Альманах «Вымпел», Москва 1999 Соколов А.А. Супер-крот ЦРУ в КГБ - версия разведчика Путь в разведку Глава 1. Что произошло в Стокгольме и Нью-Йорке Два события произошли летом 1959 года в разных частях света - Европе и Америке - с тремя ранее не знакомыми между собой русскими людьми. Николай Артамонов 7 июля бежал в Швецию с полюбившейся ему двадцатидвухлетней черноволосой полькой Евой Гурой. Попросил политического убежища, передан в руки стокгольмской резидентуры ЦРУ, вывезен в США и завербован американской разведкой. Анатолий Котлобай, гражданин США, житель Нью-Йорка, якобы по своей инициативе предложил в конце августа того же года начинающему свою карьеру в КГБ двадцатичетырехлетнему Олегу Калугину, стажеру Колумбийского университета, "секреты твердого ракетного топлива". Судьба всех троих - Артамонова, Котлобая и Калугина - какими-то неведомыми силами на протяжении почти трех десятков лет постепенно сплелась в единый клубок. Лишь недавно обнаружилась правда жизни каждого из них в отдельности. В далеком 1959 году их невидимо соединяло то, что все они, каждый по своему, имели отношение к двум находившимся в состоянии тайной "холодной войны" мощным спецслужбам - КГБ и ЦРУ. С Котлобаем произошло тогда следующее. Летом 1959 года в Нью-Йорке проводилась советская выставка достижений в области науки, техники и культуры в СССР. Для Калугина, стажера Колумбийского университета, появилась возможность побыть на ней гидом, что вполне его устраивало: можно было дополнительно подзаработать немного денег. Как-то вечером в августе после работы его остановила на улице супружеская пара - Котлобай с женой-китаянкой Селеной. Они сказали, что видели его на выставке и захотели с ним познакомиться. Котлобай представился как инженер-ракетчик, служащий крупной химической компании. Беседа по инициативе Калугина продолжилась в ближайшем кафе. Котлобай рассказал, что родом он с юга России, с Кубани. Во время войны СССР против гитлеровской Германии сотрудничал с немцами на оккупированной территории, бежал с ними и затем эмигрировал в США. Он - сторонник радикальных социалистических взглядов, считает, что Советский Союз является великой страной, должен идти своим путем развития и не копировать Америку. Договорились встретиться через несколько дней.   На второй встрече Котлобай в присутствие своей жены поведал Калугину, что работает над созданием твердого ракетного топлива. Готов передать ему секретные материалы по технологии производства компонентов и образцы самого топлива. Естественно, для любого разведчика, тем более начинающего, как Калугин, знакомство с таким "перспективным источником" ценной информации было крупной удачей. С таким результатом завершить годичную командировку в США, да ещё стажеру-студенту, без задания Центра по оперативной работе, удается далеко не всякому. После третьей встречи и передачи Калугину подробной информации и даже образца топлива Котлобай добровольно становится агентом нью-йоркской резидентуры под псевдонимом "Кук". Материалы Кука получили весьма высокую оценку Центра. Калугин же по возвращении в Москву был впервые удостоен государственной награды - ордена "Знак Почета". В своей книге он много раз говорит, что вербовка Кука несомненно послужила стартом его стремительной карьеры в советской разведке: "Это было мое единственное и самое удачное вербовочное мероприятие за все время работы в ПГУ". Действительно, в книге, являющейся фактически воспоминаниями о тридцати двух годах работы Калугина в КГБ, он не указывает ни одной вербовки агента - их не было у него ни на территории Союза, ни за границей. Здесь нужно иметь в виду, что в 50-х и 60-х годах в советской разведке подход иностранца к сотруднику с предложением своих услуг не рассматривался как вербовка. Конечно, находчивость и смелость оценивались положительно, но под вербовкой понималось вербовочное предложение, сделанное сотрудником разведки своему объекту разработки. Следующая встреча Калугина с Куком состоялась лишь спустя двадцать лет, но не в Нью-Йорке, а в Лефортовской тюрьме в Москве. Глава 2. Первые годы в КГБ После окончания в 1955 году юридического факультета Московского государственного университета (поступал и учился в Московском юридическом институте, который в 1954 году объединили с МГУ) мне в числе других двадцати пяти выпускников предложили поступить на работу в КГБ. У всех нас имелось воинское звание младших лейтенантов запаса. Оформление прошло быстро, и уже в сентябре мы стали курсантами годичной контрразведывательной школы № 306 КГБ СССР в городе Харькове. На следующий год по возвращении в Москву я был назначен на должность оперуполномоченного в отдел 4 Управления КГБ СССР, занимавшийся контрразведывательной работой в религиозных организациях и различных подпольных сектах. Работа по Русской православной церкви Отдел, возглавлявшийся полковником Василием Лутовым, состоял из нескольких отделений: по православной церкви и сектам, католической церкви, иудейским и мусульманским организациям. Он вёл самостоятельную агентурно-оперативную работу в Москве по главным религиозным организациям, а также курировал эту линию в территориальных органах госбезопасности СССР. Меня направили в отделение по Русской православной церкви, поручили заниматься Московской духовной академией и семинарией, расположенными недалеко от Москвы в Троице-Сергиевой лавре в городе Загорске (ныне Сергиев Посад). Ректором был протоиерей Константин Ружицкий, весьма известный церковный деятель. На первой же ознакомительной беседе начальник управления генерал-лейтенант Харитонов, к моему удивлению, дал указание вербовать всех без исключения слушателей академии и семинаристов. На связь мне передали многочисленную агентуру из числа учащихся, преподавателей, наставников, верующих и других лиц. Все они разнились между собой по интеллекту, культуре, отношению к религии, по социальному положению в обществе... Мои же знания религии в то время начинались и заканчивались лишь одним: Богово Богу, а кесарю кесарево. Я не знал, как разговаривать с верующими людьми, как находить с ними общий язык, взаимопонимание. Пришлось срочно приобретать знания в области теологии, доставать и штудировать религиозную и атеистическую литературу, чтобы хоть как-то разобраться в терминологии и современной истории церкви. Постепенно все стало на свои места. За малым исключением, слушатели академии и семинаристы соглашались сотрудничать с КГБ, понимая, что в случае отказа их дальнейшее продвижение в церковной иерархии столкнется со значительными трудностями. В семинарию поступала разная молодежь. Некоторые стремились туда только по материальным соображениям. Приемом и отбором "органы" не занимались - все находилось в руках ректората. Ну и, конечно, сотрудники госбезопасности там не обучались, хотя обратное мнение и сейчас можно услышать от иных недобросовестных сказителей. Слушателями духовной академии являлись молодые священнослужители и богословы, уже получившие семинарское образование. Большинство из них направлялись на учебу епархиями. Среди них находилась также агентура местных органов госбезопасности, которая бралась мною на связь до конца обучения. Марксизм-ленинизм, как иногда ошибочно утверждается в зарубежной и российской прессе, ни в академии, ни в семинарии не преподавался. Разумеется, я добросовестно выполнял свою работу, никаких сомнений в целесообразности вербовок будущих священнослужителей у меня не возникало. Через год был повышен в должности и звании, стал лейтенантом. После прихода в 4 Управление нового начальника генерала Евгения Петровича Питовранова - умного, интеллигентного человека и высокого класса профессионала - изменились и мои задачи. Вербовались только те слушатели, которые рассматривались как перспективные для контрразведывательной работы по церковной линии. Вскоре мне поручили заниматься Московской патриархией и епископатами на территории СССР и за границей. Получил на связь и новую агентуру. Патриарх Алексий (Симанский) [6] и митрополит Коломенский и Крутицкий Николай (Ярошевич), а также их ближайшее окружение находились под агентурным наблюдением. Мне рассказывали старожилы-чекисты, что Сталин запретил устанавливать с этими иерархами агентурные отношения, когда ещё во время войны призвал их возглавить Русскую православную церковь и поднимать патриотический дух народа. При восстановлении церкви в военные годы органы госбезопасности срочно разыскивали священнослужителей по лагерям ГУЛАГа. Кто из них был жив и где тогда находился, толком не знали. --------------------------------- 6. Алексий (в миру Симанский Сергей Владимирович) (1877-1970), Патриарх московский и всея Руси с 1945. В 1943-1945 митрополит ленинградский и новго­родский. Участник деятельности церкви по сбору средств в Фонд обороны и борьбы за мир. (Прим. ред). Приходилось встречаться и с агентурой из числа почтенного возраста архиереев, прошедших тюрьмы и лагеря по несколько раз, с напрочь подорванным здоровьем, в итоге принявших советскую власть как историческую неизбежность. Всегда поражался той духовной силе, которую придавало им религиозное убеждение. Их любовь к своему народу, патриотизм вызывали глубокое уважение. Но не все иерархи, особенно из молодых, были честны перед церковью. Находились и такие, которые, возложив на себя монашеский обет, в миру имели семью и детей, содержали молодых любовниц, вовсю наслаждались светской жизнью. Одной из задач отделения был негласный контроль за назначением на высшие церковные должности, недопущение лиц, негативно настроенных к советской власти. Особые хлопоты создавал нам секретарь Патриарха Алексия, самый близкий к нему человек, руководитель Хозяйственного управления Московской патриархии Данила Остапов. Он пользовался безграничным доверием Патриарха и, фактически подменяя его, управлял всеми текущими делами: распоряжался деньгами церкви, через Патриарха назначал и снимал священнослужителей. Остапов стремился к тому, чтобы на руководящих церковных должностях находились преданные ему люди, создавал трудности в продвижении нашей агентуры, хотя в прошлом сам был агентом КГБ. Многие лица из высшего духовенства постоянно высказывали Патриарху недовольство Остаповым, но все оставалось по-прежнему. Передо мной встала задача - каким-либо законным путем скомпрометировать Остапова перед духовенством и самим Патриархом, и тем ограничить деятельность секретаря кругом его обязанностей. От агентуры нам постоянно поступали данные о незаконных операциях с цветными металлами, которые покупались у разного рода дельцов, крутившихся возле хозяйственных организаций в Новодевичьем монастыре в Москве и Троице-Сергиевой лавре в Загорске. Для производства церковной утвари, крестиков, окладов для икон и прочих изделий церковь нуждалась в золоте, серебре, бронзе, меди и алюминии, но фонды на это государство не выделяло. Пластины сусального золота ещё можно было купить в небольших количествах в ювелирных магазинах. Остальное же дельцами приобреталось на "черном рынке" и, конечно, похищалось у государства. Мы иногда передавали оперативные материалы о хищениях в милицию, но та серьезно этим не занималась, и подпольная торговля расцветала. Решили провести свою проверку. Вскоре агентура сообщила, что в Новодевичьем монастыре на базе мелкого кустарного производства действует целый подпольный цех, в котором работают около ста человек - по производству крестиков, цепочек, небольших окладов для икон и других изделий из бронзы, меди и алюминия, приобретенных за наличные деньги у дельцов. Основным организатором и финансовым распорядителем там был Остапов. Однако все оказалось серьезнее, чем мы предполагали - налицо были признаки преступной деятельности. Пришлось провести дополнительную вербовку агентуры из лиц, имевших отношение к хозяйственным структурам патриархии и близко стоявших к Остапову. Для проведения официальной проверки руководство отдела получило санкции у заместителей генерального прокурора СССР и председателя КГБ. В мою задачу входило ввести в курс дела Отдел борьбы с хищениями социалистической собственности (ОБХСС) ГУВД г. Москвы и Московскую городскую прокуратуру. В результате были получены первичные материалы о скупках краденного металла, подделке отчетных документов, присвоении денег и других нарушениях закона. Прокуратура возбудила уголовное дело. Но когда его передали для производства двум лучшим в то время следователям Московской городской прокуратуры, то через пару месяцев дело развалилось. От агентуры поступили сообщения, что следователи получили крупную взятку. Однако прямых доказательств её получения не имелось. Спустя короткое время этих двух следователей неожиданно все же поймали с поличным при получении взятки по другому крупному хозяйственному делу и осудили на длительные сроки наказания. Процесс имел большой резонанс в Москве, выяснилось много пикантных подробностей их личной жизни, были публикации в центральной прессе. Иногда даже самый простой случай говорит о многом. Ещё до их ареста я находился в командировке в Сочи в связи с вербовкой одного американца. Как-то вечером, находясь с моим объектом в ресторане гостиницы "Приморская", вдруг увидел этих двух следователей в окружении веселой компании. Им, конечно, эта встреча была не нужна, и они заверяли меня, что находятся тут по какому-то следственному делу. Потом на судебном заседании выяснилось, что каждое воскресенье они вылетали в Сочи для кутежа. Во время судебного заседания возникла возможность вскрыть получение ими взятки от высокопоставленного работника Московской патриархии, но суд посчитал эпизоды по основному делу достаточными для обвинительного приговора и решил не направлять дело на дополнительное расследование. Свою роль сыграло также "телефонное право" в московской прокуратуре - слишком неприглядно для неё смотрелось мздоимство следователей. Дело по Остапову до суда не дошло, но наша цель была достигнута: положение его заметно пошатнулось. Через агентуру мы довели до его сведения, что нам известно о даче взятки, и если он не прекратит незаконные операции с металлами, то расследование возобновится.   Проблем с ним больше не возникало Много внимания уделялось работе Иностранного отдела Московской патриархии. Устанавливались связи с экуменическим движением, священнослужители стали чаще выезжать в заграничные приходы, принимать зарубежное духовенство в Союзе. В отдел приходила светская молодежь со знанием языков. Требовалась надежная агентура, способная работать по иностранцам и выполнять контрразведывательные, а иногда и разведывательные задачи. Её нужно было готовить. У меня возникли деловые контакты с опытными работниками ПГУ Василием Ивановичем Вирюкиным и Иваном Ивановичем Михеевым, занимавшимися использованием церковной линии в целях разведки. Вспоминается случай, когда по просьбе ПГУ в Иностранный отдел патриархии мне пришлось устроить на работу переводчиком князя Александра Львовича Казем-бека, известного деятеля белой эмиграции, неистового вождя русской националистической партии "младороссов" в фашистской Германии. Хотя его партия насчитывала всего около двух тысяч членов, он принимался Гитлером и Муссолини. Было передано нам и дело его агентурной разработки по шпионажу в пользу США. Но разработку князя примерно через год я прекратил, так стало очевидным, что шпионажем он не занимается. Наоборот, является патриотом своей родины и к советской власти относится вполне лояльно. Несколько месяцев я общался с ним под видом работника Советского комитета защиты мира Завершая краткий рассказ о работе по церковной линии, хочется подчеркнуть, что и в мое время - в конце 50-х и начале 60-х годов - органы госбезопасности не вмешивались в религиозную деятельность церкви, не принуждали церковнослужителей нарушать церковные заповеди и выполнять какую-либо антицерковную работу. Периодически появляющиеся в прессе сообщения о "связях" отдельных служителей церкви с органами госбезопасности в прошлые годы, с моей точки зрения, ни в коем случае никого не компрометируют. Они не наносили вреда ни церкви, ни своей пастве. Совесть их чиста. В своей работе также не вижу греха. Вся моя деятельность на этом участке работы была подчинена главной задаче - обеспечению безопасности государства. Конечно, в то время я относил себя к стойким атеистам, но спустя много лет все-таки отвел двух своих сыновей в церковь для крещения. Постепенно в 4 Управлении, как и во всем КГБ, происходила смена оперативного состава. На работу брались только лица с высшим образованием. В центральном аппарате ещё после бериевских времен увольняли работников грузинской и еврейской национальности. На многие руководящие должности среднего уровня назначались комсомольские аппаратчики, которые зачастую вызывали неприязнь у оперативного состава своим, мягко говоря, "вольным" поведением, пьянством, причем за государственный счет, использованием служебного положения в личных интересах. Они в доверительных разговорах сетовали, что перспективы их работы в органах госбезопасности ограничены временем пребывания у власти Никиты Хрущёва.   Я близко знал начальника Ростовского управления КГБ Юрия Тупченко, бывшего ранее секретарем обкома ВЛКСМ в Ростове-на-Дону. Он хотя и положительно отличался от многих других комсомольских выдвиженцев, но все-таки свою работу в органах рассматривал как временную. Интересными были его рассказы о жизни Михаила Шолохова, любимцем которого он являлся. По его словам, Шолохов написал много литературных произведений, но при жизни публиковать их все не хотел и складывал рукописи в специальную комнату. До сих пор не знаю, так ли было на самом деле. Дело Кулик-Симонич В конце 50-х и начале 60-х годов в центральном аппарате КГБ "чистились" архивы. Как стало известно десятки лет спустя из многочисленной мемуарной литературы, чистка проводилась по указанию Хрущёва и других партийных деятелей того времени, пытавшихся уничтожить свои кровавые следы годов сталинских репрессий, в которых они принимали активное участие. Многим сотрудникам давали архивные дела для заключений, представляют ли документы историческую или оперативную ценность или подлежат уничтожению. В подавляющем большинстве те дела уничтожались. Одно из таких дел - оперативно-розыскное на Кулик-Симонич [7], жену будущего маршала Советского Союза Григория Ивановича Кулика, тогда заместителя наркома обороны Климента Ворошилова и начальника Главного артиллерийского управления РККА, - дали мне. По материалам, эта женщина в июле 1939 года вышла из дома, чтобы поехать на служебной машине мужа в Кремлевскую поликлинику, и домой не вернулась. В связи с этим по ней был объявлен всесоюзный розыск. Дело состояло из двенадцати томов. В нём находились циркулярные и отдельные телеграммы во все территориальные и транспортные органы НКВД [8] с приметами пропавшей, кратким изложением факта - "вышла из дома и не вернулась" - и указанием о розыске. Сообщения, в том числе на имя наркома Берии, о проведенных агентурно-оперативных мероприятиях и их результатах. Заявления самого Кулика об исчезновении жены не было. В томах были подшиты многочисленные агентурные сообщения о Кулике, начиная со времени его обучения в Военной академии имени М.В. Фрунзе, об оценках им других военачальников. Сам Кулик характеризовался как военный со средними способностями, прямолинейный и недостаточно образованный человек. Приводились его высказывания в узком кругу знакомых, что назначенный наркомом обороны в 1940 году вместо Ворошилова [9] Семен Тимошенко [10] не обладает необходимыми качествами, чтобы занимать такую должность, и он, Кулик, должен быть наркомом. В служебных академических характеристиках о его военных способностях говорилось как об ординарных. В некоторых агентурных донесениях кратко описывались рассказы Кулика о его участии в боях против Белой армии вместе с Ворошиловым. ------------------------- 7. Кулик Григорий Иванович (1890-1950), маршал Советского Союза (1940), Герой Советского Союза (1940). Участник Первой мировой войны. В Гражданскую войну начальник артиллерии 5, 10, 14 и 1-й Конной армий. С 1921 началь­ник артиллерии СКВО. В 1926 начальник Артиллерийского управления РККА. Окончил Военную академию им. М.В. Фрунзе (1932). С 1932 командир-комиссар корпуса. С 1937 начальник Артиллерийского управления РККА, с 1939 -т зам наркома обороны СССР и начальник Главного артиллерийского управления. В Великую Отечественную войну командующий 54 и 4 гвардейской армиями. С 1944 начальник Главного управления формирования и укомплектования войск Советской Армии. После войны заместитель командующего войсками военного округа (Прим. ред.). 8. Структура госбезопасности в 30-е годы. 9. Ворошилов Климент Ефремович (1881-1869), советский партийный, государ­ственный и военный деятель, маршал (1935), дважды Герой Советского Союза (1956, 1968). Герой МНР. Участник трех революций. Один из организаторов и руководителей Советской Армии. С 1917 комиссар Петрограда, вместе с Ф.Э. Дзержинским вёл работу по организации ВЧК. В 1925-1934 нарком по военным и морским делам и председатель РВС СССР. В 1934-1940 - нарком обороны СССР. В период Великой Отечественной - член ГКО, ставки ВГК, командующий Ленин­градским фронтом, главнокомандующий партизанским движением (Прим. ред.). 10. Тимошенко Семен Константинович (1895-1970), советский государственный и военный деятель. Участник 1-й мировой войны. В Гражданскую - командир кавалерийского полка, бригады, дивизии. Окончил Высшие академические курсы (1927). После войны командир кавалерийского корпуса. С 1933 заместитель командующего, с 1937 командующий войсками ряда военных округов. Во время похода в Западную Украину (1839), командующий Украинским, а в 1939-1940 -Северо-Восточным фронтом. Как известно, после советско-финляндской войны зимой 1939-1940 годов К.Е. Ворошилов был смещен и заменен С.К. Тимошенко на посту наркома обороны. В период Великой Отечественной войны - председатель Ставки Главнокомандующего. В июле-сентябре 1941 - заместитель наркома обороны. С июля - главнокомандующий Западным, Юго-Западным направлени­ем. С 1943 - представитель Ставки на фронтах (Прим. ред.). Большинство материалов дела относилось к Кулик-Симонич и двум её сестрам, с которыми она проживала в 20-30-х годах в Ленинграде. В частности, сведения об их весьма свободном образе жизни, кутежах и близких связях с иностранцами. В отдельном томе находились справки о содержании периодически прослушиваемых телефонных разговоров Кулик-Симонич, а также её разговоров на квартире одного из известных деятелей советской культуры, с которым она находилась в весьма близких отношениях. В отдельных конвертах было много фотографий её и сестер в разные годы. По всеобщему признанию, она была красавицей, привлекала внимание мужчин, и её исчезновение вскоре стало известно семьям членов правительства и вполголоса обсуждалось в их кругу. Правды никто не узнал   Поиск результатов не дал, но постановление о прекращении розыска не выносилось. С 1941 года дело находилось в архиве. Хотя по делу проводились розыскные мероприятия, у меня сложилось твердое мнение, что поиск велся формально, и никого не интересовал. По своему содержанию розыскное дело фактически являлось делом агентурной разработки Кулик-Симонич. Его уничтожили. Правда о трагедии жены будущего маршала вроде бы прояснилась после ареста Берии в 1953 году и стала известна общественности после рассекречивания материалов следствия на него и его ближайших подручных. Выдержки из них опубликованы в книге Кирилла Столярова "Палачи и жертвы" (1998). Так, на допросе у Генерального прокурора СССР 26 августа 1953 года Берия [11] на вопрос: "Тайное похищение и убийство Кулик-Симонич было совершено по вашему личному приказанию?", ответил: "Я не могу вспомнить, кому я дал распоряжение о тайном изъятии и уничтожении Кулик-Симонич, но мне помнится, что её допрашивали. Было ли решение Особого совещания по её делу, я не помню. Не помню также, обращался ли Кулик ко мне с заявлением о том, что исчезла его жена. Не помню, объявлялся ли всесоюзный розыск Кулик-Симонич...". В ходе судебного заседания Специального судебного присутствия Верховного суда СССР 18-23 декабря 1953 года на вопрос судьи: "Вы отдали Меркулову распоряжение о похищении, а затем убийстве Кулик-Симонич?", Берия, уже вспомнив, показал: "Я получил небольшую сводку о Кулик. Вернее, я попросил, чтобы мне дали о ней сводку. Получив сводку, я показал её (Сталину - примечание автора). Мне было приказано изъять Кулик-Симонич и так, чтобы никто об этом не знал. Получив такое указание, я вызвал Меркулова и Влодзимирского, и поручил произвести операцию. Они выполнили мое поручение". Меркулов являлся заместителем Берии, Влодзимирский - начальником Следственной части по особо важным делам НКВД. Его, уже как подсудимого, тогда же в декабре допрашивал маршал Советского Союза Иван Конев [12]: ---------------------- 11. Берия Лаврентий Павлович (1899 -1953), в 1941 - 53 заместитель председателя СНК (Совета Министров) СССР, в 1953 1-й заместитель председателя Совета Министров СССР; член Политбюро (президиума) Центрального Комитета в 1946 - 53 (кандидат с 1939). С 1921 на руководящих постах в ЧК - ГПУ Закавказья. В 1931 - 38 1-й секретарь Центрального Комитета коммунистической партии (боль­шевиков) Грузии, Заккрайкома Всесоюзной коммунистической пар-тии(большевиков). В 1938 - 45 нарком, в 1953 министр внутренних дел СССР. С 1941 член, с 1944 заместитель председателя ГКО. Маршал Советского Союза (1945). Входил в ближайшее политическое окружение И.В. Сталина; один из наиболее активных организаторов массовых репрессий конца 1930-х. В июне 1953 арестован по обвинению в заговоре с целью захвата власти, в декабре 1953 расстрелян. (Прим. ред.). 12. Конев Иван Степанович (1897-1973), маршал Советского Союза (1944), дважды Герой Советского Союза (1944, 1945), Герой ЧССР, Герой МНР. Участник Первой мировой. В Гражданскую - комиссар бронепоезда, стрелковой брига­ды, дивизии, штаба НРА ДВР. В 1940-1941 - командующий войсками Забайкаль­ского Военного Округа. В период Великой Отечественной войны - командующий 19 армией Западного, Калиниского, Северо-Западного, Степного, 2-го и 1-го Украинских фронтов. С 1945 - главнокомандующий Центральной группы войск Вопрос: По указанию Берии вы принимали участие в пытках, похищениях и убийствах советских людей? Ответ: В 1939 году, в июне или июле, меня вызвали в кабинет Берии. Там находился Меркулов и ещё кто-то. Берия дал указание Меркулову создать группу из 3-4 человек и произвести арест жены Кулика. Я был участником этой группы. Меркулов разработал план, как устроить засаду, и предложил жену Кулика снять секретно. Ордера на арест не было. Вопрос: Значит вы тайно похитили человека ни в чем не виновного... то есть без всяких оснований? Ответ: Была ли она виновата или нет, не знаю. Я считал, что её снимают незаметно, так как не хотят компрометировать её мужа. Вопрос: Вы похитили жену Кулика, а что вы с ней сделали? Ответ: Мы привезли её в здание НКВД и сдали. Через полтора месяца меня вызвал Кобулов, приказал выехать в Сухановскую тюрьму, получить там жену Кулика и передать её Блохину. Я понял, что если она передается коменданту НКВД (лично исполнявшему расстрелы - А.С). Блохину, то значит для исполнения приговора, то есть расстрелять. Я только теперь узнал, что её допрашивали Берия и Меркулов. Другой обвиняемый на том же судебном процессе Меркулов на вопрос: "Вы допрашивали Кулик-Симонич?", ответил: "Кулик-Симонич я допрашивал вместе с Берия, правильнее сказать, допрашивал её Берия, а я вёл запись протокола. Никаких показаний о своей шпионской работе она не дала и была нами завербована в качестве агента. На следующий вопрос: "За что же была убита Кулик-Симонич?", Меркулов ответил: "Я её не убивал. Берия сказал мне, что о её расстреле есть указание свыше. У меня не было никаких сомнений в том, что такое указание действительно было получено". И ещё один исполнитель - безграмотный, но сообразительный сотрудник, потомок грузинских князей, занимавший высокие должности в органах ВЧК-ОГПУ-НКВД, Шалва Церетели, пенсионер на момент его ареста по делу Берии, показал: "Вместе с Влодзимирским и Гульстом я участвовал в тайном изъятии жены маршала Советского Союза Кулика. Выполнялось это задание по указанию Берии. Для чего была изъята эта женщина и что с ней случилось потом - мне неизвестно". Гульст - заместитель начальника отдела охраны, затем заместитель наркома внутренних дел Эстонии, во время следствия по делу Берии находился на пенсии. На допросе он показал: "В 1940 году (Гульст ошибается, был 1939 год - А.С). меня вызвал к себе Берия. Когда я явился к нему, он задал мне вопрос, знаю ли я жену Кулика. На мой утвердительный ответ Берия заявил: "Кишки выну, кожу сдеру, язык отрежу, если кому-то скажешь то, о чем услышишь!". Затем Берия сказал: "Надо украсть жену Кулика, в помощь даю Церетели и Влодзимирского, но надо украсть так, чтобы она была одна". В районе улицы Воровского в течение двух недель мы держали засаду, но жена Кулика одна не выходила. Каждую ночь к нам приезжал Меркулов проверять пост, он поторапливал нас и ругал, почему мы медлим. Слышал, что Кулик объявлял розыск своей жены, но найти её не мог". Из всего сказанного этими лицами делается справедливый вывод - для Берии "свыше" мог быть только Сталин [13]. Если исходить из показаний Берии, жена Кулика была "изъята" и расстреляна по указанию Сталина на основании "сводки", доложенной ему наркомом по личной инициативе. Тайные "изъятия" и бесследные убийства, хотя и редко, но имели место в кровавой практике Сталина. Аналогичным образом исчезли в том же 1939 году посол СССР в Китае Иван Бовкун-Луганец с женой и водителем машины, убитые сотрудниками НКВД по приказанию "сверху" и захороненные с почестями. Сводка на Кулик-Симонич или, если исходить из чекистской терминологии, скорее всего, справка по материалам подслушивания, о которой говорит Берия, была составлена, вероятно, на основании данных разработки, позднее превратившейся в розыскное дело. Цель указания "сверху" не совсем ясна.Избавить преданного человека от неверной жены? Вряд ли. Были другие пути решить этот вопрос. ------------------------------- 13. Сталин (Джугашвили) Иосиф Виссарионович (псевдоним - Коба и др). (1878 - 1953). После окончания Горийского духовного училища (1894) учился в Тиф­лисской духовной семинарии (в 1899 исключен). В 1898 вступил в грузинскую социал-демократическую организацию "Месаме-даси". После 1903 примкнул к большевикам. Сторонник В.И. Ленина, по инициативе которого в 1912 кооптиро­ван в ЦК и Русское бюро Центрального Комитета (РСДРП). В 1917 член редкол­легии газеты "Правда". В 1917 - 22 нарком по делам национальностей. В 1922 - 53 генеральный секретарь ЦК партии. В 20-х гг. в ходе борьбы за лидерство в партии и государстве, используя партийный аппарат, возглавил партию и установил в стране тоталитарный режим. В конце 20 - 30-х Сталин уничтожил реальных и предполагаемых соперников. С 1941 председатель СНК (Совета Министров) СССР, в годы войны председатель ГКО, нарком обороны, Верховный главноко­мандующий. В годы войны пошел на создание антигитлеровской коалиции; после окончания войны способствовал развитию "холодной войны". На 20-м съезде КПСС (1956) Н.С. Хрущёв подверг резкой критике так называемый культ лично­сти Сталина. (Прим. ред). В розыскном деле не было материалов о каких-либо антисоветских высказываниях или подозрениях о "работе на капиталистические разведки" самого Кулика или его жены. Хотя позднее в одной из челобитных Сталину он упоминает: с 1937 года на основании лжесвидетельства его подозревали, что он "вовсе не Кулик, а засланный агент германской разведки". Негативный материал дела касался лишь жены Кулика и её сестер и, если бы у Берии было намерение скомпрометировать будущего маршала, то были бы использованы именно эти данные. Меркулов на следствии указывает, что показаний о шпионской работе она не дала. Но как выбивались нужные показания, известно сегодня всем, исключение не составила бы и жена заместителя наркома. Вероятно, не ставилась такая цель или по каким-то причинам нельзя было применять силу. Примечательно, что Берия на первом допросе почти ничего не помнил о Кулик-Симонич. Память у него, как отмечали его современники, была хорошая и здесь налицо явный обман. Скорее всего, он выяснял, известно ли следствию об объявлении розыска. Как видно из смысла задаваемых вопросов, следствие этого не знало и в спешке по делу Берии такие "мелочи", когда приговор ему был предрешен, никто не учитывал. Закономерен вопрос - Зачем велся всесоюзный розыск вами же расстрелянного человека? - который прокурор Руденко не задал. Берия этим воспользовался и на следующем допросе переложил вину за убийство на мертвого властителя - Сталина. Такой вывод можно подтвердить, если поставить ещё один вопрос: зачем и для кого был объявлен и велся розыск жены Кулика? Кому надо было показать и кого убедить, что она действительно разыскивается и НКВД к исчезновению не причастен? Чекистов, которые и так знали о произволе, или Кулика, не имевшего доступа к делам госбезопасности? Нелепо и бессмысленно. Вырисовывается другая, более вероятная, версия: Берия без ведома Сталина "изъял" красивую и легкого нрава жену Кулика, поместил её на служебную дачу "в надежде на взаимопонимание", но та неожиданно отвергла его притязания. На это, как свидетельствуют множество других документальных фактов, он был способен. Выход из крайне опасного положения оставался один: убрать её навсегда. Объявлением всесоюзного розыска он подстраховал себя на случай, если Сталин вдруг, как это не раз бывало, поинтересуется розыском непосредственно у оперативного подразделения. Возможно, как говорит Берия, он давал Сталину "сводку", но уже после похищения Кулик-Симонич. Другие подручные исполняли только указания Берии, не ведая, что он прикрывается приказом "сверху", который для них казался вполне вероятным. Вся эта трагичная история с Кулик-Симонич позволяет сделать вывод, что Берия обманывал Сталина уже в начале своей работы во главе НКВД. Не исключено, что в архивах имеются и другие подобные факты. Судьба Кулика, как и его жены, также сложилась весьма трагично. В 1940 году ему, Тимошенко и Шапошникову присвоены маршальские звания, он стал и Героем Советского Союза, а в 1942 году разжалован из маршала Советского Союза в генерал-майоры, через полгода произведен в генерал-лейтенанты, затем вновь в генерал-майоры, в этом звании в 1950 году расстрелян и в 1957 году посмертно реабилитирован маршалом. *** За время работы в 4 Управлении приходилось просматривать дела Особого архива 20-30-х годов, которые поражали своим содержанием. Иногда в деле было всего пять-шесть листов: первый - бланк на половинке страницы, постановление об аресте, затем два-три листа - протокол единственного допроса с признанием в шпионаже в пользу немецкой, польской и других разведок и выдаче государственных секретов без указания конкретных фактов, две другие половинки - приговор органа госбезопасности к расстрелу и справка о приведении его в исполнение. Две картонные корочки с надписью "Хранить вечно". На нас, молодых сотрудников, знавших о беззакониях в стране только из письма ЦК КПСС к членам партии о культе личности Сталина, зачитанного на партийно-комсомольском собрании в 1956 году в харьковской школе, увиденное и услышанное в стенах Лубянки производило тягостное впечатление. Следует сказать несколько слов о политических настроениях сотрудников в то время. Оно ничем не отличалось от настроений в стране. Хрущёва [14] приветствовали за разоблачение культа личности Сталина и арест Берии с его подручными, реабилитацию жертв репрессий, за выселение из бараков и строительство пятиэтажек. Но осуждали за произвол в экономике, кукурузу, волюнтаризм в политике, насаждение своего культа, смеялись над демагогией и безграмотной болтовней. На партийном активе КГБ в 1958 году при выборе Хрущёва делегатом на ХХI съезд КПСС один голос был подан против. В 1964 году, когда рано утром, до объявления по стране о его смещении, портреты Хрущёва в здании КГБ на Лубянке были сняты, все вздохнули облегченно. Думаю, что работа в центральном аппарате КГБ по линии внутренней контрразведки с необычной агентурой из числа духовенства позволила мне приобрести неплохой опыт агентурно-оперативной работы. ----------------------- 14. Хрущёв Никита Сергеевич (1894-1971), советский государственный и пар­тийный деятель, генерал-лейтенант (1943). Участник гражданской войны. После 1920 - на хозяйственной и партийной работе. В 1929 окончил Промышленную академию. С 1931 - на партийной и хозяйственной работе в Москве. В 1935-38 -1-й секретарь МК и МПС ВКП (б). С 1938 по 1947 - 1-й секретарь ЦК КП(б)У. С 1944-47 являлся также председателем СНК УССР. С декабря 1949 - секретарь ЦК и 1-й секретарь МК ВКП (б). С 1953 - 1-й секретарь ЦК КПСС. В 1964 освобож­ден от обязанностей. (Прим. ред.). Внешняя контрразведка   С 1961 года начинается новый этап в моей жизни - работа в советской внешней разведке. После двух лет обучения в Высшей разведывательной школе, которая в оперативной переписке и в обиходе именовалась школой № 101, я в 1964 году начал работать в американском направлении Службы внешней контрразведки ПГУ, занимаясь проникновением в спецслужбы США с территорий третьих стран. Службу внешней контрразведки возглавлял заслуженный генерал Алексей Алексеевич Крохин, до этого весьма успешно руководивший резидентурой во Франции, но в силу своего характера не сумевший наладить нормальные отношения с оперативным составом. Несмотря на авторитет и опыт, сотрудники недолюбливали его за формализм и явное высокомерие. Его вскоре заменил Григорий Федорович Григоренко, который сразу пришелся "ко двору" и внес существенные изменения в работу. С него, по моему убеждению, началось становление самостоятельного направления в разведке - внешней контрразведки, укрепление её кадрами, увеличение числа заграничных точек, повышение требовательности к работе линии КР в резидентурах, определение целей и задач - всего того, что касалось деятельности по противодействию иностранным спецслужбам, и в первую очередь главного противника - США.   Глава 3. Немного о себе   В начале 1966 года решился вопрос о моей долгосрочной командировке в вашингтонскую резидентуру. Сама по себе поездка за границу, тем более в США, в те годы являлась для советского человека значительным событием в жизни. Процедура оформления выезда была длительной и довольно бюрократической - прохождение разного рода собеседований и комиссий, от служебных до партийных, занимало много времени и приносило немало беспокойства. Моими родными и близкими предстоящий отъезд воспринимался как неординарное, но необходимое событие. Сам я понимал, что должен трудиться с полной отдачей и надеялся на успех. Хотя я свои знания США, и в какой-то мере американцев, по опыту своей работы в Союзе оценивал как недостаточные, но все-таки считал себя вполне способным выполнять поставленные задачи. Что же касается моих взглядов на страну и оценок американских реалий, то они определялись, как и у большинства советских людей, идеологическими концепциями, господствовавшими тогда в Советском Союзе. При подготовке к работе в США мне было известно несравненно больше, чем писалось в советских газетах, но все-таки истинного положения, как оказалось, я не знал. Многое позднее изменилось в моём восприятии Америки, но и по сей день глубоко убежден, что людям нашей страны всегда будет чужд образ жизни американцев - высокий материальный уровень одних и поразительная бедность других, отсутствие "чувства локтя", национальный эгоизм. Считал, что советские люди своим трудом и постоянными лишениями заслуживают лучшей жизни и единственное, чего я ещё хотел для Советской России, так это быть такой же богатой страной, какими являются США. Итак, настал день отлета. 5 июня 1966 года в аэропорту "Шереметьево" меня, жену Раису и дочку Катю провожали родные и друзья. Вылет самолета Аэрофлота, на котором мы должны были лететь до Брюсселя, как часто бывало с этой единственной в Советском Союзе авиакомпанией, задерживался по необъясненным причинам. Чтобы скоротать время, все пошли в ресторан и распечатали бутылку армянского коньяка "за удачный взлет и мягкую посадку". Наконец вылет состоялся. Из Брюсселя мы должны были рейсом авиакомпании "Сабена" отправиться в Нью-Йорк. В то время самолеты Аэрофлота не совершали прямые рейсы на США. На душе было немного грустно. Впереди много тревожного. Я впервые на столь продолжительное время расставался с родителями. Да и они не скрывали своих эмоций. Отец и братья, провожая меня, держались по-мужски, мама осталась дома. Делаю небольшое отступление от событий того дня.   Отец   Я гордился своим отцом, Соколовым Александром Петровичем, за его честный, справедливый, мужской характер, по-настоящему любил его. Он был по профессии военным инженером-строителем. Трудовой путь начал на Смоленщине в четырнадцать лет. В коммунистическую партию вступил в 1927 году. В 1936 после окончания Военно-строительной академии им. Куйбышева в Москве был направлен на работу на Дальний Восток. Вскоре возглавил Военно-строительное управление Тихоокеанского флота во Владивостоке. Отечественную войну закончил в звании инженер-полковника, долгие годы восстанавливал Белоруссию, работал на Целине с Леонидом Брежневым [15]. Среди советских строителей занимал видное место. Будучи в действующей армии, он брал меня на фронт зимой 1943 года. Голодные военные годы многочисленные родственники по маминой линии прожили с нами в эвакуации в Сибири и остались живы лишь благодаря заботам отца. Он был абсолютно бескорыстным человеком. Но вся ноша обыденной жизни семьи лежала полностью на плечах мамы - Веры Ивановны. Трудно сейчас себе представить, что ей пришлось пережить за прошедшие годы - бесконечные переезды, тревожные годы репрессий и войну, потери близких, вечную заботу об отце и трех сыновьях, и многое другое, что было обычным для многих в те далекие времена. Умерла она недавно, на 89 году. Жила самостоятельно и всегда сохраняла оптимизм. Во время сталинских репрессий мой отец чудом не пострадал, хотя его тесть, мой дед - простой телефонист, дважды арестовывался за "антисоветскую агитацию" и строил Беломорско-Балтийский канал. Мои отношения с отцом, как старшего сына, никогда не выходили за определенные рамки. О каких-либо вольностях или грубости по отношению к нему я не мог даже думать. Но одновременно он не подавлял во мне свободы делать и мыслить так, как я хотел. Старался "закалить" мой характер, воспитать человека, способного самостоятельно прожить жизнь. Помнится, как однажды, чтобы научить меня плавать, когда мне было семь лет, он бросил меня в быструю речку - это было на Дальнем Востоке. Я начал тонуть, но, невольно собравшись с силами, стал работать руками и ногами и выплыл. Конечно, он исподволь наблюдал за мной и готов был прийти на помощь, но этот случай запомнился на всю жизнь, хотя я никогда не спрашивал о нём отца. Может быть, подобные "воспитательные" меры отложили отпечаток на моём характере. В последующие годы возникавшие проблемы часто приходилось решать по схеме "щенка брошенного в воду". Выплывешь - будешь жить. Нет - пеняй на себя. Иными словами, умей понять новое, выходи из критических ситуаций, не пасуй перед трудностями. В целом, такой подход сыграл свою положительную роль в моей жизни. Во всяком случае, он определил самостоятельность при решении многих важных жизненных проблем. -------------------------------- 15. Брежнев Леонид Ильич (1906 - 1982), советский государственный и партий­ный деятель, маршал СССР (1976), четырежды Герой СССР (1966, 1976, 1978, 1981). После окончания Курского землеустроительно-мелиоративного техникумаработал в Белоруссии и Курске, затем на Урале. В 1931 поступил в Металлурги­ческий институт в Днепродзержинске, одновременно работая слесарем на Днеп­ровском металлургическом заводе. В 1935-36 на военной службе: политрук танковой роты ЗабВО. С 1937 - заместитель председателя исполкома Днепродзержинского горсовета. Добровольцем ушёл на фронт. В 1944 получил звание генерал-майора. В 1950-52 — 1-й секретарь Молдавского ЦК. В 1955-56 -секретарь ЦК КП Казахстана. С 1956 - секретарь ЦК КПСС. В 1960-64 - секре­тарь Президиума Верховного Совета СССР. Впоследствии Генеральный секретарь ЦК КПСС. (Прим. ред).   Двор на Можайке   Мои юношеские и студенческие годы прошли в Москве в свойственной тому времени атмосфере коллективизма среди ребят одного двора. Жили мы на Можайском шоссе в многоэтажном доме, построенном в 1942 году. В трех подъездах проживали артисты кино, в двух остальных - служащие Совета Министров СССР и ученые. В доме жили Марк Бернес, Борис Андреев, Иван Переверзев, Нина Алисова, Сергей Герасимов с Тамарой Макаровой, Иван Пырьев с Мариной Ладыниной, Михаил Калатозов, Марк Донской, Леонид Луков и многие другие известные актеры и режиссеры. Часто в дом приезжал Петр Алейников, друживший с Андреевым и навещавший своего учителя Сергея Герасимова. Они были молодые, веселые, общались с нами, ребятами, на равных, играли вместе в волейбол, в футбол, охотно рассказывали о новых фильмах. После выхода в годы войны кинофильма "Радуга" мы, двенадцатилетние пацаны, вечерами ждали Нину Алисову, сыгравшую роль жены советского офицера, изменившую ему с немцем. Мы так близко к сердцу восприняли её "предательство", что каждый зимний вечер с криками "Курт! Это твое последнее слово!" забрасывали её снежками. Эту фразу произносил в фильме "муж" перед тем, как застрелить предательницу-жену. Тогда кумирами были герои "Двух бойцов" Марк Бернес и Борис Андреев. Вблизи нашего двора стояли старые деревянные дома бывшей Дорогомиловской заставы, в которых жили разные люди и с уголовным прошлым, и с малым материальным достатком. Но ребячий двор был один, все были вместе. Даже более того, мы, жившие в большом доме, при довольно частых кулачных стычках с другими дворами пользовались покровительством и защитой более взрослых и прошедших уже воспитательные колонии и тюрьмы ребят со старой заставы. Но никто из них никогда не пытался втянуть нас в какие-либо темные дела, хотя мы знали, что некоторые из них и этим занимались. В совминовском подъезде жили мои друзья Дмитрий и Александр Солоницкие, внуки ленинского соратника и первого народного комиссара юстиции российского правительства Дмитрия Курского. После окончания восьмого класса вместе впервые пошли в ресторан - знаменитый "Арагви", где сидевший с нами за столом мужчина потребовал у нас ученические билеты. Помню, что пили почему-то крепкий ликер "Шартрез". В студенческие годы бывали в популярном тогда среди молодежи ресторане "Астория", ставшем затем "Будапештом", где играл выдающийся ударник Лаци Олах. Кстати, до этого ходили слушать его, прогуливая уроки в школе, в кинотеатр "Метрополь", где он выступал перед утренними сеансами. Общим нашим другом был Юрий Корнблюм - сын "врага народа", известного советского драматурга Владимира Киршона. Братья Солоницкие дружили с жившим в соседнем доме Юлианом Ляндресом, ставшим позднее известным писателем Юлианом Семеновым - тоже сыном "врага народа", близкого коллеги Николая Бухарина по работе в газете "Известия". Все это держалось в секрете, имена их отцов произносить было опасно. Говорили об этом редко и только шепотом. Дмитрий и я поступили в 1951 году в Московский юридический институт (МЮИ), Александр и Юлиан - в Институт востоковедения. Через год Юлиана исключили из института и комсомола за то, что не сообщил в анкете об аресте отца. Несчастье постигло и Дмитрия Солоницкого с Юрием Корнблюмом - их арестовало МГБ [16]. Мы знали, что Дмитрию понравилась Марта Ковалева, приемная дочь бывшего министра путей сообщения СССР Ивана Ковалева. Познакомились они случайно. На свою беду эта жизнерадостная красивая девушка попала в поле зрения любвеобильного похотливого Берии. Охранник Берии Саркисов буквально преследовал Марту и Дмитрия, принуждая влюбленных расстаться. В итоге, Дмитрия, а заодно Юрия Корнблюма и их общего друга Бориса Сарылова осудили каждого на двадцать пять лет тюрьмы за "антисоветскую агитацию". А "агитация" выразилась в рассказе ими нескольких политических анекдотов, ходящих в изобилии по Москве, и исполнении Сарыловым на пианино в джазовом ритме гимна Советского Союза на одном из школьных вечеров. Реабилитировали их только в 1956 году, и то по ходатайству бабушки Дмитрия, вдовы наркома Курского, которая хорошо знала "первого маршала" Климента Ворошилова и попросила его о помощи. Дмитрий после случившегося прожил недолго. Марта же, чтобы не стать жертвой Берии, убежала из дома и скрылась в бескрайних просторах Сибири, срочно выйдя замуж за какого-то офицера на Крайнем Севере. Арест близких друзей произвел на нас тягостное впечатление   В моей памяти воскресли сцены ареста в городе Кингисеппе моего деда. Рано утром пришли красноармейцы с винтовками, двигали скудную мебель, что-то искали и деда увели. Вспомнился Владивосток 1938 года. В шестиквартирном доме, в котором жили мы и сослуживцы отца, единственным, кто избежал ареста, был он, и скорее всего потому, что лишь недавно был назначен начальником управления. Когда отец задерживался на работе, - а раньше часа ночи он вообще не приходил, - то присылал двух красноармейцев, чтобы предупредить мать. Они стучали в окно. И вот этот тревожный ночной стук я помню до сих пор - не знал, что последует за ним, но всегда ожидал худшего. Несмотря на все это мы, ребята с Можайки, всем двором в праздники с радостью ходили на демонстрации, чтобы обязательно увидеть Сталина на мавзолее Ленина. В марте 1953 года, будучи студентами, в дни траура в связи со смертью Сталина, мы оказались в людском водовороте на Пушкинской площади, но сумели по чердакам, крышам, через кордоны солдат все-таки попасть в Колонный зал Дома Союзов, чтобы увидеть его, хотя бы и мертвого. Искренне переживали казавшуюся тогда невосполнимой трагедию. Слезы выступали не только у нас. В те дни я ближе познакомился со своей будущей женой однокурсницей Раисой Зверевой и окончательно в неё влюбился. Забегая вперед скажу, что наша свадьба состоялась после моего первого года работы в КГБ и мне очень повезло в жизни, что в её семье я встретил людей, с которыми у меня сложилось полное взаимопонимание и уважение, и прежде всего с моим тестем Арсением Григорьевичем Зверевым [17]. Он заслуживает отдельной книги, но не сказать главного, хотя бы в нескольких словах, я просто не могу: честность, принципиальность, умение держать слово, удивительная простота в общении с людьми, истинная забота о благе страны и нуждах народа, его острое восприятие растраты финансов и начавшегося развала страны при Хрущёве и многое, многое другое помогли мне укрепить свое мировоззрение. ------------------------- 16. Министерство государственной безопасности (с 1954 года Комитет государственной безопасности). 17. Зверев Арсений Григорьевич (1900-69), советский государственный деятель. Член КПСС с 1919. С 1938-60 нарком (мин) финансов СССР, член ЦК КПСС в 1939-61, кандидат в члены Президиума ЦК КПСС в 1952-53. Депутат ВС СССР в 1937-62. Институт   Студенческие годы запечатлелись в памяти как наиболее радостные и светлые. Курс был огромным - свыше четырехсот студентов, но все знали друг друга. В группе - немногим более двадцати человек, о которых сейчас вспоминаешь как о родных людях. Институт занимал главное место в нашей жизни. Преподавательский состав МЮИ традиционно состоял из ведущих с мировыми именами специалистов, теоретиков и практиков юриспруденции. Наши учителя - Сергей Александрович Голунский, Иван Сергеевич Перетерский, Арон Ефимович Пашерстник, Сергей Сергеевич Остроумов и другие. Они читали лекции, принимали экзамены и весьма доброжелательно относились к студентам. Почти тридцать лет спустя, когда мне пришлось снова после работы в органах госбезопасности применять познания в области гражданского, трудового и хозяйственного права, я понял, что научный подход к этим проблемам был заложен преподавателями действительно на всю жизнь. Менее чем за год я сумел справиться с новыми трудностями.   Глава 4. Как я стал «богатым шведом» с одним долларом   Перелет через Атлантику подходил к концу. При подлете к Нью-Йорку объявили, что посадка задерживается из-за ожидаемой с полуночи забастовки авиадиспетчеров. Было около одиннадцати ночи. Наш самолет встал в "очередь". Посмотрев в иллюминатор, увидел необычную картину - в воздухе над Нью-Йорком один над другим медленно кружились несколько десятков воздушных лайнеров. Выстроилась, как говорят пилоты, "этажерка", которая постепенно уменьшалась наподобие вращающейся и уходящей в землю спирали. Минут через сорок наш самолет благополучно приземлился в аэропорту имени Джона Ф. Кеннеди. В Нью-Йорке стояла необычная жара. Несмотря на обилие машин, около здания аэропорта совсем не пахло бензином, воздух, напротив, как мне казалось, был наполнен приятным ароматом каких-то духов. Чувствовался незнакомый ритм жизни. Но наши приключения не закончились только "этажеркой", все мытарства были впереди. Получилось так, что рейс на Вашингтон, на который у нас взяты билеты ещё в Москве, перемещен на ранний срок и наш самолет давно улетел. И чтобы не застрять в Нью-Йорке из-за предстоящей забастовки и не стать непрошеными "гостями" компании "Сабена", нам настойчиво предложили срочно вылететь рейсом на город Балтимор с посадкой на каком-то военном аэродроме в семидесяти километрах от Вашингтона. Это был последний ночной рейс, самолет вылетал минут через тридцать. Мы оказались в затруднительном положении, поскольку не имели права без разрешения Госдепартамента США лететь в другой город и тем более на военный аэродром. В Москве в МИДе [18] нам выдали на "карманные расходы" десять долларов на всю семью. Других денег у меня не было. Конечно, в Брюсселе купил пачку американских сигарет, дочке Кате порцию мороженого. Осталось немногим больше четырех долларов. Я успевал позвонить в представительство СССР при ООН в Нью-Йорке, чтобы выяснить, можно ли нам при таких обстоятельствах лететь в Балтимор. Дежурный проявил "завидное понимание" и сходу отфутболил, посоветовав звонить в посольство в Вашингтон. Звоню по телефону-автомату, хотя прекрасно понимаю, что денег может не хватить для получения ответа - вдруг и этот дежурный не успеет сразу его дать. Говорю кратко, быстро объясняя дипломату возникшую ситуацию. И, слава Богу, он предложил лететь в Балтимор, а там взять такси. В посольстве дадут деньги, чтобы расплатиться. На дорогу до Вашингтона остался один доллар. С посадкой на этот рейс волнений было не меньше. С двумя тяжелейшими чемоданами, в которых было все то, что нам советовали взять бывалые люди и в МИДе, и в ПГУ, - утюг и сковородки, кастрюли, тарелки, вилки, ложки и все прочее - пришлось бежать по длинному коридору. У меня разжимались пальцы, чемоданы вываливались - проклинал всех советчиков и Америку с её забастовками. Жена с дочкой тоже с какими-то сумками еле поспевали. В самолет вбежал с этими чемоданами, стюард от увиденного обалдел, выхватил их и куда-то унес. В спешке заняли места, наконец-то смог оглядеться. В салоне было полно американских военнослужащих. Около трех часов ночи прилетели под Балтимор на военный аэродром. Часть пассажиров прошли в автобус, следовавший до автовокзала в Вашингтоне. Диспетчер предложил и нам поехать автобусом. Услышав мой ответ: "Мы поедем только на такси", он не скрывал своего удивления.   Такая несуразица была выше понимания прагматичного американца. Он искренне пытался убедить нас не тратить напрасно деньги и взять такси хотя бы в Вашингтоне. Ему, конечно, было не понять, что мы летим лишь с одним "московским" долларом и платить нечем даже за один автобусный билет без багажа, который стоил, как я все-таки выяснил на всякий случай, четыре с половиной доллара. Диспетчер вызвал такси. Водитель, не часто встречавший подобных клиентов, похоже, также попался из числа "несмышленых". Понимая смехотворность ситуации, поинтересовался затем у него, как он думает - из какой мы страны? Угостив меня сигаретой, он без сомнения ответил: "Богатые шведы"! В посольстве дежурный дал деньги. Таксометр показывал пятнадцать долларов. Довольный наконец-то благополучным прибытием к "новому родному дому", я заплатил таксисту по-московски - двойной счетчик. Он, конечно, ничего не понял, но обрадовался. Но был однажды случай, когда я вместе с семьей долетел из Москвы прямо до Вашингтона, заплатив всего по три рубля за каждого из нас - чуть больше шести долларов в пересчете по советскому "твердому" курсу. Дело обстояло так. В начале февраля 1969 года посол Анатолий Федорович Добрынин [19] возвращался из Москвы в Вашингтон. Не помню сейчас по каким причинам, но послу предложили лететь на личном самолете Председателя Совета Министров СССР Алексея Николаевича Косыгина. Посол, в свою очередь, пригласил лететь с ним находившихся в отпуске в Союзе дипломатов - первого секретаря посольства Анатолия Дюжева и меня с семьями. Свои обратные билеты, купленные за доллары, мы сдали и заплатили за полёт на спецрейсе всего лишь стоимомость страховки - по три рубля с пассажира. Это был особый полёт. Только на завтрак стюарды поставили на стол больше двадцати пяти блюд. К ним уже с утра предлагались отборные советские вина, разные водки и коньяки, причем в любых количествах. Вся пища была по качеству на пару порядков выше обычной магазинной. Наши дети были в восторге от десерта и сладкого. Посол все время работал в отдельном небольшом салоне в хвостовой части самолета и нас не смущал. Мы же с Дюжевым проявили все свои знания в выборе напитков и способности в питие. Особенно понравилась неизвестная нам ленинградская водка "Ладожская" в квадратной бутылке, изготовленная из специально очищенной воды Ладожского озера. ---------------------- 18. Министерство иностранных дел. 19. Добрынин Анатолий Федорович (родился в 1919), советский дипломат. Герой Социалистического Труда (1982). Член КПСС с 1945. В 1957-1960 — заместитель генерального секретаря ООН. С 1961-88 — посол СССР в США. В 1968-88 — секретарь ЦК КПСС. Член ЦК КПСС с 1971. С 1988 советник председателя Вер­ховного Совета СССР, в 1990-1991 — президента СССР. С 1991 в Международ­ном фонде социально-экономических и политологических исследований ("Горбачёв-фонд"). Автор мемуаров. (Прим. ред.).   Глава 5. Впечатление от Америки   Дежурный дипломат отвез нас на своем Фольксвагене-жуке, в который мы с трудом поместили наш опостылевший багаж, в дешевую старую и совсем небольшую гостиницу "Альтурас" на 16 улице, имевшую лишь одно достоинство - она располагалась в нескольких кварталах от посольства. Номер был однокомнатный с кондиционером-ящиком в окне, который вместо прохлады создавал лишь шум. Жена и я, казалось, еле держимся на ногах, а у дочки Кати никакой усталости. Голодные, хочется пить. Горячей воды для чая нет, да и простая только из умывального крана, теплая, не сливается, невкусная. Все-таки решили перекусить. С собой только армянский коньяк и стеклянные баночки черной икры. Хлеба нет. Выпили за прибытие на место, жена пригубила, я чуть побольше, закусили икрой без хлеба и заснули мертвецким сном. Когда проснулись, было уже позднее утро следующего дня. Спустились в маленький ресторан при гостинице позавтракать. Меня учили в разведке "оксфордскому" английскому и у жены он был таким же. Просмотрев меню, мы, конечно, выбрали то, что нам показалось понятным. Сосиски по-английски "Sausages", мы и заказали каждому по порции. Вместо привычных для нас сосисок принесли какие-то кружочки печенья типа галет и на них по чайной ложке жареного мясного фарша. Как было не вспомнить нашего прославленного летчика Валерия Чкалова, весьма почитаемого в Америке, когда он, возвращаясь через Атлантику на "буржуазном" теплоходе в Союз, заказал по меню устрицы и музыку вместо ужина. Позднее, освоившись с Америкой, когда я встречался с незнакомым блюдом, которое хотелось попробовать, всегда спрашивал: "Что это такое?" Я знал, что американцы подчас не представляют, что такое укроп или черная икра. Они могут поинтересоваться, увидев в ваших руках полосатый арбуз, какой овощ вы несете, зная, что арбуз всегда без полос. Такой интерес не считается знаком бескультурья. По завтраку в гостинице нам стало понятно, что с нашим английским первое время будут накладки, хотя вроде бы успешно прошли языковое испытание во время аэродромных баталий в Нью-Йорке. Жена и дочь остались в гостинице, а я пошел пешком в посольство - благо оно рядом, в доме 1125 по 16 улице в северо-восточной части Вашингтона. Четырехэтажный особняк с лифтом, - со временем ставшим самым старинным в стране, - построенный в начале века в трех кварталах от резиденции американских президентов Белого дома вдовой известного промышленника, создателя первого спального железнодорожного вагона Джорджа Пульмана. После гибели в 1912 году её дочери на "Титанике" особняк был продан царскому правительству и в нём расположилось российское дипломатическое представительство. Позднее здание стало собственностью Советского государства. После восстановления в 1933 году дипломатических отношений в здании работал первый советский посол в США Александр Трояновский. В то лето в Вашингтоне стояла необычайная жара. Температура воздуха днем поднималась до 40 градусов по Цельсию и выше, что случалось лишь сто лет тому назад. При этом, как и свойственно Вашингтону, сохранялась очень высокая влажность. Погода полностью соответствовала требованиям медицинской комиссии КГБ для работы в условиях "жаркого и влажного климата", которую мы проходили перед выездом в Америку. Я, одетый в модный и не всем советским людям доступный черный финский полушерстяной костюм, в белой нейлоновой рубашке с галстуком, в чешских "дубовых" туфлях, чувствовал себя в лучшем случае как в парнике, но уверенно и с достоинством шагал впервые по земле главного противника. В посольстве меня встретил Николай Федорович Попов, заместитель резидента по линии КР, мой непосредственный руководитель. Поднялись в резидентуру, поговорили. Он считал, что мне следует поселиться в пригороде Вашингтона в штате Вирджиния. Жить придется в гостинице, пока не подберу подходящую квартиру. Кстати, все расходы за гостиницу, где-то около пятидесяти долларов в день, оплачивались из моей весьма скромной для проживания в США зарплаты - пятьсот двадцать долларов в месяц. Через пару лет всем работникам посольства зарплата была несколько повышена. После представления меня резиденту Борису Александровичу Соломатину Попов пригласил выпить по чашечке кофе. Мы вышли из посольства и зашли в Drug store, своего рода американскую аптеку с дополнительным набором услуг и товаров, находившуюся рядом с посольством за углом 16 улицы. Заказывая кофе, он произносил английские слова раздельно, четко выговаривая их, и негритянка за стойкой, похоже, мало понимая его, кофе нам все же дала. У Попова основной язык был немецкий, а знание английского было тоже "оксфордское". Вернувшись в посольство, познакомился с советником Валентином Каменевым, руководителем группы по культуре, в которой я должен был работать по прикрытию. Он представил меня послу Добрынину. Так прошел первый день моей пятилетней командировки в США. В резидентуре, как было определено в Центре, мне поставили главную задачу - агентурное проникновение в ЦРУ и другие американские спецслужбы. Следует отметить, что хотя мое пребывание в США совпало с началом разговоров о переоценке внешнеполитических установок "холодной войны", американские политические деятели не ставили перед собой стратегических целей изменения советско-американских отношений. Мир полностью находился под влиянием доктрины "холодной войны". Соответственно этому строили свою работу и спецслужбы США и СССР. Директор ФБР Эдгар Гувер [20], выступая в конгрессе США летом 1970 года, откровенно заявлял: "Сегодня Советский Союз делает вид, что стремится к улучшению отношений с нашей страной, но мы не можем забывать об истинных целях его шпионских служб. КГБ и ГРУ сегодня так же опасны, как они были пять, десять или двадцать лет тому назад". С конца 1964 года работа вашингтонской резидентуры советской внешней разведки претерпевала серьезные изменения. Многое строилось по-новому. С приездом резидента Соломатина постепенно заменялся оперативный состав. Сотрудники были лучше подготовлены в оперативном и языковом отношении. Менялась тактика ведения разведывательной работы - она становилась наступательной, более разнообразной. Новый резидент в принятии решений был самостоятелен, тверд и принципиален, был способен пойти на риск, руководствуясь здравым смыслом. Умел мобилизовывать сотрудников. Полезную инициативу всегда поддерживал. Оперативный состав полностью разделял его устремления. Американская столица в основном заселена чернокожим населением и районы с белыми - небольшие по численности. В центре города расположены Белый дом, вблизи него мемориальные комплексы "отцам Америки" Джорджу Вашингтону, Томасу Джефферсону и Аврааму Линкольну, правительственные учреждения, иностранные представительства, частные фирмы, гостиницы и магазины. Культурная жизнь города ограничивалась только посещениями музеев и достопримечательных мест, театров не было. К удивлению, единственным постоянно действующим был "театр" стриптиза. Изредка приезжали с концертами знаменитые эстрадные певцы и группы. Осенью 1966 года мне удалось попасть на выступление группы "Битлз" на спортивном стадионе - только видел, но ничего не слышал, так как неистовый крик зрителей, главным образом молодежи, полностью заглушал даже мощные усилители. Лишь в 1971 году открылся концертный зал - Центр искусств имени Джона Кеннеди. "Городом в городе" можно назвать район Джорджтауна с престижным университетом. В нём изучали английский язык и некоторые наши предатели. На его узких улицах сохранилась старина, столь редкая в Америке, в тени деревьев стоят дома, построенные ещё во времена основания столицы. Здесь обосновалась интеллектуальная элита. Для оперативной работы сам город Вашингтон мало пригоден. Он полон полицейскими разных служб, сотрудниками ФБР - от уголовных подразделений до контрразведывательных, работниками частных сыскных и охранных фирм. Но самое главное, чем Вашингтон весьма интересен - наличием государственных служащих различных уровней и категорий, которые могли представлять оперативный интерес. Подавляющее большинство служащих всех рангов, как и дипломатические работники советского посольства, проживали в близлежащих к Вашингтону небольших городах штатов Мэриленд и Вирджиния. В них находятся крупные торговые центры, некоторые секретные правительственные учреждения - например, штаб-квартира ЦРУ расположена в городе, по-русски скорее местечке, Лэнгли, штат Вирджиния. Знаменитое Арлингтонское кладбище с могилой Неизвестного солдата, впечатляющим памятником морским пехотинцам, со скромными могилами павших воинов и двух братьев - президента Джона Кеннеди [21] с вечным огнем и кандидата в президенты Роберта с простым белым крестом, - на противоположном берегу реки Потомак в городе Арлингтоне. Рядом с ним, в Александрии - музей-имение Джорджа Вашингтона, федеральный суд и специальный суд по разведке, где предъявляют обвинения и судят почти всех арестованных за шпионаж. Особенностью вашингтонских пригородов является то, что из-за отсутствия тротуаров пешком там никто не ходит кроме как в близлежащие магазины. Советские дипломаты, за малым исключением, проживали тогда в пригородах в арендуемых квартирах, технический состав - в нашем трехэтажном доме недалеко от посольства, посол и шифровальщики - в здании посольства на 16 улице. Из-за больших расстояний от дома до работы и прочих неудобств машина для личного пользования становится безусловной необходимостью. Для всех работников советского посольства была установлена 25-мильная ограничительная зона в передвижении. Выезд за неё разрешался Госдепартаментом по специальному запросу-ноте посольства. В первые дни я занялся поиском квартиры и одновременно покупкой новой одежды   Мои московские костюмы и рубашки, мягко говоря, были не только не в стиле американских, но и приносили немалый дискомфорт при той неимоверной жаре, которая стояла в Вашингтоне в тот год. Подходящую по цене и удобствам квартиру удалось подобрать в Арлингтоне на автостраде Ли-хайуэй, минутах в двадцати езды на машине до посольства. Место красивое, все в зелени. Дом современный, четырехэтажный, с центральным кондиционером, открытым бассейном, для американцев чуть ниже среднего достатка. При выборе квартиры пришлось общаться с менеджерами нескольких домов, в основном женщинами. Они, конечно, не учитывали, что я иностранец и говорили быстро и непонятно. Оказалось, хорошими переводчиками "с английского на английский" были черные из числа обслуживающего персонала, которые понимали мой "оксфордский", а я их "неинтеллигентный" английский. Потом я узнал, что такие языковые "проколы" имели место у многих впервые приезжавших в Америку, даже у профессиональных лингвистов. Первые недели пришлось ездить в посольство на автобусе-экспрессе, что требовало определенных навыков при оплате проезда, остановках по требованию, чтобы не уехать дальше нужного места, и знания других необычных для москвичей правил. После успешной сдачи мною экзаменов без дополнительного обучения, и затем получения водительских прав, что я расценил как заслугу нашего московского ОРУДа [22] с его требованиями к экзаменуемым, Центр разрешил приобрести машину. В процессе покупки надо было знать цену, зависящую от дипломатической скидки и от того, что хочешь иметь в машине: мощность двигателя, цвет, баллоны, наличие молдингов, часов, аудиосистемы и всего прочего, кстати, в то время для советского человека совсем не известного. Конечно, все это было новым и я поехал к автомобильному дилеру с сотрудником резидентуры Валентином Ревиным. Машину дилер заказал на заводе, и через неделю я её получил. Удовольствию не было предела - впервые сел за руль американской машины: форсированный двигатель около двухсот "лошадей", усиленные тормоза и руль, автоматическая коробка, мягкие амортизаторы - просто фантастика! А в Москве у меня стояла в гараже старенькая с двумястами тысячами километров пробега, но любимая и преданная мне "Победа". ------------------------------ 20. Гувер (Hoover) Джон Эдгар (1895-1972). С 1917 - сотрудник ФБР. С 1924 -директор ФБР. (Прим. ред.). 21. Кеннеди (Kennedy) Джон Фицджералд (1917 - 63), 35-й президент США (1961 - 63), от Демократической партии. В 1941 - 45 офицер флота. Выступал с программами борьбы с бедностью, защиты гражданских прав цветного населения и др.; склонялся к более реалистическому курсу в отношениях с СССР. Убит в Далласе. (Прим. ред.). 22. Отдел по регулированию движения на улицах городов (позднее ГАИ, ныне ГИБДД МВД)   Ровно через неделю Ревина объявили персоной нон грата за "шпионаж" против США - он работал с подставным агентом ФБР. Спустя несколько лет этот агент написал нашумевшую книгу о том, какой умный был работник КГБ и каким нужно было быть гениальным ему - "честному агенту" ФБР - чтобы выиграть в этой "неравной борьбе с Советами". Вхождение в вашингтонскую жизнь проходило трудно. Невыносимая жара и высокая влажность угнетали. Выезды на природу были не в радость. Никак не мог привыкнуть ко вкусу американских продуктов - длинные без привычного запаха, даже когда их очистишь, огурцы продаются в какой-то восковой оболочке, помидоры безвкусные, все соки с консервантами. Минеральной воды, кроме французской "Виши", нет, запахи жареной кукурузы и кока-колы надоедливо преследуют повсюду. Хлеба черного нет, белый - как вата, селедки нет, вместо кильки - анчоусы. Везде куры на вертеле. Конфеты есть невозможно. Мороженое хорошее, но наше вкуснее. Яблок типа антоновки они и не видели. Грибов нет, только шампиньоны, клубника красивая, но с нашей не сравнить - не пахнет и безвкусная. Нормальной вареной или сырокопченой колбасы на русский вкус нет, одна салями, пиво с очень уж низким содержанием алкоголя, пьешь как воду, о вобле и настоящем сыре Рокфор можно лишь мечтать. Поздно вечером, особенно в самом Вашингтоне, на улицах появляться нежелательно, если не убьют, то уж наверняка ограбят. Развлечение - только кинофильмы в "драйв-инах" на открытом воздухе: въезжаешь на машине на большую площадку и смотришь через окно на гигантский экран. Мужчины, собравшись в одну машину, главным образом цедят джин с тоником или виски "on the rocks", а женщины с детьми - в другой, смотрят фильм. Одним словом, было непонятно, что хорошего люди находят в этой Америке? Квартира, которую мы арендовали, располагалась на последнем этаже. ФБР должно было, конечно, оборудовать её техникой визуального наблюдения и подслушивания. Может быть по этой причине, а может и нет, почти целый месяц на чердаке над нами все время, особенно по вечерам, что-то скрипело, пищало, падало. От всего этого и американцы в этом доме казались мне неприветливыми и даже враждебно настроенными. Забегая вперед, скажу, что через год я переехал в другой дом, который также находился в Арлингтоне и носил название "Кардинал хауз", и он был более гостеприимным. Конечно, в действительности не все оказалось так плохо, как представлялось первое время, хотя такая притирка к новой жизни длилась почти год. Первая поездка на машине в Нью-Йорк оставила двойственное впечатление об этом городе-монстре   Очень понравились Бродвей, особенно вид на него и весь город ночью с высоты небоскреба "Эмпайр Стейт Билдинг", Чайна-Таун с маленькими лавочками и ресторанчиками с полюбившейся мне китайской кухней, молодежный и богемный Гринвич-Виллидж. В те годы жизнь на Бродвее от 42 улицы и выше не замирала до утра. Но спустя пару лет опустел и он. Уже к полуночи редкие туристы попадались навстречу, все чаще мелькали наркоманы, проститутки и какие-то шальные люди. К этому же ночному часу, когда движение на улицах заметно убавлялось, из дешевых домов выползали старые больные люди и садились на складные стульчики у подъездов, чтобы подышать хотя бы немного посвежевшим ночным воздухом. Смотреть на них было печально. Огромнейший город, поражающие человеческое воображение небоскребы, красивые мосты, неимоверное количество магазинов для людей разного достатка, "Яшкин стрит" для советских приезжих, богатство... и рядом полнейшая нищета и падение. Когда я увидел Бауэри-стрит - улицу хронических алкоголиков, - то не мог поверить, что такое может быть в этой богатой стране. Нью-Йорк так давил на меня своей чуждой громадой, что и в дальнейшие годы жизни в Америке я не мог без раздражения пробыть в нём более четырех-пяти дней, а бывать приходилось помногу. В сравнительно спокойный и чистый Вашингтон возвращался всегда с чувством облегчения. Жаркое лето кончилось. Теплая осень в Вашингтоне длится несколько месяцев, все деревья одеваются в багрянец. Пригороды столицы обретают неописуемую красоту - воистину "золотая осень". Воскресеньями мы, как и многие американские семьи, уезжали на прогулки в горы. Дочь Катя пошла учиться в первый класс в начальную школу при посольстве. Постепенно жизнь входила в привычное русло. Ближе к октябрю Попов в беседе как-то сказал: - Надо форсировать знакомство с окрестностями, подобрать несколько мест для личных встреч и тайников. Тебе на связь будет скоро передан ценный агент. Это явилось для меня полной неожиданностью. Я, конечно, понимал, что передача на постоянную связь агента, тем более ценного, было проявлением большого доверия Центра и резидентуры ко мне как к оперативному работнику. Но доверие следовало оправдать - ведь прошло всего три месяца как я прибыл в Вашингтон и знания оперативной обстановки мне пока не хватало. Надо было срочно восполнять недостающее, но делать так, чтобы не вызвать своей активностью никаких подозрений у контрразведки. Обстановка вокруг меня в целом складывалась вполне обычная, ФБР выставляло наружное наблюдение не чаще чем за другими - один или два раза в месяц. Оно велось за всеми почти открыто, обнаружить его не представляло никакого труда и, скорее всего, ФБР преследовало цели психологического воздействия. Две автомашины одной и той же марки с двумя-тремя сотрудниками - в черных очках, в темных костюмах, белых рубашках с галстуком - на близком расстоянии сопровождали при выезде из дома утром на работу, днем в поездках по городу и при возвращении домой. В субботние и воскресные дни наблюдения не было. В резидентуре прослушивались частоты, на которых работала служба наружного наблюдения. Можно было прослушивать их и в своей машине. При выставлении наружки в эфире звучали не связанные между собой и не имевшие смыслового значения одни и те же слова и буквы английского алфавита. На слух они воспринимались как какие-то кодированные сообщения. Все это вызывало сильные подозрения относительно того, что ФБР использует кроме открытых и другие, скрытные методы слежки. И что американская контрразведка очень хочет создать у нас впечатление, будто мы находимся под таким "колпаком" и только. Иными словами, если нет сзади машин и эфир чистый, то якобы нет вообще наружного наблюдения. Поверить в такой метод ведения слежки означало бы допустить провал любой разведывательной операции. Этот вопрос обсуждался в резидентуре и не давал нам какое-то время покоя   Все-таки, в результате обобщения всех данных, пришли к выводу, что видимая всем наружка ложная и нужно предполагать наличие второго, глубоко законспирированного, эшелона наружного наблюдения, которое ведется скрытно, с опережением и маскировкой, с использованием радиомаяков для определения местонахождения наших машин и техники прослушивания разговоров. Оно прекращается, если зафиксирована его проверка, а затем может возобновляться. Нам же выявление наружного наблюдения следует вести на всем проверочном маршруте, фиксируя каждую подозрительную машину, как бы она внешне ни выглядела.   Сделать это было непросто. Требовалась детальная разработка маршрута с выбором надежных мест проверки, с учетом легенды нахождения на нём и расчета точного времени выхода к нужному месту. Маршруты составлялись по карте и поэтому следовало хорошо знать всю зону. Для проверки прикладывались немалые усилия - это была напряженная двух-трехчасовая, а подчас и более длительная физическая и умственная напряженная работа за рулем, особенно в вечернее время. Такое восприятие наружного наблюдения сыграло свою положительную роль при проведении разведывательных операций не только мною, но и другими работниками - за все пять лет в резидентуре не было провалов агентуры по причине не выявления слежки. Наоборот, как стало известно позднее даже из американской печати, советские разведчики успешно работали в Вашингтоне с агентурой многие годы. Но все-таки имелся один недостаток в таком взгляде - вновь прибывшие в резидентуру сотрудники, особенно те, кто работал прежде в странах с несложной оперативной обстановкой, трудно воспринимали отсутствие привычной маскирующейся слежки и наличие только открытой. Как бы подспудно возникавшее чувство неспособности обнаружить скрытное наблюдение иногда приводило к появлению излишней тревоги и даже нервному напряжению. Но это продолжалось обычно недолго и с помощью коллег по резидентуре все приходило в норму. Аккуратность и точность, годами выработанные в противоборстве с американской наружкой, вошли у меня в привычку настолько, что в обычной жизни в Москве, поехав куда-то по делам, не рассчитывая никакого графика, обнаруживаешь к своему удивлению: несмотря на транспортные заторы, приезжаешь на место в условленное время. Но удивительно, что заставить себя проверяться просто ради любопытства было трудно - неизбежно возникало чувство проведения нелегкой работы, но у себя дома она не нужна, и не обоснованное необходимостью желание отвергалось. Все-таки проверку наружного наблюдения ведешь не в силу профессиональной привычки, а только при наличии весомых причин. Оглавление Шпиёны   www.pseudology.org