| Валентин Исаакович Рабинович | |
| Бокс | |
 Мне всегда
нравились боксеры. Но сам я, к сожалению, боксом никогда не занимался.
Главным образом по причине физической слабости, чем разительно отличался
от своего отца, человека от природы очень сильного – недаром
наследственной профессией мужчин в его семье была профессия
разделывателя говяжьих туш.Моя хилость объяснялась причинами не генетического характера, а общественного. Я был зачат в начале 1922 года, когда в России свирепствовал голод, и отец с матерью находились в крайне истощенном состоянии. Родившиеся у них до меня двойняшки прожили всего неделю – их нечем было кормить. Правда, к тому времени, когда мне надлежало появиться на свет, отца отправили на работу в сытую Латвию. Но мне и там не повезло – у мамы началась грудница, воспаление молочных желез, и кормить меня грудью она не смогла. Моей кормилицей стала коза, что, как видно, тоже не поспособствовало развитию у меня львиной мускулатуры. Однако среди моих знакомых силачи иногда попадались. Некоторые из них имели спортивный разряд по боксу, Миша Бим, например, был кандидатом в мастера спорта. 2 С Мишей мы ехали в одной теплушке в Ленинград в ноябре 1940 года вместе с другими вчерашними десятиклассниками с Чистых прудов, Сретенского бульвара, Покровки, прилегающих к ним улочек и переулков. А потом всю войну служили в одном и том же зенитно-артиллерийском полку, только на разных батареях, и подружились, когда война уже подходила к концу, а для ленинградских зенитчиков, можно сказать, уже закончилась, поскольку налеты немецкой авиации на город прекратились. Мишу, как и меня, забрали с батареи в Полковую школу – обучать воинскому мастерству новобранцев. Правда, Миша этим делом занимался лишь время от времени, поскольку его чуть ли не каждый месяц посылали на спортивные сборы и соревнования. Возвращался он с них обычно с синяками и ссадинами на своей круглой и на редкость добродушной физиономии. Вообще, как мне представлялось, он не был создан для драки – для этого в нем не хватало ярости. Как-то, когда мы с ним встретились после его очередного возвращения с соревнований и я увидел у него под глазом очередной черный знак недавнего боя, то не удержался и спросил – неужели ему нравится бокс? – Не очень, – коротко ответил Миша Бим – Что значит не очень, – не унимался я, – значит все-таки сколько-нибудь да нравится? – Не очень, – повторил Миша – Но тогда зачем ты стал боксером? – с искренним недоумением спросил я – Не понимаешь? – в свою очередь удивился он – Не понимаю! – подтвердил я И тогда Миша Бим, не самый многословный человек из встретившихся мне на моем жизненном пути, произнес свою самую длинную, не совсем правильно построенную, но запомнившуюся мне на всю жизнь фразу – Каждый еврей, – сказал добродушный увалень Миша Бим, – должен уметь свалить с ног любого, кто назовет его жидовской мордой, даже если их будет трое на одного 3 После демобилизации жизнь развела нас по разным житейским рингам, и мы лишь изредка перезванивались. А встретились где-то в конце пятьдесят второго года, случайно – столкнулись на Чистых прудах, у метро. В первых же словах я радостно сообщил ему, что мне удалось устроиться на работу в Металлургиздат, редактором. Радостно, и даже с оттенком бахвальства, потому что в стране шла борьба с космополитизмом, как все кругом говорили, – артподготовка к депортации всех безродных космополитов, и устроиться на постоянную работу было для еврея редкостной удачей. Но вместо того, чтобы поздравить меня с такой удачей, Миша горестно покачал своей круглой коротко стриженой головой и молча дошел со мной до входа в метро. И только там, осторожно взяв мою руку в свою широченную длань, тихо произнес: – Вальку в Металлургиздат… И втянув голову в плечи, зашагал по направлению к Почтамту. 4  Я ведь был полковой знаменитостью. Первым, вместе с командиром орудийного
расчета Валерой Лапшиным, тоже из той нашей теплушки, получил
правительственную награду за Невскую Дубровку – первую попытку прорыва
блокады Ленинграда.
Наши
портреты, созданные полковым художником Ваней Точилиным, всю войну
провисели в столовой нашего полкового военного городка. А еще весь наш
полк на всех торжествах пел сочиненный мною гимн Третьего краснознаменного
дивизиона:…Чтоб крылья последнего гада разбились о невский гранит, под небом родным Ленинграда нацелились жерла в зенит… А мои фронтовые корреспонденции печатались в газете Ленинградской Армии ПВО «Защита Родины» под рубрикой «Из боевого опыта». А под рубрикой «Стихи» мои однополчане могли прочесть такие, например, сочиненные мною строки: …Бой затих. Орудья замолчали Завтра снова – в грохот огневой Так споем же, друже, как певали мы когда-то над Москва-рекой! А потом, когда закончим биться, когда враг повержен будет в прах, мы пройдем по улицам столицы со слезами счастья на глазах… 5 Затюканный кадровиками, словно сговорившимися уморить меня, выжившего в блокаду, голодом, издерганный волчьим воем и улюлюканьем радио и газет, науськивавших победивший германских фашистов народ на нового врага, я уж почти и не вспоминал свой полк, свою батарею, про Невскую Дубровку, Шлиссельбург, Синявинские высоты. Но Миша Бим забыть все это не мог. Почему тогда, у метро, я не побежал за ним, не догнал старого товарища, не положил свою руку на тяжелое плечо боксера, не произнес какие-то нужные ему слова? Почему? Через несколько дней мне позвонила наша бывшая полковая библиотекарша Тамила Образцова, перебравшаяся из Ленинграда в Москву, и сказала: – Нашего Миши Бима больше нет… Он шел по Чистым прудам из Дома пионеров, где работал тренером, остановился у газетного щита, потерял сознание и упал. В Остроумовской больнице, куда его отвезла «Скорая», сказали: "Разрыв сердца". Слово инфаркт в те годы еще не было в ходу... У боксеров почему-то сердце не выдерживает чаще, чем у обыкновенных людей Источник Оглавление |
|