|
«Этот ночной путь я всегда
вспоминаю как что-то вне моей жизни, что-то неестественно медленное, как
математические задачки, которые мучают в лихорадочном полусне». Так писал
Владимир Набоков (1899 – 1977) о своей дороге в Берлин, куда он приехал из
Парижа в 1922 году, узнав о смерти отца. Величайший русский и американский
писатель нашего века, Набоков провел в столице Германии 15 лет своей жизни.
На прошедшей неделе литературные круги города отмечали столетие писателя,
ознаменовав его открытием золотой мемориальной доски на доме номер 22 по
Newtonstrasse, где семья Набокова жила с 1932 по 1937 год
Чем
был для Набокова Берлин?
В детские годы – одной из
страниц учебников по языкам и истории, домашним заданием ребенка из
аристократической русской семьи, где при воспитании в строгих английских
традициях отдавалось должное и французской и немецкой литературе.
В юношестве – местом
гибели отца, члена Государственной Думы и временного
правительства Керенского
Владимира Дмитриевича Набокова, жизнь которого
оборвалась пулей,
предназначенной для министра иностранных дел
Милюкова. Местом скитаний юного
литератора по меблированным комнатам...
«Голубые вечера в Берлине,
цветущий каштан на углу, смятение, нищета, любовь, мандариновые отблески
утренних фонарей... физически ощутимая боль тоски по еще не рассеявшемуся
аромату России». Набоков не любил Берлина, хотя такое впечатление может
создаться из воздушной дымки рассказов, написанных в этом городе.
Немцы не были ему симпатичны, он
оставался в узком кругу эмиграции, осевшей в Берлине после того, как
революция 1917 года разбила надежды на великую Россию и вырвала русскую
интеллигенцию из привычных общественных связей, вынудив искать свою
собственную – абстрактную – жизненную основу на грани поэзии и метафизики,
шахмат и орнитологии.
Пройдя побег через Крым, факультет
литературоведения в Кембридже, парижские литературные кафе и сборники
публикаций под псевдонимом «В. Сирин», Набоков завершил круг скитаний там,
где российские профессора и артисты выживали, зарабатывая на хлеб насущный
частными уроками иностранных языков, музыки и тенниса.
Здесь в Берлине он
встретил свою музу –
Веру Слоним из Санкт-Петербурга. Ее
еврейские корни стали тем самым импульсом, который подвел черту под
набоковским «берлинским» периодом: в 1937 году семья бежит от нацистов в
Париж, тремя годами позже оказывается в США – стране, по сей день и, видимо,
на века считающей Владимира Набокова своим национальным достоянием.
О чем писал Владимир
Набоков?
О любви, о России, о грусти... Об утратах
иллюзий. Любовь и Россия переплетались порой в одно целое, составленное из
мельчайших деталей, но законченно гармоничное в своей философии чистого
восприятия и проникнутое светлой печалью. «Этого у нас никогда не отнять,
ведь так? (отнимут, отняли) », – говорит он о любви и России словами своей
любимой героини, «вечной нимфетки» Ады.
И эмигрантский быт в «Защите Лужина»,
и вымышленная, фантастическая американская «Русская Эстотия» – во всех
произведениях Набокова российский или, скорее, русский, образ жизни и
мышления выписан с такой изысканной подробностью, что обескураживает
западного читателя, оставляя его зачастую в недоумении.
Но Набоков писал для русских, не зависимо от
языка, на котором создавались произведения
Хотя не, он писал только для
себя – а уже через его мироощущение мы, читатели, пытаемся понять
хитросплетения событий и мыслей, автора, живущего, как и его герои, как бы
вне времени, линейность которого была ненавистна Набокову в той же степени,
что и давящее пространство четырех стен.
Удивительным образом, писатель, переживший
войны и революции, антисемитизм и гибель брата в нацистском концлагере,
падение империй и возрождение континентов, всегда оставался вне реального
времени и места, описывая лишь то, что воспринималось индивидуальным
взглядом. Ирония, намеки и полунамеки, пародия, лиричность – все эти
элементы его произведения активно противостояли «неиндивидуальности»
марсксовского и Фрейдовского мира.
Только контроль над «Я» и «миром», только
мистическое сосуществование поэзии и интеллекта, параллели непараллельного,
почему-то совершенно естественные для 19 века самолеты и телефоны,
перекрещивание лучей света наподобие рисунку шахматной доски, лиловая помада
на губах красотки как штемпель на письме, в котором нет ни единой строчки,
первые капли дождя, падающие на руку легкими, прохладными пфеннигами...
«Я не знаменит, знаменита Лолита. Я лишь
сомнительный писатель с труднопроизносимым именем» – иронизировал Набоков.
После скандальной известности «Лолиты», «поправшей» в 50-е традиционные
ханжеские ценности историей любви Гумберта к 12-летней девочке и
переведенной на 27 языков мира, Владимир Набоков перестал быть вечно бедным
литератором и, обеспечив свое существование, продолжал творить на русском и
английском языках свои ни на что не похожие романы.
Переводить его предельно трудно, проза
Набокова – манифест восхищения языком
Игра слов, ассоциации, переплетение
речевых символов, многослойных метафор и «изюминок» разных языков – таковы
тексты «Камеры Обскуры» и «Весны в Фиальте», и «Дара», и «Ады», только в
наши дни дошедшей до русского читателя, вернувшись на круги своя после
рождения за океаном.
Биолог, специалист
по бабочкам в музее
Сравнительной Зоологии в Гарвардском университете, позже профессор русской
литературы в Корнуэлле – это «американский период» Набокова, лучшего
англоязычного прозаика современности, по утверждению западных
литературоведов, обогатившего современную литературную критику русским
термином «Poschlost» («пошлость», с ударением на первом «О», которое «огромное,
как плеск при падении слона в заплесневевший пруд, и круглое, как груди
купающейся красотки на немецкой открытке»). Пошлость, которая для Набокова
была единственным синонимом понятию мировой истории 20 века.
В 1961 году писатель возвращается в Европу.
В 1977 умирает в швейцарском Монтрё,
оставляя великолепный образец действительно классической, вневременной и не
связанной границами литературы.
В Россию Владимир Набоков так и не вернулся.
Она осталась «говорящим воспоминанием» в рожденных современностью и
рефлексией интеллигента 20 века, при этом пронизанных дыханием старого мира
аристократии «эскизах жизни», его романах, которые сам писатель называл «бесконечным
воссозданием моего струящегося Я».
Набоков
www.pseudology.org
|