переносчиками являются вши. В отличие от лихорадки, вызываемой бактериями сальмонеллы, Тиф — заболевание, вызываемое крохотными микроорганизмами-риккетсиями в форме палочки.

Попав в тело человека, риккетсии проникают в кровь и начинают стремительно размножаться, разрушая при этом стенки клеток кровеносных сосудов. Первые симптомы заболевания появляются через семь-десять дней. Обычно все начинается с пульсирующей головной боли и сильного жара. Инфекция вызывает воспаление в пораженных тканях, и все тело покрывается сыпью. Иногда, по мере того как замедляется циркуляция крови в организме, на кончиках пальцев появляются гангренозные пятна. При отсутствии лечения заболевание длится несколько недель. Больной при этом находится в состоянии беспамятства и лихорадочного бреда. Сыпной Тиф смертелен в 40 процентах случаев.

В двадцатом веке удалось практически покончить с Эпидемиями Тифа в большинстве стран Европы, но они по-прежнёму продолжают свирепствовать в Государствах Африки, Южной Америки и Азии. Вакцина против Тифа была разработана во время Второй мировой войны. В наше время ею редко пользуются. Изредка она применяется, например, для вакцинации тех, кто отправляется в регионы, где это заболевание остается эндемическим. На протяжении пятимесячного курса Вакцина вводится тремя отдельными дозами и обеспечивает наиболее надежную защиту от заболевания. Одно время Вакцину использовали для лечения Тифа, но со временём решено было заменить её Антибиотиками.

Когда Советское правительство впервые решило использовать Тиф в качестве оружия, ещё никто не знал, каким образом можно контролировать это страшное заболевание. И перед нашими учеными была поставлена задача обуздать его смертоносную силу.
Зараженных Тифом вшей обычно не использовали для распространения заболевания среди населения. Случайно возникла идея размножать микробы Тифа в лаборатории, а потом распылять их в виде аэрозолей с самолетов.

Ранние работы по созданию Биологического оружия делались на самом примитивном уровне. Болезнетворные микроорганизмы выращивались в эмбрионах цыплят или в живых организмах, например в крысах, которых убивали, когда концентрация патогенных бактерий достигала максимальной величины. Затем в огромных смесителях эту массу разжижали и далее добавляли к взрывчатым веществам.

О начальных экспериментах с Вирусом Тифа и о приказе 1928 года я узнал из старых отчетов Министерства обороны. В них намеренно опускались детали, присутствовали лишь краткие описания экспериментов и испытаний. Судя по всему, никто не хотел доверять столь важную Информацию бумаге. Могу только предположить, что оригиналы записей о тех экспериментах были давно уничтожены. Только с помощью ветеранов, участвовавших в работах или слышавших об экспериментах из рассказов старых ученых, мне удалось собрать по кусочкам эту историю.

Первым научно-исследовательским центром, в котором советские ученые приступили к разработке Биологического оружия, стала Военная академия в Ленинграде. Небольшая группа военных из ГПУ и ученых из академии пытались найти способ выращивания тифозных риккетсии в больших количествах. При первой попытке культивировать возбудитель Тифа в лабораторных условиях использовались, как уже упоминалось, эмбрионы цыплят. Тысячи куриных яиц отправлялись каждую неделю в Ленинград — и это в то время, когда в стране большая часть населения недоедала. В 1930 году ученым академии удалось получить рецептуру Тифа в порошкообразном и жидком виде, пригодном для примитивного аэрозольного распыления.

Несмотря на строжайшую секретность, которой была окружена работа над этой программой, Советское правительство все же заявило о своих успехах. Маршал Ворошилов, легендарный кавалерист и герой гражданской войны, бывший в те годы народным комиссаром обороны, 28 декабря 1938 года заявил, что Советский Союз намерен и дальше соблюдать Женевскую Конвенцию, запрещавшую использование Биологического оружия, однако "если наши враги решат применить это оружие против Нас, то тогда, уверяю вас, Мы тоже будем готовы — и сейчас готовы — обратить его против агрессора на его собственной территории".

* * *

Программа разработки Биологического оружия расширялась. К середине 30-х годов на Соловецких островах появилась научно-исследовательская лаборатория. Из ленинградской Военной академии туда направили ученых и перевезли специальное оборудование. Там и продолжились работы как с Тифом, так и с Лихорадкой Ку, Сапом и Мелиоидозом — тяжелым заболеванием, во многом сходным с Сапом. Огромную лабораторию на островах построили политзаключенные. Вполне возможно, что заключенные спецлагерей сталинского ГУЛАГа, даже не подозревая об этом, использовались при испытаниях новых видов патогенов.

В отчетах того периода, хранящихся в Министерстве обороны, упоминается о нескольких десятках случаев заболевания Мелиоидозом. В тех документах, которые попали мне в руки, конкретно не указано, были ли случаи заболевания людей Мелиоидозом. Странным мне показался способ систематизации документов: описания девятнадцати случаев лежали в одной папке, одиннадцать — в другой и двенадцать — в третьей. Это было нетипично для отчетов об испытаниях над животными. К тому же симптомы, описанные в них, определенно указывали на то, что речь может идти только о людях. На Западе много раз обвиняли Советский Союз в проведении экспериментов с Биологическим оружием на живых людях, но сам я никогда не видел документов, которые бы это подтверждали.

Проводимые эксперименты порой становились последними для самих же ученых. Например, в самом конце доклада об экспериментах с Чумой, проводившихся в конце 30-х годов, сделана лаконичная приписка: "Данный эксперимент не закончен вследствие смерти исследователя". В другом, поступившем примерно тогда же, отмечалось, что во время испытаний рецептуры Сапа случайно заразились двадцать рабочих. В докладах, естественно, не упоминается ни о том, умерли ли те несчастные рабочие, ни где именно проводились испытания. Однако в те годы, когда ещё не было Антибиотиков, смертность от подобных заболеваний была чрезвычайно высокой.

Работы с биологическими веществами продолжались. Лаборатории в Ленинграде и на Соловецких островах представляли такую огромную ценность, что, когда в 1941 году началась война, нёмедленно был отдан приказ об их перемещении в глубокий тыл. Лабораторное оборудование, колбы с Ферментами, стеклянные ампулы и пробирки со всем содержимым погрузили в поезд и отправили в Горький. В тот день, когда состав прибыл в город, нёмцы в первый и последний раз за время войны бомбили Горький. Охваченное паникой, наше командование приказало, чтобы поезд следовал дальше.

Так поезд оказался в Кирове. Начальник этой операции, пользуясь своими полномочиями, приказал как можно быстрее разместить перевезенное оборудование в госпитале для тяжелораненых, который находился в самом центре города, на Октябрьском проспекте. Куда были отправлены лежавшие там раненые, неизвестно. Через несколько недель заработала вновь созданная производственная линия. И её важность в дни войны была вскоре доказана. Подполковник, рассказывавший мне о промышленном производстве бактерий Туляремии в Кирове, высказал также предположение, что в 1943 году, когда нёмцы отступали из Крыма, произошла вспышка Лихорадки Ку среди нёмецких солдат и что это была попытка командования применить против врага новый вид созданного в лабораториях Биологического оружия. Мне так и не удалось узнать что-либо ещё об этом случае, одно могу сказать точно: до того времени о Лихорадке Ку в России никто не слышал.

В Киров помимо вышеуказанных лабораторий были переправлены несколько военных заводов по производству снарядов и деталей для самолетов. Город был переполнен беженцами. А ученые между тем переживали, что, лишившись Соловецких островов, не могут проводить испытания. Для испытательного полигона нужно было искать другое место. Оно должно было быть безлюдным и находиться на безопасном расстоянии, чтобы исключить возможность заражения гражданского населения. Поиски в конце концов привели на остров в Аральском море.

Вскоре исследования принимают неожиданный поворот. В сентябре 1945 года советские войска при освобождении Маньчжурии захватили японские военные лаборатории "отряда 731", или отряда Управления по водоснабжению и профилактике частей Квантунской армии, где японцы работали над созданием Биологического оружия. Это подтверждали и документы, находившиеся на заводе, и свидетельские показания пленных японцев. Руководил комбинатом генерал-лейтенант Широ Исия. Под его началом проводились эксперименты с Сибирской язвой, холерой, дизентерией и Чумой на пленных из США, Великобритании и других стран. Кроме этого, над Маньчжурией японцы с самолетов разбрасывали контейнеры с блохами, зараженными Чумой и другими патогенами. Это привело к гибели большого числа людей в сельских районах Китая.

Документацию, захваченную у японцев, отправили в Москву для более тщательного изучения. В ней содержались чертежи комплексов заводов по производству Биологического оружия, которые были и больше, и совершеннее тех, что имелись в то время в нашей стране. В Свердловске в 1946 году по приказу Сталина был построен новый военный научно-исследовательский комплекс. При его создании советские инженеры и конструкторы активно использовали чертежи и знания японцев.

В 1953 году Хрущев поручил возглавить работу с Биологическим оружием 15-му Управлению. На протяжении более двадцати лет Управлением руководил генерал-полковник Ефим Смирнов. Он свято верил, что Биологическое оружие — это оружие будущего. Когда в 1956 году министр обороны маршал Георгий Жуков заявил, что Москва в следующей войне уже будет иметь не только химическое, но и Биологическое оружие, это вызвало на Западе большой резонанс.

При Министерстве сельского хозяйства было создано целое управление, занимавшееся разработкой оружия поражающего скот и уничтожающего урожаи зерновых. Программа в министерстве имела кодовое название "Экология". В рамках этой программы ученые создали несколько разновидностей оружия: ящура и Чумы крупного рогатого скота; африканской свиной лихорадки — для уничтожения свиней, пситтакоза и орнитоза — для уничтожения домашней птицы. Как и в случаях с другими видами Биологического оружия, их предполагалось распылять с самолетов. После распыления огромные районы, где процветало скотоводство, превратились бы в один громадный могильник. Даже если бы удалось заразить Вирусом всего лишь нескольких животных, контагиозная природа данных микроорганизмов способствовала бы тому, что вспышка Эпидемии очень скоро охватила бы обширные районы.

По всей стране строились все новые и новые заводы и научные комплексы, занимающиеся Биологическим оружием. И то, что многие из них располагались в крупных городах, свидетельствовало о том, что руководство страны мало заботилось о жизни и здоровье своих граждан. В Алма-Ате (теперь Алматы), через улицу от дома, где я рос, находилось огромное здание фабрики, которое медленно разрушалось и служило лишь площадкой для игр соседским ребятишкам. От фабрики остались сваленные грудой остовы машинного оборудования, глухие туннели, которые казались ещё более таинственными благодаря развешанным повсюду огромным знакам "ОСТОРОЖНО!" После уроков Мы обычно перелезали через забор и, пробравшись через груды металлолома, играли в прятки между цистернами, выкрашенными по-армейски в зеленый цвет. К счастью, никому из Нас не приходило в голову открыть хотя бы одну из них.

Много лет Спустя, получив возможность заглянуть в старые отчеты, я выяснил, что фабрика до начала 60-х годов находилась в ведении Министерства сельского хозяйства и называлась "Биокомбинат". В случае войны именно там производились бы патогены и Токсины для уничтожения скота и посевов.

 4 Проект "Фермент". Москва. 1973 год

Во время "Холодной войны" наша страна опередила все остальные Государства в разработке ядерного и космического вооружения. Но советская биология находилась в плачевном состоянии, разработки в области молекулярной биологии и Генетики были полностью прекращены. И причиной этому был Лысенко.

Его имя впервые стало известно стране в конце 20-х годов, когда он объявил об успешно проведенных экспериментах по выращиванию зимних сортов гороха на сельскохозяйственной станции в Азербайджане. Получив несколько поколений растений, устойчивых к холоду, он сделал вывод о том, что все существующие в Генетике теории относительно природы человеческого организма ошибочны. Он заявил, что человек вовсе не является "рабом" имеющихся у него Генов, а, подвергаясь воздействия различных условий внешней среды, способен изменять наиболее важные свойства своего организма.

Лысенко не раз хвастался тем, что никогда не обнародует результат эксперимента, если он идет вразрез с его собственной теорией. Наконец он заявил, что в эволюции растений и животных окружающая среда играет большее значение, чем наследственность. Назвав Генетику "буржуазной наукой, оскорбляющей пролетариат", он встал во главе новой советской науки, в основу которой был положен марксистский материализм. К началу 40-х годов Лысенко уже был среди приближенных Сталина. Находясь под покровительством диктатора, этот псевдоученый взбирается на самый верх советской науки.

Те ученые-биологи, которые были не согласны с его теорией, отправлялись в лагеря или подвергались публичному поношению. Ни один научный журнал не решался публиковать статьи, посвященные вопросам Генетики. На Западе же в это время были сделаны такие открытия, которые заставили наших руководителей признаться в том, что наша биологическая наука отстала на многие годы.

В 1953 году двое молодых ученых, Джеймс Уотсон и Фрэнсис Крик, описали структуру цепочки ДНК — генетического кода, который определяет поведение всех жизненных форм, существующих на нашей земле. За два-три последующих десятилетия исследователи отыскали возможность в лабораторных условиях изменять структуру ДНК. Эксперименты с ДНК открыли перед мировой наукой новые возможности для изучения причин возникновения самых различных заболеваний и их лечения.

Обо всех открытиях, сделанных на Западе, советские ученые узнавали через нелегально ввозимые в страну журналы и научные статьи. Но тогда только несколько специалистов могли предвидеть, насколько Генетика расширит горизонты науки по созданию новых штаммов бактерий, устойчивых к воздействию Вакцин и Антибиотиков, что приведет в конечном итоге к созданию новых видов Биологического оружия. Наши соперники за рубежом получили значительный перевес в силе, так как генетические исследования в лабораториях СССР носили строго ограниченный характер. Слишком велико было влияние Лысенко, умершего только в 1976 году.

Одним из нёмногих, кто имел мужество выступить в защиту Генетики, был выдающийся советский микробиолог Юрий Овчинников, вице-президент Академии наук СССР. Овчинников сразу же понял и по достоинству оценил важность того, что он прочел в западных научных журналах, к тому же он знал, что в Советском Союзе нет ни одной лаборатории и практически не осталось никого из ученых, способных проводить научные изыскания на западном уровне. Он решил вывести советскую биологию из кризиса. В 1972 году Овчинников обратился к министру обороны с просьбой поддержать программу генетических исследований, которые легли бы в основу создания в конечном итоге нового вида оружия.

Наши генералы, имея практический склад ума, были, однако, весьма консервативны, и убедить их в чем-то было не так просто. Лишь нёмногие из них знали, насколько важна для Советского Союза программа по созданию Биологического оружия. Но даже осознававшие это относились к программе весьма скептически. Оружие в их понимании должно было стрелять и взрываться. Бактерии же невозможно увидеть невооруженным глазом. Но Овчинников продолжал настаивать. И вскоре даже самому недоверчивому из военных руководителей пришлось согласиться с тем, что отставание от Запада становится для страны уже опасным.

Неожиданно Овчинникову удалось найти могущественного союзника в лице Леонида Брежнева, который всю жизнь с величайшим благоговением относился к завораживающему слову "академик". Овчинников, в то время самый молодой академик в стране, был сначала приглашен в частном порядке читать лекции по Генетике самому Брежневу и его приближенным. Вскоре его назначают главой Государственной комиссии, которая должна была оценить возможность использования в военных целях принципиально новых технологий, базирующихся на изменении генетического кода.

Работа Государственной комиссии привела к созданию самой грандиозной советской военной программы. В 1973 году Брежнев подписал секретный приказ о начале программы "Фермент". Целью данной программы была модернизация уже существующих видов Биологического оружия и разработка новых, генетически измененных, устойчивых к существующим Антибиотикам и вакцинам патогенов и рецептур.

Напомним, что в 1973 году был основан и "Биопрепарат", вскоре превратившийся в некое подобие гигантской "черной дыры", куда из государственного бюджета страны уходили миллионы рублей.

* * *

По проекту "Фермент" исследования проводились с возбудителями таких заболеваний, как Туляремия, Чума, Сап и Сибирская язва. Эффективность Биологического оружия на их основе падала из-за применения новейших Антибиотиков. Поэтому задействован был и Вирус Оспы, и Вирусы Марбург, Эбола, Мачупо, Хунин, венесуэльский Энцефаломиелит лошадей (VEE) и др. Работы с такими чрезвычайно инфекционными микроорганизмами проводились на военных заводах в Свердловске, Кирове и Загорске.

В течение десяти лет по всей стране были построены десятки центров по разработке и созданию Биологического оружия, которые официально значились как медицинские научно-исследовательские институты или фармацевтические фабрики. Так, в Ленинграде был создан Институт особо чистых биопрепаратов. В Омутнинске построили предприятие по разработке и производству Бактериологического оружия. Под Оболенском, к югу от Москвы, вырос целый исследовательский городок для специалистов в области генной инженерии. А в Чеховском районе Московской области, в поселке Любучаны, появился Институт иммунологии, где велись работы по преодолению иммунитета и разрабатывались методики по созданию штаммов с иммунитет-преодолевающей активностью. В Новосибирске вырос колоссальный научно-исследовательский и испытательный комплекс под названием "Вектор".

Это только некоторые из предприятий такого рода, вошедшие в состав "Биопрепарата". Уже существовавшие к тому времени государственные научные лаборатории и исследовательские центры тоже становятся частью "нового мира", появившегося на свет по секретному указанию Брежнева. Некоторые факультеты биологии, подчинявшиеся Министерству здравоохранения, включая и гигантские научно-исследовательские комплексы в Куйбышеве, Минске, Саратове, Иркутске, Волгограде и Алматы, получили специальные фонды на исследования в области Генетики для создания оружия. Значительная роль принадлежала также и Академии наук СССР. Объединив сразу четыре московских и подмосковных института: Институт белка, Институт молекулярной биологии, Институт биохимии и физиологии микроорганизмов и Институт биоорганической химии, — Академия наук СССР возглавляла работы, входящие в программу "Фермент".

Между тем программа испытаний постепенно набирала ход. С 1979 по 1989 год в Советском Союзе проводились широкомасштабные испытания аэрозолей, содержащих Bacillus thuringiensis — совершенно безвредные микроорганизмы. Их распылили с гражданского самолета в районе Новосибирска. Подобные эксперименты проводились на военном испытательном полигоне возле городка Нукус в автономной республике Каракалпакии, а также на Кавказе. Ещё один безвредный вид бактерий, Senatia marcescens, использовался во время испытаний, проводившихся специалистами Института биологического приборостроения в Московском метрополитене в 1980 году. Испытания баллистических ракет, не оснащенных боеголовками с биологическими веществами, проходили над Тихим океаном в течение многих десятилетий.

Внутри Госплана для распределения выделяемых на эту программу нёмалых ассигнований был создан специальный орган — отдел экономического планирования. Находившийся в ведении отдела бюджет считался слишком секретным для того, чтобы передать его в руки кого-то из аппаратчиков, контролировавших другие секторы советской экономики, поэтому им заведовал военный самого высокого ранга — генерал-майор Роман Волков.

Разработка атомного оружия, находившаяся в ведении Министерства среднего машиностроения, была по своей организации и закрытости, несомненно, более грандиозной, чем наша программа, ведь производство микроорганизмов не требует наличия урановых рудников и большого количества рабочей силы. Тем не менее к концу 80-х годов на научно-исследовательских, испытательных, производственных и конструкторских предприятиях работало более шестидесяти тысяч человек. Из них около тридцати тысяч были сотрудниками "Биопрепарата".

Недостатка в деньгах никогда не было. В конце 80-х годов, когда Михаил Горбачёв обещал сократить военные расходы, Нам выделили триста миллионов рублей, из них семьдесят миллионов предназначались для строительства новых зданий. А общие расходы на разработку Биологического оружия составляли тогда более миллиарда рублей.

"Биопрепарат" стал "мозговым центром" программы по созданию Биологического оружия, поскольку проводил научную и техническую экспертизу проектов, которые выполнялись по заказу военного командования. Существовал также Межведомственный научно-технический совет, действовавший в качестве консультативного органа. В него входили двадцать пять человек из ведущих научных организаций страны. В 1992 году председателем совета был Валерий Быков, тогдашний министр медицинской и микробиологической промышленности.

В апреле 1975 года, за два месяца до того, как я закончил Томский медицинский институт, из Москвы приехал седоватый, вежливый мужчина в гражданском. Он выразил желание познакомиться с несколькими студентами, будущими специалистами по инфекционным заболеваниям и Эпидемиологии. Среди них был и я. В предыдущие годы я никогда не упускал возможности прослушать лекции, посвященные средствам массового поражения, и изучить все существующие методы защиты от ядерной, биологической или химической атаки. На факультете никто никогда не говорил, что у Нас существует собственное Биологическое оружие. Вместо этого курсантов предупреждали, что оно есть только у наших противников, поэтому важно было знать, как оно действует.

Во время моего исследования Туляремии я вторгся в запретную область и сделал вывод, что Биологическое оружие — это не тот предмет, о котором принято говорить открыто. Но эта область Военной медицины меня буквально околдовала. С детства я мечтал спасать людям жизнь. Военные медики тоже солдаты, только особого рода. Их единственным оружием являются профессиональные знания, позволяющие вовремя распознать симптомы болезни и вылечить человека. Мои учителя заметили интерес, который я проявлял к Эпидемиологии и к лабораторным исследованиям. Должно быть, Аксененко в разговоре с таинственным вербовщиком назвал моё имя.

Приезжий разговаривал вежливым, тихим голосом. Нас поразило, что ему выделили специальный кабинет для разговора с каждым из Нас с глазу на глаз. Позже я случайно узнал, что это был полковник из отдела кадров "Биопрепарата". Он умер через несколько месяцев после нашей встречи в Томске. Что же до меня, то наш разговор я никогда не забуду.

Загадочный человек был одет в костюм, но по его выправке можно было безошибочно угадать, что он — военный. Протянув мне руку, мужчина крепко пожал её.

— У вас отличные оценки и великолепные рекомендации от всех ваших преподавателей, — сказал он. — Вам нравится исследовательская работа?
— Да, — ответил я, не раздумывая.
— Вот и хорошо, — улыбнулся он, — похоже, вы как раз тот человек, который Нам нужен.
— Для чего? — спросил я.
— Наше управление работает непосредственно в подчинении Совета Министров, — кратко ответил он. — Мы могли бы найти должное применение вашим талантам. Большего я сказать не могу, разве только, что работа некоторым образом связана с биологической защитой.

При одном только упоминании о Совете Министров у меня по спине пробежали мурашки. Это был высший правительственный орган страны, обладавший неограниченной властью и полномочиями. Перспектива участия в секретной программе взволновала меня.

Когда же этот человек упомянул о биологической защите, я тут же догадался, что он не говорит мне всей Правды. Догадаться было нетрудно: для этого нужно было только родиться и прожить большую часть жизни в таком Государстве, как Советский Союз. Вы всегда должны быть настороже, так как постоянно существует вероятность того, что услышанное не соответствует действительности. Но факт остается фактом: в свои двадцать пять лет я был настолько польщен его предложением, что на остальное закрыл глаза.

— Меня это интересует, — сказал я.
— Естественно, — продолжал он, не спуская с меня пристального взгляда, — но решение будет принято только после того, как Мы вас проверим. Сейчас я дам вам несколько анкет. Ответите подробнейшим образом на каждый вопрос, а потом принесете их мне.

Взяв анкеты, я встал, собираясь уйти.

— И ещё, — окликнул он меня, — не говорите никому о нашем разговоре, ни друзьям, ни преподавателям. Даже родителям.

Разговор занял меньше десяти минут, но и этого было достаточно, чтобы я понял важность того, чем мне предстояло заниматься. Но я выполнил его приказ с точностью до наоборот. Позвонив родителям, сказал, что мне предложили неплохую работу в Москве, но все подробности я смогу объяснить позднее.

Через два месяца после этого разговора Мы стояли в своей новенькой, с иголочки сшитой лейтенантской форме на площади перед институтом. Это был день выпуска. Начальник военного факультета начал зачитывать фамилии новоиспеченных лейтенантов и места, куда направлялись выпускники. Некоторых счастливчиков ждали тепленькие места в Восточной Германии и Польше. Остальных — унылая скука провинциальных городов и поселков.

Мою фамилию назвали только в самом конце.

— Лейтенант Канатжан Алибеков!

Я сделал шаг вперед.

— В распоряжение Совета Министров СССР!

Затем последовали фамилии ещё четверых моих сокурсников — всех их ждало то же распределение, что и меня. Седоватый таинственный незнакомец тоже побеседовал с ними, хотя я об этом не догадывался.

Я ликовал: еду в Москву!

Через несколько дней Нас пригласили в административное здание института для того, чтобы Мы получили на руки письменный приказ о назначении. Я быстро пробежал его глазами, и сердце у меня упало. Меня распределили в организацию под условным названием п/я.

— Что это значит? — спросил я. — Где это?

Увидев моё растерянное лицо, офицер, вручивший мне приказ, с трудом сдержался, чтобы не расхохотаться.

— Омутнинск, — ответил он, — это недалеко от Кирова, только говорить об этом не положено. Сейчас выдам вам проездной документ, по нёму сможете купить билет на поезд.

Очень скоро выяснилось, что Мы, все пятеро, были распределены в одно и то же место. Кое-кто из наших сокурсников сгорал от зависти, услышав о Совете Министров. Только некоторые, более опытные, сообразили, что Нас ждет секретная работа. Многие думали, что Нас распределили в одну из научно-исследовательских лабораторий, но ни один из них и понятия не имел, чем там занимаются. А спрашивать никто не осмеливался.

— Не очень-то длинная будет у вас жизнь, — шепотом предупредил один из приятелей. — Я слышал, что никому не удавалось продержаться в подобных местах более двух лет.
Оглавление
 
www.pseudology.org