Москва, Время, 2008 Игорь Семёнович Кон 80 лет одиночества Часть 2. Темы и проблемы Лики и маски однополой любви А надо вам заметить, что гомосексуализм изжит в нашей стране хоть и окончательно, но не целиком. Вернее, целиком, но не полностью. А вернее даже так: целиком и полностью, но не окончательно. У публики ведь что сейчас на уме? Один только гомосексуализм. Венедикт Ерофеев Сексуальность, естественно, включает и однополую любовь. Мой первоначальный интерес к ней был, скорее, книжным. Среди друзей моей юности геев, насколько я знаю, не было, и тема эта не обсуждалась. Теоретически меня также больше занимал феномен гомосоциальности, без которого непонятна психология и социология дружбы. Впрочем, сформулировать эти тонкие различия в 1970-х годах я не смог бы, даже если бы не было цензурных барьеров. А они были абсолютно непроходимыми. Даже в специальной статье об античной дружбе в "Вестнике древней истории" (1974) слово "педерастия" пришлось заменить эвфемизмом "эти специфические отношения". Моя первая маленькая статья о юношеской гомосексуальности была опубликована в 1978 г. в малотиражном и совершенно закрытом психиатрическом сборнике. До сих пор не понимаю, как наши геи умудрились её достать. В начале 1980-х гг. я пытался поставить вопрос об отмене уголовного преследования гомосексуальности. Вообще-то я не собирался об этом писать, понимая, что ничего, кроме неприятностей, не выйдет. Но на совещании ученых-сексологов социалистических стран в Лейпциге (1981) известный сексолог из ГДР Зигфрид Шнабль неожиданно спросил, в каких странах существует анти-гомосексуальное законодательство и чем оно мотивируется, и оказалось, что оно есть только в СССР (румынских представителей на совещании не было). В перерыве я спросил Шнабля: - Зачем вы поставили меня в неловкое положение? - У меня вышел конфликт в Гаване. Во время лекции мне прислали записку, что в СССР гомосексуализм уголовно наказуем, я сказал, что это клевета на Советский Союз, но мне показали ваш уголовный кодекс. Почему никто не поставит вопрос об отмене этого архаического закона? - Вероятно, медики недостаточно влиятельны, а юристы невежественны или трусливы. - А вы ? Объяснять Шнаблю, что, не будучи ни медиком, ни юристом, я просто не могу поднимать этот вопрос, я не стал, а по возвращении домой решил, вопреки здравому смыслу, проинформировать начальство и спросить, что оно думает. Медики в лице Г.С. Васильченко сказали, что они пытались поднимать этот вопрос, но руководство Минздрава всегда было против. Юристы же сказали, что у них нет для постановки вопроса достаточных аргументов (на самом деле это было лукавство, в учебнике уголовного права Шаргородского и Осипова аргументы приводились). Главный редактор журнала "Советское государство и право" профессор М.И. Пискотин предложил мне, вместо заведомо риторических вопросов, написать статью. - Но вы же её не напечатаете! - Не знаю, попробуем. Во всяком случае, будет материал для обсуждения. Я срочно изучил законодательство других стран и написал аргументированную статью, которую горячо поддержали Г.С. Васильченко и Д.Н. Исаев. Ещё один авторитетнейший психиатр и вдобавок мой личный друг, который даже консультировал меня по этим сюжетам, положительный отзыв написал, но закончил словами, что в виду деликатности темы, статью можно печатать только в закрытой печати. Однако влиятельные юристы, включая В.Н. Кудрявцева, хотя лично ко мне они относились с большим уважением и искренне хотели со мной сотрудничать, испугались и передали статью в административный отдел ЦК КПСС, где сказали, что поднимать этот вопрос "несвоевременно". На редколлегию я не поехал, но мне показали стенограмму, там был один смешной эпизод. Один из членов редколлегии, бывший начальник ленинградской милиции, а затем всеми уважаемый профессор (действительно хороший специалист и милый человек) просто развел руками от удивления: как Игорь Семенович вообще может поднимать этот вопрос?! И рассказал, как в свое время он собрал большой материал на ленинградских гомосексуалов, но в обкоме партии ему сказали: "Ты что, хочешь закрыть оркестр Филармонии и Кировский балет?!" Генералу пришлось отступить, но он запомнил обиду, и даже после прочтения моей статьи мысль, что в обкоме были правы, а он ошибался, его не посетила. Между тем это был неглупый и, по тем временам, прогрессивный человек. Так же думало и большинство психиатров. А.М.Свядощ дал на мою рукопись "Введение в сексологию" однозначно положительный отзыв, но когда в Кишиневе перевели популярную книгу Зигфрида Шнабля, категорически потребовал от издательства снять главу о гомосексуальности, что и было сделано. А когда я дал ему почитать книгу Мастерса и Джонсон "Гомосексуальность в перспективе" (1979), Абрам Моисеевич с ужасом говорил: "Это же немыслимо! Они помогают получать удовольствие гомосексуальным парам!" Во "Введении в сексологию" материал о гомосексуальности первоначально был распределен по разным главам. Хотя вопрос о том, считать ли её болезнью или вариантом нормы, подавался как открытый (так оно в то время и было), тема была взрывоопасной. Одна из первых рецензентов книги З.В.Рожановская смущенно сказала: - Вы знаете, Игорь Семенович, после прочтения рукописи мне показалось, что гомосексуальность занимает в ней слишком много места. Я пересчитала страницы, оказалось - 10 процентов, нормально. Может быть эти страницы ярче написаны? Я засмеялся и ответил: - Не смущайтесь, Зинаида Васильевна! У меня тоже было такое впечатление, и я тоже пересчитал страницы. Думаю, дело не в стиле изложения, а в том, что этот сюжет - самый шокирующий и запретный, и к тому же излагается в конце каждой главы, создавая впечатление, что это - самое важное в книге. Чтобы ослабить это впечатление, в окончательном варианте книги я собрал этот материал в отдельную главу, но она все равно поражала советского читателя. Один мой старый друг, первоклассный психиатр и чуточку гомофоб, сказал: "Самое поразительное в твоей книге - ты говоришь о страшных, немыслимых вещах так, будто они - часть повседневной жизни, и вроде бы это не так уж страшно. Это даже на меня подействовало". И не на него одного. Московские и ленинградские психологи, которые размножали мою рукопись и давали читать её своим частным клиентам, обнаружили, что это чтение само по себе имеет терапевтическую ценность: когда человек видит, что он не один такой, ему становится легче. Первыми посетителями, пришедшими ко мне в институт после выхода "Введения в сексологию", были двое молодых парней, журналисты из какого-то казахстанского райцентра. Первый, очень маленького роста, хотел спросить, может ли он все-таки найти женщину, которая его полюбит. А второй, высокий, красивый, кровь с молоком, сказал: "Я гомосексуалист. До появления вашей книги, я не знал, кто я такой и почему. Вы мне это объяснили. Не можете ли вы мне сказать теперь, как с этим жить и что я должен делать?" Я ответил молодому человеку, что у него есть три возможности. Первая - поехать в Горький к доктору Я.Г. Голанду, который уверяет, что может излечить гомосексуальность; по причине теоретической необоснованности таких притязаний, я бы этого не советовал. Вторая возможность - эмиграция. Рано или поздно уголовную статью отменят, но гомофобия от этого не исчезнет, в любой западной стране геям живется лучше; но кому вы там нужны с вашим журналистским образованием? Третий вариант - принять себя и самореализоваться; в казахском райцентре это сложно, а в больших городах люди как-то устраиваются. Как поступил этот молодой человек - не знаю, но его визит я воспринял как своего рода социальный заказ. С 1987 г., когда об этом впервые стало можно говорить публично, я активно выступал за отмену статьи 121 и за признание гражданских и человеческих прав сексуальных меньшинств. Это не было чем-то спонтанным и интеллектуально локальным. Cоциально-психологический анализ гомофобии был непосредственным продолжением и развитием моей новомирской статьи "Психология предрассудка" (1966).   Нелюбимые "Другие" бывают разными, а социально-психологические механизмы ненависти - одни и те же. И так же, как в этнопсихологии, выяснение механизмов формирования и содержательной ложности негативных стереотипов не снимает вопроса: чем, насколько и почему "эти люди" отличаются от остальных? Диалектика "Я" и "Другого" - стержневой вопрос философии личности и социальной психологии. Так что я не отходил от своей главной темы, а лишь раскручивал её новую спираль. Эта работа требовала не только смелости и знаний, но и собственной психологической перестройки. Как большинство людей (только они в этом не признаются), я знал, что такое гомоэротические чувства, но от этого до признания гражданских прав сексменьшинств - дистанция огромного размера. Отношение к однополым бракам - единственный в моей жизни случай, когда я сменил точку зрения на противоположную, буквально не отходя от телевизора. Дело было в Париже в 1989 г. Случайно включив телевизор, я увидел дискуссию на эту тему. До того момента мое отношение к ней было иронически-скептическим: с точки зрения прав человека "они", конечно, правы, но зачем это нужно, если обычные бездетные пары часто обходятся без государственной регистрации? И вдруг, к своему удивлению и даже стыду, я обнаружил, что против легализации однополых браков нет ни одного разумного аргумента, а "за" - очень много. С тех пор я не раз шокировал российских журналистов своей "странной" позицией, а в 1994 г. даже провел в рамках большой международной конференции "Семья в третьем тысячелетии" круглый стол на эту тему. Его участники по-разному оценивали однополые отношения, но ни один не возражал против их легализации. Сегодня этот процесс во всем мире набирает обороты. Очень полезным было личное знакомство с американскими и европейскими геями, особенно Дэвидом МакВиртером и Эндрю Матиссоном. Оба они - сексологи, авторы первой в мировой литературе книги о мужских парах, много лет, до самой смерти, жили вместе. На их примере я увидел, что долгосрочные однополые пары реально существуют, у них те же проблемы, что и у разнополых пар, а в некоторых случаях они предвосхищают тенденции, которые позже появляются у гетеросексуальных пар. Когда, после начала геевского движения в России, ко мне стали обращаться молодые геи и лесбиянки, я воочию увидел, что они такие же разные, как все прочие люди, и испытывают острый дефицит информации о себе и себе подобных. И так же, как когда-то живое общение с подростками побудило меня написать о них и для них "Психологию юношеского возраста", мне захотелось написать книгу об однополой любви (я назвал её "Лунный свет на заре"), под которую я получил полуторагодичный грант Фонда Джона и Кэтрин Макартуров (1996-1997). По первоначальному замыслу, это должна была быть небольшая популярная книга, даже без научного аппарата, имеющая целью "представить" геев и лесбиянок самим себе и недружественному к ним гетеросексуальному большинству. Однако, освоив огромную специальную литературу (два месяца работы в Германии и десять месяцев в США, не считая многих предыдущих лет), я понял, что публиковать такую книгу без сносок нелепо. Тем более, что она, как и все мои работы, отнюдь не была реферативной. На один из главных волновавших меня вопросов, - чем однополая любовь отличается от разнополой? - я не нашел в специальной научной литературе не только ответа, но и самого вопроса. Первую подсказку я обнаружил в сочинениях Юкио Мисимы, а затем находил подтверждения своей догадки чуть ли не в каждой геевской биографии. В ходе работы замысел книги изменялся. Макартуровский грант предусматривал 4-месячную командировку в США, главным образом для чтения лесбийской беллетристики, которой в России вовсе не было. Возник вопрос, куда ехать. В мегаполис, вроде Нью-Йорка, мне ехать не хотелось, но нужна была первоклассная библиотека. И тут появилось сообщение, что Университет Южной Калифорнии и Институт ONE / Международный геевский и лесбийский архив готовы предоставить исследователям этой тематики жилье, книжные фонды и бесценный архив. Так я оказался в Лос-Анджелесе. Жить в Лос-Анджелесе без машины довольно сложно. Пешим ходом я мог добраться только до кампуса и самого большого (и самого дешевого) в городе супермаркета. Зато книжные фонды были потрясающими. Правда, лесбийская беллетристика оказалась по своим эстетическим свойствам значительно сложнее мужской, использовать её в качестве психологических иллюстраций было невозможно, многие аллюзии были бы нашему читателю непонятны. Зато нашлось много другого, например, новейшие биографии Марселя Пруста, Андре Жида и других голубых классиков, плюс - их дневники и сочинения на языке оригинала. Поскольку эти сюжеты в мои планы не входили, я сначала злился, что забиваю свою голову и компьютер избыточной, ненужной информацией. А потом эти выписки пригодились. Пусть в моей книге этим персонажам посвящено лишь по нескольку страниц, зато эти страницы содержат добротное, неискаженное знание, как часто случается при заимствованиях из вторых и третьих рук. Заодно я ещё тверже усвоил, хотя знал это и раньше, что когда биограф ставит все точки над i, которых нет в изучаемом тексте, он не столько проясняет жизненный мир своего героя, сколько упрощает, а порой и искажает его. При всей естественности сексуального любопытства (биографу оно просто необходимо, авторы, стесняющиеся говорить о психосексуальных особенностях своего героя, не должны браться за подобные сюжеты), необоснованные и недостаточно нюансированные обобщения и спекуляции меня всегда раздражают. И это не пережитки викторианского ханжества или боязнь быть заподозренным в "голубизне" (тот, кто этого боится, вообще не должен касаться этих сюжетов или на всех перекрестках кричать о своей ненависти к геям), а элементарная профессиональная добросовестность. Очень ценным было и личное знакомство с видными специалистами по гомосексуальности, такими как Уолтер Уильямс, Питер Нарди, Верн Баллог и один из родоначальников лесбигеевского движения в Калифорнии Джим Кепнер. С их помощью я смог понять многие геевские проблемы изнутри. Работа была настолько интересной, что я пробыл в Лос-Анджелесе вместо запланированных четырех месяцев - десять. С помощью жесткой экономии это оказалось возможным. Распространяемый в Интернете слух, будто кто-то заплатил мне за эту работу 50 тысяч долларов, к сожалению, неправда - премия Хэла Колла была дан не мне, а Институту ONE, на все его проекты, я получил из него деньги на оплату медицинской страховки и коммунальных услуг. Грамота о премии Хэла Колла   Тем не менее это весьма почетная награда   С Джимом Кепнером (Лос-Анджелес, 1996) Написание книги заняло по возвращении из США ещё полтора года. Издать такую книгу в России без спонсоров (никакие российские, как и американские, толстосумы, независимо от их сексуальной ориентации, мне никогда ничем не помогали) тоже было нелегко. То, что книга вышла, - исключительная заслуга директора издательства "Олимп" М.С. Каминского. Лунный свет на заре (1998) Уникальная для России книга была хорошо встречена. В 2001 г вышел её популярный, сокращенный вариант "Любовь небесного цвета", а в 2003 г - второе, исправленное и переработанное издание (574 страницы, библиография 960 названий), вскоре переведенное на эстонский язык. Любовь небесного цвета (2001) Лики и маски однополой любви, изд. 2 (2002) В первой части книги "В лабиринтах познания" рассматривается история научного исследования гомосексуальности в разных отраслях медицины, биологии, психологии и наук о человеке и обществе, обсуждаются сильные и слабые стороны разных парадигм и теорий и объясняются причины её "нормализации". Вторая часть "Сквозь пространство и время" является историко-культурологической. Она освещает однополую любовь как феномен культуры, особенности её бытия и отношения к ней в странах Переднего Востока, в Индии, Древнем Израиле, исламском мире, Китае, Японии и в древних американских цивилизациях. Подробно рассматриваются исторические особенности "греческой любви" (античная Греция и Рим) и связанного с нею культурного наследия. В главе "Христианская Европа" детально, на основе новейших научных данных, прослеживается эволюция отношения к однополой любви в Ветхом и Новом Завете, особенности её символизации и распространения в разных сословиях феодального общества (рыцари, монахи, крестьяне и ремесленники, придворная аристократия), отражение гомоэротики в высокой культуре эпохи Возрождения, включая творчество Шекспира, и т.д.   В главе " Любовь, не смеющая назвать себя" я перехожу в тому, как изменилось отношение к однополой любви в философии Просвещения и при переходе от феодального права к буржуазному и как это конкретно выглядело в разных странах (Англии, Франции, Германии и США) и социальных средах, включая аристократические школы. Подробно анализируется "медикализации" однополой любви, гомосексуальные скандалы в Германии начала ХХ в. и т.д., а также отражение гомоэротизма в художественной литературе и искусстве ХХ века ( Марсель Пруст, Андре Жид, Жан Кокто, Томас Манн и др). Глава заканчивается историей фашистского геноцида. Особая глава "Вдвойне невидимые" посвящена лесбийской культуре этого периода.   Глава "Все цвета радуги" показывает радикальные изменения социального положения и самосознания инаколюбящих во второй половине ХХ в.: их декриминализацию (отмена уголовного преследования), депатологизацию (отмена психиатрического диагноза) и постепенную социальную интеграцию и связанные с этим новые проблемы и споры. Последняя глава этого раздела "В родных пенатах" дает краткий, но основанный на солидных источниках, очерк истории гомоэротизма и соответствующей культуры в России, с дохристианских времен до начала ХXI века. Третья часть " Я и другие" посвящена психологическим и сексуальным особенностям геев и лесбиянок. Она начинается главой о том, как ребенок открывает свою сексуальную непохожесть на других, как влияют на формирование его сексуальной ориентации и идентичности родители и сверстники, каковы особенности протекания пубертата у гомосексуальных детей, как они преломляются в их образе Я, чем отличаются их сексуальные практики и игры, как возникают гомоэротические дружбы и первые влюбленности, является ли первый сексуальный опыт такого подростка результатом совращения или осуществлением заветной мечты, как происходит формирование стабильной сексуальной идентичности, с какими проблемами и трудностями (включая подростковые самоубийства) оно сопряжено и чем взрослые могут и должны помочь подростку.   Следующая глава "Групповой портрет без интерьера" анализирует социально-психологические и личностные свойства мужчин-геев: их социально-демографический, психологический и сексуальный профиль, особенности геевской чувствительности, социально-психологические проблемы однополых браков, разновозрастных пар, "голубых" родителей, особенностей старения и, наконец, проблему взаимоотношений геев с женщинами. Далее в том же ключе рассматривается "голубая эротика": специфика гомоэротического воображения, психологические особенности мужской однополой любви, влияние гомосексуального взгляда на поэтику мужского тела, критерии сексуальной привлекательности, культ пениса, типичные "иконы" гомосексуального воображения, наиболее распространенные гомосексуальные практики (мастурбация и партнерский секс, оральный и анальный секс, "связывание и дисциплина", виртуальный секс). В главе " Наследницы Сафо" те же проблемы рассматриваются применительно к лесбиянкам В заключении книги обсуждается будущее однополой любви в контексте глобальных процессов плюрализации и индивидуализации человеческой жизни в современном мире: "Принятие и понимание множественности своей индивидуальности многое в жизни меняет. Людям викторианской эры было мучительно трудно осознавать свои гомоэротические наклонности, они старались преуменьшить их значение. Во второй половине ХХ в. маятник качнулся в противоположную сторону: сексуальная ориентация превратилась во всеобъемлющую гей-идентичность. Человек ХXI в. уже не испытывает потребности в строгих определениях, он может позволить себе быть множественным и разным, не задаваясь вопросом “почему?”. Его гендерная идентичность, как и все прочие социальные роли, становится более подвижной и текучей и отказывается быть втиснутой в прокрустово ложе однозначных и жестких определений. Это распространяется и на сексуальную ориентацию. Я хочу вернуться к своей первоначальной метафоре. Человечество вступило в период предрассветных сумерек, когда луна и солнце как бы сосуществуют. Первое чувство, которое возникает при этом, - разочарование по поводу крушения иллюзий и “расколдования” мира. Романтические голубые тона становятся серыми и сквозь них проступают жесткие контуры металлоконструкций. Де-демонизация, расколдование гомосексуальности одновременно означает и её де-поэтизацию. Однополая любовь предстает такой же разнообразной и изменчивой, как разнополая, а сексуальная идентичность становится одной из многих личных идентичностей. У некоторых она может быть и сменной. Понимание этой многомерности влечет за собой не столько рост поведенческой или идентификационной бисексуальности, сколько нежелание категоризировать себя и других по этому признаку. По мере того, как ослабевает социальная необходимость нечто скрывать, уменьшается потребность притворяться и изображать. У однополой любви становится больше индивидуальных “ликов” и значительно меньше - стандартных “масок”. С 2002 г., когда я закончил работу над этой книгой, однополая любовь добилась в мире значительно большего социального признания, особенно в том, что касается легализации однополых браков или гражданских союзов; появились также новые научные данные о её природных, биологических детерминантах или коррелятах. Однако в целом книга не устарела, более всеобъемлющего и солидного издания на эту тему в России нет. Однополой любви и гомофобии я посвятил также ряд научных и публицистических статей, в том числе - в профессиональных медицинских журналах, где привыкли воспринимать геев исключительно как пациентов. Теперь эти установки постепенно меняются. Хотя молчаливая терпимость коллег перекрывается визгом гомофобной прессы, каждый раз, когда я оказываюсь среди геев и лесбиянок, кто-нибудь подходит и говорит: "Ваши книги помогли мне понять, кто я такой", и это перевешивает любые неприятности. Я горжусь тем, что открыл ещё одну запретную в России тему, "закрыть" которую никто уже не сможет. Если в августе 2005 г., несмотря на массированную гомофобную пропаганду, 51 процент опрошенных Левада-центром россиян согласились с тем, что геи и лесбиянки должны пользоваться такими же правами, что и остальные граждане, а 39 процентов готовы законодательно запретить дискриминацию по признаку сексуальной ориентации, в этом есть и моя заслуга. К сожалению, с научными исследованиями гомосексуальности дело в России обстоит плохо. Появились превосходные социологические исследования молодежной культуры Елены Омельченко, отличная антропологическая книга Марины Бутовской, содержательная книга по истории однополой любви в России Льва Клейна, несколько интересных статей о лесбийской субкультуре, но в целом тема остается закрытой. Заниматься ею невыгодно и рискованно. Когда в поле моего зрения появились молодые философы-геи, я думал, что они займутся, к примеру, квир теорией. Но молодые люди предпочитают не засвечиваться, и нельзя их за это упрекнуть. В 1999 г. директор Института социологии венгерской академии наук, мой старый друг Пал Тамаш, похвастался мне, что взял на работу по этой тематике молодую женщину. - А что, мужчин-геев у вас не нашлось? - Сколько угодно, но наше общество весьма гомофобно, мужчина на этой проблематике карьеру не сделает, а мать двоих детей будет работать без помех. В России ситуация гораздо хуже, чем в Венгрии, а любительские занятия не заменяют профессионализма. Дальтоник не обязательно становится офтальмологом, а если он выбрал другую специальность, с какой стати ему реферировать исследования по чужой дисциплине? Поэтому исследований мало, а то, что печатают геевские издания, зачастую не особенно серьезно, да и выходов на широкую публику у них мало. В геевскую политику я не вмешиваюсь. Разумеется, я открыто поддерживаю гражданские права сексуальных, как и всех прочих, меньшинств, считаю, что это часть общедемократического движения, и невнимание к их проблемам - одна из слабостей российских демократов. В 1991 г. я был единственным известным в стране человеком, который выступил в популярных "Аргументах и фактах" в пользу юридического признания лесбигеевских правозащитных организаций, даже если некоторые их лидеры порой выступают с безответственными заявлениями. В 1995 г. я поддержал требования о регистрации лесбигеевской национальной организации "Треугольник". Между прочим, демократической власти гораздо выгоднее иметь дело с социально-интегрированными организациями, чем с непредсказуемыми индивидами, авторитарная же власть этой выгоды не понимает и тем самым поощряет экстремизм. Мне как социологу интересен не столько правовой, сколько социально-психологический аспект гомофобии. Отношение к гомосексуальности - не только самостоятельная проблема, но и идеальная лакмусовая бумажка для измерения степени социальной терпимости. Когда в 2005-2006 гг. гомофобия стала в России официальной национально-религиозной идеей, мне пришлось специально заняться ею. В статье "Секс и меньшинства. Как гомофобия становится ксенофобией" (" Новое время", 2006, № 15) я показал, что гомофобия органически связана с другими формами советско-русской ксенофобии, а в статье "Гомофобия как лакмусовая бумажка российской демократии" ("Вестник общественного мнения", 2007, № 4) дал систематический анализ российских опросов общественного мнения, раскрыл особенности российской политической ( в отличие от бытовой, трайбалистской) гомофобии, показал, что она не вытекает из личного опыта россиян, и какую опасность она для них представляет. Я считаю эту статью продолжением своей новомирской "психологии предрассудка" (1966) и горжусь тем, что она опубликована в журнале Левада-центра, который начал первые в России социологические опросы об отношении к гомосексуальности. Спор, "бить или не бить", и надо ли стране соблюдать собственные законы, несовместим с нормами цивилизованного общества. Ссылки на национальные традиции тут неуместны. Свое отношение к этому я выразил в юмореске, помещенной на сайте Полит.ру и на моем сайте ( 09.04.2007) Берегитесь рыжих левшей Каждый рыжий мальчик знает, как трудно быть "рыжим-бесстыжим". Один отстаивает свое достоинство в драке, другой тихонько плачет в уголке, третий находит какие-то способы защиты и самоутверждения. Но с возрастом травля заканчивается, и даже шрамы остаются не у всех. В последние годы, в связи с бурным ростом в нашей стране дружелюбия и гражданского согласия, травля рыжих усилилась. Их публично обвиняют то в безнравственности, то в ухудшении генофонда. По словам некоторых политиков и СМИ, против России существует всемирный заговор рыжих во главе с Анатолием Чубайсом. Звезды нашего шоу бизнеса, поддерживающие друг друга, как пауки в банке, все поголовно рыжие или крашеные. А о депутатах и говорить нечего. Особо чувствительным рыжим эта брань надоела, и они организовали для борьбы с дискриминацией и диффамацией правозащитный "Союз рыжих". Однако власти в регистрации им отказали, заявив, что цели такого союза противоречат нравственности и национальным традициям: на Руси рыжих не любили испокон веку, а на европейские стандарты нам плевать! Тем временем к рыжим присоединились левши. Во многих священных книгах написано, что левшество - от дьявола. В древности левшей убивали или изгоняли, а позже долго и мучительно переучивали. Современная наука говорит, что все это вздор, но почему мы должны ей верить? Этак можно поверить и тому, что земля круглая, а человек произошел от обезьяны! Толерантность вообще опасна. Рыжесть и левшество - непреодолимый соблазн. Если сегодня мы разрешим кому-то писать левой рукой, то завтра все захотят креститься левой. Нельзя отступать от священных традиций! В свое время в православной церкви произошел раскол из-за того, креститься ли двумя или тремя перстами, а признать нормальным леворучие - это полный конец света. Кроме того левши, как всем известно, не умеют стрелять и ходить строем, поэтому нормализация левшества подорвет нашу обороноспособность. Журналисты обнаружили, что в молодежной среде уже появилась опасная мода на рыжесть и левшество. Юноши и девушки стали носить безобразные рыжие парики и шагать кто с правой ноги, кто с левой, а кто и вовсе не в ногу. Встревоженные родители заваливают газеты вопросами, как профилактировать это страшное зло. В Госдуму внесли законопроект о полном запрещении рыжести и левшества, а буде сие не получится - хотя бы их пропаганды. Рыжих и левшей решили отстранить от преподавания, работы в СМИ и - самое главное, это наша святая святых! - от рыночной торговли. Чтобы показать, что они не так страшны, как их малюют, рыжие и левши попытались провести уличное шествие "Рыжий - это красиво!" Благоразумные люди призывали их этого не делать: ну, что вам стоит перекраситься или надеть парик, а когда вы поседеете или облысеете, вопрос сам собой потеряет значение. Не слушают…   Подсчитали великих рыжих и левшей в истории, оказалось - немало. Отдельные экстремисты пошли ещё дальше, утверждая, что рыжие - высшая порода людей. Поскольку рыжий цвет - это цвет солнца, под рыжей шевелюрой зарождаются непременно яркие, блестящие идеи, зато под темными волосами мысли исключительно черные. Вот к кому надо бы присмотреться… Тем более, что неприязнь к черным (не буду уточнять, каким именно, чтобы не попасть под статью о разжигании национальной розни) - у нас всегда была сильнее, чем к рыжим. А народ, как и церковь, никогда не ошибается. Короче, собрались мы всем миром, вооружились дрекольем и поехали лупить окаянных рыжих левшей. Городские власти идею "рыжей гордости" тоже осудили, вызвали ОМОН, танки и тяжелую артиллерию, а заодно объяснили, что они вообще не могут обеспечить безопасность никому, кроме своих собственных сторонников, да и тех не должно быть больше двух на квадратный километр. Кто кого и от чего в этой великой битве защищал, со стороны понять трудно, но что такое суверенная демократия, мы миру показали. А самое главное достижение - у нас, наконец-то, появилась Национальная Идея: рыжим левшам в России не место! Впрочем, это не единственные наши враги. На мой взгляд, особую опасность представляют дальтоники, неспособные отличить оранжевую революцию от коричневой чумы. Одним дрекольем тут не обойтись. Преодоление бытовой, трайбалистской гомофобии требует долгого времени и серьезных усилий, спешка и форсирование событий могут даже повредить. Зато политическая гомофобия нередко становится отличным бумерангом. Назначив гомосексуалов ответственными за все современные проблемы и трудности, вплоть до снижения рождаемости, РПЦ рассчитывала повысить свой международный авторитет и объединить под своей эгидой все консервативные силы в мире. Но крестовый поход не состоялся. Западные консерваторы сочли компанию слишком агрессивной и политизированной, не соответствующей общему духу христианства, не говоря уже о современной культуре и науке.   Исламские фундаменталисты в благословении "неверных" не нуждаются, от России им нужны только деньги, оружие и высокие технологии. Московские раввины РПЦ поддержали, но государство Израиль, при всем своём почтении к иудаизму, предпочитает придерживаться демократических ценностей. Интеллигентной российской молодежи, которая знает, как живут её западные ровесники, церковная гомофобия, тесно связанная с общей сексофобией, кажется смешной, страстные обличения "неправильной" любви лишь подогревают интерес к ней.   Теперь любая страна, которая легализует однополые партнерства ( таких стран становится все больше) или разрешает гей-прайды, автоматически становится воплощением сатанизма и врагом России. Это усиливает идейную изоляцию и эффективно подрывает усилия государственной пропаганды представить Россию в качестве цивилизованной страны и примера для подражания. Так что все к лучшему в этом лучшем из миров… Все ли? Кровавый теракт на Черкизовском рынке полностью подтвердил мой тезис о взаимосвязи гомофобии и ксенофобии. Один из обвиняемых по этому делу студентов ранее участвовал в антигеевских погромах, а его интимный дневник наглядно показывает, что его ненависть к чужакам тесно связана с неуверенностью в собственной маскулинности: "… Нет духу сказать "нет" - это мерзкая особенность мягкого сопливого характера, характера немужского… Я понял, что у меня нет воли и характера. Я не могу ударить первым, я боюсь драться. Странно, что я не гей. Хотя характер пидорский!" Это клиническая картина авторитарного сознания. Свое понимание российской ситуации я выражаю открыто и публично, как внутри страны, так и за её пределами. Когда в марте 2009 г. Комитет по юридическим вопросам и правам человека Парламентской Ассамблеи Совета Европы (ПАСЕ) пригласил меня выступить в качестве эксперта на слушаниях "Дискриминация на основе сексуальной ориентации и гендерной идентичности", я сказал следующее: "Уважаемая г-жа председатель, дамы и господа! Я полностью согласен с основными положениями меморандума господина Андреаса Гросса. Отношение к ЛГБТ важно не только само по себе, это прекрасная лакмусовая бумажка для оценки состояния прав человека вообще. В этом вопросе не может быть двойных стандартов. Хотя положение в разных странах Европы неодинаково, причина различий лежит не в имманентных особенностях национальных культур или религий, а в исторических условиях их развития. Если во Франции гомосексуальность перестала быть уголовно наказуемой в 1810, а в России - в 1993 г., это не может не сказываться на состоянии общественного сознания. Прежде всего, дело в уровне развития демократии. Многие элементарные нормы, вроде свободы уличных шествий, хотя они формально гарантированы законом, в России фактически распространяются не на всех, и такая абсолютно нормальная для Запада акция, как гей-прайд, в Москве вызывает эффект бумеранга и может способствовать усилению и консолидации гомофобии. Однако представление, что так было всегда, ошибочно. В Средние века и в начале Нового времени в западноевропейских странах гомосексуальность преследовали гораздо жестче, чем в России. Дело тут не в толерантности, которая чужда любому традиционному обществу, а особенностях процесса цивилизации. Хотя русская православная церковь осуждала "содомию" в тех же выражениях, что и католическая, она не могла реально контролировать повседневную жизнь, а в быту люди смотрели на этот "грех" сквозь пальцы.   Уголовное наказание мужеложства впервые появилось в воинском уставе Петра I, составленном по шведскому образцу, а для гражданских лиц - лишь в уголовном кодексе 1832 г., составленном по вюртембергскому образцу. Это считалось приобщением к цивилизации, но практически данные нормы применялись редко. Как сказал когда-то великий русский сатирик, в России действие плохих законов умеряется небрежным их исполнением. Так что говорить о неизменности народных нравов не приходится. В современных условиях важно различать два вида гомофобии: политическую и бытовую. В первом случае имеет место разжигание ненависти путем спекуляции на массовых предрассудках. Характерный пример - опубликованное "комсомольской правдой" (май 2008 г) публичное заявление тамбовского губернатора Олега Бетина: "Толерантность?! К черту! Гомиков надо рвать. И по ветру бросать их куски!". Это заявление вызвало бурное возмущение ЛГБТ, но никакой официальной реакции на него не последовало. Когда правозащитная организация проект GayRussia.Ru попыталась возбудить против г-на Бетина судебное дело по статье 282 УК РФ, карающей "действия, направленные на возбуждение ненависти либо вражды, а также на унижение достоинства человека либо группы лиц по признакам пола, расы, национальности, языка, происхождения, отношения к религии, а равно принадлежности к какой-либо социальной группе, совершенные публично или с использованием средств массовой информации", ей было отказано, потому что, по мнению прокуратуры, "гомосексуалы не являются социальной группой".   По другому аналогичному делу в 2007 г., приглашенный в качестве эксперта профессор социологического ф-та МГУ А. И. Антонов написал, что "сексуальные меньшинства не являются социальной группой и тем более не являются социальной группой по признаку пола, а входят в девиантную социальную группу, куда также входят преступники, наркоманы и иные лица с отклонениями от принятого в обществе поведения". То, что это мнение полностью противоречит как нормативному социологическому словарю, так и российскому законодательству, которое не считает гомосексуальность ни преступлением (с 1993 г), ни болезнью (с 1999 г), никого не смутило. Когда никому неизвестный 20-летний блогер в своём блоге призвал "сжигать" милиционеров, уголовное дело возбудили. С точки зрения российских правоохранителей, милиционеров защищать надо, а геев - нет. В разных регионах положение неодинаково. Московские власти с 1995 г систематически отказывают в регистрации ЛГБТ-организациям, утверждая, что их деятельность "противоречит принципам нравственности". А в Санкт-Петербурге в начале 2009 г. ЛГБТ-организация "Выход" зарегистрирована с первой попытки. То ли Петербург стал центром безнравственности и "сатанизма" (термин московского мэра), то ли в Москве не действует Конституция РФ… Ещё хуже обстоит дело в повседневной жизни. Недавно опубликованный подробный доклад Московской Хельсинкской группы "Положение лесбиянок, геев, бисексуалов, трансгендеров в Российской Федерации" (2009) содержит множество убедительных примеров грубого нарушения гражданских и человеческих прав, но эти факты замалчиваются, а к жалобам потерпевших власти не прислушиваются. Под видом защиты нравственности и семейных ценностей, политическая гомофобия пытается вернуть однополой любви средневековый статус "неназываемого порока", а её носителей превратить в козлов отпущения за все социальные проблемы и сделать их невидимыми и неслышимыми. Такая логика существует не только в России, но вряд ли она созвучна 21 веку. Если бы мир руководствовался ею, сегодня не было бы ни межрасовых и межконфессиональных браков, ни женщин-политиков, ни чернокожих президентов. Политическую гомофобию можно преодолеть только политическими средствами. Если правоохранительные органы какой-либо страны не понимают, что действующий закон запрещает преступления ненависти, дискриминацию и диффамацию любых человеческих групп, нужно дополнить его специальным указанием на недопустимость преследований и травли по признаку сексуальной ориентации и гендерной идентичности. Это не мелочь, речь идет о миллионах людей. Необходим также объективный международный мониторинг реального положения ЛГБТ, включая условия работы их общественных организаций и отношения к ним органов государственной власти. Здесь нужна не конфронтация - "в моей стране все хорошо, а у вас все плохо!" - а постоянная сверка часов, исходя из общей системы ценностей. Бытовые предубеждения, касающиеся не только сексуальных, но и любых других стигматизированных групп (ВИЧ-инфицированные, левши, рыжие, люди с физическими недостатками и т.д. и т.п.) политическими методами изменить невозможно. По данным многолетних репрезентативных национальных опросов, 31 % россиян стабильно считают гомосексуальность болезнью или результатом психической травмы, 36 % - следствием распущенности, вредной привычкой и только 20 % - сексуальной ориентацией, имеющей равное с обычной право на существование. Чтобы преодолеть предубеждения, нужна многолетняя кропотливая воспитательная работа, нацеленная прежде всего на детей, учителей и родителей.   Гомофобия - не просто одна из форм ксенофобии. Каждый русский (английский, немецкий и т.д.) мальчик с раннего детства усваивает, что он не должен быть а) "девчонкой" и б)"гомиком". Освобождение нормативной маскулинности от гомофобии - сложная социально-педагогическая проблема. Европейские страны имеют определенный положительный опыт минимизации отрицательных последствий школьного буллинга. В постсоветском пространстве его опасность недооценивается. Не политизируя проблему, нужно привлекать к ней внимание, финансировать и проводить международные школы и семинары, с обязательным мониторингом их результатов, отражением в СМИ и т.д. Это должно быть частью общеевропейской стратегии искоренения культуры насилия и ненависти. Успех зависит не от количества и жесткости резолюций, а от вовлечения в эту деятельность реально работающих людей и популяризации положительного опыта. Хотя сформулированное Всемирной сексологической ассоциацией (WAS) в 1997 г. понятие сексуальных прав, включая право на сексуальное образование, насколько я знаю, ещё не вошло в международный юридический лексикон, эти права очень важны для обеспечения всеобщей сексуальной безопасности, в том числе от распространения ВИЧ. В отличие от западноевропейских стран, где эту связь понимают, в России эпидемию ВИЧ много лет безуспешно пытаются остановить без сексуального образования молодежи.   Московские городские власти официально заявляют, что "безопасного секса не бывает", всячески муссируют, вопреки возражениям собственных медиков, тему "ненадежности" презервативов и провозглашают единственно правильной заимствованную в США (и при этом сильно ухудшенную) стратегию полового воздержания до брака. Общие показатели сексуального здоровья россиян значительно хуже европейских. Гомосексуалы же, следуя логике Мосгордумы, должны вообще отказаться от сексуальной жизни, потому что однополых браков и партнерств российское законодательство не признает. В этих условиях на слабые, официально не признанные ЛГБТ-сообщества ложится также главная ответственность за обеспечение сексуальной безопасности своих членов.   К счастью, российские врачи-эпидемиологи, в отличие от политиков, уже много лет конструктивно сотрудничают с ЛГБТ-организациями; благодаря этому, а также благодаря помощи западных неправительственных организаций (к сожалению, некоторые из них в последнее время были вынуждены свою работу свернуть), статистика распространения ВИЧ среди ЛГБТ значительно лучше, чем могла бы быть. Однако в конкретных вопросах однополого секса и его мотивации большинство врачей и психологов некомпетентны. Без всесторонней помощи соответствующих европейских профессиональных организаций, включая подготовку кадров, российские ЛГБТ не смогут обеспечить свою безопасность, а потом массовое сознание их же объявит разносчиками заразы, как это происходит с ВИЧ-инфицированными. Речь идет не просто о благотворительности. Сексуальная безопасность европейцев так же неделима, как права человека". Моя позиция является одновременно профессиональной, нравственной и политической. Несмотря на давление и отсутствие какой бы то ни было финансовой и моральной помощи, я продолжаю обсуждать проблемы однополой любви в её естественных социокультурных контекстах, будь то антропология дружбы или особенности развития мальчиков. Если позволят время и силы, хочу написать также новую научно-популярную книгу "Инаколюбящие". Гомофобию нельзя понять вне макроисторического контекста. Не исключено, что сторонники идеи "Россия для русских" скоро будут предпочитать бездетного русского гея многодетному этническому таджику, оттягивающему на себя "наш" материнский капитал, и некоторые "гей-славяне", уже готовые, судя по письмам на Gay.ru, бороться с "цыганской" и "еврейской" угрозой, будут этому искренне рады. Сексуальная ориентация - не самое важное в человеке. Если/когда в России разразится предсказываемый политологами системный кризис, главными "либерастами" неизбежно окажутся "жидомасоны". Традиционализм неотделим от антиинтеллектуализма, а антиинтеллектуализм - характернейшая черта современного антисемитизма. Я писал об этом в 1966 году. Сексуальная культура в России По всем признакам, положение Глупова одно из самых безнадежных: его точит какой-то недуг, который неминуемо должен привести к одру смерти. Однако он не только не умирает, но даже изъявляет твердое намерение жить без конца. И, несмотря на видимую нелепость этих надежд, я не могу не разделять их, я не могу не признать их вполне основательными Н.Е Салтыков-Щедрин Хотя я занимался разными сторонами сексуальности, меня как профессионального историка больше всего интересует исторический аспект сексуальной культуры. Когда-то я изучал соотношение "социального" и "национального" на примере столовых ножей. В советское время разница между рестораном и дешевой столовой заключалась не только и не столько в качестве пищи и интерьера, сколько в том, что ножи подавались только в ресторанах, в столовых их почему-то разворовывали. Меня заинтриговало, была ли эта черта социальной, присущей социализму, или национальной, сугубо советской. Путешествуя по странам Восточной Европы, я специально заходил в дешевые забегаловки, но ножи, хотя бы пластиковые, всюду были. Значит, их отсутствие - советская национально-государственная специфика. Когда я задумался над природой советской сексофобии, передо мной возник аналогичный вопрос: типична ли она для всех соцстран или только для СССР? В последние годы советской власти, гедеэровский режим идеологически был гораздо репрессивнее нашего, но сексофобии там не было, традиционная немецкая культура с ней несовместима. Что же сделало её возможной у нас? Ответ на этот вопрос нужно было искать в социальной и культурной истории России. Первым приближением к теме, осуществленным во время моего пребывания в Русском центре Гарвардского университета, стала книга "Сексуальная революция в России" (1995), которой предшествовал ряд журнальных статей и сборник "Секс и русское общество" (1993). Эта работа была посвящена в основном современности, тому, как советская власть боролась с сексуальностью, и чем это закончилось. Кроме того, я хотел развеять созданный некоторыми российскими и западными публикациями миф, изображающий Советский Союз и постсоветскую Россию как какой-то зверинец, населенный экзотическими животными, которые нигде больше не встречаются. На самом деле, большая часть наших проблем, включая сексуальные, - лишь гротескное преувеличение того, что совсем ещё недавно было, а кое-где и остается нормальным для других культур. Как первая попытка научного анализа достаточно сложного сюжета, которым до этого занимались только публицисты, книга вызвала положительную реакцию специалистов - социологов, сексологов и славистов. Западному читателю она была интересна прежде всего как сводка фактов о малоизвестной стороне советско-российской жизни. "Кон написал очень увлекательную книгу об ужасающем предмете". Наиболее вдумчивые рецензенты увидели в книге и предостережение: "Кон убеждает нас, что подавление сексуальности возможно, и показывает, как и почему… Даже если мы видим, что это далеко от нашего общества, Кон подсказывает, что наша ситуация может ухудшиться. Сходство между анти-интеллектуальными, необразованными религиозными фундаменталистами, сделавшими партийную карьеру на поддержке сталинской анти-сексуальной революции, и американскими христианскими правыми, усиливающими свое политическое влияние с помощью анти-абортных, про-цензурных лозунгов, очевидно. "Сексуальная революция в России" Кона звучит как предостережение об опасности подчинения секса авторитарному контролю и рас-культуриванию". В свете деятельности Джорджа Буша, сегодня это звучит актуальнее, чем в 1995 году. Однако, и это тоже отмечали некоторые рецензенты, моя "историческая прелюдия", посвященная дореволюционной России, была во многом поверхностной. Следующая книга "Сексуальная культура в России. Клубничка на березке" (1997), написанная по гранту Российского гуманитарного научного фонда и адресованная российскому читателю, была не повторением американского издания, а самостоятельным произведением, где многое было исправлено и дополнено.   Я пытался рассмотреть уже не только сексуальную революцию, но историю русской сексуальной культуры в целом, причем меня интересовали не столько отдельные красочные детали, сколько общая логика исторического развития, ключ к которой я нашел в теории В.О. Ключевского. Хотя книга нашла своего читателя, похоже, что мои главные мысли отчасти потерялись в фактическом материале. Более четко я сформулировал их несколько позже, в статье "Сексуальность и политика в России" в сборнике "Сексуальные культуры в Европе" (1999). Впрочем, в середине 1990-х годов серьезных исследований по истории русской сексуальной культуры было настолько мало, что любые обобщения выглядели одинаково спекулятивными. Сексуальная культура в России (1997) В последующее десятилетие и в России, и за рубежом появилась новая научная литература по истории дореволюционной русской сексуальной культуры. Обогатились и наши представления о советском и постсоветском времени. На основе массовых сексологических опросов теперь можно зафиксировать динамику сексуальных ценностей и поведения россиян, включая молодежь и подростков, не только в краткосрочной перспективе, но и в масштабе трех поколений. Много нового появилось в русле гендерных исследований. Это позволило мне не только дополнить второе издание "Клубнички на березке" (2005) ранее неизвестными фактами, но и пересмотреть некоторые прежние суждения. Сексуальная культура в России, 2 изд. (2005) А самое главное - изменилась моя точка отсчета. Первая половина 1990-х была временем идейного разброда, когда преобладал пафос разрушения советского мира. Мы знали, откуда идем, но плохо представляли себе - куда. Для долгосрочных прогнозов было мало времени и данных, одним их заменяли страхи, другим - надежды. К началу ХXI века связь времен несколько прояснилась. В обществе в полный голос зазвучали "реставрационные" мотивы, желание вернуться "к истокам". Сексуальная контрреволюция не была для меня неожиданной. Уже в 1994 г, отвечая на вопрос "Что будет с нами дальше?", я выделил три возможных варианта развития, подчеркнув, что в случае победы консервативных сил, "одной из первых жертв возрожденной большевистской (пусть даже под религиозным флагом) сексофобии станет именно эротическая культура. На практическом поведении людей, особенно молодежи, это не отразится, городская среда по самой сути своей предполагает плюрализм, сексофобия ей несозвучна. Однако сексологические издержки при этом углубятся политическим конфликтом поколений, травлей сексуальных меньшинств, усилением сексизма и мужского шовинизма". Для историка и социолога сексуальная контрреволюция не менее интересна, чем сексуальная революция, а то, что этот процесс не завершен, лишь обостряет интригу. Во втором издании книги я пытался не только описать историю отечественной сексуальной культуры, но и ответить на вопросы, каково на самом деле то "прошлое, которое мы потеряли", насколько оно однозначно, не является ли оно продуктом нашего собственного воображения, стоит ли к нему возвращаться, даже если бы это было возможно, и к чему могут привести такие попытки? Эта большая (437 страниц) книга, с библиографией из 600 названий, состоит из трех частей. Первая часть, основанная целиком на литературных источниках, содержит исторический очерк сексуальных установок, ценностей и поведения россиян с дохристианских времен до 1917 года, рассматриваемых в контексте социально-экономического развития и культуры страны; при этом, вопреки модным глобальным теориям "русского Эроса", подчеркивается социально-классовая неоднородность и внутренняя противоречивость русской сексуальной культуры.   Вторая часть "Советский сексуальный эксперимент" дает подробный анализ сексуальной политики Советской власти, раскрывает социально-политические причины и печальные социокультурные и демографические последствия большевистской сексофобии и показывает особенности начавшейся в 1960-х и достигшей пика в 1990-х годах сексуальной революции. Третья часть "Сумма и остаток" описывает состояние сексуальной культуры современной России, включая подростковую и юношескую сексуальность, проблемы сексуального и репродуктивного здоровья, сексуальные права человека, проституцию, отношение к эротике, положение сексуальных меньшинств и т. д. В последней главе "Полный назад?" анализируются причины и следствия начавшейся в стране "сексуальной контрреволюции". В качестве эпиграфа к ней я привожу строки Максима Горького: У синего моря урядник стоит, А синее море шумит и шумит. И злоба урядника гложет, Что шума унять он не может Наряду с разнообразными литературными источниками и данными социальной статистики, в книге широко используются данные многочисленных, в том числе - неопубликованных сексологических опросов, включая и наши собственные. Кроме того, это свидетельство компетентного современника. До сих пор все мои прогнозы в этой сфере оправдывались, думаю, что так будет и дальше. Я чувствую себя чем-то средним между Кассандрой и Плинием Старшим. По-человечески, это весьма незавидно, но с научной точки зрения шаг за шагом прослеживать один из аспектов национального самоубийства достаточно интересно. История сексуальной культуры интересна не только сама по себе (речь идет о важном аспекте общественной и личной жизни), но и тем, что она позволяет лучше понять общие свойства и особенности российского публичного дискурса, который во всех своих аспектах остается скорее этатистским, государственническим, чем либертарианским. Многие вопросы, которые на Западе давно уже обсуждаются прежде всего, а то и исключительно, в контексте прав человека, в России рассматриваются под углом зрения и в терминах обеспечения национальной (читай - государственной) безопасности. Командно-административный, бюрократический пафос (я назвал бы его кагебышным этосом) делает официальный российский дискурс охранительно-репрессивным и одновременно утопическим, потому что в своей реальной жизни россияне, как и все нормальные люди, любят, трахаются и рожают (или не рожают) детей не по политическим, а по личным мотивам, на которые ни административные меры, ни патриотическая риторика не влияют. Иллюзорность характерна для обоих участников диалога. Государство (и иная светская и духовная власть) воображает, что оно может и должно контролировать частную жизнь своих подданных, а те, в свою очередь, верят, что власти обязаны обеспечить им не только материальное благополучие, но и счастливую личную жизнь. Хотя власти прекрасно знают, что личная жизнь граждан от них, властей, совершенно не зависит, а молодые люди ищут моральных и прочих наставлений где угодно, но только не у начальства. В отношении к сексуальной культуре рельефно проявляется конфронтация консервативной России и либерального Запада. Разумеется, в России есть немало либералов, а на Западе - немало консерваторов. Говоря о России, я имею в виду лишь её господствующую, более или менее официальную, идеологию, которой многие люди не придерживаются, а если придерживаются, то исключительно в теории.   Тем не менее, сравнение поучительно "Запад" считает сексуальность терминальной ценностью, одной из главных сторон человеческой жизни. "Россия" видит в ней побочный и опасный продукт репродукции. "Запад" признает сексуальные права человека, включая право на сексуальную информацию и научное образование. "Россия" уважает лишь такую сексуальность, которая ведет к деторождению и происходит в рамках законного брака. "Запад" считает сексуальное здоровье необходимой предпосылкой репродуктивного здоровья и субъективного благополучия. В России о сексуальном здоровье предпочитают не говорить, подменяя его понятием репродуктивного здоровья, преимущественно женского. "Запад" признает сексуальное поведение разнообразным и изменчивым и борется с гомофобией. "Россия" хочет всех подчинить единому стандарту и озабочена "пропагандой гомосексуализма" (что это такое, никто объяснить не может). "Запад" считает эротику необходимым элементом человеческой культуры. В России ищут путей административного запрета порнографии (что это такое, никто объяснить не может). "Запад" считает омоложение сексуальности и либерализацию сексуальной морали закономерными процессами и старается понять их причины и следствия. "Россия" убеждена, что это всего лишь злонамеренные происки её внешних и внутренних врагов, изучение сексуального поведения считается подрывным. "Запад" борется с издержками сексуальной революции путем научного просвещения молодежи, пропаганды безопасного и ответственного секса и т.п. В России уверяют, что безопасного секса не бывает, стараются опорочить презервативы и всякую иную контрацепцию, призывая молодежь к целомудрию и полному добрачному воздержанию. "Запад" считает современную сексуальную культуру светской. В России её пытаются подчинить церковному контролю. "Запад" пытается осмыслить сексуальные ценности и модели поведения современных молодых людей, выводя из этого прогнозы на будущее. "Россия" мечтает о возрождении воображаемого целомудренного прошлого (каким оно было на самом деле - мало кто знает), считая современность сплошным регрессом. Какая из этих стратегий эффективнее - каждый может судить сам. Кроме вкусовых и идеологических критериев, в нашем распоряжении статистика рождаемости, брачности, абортов, заболеваний, передающихся половым путем, и т.д и т.п. Именно в сфере личной жизни российский традиционализм, как и коммунистическая доктрина, терпит самое сокрушительное банкротство, потому что контролировать её государство не может. Людей можно заставить голосовать, как угодно, одобрять, что угодно, но жить они будут так, как им нравится. Каждый научный проект ценен не только тем, что тебе удалось открыть другим, но и тем, что ты уяснил для себя. Изучение истории русской сексуальной культуры помогло мне глубже понять некоторые общие черты отечественной истории. Кроме отмеченного В.О. Ключевским экстенсивного типа развития, одна из её констант - сочетание хронической неспособности к разрешению собственных проблем (затяжное обсуждение вопроса "Кто виноват?", причем виновниками всегда оказываются посторонние, не позволяет перейти к более конструктивному "Что делать?") с навязчивой потребностью указывать пути развития остальному человечеству. Впервые это произошло в конце XV - начале XVI века, когда появилась формула "Москва - третий Рим": "Два Рима падоша, а третий стоит, а четвертому не быти". Европейцы выслушали, но предпочли православию Возрождение, Просвещение и промышленную революцию. Поскольку результаты соревнования оказались не в пользу России, в конце XVII века Петр Великий поехал учиться в Европу, это помогло ему и его преемникам создать великую империю. В XIX в. Россия уже была великой европейской державой и даже подавляла европейские революции, тем не менее, николаевскую формулу "православие, самодержавие и народность" Европа отвергла.   Мировую славу России создали не её государство и церковь, а та великая культура, которая здесь считалась подрывной. В ХХ в. большевики возродили старый имперский проект, поставив на место православия идею коммунизма, но под это знамя удалось привлечь только некоторые недоразвитые (из политкорректности их стали называть развивающимися) страны, да и то преимущественно силой оружия, а затем он и вовсе провалился. В ХXI в. мы снова хотим указывать пути человечеству. Ну что ж, поживем - увидим… Как эти вселенские притязания повлияли на самое русскую культуру, прекрасно описал в своих лекциях старик Ключевский. Не могу отказать себе в удовольствии привести из него большую цитату: Ключевский о русском фундаментализме "ЗАТМЕНИЕ ВСЕЛЕНСКОЙ ИДЕИ. Все эти явления и впечатления очень своеобразно настроили русское церковное общество. К началу XVI1 в. оно прониклось религиозной самоуверенностью; но эта самоуверенность воспитана была не религиозными, а политическими успехами православной Руси и политическими несчастьями православного Востока. Основным мотивом этой самоуверенности была мысль, что православная Русь осталась в мире единственной обладательницей и хранительницей христианской истины, чистого православия. Из этой мысли посредством некоторой перестановки понятий национальное самомнение вывело мнение, что христианство, которым обладает Русь, со всеми его местными особенностями и даже с туземной степенью его понимания есть единственное в мире истинное христианство, что другого чистого православия, кроме русского, нет и не будет… Как скоро русское церковное общество признало себя единственным хранителем истинного благочестия, местное религиозное сознание было им признано мерилом христианской истины, т. е. идея вселенской церкви замкнулась в географические пределы одной из поместных церквей; вселенское христианское сознание заключилось в кругозор людей известного места и времени…. Как скоро русские православные умы стали на эту точку зрения, в них укрепилась мысль, что русская поместная церковь обладает всей полнотой христианского вселенского сознания, что русское церковное общество уже восприняло все, что нужно для спасения верующего, и ему нечему больше учиться, нечего и не у кого больше заимствовать в делах веры, а остается только бережно хранить воспринятое сокровище. Тогда на место вселенского сознания мерилом христианской истины стала национальная церковная старина. Русским церковным обществом было признано за правило, что подобает молиться и веровать, как молились и веровали отцы и деды, что внукам ничего не остается более, как хранить без размышления дедовское и отцовское предание. Но это предание - остановившееся и застывшее понимание: признать его мерилом истины значило отвергнуть всякое движение религиозного сознания, возможность исправления его ошибок и недостатков. С минуты такого признания все усилия русской религиозной мысли должны были направиться не к тому, чтобы углубляться в тайны христианского вероучения, усвоять себе возможно вернее и полнее, жизненное вселенское религиозное сознание, а единственно к тому, чтобы сберечь свой наличный местный запас религиозного понимания со всеми местными обрядами и оградить его от изменения и нечистого прикосновения со стороны…Из такого настроения и склада религиозных понятий вышли два важных следствия, с которыми тесно связало возникновение раскола: 1) церковные обряды, завещанные местной стариной, получили значение неприкосновенной и неизменной святыни; 2) в русском обществе установилось подозрительное и надменное отношение к участию разума и научного знания в вопросах веры… В одном древнерусском поучении читаем: "Богомерзостен пред богом всякий, кто любит геометрию; а се душевные грехи- учиться астрономии и еллинским книгам; по своему разуму верующий легко впадает в различные заблуждения; люби простоту больше мудрости, не изыскуй того, что выше тебя, не испытуй того, что глубже тебя, а какое дано тебе от бога готовое учение, то и держи"… Такой взгляд питал самоуверенность незнания: "Аще не учен словом, но не разумом, - писал про себя древнерусский книжник,-не учен Диалектике, риторике и философии, но разум христов в себе имею". Так древнерусским церковным обществом утрачивались средства самоисправления и даже самые побуждения к нему. НАЦИОНАЛЬНО-ЦЕРКОВНОЕ САМОМНЕНИЕ…. Органический порок древнерусского церковного общества состоял в том, что оно считало себя единственным истинно правоверным в мире, свое понимание божества исключительно правильным, творца вселенной представляло своим собственным русским богом, никому более не принадлежащим и неведомым, свою поместную церковь ставило на место вселенской. Самодовольно успокоившись на этом мнении, оно и свою местную церковную обрядность признало неприкосновенной святыней, а свое религиозное понимание нормой и коррективом боговедения ". Я не специалист по истории России. Если кто-нибудь докажет, что качество жизни русских крепостных было лучше, чем современных им англичан и французов, или что митрополитов в раю больше, чем кардиналов, я готов пересмотреть свою точку зрения. Но к истории русской сексуальной культуры идеи Ключевского определенно применимы. Мир, в котором мы сегодня живем, неизмеримо богаче и интереснее советского. Никогда ещё на моем веку в России не было такой разнообразной культуры, литературы, искусства и даже, при всех противоречиях, общественных и гуманитарных наук. Это многообразие появилось не из потайных ящиков советских "внутренних эмигрантов", оно - результат выросшей свободы и открытости общества, творческую активность которого не смогла парализовать даже унизительная бедность девяностых годов. Но одновременно налицо рост ксенофобии, традиционализма, агрессивных нападок на культуру и цивилизацию. Что это - пережитки прошлого, которые раньше принудительно удерживались в тени, или ростки непривлекательного будущего? В свете этого противоречия я должен оценивать и собственную работу. Ради чего я все эти годы плыл против течения? Стоило ли это делать? Если бы я верил, что мои усилия могут изменить направление общественного развития, я был бы плохим социологом, а если бы замолчал - плохим гражданином. Социолог чем-то напоминает врача. Коль скоро законные опекуны больного твердо решили его уморить, и доктор не может этому воспрепятствовать, он обязан подготовить документы, которые помогут будущему патологоанатому и судебно-медицинскому эксперту определить причину смерти. То есть консультант превращается в свидетеля обвинения. В данном случае патологоанатомом будет историк, второе издание "Клубнички на березке" адресовано прежде всего ему. Что же касается моих книг и статей сексологического характера, то они адресованы не государству и его агентам - ничего хорошего мы от них никогда не дождемся, - а частным лицам. Россия давно уже живет по формуле "Спасение утопающих - дело рук самих утопающих". Многие из них не умеют плавать, но, возможно, готовы учиться. Одного молодого человека (старым приятнее думать, что они прожили свою юность в лучшем из миров, который разрушили завистливые пришельцы) мои книги научат, как правильно надевать презерватив, другого успокоят по поводу "размеров", третьему облегчат взаимопонимание с женой, а четвертому напомнят слова Грибоедова: "Мой друг, отчизна только там, где любят нас, где верят нам". Свобода - это индивидуальный выбор, а научная книга - информация к размышлению. Не больше, но и не меньше. Как написано на воротах Бухенвальда: "Jedem das Seine", т.е. каждому - своё. Оглавление   www.pseudology.org