Париж, Русская мысль, 1996 Владимир Константинович Буковский Московский процесс Глава 3. Назад в будущее 9. Во что они верили? Бесспорно, использование психиатрии в качестве инструмента политических репрессий было наиболее ярким преступлением против человечества послевоенной эпохи. О нем будут помнить наши потомки много столетий Спустя, как мы помним гильотину французской Революции, как останутся в истории сталинский ГУЛАГ и гитлеровские газовые камеры. Более того, приведенные выше документы однозначно показывают, что это была не случайность, не прихоть исполнителя, а Политика политбюро, без чьей воли ни один волос не мог упасть с наших голов. Однако, как ни странно это звучит, но, даже прочитав все эти бумаги, я не могу до конца ответить на вопрос, понимало ли политбюро, что оно делало? Ведь при всей своей практичности они действительно жили в фантастическом мире соцреализма, где факт от фикции, Информацию от Дезинформации уже невозможно было отличить. Тем более людям, для которых Истина инстру-ментальна ("классова") по определению, в силу их идеологии. Она ведь тоже, как и законность, подчинялась принципу "целесообразности". В самом деле, применимы ли вообще к этим людям такие понятия, как добро и зло, Ложь и Правда? Я не знаю. Тем более, что в коммунистической новоречи эти, как и многие другие, привычные нашему уху слова имели совершенно иное значение. Скажем, обвиняя нас в "клевете на советский общественный и государственный строй", навязчиво, словно заклинание, повторяя во всех своих документах, решениях, посланиях термин "клеветнический" при определении наших высказываний, публикаций, материалов самиздата, действительно ли они верили, что мы искажаем реальность, сознательно или хотя бы бессознательно? Да нет, конечно. Но сами понятия "реальность", "действительность" имели в их языке совершенно другой смысл. Идеология отвергала что бы то ни было общечеловеческое, в том числе и смысл слов: не могло быть просто "реальности" или "действительности" - она была или "буржуазной", или "социалистической". Таким образом, "клевета на социалистическую действительность" означала просто несоответствие сказанного или написанного тому образу "реального социализма", который само же политбюро и создавало. А в этом образе, по определению, не могло быть "органических пороков" или изъянов, могли быть только "отдельные недостатки" или "проблемы роста". Легко себе представить, к какому абсурду все это должно было приводить даже в чисто языковом смысле. Вот, скажем, Андропов в письме Брежневу по поводу высылки Солженицына пишет, что книга "Архипелаг ГУЛАГ" - безусловно антисоветская, но "факты, описанные в этой книге, действительно имели место". А в некоторых документах даже появляется выражение "клеветнические факты", которое и объяснить-то невозможно вне советской Системы. И как тут было не запутаться, что "действительно", а что "действительно действительно"? Дело усложнялось ещё и тем, что со временем понятия формализовались, а язык упрощался. Так, прилагательное "социалистический" перестали употреблять с каждым словом - это разумелось само собой. А какой же ещё? Другого не дано. Поэтому, например, нельзя было сказать: "В СССР нет Демократии", - тем более, - "В СССР нет настоящей Демократии". Как же нет! Есть Демократия социалистическая - в отличие от буржуазной, самая настоящая. И если за это вас обвиняли в "клеветнических измышлениях", то это просто означало статью 190 Уголовного Кодекса, а если в "антисоветских измышлениях", то статью 70, в то время как выражение "идейно вредный" значило, что вам повезло и нас, скорее всего, только выгонят с работы, из партии, комсомола, института или чего-нибудь ещё, то бишь применят "меры профилактики". Точно так же, как в 30-е годы выражение "враг народа 1-й категории" означало расстрел, а 2-й категории - концлагерь или ссылку. Выходит, сказать, что же они в политбюро думали "на самом деле", просто невозможно. Да и было ли у них это "на самом деле"? Из порочного круга соцреализма просто не было выхода. Не мог один член политбюро спросить другого: "Вот вы, Иван Иванович, докладываете, что благосостояние советского народа неуклонно растет. А как на самом деле?" Для них, высших распорядителей и созидателей воображаемого мира соцреализма, "на самом деле" было то, что сказала партия. И если благосостояние народа при социализме должно неуклонно расти, то оно и росло... во всех отчетах. Или, например, если в 30-е годы партия решила, что "по мере построения социализма классовая борьба возрастает", то и число "врагов народа" росло соответственно. Верили они или нет, что их же вчерашний коллега и сотоварищ стал сегодня "врагом народа"? Удивляло ли их, что эти "враги" исчисляются непременно в круглых цифрах - сотнях, тысячах, десятках тысяч? Такой вопрос не имеет смысла. Он, я уверен, никогда и не обсуждался, да скорее всего и в голову не приходил. Решалось и обсуждалось другое масштаб и целесообразность проведения чисток. И точно так же в наши дни никого из них не волновало, страдаем ли мы психическими заболеваниями или нет. Даже факт внезапного роста психически больных в стране - на 42,8% за пять лет (см. цифры, приведенные в документе на стр.168) - не вызвал у них ни удивления, ни сомнений. Более того, прочитав столько документов, ими написанных (или подписанных), я, тем не менее, не могу с уверенностью сказать, верили они хотя бы в свою идеологию или все это было сплошное лицемерие. С известной степенью вероятности можно утверждать, что верил Ленин и его непосредственное окружение. Допускаю, что при всем своем цинизме верил в "историческую оправданность" своей деятельности Сталин, под конец даже чувствовавший себя полубогом, воплотившим в своей личности "историческую Истину". Без сомнения, какая-то наивная, вполне крестьянская вера в социализм была у Хрущёва. Но скажите мне - во что верили Брежнев, Андропов, Черненко? Конечно, все это были люди не великого интеллекта, к самоанализу не склонные, но ведь должны же были они верить во что-то? Должны были иметь те "цели", сообразно которым надлежало действовать? Скажем, Ленин, ликвидировавший "буржуазные классы", поступал сообразно своей цели создания бесклассового рая. Сталин считал всякого, кто, по его мнению, "объективно" вредил делу социализма, "субъективно" за это ответственным как пособник классового врага, а всякого, кто мнился ему личным врагом, - "объективно" враждебным делу социализма. Даже Хрущёв вполне мог искренне верить, что при социализме не может возникнуть внутренних врагов и, стало быть, только психически больные люди способны испытывать враждебность к этой самой совершенной общественно-политической Системе в истории человечества. У всех у них была хоть и бесчеловечная, извращенная, но все же Логика, некая сообразность личности и поступков, цели и действий. Но что мы должны думать, скажем, читая в докладе Андропова 1968 года, что Габай и Марченко, "утратив чувство гражданской ответственности, пренебрегая интересами Государства, своими действиями оказывают прямую помощь нашим классовым врагам"? Он действительно верит в наличие "классовых врагов" на 51-м году советской власти? В "классовые интересы" советского Государства? В долг каждого гражданина СССР эти интересы защищать? Или эта фраза - всего лишь дань тому партийному жаргону, на котором они изъяснялись? Или, пересылая в политбюро доклад краснодарского генерала об эпидемии сумасшествия в крае, он не понимал, что делает? А политбюро действительно верило, что всякий, пытающийся "изменить Родине с подвесным мотором", непременно психически болен? Что идея создания "Советов по контролю за деятельностью Политбюро ЦК и парторганов на местах" могла прийти в голову только сумасшедшему? Ведь всего несколько лет Спустя тот же Андропов объяснял политбюро, что в стране сотни тысяч враждебно настроенных людей и что режим не может обойтись без репрессий. Но вот передали же мне из вполне достоверных источников ещё в 1977 году (я уже описал этот эпизод в книге "Записки русского путешественника"), что вскоре после моей встречи с Картером Брежнев запросил досье о моей деятельности за границей, а прочитав его, якобы сказал своим помощникам: - Товарыщы, вы что же это сделали? Вы же мне говорили, что он того, - тут он покрутил пальцем у виска, - а он не того. Так, выходит, Брежнев все же верил, что мы сумасшедшие? Быть может, оттого что я прочел слишком много записок и докладов Андропова или по какой-то ещё причине, но вопрос о том, во что же все-таки верил Андропов, сильно заинтриговал меня. Если типичные аппаратчики типа Суслова, привыкнув лицемерить всю свою жизнь, действительно могли уже не отличать идеологию от жизни, а такие окаменелости, как Брежнев и Черненко, вряд ли были в состоянии думать даже в свои лучшие годы, Андропов не производит впечатления ни фанатика, ни идиота. В отличие от своих партийных коллег, он не похож на человека, способного поверить в собственную Дезинформацию. Напротив, он, по всей видимости, даже понимал, что "идеологи" (а то и идеология) сами плодят врагов Системы, с которыми ему, Андропову, приходится потом бороться. Замечательно, что, пытаясь свести к минимуму такие явления, он даже вмешивался в дела искусства, в Политику партии в области Культуры. С 1957 года в Москве работает художник ГЛАЗУНОВ И. О., по-разному зарекомен-довавший себя в различных слоях творческой общественности. С одной стороны, вокруг ГЛАЗУНОВА сложился круг лиц, который его поддерживает, видя в нем одаренного художника, с другой - его считают абсолютной бездарностью, человеком, возрождающим мещанский вкус в изобразительном искусстве, - пишет он в ЦК в 1976 году. - Вместе с тем, ГЛАЗУНОВ на протяжении многих лет регулярно приглашается на Запад видными общественными и государственными деятелями, которые заказывают ему свои портреты. Слава ГЛАЗУНОВА как портретиста достаточно велика. Он рисовал президента Финляндии КЕККОНЕНА, королей Швеции и Лаоса, Индиру ГАНДИ, АЛЬЕНДЕ, КОРВАЛАНА и многих других. В ряде Государств прошли его выставки, о которых были положительные отзывы зарубежной прессы. По поручению советских организаций он выезжал во Вьетнам и Чили. Сделанный там цикл картин демонстрировался на специальных выставках. Такое положение ГЛАЗУНОВА, когда его охотно поддерживают за границей и настороженно принимают в среде советских художников, создает определенные трудности в формировании его как художника и, что ещё сложнее, его мировоззрения. ГЛАЗУНОВ - человек без достаточно четкой позиции, есть, безусловно, изъяны и в его творчестве. Чаще всего он выступает как русофил, нередко скатываясь к откровенно антисемитским настроениям. Сумбурность его политических взглядов иногда не только настораживает, но и отталкивает. Его дерзкий характер, элементы зазнайства также не способствуют установлению нормальных отношений в творческой среде. Однако отталкивать ГЛАЗУНОВА в силу этого вряд ли целесообразно. Демонстративное непризнание его Союзом художников углубляет в ГЛАЗУНОВЕ отрицательное и может привести к нежелательным последствиям, если иметь в виду, что представители Запада не только его рекламируют, но и пытаются влиять, в частности, склоняя к выезду из Советского Союза. В силу изложенного представляется необходимым внимательно рассмотреть обстановку вокруг этого художника. Может быть, было бы целесообразным привлечь его к какому-то общественному делу, в частности, к созданию в Москве музея русской мебели, чего он и его окружение настойчиво добиваются. Так в Москве появился ещё один музей, а взгляды Глазунова стали ещё сумбурней, но "нежелательных" для Андропова "последствий" не возникло. Однако ему далеко не всегда удавалось их предотвратить - Система плодила врагов быстрее, чем он мог вмешаться, а переломить упрямство "идеологов" удавалось не каждый раз. В Комитет госбезопасности поступили данные о том, что член Союза художников СССР, скульптор НЕИЗВЕСТНЫЙ Э. И. намерен в ближайшее время выехать за границу на постоянное место жительства. Это решение вызвано якобы тем, что он испытывает определенную неудовлетворенность из-за того, что к его творчеству не проявляется должного интереса со стороны соответствующих организаций и учреждений Культуры, по вине которых он не имеет заказов и вынужден заниматься случайными работами. По имеющимся данным, НЕИЗВЕСТНЫЙ рассчитывает получить приглашение от имени какого-либо влиятельного лица на Западе. Предположительно, таким лицом может оказаться американский сенатор Эдвард КЕННЕДИ, личный представитель которого посетил НЕИЗВЕСТНОГО во время последнего визита сенатора в СССР. (...) В случае отказа в выезде за границу, он намерен привлечь к себе внимание широком мировой общественности. В этом он рассчитывает на поддержку отдельных деятелей итальянской и французской коммунистических партии и Ватикана. В связи с изложенным считали бы целесообразным рассмотреть вопрос о предоставлении НЕИЗВЕСТНОМУ какого-либо государственного заказа на создание монументального произведения на современную тему, которое соответствовало бы его творческим планам. Но у того сумбура в голове не было, а преследования и запрещения со стороны партийных властей продолжались. И, хотя какие-то заказы после письма Андропова он получил, через два года все же предпочел уехать. Как он сам рассказывает, не без помощи того же Андропова. А чего стоит приводившаяся уже выше записка о Зиновьеве, в которой Андропов рекомендует Зиновьева не сажать, опасаясь, что его ненароком могут признать невменяемым и загнать в психушку! Можно подумать, что такое могло произойти просто по воле суда, без ведома Андропова! Ведь даже на экспертизу, как мы видели, направляли по решению ЦК. Но - нужно было Андропову избавиться от лишнего дела, и он пугает политбюро возможным скандалом на уже и без того больную тему. Эти и многие другие эпизоды создавали Андропову репутацию "Либерала", впоследствии на Западе, при его приходе к власти в 1983 году, превратившуюся в легенду о "скрытом Либерале", надо полагать - не без его же помощи. На самом деле он был не более Либералом, чем Берия, положивший начало процессу десталинизации: так же, как и Берия, он рассчитывал прийти к власти, и ему вовсе не улыбалось прослыть душителем Интеллигенции. К тому же, опять как Берия, он, видимо, понимал необходимость некоторой коррекции Политики предшественников, заведшей режим в тупик. Так, наблюдая в 1968 году "процесс цепной реакции", когда прямые репрессии только способствовали росту нашего движения, он все больше рекомендует превентивные, "профилактические" меры, которые к тому же более "сообразны" внешнеполитическим целям режима. А к 70-м годам, ставши одним из главных зодчих советской внешней Политики и, стало быть, лицом за неё ответственным, он ещё более склонен полагаться на "оперативно-чекистские мероприятия". Дело было, однако, не только в том, что эти "мероприятия" позволяли уменьшить "издержки" социализма, как внутренние, так и внешние, помогали создать более цивилизованный образ режима. Это несомненно так. Но, прочитав столько его документов, наблюдая его ловкую игру в политбюро, невозможно избавиться от мысли, что он просто любил такие методы, был к ним психологически склонен. Не случайно при нем и под его непосредственным руководством так расцвели, разрослись и Система международного терроризма, и Система советской Дезинформации, и "освободительные движения" в Третьем мире. При нем расцвел "детант" - самое гибельное для Запада изобретение, позволявшее советскому режиму вести одностороннюю идеологическую войну, да ещё и на западные средства. А в момент кризиса "детанта", в 1980 году, под его же руководством развернулось мощное "движение за мир". И, наконец, после него, при его ученике и наследнике Горбачёве, вся внешняя и внутренняя Политика режима превратилась в одно гигантское оперативно-чекистское мероприятие под названием "перестройка". Словом, он, видимо, был манипулятор по природе, если и веривший во что-либо, так только в то, что история есть сплошная цепь заговоров. Один его доклад 1978 года (который мне никак не удалось скопировать и еле-еле удалось просмотреть), под названием "О наших отношениях с Ватиканом", всерьез трактует избрание Римским Папой польского кардинала Войтылы как часть международного заговора с целью отколоть Польшу от советского блока. В самом деле, сплошных поляков выдвигают империалисты на передний план: в Вашингтоне - Бжезинский, в Ватикане - Войтыла. Это же не может быть случайно, хоть никакого механизма влияния Бжезинского на решение конклава и неизвестно. В общем, как говаривал мой следователь КГБ, "если случайностей больше трех, то это не случайности". Его шеф, видимо, не далеко ушел от этой чекистской мудрости. Не сомневаюсь, хоть никаких документов на эту тему мне и не попадалось, что именно Андропов организовал покушение на Иоанна-Павла II через несколько лет: ведь он оказался "прав", Польша стала откалываться. Впрочем, эта вера в заговоры, в известной мере свойственная всем секретным службам, у Андропова имела свои корни скорее в коммунистической идеологии. Это ведь только в абстракции марксизм трактует историю как объективную и неизбежную борьбу классов. Но почитайте даже у классиков этого учения, у Маркса, Энгельса, Ленина, анализ более конкретной политической ситуации современного им мира, и вы увидите, что весь "анализ" у них сводится к "разоблачению" очередного "заговора" буржуазии против пролетариата. Даже политический жаргон, введенный ими, говорит о вере в заговор: у них ведь не встретишь просто характеристики какого-то деятеля, а все только "ставленники" да "пособники", "лакеи" да "прихвостни", "наймиты" да "провокаторы". В крайнем случае - "ренегаты" и "предатели". На то она и "классовая борьба". Безусловно, коммунистическая идеология глубоко параноидальна, и даже те, кто только лицемерил, нисколько в неё не веря (а таковы, я думаю, были партийные вожди 60-х - 70-х годов), неизбежно приобретали несколько параноидальный стереотип мышления. Неважно, что большинство из них, потонувши в рутине ежедневных забот, вряд ли вспоминало философские основы марксизма-ленинизма, - на то существовали "идеологи", чтобы их помнить. "Практикам" достаточно было, полагаясь на выработанные рефлексы, просто следовать Логике борьбы, знаменитому ленинскому принципу "кто кого". К тому же, как свойственно людям недалеким, да ещё и мало знающим западную жизнь, они приписывали противнику свои методы и намерения, свою мораль, отвечая на воображаемые "происки" - реальными, а на "клевету" клеветой. И, словно боксер, дерущийся с собственной тенью, никак не могли победить. Понимали ли они нелепость ситуации? И да, и нет. Как и у всех советских людей, у них была удивительная способность говорить одно, думать другое, а делать третье. Нисколько, видимо, не страдая от такого расщепления личности, они могли одновременно и верить, и не верить в свою идеологию, и любить, и ненавидеть Систему, которая, с одной стороны, порабощала их, с другой же - наделяла почти сверхчеловеческой властью. Андропов, надо полагать, исключения не составлял. Говорят, он не любил идеологию и уж точно - "идеологов". Неудивительно: они ведь мешали ему работать, ограничивали в действиях или, наоборот, создавали лишние проблемы. Кто же любит надзирателей? Это, однако, вовсе не означает, что он сознательно отвергал идеологию или понимал её абсурдность. Скорее, как и большинство своих коллег, сталкиваясь с несоответствиями идеологии и реальной жизни, он был склонен приписывать эти несоответствия проискам врагов, а разрешать их - происками "друзей". Так было удобнее. Тем более, что и "враги", и "друзья" всегда находились - если хорошо поискать... А какой ещё выход мог быть у человека, для которого вера в непогрешимость идеологии была обязательна? Или идея совершенна, но её осуществление саботируется врагами; или она несовершенна, и тогда ты сам становишься врагом. Логика железная, вроде той, что вращала чекистскую "мельницу" под Хабаровском. * * * Появление нашего движения представляло для политбюро не только практическую проблему, но и теоретическую головоломку. Хорошо было Ленину он имел дело с реальным "классовым врагом". Даже у Сталина ещё кое-как сходились концы с концами: по крайней мере, его "враги" родились до Революции и сформировались "в условиях буржуазного общества", а значит, могли сохранить в своем сознании "пережитки капитализма". Но как объяснить появление "врага" в бесклассовом социалистическом рае? Ведь большинство из нас родилось и выросло уже в условиях, созданных по их же рецептам. Мы были, говоря образно (а иногда и фактически), их же дети. Неудивительно, что режим с такой радостью ухватился за "психиатрический" тезис Хрущёва, хотя даже Суслову пришлось бы изрядно попотеть, придумывая идеологическое обоснование неизбежности роста безумия при социализме - ни Маркс, ни Ленин такого не предвидели. Но и эта лазейка прикрылась благодаря мощной общественной кампании против карательной психиатрии. Оставалось только одно - приписать все проискам империализма. Не мог же режим допустить, что человек сам в состоянии понять абсурдность советской Системы. Отсюда монотонное повторение в каждом документе, нас касающемся, формулы о происках "спецслужб" и "идеологических центров" противника, якобы нами руководивших. Отсюда же и более развернутое "классовое" определение, данное политбюро в посланиях "братским партиям" 1975-1977 гг., из которого вытекает, что раз "эксплуататорские классы" в СССР "ликвидированы", то: ...появление ничтожной кучки контрреволюционеров, порвавших с самыми устоями нашего строя, вставших на путь борьбы против него и, как правило, связанных с империалистическими кругами, отнюдь не является закономерным продуктом внутреннего развития в Советском Союзе. (...) Пережитки капитализма в сознании некоторых лиц систематически подогреваются и поощряются извне, со стороны империалистических пропагандистских центров. Что же касается разведывательных и иных подрывных органов буржуазных Государств, а также связанных с ними эмигрантских организации, то они стараются использовать отсталые настроения отдельных людей в своих, враждебных социализму интересах. И, как должно быть понятно коммунистам, это неизбежно до тех пор, пока существуют на мировой арене две противостоящие друг другу Системы - социалистическая и капиталистическая, пока главным содержанием мирового развития остается классовая борьба между ними. Такова были идеологическая установка, в рамках которой КГБ надлежало действовать. Но легко было идеологам в политбюро придумывать "классовые" объяснения, пригодные для употребления вплоть до конца истории, - не им предстояло осуществлять вытекающую из таких объяснений Политику. Не им и отдуваться, коли такая Политика не принесет результатов. От Андропова же требовалось эти мифические "центры" обнаруживать, а их происки обезвреживать, отлично при этом понимая, что никаких таких "центров" не существует в природе. Задача головоломная, особенно в периоды "детанта", когда западные правительства из кожи лезли вон, чтобы продемонстрировать советским вождям свое дружелюбие. И что же ему оставалось делать, кроме как изобрести хоть один "подрывной центр"? Так появился в нашей жизни пресловутый НТС - Народно-трудовой союз российских солидаристов, связь с которым КГБ пыталось всеми Правдами и неправдами "пришить" буквально каждому. Изъятие на обыске даже самой невинной книги, изданной "Посевом", могло оказаться достаточным для такого обвинения. По крайней мере, этот факт непременно был бы размазан в печати, как если бы только из-за того вас и посадили. И как было от этого отвертеться, если почти до середины 70-х других русских издательств на Западе практически не существовало? Рукопись, переданная за границу даже через случайного туриста, непременно попадала в НТС. Соответственно, и доклады КГБ, и послания ЦК ссылались на НТС как на "один из" подрывных центров (других примеров, однако, не приводя ввиду их отсутствия), приписывая ему самые изощренные происки, а советская пропаганда раздула его деятельность до каких-то мифических масштабов. Как мы помним, даже политбюро, решая судьбу Солженицына, не преминуло упомянуть его "контакты с НТС" как нечто особо зловещее. Поди пойми, верили они в это или нет? В сознании советских людей - наверху ли, внизу ли - НТС представлялся этаким гигантским суперспрутом, вездесущим и всемогущим. Дьявол во плоти, да и только. В реальной жизни НТС представлял из себя ничтожную эмигрантскую организацию с сомнительным прошлым, подозрительным настоящим и неопределенным будущим. Созданный в 1930 году в Югославии профашистски настроенной эмигрантской молодежью (сначала он назывался Национально-трудовой союз нового поколения и находился под сильным влиянием идей Муссолини), в годы войны он сотрудничал с Немцами (через Абвер), в частности издавая газеты на оккупированных Немцами территориях России. После войны в числе прочего имущества НТС достался американцам и англичанам и в разгар "холодной войны" вплоть до Смерти Сталина использовался для засылки разведгрупп в СССР, вербовки агентуры и сбора Информации. Уже тогда ряд провалов их групп заставил многих подозревать инфильтрацию КГБ на самом высоком уровне. В результате к 1955 году произошел раскол, практически уничтоживший организацию. К нашему времени оставшиеся две-три сотни членов влачили жалкое существование, искусственно поддерживаемые и КГБ, и ЦРУ в качестве организации - двойного агента. Разумеется, большинство членов НТС и понятия не имело о той роли, которую играла их организация, - об этом, видимо, знало лишь руководство, так называемый "руководящий круг", нечто вроде их ЦК. Организация была сугубо конспиративной, построенной по принципам, в чем-то сходным с большевистской партией. Как я мог убедиться уже здесь, в эмиграции, большинство рядовых членов были люди честные, часто глубоко религиозные, преданные своим идеям и руководству до фанатизма. В основном, это были представители "второй волны" русской эмиграции, т.е. те, кому удалось пережить и войну, и плен, и лагеря для перемещенных лиц, и выдачу Сталину союзниками его беглых рабов после войны. Для них служение России, её будущему освобождению было почти религиозной миссией, и объяснить им, что же происходит на самом деле, не было просто никакой возможности. Вначале, в 60-х, не знали всего этого и мы. Зато в КГБ отлично ведали, что творят. Там прекрасно понимали, что никакого отношения к НТС мы иметь не можем хотя бы уж потому, что по своей сути были совершенной ему противоположностью. Если НТС был организацией сугубо подпольной, централизованной да к тому же ставящей своей задачей вооруженную борьбу с советским режимом, призывающей к Революции, наша позиция была подчеркнуто открытой, ненасильственной, даже легалистской, а от создания организации или даже организационных структур мы принципиально отказывались. Но в том-то, видимо, и была, с точки зрения КГБ, ценность идеи "связать" нас с НТС. лучшей компрометации и придумать нельзя. Отдать нам должное, мы все довольно быстро разобрались в том, что представляет из себя НТС, и на приманку не купились. Отчасти из-за принципиальной разницы наших позиций, но ещё более оттого, что уж слишком навязчиво "шило" нам КГБ эту связь, просто толкая нас в объятия НТС. Да и сам НТС действовал слишком грубо, торопясь, видно, выполнить задание. Помню мое первое прозрение году в 65-м, когда кто-то из друзей передал мне конверт от заезжею энтээсовского курьера.Уже одно это неприятно поразило меня: я ведь ранее никогда не просил контактов с ними. Но то, что было в конверте, поразило меня гораздо больше: плотно, почти без интервалов напечатанная на машинке, там лежала "инструкция" о том, как создавать "пятерки" (подпольные группы из пяти человек каждая - любимая тактика НТС), а также письмо, адресованное мне, с предложением... взорвать мавзолей Ленина! Там же лежала бесцветная копирка для тайнописи и инструкция о том, как поддерживать связь с НТС. Словом, весь джентльменский набор. Ворвись в тот момент КГБ в мою квартиру, хороший был бы им подарок. Разумеется, тогда я только посмеялся над незадачливыми конспираторами и тотчас сжег свой непрошеный джентльменский набор, но мысль об этом эпизоде долго не оставляла меня. И, сколько ни крутил я в мозгу этот сюжет, получалось скверно. Во-первых, я только что освободился из психушки, что, видимо, было известно моему нежданному "инструктору". Он, верно, рассчитывал, что я действительно сумасшедший и вполне могу по невменяемости его инструкцию исполнить. Во-вторых, кому и зачем нужно взрывать мавзолей? Наверно, тому, кто объявит это "своей операцией", да и КГБ если не сам взрыв, то попытка взрыва была бы очень кстати. Под такое дело арестовали бы не только меня, но и всех моих товарищей. А что, если бы я и вправду был сумасшедший? Вскоре, однако, эти подозрения стали всеобщими, когда в 1968 году КГБ усердно "клеил" связь с НТС Гинзбургу и Галанскову в качестве основного обвинения на процессе и уж гак усердствовал, что перестарался. Это было как раз то наше злополучное дело, на котором уже погорел Семичастный, пытавшийся, как мы помним, спустить его на психиатрических тормозах, да политбюро заартачилось. Для Андропова это было его первое дело, где ему надлежало проявить свои способности, предугадав все желания ЦК. Но проклятое дело опять не клеилось: то ли интриговали его противники в ЦК, то ли не все он угадал, как надо. Вот по окончании следствия он докладывает: Предварительное следствие закончено, и дело передано в Московский городской суд. В середине декабря оно будет рассматриваться в судебном заседании. (...) Следствием установлено, что ГИНЗБУРГ, ГАЛАНСКОВ и ДОБРОВОЛЬСКИЙ через приезжавших и СССР иностранцев поддерживали связь с зарубежной организацией "Народно-трудовой союз" (НТС) и передавали за границу антисоветские, клеветнические материалы, которые публиковались в антисоветской прессе и активно использовались НТС во враждебной Советскому Союзу пропаганде. В частности, ГАЛАНСКОВ передал НТС составленный им антисоветский сборник "Феникс"; ГИНЗБУРГ подготовил так называемую "Белую книгу" с клеветническими материалами о процессе над СИНЯВСКИМ и ДАНИЭЛЕМ, которая ГАЛАНСКОВЫМ была переправлена за границу и опубликована там в журнале НТС "Грани". (...) Учитывая политический характер процесса, а также то, что вокруг ГИНЗБУРГА и его сообщников ведется антисоветская кампания в зарубежной прессе, имеется в виду процесс провести закрытым. По каналам КГБ и АПН дать выгодную нам Информацию об этом процессе в зарубежную печать. О результатах процесса опубликовать хроникальное сообщение в газете "Вечерняя Москва" (текст прилагается). Но ЦК опять недоволен и на полях доклада появляется грозная резолюция "Следует обменяться мнением на Политбюро". Возражения "идеологов" очень серьезны: Обвинительное заключение по делу Гинзбурга, Галанскова, Добровольского и Лашковой в его нынешнем виде составлено таким образом, что как по пунктам обвинения, так и по изложению и аргументации предъявляемых обвинении оно ставит в крайне невыгодное положение как следствие, так и государственного обвинителя. Проведение процесса на основе нынешнего варианта обвинительного заключения может вызвать новую антисоветскую кампанию за границей, аналогичную той, которая была развернута после процесса над Синявским и Даниэлем. Дело в том, что обвинительное заключение в его нынешнем виде делает упор на обвинениях в сборе и, частично, сочинении тенденциозных (по существу антисоветских) материалов для пересылки их за границу, отодвигая на задний план более доказанные обвинения и более убедительные как для советской, так и для зарубежной общественности. Таких убедительных фактов в судебном деле вполне достаточно для того, чтобы использовать процесс для пропагандистского обличения подлых методов работы американской Разведки (через одни из её филиалов, именуемый для Обмана советского и зарубежного общественного мнения "самостоятельной политической организацией" Народно-Трудовым Союзом (НТС)). Поскольку обвинительное заключение уже вручено обвиняемым и их адвокатам и не может быть изменено, целесообразно в ходе ведения судебного следствия и в выступлениях на процессе государственного обвинителя построить как аргументы обвинения, так и ведение судебного следствия на основе следующей принципиальной схемы, которая может быть подтверждена имеющимися в распоряжении следственных органов фактами. 1. Целесообразно объяснить, почему Гинзбург, Галансков, Добровольский и Дашкова оказались причастными к антисоветской деятельности, откуда они были заражены антисоветскими настроениями. (...) 2. Целесообразно в доказательствах вины подсудимых сосредоточить все внимание на их связи с НТС. (...) Одновременно, с упором именно на эти моменты, целесообразно показать, что обвиняемые, может быть, и не полностью осознали истинное назначение своей деятельности, прикрываемой перед ними эмиссарами НТС фразами о "борьбе за свободу, Демократию, борьбе с несправедливостью" и т.д. Однако по сути дела обвиняемые выполняли задания филиала американской Разведки и готовились для использования, в конечном счете, в качестве агентуры американской Разведки под ширмой НТС. (...) 3. Все упоминания в обвинительном заключении относительно распространения обвиняемыми так называемой "Белой книги", подпольных журналов "Феникс", "Синтаксис", различных обращений и документов, связанных с "борьбой" за освобождение Синявского и Даниэля, целесообразно свести к минимуму, а если возможно, то и не упоминать о них вообще. Тем самым обвинение будет сконцентрировано вокруг одного несомненного факта: обвиняемые действовали по заданию НТС - филиала американской Разведки, скрывающегося под флагом политической антисоветской организации. (...) В целях пропагандистского обеспечения процесса как в Советском Союзе, так и за границей целесообразно ещё до проведения процесса, который желательно ограничить по срокам одним днем, отказавшись ради этого от заслушивания второстепенных свидетелей, проделать следующую работу: 1. Подготовить циркулярную ориентировку совпослам, в которой излагалась бы вышеприведенная трактовка процесса. Эту ориентировку заблаговременно (за 1-2 дня до начала процесса) направить совпослам в ряде стран для Информации руководства братских партий. 2. Отделам ЦК КПСС совместно с соответствующим управлением КГБ подготовить соответствующие версии журнальных отчетов о ходе процесса для опубликования в газетах "Комсомольская Правда", "Московская Правда", журнале "Неделя". Аналогичные версии подготовить для распространения за границей через агентство печати "Новости" и по радиовещанию. Андропов пытался обороняться, оправдываться тем, что ровно это он и имел и виду, и даже пытался ссылаться на законы, в частности по поводу невозможности провести процесс за один день, как того требовали идеологи. Но, в общем, спорить не осмелился: к тому времени он пробыл председателем КГБ всего лишь полгода, и его положение, видимо, было ещё не так прочно. В основном процесс прошел так, как предлагал ЦК. Более того, исполняя распоряжение акцентировать роль НТС, Андропов перещеголял сам себя. Назначенный было на 11 декабря, процесс внезапно отложили без всяких сроков или причин и начали лишь 8 января 1968 года. За это время произошло весьма важное событие в Москву срочно, как по заказу, приехал "курьер НТС" с материалами "в защиту Гинзбурга и Галанскова", был арестован и представлен на процесс в качестве не то главного "свидетеля", не то "вещественного доказательства" преступной связи. Трюк этот был настолько очевидным, что ни у кого не осталось сомнения в связи КГБ и НТС. Или КГБ просто "вызвал" этого "курьера", или, в крайнем случае, знал о его предстоящем приезде и специально отложил суд, чтобы его дождаться. На этом, конечно, эпопея с НТС не закончилась. КГБ продолжал "клеить" нам эту "связь" в каждом деле, чтобы иметь предлог докладывать о своей героической борьбе с "подрывными центрами противника". Более того, энтээсовские ячейки иногда создавались целиком из сотрудников КГБ - в целях "профилактики", с тем чтобы "выявить идейно-незрелых" сограждан, а заодно и для ведения "игры" с зарубежным "центром". Порой им даже удавалось заловить в этот капкан какую-нибудь молодежную группу, пользуясь ими же созданной "репутацией" НТС как самого страшного врага режима. Но чаще "доказательства" выдавливали из тех, кто сломался под следствием. В награду за такое "разоблачение" освобождали почти немедленно, давали выступить по телевидению и даже разрешали эмигрировать. Так было, например, с Якиром и Красиным в 1973 году - трагическая страница в нашей истории, о которой нет уже места рассказать. Между тем, руководство НТС, нимало не смущаясь своей провокационной ролью в этих трагедиях, продолжало игру. Более того, рассчитывая, видимо, на чью-то благодарность, они даже афишировали эту роль, заявляя и устно и письменно, что "Диссидентов" вообще "создал НТС". А после трагической гибели Галанскова в лагере в 1972 году объявили его тайным членом своего ЦК - редкий цинизм даже и для этих людей. Не сомневаюсь, такая же участь ждала и меня, если бы не мой внезапный обмен и освобождение. Как рассказал мне впоследствии Алик Вольпин, после его отъезда из России в 1972 году представители НТС долго уговаривали его вступить в их организацию: - А вот ваш друг Буковский является нашим членом, - говорили они, надеясь, видимо, что мы с Аликом никогда уже не встретимся. Я в то время был на голодовке во Владимирской тюрьме, и слухи о моем состоянии были самые мрачные. Вообще же лгать, приписывая себе несуществующие успехи, сотни и тысячи несуществу-ющих членов в России, считалось у них вполне оправданным "высшими целями". Такова особенность подпольной психологии - "бесовщина", как мы тогда говорили, от которой уберег нас принципиальный отказ от подполья. Так же как и от всей прочей атрибутики дурных детективов в стиле Ле Карре. Теперь все это уже не тайна: в 1990 году бывший полковник КГБ Ярослав Карпович поведал в печати о том, как он долгие годы был членом "руководящего круга" НТС, их "человеком в Москве". По его словам, руководил этой "операцией" непосредственно Андропов, под наблюдени-ем самого Брежнева. И скажите мне теперь: во что же они все-таки верили? 10. Самое мощное оружие партии Но и это был ещё не конец "оперативно-чекистского мероприятия". В отличие от хабаров-ской "мельницы", андроповская даже отходов не производила, удалось "пришить" вам связь с НТС - замечательно; не удалось тоже не беда. Чекистская фантазия всегда бежала на пару шагов впереди реальности и все равно восполняла промахи коллег, создавая "через свои возможности" нужную репутацию. Все это вполне откровенно именовалось у них "мерами по компрометации". Вот, скажем, с большой натяжкой, но все же прилепили Гинзбургу пресловутую "связь": хоть и не он сам, но кто-то другой передал же его рукопись в "Посев", издательство НТС, где её и издали. "Факт" этот следует теперь отпрепарировать и преподать в лучшем виде. И вот не кто-нибудь, не какой-то безвестный аппаратчик - само политбюро шлет "ориентировку" всем совпослам в мире: В ближайшие дни в Московском городском суде на открытом заседании будет слушаться дело Гинзбурга, Галанскова, Добровольского и Дашковой. За рубежом вокруг предстоящего процесса развернута обычная антисоветская шумиха, обвиняемые выдаются за "молодых талантливых писателей", "борцов за свободу творчества" и т.п. В действительности Гинзбург, Галансков, Добровольский и Лашкова никакого отношения к писателям и к литературному труду не имеют: первые двое - служащие, Добровольский - переплетчик, Лашкова - машинистка. Никаких литературных трудов за ними не числится. В разное время с каждым из них установили связь агенты НТС известного филиала ЦРУ - в целях вербовки их для выполнения шпионских заданий. Для начала зарубежные разведчики поручали им вербовать людей в НТС, снабжали инструктивными материалами по формам и методам борьбы с социалистическим строем, средствами для размножения листовок антисоветского характера и ведения тайной переписки с заграницей. (...) Советские органы безопасности сочли необходимым пресечь связи Гинзбурга, Галанскова, Добровольского и Дашковой с враждебными разведывательными организациями, не допустить, чтобы они были втянуты в совершение тяжелых преступлений шпионского характера. Только в случае обращения к Вам руководства друзей, разъясните им вышеизложенное. Справка: Сообщение направляется послам СССР в европейских социалистических странах (кроме Албании), а также в Австрии, Австралии, Аргентине, Бельгии, Бразилии, Великобритании, Дании, Италии, Канаде, Норвегии, Сирии, США, Уругвае, ФРГ, Финляндии, Франции, Чили, Цейлоне, Швеции. И это ещё скромно - боялись, видимо, поднимать лишний шум, надеялись, что дело пройдет тихо. Чаще размах был гораздо шире, а "меры" проводились гораздо агрессивней. Но только через послов да "друзьям" по особой просьбе. В ход пускалось все - и дипломатия, и печать, и "возможности КГБ". Характерно, однако, с какой легкостью сделало чекистское воображение этот скачок от издательства НТС к "преступлениям шпионского характера". И таких скачков мог последовать целый каскад, пока нужный для компрометации образ не получал своего художественного завершения. Например, сколько КГБ ни старался, но пришить мне связь с НТС так и не смог. Не только такого обвинения мне никогда не предъявили официально, но даже в "мерах по компрометации" оно не фигурировало вплоть до 1976 года. Любопытно, что впервые оно появляется в письме политбюро главе итальянской компартии Энрико Берлингуэру за четыре месяца до моего обмена. После выхода из психиатрической больницы Буковский продолжал заниматься антисоветской деятельностью. В ноябре 1965 г. он создал "штурмовую пятерку" с задачей подготовки к вооруженному выступлению против Советской власти. В это же время Буковский установил связь с известной зарубежной антисоветской организацией НТС. Поневоле задумаешься, откуда проведало политбюро про ту "инструкцию" из джентльменского набора, которую я столь старательно сжег в 1965 году? И зачем теперь, почти через одиннадцать лет, вспоминать о собственной неудаче? Должно быть, знали они уже о моем предстоящем обмене и заранее готовили мне подходящий образ. Ну и жалко стало добра: зря, что ль, старались в 65-м? Действительно, вслед мне выпустили мощный пропагандистский заряд: и уголовник (а кто же ещё - ведь "у нас нет политических заключенных"), и "недоучившийся студент" (им ли не знать - сами выгоняли), и, конечно, эти самые "штурмовые пятерки" (а я-то ломал тогда голову: откуда они эти "пятерки" взяли?). И хоть заряд их успеха на Западе не имел - западная пресса только посмеялась над этими "пятерками", - но образ полусумасшедшего "террориста" был мне уже обеспечен на долгие годы. Неуспех в таких случаях вождей никогда не смущал, ибо они твердо верили: повторенная сотни раз, Ложь в конце концов становится Правдой, по принципу, отмеченному ещё Бомарше: Клевещите, клевещите... Что-нибудь да останется. Порою, мне кажется, этот принцип срабатывал в отношении их самих, и, повторив друг другу раз сто ими же сочиненную Ложь, они начинали в неё верить. Во всяком случае, ничем иным не могу объяснить следующий поразивший меня документ политбюро 1979 года, озаглавленный "Об ответе на предложение министра юстиции США": Министр юстиции США Сивиллетти в беседе с послом СССР в США, касаясь проведения Олимпийских игр в США и СССР, обратил внимание на опасность активизации деятельности террористов, провоза наркотиков и совершения других преступных акций в этот период. По его мнению, было бы целесообразно установить негласный рабочий контакт между соответствующими службами Советского Союза и США, чтобы "обменяться соображениями, касающимися возможной конкретной озабоченности по указанным вопросам", а затем создать "специальные рабочие группы для обмена Информацией и принятия различных мер обеими сторонами". Сивиллетти высказал пожелание получить предварительную реакцию на его предложение. Как известно, у нас с американцами разные подходы к вопросу о терроризме. Это наглядно проявляется, например, в отношении к национально-освободительным движениям и их организациям. Кроме того, в США создан ореол "мучеников" вокруг осужденных в СССР преступников-террористов, таких, как Кузнецов, намеревавшийся с группой соучастников захватить самолет и убить членов экипажа. Кузнецов и отщепенец Буковский, также сторонник террора, принимались в Белом доме президентом США. Два убийцы - Бразаускасы получили покровительство США. Исходя из вышеизложенного, Комитет госбезопасности СССР считает нецелесообразным установление по линии административных органов СССР контакта с американскими службами, предложенного министром юстиции США. Вместе с тем можно было бы пойти на то, чтобы на основе взаимности стороны по обычным дипломатическим каналам передавали друг другу сведения о предполагаемой террористической или иной преступной деятельности в связи с проведением Олимпийских игр. Таким образом, первыми "террористами", о которых любезно предупредили администрацию США их советские коллеги, были мы с Кузнецовым. Можно только гадать, что же распространяли о нас тайно, если такое передавалось по "обычным дипломатическим каналам". Некоторое представление об этом я вполне неожиданно получил уже сравнительно недавно, в 1985 году, когда в советском журнале "Новое время", издававшемся АПН на Западе на девяти языках и распространявшемся практически во всех странах мира, появилась статья под загадочным, многообещающим заголовком "Кто убил Джессику Савич?" Можете представить себе мое изумление, когда, проглядывая статью с некоторым любопытством - Джессика Савич была американской тележурналисткой, известной своими просоветскими симпатиями, незадолго до того погибшей в автомобильной катастрофе, - я обнаружил, что убил её... я! Да, да, в самом прямом, не переносном смысле - убил. Порешил, и все. О, конечно, не своими руками, сообщал журнал, а в сговоре с небезызвестным террористом Мейером Кахане, силами его организации "Лига защиты евреев". "Гибель Джессики Савич свидетельствует о том, что преступный мир США пополнился новой шайкой, которой заправляет Буковский. С юных лет он мечтал стать вождем террористов, бредил идеей террора и особо ценил в других склонность к убийству. Его судили и приговорили к лишению свободы за организацию террористической группы, члены которой готовились к тому, чтобы "физически уничтожать, вешать на фонарях, расстреливать, душить" (эти слова принадлежат Буковскому, они взяты из судебного протокола). На Западе, став агентом ЦРУ, Буковский получил свободу для реализации своих преступных наклонностей. Один нынешний парижский знакомый Буковского так характеризует его: "Тщеславен, до садизма жесток. До денег жаден патологически. Уголовник, который не видит иного удовлетворения, чем отнять жизнь у другого". Партнерство с раввином-террористом Кахане и его лигой, покровительство сионистских главарей еврейской общины США делают банду Буковского неуязвимой для полицейских". Признаться, сначала я даже опешил - такого ведь ещё не бывало. "Агент империализма", "клеветник", "отщепенец", даже "агент ЦРУ" - ко всему этому мы уже привыкли, уж и реагировать перестали. А тут не абстрактно как-нибудь, а вполне конкретно, конкретного человека - убил! Что бы это значило? Не затевают ли они устроить мне какой-нибудь уголовный сюжет, даже убить? У них ведь всегда было так: действие сопровождается пропагандой, пропаганда - действием. Словом, внезапно для самого себя я совершенно освирепел и попросил своего друга, известного американского юриста, начать в нью-йоркском суде дело о клевете против авторов, издателей, распространителей и вообще всех причастных. По крайней мере, думал я, вынужденные давать показания под присягой, эти мерзавцы о чем-нибудь да проболтаются. И уж, каковы бы ни были их намерения, продолжать "операцию", имея на руках судебный иск, им будет не в жилу. Куда там! Ни авторов, ни издателей привлечь к суду было невозможно: они находились в Москве. Оставался распространитель - тот самый книжный магазин Камкина, созданный и содержавшийся на советские деньги для распространения коммунистической пропаганды. Но и он, по американским законам, нес ответственность за распространяемую клевету только в том случае, если мы могли доказать, что он знал содержание своего товара. В крайнем случае, как утверждал закон: "Если книготорговец предлагает на продажу газету или журнал, где постоянно публикуются статьи скандального характера, распространение подобного издания может быть сопряжено с риском, что в статьях обнаружатся какие-либо клеветнические нападки". На том дело и стало, протянувшись более двух лет, но так и не достигнув зала суда. Американская Фемида не пожелала признать тот очевидный факт, что любые советские публикации (тем более кагебешное "Новое время") именно для распространения Лжи и существовали. Как можно! Так ведь, глядишь, пришлось бы запретить распространение любых советских публикаций на Западе. Вот ужас-то - это же "охота на ведьм"! * * * - Да стоит ли беспокоиться? - говорили мне. - Советская пропаганда настолько очевидна, что ей никто все равно не верит. - Напротив, надо, чтобы на Западе больше знали советскую пропаганду, утверждали некоторые, - она разоблачает режим лучше всех нас. Увы, это было бы так лишь в нормальном, нравственно здоровом мире, в котором каждое очередное изобретение агитпропа или главного управления "А" КГБ действительно должно было бы вызывать дружный хохот публики, насмешки прессы и возмущение Политиков. Нам же приходилось жить в мире реальном, где большинство людей хотело верить советскому режиму - в силу ли идеологических симпатий, страха перед ядерной катастрофой, веры в "стабильность", в "прагматический подход", в Божий промысел, и черт знает ещё что. Трагедия состояла в том, что западный человек в наше время мало уже чем отличался от советского: живя в постоянном страхе, он предпочитал не знать, чтобы легче было верить. Феномен "трех счастливых мартышек", которые зла не видят, не слышат и оттого о нем не Говорят, был на Западе ещё разительнее, чем в советском мире: по крайней мере, в последнем существовали реальные причины для страха. Здесь же и страх был воображаемым, нагнетенным все той же советской пропагандой, а верить в него было просто удобней, успокоительней для Совести обывателя, поскольку он получал прекрасное - и даже как бы благородное - оправдание своей природной трусости. Прибавьте сюда и тот факт, что большая часть Интеллигенции, страдая "детской болезнью левизны", просто симпатизировала идеям социализма. Для них самым страшным врагом человечества было собственное правительство, а советские вожди - хоть и немного заблудшими, но все же "прогрессивными" деятелями. Так или иначе, а советская пропаганда и Дезинформация были на Западе гораздо эффективнее, чем в СССР. Достаточно вспомнить, например, многомиллионное "движение за мир", словно по волшебству возникшее в начале 80-х, или восторги прессы по поводу прихода к власти "скрытого Либерала" Андропова в 83-м (не говоря уж о всеобщей вакханалии счастья в связи с появлением Горбачёва и его "перестройки"), чтобы в этом убедиться. Человек и вообще-то, по самой своей природе, склонен селективно воспринимать только ту Информацию, которую он ожидает или очень хочет получить, тем более усиливается это свойство под влиянием эмоций, желаний и верований. Лучший тому пример - история с чернобыльской катастрофой, которая никак не отразилась на восторгах по поводу Горбачёва, пытавшегося её скрыть в ущерб здоровью миллионов людей, никак не поколебала светлой веры в социализм, но была воспринята лишь как доказательство опасности любых атомных электростанций, где бы, кто бы и как бы их ни строил. Чудесным образом весь общественный гнев обратился не на тех, кто был повинен во Лжи и безразличии к жизни людей, а на тех, кто ни в чем повинен не был. А уж поверить в любую гадость по поводу "Диссидентов" был готов почти каждый: при всем внешнем восхищении нашим "мужеством" западная элита нас люто ненавидела. Само наше существование было угрозой иллюзиям одних и упреком глубоко забаррикадировавшейся Совести других. Даже их восхищение бывало омерзительно, оно как бы подчеркивало, что наша деятельность, наша позиция предполагают наличие каких-то сверхчеловеческих качеств и потому неприемлемы для людей "нормальных". Казалось бы, появление нашего движения в СССР было самой лучшей, самой оптимистической новостью послехрущевского времени, в перспективе предполагавшей возможность мирного избавления от советской угрозы. Казалось бы, даже самая мизерная надежда на такой исход должна была заставить Запад пересмотреть всю свою стратегию и сконцентрироваться на его достижении. Куда там! Мы были объявлены - сперва с восхищением, а потом со злобой "исключением" из общего правила, не имеющим никакого значения для западной Политики, кроме разве что лишней головной боли. И, как ни была тупа, абсурдна, подла советская кампания по нашей "компрометации", ни смеха, ни возмущения она обычно не вызывала. Напротив, она послужила Западу хорошим предлогом для сворачивания кампании в защиту прав человека в СССР в самый решающий момент: Комитет госбезопасности докладывает, что опубликованные с санкции ЦК КПСС в газете "Известия" материалы,разоблачающие враждебно-подстрекательскую деятельность спецслужб США среди "Диссидентов" в СССР, сыграли определенную роль в дискредитации ведущейся в США антисоветской кампании о "правах человека", - докладывал в ЦК Андропов в марте 1977 года. Речь шла о публикации письма некоего Липавского, всего лишь обычных "разоблачений" обычного Стукача КГБ, человека вполне ничтожного и никому не известного. Таких "разоблачений" со стороны людей, расколовшихся под следствием или как-нибудь иначе сломленных, были уже десятки, но впечатления, как правило, не производили. Только идиот не понимал, что режим в состоянии выдавить из человека и не такие ещё "сведения". Уж коли Бухарин мог "признаться" во вредительстве, чего было ждать от какого-то Липавского? Но кампания в защиту прав человека в СССР стала уже тяготить Запад, принуждая его менять всю свою долгосрочную Политику, все приоритеты. Сопротивление со стороны западной элиты таким радикальным изменениям было огромно. Отсюда - внезапный эффект Дезинформации, в сущности очень примитивной, касавшейся ещё и не арестованного Щаранского. Согласно поступившим данным, проведенное мероприятие вызвало серьезную реакцию в США и других западных странах. В сообщениях американских газет, радио и телевидения сквозит озабоченность общественного мнения взятым администрацией КАРТЕРА курсом на поддержку "Диссидентов" и открытым вмешательством во внутренние дела СССР и других социалистических стран. Характерно, что в комментариях американских средств массовой Информации не приводится серьезных доводов в защиту этого курса. Опубликованные в "Известиях" материалы вызвали растерянность среди аккредитованных в СССР американских дипломатов и корреспондентов и оказали сдерживающее влияние на их контакты с "Диссидентами". В соответствии с поступившими из Вашингтона инструкциями они отказываются от каких-либо комментариев и прибегают к голословному отрицанию изложенных в открытом письме и статье фактов. Вместе с тем сотрудники посольства США в своем окружении высказывают опасения, что советская сторона может потребовать выдворения из СССР скомпрометированного связью с ЦРУ американского дипломата ПРЕСЕЛА, организовать пресс-конференцию с автором открытого письма и опубликовать в других газетах новые разоблачительные материалы. Произошло определенное замешательство и в среде просионистски настроенных лиц и "Диссидентов", поддерживающих активные контакты с американскими представителями в СССР. И далее, окрыленный неожиданным успехом довольно заурядной Дезинформации, Андропов рекомендует (а политбюро одобряет) план расширения своей кампании: Комитет госбезопасности полагает целесообразным после визита в нашу страну госсекретаря США ВЭНСА осуществить следующие мероприятия по дальнейшей дискредитации роли спецслужб США в антисоветской кампании: - организовать интервью с автором открытого письма ЛИПАВСКИМ С. Л. американского или другого западного корреспондента с участием советского журналиста для последующего опубликования этого интервью в газете "Известия" и в зарубежной прессе; - через возможности ТАСС, АПН и Гостелерадио использовать в сообщениях и передачах на заграницу подготовленные Комитетом госбезопасности статьи, показывающие на фактических данных (...) что случай с ЛИПАВСКИМ не является единичным в использовании спецслужбами США "Диссидентов" в разведывательно-подрывной деятельности против СССР; - организовать через возможности Комитета госбезопасности направление в Вашингтон и в посольство США в Москве писем от отдельных советских граждан и коллективов с протестами против вмешательства США во внутренние дела СССР; - чтобы не вызвать ответных мер американских властей в отношении сотрудников советских представительств в США, ограничиться компрометацией первого секретаря посольства США ПРЕСЕЛА и корреспондента ОСНОСА, не прибегая к мерам их официального выдворения из СССР. Нет сомнения, прояви американская администрация в тот момент достаточно твердости, а западное общество - достаточно возмущения, и Андропов бы притих, и Щаранскому, скорее всего, не осмелились бы "пришить" шпионаж. Но вместо этого Картер стал оправдываться, извиняться, клясться и божиться, что он, дескать, проверял в ЦРУ и Щаранский их агентом вроде бы не был. Ещё более заискивающую позицию занял, приехав в Москву, Вэнс. Как же - надо было "спасать детант"! Испугались и еврейские организации на Западе: ах, как бы это не повлияло на эмиграцию! Словом, Запад "потек", как новичок на допросе в КГБ, и то, что было заурядной чекистской провокацией, превратилось в грандиозный успех их пропаганды: Комитетом госбезопасности получены данные о том, что американские дипломаты и иностранные корреспонденты в Москве расценивают статьи и комментарии в советской печати и передачах радио и телевидения, в которых дается отповедь ведущейся на Западе антисоветской кампании о "нарушении прав человека" как проявление твердой решимости Советского Союза не допускать вмешательства в свои внутренние дела, особенно накануне визита в СССР государственного секретаря США ВЭНСА, - докладывал окрыленный успехом Андропов. - По их мнению, "кульминационным моментом в этих мероприятиях Москвы" явился арест советскими властями "Диссидента" ЩАРАНСКОГО, что свидетельствует о непреклонности намерении СССР принимать предусмотренные законом меры в отношении подобных отщепенцев. Согласно высказываниям американского журналиста АКСЕЛЬБАНКА, публикация разоблачительных материалов в газете "Известия" и последующий арест ЩАРАНСКОГО поставили американскую сторону в щекотливое положение. Если эта ситуация будет подкреплена новыми доказательствами использования спецслужбами США "Диссидентов" в шпионских целях, то это серьезно затруднит Западу пропаганду в "защиту прав человека" в СССР и укрепит позицию Москвы в этом вопросе. Другой американский журналист РЕЗИНИ заявил по этому поводу, что наказуемость шпионажа в пользу иностранной державы ни у кого не вызывает сомнений, в том числе и у американских юристов. Опасения обидеть ВЭНСА не имеют почвы, хотя он может и высказать неудовольствие. (...) После ареста ЩАРАНСКОГО "Диссиденты" во главе с Сахаровым организовали 16 марта с.г. импровизированную пресс-конференцию на частной квартире, на которую пригласили несколько американских и других западных журналистов и раздали им заранее подготовленные заявления клеветнического характера. По полученным данным, посольство США в своем сообщении для госдепартамента об этой пресс-конференции особо выделило высказывания Сахарова о том, что "при нынешнем критическом положении, в котором находится советское движение в защиту прав человека, было бы очень полезно, если бы американский конгресс и президент как-то отреагировали на арест ЩАРАНСКОГО. Любое ослабление давления из-за границы в такой критический момент крайне нежелательно". Отвечая на вопрос одного из иностранных журналистов, намерен ли Сахаров встретиться с ВЭНСОМ во время его визита в СССР, он сказал, что не хочет такой встречи, если она поставит госсекретаря в затруднительное положение, и сам просить о встрече не намерен. На состоявшейся 18 марта с.г. закрытой пресс-конференции в посольстве США для американских корреспондентов представитель посольства уклончиво прокомментировал обращение Сахарова и других "Диссидентов" к США с призывом оказать им помощь, сославшись на то, что ему не известно, какой будет реакция правительства США. На вопрос корреспондента, не осложнит ли арест ЩАРАНСКОГО визит ВЭНСА в СССР, представитель посольства ответил, что администрация КАРТЕРА не связывает права человека с разрядкой. Согласно поступающим сведениям, средства массовой Информации США признают, что против ЩАРАНСКОГО выдвинуто "конкретное серьезное обвинение в государственной измене" и что это ставит в затруднительное положение тех, кто пытается выступать в его защиту. Одним словом, Запад сдал и Щаранского, и не ими завоеванные позиции, а смехотворное, идеологами политбюро придуманное положение о Диссидентах как орудии "подрывных центров империализма" неожиданно даже для его авторов получило легитимность. Через год, развивая свой успех, они расправились и со всем хельсинским движением в СССР, ловко перетасовав их суды с судами над реальными шпионами, а вся западная кампания в защиту прав человека практически кончилась. Как мы помним, политбюро долго не решалось судить "хельсинцев", отложив их процессы на целый год и тщательно готовя это "мероприятие". Издержки были слишком велики, учитывая тогдашний накал страстей в мире вокруг проблемы прав человека. И, скорее всего, поведи себя Запад в ту пору тверже, не осмелились бы они столь открыто бросить вызов. Обстановка сегодняшнего дня позволяет решить вопрос о проведении судебных процессов. В частности, имеется в виду, что в последнее время в действиях противника по дискредитации принятых в отношении преступников мер появилась неуверенность. Он значительно сбавил тон в попытках утверждать, что следствие якобы не располагает вескими доказательствами виновности привлеченных к уголовной ответственности лиц. Более того, администрация и пропагандистские органы США, по существу не отрицая преступной связи ЩАРАНСКОГО с американской Разведкой и в то же время желая избежать новых разоблачений ЦРУ, пытаются убедить общественность, что его деятельность была связана лишь с защитой "прав человека". Аналогичная линия на оправдание преступной деятельности обвиняемых проводится и в отношении других лиц. Принимается также во внимание, что в настоящее время могут быть полнее учтены и использованы в пропагандистских мероприятиях намерения и аргументы противника, которые он раскрыл в предшествующий период, организуя на Западе разного рода кампании в защиту преступников. Изложенные и другие благоприятные обстоятельства дают возможность выработать действенную тактику организации судебных процессов и их пропагандистского обеспечения. И далее - подробная разработка, как, в каком порядке и в сопровождении какой Дезинформации проводить эти процессы. Ключевым моментом для них было в этом деле сознательное смешивание дел членов Хельсинских групп и целого ряда людей, действительно арестованных за шпионаж, но, разумеется, никакого отношения к "хельсинцам" не имевших. На худой конец - аккуратное совмещение процессов над теми, кто сломался под следствием, и теми, кто не сломался. Все это обсуждалось вполне цинично, без малейших иносказаний или намеков: С учетом того, что противник сосредоточит свое главное внимание на попытках дискредитировать рассмотрение дел на ЩАРАНСКОГО, ГИНЗБУРГА, ОРЛОВА, ГАМСАХУРДИЯ, представляется целесообразным начать организацию судебных процессов с публикации материалов, разоблачающих действия спецслужб США по сбору шпионской Информации и созданию на территории нашей страны очагов проведения организованной антисоветской деятельности. В частности, опубликовать в газете "Труд" материалы судебного процесса над разоблаченным агентом американской Разведки РАДЖАБОВЫМ. Осуществление разоблачительных мероприятий создаст выгодные условия для одновременного проведения во второй половине марта процессов по делам МАРИНОВИЧА и МАТУСЕВИЧА в г. Василькове Киевской области и ЛУБМАНА в Ленинграде. Такое сочетание в порядке рассмотрения дел позволит в определенной мере нейтрализовать шумиху вокруг судебных процессов в отношении МАРИНОВИЧА и МАТУСЕВИЧА и в то же время продолжить разоблачение вмешательства американской Разведки во внутренние дела СССР. Во второй половине мая - начале июня имеется в виду провести оставшиеся процессы. Их проведение целесообразно начать с разбирательства в суде дела ОРЛОВА в Москве, совместив его по времени с рассмотрением дела ГАМСАХУРДИЯ и КОСТАВА в Тбилиси. Тактически такое совмещение будет оправданным, поскольку ГАМСАХУРДИЯ полностью раскаивается в совершенном им преступлении. ГАМСАХУРДИЯ является сыном известного грузинского писателя, имеет широкие связи в среде творческой Интеллигенции, в связи с чем его разоблачительные выступления, в частности, покрытие неприглядной роли установленных американских разведчиков, действующих под крышей посольства США в Москве, вызовут выгодный для нас резонанс. Разоблачения со стороны ГАМСАХУРДИЯ обеспечат, и свою очередь, условия для проведения судебного процесса по делу ГИНЗБУРГА, а затем и ЩАРАНСКОГО. Поскольку ЩАРАНСКИЙ обвиняется в измене Родине, то процесс над ним выгодно совместить с процессом по делам ФИЛАТОВА и НИЛОВА, что дополнительно создаст серьезные позиции для разоблачения проводимой ЦРУ на территории СССР шпионской деятельности. Этим процессам будет предшествовать предание гласности материалов, изъятых у американских разведчиков ПЕТЕРСОНА и КРОКЕТА при захвате их с поличным в 1977 году и свидетельствующих о подрывной деятельности Разведки США на территории СССР. Это был полным разгром, полная сдача позиций Западом в самый ключевой момент нашей истории. В результате и так называемый Хельсинский процесс потерял смысл, выродившись в пустую говорильню. Ведь, вопреки положениям Хельсинского соглашения, Запад уже "не связывал права человека с разрядкой". Такому повороту в Политике Запада, конечно, было много причин (о них мы ещё поговорим в главе пятой), но вряд ли кто может отрицать роль в этом и советской Дезинформации, и, как бы тупа она ни была, поразительной готовности, даже желания Запада ей верить. Между тем, наше движение так никогда и не оправилось от этого разгрома. Через год, в 79-м и начале 80-го, без особого шума и протестов подобрали последних, расправились и с Сахаровым, вторглись в Афганистан все это под одобрительный рев толпы на Олимпийских играх в Москве. Даже этого редкостно циничного шоу не смог Запад остановить - советский образ мышления восторжествовал повсюду. Победила их "Правда", их представления о добре и зле. А столь дорогая сердцу Запада "разрядка" ("детант") так же незаметно и бесславно исчезла: "не связанная с правами человека", она и смысла не имела, превращаясь в обыкновенную капитуляцию. Характерно, однако, что советские вожди выдержали свою игру, не дрогнув, до самого конца. Даже много лет Спустя, в разгар "гласности и перестройки", они от своей легенды не отказались и настояли-таки на том, чтобы Щаранский был освобожден как настоящий шпион - в обмен на реального советского шпиона и на том самом мосту в Берлине, где шпионов обменивали. Эти ребята своего не упускали. Ну, а Запад... утерся и засиял в полном восторге от своего нового друга Горбачёва. Как Говорят англичане, с такими друзьями и врагов не нужно. * * * Можно не сомневаться, что уж если в таком важном вопросе да столь примитивная гебешная Дезинформация тем не менее могла сыграть столь роковую роль, то в вопросах менее существенных, привлекавших гораздо меньше общественного интереса, она была ещё эффективней. Особенно учитывая, что чекистские "меры по компрометации" очень часто довольно искусно строились вокруг чисто человеческих особенностей, слабостей характера, нестандартных отношений, используя и амбиции людей, и их бесправное положение, и малую осведомленность Запада. Разработки эти бывали на редкость подлы. Вот, например, в том же деле Щаранского мало было чекистам привесить ему ярлык шпиона, надо было залезть и в личную жизнь: ...в связи с тем, что официальные власти США активно используют в антисоветской кампании бывшую советскую гражданку Штиглиц под видом жены Щаранского, поручить совпослу Добрынину А. Ф. передать президенту Картеру материалы, раскрывающие аморальный облик Щаранского, в том числе личные письма отца Штиглиц, категорически отрицающего супружество дочери с Щаранскнм и выступающего против её провокационной деятельности. В последующем эти материалы можно будет передать для опубликования в зарубежной прессе. Расчет тут столь же простой, сколь и подлый - известно, что Картер человек глубоко религиозный, баптист - имеет представления о нравственности супружеских отношений гораздо более строгие, чем принято в нашем мире. И это, без всякого смущения, передается по "обычным дипломатическим каналам", через посла в США. Можно только гадать, какие же гадости передавались "по каналам КГБ", закулисно: По имеющимся в Комитете госбезопасности сведениям, противник рассматривает издание новой книги С. АЛЛИЛУЕВОЙ "Только один год" как одну из мер по расширению антисоветской кампании, приуроченной к 100-летию со дня рождения В. И. ЛЕНИНА. (...) Учитывая вышеизложенное, в целях отвлечения мировой общественности от клеветнической кампании, проводимой противником с использованием книги С. АЛЛИЛУЕВОЙ "Только один год", предлагаются следующие мероприятия: В связи с письмом Иосифа АЛЛИЛУЕВА и Екатерины ЖДАНОВОЙ в Политбюро ЦК КПСС, в котором выражается возмущение по поводу изменнического поведения их матери, считаем возможным подготовить и опубликовать за рубежом открытое письмо детей С. АЛЛИЛУЕВОЙ, адресованное известному политическому обозревателю Г. СОЛСБЕРИ, заместителю главного редактора газеты "Нью-Йорк таймс", который неоднократно брал интервью у С. АЛЛИЛУЕВОЙ и в личном плане относится к ней с оттенком презрения. Это мероприятие будет подстраховано публикацией упомянутого письма и интервью с детьми С. АЛЛИЛУЕВОЙ в одном из ведущих европейских журналов. Продвинуть в западную печать тезисы о том, что новая книга С. АЛЛИЛУЕВОЙ является результатом коллективного труда таких лиц, как Д.КЕННАН, Л.ФИШЕР, М.ДЖИЛАС, Г.ФЛОРОВСКИЙ, А.БЕЛИНКОВ, и других, зарекомендовавших себя ярыми противниками СССР и специализирующихся на фальсификации истории Советского Государства. Одновременно включить в эти материалы имеющиеся в распоряжении КГБ сведения, компрометирующие упомянутых лиц в личном плане. Направить в адрес С. АЛЛИЛУЕВОЙ письмо от видных представителен советской Интеллигенции, лично знавших С. АЛЛИЛУЕВУ (писатель СОЛОУХИН, кинодраматург КАПЛЕР, главный редактор журнала "Советский экран" ПИСАРЕВСКИЙ, профессор МЯСНИКОВ - научный руководитель С. АЛЛИЛУЕВОЙ при защите ею диссертации и др.), в котором содержался бы мотивированный протест против фальсификации фактов из истории Советского Государства, клеветы на В. И. ЛЕНИНА. Такое письмо могло бы быть передано С. АЛЛИЛУЕВОЙ через возможности КГБ и с таким расчетом, чтобы оно стало достоянием зарубежной печати. И такие "меры по компрометации" сопровождали буквально каждое событие, от публикаций книг до арестов и судов, от побегов за границу деятелей искусства до международных происшествий крупного масштаба. Разумеется, далеко не все эти "мероприятия" были удачны, но и отрицать их значение было бы крайней наивностью: ведь в результате создавалась гигантская машина Дезинформации, целая Система "агентов влияния", против которых у Запада не было никакой защиты. Напротив, Демократия была вынуждена защищать право своих заклятых врагов распространять заведомую Ложь. Во многих странах, например в США, закон практически даже не защищает вас от клеветы в печати: вам, а не клеветнику надлежит доказывать в суде наличие у клеветника умысла вас оклеветать. А если вы, не дай Бог, человек известный, клеветать на вас считается священным правом прессы. К тому же, большинство этих "агентов влияния" не были в буквальном смысле агентами КГБ. Просто кто-то распространял советскую Дезинформацию из идейных соображений, кто-то - выплачивая, так сказать, старый "должок" этому ведомству или, наоборот, ожидая некой ответной поблажки, услуги, а кто-то - и вовсе не ведая, что творит. Ведь часто "нужная" КГБ "Информация" была одновременно весьма интересна вашему конкуренту, завистнику или просто склочному человеку, а задачей КГБ становилось всего лишь подсунуть её такому заинтересованному лицу. Да мало ли какие возникали сюжеты. Скажем, большинство западных специалистов по России - советологов, славистов - оказались в зависимости от режима просто в силу того, что им необходимо было время от времени ездить в СССР. Без этого специалист в здешнем академическом мире не считался за специалиста. Любой мог бросить ему упрек в том, что он дисквалифицировался, оторвался от действительности. А возможность туда поехать плотно контролировалась в те годы Лубянкой. Но ведь существовал и обратный механизм, куда более мощный: советский человек любой профессии не мог выехать за границу, скажем, на научную конференцию, на гастроли или соревнования - без санкции КГБ. Став "невыездным", он, конечно, автоматически терял свою ценность, а иногда и просто работу. "Возможности КГБ" были, таким образом, практически безграничны. Разглядывая же теперь документы ЦК об этих самых "мерах по компрометации", я только диву давался, до чего же они, сволочи, были ловки. Вот ведь, углядели, что Солсбери "в личном плане относится с оттенком презрения" к Аллилуевой, да тут же и задействовали этот оттенок. И что в такой ситуации было делать той же Аллилуевой? Объяснять Солсбери, что им воспользовался КГБ как "каналом" своей Дезинформации? Или вот ещё сюжет: записка Андропова "О мерах по компрометации решения Нобелевского Комитета о присуждении премии мира Сахарову А. Д." и соответствующее решение политбюро: - поручить Отделам науки и учебных заведений, пропаганды ЦК КПСС, совместно с Президиумом Академии Наук СССР подготовить от имени Президиума Академии Наук СССР и видных советских ученых открытое письмо, осуждающее акцию Нобелевского Комитета, присудившего премию мира лицу, ставшему на путь антиконституционной, антиобщественной деятельности. Указанное письмо за подписью членов Президиума Академии Наук СССР и видных советских ученых опубликовать в газете "Известия"; - редакции газеты "Труд" опубликовать фельетон, в котором преподнести присуждение Сахарову Нобелевской премии мира в сумме 122 тысяч долларов как подачку реакционных кругов Запада за постоянно поставляемую им клевету на советский общественный и государственный строй; - по линии АПН продвинуть на Запад материалы, раскрывающие тезис о том, что присуждение премии мира человеку, выступающему против разрядки международной напряженности и оценивающему с крайне реакционных позиций события в Чили, Вьетнаме, Камбодже, Ближнем Востоке, противоречит Политике Советского Государства и всех прогрессивных сил мира, направленной на разрядку международной напряженности и разоружение; - по каналам Комитета государственной безопасности продвинуть на Запад статьи, в которых показать абсурдность решения Нобелевского Комитета, присудившего премию мира лицу, которое является изобретателем оружия массового поражения людей. В этом документе все замечательно учтено: и покорность академиков (они, Говорят, ещё и дрались между собой за привилегию подписать это "открытое письмо" - ещё бы, позволяли ведь не всем, а только "ведущим советским ученым"!), и зависть работяг (газета "Труд" - орган советских профсоюзов - читалась в основном рабочими, для которых сумма в 122 тысячи долларов была просто невообразима), и сантименты "прогрессивных сил мира". Ну а последний пункт, идею об "абсурдности" присуждения премии мира создателю водородной бомбы, "продвинул на Запад" не кто иной, как... Жорес Александрович Медведев. И не где-нибудь, а в Осло, выступая в Нобелевском институте. Так, между прочим, сказал - и сказал. Как уж он оказался этим "каналом", кто ему подсказал столь глубокую мысль, или сам додумался - Бог весть. Но какая удача для Андропова: не кто-нибудь, известный ученый-Диссидент... И говорите мне теперь, что КГБ было глупым, что их Дезинформация ни на кого не действовала. Куда там! Годами с редкостным терпением готовили они свои "каналы", зачастую играя с людьми, точно кошка с мышкой. И горе было тому, кто пускался с ними в эти игры, наивно надеясь их перехитрить: обмануть ведь можно человека или группу людей, но не Систему. В Дубравном исправительно-трудовом лагере отбывает наказание осужденный в феврале 1966 года Верховным Судом РСФСР к 7 годам лишения свободы по ст.70 ч.1 УК РСФСР СИНЯВСКИЙ А. Д. Наблюдение за его поведением в исправительно-трудовом лагере показало, что он в последнее время все чаще размышляет над своей дальнейшей судьбой, хотя по-прежнему отрицает свою вину. В отличие от ДАНИЭЛЯ и членов его семьи, СИНЯВСКИЙ и его жена не принимают участия в каких-либо антиобщественных акциях. В целях пресечения дальнейшего использования Западом факта осуждения СИНЯВСКОГО и ДАНИЭЛЯ в антикоммунистической пропаганде, считаем целесообразным продолжить работу с СИНЯВСКИМ в плане склонения его к подаче заявления в Президиум Верховного Совета РСФСР о помиловании. При получении такого заявления считали бы возможным удовлетворить просьбу СИНЯВСКОГО. Просим согласия. Председатель Комитета госбезопасности Андропов. Записка т. Андропова Ю. В. от 30 сентября 1968 г. (о Синявском) (т.т. Суслов, Андропов, Полянский, Шелепин, Демичев) Разрешить т. Андропову Ю.В. вести работу с учетом обмена мнениями, состоявшегося на заседании Политбюро ЦК. Осужденный Верховным судом РСФСР на 7 лет лишения свободы литератор Синявский А.Д., автор книг антисоветского содержания, публиковавшийся на Западе под псевдонимом "Абрам Терц", отбыл к настоящему времени более двух третей наказания. Наблюдение за Синявским показывает, что он, находясь в исправительно-трудовом учреждении, соблюдает установленный режим, отрицательно относится к попыткам отдельных заключенных вовлечь его в антиобщественную деятельность и своим поведением фактически не дал новых поводов для использования его имени за рубежом во враждебных нашему Государству целях. Никаких предосудительных поступков не допустила и его жена Розанова-Кругликова, проживающая в г. Москве. Вместе с тем Синявский продолжает стоять на позиции непризнания своей виновности и отрицания антисоветского характера своих действий, по-прежнему считает суд над ним незаконным. Однако с его согласия жена Синявского обратилась с ходатайством о помиловании, избрав в качестве мотива трудность воспитания малолетнего сына. Рассмотрев это заявление и проанализировав материалы, а также принимая во внимание, что срок наказания Синявского истекает в сентябре 1972 года, полагаем возможным положительно решить вопрос о сокращении ему в порядке помилования срока наказания на 1 год 3 месяца. Такая мера, по нашему мнению, способствовала бы отрыву Синявского от антиобщественных элементов и может положительно повлиять на его дальнейшее поведение. Проекты постановления ЦК КПСС, Указа Президиума Верховного Совета РСФСР по этому вопросу прилагаются. Просим рассмотреть. Ю. Андропов Р. Руденко Л. Горкин 12 мая 1971 года. О помиловании Синявского А.Д. Одобрить проект Указа Президиума Верховного Совета РСФСР по этому вопросу (прилагается). СЕКРЕТАРЬ ЦК Комитетом госбезопасности проводится работа по оказанию положительного влияния на досрочно освобожденного из мест лишения свободы СИНЯВСКОГО Андрея Донатовича, созданию обстановки, способствующей его отходу от антиобщественных элементов. Принятыми мерами имя СИНЯВСКОГО в настоящее время в определенной степени скомпрометировано в глазах ранее сочувствующей ему части творческой Интеллигенции. Некоторые из них, но имеющимся данным, считают, что он связан с органами КГБ. СИНЯВСКИЙ следует совместно выработанной по возвращении его в Москву линии поведения, ведет уединенный образ жизни, занимается творческой работой, связанной с вопросами русской литературы XIX иска и историей древнерусского искусства. Используя "авторитет" СИНЯВСКОГО, через его жену РОЗАНОВУ-КРУГЛИКОВУ удалось в выгодном нам плане воздействовать на позиции отбывших наказание ДАНИЭЛЯ и ГИНЗБУРГА, в результате чего они не предпринимают попыток активно участвовать в так называемом "демократическом движении", уклоняются от контактов с группой Якира. Вместе с тем, известно, что СИНЯВСКИЙ, в целом следуя нашим рекомендациям, по существу остается на прежних идеалистических творческих позициях, не принимая марксистско-ленинские принципы в вопросах литературы и искусства, вследствие чего его новые произведения не могут быть изданы в Советском Союзе. Различные буржуазные издательства стремятся использовать это обстоятельство, предлагая свои услуги для публикации работ СИНЯВСКОГО, что вновь может привести к созданию нездоровой атмосферы вокруг его имени. 5 января 1973 года СИНЯВСКИЙ обратился с ходатайством в ОВИР УВД Мосгорисполкома о разрешении ему выезда вместе с женой и сыном, 1965 года рождения, во Францию сроком на 3 года по частному приглашению профессора парижского университета КЛОДА ФРИЮ. Учитывая изложенное и принимая во внимание желание СИНЯВСКОГО сохранить советское гражданство, считали бы возможным не препятствовать выезду семьи СИНЯВСКОГО из СССР. Положительное решение этого вопроса снизило бы вероятность вовлечения СИНЯВСКОГО в новую антисоветскую кампанию, так как лишило бы его положения "внутреннего эмигранта", оторвало бы от творческой среды и поставило бы в конечном счете СИНЯВСКОГО в ряд писателей "зарубежья", потерявших общественное звучание. В последующем можно решить, целесообразно ли возвращение СИНЯВСКОГО в Советский Союз после истечения срока пребывания во Франции. Просим согласия. Председатель Комитета госбезопасности Андропов.   11. Страдающая ннтеллигенция Я привел эту драму и документах почти целиком, потому что она удивительно точно, шаг за шагом, иллюстрирует, как терпеливо и обстоятельно "работало" политбюро, подготовляя свои "оперативно-чекистские мероприятия". И уж кого-кого, а свою родную советскую Интеллигенцию они понимали прекрасно, отлично зная, как наиболее эффективно сбалансировать кнут и пряник. А пуще всего - как использовать интеллигентскую самовлюбленность. В мою задачу вовсе не входит кого-то персонально "разоблачать" или даже осуждать, тем более, что для большинства из нас в этих документах ничего особенно нового не содержится. То, что Синявская "играла в сложные игры с КГБ", она и сама тогда не скрывала. Я ещё помню, как, вернувшись из лагеря в январе 70-го, столкнулся с ней на обеде у общих знакомых. Любопытно, что это была наша первая и последняя встреча в Москве, до того мы и знакомы-то не были, но госпожа Синявская просто рта не закрывала. А говорила она - причем, как всегда, с большим апломбом - о том, что "нам - писателям" не нужен весь этот шум, это так называемое "движение", вся эта "Политика". Это только вредит "нам писателям", а надо тихо сидеть и не рыпаться. А пуще всего не стоит связываться со всеми этими Якирами и прочими любителями шума. Увидев же мою резко негативную реакцию на свою "писательскую" линию, она больше со мной встречи не искала. Не удалось, "пользуясь авторитетом Синявского, повлиять" - и не надо. Я ей только затем и нужен был, затем, надо полагать, и притащилась на обед к общим знакомым в тот самый день, когда я там должен был появиться. Но дело не в этом. Для меня несущественно, пользовалась ли она "авторитетом Синявского" по своей инициативе или по "достигнутой договоренности", - так же, как не имеет теперь значения, затевала ли она бесконечные склоки в эмиграции (в том числе и постоянные нападки на Солженицына) согласно "совместно выработанной линии" или просто в силу склочности характера. Так ли, сяк ли, Андропов не прогадал. Занятно, однако, другое: упоминание этих документов в русской печати вызвало совершеннейшее бешенство госпожи Синявской. Нимало не смущаясь забавного противоречия, она тотчас - и, как всегда, безапелляционно - заявила (в "Московских новостях"), что документы: а) "украдены", б) "подделаны", в) что Андропов все переврал. Прямо как тот не в меру ретивый провинциальный адвокат из известного анекдота, который утверждал, что его подзащитный невиновен, так как у него есть абсолютно неопровержимое алиби, а в то же время он нуждается в снисхождении из-за своего чрезвычайно трудного детства. Затем, опять же не переводя дыхания, взяла и сама опубликовала те же самые документы - вот она, дескать, "вся Правда", не украденная и не подделанная. Наконец в длиннющей статье в "Независимой газете", на два номера с продолжением, по целой газетной странице в каждом, поведала о своих необычайных подвигах: о том, как она, умная и бесстрашная женщина, объегорила глупый и трусливый КГБ, "переиграла" их в их же собственной игре. Она, видите ли, шантажировала КГБ, ложно обвинив их в краже ценных книг во время обыска. Вот ведь находчивость! Вот смелость! Что ж тут оставалось делать бедным чекистам, как только отпустить их с миром в Париж. Но и это ещё бы ничего - в российской прессе сейчас и не такое встретишь. Как говорится, не хочешь - не слушай, а врать не мешай. Не стал бы и я пересказывать весь этот горячечный бред, если бы не один абзац этого по случаю сочиненного мемуара, в котором, распалив уже свою фантазию добела, она как бы кричит всем нам сразу: "...подите прочь, бесстыдники, на что хвост подымаете? На дело Синявского-Даниэля, из которого вы вышли, как, простите за стилистическую вольность, русская литература из гоголевской шинели? Откуда у вас сегодня такое стремление плюнуть в свое прошлое? Откуда у вас такая вера в КГБ и преданность этой фирме? Как могло случиться, что слово Андропова стало вам дороже слова Синявского? Почему вам так хочется, чтобы король оказался голым?" Оставлю в стороне крайне наглый, базарный тон этого "воззвания". Но, прочитав о нашем коллективном происхождении из четы Синявских, невозможно не подивиться как диалектичности их Совести, так и интеллигентской самовлюбленности. Да неужели они всерьез верят в это? Неужто им невдомек, что Синявский имеет такое же отношение к "делу Синявского-Даниэля", как Киров - к делу убийства Кирова? Или как Дрейфус - к "делу Дрейфуса"? Собирая нашу первую демонстрацию в 1965 году, мы и Синявского в глаза не видели, и книг его не читали (а я так и впоследствии не осилил больше 20 страниц). Дело ведь было не в нем, а в том, потерпит ли общество политические репрессии в послесталинское время. Вернемся ли мы назад, ко временам террора, или все-таки проснется в людях их гражданское мужество. Это был просто тест на зрелость, который выдержали лишь немногие. Большинство осталось советским, как и было, и Синявский в их числе. "Голос из хора", да ещё и фальшивый. Что стоит за дубовым языком андроповских сообщений, понятно лишь посвященным. Скажем, что значит "отрицательно относится к попыткам отдельных заключенных вовлечь его в антиобщественную деятельность"? А это значит молчать, когда издеваются над твоим сокамерником, идти на работу, когда бастуют твои солагерники, постыдно жрать лагерную кашку, когда зона объявила голодовку. Или что значит "ходатайство о помиловании"? Де-юре это и есть признание вины, сколько бы ты ни говорил потом, что не признаешь себя виновным. Да ничего другого и не требовал от нас режим, по крайней мере для начала. Согласись на это любой из нас, и - дом, свобода, тепло, пища. Любящая жена и трудновоспитуемые дети. Но не пошел на это умирающий Галансков, предпочел умереть Марченко. И, наоборот, "помилованный" Гамсахурдиа дослужился до президента Грузии. Мы-то знаем: режим на достигнутом не успокаивался, свой "должок" получал и много лет Спустя. Словом, это твой выбор. Конечно, ты вправе выбрать путь полегче, но тогда не жди уважения солагерников, тем более не требуй аплодисментов. В самом деле, уж коли "мы - писатели", ну так и сидели бы писали о литературе. И не лезли бы в гнусную Политику ни тогда, ни теперь. Так нет, теперь ещё и лавры борцов нужны, отцов-основателей. Право же, как Говорят англичане, нельзя одновременно и съесть пирожок, и иметь его, а по-лагерному ещё точнее - и рыбку съесть, и... И кашку получать в лагере за то, что следуешь "достигнутой договоренности", и помилование получить от Андропова, и в Париж уехать вполне комфортабельно, с иконами, с совпаспортом, с возможностью ездить назад, но и в героях ходить, а теперь ещё с апломбом вещать о судьбах России... "Мне удалось вывезти Синявского из лагеря на 15 месяцев раньше срока", - с гордостью пишет его жена, оправдывая свои "игры" с КГБ. Помилуйте, да можно было и все 7 лет сэкономить, сразу "достигнув договоренности" и занявшись исключительно историей древнерусского искусства. Так ведь многие и делали, с самого начала найдя себе "безопасный" предмет для занятий. Стоило ли и огород городить! Ах, но ведь это же не кто-нибудь, а сам Синявский! Она же Синявского освободила! Перед непомерностью этого достижения нам всем остается лишь потупить глаза, притихнуть и тайно восхищаться подвигом верной подруги. Будто нам и невдомек, что Синявский превратился в Синявского благодаря "делу Синявского-Даниэля", всему тому "шуму", который "им - писателям", оказывается, вовсе не нужен. Для меня, повторяю, несущественно, пользовались ли они "авторитетом Синявского" по своей инициативе или по "достигнутой договоренности". Существенно, что они вообще претендуют на какой-то "авторитет". Меня гораздо больше коробит интеллигентская самовлюбленность, исключительность. Ведь они - "таланты", а стало быть, убеждены, что и мерки к ним должны быть другие. Простой смертный себе и одной десятой такого коллаборационизма позволить не мог без клейма позора, каковой Интеллигенция выдает теперь за героическое сопротивление, или, в крайнем случае, за оправданную жертву. Да чем оправдано-то? Своей собственной самовлюбленностью! 24 июля 1969 года в Англию с целью сбора материалов для создания нового произведения о В.И.ЛЕНИНЕ выехал КУЗНЕЦОВ Анатолий Васильевич, 1929 года рождения, уроженец г. Киева, член КПСС с 1955 года, ответственный секретарь Тульского отделения Союза писателей РСФСР, заместитель секретаря партийной организации отделения, член редколлегии журнала "Юность" с июня 1969 года. По Информации посольства СССР в Англии, вечером 28 июля КУЗНЕЦОВ ушел из гостиницы и, как сообщило позднее министерство иностранных дел Англии, обратился с ходатайством разрешить ему остаться в стране. Просьба КУЗНЕЦОВА удовлетворена. Эта история нашумела в свое время не только потому, что Кузнецов был писателем весьма известным, но главным образом из-за откровенного признания Кузнецова в своем сотрудничестве с КГБ. Отдадим ему должное: он сказал об этом сразу, при первой же возможности, и сам настоял на публикации этого признания в английских газетах со всеми подробностями, желая таким образом загладить вину. Тем не менее, история поразительная: по его словам, он "играл с КГБ" более года и даже писал ложные, фантастические по своей абсурдности доносы на своих друзей и коллег, известных писателей и артистов, якобы состоящих в заговоре против советской власти, - все это лишь затем, чтобы получить возможность поехать за границу и там остаться. Он, видите ли, не мог больше жить в СССР, где его талант задыхался от отсутствия творческой свободы. И это ещё не худший пример. По крайней мере, Кузнецов не требовал лавров героя, не рассчитывал на сочувствие, а всю историю рассказал сам вполне честно. Он хотя бы чувствовал, что совершил нечто недостойное. Большинство не осознавало и этого. Скажем, деятели Культуры, получавшие разрешение на заграничные поездки, обязаны были потом писать отчеты о виденном и слышанном, а иногда и "выполнять отдельные поручения КГБ". И это считалось у них вполне "нормальным", так же, как и доносить на иностранцев, приезжавших в СССР. Дело здесь отнюдь не в самой связи с КГБ, к которому я всегда относился на редкость безлично, так же, как и к обыкновенным Стукачам. Одного из этих последних, человека, наговорившего на меня в КГБ четверть века назад таких гадостей, что я вполне мог и погибнуть, я встретил теперь случайно на улице и не почувствовал ничего, кроме некоторой жалости. Нет, это совсем другое. Те, о ком я говорю, жалости не вызывают и никогда себя виновными не чувствуют. Напротив, они собой любуются. Не знаю, быть может, я слишком субъективен, но эти люди вызывают у меня чисто физиологическое отвращение, какое мы обычно испытываем при виде мокрицы. Прости меня, моя страна, За то, что я - кусок говна - писал один питерский поэт в припадке откровенности. Ему хотя бы достало Совести осознать эту грустную Истину - ведь большинство его сотоварищей по классу и того не осилило. Как раз когда я пишу эти страницы, второй канал Би-Би-Си показал нам удивительный документальный фильм о новом герое нашего времени Владимире Познере. Да-да, том самом Познере, что годами убеждал с экрана западных телезрителей в Америке, Англии, Франции на своем безукоризненном английском и французском в преимуществах советского строя, в миролюбии советской Политики, в том, что Сахарова сослали правильно, в Афганистан вторглись правильно, а в психушки никого, кроме сумасшедших, не сажают. Теперь же с не меньшей убедительностью, со слезой в голосе рассказывает, как он безмерно страдал все эти годы. Ведь его - жутко подумать! - долго не пускали за границу, а вся его продукция шла только "на экспорт". Ему - ему! - не доверяли, не давали вести никакой программы на родном советском телевидении! И, конечно, ему приходилось лгать - а кому не приходилось! - отчего он страдал ещё больше. Но - чего не сделаешь ради своего таланта. И в чем же талант! Да в том, что он лучше других умел лгать на своем безукоризненном английском, французском. Надо сказать, Би-Би-Си постаралось на славу: создать образ героя на крайне бедном материале - задача отнюдь не простая - как если бы в 40-е сделать героический фильм об Эзре Паунде. Но уж очень им, видать, хотелось - ведь это, наверно, делали такие же познеры, только западные. Камера любовно показывает нам Познера на утренней пробежке, Познера с его американским близнецом Донахью, Познера дома, Познера молодого и Познера старого. Вот "его" школа в Нью-Йорке, где он учился мальчиком до репатриации в СССР; вот дом Познеров в самом сердце либерального Нью-Йорка, в Гринвич-Виллидже. Домик не слабый, по нынешним временам потянет на несколько миллионов, да и тогда стоил соответственно. Но все это счастье безвозвратно потеряно из-за проклятого маккартизма; Познер-старший, коммунист по убеждениям и гражданин СССР по паспорту, не пожелал расстаться с "серпастым-молоткастым", отчего - какая несправедливость! - потерял работу в крупной голливудской фирме. Пришлось ехать в СССР - страдать. И теперь при виде своей детской фотографии Познер... плачет. Да-да, плачет самыми настоящими слезами. Я даже записал этот фильм на видеокассету - ведь мне иначе никто не поверит. Буду, невзирая на авторские права, за плату показывать неверящим плачущего Познера, умилившегося собственной детской фотографии. Но вот и кульминация - август 1991-го, танки на улицах Москвы, "Лебединое озеро" по советскому телевизору и - освобождение Познера. Кадры из фильма Формана "Полет над кукушкиным гнездом": всегда покорный индеец-гигант вырывает из пола тумбу и крушит ею окно. Свобода! Он решился, он порвал путы. "Я не позволю себе поверить ни в человека, ни в правительство, ни в идеологию. Никогда больше!" - как всегда убедительно, на своем безукоризненном английском говорит он с экрана в заключение, словно старая потасканная шлюха клянется, что она больше никому, никогда, ни за что не даст. Благо никто больше и не просит. Причем тут вера? Ведь нам уже вроде бы объяснили: ни во что он не верил, он всю жизнь лгал и страдал. * * * Помилуйте, да ведь все они страдали, боролись, преследовались - так уж был устроен советский режим, суть которого не изменилась со времен Сталина. И те академики, что, расталкивая коллег локтями, рвались подписать письмо против Сахарова. А как же! Ведь те, кому подписать не удалось, пострадали они не попали в число "ведущих советских ученых". И мой случайный собеседник, "сосланный" за вольнодумство послом в одну захудалую западную страну. И даже Андропов - только подумайте, сколько же ему пришлось вытерпеть от "идеологов" в политбюро! Все они боролись и страдали. Преследовали одних и преследовались другими, были и палачами, и жертвами одновременно. Но то, что жертвы, - теперь вспомнил каждый, а то, что палачи, - никто вспоминать не хочет. А уж пуще всех страдала творческая Интеллигенция, ежедневно "приносившая жертву" ради спасения своего таланта, своей науки, искусства, литературы. Да ведь в наши годы писателю просто требовалось чуть-чуть пострадать, чтобы талант его обратил на себя внимание, засверкал, заискрился. Не всерьез, конечно, а так, как писал Высоцкий: чтоб "в тридцать три распяли, но не сильно". Какой же это писатель, если его совсем-совсем не преследуют? Кто бы, скажите, вообще знал, особенно на Западе, о существовании такого "поэта", как, например, член ЦК ВЛКСМ Евгений Евтушенко, если бы не его "авторитет" опального, преследуемого, "сердитого молодого человека"? А стоило это не дорого: Главное управление по охране государственных тайн в печати при Совете Министров СССР докладывает, что в N6 журнала "Юность" за 1977 год заверстана поэма Е.Евтушенко "Северная надбавка". Герой поэмы Петр Щепочкин длительное время работает на севере и, зашив в пояс свою "северную надбавку" в десять тысяч рублей, едет в отпуск. Он мечтает о том, как сядет в поезд "Владивосток - Москва" и "в брюшную полость" нальет себе пивка. (...) Прогуляв в столице несколько "слипшихся" дней и став легче "на три аккредитива и тяжелей бутылок на сто пива" Петр Щепочкин решает навестить свою сестру Валю, работающую медсестрой в подмосковном городе Клину. Его, привыкшего швырять сотни и тысячи рублей, "ошеломила" встреча с сестрой, живущей вместе с мужем и ребенком в "окраинном" бараке на зарплату в сто пятнадцать рублей. Герои поэмы при этом горько размышляет "...про множество вещей про эти сторублевые зарплаты, про десятиметровые палаты, где запах и пеленок и борщей. Он думал - что такое героизм? Чего геройство показное стоит, когда оно вздымает гири ввысь, наполненные только пустотою?" Свой вывод он "формулирует" в словах, обращенных к старику-сторожу: "Воров боишься? Разберись, кто вор...", недвусмысленно тем самым намекая, что люди, получающие "сторублевую зарплату" и проживающие в "десятиметровых палатах", по сути дела обворованы. На эти, неприемлемые с нашей точки зрения, моменты из поэмы Е.Евтушенко "Северная надбавка" обращено внимание заместителя главного редактора журнала "Юность" А. Дементьева в беседе с ним в Главном управлении 6 мая с.г. Тов. Дементьев согласился с этими замечаниями, но сказал, что редакция вряд ли сумеет внести в поэму нужные исправления, поскольку поэт якобы заявил, что он ни одной строчки в ней менять не будет. Ну что значит - "ни одной строчки"? Ведь это ж все, как признал сам поэт, "геройство показное", "наполненное только пустотою". Конечно же, ЦК во всем разобрался, все поправил. Главлит СССР (т. Романов) информирует о том, что в очередном номере журнала "Юность" (N6, 1977) готовится к публикации поэма Е. Евтушенко "Северная надбавка", в которой допущены серьезные идейно-художественные просчеты, искажающие нашу действительность. В соответствии с поручением в Отделах пропаганды и Культуры ЦК КПСС состоялась беседа с руководством журнала "Юность" (т. Дементьев) и Союза писателей СССР (т. Сартаков). Как сообщил т. Дементьев, при подписи в печать в текст внесены существенные поправки, учитывающие замечания Главлита. В ходе беседы редакции журнала было предложено продолжить работу по редактированию текста. Вопрос о публикации поэмы Е. Евтушенко, с учетом проведенной работы по редактированию текста в целом, считали бы возможным оставить на окончательное решение редколлегии журнала "Юность". Было обращено внимание редакции (т. Дементьев) на необходимость неукоснительного соблюдения постановления ЦК КПСС "О повышении ответственности руководителей органов печати, радио, телевидения, кинематографии, учреждений Культуры и искусства за идейно-художественный уровень публикуемых материалов и репертуара". Правлению Союза писателей СССР (т. Сартаков) рекомендовано принять необходимые меры по укреплению редколлегии и аппарата редакции журнала "Юность". Пожурили, поставили на вид - только и всего. И поэму напечатали, и на этап никто не поехал, но зато сколько шуму, разговоров - сам ЦК вмешался! Теперь и читатель зачитает журнал до дыр, и за границей появятся статейки сочувствующих журналистов о преследуемом правдолюбце Е. Евтушенко. Ну и, конечно, "авторитет" среди Интеллигенции: он же не какой-нибудь там Долматовский, он опальный, сердитый. Впрочем, и Евгений Долматовский тоже ведь не лыком шит, он тоже опальный и преследуемый. В девятом номере журнала "Октябрь" за этот год опубликованы новые стихи поэта Е. Долматовского. Среди них - стихотворение "23 февраля 1973 года", посвященное празднованию дня Советской Армии и Военно-Морского Флота в наше время. Система образов этого стихотворения такова, что, вместо раскрытия преемственности связи героических традиции советского народа и его вооруженных сил, она объективно ведет к противопоставлению сегодняшнего времени прошлому. В стихотворении содержатся двусмысленные образы и формулировки, бросающие, независимо от субъективных намерений автора, тень на современную жизнь. Е. Долматовский сетует, что "теперь салют сменился фейерверком. Не пушки, а одни хлопушки бьют". Что касается преемственности в традициях советского общества, то автор считает: "Конечно, разноцветные ракеты салютам огнедышащим родня, но дальняя... И рыбы - предки наши!" В Отделе пропаганды ЦК КПСС 12 сентября 1973 г. состоялась беседа с зам. главного редактора журнала "Октябрь" т. Строковым, в которой указано на ошибочность публикации этого стихотворения. Было обращено внимание редакции на повышение требовательности к идейному смыслу публикуемых материалов. Так они и боролись - друг с другом, и страдали тоже друг от друга, в бесконечной борьбе за место у партийной кормушки. Спрашивается и какая между ними разница? Почему мы должны отличать "правых" от "левых", "прогрессивных" от "реакционных" (а теперь ещё и "демократов" от "патриотов", которые из них соответственно образовались), ежели они отличались не более, чем салют от фейерверка? Да они и сами это прекрасно понимали, а промеж собой и не слишком скрывали. Недаром ходила по Москве эпиграмма, якобы адресованная Долматовским Евтушенко: Ты - Евгений, я - Евгений; Ты не гений, я не гений; Ты - говно, и я - говно, Ты - недавно, я - давно. Какая уж там борьба! Просто мазать друг друга говном - любимое занятие советской Интеллигенции. И кто больше преуспел, кто ухитрился измазать всех остальных более толстым слоем - тот и лучше. Так они понимают самосовершенствование. В реальности же и те, и другие были всего лишь двумя разными частями одной и той же машины, одна работала "на экспорт", другая для внутреннего потребления. Вот распорядился ЦК: Руководство Французской компартии (ФКП) обратилось с просьбой о том, чтобы некоторые известные во Франции представители советской Интеллигенции направили послание солидарности и симпатии французским коммунистам. Оно связывает эту акцию с митингом французской демократической Интеллигенции, который состоится в г. Париже 30 января 1981 г. и рассматривается друзьями как манифестация поддержки Генеральному секретарю ФКП Ж.Марше... И, давя друг друга, спешат расписаться под письмом, которое составил полуграмотный аппаратчик из международного отдела, самые прогрессивные да либеральные: и Трифонов, и Катаев, и Юткевич, и даже Тарковский. А как же? Должок-то отдавать надо, за привилегию быть "на экспорт" надо платить: Мы выражаем горячую солидарность с вашей борьбой за расцвет национальной Культуры, за развитие интернациональных творческих связей между работниками Культуры всех стран, за мир, Демократию и социализм. В наше время идеи свободы, равенства и братства неразрывно связаны с идеями социализма, который делает доступными для трудящихся все формы Культуры и все достижения человеческого гения. Подписывают и, заметьте, рожу не кривят, что, дескать, стиль дубовый, что "мы - писатели" написали бы лучше. Знают: зато им простятся некоторые стилистические вольности в их собственном творчестве. Цензура благодушно пропустит там - недомолвку, здесь - намек. Советское "искусство", "литература", ими созданные, так и остались на уровне игры с Цензурой, на уровне полунамеков, понятных лишь посвященным, которым полагалось с душевным трепетом восхищаться смелостью авторов. Все это дутые авторитеты, творения которых не пережили да и не могли пережить режима. Те же, кто его, без сомнения, пережил, никогда и не помышляли жертвовать своей Совестью ради "спасения таланта". Такое не могло и в голову прийти ни Булгакову с Платоновым, ни Ахматовой с Мандельштамом, ни Солженицыну с Бродским. Да, они были изгоями, аутсайдерами и - за исключением двух последних при жизни не увидели своих основных работ изданными у себя на родине. Зато и не сидели в президиумах, не спасали человечество от войны, хором не пели. Я помню, как ребенком водил меня отец к умирающему Платонову (они знали друг друга по фронту), в его дворницкую. Мать сердилась. - Что ж ты делаешь! У него же открытая форма туберкулеза, а ты ребенка туда таскаешь. - Ничего, - сухо обрезал отец, - подрастет - гордиться будет. И я горжусь: я видел человека, который предпочел работать дворником при Литературном институте, но лгать не стал даже в страшные сталинские годы. Его книжки я потом прочел все, какие смог найти. А что писали те, для кого он подметал дорожки, мне, право, не интересно. Поразительно: вид Платонова с метлой и лопатой ничему их не научил, хотя, без сомнения, был самым важным наглядным пособием во всей их учебной программе. Слушая теперь стенания Интеллигенции о том, как она страдала, вынужденная лгать, я недоумеваю: а почему непременно, любой ценой, надо было становиться писателями, профессорами, академиками? Талант здесь, как мы видим, ни при чем, с ним можно и дворником быть. Такой выбор имелся у каждого. Но нет, в дворники никто идти не пожелал, всем хотелось страдать комфортабельно. Всем требовалось благородное оправдание собственного конформизма. Помню, как, выйдя из психушки в 1965 году, вдруг обнаружил, что все мои "оттепельные" друзья куда-то исчезли, словно растворились. А встреченные случайно на улице, непременно куда-то спешили с папочками и портфельчиками или ещё лучше - с детской колясочкой. "Извини, старик, бормотали они на ходу, не подымая глаз, - нужно вот диплом сперва защитить, диссертацию, кандидатскую получить". Или: "Нужно сперва детей вырастить". И трусили дальше, не глядя по сторонам. Казалось, целое поколение моих сверстников отгородилось от жизни папочками да колясочками, учеными степенями да книгами. Кого они думали обмануть? Себя, режим, своих детей? Разве в наше время, в отличие от 20-х - 30-х годов, кто-то не знал, не понимал, что любые их таланты и достижения будут использованы режимом только во вред людям! Разве непонятно было, что, не решив этих проблем, взваливать их на детей, по меньшей мере, бессовестно? Из них, как и из вас, просто сделают со временем или палачей, или жертв - ведь ничего другого этот чудовищный конвейер произвести не мог. И точно: лет через двадцать этих самых детей, зачатых в самообмане, для оправдания собственного бесстыдства, погнали в Афганистан, чтобы убивать или быть убитыми. Тупо молчала страна, привычно трусили на службу, к своим книгам и диссертациям, их папы и мамы: даже и такая жертва не показалась им достаточно велика, чтобы потревожить их привычный мирок с его страданиями и авторитетами. Вот и долюбовались собой: теперь и книг, и докторских диссертаций, всего того интеллигентского самовыражения, коим и оправдывались, хоть пруд пруди, а страна гибнет. И нет в них ни тени раскаяния. Куда там! Виноват кто угодно, только не они. Признаюсь, я не испытываю ни малейшего сочувствия к этим людям. Напротив, слушая теперь их нытье, их бесконечные жалобы на тяготы посткоммунистической жизни, в моей Душе поднимается нечто наподобие злорадства. "Ага, - думаю я, - вам голодно, вам нечего есть? А вот ваш диплом в толстых кожаных корочках, вот толстенная диссертация - жуйте их. Вам не платят зарплату четвертый месяц? А чем же вы всю жизнь занимались? Ах, книжки писали? Ну, так идите на улицу, продавайте их прохожим. Вам плохо? Но ведь раньше вам было хорошо? Так, значит, все в порядке справедливость, наконец, восторжествовала". Мне трудно избавиться от мысли, что нынешние их бедствия более чем заслужены. Ведь именно на них - не на фанатиках-коммунистах, коих в наши дни была горсточка, и даже не на КГБ, не на Стукачах, коих в наше время вполне можно было игнорировать, - на них держался этот режим лишних тридцать лет. На их самовлюбленном конформизме, на их самооправданиях, на их всеядности. И если с поколением наших родителей, переживших сталинское средневековье, ещё можно спорить, когда они, словно заклинание, твердят свое триединое: "не знали - верили - боялись" - то аналогичное бормотание этих людей вызывает лишь насмешку: Верили - во что? В то, что режим незыблем? Что его хватит на вашу жизнь? Боялись - чего? Потерять свои привилегии, свое благополучие? Не знали - чего? Что от расплаты друг за дружку не спрячешься? Оглавление   www.pseudology.org