Петр Валентинович Романов Февраль. 90 лет назад. Как Ленин прозевал революцию гипертекстовая версия статьи До 23-25 Февраля, когда набирала силу забастовка, скинувшая в Петрограде власть, время еще есть, но писать в юбилейные дни не хочется: юбилей неизбежно накладывает на слово глянцевый отпечаток. Между тем, правдивее, конечно, без глянца.   Потому и забегаю чуть вперед. Февральская революция 1917 года, которую русская пресса в эйфории тут же окрестила восьмым чудом света, большевики брезгливо обозвали буржуазной, а сами буржуа считали демократической, пришла для всех как-то вдруг.   Перемен в Петрограде с нетерпением и даже азартом, ждали, конечно, многие, однако, хмурые тучи в то последнее царствование гуляли над страной постоянно, так что, в конце концов, в сознании большинства людей грядущая революция "позиционировалась" где-то между апокалипсисом и грезами о крупном выигрыше в лотерею. И то, и другое, и третье было теоретически возможно, но стоит ли всерьез ждать этого события со дня на день? Именно тогда гром и грянул   Великая империя, созданная Петром I, треснула и беспомощно завалилась набок, вся разом, словно и впрямь по Евразии пронесся чудовищной силы ураган. Между тем, политическая погода на российских просторах в Феврале ничем не отличалась от январской или декабрьской. Государь был жалок, но для его подданных это новостью не являлось. В парламенте ругали правительство, но делали это депутаты со дня первого заседания самой первой Думы.   На фронтах первой мировой войны дела шли дурно, но надежда на скорый успех умерла еще в 1914-м году. В тылу не хватало хлеба, но и эта напасть обрушилась на русских не в Феврале. Раздражения у голодных обывателей довольно долго хватало лишь на манифестации, но не на государственный переворот. Возмущенные граждане толпились на улицах Петрограда, переругивались и даже порой дрались с полицией, но обычно разбегались при появлении казаков. Императрица по поводу уличных беспорядков в столице (всего за неделю до отречения мужа) больше возмущалась, чем беспокоилась: "Это хулиганское движение, мальчишки и девчонки бегают и кричат, что у них нет хлеба, - просто для того, чтобы создать возбуждение". Видимо, ей не доложили, что среди "мальчишек и девчонок" в толпе все чаще стали мелькать серые солдатские шинели. Зато это заметили казаки и жандармы, поэтому желания конфликтовать с народом у них резко поубавилось. Позже все оппозиционные политические силы приписали себе множество революционных подвигов, якобы совершенных ими в февральские дни, но доверять этим героическим воспоминаниям не стоит. Ни одна из российских партий на тот момент не обладала ни силами, ни рычагами, для того чтобы реализовать свои планы, даже если они и существовали. На самом деле хроника Февраля хаотична, а у главных персонажей нет имен.   Историю в те дни творил аноним   Истеричный выкрик из толпы вершил не только судьбы жандармов и офицеров - растерзанные тела в мундирах несколько дней неубранными, как и мусор, валялись на улицах столицы, - но и будущее всей страны. То, укрупняясь, то, наоборот, разделяясь на части, толпа металась по Петрограду, перебиралась от Думы к казармам, от казарм к винному складу, от винного склада к центру города, поближе к магазинам и частным квартирам, их в те дни было сожжено и разграблено без счета. В первые дни всеобщей эйфории "эксцессы" мало смущали даже рафинированных интеллигентов. Писатель Мережковский, вдыхая запах свободы, смешанный с дымом пожарищ и ароматом разлагающихся трупов, назвал Февральскую революцию "благоуханной". Зинаида Гиппиус утверждала: "Печать Богоприсутствия на всех лицах", а либеральная пресса писала "об изумительной культурности народного восстания". Видимо, прав был лидер правых эсеров Питирим Сорокин (впоследствии профессор социологии Гарвардского университета), заметивший как-то, что в революционную эпоху в человеке просыпается не только зверь, но и дурак. Полнейшая неразбериха в "массах" объяснялась тем, что вожди всех крупнейших левых партий находились тогда в иммиграции, а без них дело не клеилось. У большевиков, например, в разгар Февральских событий в Петрограде оказался лишь один член ЦК - Шляпников. Да и сама партия зимой 1917 года представляла собой небольшую и маловлиятельную политическую группу, разбросанную по всему свету, от сибирской каторги до Нью-Йорка.   Джон Рид, автор известной книги Десять дней, которые потрясли мир, говоря о большевиках февральского периода, очень точно назвал эту обособленную от всех остальных политических сил радикальную группу - "сектой". Пропаганда рабочих Советов, лишенная подсказки со стороны лидеров, в февральские дни крутились вокруг очевидного, эхом вторя улице: война надоела, а хлеба нет.   Это неплохой лозунг для бунта, но никак не для революции Приказ №1 Петроградского Совета рабочих и солдатских депутатов, где речь шла о создании солдатских комитетов во всех ротах, батальонах и полках (они были обязаны взять под контроль все имеющееся в подразделениях оружие), появился вслед за решением Временного комитета Государственной Думы взять власть в свои руки. То есть, после того, как революция совершилась. Иначе говоря, не Советы подготовили Февраль, а, наоборот, Февраль реанимировал Советы. Февраль состоялся сам собой. Не политики управляли ситуацией, а ситуация на аркане тащила за собой их всех: монархистов, либералов, анархистов, эсеров, большевиков и меньшевиков. Как верно заметил Лев Троцкий: "В Феврале никто заранее не намечал путей переворота; никто не голосовал по заводам и казармам вопроса о революции; никто сверху не призывал к восстанию. Накоплявшееся в течение годов возмущение прорвалось наружу, в значительной степени неожиданно для самой массы". Кому брать упавшую с неба власть и "разруливать" сложнейшую ситуацию, сложившуюся на улице, решали две растерянные кучки людей в соседних комнатах Таврического дворца: в одном кабинете, схватившись за голову, сидела группа думских депутатов, в другом кабинете, точно также схватившись за голову, сидела группа социалистов. Иногда представители двух кабинетов встречались для переговоров в коридоре. История описывает, например, такой удивительный диалог. Бывший глава Думы Родзянко говорит социалистам Чхеидзе и Суханову: "Власть у вас, вы можете нас всех арестовать". На что левые, помявшись, отвечают: "Возьмите власть, но только не арестовывайте нас за пропаганду". В конце концов, смелее оказались думцы. Вышедший в коридор Милюков заявил, что они решились и берут власть в свои руки. В соседней комнате, узнав об этом заявлении, с облегчением подумали: ну и, слава Богу! Член Исполкома Суханов откровенно пишет о той радости, что испытал, сбросив груз ответственности со своих социалистических плеч: "Я почувствовал, что корабль революции, бросаемый в эти часы шквалом по полному произволу стихий, поставил паруса, приобрел устойчивость, закономерность в движениях среди страшной бури и качки". Прозевал переворот и Ленин. В швейцарской эмиграции, разуверившись в скорых перспективах революции у себя дома, в самый ее канун, будущий создатель советского государства от отчаяния затеял безнадежную интригу: попытался вооружить и склонить к бунту тамошних добродушных сыроваров и часовщиков. Судить Ленина за февральский "зевок" не стоит. Россия - страна коварная, вроде верблюда, о котором писал в своем "Алхимике" Пауло Коэльо: "У верблюдов коварный нрав: они шагают и шагают без устали. А потом вдруг опускаются на колени и умирают". Так и две империи, петровская и советская, сначала долго шагали, преодолевая непреодолимое, а потом опустились на колени и умерли. Закономерно и неожиданно. Как здесь предугадать? Исследователи не раз пытались расставить февральские события по полочкам, но получилось это у всех не очень убедительно. Судите сами: еще в январе Ленин писал, что "мы, старики, не доживем до грядущей революции", а в марте уже объяснял, как "замечательно дружно слились" в единое целое все необходимые для переворота условия: "Эта восьмидневная революция была, если позволительно так метафорически выразиться, "разыграна" точно после десятка главных и второстепенных репетиций; "актеры" знали друг друга; свои роли, свои места, свою обстановку вдоль и поперек, насквозь, до всякого сколько-нибудь значительного оттенка политических направлений и приемов действия". В ленинской статье лукавит даже слово вслух непроизнесенное   Например, в анализе Ильича скромно умалчивается о том, что сам автор статьи, сидя в Женеве, не только прозевал Февраль, но и долго упорствовал в грехе, сочтя новость о русской революции "уткой". Более того, Ленин сначала не поверил в отречение царя, а затем решил, что новая власть не продержится под напором реакции и недели. Следовательно, нет никакого резона спешить с возвращением на родину. Новости, приходившие из России, не укладывались в марксистско-ленинской голове, поскольку противоречили любимой доктрине. Не могли (по Марксу) Николай II, а затем еще и Михаил Романовы, отречься от трона добровольно. Не мог царизм отступить без боя, не уложив в последней, отчаянной борьбе за власть горы пролетарских трупов. Закон классовой борьбы в Феврале, конечно, работал, в этом Ленин был прав, однако, и случайность в свою очередь надиктовала истории в эти дни такое количество "подзаконных актов", что при анализе революции одним марксизмом обойтись невозможно. Мемуары принято ругать, но даже они при всей их субъективности, нередко точнее самых дотошных аналитических схем. Пусть очевидцы и выхватывали из общей картины лишь фрагменты, зато на них запечатлен первозданный хаос революции со всем его сюрреализмом. На самом деле многие актеры (в Зимнем дворце, Думе, Советах и на уличных подмостках) в дни революции играли как раз не по сценарию. Кто-то забыл свою роль, кто-то не знал ее вовсе, кто-то от волнения заикался, а кто-то нес очевидную отсебятину. Николай "Кровавый" демонстрировал неуместное, с точки зрения марксизма, смирение, а солидная газета "Биржевые ведомости", не удовлетворившись итогами классово близкой ей "буржуазной революции", заговорила вдруг столь кровожадно и высокопарно, словно нетрезвый суфлер подсунул ей по ошибке текст матроса-анархиста: "Убирать старую плесень... Рвать, рвать без жалости сорные травы! Не надо смущаться, что среди них могут быть и полезные растения: лучше прополоть с жертвами", - призывал рупор солидных биржевиков. Лев Троцкий и вовсе дал Февралю такую психологическую характеристику, с которой нужно разбираться, изучая не марксизм - марксизму здесь смерть, а классиков русской литературы: "Февральская Россия, лениво-революционная, еще полуобломовская, республикански-маниловская и ох какая (в одной части) простоватая! И ах какая (в другой части) жуликоватая!" И он прав: люди из толпы - обыватели Обломов и Манилов - сыграли в Феврале 1917 года, первый спросонья, а второй в идиотическом восторге, не малую роль. Наконец, никто до сих пор в полной мере не изучил ту роль, что сыграли в русской революции не солдаты-окопники, а солдаты маршевых рот, сосредоточенные в столице, не желавшие отправки на фронт, а потому готовые (простовато-жуликовато) бузить под любым предлогом. Не было лучшего бульона для организации беспорядков. Что же касается ленинских рассуждений о "замечательной отрепетированности" февральских событий, то этот тезис, на мой взгляд, убедительно опровергает Солженицын в своем "Красном колесе". Достаточно вспомнить его документальный рассказ о том, в какую нелепую ситуацию попала, приехавшая к царю за отречением делегация Думы. Пока государь взял перерыв на размышление, делегатам вдруг пришло в голову: "что ведь должны бы существовать какие-то специальные законы престолонаследия, и не худо бы с ними справиться. Граф Нарышкин, до сих пор ведший запись беседы, сходил и принес из канцелярии нужный том законов Российской империи. Листали, искали... не находили. Не находили видов отречения, но и самого раздела об отречении вообще - тоже не находили. Двадцать лет боролись, желая ограничить или убрать царя, - никто не задумался о законе, вот штука". Страсть аналитиков все схематизировать в истории, по-своему даже полезна   Это что-то вроде соломинки посреди бурных исторических вод, надо же хоть за что-то ухватиться, чтобы оглядеться по сторонам. Следует только каждый раз честно напоминать читателю, что любая историческая схема это всего лишь версия. Это замечание, естественно, касается и такого клише, как "буржуазно-демократическая" революция 1917 года. Теоретически возможно, что эта революция, будь она доведена до конца, действительно стала бы буржуазной. Однако в реальности этого не произошло. В период между Февралём и Октябрем для русского капитализма было сделано крайне мало. Хотя бы потому, что власть после падения царизма в свои руки взяли не фабриканты и банкиры, а "господа-товарищи".   О каких серьезных буржуазных реформах могла идти речь, если в стране тогда царило "троевластие"? Помимо Временного правительства и Советов рабочих депутатов, о которых обычно вспоминают, в провинции существовала еще и третья влиятельная власть - так называемые Комитеты общественного спасения. (Комитеты получили свое имя по аналогии с Великой французской революцией). Такие же крохи Февраль дал и народу, во всяком случае, того, что демос жаждал в ту пору превыше всего, а именно мира, хлеба и земли, он так и не получил. Так что это и не "демократическая" (по факту) революция. Реально февральские события привели к свержению царизма, отменили царскую цензуру и жандармерию, что само по себе уже немало, поэтому Февраль имеет законное право именоваться антимонархической революцией. Но, думаю, не более того Источник Чтиво   www.pseudology.org