Лирический дневник (1935-2008) Валентин Рич Прикосновение Часть 2 Кариатиды Памяти отца Без вести пропавшие – в отступленьях павшие, Вы теперь навечно от своих отставшие. От своих отставшие. В отступленьях павшие. Что мы устояли, так и не узнавшие. Что жизнь продолжается, так и не узнавшие... Персидские мотивы Не чищена ажурная ограда. Печальна тишь покинутых аллей. И одиноко стынет колоннада пирамидальных белых тополей. Трещит терновник, распрямляясь сзади. Я по промерзшей голубой росе пришел туда, где бронзовый Саади печально смотрит в мраморный бассейн. Молчит фонтан, от инея мохнатый. В бассейне не шелохнется вода, подернутая за ночь синеватой, искрящейся, прозрачной кромкой льда. А подо льдом, едва заметным, зыбким, не в силах эту кромку разорвать, повисли перевернутые рыбки, давно уж переставшие дышать. Но я подумал: зря грустит Саади, – как будто в сердце прячет горький стих. Ведь если битва не корысти ради, то не до рыбок, даже золотых. Я б рассказал, когда он мог понять бы, как мы в ту осень, что их дням близка, не пощадили блоковской усадьбы, но книги Блока пронесли в века... Эрмитаж. кариатиды Нищему пожар не страшен: схватил суму – и в другую деревню. Эта пословица древняя неприменима к племени нашему. Да, мы были нищими, но не нищими духом. Мы верили в добро - не то, что в сундуках. И поэтому Землю, что не была нам пухом, мы, шатаясь от голода, удержали на плечах. Ладога. 1945 Как богатырь в серебряной кольчуге, Разлегшийся во весь гигантский рост, Забыв про битвы, терема, и вьюги, - Простерлась Ладога на сотни сотен верст. Он кончил бой. Он грудь вздымает сонно. Его душе привольно и светло. Лишь иногда пройдут морщины-волны Через его спокойное чело. Свой верный щит с насечкой золотою, Весь в ссадинах от вражеских мечей, Он бросил в небо. И теперь Луною Блистает щит средь ладожских ночей. Свою отраду – верный меч булатный, Пронзивший не одну лихую грудь, Он близ щита повесил в час закатный – На месте том мерцает Млечный путь. И на рассвете не туман лениво Седые космы уронил в волну, – То верный конь, горячий, белогривый, Хозяина проведать заглянул. Но все спокойно. Меч пока не нужен. Не к спеху щит. коню нескоро в путь. Над Ладогой бесшумно чайки кружат. Спит богатырь, вздымая мерно грудь   Спорю с Тютчевым Я видел сумасшедший тир. Мишени были в нем живые. Там тысячи смертальных жал разили всех подряд. Блажен, кто посетил сей мир в его минуты роковые ? Нет! Кто сей доли избежал, блаженнее стократ! Эпитафии Здесь горского парня Мусу Исмаила судьба пощадила – хоть сам он об этом тем яростным летом не знал ничего. Лучше ни разу не видеть Кавказа из этой могилы, чем из урановой шахты не видеть его. *** Когда нам было от роду по восемнадцать лет, никто у нас не спрашивал: «Ты русский или нет?» Когда нам было сказано, где насмерть нам стоять, никто у нас не спрашивал: «Кто твой отец? Кто мать?» Про пятый пункт никто-никто не спрашивал в тот час, когда в могилу братскую закапывали нас. *** В горах ли, в чистом поле ли, какой тропой ни шли, своею кровью полили мы каждую пядь земли. Не ангелы, смертные люди: болели, страдали от ран, на доты ложились грудью, отчаянно шли на таран. Юнцами в шинели влезали и в танки. А те из ребят, что в двадцать живьем не сгорали, сжигали сердца в пятьдесят. Мы были счастливы Внук: «Вы были счастливы – у вас была война!» Мы были счастливы – у нас была война. Любимых угоняли на чужбину. Любимому стреляли в лоб и в спину... А наша только в том была вина, что родились в бескрайней мы земле, омытой Ледовитым океаном, открытой всем ветрам и всем туманам, веками тосковавшей о тепле. И все-таки... И все-таки в бою жизнь прожита не ради мелкой цели. Мы родину холодную свою своим дыханием, своею кровью грели. *** Не заструиться рекам вспять. Навек уснувшим не проснуться. Так создан мир, что не вернуться, не обернуться, не позвать. Всему приходит свой черед. Ни на Охотном, ни на Пресне нас нет уже который год... ... Мы превратились в дым и в песни, которые поет народ. Незажившие раны «... Девчонки, их подруги все замужем давно». Евгений Винокуров Скоро в отпуск последний убудут батальоны последних вдов. И околицы позабудут не пришедших домой сынов. А девчонки их стали бабками. А мальчишки вышли в деды. И залиты зелеными травками опустевших окопов следы. Но в годах, что для жизни проторены, долго будут еще видны на невидимом теле истории незажившие раны войны. *** Проклятый век перемещенных лиц, век выдворений, ссылок, депортаций. Проклятый век перемещенных наций, безлюдных сел, аулов и станиц… Проклятый век безвременных разлук, застывших рук и губ оледенелых. Прервавший стук сердец оцепенелых вагонов удаляющийся стук… *** Мне снится то и дело один и тот же сон. Открыто мое тело со всех сторон. Осколок на излете. Жужжит он, как пчела… ... Когда за мной придете? Пока что не пришла. В кино …Вода по горло. И по пояс тина. А над водой бушует пулемет. Но человек – живучая скотина. И кто-нибудь до берега дойдет… Всю жизнь мою то прямо в лоб, то в спину стреляли не в кино, а наяву. Но человек – живучая скотина. И как это ни странно, я живу. Эхо войны Весь день гремела канонада. Весь день, отчаянья полна, по морю цвета шоколада летала пенная волна. И вновь, и вновь безумный кто-то ее на приступ слал и слал. И гибла пена, как пехота, на дотах крутолобых скал. *** Весь день гремели электрички. А на последней грани дня горели сосны, словно спички, и тлело небо от огня. Потом погасло все. И скоро остались мне во мне строкой лишь пепел звезд, лишь уголь бора, лишь дым тумана над рекой. *** Ни свиста пуль, ни грома орудий. В небе полуденном солнце светит. Но каждый день на моей планете умирают люди. У м и р а ю т  л ю д и ! Ни свиста пуль, ни грома орудий. В небе ночном лишь месяц светит. Но каждую ночь умирают люди на моей планете. Н а  м о е й  п л а н е т е ! Ни шагу назад Нависли над Ленинградом. Нависли над Сталинградом. Примеряют награды за Волгу и за Кавказ. Но если меня не сдвинуть, но если тебя не сдвинуть, но если его не сдвинуть, - кто сдвинет всех вместе нас? Я думал не раз об этом Тем яростным, лютым летом. И после, вчера и сегодня , я думал об этом не раз, - что если меня не сдвинуть, что если тебя не сдвинуть, что если его не сдвинуть, - кто сдвинет всех вместе нас? Нависли и слева, и справа. Сулят – кто деньги, кто славу. А нет, так сулит расправу Мефистофельский бас. Но если меня не сдвинуть, но если тебя не сдвинуть, но если его не сдвинуть, - кто сдвинет всех вместе нас?   В литературной студии Вирши Горжусь я, братцы, Кацнельсоном. Все по нему – и стих, и плац. Он был бы, может быть, Нельсоном, когда бы только не был Кац. *** Не сочиняй – пиши натуру, и ты пробьешься наконец. Ведь пуля лжи извечно дура, штык правды – вечно молодец! *** В жизни все получается запросто – и цветасто кругом, и пейзажисто. А в блокноте ни строчки не вяжется. Отчего ж это мне не пейзажится? *** Дактиль – это птеродактиль. Блямбы ямба не нужны нам. Эй, поэты, обнажайте речи скрытые пружины. Чтобы рифмы, чтобы ритмы на ногах свинцом не висли, чтобы стали говорить мы языком бесстрашной мысли. *** Главный калибр – верлибр? *** С новым годом! С новым гудом! С новым гидом!.. ... С новым гадом? *** Ах, как плохо одному – руки-ноги ни к чему. И никак я не пойму, где мой путь? Ах, Адам, ты, Адам! Да десять ребер я отдам, лишь бы сделал мне мадам кто-нибудь. *** Хоть верьте, хоть не верьте – я был бы даже рад, когда бы после смерти попал не в рай, а в ад. Там серный запах боя ярил бы нам сердца. Там в копоти и зное мы с вражьей силой злою сражались без конца. И сами, словно шкварки, (закон войны суров) не раз бы ей припарки лепили меж рогов! Потом, устав немножко, но поборов свой страх, пекли бы мы картошку на тех же угольях… *** Привет тебе, о, скромный ресторан! О, флотский борщ! О, шницель ароматный! Единственное место, где приятно быть начинающим. *** Твори, твори, не бойся, трать чернила. Дерзай, дерзай наперекор судьбе. Коль студия тебя не остудила, должно быть, правда, есть огонь в тебе.   За час до рассвета Как бы всё на свете было просто Как бы все на свете было просто, будь все одинакового роста, друг на друга внешностью похожи, да и вес у всех один и тот же! Иначе, однако, мир устроен. Кто-то – повезло! - умен и строен, кто-то обделен, увы, умишком, да и строен, право же, не слишком. И поскольку жизнь разнообразна, в ней так трудно избежать соблазна, прибегая к праву ножевому, то и дело резать по живому. А Тимур, Кортец и Торквемада, а наш Ленин,– в общем, кто придется, - он повсюду и всегда найдется, ежели такого жаждет стадо. *** Эскадрон. Эскадра. Эскадрилья. Жаркое дыхание степей. Это было сказкою и былью невозвратной юности моей. Мир насилья не разрушить разом. Мир свободы разом не создать. От полярной тундры до Кавказа поднималась молодая рать. По речным долинам и по взгорьям, по следам замученных отцов шли вперед, навстречу светлым зорям миллионы юных храбрецов. Не корысти ради, славы ради, и не ради власти над толпой, - с песней о Каховке и Гренаде шли ребята в свой последний бой... *** В лад подрагивают плечи От конского пляса. Вырывается навстречу Гривун Опанаса... Э. Багрицкий Нет, я не почитал Урицкого. И Сталина не почитал. Но в детстве прочитал Багрицкого и был сражен им наповал. И кто бы знал, чего мне стоило, когда очнулся я от снов, своих коней поставить в стойла и запереть их на засов. *** Сосны шумят вековые, в небо уйдя головами, словно мечтами своими делятся в небе с орлами. «Если б, не зная печали, если б, не ведая горя, белыми плыть кораблями нам по широкому морю! Там, где вздымает, как стены, волны полуночный ветер, там, где богиней из пены солнце встает на рассвете…» Полно вам, глупые сосны, в небо стучаться ветвями. Век свой вы кончите просто: в печке – дровами. *** Дождик льёт. Дождик льёт. Сумрачно и плотно. Будто кто-то ткёт и ткёт серые полотна. Все утоплено во мгле. Тихо пухнут реки. Чертят капли на стекле медленные треки. И не веришь, что вот-вот грянет буря где-то – и богинею из вод снова выйдет лето. Осень Как рыжий конь, несешься вскачь ты через пространства, где с утра несостоявшиеся мачты все ловят кронами ветра, пытаясь вслед за облаками туда умчаться, где прибой сразмаху бьет стеклом о камень... Да корни скованы землей. *** Небо роняет белые звезды на присыпанную солью черную траву. И стынут прозрачные руки березы, заломленные в синеву. Секретный ужин Помните? Вместе ужинал? Клялся, косясь на дверь? Было – один из дюжины. Из скольких один теперь? Про шимпанзе Говорят, что шимпанзе можно научить, чтоб совсем, как человек, стал он есть и пить. Отличать от водки ром. В ванне с мылом мыться. Чистить зубы перед сном. А наутро бриться. И читать. И писать. И делить. И множить... Одного лишь – предавать шимпанзе не может. Из-за мелкого совсем этого изъяна шимпанзе – не человек, а только обезьяна. *** Вороны – не вараны. Вараны – не вороны. Бароны – не бараны. Бараны – не бароны. Бароны – не бараны… Бараны – не бароны… Короны! – Не кораны! Кораны!– Не короны! Не приведи меня Господь попасть в такие страны, где сделались воронами вчерашние вараны, где сделались баронами вчерашние бараны, где сделались коронами вчерашние кораны…   Маяковский Сначала покажут дулю. Потом помажут халвой. Можно убить пулей. А можно убить хвалой. Презиравшего бронзу, вельможный речетатив, можно убить, в бонзу задним числом превратив. Умершего от жажды, испившего пистолет можно убить дважды – поставив на постамент. Могила неизвестного поэта Говорят, что существует где-то Могила Неизвестного Поэта. Не то Икаром к Солнцу занесло. Разбился вдрызг. Такое ремесло. Не то наоборот, - на пьедестал. И сразу быть поэтом перестал. Не то юнцом попал на эшафот. Не то пропал средь каторжных болот... У той Могилы в памятные даты Пьют водку Неизвестные Солдаты За час до рассвета За час до рассвета особенно травы седы, туманы густы, леденящие росы обильны. За час до рассвета из зоны двенадцатимильной душа выплывает в открытое море беды. За час до рассвета особенно звезды бледны. За час до рассвета особенно холодно ложе. За все, что не сделано, горькое чувство вины за час до рассвета нам сердце особенно гложет. За час до рассвета часы замедляют свой ход. А может, вращенье свое замедляет планета? И кажется нам – никогда не наступит восход. Но к счастью, все это бывает за час до рассвета. Homo sum Забит нуждой, опутан ложью, он вянет, как цветок в глуши. Но все не гаснет искра Божья на самом дне его души. Улыбка Кабирии В бедном сердце силы нет уже: чаша выпита до дна. Но другой на свете нету же: нам дана всего одна. Как терзается, как мается, как он втоптан – человек... Но победно разгорается свет надежды из-под век! Музе Мечту оброня, слезу оброня, звонкий смех оброня, спой за меня, спляши за меня, нарисуй за меня. Изобрази мою маяту, глухое мое житье. Преобрази мою немоту в бессмертье мое. Синяя птица И дружба мужская, и женские лица, - все будет, но будет потом. А прежде - поэзии Синяя птица коснется волшебным крылом. И жизни цветенье все длится, и длится, все ширится дней окоем, - покуда поэзии Синяя птица волшебствует в сердце моем. *** Все уже, кажется, сказано, сыграно, спето, изваяно и нарисовано множество раз, но все еще бродят актеры, певцы и поэты в чащах подмостков, мелодий и фраз. Что еще может придать хоть какой-нибудь смысл нас окружившему хаосу тел, и событий, и душ, если, пускай и не новая, нас посетившая мысль, если, пускай и не ливень, но освежающий душ? *** Нет ничего мимолетней строчек, что выдал поэт. Сутки – и мимо! И лётной больше погоды им нет. Но в мире, где вещи, как клещи, где знают сердца свой шесток, нет ничего долговечней тех мимолетных строк. *** Поэт похож на алкоголика: тот должен пить, а этот - петь. Как-будто начинаем с нолика, а надо - миллиард успеть. Как-будто не был потревожен еще никем ни рай ни ад, до той поры, как Аз, ничтожный, явился на земной парад. Как-будто мы стократ умнее и поучаем неспроста тех, у кого уста немеют, коснувшись писчего листа. Как-будто мы не колобродим, во тьме не бродим, не грешим, и до конца всегда доводим все, что однажды порешим. Как-будто слово, а не дело, лежит в основе бытия, и мысль, что кой-кого задела, им вправду не дает житья. Как-будто что-нибудь изменит наш смех, наш стон, наш трубный глас, и мир, погрязший в лжи и лени, похорошеет из-за нас... ... И все же начинаем. С нолика. А надо – миллиард успеть. Поэт похож на алкоголика. Тот должен пить. А этот – петь. *** Стихи бывают сытые. Бывают и голодные. Голодные – горячие. А сытые – холодные. Едва голодных я коснусь, теплеет даже мрак. А сытых просто сторонюсь – мне холодно и так. *** Сладкогласые мужи, что всегда в почете, расплодились, как ужи на гнилом болоте. Есть на свете страх и смерть, голод есть, и атом. Чтоб все время сладко петь, надо быть кастратом. *** Поэзия не терпит суеты... Пушкин Поэзия не терпит суеты. Лишь там ее небесные страницы, где гаснут человеческие лица среди житейской черной маяты. Поэзия не терпит красоты. Поэзия поэзии боится. *** Прекрасны радость и печаль. Еще прекраснее тревога. В ней начинается дорога, которая уходит в даль. Пастер и Пастернак Наверно все же в этом есть какой-то тайный знак, - что жил во Франции Пастер, в России – Пастернак. Один в одном, другой в другом великий был мастак: ученый муж Луи Пастер, поэт Б. Пастернак. Чтоб миру в бешенство не впасть, не погрузиться в мрак, они сожгли свои сердца – Пастер и Пастернак. Конечно, мир, где мы живем , – пока еще бардак. Но неповинны в том никак Пастер и Пастернак. *** В его стихов таинственную глубь Уходишь, как в глубины океана Искатель жемчуга. Уже рябит в глазах, И в легких не хватает кислорода, И не понять, где верх, где низ, где берег, Тебе знакомый с детства. Но потом Ты все же выплываешь на поверхность. И сразу видишь, как необычайны Твой океан, твой берег, твое небо. И даже сам ты будто вновь рожден. И лишь тогда ты разжимаешь руку, Глядишь, а в ней жемчужная строка, Весь мир преобразившая… *** Поэт открывает новое – на то он и есть поэт. А если нового нету, то и поэта нет. *** И тьма не тьма, и свет не свет, и грозный вал не вал – до той поры, пока поэт их словом не назвал. Но слово найдено.И вот чернеет ночи лед, и Солнце плавит небосвод, и грозный вал встает… Так береги свой дивный дар и даром слов не трать на то, что кто-то до тебя уже успел назвать. *** Как часто я не знаю наперед, куда пойдет мое стихотворенье! Оно во мне, как дерево, растет - из колдовской земли воображенья, из ритмов жизни, бьющихся вокруг, из слов, ко мне приставших, как недуг… *** Чу’дно, чу’дно – и чудно’ Су’дно, су’дно – и судно’. Какие изменения от смены ударения! Во внимание не примет ударений разноцвет и получит вместо ’минет, извините, но ми’нет *** Наверно, так себе стишата. Но все равно любезны мне. Как желторотые опята, растущие на старом пне. *** Строчки – это одиночки Кто – куда. Чуть что – в кусты. Рифмы связывают строчки, словно скрепками листы, наводя к последней точке цепи строчек, как мосты. …Люди – это одиночки… *** Поэт состоит из судьбы, волшебства и мысли. Все три корабля взаимонезаменимы. И если хотя б на одном паруса обвисли, значит рейс отменен: боги прошли мимо. *** Из тех, кто носит бакенбарды, не все подряд бывают барды. И тот, кто совершенно брит, быть может, истинный пиит. Лишь для матраса нужен волос. А для поэта – слух и голос. *** Как богом данный нам талант мы ощущаем наше тело. Диктуй мне, тело, свой диктант, - я напишу его умело. Но небо ждет, едва дыша, но небо к небу нас ревнует, когда не тело, а душа свои диктанты нам диктует. *** Сколько надобно бесстрашия, чтобы вместо чепухи появились настоящие, неподдельные стихи! Чтобы явь обыкновенная будто бы и не была. Чтобы новая вселенная выплыла из-за угла. *** Рождаются. И умирают. Кто – стариком. Кто – молодым. Кто нас на подвиг вдохновляет. Кто нашу волю подавляет. А в памяти стоят рядком. И тот, кто еще долго будет. И тот, кто держится едва... Совсем такие же, как люди. Но все-таки я про слова. *** Не славы мы, а слова ищем. Но миг пока что не настал. Пока раствор не пересыщен, не выпадает в нем кристалл. *** Как особые особы, словно львы и леопарды, в поэтических чащобах в добрый час возникли барды. И гитара снова стала наши души греть и нежить. И куда-то враз пропала вся лесная мразь и нежить. *** Ах, как просто говорить, Если нечего сказать! А я стихам своим, как мать. А ты попробуй-ка родить. Напои-ка. Накорми. Научи-ка вере. Научи, как жить с людьми. С деревом. Со зверем. Подбери пошире шаг. Да обуй. Да выряди. Да на верный на большак На рассвете выведи... А потом замри с тоски. Растекайся жижею. Да гляди из-под руки – Пропадут? Выживут?   *** Все решает интонация. Воет вьюга. Ты в пути. Поначалу: Где же станция? Ни проехать - ни пройти. Но однажды, но откуда-то, то ль из сердца, то ль с небес, к нам приходит эта музыка со строкой наперевес. Точно высшая инстанция. Точно мостик подвесной. И окончена дистанция. И открыта миру станция. И запахло в нем весной. *** Да полно журиться, поэты! Все валится в тартарары,- но точные наши заметы достигнут заветной поры. И там, в ни на что не похожем, где только и дела, что млеть, почувствуют собственной кожей и муки разлуки, и смерть. И то, как во тьме тараканьей, в пещерах, где царствовал смог, их предок, не столь уж и дальний, до правды возвыситься смог. …Ах, радостей в жизни немного. К ним легче прорваться гурьбой. Но ты превращаешься в бога, когда остаешься собой. Дон Кихот (Апокриф) Ел нечасто. Любил второпях. По неделям не мылся. Не брился. На костлявую клячу садился в неудобных железных штанах. Но в отваге не ведал границ. Против ветра плевал то и дело. И десница его не скудела, защищая сирот и вдовиц. Годы мчались, грызя удила. И домчались к последнему часу. И пред Сыном Господним, пред Спасом он очнулся в чем мать родила. - Много мельниц еще у меня, - молвил он, не поддавшись испугу. И Христос ему подал кольчугу. А потом подсадил на коня. С той поры на дороге любой, лишь послышится зов безответный, появляется всадник бессмертный и бросается в праведный бой.   *** По собственной мерке о нем не судите. Его не стыдите. Его не студите. Весна опоздает на тысячу лет. Но все это знают, а он еще нет. Мы, знай себе, пляшем и, знай себе, пьем. А он уже мельницу рушит копьем.   Пришелец Натану Эйдельману Ему не сказали, ни где, ни когда. Ему не сказали, какая беда. Его ни о чем не просили. Но слева по борту пылала звезда. Но справа по борту пылала звезда. Звезда называлась – «Россия». Увидеть, как что-то зависит от нас, - такое бывает в сто лет один раз, а может быть, даже и реже. И если упустишь единственный шанс – первый свой шанс и последний свой шанс, - то можно считать, что и не жил. Мелькнуло созвездие мелких светил. Рванула Сверхновая, словно тротил. И лопались швы от нагрузки. Он время пробил и пространство пробил. И в черную полночь корабль посадил на площади Санкт-Петербургской. Вчера там гремела шальная пальба. Вчера там решалась народов судьба. Вчера бы ему появиться! Сегодня лишь вихри змеятся в ночи. Да суд и расправу вершат палачи. От ужаса стынет столица. Он знал – не поспеть на победный парад, он знал – опоздать на раздачу наград бывает, конечно, некстати. Но если ты хочешь попробовать плеть, нельзя опоздать, и нельзя не успеть,- для этого времени хватит. С погасшими окнами, будто слепцы, над ним нависали царевы дворцы. До слез промораживал ветер. Он вышел к реке и спустился на лед. И долго шагал все вперед и вперед. И в крепость вошел на рассвете. «…Пусть мужество нам не изменит нигде. Пусть дружество наше, подобно звезде, горит и не гаснет в потемки, - чтоб вновь через дебри положенных лет вослед нам пробились и вышли на свет бесстрашные наши потомки! Так стоит ли, братья, роптать и петлять? Ссылка, так ссылка. Петля, так петля. Я с вами – покуда не сгину! Всего-то и дел, что завидный удел: острожного края последний предел, да нож, по-варнацкому, в спину…» Когда он вернулся, исполнив приказ, что сам себе отдал в заветный свой час, был вечер прохладен и лунен. Апостол спросил: «Как доложим о Вас? Как Господу-Богу доложим о Вас?» Ответил бестрепетно: «Лунин!» …Ему не сказали, ни где, ни когда. Ему не сказали, какая беда. Его ни о чем не просили. Но слева по борту пылала звезда, но справа по борту пылала звезда, Звезда называлась – «Россия». А видеть, как что-то зависит от нас, - такое бывает в сто лет один раз, а может быть, даже и реже. И если упустишь единственный шанс – первый свой шанс и последний свой шанс, то можешь считать, что и не жил...   Детский сад Сказка У моей у Сказки Озорные глазки. Светлые косички – Чуть потолще спички. Ушки-лопоушки. На носу веснушки. Целый день она, как пчелка, все хлопочет и жужжит. Что бездельничать без толку, если мир у ног лежит? Врач она и балерина, Серый волк и Буратино, Фигуристка и певица, Братец-кролик и Жар-птица, и кораблик, и ракета, и далекая планета... Сказка, Сказка, не жужжи. Как зовут тебя, скажи? - Катерина Валентиновна! *** Всегда натянута, как струнка, как струнка звонкая звенит. И песни тоненькая струйка летит от губ ее в зенит. И очень может быть, что завтра, услышав песенку вдали, иных созвездий космонавты к Земле направят корабли. *** Белку спрашивает ёж: - На кого мой сын похож? Белка тронула иголку и ответила: - На ёлку. *** Кто засунет палец в рот, Не получит бутерброд. *** Воробьи у воробья утащили два рубля. - Вора бей, вора бей! – зачирикал воробей. Три пирата Три пирата вшестером У фрегата пили ром. Говорит один пират: - Не пропить ли нам фрегат? А другой ему в ответ: - Двадцать сбоку, ваших нет! Третий – вахтенный матрос почесал мушкетом нос. А четвертый с мачты слез и побрел за клюквой в лес. Пятый, самый конопатый, конопатил пушку ватой. А шестой, мужик простой, все кричал ему: - Постой! Выстрел будет холостой! И тогда, устав от фальши, очень свежий ветер «Норд» улетел куда подальше, чтоб не видеть этих морд. Как бы выразился лорд. Стихи о дружбе Тридцать пятого апреля, в день шестого января два кота на карусели не доели сухаря. А потом в глухую полночь, ровно в семь часов утра этим двум котам на помощь прилетела мошкара. Двадцать пять сороконожек, три дельфина и глухарь им помочь решили тоже и догрызли тот сухарь. В день любой, в жару и в стужу, никаких не бойся бед, потому что крепче дружбы ничего не свете нет. *** Если есть душа у Машки, Значит, есть душа у мышки. Если есть душа у мышки, значит, есть душа у мошки. Если есть душа у мошки, значит, есть у таракашки. Если есть у таракашки, значит, все – немножко Машки. *** Никакого нет резона есть котлеты из бизона. Пусть уж лучше тот бизон удобряет нам газон. Про гишпанскую кошку Влезла кошка на окошко, греет свой кошачий мех. - Как живем, синьора Кошка ? - Мяу-мяу, лучше всех! Я хотел бы хоть немножко, это, право же , не грех, так пожить, как эта кошка – «Мяу-мяу, лучше всех». Чтоб на шее не возил бы, чтоб мышей бы не давил, чтобы добрый альгвазил бы молочком меня поил.   Встреча в торонтском Росс лорд парке Не искусай меня без нужды – ну что ты скачешь, как дурак ? Давайте жить, ребята, дружно. Ведь я всегда любил собак. Ты знаешь здешнего будьдожку, который вечно весь в соплях? Я и его люблю немножко. Что ж говорить о пуделях! Что ж говорить о милой таксе (с ней ходит пожилой ***)… А есть еще ретривер Макси, на свете нет его добрей. Но и дворняги мне не чужды – пусть будет каждому свое. Не искусай меня без нужды… Ну, что ты скачешь, ё-моё?! В английском духе Однажды светлым утром в глубокой тьме ночной два рослых лилипута вступить решили в бой. Спиной друг к другу стоя, мечи за рукоять схватили эти двое и начали стрелять. Свирепою картечью сраженный наповал в конце кровавой сечи на землю каждый пал. Тут в полицейской форме явился джентльмен. Вообще-то был он в норме, вот только глух, как пень. Услышав звуки боя, поскольку бой затих, пришел он сам с собою и вывел тех двоих. Теперь, как мухи в тесте, всем драчунам на страх сидят те двое вместе, но в разных двух местах. Стишок про Ло Кипело, Пело, ело Ло. А не скрипело, не скребло Кому какое дело, что Ло кипело, пело? К тому ж, еще и ело это Ло? Когда бы кто-нибудь из вас с Ло повстречался как-то раз, он нипочем, он ни за что не догадался бы про то. Ах, это Ло! Ах, это Ло! Оно кипеть и петь могло. А чтоб не похудело, оно все время ело. Оно еще и ело, это Ло! Ничто не ново под Луной Как нов был мир! Как день был ярок! Как ночь – темна! Как воздух – густ! Был каждый час нам как подарок. Был древом рая каждый куст. Потом, стремглав покинув детство, узнали – мир не карамель. И получив его в наследство, мы обдираем киль о мель. *** Стучит капель по подоконнику напоминаньем о весне, как будто где-то скачут конники по синей-синей целине. Она опять лежит невспахана - и в сорок лет, как в двадцать лет. А сердце кружится от запаха летящих в космосе планет. Но только люди мы, не птицы мы. И капля виснет, как топор. И вяжет день лучами-спицами свой незатейливый узор. И вяло тянется и тянется одна-единственная нить. И не узнать, что с нею станется, не оборвать, не удлинить… Старая фотография Мимо сосен рыжих, за душу хватающих, я бегу на лыжах, молодой пока еще. Молодой, не поротый, молью лжи не битый, с распахнутым воротом, всем ветрам открытый. Эх, ветра, ветра, вы! До какой же суши довели вы травы, довели вы души… Где теперь та улица? Где теперь тот город? Кабы знать, что сбудется, застегнул бы ворот… *** Надо помнить с малолетства, чтоб не сесть потом на мель: цель оправдывает средства, только если средства – цель. *** Опустелые села в опустелом краю... Как все скудно и квёло стало в бывшем раю!.. *** Еще бормочет где-то кто-то, но короли уже голы. Уже забиты все голы, и все голы – в свои ворота. Какой безжалостный итог! А начиналось-то как мило… А может быть, судью на мыло? Да кто судья-то? Случай? Бог? Полная рифма Ах, как просто впасть в уныние От того, что вижу ныне я! Ничто не ново под Луной Ничто не ново под Луной – ни безрассудное горенье, ни упоенье новизной, ни кровь, ни слезы, ни забвенье всего, что жаждали, всего, чему порукой было слово… Ни понимание того, что под Луной ничто не ново. *** Каков наш мир, и я таков. Но мир такой, какие сами. Мы собственными голосами возносим к небу этот рев. Кто нам подаст заветный знак, - как разомкнуть наш круг порочный?.. Идет к концу мой час урочный, а все еще не знаю, – как? *** Ну и что же, что мороз по коже, даже если ты тепло одет, оттого, что в мире столько лет режет всем глаза одно и то же? Каждый знает, что такое грех, и не раз клянет себя сурово. Но почти у всех в итоге снова грех всегда одерживает верх. Будь последний раб ты, будь вельможа, - обуздать себя никто не может. Избежать судьбы печальной той может разве только, что святой. *** Осилить супротивника порой куда как сложно, но даже Голиафа сумели как-то раз. И только самого себя осилить невозможно. Во всяком случае, пока не смог никто из нас. Вот если бы изобрести такое чудо-пламя, чтоб с его помощью вести с собой победный бой! ... Мы сотни способов нашли, как справиться с врагами. Но не нашли ни одного, как справиться с собой. Три песенки 1. Подходная Я знаю, что графин, увы, не муж графини. Я знаю, что баранка барану не жена. Но почему доныне, ах, почему доныне И я живу один, и ты живешь одна? Лишь тот тому подходит, кто к кому подходит, А я к тебе, а ты ко мне не можем подойти. А тот, кто не подходит, тот вовсе не подходит, Поскольку очень разные выходят тут пути. И все ж, хотя графин, увы, не муж графини, И все ж, хотя баранка барану не жена, Но почему доныне, ах, почему доныне И я живу один, и ты живешь одна? Лишь тот тому подходит, и т.д. 2. Интеллигенция Я говорю: Пардон, мадам, Я весь горю, я весь в экстазе! А она говорит: Все равно не дам, Несовпадение, говорит, по фазе. Я говорю: Не надо драм, И так живем, как в унитазе… А она говорит: Все равно не дам, - Несовпадение по фазе. Я говорю: Да хватит Вам! Я ж не хотел ни в коем разе… А она говорит: Все равно не дам – Несовпадение, понимаешь, по фазе. Я говорю: Не очень там – Я , говорю, работаю на базе! А она говорит: Все равно не дам, Раз, говорит, несовпадение по фазе. Я говорю: Подобный срам Теперь не бывает даже в Азии! А она говорит: Все равно не дам. И опять про несовпадение по фазе. Я говорю: На мельницу врагам Такое Ваше безобразие! А она говорит: Все равно не дам. И опять про то же самое. Я говорю: Червонец дам – Где, говорю, не пропадали наши! А она говорит: Все равно не дам! Вали ты к ентакой мамаше! Гуляй браток, покуда цел, Дави на жисть и так и этак, Бери любую, бля, в прицел – Но избегай интеллигенток! 3. Стариковская Ах, годы идут, и морщится жизни румяная кожица. Что можется, то не хочется, а что хочется, то не можется. Девы повсюду, девушки ходят, поводят очами. Но мы для них уже дедушки, не нас они ждут ночами. До девушек нынче уж где нам. Уж нас не отхватят с руками. Уж мы закусим пургеном, запьем «Ессентуками» (номер 17). Годы идут, и морщится…И т.д.   Из блокнота Как-то ниппель и насос целовалися взасос. И сказала шина им: - Хорошо быть молодым! *** Понятно даже Бобику и Тузику,– кто платит, тот заказывает музыку. А если денег нету у собачки, ей достаются только лишь подачки. *** У мента менталитет. А какой литет у мэра? Если следовать примеру, у него мэралитет. Ну, а в целом – у народа? Какова его природа? Никаких сомнений нет – у него жлобалитет. *** One from this wimin play big tennis. Another one prefer big penis. *** Видишь кошку впереди, лучше кошку обойди. И чтоб не было промашки, постучи по деревяшке *** Кому-то нравится футбол, сиречь – игра ногами. Кому-то нравится глагол, сиречь – игра мозгами. Одним нужна земная глубь, другим нужна гора. Неважно, доллар или рубь, а важно, что игра. *** Два сапога – пара: Mуж – молоток, жена – пила. *** Не в час назначенный, не сразу, а постепенно, день за днем, нас разъедает та проказа, что жизнью бренною зовем. Не прошмыгнешь Алисой через почти невидимую грань. Все ближе подступает череп сквозь утончившуюся ткань. Все ближе, ближе к минералу. Все дальше, дальше от души. И все же не пиши пропало, покуда дышится – дыши. И раз нельзя начать сначала, додать, что можно, поспеши! *** У меня образовался страшный недосып Вот бы мне бы как-нибудь суток на десять уснуть, а потом еще поспать суток пять! У меня образовался страшный недоед. Вот бы мне бы на обед съесть две дюжины котлет, а потом на ужин снова пару дюжин! У меня образовался страшный недогул. Все бы время, что осталось,- когда я не ел, не спал,- невзирая на усталость, я гулял бы и гулял! У меня образовался страшный недолюб Только что могу изъять я (передать в другой отдел) для известного занятья из других насущных дел ?   Гренландия Песня Отламываясь от Гренландии, от мертвого материка, отламываясь от Гренландии, от черного ледника, уходят в Атлантику айсберги, уходят в Атлантику айсберги, уходят зеленые айсберги, как зеленые облака, как зеленые, как синие, как белые облака. Были они в Гренландии скованы и закованы. Были они в Гренландии прикованы на века. А теперь уходят в Атлантику, теперь уходят в Атлантику, в ослепительную Атлантику, как вольные облака - как зеленые, как синие, как белые облака. Солнце с неба голого жжет им голые головы, плавит, как олово, спины, а волны грызут бока. И тают в Атлантике льдины, тают в Атлантике льдины, тают вольные льдины, как на небе облака - как зеленые, как синие, как белые облака. А я – сам себе Гренландия, Я сам закован собой. А я – сам себе Атлантика, к себе плыву на убой. Сердце жжет мне голову. Мысли грызут бока. И жизнь течет, словно олово, и тает, как облака – малые, большие, плотные, сквозные, красные, серые, черные облака, и зеленые, и синие, и белые облака.   Третий сигнал Обратная связь – отвратная связь. Но лучшей пока не нашлось. А значит, приходится, торопясь, хвататься за эту ось. Условный рефлекс. Безусловный рефлекс. Все это – как у быка. Днем пропитанье. Ночью секс. Не до души пока. И дел еще вроде невпроворот. И жить еще не устал. Но третья сигнальная мне подает третий сигнал. *** О боже, как я мало жил! Как мало сердцем прикасался к другим сердцам. Как редко был. Как часто только лишь казался. Нет, не от раны ножевой – от равнодушия я сгину. Все думают, что я живой, - а я уж мертв наполовину. *** Догорает костер, догорает. И пора уж ему догорать. Но еще огоньками играет угольков неостывшая рать. Все бледнее их отблеск на коже. Все слабей головешный обстрел. Ах, как мало на свете он пожил! Ах, как мало он рук обогрел! Живи, как получается Не завидую Ни герою-полководцу, Ни кинозвезде, Ни даже великому поэту. Завидую людям, которые умеют просто жить – Как растет трава. *** Живи, как получается. Иди туда, куда ведет тебя дорога. Ведь все равно о том, что впереди никто не может ведать, кроме Бога. И никакой не надо ворожбы. И ни штыка не надо, ни приклада. Раз все равно не избежать судьбы, то и пытаться избежать не надо. Ведь жизнь – любая! – не напрасный дар. Напрасно это сказано поэтом. Все остальное – бросовый товар. Она ж бесценный. Даровой при этом. Когда что не по нраву, не пищи, в сердцах изображая недотрогу. Ни в чем особых смыслов не ищи. Живи, как получается. Ей-Богу! *** Еще дышать разрешено пока мне. Еще сумею досчитать до ста… …Зачем, Господь, глаза прорезал в камне? В немой скале зачем прожег уста? *** Не звереть. Не журиться. Не хмуриться. Не играть с окружающим в жмурки. Понимать, что всему свои сроки, что у времени времени много. «Чур-чура», «чересчур», «окачуриться», - вот и все, что осталось от чурки, той, в которой наш предок далекий видел некогда грозного бога. *** Мы – капли в море. Без него нетрудно сладить с нами. Что может капля ? Ничего. А вместе мы – цунами. Что смею сам, сумею сам, как одолею кручи ? А вместе мы – по небесам развешиваем тучи. Всесокрушающей волной промчимся ли по свету ? Иль благодатью дождевой мы оросим планету ?.. *** Весь в ржавой тине, пруд глядит слепцом. Глядит слепцом забитое оконце. Здесь некому порадоваться солнцу, поймать его тепло своим лицом. Здесь что ни шаг, то тление и смерть. Здесь что ни миг, то мерзость запустенья. ..Не вражий меч. Не ураган. Не смерч. И не чума. И не землетрясенье…   Памяти Диты Осокиной 1 Нас убивают не инсульты, не расплодившиеся культы, не обнажившийся висок, не лишний съеденный кусок. Нас убивают не инфаркты, не парты, карты, старты, нарты, не тяжкий груз прожитых лет, не вредный дым от сигарет, не бормотуха и не водка, не опрокинутая лодка, не зазевавшийся шофер, не грязный сор, не жаркий спор… …Мы умираем не от пули, а от гвоздя, который в стуле. 2 Как градинку, как перышко Жар-Птицы, хотел бы удержать, да не могу. Листает время дней моих страницы, и книга облетает на бегу. Все «нет» мои, все нажитые «да», все, что я слышу, все, что вижу ныне, – слова, деревья, люди, города, - уходит, как вода в песок пустыни. Все поезда уходят в никуда. Туда же улетают самолеты. И пчелы, наполняющие соты. И сотами набитые года. Неужто не отменят никогда все эти нескончаемые рейсы? Все поезда уходят в никуда. И только взгляд соединяет рельсы. Классика Чего уж там – все канет в Лету, пройдет и не вернется вновь. И эта ночь, и утро это, и жизнь, и слезы, и любовь. Но все ж – пока не вышли сроки, В небытие упершись лбом, белеет парус одинокий в тумане моря голубом ! Законы сохранения Песенка В последний день творения, - чтоб не сбивался счет, чтоб каждому явлению дать меру и черед, чтоб упредить стремление к напрасной трате сил, законы сохранения Господь провозгласил. Законы сохранения любого естества. Количества движения и массы вещества. Законы сохранения как зла, так и добра. Законы сохранения нажитого добра. Законы сохранения копеечных крючков для ловли и копчения задиристых бычков. А для увеселения мужского населения Законы сохранения всегда любезных нам усердных в обольщении, умелых в обращении, не знающих смущения, на все готовых дам. Порой берет сомнение. Глядишь – то тут, то там по разным направлениям летят ко всем чертям, уходят в землю небылью, как черная вода, как-будто их и не было на свете никогда, - Законы сохранения любого естества. Количества движения и массы вещества. Законы сохранения как зла, так и добра. Законы сохранения нажитого добра. Законы сохранения копеечных крючков для ловли и копчения задиристых бычков. И даже, к сожалению, (Для них бы исключение!) Законы сохранения всегда любезных нам Усердных в обольщении, умелых в обращении, Не знающих смущения,на все готовых дам. Но богу не икается – проходит лет полста, и тихо возвращается на прежние места все то, что в дни творения Господь провозгласил, чтоб избежать стремления к напрасной трате сил. Законы сохранения любого естества. Количества движения и массы вещества. Законы сохранения как зла, так и добра. Законы сохранения нажитого добра. Законы сохранения копеечных крючков для ловли и копчения задиристых бычков. А для увеселения мужского населения Законы сохранения всегда любезных нам усердных в обольщении, умелых в обращении, не знающих смущения, на все готовых дам. *** Люди привыкают ко всему. К водке. К сигарете. К непогоде. К небогатой северной природе. К своему ленивому уму. К подчиненью глупому приказу. И к невыполнению его… К Богу, что все видит, но не сразу скажет, как отвыкнуть от сего. Пир во время чумы Протвино, ты, Протвино, Синхрофазотронное! Кто – про любовь, Кто – про вино, А кто – про фазу тронную. В нашем люксе пир, как пир, Музыка и танцы. А позади – крещеный мир. А впереди – афганцы. Пышет пламенем камин. А за окном собаки. А за окном подлец Амин Придушил Тараки. Эх, бардак, ты, мой бардак – Земля обетованная! Впереди – Кармаль Бабрак, А налево – ванная. Чует сердце – быть беде. Пушки – не подушки. А Володенька в биде Моет наши кружки. Солнце встало. Спать пора. Прочь, томленья духа! А всем ни пуха, ни пера! А ни пера, ни пуха! Песенка для себя в плохую минуту Деньги – дым. И слава –дым. Счастье – хрупкая посуда. Ах, как жаль, что я отсюда не смотался молодым! Не лысел бы, не седел, не подсчитывал потери – как на елочке тетеря, все б на облачке сидел. Ангел тих. Архангел тих. Всё – такое голубое! И Создатель сам с собою тянет вечность на троих. *** От заумных речей, от бесстыдных очей, от задерганных твистов, от безлюдной толпы, дожирающей век на ходу, от хвалы и хулы, от новаций, оваций и свистов, - от себя самого я в пустую пустыню уйду. Я в пустыню уйду!.. Только где отыщу я пустыню в этом суетном мире, где каждый наш час это пик? Где найду я дела, для которых вовек не остыну? Где найду я слова, Не ведущие прямо в тупик? *** Бог, как всегда, рубил с плеча. Свои вопросы задавая, но нас почти не задевая, жизнь проносилась, грохоча. В ответах наших не нуждаясь, от нас все больше удаляясь, к неведомой нам цели мча... Бог продолжал рубить с плеча. *** Мы – капли в море, капли в море – вот, кто такие мы с тобой. Оно из нас. В том наше горе. И в том удел наш роковой. Что могут капли? Испаряться и образовывать туман. Дождем на землю проливаться. Сливаться снова в океан. Нам не по чину знать причину, того, что, хором голося, все вместе мы и есть пучина, в которой тонет все и вся. *** Судьба-злодейка рвет и мечет. Все нечет мечет, а не чёт. А время-времечко не лечит. А дней у нас наперечет. Но это лишь одна из граней,- и с ней смириться я готов,- меж наковальнею желаний и тяжким молотом грехов. *** Я – капля воды в океане, крутом океане людском. И все наши беды, земляне, как камень, на сердце моем. Я не был и часу в нирване, где души заносит песком. Я – капля воды в океане, крутом океане людском. *** Горело небо надо мною. Искрило углями в золе. И чье-то горе ледяное росой струилось по земле. И рвался я бежать навстречу - найти кого-то и помочь! А мне твердили – это вечер... А мне твердили – это ночь...   В тихий час - Альдебарану Зачем твой трепетный огонь опять бушует среди ночи? Какую тьму рассеять хочет и пробудить какую сонь? Здесь тихий час. О, тихий час! Никто не бредит и не бродит. Покой в природе и в народе. Овсишком хрупает Пегас... …А свет звезды до нас доходит, когда тот светоч уж погас. *** Здесь все так тихо и свинцово. Здесь в тине фраз мутнеет слово. Здесь отблеск тех блаженных дней все мимолетней, все бледней. И все ж, пока он существует – жемчужный отсвет прежних лет, жизнь пролетает не впустую. Забвенья нет – и смерти нет! *** Неверно, что нельзя войти в одну и ту же реку дважды, что легче помереть от жажды, чем снова реку ту найти. Пусть тайно, пусть не напоказ, как и пристало человеку, мы погружались в ту же реку не только дважды – сотни раз. И вновь, и вновь сердечный жар минуты превращал в столетья. Быть может, нам взамен бессмертья дан памяти великий дар?.. Баллада про шопот Вовек не забуду, как все это было. Как нас молотило и с фронта, и с тыла, и с правого фланга, и с левого фланга, не разбирая ни чина, ни ранга. Убит замполит, и не слышно комбата. Осталось патронов – по штуке на брата, махры – на затяжку, воды – на глоток, да сил – на бросок, на последний бросок. Нас мало осталось. Нас мало осталось. И жизни осталась нам самая малость. Вовек не забуду, как было все это. Как черную тьму пропорола ракета. Как тело хотело зарыться в пыли. Как шопот раздался: «Ребята, пошли!». Как шопот раздался. Ребята пошли. Как тело я смог отодрать от земли. Как воздух ночной превратился в металл. Как легкие рвал он, как горло он рвал - «Урррааааа!..» Воды – хоть залейся. И воздух – как воздух. Да только не нам полагается роздых. Да только не нам хорониться в тепле – как будто бы рай наступил на земле. Нас мало осталось, нас мало осталось. И жизни осталась нам самая малость. Но пуще и пуще грохочет вдали тот шопот, зовущий – «Ребята, пошли!» Я и Лев Толстой Я каждый год читал «Войну и Мир» с восьми и до семнадцати годков, и погружаться в этот ясный мир я был и дальше внутренне готов. И если так оно не получилось, то не моя случилась тут вина – внезапно все вокруг переменилось: Мир кончился, и началась Война. И сколько б ни испытывать почтенья к гигантам чувства, мысли и пера, пришла настолько черная пора, что всем на свете стало не до чтенья. Всю землю вдруг всеземный крематорий окутал дымом , смрадным и густым… …Такая вот печальная история произошла у нас со Львом Толстым. Как улитка свой дом Как улитка свой дом или как черепаха свой панцирь, куда б ни ползли мы, покорные нашей судьбе, - свой родимый Содом, свой родимый запущенный канцер, свое сердце – Россию повсюду влачим на себе. Пуще всякой неволи безумная эта охота. Что бы ни было рядом – Арбат, Пикадилли, Бродвей. Так по полюшку-полю ползла в сорок первом пехота, закусивши кольцо от гранаты и в прахе земном до бровей. Наш кончается век. И пока что не видно просвета. Как пехота, как мы, жизнь ползет к своему рубежу. Но как слово-заклятье, как вечное слово Завета, Россия... Россия... Россия... Россия... » твержу. ... Как улитка свой дом… Время разбрасывать камни Весьма неуютно пока мне. Но хватит об этом тужить. Есть время разбрасывать камни. И в нем нам приказано жить. И в нем нам приказано выжить. И выжать по каплям раба. А если не сможем мы выжать, то, значит, нам будет труба… *** Для счастья нужно много ли? Работа по плечу. Да чтоб меня не трогали, когда я спать хочу. Да верные товарищи. Да добрый аппетит. Да знать, что милый шарик наш пока еще, пока еще, пока еще, пока еще, пока еще летит. *** Пускай пока что не успех. Пока что в обороне я. Пускай пока еще не смех – пока еще ирония. Но я уже не трепещу, уже не обожаю. В самом себе ответ ищу. И сам себя рожаю. *** Ветер стих. И ливень стих - будто вовсе не был. И рождают лужи стих голубого неба.   Куколка из соломы Мне привезли из Варшавы куколку из соломы. Гляжу на нее и решаю – а сами-то кто мы? Кто мы? Уж так оказались ломки, уж так уцелеть не смогли мы, как-будто Господь из соломки сделал нас – не из глины. И это давно не новость: чтоб слаще пилось и елось, в одном поломана совесть, в другом поломана смелость. И впредь оставаться будет от нас лишь самая малость?.. ... Что нам придумать, люди, чтобы мы не ломались? Говорит старик Каждый может набраться храбрости, чтобы встретить лицом к лицу врага. Есть и такие, что могут спокойно глядеть в глаза даже другу. Но ни разу в жизни не встретился мне храбрец, который посмел бы взглянуть в лицо самому себе. *** Осилить супротивника порой куда как сложно, но даже Голиафа сумели как-то раз. И только самого себя осилить невозможно. Во всяком случае, пока не смог никто из нас. Вот если бы изобрести такое чудо-пламя, чтоб с его помощью вести с собой победный бой! ... Мы сотни способов нашли, как справиться с врагами. Но не нашли ни одного, как справиться с собой. Бабка, волки и козёл Быль Однажды, в расцвете таланта и лет, Историю грустную вспомнил поэт. И вот, не мудря, описал все, как было. Как бабушка козлика очень любила. Как в лес убежал непослушный козел. Как в данном лесу на волков он набрел. И как в результате на стежке-дорожке Остались от козлика рожки да ножки. Такою, сорвавшись с пера у поэта, Попала простая история эта В редакцию – в некий солидный журнал. Редактор прочел и сурово сказал: - Поэма срифмована, правда, прилично. Однако, увы, в ней ничто не типично. Известно, что в нашем советском лесу, Как максимум, встретить возможно лису. А эта лиса, если даже и зла, Навряд ли сумеет осилить козла. Затем, как все это ни выглядит мило, - Что бабушка козлика очень любила, Но было б милей, и типичней стократ, Когда б эта бабка любила внучат. Еще, наконец, я отметить обязан, Что был, очевидно, козел не привязан. И в силу того нет сомнения в том, Что бабушка пренебрегала козлом! Берите-ка рукопись вашу.Ей-ей, Вам нужно серьезно подумать над ней. В поэмах, помимо козлов и старух, Быть должен еще современности дух! Поэт не перечил. С неделю трудился, Покуда второй вариант не родился. Про старую бабку пойдет ниже речь, которой поручено было стеречь колхозное стадо. А в нем, между прочим, был козлик, которого бабка не очень – не очень кормила, не очень поила, не очень, сказать откровенно, любила. Однажды она, к довершенью всего, к столбу привязать поленилась его. Казалось, какой бы козлу интерес – не спать, а таскаться в полуночный лес? Ан нет! Как задумал упрямый козел, так в лес в одиночку, и правда, побрел. А в этом лесу, у берлоги под елкой Зубами от голода щелкали волки. (А может быть это козлу показалось – поскольку нам лично волков не встречалось) Был съеден козел, иль случился инфаркт, сказать невозможно. Печальный же факт, притом непреложный, лишь в том заключался, что в стаде тот козлик уж не появлялся. Все это, друзья, говорит нам о том, что надо получше смотреть за скотом. - Конечно, так чище, - редактор отметил,- намного понятней и взрослым и детям. Одно только плохо, - возьмите вы в толк, что козлика съел отрицательный волк. Не вздумала как бы, прочтя, детвора, что зло в нашей жизни сильнее добра. Держите-ка рукопись вашу.Ей-ей Неплохо б еще потрудиться над ней. Поэт оказался отнюдь не педантом. И третьим порадовал мир вариантом. Там, где целину поднимает народ, прабабушка чья-то в совхозе живет. Другой в ее возрасте спит на погосте иль греет на печке почтенные кости, но наша старушка, как в детстве, бодра, стоит, словно пушка, на страже добра. И слышит однажды какие-то толки о том, что в степи появилися волки, откуда и как, непостижно уму, но нету проходу от них никому. - Ни ночи, ни хищников не устрашуся, пусть волки трепещут! – сказала бабуся. Острые зубки были у бабки – остались от хищников ушки да лапки. *** Откуда все наши напасти? Испытанье деньгами и властью может выдержать только бог. Ни один из смертных пока не смог. *** Каждый в жизни выбирает то, что хочется ему. Каждый в жизни выбирает, что ему не по уму. Оттого все наши беды. Оттого весь наш бардак. Каждый смотрит на соседа и завидует, мудак. *** Я жил в эпоху Пастернака. В ней проводил я день за днем. Там знала каждая собака, в какое время мы живем. Щенков топила круговерть. Деревья умирали стоя. А Троицу сменяли трое, всех посылавшие на смерть. *** Знает кошка, чье мясо съела и чей обездолила кров в час, когда «слово и дело» обозначали кровь. Камень к хвосту – и в воду, где раков усатая рать! Чище бы стала природа… Да рук неохота марать. *** Было! Всё было! И свист плетей. И храм, превращенный скотами в хлев. Но все-таки кто-то растил хлеб… Но все-таки кто-то рожал детей… *** Неужели иных нет путей у судьбы, - чтоб голодный был сыт и обуты босые? И опять, чтоб Россию поднять на дыбы, надо было на дыбу поднять пол-России? *** Я работаю на Ленинском проспекте, А живу в районе Савеловского вокзала. Машины у меня нет. И до работы я добираюсь на автобусе, метро и трамвае. Сочинение стихов это мой способ существования В городском транспорте. Трамвайный пассажир Не начальник. Не транжир. Не мимоза-недотрога. Я – трамвайный пассажир. Три копейки – вся дорога. Мне в дубленке – не резон. Мне и так бывает жарко, когда в общий наш вагон я втыкаюсь возле парка. Я не свой среди пролаз. И не вижу в том изъяна. На подножке сколько раз Я висел, как обезьяна. И давно летел бы вниз и пахал бы лбом брусчатку, если б те, кто сзади вис, не пихали на площадку. Тут уж рад или не рад, но привыкли мы не охать, если нам прищемит зад или в ребра въедет локоть. Каждый знает, что почем, кто куда – и все такое. Кого надо, припечем, кого надо успокоим… …Hе начальник. Не транжир. Не мимоза-недотрога. Я – трамвайный пассажир. Три копейки – вся дорога. Скоро, братцы, на покой. И когда я вас покину, первый раз пришлют за мной персональную машину. Мысленный экспермент Иду по улице, сажусь в автобус, опускаюсь в метро. Тысячи людей! Прохожу равнодушно, И они равнодушно проходят мимо меня. Мысленный эксперимент: Машина времени перенесла меня в Древнюю Русь. Мне все интересно, И я, человек из далекого будущего, интересен всем. Нет пророка в своем отечестве? Нет пророка в свое время? В метро Есть у всего свои границы. Не всех пускают на постой. Душа вмещает единицы, ей миллионы – звук пустой. Наш день похож на эскалатор, минута – на ступеньку в нем. Пусть рядом люди едут в тартар, а нам – гори они огнем. От ритма жизни сатанея, всю жизнь проводим на бегу. Все понимаю.Все умею. А что могу?   Предсказание Глядит Его Величество, в девичестве – босяк: пирог не увеличился, а до конца иссяк Век назову едва ли, а тем более год. Но все империи пали, и эта, конечно, падет Не сотвори себе кумира Не сотвори себе кумира из самых умных громких фраз. Не сотвори себе кумира из самых чудных женских глаз. Не сотвори себе кумира ни из еды, ни из питья. Не сотвори себе кумира ни из хвалы, ни из нытья... ... Но как, отринувши полмира, нам уберечься от того, чтоб из отсутствия кумира не сотворить себе его? Одуванчик Опять, не спросивши броду, лезут ребята в воду. Вымокнут – и на сушу. Кто ноги промочит, кто душу. Но свойственно человеку себя испытывать, даже, узнав, что напутали греки: вода-то в реке все та же. *** Жили-были два гуся и четыре карася. «Га-га-га, га-га-га!» Не осталось ни фига. Гуси съели карасей. Люди слопали гусей. Как ни жаль, но не осталось, хоть сквозь сито все просей, даже крохотная малость от гусей и карасей. …Жаль еще, что кроме этих двух прожорливых гусей, кроме пущенных на ветер беззащитных карасей – бедных рыбок, им на ужин предназначенных судьбой,- вместе с ними в этой луже жили-были мы с тобой. Камарилья комаров Камарилья комаров пьет и пьет людскую кровь – что иное им никак не годится. Комару гемоглобин самый главный витамин. Без него он не того – не плодится. Камарилья комаров пьет и пьет людскую кровь. Им для ихнего житья море крови надо. На свету еще не так, но когда приходит мрак, ни на воле, ни в дому нет от них пощады. Камарилья комаров пьет и пьет людскую кровь. И об этом люд земной тыщу лет судачит. Их пытались в топоры. Поутихнут до поры. Но не могут комары долго жить иначе. Камарилья комаров пьет и пьет людскую кровь. Им людская наша кровь, что водица. Поскорее бы понять, - что б такое предпринять, чтоб исчезли навсегда кровопийцы? *** Мы загнаны в бутылку жизни - на век, а не на полчаса. Чти небеса. Служи отчизне. Крепи на мачте паруса. Нос корабля держи по ветру. Лижи зады. Лобзай венец. И на последнем километре прими, как должное, конец. Оно конечно – мы не боги. Но все же вряд ли смысл есть нам на единственной дороге терять достоинство и честь. Тревоги прятать за ухмылку. Чирикать, словно воробей… Все верно – загнаны в бутылку. Так выбей пробку! Дно разбей! *** Мгновение, остановись! Не мчись вперед. Не рвись обратно. Что спорить? Есть на Солнце пятна. А все ж притягивает. Высь! Лунная соната Душа обрела себе тело. И путник застыл, не дыша, завидев, как в небо взлетела и в нем растворилась душа. Земные кончаются муки, и в рай превращается ад, - когда претворенные в звуки по космосу души летят. *** Неповторима. Как стихи. В ней все концы. В ней все начала. И чем судьба нас ни встречала, как ни рычала за грехи, - мы не сдавались. Ибо нет бегущим дням альтернативы. Лишь эти люди. Эти нивы. Лишь этот мрак. И этот свет. Tercium non datur Мы вечность зовем. Бессмертия ждем. Нам хочется в рай живьем. Но мы живем, пока живем. И только, пока живем. Все надо поспеть, все надо посметь, пока не пошел на дно. Жизнь и смерть это жизнь и смерть. Третьего не дано. *** Судьба – неведомая сводня: не угадаешь, с чем сведет. Не упусти свое сегодня – сегодня сделай шаг вперед. Не остывая от азарта, не оставляя про запас, ты так живи, как-будто завтра уже наступит не для нас. Мушкетёры Памяти Лёни Тарасюка Как небо, бархат голубой. Горит, как солнце, сталь. Эй, мушкетеры, кто со мной? – Скачи в Пале-Рояль! (Есть только жизнь - и только смерть. Есть только «нет» и «да». Вся остальная круговерть – вранье и лабуда.) Летит земля из-под копыт. И плащ, как парус, бьёт. И все вокруг назад летит, а мы летим вперед... (Ведь как ты там ни гоношись, не избежать стыда. Есть только смерть – и только жизнь. Есть только «нет» и «да») ... Чтоб улыбаться среди бед, чтоб целый белый свет сошелся клином на клинке в недрогнувшей руке! (Ты можешь сметь или не сметь, но должен дать ответ. Есть только жизнь – и только смерть. А середины нет) Одуванчик Мимозу возят в самолете. Приставлен к розе целый штат. А он по собственной охоте цветет, не требуя наград. Не на балконе, не в вазоне – на каждом грязном пустыре, на неподстриженном газоне. на неухоженном дворе. Чего не может, так не может. Но что имеет, не таит. И согревает всех прохожих огнем, которым сам горит. *** Не звереть. Не журиться. Не хмуриться. Не играть с окружающим в жмурки. Понимать, что всему свои сроки, что у времени времени много. «Чур-чура», «чересчур», окачуриться», - вот и все, что осталось от чурки, той, в которой наш предок далекий видел некогда грозного бога *** Весь в ржавой тине, пруд глядит слепцом. Глядит слепцом забитое оконце. Здесь некому порадоваться солнцу, поймать его тепло своим лицом. Здесь что ни шаг, то тление и смерть. Здесь что ни миг, то мерзость запустенья. ..Не вражий меч. Не ураган. Не смерч. И не чума. И не землетрясенье… *** Есть параллельные миры. Там все такое же, как это. Там есть такая же планета. И люди есть. И комары. И только, может быть, чуть-чуть синее небо там и море. Добрей глаза. Короче путь. И меньше горя. Меньше горя… Манане Миндадзе От слова «мама» и от слова «на» - твое незабываемое имя. Как правильно, что в мире есть струна! Как правильно, что в мире есть страна с такими ликами и с душами такими! Как правильно, что может час один вернуть нам все, что отняла эпоха! …А все-таки Всесильный Властелин устроил мир совсем не так уж плохо… *** Как будто лечу на свиданье, и все, что бывало, не в счет. Весь день меня жжет ожиданье того, что нас вечером ждет. А вечером жду неустанно того, что придет поутру. Когда умру, - перестану. Когда перестану, - умру. Оглавление Валентин Исаакович Рабинович   www.pseudology.org