| Валентин Исаакович Рабинович | |
| Юрка Машкевич | |
Юрка Машкевич
был единственным ребенком в семье дяди Саши и тети Кати Машкевичей,
занимавших одну из комнат
нашей коммунальной квартиры, казавшейся мне в
детстве, а часто и в более зрелые годы, идеальным человеческим жильем.
Дядя Саша был почти всегда улыбавшимся бритоголовым крепышом, бывшим летчиком – как и его брат дядя Ося, который с тетей Надей и двумя дочерьми – Иркой и Ланкой занимал в нашей квартире самую большую комнату, бывшую залу. В Гражданскую войну братья Машкевичи служили в эскадрилье, входившей в состав армии Кирова, которая вместе с армией Орджоникидзе снова завоевала Кавказ. Киров ликвидировал независимость мусаватистского Азербайджана, Орджоникидзе ликвидировал независимость меньшевистской Грузии, а затем они вместе ликвидировали независимость дашнакской Армении. За то, что бывшие штабс-капитаны Александр Александрович Машкевич и Осип Александрович Машкевич помогли большевикам восстановить там власть России, им выделили по комнате в центре Москвы, в прекрасной квартире прекрасного дома, в которой еще одна комната была выделена вдове и дочери знаменитого русского летчика Братолюбова – тете Жене и Гале. 2 Самого Братолюбова я в живых не застал. За три с половиной года до моего рождения, в 1919 году, когда деникинские генералы Мамонтов и Шкуро заняли Орел и Курск, а Орджоникидзе с трудом удерживал Тулу, председатель Реввоенсовета республики Троцкий приказал Братолюбову, в то время начальнику единственного в России авиационного училища, поднять в небо все пригодные к полетам аэропланы и бросить их на белую конницу. Братолюбов возглавил операцию, но его «Ньюпор» был подбит и свалился прямо на конников Мамонтова. Гордость российской авиации, с переломанными ногами и ребрами, отвезли в Киев, где тогда находилась ставка Доброармии Деникина. Там офицерский суд приговорил изменившего присяге подполковника к расстрелу. А братья Машкевичи стали после Гражданской войны авиационными инженерами. Старший, дядя Ося, возглавил издательский отдел ЦАГИ, Центрального аэрогидродинамического института, основанного перед Первой Мировой войной крупнейшим в России авторитетом в области аэро- и гидродинамики профессором Жуковским. Младший брат, дядя Саша, считавшийся всеми более способным, стал самым крупным в ЦАГИ специалистом по самолетным шасси. Что он был действительно очень способным, видно было хотя бы по тете Кате, маме Юрки, которая целые дни проводила за роялем, распевая оперные арии. Она закончила Московскую консерваторию, и ее мягкое, чистое колоратурное сопрано особенно подходило к арии мадам Баттерфляй, которую она пела каждый божий день. И внешность у нее была подходящая, с моей тогдашней точки зрения: огненные волосы до плеч, зеленые глаза, тонкий, с небольшой горбинкой, нос, ярко-красные блестящие губы и ярко-красные блестящие ногти. Райская птица, попавшая в золотую клетку: на сцену дядя Саша ее не пустил. Правда, и дома тетя Катя редко оставалась одна. Почти всегда у нее были гости, с которыми она разучивала дуэты. Тетя Катя Машкевич и тетя Женя Братолюбова были единственными женщинами нашей квартиры, у которых всегда, а не только по большим праздникам, был маникюр, а прическу делал специально приходивший к нам на кухню парикмахер. На кухню – потому что там стояла газовая плита, на которой он раскалял щипцы для завивки. В такой день по всей квартире разносились не тети-катины арии, а едкий запах ее и тети-жениных паленых волос. Но о способностях дяди Саши свидетельствовали не только редкостная внешность, рояль, голос и запах жженых волос тети Кати (я еще забыл упомянуть ее единственное в нашей квартире котиковое манто). Однажды по работе ему понадобилось выучить английский язык. До этого из иностранных он знал только немецкий. Дядя Саша попросил мою маму дать ему несколько уроков. И мама, сама знавшая, кроме русского, белорусского, украинского, идиша, – немецкий, французский и английский, говорила, что такого способного к языкам человека встретила впервые. Уже через три недели он самостоятельно прочел нужную ему американскую книжку – если я не ошибаюсь, Сикорского. 3 Юрка был очень похож на своего отца. И внешне – тоже небольшой и плотненький, тоже улыбчивый, с такой же ямочкой на правой щеке, только кудрявый и без усов. Но, главное, – по одаренности. Хотя играть его учили на скрипке, самостоятельно он научился играть практически на всех музыкальных инструментах – от губной гармошки до аккордеона. Самостоятельно смастерил себе ламповый радиоприемник с наушниками. И отличный самокат. А еще Юрка Машкевич обожал всяческую живность. У него всегда жил кто-нибудь – либо черепаха, либо уж, либо водосвинка, либо парочка постоянно размножавшихся белых мышей, а огромный, в полподоконника, аквариум заполняли шустрые стайки меченосцев и неподвижно висящие гроздья вуалехвостов. А еще у Юрки Машкевича было настоящее духовое ружье, из которого все младшее поколение нашей квартиры стреляло в коридоре в мишень, прилепленную хлебным мякишем к входной двери. Чтоб никого не убить, мы во время стрельбы запирали дверь на крюк. Духовых ружей до войны в нашей стране не выпускали. Юрке его привез дядя Саша – из Италии, куда его посылали в командировку на авиационные заводы «Капрони» и «Фиат». Кроме ружья, он привез Юрке набор маленьких, но настоящих слесарных инструментов, тете Кате – еще одно манто, из ламы, и всем ребятам в квартире – по банану. Это был первый банан, который я увидел не на картинке, а в натуре, и я получил от него, конечно, огромное удовольствие. Но вообще-то к тому времени, а на дворе стояла середина тридцатых годов, жизнь в нашей квартире не то чтобы совсем замерла, но как-то подзаглохла. Так же, как почти все друзья моих родителей, исчезли куда-то друзья Машкевичей. Перестал появляться на нашей кухне парикмахер. Перестали доноситься в наши комнаты с другого конца квартиры оперные дуэты, да и арии тоже. Видимо, за отсутствием своих привычных собеседников, дядя Саша стал после работы заходить к нам и подолгу беседовать с папой. Обычно при этом дверь в папину-мамину комнату они закрывали, но как-то раз лишь прикрыли ее, да так неплотно, что до меня донеслись несколько десятков дяди-сашиных слов, из которых я заключил нечто столь меня поразившее, что оно засело в моей памяти, можно сказать, навсегда. Речь шла о том, что Туполев не дает ходу молодым талантливым конструкторам – Яковлеву, Лавочкину, Гуревичу, Ильюшину и самому большому таланту со странной фамилией Сухой. Из командировки в Италию дядя Саша вернулся совсем расстроенный – ему показали там новые немецкие самолеты. Вскоре он заболел – в первый и последний раз. По квартире поползло жуткое слово «рак». Несколько недель из дяди-сашиной комнаты в коридор доносились крики, потом дядю Сашу увезли в больницу и больше не привезли. Потом я был призван на действительную военную службу и шесть лет никого из Машкевичей не видел и ничего о них не слышал. А когда вернулся в Москву после войны, Ланка рассказала мне, что в эвакуации, в Омске, тетя Катя быстро проела свои кольца, браслеты и брошки, свои манто, и они с Юркой стали форменным образом голодать. Но это продолжалось недолго, потому что Юрку приглашали на свадьбы, поминки, просто на вечеринки – играть на аккордеоне, и он всегда приносил домой какую-нибудь жратву. Потом тетя Катя вышла замуж за какого-то полковника, но стала сильно кашлять и умерла от туберкулеза. 4 А Юрку взял к себе фронтовой товарищ отчима, директор военного дома отдыха, и оформил его культурником. В этом доме отдыха Юрка и остался жить. Как только ему исполнилось восемнадцать, женился. Учиться дальше не смог – надо было кормить рождавшихся один за другим детей. Года через три-четыре после войны Юрка Машкевич, попав по делам в Москву, заехал к своим. Ланка мне позвонила, и я приехал повидаться. Юрка стал вылитый дядя Саша, только с длинными, до плеч кудрями. Веселый, довольный жизнью, что в то время было немалой редкостью. Его пригласили культурником в один из подмосковных санаториев Четвертого управления Минздрава, то есть Кремлевки. Денег немного, зато все дармовое – коттедж, царское питание. Детей в школу отвозят и привозят. Библиотека отличная. Бильярдная – как в лучших Домах офицеров. В окрестных лесах полно ягод и грибов. А какая охота! Какая рыбалка! Несмотря на сытую жизнь, на работу не бей лежачего, прожил Юрка Машкевич не очень долго, едва дотянул до сорока. Стал ли кто-нибудь из четырех его сыновей летчиком, конструктором или певцом, – не знаю. Но уверен, что гены дяди Саши и тети Кати так просто запропасть не могли и в ком-нибудь из потомков непременно себя проявили или проявят. А то, что жизнь не позволила этим замечательным генам развернуться как следует в их единственном сыне, конечно, жаль. Хотя, с другой стороны, не так-то уж много в этой жизни занятий, дающих окружающим исключительно положительные эмоции – таких, как то, каким она наделила Юрку Машкевича. И кто, в самом деле, знает, что такое настоящее счастье? Источник Оглавление |
|