| |
Москва,
Российско-французское совместное
издательство "ДЭМ",
1994 год |
Александр Семёнович Феклисов
|
За океаном и на острове
Гипертекстовая версия книги
|
Возвращение домой
В мае 1946 года Центр уведомил резидента, что через три месяца я буду
отозван в Москву и что моему сменщику уже оформляют выездные документы.
Жена и я были очень рады этому. Мы заблаговременно начали собираться,
заботясь прежде всего о шестимесячной Наташке, нашей дочурке.
В то время никакой техники с собой наши сотрудники домой не привозили:
телевизоров и магнитофонов еще не было, холодильники только появились и
были нам не по карману, об автомашинах
никто и не думал. Брали с собой
главным образом продукты — муку, сахар, крупы, сливочное масло, консервы,
а также отрезы на костюмы и платье, обувь для себя и на подарки.
Ради экономии валюты советское правительство не разрешало проезд своим
командированным гражданам на иностранных трансатлантических лайнерах, а
предлагало пользоваться советскими торговыми судами. В середине августа
в Нью-Йорк прибыл пароход
"Старый большевик". Через день в
генконсульство пришёл капитан — мой старый знакомый — Иван Иванович
Афанасьев.
Когда он узнал, что я собираюсь домой, то предложил мне место на "Старом
большевике", который будет первым судном, направляющимся в Ленинград. До
этого суда в город на Неве не ходили, так как Финский залив очищали от
мин.
Наступил час отплытия. Буксиры вывели "Старый большевик" в океан.
Пароход имел водоизмещение не более десяти тысяч тонн. Он вез трубы для
первого в СССР большого газопровода Саратов
- Москва. Трубами были
забиты трюмы, они лежали пирамидами на палубе.
Целую неделю плавание шло нормально, все чувствовали себя хорошо. Мы с
женой обо многом говорили, прежде всего о том, как хорошо, если бы нам
дали жилую комнату: у моих родителей в трехкомнатной квартире, площадью
всего двадцать четыре квадратных метра, размещались семьи двух братьев,
две сестры, мама и бабушка. Такое же положение было и у родителей жены.
Иметь комнату со всеми удобствами стало нашей голубой мечтой: получить
такой жилье в послевоенной Москве было чрезвычайно трудно.
Неожиданно наше спокойное плавание кончилось. После обеда я обратил
внимание на необычно торопливую работу моряков на палубе. Они в который
раз тщательно проверяли крепление труб, лебедок, шлюпок. Я спросил
боцмана Петра Тимофеевича, чем вызван аврал?
— Разве тебе не сказали? Приближается сильный шторм, он ожидается в
нашем районе часа в двадцать два-двадцать три. Иди в каюту и закрепляй
свои вещи, — ответил боцман.
Перед ужином жена и я с дочкой на руках вышли на палубу. Темнело. Океан
по-прежнему оставался спокойным. Небо покрыли темно-серые тучи. Лишь
далеко на Западе светила оранжевым мутным светом нижняя половина диска
солнца, верхнюю затянули облака. Создавалось впечатление, будто в небе
висела большая матовая полусферическая люстра, от которой на гладь
океана падали лучи желтого цвета. Было сумрачно. Стояла зловещая тишина.
Во время ужина все говорили мало и негромко. Неожиданно в иллюминатор
влетел порыв ветра и обдал всех мелкими брызгами. Кто-то сказал:
— Начинается
И действительно, началась схватка "Старого большевика" со свирепой
стихией. Временами судно, используя мощь своих машин, натруженно
карабкалось вверх на набегавшую волну. В эти секунды корпус его дрожал
от перегрузки. Что-то потрескивало, передвигалось по палубе, в каютах.
Порой казалось, что судно не выдержит и развалится на части. Потом,
забравшись на вершину "девятого вала", судно на мгновение как бы
останавливалось, облегченно вздыхая, а затем, сорвавшись с гребня,
падало в морскую пучину.
Самочувствие было скверное. Мучила морская болезнь. В течение ночи,
держась за поручни, мы несколько раз выходили, чтобы привести себя в
порядок и умыться. И только малышка Наталья спала беспробудно. Качка
измотала нас основательно. Около шести утра забрезжил свет, и мы в
иллюминатор могли увидеть, что творится в океане.
Пришла официантка, пригласила на завтрак, сказав, что в бурю обязательно
надо есть. Шторм продолжался, он стал как-то меньше на нас действовать:
то ли затихал, то ли мы к нему привыкли.
Обед прошел в нормальной обстановке. Первое подавали в алюминиевых
кружках. У моряков было спокойное, деловое настроение. Я зашел к
капитану, и Иван Иванович рассказал:
— Ночь была кошмарная. Боялся, что газовые трубы разорвут тросы,
которыми их закрепили, и снесут все надпалубные постройки, в том числе
штурвальную рубку, а уж тогда — пиши пропало. Но, кажется, пронесло, — и
капитан плюнул через левое плечо.
Дальнейшее плавание проходило без каких-либо приключений, однако путь
судна был очень долгим
Оказалось, что из-за большого числа плавучих мин в Северном море корабль
шёл
мимо западного побережья Ирландии, к югу от Англии, через Ла-Манш, вдоль
северного побережья Франции, через Кильский канал.
При входе в Кильский канал мы с удивлением наблюдали, как на "Старый
большевик" поднялись два немецких пожилых лоцмана. Мы все еще видели в
немцах врагов. Лоцманы отдали честь первому помощнику и направились с
ним к капитану. Через некоторое время они прошли к штурвальной рубке, и
наше судно двинулось вперед на Ленинград.
Завидев советский флаг на нашем корабле, некоторые молодые немцы на
берегу — парни и девушки — подбегали к краю воды, выкрикивали
ругательства и грозили нам кулаками. Один из лоцманов что-то говорил и
видимо, урезонивая. После того как лоцманы, выполнив свои обязанности,
собрались покинуть корабль, капитан угостил их обедом с вином и дал им
по блоку американских сигарет.
В первых числах октября 1946 года на девятнадцатый день плавания "Старый
большевик" прибыл в Ленинградский порт. Мы молча стояли на палубе и
смотрели на родную землю. Дул холодный, пронизывающий ветер. Я с палубы
видел портовых рабочих, которые подгоняли подъемные краны., опускали
трап. На судно поднялись пограничники. На рабочих были надеты телогрейки
и стеганые ватные брюки, сапоги, шапки-ушанки — атрибуты военного
времени. Я сразу подумал: "Вот эти герои, которые, рискуя жизнью,
преодолевая неимоверные трудности, разбили врага, защитили Ленинград,
Родину, честь и достоинство советских людей, в том числе и меня".
Меня охватило сложное чувство: с одной стороны, беспредельная
благодарность к этим людям, а с другой — чувство вины: ведь я не был на
полях сражений. Это чувство не покидало меня долгие годы. Не знаю, от
холодного ветра или от чего другого на мои глаза навернулись слезы.
В Москву поезд прибыл в десять утра. Встреча была очень волнующей. Я не
видел своих родных почти шесть долгих, трудных, а временами и страшных
лет. За это время умер отец, брат Геннадий потерял на войне ногу, сестра
Аня тяжело заболела — туберкулез. На платформе меня встречали мать, брат
Борис и сестры Тася и Аня. Все худые, с ввалившимися глазами, в сильно
поношенной
одежде. Встречали нас также мать и брат жены, которых я увидел впервые,
а также товарищ из нашей службы.
После недолгого разговора на вокзале нас отвезли на служебной полуторке
на Малую Лубянку, где мы стали ждать номера в гостинице. Почти весь день
просидели мы в кабине грузовика. Все гостиницы оказались забиты, достать
номер не представлялось возможным. Часам к восьми вечера нам дали ключи
от чужой бронированной комнаты (хозяева — сотрудники нашего управления —
были в длительной командировке) в доме у Калужской заставы, и мы
направились туда. Комната оказалась теплой и довольно большой. В
трехкомнатной коммунальной квартире со всеми удобствами кроме нас жили
еще две семьи.
Через неделю мне выдали служебное удостоверение личности, и я вышел на
работу. В первый же день со мной обстоятельно беседовал об обстановке в
США и оперативных делах начальник вновь созданного отдела
научно-технической разведки Л. П. Василевский. Его заместителями были
хорошо известные мне Л.Р. Квасников и А.И. Раина.
Начальник отдела поинтересовался, как я устроился, предложил мне
подготовить рапорт о предоставлении жилплощади. Отдельных квартир
сотрудники тогда не просили, это была сказочная роскошь!
На другой день вечером Василевский повел меня на доклад к начальнику
Первого управления Фитину, принимавшему меня перед отъездом в США.
Беседа носила скорее протокольный характер, так как, видимо, он в
деталях был уже проинформирован о моих командировочных делах. Начальник
разведки поблагодарил меня за работу, пожелал хорошо отдохнуть, а после
возвращения из отпуска обещал определить, как использовать меня в
дальнейшем. Когда генерал спросил, есть ли у меня какие-либо вопросы, я
обратился к нему с рапортом о жилплощади. Он наложил положительную
резолюцию.
По указанию начальника отдела я написал небольшой отчет о проделанной
работе за пять лет и девять месяцев в долгосрочной командировке. Этот
документ в основном содержал ответы на подготовленные сотрудниками
отдела вопросы. Кроме того, я изложил в нём свои соображения о том, на
что прежде всего обратить внимание при восстановлении связи с агентурой,
которую я законсервировал перед отъездом.
Командование высоко оценило мою деятельность в нью-йоркской резидентуре.
После этого я пошел в отпуск.
Москва послевоенная
По возвращении домой в октябре 1946 года я надеялся прожить в Москве
два-три года, прежде чем меня направят в другую командировку. Мы мечтали
получить комнату, обставить её и начать жить, как другие мои товарищи.
Главное, хотелось помочь моим родным — матери, брату-инвалиду Геннадию и
сестрам, которые за время войны порядком наголодались и обносились.
Я часто приезжал в родные пенаты [Пенаты
- это божки, и в них никак не приехать, а вот к ним - можно -
FV]. Привозил продукты, носильные вещи,
которые родственники могли продать на рынке и купить себе необходимую
одежду и обувь, давал деньги. Расспрашивал их, как они прожили военные
годы. В первые же дни войны братья Борис и Геннадий были призваны в
армию. 3 июля 1941 г. сестры Тася и семнадцатилетняя Аня были
мобилизованы на трудовой фронт и севернее Брянска работали на земляных
оборонительных укреплениях. В связи с приближением гитлеровских войск
они в сентябре возвратились в Москву. Но через месяц мать и сестры были
эвакуированы в совхоз под Свердловском, в котором стали работать. В
наших пенатах
[Пенаты
- это божки, и в них никак не приехать, а вот к ним - можно -
FV] остались лишь дедушка и отец, отказавшиеся эвакуироваться.
В декабре 1941 года умер дедушка. В 1942 году в боях под Старой Руссой
брат Геннадий потерял ногу и был ранен в правую лопатку. По выходе из
госпиталя он стал инвалидом первой группы и возвратился в наш родной
деревянный домик. Для ухода за инвалидами — отцом и братом — в апреле
сорок второго из эвакуации возвратилась мать. В сентябре 1942 года умер
больной отец.
В апреле 1943 года возвратились из эвакуации сестры, и обе по трудовой
мобилизации сразу же были направлены работать на заводы.
В Министерстве иностранных дел я продолжал числиться по прикрытию. Меня
назначили третьим секретарем во вновь создаваемый отдел по делам
Организации Объединенных Наций, который возглавлял опытный дипломат С.
А. Виноградов, работавший до этого долгое время советским послом в
Турции. В одной комнате со мной сидели молодые дипломаты Капустин, Попов
и
Фомин, с которыми у меня сложились хорошие отношения. Зарплаты ребятам
не хватало, и они по материалам агентства ТАСС писали заметки, статьи по
международным проблемам, которые иногда удавалось опубликовать в
советских газетах или журналах.
Запомнилась весна 1947 года. Большинству москвичей выделили одну-две
сотки земли в Подмосковье. Посадочный материал частично давали, но
больше приобретали сами. В начале мая, когда наступили теплые дни,
москвичи, вооружившись лопатами и граблями, захватив еду, в первый
выходной день выехали на перекопку участков, а через неделю на посадку
картофеля.
Помню, целые картофелины мы разрезали на три-четыре части, так чтобы в
каждой был прорастаемый глазок, и сажали их. Стояла сухая погода, и
вскоре мы отправлялись поливать посадки. Потом ездили окучивать их.
В середине мая меня вызвали в отдел кадров МИД, где представили нашему
послу в Англии Г.Н.
Зарубину. Он расспросил меня о семье, какую работу
я выполнял в Нью-Йорке, знаю ли я английский язык. Находившийся с ним
сотрудник английского отдела министерства заговорил со мной по-английски.
После пятиминутного разговора он сказал послу, что я свободно владею
языком. Посол посмотрел моё дело и еще раз удостоверился, что я недавно
сдал экзамен по английскому на "отлично". В конце беседы он предложил
мне должность второго секретаря посольства в Англии. Я сказал, что не
могу дать положительного ответа, не поговорив с женой. Когда посол
услышал, что жена окончила языковой институт, затем изучала английский в
Колумбийском университете и знает язык лучше меня, он сказал, что в
посольстве, если жена пожелает, найдется работа и для нее.
В тот же вечер о состоявшейся беседе с
Зарубиным я доложил начальнику
своего отдела. Руководство разведки сразу же дало мне указание, чтобы я
согласился на командировку в Англию. Позднее мне начальник отдела сказал,
что сделанное послом предложение пришлось очень кстати, так как наше
руководство само хотело через месяц начать оформлять меня в долгосрочную
командировку в Англию. На следующий день я нашел
Зарубина и сказал, что
согласен поехать к нему. Он поблагодарил меня:
— Молодец. Об этой поездке не пожалеешь. Если будешь серьезно относиться
к делу, я дам возможность приобрести опыт настоящей дипломатической
работы.
Затем он сказал, что сейчас же даст команду отделу кадров срочно начать
моё оформление. А прощаясь, посоветовал, чтобы перед отъездом я
обязательно побывал в отпуске и отдохнул.
К себе в разведслужбу я приходил обычно в восемь вечера, после окончания
работы в МИД и ужина. Из довоенного
Иностранного отдела разведка выросла
в Первое управление. Но это управление было совсем небольшим по
сравнению с
Управлением стратегической службы США, в котором работало
свыше тридцати тысяч человек. Уже в конце войны деятельность УСС стала
переориентироваться с Германии и Японии на Советский Союз. После войны
разведка Вашингтона создала в Западной Германии мощную разведывательную
организацию во главе с бывшим гитлеровским генералом Райнхардом
Геленом.
Её укомплектовали кадровыми сотрудниками нацистских спецслужб. Перед
геленовской организацией была поставлена задача вести разведку против
советской зоны оккупации Германии, восточноевропейских стран народной
демократии и, конечно, против СССР.
Не могу сказать точно, сколько человек тогда было в нашем Первом
управлении
Судя по количеству присутствующих на общих собраниях
сотрудников разведки, в центральном аппарате вместе с канцелярским
персоналом было занято не более шестисот человек.
В Отделе научно-технической разведки, который действовал во всех
развитых капиталистических странах, насчитывалось не более тридцати
оперативных работников. Примерно половина из них была занята на
американском и английском направлениях. Сначала меня зачислили в
американское, которое размещалось в одной большой комнате. Каких-то
конкретных оперативных дел за мной не закрепили. Руководство привлекало
меня к выполнению отдельных разовых поручений. По указанию начальника я
провел для сотрудников отдела три часовые беседы о своём опыте
разведывательной работы в США. Две из них были интересными, коллеги меня
внимательно слушали и задавали много вопросов. Третья получилась
неудачной. Мне просто пороху не хватило: я не имел достаточных
теоретических знаний разведывательного дела.
В мае меня перевели на английское направление. Там я стал изучать
агентурно-оперативную обстановку на "туманном Альбионе". Читал книги по
истории, государственному устройству Англии, о политических партиях
и, конечно, о развитии английской техники и науки. Ознакомился с
отчетами о работе лондонской резидентуры за последние два года, а также
с делами на действующую и законсервированную агентуру.
В середине июля 1947 года я поехал с женой в дом отдыха в Махинджаури,
около Батуми. Туда добирались трое суток в переполненном плацкартном
вагоне. Заведение оказалось никудышным. Оно скорее напоминало общежитие.
Я спал в комнате на шесть человек, где стояли железные кровати с
провисшими сетками. Точно такие же условия были для женщин. Кормили
неважно. Жена и я много времени проводили на хорошем песчаном пляже,
иногда ездили гулять в знаменитый Ботанический сад на Зеленом мысу.
Побывали в Батуми, столице Аджарии. Иногда принимали участие в
волейбольных сражениях. После двенадцати дней отдыха меня вызвали в
горотдел НКВД в Батуми и показали телеграмму, где указывалось, что мне
нужно срочно возвращаться в Москву.
В столицу прибыли 9 августа. Начальник отдела сообщил: вызвали меня в
связи с тем, что мне необходимо 30 августа на пароходе "Белоостров"
отплыть в Лондон. Билеты уже заказаны. Срочный вызов объясняется тем,
что в Лондоне через двенадцать дней после прибытия нужно провести явку с
очень важным агентом, источником ценной информации по атомной проблеме.
Я направлялся в Англию в качестве заместителя резидента по
научно-технической разведке.
Отдел уже составил план моей предотъездной подготовки. Со следующего дня
я приступил к его выполнению. Кроме изучения сугубо оперативных дел и
проблем в нём предусматривались беседы с ученым (фамилию называть не
буду), специалистом по атомной проблеме. Он ознакомил меня с
принципиальной схемой устройства атомной бомбы, с терминологией,
употребляемой в научных учреждениях Англии, которые разрабатывают
ядерную проблему. С ним я досконально изучил задание и вопросы, которые
мне предстояло обсудить на первой встрече с агентом. Его звали Клаус Фукс.
Решали вопрос, где и каким образом следует проводить личные встречи с
агентом, с тем чтобы их не зафиксировала английская служба
контршпионажа.
Другие оперативные дела на источников лондонской резидентуры я изучал с
начальником английского направления. Три недели выделялось на оперативную подготовку и устройство
личных дел.
Ночным поездом я с семьей выехал в Ленинград.
Сутки мы прожили в
гостинице "Астория", а затем сели на "Белоостров"...
Прежде чем перейти к рассказу о моем пребывании и работе в
Великобритании, я хочу кратко охарактеризовать международную обстановку
в первые послевоенные годы. Именно с учетом этого строилась деятельность
нашей резидентуры в Лондоне.
Что скажу прежде всего? Пожалуй, вот что. В этот период правящие круги
Соединенных Штатов — у власти тогда находилась администрация,
возглавлявшаяся президентом Гарри Трумэном, — опираясь на огромную
экономическую мощь, созданную за годы второй мировой войны, и
монопольное обладание атомной бомбой, поставили перед собой цель создать
единый фронт капиталистических государств для борьбы против СССР и его
союзников.
Пусть простит мне читатель, если я повторю старые истины. Но ведь речь
идет о времени почти полувековой давности, и многое стерлось в людской
памяти. А "зеленая" молодежь вообще о том, можно сказать, не слыхивала.
И все же это исторический факт, который не вычеркнешь, что Уинстон
Черчилль 5 марта 1946 г. выступил в американском городе Фултоне с речью,
в которой объявил "крестовый поход против коммунизма"
(замечу, что слова, взятые в кавычки, можно было прочитать на следующий
день в газете "Нью-Йорк
таймс"). И от него, этого факта, никуда не денешься. На Востоке
говорили, что в своей речи лидер британских консерваторов провозгласил,
если не официально, то по существу, начало "холодной
войны".
Правда, на Западе утверждали, что растянувшийся на сорок лет
конфликт первым начал Советский Союз. Не берусь сейчас судить, кто здесь
прав, а кто виноват. Главное, что сейчас обе стороны, понеся, к
сожалению, огромные потери — по меньшей мере от двух до трех миллионов
человеческих жизней унесли "локальные конфликты" за время "холодной
войны", — набрались уму-разуму и решили: так жить нельзя. Они, кажется,
перешли на деле, а не на словах к мирному сосуществованию на принципах
взаимовыгодного партнерства и добрососедства.
Но тогда, в середине 40-х годов, наши бывшие союзники по
антигитлеровской коалиции выдвинули программу американо-английского
господства в мире, рассчитанную не на ближайшие годы, а на многие
десятилетия. Были разработаны доктрины "сдерживания" и "отбрасывания"
коммунизма, в которых доказывалось: Вашингтон и его союзники должны
проводить в отношении СССР и дружественных к нему государств только
политику с позиции силы
[Аrgumentum
baculinum - FV]. Москва, мол, признаёт лишь
"кулачное право".
Поэтому разработчики доктрин рекомендовали ограничить или вообще
приостановить экономические, торговые и культурные отношения с советским
блоком. Прекратить предоставление Советам кредитов, запретить туда ввоз
современной технологии, в которой мы так нуждались после войны. Ведь
нашему народу долгое время пришлось отказывать себе во всем, чтобы
одержать Победу над общим врагом — фашистской Германией и
её
сателлитами.
По этим доктринам Соединенные Штаты должны были проводить неограниченную
гонку атомного и обычного вооружений, вынуждая Советский Союз тратить
большие, даже непомерные, средства на оборону, вместо того чтобы
расходовать их на восстановление промышленности и сельского хозяйства,
на строительство и другие жизненно необходимые нужды. Такая политика, по
замыслу творцов доктрин "сдерживания" и "отбрасывания", должна была
поставить Сталина на колени. Для её практической реализации во второй
половине 1947 года в США провели реорганизацию высшего государственного
руководства. Был учрежден Совет национальной безопасности (СНБ) во главе
с президентом — структура, где решались вопросы войны и мира. Кроме
того, были созданы министерство обороны и комитет начальников штабов
четырех родов войск — армии (сухопутных сил), ВВС, ВМС и морской пехоты
— для руководства и координации всех военных усилий. В прямое подчинение
СНБ вошло Центральное разведывательное управление, учрежденное для
координации деятельности дюжины специальных служб — гражданских и
военных; ведения самостоятельных разведывательных операций всеми
средствами во всем мире; подготовки президенту и другим руководителям
государства национальных разведывательных оценок и иной разведывательной
информации.
Исходя из директивы, что само существование Советского Союза
представляет угрозу Соединенным Штатам,
созданные центральные органы управления в 1948-1950 годах разработали
ряд планов по свержению существующего строя в СССР и в странах Восточной
Европы.
Впрочем, первый план атомного нападения на СССР, как свидетельствуют не
так давно опубликованные архивные документы, был подготовлен еще в конце
1945 года. Он известен под кодовым названием "Тоталити". Через три года
президенту Трумэну представили новые планы —
"Чариотир" и "Флитвуд". А в 1949 году еще один, более совершенный план "Дропшот".
Главное во всех этих планах превентивной войны, их сердцевина —
нанесение внезапного удара атомными бомбами по главным административным,
промышленным и стратегическим центрам Советского Союза. В Вашингтоне
ставку на молниеносную атаку делали еще и потому, что в Пентагоне
считали: она нанесет непоправимый ущерб военно-экономическому потенциалу
Советов, поскольку, по данным американской разведки, руководители Кремля
не ожидали внезапного нападения США на СССР.
План "Тоталити" намечал разрушение двадцати самых важных советских
городов атомными и обычными бомбами, сброшенными с самолетов, которые
вылетят с баз в Англии и других западноевропейских стран. Планы
"Чариотир" и "Флитвуд" исходили из того, что в первые тридцать дней
войны будут сброшены сто тридцать три атомных заряда уже на семьдесят
пунктов. Из них восемь на Москву и семь на Ленинград. Войну намечалось
начать 1 апреля 1949 г. По плану "Дропшот" наносился еще более мощный
бомбовый удар. Начало военных действий назначалось на 1 января 1950 г. В
течение трех месяцев планировалось сбросить триста атомных и двадцать
тысяч тонн обычных бомб на объекты в ста городах.
Все эти планы предусматривали, что за атомными бомбардировками последует
оккупация американскими войсками Советского Союза.
По секретной
директиве Совета национальной безопасности № 20/1
от 18 августа 1948 г.
там должен быть установлен новый режим, который:
а) не располагал бы большой военной мощью;
б) в экономическом отношении сильно зависел бы от США и западного мира;
в) не имел бы большой власти над главными национальными меньшинствами,
населяющими СССР;
г) не создавал бы "железный занавес" или нечто похожее на него на своих
границах
Вдумайтесь: речь тут шла не о чем ином, как о ликвидации существовавшей
власти в СССР и о его уничтожении как великой державы.
Почему же правящие круги США отказались от своих намерений в конце 40 —
начале 50-х годов? Как сейчас стало известно, планы превентивной войны
против СССР вызвали крупные споры в Вашингтоне. Там нашлись
здравомыслящие политики, которые доказывали: одержать Победу над
Советским Союзом с помощью массированных бомбовых ударов, даже атомных,
— дело нереальное. Соединенные Штаты вполне могут проиграть войну.
Приводились при этом такие доводы:
1) прирожденные мужество, терпение, стойкость и патриотизм подавляющей
части населения СССР;
2) отлаженный и чёткий механизм, с помощью которого Кремль
централизованно управляет Советским Союзом и всем социалистическим
блоком;
3) идейная привлекательность теоретического коммунизма;
4) способность советского режима мобилизовывать население в поддержку
военных усилий, что было доказано в войне против фашистской Германии;
5) удивительное упорство Советской Армии вести боевые действия в
труднейших условиях, как это продемонстрировали первые два года Великой
Отечественной войны
Противники третьей мировой войны в Вашингтоне отмечали также, что, по их
оценке, несмотря на большие потери от атомных бомбардировок в первые
дни, СССР сможет в течение двадцати суток занять Западную Европу, а
через шестьдесят с помощью интенсивных бомбардировок вывести из строя
главного американского союзника — Англию с
её базами, имеющими
первостепенное значение для американской бомбардировочной авиации. К
исходу шести месяцев боевых действий Советы оккупируют северное
побережье Средиземного моря от Пиренеев до Сирии, станут контролировать
Гибралтарский пролив и захватят нефтяные районы на Ближнем Востоке...
Даже из этого беглого обзора политической и военной обстановки в
тогдашнем мире непредубежденный читатель наверняка может сделать вывод:
существовала реальная опасность новой войны. А раз так, он поймет,
почему главными задачами советской разведки и, естественно,
её
лондонской резидентуры были:
— выявление секретных планов Вашингтона и Лондона о подготовке войны
против СССР и
— получение достоверной информации о ходе работ в США и Англии по
созданию и совершенствованию ядерного оружия
Мы — в Англии
"Белоостров" в караване других судов входил в Темзу во время прилива,
когда вода в реке течет вспять, из океана в её верховье. Уровень воды
поднялся на несколько метров, и наш пароход с помощью буксира зашел в
док, и за ним закрылись шлюзы.
Нас встретил представитель советского консульства и отвез в гостиницу.
Это был страшно обшарпанный, грязный, старый отель, частично разрушенный
бомбой при налете немецкой авиации во время войны. Нас привели в мрачную
комнату с пожухлыми обоями, давно нестиранными занавесками. Кругом —
пыль и грязь. Сотрудник консульства объяснил, что в Лондоне много жилых
домов и гостиниц разрушено бомбардировками. Жилья не хватает. Все отели
переполнены. Они целую неделю искали для нас номер и ничего не могли
подыскать, кроме этого. Пришлось покориться судьбе.
На следующий день я пришёл на приём к послу Г. Н.
Зарубину. Георгий
Николаевич определил мой участок работы в группе по внутренней политике
Англии, а потом я затронул вопрос о жилье. Посол подтвердил, что это
очень трудная проблема, но сказал, что дал указание консульским
работникам найти для моей семьи в ближайшие дни что-нибудь получше.
Через неделю я переехал в другое место, так как в отеле были не только
плохие условия, но и высокая плата за проживание. Нам предоставили новое
жилье — большую комнату в двухэтажном деревянном доме, который во время
войны был также разрушен и около двух лет пустовал. Полгода назад
предприимчивое руководство нашего торгпредства купило его, сделало
косметический ремонт и стало селить там советских командированных. Но и
в этом доме мы прожили всего два месяца. В нём было каминное отопление и
затхлый воздух с запахом гнили и пыли. Утром мы всегда вставали с
больной головой.
Затем по объявлению в газете мы нашли хороший пятиэтажный кирпичный дом,
в котором пожилая пара англичан, проживавшая в трехкомнатной квартире,
сдавала две просторные меблированные комнаты за 33 фунта стерлингов в
месяц. Хотя это было дорого для нас (моя зарплата составляла девяносто
фунтов в месяц), комнаты, чистые и уютные, так нам понравились и так
захотелось пожить в приличных условиях, что мы перебрались сюда. Однако
на этом наши переезды не кончились. Жена скоро начала жаловаться, что ей
не хватает денег на покупку новых носильных вещей, необходимых во
влажном английском климате. И через полгода мы решили найти квартиру
подешевле. Нам повезло. Один из наших дипломатов возвращался в Москву и
освобождал двухкомнатную квартиру в муниципальном доме, квартплата за
которую была всего десять фунтов стерлингов. По дешевке мы у них купили
и мебель.
Дом был трехэтажный, кирпичный, старый, не очень благоустроенный, но
зато по нашему карману. В этой квартире стояла старенькая ванна, а вода
подогревалась газовой колонкой. Чтобы колонка заработала, нужно было в
особое приспособление опустить монету в один шиллинг и нажать рычажок.
Приходилось запасаться полдюжиной монет, чтобы помыться как следует. Но
в общем мы остались довольны квартирой и прожили в ней до конца
командировки.
Наше материальное положение улучшилось, когда жену пригласили работать
на полставки в торгпредство. Двухлетнюю дочку отдавали на целый день в
частный английский детский сад. Жена была довольна своим новым
положением, работа ей нравилась: она принимала посетителей, печатала
письма по-английски. Лучшей практики для закрепления английского языка и
не придумаешь. Кроме того, у нее каждый день оставалось четыре часа
свободного времени для хозяйственных нужд. В детском саду Наташка быстро
научилась болтать по-английски. Поэтому между собой мы стали говорить
только на этом языке. Дочка часто в субботу и воскресенье с английской
подружкой или одна играла с куклами в углу большого крыльца дома, а мы
из окна второго этажа присматривали за ней.
В 1947-1948 годах на основные продукты в Англии выдавались карточки, но
больших очередей мы не видели. Мне запомнились две детали. В лондонских
магазинах продавали мясо двух сортов: импортное — из Аргентины — и местное. Аргентинское
мясо из-за долгого хранения в замороженном виде на
пароходах-рефрижераторах, когда оттаивало, становилось серо-синим. Но по
цене было доступно всем. Местное, английское мясо отличалось высоким
качеством, но стоило в четыре раза дороже, и его покупали только
состоятельные семьи. Сахар и чай продавали также по карточкам. Норма чая
считалась весьма приличной, а сахара — маленькой. Англичанам же, которые
пьют очень крепкий чай четыре-пять раз в день, наоборот, не хватало чая,
а сахар оставался. Поэтому жена каждый месяц производила обмен с
соседкой-англичанкой излишков нашего чая на их излишки сахара.
В те годы жизненный уровень англичан, как они говорили, резко упал.
Средняя семья тогда жила очень скромно. По сравнению с американцами
британцы хуже питались, хуже одевались и очень мало могли себе позволить
тратить на культурные нужды. В 1947-1950 годах, хотя у власти находилось лейбористское правительство,
оно в своей внешнеполитической деятельности покорно следовало за
антисоветской политикой правящих кругов Соединенных Штатов, которые в
это время стали военным, политическим и экономическим центром
капиталистического мира. Роль Великобритании, особенно в области мировой
экономики, сильно уменьшилась в результате второй мировой войны. Поэтому
она стала младшим партнером в американо-английском альянсе, хотя это
больно ущемляло гордых британцев. Но положение обязывает, и консерваторы
полностью поддерживали внешнюю политику лейбористов.
Под давлением Вашингтона лейбористское правительство проводило политику
"сдерживания" коммунизма. Вопреки интересам английского народа власти
резко сокращали традиционные экономические и торговые связи с Советским
Союзом. Каждые два-три месяца министерство торговли по договоренности с Америкой
публиковало постановление на нескольких страницах с длинными списками
машин, приборов, отдельных изделий машиностроительной промышленности,
которые запрещалось продавать СССР.
Все это было направлено на
замедление процесса восстановления советской экономики
А теперь небольшой экскурс в историю наших взаимоотношений с Англией. На
протяжении столетий, боясь, как бы Россия не стала сильной в
политическом и военном отношении, Лондон в своей внешней политике
преследовал цель, во-первых, по возможности добиваться, чтобы народы
России были разъединены, а во-вторых, замедлить ход её экономического
развития. Еще в середине XVI века, когда Иван Грозный провозгласил себя
царем всея Руси и стал вести борьбу за национальное объединение, Англия
долгое время продолжала свою торговлю с отдельными княжествами.
Во время поездки в Голландию и Англию в 1697-1698 годах Петр I нанял
более тысячи голландских и английских корабельных мастеров и моряков,
помощь которых была нужна ему при создании русского флота. Царь
договорился, что правительства этих двух стран будут принимать русских
моряков на практику в их флотах. Вскоре, однако, Голландия и Англия
увидели в этих действиях русского царя угрозу их владычеству на морях и
приняли меры, чтобы не выполнить достигнутые соглашения.
В 1703 году русский посол в Голландии Матвеев, донося об отказе местных
властей принять на морскую практику четыре тысячи русских солдат и
матросов, писал, что "им то дело ненадобно, чтобы наш народ морской
науке обучен был". В эти же годы англичане обрабатывали русских моряков,
чтобы они не возвращались на Родину, а парламент Англии принял закон,
запрещавший принимать на практику во флот русских. В 1719 году
английский король приказал всем своим
подданным, находившимся на морской
службе в России, немедленно вернуться домой.
Еще более жесткую политику в отношении нашей Родины Англия совместно со
своим заокеанским партнером стала проводить со времени Октябрьской
революции. Они были вдохновителями иностранной интервенции. Черчилль и
Трумэн в 1946
году провозгласили начало "холодной войны".
Хозяева средств массовой информации Великобритании в 1947—1949 годах
постоянно вели клеветническую кампанию, лживо утверждая, что СССР
вынашивает планы агрессии против стран Западной Европы. В
действительности же они хорошо знали, что это не так и что усиленными
темпами к развязыванию атомной войны
против Советского Союза готовятся руководящие круги США при согласии
Англии.
Острая политическая борьба между советскими и западными представителями
развернулась на 5-й сессии Совета министров иностранных дел четырех
держав — СССР, США, Англии и Франции, проходившей с 2 ноября по 15
декабря 1947 г. в Лондоне. Советскую делегацию возглавлял В. М. Молотов,
а его заместителе был А. Я. Вышинский.
На заседаниях рассматривали главным образом вопрос о заключении мирного
договора с Германией. Советская делегация предложила безотлагательно
создать общегерманское демократическое правительство. Западные
делегации, возглавляемые госсекретарем США Дж.
Маршаллом, министрами
иностранных дел Англии Э.
Бевином и Франции Д.
Бидо, противились этому.
Советская делегация добивалась, чтобы Германия как можно быстрее
выплатила репарации, причитающиеся СССР в соответствии с решениями
Ялтинской и Потсдамской конференций. Однако западные державы
преднамеренно ставили палки в колеса, заявляя, что Германия должна
вначале восстановить свою промышленность, выплатить недавно
предоставленные ей кредиты западными странами и лишь затем решать вопрос
о репарациях Москве.
Заседания сессии проходили в напряженной атмосфере взаимных обвинений.
Иногда Молотов закуривал и молча слушал выступавших, что, по словам
людей, хорошо знавших его, означало, что он нервничает. В такие моменты
от советской делегации остро, едко говорил Вышинский. Помню был случай,
когда английский министр Э. Бевин, хваставший своим
"пролетарским
происхождением", отвечая Вышинскому, уколол его:
— Вы не имеете права выступать от имени советского трудового народа. Вы
меньшевик. Вы выходец из буржуазии.
Вышинский немного подумал, а затем изрек:
— Да, господин Бевин, мы оба с вами предатели. Я предал буржуазию, чтобы
защищать дело советских трудящихся, а вы предали английский рабочий
класс и стали защищать буржуазию.
Во время сессии все сотрудники советского посольства работали почти
круглые сутки
В первый же день посол поручил мне ежедневно обеспечивать
телефонную связь
между посольством и Москвой. Я заблаговременно связался с Парижем,
который дал мне линию на Западный Берлин. Далее меня подключили к
Восточному Берлину. Там военный телефонист ответил, что он не может без
разрешения своего капитана дать Москву. В разговоре с офицером
выяснилось, что он тоже должен вначале переговорить с вышестоящим
начальником и так далее. Кончилось все это тем, что я в шестнадцать
часов не получил Москву. Меня вызвал
Зарубин. Когда я вошел в его
кабинет, он, сидя на диване, разговаривал с Молотовым. Посол спросил,
где Москва? Я рассказал, почему не мог получить телефонную линию.
Слушавший мои объяснения Молотов заметил:
— Молодой человек, когда вы будете вновь связываться с нашим
представителем в Берлине, скажите, что это Молотов должен разговаривать
с Кремлём.
Выйдя из кабинета, я по телефону помощника посла стал снова добиваться
связи с Москвой. Через две минуты Кремль был на проводе. В последующие
дни наши представители в Берлине давали кремлевскую телефонную линию
через десять — пятнадцать секунд, и Молотов докладывал Сталину о только
что закончившемся заседании.
Через неделю Зарубин поручил мне в двадцать четыре часа подготовить
справку об английском обществе пилигримов, которое пригласило выступить
с речами министров иностранных дел Англии, Франции, США и СССР на их
торжественном собрании. В тот же день я попросил знакомого журналиста
посетить это общество и по имеющимся материалам составить справку на
две-три страницы, отразив в ней структуру, состав, политическую
направленность этой организации. В девять утра я получил от него текст и
на его основании составил справку на одну страницу, из которой
следовало, что во главе общества пилигримов стоят богатые люди,
консерваторы, ратующие за прочный союз Англии и США и проводящие
антисоветскую политику.
В назначенное время я вручил справку помощнику посла, который тут же
зашел в кабинет и передал её. Зарубин попросил меня подождать, пока он
её прочтет. Минут через пятнадцать помощник попросил меня зайти к послу.
Как только я открыл дверь, я увидел стоявшего Молотова со справкой в
руках. Он сказал, что прочитал, она составлена хорошо, но в ней нет
главного.
— В справке вы не сделали предложения, принимать мне приглашение или
нет, — пояснил министр. — Скажите мне об этом прямо сейчас
Я, конечно, разволновался — ситуация была для меня крайне необычной, —
но призвав на помощь все свое самообладание, спокойно ответил, что не
советовал бы принимать приглашение, и изложил свои мотивы. Молотов
обратился к послу:
— Ну как, Георгий Николаевич, согласимся с мнением молодого дипломата?
В ответ посол лишь улыбнулся и ничего не сказал. А нарком закончил
разговор словами:
— Хорошо, принимаем ваше предложение. Общество пилигримов — компания не
для нас. Только в следующий раз в материалах, подготавливаемых для
руководства, всегда делайте инициативно свои рекомендации по
затрагиваемому вопросу.
"Зачем Молотов разговаривал со мной?" — задавал я потом себе вопрос. То
ли хотел преподать мне урок, как надо писать справку, то ли хотел дать
понять послу, как надо давать поручения подчиненным. Скорее всего, и то
и другое.
Лондонская сессия Совета министров иностранных дел
закончилась безрезультатно. По настоянию западных делегаций её работа
была прекращена, не была даже назначена дата созыва следующей сессии.
Следует отметить, что в годы "холодной войны" большая часть населения
западных стран не поддерживала враждебную политику правительств США и
Великобритании против СССР. Английский народ, испытавший ужасы войны,
разделял цели движения сторонников мира. Профсоюзные организации крупных
промышленных центров Великобритании стали инициаторами движения
породненных городов. Наладились взаимные поездки друг к другу делегаций
рабочих и профсоюзных деятелей. Это имело важное политическое значение,
ибо возвращавшиеся из СССР в Англию члены делегаций выступали на
многочисленных собраниях и правдиво рассказывали о положении в СССР, об
упорном труде советских людей по восстановлению разрушенной экономики, а
главное — о желании жить в мире и дружбе с народами всех стран.
В эти же годы происходил взаимный обмен делегациями деятелей культуры и
науки
Здесь большую работу проделали Общество англо-советской дружбы,
Общества
"Шотландия — СССР", и Общество культурных связей с СССР. Во главе
последнего тридцать четыре года стоял известный юрист, член парламента
Д.Н. Притт [Denis
Nowell Pritt - FV], а также известный ученый и общественный деятель,
иностранный член Академии наук СССР профессор Д. Д.
Бернал, который в
1959-1965 годах был президентом Всемирного Совета Мира.
Следует отметить, что они вели свою деятельность в крайне
неблагоприятной обстановке, когда лейбористское правительство Эттли,
поддерживая установку Вашингтона
на разжигание "холодной войны",
запретило членам своей партии принимать участие в деятельности Общества
англо-советской дружбы и Общества культурной связи с СССР.
Встреча
с Бернардом Шоу
В силу своего служебного положения мне довелось встречаться и беседовать
на различных приёмах и собраниях с некоторыми членами парламента,
политическими деятелями, учеными, писателями, артистами и другими
деятелями культуры. Многие из них критиковали лейбористское
правительство за проводившуюся антисоветскую политику, поддержку
атомного шантажа Вашингтона и положительно отзывались о миролюбивой
политике нашей страны. Думаю, что для читателей будет интересен рассказ
о двух моих встречах со всемирно известным английским писателем
Бернардом Шоу.
Первая встреча состоялась в конце 1948 года на кинопросмотре советских
фильмов в нашем посольстве, устроенном для деятелей английской культуры.
Мы обычно посылали Б. Шоу приглашение на все важные приёмы. Однако, как
правило, он не приходил. Никто не ожидал, что он явится на этот раз. Но
писатель неожиданно пришёл вместе со своим секретарем за несколько минут
до начала кинопросмотра.
Вначале Шоу с группой англичан уединился в углу фойе. Они о чем-то тихо
разговаривали. Мэри Притт, активная деятельница многих прогрессивных
организаций Великобритании, жена Д. Н. Притта, представила меня Шоу как
сотрудника посольства, занимающегося культурными вопросами.
Как только мы обменялись приветствиями, Б. Шоу заметил:
— Вот вы-то мне и нужны
Выразив готовность быть ему полезным, я высказал свое удовлетворение по
поводу встречи со знаменитым писателем. Затем начал рассказывать, какой
большой популярностью его произведения пользуются в Советском Союзе, что
его книги неоднократно издавались в СССР, а его пьеса "Пигмалион" не
сходит с подмостков советских театров. Особенно с большим успехом идет
она на сцене Малого театра, где роль Элизы Дулитл блестяще играет Д.
Зеркалова. Выслушав меня, Б. Шоу суровым тоном заметил: — О том, что мои книги
популярны и издаются большим тиражом, а пьесы непрерывно ставятся в
театрах Советского Союза, я неоднократно слышал и от других. Но почему
СССР не платит мне гонорара?
От такого заявления я опешил и ничего не мог ему ответить. Все стоявшие
вокруг рассмеялись. Смехом наполнились и глаза Шоу, который, опершись на
палку, упор смотрел на меня, от чего моё смущение только увеличивалось.
Справившись с замешательством, я сказал, что это объясняется тем, что
Советский Союз не является членом всемирной организации по защите
авторских прав и поэтому, когда произведения советских писателей выходят
за границей, иностранные издательства тоже не переводят в СССР
положенные гонорары. Кто-то из присутствовавших в подтверждение моей
мысли заметил:
— Если бы английские радиостанции и музыкальные коллективы выплачивали
гонорар только за исполнение произведений Прокофьева, Шостаковича и
Хачатуряна, то они должны были бы ежегодно переводить Советскому Союзу
многие десятки тысяч фунтов стерлингов.
После" этого Шоу рассказал, что он сегодня был в Лондоне у своего
издателя и что в советское посольство он заехал на минутку по делу. По
словам писателя, в Англии готовится издание его полного собрания
сочинений. На титульном листе каждого тома планируют поместить его
портрет. Но ему не нравятся портреты, сделанные английскими художниками.
Он желал бы поместить портрет, написанный известным советским
художником-графиком М.И. Пиковым. Две недели назад он написал об этом
художнику с просьбой прислать ему гравюру на дереве для того, чтобы
здесь, в Лондоне, литографы смогли сделать оттиск. В конце своего
рассказа
Шоу попросил меня посодействовать тому, чтобы ускорить получение этого
портрета. Я обещал это сделать. Распрощавшись с нами, писатель пошел к выходу. Мы
проводили его до машины.
На другой день утром я доложил послу о состоявшемся разговоре с Б. Шоу.
Выслушав, посол дал указание подготовить проект телеграфного сообщения в
Москву по этому вопросу. Вскоре был получен ответ, в котором говорилось, что принято решение
выдать Б. Шоу в качестве первоначального гонорара двадцать тысяч фунтов
стерлингов. Сообщалось также, что диппочтой в адрес посольства художник
М. И. Пиков направил портрет.
Когда он был получен, я, позвонив предварительно по телефону, поехал к
Шоу. Его дом находился в семидесяти пяти километрах к северу от Лондона,
в деревне Эйот Сейнт Лоренс, в графстве Хертфорд. Я поехал один на
маленьком "воксхолле". На сиденье рядом со мною лежала дорожная карта,
на которой я карандашом пометил предстоящий маршрут.
День выдался солнечным, теплым. Самой трудной была дорога по дымным,
промышленным предместьям Лондона. После получасовой езды по столице и её
окрестностям "воксхолл" выбрался на шоссе. Далее мой путь пролегал по
проселочным дорогам среди полей, на которых тарахтели тракторы, среди
лугов, где паслись знаменитые английские коровы и овцы.
Однако проплывавший мимо пейзаж почти не привлекал моё внимание
Все
мысли вертелись вокруг предстоящей встречи с великим писателем. Готовясь
к ней, я прочитал о Шоу и его творчестве всю имевшуюся в посольстве
литературу. Хотелось провести беседу так, чтобы у него осталось хорошее
впечатление о советском дипломате. Поэтому я тщательно обдумывал, как
лучше по существу и форме изложить те проблемы, с которыми ехал. Я
опасался, что знаменитый острослов может опять поставить меня в тупик
неожиданным высказыванием. Поэтому мысленно старался представить себе,
какие каверзные вопросы он может преподнести в беседе.
Чем ближе я подъезжал к месту, где проживал мудрый старец, тем дороги
становились все более узкими, а их покрытие хуже и хуже. Дом Шоу стоял
на холме у въезда в деревню. Двор был огорожен высоким зеленым забором.
Грунтовая дорога, поросшая травой, вела прямо к воротам. Выйдя из машины, я подошел к калитке и дернул ручку звонка.
Дверь открыла женщина лет сорока пяти в простой крестьянской одежде, на
голове у нее был белый платок, из-под которого выбивались светло-рыжие
пушистые волосы. В то время как я объяснял женщине цель моего приезда,
появился хозяин и поздоровался со мной. Увидев на улице мой "воксхолл",
он резко сказал:
— Загоняй машину во двор! И пошел открывать ворота
Учитывая преклонный возраст писателя — ему был уже девяносто один год, я
близко подошел к нему и сказал, что не нужно беспокоиться, пусть
автомобиль постоит на улице. В ответ Шоу снова резко произнес:
— Делай, что я тебе говорю
Не рискуя больше возражать почтенному старцу и желая ему помочь, со
словами "разрешите, я помогу вам" я попытался вынуть засов. Но это
вызвало еще более бурную реакцию. Он гневно крикнул на меня:
— Отойди прочь, я полон сил и сделаю все сам!
Я отошел в сторону и с опаской стал наблюдать за действиями Шоу. Он
вытащил засов из скоб и, с трудом удерживая его на уровне груди,
покачиваясь, словно штангист, понес его в сторону. Рыжая женщина и я
молча продолжали следить за действиями старика. Затем он опустил один
конец деревянного бруса на землю, а второй поднял кверху и прислонил к
забору. Разделавшись с засовом, Шоу скомандовал:
— Загоняй!
Я покорно заехал во двор. Когда я доехал до указанного писателем места,
он громко крикнул:
— Стоп! Глуши мотор. Поставь машину на тормоза. Выполнив все команды, я
вышел из машины и стал наблюдать, как Шоу проделал в обратном порядке
весь ритуал с закрытием ворот. Затем, подойдя ко мне торопливыми мелкими
шажками, он левой рукой приподнял соломенную шляпу, правой вынул из
кармана носовой платок и стал вытирать пот с головы, лица и шеи и молча
смотрел на меня улыбающимися бледно-серыми глазами. Все его старческое
лицо выражало удовлетворение и радость — вот, мол, какой подвиг он
совершил. Но Шоу тяжело дышал, руки его дрожали и, судя по его виду, еле
стоял на ногах.
Я все еще боялся открыть рот, чувствовал себя как-то
неловко, сам не понимая почему
Наверно, мне было стыдно, что я такой молодой, полон сил... В
это время к нам подошел секретарь писателя Левин, как он мне
представился, и начал расспрашивать, трудно ли было найти дорогу к дому,
нравятся ли мне окрестные места. Отдышавшись, Шоу пригласил меня и своего секретаря в дом и провел в
большую комнату на первом этаже. Вдоль стен от пола до потолка стояли
стеллажи с книгами. Мы уселись за большой стол. Посередине сел Шоу и положил вытянутые руки
на стол. Мы сели с левой стороны от писателя. Прямо перед нами были
полки с книгами современных авторов. Среди них я заметил "Тихий Дон" М.
Шолохова и "Дни и ночи" К. Симонова, избранные произведения И.
Эренбурга. На полках слева стояли только произведения самого Шоу,
изданные во многих странах.
Женщина с рыжими волосами принесла чай и печенье.
Я передал писателю оригинал гравюры Пикова. Он посмотрел на нее,
поблагодарил и обещал вскоре вернуть.
За чаем шёл разговор о книгах, собранных здесь Шоу, о его пьесах. Тем
временем я внимательно рассматривал хозяина дома. На нём были холщовые
брюки и такая же рубаха навыпуск, перехваченная пояском — крученой
веревочкой с кисточками на концах. Волосы, борода, мохнатые брови,
ресницы — сплошь седые. Лицо чистое, без старческих пигментационных
пятен. Вдоль тыльной стороны ладоней шли необычно широкие, сильно
выступавшие вены. В своём одеянии он казался обесцвеченным, увядающим.
Однако на каждый мой комплимент в его адрес Шоу делал довольно
язвительные замечания, суть которых сводилась к тому, что все хорошее он
делал в прошлом, а сейчас ничего не пишет, а только пачкает бумагу,
ругается с домашними, с издателями, а иногда с руководителями
лейбористской партии. К сожалению, газеты и журналы не всегда публикуют
его критику внешней политики британского правительства.
Далее, напомнив наш разговор в советском посольстве о выпуске
произведений Шоу в СССР, я сказал, что советское издательство готово
перевести ему в качестве первоначального гонорара двадцать тысяч фунтов
стерлингов. При этих словах писатель, сидевший с полузакрытыми глазами,
повернул голову и стал пристально рассматривать меня. Выражение его лица
быстро менялось: то оно было серьезным, то лукавым, то загадочно
улыбчивым. Видно было, что Шоу собирается сказать что-то неожиданное и
парадоксальное.
Между тем Левин передал мне карточку, на которой было напечатано
"Мидлбанк" и указан номер счета.
— Переведите гонорар на этот счет, — сказал секретарь
Я пообещал это сделать и положил карточку в бумажник
— А ведь большая часть советского гонорара попадет в руки моих врагов —
министра финансов Стаффорда Криппса и министра иностранных дел Эрнста
Бевина. Я не хочу этого. — неожиданно резко бросил Шоу и опять остановил
взгляд на своих руках, неподвижно лежавших на столе.
Левин стал объяснять мне, что Шоу в текущем году получил значительную
сумму гонорара за издание своих книг и постановку пьес в различных
странах, поэтому с советского перевода английское правительство возьмет
большую часть в качестве подоходного налога. Секретарь тут же попросил
меня вместо денег прислать акции на двадцать тысяч фунтов стерлингов —
они подоходным налогом не облагаются.
Пришлось объяснять Левину, что в Советском Союзе нет частных
предприятий, что все предприятия, фабрики заводы национализированы,
являются собственностью народа и поэтому у нас нет и акций. Поразмыслив
немного, секретарь сделал новое предложение: тогда можно передать
драгоценные камни на сумму гонорара. Я ответил, что не могу сразу решить
этот вопрос, так как посол обязан сообщить в Москву, а каков будет
ответ, я доведу до сведения писателя.
В течение моего разговора с секретарем о возможных вариантах передачи
гонорара Шоу, облокотившись на стол и поддерживая склоненную голову
ладонями рук, безмолвно слушал нашу беседу. Как только мы её закончили,
он резко поднял голову, открыл глаза и решительно заявил:
— Это не пойдет. С драгоценными камнями дело противозаконное. Мои
злейшие враги Криппс и Бевин посадят меня за решетку, ведь они считают
меня самым главным большевиком в Англии. Я не хочу провести свои
последние годы за решеткой и умереть в тюрьме.
Несколько успокоившись, писатель снова повторил, что он не хочет, чтобы
большая часть советских денег
попала в казну Криппса. Повернув ко мне голову, он продолжил:
— Пусть мой гонорар пойдет на благо советского народа. Своим геройством
в борьбе против врага человечества — гитлеровской Германии — советские
люди заслужили величайшее уважение всех честных мужчин и женщин на земле
и моё тоже. Мы все обязаны Советскому Союзу, что сейчас мир. Передайте
советскому правительству, что я отказываюсь от гонорара.
В комнате стало тихо. Все молчали. Мне показалось, что Шоу задремал,
опершись подбородком о ладони.
Первым нарушил молчание я, тихо сказав секретарю, что у меня больше
никаких вопросов нет и что если советское посольство может чем-либо быть
полезным писателю, прошу об этом дать знать нам.
Мы неслышно вышли во двор, чтобы не нарушить покой писателя. Секретарь
открыл ворота, и в это время на крыльце появился Шоу. Он улыбнулся и
приветливо помахал рукой. Я подошел к нему, поблагодарил за беседу и
попрощался.
О двух коротких встречах с великим английским писателем я счёл
необходимым рассказать, чтобы напомнить: Бернард Шоу до последних дней
своей долгой жизни с уважением и любовью относился к Советскому Союзу и
его народу.
Операции
на "туманном Альбионе"
Во время моей второй командировки за границу в 1947-1949 годах
Соединенные Штаты и их партнер Англия навязали Советскому Союзу
противоборство не только в военной, политической и экономической
областях, но и в сфере разведки.
Созданная в США централизованная система разведки подчинялась
непосредственно президенту и, имея в своём распоряжении практически
неограниченные финансовые и материальные средства, развернула подрывную
деятельность против СССР и дружественных ему стран в глобальных
масштабах. Для этого использовались тотальные средства: шпионаж, террор,
саботаж, диверсии, психологическая война, организация полувоенных акций
с целью свержения неугодных режимов и так далее. разведка Вашингтона,
пользуясь экономическими трудностями многих капиталистических и развивающихся стран, заставляла их службы
безопасности в обмен за материальную и техническую помощь вести по её
указке шпионаж и другие подрывные акции против Советского Союза и
дружественных ему государств.
ЦРУ и ФБР установили тесное сотрудничество прежде всего с английской
разведкой и контрразведкой — службами МИ-6 и
МИ-5. В Лондоне
дислоцировались крупные представительства спецслужб Вашингтона,
сотрудники которых имели постоянный контакт с английскими коллегами. ЦРУ
было очень заинтересовано в сотрудничестве с МИ-6, известной также как
"Сикрет интеллидженс сервис" (СИС), — одной из самых старых и опытных
разведслужб в мире. ЦРУ и ФБР оказывали британским органам шпионажа и
контршпионажа помощь денежными и техническими средствами, а англичане
взамен передавали американцам добываемую СИС разведывательную
информацию, особенно ту, которая касалась СССР и его союзников.
Созданная централизованная разведка США, по сути дела, открыто объявила
СССР главным объектом своей деятельности, которая проводилась в
глобальных масштабах и тотальными средствами.
Ну а советская разведка? Как профессионал, много лет руководивший
её
американским направлением, могу откровенно признаться, что мы тоже
рассматривали Соединенные Штаты как главный объект своей деятельности, а
централизованную разведку Вашингтона — противником номер один. С той
только разницей, что наша секретная служба в те годы, увы, значительно
уступала американской — и по численности персонала, и особенно по
финансовым и материально-техническим возможностям. Это, впрочем, легко
понять каждому здравомыслящему человеку: СССР — разоренная войной
страна, хотя и была великой по территории, числу жителей и природным
ресурсам, — не мог в полной мере состязаться с промышленной державой,
сказочно разбогатевшей ходе мирового вооруженного конфликта.
Советская разведка испытывала острую потребность в опытных кадрах.
Во-первых, они нужны были для назначения на должности руководителей
вновь создаваемых отделов, с тем чтобы профессионально, грамотно
организовать работу на главных направлениях.
Во-вторых, знающие люди
требовались, чтобы возглавить резидентуры в различных странах.
В-третьих, квалифицированных специалистов
не хватало для работы в США и западноевропейских странах, где уже
располагались многочисленные учреждения и военные объекты НАТО
Поэтому наша резидентура в Англии, как и многие другие заграничные
резидентуры, оставалась крайне малочисленной. В ней было всего два
сотрудника с опытом разведывательной работы в капиталистических странах.
В посольстве мне дали участок работы по поддержанию связей с различными
общественными организациями Англии, выступающими против подготовки новой
мировой войны, за развитие дружественных отношений с Советским Союзом. Я
приобрел достаточное количество полезных связей среди общественных и
профсоюзных деятелей, видных представителей культуры и, конечно же,
дипломатов, с которыми встречался по линии прикрытия на
приёмах,
конференциях, концертах, в театрах, за ленчем в ресторанах или в
домашней обстановке. Но при этом не прерывал ни на минуту своей
разведывательной деятельности, подбирал подходящих кандидатов для
привлечения к сотрудничеству с нами и тщательно "мотал на ус"
информацию, которая могла заинтересовать Центр.
Английская служба контршпионажа постоянно вела наблюдение за советскими
учреждениями и их сотрудниками. Вблизи наших учреждений плотно
располагались её постоянные скрытые посты, откуда контролировались все
лица, посещающие нас. Мы, например, точно знали, что в доме через улицу,
напротив входа в советское посольство, находился постоянный пост
контрразведки, который фиксировал время прихода и ухода сотрудников и
посетителей. Все они, конечно, скрытно фотографировались. Возле поста
росло высокое дерево, ветви которого, с одной стороны, маскировали этот
пост, а с другой — мешали делать фотосъемки. Контрразведчики время от
времени, когда наступала темнота, подрезали разросшиеся ветви. В конце
концов это занятие им надоело, и в одну прекрасную ночь они просто
спилили дерево.
Разумеется, технические службы контрразведки вели подслушивание
телефонных разговоров сотрудников посольства, их почтовая переписка
подвергалась перлюстрации.
Очень широко английские охотники за шпионами пользовались методом
вербовки местного населения и иностранцев, с которыми встречался
персонал посольства
по роду своей работы или по месту жительства. Таким агентам поручалось
изучать характер, наклонности и уязвимые стороны советских сотрудников.
Кроме того, служба контршпионажа тесно взаимодействовала с лондонской
полицией
Полицейские, несшие постовую службу на улицах города, в лицо
знали советских сотрудников, имели номера их автомашин. В случае
появления советских граждан и их автомобилей, особенно в отдаленных
районах Лондона, полицейские немедленно сообщали по телефону или по
рации в контрразведку.
Нам все это, естественно, приходилось учитывать при проведении встреч с
агентурой, чтобы не попасть впросак.
Справедливости ради следует сказать, что в то время в редких случаях мы
наблюдали, чтобы за сотрудниками резидентуры с утра до вечера велась
непрерывная слежка. Видимо, англичане держали в поле зрения советских
разведчиков с помощью агентурной и полицейской сети, а также средств
оперативной техники.
Я старался ежедневно по служебным и личным делам один-два раза выходить
в город, чтобы приучить охотников за шпионами к тому, что это моя
рутинная работа и что за мной не обязательно посылать бригаду слежки. К
тому же, выходя в город и используя различные виды транспорта, я
постоянно проверялся, быстро освоившись в новых для меня условиях
британской столицы.
Я несколько раз обнаруживал за собой слежку. Запомнился такой случай.
У меня было правило: ежемесячно, в один из дней вскоре после получки, я
часа в четыре дня отправлялся походить по магазинам, чтобы купить
хорошую книгу. В этот раз стояла сырая туманная погода. Выйдя из
посольства, я дошел до близлежащей станции метро "Ноттинг хилл гейт" и на платформе обратил внимание на двух мужчин: один лет тридцати пяти, а
другой — около пятидесяти. У них был какой-то неестественно блуждающий
взгляд, и держались они напряженно. Мой опыт подсказал мне — это "они".
Я приехал в центр и не торопясь начал ходить по книжным магазинам,
замечая, как то один, то другой из них следовал за мной. Не найдя ничего
подходящего, я сел в автобус и направился в отдаленный район, где
находился хорошо мне знакомый большой букинистический магазин. Один из
филёров поехал со мной.
Неожиданно опустился густой туман, который англичане называют "гороховым
супом". Видимость стала не более пяти метров. Водитель зажег имевшийся у
него на такой случай факел и дал его кондукторше, которая пошла впереди,
освещая дорогу. Автобус медленно следовал за ней. Я спрыгнул на ходу из
автобуса, быстро прошел вперед и скрылся в тумане, а затем свернул на
первую встретившуюся мне улицу, зашел в закусочную, заказал кофе и стал
наблюдать через большое окно за появлением моего "преследователя". Я уже
собирался уходить, когда увидел его: из тумана, словно привидение,
появилась знакомая физиономия. Прижавшись к стеклу окна, филёр
всматривался в посетителей и, увидев меня, быстро отпрянул и растворился
в тумане, так же неожиданно, как и появился. Все было ясно. Далее я не
стал проверяться. Минут через пятнадцать дошел до станции метро и поехал
спокойно домой.
Ким Филби и двое его соратников по
"пятерке" имели близких друзей среди
ответственных сотрудников британской контрразведки. Время от времени они
передавали резидентуре информацию о совместных секретных планах
спецслужб Англии по борьбе с советской службой шпионажа, извещали они и
о том, кого из нас противник активнее всего разрабатывал. Эти сведения
были весьма полезны и учитывались в деятельности резидентуры. Несомненно
также и то, что благодаря таким сообщениям "пятерки" советская разведка
долгие годы работала в Англии без провалов.
За время моего пребывания в Великобритании сотрудники резидентуры сумели
привлечь к сотрудничеству несколько новых агентов. Это были люди
прогрессивных взглядов, честные, с большим уважением относящиеся к
Советскому Союзу. Некоторые из них прямо называли советских солдат
своими спасителями. Они считали, если бы не героическая стойкость
Красной Армии, гитлеровские полчища высадились бы в Англии. Многие
англичане ненавидели агрессивную политику США и американскую военщину.
Однажды мне пришлось стать свидетелем такого инцидента. Я сел в
лондонском аэропорту на самолет, вылетающий в Глазго. Вошла средних лет
хорошо одетая англичанка и, увидев свободное место, спросила мужчину в
форме майора: "Место свободно?" Майор с типичным американским
произношением громко развязным тоном
произнес: "Шюрли" — типичное американское слово. Дама, бросив короткий
презрительный взгляд, прошла еще два ряда и опустилась на кресло рядом
со мной. В дороге мы разговорились, и я поинтересовался, почему она не
села с майором.
Англичанка сказала, что по произнесенному им слову она
поняла, что он — американец
— Мне же, как и многим англичанам, американцы не нравятся, они ведут
себя высокомерно, грубо, развязно, создали здесь много авиабаз и
стараются втянуть нас в войну с вашей страной, — раздраженно закончила
женщина.
Среди новых агентов преобладали молодые люди, которые не имели
возможности добывать важную секретную информацию, но в перспективе с
нашей помощью могли устроиться на работу в нужные правительственные
учреждения и на военные объекты и стать ценными источниками.
Самую важную секретную информацию по политическим, военным,
разведывательно-контрразведывательным вопросам, в том числе копии
протоколов заседаний британского кабинета министров, резидентура
получала от "пятерки". Я иногда участвовал в обработке таких документов,
особенно если они касались военно-технических проблем. Например, через
мои руки прошел совершенно секретный доклад англо-американской
военно-штабной группы. Она должна была установить наиболее благоприятное
время начала возможных военных действий против Советского Союза. В
докладе приводились подробные аналитические расчеты ученых, крупных
специалистов по военным вопросам.
Прогнозировался по годам ход
демобилизации опытных военных кадров из различных родов войск Советской
Армии, а также поступления в них новобранцев. Учитывалось, сколько
военных заводов будет переведено на выпуск мирной продукции. По годам
приводились расчеты по изменению количества и качества самолетов,
танков, артиллерии и другой военной техники и снаряжения. Учитывалась
динамика физического и морального состояния населения СССР и личного
состава вооруженных сил с учетом трудной жизни в ходе четырех лет войны
и в послевоенные годы, при этом прогнозировалась заболеваемость
населения туберкулезом, раком, нервными, психическими, кишечными и другими недугами. До сих
пор я помню вывод, содержавшийся в этом докладе англо-американской
штабной группы: "Наиболее благоприятным временем для начала войны против
Советского Союза являются 1952-1953 годы".
В 1949 году резидентура впервые получила секретные материалы НАТО,
имевшие гриф "космик". Это были стратегические планы по созданию военной
инфраструктуры Североатлантического пакта в европейских странах. В них
указывалось, где, когда и какие должны быть построены военно-морские
базы, аэродромы, бензохранилища, различного рода склады для военного
снаряжения и амуниции, стратегические дороги, мосты и многие другие
военные объекты.
По линии научно-технической разведки главное внимание резидентуры
направлялось на получение достоверной информации о ходе секретных работ
в Англии и США в области создания и совершенствования ядерного оружия.
По этой линии имелось несколько источников. Некоторые здравствуют до
настоящего времени, и у меня по вполне понятным причинам нет никакого
права обнародовать их имена. Одним из источников был доктор Клаус Фукс,
передававший Советскому Союзу самую ценную секретную информацию. Он умер
пять лет тому назад — в 1988 году. Я считаю, что Фукс совершил настоящий
подвиг, заслуживающий подробного рассказа, чтобы о нём узнали Правду как
можно больше людей.
Оглавление
www.pseudology.org
|
|