Париж, Русская мысль, 1996 Владимир Константинович Буковский Московский процесс Глава 7. Расплата (Эпилог) 1. На Востоке "Ах, какая разница? - говорили мне с досадой и на Востоке, и на Западе. - Главное, что коммунизм развалился, притом бескровно". И опять, как всегда, получалось, что я какой-то вечно недовольный злопыхатель или даже опасный "экстремист". Никак мне не угодишь: вот уж и советского режима нет больше, и КПСС запрещена, и СССР распался - чего же ещё надо? Скорее бы только забыть кошмар прошлого, стряхнуть его точно пыль и - вперед, к победе капитализма! Не знаю, почему-то эта вот чисто фрейдистская потеря памяти (а с нею и Совести) тревожит меня гораздо больше сугубо материальных последствий нынешнего кризиса. Жизнь начинается у них как бы с нуля, без сожаления, раскаяния или просто попытки переосмыслить пережитое. Все мы, независимо от наших прошлых дел, теперь одинаковы, все - пострадавшие, все - демократы. Порою доходит до курьезов: какой-то совершенно незнакомый человек, остановив меня на улице, радостно, без тени иронии, сообщал: - Я сам двадцать лет работал в органах. А мой приятель был одним из тех, кто вывозил вас в Швейцарию. Он этим всю жизнь очень гордится. И что мне было сказать, глядя в его радостное лицо, кроме как передать привет его приятелю? В основном же это совсем не забавно, это пугает. И дело тут отнюдь не в нас, тех немногих, кто отказался быть соучастником зла, - мы-то вполне готовы простить виновных, но не должны прощать себя они сами. Это должно быть нужно им, а не нам, и коли такой потребности у них нет, то дело безнадежно. Как хотите, но не могу я поверить в способность человека заново родиться без боли и мучительной переоценки своих былых ценностей, тем более в такую возможность для целой страны, десятилетиями жившей в чудовищной Лжи. Единственный известный нам пример такого возрождения - послевоенная Германия - вряд ли был бы успешным без осознания Немцами своей национальной вины, а это осознание - без осуждения их преступлений всем человечеством. Да и во всей континентальной Европе, пережившей нацистскую оккупацию (а стало быть, и коллаборантство её элиты), вряд ли восторжествовала бы Демократия. Глядишь, через год-другой после освобождения и там к власти пришли бы именно бывшие коллаборанты (разумеется, под личиной "демократов" и путем совершенно демократических выборов), как теперь это происходит и в Польше, и в Венгрии, и в Болгарии, и даже в Литве. Тем более не удивительно их торжество в России. Теперь, после кровавого месива в Чечне, вдруг заговорили враз - и на Востоке, и на Западе - о "конце российской Демократии", об изолированной и никому не подотчетной правящей клике в Кремле, о контроле над прессой и народном безразличии. Чеченская авантюра объявлена чуть ли не "водоразделом" всего российского политического развития. Да полноте, господа, разве все это только что возникло? Разве не те же самые бравые генералы, что руководят штурмом Грозного, "помогали" Афганистану? Разве не те же самые партаппаратчики руководят "национальной Политикой", что и при Брежневе-Андропове? Не те ли это "профессионалы", за коих так ратовало общественное мнение в 91-м? Да и "общество" - не то ли же самое, что так и не нашло в себе мужества освободиться от тоталитарного гнета? Не надо теперь лукавить, господа хорошие: все это вы выбрали сами, соблазнившись перестройкой да убоявшись конфронтации. Ах, будут танки под окном, будет кровь. Что ж, вот они и танки, вот и кровь. Так уж устроен наш мир, что нам приходится платить за любую свою ошибку, любой свой выбор. Но если за ошибку в личных делах обычно сам же и платишь, то за политические ошибки расплачивается вся страна, а то и весь мир. Одно цепляется за другое, делая невозможным третье и оставляя все более уменьшающийся набор возможных решений идущим следом поколениям. И, глядишь, вполне разрешимая вначале проблема вырастает в кризис, а кризис - в катастрофу, от которой пострадают совсем непричастные к изначальной проблеме люди. Будь они хоть семи пядей во лбу, им только и останется, что выбирать между плохим и худшим. Не так ли и нам пришлось платить за увлечение наших дедушек и бабушек красивой идеей социализма в начале века? А ещё более - за их безразличие, за их конформизм, когда на их глазах красивая мечта стала превращаться в душегубку. Ведь если что и поражает в российской истории, так именно это безразличие, знаменитый русский "авось": фанатиков-большевиков и было-то не более сорока тысяч в 17-м году, но и противостояла им всего лишь горстка офицеров. Даже в разгар гражданской войны - всего несколько сот тысяч с обеих сторон, из коих значительную часть составляли люди совершенно случайные: поляки, пленные чехи, латышские стрелки. В лучшем случае казаки. Так где же была вся страна, уже тогда имевшая население в 150 миллионов? Что они-то делали? Сидели по домам и ждали: "Авось, пронесет..." Хотя исторические параллели редко бывают оправданы, от них трудно удержаться: глядя на нынешнее равнодушное разложение огромной страны - как не вспомнить апатию 75-летней давности? Конечно, переход от десятилетий тоталитарной неволи к Демократии и от "зрелого социализма" к рыночной экономике никак не мог быть легким. Достаточно вспомнить коллективизированное сельское хозяйство, жестко монополистическую промышленность, почти 50% которой работало на военные нужды, отсутствие инвестиционного капитала, истощенные ресурсы и массы людей, никогда в жизни не работавших продуктивно, чтобы понять масштабы проблемы. Любая, сколь угодно постепенная реформа такой экономики неизбежно должна была вызвать массовую безработицу, падение жизненного уровня и социальную напряженность, размаха которых не выдержало бы никакое демократически избранное правительство (как ни одно избранное правительство не могло бы и создать такую Систему). Тем более не могло справиться с такой колоссальной задачей правительство, состоящее из людей случайных, на которых буквально свалилась власть, и у которых не было никакой структурной опоры, способной стабилизировать положение в переходный период. Новые, демократические учреждения находились в зачаточном состоянии, существуя скорее символически, чем реально; во всяком случае, они были не чета вездесущим и хорошо отлаженным структурам, оставшимся от старого режима и спаянным общими интересами (и совместными прошлыми преступлениями) в фактическую мафию. Даже заменить старый управленческий аппарат было некем, отчего старая Номенклатура с её награбленным богатством, международными связями и опытом продолжала контролировать как исполнительную, так и законодательную власть в якобы демократическом уже Государстве. Не забудем и менее чем дружественное отношение Запада к нарождающейся в бывшем СССР Демократии: в то время как те, кто пытался спасти прогнившую Систему, - Горбачёв и К° - до последнего момента пользовались безоговорочной поддержкой Запада, их более демократические оппоненты (включая Ельцина), объявлялись "ненадежными" и даже "опасными". Все это лишь продлевало агонию режима, тормозило возникновение подлинной демократической оппозиции и делало проблему выздоровления страны ещё более трудной. Наконец, прибавьте сюда для полноты картины бесконечные этнические конфликты, стремительный рост преступности, фантастическую коррупцию и полную апатию деморализованного населения, и станет ясно, что шансы успешного выздоровления были весьма невелики. Единственным выходом из положения могло бы стать только вовлечение максимально широких слоев населения в политический прогресс. А для этого нужна была драма всенародной борьбы со старым режимом, нужен был катарсис победы общества над Системой, а точнее сказать - над самим собой. Но, как мы видели, на это не решилась "элита", для которой Номенклатура была роднее народа. Напротив, эти провинциальные секретари обкомов и бывшие комсомольские вожаки, волею случая оказавшиеся у власти, меньше всего хотели что-либо менять и уж тем более делиться властью. Да и не только они. "Ах, народ не готов..." - толковала Интеллигенция, привыкшая всегда оправдывать свое слабодушие ссылками на "народ". Напротив, как мы видели выше, народ-то был готов бороться за Демократию, однако элита удобное сожительство с коммунистами предпочла власти народа, проводимой народом в интересах народа. Тем не менее, как бы в подтверждение старой Истины о том, что жизнь гениальный создатель самых невероятных сценариев, судьба предоставила Ельцину и его соратникам последний шанс: разразился так называемый августовский Путч, подспудно оказавшийся неожиданным подарком, поскольку ускорил крах коммунистической Системы. Можно только гадать, сколь долго, если бы не Путч, тянулась бы предшествовавшая всему этому деморализующая неопределенность, когда интеллектуалы беспрестанно мололи языками насчет мудрости решения "сесть за круглый стол переговоров" и кошмаров возможной конфронтации, а Запад отчаянно пытался спасти своего любимого Горби. И как бы ради посрамления их всех "империя зла" решила нанести ответный удар, после чего развалилась на глазах, показав, до какой степени прогнила насквозь. Таким образом внезапно возникла возможность компенсировать затянувшуюся нерешитель-ность. Но для того, чтобы воспользоваться такой возможностью, необходимы были очень быстрые и радикальные действия, пока Номенклатура ещё не пришла в себя от полученного шока, а общественное воодушевление пребывало в апогее. И, надо сказать, команда Ельцина действительно великолепно проявила себя во время Путча, а также в течение нескольких дней после него. Вне сомнения, то, что Ельцин взобрался на танк перед Белым домом и обратился оттуда с речью к согражданам, было его звездным часом, а тот момент, когда через пару дней он подписывал указ о запрещении коммунистической партии Советского Союза, - самым знаменательным событием всей его жизни. Но на этом все и кончилось. В следующие сто дней, как бы оцепенев от неожиданного триумфа, Ельцин не совершил ровным счетом ничего значительного. Как и в 1917 году, августовская "Революция" одержала победу в центре страны, в основном в нескольких крупнейших городах, тогда как провинцию она не затронула. Путч провалился настолько молниеносно, что продемократические силы не успели объединиться, чтобы избавиться от местных боссов. Теоретически "демократы" были партией власти, однако в действительности они не обладали никакой властью на местах - и Ельцин не сделал ничего, чтобы это положение изменить. Даже и в центре, где собственная власть Ельцина с самого начала была неоспорима, всего этого оказалось недостаточно, чтобы опечатать обкомы и райкомы партии и конфисковать её имущество. Необходимо было как можно скорей обезвредить прочие составляющие тоталитарной Системы, в том числе и КГБ со всей его запутанной агентурной сетью, чудовищно разросшуюся армию с её мощнейшей индустриальной базой, министерства, по-прежнему контролировавшие до мелочей процесс производства и распределения. Но самое главное необходимо было раз и навсегда публично развенчать социалистический режим, основательно продемонстрировав его преступления, что лучше всего было сделать на открытом процессе или посредством общественного расследования так, чтобы при этом средствам массовой Информации были предоставлены для публикации соответствующие документы из архива КПСС и КГБ. Иными словами, надо было покончить со старыми структурами власти и создать новые. Это, несомненно, требовало от Ельцина разорвать союз с "либеральными" представителями Номенклатуры, чего можно было достичь путем новых выборов в парламент. Все это и многое другое было довольно легко сделать в первые сто дней после августовского Путча, когда напуганная Номенклатура не могла оказать сопротивления, а Ельцин находился на вершине своей популярности. Скажем, прямо с самого начала можно и нужно было провести наиболее болезненные, однако необходимые реформы: прежде всего широкую приватизацию низовой государственной собственности - жилищ, учреждений, оптовой и розничной торговли. Один этот шаг уже расширил бы социальную основу власти Ельцина, постепенно вводя в жизнь основной принцип частной собственности, без которого никакие дальнейшие рыночные реформы невозможны. Кроме того, ввести этот принцип означало бы заменить нормальным рыночным распределением рушащуюся Систему централизованного государственного распределения, являвшуюся основной причиной дефицита и постоянным источником коррупции. И, наконец, все это прямо вызвало бы у значительной части населения чувство удовлетворения при виде ощутимых последствий Революции. Эти меры, проводимые одновременно с чисткой Номенклатуры, а также с введением в жизнь нового российского законодательного органа, привели бы к власти новых людей в результате устранения главного препятствия реформам старого законодательного органа, изобретенного Горбачёвым специально, чтобы замедлить ход перемен. Вместо того, чтобы убеждать своих врагов голосовать за смертный приговор самим себе в виде новой конституции и закона о земле (что Ельцин впоследствии и сделал), или вместо того, чтобы штурмом брать Белый дом и с помощью силы свергать прежний Верховный совет (что ему и пришлось сделать впоследствии), Ельцин мог бы создать себе новое орудие реформ. А это уж во всяком случае, сделало бы послеавгустовские перемены необратимыми, а также могло значительно укрепить его собственную позицию. И ещё: тогда же было крайне необходимо вытащить Россию из её имперского прошлого, и в этом случае Ельцин также проявил нерешительность, если не повел себя двусмысленным образом. Притом, что в декабре 1991 года он все-таки нанес смертельный удар по Советскому Союзу, его представление о будущих взаимоотношениях России со вновь образовавшимися Государствами было весьма и весьма расплывчатым, и это открывало дорогу возможным конфликтам. С одной стороны, республики провозглашались независимыми и таковыми признавались в Москве, но с другой - Россия претендовала на роль "правопреемницы" Советского Союза, принимая на себя ответственность поддержания мира на территории бывшей империи. И это была ещё одна колоссальная ошибка В результате не только оказалось, что единственно на русском народе лежит ответственность за преступления коммунизма, жертвой которого он был в первую очередь и больше остальных народов; но кроме того оказалось невозможно провести сколько-нибудь значительную реформу громадных советских вооруженных сил, разбросанных теперь по просторам бывшего Союза и очень часто вовлекаемых в пресечение местных этнических конфликтов. И, что ещё хуже, противоборствующие стороны в многочисленных местных этнических конфликтах воспринимали российские войска, оказавшиеся в эпицентре конфликта, либо как источник поставок оружия, либо как потенциального союзника (если удавалось спровоцировать возмущение армии поведением противной стороны в конфликте). Участились случаи, когда местные жители из русских становились заложниками в этой жестокой игре. Это, в свою очередь, возбуждало проявления националистических чувств в самой России, а также усугубляло её экономические трудности увеличением потока беженцев на историческую родину. В конечном счете армейским командирам в условиях национальных конфликтов зачастую предоставлялось действовать, полагаясь на собственное политическое чутье, а это чутье далеко не всегда оказывалось ориентированным демократически. Случалось и такое, что в своих интересах военные старались как можно дольше затягивать конфликт, считая военные действия единственной гарантией против сокращения вооруженных сил и иных неблагоприятных воинских реформ. Единственным способом избежать этих потенциально взрывоопасных проблем было для Ельцина с самого начала отказаться от вовлечения в любые конфликты за пределами России, быстро вывести все войска с территорий, не принадлежащих России, а также серьезно реорганизовать вооруженные силы. Все это могло быть сделано, если бы Россия немедленно после августовского Путча в одностороннем порядке вышла из Союза. Разумеется, все сказанное не означает, что Ельцин сумел бы проделать все эти реформы за оставшиеся месяцы 1991 года. Однако он, несомненно, мог и должен был запустить их в те первые сто дней, наметив таким образом основные направления своей Политики. Вместо этого он только и делал, что снимал и перетасовывал старую бюрократическую колоду. В результате бюрократия разрасталась, прибирая к рукам все правительственные сферы, делая правительство неподконтрольным и крайне коррумпированным. И вот отсутствие радикальной, осуществляемой при поддержке правительства программы приватизации дало возможность бюрократии "приватизировать" по собственному усмотрению. Бывшие партийные функционеры, которые, разумеется, теперь поголовно превратились в "демократов", быстренько сделались также и "бизнесменами", захватив в свои руки многое из вожделенной государственной собственности в процессе подобной фактической "приватизации". Остальное расхватали дельцы "черного рынка" и откровенные уголовники. Мало того, что это не вызвало публичного возмущения, - это опорочило самое идею рыночной экономии. Благодаря обретению новой финансовой основы и бездействию Ельцина, возродившаяся Номенклатура смогла перегруппироваться и выработать новую тактику действий, на сей раз чисто "демократическую". Теперь уже не требовалось переворотов или заговоров. От былых коммунистов потребовалось всего-навсего выступить в качестве "демократической" оппозиции, защищающей интересы простых людей, попутно блокируя и саботируя продвижение дальнейших реформ. Поскольку теперь коммунисты преобладали и в исполнительных, и в законодательных ветвях власти, им неминуемо досталась победа в этой новой игре в "Демократию". Что же касается немногочисленных и разрозненных демократических сил, оказавшихся в проигрышной ситуации, то они лишь продолжали распри, усугубляя свой раскол. Они не могли открыто противостоять Ельцину из боязни стать картой в игре коммунистов, хотя и поддерживать Ельцина они не могли из опасения отвратить от себя главных своих приверженцев. В конце концов кое-кто из них вошел в правительство, другие вообще ушли из Политики, а меньшинство слилось с рядами разуверившегося большинства, считавшего, что его предали и обокрали, лишив плодов произведенной им Революции. Да и как они могли думать иначе, видя, что те же самые партийные бюрократы сидят в тех же кабинетах, занимают те же посты и имеют те же привилегии, какие имели до августа? Какого же Ельцина им, обманутым, следовало поддерживать, того, который влезал на танк и объявлял войну Номенклатуре, или того, который между своими объявлениями войны ратовал за компромисс с этой Номенклатурой? Таким образом, всего лишь через сто дней после победы правительство Ельцина - при своей неспособности решить основные проблемы, неумении поддержать политические структуры и все уменьшающейся популярности - все больше и больше начинало походить на временное правительство 1917 года. * * * Словно всех этих ошибок за каких-то два-три месяца было недостаточно для одного человека, Ельцин добавил к ним ещё одну: не решив проблему политической власти в стране и не позаботившись о том, чтобы сразу ввести институт частной собственности, он привлек к внедрению рыночной экономики Егора Гайдара. По иронии судьбы, совершенно так же, как и Горбачёв до того, эта новая русская звезда была на Западе моментально провозглашена молодым и энергичным борцом за рыночную экономику, хотя в действительности Егор Гайдар был отпрыском старого номенклатурного сухостоя. Дед его, известный советский детский писатель, создал себе имя прославлением большевистской Революции; отец, советский адмирал, следуя семейной традиции, прославлял доблесть советских воинов в Афганистане. Ясно, что при такой завидной революционной родословной Гайдар-третий сделал блестящую профессиональную карьеру в различных мозговых центрах ЦК, таких, как его главный теоретический орган, журнал "Коммунист", а затем стал редактором отдела экономики газеты "Правда". Немудрено, что при таких безупречных данных, характеризовавших его как знатока экономики Запада, невозможно было не выдвинуть его на пост премьер-министра неодемократической России. Его команда состояла тоже из молодых, энергичных, либерально мыслящих детей номенклату-ры, годами просиживавших в престижных научно-исследовательских институтах. Разумеется, в брежневские времена их бы сочли чуть ли не бунтарями за попытку убедить старый догматический ЦК, что социализм можно усовершенствовать с помощью некоторых элементов рыночной экономики. Подозреваю, что в студенческие годы они тайно почитывали Милтона Фридмена и Фридриха фон Хайека. Вся беда, однако, состояла в том, что их познания в экономике были исключительно книжными, поскольку никогда они не жили, как живут обычные люди, - ни при социализме, ни при капитализме. Именно эти "реформаторы-радикалы" убедили Ельцина принять польскую модель "шоковой терапии" и начать весь процесс с "либерализации цен". Они были твердо убеждены, что этот путь, вкупе с жесткой монетарной и финансовой Политикой, приведет к тому, что рубль можно будет сделать к лету 1992 года конвертируемым, а к осени - начать приватизацию. Ведь, в конце концов, так было в Польше, не Правда ли? В результате произошла катастрофа. Реформы, которые на Западе были встречены как смелые, на самом деле оказались полностью несостоятельными, поскольку целиком игнорировали колоссальную разницу между российской и польской экономикой. Сельское хозяйство в Польше не пережило полной коллективизации и всегда основывалось на частном фермерстве; более того, как розничная, так и оптовая частная торговля уже существовала в Польше на протяжении многих лет. Потому-то шоковая терапия в этой стране стимулировала конкуренцию в частном секторе (занимавшем треть общей рабочей силы в стране), и после первоначального скачка на 60% вверх цены за несколько месяцев стабилизировались. В России же, совершенно наоборот, не было ни частного производства, ни частной торговли - частный сектор вообще отсутствовал, как отсутствовала и законная основа для частной собственности. В подобных условиях никакой конкуренции возбудить невозможно: производители-монополисты могли преспокойно сокращать производство и фиксировать цены на свою продукцию на любом уровне. Не удивительно, что производство, в том числе и сельскохозяйственное, упало повсюду на 20-30%, в то время как цены подскочили в двадцать раз, после чего продолжали расти. В то же время жесткая монетарная и финансовая Политика Гайдара - он кое-что почерпнул из книжек Фридмена - жесточайшим образом подавила всякую частную инициативу. При налогах, установленных по шведской шкале (федеральный и местный налог в сумме доходили до 90%), и при отсутствии дешевых кредитов всякого инициативного предпринимателя тут же загоняли в подполье, где подозрительные сделки совершались исключительно за наличные (к вящей радости рэкетиров). Так частная инициатива обратилась в бессмысленную деятельность вместо того, чтобы впрячься в продуктивную рыночную экономику. Такой "бизнес" не способствовал наращиванию капитала, не вовлекался в конкуренцию, не создавал новых рабочих мест или новой продукции; он даже не вносил ощутимой доли в сбор налогов. Однако при этом он возбудил инфляцию, преступность и ненависть общества к "поганому капитализму". Ещё одно отличие от Польши состоит в том, что основная часть производившейся в России продукции не была ориентирована на потребителя, а представляла собой управляемую Государством тяжелую индустрию, примерно 40-50% которой приходились на долю военной промышленности. Всякая рыночная реформа непременно катастрофически повлияла бы на промышленность России, вызвав колоссальную волну безработицы. Поскольку в наши дни никакое правительство не сможет пережить такую громадную безработицу, не говоря уже о таком слабом, как правительство Ельцина, рыночные реформы в России следовало проводить одновременно с быстрым наращиванием частного сектора, способного создавать новые рабочие места. Но даже и этого было бы недостаточно, и потому следовало бы заготовить программу общественных работ, подобно той, которую осуществили при президенте Рузвельте в Соединенных Штатах. Ничего из этого не было принято во внимание. И вот жесткий монетаризм Гайдара в сочетании с лихорадочной инфляцией и подпольной, оперирующей наличными средствами экономикой внезапно привел к кризису ликвидности. Говоря простым языком, российская экономика обанкротилась. Предприятия не могли платить за сырье, энергию, услуги, за продукцию, обеспечиваемую поставщиками; рабочим по несколько месяцев не выплачивалась зарплата. (Когда забастовал завод атомного оружия в Сибири, Ельцину пришлось лично на своем самолете отвозить рабочим задолженность.) К лету 1992 года вместо обещанного конвертируемого рубля правительству пришлось печатать обыкновенный в астрономических количествах. Под давлением обстоятельств Гайдару с Ельциным пришлось вернуться к крупному субсидированию промышленности и периодической индексации заработной платы и пенсий - иными словами, к старой горбачевской экономической "Политике" печатного станка и выпрашивания дополнительных кредитов у Запада. И уж, конечно, по-прежнему велось множество всяких разговоров о реформах, а осенью, "как и планировалось", даже была предпринята нерешительная попытка "приватизации". Приватизационные ваучеры, номинальной стоимостью в 10 тыс. рублей каждый, были отпечатаны и вручены каждому гражданину России. Но население отнеслось к этому без особого энтузиазма: никто не представлял себе, какого рода собственность можно приобрести за эти ваучеры. Можно ли на них купить что-то полезное, скажем, землю или дома, или это означает приобретение крохотной доли какой-нибудь гигантской допотопной фабрики, которая никогда не принесет никакого дохода? Поскольку первое уже было "приватизировано" партией аппаратчиков и дельцами "черного рынка", народу оставалось второе. Между тем, ваучеры, едва были запущены в обращение, просто добавили примерно триллион к уже вырвавшейся из-под контроля инфляции, став не более чем очередным средством платежа. К концу 1992 года рыночная цена ваучера упала до 2 000 рублей. Так закончилась "рыночная реформа" Гайдара, сделав народ в двадцать раз беднее, лишив иллюзий, озлобив его. Подобная "реформа" как нельзя лучше сыграла на руку коммунистам: хотя в стране по-прежнему не было ни Демократии, ни рыночной экономики, обе идеи были окончательно дискредитированы. Что касается Ельцина, то для него этот крах ознаменовал начало долгого отступления. Если весной 1992 года ему пришлось принести в жертву свои политические убеждения, к осени он принес в жертву и свою команду (в том числе и Гайдара), а весной 1993-го уже боролся за свое политическое выживание. Даже штурм Белого дома и насильственный разгон старого Верховного совета не укрепил его позиции: новый парламент (Дума) получился едва ли лучше прежнего, и с этого времени Ельцин фактически становится заложником "властных структур" (армии, министерства внутренних дел и нового КГБ - ФСК). Они оставались единственной силой в стране, поддерживавшей Ельцина, хотя, выражаясь словами Ленина, поддерживали его как веревка - висельника. Очевидно, для того, чтобы страна могла выжить, необходимо, чтобы новые силы, новые люди - предпочтительно новое поколение - объявились на политической арене России. Пока этих новых сил нет, а нынешние недостаточно мощны, чтобы разрешить существующий кризис. Именно по этой причине ни один из обычно предполагаемых сценариев будущего России не представляется вероятным - ни вариант большевистского переворота 1917 года, ни вариант Веймарской республики с возникающим из хаоса новым Гитлером, ни вариант военного переворота по типу пиночетовского в Чили, ни вариант всеобщей гражданской войны, как в бывшей Югославии. Ведь если бы в России имелись силы, способные воплотить какой-либо из известных сценариев, эти силы уже давно победили бы или по крайней мере заявили бы о себе сколько-нибудь убедительно. Возьмем, к примеру, нынешних "большевиков": стремятся ли они принять на себя ответственность абсолютной власти? Что-то непохоже. Они предпочитают пока набивать себе карманы, но чтобы ответственность оставалась на Ельцине и его команде. Нынешние "большевики" - из разряда тех, кто, как остроумно заметил один российский журналист, нажил себе состояние на собственных похоронах. Таким образом, воскресение из мертвых вряд ли входит в их планы. Или посмотрим на российских националистов, расписываемых на Западе так, будто они вот-вот предпримут штурм Кремля. Даже штурм телецентра у них не увенчался успехом. Где были их "черные сотни" в октябре 1993 года, когда Москва практически сдавалась им без боя? При стольких годах беспорядка, при всей их амуниции, вызывающей в памяти Веймарскую республику, националисты только и смогли, что получить 23% голосов за "шестерку" - осведомителя КГБ Владимира Жириновского (большинство которых было подано явно из протеста против остальных претендентов). По-настоящему численность российских националистов едва ли превышает численность "бритоголовых" в любом европейском Государстве. Вот почему в России им приходится объединяться с коммунистами в коалицию, теперь известную как "союз красно-коричневых": сошедшиеся в этот брак не по любви партнеры понимают, что каждый слишком слаб и в одиночку не выживет. Военная диктатура - сценарий ещё менее вероятный. Канули в прошлое те времена, когда армия представляла собой монолитную силу, спаянную железной дисциплиной в железный кулак партии. Нынешняя российская армия, судя по её действиям в Чечне, раздираема внутренними проблемами и противоречиями. Новобранцы хотят домой, младший офицерский состав желает улучшения жилищных условий и повышения жалованья, даже между генералами нет сейчас полного согласия. Многие из командиров на местах предпочитают держать свои воинские части в казармах. Страшно даже вообразить, что может произойти, если в самом деле какой-нибудь безумный генерал предпримет военный переворот: никто не может сказать, в кого начнут стрелять эти солдаты, превратившиеся в банду мародеров. Но кроме всего прочего - ни одна из вышеупомянутых сил не имеет ни малейшего представления, как решить проблемы страны. Если отставить в сторону их обычную Демагогию, коммунисты понимают, что теперь нет возврата к пятилетним планам и кампаниям "социалистического соревнования". Самые крайние националисты понимают, что не может быть возврата в прежнюю империю иначе как через долгую кровопролитную войну, на которую у России уже нет сил. Да и демократы, запутавшиеся со своими реформами, также не имеют ясных ответов Поскольку центр с группками погрязших в бесконечных раздорах московских Политиков и с правительством, печатающим все больше и больше бумажных денег, парализован, периферии только и остается искать свои собственные решения. В действительности распад самой России начался уже задолго до нынешнего конфликта в Чечне, лишь ускорившего этот процесс. Некоторые регионы и области в отчаянном стремлении к стабильности ввели у себя местную валюту в качестве заслона от инфляции рубля; другие открыто подумывают о выходе из Российской Федерации. И армия может последовать в том же направлении, предоставляя местным Политикам свою силу и взамен получая от них необходимый провиант, которым Москва больше не в состоянии её обеспечить. Возможно, так и должно произойти в Государстве, которое исторически создавалось не снизу вверх, а сверху вниз. В самом деле, кто объяснит, почему Сибирь, по-прежнему сказочно богатая всякими ресурсами, должна по-прежнему влачить жалкое существование на том лишь основании, что где-то далеко-далеко, за девять часовых поясов, в Москве, какие-то дураки только и знают, что препираются из-за каких-то формулировок в конституции? Что вообще дала Москва Сибири, кроме приказов, взысканий, налогов, а теперь и гиперинфляции? Бесспорно, стремление к "суверенности" стало наиболее мощным фактором последней Революции в России, причем оно затронуло не только разнообразные этнические группы. На самом деле понятие "суверенности" может обернуться единственным массовым пониманием свободы в сверхцентрализованном тоталитарном Государстве - желанием отделиться от него с помощью какой-нибудь границы, а ещё лучше железного занавеса. И именно это желание, а вовсе не горстка бывших коммунистов - ныне демократов - решительно покончило с тоталитарным контролем. Накатывающая волна гиперинфляции, как и неуклонное снижение добычи нефти (на 15-20% в год), может лишь ещё сильней подогреть это желание. Поскольку нефтяные промыслы в России по-прежнему остаются основным добытчиком твердой валюты, вся экономика России зависит от того, как продается нефть. При том, что российская промышленность застыла на нуле, даже основные потребительские товары ввозятся теперь из-за границы, прямо как в Нигерии (которую Россия все более и более напоминает). Таким образом, как только добыча нефти скатится до уровня, когда её станет достаточно лишь для внутреннего потребления, целые области останутся без горючего, транспорта, отопления, в то время как несколько крупных городов (таких, как Москва, Санкт-Петербург и др.) будут по-прежнему импортировать товары с Запада. Одна эта ситуация расколет Россию гораздо решительней, чем любые столкновения на национальной почве. Но если страна развалится на части, то даже самые крупные её осколки не будут способны поддерживать общенациональные Системы коммуникаций, транспорта, энергетики, не говоря уже о безопасности ядерных и химических предприятий. Как не смогут они содержать и Академию наук с сетью научно-исследовательских институтов, не смогут поддерживать художественную Культуру, накопленную за два последних века. Собственно говоря, страна (или то, что от неё останется) может быть отброшена назад к средневековью, когда бесчисленные княжества сражались за свое выживание. Что и говорить, невозможно предсказать, как станут управляться эти осколки России - выборными парламентами или лендлордами? Будут ли они жить в мире друг с другом или воевать за нефтяные разработки и золотые прииски? И если будут воевать, то с помощью какого оружия? Словом, перед нами встает множество разнообразных и пока остающихся без ответа вопросов. И самый значительный из них, что мы можем со всем этим поделать? Применительно к Западу ответ на этот вопрос есть да почти ничего. Даже сегодня, как бы Запад ни стремился помочь Ельцину, очередная пара миллиардов долларов погоды не сделает, тем более что большая часть этих денег так или иначе будет прикарманена коррумпированной российской бюрократией. А если страна распадется, Запад будет способен помочь и того меньше. Понятно, что столь глобальную проблему нельзя решить со стороны. Как невозможно решить её и изнутри, если из этого хаоса не возникнет новое племя бунтарей, которые сделают то, на что их трусливым отцам Духу не хватило: покончат с остатками тоталитарного режима, превратившегося в мафию, отстранят поколения, испорченные десятилетиями рабства, и начнут строить новое общество. Увы, трудно представить себе, что возможно такое чудо в преобладающей сегодня атмосфере уголовщины и беззакония, разложения и апатии. Наиболее распространенная форма протеста среди нынешней молодежи - желание покинуть страну, и, судя по подсчетам, 75% отъезжающих составляет молодежь до 25 лет. А наиболее предприимчивые ищут себе идеал среди гангстеров, разъезжающих в своих "Мерседесах". И все же без этого чуда к 2000 году России может уже и не быть. 2. На Западе Хотя цена, которую платит Россия, так неимоверно высока, крайне наивно было бы думать, что Западу как-то удается избежать при этом возмездия. Под этим я имею в виду не одни общеизвестные проблемы: неизбежное разрастание мафии и коррупции, экологические катастрофы масштаба Чернобыля или контрабандный вывоз ядерных технологий и ядерного сырья в страны Ближнего Востока (хотя все из перечисленных выше тревожных проблем вполне реально существуют, и Западу ещё предстоит отыскать для каждой надлежащее решение). Не отношу я сюда и возможных последствий столкновений между различными частями России. Я говорю о куда более далеко идущих последствиях неспособности Запада одержать победу в "холодной войне" (или хотя бы определить её идеологическую сущность). Всеобщий кризис двухсотлетней утопии неизбежно сказывается на политической, социальной и экономической жизни западного мира прямо пропорционально её былому воздействию. От крушения мирового порядка до банкротства Государства всеобщего благоденствия и от кризиса представительной Демократии, поносимой и осаждаемой жаждущим власти "меньшинством", до вырождения нашей культурной жизни - все это прямые последствия мечты об эгалитарном коллективизме, безраздельно господствовавшей с эпохи французской Революции. Однако, что весьма сходно с ситуацией на Востоке, здешняя "элита" ещё даже не готова признать наличие кризиса, не говоря уже о том, чтобы с ним совладать. Не думая раскаиваться в своем прошлом соучастии в чудовищных преступлениях против человечества, "элита" упорно цепляется за потерпевшую крах утопию в отчаянной попытке удержать свое правящее положение. Посмотрите на них: вечно готовые спекулировать на чувстве вины при виде бедности и нищеты какого-нибудь самого что ни на есть заброшенного племени или по поводу плачевного состояния какой-то редчайшей биологической разновидности, не имеющей к нам никакого отношения, они совершенно не чувствуют себя виновными в той колоссальной катастрофе, появлению которой способствовали. Напротив, левый истеблишмент Запада, словно в неустанно повторяемой Лжи как раз и состоит его путь к Истине, за последнее время сочинил буквально сонмы книг, в которых стремится доказать свою "несомненную правоту". Признания некоторых бывших советских политических деятелей о размахе сотрудничества Запада с советским режимом теперь воспринимаются с возмущением как "охота на ведьм". Или же в лучшем случае с невозмутимостью: - Ну и что? Подумаешь! Многие и по сей день выставляют свой былой идеологический альянс даже несколько ностальгически, если не с гордостью, как праведную борьбу за достойные цели (которые почему-то не оправдались). Словно речь идет не о политической Системе, отправлявшей за один день на тот свет больше человеческих Душ, чем святая инквизиция за три столетия своего существования (вспомним записку Сталина, в которой он одним росчерком пера приговорил к Смерти 6600 человек; инквизиция погубила пять тысяч за триста лет). - Что плохого в прекрасной мечте о всеобщем счастье, даже если окажется, что она неосуществима? - спрашивают эти люди с бездарно наигранной наивностью. Как будто мы в конце XX века не научились понимать, что мечта одного человека может обернуться кошмаром для другого. Полагаю, мечта нацистов о чисто арийском счастье также была возвышенной; однако в Нюрнберге это обстоятельство не было принято во внимание. Увы, мечтателям нынешней формации Нюрнберг не грозит. Не побежденные в годы первой "холодной войны", они продолжают вести вторую, навязывая свою программу доверчивому человечеству. Оглянемся вокруг: бывшая советская клиентура повсюду в мире тщательно сохраняется её западными идеологическими союзниками (на Кубе, в Анголе, Мозамбике). Если мы готовы применить силу для того, чтобы освободить несчастных угнетенных от антидемокра-тического режима, то это произойдет на Гаити, а не на соседней Кубе: поставить президента-социалиста с помощью силы допустимо, сбросить же его с помощью силы - ни в коем случае. К тому собственно и сводится так называемый "новый мировой порядок": все та же старая, двухсотлетняя утопия, навязываемая нам всеми Правдами и неправдами. Подобно Бурбонам в годы после Реставрации, наши утописты не вынесли для себя никакого урока из своего бедственного прошлого: сталкиваясь с пережитками коммунизма в Китае и Северной Корее или с рецидивами его в России, они по-прежнему произносят слова умиротворения, призывая к "невмешательству в чужие внутренние дела" и "влиянию через сближение". Как если бы последнее десятилетие не представило бесспорных доказательств того, что коммунистическую Систему реформировать невозможно, нас по-прежнему побуждают "поддерживать реформы" в России посредством торговли и займов, дешевых кредитов и предоставления статуса наибольшего благоприятствования. И десять лет Спустя, когда грянула сенсацией вполне реальная угроза, эти люди и сейчас отмахиваются о неё, изображая изумление. Сама по себе идея мирового порядка, вводимого и поддерживаемого неким всемирным правительством, - по самой своей сути утопическая греза; однако, когда она проводится в жизнь прогнившей политической "элитой", которая заражена потерпевшей крах идеологией и преследует свои узкие интересы, такая идея немедленно превращается в несчастье для человечества. Не говоря уже о таких явных примерах, как Сомали и Югославия, даже на Ближнем Востоке "мирный процесс" обрел все черты нарастающей катастрофы: он уже обошелся Израилю в большее число человеческих жертв, чем потеряла страна за время Шестидневной войны. Чего иного можно ожидать от "мирного процесса", тайно состряпанного в Норвегии международной социалистической Номенклатурой? Однако основные последствия ещё впереди, и их следует ожидать не только на Ближнем Востоке: попробуйте сегодня остановить террориста, когда каждому из них сияет яркий пример Ясира Арафата. Нравственный эталон "нового мирового порядка" может быть, следовательно, сформулирован так: если у тебя хватает выносливости долго истреблять невинных людей, то ты уже не террорист, а государственный деятель и лауреат Нобелевской премии мира. Можете быть спокойны, подобная точка зрения не прошла незамеченной ни для активистов движения "Хамас", ни для ИРА в Северной Ирландии, ни для различных группировок, сражающихся в Боснии, где чуть не каждая деревня провозглашает себя отдельным "Государством" со своим собственным "правительством". При таком мощно притягательном возбудителе что толку держать в Боснии войска ООН или изображать международное посредничество! Пожалуй, пример Боснии особенно нагляден для иллюстрации той неразберихи, которую создали утописты, сторонники "нового мирового порядка", и может служить провозвестником грядущих событий. Уму непостижимо, как этим мудрецам могло прийти в голову создать независимое Государство, управляемое мусульманским меньшинством (43,6% по переписи 1991 года), из бывшей югославской провинции, которая никогда, по крайней мере, последние 500 лет, Государством не была! Что это, попытка продемонстрировать свое непредвзятое отношение к мусульманскому миру? Или же утопический эксперимент с целью доказать, что лев и агнец могут сосуществовать бок о бок? Возможно, мы никогда этого не узнаем. Можно только констатировать, что это решение было вынесено с полным пренебрежением к чаяниям местного населения. Сербы, составляющие крупнейшее национальное "меньшинство" (31,2%) в первую очередь протестовали против всяческих попыток отделить их от собственно Сербии, единодушно бойкотируя так называемый "референдум" 1992 года. Ну и что, подумаешь! Являясь самыми рьяными поборниками "прав меньшинств" там, где это отвечает их идеологическим устремлениям, наши утописты, сторонники "нового мирового порядка", полностью игнорируют их там, где им это невыгодно (к примеру, в Южной Африке, где даже зулусы не сумели завоевать их расположения!) И вот боснийские сербы, напрасно выступавшие с протестами, проснулись в один прекрасный день в "независимом" мусульманском Государстве. Неудивительно, что они взялись за оружие: давайте представим себе, что английский городок Лутон (традиционное место поселения эмигрантов-мусульман в послевоенные годы) внезапно провозглашает себя независимым мусульманским Государством и весь мир признает его таковым. Не покажется ли нам это шагом, несколько чересчур возмутительным для немусульманского населения? Разве не скажем мы тогда, что те, кто принял подобное решение, понесут всю полноту ответственности за последующее кровопролитие? Ничего подобного не произошло в результате действий наших утопистов, которые всегда правы и никогда не несут ответственности ни за какие последствия своих возвышенных мечтаний. По крайней мере, до тех пор, пока в их руках остаются средства массовой Информации, они, что бы ни случилось, будут по-прежнему прикрываться высокими нравственными лозунгами. Так, разразившаяся в Боснии гражданская война, которую, как водится, варварскими методами идет между крестьянами, сражающимися за землю, благовидно поименована "этнической чисткой". Этнической? С каких это пор мусульмане сделались этносом? Кто бы ни запустил подобное выражение, это, должно быть, большой специалист в области пропаганды, но только не в области этнографии, ибо, согласно последней, нет никаких этнических различий между сербами, хорватами и, разумеется, мусульманами (и они - всё те же южные славяне, как и прочие народности бывшей Югославии, и Говорят на том же языке, что сербы и хорваты, только были обращены в исламскую веру в результате трехсотлетнего турецкого ига). Таким образом, на самом деле боснийский конфликт носит не более этнический характер, чем беспорядки в Северной Ирландии. Ну и что, подумаешь! Сегодня Правда - это то, что сообщает CNN. Эмоционально подогретый тщательно разработанной параллелью с преступлениями нацизма, наш возмущенный мир не смог остаться равнодушным. Впервые после сороковых годов были приведены в действие силы Международного трибунала по преступлениям против человечества, дабы наказать преступников, учинивших эту несуществующую "этническую чистку". В течение пятидесяти лет не созывался этот трибунал. Ни преступления Сталина в Восточной Европе, ни военные действия советской армии в Афганистане, ни "социальная чистка", проводимая Пол Потом в Камбодже, не были найдены достойными его осуждения. По иронии судьбы, большинство нынешних преступников в Югославии, инициаторов "этнической чистки", все последние десятилетия совершали по долгу службы, являясь коммунистическими боссами, подобные же преступления. Но, помилуйте, за эти преступления никто и не собирался их судить! И если бы они продолжали истреблять капиталистов и кулаков, священнослужителей и "реакционеров", никто бы не осмелился их осуждать. Наше нравственное презрение должно ограничиться исключительно рамками этой мифической "этнической чистки". Можно только надеяться, что боснийская трагедия хотя бы станет для наших утопистов-мечтателей призывом к пробуждению (каковым должен был бы стать происшедший у всех на глазах распад Советского Союза после 75 лет принудительной "интернациональной дружбы" его народов). Однако вся беда в том, что наши современные утописты - теперь уже не наивные идеалисты, а, подобно своим советским образцам, Номенклатура, которая служит самой себе. Пока их "мечта" помогает им удержаться у власти, им можно совершенно не заботиться о последствиях. Возьмем другой пример: их стремление к интеграции Европы. Невозможно даже взять в толк, почему после стольких перечисленных несчастий надо снова браться за тот же эксперимент, разве что тут замешаны их личные интересы. Не сумев победить с помощью нормальных демократических средств и, почуяв, что общественное мнение идет в разрез с их идеологией, наша социалистическая Номенклатура понимает, что сможет сохранить за собой власть, только оставаясь невыборной централизованной бюрократией, которую практически невозможно сместить. Это просто новая попытка создать социалистический "общеевропейский дом", да побыстрее, пока никто не заметил в этом хитрости, - вечная мечта о постройке очередной Вавилонской башни. Неважно, что в Европе, с её отнюдь не миролюбивой историей, это принудительное объединение, вероятней всего, откроет старые раны, если не создаст новые Боснии. Утописты пекутся лишь об одном - об увековечивании своей власти, чтобы "перераспределить благосостояние", перекачивая из "богатых" частей Европы" в "бедные", да навязать "социальный (социалистический) статус" рыночной экономике. Можно только восхищаться (кому нравятся подобные развлечения) их ловкими манипуляциями: как лихо они умудряются поставить идею свободного "общего рынка" с ног на голову и втиснуть в социалистическую смирительную рубашку! Можно только диву даваться, что сталось с хваленой европейской Демократией, непостижимым образом превращенной в посмешище! Дошло до того, что датчан, проголосовавших против Маастрихтского договора, заставили переголосовывать, в то время как англичанам, которые, как было заранее известно, проголосуют против, и вообще не предоставили возможности голосовать. Вместе с тем очевидные факты Говорят, что этот скороспелый союз европейских наций вряд ли выльется во что-либо иное, нежели все подобные союзы в нашей истории. Едва ли существует лучшая возможность нажить себе врагов, чем совместная жизнь по принуждению. Но по прошествии десяти-пятнадцати лет, когда все это обнаружится, можем мы хотя бы ожидать, что зодчие проекта "Объединенная Европа" признают свою вину? Да что вы, ни в коем случае! Они будут клясть национализм и нетерпимость, ксенофобию и алчность, внезапно, без всякой видимой причины, обрушившиеся на европейцев. Они будут обвинять все и вся, но только не себя самих. Утописты упорно не желают считаться с человеческой природой, вот почему их мечты никогда не воплощаются в жизнь без насилия, а результаты всегда противоположны провозглашенным целям. Их основной порок состоит в совершенно антинаучном и антигуманистическом представлении о человеке как о некоем податливом существе, которое может быть "усовершенствовано" при "надлежащих" социальных условиях. Соответственно они и не принимают важнейших, основополагающих установлений, развившихся за тысячелетнюю историю нашей цивилизации как отражение основных свойств человеческой натуры. Частная собственность, семья, религия, народ - все это как вместе, так и по отдельности подвергается на протяжении последних двух столетий постоянным нападкам, что неизменно влечет за собой чудовищные последствия. В конечном счете, против личности, её прав, её достоинства, её суверенности вот уже двести лет ведет войну самопровозглашенная, жаждущая власти "элита" - утописты, действующие методами принуждения. Коммунизм - это просто наиболее последовательное выражение их устремлений, и его поражение могло бы и должно было дискредитировать саму концепцию утопии, подобно тому, как крах нацизма дискредитировал понятие евгеники. Это могло бы и должно было помочь человечеству выработать в себе аллергию на Демагогию утопистов и иммунитет против всяческих их манипуляций. Всякий намек на "социальную инженерию" мог бы сегодня вызывать у нас немедленное неприятие, подобное тому, какое вызывает выражение "этническая чистка". Увы, мы не победители, а они не побежденные. Правда, теперь, после того, как в результате их более чем вековых нападок на частную собственность почти половина мировой экономики оказалась порушена, даже самые ярые утописты, хоть и со скрипом, но признают необходимость частной собственности. Но разве мы можем назвать это своей победой? Едва ли. Даже мировая экономика сегодня не свободна от утопической идеи "перераспределения материальных благ" - из так называемых "богатых" стран в так называемые "бедные". Недавно проходившая в Копенгагене конференция ООН по социальному развитию снова оказалась в плену подобных понятий, как будто опыт последних 50 лет не научил нас, что крупные вливания наличных средств Запада в экономику стран третьего мира "способствуют развитию" в них лишь громадной коррумпированной бюрократии. Сколько себя помню, эти страны постоянно субсидировались - сначала как "слаборазвитые", потом - как "развивающиеся", сам этот более вежливый и многообещающий эпитет свидетельствует об отсутствии реального прогресса. Теперь, когда за пятьдесят лет потрачены триллионы долларов, можем ли мы назвать хотя бы одну страну, ставшую "развитой" в результате подобных вливаний? Напротив, положение в этих странах, ставших зависимыми от доз иностранной помощи, только усугубилось, в то время как страны, не получавшие помощи с Запада, такие, как Тайвань, Сингапур, Чили или Гонконг, выросли в экономических гигантов. Между тем, в пределах самого западного мира наконец-то материализовалось утопическое представление о Государстве всеобщего благоденствия. Практически каждое Государство индустриализованного мира либо разорилось на пути осуществления этой возвышенной мечты, либо разорится в самом начале грядущего тысячелетия, если в Системе ничего не изменится. И при этом не уменьшились ни нищета, ни преступность, ни неграмотность, ни нехватка медицинской помощи, а в иных странах показатели даже возросли прямо пропорционально росту благоденствия. Более того, почти в каждом крупном городе вырастает особый подкласс, зависящий от благоденствия, при котором множество семей в течение трех поколений высасывают государственные блага. И есть все основания считать, что этот опасный процесс намеренно поощряется теми, кому, чтобы оставаться у власти, необходимы именно такие избиратели. Но настоящую опасность, по мнению многих экспертов, представляет собой разрушительное воздействие благоденствия на развитие семьи. Внушительный рост беременности среди девочек-подростков, рост безотцовщины, непосредственным образом вытекающие из Политики всеобщего благоденствия последнего тридцатилетия, являются косвенной причиной нынешнего взрыва подростковой преступности, наркомании и быстрого роста подкласса, зависящего от благоденствия. Этот порочный круг, пожалуй, даже более порочный в данный момент в англосаксонских странах, чем в континентальной Европе, сам по себе не может не вызывать ощутимой тревоги. Добавим к этому ещё две застарелые жертвы утопических экспериментов: практически разрушенную Систему образования, теперь делающую упор в первую очередь на игры и развлечения, а не на учебный процесс и дисциплину, а также судебную Систему, в которой процедуры и формальности верховенствуют над правосудием вместо того, чтобы служить ему, - и глазам представится зрелище прямо-таки апокалиптическое. Европейцы опять же могут попробовать отмежеваться от такого кошмара, именуя его "американским недугом", но вряд ли им удастся избежать того же ведь суть проблемы едина по обе стороны Атлантики. Оба полушария слишком долго пребывали во власти утопического представления о человеческом существе, избавив таким образом личность от её безраздельной ответственности за собственную жизнь. В результате, современное Государство стало кормилицей для одних и матерью-вампиром для большинства. Неспособная изменить свои методы, правящая Номенклатура продолжает наращивать взимание налогов, повергая таким образом среднего налогоплательщика в нищету и зависимость от Государства. Можно без особой натяжки предсказать, что ни одно Государство на земле не сможет к концу столетия по-прежнему оплачивать подобную "социальную справедливость". Что же произойдет тогда? Бунт налогоплательщиков, отказывающих-ся платить? Крушение Государства? Кстати, что такое современное Государство? Гибрид средневекового протекционистского рэкета и социалистической утопии. Пока нашу жизнь определяли законы "холодной войны", было хоть какое-то рациональное объяснение: мы хотели защитить себя от страшной опасности, угрожавшей нашему образу жизни, и платили за свою защиту, задабривая подкласс, чтобы он не заразился коммунистической бациллой. Сегодня этого рационального объяснения нет, и наш "общественный договор" утратил свое значение. От кого защищает нас современное Государство? От преступников? Едва ли. Сегодня, если на вас напали воры или к вам в дом вломились грабители, вы молите Бога, чтобы их не поймали. В противном случае, вы как налогоплательщик будете вынуждены только то и делать, что оплачивать бесконечные и бесполезные судебные издержки, по завершении чего преступники скорее всего благополучно отправятся домой. Но даже если они попадут за решетку - не приведи Господи! Стоимость содержания уголовника в заключении доходит прямо-таки до астрономических цифр, например, в Великобритании это стоит ежегодно от 20 до 40 тысяч фунтов стерлингов. Ни один из нас, рядовых налогоплательщиков, не может даже помыслить о таких расходах на себя. Ну а что же другая функция современного Государства, его "добро и забота"? Для нас это ещё больший абсурд, чем функция "защиты", потому что Государство всегда оказывается "добрым и заботливым" к кому-то, а не к нам, но за наш счет. Множество супружеских пар не спешат с рождением детей, дожидаясь, когда материально смогут себе позволить надлежащим образом их растить, между тем, наше "доброе" Государство нещадно облагает их налогами, чтобы выплачивать пособие матерям-одиночкам. Множество больных и престарелых людей не могут себе позволить необходимое лечение своих хворей, между тем, наше "заботливое" Государство облагает их налогами, сводящими несчастных в могилу, чтобы получить средства на лечения наркоманов. Нужна ли нам защита от преступников при такой доброте со стороны Государства? Сама идея подобного принудительного милосердия настолько нелепа и оскорбительна, что уж лучше нам платить уголовникам, чтоб охраняли нас от Государства. Очевидно, что само существование современного Государства становится или станет сомнительным, и уже очень скоро. При этом у нынешней "элиты" недостает ни храбрости увидеть эту кризисную ситуацию, ни честности признать порочной свою генеральную линию. Напротив, не успела громадная, всепоглощающая коммунистическая утопия испустить Дух у нас на глазах, как на её месте возникают мириады крохотных утопий, как бы восполняя пустоту, образовавшуюся в жизни наших утопистов. Человечество завалено этими утопиями; пусть мы и привыкли утихомиривать своих крестоносцев, но все же никак не можем согласовать все их притязания. Чтобы нас не заклеймили "врагами народа", приходится становиться в одно и то же время "зелеными", "голубыми" и не различающими цвета кожи. От нас требуют отвергнуть различия между полами и одновременно велят считать Господа Всемогущего - женщиной. Права животных становятся выше прав человека, за одним-единственным исключением - поисков путей лечения СПИДа. Ну а курение... Курение становится самым тяжким преступлением, если, конечно, вы курите не марихуану. Сначала все это обескураживает настолько, что закрадывается подозрение, будто весь мир сошел с ума. В самом деле, наш век поистине превратился в эру крестоносцев-безумцев и всеобщего конформизма. Создается впечатление, будто любая немногочисленная, но крикливая группка психопатов способна изменить закон или Политику Государства либо обычаи международного сообщества, и в значительной мере вопреки чаяниям усталого большинства. Здравый смысл, Логика, научный подход уже ничему не служат препятствием: в криках глашатаев сценария "парникового эффекта" может не быть ни капли научных знаний, но правительства вынуждены соревноваться между собой в сокращении выброса газов, создающих "парниковый эффект", даже за счет развития собственной экономики. Мы ещё как следует не знаем, какое действие "озоновые дыры" оказывают на нашу геосистему, поскольку с момента их открытия прошло слишком мало времени, чтобы тщательно все изучить, однако правительства уже обязаны запускать в ход дорогостоящие программы по борьбе с этими "озоновыми дырами". И чего ожидать от немощных Политиков, когда все средства пропаганды призваны взвинчивать истерию в обществе! Даже в моем английском толковом словаре черным по белому сказано: "Озоновая дыра, сущ. Истончение в озоновом слое, в особенности над Антарктикой, вызванное преимущественно выбросом промышленных газов и представляющее собой угрозу для жизни нашей планеты и её обитателей". Какая разница, что промышленные газы, выбрасываемые преимущественно в Северном полушарии, вряд ли способны вызвать утончение озона над Антарктикой, поскольку газообмен между полушариями составляет около 10%. Кому какое дело до таких малозначащих подробностей, если всемирное верховное сборище "зеленых" психопатов всех мастей решило по-иному, а масс-медиа представили их решение как неоспоримый факт! Бизнесмены и правительства, Политики и международные организации - все пляшут под дудку "зеленых", игнорируя протесты многих ведущих ученых. Если вы не хотите, чтобы ваш бизнес потерпел крах, а ваше доброе имя пострадало от кампании травли, достаточно объявить себя "другом озона". А между тем сама наука в подобной борьбе до такой степени поносится и извращается, что уже перестаешь верить научным выводам, не выяснив сперва, кто за них заплатил. Несколько лет назад телекомпания Би-Би-Си-2 сняла документальный фильм, в котором многие ведущие ученые жаловались, что на них оказывают финансовое давление с тем, чтобы результаты их исследований подтвердили "парниковый эффект". Подобные жалобы можно услышать и от тех, кто изучает последствия загрязнения окружающей среды, в частности воздействие так называемого пассивного, или вторичного курения. Хотя десятки исследований не выявили никакого особого вреда, единичные случаи были возведены в абсолют, а их результаты "обработаны" и использованы в злобной широкомасштабной кампании за "свободное от курения общество". В настоящее время эта кампания доходит буквально до истерии, до абсурда, безо всяких оснований превращая нас, законопослушных, аккуратно платящих налоги курильщиков, в преследуемое меньшинство. В конце-то концов, при всей заботе о нашем задымленном здоровье, мы, "взрослые и самостоятельные люди", способны сами решать за себя. Обратите внимание, все это происходит именно тогда, когда иные выделенные истеблишментом "меньшинства" обретают привилегии и преимущественное право на лечение. Гомосексуалисты получили право служить в армии, женщины могут принимать священный сан, нам же не отводится даже крошечного отсека для курящих в тех самых общественных поездах, содержание которых (наряду с другими средствами передвижения) оплачиваем мы растущим налогом "грешника" на сигареты. Все виды общественного транспорта: самолеты, поезда и даже автобусы - в результате этой вопиющей дискриминации внезапно оказываются недоступными для нас. Автобусная служба моего района долго сопротивлялась подобному международному давлению, и всего пару месяцев назад в автобусах появилось поразительное объявление. "Здесь чутко относятся к пассажирам. Просьба не курить!" Только представьте себе подобное объявление, направленное против "голубых", или негров, или даже против собак! На следующий день весь мир будет ходуном ходить от возмущения. Воистину бессмертен Джордж Орвелл: до тех пор, пока у власти утописты с их принудительными мерами, одни звери всегда будут "равнее" других. Все, что создается под знаменем равноправия, неизменно выливается в привилегии для одних и притеснения для других. В нашем безумном мире уже не осталось ни разума для законности, ни места для прав человека, повсюду лишь кучки психопатов-горлопанов, которым всякое кровавое преступление сходит с рук. Как говорится в детском стишке: Тот, кто громче скажет "гав", Тот всегда и будет прав. Однако самым страшным и, бесспорно, самым губительным для нашей цивилизации является кампания "освобождения женщин", "удара по мужчинам", "перемены ролей" или как там ещё её называют. И снова, как и в случае со многими подобными эпидемиями, она начинается несколько более активно в Америке и Великобритании, чем в континентальной Европе. Вместе с тем все свидетельствует о том, что эта зараза быстро распространяется, главным образом через средства электронной Информации, наводненные образами пленительных, умных, четко мыслящих, сверхэнергичных и необычайно преуспевающих дамочек, занимающих начальственные посты. Мужчина, если он вообще попадается, - неизменно нытик, ни на что не годный неудачник, появление которого необходимо лишь для того, чтобы его наставляла и отдавала ему распоряжения такая вот вышеописанная дамочка, а он каждые пять минут только бы и делал, что повторял: Прости, прости, дорогая... Каждый второй мужчина - враг женщины: грубое животное, мучитель, диктатор, насильник и совратитель малолетних. По сути дела, единственный положительный герой-мужчина в современных телепередачах или в кино - это "голубой", желательно страдающий от СПИДа. Но даже и в этом спектре предпочтение отдается другой стороне, которую олицетворяет неизменная победительница - выкраденная в младенчестве из дома чернокожая лесбиянка, у которой "проблемы с наркотиками". Сколь бы возмутительным это ни выглядело, но этот типичный социалистический реализм можно было бы счесть очередным модным увлечением нашей "элиты", если бы он не был так старательно направлен на молодое поколение. Оно представлено аналогично, парни, как правило, - туповатые увальни, а девочки - умненькие и невероятно сообразительные. Уже и "научное" исследование имеется, рекламируемое в Великобритании на каждом углу и "доказывающее", что девочки гораздо способней к математике, чем мальчики; есть даже такой фильм, в котором четырнадцатилетние девчонки гораздо лучше играют в футбол, чем мальчишки, их ровесники. Сегодня по телевидению, в кино и в школе действительность подается юному поколению в определенном виде: представители мужского пола - обреченные неудачники, существа пассивные, во всем зависящие от агрессивной, великолепной мисс Повелительницы. Все это не просто смешно, а откровенно преступно, так как может вылиться лишь в рост насилия среди подростков, безотцовщины, преступности и всяческих бедствий для грядущих поколений. Что говорить, человеческую природу атаками подобной пропаганды не изменишь, но она будет мстить за себя всеми доступными способами, как мстила в случае с частной собственностью или в национальном вопросе. А уж в вопросе взаимоотношения полов, как ни в каком другом, ответная реакция будет пострашнее, поскольку здесь затрагиваются фундаментальные основы бытия. Особенно потому, что атака на общество не ограничивается пропагандой, а выносится в зал суда и тем самым вводится в действие весь государственный механизм принуждения. Помнится, в 1991 году с крахом Советского Союза рухнул весь мир, но при этом в Америке новостью номер один стало сообщение о девочке, которая подала в суд на организацию бойскаутов за то, что та отказалась принять её в свои ряды. Вместо того, чтобы по-родительски отшлепать возмутительницу спокойствия и разъяснить ей кое-какие основы бытия, старшие бессовестно использовали девчонку в своих целях, превратив её в национальную героиню. Однако последствия этого оказались и того хуже: почему-то женщины, в целом составляющие большинство в любом обществе, вдруг были провозглашены меньшинством, законодательно охраняемым и поддерживаемым. Легальный шантаж сделался нормой: буквально каждая организация, как государственная, так и частная, сейчас обязана соблюдать квоту для женщин на руководящих должностях, иначе будет обвинена в "дискриминации". Но и этого безобразия оказалось недостаточно - очередное нарушение правовых норм выдало такие перлы, как "сексуальное приставание", "изнасилование при свидании", "развратные действия с малолетними" и прочий ассортимент средств устрашения, которые полностью отравили общественные взаимоотношения. В сегодняшней Америке люди, словно в тоталитарном Государстве, живут в страхе и недоверии друг к другу: мужчины боятся даже взглянуть на своих коллег-женщин во время работы, учителя физкультуры и тренеры боятся дотронуться до учеников, родители боятся чиновников учреждений, опекающих воспитание подростков, и все боятся обо всем этом говорить. Но, как бы ни был безумен наш "новый мир", создают его далеко не безумцы. Так кто же эти люди? Почему они обладают такой невероятной властью, что заставляют нас жить в царстве абсурда? Хотя толпа представляет собой, пожалуй, все ту же массу, которая устраивала шествия за всеобщее разоружение в начале 80-х, где то новое политбюро, которое теперь ею руководит? Как бы здесь не допустить ошибки; ведь теперь мы живем в период второй "холодной войны", при новой формации утопистов-принудителей, которые стремятся изменить нашу Культуру, управлять нашим поведением и, в конечном счете, нашими мыслями, - честно говоря, не такой уж новой: те же американские фонды, которые финансировали кампанию "в защиту мира" 80-х годов, сегодня выделяют миллиарды на "изучение окружающей среды" и "феминистские исследования", в то время как те же средства массовой Информации превращают все это в новый для нас дурман. Те же методы, тот же стиль, даже лица зачастую такие знакомые. Единственное новшество на сегодня - это их "новояз": "культурное разнообразие", "политическая правильность", "репродуктивные права". Каково звучит! А вместе с тем тоталитарная сущность этой новой идеологии совершенно очевидна, как очевидны незыблемые приемы репрессии, пропаганда, Цензура. Сегодня мы - свидетели сильнейшего наступления на самые основы нашей цивилизации, которая откровенно сделана мишенью и объявлена Культурой "мертвых белых европейцев": если дать ей свободно развиваться, она-де вернет нас в средние века. Да что там говорить, в былые времена Шекспир, по крайней мере, мог совершенно свободно писать и ставить свои пьесы. Сегодня большинство его произведений были бы запрещены как "политически неправильные". "Отелло" - за расизм, "Укрощение строптивой" - за женофобство, а "Ромео и Джульетта", следуя высказыванию одной весьма прогрессивной британской учительницы, отказавшейся вести своих воспитанниц на спектакль, - как "примитивно гетеросексуальное представление". Печально, что мы не сумели воспользоваться блестящей возможностью, предоставленной нам Смертью коммунизма: мы не покончили со всеми коммунистами, не выставили напоказ все их преступления, не развенчали их "мечту", более того, не научились противостоять этой нынешней чуме. Оставаясь неисправимыми поклонниками Политики умиротворения агрессора, мы коверкаем язык, калечим свою речь, пытаясь выговаривать, "он-она-оно", "Мссс, мссс" ("Ms" - словечко, выдуманное, чтобы не называть женщину ни "мисс", ни "миссис"), "вертикальная угроза", "друзья озона". Но даже если мы все умудримся сделаться разом "зелеными", "голубыми" и дальтониками в отношении цвета кожи, мы этим все равно не купим мира и вечного счастья, потому что утопистов их "меньшинства" волнуют не более, чем коммунистов заботил пролетариат. Все это лишь средства достижения безграничной власти, чтобы диктовать свою волю, управлять нами, разрушать нашу индивидуальность, известную в неких древних забытых писаниях под именем человеческой Души. И, как бы печально это ни было, приходится допустить, что все наши усилия, все наши жертвы остались бессмысленны. В конечном счете, человек оказался недостоин свободы, дарованной ему, и в решительный момент испытаний у него не обнаружилось ни смелости, ни чувства чести, чтобы возвыситься до этой задачи. В результате мы не сделались лучше, мудрей, чище, а само испытание явилось не более чем гигантским землетрясением, поглотившим согни миллионов. Что ж, возможно, не стоит жаловаться, ведь и это тоже свойство человеческой натуры. Но через все невзгоды на своем жизненном пути я пронес веру в лучшее. И хоть вряд ли это лучшее увижу, все же я верю: явится однажды старый, мудрый Судия и скажет: - И ничего нет на всем Божьем свете, что могло бы сделать такой ход событий правильным. Единственное, что мне сейчас дано, - это хранить свои свидетельства до Судного Дня. Я хотел бы поблагодарить фонд Маргарет Тэтчер за ценную помощь в моей работе и, несмотря на все наши разногласия, леди Маргарет Тэтчер за твердую поддержку моих усилий завершить эту книгу. Я также благодарю Олега Гордиевского, Евгения Новикова, Михаила Восленского, Виктора Суворова, Леонида Финкельштейна, Инну Рогачий и Владимира Пимонова за помощь и советы. Сердечное спасибо многим помощникам и доброжелателям в Москве (которых я не могу назвать, чтобы не подвергнуть их опасности) и многим друзьям на Западе за поддержку и помощь. В особенности, многим я обязан моему старому другу и издателю Шарлю Ронзаку, чья нерушимая вера в мою способность завершить этот труд поддерживала меня во все эти трудные годы. Оглавление   www.pseudology.org