Погружение в хаос
Представление о "посеребренном пятидесятилетии", начальной четверти
русского большезимья (2005-2053 гг.) основано на предположении об
универсальном характере следующих закономерностей
национального-общинного сезона. Во-первых, начался почти двухсотлетний
период разрушения единства (континиума и субъективности) национального
духа (религиозно-ценностного, традиционного), период дезинтеграции перед
коренным преобразованием национальной телеологии, период подытоживания
опыта XV-XX веков.
Во-вторых, национально-общинный дух (религиозно-ценностный
и традиционный) достигает в этот период просветлённого состояния. Место
характера - волевого, действенного, напористого, занимает интеллект,
усиливается способность к пониманию, адаптации по отношению к другим и
опыту других наций, но прямых столкновений с другими такая нация уже не
выдержит.
В-третьих, первые два условия содействуют активизации элитных
слоев национального общества таким образом, что интеллектуальная
элита
всплывает наверх, к вершинам власти и влияния, а
элиты, основанные на
богатстве, коммуникабельности, собственности, организованности, традиции
и приверженности специфическим стандартам стратифицированного общества,
вынуждены или интеллектуализироваться, или потесниться на властном
Олимпе.
Что это означает для России ближайших десятилетий?
В конце "посеребренного" периода по сравнению с его началом Россия
русских будет более разобщена на всех уровнях народно-общинной жизни,
кроме, быть может, семейного. Не будут иметь авторитета ни церковные
ритуалы, ни патриотические идеи.
Необходимость сильного центра будут признавать все, но любить его не
будет никто. Поддерживать власть будут пассивно, больше по привычке, по
расчёту, по опаске, чем по идее, убежденности или страху.
Русская святая ярмарочность-балаганность, хохма внешних форм и
сокровенность, прохладность внутренних (Храм
Василия Блаженного как
универсальный символ русского духа), также уйдет в тень, но не тень
тенистых аллей, а в тень суровых будней, а русский дух забьется в темный
угол народной души. Это начальное чувство русского духа (хохма и
сокровенность) обернется тоской по настоящему ("настоящего хочу,
настоящего!"), но отвержением самого настоящего, наполненного
чужеродными формами стандартных товаров, рекламных внушений, новых слов
и поз.
Нехватка собственных активных внешних, широких форм общения и
чужеродность господствующих, сдвинут русское мирочувствствование в мир
малых форм, прежде всего семейно-родственных и дружеских. В мир малых
форм переместится арена жизни, жизни в символически и эмоционально
значимых формах, хотя узость, неполнота этих форм (сообществ) будут все
время ощущаться.
Тем более, что Россия тюркских народов в это время войдет в пору своей
зрелой силы, мир ислама станет на равных с миром православия.
"Вольная" Россия, Россия
Разина, замкнётся в тех же малых формах
внутрисемейной, внутриклановой и местечковой инициативы, где найдет пищу
для всяческих разборок и самоутверждений.
Крупные формы тоже приобретут свойства провинциальные. В Центре -
дворцовые и кулуарные интриги, в корпоративной России -
внутрикорпоративная борьба, во внекорпоративной России будет расти и
шириться чувство лютой ненависти к корпоративной России. Но к своим
нерусским народам будет проявляться "удивительное" чувство терпимости,
правда, не в тех случаях, когда их жизнь вторгается в мир совсем уж
малых русских форм, за незримые заборы семьи, дружеского общения,
братства, монастыря, малой фирмы.
Россия в конце "посеребренного пятидесятилетия" начнет приобретать
сложную социально-экономическую структуру, возникнет переплетение
восточно-европейских (включая и германские) и южно-европейских (включая
и турецкие) корпораций с корпорациями дальневосточными. Россия станет
транзитной территорией для взаимодействия между корпорациями различных
типов и культур, но роль русской культуры в этой транзитности будет
скорее ролью слуги, открывающего двери перед господами.
Во внекорпоративной экономической сфере сложится яркая мозаика из
предпринимателей и предприятий, как своих, отечественных, так и соседних
с Россией и СНГ стран. На Дальнем Востоке и в большей части
Сибири будут
преобладать корейцы и китайцы, в Поволжье
татары, в западных областях и
на севере европейской части России - восточные европейцы и
немцы, а в
Москве начнет складываться микрокосм всей мозаичной страны.
Велико будет влияние в Москве татарской диаспоры,
которая войдет в
стратегический союз с тюркскими элитами
Это влияние не будет
уравновешено ни китайской и корейской, ни индийской, ни американской, ни
европейской (прежде всего польской и германской) составляющими
московского силового поля. И даже посредническая роль
еврейских элит,
заинтересованных в балансе, не сможет остановить усиление татарского и
тюркского влияний на Москву, центральную власть и всю политическую
систему России.
Татары и тюрки займут центральное место в российских силовых структурах
и будут опираться на "дружбу" с русскими, украинцами и белорусами. В
западных областях России, в Петербурге, как и на
Украине и в Белоруссии,
роль татар и тюрков в значительной мере возьмут на себя западные
украинцы и поляки, ведомые ими пруссаки (немцы по языку, славяне по духу)
и приведенные ими итальянцы. Влияние католической церкви в России будет
усиливаться лишь немного меньшими темпами, чем влияние ислама, но, в
отличие от ислама, который будет усиливаться на всей территории России,
кроме самых западных регионов, влияние католиков поначалу будет
локализовано как раз этими западными регионами, а также Москвой и
тремя-четырьмя крупнейшими российскими городами.
В этот период Россия станет ярко выраженным полиэтническим
государством,
хотя доля русских в населении страны будет уменьшаться не так быстро,
как будет падать их влияние. К концу пятидесятилетия на демографической
карте России доля русского населения составит 70% населения страны,
несмотря на открытые двери и на большую эмиграцию из страны энергичной
и талантливой русской молодежи.
Доля русского, и вообще, славянского населения будет неумолимо
уменьшаться прежде всего под действием иммиграции с востока и юга, а
правительство не сможет её эффективно контролировать с помощью
стандартного набора ограничений и запретов, напротив, оно будет всё чаще
прибегать к поощрительным методам иммиграции одних народов в противовес
другим. Тем самым и правительственная политика будет способствовать
увеличению полиэтничности страны.
Большая часть экономики страны уже в сороковых годах XXI века попадет
под контроль внешних сил
Российское государство превратится лишь в
рычаг для их балансирования, в арбитра. Его опорой будет не
самодовольно-богатая корпоративная
элита и местные политические
элиты,
предпочитающие корпоративную кормушку зарплате и продвижению по службе,
а люмпенизированные и замкнутые в "малых формах" группы населения.
Еще недавно могущественное государственное чиновничество, охватывающее и
в начале XXI века все уровни и слои общества, заполняющее собой все углы
и закоулки огромной страны, после и вследствие корпоративной революции
20-30-х годов окажется "всего лишь" основным политическим арбитром и
центром военно-полицейской силы. Большая часть его "тонкой"
хозяйственно-коммунальной и дисциплинарно-воспитательной структуры
перейдет под прямой и косвенный контроль наиболее могущественных
корпораций.
Возможно, что и полицейские функции государства перешли бы под контроль
корпораций, если бы не межкорпоративные противоречия и невозможность
разделить территорию страны по корпоративному принципу. Именно
территориальный принцип будет отстаиваться татарскими и тюркскими
элитами в борьбе с корпоративным принципом пришлых элит. На рубеже
50-60-х годов XXI века в России не будет более ортодоксальных российских
государственников, чем татары, аварцы, башкиры, кумыки и казахи.
В результате "посеребренного" развития Россия станет значительно более
богатой страной, чем в начале века, не только в абсолютных, но и в
относительных цифрах. Российская экономика станет частью мировой
экономики как в корпоративном, так и в некорпоративном секторах. Россия
будет иметь стабильное государство, наконец-то приобретшее характер
ограниченного обществом "цивили-зованного
государства". Но в целом
Россия 50-х годов будет слабее России начальных годов XXI века.
Россия перестанет играть какую-либо заметную роль во внешней
политике
даже в региональном аспекте, хотя российская "региональность" в центре
великого континента неотделима от её "глобальности". Её роль сведется к
реагированию на внешние и внутренние угрозы для сохранения
территориальной целостности страны.
Россия будет неумолимо слабеть и как военная сила. Причины этого не
только в относительной экономической слабости страны, но и в огромных
затратах на защиту границ от неспокойных соседей и на контроль
неспокойных территорий, а также в нежелании молодежи служить, в исходе
молодых людей из страны, в высокой стоимости квалифицированных наёмников.
Российское государство не будет уже концентрированной волей нации, а
станет чем-то вроде изменчивого вектора влияний двух десятков мощных и
сплоченных блоков сил российского и нероссийского происхождения, среди
которых будут выделяться такие блоки сил, как союз татарско-тюркских
элит; восточно-европейские корпорации в координации со своими
правительствами, фондами и культурными инициативами; южно-европейские
корпорации со своими
поляками, западными украинцами, румынами и "латинос";
русская церковь; американское правительство и американский капитализм в
лице крупнейших производителей, фондов, американского посольства и
спецслужб; дальневосточная преступность в союзе с дальневосточными
спецслужбами; исламский интернационал.
О "либеральной альтернативе"
Российское государство уже не будет воплощать основные ценности русского
духа, более того, оно перестанет защищать условия сохранения и
воспроизводства русской духовной силы. Оно сделает акцент на
приспособление к внешнему окружению и позволит этому окружению
беспрепятственно взламывать охранительные, защитные механизмы русской культуры.
Уже сейчас мы ощущаем всю тяжесть идеологического и пропагандистского
пресса, созданного по калькам тотальной информационной войны, давно не
антисоветской и антикоммунистической, а новой, нацеленной на превращение
России в аморфное общество, некий пластический материал для лепки новых,
довольно грубых фигур вроде Березовского и его "команды". И дело не в
евреях.
Евреи разные, как и русские. Дело в собирающихся сейчас новых
интернационалах, новых братствах рыцарей невидимых фронтов, прежде всего
финансового, медийного, шпионского и философско-идейного. У этих
интернационалов есть своя религиозная и культурологическая прописка, но
не у всех есть прописка в национальной квартире. Кстати, единственным
интернационалом местного происхождения, но мирового значения будет наш "евразийский
орден".
То, что в этих интернационалах велика доля "еврейского населения",
объясняется не только специализацией народа на интеллектуальных видах
деятельности, и, тем более, не продвинутостью
еврейской нации-общины на
S-кривой своей национальной истории (эту гипотезу, которую я предложил в
"Эскизе еврейской истории", придется если не полностью отвергнуть, то
преобразовать, и в любом случае подвергнуть в дальнейшем фактологической
критике). Ключевое значение здесь имеет явление миру
иудаизма в качестве
первой мировой религии. Религия Аврама-Авраама была, в силу своей
начальности, несовершенной формой семито-арийской культурологической
матрицы первой, а потому тоже "несовершенной", мировой империи XX-XVIII
веков до н.э. Но и современный, давно уже "национализированный" (талмудизированный)
иудаизм претендует на восстановление имперского культурного пространства
Вавилонии (семито-арийско-убейдского союза) и империи гиксосов (семито-арийско-египетского
союза).
Что из этого следует? Из этого следует необходимость тонкого анализа
религий и культур как полинациональных феноменов. Важно увидеть и
закономерности взаимодействия этих культур, их сотрудничество и борьбу,
"предустановленную гармонию" и предустановленную несовместимость по
принципу "что для немца хорошо, для русского - смерть". Среди
вырастающих по мощи и наиболее значимых в наше время культурлогических (т.е.
не научных "культурологий", а практических, действующих "культурлогий")
матриц, претендующих в России на универсальность и власть, находятся
русское православие,
иудаизм,
католицизм,
суннитский ислам.
Взламывание защитных механизмов русской православной культуры
производится, например, с помощью акцентировок общественного внимания на
ценностях, обладающих особой суггестивной силой, силой эмоционального
воздействия, прежде всего из фрейдистского, антикоммунистического и
антифашистского наборов, соединенных с поставленными в известную позу
святорусскими ценностями, так что вместе они составляют некую
сатирическую фигуру. Затем (и в ходе этого обесценивания) идет внушение,
конструирование либералистами из собственных идеалов новых идеологий, "адаптированных"
к России. Но успех этой деятельности, по-моему, является временным и
обусловлен больше инерцией того
созидательного разрушения, которое было
необходимо для бескровного уничтожения прогнившей советской империи.
Благородная и успешная деятельность либералистского интернационала по
разрушению советской империи и утверждению либеральных ценностей на
постсоветском пространстве уже в середине 90-х годов XX века приобрела
характер идеологической войны против самих основ российской
государственности, русского национального характера и духа. В начале XXI
века (как быстро вырождаются идейные сообщества! Но вспомним опыт той же
Французской революции, в ходе которой от разрушения Бастилии до начала
Террора прошло всего четыре года) это уже мутировавшие на антирусской и
антиевропейской (кстати) основе очень цепкие, вредные, злопамятные и
злонамеренные группы людей, столь вошедшие во вкус тотальной
идеологической войны, что начинают терять чувство реальности, забывая,
что на пакости долгосрочную политику не построишь и никому не удастся
внушить ненависть к своей матери, своему отцу и к самому себе, а если
внушишь, то погубишь, на горе всем и прежде всего самим "учителям".
Другой вопрос, кто пожнет бурю?
Отцы, их дети или дети детей? Кто пожнет
ненависть с полей, засеянных презрением? Кто соберет ярость? Если кто-то
рассуждает "после нас хоть потоп", то такому ублюдку не откажешь в
последовательности, но так, уверен, рассуждают немногие, и не они делают
погоду.
Еще один важный момент. Нельзя строить идеологию и пропаганду даже на
самых благородных "анти". Ненависть не может быть священной, даже
ненависть к поработителям, тем более ненависть к косности, "серости", "пошлости
бытия". Ненависть - это беда, болезнь, она часто помогает выжить, но она
всегда мешает жить, она всегда разъедает душу. Поэтому все идеологи "анти",
если они превратили ненависть в часть своей личности или в инструмент (просто
в инструмент) борьбы - это либо несчастные, больные люди, либо негодяи,
холодные, циничные политиканы. Таковыми (последними), например, являются
антикоммунист Бжезинский и "антифашист" Березовский.
Для России наступает время, когда она впускает в себя не просто чужие
идеологии, она уже несет в себе чужой образ жизни, чужие ценности и
установки на бытовом и эмоционально-ценностном уровнях. Она позволила
управлять своими помыслами и мыслями, и даже чувством-ощущением с
помощью стандартов чужой культуры, хотя и не настолько чужой, чтобы быть
полностью несовместимой со структурами русской культуры (зона совмещения
- христианство и опыт русской мысли, научившейся думать по-европейски в
XVIII-XIX веках).
Проблема же в том, что это управление осуществляется от лица чужого и
презрительного к русской душе субъекта. Русскому духу в русской душе
стало тесно, потому как парадные залы, спальню и столовую занял этот
наглец, а русский дух квасит в лакейской и ждет-ожидает, что вскоре
будет заперт в чулане.
Впрочем дело не в этом наглеце, ведь над русской землей скоро явится
крылатый змей и накроет её своей тенью:
Оба архетипа власти - "Царь-Бог" и "Царь-Змей" - сменяют друг друга в
циклической динамике общественного развития. В периоды социальных
неурядиц, усиления социального гнета и налоговых тягот власть перестает
ассоциироваться со светлым началом и начинает восприниматься как власть
Дьявола (Змея), неправедная власть. Всякое представление о неправедной
власти немедленно находит отражение в представлении о подмене власти
через образы перевернутого мира, а это в свою очередь, вызывает
потребность в обратном опрокидывании мира для восстановления прежней
праведной власти (С.Д. Домников, 29, с. 250).
Это тяжело, плохо, но все-таки не смертельно, а возможно даже полезно в
нелучшую зимнюю пору нации-общины, полезно в том случае, если чужой дух
соответствует духу времени и если он комплиментарен, родственен или "естественно-учительственен"
ослабевшему хозяину.
Но вот вопрос, является ли либералистский дух родственным-дружеским или
учительским для России и русских? А
евразийский? Думаю, что
наглец-либералист вряд ли полезен, а вот
евразиец, туранец вполне может
быть. Впрочем, полезны могут быть все, если жизнь будет поочередно
сбрасывать их с норовистого коня русской истории XXI-XXII веков. Ведь и
Петр I поднимал тост за своих "учителей шведов" после того, как "сбросил"
их в Полтаве.
Слабость народа - это пассивность, усиление чужих влияний, чреватая
многими конфликтами, потерей территориальной целостности, независимости
и даже расколом и, в особо тяжелых случаях, распылением и растворением
народа. Но у этой слабости народа есть сверхзадача - расслабиться, чтобы
воспринять и освоить чужой успешный опыт, чтобы пустить современность (в
том числе и чужой опыт) в сокровенные глубины национального Я, чтобы
впоследствии собраться с новыми силами для новых дел.
Но разве гарантировано, что современный опыт будет успешен в будущем?
Да, как ни странно. Речь ведь идет не о наших мыслях об опыте, а о
субстанциональной основе опыта, схватываемой и усваиваемой коллективным
субъектом нации-общины. Вспомним, что капитализм в его вполне
современных, зрелых формах воплотили в жизнь
итальянцы еще в XIV-XV
веках, но открытием этим воспользовались другие нации в XVII-XIX веках.
О возвышении интеллектуального начала
Чем существенным будет еще отличаться Россия 50-х годов от России
начальных годов XXI века?
Начало и фактор большезимья исследованы довольно подробно. А каково
действие "среднелетья", ведь период 2005-2053 гг. это не только первая
четверть большезимнего цикла, но и среднелетний сезон, у которого в свою
очередь тоже имеются первая, вторая, третья и четвертая четверть.
Среднелетний сезон - это лучшая (летняя) четверть настроенческого и
энергетического цикла, которую можно охарактеризовать словами "гармония",
"равновесие", "адекватность", "рост", "созидание", "тепло и свет", "сыгранность",
"спокойная наступательность". Это жизненный цикл фундаментальной
идеологической сермяжной доктрины, цикл идеологической парадигмы,
воплощаемой национальной интеллигенцией.
Эта идеологическая парадигма может завести общество на труднодостижимые
и даже недостижимые цели, но главное, что она действительно "заводит",
консолидирует и придает осмысленность жизни, задает ускорение, в конце
концов делает историю народа.
Начало большезимья является последним взлетом перед большим падением,
станет периодом лучшим, чем завершающийся сейчас период последней
четверти большой осени 1957-2005 гг. Энергетически нация-община
понемногу сдает позиции, но распределение энергии в это время более
равномерно, рационально, адекватно структуре общества и возможностям
духа. Ценностная структура духа в этот период приобретет завершенный,
статичный характер и прозрачность,
правда, "просветленность" этим
периодом и ограничится. Это уже не беспокойный, ищущий себя и своего
места под солнцем дух, а дух, обретший спокойствие (даже кротость) и
направленный на осмысление бурной истории прошедших веков.
Созерцательная составляющая национального духа возвышается в его
структуре, подымается над эмоционально-чувственным базисом, но этим
возвышением сполна воспользуется только интеллектуальная
элита (интеллигенция
"кухни" и интеллектуалы "действия" сливаются в одну
элиту) и никак не
могут воспользоваться народные слои, далекие от созерцания. Именно
ослабление народных слоев, "трудящихся" и "воинов", является центральной
проблемой всего большезимья. В первой четверти большой зимы это
ослабление приводит к "странному благодушеству" простых людей, как будто
теряющих способность собираться в большие структурированные массы для
продолжительной борьбы за землю и волю. Вспышки возможны, а для горения
не хватает ни топлива, ни кислорода.
О приспособлении русской нации
В условиях внешней агрессии или при вынужденной собственной
агрессивности в первую очередь востребуются эмоциональные и волевые силы,
а не интеллектуальные и интуитивные. Поэтому перераспределение духовных
сил нации в начале большой зимы не способствует противостоянию внешней
агрессии. Но на беду агрессивные притязания соседей и "своих" народов,
неудовлетворенных исторически обретенным статусом младших братьев,
возрастают вследствие того, что имперская (империостроительная) нация
скопила большие богатства, начиная с территориальных, в предыдущий
период, и "пока еще" не считает возможным делиться ими с новыми
хищниками.
Только оборонительные войны, справедливые и мобилизующие на защиту
корневых условий бытия глубинные силы такой нации, способны стать
победоносными, но не авантюры или войны, ведущиеся "одной рукой", т.е.
нехотя или во имя узких целей. Войны для таких наций, если они не
вынуждены крайней необходимостью обороны, являются делом неоправданным.
Это в лучшем случае приводит к ускоренному уничтожению накопленных
богатств...
В первой половине XXI века России будут навязаны оборонительные
локальные войны на Кавказе и, видимо, в некоторых странах СНГ
России
придется открыть двери для соседских влияний и установить либеральный
иммиграционный режим, иначе противоречия на
её границах (разница
потенциалов) не только вдвое-втрое увеличат и без этого разорительные
оборонные расходы, но и сориентируют страну на восстановление
государства "осажденной крепости", которому удастся продержаться не
больше десяти лет, а потом придется рухнуть, похоронив под собой и
Великую Россию. Из этой крепости убегут "все таланты", в ней
автономизируются-обособятся все основные нерусские народы, и за выход из
экономического кризиса придется заплатить экономикой, полностью отданной
на откуп крупнейшим корпорациям.
Поэтому просветленная "посеребренная" сединою Россия 2005-2053 гг.,
Россия не "царя-отчима" и не "народной воли", а Россия "Святой Руси" -
православной церкви, народного терпения и балагана, Россия общей
благотворительности и благочестивых (пусть хотя бы только
благонамеренных) президентов, эта Россия примет новую для нее миссию:
постриг приспособления к новому "игу", к половодью смуглой эмиграции, к
"уходу" лучшей части экономики под контроль соседей, далеких и близких,
к тому, что не только церкви, но и мечети определят облик не только
больших, но средних-малых российских городов, а кое-где и
деревень-поселков издревле русской глубинки, к тому, что четверть браков
русских девушек будет заключаться со "смуглыми", "чернявыми" и совсем
черными, а четвертая часть русских парней навсегда покинет Родину в
поисках удачи, денег, работы, свободы, мечты.
Энергия жизни будет тратиться на приспособление к формам жизни,
принесенным половодьем переселения народов. Это будет не только
приспособление к чужой силе и чужим языкам, но и созидательная работа по
созданию одновременно хаотичной и устойчивой
системы, приводящей эти
силы к единому знаменателю, уравновешивающей посредством культурного и
кровного смешения в самых разнообразных сочетаниях, но не только
уравновешивающей, но и разлагающей крупные инонациональные образования
на некие полинациональные общности, так что в середине этого
ассимиляционного процесса, который начнется в первые десятилетия XXI
века, а завершится к концу XXII века, мы (вернее, наши правнуки) увидим
поликультурную среду, состоящую из многих сотен культурных типов
полиэтнических общностей: казачьих, "крестьянских", монашеских (в том
числе старообрядческих), молодежных, артельных, возможно даже
коммунистических и языческих. правда, последние скорее будут не "жизненными",
а "игровыми", не "домом", и даже не "школой", а только "гостиницей", т.е.
местом утонченного или грубого развлечения, а не "цели и смысла".
Преобладание же получат казачьи и "крестьянские" общины, привязанные к
своей земле, семье, дому, общине, живущие доходами с земли, торговли, от
подрядов на строительство, транспортные услуги, охрану. Старинная
казачья служба государю преобразуется в не менее востребованную службу
по охране транспортных магистралей и других объектов собственности
великих корпораций, службу, ценимую за
её сословный характер, за
коллективную ответственность и коллективную профессиональную честь.
правда, это оказачивание охранной службы корпораций станет явлением,
характерным для XXII века, особенно его второй половины, а в XXI веке
традиционные казачьи структуры будут переживать углубляющийся кризис,
так что даже в охране государственных границ от них не будет большого
толка. Сама казачья "идея" в XXI веке скорее тюркизируется (т.е.
вернется к своим истокам в XIV-XV веках). Новые казачьи общины XXI века
будут больше напоминать мафиозные сицилийские кланы, с четкой
разветвленной иерархией, основанной на родстве и "дружбе", чем русские
общины казачьего Круга, принимающего к себе и в себя всякого, лишь бы он
был удал.
Уже в начале XXII века в России сложится великое многообразие типов
казачьих и "крестьянских" общин, отличающихся друг от друга по
вероисповедному (исламскому, православному, поликонфессиональному или
внеконфессиональному), суперэтническому (татарскому,
татаро-тюркскому,
татаро-тюркско-славянскому, тюркско-славянскому, польско-славянскому,
полиэтническому), "жизненному" (класс-сически
казачьему, "крестьянскому",
старообрядческому, артельно-"цыганскому", "профессионально-преступному"),
культурологическому (европейскому, кавказскому, центрально-азиатскому,
дальневосточному, евразийскому) признакам. Кое-где казачьи общины во
главу угла поставят профессиональный принцип, например, несение охранной
службы, но такие общины скоро преобразуются либо в преступные сообщества,
либо приобретут истинно казачий, тотальный характер, либо исчезнут.
Через механизм смешанных браков и усиливающейся идентификации личности с
казачьей и с "крестьянской" общиной в условиях погружения
государства и
общества в хаос, "крестьянские" и казачьи общины станут великолепными
машинами для ассимиляции с русскими пришлых и сравнительно малочисленных
в России народов, сначала с русскими как послушными "дураками" и
удобными партнерами, потом как с носителями цветистой, яркой души,
радости чуда и веселия праздника, а еще дальше как с носителями новой
воли и силы, диковатой, дикорастущей и уже не дающей права на выбор
любить или уважать, требующей любить и уважать.
Сила общины, подобно силе природы, из продуктов
распада и разложения
способна выращивать новую жизнь
Община - одновременно иерархия и
отрицание иерархии в празднике - ритуальном коллективном действе:
Черты, обнаруживаемые в инициационных состояниях, позволяют многое
прояснить в социальном поведении коллективов, стремящихся к
периодическому восстановлению священного времени, времени Начал. Именно
эти черты присущи праздничному состоянию, когда размываются социальные и
статусные отличия и общество представляется общиной равных, священным
братством, не знающим иерархии. В лиминальности проявляются черты некой
альтернативы структуре. В результате появляется тип социальной общности,
который Тэрнер определил термином "коммунитас". Коммунитас - производное
от "коммуна" (община), но община всегда структурна. Лиминальность же
воспроизводит идеал, архетип общины - идею общины как всеобщей,
идеальной, абсолютной социальной связи, без каких - либо примесей
структурной иерархии. Именно этот тип идеальной (небесной) общины
периодически воспроизводится праздничными ритуалами.
Таким образом, в динамике развития малого коллектива высвечиваются как
бы два полярных типа социальной общности. "Налицо как бы две модели
социальной взаимосвязи, накладывающиеся друг на друга и чередующиеся.
Первая - модель общества как структурной, дифференцированной, а зачастую
и иерархической системы... Вторая - различимая лишь в лиминальный период
- модель общества как неструктурного или рудиментарно структурного и
сравнительно недифференцированного коммунитас-общины или даже общины
равных личностей, подчиняющихся верховной власти ритуальных старейшин
...
Лиминальность подразумевает, что высокое может быть высоким до тех пор,
пока существует низкое, и тот, кто высоко, должен испытать, что значит
находиться внизу... (С.Д. Домников, 29, с. 201-203).
В русской общинной жизни мало иерархии, но много праздника и потому
упорядоченные буржуазные и иные социумы, опирающиеся на идеи порядка,
иерархии, стабильности, функциональности, для русских - "смерть", а вот
анархия - "мать порядка", и смута - карнавал, хоть и кровавый, но
праздник (вспомним любимую Лениным фразу о революциях как праздниках
истории). Поэтому чередование фаз, "иерархической" и "праздничной",
необходимое любой культуре, для русской является просто условием
выживания.
Само разнообразие форм постепенно лишит почвы как родственно-клановые
структуры, так и профессиональные, а также структуры, основанные на
собственности. Но до тех пор, пока такое разнообразие сложится и
расцветет во второй половине XXI-начале XXII веков, перечисленные выше
виды структурирования общества (клан, профессия, приобретшая в новой
корпорации свой институт, и собственность) будут претендовать на
универсальность и всеобщность в качестве исходного и конечного правового
и политического принципа, и выведут в число лидеров те нации, которые
лучше всего адаптированы к этим принципам.
На российском политическом и правовом пространстве эти нации вступят
между собой в решительную борьбу за власть над страной. Среди этих наций
наибольшие заявки сделают татары,
поляки, корейцы, а также казахи,
румыны, западные украинцы, немцы и вездесущие (т.е. везде сующие свой
нос) американцы, а также стоящие за спиной
поляков
итальянцы и испанцы
и, напротив, идущие в первых рядах пращников американизма великие
британцы. В общем не Москва, а Вавилон, высокая башня и большая борьба с
предопределенным исходом, то есть русским реваншем во второй половине
XXII века.
Еще в XXI веке русские интуитивно поймут свою роль и взвалят на плечи
свою ношу
Они предложат всем народам и культурам, борющимся за власть
над российским пространством, лубочное многообразие, отдадут казалось бы
невосполнимое, т.е. своих девушек-красавиц (а значит, и их детей, уже
вроде как нерусских), свою экономику и даже власть в своем
государстве в
обмен на устойчивое многообразие странных причудливых общностей и общин,
совершенно бестолковых и нестойких, вечно ссорящихся между собой и время
от времени взрывающихся сами по себе, бесполезных как опоры власти,
живущих стихией чувства, но не к цветочкам-бабочкам, а к чужим женам,
успехам и к чужому добру, стихией, которая по мгновенному движению
коллективной души может вдруг стать стихией общенародного бунта и
стихией общенародной любви.
Правда, стихия развернется позже, во второй половине XXI века, а в конце
"посеребренного пятидесятилетия" заметными будут только процессы "растворения"
русской воды в клановой соли и корпоративном сахаре.
Со стороны это будет представляться гибелью, разложением, распадом
России, но "русский секрет" будет секретом для всех, кроме самих русских
людей, которые в странных мистических и еще более странных философских
построениях, возможно таких же нелепых, как
федоровское "общее дело",
будут проповедовать об этой надежде, о свете в конце туннеля.
Русская душа вдохнет воздух бури-смуты как воздух будущей воли, будущего
устроения земли, проходящей через бушующий поток общерусской стихии,
собирающейся в Гольфстрим народной миростроительной инициативы, вдруг
распадающейся на тысячи озер и речек местной инициативы, идущей от толпы,
народа, веча, а не верхушки, небесного камня и богатея с
виртуально-реальной властью денег и Интернет.
В XXII веке неустойчивый мир общностей-общин структурируется архетипами
старинной общинной иерархии: от малых к локальным, от локальных к
средним (волостным) и далее к представительству в соборной церкви и в
самодержавном государстве, подобно тому, как это было и в XVIII-XIX
веках:
Функции общественного самоуправления, религиозные и
административно-правовые, т. е. все основные функции общины...
объединялись в приходской организации.
На этот общественный аппарат и опиралось
государство, которое превратило
общину в особую территориально-административную единицу, наделенную
статусом самоуправления, при расширении числа традиционных функций
сельского общества за счёт вменяемых ей государственных полномочий как
разверсточной налогово-податной единицы, рекрутской и т. п.
административно-территориальной структуры. Зачастую в густонаселенных
районах такими полномочиями обладали не отдельные общины, а группы общин,
получавшие названия волостей (букв. наделенных вольностями). В
крепостных имениях, принадлежавших вотчинникам и владельцам горных
заводов, такие полномочия предоставлялись группам общин, принадлежавшим
одному землевладельцу. Сфера деятельности владельческих общин была
несколько отлична от деятельности общин у казенных крестьян. Крестьяне
имений должны были отбывать различные господские работы: в
земледельческих имениях - работать на "барской запашке", в заводских -
на заводах и других работах. Раскладка этих повинностей возлагалась
также на общину (29, с. 186).
А сейчас - тонем!
Глубинное народное чувство, подымающееся в первом десятилетии XXI века,
это предчувствие "конца времен", ощущение "старости мира" и одновременно
острое чувство нового, действительно нового, отталкивающего, пугающего,
незваного, непридуманного символистами (как в начале XX века), не "идейного",
а грубо конкретного и вещественного, подобно монгольскому воину в 1237
году или американскому десантнику в 2002-м.
В XXI веке, чем ближе к середине его, тем меньше будет у русского
человека способности к суждению и сравнению, ведь все сколь-нибудь
значимое станет пришлым, новым, чужим, а философией жизни станет "гуляй,
не думай о завтра, не думай и о сегодня, жизнь - бардак и люди так, если
возможно - страну сохранить, и пусть жизнь в ней летит под откос, потом
дай Бог, все уладится, ведь бывали времена и похуже..."
Кроме того, многие русские "перекодируются" в
татар и тюрков. Одни
сознательно, взяв равнение на идеал; другие в силу "голоса крови",
закипевшей через 4-5-6-7 поколений под влиянием мощного излучения
находящихся в "лете" семитских и тюркских наций (это глубоко обрусевшие
когда-то татары и тюрки, которых, думаю, очень много среди русских);
третьи, недавно обрусевшие, в силу естественной активизации дремавших (как
правило в семье) до этого национальных традиций, татарских и тюркских.
Поэтому "татаризация" и "тюркизация" России будет иметь не только ядро,
но и очень широкую маргинальную зону, в которую в начале XXII века будет
входить чуть не треть русского населения. Затем, к концу XXII века, эта
зона будет вновь поглощена возрождающейся русской нацией (нацией-общиной).
Читатель, знакомый с моими предыдущими работами, заметит факт
исчезновения "китайской угрозы". И это не случайно, поскольку
предпринятое мной с тех пор точечное исследование китайской истории в
макроциклах, подвело к мысли о начале в XIX веке китайской макрозимы,
которая продлится до конца XXVI века. Более обстоятельное исследование (хотя
бы на уровне "Эскиза еврейской истории"), думаю, позволило бы мне это
сомнение превратить в уверенность.
Но до сих пор не решено - то ли
оставаться в "области противоречия", просто сменить сценарий "китайской
угрозы" на сценарий с "тонущим Китаем" и, тем самым, подготовить новую
серию сценариев мирового развития в соответствии с рекомендациями
сценарной школы, настаивающей на "равновероятности" сценариев, то ли все
же убедиться в новом сомнении или его опровергнуть... Ясно, что
идеальным было бы вначале написать сценарии со слабым Китаем, а потом
поглубже войти в его историологию...
Оглавление
www.pseudology.org
|