Газета "Новая Жизнь" Максим Горький Несвоевременные мысли Заметки о революции и культуре 1917-1918 гг. Часть 1 Русский народ обвенчался со Свободой   Будем верить, что от этого союза в нашей стране, измученной и физически,  и духовно,  родятся новые сильные люди.  Будем крепко верить,  что в русском человеке разгорятся ярким огнем силы его разума и воли, силы, погашенные и подавленные вековым гнетом полицейского строя жизни.  Но нам не следует забывать,  что все мы -  люди вчерашнего дня и что великое дело возрождения страны в руках людей,  воспитанных тяжкими впечатлениями прошлого духе недоверия друг к другу, неуважения к ближнему и уродливого эгоизма.    Мы выросли в атмосфере "подполья"; то, что мы называли легальной деятельностью, было, в сущности своей, или лучеиспусканием в пустоту,  или же мелким политиканством групп и личностей, междоусобной борьбою людей, чувство собственного достоинства которых выродилось в болезненное самолюбие.  Живя среди отравлявших душу безобразий старого режима, среди анархии, рожденной им, видя, как безграничны пределы власти авантюристов, которые правили нами, мы -  естественно и неизбежно -  заразились всеми пагубными свойствами, всеми навыками и приемами людей, презиравших нас,  издевавшихся над нами.    Нам негде и не на чем было развить в себе чувство личной ответственности за несчастия страны, за её постыдную жизнь,  мы отравлены трупным ядом издохшего монархизма.  Публикуемые в газетах списки "секретных сотрудников Охранного отделения", -  это позорный обвинительный акт против нас, это один из признаков социального распада и гниения страны, -  признак грозный1.    Есть и ещё много грязи, ржавчины и всяческой отравы, все это не скоро исчезнет; старый порядок разрушен физически,  но духовно он остается жить и вокруг нас,  и в нас самих.   Многоглавая гидра невежества,  варварства, глупости,  пошлости и хамства не убита; она испугана,  спряталась,  но непотеряла способности пожирать живые души.  Не нужно забывать,  что мы живем в дебрях многомиллионной массы обывателя,  политически безграмотного,  социально невоспитанного.     Люди, которые не знают, чего они хотят, -  это люди опасные политически и социально   Масса обывателя ещё не скоро распределится по своим классовым путям,  по линиям ясно сознанных интересов,  она не скоро организуется истанет способна к сознательной и творческой социальной борьбе.   И до поры, пока не организуется,  она будет питать своим мутным и нездоровым соком чудовищ прошлого,  рожденных привычным обывателю полицейским строем.    Можно бы указать и ещё на некоторые угрозы новому строю,  но говорить об этом преждевременно да,  пожалуй,  и нецензурно.  Мы переживаем момент в высшей степени сложный,  требующий напряжениявсех наших сил,  упорной работы и величайшей осторожности в решениях.   Нам не нужно забывать роковых ошибок 905- 6 гг.  , -  зверская расправа,  последовавшаяза этими ошибками,  обессилила и обезглавила нас на целое десятилетие.     За это время мы политически и социально развратились, а война,  истребив сотни тысяч молодежи,  ещё больше подорвала наши силы,  подорвав под корень экономическую жизнь страны.  Поколению,  которое первым примет новый строй жизни,  свобода досталась дешево; это поколение плохо знает страшные усилия людей,  на протяжении целого века постепенно разрушавших мрачную крепость русского монархизма.    Обыватель не знал той адовой,  кротовой работы,  которая сделана для него, - этот каторжный труд неведом не только одному обывателю десятисот уездных городов российских.  Мы собираемся и мы обязаны строить новую жизнь на началах,  о которых издавна мечтали.   Мы понимаем эти начала разумом,  они знакомы нам в теории, но - этих начал нет в нашем инстинкте,  и нам страшно трудно будет ввести их в практику жизни,  в древний русский быт.   Именно нам трудно,  ибо мы, повторяю,  народ совершенно невоспитанный социально,  и так же мало воспитанав этом отношении наша буржуазия,  ныне идущая к власти.     И надо помнить,  что буржуазия берет в свои руки не государство,  а развалины государства,  она берет эти хаотические развалины при условиях,  неизмеримо более трудных,  чем условия 5-6 года.   Поймет ли она,  что её работа будет успешна только приусловии прочного единения с демократией,  и что дело укрепления позиций, отнятых у старой власти,  не будет прочно при всех иных условиях?   Несомненно,  что буржуазия должна поправеть,  но с этим не нужно торопиться, чтобы не повторить мрачной ошибки 6-го года.  В свою очередь,  революционная демократия должна бы усвоить и почувствовать свои общегосударственные задачи,  необходимость для себя принять деятельное участие в организации экономической силы страны,  в развитии производительной энергии России,  в охране её свободы от всех посягательств извне и изнутри.    Одержана только одна победа -  завоевана политическая власть,  предстоит одержать множество побед гораздо более трудных, и прежде всего мы обязаны одержать победу над собственными иллюзиями   Мы опрокинули старую власть,  но это удалось нам не потому,  что мы - сила,  а потому,  что власть,  гноившая нас,  сама насквозь прогнила и развалилась при первом же дружном толчке.   Уже одно то,  что мы не могли так долго решиться на этот толчок,  видя,  как разрушается страна,  чувствуя,  как насилуют нас, -  уже одно это долготерпение наше свидетельствует о нашей слабости.  Задача момента -  по возможности прочно укрепить за собою взятые нами позиции,  что достижимо только при разумном единении всех сил,  способных к работе политического,  экономического и духовного возрождения России.    Лучшим возбудителем здоровой воли и вернейшим приемом правильной самооценки является мужественное сознание своих недостатков.  Годы войны с ужасающей очевидностью показали нам,  как мы немощны культурно, как слабо организованы.   Организация творческих сил страны необходима для нас,  как хлеб и воздух.  Мы изголодались по свободе и,  при свойственной нам склонности к анархизму,  легко можем пожрать свободу, -  это возможно.    Не мало опасностей угрожает нам.   Устранить и преодолеть их возможнотолько при условии спокойной и дружной работы по укреплению нового строя жизни.  Самая ценная творческая сила -  человек: чем более развит он духовно, чем лучше вооружен техническими знаниями,  тем более прочен и ценен еготруд,  тем более он культурен,  историчен.   Это у нас не усвоено, -  наша буржуазия не обращает должного внимания на развитие продуктивности труда, человек для неё все ещё как лошадь, -  только источник грубой физической силы.    Интересы всех людей имеют общую почву,  где они солидаризуются, несмотря на неустранимое противоречие классовых трений: эта почва - развитие и накопление знаний.   Знание -  необходимое орудие между классовой борьбы,  которая лежит в основе современного миропорядка и является неизбежным,  хотя и трагическим моментом данного периода истории, неустранимой силой культурно-политического развития; знание -  это сила, которая,  в конце концов,  должна привести людей к победе над стихийнымиэнергиями природы и к подчинению этих энергий общекультурным интересамчеловека,  человечества.    Знание должно быть демократизировано,  его необходимо сделать всенародным,  оно,  и только оно, -  источник плодотворной работы,  основа культуры.   И только знание вооружит нас самосознанием,  только оно поможет нам правильно оценить наши силы,  задачи данного момента и укажет нам широкий путь к дальнейшим победам.   Наиболее продуктивна спокойная работа.  Силой,  которая всю жизнь крепко держала и держит меня на земле,  была и есть моя вера в разум человека.   До сего дня русская революция в моих глазах является цепью ярких и радостных явлений разумности.   Особенно мощным явлением спокойной разумности был день 23-го марта,  день похорон на Марсовом поле2.    В этом парадном шествии сотен тысяч людей впервые и почти осязательно чувствовалось -  да,  русский народ совершил революцию,  он воскрес из мертвых и ныне приобщается к великому делу мира -  строению новых и все более свободных форм жизни! Огромное счастие дожить до такого дня! И всей душой я желал бы русскому народу вот так же спокойно и мощно идти все дальше,  все вперед и выше,  до великого праздника всемирной свободы,  всечеловеческого равенства, братства!   II   Если окинуть одним взглядом всю внешне разнообразную деятельность монархического режима в области "внутренней политики", то смысл этой деятельности явится пред нами в форме всемерного стремления бюрократии задержать количественное и качественное развитие мыслящего вещества.  Старая власть была бездарна,  но инстинкт самосохранения правильно подсказывал ей, что самым опасным врагом её является человеческий мозг,  и вот,  всеми доступными ей средствами, она старалась затруднить или исказить рост интеллектуальных сил страны.     В этой преступной деятельности ей успешно помогала церковь,  порабощенная чиновничеством,  и не менее успешно - общество,  психически расшатанное и,  последние годы,  относившееся к насилию над им совершенно пассивно.  Результаты длительного угашения духа обнаружила с ужасающей очевидностью война -  Россия оказалась пред лицом культурного и прекрасно организованного врага немощной и безоружной.   Люди,  так хвастливо и противно кричавшие о том, что Русь поднялась "освободить Европу от оков ложной цивилизации духом истинной культуры",  эти,  вероятно,  искренние и тем более несчастные люди быстро и сконфуженно замкнули слишком красноречивые уста.  "Дух истинной культуры" оказался смрадом всяческого невежества, отвратительного эгоизма, гнилой лени и беззаботности.    В стране,  щедро одаренной естественными богатствами и дарованиями, обнаружилась,  как следствие её духовной нищеты,  полная анархия во всехобластях культуры.   Промышленность,  техника -  в зачаточном состоянии и вне прочной связи с наукой; наука -  где-то на задворках,  в темноте и под враждебным надзором чиновника; искусство,  ограниченное,  искаженное цензурой, оторвалось от общественности,  погружено в поиски новых форм, утратив жизненное,  волнующее и облагораживающее содержание.  Всюду,  внутри и вне человека,  опустошение,  расшатанность,  хаос и следы какого-то длительного Мамаева побоища1.     Наследство,  оставленное революции монархией, -  ужасно.  И как бы горячо ни хотелось сказать слово доброго утешения, -  правда суровой действительности не позволяет утешать,  и нужно сказать со всею откровенностью: монархическая власть в своем стремлении духовно обезглавить Русь добилась почти полного успеха.  Революция низвергла монархию, так! Но,  может быть, это значит, что революция только вогнала накожную болезнь внутрь организма.  Отнюдь не следует думать,  что революция духовно излечила или обогатила Россию.    Старая,  не глупая поговорка гласит: "Болезнь входит пудами,  а выходит золотниками",  процесс интеллектуального обогащения страны -  процесс крайне медленный.  Тем более он необходим для нас, и революция,  в лице её руководящих сил,  должна сейчас же,  немедля,  взять на себя обязанность создания таких условий,  учреждений,  организаций,  которые упорно и безотлагательно занялись бы развитием интеллектуальных сил страны.  Интеллектуальная сила -  это первейшая,  по качеству,  производительная сила,  и забота о скорейшем росте её должна быть пламенной заботой всех классов.    Мы должны дружно взяться за работу всестороннего развития культуры, - революция разрушила преграды на путях к свободному творчеству,  и теперь в нашей воле показать самим себе и миру наши дарования,  таланты,  наш гений.  Наше спасение -  в труде,  да найдем мы и наслаждение в труде.  "Мир создан не словом,  а деянием"2,  это прекрасно сказано, и это неоспоримая истина.    III   Светлые крылья юной нашей свободы обрызганы невинной кровью.  Я не знаю,  кто стрелял в людей третьего дня на Невском,  но кто бы нибыли эти люди, -  это люди злые и глупые,  люди,  отравленные ядами гнилогостарого режима1.  Преступно и гнусно убивать друг друга теперь,  когда все мы имеемпрекрасное право честно спорить,  честно не соглашаться друг с другом.   Те, кто думает иначе,  неспособны чувствовать и сознавать себя свободными людьми.   Убийство и насилие -  аргументы деспотизма,  это подлые аргументы -  и бессильные,  ибо изнасиловать чужую волю,  убить человека не значит,  никогда не значит убить идею,  доказать неправоту мысли,  ошибочность мнения.  Великое счастье свободы не должно быть омрачаемо преступлениями против личности,  иначе -  мы убьем свободу своими же руками.    Надо же понять,  пора понять,  что самый страшный враг свободы и права -  внутри нас; это наша глупость,  наша жестокость и весь тот хаос темных, анархических чувств,  который воспитан в душе нашей бесстыдным гнетом монархии,  её циничной жестокостью.  Способны ли мы понять это?  Если не способны,  если не можем отказаться от грубейших насилий надчеловеком -  у нас нет свободы.   Это просто слово,  которое мы не в силах насытить должным содержанием.   Я говорю -  наши коренные враги глупость и жестокость.   Можем ли мы,  пытаемся ли мы бороться с ними?   Это не риторический вопрос,  это вопрос о глубине,  о искренности нашего понимания новых условий политической жизни,  новой оценки значения человека и его роли в мире.  Пора воспитывать в самих себе чувство брезгливости к убийству,  чувство отвращения к нему.  Да,  я не забываю,  что,  может быть,  нам ещё не однажды придется защищать свободу и право наше оружием,  может быть!   Но 21-го апреля револьверы в грозно вытянутых руках были смешны,  и было в этом жесте нечто детское,  к сожалению разрешившееся преступлением.   Да,  преступлением против свободного человека.   Неужели память о подлом прошлом нашем,  память о том,  как нас сотнями и тысячами расстреливали на улицах, привила и нам спокойное отношение палачей к насильственной смерти человека?   Я не нахожу достаточно резких слов порицания людям,  которые пытаются доказать что-то пулей,  штыком,  ударом кулака по лицу.  Не против ли этих доводов протестовали мы,  не этими ли приемами воздействия на нашу волю нас держали в постыдном рабстве? И вот -  освободясь от рабства внешне, -  внутренно мы продолжаем жить чувствами рабов.    Ещё раз -  наш самый безжалостный враг -  наше прошлое.  Граждане! Неужели мы не найдем в себе сил освободиться от его заразы, сбросить с себя его грязь,  забыть о его кровавых бесстыдствах?  Побольше зрелости,  побольше вдумчивости и осторожности в отношении к самим себе - вот что необходимо нам! Борьба не кончена.  Надо беречь силы,  соединять энергию воедино,  а не разъединять её,  подчиняясь настроению момента.    IV   Мы добивались свободы слова затем,  чтобы иметь возможность говорить и писать правду.  Но говорить правду, -  это искусство труднейшее из всех искусств,  ибо в своем "чистом" виде,  не связанная с интересами личностей,  групп,  классов, наций, -  правда почти совершенно неудобна для пользования обывателя и неприемлема для него.   Таково проклятое свойство "чистой" правды,  но в то жевремя это самая лучшая и самая необходимая для нас правда.    Поставим себе задачу -  сказать правду о немецких зверствах.   Я надеюсь, что совершенно точно установимы факты зверского отношения немецких солдат к солдатам России,  Франции,  Англии,  а также к мирному населению Бельгии, Сербии,  Румынии,  Польши.   Я имею право надеяться,  что эти факты -  внесомнений и так же неоспоримы,  как факты русских зверств в Сморгони1,  вг ородах Галиции2 и т.  д.     Я не отрицаю,  что отвратительные приемы истребления людей,  применяемые немцами,  впервые допущены в деле человекоубийства.   Не могу отрицать,  что отношение немцев к русским военнопленным -  гнусно,  ибо знаю,  что отношение старой русской власти к немецким военнопленным было тоже гнусным.  Все это -  правда,  эту правду создала война.   На войне необходимо как можно больше убивать людей -  такова циническая логика войны.   Зверство в драке неизбежно,  вы видали,  как жестоко дерутся дети на улицах? "Чистая" правда говорит нам,  что зверство есть нечто вообщесвойственное людям, -  свойство,  не чуждое им даже и в мирное время,  если таковое существует на земле.     Вспомним,  как добродушный русский человек вколачивал гвозди в черепа евреев Киева,  Кишинева3 и других городов,  как садически мучили тюремщики арестантов,  как черносотенцы разрывали девушек-революционерок,  забивая им колья в половые органы; вспомним на минуту все кровавые бесстыдства 906- 7- 8 годов4.  Я не сравниваю немецких зверств с общечеловеческими и,  в частности, русским зверством; я просто,  пользуясь свободой слова,  рассуждаю о Правде сего,  текущего дня,  о Правде,  созданной войною,  и о "чистой" Правде, которая общезначима для всех времен и которая воистину "краше солнца",  хотя она часто печальна и обидна для нас.    Осуждая человека -  немца или русского,  это все равно, -  мы не должны забывать о "чистой" Правде,  потому что она -  самое драгоценное достояниенаше,  самый яркий огонь нашего сознания; бытие этой правды свидетельствуето высоте моральных требований,  предъявляемых человеком к самому себе.    V   Несколько десятков миллионов людей,  здоровых и наиболее трудоспособных,  оторваны от великого дела жизни -  от развития производительных сил земли -  и посланы убивать друг друга.  .  .  Зарывшись в землю,  они живут под дождем и снегом,  в грязи,  в тесноте, изнуряемые болезнями,  пожираемые паразитами, -  живут как звери,  подстерегая друг друга для того,  чтобы убить.  Убивают на суше,  на морях,  истребляя ежедневно сотни и сотни самых культурных людей нашей планеты, -  людей,  которые создали драгоценнейшее земли -  европейскую культуру.    Разрушаются тысячи деревень,  десятки городов,  уничтожен вековой трудмножества поколений,  сожжены и вырублены леса,  испорчены дороги,  взорваны мосты,  в прахе и пепле сокровища земли,  созданные упорным,  мучительным трудом человека.   Плодоносный слой земли уничтожен взрывами фугасов,  мин, снарядов,  изрыт окопами,  обнажена бесплодная подпочва,  вся земля исковеркана,  осквернена гниющим мясом невинно убитых.   Насилуют женщин, убивают детей, -  нет гнусности,  которая не допускалась бы войной,  нет преступления,  которое не оправдывалось бы ею.    Третий год мы живем в кровавом кошмаре и -  озверели,  обезумели.  Искусство возбуждает жажду крови,  убийства,  разрушения; наука, изнасилованная милитаризмом,  покорно служит массовому уничтожению людей.  Эта война -  самоубийство Европы! Подумайте, -  сколько здорового,  прекрасно мыслящего мозга выплеснуто на грязную землю за время этой войны,  сколько остановилось чутких сердец!   Это бессмысленное истребление человеком человека,  уничтожение великих трудов людских не ограничивается только материальным ущербом -  нет!Десятки тысяч изуродованных солдат долго,  до самой смерти не забудут освоих врагах.   В рассказах о войне они передадут свою ненависть детям, воспитанным впечатлениями трехлетнего ежедневного ужаса.   За эти годы много посеяно на земле вражды,  пышные всходы дает этот посев! А ведь так давно и красноречиво говорилось нам о братстве людей,  о единстве интересов человечества!   Кто же виноват в дьявольском обмане,  всоздании кровавого хаоса? Не будем искать виновных в стороне от самих себя.   Скажем горькую правду: все мы виноваты в этом преступлении,  все и каждый.  Представьте себе на минуту,  что в мире живут разумные люди,  искренноозабоченные благоустройством жизни,  уверенные в своих творческих силах, представьте,  например,  что нам,  русским,  нужно,  в интересах развития нашей промышленности,  прорыть Риго-Херсонский канал,  чтобы соединить Балтийское море с Черным -  дело,  о котором мечтал ещё Петр Великий.   И вот,  вместо того,  чтобы посылать на убой миллионы людей,  мы посылаем часть их на эту работу,  нужную стране,  всему её народу.     Я уверен,  что люди,  убитые за три года войны,  сумели бы в это время осушить тысячеверстные болота нашей родины,  оросить Голодную степь и другие пустыни,  соединить реки Зауралья с Камой,  проложить дорогу сквозь Кавказский хребет и совершить целый ряд великих подвигов труда для блага нашей родины.  Но мы истребляем миллионы жизней и огромные запасы трудовой энергии наубийство и разрушение.     Изготовляются массы страшно дорогих взрывчатых веществ; уничтожая сотни тысяч жизней,  эти вещества бесследно тают ввоздухе.   От разорвавшегося снаряда все-таки остаются куски металла,  из которых мы со временем хоть гвоздей накуем,  а все эти мелиниты, лидиты, динитротолуолы -  действительно "пускают по ветру" богатства страны.   Речь идет не о миллиардах рублей,  а о миллионах жизней,  бессмысленно истребляемых чудовищем Жадности и Глупости.  Когда подумаешь об этом, -  холодное отчаяние сжимает сердце,  и хочется бешено крикнуть людям:   Несчастные,  пожалейте себя!   VI   Недавно один романист восплакал о том,  что в русской революции нет романтизма1,  что она не создала Теруань де Мерикур2,  не выдвинула героев, ярких людей.  Положим,  Теруань,  вероятно,  потому не явилась,  что мы не осаждали Бастилию,  но если б мы делали это, -  я думаю,  что из 50-ти тысяч петроградских "девушек для радости",  наверное,  нашлись бы героини.   Но, вообще говоря,  героев у нас всегда было маловато,  если не считать тех, которых мы сами неудачно выдумывали -  Сусанина3,  купца Иголкина4,  солдата - спасителя Петра Великого5,  Кузьмы Крючкова6 и прочих героев физического действия,  так сказать.    Полемизируя,  можно,  разумеется,  забыть о героях духа,  о людях,  которые великим и упорным подвигом всей жизни вывели,  наконец,  Россию из заколдованного царства бесправия и насилия.  Но я думаю,  что романтизм,  все-таки,  не иссяк,  и романтики живы, -  если именем романтика мы можем почтить -  или обидеть -  человека,  страстно влюбленного в свою идею,  свою мечту.  На днях именно такой романтик, -  крестьянин Пермской губернии, -  прислал мне письмо,  в котором меня очень тронули вот эти строки:"Да, правда не каждому под силу,  порой она бывает настолько тяжела, что страшно оставаться с ней с глазу на глаз.   Разве не страшно становится, когда видишь, как великое,  святое знамя социализма захватывают грязные руки,  карманные интересы? .  .   крестьянство,  жадное до собственности,  получит землю и отвернется,  изорвав на онучи знамя Желябова 7,  Брешковской 8.    Партийный работник,  студент с. -д,  откровенно заявляет,  что он теперь не может работать в партии,  так как на службе получает 350 р., а партия не заплатит ему и 250.   Сто рублей он, пожалуй,  уступил бы ради "прежнего"идеализма... Солдаты охотно становятся под знамя "мир всего мира",  но они тянутся к миру не во имя идеи интернациональной демократии,  а во имя своих шкурных интересов: сохранения жизни,  ожидаемого личного благополучия.    Я отлично помню свое настроение,  когда я семнадцатилетним юношей шел за сохой под жарким солнцем; если я видел идущего мимо писаря,  священника, учителя,  то непременно ставил себе вопрос: "Почему я работаю,  а эти люди блаженствуют? " Ибо я признавал за труд только физический труд,  и все мои стремления были направлены к освобождению себя от этого труда.   Это же самое теперь я вижу у многих,  охотно примыкающих к социалистическим партиям.  Когда я вижу этих "социалистов",  мне хочется заплакать,  ибо я хочу быть социалистом не на словах,  а на деле.    Нужны вожди,  которые не боятся говорить правду в глаза.   И если бы социалистическая пресса обличала не только буржуазию,  но и ведомых ею,  она от этого выиграла бы в дальнейшем.   Надо быть суровым и беспощадным не только с противником,  но и с друзьями.   В Библии сказано: "обличай премудра, и возлюбит тя" 9.    Вот голос несомненного романтика,  голос человека,  который чувствует организующую силу правды и любит её очищающий душу огонь.  Я почтительно кланяюсь этому человеку10.   Людям его типа трудно живется, но их жизнь оставляет прекрасный след.    VII   На днях я получил письмо такого содержания:"Вчера я прочитал ваш "Кошмар",  и душа моя -  душа человека,  тоже служившего в охранке,  плачет от сознания безнадежности моего положения, которое этот рассказ пробудил во мне1.   Я не стану рассказывать вам,  как попал в эту яму: это неинтересно.   Скажу лишь,  что голод и совет человека, близкого мне тогда,  состоявшего под судом и думавшего,  что я смогу облегчить его участь,  толкнули меня на этот ужасный шаг.  Скажу,  что презирал себя все время,  служа там,  презираю и сейчас.   Но, - знаете,  что больно?    То,  что даже чуткий человек,  как вы,  не понял, очевидно,  что надо было,  наверное,  каждому из нас,  охранников,  сжечь многое в душе своей.   Что страдали мы не в то время,  когда служили,  а -  раньше, тогда,  когда не было уже выхода.   Что общество,  которое сейчас бросает в нас грязью,  не поддержало нас,  не протянуло нам руки помощи и тогда.   Ведь не все так сильны,  что могут отдавать все,  не получая взамен ничего! Если бы ещё не было веры в социализм,  в партию, -  а то,  знаете,  в своей подлой голове я так рассуждал: слишком мал тот вред,  который я мог причинить движению,  слишком я Верю в идею,  чтобы не суметь работать так,  что пользы будет больше,  чем вреда.     Я не оправдываюсь,  но мне хотелось бы,  чтоб психология,  даже такого жалкого существа,  как провокатор,  все же была бы уяснена вами.   Ведь нас -  много! -  всё лучшие партийные работники.   Это не единоличное уродливое явление,  а,  очевидно,  какая-то более глубокая общая причина загнала нас в этот тупик.   Я прошу вас: преодолейте отвращение, подойдите ближе к душе предателя и скажите нам всем: какие именно мотивы руководили нами,  когда мы,  веря всей душой в партию,  в социализм,  во все святое и чистое,  могли "честно" служить в охранке и,  презирая себя,  все же находили возможным жить? "2   Тяжело жить на святой Руси! Тяжело.  Грешат в ней -  скверно,  каются в грехах -  того хуже   Изумительна логика подчеркнутых слов о вере в социализм.   Мог ли бы человек, рассуждающий так странно и страшно,  откусить ухо или палец любимой женщине на том основании,  что он любит всю её,  все тело и душу,  а палец,  ухо - такие маленькие,  сравнительно с ней,  целой.   Вероятно, -  не мог бы.   Но - веруя в дело социализма,  любя партию,  он отрывает один за другим её живые члены и думает,  что пользы делу от этого будет больше,  чем вреда.     Я повторяю вопрос: искренно ли думает он так?  И боюсь,  что да,  искренно,  что это соображение явилось не после факта,  а родилось в одну минуту с фактом предательства.   Оригинальнейшая черта русского человека -  в каждый данный момент он искренен.   Именно эта оригинальность и является,  как я думаю, источником моральной сумятицы,  среди которой мы привыкли жить.     Вы посмотрите: ведь, нигде не занимаются так много и упорно вопросами и спорами,  заботами о личном "самосовершенствовании",  как занимаются этим, очевидно бесплодным,  делом у нас.  Мне всегда казалось,  что именно этот род занятий создает особенно густую и удушливую атмосферу лицемерия,  лжи,  ханжества.   Особенно тяжелой и подавляющей эта атмосфера была в кружках "толстовцев",  людей,  которые чрезвычайно яростно занимались "самоугрызением".   Морали,  как чувства органической брезгливости ко всему грязному и дурному,  как инстинктивного тяготения к чистоте душевной и красивому поступку, -  такой морали нет в нашем обиходе.   Её место издавна занято холодными,  "от ума",  рассуждениями о правилах поведения, и рассуждения эти, не говоря о их отвратительной схоластике,  создают ледяную атмосферу какого-то бесконечного, нудного и бесстыдного вэаимоосуждения,  подсиживания друг друга, заглядывания в душу вам косым и зорким взглядом врага.     И скверного врага; он не заставляет вас напрягать все ваши силы,  изощрять весь разум,  всю волю для борьбы с ним.  Он -  словесник.   Единственно,  чего он добивается, -  доказать вам,  что он умнее,  честнее,  искреннее и вообще -  всячески лучше вас.   Позвольте ему доказать это, -  он обрадуется,  на минуту,  а затем опустеет,  выдохнется, обмякнет,  и станет ему скучно.   Но ему не позволяют этого,  к сожалению,  а вступая с ним в спор,  сами развращаются,  растрачивая пафос на пустяки.     Итак словесник плодит словесников,  так небогатые наши чувства размениваютсяна звенящую медь пустых слов   Посмотрите,  насколько ничтожно количество симпатии у каждого и вокруг каждого из вас,  как слабо развито чувство дружбы,  как горячи наши слова и чудовищно холодно отношение к человеку.   Мы относимся к нему пламенно только тогда,  когда он,  нарушив установленные нами правила поведения,  дает нам сладостную возможность судить его "судом неправедным"3.     Крестьянские дети зимою,  по вечерам,  когда скучно,  а спать ещё не хочется,  ловят тараканов и отрывают им ножки,  одну за другой.   Эта милая забава весьма напоминает общий смысл нашего отношения к ближнему,  характер наших суждений о нем.  Автор письма,  "товарищ-провокатор",  говорит о таинственной "общей причине",  загоняющей многих и загнавшей его "в тупик". Я думаю,  что такая "общая причина" существует и что это очень сложная причина4.     Вероятно,  одной из её составных частей служит и тот факт,  что мы относимся друг к другу совершенно безразлично,  это при условии,  если мы настроены хорошо.   Мы не умеем любить,  не уважаем друг друга,  у нас неразвито внимание к человеку,  о нас давно уже и совершенно правильно сказано,  что мы: "К добру и злу постыдно равнодушны"5.  "Товарищ-провокатор" очень искренно написал письмо,  но я думаю,  что причина его несчастья -  именно вот это равнодушие к добру и злу.    VIII   На всю жизнь останутся в памяти отвратительные картины безумия, охватившего Петроград днем 4-го июля1.  Вот, ощетинясь винтовками и пулеметами, мчится, точно бешеная свинья, грузовик-автомобиль,  тесно набитый разношерстными представителями "революционной армии".  Среди них стоит встрепанный юноша и орет истерически: Социальная революция,  товарищи! Какие-то люди,  ещё не успевшие потерять разум,  безоружные,  но спокойные,  останавливают гремящее чудовище и разоружают его,  выдергивая щетину винтовок.   Обезоруженные солдаты и матросы смешиваются с толпой, исчезают в ней; нелепая телега,  опустев,  грузно прыгает по избитой,  грязной мостовой и тоже исчезает, точно кошмар.    И ясно,  что этот устрашающий выезд к "социальной революции" затеян кем-то наспех,  необдуманно и что глупость -  имя силы,  которая вытолкнула на улицу вооруженных до зубов людей.  Вдруг где-то щелкает выстрел,  и сотни людей судорожно разлетаются вовсе стороны,  гонимые страхом,  как сухие листья вихрем,  валятся на землю, сбивая с ног друг друга,  визжат и кричат: Буржуи стреляют!   Стреляли,  конечно,  не "буржуи",  стрелял не страх перед революцией,  а страх за революцию.   Слишком много у нас этого страха.   Он чувствовался всюду -  и в руках солдат,  лежащих на рогатках пулеметов,  и в дрожащих руках рабочих,  державших заряженные винтовки и револьверы,  со взведенными предохранителями,  и в напряженном взгляде вытаращенных глаз.     Было ясно, что эти люди не верят в свою силу да едва ли и понимают, зачем они вышли наулицу с оружием   Особенно характерна была картина паники на углу Невского и Литейного часа в четыре вечера.  Роты две каких-то солдат и несколько сотен публики смиренно стояли около ресторана Палкина и дальше,  к Знаменской площади,  и вдруг,  точно силою какого-то злого,  иронического чародея,  все эти вооруженные и безоружные люди превратились в оголтелое стадо баранов.  Я не смог уловить,  что именно вызвало панику и заставило солдат стрелять в пятый дом от угла Литейного по Невскому, -  они начали палить по окнам и колоннам дома не целясь,  с лихорадочной торопливостью людей, которые боятся,  что вот сейчас у них отнимут ружья.     Стреляло человек десять,  не более,  а остальные,  побросав винтовки и знамена на мостовую, начали вместе с публикой ломиться во все двери и окна,  выбивая стекла, ломая двери,  образуя на тротуаре кучи мяса,  обезумевшего от страха.  По мостовой,  среди разбросанных винтовок,  бегала девочка-подросток и кричала: Да это свои стреляют,  свои же! Я поставил её за столб трамвая,  она возмущенно сказала: Кричите,  что свои.  .  .  Но все уже исчезли,  убежав на Литейный,  Владимирский,  забившись в проломанные ими щели,  а на мостовой валяются винтовки,  шляпы,  фуражки,  и грязные торцы покрыты красными полотнищами знамен.    Я не впервые видел панику толпы,  это всегда противно,  но никогда неиспытывал я такого удручающего, убийственного впечатления.  Вот это и есть тот самый "свободный" русский народ,  который за час перед тем,  как испугаться самого себя,  "отрекался от старого мира" и "отрясал его прах с ног своих"2.     Эти солдаты революционной армии разбежались от своих же пуль, побросав винтовки и прижимаясь к тротуару.  Этот народ должен много потрудиться для того,  чтобы приобрести сознание своей личности,  своего человеческого достоинства,  этот народ должен быть прокален и очищен от рабства,  вскормленного в нем,  медленным огнем культуры.    Опять культура?    Да, снова культура.   Я не знаю ничего иного,  что может спасти нашу страну от гибели.   И я уверен,  что если б та часть интеллигенции,  которая,  убоясь ответственности,  избегая опасностей, попряталась где-то и бездельничает,  услаждаясь критикой происходящего,  еслиб эта интеллигенция с первых же дней свободы попыталась ввести в хаосвозбужденных инстинктов иные начала,  попробовала возбудить чувства иногопорядка, -  мы все не пережили бы множества тех гадостей,  которые переживаем.    Если революция не способна тотчас же развить в стране напряженное культурное строительство, -  тогда,  с моей точки зрения,  революция бесплодна, не имеет смысла,  а мы -  народ,  неспособный к жизни.  Прочитав вышеизложенное,  различные бесстыдники,  конечно,  не преминут радостно завопить: А о роли ленинцев в событиях 4 июля -  ни слова не сказано,  ага! Вот оно где,  лицемерие!   Я -  не сыщик и не знаю, кто из людей наиболее повинен в мерзостной драме.  Я не намерен оправдывать авантюристов,  мне ненавистны и противны люди,  возбуждающие темные инстинкты масс,  какие бы имена эти люди ни носилии как бы ни были солидны в прошлом их заслуги пред Россией.   Я думаю, что германская провокация событий 4 июля -  дело возможное,  но я должен сказать, что и злая радость,  обнаруженная некоторыми людьми после событий 4-го, - тоже крайне подозрительна.     Есть люди,  которые так много говорят о свободе, о революции и о своей любви к ним,  что речи их напоминают сладкие речи купцов,  желающих продать товар возможно выгоднее.  Однако главнейшим возбудителем драмы я считаю не "ленинцев",  ненемцев, не провокаторов и контрреволюционеров,  а -  более злого,  более сильного врага -тяжкую российскую глупость.  В драме 4-го июля больше всех других сил,  создавших драму,  виновата именно наша глупость,  назовите её некультурностью,  отсутствием исторического чутья, -  как хотите.    IX   "Пролетариат -  творец новой культуры", -  в этих слонах заключена прекрасная мечта о торжестве справедливости,  разума,  красоты,  мечта о победе человека над зверем и скотом; в борьбе за осуществление этой мечты погибли тысячи людей всех классов.  Пролетариат -  у власти,  ныне он получил возможность свободного творчества.   Уместно и своевременно спросить -  в чем же выражается это творчество?    Декреты "правительства народных комиссаров" -  газетные фельетоны,  не более того.   Это -  литература,  которую пишут "на воде вилами", и хотя в этих декретах есть ценные идеи, -  современная действительность не дает условий для реализации этих идей.  Что же нового дает революция,  как изменяет она звериный русский быт, много ли света вносит она во тьму народной жизни? За время революции насчитывается уже до 10 тысяч самосудов.     Вот как судит демократия своих грешников: около Александровского рынка поймали вора, толпа немедленно избила его и устроила голосование: какой смертью казнить вора: утопить или застрелить?  Решили утопить и бросили человека в ледяную воду.   Но он кое-как выплыл и вылез на берег,  тогда один из толпы подошел к нему и застрелил его.  Средние века нашей истории были эпохой отвратительной жестокости,  но итогда,  если преступник,  приговоренный судом к смертной казни,  срывался с виселицы -  его оставляли жить.    Как влияют самосуды на подрастающее поколение? Солдаты ведут топить в Мойке до полусмерти избитого вора,  он весь облит кровью,  его лицо совершенно разбито,  один глаз вытек.  Его сопровождает толпа детей; потом некоторые из них возвращаются с Мойки и, подпрыгивая на одной ноге,  весело кричат: Потопили,  утопили!   Это -  наши дети,  будущие строители жизни.   Дешева будет жизнь человека в их оценке,  а ведь человек -  не надо забывать об этом! -  самое прекрасноеи ценное создание природы,  самое лучшее,  что есть во вселенной.   Война оценила человека дешевле маленького куска свинца, этой оценкой справедливо возмущались,  упрекая за неё "империалистов" -  кого же упрекнем теперь -  за ежедневное,  зверское избиение людей?   X   В силу целого ряда условий у нас почти совершенно прекращено книгопечатание и книгоиздательство и,  в то же время,  одна за другой уничтожаются ценнейшие библиотеки.   Вот недавно разграблены мужиками имения Худекова, Оболенского и целый ряд других имений.   Мужики развезли по домам все,  что имело ценность в их глазах,  а библиотеки -  сожгли,  рояли изрубили топорами,  картины -  изорвали.   Предметы науки,  искусства,  орудия культуры не имеют цены в глазах деревни, -  можно сомневаться,  имеют ли они цену в глазах городской массы.    Книга -  главнейший проводник культуры,  и для того,  чтобы народ получилв помощь себе умную,  честную книгу,  работникам книжного дела можно бы пойти на некоторые жертвы, -  ведь они прежде всех и особенно заинтересованы в том, чтоб вокруг них создалась идеологическая среда,  которая помогла бы развитию и осуществлению их идеалов.  Наши учителя,  Радищевы,  Чернышевские,  Марксы -  духовные делатели книг, жертвовали и свободой и жизнью за свои книги.     Чем облегчают сейчас физические делатели книг развитие книжного дела?   XI   Три года безжалостной,  бессмысленной бойни,  три года изо дня в день проливается кровь лучших племен земли истребляется драгоценнейший мозг культурных наций Европы.  Обескровлена Франция, "вождь человечества",  истощается Италия,  "лучший дар Бога нашей печальной земле" напрягает все свои силы Англия,  "спокойно поучающая мир чудесам труда",  угрюмо задыхаются в железных тисках войны "трудолюбивые племена Германии".   Уничтожены Бельгия,  Сербия,  Румыния,  Польша; разорена экономически, развращена войною духовно мечтательная,  мягкотелая Русь, -  страна,  ещё не жившая,  не успевшая показать миру свои скрытые силы.  В ХХ-м веке,  после того, как девятнадцать веков Европа проповедовала человечность в церквях,  которые она теперь разрушает пушками,  в книгах, которые солдаты жгут,  как дрова, -  в ХХ-м веке гуманизм забыт,  осмеян,  а всё,  что создано бескорыстной работой науки,  схвачено и направлено волею бесстыдных убийц на истребление людей.    Что,  в сравнении с этой кошмарной,  трехлетней бойней,  тридцатилетние истолетние войны прошлого?    Где найдем мы оправдание этому небываломупреступлению против планетарной культуры? Этому отвратительному самоистреблению нет оправдания.  Сколько бы ни лгали лицемеры о "великих" целях войны,  их ложь не скроет страшной и позорной правды: войну родил Барыш,  единственный из богов,  которому верят и молятся "реальные политики",  убийцы,  торгующие жизнью народа.  Людей, которые верят в торжество идеала всемирного братства,  негодяи всех стран объявили вредными безумцами,  бессердечными мечтателями,  у которых нет любви к родине.  Забыто, что среди этих мечтателей Христос,  Иоанн Дамаскин1, Франциск Ассизский2,  Лев Толстой, -  десятки полубогов-полулюдей,  которыми гордится человечество.     Для тех,  кто уничтожает миллионы жизней,  чтобы захватить в свои руки несколько сотен верст чужой земли, -  для них нет ни бога,  ни дьявола.   Народ для них -  дешевле камня,  любовь к родине -  ряд привычек.  Они любят жить так,  как живут,  и пусть вся земля разлетится прахом вовселенной, -  они не хотят жить иначе,  как привыкли.    Вот они уже три года живут по горло в крови,  которую проливают по ихволе десятки миллионов людей.  Но когда истощатся силы народных масс или когда единодушно вспыхнет их воля "к жизни чистой,  человеческой" и прекратит кровавый кошмар, -  люди, истребляющие народ Европы,  трусливо закричат:   Это не наша вина! Не мы изуродовали мир,  не мы разрушили и разграбили Европу!   Но мы надеемся,  что к той поре "глас народа" воистину будет строгим исправедливым "Гласом Божиим" и он заглушит вопли лжи.  Верующие в победу над бесстыдством и безумием должны стремиться к единению своих сил.  В конце концов -  побеждает разум.    XII   Присяжный поверенный, один их тех,  которые при старом режиме,  спокойно рискуя личной свободой,  не думая о карьере,  мужественно выступали защитниками в политических процессах и нанесли самодержавию не мало ударов, -  человек,  прекрасно знающий глубину бесправия и цинизма монархии, говорил мне на днях: "Так же,  как при Николае Романове,  я выступаю защитником в наскоросделанном политическом процессе; так же,  как тогда, ко мне приходят плакать и жаловаться матери,  жены,  сестры заключенных; как прежде -  аресты совершаются "по щучьему велению", арестованных держат в отвратительныхусловиях,  чиновники "нового строя" относятся к подследственному так же бюрократически-бессердечно, как относились прежде.   Мне кажется,  что в моей области нет изменений к лучшему".   А я думаю,  что в этой области следует ожидать всех возможных изменений к худшему.   При монархии покорные слуги Романова иногда не отказывали себе вудовольствии полиберальничать,  покритиковать режим,  поныть на тему огуманизме и вообще немножко порисоваться благодушием,  показать невольномусобеседнику,  что и в сердце заядлого чиновника не все добрые начала истреблены усердной работой по охране гнилья и мусора.    Наиболее умные,  вероятно,  понимали,  что "политик" человек,  в сущностии для них не вредный, -  работая над освобождением России,  он работал и над освобождением чиновника от хамоватой "верховной власти". Теперь самодержавия нет и можно показать всю "красу души", освобожденной из плена строгих циркуляров.   Теперь чиновник старого режима, кадет или октябрист,  стаёт пред арестованным демократом как его органический враг, либеральная маниловщина -  никому не нужна и не уместна.  С точки зрения интересов партии и политической борьбы все это вполнеестественно,  а "по человечеству" -  гнусно и будет ещё гнусней по мере неизбежного обострения отношений между демократией и врагами её.    XIII   В одной из грязненьких уличных газет1 некто напечатал свой впечатления от поездки в Царское Село.   В малограмотной статейке,  предназначенной на потеху улицы и рассказывающей о том,  как Николай Романов пилит дрова,  как его дочери2 работают в огороде, -  есть такое место: Матрос подвозит в качалке Александру Федоровну3.   Она похудевшая, осунувшаяся, во всем черном.  Медленно с помощью дочерей выходит из качалкии идет,  сильно прихрамывая на левую ногу.  .  .  Вишь,  заболела, -  замечает кто-то из толпы: -  Обезножела.  .  .  -  Гришку бы ей сюда, -  хихикает кто-то в толпе: Живо бы поздоровела4.  Звучит оглушительный хохот.    Хохотать над больным и несчастным человеком -  кто бы он ни был - занятие хамское и подленькое.   Хохочут русские люди,  те самые,  которые пять месяцев тому назад относились к Романовым со страхом и трепетом,  хотя и понимали -  смутно -  их роль в России.  Но -  дело не в том,  что веселые люди хохочут над несчастием женщины, а в том,  что статейка подписана еврейским именем Иос.  Хейсин.    Я считаю нужным напомнить г.   Хейсину несколько строк из статьи профессора Бодуэна де Куртенэ5 в сборнике "Щит"6: "Утащили в вагоне чемодан.   Вор оказался поляком.   Но не сказали,  что украл "поляк",  а только,  что украл "вор". Другой раз похитителем оказался русский.   И на этот раз обличили в краже не русского,  а просто -  "вора"7.  Но если б чемодан оказался в руках еврея, -  было бы сказано,  что "украл еврей",  а не просто "вор". Полагаю,  что мораль должна быть понятна Хейсину и подобным ему "бытописателям", -  напр.  ,  Давиду Айзману8 и т.  д.  -  ведь по поводу их сочинений тоже могут сказать,  что это пишут не просто до оглупения обозленные люди,  а -  "евреи".   Едва ли найдется человек,  настолько бестолковый,  чтоб по поводусказанного заподозрить меня в антисемитизме.  Я считаю нужным, -  по условиям времени, -  указать,  что нигде нетребуется столько такта и морального чутья,  как в отношении русского к еврею и еврея к явлениям русской жизни.  Отнюдь не значит,  что на Руси есть факты,  которых не должен критически касаться татарин или еврей,  но -  обязательно помнить,  что даже невольная ошибка, -  не говоря уже о сознательной гадости,  хотя бы она была сделана из искреннего желания угодить инстинктам улицы, -  может быть истолкована вовред не только одному злому или глупому еврею,  но -  всему еврейству.  Не надо забывать этого, если живешь среди людей,  которые могут хохотать над больным и несчастным человеком.    XIV   Вот уже почти две недели,  каждую ночь толпы людей грабят винные погреба, напиваются, бьют друг друга бутылками по башкам,  режут руки осколками стекла и точно свиньи валяются в грязи, в крови.   За эти дни истреблено вина на несколько десятков миллионов рублей и,  конечно,  будет истреблено на сотни миллионов1.  Если б этот ценный товар продать в Швецию -  мы могли бы получить за него золотом или товарами,  необходимыми стране -  мануфактурой,  лекарствами, машинами.    Люди из Смольного,  спохватясь несколько поздно,  грозят за пьянствострогими карами2,  но пьяницы угроз не боятся и продолжают уничтожать товар, который давно бы следовало реквизировать,  объявить собственностью обнищавшей нации и выгодно,  с пользой для всех,  продать.  Во время винных погромов людей пристреливают,  как бешеных волков, постепенно приучая к спокойному истреблению ближнего3.    В "Правде" пишут о пьяных погромах как о "провокации буржуев", -  что, конечно,  ложь,  это "красное словцо",  которое может усилить кровопролитие4.  Развивается воровство,  растут грабежи,  бесстыдники упражняются во взяточничестве так же ловко,  как делали это чиновники царской власти; темные люди, собравшиеся вокруг Смольного,  пытаются шантажировать запуганного обывателя.     Грубость представителей "правительства народных комиссаров" вызывает общие нарекания,  и они -  справедливые.  Разная мелкая сошка,  наслаждаясь властью,  относится к гражданину как к побежденному,  т. е.   так же,  как относилась к нему полиция царя.   Орут на всех,  орут как будочники в Конотопе или Чухломе.   Все это творится от имени пролетариата" иво имя "социальной революции",  и все это является торжеством звериного быта,  развитием той азиатчины,  которая гноит нас5.    А где же и в чем выражается "идеализм русского рабочего",  о котором так лестно писал Карл Каутский 6? Где же и как воплощается в жизнь мораль социализма, -  "новая" мораль? Ожидаю,  что кто-нибудь из "реальных политиков" воскликнет с пренебрежением ко всему указанному: Чего вы хотите?  Это -  социальная революция! Нет, -  в этом взрыве зоологических инстинктов я не вижу ярко выраженныхэлементов социальной революции.   Это русский бунт без социалистов по духу, без участия социалистической психологии7.    XV   Революция углубляется.  .  .  Бесшабашная демагогия людей,  "углубляющих" революцию,  дает свои плоды, явно гибельные для наиболее сознательных и культурных представителейсоциальных интересов рабочего класса.   Уже на фабриках и заводах постепенно начинается злая борьба чернорабочих с рабочими квалифицированными; чернорабочие начинают утверждать, что слесари, токари, литейщики и т. д.  суть "буржуи". Революция все углубляется во славу людей,  производящих опыт над живым телом рабочего народа1.    А рабочие,  сознающие трагизм момента, испытывают величайшую тревогу засудьбу революции.  Боюсь, -  пишет мне один из них, -  что недалек уже тот день,  когда массы, не удовлетворившись большевизмом,  навсегда разочаруются в лучшем будущем, навсегда потеряют веру в социализм и повернут все взоры опять к прошлому,  к черному монархизму,  и тогда дело освобождения народов погибнет на сотни лет.    Я думаю, что это будет,  ибо большевизм не осуществит всех чаяний некультурных масс,  и вот, я не знаю,  что нам,  находящимся среди этих масс, делать для того,  чтоб не дать угаснуть вере в социализм и в лучшую жизнь на земле". "Положение мало-мальски развитого рабочего в среде обалдевшей массы становится похоже на то,  как бы ты стал чужой для своих же", -  сообщает другой.  Эти жалобы слышатся все чаще,  предвещая возможность глубокого расколав недрах рабочего класса.   А иные рабочие говорят и пишут мне: "Вам бы,  товарищ,  радоваться,  пролетариат победил!   "Радоваться мне нечему,  пролетариат ничего и никого не победил.   Как сам он не был побежден,  когда полицейский режим держал его за глотку,  так и теперь,  когда он держит за глотку буржуазию, -  буржуазия ещё не побеждена2.  Идеи не побеждают приемами физического насилия.   Победители обычно - великодушны, -  может быть,  по причине усталости, -  пролетариат невеликодушен,  как это видно по делу С.  В.   Паниной3,  Болдырева4,  Коновалова5, Бернацкого6,  Карташева7,  Долгорукого8 и других9,  заключенных в тюрьму неизвестно за что.  Кроме названных людей в тюрьмах голодают тысячи, -  да,  тысячи! - рабочих и солдат.    Нет,  пролетариат не великодушен и не справедлив,  а ведь революциядолжна была утвердить в стране возможную справедливость.  пролетариат не победил,  по всей стране идет междоусобная бойня, убивают друг друга сотни и тысячи людей.   В "Правде" сумасшедшие люди науськивают: бей буржуев,  бей калединцев! Но буржуи и калединцы ведь это все те же солдаты -  мужики,  солдаты -  рабочие,  это их истребляют,  и это они расстреливают красную гвардию.  Если б междоусобная война заключалась в том, что Ленин вцепился в мелкобуржуазные волосы Милюкова, а Милюков 10 трепал бы пышные кудри Ленина.  Пожалуйста! Деритесь,  паны!   Но дерутся не паны,  а холопы, и нет причин думать, что эта драка кончится скоро   И не возрадуешься,  видя,  как здоровые силы страны погибают, взаимно истребляя друг друга.   А по улицам ходят тысячи людей и,  как будто бы сами над собой издеваясь,  кричат: "Да здравствует мир!". Банки захватили?  Это было бы хорошо,  если б в банках лежал хлеб, которым можно досыта накормить детей.   Но хлеба в банках нет,  и дети изо дняв день недоедают,  среди них растет истощение,  растет смертность.    Междоусобная бойня окончательно разрушает железные дороги: если бы мужики дали хлеба, его не скоро подвезешь.  Но всего больше меня и поражает,  и пугает то,  что революция не несет всебе признаков духовного возрождения человека, не делает людей честнее, прямодушнее, не повышает их самооценки и моральной оценки их труда.  Есть,  конечно,  люди,  которые ходят "гоголем",  напомнная циркового борца,  успешно положившего противника своего "на обе лопатки", -  о этих людях не стоит говорить.   Но в общем,  в массе -  не заметно,  чтоб революция оживляла в человеке это социальное чувство.     Человек оценивается так жедешево,  как и раньше.   Навыки старого быта не исчезают.   "Новое начальство"столь же грубо,  как старое,  только ещё менее внешне благовоспитанно.  Орут итопают ногами в современных участках,  как и прежде орали.   И взятки хапают, как прежние чинуши хапали,  и людей стадами загоняют в тюрьмы.   Всё старенькое,  скверненькое пока не исчезает.  Это плохой признак,  он свидетельствует о том,  что совершилось только перемещение физической силы,  но это перемещение не ускоряет роста сил духовных.   А смысл жизни и оправдание всех мерзостей её только в развитии всехдуховных сил и способностей наших.  "Об этом -  преждевременно говорить,  сначала мы должны взять в свои руки власть". Нет яда более подлого,  чем власть над людями,  мы должны помнить это, дабы власть не отравила нас,  превратив в людоедов ещё более мерзких,  чем те,  против которых мы Всю жизнь боролись.   XVI   Стоит на берегу Фонтанки небольшая кучка обывателей И,  глядя вдаль,  на мост,  запруженный черной толпою,  рассуждает спокойно,  равнодушно: Воров топят.  -  Много поймали? -  Говорят -  трех.  -  Одного,  молоденького,  забили.  -  До смерти? -  А то как же? -  Их обязательно надо до смерти бить,  а то -  житья не будет от них.  .  .  Солидный,  седой человек,  краснолицый и чем-то похожий на мясника, уверенно говорит: Теперь -  суда нет,  значит,  должны мы сами себя судить.  .  .  Какой-то остроглазый,  потертый человечек спрашивает: А не очень ли просто это, -  если сами себя? Седой отвечает лениво и не взглянув на него: Проще -  лучше.   Скорей,  главное.  Чу, воет! толпа замолчала,  вслушиваясь.   Издали,  с реки,  доносится дикий, тоскливый крик.    Уничтожив именем пролетариата старые суды1,  народные комиссары этим самым укрепили в сознании "улицы" её право на "самосуд", -  звериное право.   И раньше,  до революции,  наша улица любила бить,  предаваясь этому мерзкому "спорту" с наслаждением.   Нигде человека не бьют так часто,  с таким усердием и радостью,  как у нас,  на Руси.   "Дать в морду",  "под душу",  "под микитки",  "под девятое ребро",  "намылить шею",  "накостылять затылок", "пустить из носу юшку" -  все это наши русские милые забавы.   Этим - хвастаются.   Люди слишком привыкли к тому,  что их "с измала походя бьют", - бьют родители,  хозяева,  била полиция.    И вот теперь этим людям,  воспитанным истязаниями,  как бы дано правосвободно истязать друг друга.   Они пользуются своим "правом" с явным сладострастием,  с невероятной жестокостью.   Уличные "самосуды" стали ежедневным "бытовым явлением",  и надо помнить,  что каждый из них все болееи более расширяет,  углубляет тупую,  болезненную жестокость толпы.  Рабочий Костин пытался защитить избиваемых, -  его тоже убили.   Нет сомнения,  что изобьют всякого,  кто решится протестовать против "самосуда"улицы.    Нужно ли говорить о том,  что "самосуды" никого не устрашают,  что уличные грабежи и воровство становятся все нахальнее? Но самое страшное и подлое в том,  что растет жестокость улицы,  и вина за это будет возложена на голову рабочего класса: ведь,  неизбежно скажут, что "правительство рабочих распустило звериные инстинкты темной уличной массы".    Никто не упомянет о том,  как страшно болит сердце честного и сознательного рабочего от всех этих "самосудов",  от всего хаоса расхлябавшейся жизни.  Я не знаю,  что можно предпринять для борьбы с отвратительным явлением уличных кровавых расправ,  но народные комиссары должны немедля предпринять что-то очень решительное.   Ведь не могут же они не сознавать,  что ответственность за кровь,  проливаемую озверевшей улицей,  падает и на них,  и на класс,  интересы которого они пытаются осуществить.   Эта кровь грязнит знамена пролетариата,  она пачкает его честь,  убивает его социальный идеализм.    Больше,  чем кто-либо,  рабочий понимает,  что воровство,  грабеж, корыстное убийство -  все это глубокие язвы социального строя,  он понимает, что люди не родятся убийцами и ворами,  а -  делаются ими.   И, -  как это само собой разумеется, -  сознательный рабочий должен с особенной силой бороться против "самосуда" улицы над людьми,  которых нужда гонит к преступлению против "священного института собственности".   XVII   Приехал ко мне из провинции человек -  один из тех неукротимых оптимистов,  которые,  "хоть им кол на голове теши",  не унывают,  не охают и которых,  к сожалению,  мало у нас на Руси.  Спрашиваю его: Ну,  что у вас нового,  интересного? -  Не мало,  государь мой,  не мало; а самое интересное и значительное - буржуй растет! Удивляетесь,  смеетесь?  Я тоже сначала удивлялся,  но несмеясь,  а печально,  ибо -  как же это?  Социалистическое отечество и вдруг - буржуй растет! И такой,  знаете,  урожай на него,  как на белый гриб сырым летом.   Мелкий такой буржуй,  но -  крепкий,  ядреный.   Присмотрелся внимательнее и решил: что ж поделаешь?  Игра судьбы,  которую на кривой необъедешь,  рожон истории,  против которого не попрешь.  -  Но -  позвольте!   Откуда же буржуй? -  Отовсюду: из мужика,  который за время войны нажил немножко деньжат, немножко -  тысячи три,  пяток,  а кто и двадцать! Помещика пограбил -  тоже доход не безгрешен,  а -  хорош.   И все это неверно говорится и пишется у вас, что мужик,  будто,  стал пьяницей,  картежником, -  пьют те,  которые похуже, кому не жить; пьет сор деревенский,  пустой народишко,  издавна отравленныйводкой, -  ему,  все равно,  при всяком режиме вырождение суждено.  Он, действительно,  пьет разные мерзости,  отчего и умирает весьма быстро,  тем самым освобождая деревню от хулиганства и всякой дряни.   Тут действует один суровенький закончик: как холера является экзаменом на обладание хорошим желудком,  так алкоголизм -  экзамен общей стойкости организма.     Нет,  дрянцо человечье вымирает; конечно -  жаль,  но,  все-таки, -  утешительно! А что вкарты играют жестоко -  это верно! Денег очень много у всех,  ну и - балуются.   Но примите во внимание,  что выигрывает всегда наиболее хладнокровный и расчетливый игрок,  так и в этом нет беды.   Идет законный подбор: сильный одолевает слабого.  Пришел солдат,  он тоже принес не мало деньжонок и довольно успешно увеличивает их,  пуская в оборот.   Солдаты образовали свои секции,  и это им очень выгодно: у нас содержание волостного комитета стоило 1.  500 р.  ,  а солдаты взимают теперь 52 тысячи.   И вообще,  если говорить просто, -  грабеж идет в деревне невероятный,  но,  как увидите,  это не очень страшно.  .  .    Прибавьте сюда бабу -  она стала невероятно ловкой и умной стяжательницей   Явился матрос,  тоже человек денежный,  я видел двух,  которые не скрывая говорят,  что у них "накоплено" по 30 тысяч.   Каким образом?  А они,  видите ли,  после того,  как армия ушла,  турецких армян перевозили на миноносцах в русские порты1,  за что взималось по тысяче рублей с каждой армянскойголовы.  -  Но чего же стоят теперешние деньги? -  Не беспокойтесь,  это учтено! Деньгами не дорожат,  их не прячут: мелкие,  разменные бумажки держат при себе,  а крупные суммы обращают в имущество,  покупают все,  что имеет более или менее устойчивую цену.     А посмотрели бы вы,  как заботится новый мужик о приобретении и размножении скота! Особенно бабы! О,  это удивительный народ по жадности своей к накоплению! Мало того, -  есть уже настолько проницательные люди,  что уже начинают учитывать возможные потребности будущего.   Так,  например,  в волости,  соседней с моей,  девять человек солдат,  крестьян и какой-то матрос затеяли кирпичный завод.   Губерния у нас не очень лесная,  но,  все-таки,  и небезлесная, -  к чему бы им завод,  вдали от железной дороги?  "А,  видите ли, товарищ,  мы так рассчитываем,  что, когда все утихомирится,  народ станет кирпичные дома строить,  потому что теперь у многих имущества дорогого довольно накоплено,  так изба-то уж не годится!"   У нас в городе вахмистр случный пункт для лошадей устроил,  трех жеребцов завел,  думает расширить дело до настоящего конского завода.   И таких начинаний не мало,  о них слышишь повсюду.   Ну,  да,  конечно,  до социализма отсюда далеко,  но ведь было бы наивно рассчитывать на деревенский социализм у нас,  на Руси.   Рассчитывали? 2 Что же -  ошиблись,  а "ошибка в фальшь не ставится".  А суть в том,  что деревня родит буржуя,  очень крепкого и знающего себе цену.   Это,  государь мой, будет,  видимо,  настоящий хозяин своей земли,  человек с "отечеством". Попробуйте-ка у этого господина отнять то,  что он считает своим! Он вам покажет,  он,  ведь,  теперь вооруженный человек.   И если он первое время, может быть,  набросится на дешевый немецкий товар,  так это не надолго: пройдет лет десять,  он поймет настоящую культурную ценность своего дешевого товара и не постеснится снова вступить с немцем в драку.    Да,  вот как вышло: социализм родил буржуя! Конечно -  много разбито и ограблено,  однако,  награбленное пока ещё не ушло из России,  а только распределилось среди большего количества её жителей.   "Буржуя" стало больше на земле нашей,  и я говорю вам,  что хотя это и мелкий,  но очень крепкий буржуй, -  он себя покажет!   А рабочий класс? - И рабочему классу он покажет себя,  если рабочий не пойдет по пути крестьянской политики,  не захочет понять всей важности деревенских интересов. Все это звучит несколько иронически и карикатурно,  однако,  мнекажется,  что в этом рассказе есть весьма значительная доля правды,  а всякая правда должна быть сказана вслух на поучение наше.    XVIII   Мы плохо знаем,  как живет современная деревня,  лишь изредка и случайно доносятся "из глубины России" голоса её живых людей -  вот почему я нахожу нужным опубликовать нижеприводимое письмо,  полученное мною на днях.    "Глубокоуважаемый друг и товарищ!" Затем следует несколько строк дружеских излияний,  а суть письма -  вот какова:   "Нового у нас в селе за последнее время очень много,  в особенности запрошлую неделю.   3 и 4 апреля пришлось пережить нам всем,  басьцам,  весьма тяжелое время в нашей жизни,  а именно: 3 апреля к нам,  в село Баську, приезжали красногвардейцы,  около 300 человек,  которые ограбили всех состоятельных домохозяев,  т. е.   взяли контрибуцию,  с кого тысячу,  с кого две и до шести тысяч рублей,  всего с нашего села собрали 85.  350 руб.  , которые и увезли с собой; а сколько,  кроме того,  ограбили разного добра у наших граждан,  хлебом,  мукою,  одеждой и проч.  ,  то тем и подсчета вести нет возможности,  а у Сергея Тимофеевича взяли жеребца,  но только не пришлось им воспользоваться: только доехали до села Толстовки,  он и пал,  около церкви.    А сколько пороли нагайками людей,  трудно и описать,  и так сильно пороли, что от одного воспоминания волосы дыбом становятся,  это прямо ужасно! Эти два дня провели наши басьцы в таком страхе,  что всех ужасов описать нехватит сил.   Всем казалось,  что легче пережить муки ада,  нежели истязания этих разбойников.  Больше особых новостей в нашем селе нет,  а в Барановке,  Болдасьеве и Славкине,  после отъезда красной гвардии,  по примеру этих разбойников,  сами, беднейший класс,  начали грабить состоятельных граждан своего села,  даже делают набеги на другие села в ночное время.   Словом,  здесь жизнь становится невыносимой.   Затем до свиданья,  ждем вас в гости,  а пока -  будьте здоровы".   Эпическая простота рассказа как нельзя убедительнее свидетельствует о правдивости автора, изобличая в нем настоящего русского человека из тех, которые издавна ко всему притерпелись и если говорят о "муках ада",  так это больше для красного словца,  чем из чувства возмущения грабежом и побоями.  Это человек,  который видел,  как "беднейший крестьянин",  послужив в солдатах,  возвратился в деревню крестьянином "богатейшим"; теперь он наблюдает,  как этого "богатейшего" снова превращают в "беднейшего",  он знает,  что когда красногвардейцы,  обеднив "богатейших",  встанут на их место,  то и красногвардейцев можно будет пограбить.  Он считает эту чехарду "невыносимой",  однако не настолько,  чтобы отказаться видеть своего приятеля в гостях у себя.   Чехарда возмущает егоум,  но,  кажется,  не очень глубоко задевает чувство справедливости,  и весьма возможно,  что он с уверенностью ждет своей очереди превращать богатейших вбеднейших.     Все это похоже на карикатуру,  на фарс,  но -  к сожалению,  это"правда жизни",  вызванная из недр деревенской зоологии лозунгом "грабь награбленное!"1.  Вот и грабят усердно "эти бедные селенья"2,  с которых можно собиратьпо 85 тысяч рублей,  грабят,  ибо очень твердо запомнили неглупую поговорку, созданную цинизмом хищников и тупым отчаянием неудачников: "От трудов праведных не наживешь палат каменных".    Каторжный мужицкий труд,  целиком зависимый от благорасположения стихии и руководимый древними навыками,  а не новейшими успехами знания,  не способен развить вкус к "праведному", упорному и честному труду,  а ход истории экономического развития России даже и кретина способен убедить в том,  что поистине "собственность -  есть кража"3.  И вот -  грабят,  воруют,  поощряемые свыше премудрой властью, возгласившей городу и миру якобы новейший лозунг социальногоблагоустройства:   Сарынь на кичку!4 -  что в переводе на языке текущего дня и значит: Грабь награбленное!   Вспоминаются стихи из фарса Шумахера5: Винить ли мужика за то,  что он мужик? От колыбели он быть таковым привык.  Винить следует не мужика -  он только послушно идет по пути, предуказанному его темной воле людьми мудрыми,  людьми разума.    XIX   У нас,  на Руси,  о культуре следует говорить бесконечно -  и ещё столько же.  Пришел ко мне поэт-самоучка,  такой здоровый,  гладкий молодец лет 20-ти,  с добрыми -  не без хитрецы -  глазами,  прочитал мне полсажени довольно немудрых стихов,  и вдруг в ушах моих звучит следующее двустишие: Лукавый тевтон,  под искусною маской, Задумал в Россию культуру ввести!   Спрашиваю поэта.  -  Не объясните ли вы мне -  что такое,  по-вашему,  культура? Он придал недоделанному лицу своему выражение снисходительное иобъяснил:   Я понимаю культуру как всякое стеснение человека,  примерно: организации,  партии и вообще все,  что против свободы личности.  -  Вы анархист? -  Нет,  я с ними поссорился,  они тоже -  партия и заставляют книги читать.  -  А вы не любите читать? -  Романы и стихи читаю,  только не очень,  это мне мешает свои стихи сочинять,  начитаешься,  а у самого ничего уж и не выходит.   Поэт должен беречь себя,  никому не поддаваться,  а черпать вдохновение из своей души.  -  Какие же вы стихи читали? -Северянина1,  потом ещё некоторых.  .  .   много! Только согласен с одним - не помню имя -  который говорит: Не учись по этим книгам, Что лежат перед тобой, Лицемеры их писали, Вознесенные толпой.  .  .  Это очень верно сказано -  вы согласны? -  Разные книги есть.  .  .    Он живо перебил меня:   Нет,  для поэта всякое чужое -  вредно,  он должен жить только своим.  Да и все вообще русские должны жить своим,  мы народ особенный,  вот, -  никто не может отказаться воевать,  а мы отказались!2 -  Ну,  где же отказались?  Друг друга-то бьем и прежестоко!-  Это наше внутреннее дело.   А немецкой или французской культуры, все-таки,  не примем -  вон,  они дерутся,  как звери,  все одно! Срам! -  Вы -  крестьянин? -  Да.   Только я не считаю себя никем,  я не люблю деревню и мужиков тоже,  это люди чужие мне,  понять меня они не могут.    Круглое полудетское лицо его стало грустно,  светлые глаза обиженно прищурились,  он погладил чистенько вымытой рукой волосы,  завитые на концах в колечки, и тяжело вздохнул.  Совсем -  страдалец.   Непонятая душа.  Когда я сказал ему,  что,  на мой взгляд,  он не умеет писать стихов ичто ему нужно учиться,  он не поверил мне,  но,  кажется,  не очень обиделся.  -  Учиться, -  сказал он,  задумчиво хмурясь, -  значит -  быть,  как все?  Негожусь я для этого,  я хочу жить сам по себе.   Гимназисты,  студенты -  все одинаковы.   Нет,  уж я как-нибудь сам добьюсь.  .  .    Он ушел огорченный,  и я знаю,  что года два-три,  а может,  и пять он бесполезно для себя убьет,  "добиваясь" неосуществимой для него возможностибыть непохожим на других.  А через пять лет он приткнется к какому-нибудь сытному делу и будет делать его неглупо,  не очень охотно,  будет жить с великой обидой на людей вообще и с презрением ко всем,  кто -  так или иначе -  будет зависим от него.   Г-жа 3.   Г.   пишет мне3:"Я могу представить себе десятки,  даже сотни мужиков,  способныхпринять культуру,  но когда я подумаю,  что все мужики и бабы научатсячистить ногти или сморкаться в платки -  это кажется мне смешной утопией".   Ветеринар А.   Н.   рассуждает о культуре так: "В самом слове "культура" ясно виден её смысл -  культ,  религия.  Культура может развиваться только на религиозной почве,  и это будет истинная культура,  а все остальное -  культура вещей,  внешнее и от лукавого.  В эти дни,  когда человек озверел,  спасти его может только возвращение к Богу,  ко Храму,  к наивной вере: "Будьте,  как дети",  вот,  что надо сказать людям,  вот,  чему надо их учить,  а вы учите -  будьте,  как звери.   Это - влияние германское,  влияние поганых книг Ницше4,  Маркса,  Конта5 и других иезуитов,  придумавших все эти идеи специально только для нас,  русских,  ибо немец знает,  что мы падки на идеи,  как жерех на навозных червей".   "Противно и гадко говорить о культуре,  когда сыты,  а интеллигенция голодает", -  пишет учительница,  а "группа молодежи" убеждена: "Это к лучшему,  что с людей сходит все внешнее,  возложенное ими насебя по долгу,  по учению святых отцов литературы,  философии и науки, - слиняет,  сойдет все это и человек действительно будет свободен.   Может быть, он снова примет то же самое,  что отверг,  но на время ему необходимо пожить без идей,  принципов и всяких традиций -  довольно уж литературы,  культуры, социализма и всего этого".   Можно привести ещё десяток столь же самобытных мнений о культуре, мнений,  свидетельствующих о развитии мысли в родных Тамбовско-Калуцких школах философии,  но и цитированные с достаточной убедительностью свидетельствуют о том,  что ощущение жизни у нас становится острее,  а понимание её смысла и целей -  тупеет.     Ну,  а те правила общественного поведения,  те навыки взаимоотношений,  которые могут быть построены на остром зоологическом ощущении жизни,  не обещают нам радостей,  они ещё более усугубят всеобщее одичание,  которому,  не сопротивляясь,  подчиняется не только деревня,  но и город,  не только народ,  но и так называемые "полуинтеллигенты". Отсюда ещё раз,  с полной очевидностью вытекает необходимость культурно-просветительной работы -  немедленной,  планомерной,  всесторонней и упорной.    XX   Наблюдая работу революционеров наших дней,  ясно различаешь два типа: один -  так сказать,  вечный революционер,  другой -  революционер на время,  насей день.  Первый,  воплощая в себе революционное Прометеево начало1,  является духовным наследником всей массы идей,  двигающих человечество к совершенству,  и эти идеи воплощены не только в разуме его,  но и в чувствах, даже в области подсознательного.   Он -  живое,  трепетное звено бесконечной цепи динамических идей,  и при любом социальном строе он,  всей совокупностью своих чувств и мнений,  принужден на всю жизнь остаться неудовлетворенным, ибо знает и верит,  что человечество имеет силу бесконечно создавать из хорошего -  лучшее.  Он жарко любит вечно юную истину,  но не на столько чувственно и физически,  чтобы вбивать её кулаком в сердце и головы людей,  которые порабощены мертвой правдой прошлого или неизлечимо влюблены в отжившее.    Вообще же люди для него -  неисчерпаемая живая,  нервная сила,  вечно творящая новые ощущения,  мысли,  идеи,  вещи,  формы быта.   Он хотел бы оживить, одухотворить весь мозг мира,  сколько его имеется в черепах всех людей земли,  но,  преследуя эту его единственную и действительно революционную цель,  он не способен прибегать к тем или иным приемам насилия над человеком иначе,  как в случаях неустранимой необходимости и с чувством органического отвращения ко всякому акту насилия.    Он твердо знает,  что,  по верному слову одного из замечательных русских мыслителей, "ужас истории и величайшее её несчастье заключается в том,  что человек жестоко оскорблен"2,  -  оскорблен природой,  которая,  создав его, бросила в пустыню мира зверем среди зверей,  предоставив ему для развития и совершенствования те же условия,  как и всякому другому зверю; оскорблен богами,  которых он,  в страхе и радости пред силами природы,  создал слишком поспешно,  неумело и слишком "по образу и подобию своему"; бесконечно оскорблен хитрым или сильным ближним и -  всего горше -  самим собою,  своимиколебаниями между древним зверем и новым человеком.    Но у революционера вечного нет чувства личной обиды на людей,  он всегда умеет встать выше личного и побороть в себе мелкое,  злое желание мести людям за пытки и муки,  нанесенные ему.  Его идеал -  человек,  физически сильный,  красивый зверь,  но эта красота физическая -  в полной гармонии с духовной мощью и красотой.   Человеческое - это духовное,  то,  что создано разумом,  из разума -  наука,  искусство исмутно ощущаемое все большим количеством людей сознание единства их целей, интересов.   Вечный революционер стремится всеми силами духа своего углубитьи расширить это сознание,  чтобы оно охватило все человечество и,  расширив и разрушив все,  дробящее людей на расы,  нации и классы,  создало в мире единую семью работников-хозяев,  создающих все сокровища и радости жизни для себя.    Изменения социальных условий бытия к лучшему для вечного революционера - только ступень бесконечной лестницы,  возводящей человечество на должную высоту,  и он не забывает,  что именно в этом -  смысл исторического процесса, в котором он лично является одною из бесчисленных необходимостей.  Вечный революционер -  это дрожжа,  непрерывно раздражающая мозги и нервы человечества,  это -  или гений,  который,  разрушая истины,  созданные до него,  творит новые,  или -  скромный человек,  спокойно уверенный в своей силе,  сгорающий тихим,  иногда почти невидимым огнем,  освещая пути к будущему.    Революционер на время,  для сего дня, -  человек,  с болезненной остротой чувствующий социальные обиды и оскорбления -  страдания,  наносимые людьми.  Принимая в разум внушаемые временем революционные идеи,  он,  по всему строю чувствований своих,  остается консерватором,  являя собою печальное,  часто трагикомическое зрелище существа,  пришедшего в люди,  как бы нарочно для того,  чтобы исказить,  опорочить,  низвести до смешного,  пошлого и нелепого культурное,  гуманитарное,  общечеловеческое содержание революционных идей.    Он прежде всего обижен за себя,  за то,  что не талантлив,  не силен,  зато,  что его оскорбляли,  даже за то,  что некогда он сидел в тюрьме,  был в ссылке,  влачил тягостное существование эмигранта.   Он весь насыщен,  как губка,  чувством мести и хочет заплатить сторицею обидевшим его.   Идеи, принятые им только в разум,  но не вросшие в душу его,  находятся в прямом и непримиримом противоречии с его деяниями,  его приемы борьбы с врагом те же самые,  что применялись врагами к нему,  иных приемов он не вмещает в себе.    Взбунтовавшийся на время раб карающего,  мстительного бога,  он не чувствует красоты бога милосердия,  всепрощения и радости.  Не ощущая своей органической связи с прошлым мира,  он считает себя совершенно освобожденным,  но внутренно скован тяжелым консерватизмом зоологических инстинктов,  опутан густой сетью мелких,  обидных впечатлений,  подняться над которыми у него нет сил.     Навыки его мысли понуждают его искать в жизни и вчеловеке прежде всего явления и черты отрицательные; в глубине души онисполнен презрения к человеку,  ради которого однажды или стократнопострадал,  но который сам слишком много страдает для того,  чтобы заметитьили оценить мучения другого.   Стремясь изменить внешние формы социальногобытия,  революционер сего дня не в состоянии наполнить новые формы новымсодержанием и вносит в них те же чувства,  против которых боролся.     Если бы - чудом или насилием -  ему удалось создать новый быт,  он первый почувствовал бы себя чуждым и одиноким в атмосфере этого быта,  ибо,  в сущности своей,  он не социалист,  даже не пресоциалист,  а -  индивидуалист.  Он относится к людям,  как бездарный ученый к собакам и лягушкам, предназначенным для жестоких научных опытов,  с тою,  однако,  разницей,  что и бездарный ученый,  мучая животных бесполезно,  делает это ради интересов человека,  тогда как революционер сего дня далеко не постоянно искренен всвоих опытах над людьми.    Люди для него -  материал,  тем более удобный,  чем менее он одухотворен.  Если же степень личного и социального самосознания человека возвышается до протеста против чисто внешней,  формальной революционности,  революционер сего дня,  не стесняясь,  угрожает протестантам карами,  как это делали иделают многие представители очерченного типа.    Это -  холодный фанатик,  аскет,  он оскопляет творческую силу революционной идеи и,  конечно,  не он может быть назван творцом новой истории,  не он будет её идеальным героем.  Может быть,  его заслуга в том,  что,  разбудив в человеческой массе древнего жестокого зверя,  он этим приблизил смерть звериного начала?   Жестокость утомляет и может,  наконец,  внушить органическое отвращение к ней,  а в этом отвращении -  её гибель.  Мы,  кажется,  начинаем воспитывать в себе именно физиологическое отвращение ко всему кровавому,  жестокому,  грязному -  нужно,  чтобы это отвращение росло,  чтобы оно стало идиосинкразией большинства.  Несвоевременные мысли   www.  pseudology.  org