М. "Детская литература", 1964
Екатерина Андреева
Жестокий путь
Часть 3
Мелье. Объединяйтесь же, народы!

Маленькая сельская Церковь в Шампани была переполнена. Женщины в черных платьях и платках прижимали к груди худые, загрубевшие от работы руки, и их губы шептали молитвы. Мужчины в праздничных блузах с загорелыми лицами хмуро глядели перед собой, стараясь сосредоточиться. Мерцали огни свечей, бросая отсветы на позолоту икон и подсвечников. В Церкви не было ни одного свободного места на скамьях для прихожан. Слова их молитв и вздохи, их дыхание и надежды, казалось, медленно плыли вверх с дымком свечей и ароматом ладана, и все это равнодушно вбирал в себя круглый купол Церкви.

После обедни прихожане с напряжением ждали Проповеди своего кюре Жана Мелье, но кафедра была ещё пуста, а против неё, на двух тёмного дуба резных креслах с балдахином, сидели сеньор де Клери с супругой. Крестьяне не смотрели в его сторону, но все заметили его напряженную позу, хмурый профиль и бледность лица. На его высоком лбу даже выступили крупные капли пота, и лицо вдруг напряглось, когда из ризницы вышел Жан Мелье и поднялся на кафедру.

Это был сын ткача, родился он в Шампани в 1664 году. Мелье кончил духовную семинарию и 28 лет сделался сельским священником. Его с виду такая спокойная и однообразная жизнь была нарушена только один раз ссорой с сеньором де Клери. Этот сеньор однажды избил нескольких Крестьян. Мелье, который всю свою жизнь посвятил служению этим несчастным и притесняемым людям, возмутился и на воскресной службе в Церкви не пожелал произнести обычной молитвы о здравии благородного сеньора де Клери. Тогда сеньор пожаловался на священника архиепископу реймскому. Архиепископ потребовал, чтобы Мелье публично извинился перед де Клери и помянул в молитве сеньора.

Все знали, что архиепископ сердит на Мелье, и все с напряжением ждали, что он теперь скажет. Некоторое время священник стоял на кафедре молча, с опущенными глазами. Он всем сердцем жалел Крестьян за то, что они всю жизнь смиренно трудились и затем, склонив головы, усердно молились с надеждой, что Бог облегчит им жизнь. На мгновенье перед его мысленным взором возникли фигуры избитых Крестьян, жалкие, спотыкающиеся, еле ползущие после наказания во дворе замка, где сеньор жестоко покарал их за какую-то ничтожную провинность. Он также вспомнил разгневанное лицо епископа, который не хотел его выслушать и грозил отлучением от Церкви за то, что он в прошлое воскресенье не помянул сеньора де Клери в своих молитвах.

Не отлученье было страшно, ведь Мелье не верил в Бога, страшно было оставить без помощи своих прихожан.

Мгновенье кюре колебался, — ему так хотелось громко высказать все, что наболело у него на сердце. Но из его груди вырвался только тихий стон, и наконец взяв себя в руки, он заговорил прерывающимся голосом:

Мы все знаем, что епископы очень важные господа! Что они презирают бедных сельских священников и даже не хотят их выслушать. Их уши открыты только для богатых и знатных... Так попросим же у Бога, чтобы он обратил нашего сеньора, чтобы впредь он не грабил и не обижал бедных!

Де Клери вскочил с места и схватился за рукоятку меча. Дерзость священника была неслыханной. Крестьяне в испуге склонили головы ещё ниже и быстро зашептали молитвы, многие Женщины стали всхлипывать. Всем казалось, что рухнут стены и своды, что сейчас наступит конец мира. Но сеньор ничего не сказал и ничего не сделал. Громко звеня шпорами, он в гневе вышел из Церкви, сопровождаемый своими Рыцарями. Священник неподвижно стоял на кафедре с побледневшим лицом. Пламя свечей вдруг заколыхалось, будто кто-то хотел их погасить, — это пронеслась волна тихих вздохов облегчения сотни людей, потом раздалось шарканье ног по плитам пола, и Церковь опустела.

На священника последовала новая жалоба сеньора. На этот раз архиепископ вызвал Мелье к себе и обошёлся с ним очень грубо, но священник не сдавался. Его ссора с сеньором затянулась, и они жили как два врага. Архиепископ стал плохо относиться к Мелье, сеньор постоянно оскорблял и преследовал. Целый ряд унижений и обид, с которыми он не мог бороться, и сознание своего полного бессилия заставили наконец Жана Мелье покончить с собой. В деревне рассказывали, что он уморил себя голодом (1729 г)

Для Мелье были характерны твердость и решимость, с которыми он выступил против сеньора, его неспособность идти на уступки и приспособляться к обстоятельствам, и это стоило ему жизни. Но чтобы спокойно умереть, ему нужно было сознание, что и после Смерти он будет продолжать Борьбу со своими врагами, — и он решил сказать открыто все, что думал о Религии, о Государстве и об общественном строе в своем предсмертном завещании.

Жизнь Мелье, хоть и казалась прихожанам тихой и спокойной, на самом деле была мучительной. Мелье — священник — не верил в Бога, был атеистом, но его долгом и обязанностью было проповедовать Религию и величие божие. Мелье был коммунистом по своим убеждениям. Он ненавидел весь строй французского Государства, ненавидел короля, дворянство и Духовенство, но должен был каждое воскресенье молиться за них и призывать прихожан к подчинению Власти, которая мучила и превращала их в рабов. Этот сельский священник был достаточно смел, чтобы в своем уме разрушить все, что другими почиталось, но у него не хватало храбрости объявить всему миру истину и перенести за это гонения. Но то, что он не сказал при жизни, он написал в "Завещании", которое оставил для людей всего мира. Это завещанье написано кровью его сердца. Остро и смело критикует он Религию и Государство, не оставляет камня на камне от этих твердынь и затем на очищенной уже почве создает для человека новое царство счастья. Мелье доказывал, что всякая Религия противоречит Разуму, и объяснял её широкое распространение Невежеством людей, самообманом и страхом перед непонятными явлениями. Все Религии мира являются лишь измышлением людей, а то, чему они учат, есть Ложь и шарлатанство, придуманное лицемерными плутами для Обмана людей, чтобы держать их в страхе и повиновении. Понимая назначение всякой Религии, Мелье писал: "Религия поддерживает даже самое дурное правительство, а правительство, в свою очередь, поддерживает даже самую нелепую, самую глупую Религию".

Величайшие блага для людей — мир и Справедливость. Это источники человеческого счастья. Самое ужасное в жизни — раздоры, злоба, Ложь, несправедливость, лицемерие и Тирания. Весь жизненный опыт показывает, что в мире царят Ложь и несправедливость, а те, кто как будто поставлены для осуществления Справедливости, — как раз и насаждают беззаконие и сами наиболее преступны.

Главной мыслью "Завещания" была ложность Религии вообще и Христианства в частности. В Христианстве Мелье находил три роковых ошибки:
 
во-первых, полное отрицание тела;
во-вторых, то, что главной добродетелью человечества считается наслаждение страданиями и мученичеством, и,
в-третьих, запрещение отвечать насилием на насилие и повеление любить своих врагов.

Мелье стремился подорвать Веру в Справедливость Бога, в его любовь к людям. Он разбирал библейские рассказы, в которых восхвалялась неуместная жестокость Бога, в которых проявлялось его пристрастие к одним народам в ущерб другим, которые им же созданы.

Мелье считал, что религиозные правила и предписания были роковыми для судьбы народов. Религия освящала Тиранию королей и сильных мира в ущерб народам, которые влачат жалкое существование под игом рабства. Всюду, куда ни взглянешь, писал Мелье, видишь чудовищную несправедливость: одни как будто родились для того, чтобы господствовать над другими и получать от жизни все наслаждения, другие же родятся только для того, чтобы быть всю жизнь жалкими, приниженными рабами и страдать от нищеты.

Первое зло в мире — это Частная собственность и неправильное распределение благ между сословиями. Подобно тому как паразиты непрестанно беспокоят, пожирают и грызут тело тех, на ком они живут, так и короли, дворянство, Духовенство, Монахи, банкиры и откупщики только беспокоят, мучают, грызут и пожирают бедный народ.

"Я хотел бы, чтобы голос мой прозвучал с одного конца королевства до другого, с одного конца земли до другого! Я кричал бы изо всех сил: "Вы глупцы, о люди, вы глупцы, ибо позволяете вести себя на помочах и слепо верите такой бездне глупости!" Я показал бы людям их заблуждения и разоблачил бы их руководителей, которые являются обманщиками и кровопийцами! Я поставил бы людям в упрек их трусость за то, что они так долго позволяют жить тиранам и не сбрасывают ненавистного ига их тиранического правления!"

Мелье призывает все народы к объединению и к Борьбе Против их угнетателей: "Объединяйтесь же, народы! Соединяйтесь, если у вас хватит мужества освободиться от вашей общей нищеты. Ободряйте друг друга в этом важном и благородном деле! Сообщайте друг другу тайно свои мысли и желанья, распространяйте всюду как можно искуснее летучие листки, выясняющие всему свету пустоту заблуждений и суеверий Религии и возбуждающие повсюду ненависть против королей и правителей мира1" "Когда народы будут освобождены, а все порабощающий общественный строй будет уничтожен, тогда надо будет приступить к созданию нового общества".

Мелье сделал только набросок того, каким он представляет себе лучший строй общества: общность имущества, равная для всех обязанность трудиться, общественное воспитание детей. Мелье писал, что люди от природы совершенно равны и каждый человек имеет право жить и пользоваться своей Свободой, своей долей в благах жизни, но для этого он должен выполнять полезный для общества труд. Частной собственности не должно быть. Все жители города или деревни объединятся в одну большую семью и будут спокойно вести совместную жизнь, одинаково питаться, одеваться и трудиться.

Религии в этом обществе не будет; Вера в Богов сделает людей снова несчастными, и без общности имущества Религия опять привела бы к старому рабству. Только Справедливость и Братство научат людей трудиться для общественного блага и Свободы. Только Разум и научные знания, а не ханжество могут привести людей к Нравственности. Невежество же делает людей порочными и злыми.

Жан Мелье, священник, считал, что христианская Мораль служит только одной цели — порабощению добрых злыми. Своим прославлением страданий и признанием, что страдания — это добродетель, Религия советует терпеливо сносить голод, холод, всякое угнетение и унижение. Религия внушает, что стремиться к благам жизни и бороться за них — это грех; а покоряться своей несчастной участи — добродетель. Но нет ничего хуже, как повеление любить своих врагов и делать им добро. Это религиозное правило противоречит здравому смыслу и рассудку. Только освободившись от Религии, угнетенные поймут, что они имеют право не только желать, но и бороться за свое счастье на земле. Только Борьба может освободить их. А первое условие успешной Борьбы — это единодушие и солидарность. "Объединяйтесь же, народы!" — восклицает Мелье.

Всю свою жизнь он был священником, не веря в Бога и всю жизнь жалел, что не находится убийц для тиранов. Он терпеливо переносил жизнь, которая была сплошным издевательством над всеми его мыслями и чувствами. Он не понимал, как Бог любви, "всевидящий и всемилостивый", мог сделать большинство людей такими несчастными. Священническая ряса всю жизнь жгла его огнем и превратила природную доброту и мягкость в жгучую горечь и ненависть. Единственный раз в жизни Мелье вступил в спор с сеньором, который избил Крестьян, и уморил себя голодом, не найдя сил для открытой Борьбы. Но сострадание к обездоленным внушило ему гневные слова против угнетателей и сокрушающую критику Духовенства, короля и дворянства, а знание жизни привело к полному отрицанию Религии.

Таким был Жан Мелье — первый утопист-коммунист из народа. Для него Борьба была единственным возможным путем к Свободе. Он не осуждал Борьбы, как многие Социалисты XVIII и XIX веков, — наоборот, он призывал к ней. Но время для Борьбы, для революционного Социализма тогда ещё не настало, и Борьба была невозможна.

Во время французской буржуазной Революции 1789 года, в эпоху Конвента, один из демократов предложил поставить памятник Жану Мелье. Конвент принял это предложение, но Конвент ценил Мелье только как первого священника, отказавшегося от религиозного заблуждения. Мы же его ценим как врага Тирании, как смелого обличителя Частной собственности, господства Церкви и угнетателей народа — короля, помещиков, чиновников.

Миг счастья на земле - шабаши

Закутанные в тёмные плащи, осторожно пробирались лесом мужчины и Женщины в одиночку и парами по мрачным пустынным тропам в тени угрюмых деревьев. Тропинки терялись в густой чаще, становились все более мрачными и дикими. Но, следуя какому-то чутью, люди шли почти напролом сквозь дремучие дебри к определенному месту.

Лес постепенно оживал со всех сторон: трещали ветки, ломались сучья, внезапно взлетали вспугнутые птицы, перекликались издали отдельные голоса, и ветер то гудел, точно Колокол дальней Церкви, то поднимал рев и хохот, как будто вся природа сговорилась посмеяться над путниками в глуши, а их становилось все больше и больше.

Наконец впереди между деревьями показался мерцающий свет и оттуда донеслись торжественные звуки гимна. Путники быстрее стали продвигаться вперед... Пение оборвалось. Наступила полная тишина.

Отдельные фигуры пришедших появлялись на краю поляны, окруженной со всех сторон тёмной стеной деревьев. В середине открытого пространства высилась скала или громадный камень, представлявший грубое подобие алтаря. Вокруг него, точно свечи на вечерней молитве, горели смолистые факелы, привязанные к голым стволам деревьев. Огненные языки взвивались высоко в ночное небо, ярко освещая поляну. Красные отсветы разгорались и гасли; собравшаяся многолюдная толпа то ярко освещалась, то исчезала в тени и снова как будто рождалась из мрака, наполняя жизнью лесную глушь.

В быстрой смене тьмы и света мелькали лица, которые днем можно было видеть в соседних деревнях, на полях сеньора, на базарной площади города и во дворе замка. Здесь были, кроме Крестьян и бедных ремесленников, слуги из замка, Монахи и даже знатные дамы; жены почтенных мужей и вдовы. Здесь слабые и боязливые не сторонились злых, сильные и надменные не презирали смиренных рабов, потому что все были равны и вели себя как равные.

Факелы горели, и в клубах дыма, стлавшихся над нечестивым собранием, обозначались черты людей, принимавших вид призраков. А когда пламя вспыхнуло ярче и взвилось кверху, на скале появилась фигура в маске и черном плаще. Два рога торчали над капюшоном, и козлиная бородка спадала на грудь. Это был сам Дьявол, которому здесь поклонялись отчаявшиеся в Боге люди и которому служили обедню в лесу. Дьявол восхвалял грех и все недозволенное в обыденной жизни, он призывал к счастью на земле, к веселью и полной Свободе.

Каждый принес с собой угощенье, и все было общим. Тут были не только хлеб и коренья, но пироги, мясо, пиво и вино — все, что бедняки накопили в течение многих дней. Начались пляски. Резко и сипло пищали волынки из выдолбленных костей, гудели барабаны с натянутой кожей казненных преступников, надрывались, сипели скрипки, и пляска понесла, закружила, как буря, с гулом, воем, ревом, визгом и хохотом толпу чудовищных призраков. Здесь были бесы с рогами и копытами, бородатые козлы, огромные кошки с горящими глазами, как у Дьявола, мохнатые пауки, бугорчатые жабы. И все это со смехом, диким криком и визгом крутилось в бешеном хороводе.

С лугов поднимался туман, пахло едкой дымной сыростью. Откуда-то издали донесся благовест церковного Колокола, и в багровом отблеске заходящего месяца испуганные ведьмы и участники шабаша быстро разбежались во все стороны. Из призраков они превратились в жалких оборванных людей, и снова для них начиналась с восходом солнца обыденная жизнь, полная страданий и унижений.

Эти ночные собрания крепостных рабов стали "черной обедней", в которой все было наоборот, по сравнению с христианским служением, и которая была гораздо привлекательней скучных обеден в Церкви на латинском языке, которого никто не понимал. На этих шабашах вконец измученный Крестьянин, слуга и раб опять чувствовал себя человеком, был равным среди равных и хоть ненадолго отводил свою Душу в пении и плясках. Особенно это касалось положения Женщин, которых христианская Религия всегда принижала. В VI веке на Маконском соборе епископы и отцы Церкви дошли до того, что спорили: есть ли у Женщины Душа? Большинством только одного голоса было принято решение, что у Женщины Душа есть!

Женщина в средние века оказалась на самом низу общественной лестницы, а Феодализмом была низвергнута на положение последней из последних. И она первая бросилась искать выход из гнусной действительности, обращаясь к помощи "нечистой силы".

Усилилась Вера в колдовство. Книги, в которых было написано, как вызывать "нечистую силу", как с ней обращаться и как с её помощью добиваться желаемого, назывались "черными книгами". Появилось много колдунов. Эта массовая Вера в Дьявола была своеобразным протестом против существующих порядков. И если шабаши вначале были мрачным праздником восстания, зловещей оргией крепостных рабов, собиравшихся ночью для веселья, то вскоре они превратились в массовое явление. Это было своего рода Борьбой против ненавистной Власти Церкви.
 
И Церковь воспользовалась этим как оружием против народных Масс, против всякого недовольства, и заподозренных в колдовстве или сношениях с нечистой силой она отдавала под суд Инквизиции...

На Руси

Восточное православное Духовенство, как и католическое, признавало за собой право освобождать Душу умершего от страданий в "загробной жизни" путем сбора пожертвований и вкладов на "вечное поминовение". Священники и теперь уверяют, что от заупокойных молитв, служения панихид, поминаний, покупок церковных свечей и вообще от приношений Церкви Душа умершего получает облегчение на "том свете" и не так мучается. А если оставшиеся на земле будут аккуратно выполнять все требуемые обряды, то Душа покойника сможет откупиться на том свете от Дьявола и попадет в рай.

Как и в Западной Европе, в России была сильна Вера в разные "чудеса" и "знамения". То из уха святого Николая на иконе потекла кровь, то свеча сама загорелась в Церкви святого Ильи, то в небе появилась хвостатая звезда и известила о нашествии татарского хана, а то в Ростове завыло озеро и выло две недели подряд, не давая в городе людям спать.

Как католики, так и православные поклонялись "святым мощам" и разным реликвиям. Среди священных реликвий была кровь Иисуса и часть его бороды, слезы богородицы, её платье, части трубы Иисуса Навина, которая своим звуком разрушила стены Иерихона, дерево от Ноева ковчега, гвозди от гроба господня. В церковных архивах сохранилась опись "дивных вещей", которые привез с собой в Вену турецкий посол. Среди них был нож, которым Авраам хотел заколоть Исаака по повелению Бога, ступени лестницы, которые видел во сне Иаков, струна от арфы Царя Давида, деготь, которым Илья пророк смазывал свою колесницу, табакерка из копыт семи жирных волов, которую видел во сне фараон египетский, и кусок веревки, на которой повесился Иуда, предавший Христа.
 
Как можно сохранить ступени лестницы, которую видел во сне Иаков, или табакерку из сна фараона? Об этом не задумывались. И всю эту неразумную Веру, пришедшую из Византии вместе с Христианством, тёмная Русь приняла с полным доверием. А греческие священники, епископы и Монахи продолжали, кроме того, усиленно снабжать Россию "чудотворными" иконами, мощами, и другими "святынями", за которые получали щедрые подарки от благочестивых Царей московских.

Но с самого начала христианизации князья и Церковь стремились иметь своих собственных, русских святых и угодников. Русские святые и мощи, прославленные "чудесами", должны были показать всему миру, что русская Церковь ничуть не хуже других Церквей. Так был объявлен "святым" князь Владимир, насильно крестивший славян, князья Борис и Глеб, убитые братом, и многие другие..

В "открытии мощей", как и в поклонении им, были заинтересованы и "духовные отцы" и правители. Например, Василий Шуйский устроил всенародное "открытие святых мощей" убитого царевича Дмитрия, чтобы избавиться от возможных появлений самозванцев.

Увеличивалось и количество чудотворных икон. Чудотворные иконы были удобнее мощей, потому что к мощам надо было паломничать, а иконы могли путешествовать. Как и в Западной Европе, русская Церковь очень скоро сделалась одним из крупнейших Феодалов. Уже начиная с XII века за епископами и Монастырями князя закрепляли громадные участки земли с Крестьянами. Особенно разбогатела землей патриаршая область. К 1628 году она насчитывала в своих пределах 2580 Церквей и 46 уездов на площади 16 губерний. Если велики были архиерейские земли, то ещё более велики были доходы с них, освобожденные от всяких повинностей.

Архиереи были верховными судьями не только в церковных, но и в очень многих гражданских и даже уголовных делах. Поэтому судебные пошлины и штрафные взыскания шли в архиерейскую казну и были богатейшим источником дохода. Кроме того, всевозможные сборы, подарки, вклады и пожертвования, натурой или Деньгами, тоже составляли ежегодно огромную сумму. Большим источником дохода была продажа церковных должностей.

Монастыри обладали громадными богатствами. До XVII века в России было более двух тысяч Монастырей. Цари и князья жаловали им земли; многие князья, бояре, купцы делали вклады в Монастыри землей "на помин Души". А когда какой-нибудь отшельник захочет поставить своими руками "пустыньку в черном диком лесу", он бьет челом перед московским князем о пожаловании ему земли, и в ответ на такие челобитные им всегда давалось право "на лес, на пашни, болота и тони" на столько-то верст в окружности.
 
А дальше уж Монастыри богатели за счёт даров, вкладов, покупки и просто захвата земли у Крестьян, пользуясь правом сильного.
 
Борьба с Монастырями-захватчиками была совершенно бесполезной, потому что Власть всегда была на стороне "государевых богомольцев". А эти богомольцы не брезговали, как самые настоящие ростовщики, давать Деньги в долг под большие проценты, причем в заклад брали и земли, и имущество, отчего богатели ещё больше.
 
Они давали Деньги в рост князьям, боярам, купцам, Крестьянам под заклад недвижимости, всякой движимости и даже самого человека, и с должников они взыскивали Деньги без всякой пощады. Кроме того, Монахи развивали бурную деятельность вокруг умирающих, чтобы при составлении завещания как можно больше получить в пользу Монастыря. Ведь щедрое пожертвование Монахам, за которое они будут молиться "об упокоении Души" покойника, обеспечит ему "царство небесное".

Уже в самом начале своей истории Монастыри стяжали себе недобрую славу. "Ждать от Монаха Благочестия — все равно, что ждать от дуба смоквы", — говорили в XII веке. Праздная, пьяная и распутная жизнь в Монастыре вызывала постоянные осуждения и обличения.
 
В XVI веке Монастыри постоянно принимают участие в торговле. Монастырские товары обыкновенно сбывались на ярмарках, которые приурочивались к церковным праздникам. У Монастырей были различные торговые льготы, и это делало их опасными соперниками городских торговых людей.

Гражданская Власть и цари опекали Церковь. Поддерживая авторитет Духовенства, Государство щедро расходовало средства на постройку новых храмов, на поддержание в них "благолепия" и охраняло православие от посягательств католической Церкви, которая много раз стремилась распространить свое влияние и Власть на богатую Россию.

Народный вождь

В городе Альштадте Мюнцер организовал тайный "Союз избранных", члены которого торжественно клялись действовать заодно, для того чтобы основать царство братского Равенства, Свободы и радости. Мюнцер считал единственным средством спасти человечество — это уничтожить все, что повергает народ в бедствие и держит в нищете, то есть господ, священников и государей. Их тоже можно приции народных союзов для подготовки восстания. Секта анабаптистов возникла в Германии перед самой Крестьянской Войной на почве революционного подъема народных низов. Они проповедовали близость мирового переворота в мистической форме "страшного суда". Они не признавали повиновения правительству, военной службы, решений суда.
 
Под влиянием Мюнцера часть анабаптистов перешла к революционной деятельности; их подвергали жестоким преследованиям, и анабаптизм был объявлен вне закона. Чтобы усилить "Союз избранных", Мюнцер послал во все области доверенных людей. В то же время он издал несколько своих сочинений и Проповедей, которые его приверженцы стали распространять среди простого народа. Он говорил всегда об одном — о необходимости завоевания Свободы для народа. И содержание его речей было не столько религиозным, сколько политическим. Мюнцер прекрасно знал Священное писание и легко выковывал из него оружие для достижения своей цели и громовые стрелы против Церкви и Государства.

Однажды Мюнцер проповедовал в часовне около ворот Альштадта против идолопоклонства, против поклонения иконам. Часовня эта принадлежала женскому Монастырю, и монахини уверяли, что икона божьей матери в часовне творит чудеса. Она будто бы исцеляет людей от всех болезней и уберегает от бед. Но для этого мало было одних молитв перед иконой, — надо было приносить щедрые дары в часовне для божьей матери и Монастыря. Мюнцер клеймил Веру в икону как постыдное идолопоклонство и говорил, что в часовне поклоняются не Богу, а Дьяволу. Он так красноречиво говорил, с таким непритворным возмущением и гневом, что народ, разгоряченный его Проповедью, разбил чудотворную икону и сжег часовню.

Многие после этого со страхом ждали господней кары за такое святотатство. Но никакого наказания не последовало. Тогда верующие стали раздумчиво почесывать головы: как же божья матерь не вступилась за свою икону? Почему Бог не наказал за такое святотатство? И Мюнцер приобрел много новых приверженцев.

Лютер был возмущен. Он написал против Мюнцера "Послание саксонским князьям о мятежном духе" и просил государей положить конец этим бесчинствам, чтобы предупредить восстание, — ведь Мюнцер не ограничится словами и поднимет настоящий бунт. Мюнцер же обвинял Лютера в том, что он не судит безбожных правителей, намерен отдать Церковь в руки государей и сам хочет сделаться Папой.

Томас Мюнцер мечтал, чтобы в стране не было классовых различий и частной собственности, чтобы не было государственной Власти, чуждой народу. Он говорил:

"Главным виновником ростовщичества, воровства и разбоя являются князья и дворяне; они присваивают себе всякое создание: рыбу в воде, птицу в воздухе, все произрастающее на земле. И после этого они ещё проповедуют беднякам заповедь "не укради!". Сами же они забирают все, что только попадает под руку, грабят Крестьянина и ремесленника, дерут с них шкуру; последним же стоит только совершить самый пустячный проступок, как их отправляют на виселицу, и ко всему этому доктор Люгнер (люгнер — по-немецки — лжец. Так Мюнцер называл Лютера) приговаривает: "Аминь!" Господа сами виноваты в том, что бедняк становится их врагом. Они не хотят устранить причин возмущенья. Как же может в конце концов установиться мир? О любезные господа, как славно господь перебьет железным посохом старые горшки! Истинно говорю вам: я буду возмущать народ1"

Так проповедовал Мюнцер. Его единомышленников начали бросать в тёмницы, мучить, подвергать штрафам. От людей требовали, чтобы они не ходили на его Проповеди.

Беды гонимых братьев взволновали Мюнцера, он чувствовал, что кровопролития не избежать, и, когда курфюрст приказал удалить его из Альштадта, Мюнцер надел панцирь и шлем, взял алебарду и щит, окружил себя друзьями и в ту же ночь покинул город, чтобы направиться в Мюльгаузен.

Здесь сторонники Мюнцера успели завладеть Монастырём. Они прогнали Монахов и захватили запасы продовольствия, сукна и платья, которое стали перешивать для восставших. На длинных монастырских столах в трапезной лежали груды церковных облачений, куски кожи, меха, сукна, холста. Женщины перешивали облачения на кафтаны и платья, из холста и сукна кроили одежду для народного ополчения. Молодые люди шили из кожи обувь, а из мехов — верхние кафтаны. Рядом была кузница, где черный от гари, в кожаном фартуке, наравне с кузнецами стал работать Мюнцер. Здесь ковали мечи, чинили ружья и даже отлили пушку. Оружие складывалось в бывшей исповедальне Монастыря.

Во время работы Мюнцер весело говорил:

— Поднимается вся страна, и наше войско быстро растет! Злодеи уже струсили! .. Нам нельзя больше ждать! Мы не хотим жить милостями господ и князей! Мы боремся не за себя, а за счастье всех своих братьев! .. Смотрите, как ярко светит солнце! Оно дает Нам жизнь и тепло! Так идите же к солнцу, к солнцу Свободы и счастья!

Спешно шла подготовка восстания. Из Монастыря выходили старики, юноши и зрелые люди, звеня оружием, возбужденные словами Мюнцера, который не переставал воодушевлять бойцов за правое дело.

Летом 1524 года началось восстание в Мюльхаузене, и одновременно оно вспыхнуло во всем Шварцвальде и в соседних землях Верхнего Рейна и Верхнего Дуная. Прежде всего восстания начались там, где Власть была особенно строга и беспощадно преследовались Проповедники нового учения и где страшное бедствие обрушилось на Крестьян из-за сильного града, уничтожившего урожай.

Быстро распространяющееся восстание вызвало страх среди Феодалов. Множество городов приняло сторону Крестьян: Страсбург включил восставших в число своих Граждан, Ульм поддерживал их оружием, Нюренберг — провиантом; горожане Майнца сражались вместе с Крестьянами, требуя восстановления своих прав.

Восставшие Крестьяне занимали города, уничтожали Монастыри, жгли поместья. Сотни замков были разрушены до основания. Испытанные в боях Рыцари и ландскнехты под натиском Крестьян пускались в бегство. Особый страх внушали Феодалам отряды Крестьян, прозванные Светлым отрядом и Черным отрядом, которые отличались своей жестокостью. В Тюрингии Крестьяне разрушали и убивали всех без пощады. С гор Тюрингии и Мейссена собрались толпы народа в ожидании решительной победы.

Лютер резко осуждал восстание и взывал к князьям, чтобы они смирили мятежников. Он говорил, что теперь настало время меча и гнева, и тех, кто умрет, защищая князей, он называл мучениками за Веру Христову. Властям города Мюльгаузена Лютер послал донос на Мюнцера с требованием, чтобы ему запретили проповедовать, потому что от его деятельности можно ждать только убийств, восстаний и кровопролитий.

Но было уже поздно. Мелкие бюргеры и ремесленники свергли магистрат Мюльгаузена и выбрали новый "Вечный совет", в котором сделали председателем Мюнцера. Здесь Мюнцер предпринял героическую попытку объединить все силы восставшего народа и рассылал письма с воззваниями по горным округам, призывая к восстанию горнорабочих, городских и деревенских жителей. Он хотел создать в Тюрингии революционный центр для всей Германии.

По призыву Мюнцера все его сторонники собрались у города Франкенгаузена (в северо-западной Тюрингии) и расположились там военным лагерем. Мюнцер рассчитывал объединиться с сильнейшими отрядами франконских Крестьян до прихода княжеских войск. Он призывал своих бойцов к стойкости и непримиримости. Он красочно и вдохновенно рисовал картину нового будущего строя без князей и господ, и все его войско с нетерпением ждало решительного сражения.

Но княжеское войско подошло к Франкенгаузену раньше, чем отряды франконских Крестьян. Оно состояло из трех тысяч пехоты и восьмисот всадников, что было в те времена большой силой. Это войско обрушилось на Франкенгаузенский лагерь, и мюнцеровские отряды были разбиты наголову. Томаса Мюнцера взяли в плен. Его жестоко пытали и ждали раскаянья. Но ему не в чем было раскаиваться. Он говорил:

— Я не жалел сил, чтобы поднять народ на Борьбу. Все люди должны быть равны, и все должно быть общим! Князей же и сеньоров, которые этому противятся, надо изгнать или убить. Я прав!.. Каждый человек должен получать все по своим потребностям от общины!

Больше Мюнцер ничего не говорил, и никакими пытками от него не могли вырвать ни одного слова. Его казнили. Движение в Тюрингии было подавлено. Так наступил конец Великой крестьянской Войны в Германии, во время которой погибло больше ста тысяч Крестьян. На оставшихся были наложены огромные контрибуции, совершенно их разорившие. Лютер призывал к террору и казням. Он убеждал, что Крестьяне отдались Дьяволу и что их надо убивать, как бешеных собак, потому что нет ничего более ядовитого, вредного и дьявольского, чем бунтовщик. Он проповедовал, что князь скорее заслужит царство небесное пролитием крови, чем молитвами, и советовал дворянам увеличивать барщину, превращать Крестьян в крепостных, а если дворяне будут испытывать угрызения Совести, то утешение найдут в чтении псалмов.

Ненависть Лютера к Мюнцеру была ненасытной. Даже после Смерти Мюнцер был сильнее, чем тысячи живых. Он породил целое племя неустрашимых и стойких борцов за Свободу и Равенство. Они продолжали его дело среди народа, его дух был жив, и Лютеру было легче поносить и ругать Мюнцера, чем опровергнуть его идеи.

Учение Лютера, его умеренная реформа Церкви победила в большей части Германии только потому, что обеспечила богатым горожанам более дешевую Церковь, обогатила князей церковным имуществом и подчинила им новых священников-лютеран.

Невежество — мать Благочестия

От грамотности до безбожия — один шаг! Так всегда считали "святые отцы" и поэтому объявляли Еретиками и сжигали тех, кто двигал вперед подлинную Науку.

В XVI веке Церковь свирепо преследовала ученых, которые в интересах развития медицины и Борьбы с болезнями изучали анатомию человека. Знать строение человеческого тела — "тёмницу Души" — считалось великим кощунством. Но бельгийский студент Лувенского университета Везалий хотел знать Правду о строении тела человека и тайно похищал трупы казненных преступников, чтобы потом анатомировать их в своей каморке. Когда впоследствии Везалий стал профессором университета в Падуе, успех его лекций внушил зависть другим профессорам, а когда он издал свой трактат "О строении человеческого тела", его обвинили в Ереси. Ведь он осмеливался утверждать, что у каждого человека имеется 24 ребра! А в Библии сказано, что Бог сотворил Еву из ребра Адама, следовательно, у мужчин должно быть только 23 ребра.

Вначале Везалий храбро отбивался от всех нападок, но вскоре его затравили и сломили его мужество. Он попал в руки Инквизиции, которая предписала ему совершить паломничество в Иерусалим. На обратном пути корабль наскочил на скалы и пошёл ко дну. Волны выбросили Везалия на пустынный остров Занте, где он вскоре погиб от болезни и голода.

Николай Коперник, Монах-каноник, написал сочинение "Об обращении небесных миров". Десятки лет наблюдал он в телескоп за движением небесных тел и понял, что Земля не центр мира, как провозглашала Религия, что Земля движется вокруг Солнца, как и другие планеты, и, кроме того, она вращается вокруг своей оси, отчего происходит смена дня и ночи. Однако в Священном писании сказано, что Бог сотворил Солнце и Луну, чтобы они освещали Землю, потому что Земля — центр вселенной...

По учению же Коперника центром мира является Солнце, и в сравнении с небом Земля не более как точка, ничтожество, вращающееся в неизмеримом мире, в котором небесных тел бесконечно много.

Учение Коперника полностью расшатывало все основы христианского мировоззрения, и поэтому в течение многих лет книгу Коперника нельзя было опубликовать. Она появилась только в 1543 году, когда Копернику было уже 70 лет и он лежал на смертном одре.

В 1553 году протестанты-кальвинисты сожгли на костре выдающегося испанского ученого, мыслителя и врача Мигуэля Сервета. Медики того времени предполагали, что кровь разлита во всем теле человека. Сервет впервые доказал, что кровь течет по особым кровеносным сосудам, и близко подошёл к открытию законов кровообращения и газообмена в человеческом организме. Но, кроме того, этот смелый ученый и мыслитель посмел отрицать некоторые нелепости Христианства.

Сервет был вынужден бежать от преследований испанской Инквизиции во Францию, в город Лион, а оттуда в Женеву, где царил новый религиозный деятель Кальвин. Этот реформатор ввел более простое и дешевое церковное устройство, упростил католическое вероучение, оставив только основные догматы. Его учение стало называться кальвинизмом. Папа объявил это ученье Ересью, но среди горожан и купцов в Швейцарии новое учение имело успех.

Кальвин, как и католическое Духовенство, ненавидел все проявления свободного Разума и поэтому велел схватить и бросить в тюрьму Сервета. Там его подвергли жестоким пыткам, а затем приговорили к Смерти на костре. Кальвин был так жесток, что распорядился сжечь Еретика на медленном огне, чтобы продлить его мучения. В костер были брошены сырые вязанки хвороста, и Сервета поджаривали на огне два часа. В невыносимых мучениях этот мужественный человек нашел в себе силы крикнуть инквизиторам: "Неужели у вас не хватило украденных у меня при аресте золотых монет и золотой цепи, чтобы купить сухих дров?"

В честь замученного Сервета в разных местах были воздвигнуты четыре памятника. Три из них поставлены друзьями Сервета, "чтобы служить уроком и предупреждением его противникам". Четвертый же поставлен в 1903 году в Женеве кальвинистской Церковью. На этом памятнике сделана надпись: "Почтительные и признательные сыновья Кальвина, нашего великого преобразователя, совершившего ошибку, которая была ошибкой его века, и горячо преданные Свободе Совести, Мы в соответствии с истинными принципами Реформации и Евангелия, воздвигли этот памятник в знак раскаянья".

Протестантская Церковь была так же фанатична, как и католическая. В 1547 году по приказанию того же Кальвина после жестоких пыток был казнен Грюэ за то, что отрицал бессмертие Души. Казнены и многие возражавшие учению Кальвина, с которыми он расправлялся самым беспощадным образом.

В конце XVI века был заключен в свинцовую тюрьму в Венеции бенедиктинский Монах, Джордано Бруно, один из величайших мыслителей человечества, за то, что посмел развивать учение Коперника. С необыкновенной страстностью и убежденностью Бруно учил о бесконечности вселенной и бесчисленности миров. Он низвел Солнце до роли простой звезды и проповедовал, что существует бесконечное число звезд, подобных нашему Солнцу, и ни одно из них не находится в центре вселенной, так как "вселенная не имеет предела и края, но безмерна и бесконечна". Бруно первый высказывал мысль о возможности населенности других миров. Он неутомимо боролся за научные знания, противопоставляя Науку бессмысленной религиозной Вере, и вся его жизнь протекала в острой Борьбе с врагами Науки, с Духовенством и католической Церковью. Бруно остроумно высмеивал догматы и "таинства" христианской Религии, дерзко и горячо выступал против папской Власти. Он написал несколько памфлетов и комедий, в которых не только осмеивал суеверия, Папство и догматы Веры, но изобличал всю "священную ослиность" Религии и схоластики, которые прививают народу покорность и Невежество.

Он протомился в тюрьме восемь лет и на все вопросы инквизиторов и на обвинения в Ереси отвечал, что он верит только в истину. Он был осужден, и инквизиторы постановили: "Принять дальнейшие меры и передать Монаха Джордано Бруно светской Власти для выполнения приговора". Затем в присутствии римского губернатора его отлучили от Церкви и прочли приговор, в котором отмечался его греховный образ жизни и "братская любовь" к нему инквизиторов. Они обращались к губернатору с просьбой, чтобы он принял Еретика в свое ведение и по своему усмотрению подвергнул заслуженной каре. В своем обращении они писали: "Умоляем вас, однако, умерить суровость вашего приговора в отношении его тела, так, чтобы ему не грозила Смерть от пролития крови. Так постановили Мы, кардиналы, инквизитор и генерал, чьи подписи следуют ниже". Эти фразы имели целью снять ответственность с Церкви и в то же время внушить губернатору, что передаваемый в его Власть Еретик должен быть сожжен.

Это происходило в Риме. На осужденного надели белый саван, размалеванный чертями и красными языками пламени, на голову — высокий колпак. Осужденного повели на площадь Цветов, где должна была состояться казнь. У подножия костра Бруно хотел говорить с народом, но ему заткнули рот кляпом. Монахи запели молитву, Бруно взвели на костер и приковали к столбу. Груды стружек облили смолой и бросили в неё зажженный факел. Дым черной пеленой застлал перед глазами несчастного окружавшую его толпу и весь мир. Бруно погиб (1600 г)., не издав ни одного стона, ни одного крика.

В 1582 году тосканский правитель Медичи, опасаясь гнева Духовенства и Папы, изгнал из Пизы Галилея, которому пришлось без гроша уехать в Падую. В 1615 году Папа Павел V, "презирая Науки и ученые учреждения", официально признал Ересью ученье о движении Земли. В 1632 году Инквизиция предала суду Галилея. Удрученный летами и болезнью, Галилей с опасностью для жизни предпринял путешествие в Рим, где перед судом Инквизиции в Церкви Санта-Мария у него вырвали отречение. На коленях, в одной рубахе, перед полным составом духовного суда и при большом стечении народа, 70-летний великий астроном был вынужден отречься от истины и признать Ложь. Только покорность спасла его от Смерти на костре. Но легенда о Галилее рассказывает, что он после официального отречения продолжал утверждать, что Земля вертится. После Смерти Галилея, проведшего остаток жизни в тюрьме, Инквизиция потребовала все письма и рукописи великого ученого и сожгла их на костре.

В 1597 году астроном Тихо Браге вынужден был покинуть родину, так как был объявлен Еретиком и безбожником за свои научные работы.

В следующем, 1598, году знаменитый астроном Кеплер, открывший законы движения планетной системы, вынужден был бежать из Штирии в Венгрию от преследований ревностных католиков. Через год он снова спасался бегством, а в 1615 году его отлучили от Церкви. В том же году схватили и бросили в тюрьму его мать по обвинению в колдовстве и в Ереси- Вскоре её приговорили к сожжению на костре, якобы за сношения с Дьяволом, чему будто бы научила её тетка, тоже сожженная на костре. Через два года Духовенство организовало нападение на квартиру Кеплера, и он снова был вынужден бежать. А в 1630 году, совершив последнюю поездку, он умер, оставив в наследство своей семье семь грошей Денег, носильное платье, которое было на нём, и две рубашки.

Как и на Западе, православное Духовенство тоже старалось ограничить стремление к знанию. Ещё в XVI веке в Москве, когда дьяк Иван Федоров открыл первую типографию, московское Духовенство обвинило печатников в Ереси и натравило на разгром типографии тёмный люд. Печатный станок был разбит, шрифты разбросаны, помещение сожжено, а первые печатники Иван Федоров и Петр Мстиславец принуждены были бежать из России в Литву.

Православное Духовенство, как и католическое, преследовало Просвещение, боясь потерять свою Власть над людьми, и считало Ересью и колдовством всякое новое открытие. В XVI веке при Царе Иване Грозном русский изобретатель "смерд Никитка, боярского сына Лупатова холоп" сделал летательный аппарат из дерева и пробовал летать. Это вызвало страшное возмущение Духовенства, и изобретателя казнили. "Человек не птица, — гласил церковный приговор. — Аще же приставит себе крылья деревянны, противу естества творит. То не божье дело, а от нечистой силы. За сие дружество с нечистой силой отрубить выдумщику голову. Тело окаянного пса бросить свиньям на съедение. А выдумку, аки дьявольской помощью снаряженную, после божественной литургии, огнем сжечь".

При Пётре I, когда стали сооружать канал между Волгой и Доном, Духовенство протестовало и говорило, что один Бог может управлять реками и напрасно человек хочет соединить течение рек, которые разъединены самим Богом.

Остров Утопия Томаса Мора

В 1520 году кончил свою жизнь замечательный борец за Свободу и Равенство — Томас Мюнцер. Это произошло в Германии. А через 15 лет в Англии на эшафоте скатилась голова другого замечательного человека — Томаса Мора. Слава этих двух людей в свое время гремела по всей Европе. Они жили в разных странах и не имели между собой ничего общего ни в методах действия, ни в темпераменте, но оба были коммунистами по убеждениям. Один — агитатор, организатор и народный вождь, собравший Крестьян и ремесленников, перед которым содрогнулись владетельные князья и Духовенство. Другой — ученый и государственный деятель, достигший высшей должности лорда-канцлера при дворе английского короля и писавший сочинения, удивлявшие весь мир. Оба были равны друг другу по смелости и твердости убеждений, у обоих была одна и та же цель — достижение справедливого строя общества, и оба кончили свою жизнь на эшафоте.

Они первыми широко проповедовали идеи Коммунизма в эпоху религиозной Борьбы с Феодализмом. В XVI веке новые колонии в Америке и вновь открытые земли, давшие английским купцам несметные богатства, стали закупать английские товары. Сбыт увеличился, и, значит, надо было увеличивать производство. На заграничных рынках стал расти спрос на английскую шерсть, и она настолько подорожала, что разводить овец стало гораздо выгоднее, чем сдавать землю в аренду Крестьянам. Тогда землевладельцы стали прогонять Крестьян-арендаторов со своих земель, которые понадобились им под пастбища. Оставшимся без земли Крестьянам ничего не оставалось, как продавать свой труд, свои Рабочие руки купцам в мануфактурах.
 
Так, начиная с XVI века, в Англии стал постепенно складываться новый хозяйственный строй — капиталистический. Называется он так потому, что главную роль играл в нём Капитал, при помощи которого купец мог завести крупное предприятие и купить необходимые для этого Рабочие руки. Кроме разоренного крестьянства, появилось огромное количество уволенных слуг и разных прихлебателей дворянства, которые оказались ненужными вследствие прекращения междоусобных войн. В результате всего этого без работы осталось людей больше, чем могла поглотить промышленность. А в то время остаться безработным было достаточным, чтобы попасть в руки палача, потому что бедность и безработица были объявлены преступлениями, достойными смертной казни.

В 1520 году английский король Генрих VIII объявил, что только престарелые и нетрудоспособные нищие получают позволение просить милостыню, здоровые же присуждаются к наказанию плетьми и заключению в тюрьму. Их следует, привязав к тачке, бичевать до тех пор, пока кровь не начнет струиться из тела; тогда они должны дать клятву возвратиться на родину или туда, где они жили последние три года, и приняться за работу... А за какую работу? Где её найти?

В 1536 году закон сделался ещё строже. Если кто-нибудь вторично попадется, как бродяга, то его опять наказывают плетьми и отрезают ухо, а в третий раз — его казнят как тяжкого преступника и врага общества. По словам летописца, при Генрихе VIII таким образом было казнено 7200 человек. Но этим король не смог уничтожить бедности.

Объявление безработности и бедности преступлением, достойным смертной казни, так же как и мечты о воскрешении Равенства и Братства древнейших христианских общин, не могли остановить роста противоречий.
 
И был в то время только один человек, человек, который был настолько смел и дальновиден, что смог указать людям новый путь к разрешению всех противоречий и трудностей, указать шаг на новом пути к другому общественному строю. Этим человеком, нарисовавшим невиданную дотоле картину будущего Коммунизма, был Томас Мор — лорд-канцлер короля. Родился он в Лондоне в семье судьи в 1478 году. После школы учился в университете в Оксфорде. Но отец хотел сделать из него юриста и поэтому лишил всякой помощи. Мор жил впроголодь, его преследовала нужда, часто ему не на что было купить даже сапог. В конце концов ему пришлось уйти из университета, и по воле отца он стал посещать юридическую школу в Лондоне. В 1501 году он сделался адвокатом, чутким, отзывчивым и бескорыстным. До 1504 года Томас Мор жил вблизи Монастыря картезианцев, посещал церковные службы и сам хотел сделаться Монахом, но оставил это намерение, когда убедился, что Духовенство утратило свою прежнюю суровость и воздержание. Он вернулся к мирской жизни и в 1504 году был избран в парламент, где, несмотря на молодость, имел значительное влияние.

В то время Англия уже принимала участие в мировой торговле и Лондон приобрел значение мирового города наравне с Лиссабоном, Антверпеном и Парижем. Когда на престол вступил король Генрих VIII, Мор вскоре был послан одним из послов в Нидерланды для заключения торгового договора. В Нидерландах он пробыл 6 месяцев. Переговоры оставляли ему много свободного времени, и здесь он написал свое знаменитое сочинение: "Золотая книга, столь же полезная, как и забавная, о наилучшем устройстве Государства и о новом острове Утопии" ("Утопия" — по-гречески — "место, которого нет"). Первое издание книги появилось в 1516 году, и затем она переиздавалась бесконечное число раз на всех европейских языках.

В этой книге Мор описал идеальное Государство без угнетения слабых и без принудительного труда.

Впечатление от "Острова Утопия" было огромно. Это произведение сразу поставило Мора в ряду первых Политиков Англии. В живых образах рисует Мор в своей книге картину благоустроенного Государства, уже созданного и живущего полной жизнью на воображаемом острове. Жизнь этого бесклассового Государства-нации описана так полно, что Мору казалось, что им разрешены все противоречия. Мор слишком хорошо знал жизнь, чтобы верить, что всякий класс, как бы справедливы ни были его намерения, мог удерживать в своих руках Власть без угнетения неимущего большинства. Мор заглянул далеко в будущее и противопоставил коммунистический строй, при котором все принадлежит всем, классовому обществу. В его Государстве все распределялось по принципу: труд обязателен, каждый работает сколько может и получает сколько ему надо, всякий труд вознаграждается по заслугам, и каждый человек живет в роскоши, хотя ни один не получает больше другого. Частной собственности нет.
 
На острове Утопия существуют 24 больших города, одинаковых по языку, нравам, законам и учреждениям. Кроме того, в стране имеются усадьбы, снабженные всеми необходимыми сельскохозяйственными орудиями. В этих усадьбах живут люди, постепенно отправляющиеся из городов в деревню. В каждой сельской семье должно быть не менее сорока членов, мужчин и Женщин. Из каждой семьи ежегодно 20 человек, пробыв два года в усадьбе, возвращаются в город и заменяются двадцатью другими — горожанами, которые учатся земледелию у остальных двадцати, уже проживших год в усадьбе и потому знающих сельское хозяйство. Очередь для земледельцев вводится для того, чтобы никто против воли не был вынужден слишком долго заниматься тяжелым и кропотливым сельскохозяйственным трудом.

Сельские жители обрабатывают поля, ухаживают за скотом и рубят дрова, которые перевозят в город. Ещё они занимаются искусственным выведением цыплят при помощи особых аппаратов для высиживанья яиц... Главным занятием утопийцев является земледелие, но наряду с этим каждый обучается ремеслу, как своей специальности, причем обучаются ему и мужчины и Женщины. Ремесла их заключаются главным образом в обработке шерсти и льна; кроме того, существует ремесло каменщика, кузнеца и плотника. Остальные отрасли труда имеют очень мало применения.

Работают в Утопии только по шесть часов в сутки: три часа с утра до обеда, потом отдыхают два часа и после отдыха работают ещё три часа. Затем следует ужин. Рано ложатся спать и спят восемь часов. Остальное время каждый проводит по своему усмотрению. Шести часов работы в день более чем достаточно для производства вещей, нужных для здоровой и приятной жизни.

Работают все, кроме руководителей общества и тех, которые получили от народа разрешение посвятить себя Науке. Если же такой человек не оправдает возлагавшихся на него надежд, то он снова переводится в разряд ремесленников.

Сельские жители производят продукты для себя и для горожан. Последние тоже работают на город и на сельские местности. Каждый город ежегодно посылает в столицу трех мудрейших своих стариков, которые решают общие для всего острова дела. Они собирают сведения, где и в чем есть избыток или недостаток, и тогда первым устраняется второе. Города, отдающие свой избыток другим, за это с них ничего не получают, потому что сами пользуются от других всем, что им нужно, также без вознаграждения. Таким образом весь остров составляет как бы одну семью. Деньги в Утопии совсем неизвестны. Все вещи имеются в избытке. Нет никакого основания описаться, что кто-нибудь потребует больше, чем ему нужно, потому что каждый уверен, что ему никогда не придется терпеть нужды.

На каждой улице города построены громадные великолепные дворцы. В них живут "сифогранты" — должностные лица, которые избираются по одному на каждые 30 семей. К каждому из дворцов прикреплены по 30 семейств, живущих по обе стороны. Заведующие кухнями этих дворцов в определенные часы приходят на рынок, где каждый берет необходимые продукты, нужные для 30 семей. Но лучшие продукты прежде всего посылаются для больных в госпитали.

В определенные часы каждые 30 семейств направляются в свои дворцы обедать и ужинать. На рынках не препятствуется брать всем съестные припасы сколько кто хочет, но нет никого, кто добровольно бы обедал отдельно у себя дома, когда рядом во дворце сколько угодно хорошей и готовой пищи. Кушанья во дворце готовят Женщины поочередно, а за столом прислуживают мальчики и девочки.

Главной задачей выборных сифогрантов является наблюдение за тем, чтобы никто не бездельничал. Все сифогранты назначают князя из четырех кандидатов, выбираемых народом. Должность князя пожизненная. Он лишается должности только в том случае, если на него падет подозрение, что он стремится к Самодержавии. Вероисповедание на острове — личное дело каждого. Священники, как и все чиновники, избираются народом.

Население Утопии ненавидит Войну и военную славу считает самой незавидной. Война необходима только для защиты своей родины или своих друзей и для освобождения угнетенного народа от ига Тирании. Ученые — в большом почете. Они освобождаются от физического труда, но занятия Наукой не являются монополией ученых. Обыкновенно рано утром происходят публичные чтения, посещать которые могут все мужчины и Женщины. Смотря по своей склонности, они слушают чтения по тем или иным предметам.

Итак, в Утопии нет Частной собственности и нет Денег. Каждый занимается только делами общества, и все распределяется равномерно по принципу: каждый работает сколько он может и получает сколько ему надо. И хотя нет собственности, там все богаты и у всех спокойная и беззаботная жизнь.

Коммунизм Томаса Мора был утопическим, несбыточным. Однако он был создан глубоким знанием жизни и пониманием потребностей той эпохи. Мор первый сделал попытку приноровить /a> к вновь возникающему капиталистическому обществу и первый в мире выдвинул основной принцип Коммунизма, который позднее вошёл в теорию Научного Коммунизма Карла Маркса: от каждого — по способностям, каждому — по потребностям.

У Мора Наука впервые попадает на службу людям. Наука, казавшаяся Христианству враждебной, становится необходимой при создании нового, справедливого строя. Мор делает Науку доступной всем как высшее наслаждение. Но путей к достижению коммунистического общества Мор не указал, да по тому времени и не мог этого сделать.

Оуэн. Неисправимый мечтатель

В то же время в Англии с планом организации трудовых Коммун выступал фабрикант Роберт Оуэн (1771-1858). Он с юности мечтал об улучшении жизни Рабочих, и когда стал владельцем крупной фабрики в Нью-Лэнарке, он прежде всего принялся подробно изучать, почему фабрика приносила такие ничтожно малые доходы.

Он быстро увидел, что Рабочие воплощают в себе все пороки, не обладая ни одной добродетелью. Воровство и сбыт краденого были их промыслом. Лень и пьянство — их привычками, Обман и мошенничество — их нравами, а ссоры и драки — их развлечением. Прежний хозяин старался искоренить эти пороки строгими выговорами и штрафами, но это только озлобляло Рабочих. Роберт Оуэн повел дело по-другому.

Он считал, что Рабочие ленивы и плохо работают, потому что работа по 16-17 часов в сутки их чрезмерно утомляла. Чтобы вовремя попасть на работу, они вставали в 4 часа утра. В 12 часов был перерыв на обед, который продолжался один час, за это время Рабочий должен был попасть домой, где съедал вареный картофель и иногда кусочек мяса. Затем он снова работал на фабрике до 9-10 часов вечера. После такого дня беспрерывной работы в душных, пропитанных пылью цехах, среди оглушительного грохота машин Рабочие спешили в свои сырые, грязные и неуютные жилища. Не помня себя от усталости, бросались на жалкие постели, чтобы на другой день с тупой болью в голове снова подняться в 4 часа и начать такой же тяжелый трудовой день.
 
И так в течение всей жизни!

Рабочие ненавидели работу, потому что она отнимала у них все силы и жизнь, не оставляя ни одного свободного часа для семьи. Они ненавидели её, потому что все доходы от их работы попадали в карман к фабрикантам, а им самим она давала только кусок хлеба и несколько картофелин на обед и на ужин.

Почему Рабочие пьянствовали? Потому что их организм, ослабленный продолжительной работой, скудным питанием и спертым воздухом на фабрике, чувствовал потребность в каком-то возбуждающем средстве. Водка не только возбуждала, но и была источником веселья — ведь других развлечений у них не было. Кроме того, водка заглушала сознание горькой нужды, давала забвение тяжелой жизни и подавляла страх за завтрашний день, когда по капризу хозяина их могли выбросить на улицу.

Почему Рабочие были озлоблены? Потому что они никогда не забывали, что их хозяин, ради прибыли которого они надрывались, наслаждался сытой и красивой жизнью в своем роскошном особняке. Потому что, наскоро проглатывая свой скудный обед, они знали, что в это же время в великолепных хоромах объедается тот, кто платит им гроши за их тяжелый труд. А ранним утром, когда ещё на дворе совсем тёмно, поднимая от сна своих малолетних детей, чтобы погнать их на фабрику, они не забывали, что в это же самое время сладко спят дети того, кто ради своих выгод пользуется их бедственным положением.

Роберт Оуэн все это отлично понял и энергично приступил к изменению жизни Рабочих. Прежде всего он отменил штрафы и вычеты и повысил заработную плату. Кроме того, он построил в Нью-Лэнарке большое здание с удобными светлыми квартирами для Рабочих. Каждой квартире полагался небольшой участок земли с огородом для возделыванья овощей. Около здания были устроены площадки для детских игр. За эти квартиры была назначена самая дешевая плата, которая со временем должна была окупить расходы по постройке. Эта плата была меньше той, которую Рабочие платили за свои жалкие лачуги.

Затем Оуэн постарался удешевить и улучшить питание Рабочих. Обыкновенно они покупали продукты у лавочников, которые брали с них втридорога. Когда же у Рабочих не было Денег, они отпускали товары в долг, причем всегда их обмеривали и обсчитывали. Оуэн завел собственные склады и лавки, в которых продавал товары и продукты почти по себестоимости, и открыл Рабочим широкий кредит.

Первое время Рабочие держались настороже, не доверяя хозяину и ожидая от него всякого подвоха, —они были уверены, что в конце концов Оуэн набавит цены и на квартиры и на продукты и будет на них наживаться ещё больше лавочников. Но проходили недели и месяцы, а цены не поднимались. К удивлению Рабочих, у них на руках даже стала оставаться часть заработка. Тогда Рабочие поверили, что Оуэн это делал не ради собственной выгоды, а для того чтобы жизнь обходилась Рабочим дешевле и чтобы у них был уютный и чистый собственный угол.

Оуэн на этом не остановился. Постепенно он сократил Рабочий день с 17 часов до 10, и у Рабочих появился досуг. Чтобы его заполнить, Оуэн завел читальню, библиотеку и вечерние школы для взрослых. Для холостых Рабочих он открыл общую столовую. Сытый и довольный Рабочий перестал пить водку, и пьянство прекратилось настолько, что кабатчики закрыли свои кабаки и покинули Нью-Лэнарк, проклиная Оуэна. Вместе с пьянством прекратились драки, буйство и воровство. Здоровая пища и хорошее помещенье благотворно отразились на здоровье Рабочих. Они полюбили свой труд, от которого теперь видели выгоду не только для хозяина, но и для себя.

С самого начала главным врагом всех начинаний Оуэна был местный пастор. Как везде и всегда, Духовенство старалось вредить любому хорошему делу. Почтенному пастору деятельность нового хозяина фабрики пришлась не по вкусу. Ещё бы! Ведь Оуэн не расписывал блаженства загробной жизни и не проповедовал терпения и смирения на земле. Напротив, он старался в настоящей жизни дать Рабочим часть благ, которыми пользуются богатые. Пьяным, грубым людям он стремился придать "образ и подобие бо-жие", заводя школы, просвещая их тёмный, невежественный ум. Пастор зорко следил за каждым шагом Оуэна и особенно негодовал на него и считал вероотступником за его широкую веротерпимость.

Рабочие Нью-Лэнарка принадлежали к различным вероисповеданиям. Здесь были католики и протестанты, приверженцы англиканской Церкви, Евреи и даже магометане. Они строго исполняли обряды своей Веры, и каждый был убежден, что только его Вера приведет к спасению на том свете, что она самая правильная, а все остальные Веры никуда не годятся. Поэтому приверженцы одной Веры презирали и ненавидели товарищей, которые придерживались других вероисповеданий, и в Нью-Лэнарке постоянно происходили из-за разности Религий ссоры, неприятности, вражда.

Сам Оуэн был совершенно равнодушен к религиозным вопросам. Он ещё в юности считал, что Религия не может быть благом для людей, а в зрелом возрасте говорил, что Религия есть зло, потому что поселяет между людьми не взаимную любовь, а ненависть. Своим Рабочим Оуэн объявил, что каждый из них может молиться и верить согласно своему убеждению, что для него, Роберта Оуэна, все Религии хороши, если они учат людей любви друг к другу, а не мертвой обрядности. Поэтому "закон божий" совсем не преподавался детям в школах Нью-Лэнарка.

Такое отношение к Религии возмущало служителя Церкви, и он всячески восстанавливал Рабочих против хозяина. В первое время его слова имели успех. Но лишь только Рабочие убедились в искренности намерений Оуэна, они перестали слушать своего "духовного отца". Они поняли, что в сердце их хозяина гораздо больше любви к людям, чем под шелковой сутаной служителя Церкви.

Когда новая жизнь и работа наладились в Ныо-Лэнарке, Роберту Оуэну оставалось только воплотить в жизнь свою мечту, чтобы его фабрика послужила примером для других. И вот горячие слова вырываются из-под его пера. Он пишет газетные статьи, пишет в журналах, обращается ко всем людям! Он пишет письма всем сильным мира сего, выступает на собраниях: "Не жалейте затрат на улучшение быта Трудящихся классов, эти затраты создадут всеобщее благополучие, благоденствие страны, счастье всего мира!"

Пылкое воображение мечтателя рисовало ему картины всеобщего счастья, которое воцарится на земле, лишь только все богатые люди проникнутся его взглядами.

В то время в Англии всех занимали успехи промышленности и все интересовались фабричным делом. Не удивительно, что публичные выступления, статьи и очерки Оуэна, хорошо известного богатого фабриканта, имели большой успех не только в Англии, но и в других Государствах Европы. Всем хотелось посмотреть на эту необыкновенную фабрику, о которой писал сам хозяин и где, по его словам, благоденствовали и Рабочие, и фабрикант. Сотни и тысячи любопытных устремились в Нью-Лэнарк. Бывали дни, когда для осмотра фабрики, её школ, столовых, библиотек и других учреждений собиралось до 70 человек. Кого тут только не было! И фабриканты, и крупные землевладельцы, и члены парламента, и ученые, и Духовенство, и политические деятели Англии, и множество иностранцев из Европы и Америки, посланники, принцы, князья и разные туристы. Русский великий князь Николай Павлович (будущий Царь Николай I), в бытность свою в Англии, в продолжение двух дней подробно осматривал фабрику и все учреждения в Нью-Лэнарке. И Роберт Оуэн, одержимый своей идеей, даже обратился к этому будущему Царю-жандарму со своими проектами устроить в России фабрики наподобие нью-лэнаркской.

Все посетители с нескрываемым изумлением смотрели на хозяина фабрики, который откровенно рассказывал о своих мечтах и первых неудачах, восторженно показывал конторские книги и хвастался все возрастающими доходами. Люди, которые знали лишь корыстные расчеты, считали его изумительно ловким человеком, умеющим прекрасно устраивать свои дела. Некоторые принимали его за неисправимого и наивного добряка, который не может переносить чужих страданий. Но что бы ни думали посетители фабрики, все они одинаково удивлялись её устройству, благосостоянию, довольству и образованности её Рабочих.

Слава Оуэна гремела во всем свете. На фабрику сыпались многочисленные заказы. Все считали за честь иметь дело с фабрикантом, у которого бывали принцы и князья, Политики и министры, ученые и члены парламента и которому король Саксонский прислал золотую медаль. Доходы фабрики росли, но Оуэн добивался не этого. Как наивный мечтатель, он думал, что стоит только увидеть благоденствие Рабочих на его фабрике, как все остальные фабриканты последуют его примеру. Но проходили года, а положение Рабочих нигде не менялось и фабриканты по-прежнему выжимали из них все соки, нисколько не думая об улучшении их положения.

Между тем наступил 1816 год, особенно тяжелый для Рабочего населения Англии. В этот год окончилась Война, которую Англия в течение нескольких лет вела против наполеоновской Франции. Война всегда была и есть народное бедствие. Расходы Государства во время Войны непомерно растут, делаются займы, повышаются налоги и вводятся пошлины на предметы первой необходимости. Все это прежде всего падало своей тяжестью на бедное рабочее население. В то же время в Англии сильно поднялись цены на хлеб и на пшеницу, а заработная плата быстро понижалась. Казалось бы, Войну вели только армии и полководцы, однако средства для Войны черпались из труда полуголодного Рабочего, и тысячи семей бедствовали из-за того, что должны были дать средства Государству для ведения Войны.

Внезапное прекращение Войны ещё больше усилило бедственное положение Рабочих, потому что повело к крушению многих фирм, вырабатывавших товары для военных нужд. Таким образом, громадное число Рабочих, занятых в этих фирмах, было выброшено на улицу. К ним присоединились матросы и солдаты, распущенные после заключения мира и теперь слонявшиеся без дела. Вся эта армия безработных, голодная и озлобленная, требовала к себе внимания, даже угрожала и была страшна правительству. Рабочие с яростью разрушали и портили машины, считая их виновницами безработицы; поджоги фабрик стали повсеместным явлением. Вооруженная сила, которую по требованиям фабрикантов посылало на фабрики правительство, встречалась с упорным сопротивлением голодной, возбужденной и озлобленной толпы.

Что было делать? Что предпринять? Как умиротворить эту армию безработных? Почему бедность все возрастает? Какие выработать меры для Борьбы с нею?

Эти вопросы беспокоили правительство, и для их разрешения оно создало особую комиссию. В неё вошли известные люди Англии, политические деятели, ученые и многие практические дельцы. Был приглашен и Роберт Оуэн. Это приглашение в комиссию не застало его врасплох. На первом же заседании он представил на рассмотрение свой удивительный план. Он предложил все суммы, собранные в церковных приходах в виде налога в помощь бедным, не тратить на организацию Рабочих домов и приютов, а употребить на покупку пустующих земельных участков; на этих участках приходы должны организовать для своих бедных общины, или колонии, рассчитанные каждая на 1200-1500 человек.

Оуэн представил членам комиссии чертеж с планом построек колоний. Здесь был большой жилой дом, общественная кухня и столовая, детские сады, школы, библиотека и зал для чтения, — одним словом, все, что было и на его фабрике в Нью-Лэнарке. Деньги понадобятся приходу только на покупку земли, на первое обзаведение, а затем уже доходы ферм и мастерских колонии окупят остальные расходы. Эти фермы и мастерские дадут также средства для членов колонии к безбедному существованию. "Хозяина в этой общине, или колонии, не будет!—говорил Оуэн.— Все члены колонии сообща будут владеть и фермами и мастерскими. Не будет в общине ни наемных Рабочих, ни наемного труда, ибо на фермах и в мастерских изготовлять продукты будут все члены общины и затем распределять их между собой. С работой будет связано их собственное благополучие: чем усерднее члены общины будут работать, тем обильнее будет их стол, тем лучше одежда, тем богаче библиотека... В общине не будет ни господ, ни слуг, ни хозяев, ни Рабочих, ни богатых, ни бедных... Здесь будут только равноправные работники, Трудящиеся не ради барышей какого-нибудь отдельного лица, а ради выгод, в которых они, как участники, сами заинтересованы!"

Так говорил Роберт Оуэн, а члены комиссии, слушая его восторженную речь, с тревогой думали: "Уж не хочет ли Оуэн перевернуть весь мир?" И ими начинали овладевать смутные опасения.

Они с удивлением глядели на этого странного человека, который был крупным собственником, владел одной из богатейших фабрик Англии и в то же время говорил о каких-то общинах без хозяина и без наемных Рабочих. Членам комиссии казалось, что эти новые, неслыханные речи угрожали их собственному существованию, их спокойной и сытой жизни. Им чудилось, что здесь дело уже идет о переустройстве всего государственного строя, к которому они привыкли и который давал им столько выгод... И действительно, дальнейшая деятельность Роберта Оуэна показала, что они не ошиблись.

Оуэн не переставая стал горячо рекламировать пользу организации промышленно-земледельческих колоний, писал статьи, составлял проекты, разъезжал по всем городам Англии и выступал на митингах, чтобы распространять свои взгляды. Потом ему стало мало одной Англии, и он предпринял путешествие по Европе, посетил выдающихся людей Франции, Германии, Швейцарии, заводил знакомства с учеными, педагогами, Писателями... И всех горячо призывал бороться с бедностью при помощи промышленно-земледельческих колоний. Он убеждал, что введение машин, увеличившее в 12 раз промышленную производительность Англии, настолько обесценило труд, что скоро рабочее население лишится и самого жалкого заработка, и ему предстоит голодная Смерть.

Если нельзя рассчитывать на то, что фабриканты добровольно введут на своих фабриках улучшения, подобные тем, какие имеются в Нью-Лэнарке, если нет надежды, что парламент путем фабричного законодательства облегчит участь Рабочих,—то пусть исчезнут эти громадные фабрики с их жестокой эксплуатацией, тяжелым подневольным трудом, пусть их заменят промышленно-земледельческие колонии, в которых не будет наемного труда, не будет утопающих в роскоши хозяев и умирающих с голоду Рабочих, а все будут равноправными работниками, Трудящимися для процветания своей общины!
 
Он, как наивный мечтатель, надеялся, что монархи и правительства, к которым он обращался, помогут ему нанёсти удар тому промышленному строю, от которого они получали столько выгод.. Но все фабриканты, землевладельцы, Духовенство, все богатые и влиятельные люди с нескрываемым страхом стали внимать, речам Роберта Оуэна. Если все устремятся в колонии, то и собственникам, которые привыкли жить чужим трудом, ничего больше не останется, как тоже идти в колонии и работать наравне с бедняками. Но богатые люди решительно не хотели работать, им было выгоднее оставаться при старых порядках, и все они дружно восстали против взглядов Оуэна.
 
Особенно ополчилось против него Духовенство, которое не могло простить, что Оуэн проповедовал полную религиозную независимость и все Религии и поповские бредни открыто называл источником самого глубокого и ребяческого Невежества. Кроме того, Оуэн обличал служителей Церкви и "святых отцов" в том, что они всегда прислуживали сильным мира и, проповедуя христианскую любовь, ничего не делали, чтобы освободить Массы Трудящихся из-под гнета их притеснителей.

Новая гармония

Ни у кого не встречая сочувствия, Оуэн все же решил организовать колонию, все члены которой будут равноправными работниками, будут сообща владеть землей и машинами. В 1824 году он совершенно неожиданно получил деловое письмо из Америки, где его имя было хорошо известно. Ему предлагали купить земли, принадлежащие сектантам, захотевшим переселиться в другое место.

Оуэн тотчас же отправился в Америку и купил у сектантов десять тысяч десятин земли, чрезвычайно плодородной и находящейся на берегу судоходной реки в штате Индиана. Здесь были обжитые дома со всеми удобствами, распаханные и засеянные поля, прекрасные фруктовые сады и виноградники. На призыв Оуэна откликнулись тысяча человек, желавших стать членами новой колонии. Это были люди самых разнообразных взглядов, вкусов, привычек, стремлений. Были тут и выдающиеся ученые, и педагоги, и богатые филантропы, проникнувшиеся искренней любовью к страдающему человечеству. Пришли сюда и любопытные, которых прельщала новизна дела; приплелись бедняки, не знавшие, куда преклонить голову; явились и лентяи, хотевшие прожить счастливо без труда; и пройдохи, которые рассчитывали извлечь для себя выгоды из этой новой и необычной затеи.

Свою колонию Оуэн назвал "Новая Гармония". Все члены этой общины имели право на одинаковую пищу, одежду, на одинаковое жилище и воспитание детей и все получали право на одни и те же выгоды. Но дружелюбных отношений между членами общины не образовалось. Было много обид, жалоб и ссор. Члены колонии разбились на отдельные кружки. Более воспитанные и утонченные держались в стороне, не желая сближаться с более грубыми людьми. К труду многие относились с явным презрением, работая как бы поневоле. Добровольный труд не казался для всех членов общины привлекательным.

Оуэн говорил, что нужно с крайней терпимостью относиться к людям, одержимым болезненной ленью, что те, кто уклоняются от труда, заслуживают сожаления. Однако людей, страдающих болезненной ленью, в общине было очень много. Недаром же многие шли в колонию только затем, чтобы пожить сытой, довольной жизнью без труда и без забот. Люди, искренне проникнутые взглядами Оуэна, работали, но их стал тяготить труд: не затем они шли сюда, чтобы работать на бездельников. В этой общине "совершенного Равенства" жизнь ничем не отличалась от жизни окружающего их мира; здесь, как и там, были люди трудолюбивые и лентяи, и одни работали на других. Здесь царили те же недружелюбие, вражда и зависть, как в окружающем мире. Настоящего Равенства не было, и, видимо, все члены колонии тяготились этой жизнью, основанной, казалось бы, на новых, разумных началах.

Наконец несогласия и ссоры между членами колонии привели к тому, что она окончательно распалась. "Новая Гармония" погибла. И погибла потому, что для жизни, основанной на новых началах, нужны и новые люди, не зараженные привычками и предрассудками старого мира, буржуазного общества. Таких людей неоткуда было взять. Колония погибла, потому что её члены принесли с собой из окружающего мира все дурные наклонности, соперничество и дух вражды, нетерпимость и любовь к праздности.

Привычки и характеры людей создаются годами. Их нельзя, подобно старому изношенному платью, сбросить у преддверия новой жизни, как предполагал Роберт Оуэн. И он наконец должен был признать, что опыт ему не удался.

Оуэн вернулся в Англию. Здесь его ждал холодный прием со стороны крупных фабрикантов, лордов и других богатых и влиятельных людей. Они стали бояться этого неисправимого мечтателя, который истратил почти все состояние на свои безумные затеи. Но Рабочие, получившие, наконец, в Англии право объединяться в союзы, встретили его с восторгом. Они могли теперь заявлять о своих требованиях, но ещё смутно понимали, в чем должны заключаться эти требования. Забитые и голодные Рабочие ещё не знали, каким путем идти, чтобы добиться улучшения своей тяжелой жизни. Кто мог научить их? Кто, как не Роберт Оуэн, близко знакомый с положением Трудящихся, мог. указать им выход из нищеты и горя? И везде, на всех митингах и собраниях, Рабочие со страстной надеждой ждали его появления и жадно ловили каждое его слово.

Оуэн выступал с большим воодушевлением перед этой тысячной толпой Трудящегося народа. Он горячо и страстно убеждал воздерживаться от каких бы то ни было насилий. Он говорил, что рай на земле наступит скорее, если все Рабочие направят силы на организацию колоний на началах всеобщего Равенства. Главной задачей было уничтожение частной собственности. Оуэн верил, что это время скоро наступит, что будет, наконец, понято преимущество системы с общественной собственностью, которая уничтожит все несправедливости в мире. Так проповедовал Оуэн идеи Социализма, не зная настоящего пути к коренному преобразованию старого мира и отвергая всякую Борьбу и насилие в надежде на мирные реформы. Он не понимал значения классовой Борьбы и был далек от понимания роли политической Борьбы Пролетариата и организации Рабочего класса.

Оуэн внушал Рабочим, что они не хотят никому зла и не должны насильно отнимать что-либо у богатых, потому что богатые добровольно и с радостью сами придут к ним на помощь. Так мирно, без Борьбы совершится великий переворот, замена старого мира новым и прекрасным. Так незаметно наступит царство Социализма, где все будут счастливы.

Но царство Социализма не наступало. Наоборот, положение Рабочих становилось все тяжелее, и постепенно между Оуэном и его слушателями стала расти невидимая преграда, которую воздвигала сама жизнь, учившая совсем другому, толкая Трудящихся на путь Борьбы. Как же относилась католическая Церковь к идеям и планам Социалистов-утопистов?

Всеми силами стремились церковники ослабить влияние утопистов на умы людей. Они не просто отвергали все планы о лучшем устройстве жизни людей и благополучии человеческого общества, а пытались совместить их с религиозным учением. С этой целью Церковь прибегала к хитрым уловкам. Например, в 1886 году, более чем через 400 лет после казни Томаса Мора, этого мыслителя и автора "Утопии" Ватикан причислил к лику святых католической Церкви, на том основании, что он был против Реформации Церкви в Англии, предложенной королем Генрихом VIII. Точно так же Роберта Оуэна, который был убежденным атеистом и мечтал об обществе, свободном от всякой Религии, церковники изображали верующим человеком. Он будто бы заботился о людях и боролся с человеческими пороками, опираясь на религиозное учение.

В то же время церковники пытались ослабить значение идей утопического Социализма. Они лицемерно утверждали, что во взглядах утопистов нет ничего нового по сравнению с Евангелием и книгами так называемых отцов Церкви, которые будто бы также призывали и к общности имущества и к осуждению богатства, заботились о бедняках и Трудящихся людях.

Для Борьбы с идеями утопического (да и не только утопического) Социализма церковники специально подбирали доводы, с помощью которых объявляли невозможным осуществление Коммунизма и Социализма на земле.

Так, например, ссылаясь на Аристотеля — великого греческого мыслителя, учение которого церковники искажали и приспособляли к своим целям, — служители Церкви утверждали, что если не будет Частной собственности и все будут равны, то никто не станет работать и все захотят жить за чужой счёт.

Опираясь на учение "святого" Августина Блаженного, Церковь выдвигала и другой довод против Равенства людей: в обществе, в котором все будут равны, где все блага будут доступны каждому человеку, невозможна будет дружба между людьми и никто не будет оказывать помощи другому. Церковники считали, что дружба между людьми построена только на какой-то заинтересованности, на выгоде, и других отношений, например бескорыстной дружбы, они себе не представляли.

Ни перед чем не останавливались "отцы Церкви" в своей вражде к великой мечте человечества. Но эта мечта, несмотря ни на что, упорно продолжала жить в сердцах людей.

Оглавление

 
www.pseudology.org