М., Алгоритм, 2004 Владлен Георгиевич Сироткин Сталин. Как заставить людей работать Глава 2. Сумерки сталинизма На хозяйстве — Маленков Со смертью Жданова в августе 1948 г. в ближайшем окружении Сталина начинает играть ключевую роль человек № 2 — Маленков. Расправившись с "ленинградцами", и прежде всего с Николаем Вознесенским, Маленков с октября 1949 г. оказался единственным из членов Политбюро, сидевшим "на хозяйстве" в стране в периоды все более длительного отсутствия Хозяина в Кремле, тем более что пленумы ЦК собирались все реже и реже, а постановления Политбюро (большинство его членов, как уже отмечалось выше, оказались в 1949-1953 гг. в опале) принимались заочно, методом опроса. С началом холодной войны Сталину было уже не до Израиля, но "паукам в банке" всякое лыко было в строку: адресованное Молотову письмо лидеров ЕАК, один из которых, Лозовский, сидел уже в тюрьме, попало в руки Маленкова. В смертельной схватке вокруг Сталина оно играло важную роль: во всяком случае, одного соперника — Молотова — Маленков в 1949 г. отодвинул в сторону с помощью "крымского" письма и арестованной жены. Аппаратный метод принятия решений был стихией "кадровика ЦК", до тонкостей изучившего этот партийно-бюрократический стиль и, главное, технологию его использования для влияния на Сталина. По сути, с конца 1949 г. у Маленкова в ближайшем политическом окружении Сталина временно не оказалось соперников: Вознесенский 27 октября был арестован, Молотов, Микоян, Каганович, Ворошилов — отодвинуты в сторону. Хрущёв появился в Москве только в конце декабря 1949 г. и заново "набирал очки", отплясывая гопака в украинской расшитой рубахе на ночных попойках на "ближней даче" у Сталина, изредка заслуживая скупую похвалу Хозяина: "Маладэц, Никитка!" "Никитка" выслуживался и по другой линии — в разжигании на промышленных предприятиях и в учреждениях Москвы кампании антисемитизма. Так, уже в начале 1950 г. он как первый секретарь МГК "обнаружил" заговор "сионистов-инженеров" на автомобильном гиганте ЗИС, а в авиационном "почтовом ящике" — бывшем заводе "Юнкерс" в Кунцеве, после митинга против "Космополитов" лично натравил рабочих на двух инженеров-Евреев, которых "патриоты" слегка побили. Ключевую роль в такой расстановке сил вокруг Сталина приобретали две фигуры — министр госбезопасности Абакумов и начальник личной охраны ("дворцовый комендант") Власик. Первый лично докладывал Хозяину все наиболее "деликатные дела", а также (Маленков это хорошо знал) материалы компромата из своего личного "досье" на всех членов Политбюро (при аресте Абакумова 12 июня 1951 г. на его квартире это "досье" было обнаружено и изъято, однако на суде в Ленинграде в декабре 1954 г. в материалах следствия по делу бывшего министра госбезопасности оно не фигурировало; по-видимому, "досье" попало либо к Маленкову, либо к Берии и было ими уничтожено (См.: Торчинов В. А., Леонтюк А.М. Указ. соч., с. 33). Второй был известен собачьей преданностью Хозяину (помните — даже пищу и напитки пробовал сам, прежде чем за них принимался Сталин), и все ранее предпринятые Берией попытки сместить Власика и окружить Хозяина своими людьми, успеха не имели. (Хрущёв в своих воспоминаниях отметил, что когда Берия вскоре после Войны попытался заменить охрану дач Сталина с русских на грузин, Хозяин сразу и резко пресек эту попытку; охранников по-прежнему стал подбирать лично Власик). Конечно, Маленкову в его честолюбивых планах наследовать Сталину нужны были союзники. Важнейшим из них стал Берия: ведь человек № 2 знал, что, прежде чем докладывать Сталину на его "ближней даче", Абакумов ехал к Берии и тот решал — что говорить Хозяину, а о чем умолчать. Внешне Маленков и Берия всячески демонстрировали личную "дружбу". Но "дружба" членов сталинского Политбюро — это нечто вроде "жареного льда": один при случае готов был утопить другого (Маленков "дружил домами" и с Вознесенским, что отнюдь не помешало отправить всю семью Вознесенских под нож). По воспоминаниям Хрущёва, Сталин (начитавшись, очевидно, трудов акад. Евгения Тарле о Наполеоне и Талейране), видя двух "друзей" едва ли не в обнимку на своей даче, нередко публично обзывал Берию и Маленкова "двумя жуликами"1. -------------------------- 1 Хрущёв Н.С. Лаврентий Берия. Конец карьеры. Сб. статей. М., 1991, с. 247. Помните, у Наполеона: "Вошел порок (Талейран), опирающийся на преступление" (Фуше)". Однако "жулики" были далеко не так примитивны, как казалось вождю. Показателем ловкости и изощренности Берии может служить т.н. "мингрельское дело", открытое Абакумовым против Берии по прямому указанию Сталина ("ищите Большого мингрела", — якобы сказал он Абакумову, давая поручение; известно, что Берия был мингрелом). Дело в том, что в начале 1950 г. над самим ещё недавно казавшимся всесильным Берией был занесен топор смерти. Сталин, все более и более впадавший в состояние мании преследования, уже никому не верил. Сказанная своему другу грузинской юности Серго Кавтарадзе в 1939 г. фраза — "А ты все-таки хотел меня убить" — теперь переносилась даже на членов Политбюро, приезжавших к Хозяину на его дачу. Первым это испытал на себе Берия. Его вдруг на входе в "ближнюю дачу" начала… обыскивать охрана Власика: не запрятал ли куда пистолет? Дальше — больше. Берия узнает, что по приказу Хозяина на него "открывается дело" в Грузии. Опрашиваются близкие и дальние мингрельские родственники; Абакумов, играющий сразу на двух сторонах, по секрету сообщает Лаврентию, что по приказу Хозяина установил "прослушку" на квартире матери Берии в Тбилиси. Землю в Грузии "роет" Н. М. Рухадзе, новый министр госбезопасности республики, в 1948 г. назначенный лично Сталиным. А как же не рыть — при личной встрече на "ближней даче" Сталин намекнул Рухадзе: найдешь "Большого мингрела" — сам затем сядешь на его место (члена Политбюро?!). Круг начинает сужаться. Один за другим следуют аресты бывших сослуживцев Берии в Грузии до его перевода в 1938 г. в Москву: А. Рапава, бывший республиканский министр госбезопасности, академик Грузинской АН П. Шария, бывший технический секретарь первого секретаря ЦК Грузии Л. П. Берия, В. Шония, бывший прокурор республики, и др. Аналогичные аресты сослуживцев Берии Абакумов проводит и по всему СССР (например, министра госбезопасности Белоруссии Цанавы). Словом, все идёт по накатанному сценарию: аресты "соучастников", выбивание "признательных показаний" на "Большого мингрела", затем арест его самого, суд "тройки", расстрел — все это уже обкатано на "ленинградском деле". Но Берия с помощью Маленкова (тот включает его в очередную комиссию Политбюро по "мингрельскому делу") делает ловкий финт и сам фактически ведет дело "Большого мингрела", т.е. самого себя, попутно ликвидируя своих бывших соратников. Но фабрикация "мингрельского дела" показала и несовершенство сталинской Системы террора, казалось бы, давно и хорошо налаженной. А дело в том, что Сталин уже давно не доверяет старым репрессивным структурам — МГБ и МВД — и, как и Гитлер после неудачного покушения на него в 1944 г., начинает "тасовать карты". Сразу после отстранения Берии ещё в декабре 1945 г. Сталин в 1946-1949 гг. начал крупную структурную Перестройку в репрессивных органах, фактически ослабляя некогда всесильную вотчину Ягоды — Ежова — Берии: НКВД. Достигалось это за счет того, что целый ряд важных структур прежнего НКВД — МВД передавались госбезопасности. Так, ещё в начале 1946 г. из МВД в МГБ был переведен важнейший отдел "С" — спецзадания (диверсии, убийства и т.д.) во главе с сегодня хорошо известным специалистом по "мокрым делам" ген. П. А. Судоплатовым (вспомним, что именно отдел "С" организовал в 1940 г. убийство Троцкого в Мексике). Через год из МВД в МГБ были переведены другие важнейшие управления и целые воинские части: все внутренние войска МВД, его транспортное управление, вся правительственная связь и её охрана и т.д. Для Номенклатуры, однако, важнейшим показателем укрепления позиций Абакумова (министр МГБ) по сравнению с Кругловым (министр МВД) была передача в 1948 г. охраны правительственных дач в Крыму из рук "эмведешников" в руки "эмгэбешников". В октябре 1949 г. Сталин окончательно "добил" Круглова — у него отобрали не только погранвойска, с 1918 г. находившиеся в подчинении у ГПУ — ОГПУ — НКВД, но и… милицию. "Погранцы" и "менты" тоже ушли "под Абакумова". У Круглова остались лишь тюрьмы, ГУЛАГ, архивы, беспризорники да лагерные "фирмы" типа "Дальстрой" (колымская подневольная стройка). Но и это ещё не все. 9 сентября 1950 г. Политбюро (разумеется, методом опроса) принимает секретное постановление № 77/310 о создании в недрах МГБ некоего "Бюро-2". Формально это "бюро" обязано бороться со "шпионами иностранных Государств внутри СССР", фактически же создается особая "контора" по сбору компромата "на своих" с очень широкими полномочиями и контролируемая через Абакумова только лично Сталиным. "Бюро-2" разрешалось: "компрометация [объектов слежки], секретное изъятие [документов], физическое воздействие и устранение" (из постановления Политбюро; Пихоя Р.Г. Указ. соч., с. 86). На такое "бюро" Сталин денег не пожалел. Платная агентура тысячами вербовалась по всему Союзу из шоферов такси, парикмахеров, банщиков, работников пивных, официанток, а также врачей и медсестер (по некоторым данным, к моменту смерти Сталина в марте 1953 г. на "Бюро-2" работало около одного миллиона "стукачей"). Но внутри такого "бюро" было ещё одно "бюро", глубоко засекреченное и подчинявшееся лично Абакумову — по сбору компромата на высшее руководство партии и страны. Так что бывший глава военного СМЕРШа с 1950 г. превращался в подобие главы СС Генриха Гиммлера у Гитлера1, становясь очень опасной фигурой для многих "вождей" в СССР ------------------------- 1 Любопытный штрих — сравнение сталинских наркомов (министров) госбезопасности с Гиммлером принадлежит… самому Сталину. Именно так он представил во время одного из заседаний Ялтинской конференции в Крыму сидевшего в составе советской делегации Берию, когда о нём спросил Рузвельт. "А! Это же наш Гиммлер", — ответил генералиссимус (Громыко Анат. Наш Гиммлер // Берия. Конец карьеры. С. 221).   "Пыточная Маленкова Разумеется, "два жулика" хорошо понимали весь смысл сталинской "Перестройки" репрессивных органов в СССР и всю грозящую им обоим (сначала Берии, а затем и Маленкову) смертельную опасность. И они предприняли хорошо замаскированную контратаку на Хозяина, сделав правильный расчет на его маниакально-параноидальную подозрительность. И помог им успешно осуществить этот дьявольский план, как это ни странно звучит, сам Сталин. Дело в том, что Хозяин параллельно с перетасовками в МГБ — МВД с 1948 г. начал создавать ещё и отдельную структуру — т.н. партийную госбезопасность (ну в точности, как у Гитлера, — СС, СА, СД и т.п.). Внешне это шло как бы в русле общей "Перестройки" всех "органов". Сталин, например, создает внутри МИД СССР ещё одно "бюро" — т.н. "Бюро Информации" и передает в него все структуры внешней разведки (знаменитое в 20-30-х гг. ИНО ОГПУ — НКВД); но новое "бюро" контролирует не Кузнецкий мост (там до 1952 г. размещался МИД), а Старая площадь, т.е. все тот же Маленков вкупе с Берией. Но даже создание "Бюро-2" в МГБ и "Бюро Информации" в МИДе не шло ни в какое сравнение с "партийной госбезопасностью", идею которой осенью 1948 г. предложили Сталину Г. М. Маленков и зампред КПК при ЦК ВКП(б) М.Ф. Шкирятов в специальной записке. Два искушенных в аппаратных интригах "партайгеноссен" попали в точку: Сталин как раз обдумывал совершенно фантастическую идею внешнего возврата к дореволюционным сословиям, но бюрократическим, вводимым "Сверху". Отсюда шло послевоенное раздельное обучение мальчиков и девочек в школе, введение школьной формы, сильно напоминавшей форму дореволюционных гимназистов и гимназисток. Отсюда же — униформа чиновников в гражданских министерствах и ведомствах, послевоенная милицейская форма — почти полная копия формы царских городовых и т . д. А раз сословия — то и особое для них административное судопроизводство. Отсюда — учреждение "судов чести" в офицерских собраниях и коллективах министерств. А партия — разве она не "орден меченосцев"? Да, на них есть управа — контрольные партийные комиссии, и самая грозная из них — КПК при ЦК ВКП(б). Но этого мало — нужен свой партийный "суд чести". А раз "суд", значит, и расследование, а его должен вести свой партийный следственный аппарат: негоже "меченосцев" отправлять на скамью подсудимых в обычный советский суд, "самый справедливый в мире" — ведь и без того члена ВКП(б) они судить не могли, т.к. предварительно его надо было исключать из партии (формально это положение, никак не зафиксированное в Уставе КПСС, сохранится вплоть до её запрета Ельциным с 1991 г., а в брежневскую и начало горбачевской эры будет широко использоваться для сведения личных счетов внутри партии). И тут как тут — Маленков со Шкирятовым и своей запиской. И пошло-поехало. Хозяин одобрил предложенную структуру. Под руководством Маленкова — Шкирятова на базе аппаратов КПК и отдела административных органов ЦК создается отдельный от МВД и МГБ следственный "партийный" орган с филиалами при обкомах на местах, а также "партийные суды чести" (фактически те же "тройки"). Раз есть "партийные подследственные", значит нужна и "партийная" тюрьма. И у МВД отбирают знаменитую "Матросскую тишину" и превращают её в "партийную" (официально — "особую") с отдельным "партийным" штатом из расчета более ста тюремщиков на сравнительно небольшой контингент — до 30-40 чел. Больше всего эта "парттюрьма" напоминала казематы для государственных преступников в Петропавловской или Шлиссельбургской крепостях. И не случайно первыми "постояльцами" в "парттюрьме" оказались главные фигуранты по "ленинградскому делу", секретарь ЕАК беспартийный поэт И. С. Фефер и бывший личный охранник Сталина П. И. Федосеев, которого вождь заподозрил в намерении его убить. Но Сталин просчитался в одном — его ближайшие соратники умели пользоваться созданными вождем инструментами не хуже Хозяина. И эта "партгосбезопасность" стала в руках Маленкова мощным оружием в контратаке на самого Сталина. Ведь Маленков не просто курировал новый репрессивный орган, т.е. читал бумаги, протоколы допросов арестованных и т.д., что и без того по должности всегда делали кураторы из Отдела административных органов ЦК. Нет, Маленков сам вел допросы наиболее интересующих его заключенных из "Матросской тишины". Для этой цели на Старой площади в здании ЦК на пятом этаже неподалеку от его официального служебного кабинета секретаря партии и рядом с залом заседаний членов Оргбюро ЦК, т.е. в самой секретной зоне здания ЦК партии, где стояла особая охрана, была оборудована специальная комната без окон (цековские аппаратчики между собой шепотом называли её "пыточной"), куда арестанта под конвоем доставляли особым лифтом. Именно в этой "пыточной" в марте 1950 г. Маленков дважды лично допрашивал бывшего сталинского охранника подполковника Федосеева. Но, странное дело, человека № 2 при этом допросе меньше всего интересовали намерения охранника убить человека № 1 в партии и Государстве: Маленкова больше всего интересовал компромат на… Абакумова и "злоупотребления" в аппарате МГБ. Так начался заключительный этап подковерной борьбы. Контратака Берии — Маленкова против хозяина По-видимому, Федосеев, рядовой охранник Сталина, действительно мало что знал о таком высоком начальстве, как министр госбезопасности СССР Виктор Абакумов. Пикантность ситуации состояла в том, что сразу после первого допроса Федосеева Маленков снова отправился в свой служебный кабинет секретаря ЦК, где в приемной уже сидел и ждал его, члена Политбюро... Абакумов, пока ещё живой и невредимый. Да ещё бы не ждал — Абакумову и Маленкову Сталин персонально поручил оборудовать "партийную тюрьму" в "Матросской тишине" и её филиал в Суханове. И оборудование, и кадры охранников были у Абакумова, и ему "по описи" надлежало все это передать через Маленкова новому начальнику "особой тюрьмы" И. Т. Клейменову, бывшему замначальника Тюремного управления МВД СССР. Маленков, разумеется, ничего не сказал Абакумову ни о Федосееве, ни о Клейменове. А последний перед своим назначением уже побывал в том же кабинете и получил от Маленкова строжайшие инструкции: "особая тюрьма" не подчиняется ни Абакумову, ни Круглову, а только ему, члену Политбюро секретарю ЦК Маленкову. Позднее, в 1957 г., когда Клейменова допрашивали партследователи ЦК по поводу участника "антипартийной группы" Маленкова относительно создания этой "особой тюрьмы", он припомнил, что Маленков, ведя с ним беседу, постоянно подглядывал в какую-то бумагу (тюремщик думал, что это как минимум постановление Политбюро, хотя никаких решений не было, а имелось лишь устное распоряжение самого Сталина), но запомнил из слов Маленкова главное, касающееся его прямых обязанностей: тюрьма "с особыми условиями режима, ускоренной оборачиваемостью (термин-то каков, а? — Авт.), специальной охраной"1. ------------------------ 1 "Пленум ЦК КПСС (июнь 1957 г.). Стенографический отчет", с. 13. Фактически же Маленков, за спиной которого маячила тень Берии, в 1950-1951 гг. создал не отряд "партийных мстителей" для борьбы с "еретиками" внутри ВКП(б), а инструмент личной безопасности и дискредитации своих соперников — вхожих к Сталину людей, прежде всего Абакумова, а затем и Власика. А поскольку партгосбезопасность создавалась по принципу "ускоренной оборачиваемости", то какие-то там "буржуазные" судебно-следственные формальные процедуры (как, кстати, и у Гитлера) для костоломов Маленкова (а инструкторы его секретариата в своих кабинетах всегда имели в шкафу форму офицеров госбезопасности, в которую они переодевались, когда по команде шефа шли в "пыточную" на допрос очередного "шпиона") были совершенно необязательны, как и вообще все прочие "формальности". Когда, например, ищейки Маленкова нашли через три месяца после создания "особой тюрьмы" компромат на Абакумова и человек № 2 получил от человека № 1 санкцию на его арест, Абакумова арестовали и посадили 12 июня 1951 г. в "Матросскую тишину", даже не освободив от должности министра и не исключив из партии. На следующий день без освобождения от должностей и исключений туда же упрятали группу его начальников управлений и следователей МГБ. Как же Маленкову удалось свалить такого "цепного пса" Сталина, как Абакумов, пять лет верой и Правдой служившего своему Хозяину? Только благодаря точному расчету, подсказанному Берией, — бить на маниакальную подозрительность Сталина и его антисемитизм. Неудача с Федосеевым не обескуражила Маленкова — вскоре его ищейки нашли гораздо более "нужного человечка" и не где-нибудь, а в самом следственном управлении центрального аппарата МГБ. Таким "человечком" оказался бывший бухгалтер с восьмиклассным образованием Михаил Рюмин (1913-1953). Свою чекистскую карьеру он начал перед Войной в планово-финансовом отделе ГУЛАГа на строительстве канала Москва — Волга, в Войну служил в СМЕРШе. После Войны — на мелких должностях в МГБ СССР, пока его (на свою голову) за палаческие "достоинства" при допросах не перевел в Следственное управление сам Абакумов. Мелкий, но тщеславный "человечек", он мечтал выдвинуться на каком-нибудь "громком деле", но Абакумов вначале его по малограмотности не допустил ни к "делу авиаторов", ни к "ленинградскому делу", а поручил допрашивать какого-то "еврейского националиста"-одиночку, врача Я. Г. Этингера, который возьми да и умри после одного из допросов "с пристрастием". Ему же, Рюмину, уже 37 лет, не за горами отставка по возрасту, а он все ещё только майор — а какая пенсия у отставного майора госбезопасности? На этом тщеславии Рюмина и его мечтах о "генеральской пенсии" и сыграли люди Маленкова, давно искавшие в аппарате МГБ нужного "человечка".   Рюмина для начала под видом "партподследственного" тайно доставили в "пыточную" к Маленкову; там его, конечно, не пытали, но шеф "партгосбезопасности" сразу понял — если "человечка" раскрутить да дать ему в помощь своих грамотных людей — на Абакумова можно сочинить убедительный компромат (позднее, уже после смерти Сталина, в узком кругу заговорщиков — членов Политбюро, Маленков таинственно бросил: "Я избавил вас от Абакумова…"; о том, что сразу после смерти Хозяина он упрятал Рюмина в тюрьму, а в конце 1953 г. расстрелял, Маленков не хвастался). Так Маленков и поступил. К Рюмину прикрепили "писарей", и вместе они сочинили грандиозную "липу" — донос Сталину о разветвленном заговоре ЦРУ по использованию советских Евреев в науке и Культуре, в медицине и… в армии для свержения товарища Сталина, захвата власти и назначении Абакумова "диктатором СССР". Конечно, только психически больной человек мог клюнуть на такую "липу", сварганенную малограмотным бухгалтером даже с помощью маленковских "писарей". Но Сталин клюнул, когда через Маленкова донос Рюмина попал к нему на стол. Правда, дав санкцию на арест Абакумова и его ближайших подручных, Сталин все же потребовал от Маленкова более детального обоснования. Здесь требуется одно пояснение. Маленкову при всех его колоссальных возможностях вряд ли удалось бы свалить Абакумова так быстро, если бы чекистский красавец не подставился сам. А дело заключалось в том, что Абакумов явно не справлялся с "делом ЕАК". Как сигнализировал уже после ареста Абакумова "партийный комиссар" Маленкова С. Д. Игнатьев, в 1951 г. заведующий отделом партийных и комсомольских органов аппарата ЦК, а затем направленный в МГБ как "партследователь", "дело (арестованных ещё в декабре 1948 г. — январе 1949 г. членов ЕАК. — Авт.) находится в запущенном состоянии, и почти совершенно отсутствуют документы, подтверждающие показания арестованных о проводившейся ими шпионской и националистической деятельности под прикрытием Еврейского антифашистского комитета" (жур. "Источник", 1997, № 5, с. 206). Сталин и сам видел, что привозимые Абакумовым вот уже полтора года протоколы допросов Фефера, Лозовского и других "шпионов" явно не тянут на большой, с международным резонансом, судебный процесс о "Евреях-шпионах", "агентах" ЦРУ. И тут как нельзя кстати, якобы "самотеком", в ЦК к Маленкову поступает письмо честного чекиста майора Рюмина, который сигнализирует, что "запущенное состояние" с делом ЕАК — это дело рук самого министра госбезопасности Абакумова, который якобы сознательно тормозит расследование. В подтверждение своих подозрений "честный чекист" ссылается на личную практику: как одному из следователей по особо важным делам Следственного управления МГБ, ему поручено было "раскрутить" некоего врача-Еврея Этингера, от которого он, Рюмин, рассчитывал получить важные сведения о густой шпионской еврейской сети, раскинутой по всему СССР на деньги ЦРУ. Но Абакумов якобы не дал ему это сделать. Более того, пряча концы в воду, будто бы приказал умертвить Этингера, лишив тем самым следствие важного свидетеля. На самом же деле, как теперь выяснилось по Архиву президента РФ (бумаги Маленкова), все обстояло совершенно по-другому. Я. Г. Этингер вовсе не был каким-то "рядовым Евреем", как писал Рюмин в первом доносе Сталину. Это был "кремлевский врач" в штате Лечсанпура, крупный ученый-медик, лечивший многих "кремлевских небожителей" и в частности первого секретаря МГК в годы Войны А. С. Щербакова (того самого, который, как и Жданов, страдал "болезнью души"). Прямого отношения у "делу" членов ЕАК он не имел, ибо "готовился" Абакумовым (как тот намекал в своих оправдательных письмах из "особой тюрьмы" Сталину, Маленкову, Берии, Шкирятову, Игнатьеву — по прямому устному указанию Хозяина; разумеется, все письма дошли только до одного адресата — Маленкова) совсем по другой линии — о "врачах-отравителях". Умолчал Рюмин и о "подельнике" Этингера — знаменитом медицинском светиле академике Борисе Збарском (1885-1954), забальзамировавшим ещё в 1924 г. тело Ленина в Мавзолее, создателе и директоре Биохимического института АМН, Герое Социалистического Труда (1945 г.), трижды награжденном орденом Ленина. За Збарским и Этингером установили слежку (поставили "прослушки") в 1949 г., и уже в ноябре того же года Абакумов испрашивал у Сталина через начальника его личной охраны генерала Власика санкцию на их арест, но почему-то получил отказ (Правда, Збарского сместили с директоров, а Этингера выгнали из Лечсанпура). Однако вскоре Этингера арестовали. Гораздо сложнее обстояло дело со Збарским. Почти весь следующий, 1950 год Абакумов упорно домогался у Сталина санкции на его арест, но лишь в ноябре того же года её получил, причем не прямо от Хозяина, а почему-то через Булганина. По-видимому, Сталин к концу своей земной жизни хотел окончательно расквитаться со всеми теми врагами, которые ещё оставались свидетелями болезни и смерти Ленина (а Збарский присутствовал при вскрытии тела вождя после его кончины). Збарский, в отличие от Этингера, чудом уцелел: его выпустили, Правда, только после смерти Сталина, в декабре 1953 г., реабилитировали и даже восстановили в партии, но 72-летний старик не перенес и на свободе чудовищных последствий "особой тюрьмы" и через год после освобождения умер. Но он успел рассказать своему сыну и тоже хранителю "мумии вождя" о своих злоключениях за время двухгодичного ареста1. ----------------------------- 1 См.: Збарский И. Б. "Жизнь" мумии и судьба человека. Из воспоминаний хранителя тела Ленина // Отечественная история, 1993, № 5, с. 158-165. И оказалось, что к арестантам Этингеру и Збарскому повышенное внимание проявлял не столько Рюмин (Збарского он вообще не допрашивал), сколько сам министр Абакумов. Причем обоим врачам он клеил не официальную версию обвинения, составленную костоломами МГБ типа Рюмина ("клевету" на тов. Сталина в брошюре Збарского "Мавзолей Ленина", якобы принижавшей роль Хозяина в заботах о здоровье Ильича в 1922-1924 гг.) и даже не тот медицинский факт, что именно Збарский в 1948 г. восстановил изуродованное лицо убитого агентами МГБ в Минске "американского шпиона" Михоэлса (чтобы в открытом гробу при похоронах не было заметно, что по лицу великого актера проехал грузовик), а… шпионаж — Этингеру в пользу Англии, Збарскому — в пользу Германии. Из тюремных объяснительных Абакумова (их впервые по Архиву президента РФ изложил Р.Г. Пихоя; указ. соч., с. 84-85) и воспоминаний самого Збарского, опубликованных в 1993 г. его сыном, складывается впечатление, что Абакумов пытался "отработать" версию Хозяина о всемирном сионистском заговоре против СССР с активным участием ЦРУ, но не преуспел. С Этингером вообще вышла промашка — Рюмин его замордовал до смерти, а из одного Збарского "всемирный заговор" не склеишь, Хозяин хоть и сумасшедший, но не болван. Оставались, Правда, "сионисты" из ЕАК, но их Абакумов раскрутить так и не успел — арестовали. Маленкова же все покаянные письма "арестанта" в тот момент не интересовали, он спрятал их в свой сейф — это пусть Хозяин думает, как сокрушить всемирный сионизм. Человеку № 2 важно было добить Абакумова в тюрьме, пока Сталин не передумал. С него станется — возьмет да и выпустит — вон, Жукова с Эренбургом так и не посадил. Или хуже того, посадит на место Абакумова его, Маленкова. Одно слово — "су-ма-сшедший", Никита прав. И Маленков начал лихорадочно "докручивать" дело Абакумова, а заодно и всего МГБ, до конца. Первым делом "сигнальщику" Рюмину было дано срочное задание — немедленно дополнить и расширить первый донос Сталину до размеров целого трактата о глубоком сионистском заговоре в СССР во главе с арестованным Абакумовым. Напирать на связь "заговорщиков" с ЦРУ. Вновь прикрепили к бывшему бухгалтеру "писарей", иных — с учеными степенями, — куда Абакумову с его четырьмя классами с ними тягаться. Они за двадцать дней сгоношили такой компромат — самого Иисуса Христа можно было заново на кресте распять. 2 июля 1951 года "трактат" был представлен Сталину, и он его одобрил. Далее все пошло по накатанному сценарию "ускоренной оборачиваемости": постановление Политбюро (и снова — методом опроса), его комиссия по "проверке сигнала" (Маленков — председатель, Берия, Шкирятов, Игнатьев — он и станет вместо Абакумова министром госбезопасности ещё при Сталине), на всю "проверку" 3-4 дня. Разбрасываться не стали — поджимают сроки. Сосредоточились на одном эпизоде — "дело Этингера" (о том, что он умер после допроса Рюминым, — молчок). Срочно допросили всю верхушку МГБ, замминистров С. И. Огольцова и Е. П. Питовранова, начальника Следственной части по особо важным делам А. Г. Леонова и его двух замов, помощника Абакумова Я. М. Бровермана и других (всех затем посадили). В целом "липа" Рюмина комиссией Политбюро была подтверждена. Новым было лишь то, что бывший бухгалтер не знал (но это очень импонировало Сталину): Этингеру приписали "террористические намерения" (?! — Авт.) при лечении "больного душой" Щербакова и "увязали" сей факт с политическими процессами 30-х гг. и "вредительством" врачей Плетнева и Левина, осужденных на "бухаринском" процессе 1938 г. Маленков был доволен — наверняка Сталину такая аналогия понравится, а Нам главное — добить Абакумова. Однако добить, но с умом, иначе уши маленковской "партбезопасности" вылезут наружу. И 11 июля 1951 г. по итогам проверки комиссии одного эпизода (с Этингером) появляется постановление Политбюро (на этот раз даже опроса не было — текст написал один Маленков) обо всем МГБ — "О неблагополучном положении в МГБ СССР". На основе этого "постановления" Секретариат ЦК (т.е. все тот же Маленков) рассылает по всем парторганизациям "закрытое письмо ЦК" — приговор не только Абакумову, но и всем чекистам. Поднимается волна массовых арестов некогда "неприкасаемых" эмгэбешников. Маленков вводит партийное новшество в протоколах допросов (а их он регулярно направляет Сталину — эту практику ввел ещё Абакумов): фамилии арестованных печатаются на машинке, а потенциальные арестанты вписывались от руки, да ещё карандашом. После очередного допроса карандаш стирался, и машинистка просто впечатывала в готовый протокол фамилию нового арестанта — "оборачиваемость" резко возросла, как и экономия казенной бумаги1. ------------------- 1 Вся эта жуткая история последней схватки "пауков в банке" в последние три года жизни с разной степенью достоверности изложена с 1988 г. в работах многих отечественных авторов. См., в частности: Рапопорт Я. Л. На рубеже двух эпох. Дело врачей. 1953. М., 1988; Столяров К. Палачи и жертвы. М., 1997; Судоплатов Анатолий. Тайная жизнь генерала Судоплатова. Т. 2. М., 1998. Однако наиболее документированной остается не раз цитированная Нами фундаментальная работа Рудольфа Пихои. В общем, Маленков с Берией сыграли как по нотам: и Абакумова утопили, и все его "личное" МГБ пересажали, сделав при этом прежнюю ставку на МВД. А если к этому ещё добавить, что под сурдинку они ещё и свалили Власика (22 апреля 1951 г. комиссия Политбюро — Маленков, Берия, Шкирятов, Игнатьев — ревизия Финансов "хозяйства" личной охраны Сталина" — злоупотребления — "ящик коньяка пропал" — доклад вождю — санкция), и 8 мая второго "верного пса" Сталина с его одобрения, несмотря на 25 лет беспорочной службы, гонят взашей, отсылая в г. Асбест на Урал замначальника захудалого лагеря, то "два жулика" могли торжествовать Победу: контратака против Хозяина удалась на славу, особенно если иметь в виду, что с изгнанием Власика все ГУО — Главное управление охраны (личная охрана Сталина) было разогнано, а некоторые в декабре 1952 — январе 1953 г. ещё и арестованы. Вместо него Политбюро (Маленков — Берия) принимает "постановление": отныне охрану драгоценной жизни вождя несет весь личный состав МГБ СССР и персонально его новый министр С. Д. Игнатьев, член их команды. Оставалась самая "малость" — уморить Сталина на одной из его дач, предварительно сняв последнее кольцо "охраны" — врачей, т.е. повторить сталинский прием с Лениным в Горках. Однако всю эту иезуитскую операцию в октябре 1952 г. едва не сорвал сам Хозяин, хотя в конце концов он… уморил сам себя. И вот как это было. "Вы все состарились, я вас заменю!", или вождь как теоретик Эта фраза, сказанная в "ближнем кругу" своим действительно состарившимся соратникам, участникам Октябрьской революции и Гражданской войны, отражала, на наш взгляд, большее, чем биологический факт старения вождей ВКП(б) и СССР. В конце концов, состарился и сам Сталин — в 1950 г. ему пошел уже восьмой десяток. Но он был на несколько голов выше других своих "стариков", даже если со сталинской головой с точки зрения психической не все было в порядке.   Наверняка он думал о своем физическом конце и, как и Ленин, хотел оставить потомкам свое "политическое завещание". Но, в отличие от Ильича, он хотел бы не диктовать это "завещание" парализованным, с больничной койки на "ближней даче", а пока он ещё ходит на своих ногах, огласить его с какого-нибудь публичного форума на всю страну, соцлагерь и мир. Понятно, что в СССР таким форумом мог быть только очередной партийный съезд, не собиравшийся с 1939 года. Конечно, Сталин наверняка думал о том, чтобы его преемники сохранили послевоенный статус СССР как мировой атомной сверхдержавы и лидера мирового социалистического лагеря, тем более, что с 1949 г. к нему присоединился такой геополитический гигант, как коммунистический Китай. Но перед Сталиным встала после Великой Отечественной войны 1941-1945 гг., в сущности, та же проблема, что и перед Лениным после Гражданской Войны 1918-1920 гг., — кому передать власть? Двум "жуликам"? Одному "нашему Гиммлеру"? "Железной заднице", чья жена, оказывается, всю свою долгую жизнь была скрытой "еврейской буржуазной националисткой" и теперь отбывает справедливое наказание в Сибири? Нет, надо поступать так, как советовал Ленин в своем "завещании" и статье о Рабкрине — максимально расширить ЦК, включив в него не только партфункционеров, но и высших чиновников госаппарата, общественных организаций (комсомола, профсоюзов), выдвинуть "наверх" молодых, прошедших Войну, особенно из провинции. В руководство страной надо влить свежую молодую кровь, а старье — в отвал, отработали свое, пора и на покой. Иначе грызня "пауков в банке" будет бесконечной. Аппаратную технологию этой грызни "старики" освоили до тонкостей, сам им в борьбе с "троцкистами" и "бухаринцами" пример подавал. Конечно, как и после мировой и Гражданской войн, страна после Великой Отечественной стала другой. Но Ленину было много легче: "матрица" старой России — крестьянский мiр — оставалась прежней, и это обеспечило экономический и финансовый успех НЭПа. Сталин своей Коллективизацией эту "матрицу" в 1929-1933 гг. разломал и уничтожил окончательно. Но какую "матрицу" он сотворил взамен? Об этом его спрашивал в конце 1949 г. и Мао Цзэдун, приехавший к нему "на поклон" в Москву. Тогда вождь только что победившей Китайской социалистической революции поинтересовался: что делать после захвата власти в огромной крестьянской и все ещё азиатской полусредневековой стране? Конечно, "империя ГУЛАГ", созданная под руководством "нашего Гиммлера", дает существенную прибавку в экономику, особенно в горнодобывающем деле. Но вот американцы, да и свои советские ученые все чаще пишут и говорят: атом не только в военном, но и мирном деле надо использовать — строить какие-то АЭС. А кто строить будет — зэки? Так они по злобе на товарища Сталина заложат при строительстве какую-нибудь штуковину, та потом рванет, и не только сама АЭС, но и вся страна, а то и мир полетят к черту! Непосредственным толчком к этим сталинским "размышлизмам" стали долгие ночные беседы в декабре 1949 г. с Мао Цзэдуном, прибывшим в Москву "на поклон" по случаю 70-летия "вождя всех времен и народов" за "обменом опытом" в связи с Победой 1 октября 1949 г. Китайской социалистической революции. Мао тоже интересовали вопросы экономики: Китай и в 1949 г. на 90% оставался крестьянской страной с крайне отсталой экономикой, хотя революция в нём длилась вот уже 38 лет, с 1911 г. Ясно, что западная "капиталистическая" модель победившей китайской революции не подходила. Остается альтернативная — советская социалистическая. Но что из неё взять, учитывая китайскую специфику — неграмотное крестьянство, традиции китайского "православия" — конфуцианства, особенности тысячелетней Культуры, которую европейцы не понимают просто технически — ну кто, скажите, может в Европе и СССР, кроме синологов, прочитать наши "крючки" — иероглифы? Не случайно же в Европе бытует выражение "китайская грамота", т.е. недоступное европейцу письмо. Судя по отрывкам из стенограмм этих долгих бесед в Кремле и на "ближней даче", лишь сравнительно недавно опубликованным, Сталин с ходу отверг все эти стенания будущего "великого кормчего". Вот этот сакраментальный ответ: "Надо заставить людей работать, а не воровать"1. ------------------ 1 Цит. по: Наумов В. П. Крутые повороты // И примкнувший к ним Шепилов. Сб. статей. М., 1998, с. 11 Судя по тому, что позднее сообщал в своем дневнике (опубликован посмертно под названием "Особый район Китая, 1942-1945". М., 1973) агент Коминтерна при ЦК Китайской компартии П. П. Владимиров (затем в 1948-1951 гг. генконсул СССР в Шанхае, но в прежнем качестве), Мао остался недоволен таким ответом, причем в узком кругу своих соратников (ещё не зная, что советская чекистская "прослушка" уже его записывает) отзывается о пока ещё единственном в мировом коммунистическом движении "зодчем Социализма" довольно пренебрежительно: "Сталин не знает и не может знать Китая. А в то же время он хочет обо всем судить. Все его т.н. теории о нашей революции — дурацкая болтовня". Эпитетами типа "сталинская болтовня", "вот куда Сталина привела его болтовня" и т.п. заполнен весь дневник Владимирова. Оставляя в стороне самостоятельную тему сталинской интриги в 30-40-х гг. между Мао Цзэдуном (ему Сталин помогал преимущественно "коминтерновскими" политическими советниками) и Чан Кайши (а к тому посылал военных "спецов", например, в 1941-1942 гг. будущего маршала В.И. Чуйкова, а также самолеты, танки, пушки), отметим, что "заставить людей работать" не могло в декабре 1949 г. не удивить "великого кормчего". Уж кто-кто, а Сталин-то умел заставить "людей" (зэков) работать — зачем же ему тогда огромная "империя ГУЛАГа"? Но Мао тогда ещё не знал, что именно эта "империя рабов" ко времени Победы китайской революции экономически треснула: сам Сталин начал потихоньку с 1949 г. её демонтировать. И не потому, что вдруг прослезился и пожалел несчастных зэков. Нет, эшелоны с новыми заключенными и после Войны шли и шли на восток, причем срока (как говорили тогда в лагерях) увеличились даже более чем вдвое. Вместо довоенной "десятки" (десять лет лагерей) и "пятерки" (ещё пять лет ссылки под надзором) уже паяли по "двадцатнику с гаком" (25 лет), причем одних лагерей. И были в тех эшелонах не только "власовцы" или "буржуазные националисты — бендеровцы", но чересчур "болтливые" боевые советские офицеры, участники Войны (Александр Солженицын, Михаил Танич и тысячи других). Нет, империя треснула не из-за жалости Сталина, а потому что "не выполняла план": железную дорогу Салехард — Игарка за Полярным кругом все никак зэки не построят (что по вечной мерзлоте рельсы не кладут, Сталину было невдомек), железнодорожный тоннель между материком и о. Сахалин под Татарским проливом все никак не начнут строить (а то, что технология тех времен — особый армированный бетон, укрепляющие тоннель железные кольца и т.д. — ещё не позволяла инженерно строить такие сооружения — на это Сталин плевал), Волго-Балтийский канал тоже завис. Нет, надо часть экономики ГУЛАГа передать "на гражданку", там будет рентабельней, размышлял Сталин в присутствии "лубянского маршала" Лаврентия Берии. И тот сразу после смерти вождя начнет выполнять его "заветы": на "гражданку" с марта 1953 г. уйдет Дальспецстрой (тоннель под проливом), Волго-Балтспецстрой, Гидропроект, Главупргорнодобыча, геологоразведка и др. Нет, с послевоенной экономикой в СССР надо разобраться, обмозговать, теоретически обобщить. Вон из молодых, но способных экономистов — Дмитрий Шепилов, уже работает над новым учебником по политэкономии Социализма, сам ему поручил. Надо бы и книгу о политэкономии Социализма для всего соцлагеря, включая теперь и Китай, издать, и Шепилова к этому привлечь. Что это была не первая попытка теоретически обосновать режим сталинизма, нашло отражение ещё до Войны в постановлении ЦК ВКП(б) "О Перестройке преподавания политической экономии". По сути, оно напоминало аналогичное постановление того же ЦК в 1934 г. о возобновлении преподавания гражданской истории в школах и вузах СССР. Но в отличие от историков, для которых истфаки в МГУ и ЛГУ были восстановлены в том же 1934 году, экономистам пришлось ждать ещё четыре годы: только после совещания у Сталина в феврале 1941 г. с участием В. Молотова и Н. Вознесенского было форсировано открытие экономфаков (в МГУ чуть раньше, в 1940 г., в ЛГУ — сразу после совещания, весной 1941 г.). А в 1946 г. Сталин уже дает команду начать подготовку нового учебника по политэкономии Социализма для вузов всего соцлагеря, но написанный группой известных советских экономистов вариант бракует как "несовершенный". В чем "несовершенство", авторы макета не знают — Сталин пока сам молчит, а экономисты без "указаний вождя" не знают, как делать. Наконец, дожидаются... обухом по голове: в 1949 г. неожиданно выходит очередное постановление ЦК ВКП(б) "О неудовлетворительной работе Института экономики АН СССР". Правда, никого после этого постановления с работы не выгоняют (даже Евреев) и не сажают, но рекомендуют начать теоретическую дискуссию. И она в закрытом "академическом" режиме с осени 1949 г. разворачивается и бурно идёт целый год, до осени 1951 г. (выступило 222 экономиста из Москвы и других крупных городов СССР). За этой дискуссией Сталин уже внимательно следит лично, требуя для просмотра стенограммы, а иногда через Шепилова приглашая к себе на кунцевскую дачу отдельных ученых — экономистов из числа академиков. Кроме того, письменно отвечает на некоторые обращения к нему отдельных участников дискуссии (ответы, в частности, Л.Д. Ярошенко, А.Н. Ноткину, В. Г. Венжеру и др., будут затем включены в "Экономические проблемы", вышедшие в 1952 г. и предварительно опубликованные во фрагментах в "Правде" — Шепилов же её главный редактор!). Дискуссия же сразу превратилась в ристалище, на котором традиционно для гуманитарных наук в СССР той поры схлестнулись догматики и прагматики. Первые категорически отрицали "рынок при Социализме" (в чем же тогда различие капитализма и Социализма?), а вместе с ним "закон стоимости", "товарное производство", "стоимость труда" — физического и умственного — и т.д. Вторые, наоборот, подобно Егору Гайдару в наши дни, вопили с трибуны: "Рынок все расставит по своим местам!", "Законы рынка" — внеклассовые, товарное производство существовало и при первобытно-общинном строе!" и т.п. Но, в отличие от Ельцина в 1992 г., Сталин не принял доводы ни одной из сторон и не "закрутил", но и не "отпустил" цены. По-видимому, Сталин и сам не знал, какая из теорий лучше. И потом, теория — это хорошо, без теории "Нам смерть, смерть, смерть...", но все равно — как заставить людей работать после Войны? "Вещизм" он отрицал, но и "за так" (за идею), как в довоенном "монастыре", после Войны — это Сталин тоже понимал — никто работать не будет, а будет воровать. Так что же — всех снова сажать в лагеря? Так никаких "гулагов" уже больше не хватит... Современные аналитики феномена сталинизма, Спустя полвека перечитывая "Экономические проблемы Социализма в СССР" (кстати, в 1999 г. услужливо переизданные), склонны считать, что Сталин в теории, пройдя мобилизационную практику подготовки к Войне в 1929-1939 гг., после Войны собирался вновь вернуться к НЭПу (и не случайно в ходе дискуссии 1951 г. появился и зазвучал термин неоНЭП). Так, В. В. Кашицын, доцент Новороссийской морской академии, разделяющий эту посылку о неоНЭПе, отмечает ряд новых моментов в политэкономических взглядах Сталина в 1952 г. Во-первых, неожиданно тогда для многих он осторожно осуждает собственную Коллективизацию. Во-вторых, "товарное производство" — это не один капитализм, оно возможно и при Социализме. В-третьих — Первая с последовавшей за ней в России Гражданской Войной и особенно Вторая мировые Войны возникли не из-за борьбы с Социализмом (официальный тезис советской пропаганды в 30-40-х гг.), а из-за перераспределения рынков между двумя блоками империалистических держав. Все остальное у Сталина, считает Кашицын, — набор обычных банальностей советского пропагандиста: различие умственного и физического труда надо ликвидировать "подтягиванием" рабочего к инженеру, деревни к городу и т.п.1 ------------------------------- 1 Кашицын В. В. Российская рыночная трансформация и "Экономические проблемы Социализма в СССР" // Феномен Сталин. Сб. докладов и статей. М. — Краснодар, 2003, с. 158-172. Многих делегатов XIX съезда КПСС в этой связи крайне удивило выступление Сталина в последний день работы съезда, 14 октября 1952 г. Они ещё могли понять, почему с отчетным докладом ЦК партии на съезде выступил не он, генеральный секретарь, а его явный преемник Г. М. Маленков — слухи о "недомогании" Сталина уже давно гуляли по партийным коридорам. Но делегаты съезда ожидали, что уж в последний-то день съезда ВОЖДЬ вооружит их в своем выступлении четкой программой практических задач — как урожай убирать, пятилетку выполнять, с "врагами партии" бороться и на каких "фронтах"? А вместо этого Сталин стал говорить о каких-то, по мнению подавляющего большинства делегатов, "абстрактных" вещах: о политэкономии Социализма и капитализма, о какой-то "высшей технике" и т.п. Более того, в канун съезда "Правда" в серии своих номеров опубликовала какие-то странные, явно "бухаринские", "Замечания" Сталина и его ответы некоторым советским экономистам (все вместе эти публикации уже после съезда выйдут отдельной сталинской брошюрой под названием "Экономические проблемы Социализма в СССР"). Странными, на взгляд партийных функционеров, особенно, из провинции, были эти "проблемы". Ну ладно, Сталин во главу угла поставил "основной экономический закон Социализма" — "обеспечение максимального удовлетворения постоянно растущих материальных и культурных потребностях всего общества...". Это понятно — сами эти потребности обеспечиваем: секретари сельских райкомов с утра до ночи мотаются по колхозам и совхозам — "давай, давай" сенокос, уборку, хлебозаготовки и т.д. Секретари городских райкомов точно так же шуруют на заводах и фабриках — "давай, давай план, а то — партбилет на стол!". Но при чем здесь какая-то "рентабельность", "закон стоимости" да ещё и "товарное производство", которое якобы сохраняется в СССР? Это ведь все "буржуазные штучки", не за них ли сам тов. Сталин осудил "правых уклонистов" Бухарина, Рыкова и К° ещё в начале 30-х гг., а в 1938 г. посадил их на скамью подсудимых как "врагов народа" и расстрелял. Но не поняла сталинских "экономических изысков" не только рядовая партийная пехота — не поняли его и ближайшие соратники (история с ленинским НЭПом в 20-х гг. повторилась!).   Много лет Спустя Молотов признал это в своих "140 беседах" с поэтом Феликсом Чуевым: "Теоретически мало люди разбирались...", "Надо было глубже..." и т.д. А ведь Сталин ещё до XIX съезда КПСС специально собрал всех членов Политбюро на свою кунцевскую дачу для обсуждения "проблем Социализма". Но ничего не получилось. Вот оценка Микояна из его посмертных мемуаров "Так было" (М., 1999): "Молотов что-то мычал вроде бы в поддержку... [а] я молчал". В конце концов вся сталинская затея со своеобразным "завещанием" — теоретическим обоснованием экономических основ режима сталинизма — провалилась, и даже сам отредактированный им учебник по политэкономии Социализма под редакцией Д. Т. Шепилова вышел уже после его смерти — в 1954 году. Но этот учебник ничего нового не содержал — ни слова об "азиатском способе производства", ни о русской "Аномалии", ни об отсутствии разделения в СССР власти и собственности, пусть и "социалистической": одни цитаты из "корифеев Марксизма" — Маркса и Энгельса. Иными словами, Сталин так и не дал исчерпывающего ответа — так что же это за "зверь", политэкономия Социализма, оставив решение этой головоломки своим наследникам — Хрущёву, Брежневу и Горбачёву. Маркс против Сталина После XX съезда КПСС (1956 г.) и "секретного" доклада Н.С. Хрущёва на нём о Культе личности Сталина в СССР и СНГ все последующие полвека неоднократно делались попытки теоретически определить: так что же, в конце концов, представляет из себя феномен сталинизма? И каковы его реальные последствия для СССР и бывшего соцлагеря? Особенно бурная полемика на страницах московских газет развернулась в 1988-1990 гг., на излете горбачевской Перестройки. Некоторые газетные статьи этой полемики попали затем в книги, из которых отметим лишь две: "Осмыслить культ Сталина" (М., "Прогресс", 1989; вышла в очень популярной тогда серии "Перестройка: гласность, Демократия, Социализм") и Н.А. Симония "Что Мы построили" (М., "Прогресс", 1991; с посвящением М.С. Горбачёву). В ходе этой дискуссии не было недостатка в этикетках — сталинский "феодальный Социализм", сталинский "госкапитализм", апогеем которого якобы стал брежневский "застрой", "грубиянский коммунизм" (по К. Марксу), "царство крестьянской ограниченности" и т.п. Но при этом внутренние и, особенно, внешние (в частности, сталинская теория "осажденной крепости", из которой вытекала и его "концепция" перманентного обострения классовой борьбы в СССР по мере продвижения к коммунизму) причины возникновения сталинизма оставались вне поля зрения диспутантов. И все, в конечном итоге, как и в 60-е гг. при хрущевской "оттепели", сводилось к сталинским репрессиям. Кстати, и в 90-х гг., когда в кругах неомарксистов вновь возникла дискуссия о "двух" и даже "трех" Ленинах, о Троцком и Троцкизме, о "бухаринизме" как якобы реальной альтернативе "сталинизму" все снова свелось к этикеткам и цитатам из Маркса, Энгельса, Плеханова и Ленина1. ---------------------------- 1 Подробней см.: Воейков М. И. Споры о Социализме: о чем пишет русская Интеллигенция? М., 1999. Словом, схоластический доктринерский спор российской Интеллигенции, начатый ещё западниками и славянофилами в первой половине XIX в., увы, продолжается все в той же "кружковой" Интеллигенцией, на которую указывал ещё в 1909 г. Н.А. Бердяев в сборнике "Вехи". Между тем ответ о возможности возникновения в рамках Марксизма нечто похожего на будущий сталинизм ("всеобщий аскетизм и грубую уравнительность" (по К. Марксу: Соч., т. 4, 1-е изд., с. 455) был дан в ранних трудах (экономо-философские рукописи 1844 г., папка "Коммунизм") основоположника научного коммунизма, на что ещё в 60-х гг. прошлого века обратил внимание французский философ-коммунист Альтшуллер (за что ЦК ФКП, как в свое время Петр Чаадаев Николаем I, был объявлен "повредившимся в уме" и исключен из рядов компартии). В годы Перестройки на эти ранние труды молодого Маркса в СССР вновь обратил внимание Н.А. Симония (указ. соч., с. 416-421), подчеркнув то обстоятельство, что Маркс и Энгельс тезис о "грубом (вульгарном) коммунизме" включили и в "Манифест коммунистической партии" (1848 г.). В частности, Симония справедливо отметил: на первый стадии коммунизма (Социализма) Маркс вовсе не выступал за немедленную и полную отмену частной собственности, как это произошло при Ленине в 1919–1920 гг. в деревне (запрет держать кошек и собак в "частной" собственности), и при Сталине с 1929 г. во время "раскулачивания". Более того, Симония со ссылкой на Маркса и Энгельса подчеркнул: сталинизм — это, в сущности, антимарксизм, хотя с XVI съезда ВКП(б) в 1930 г. Сталин приравнял себя за "теорию" о возможности строительства Социализма в одной стране к основоположникам Марксизма-Ленинизма: делегатов съезда на колоннах Большого театра в Москве встречали четыре громадных портрета — Маркса, Энгельса, Ленина и Сталина. Действительно, гениально предвидел Маркс, "грубый коммунизм" есть отрицание "личности человека", это "власть зависти", переходящая в "стяжательство" (коррупцию? — Авт.). И далее — удар прямо по "казарменному коммунизму" Сталина: [сталинизм] есть "возврат к неестественной простоте бедного, грубого и не имеющего потребностей человека, который не только не возвысился над уровнем частной собственности, но даже и не дорос ещё до неё. Для такого рода коммунизма [сталинизма] общность есть лишь общность труда и равенство заработной платы, выплачиваемой общинным капиталом, общиной как всеобщим капиталистом" (Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 42, 1-е изд., с. 115). И хотя в 1881 г. в своих письмах к Вере Засулич Маркс существенно пересмотрел прежнюю негативную оценку "общинного капитала" в России, эта "перемена всей нашей точки зрения на [русский] Социализм" у Маркса тогда осталась неизвестной подавляющему большинству марксистов Европы (письма к Засулич были опубликованы лишь в начале 30-х гг. XX в.). Конечно, Ленин был хорошо знаком с этими Марксовыми оценками "грубого коммунизма" (помните, из его "Завещания" — "Сталин слишком груб..."). Но в начале, в 1917-1920 гг., как и многие другие левые социал-демократы Европы, он разделял иллюзии, что Первая мировая война станет детонатором всеобщей мировой пролетарской революции, достаточно разорвать одно слабое звено (Россию) в мировой цепи империализма. Когда же этого не случилось (хотя Ленин до самой смерти так и не освободился от этой химеры), им были придуманы "прочные мостки" через госкапитализм к Социализму — НЭП, которые (мостки) никакой Маркс и никакие марксисты придумать не могли (из выступления на XI съезде РКП(б) в 1922 г.). Но фактически это (НЭП) и означало строительство Социализма в одной отдельно взятой стране, т.е. возврат к государственному строительству на территории урезанной Российской империи. И вся проблема была уже не в том — первым ли этапом мировой революции являет революция Октябрьская, или она с самого начала была узконациональной, а какими руками (чужими — НЭПовских "спецов") или своими (сталинских наркомов и надсмотрщиков НКВД в ГУЛАГе) строить этот "Социализм/госкапитализм"? Это в свое время заметили не только во "второй России" (в белоэмиграции — В. В. Шульгин, П. Н. Милюков и др.), но и на "просвещенном" Западе. В малоизвестном широкому читателю интервью спецкору английской газеты "Манчестер гардиан" А. Ронсону в самом конце 1922 г. Ленин явно колеблется в ответе на вопрос журналиста: "Не может ли быть, что Большевики идут назад, к чему-то вроде "феодальной диктатуры"?" Ленин, разумеется, оптимистически отвечает: "Никак не может быть, ибо Мы медленно, с перерывами, с шагами назад от времени до времени, [но] поднимаемся по линии государственного капитализма. А это — линия, ведущая Нас вперед, к Социализму и к коммунизму (как высшей ступени Социализма), а никоим образом незад к феодализму" (Ленин В.И. Полн. собр. соч. Т. 45. С. 263). Прав, конечно, Шульгин: Ленин и Троцкий никогда не бросят своего "мешка — Социализма", и он "их раздавит". А вот Сталин этот "мешок" выбросит сразу, как только с 1929 г. захватит единоличную власть в партии и Государстве. Хотя до 1939 г. и XVIII съезда ВКП(б) будет постоянно клясться в верности Ленину, Марксу и Энгельсу. Но в 1939 г. отмежуется от двух последних, разгромив Энгельса за его статью "Внешняя Политика русского царизма". Ну а во время Великой Отечественной Маркса и Энгельса вообще вычеркнут в лозунгах ЦК ВКП(б) к первомайским и октябрьским призывам, заменив на Суворова с Кутузовым да на Минина с Пожарским. Вот уже воистину — "Нам не хватает Цивилизации для того, чтобы перейти непосредственно к Социализму" (В.И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 45, с. 405). А Сталин этой нехватки не ощущал: уже в 1934 г. он провел XVII "съезд победителей Социализма", а в 1936 г. по случаю принятия своей "сталинской" конституции заявил, что "Социализм в СССР в основном построен". Ленин уже в сентябре 1917 г. отказывается от своей "кухарки", которая якобы способна научиться управлять Государством (цитату нашел и опубликовал в 1991 г. Симония): "Мы не утописты. Мы знаем, что любой чернорабочий и любая кухарка (?!) не способны сейчас же вступить в управление Государством" (Там же. Т. 34, с. 315). У Сталина же и "чернорабочий" (шахтер Стаханов), и "кухарка" (трактористка Паша Ангелина) вполне способны, как и мухинские "Рабочий и колхозница", сойди они с пьедестала. Современный апологет Сталина Юрий Емельянов, сам того не подозревая, дает убийственную картину того "стратегического" руководства, к методам которого прибегал "вождь всех времен и народов". Оказывается, Сталин страсть как любил новые типы вооружений. Но на полигоны ездил редко: образцы — танки, самоходки, пушки и т.п. — доставляли ему прямо "на дом", в Кремль. И вот автор, со слов и из воспоминаний своего отца, одного из "сталинских наркомов", приходит в телячий восторг от того, что Сталин в присутствии членов Политбюро, генералов РККА и оружейников... ложится на пол своего кабинета и примеряется к стрельбе из автомата через специальный броневой щиток, установленный на лыжах (дело было во время советско-финской зимней Войны 1939/40 г.). Автор просто заходится от счастья — какой вождь, как он конкретно руководит, не стесняется при подчиненных лечь на пол... Но ведь ещё княгиня Дашкова упрекала Петра Великого: негоже царю самому лазать по мачтам парусников с топором — его удел в другом: руководить державой, а не топором махать. Нет, заочно возражает Ю. В. Емельянов княгине, именно "топором махать" и есть государственная мудрость при азиатском способе производства, иначе все разворуют и к Войне не подготовятся. И в подтверждение приводит целую подборку из воспоминаний "сталинских наркомов" — председателя Госплана СССР Н. К. Байбакова, авиаконструктора А. С. Яковлева, дипломата "сталинской школы" из агрономов А.А. Громыко, сталинского холуя-публициста Корнелия Зелинского, наркомтяжпрома И. Ф. Тедовосяна и др., заключая этот мартиролог цитатой из "нашего все" — А. С. Пушкина о том, что "Государство без полномощного монарха то же, что оркестр без капельмейстера..." (Цит. по: Емельянов Ю. В. Указ. соч., т. 2, с. 52). Но, насколько известно из истории, ни один русский царь после Петра I не ложился на пол в своем кабинете в Зимнем дворце и не рассматривал подковы на лошадиных копытах, для чего живого коня специально втаскивали бы во дворец, как лошадь Калигулы — в древнеримский сенат... Божество из крокодила Откликаясь в 1924 г. на смерть Ленина, будущий всемирно известный социолог Питирим Сорокин, бывший эсер и технический секретарь-референт главы Временного правительства в 1917 г., высланный Лениным и Троцким на "философском пароходе" в 1922 г. из Советской России за границу, писал в американском журнале "Current History": "Многие наивные и неумные люди, слушая высокопарные надгробные слова, рассматривают Ленина как величайшего позитивного героя своего времени. Я уверен также, что среди будущих историков найдутся некоторые "умные" ученые, которые... "сделают из этого крокодила божество"1. -------------------------- 1 Цит. по: "Философский пароход" (путеводитель к выставке "Высылка Интеллигенции из Советской России в 1922 году"). М., 2003, с. 8. И такие "умные" ученые, разумеется, нашлись, и не только для "крокодила № 1" (Ленина), но № 2 — Сталина. Один из наиболее серьезных современных аналитиков "феномена Сталина" Юрий Емельянов и сегодня относит "зодчего" к числу корифеев Марксизма-Ленинизма, что, по нашему мнению, совершенно неверно — ни в Марксизме, ни в "Социализме в одной стране" Сталин своего "пороха" не выдумал. То, что в 1939 и в 1952 г. Сталин наскакивал на Маркса и особенно на Энгельса, ибо "жизнь заставляла его не раз пересматривать оторванные от жизни теоретические положения Марксизма" (Ю. В. Емельянов), на практике являлось не теорией, а грубой прагматической пропагандой. В 1939 г., атакуя Энгельса за его "Внешнюю Политику русского царизма", Сталину надо было оправдать "теоретически" поворот на 180° СССР от борьбы с фашизмом к союзу с Гитлером. В 1952 г. в своей брошюре "Экономические проблемы Социализма в СССР" ему точно так же надо было "теоретически" оправдаться перед мировым коммунистическим движением в полном провале в СССР основного постулата классического Марксизма о "стирании граней" между городом и деревней. О каком "стирании" могла тогда идти речь, если и сегодня не только деревня, но и малые города России и СНГ, как и триста лет назад, топят печку дровами, бабы по-прежнему полощут белье в речке, а все вместе бегают по нужде в холодный туалет типа сортир? А вот в Европейском союзе без всякого Марксизма и тем более сталинизма эти "грани" давным-давно стерли, как и разницу в оплате физического и умственного труда. Ю. В. Емельянов пытается возвысить теоретический гений Сталина путем противопоставления вождя его тогдашнему окружению — Молотову, Микояну, Андрееву и т.д. Конечно, на фоне Буденного или Ворошилова, не говоря уже о Хрущёве, он действительно выделялся: ведь все его т.н. "соратники" были серые "практики", исповедующие "узкий практицизм и беспринципное делячество" (из "Основ Ленинизма" Сталина). Но кто привел этих дремучих недоучек к власти вместо Троцкого, Бухарина, Сокольникова, Раковского и других образованных Большевиков — разве не "теоретик" Сталин? Так зачем же на зеркало пенять? Тем более что Большевизм как якобы "русскую версию Марксизма" давным-давно развенчали (и именно теоретически) все тогдашние лидеры европейской социал-Демократии, начиная с "ренегата" Карла Каутского и кончая "меньшевиком" Георгием Плехановым. Да и молодые российские ученые, впоследствии ставшие корифеями мировой науки, в частности, все тот же Питирим Сорокин, ещё в 20-х гг. прошлого века разобрались и в Ленинизме, и в будущем сталинизме. Выступая на торжественном собрании 21 февраля 1922 г. по случаю 103-й годовщины со дня основания императорского Петербургского университета, его тогдашний профессор П. А. Сорокин не побоялся публично заявить: "Пора усвоить и другое: одно насилие никогда не ускоряет движение к далеким вершинам идеального. Вместо ускорения оно лишь замедляет его. Примером в нашей истории может служить эпоха Петра, не давшая ничего, кроме пышного фасада, закрепостившая сильнее народ и погрузившая его на полтора столетия в бездну невежества и бесправия. То же случилось и с Нами: поспешив, Мы очутились не в XXII столетии, а в XVIII веке... Словом, хорошо и прочно строится лишь то, что строится исподволь и постепенно, а не по "щучьему велению", не путем конвульсивных и смелых разрушений старого дочиста". (Цит. по: "Философский пароход", с. 8). П. Сорокин был далеко не одинок в критике "божества из крокодила". Ещё в 1920 г. будущий великий английский математик и лауреат Нобелевской премии по литературе (1950 г.), борец за мир и один из инициаторов Пагуошского движения ученых против атомной гонки вооружений Бертран Рассел (1872-1970), посетив Советскую Россию и встретившись с Лениным, Троцким и Максимом Горьким, в том же году выпустил в Лондоне брошюрку "Практика и теория Большевизма" (через 70 лет переведена на русский язык и издана в Москве), где без обиняков писал: "Большевизм не просто политическая доктрина, он ещё и религия со своими догматами и священными писаниями". Независимо от Б. Рассела ту же мысль ("Большевизм — это религия, со свойственной всякой религии фанатизмом и ложью") повторил ещё один великий человек — русский философ Николай Бердяев на допросе в ВЧК у Дзержинского незадолго до своей высылки в 1922 г. за границу на "философском пароходе". По приезде в Берлин Бердяев 7 ноября 1922 г. (в пятую годовщину Великого Октября!) пишет в Лондон своей старой приятельнице кадетке Ариадне Тырковой-Вильямс пространное письмо, в котором утверждает: "Большевизм есть духовное явление и духовная болезнь (?! — Авт.); эту болезнь нельзя излечить кавалерийской дивизией" (т.е. иностранной военной интервенцией, на чем и в 20-е гг. первоначально настаивала неистовая кадетка. — Авт.). Эту ключевую мысль — "Большевизм есть духовная болезнь", и лечить её надо "изнутри", а не "извне" — Бердяев будет затем упорно развивать во многих своих эмигрантских трудах ("Новое Средневековье", "Философия неравенства", "Истоки и смысл русского коммунизма", "Самопознание. Опыт философской автобиографии" и др.), а также на страницах журнала "Новый град" в 30-х гг., издаваемого им совместно с другим религиозным философом Георгием Федотовым. Из письма к Тырковой видно, что ещё в 1922 г. Бердяев видел печальный конец Большевизма в России: с мировой революцией они уже провалились, и пока Ленин с Троцким "смогли создать только "НЭП", т.е. плохонький и уродливый буржуазный строй". И далее — гениальное: "Большевизм может существовать только под колпаком в состоянии изоляции (вот она, сталинская "осажденная крепость"! — Авт.). [Но] он погибнет от свежего воздуха, от взаимодействия с мировыми силами" (вот вам и "освободительный поход" Красной Армии в 1944-1945 гг. в Европу! — Авт.). И, наконец, самое гениальное предвидение гениального философа: "Большевизм лишается всякого ореола, когда прекращается возможность агитации против "буржуазной" Европы, берущей измором "социалистическую" Россию" (письмо Бердяева впервые было опубликовано только в 1995 г. — журнал "Исторический архив", 1995, №3, с. 179-181). Сначала Сталин в 1943 г. "прекратил агитацию", исходя из геополитических интересов СССР по расширению территории своей империи и созданию "буфера" в Центральной и Балканской Европе, разогнав Коминтерн. А через 45 лет М.С. Горбачёв вообще разбил "колпак" и впустил "свежий воздух", который погубил и "соцлагерь", и СССР, и самого первого союзного Президента как политического лидера. Европейски образованные ученые России против Большевиков Для Бердяева, Сорокина и сотен других профессоров из дореволюционной России "свежий воздух" подлинной науки был не в диковинку. И когда этим образованным, знающим несколько европейских языков российским профессорам от имени Ленина предлагалась немудрящая схемка церковно-приходских "батюшек" для "братьев наших меньших" — деревенских "азбучно неграмотных" мужиков и баб: Веруй, но не умствуй, они её отвергали. Но те, что с этим примитивом в лице "новых помещиков" — Большевиков, не соглашался, высылались из страны поездом или пароходом при Ленине с Троцким, или ставились к стенке и гноились в ГУЛАГе — при "теоретике" Сталине. Ленин, который лично обратил внимание Сталина на статью Сорокина в журнале "Экономист" (1922, №1) о социологических последствиях Первой мировой войны для России и сразу сообразил, что он лично как экономист со своей компилятивной подделкой "Развитие капитализма в России" шнурка не стоит на ботинке 33-го социолога, ответил Сорокину обычными своими политическими ругательствами, ныне хорошо известными из литературы о "философском пароходе": "Нет сомнения, что и этот господин (Сорокин. — авт.), и то русское техническое общество, которое издает журнал и помещает в нём подобные рассуждения, причисляют себя к сторонникам Демократии и сочтут за величайшее оскорбление, когда их назовут тем, что они есть на самом деле, т.е. крепостниками, реакционерами, "дипломированными лакеями поповщины"1. ------------------------------ 1 Цитату приводят: Артизов А.Н. Очистим Россию надолго (из ленинского письма Сталину). К истории высылки Интеллигенции в 1922 г. // Отечественные архивы, 2003, № 1; Главацкий М. "Философский пароход": год 1922-й. Историографические этюды. Екатеринбург, 2002; Христофоров В. С. "Философский пароход". Высылка ученых и деятелей Культуры из России в 1922 г. // Новая и новейшая история, 2003, № 2. Из всего реального теоретического наследия Марксизма Ленин со Сталиным наследовали именно "грубиянский коммунизм", в котором, по Марксу, ядро составляла власть зависти "экстерната" (по современному, заочника) Ленина и совершенно без-культурного в науке недоучки-семинариста Сталина, который к своим "теориям" пришел "задним умом" сына сапожника-алкоголика. Сталинский "Социализм в одной стране" воплотил именно антимарксизм, на который с беспощадной откровенностью указывал ещё Маркс в своих ранних (1844 г.) трудах: языческое преклонение перед "общностью труда" и "равенством в заработной плате". Именно зависть "экстерната" к по-настоящему умным и образованным ученым — подлинным русским интеллигентам, таким, как философ Николай Бердяев (если бы не преждевременная смерть весной 1948 г., он наверняка осенью того же года стал бы очередным русским лауреатом Нобелевской премии) или все тот же социолог Питирим Сорокин, перед которым и сегодня преклоняется весь социологический научный мир, подвигла Ильича на высылку из Советской России в 1922 г. "дипломированных лакеев поповщины". А дремучая научная необразованность Сталина, которому, как и Хрущёву позднее, оказался гораздо ближе шарлатан, "народный академик" Трофим Лысенко, а не подлинный ученый-генетик академик АН СССР Николай Вавилов, которого Сталин сгноил в тюрьме, лишив Отечество и весь мир гениального спасителя человечества от голода (от него и сегодня страдают миллионы жителей "третьего мира" в Африке и Азии), отбросило СССР на десятки лет назад в продовольственной Политике, приведя к хрущевскому позору — импорту с 1961 г. зерна из-за границы. Не понял Сталин не только генетики, но и кибернетики, что также привело к огромному отставанию СССР от мировой компьютерной революции, а значит — и к военно-техническому отставанию. Нынешние апологеты сталинизма тщательно обходят тот ныне хорошо известный факт, что выдающиеся российские умы — академики Владимир Вернадский и нобелевский лауреат Иван Павлов — резко критиковали Большевиков именно за интеллектуальное убожество; научное знание им сначала заменял "революционный церковный Большевизм" ("Мы будем штамповать новых людей, как пуговицы на фабрике", — Н. Бухарин), а затем семинаристские "сталинские щепки" ("Лес рубят — щепки летят"). Но при любом варианте у "ленинских" и "сталинских" Большевиков начисто отсутствовали нравственные начала Политики, которые им сначала заменяла "революционная целесообразность", а затем биологические навыки "пауков в банке", где главным был прием — кто первым укусит и сожрет соперника по Политбюро? В реальной же жизни никакой — ни "марксистской", ни "антимарксистской" — теории у Большевиков не было и в помине (если, конечно, не считать за таковую голую жажду захватить власть, которая, по Ленину, "валялась в грязи" — но тогда к "теоретикам" следует отнести и Стеньку Разина, Ивана Болотникова или Емельку Пугачева). Как Мы уже не раз отмечали выше, ссылаясь на мемуары другого очевидца бурных событий 1917-1918 гг. — дипломата Георгия Михайловского-младшего, — обе революции, и Февральская, и Октябрьская, очень быстро "обрусели", фактически превратившись в "русский бунт, бессмысленный и беспощадный". И скажите мне, в какой Германии даже не нацисты — добропорядочные бюргеры из "веймарских демократов" стали бы, как в России после начала "первого этапа Всемирной Пролетарской Революции" — Октября, отдавать "на поруки" трудовым коллективам (сиречь "профсоюзам" привратников, полотеров, вахтеров и т.п. "пролетариям") записного реакционера-черносотенца Владимира Пуришкевича или отпускать "под честное офицерское слово" генерала и атамана Войска Донского Алексея Каледина на свободу, а совершенно безобидного консервативного публициста и бывшего царского морского офицера М.О. Меньшикова на глазах его шестерых малолетних детей публично расстреливать на берегу Валдайского озера осенью 1918 года? И что же такого писал этот "записной реакционер" против революции, чтобы его без суда и следствия ставить к стенке? Например, в статье в суворинской газете "Новое время" "Россия продана Западу" (1900 г.). А вот что: "Запад поразил воображение наших верхних классов... Народ наш хронически недоедает и клонится к вырождению, и все это для того только, чтобы поддерживать блеск европеизма, дать возможность небольшому слою капиталистов идти в ногу с Европой...  Из России текут реки золота на покупку западных фабрикантов, на содержание более чем сотни тысяч русских, живущих за границей, на погашение долгов и процентов по займам..." Современный читатель удивится — так это же чистейшей воды Ленинизм: Россия — колония западного империализма! За что же расстреливать публициста, да ещё на глазах его детей? А за что расстреляли в 1921 г. поэта Николая Гумилева, вот уж совсем не монархиста? Да ни за что — за то, что носил шляпу и галстук. А расстрельные команды 1918 и 1921 г. "академиев" с "гимназиями" не кончали, стихов и газет отродясь — по "азбучной неграмотности" — не читали, разве что газетки на самокрутки пускали. Вот почему немецкие бюргеры, как и нацисты, даже такого "марксистского" термина — "на поруки" — отродясь не слышали. То-то левый меньшевик Юлий Мартов, один из основателей РСДРП и в молодости друг Ленина, в 1918 г. с ужасом писал за границу другому меньшевику — Аксельроду (Староверу) — о "пугачевском" понимании классовой борьбы" и "аракчеевском" внедрении Социализма. Будучи в теории Марксизма "гениальным оппортунистом" (А. В. Луначарский до 1917 г.), Ленин ради сохранения личной власти был столь же талантливым оппортунистом-тактиком. После неудачной попытки прорваться в будущую "Советскую Германию" через Польшу в июне — августе 1920 г. Ленин, как уже неоднократно отмечалось выше, понял: "конечно, Мы провалились". Он ещё продолжает, как образно выразился Шульгин, "трубить Интернационал", но "для себя Мы должны ясно видеть, что попытка не удалась". И "не удалось" не столько в чисто военном отношении под Варшавой, а много шире — польский и германский пролетариаты свое "первое отечество" не поддержали — верх взял национализм и дух мещанского бюргерства. И хотя "на людях" — на IX партконференции РКП(б) в сентябре 1920 г. — успокаивая делегатов ("чтобы партия не потеряла душу, веру и волю к борьбе"), Ленин продолжает "трубить Интернационал" (его речь на партконференции о новой атаке на капитализм, опубликованная только в 1998 г.), фактически он начинает искать "запасной аэродром" для аварийной посадки запущенного им самим 7 ноября 1917 г. в небо без навигационных приборов и связью с землей огромного аэроплана "мировой революции" — "бензин" (людские ресурсы Советской России) у того уже был на исходе. А Ленин не для того столько лет рвался к власти, чтобы вдруг так нелепо, когда уже не то что синица — журавль в руках, со всего маха шмякнуться об землю: ведь в его аэроплане никто, даже он сам, не запаслись парашютами "Социализма в одной стране". А зачем? Сначала "ввяжемся в бой" (взлетим), а там посмотрим... Скорее всего, если бы пилотом этого "аэроплана" был Зиновьев, так оно и случилось бы — "летадло", как говорят чехи, врезалось бы в землю, как только кончилось горючее. Но "пилот" Ленин сумел спланировать и посадить "зракоплав" (это уже хорваты) на поляну НЭПа, да так, что и все пассажиры остались живы, кроме самых фанатичных доктринеров, которые, выйдя целыми и невредимыми из аэроплана, тут же покончили самоубийством в знак протеста, что их "авион" (французы) не долетел до "Советской Германии". Точно так же и Сталин, увидев, что НЭП — это прежде всего угроза его личной власти в партии и Государстве (всякие там "спецы-хорьки" из недовысланных в 1922 г. — кондратьевы, чаяновы, юровские и прочие "жиденята"), поменял "всю нашу (т.е. его лично) точку зрения на Социализм" — в 1929 г. "послал НЭП к черту" и начал строить свой антимарксистский "грубиянский коммунизм", т.е. гулаговский "монастырь" с двухэтажными нарами "подворий" для своих "паломников" — "братьев его меньших" — колхозников, "красных" ИТР, "краскомов" РККА, которым уже с 1931 г. начал выделять личный транспорт (лошадь, как когда-то бывало у царских офицеров) и селить даже младших лейтенантов не в казармах вместе с красноармейцами (как было при Троцком), а отдельно — в "командирских" домах или военных городках, т.е. заново воссоздавать офицерский корпус "золотопогонников". С тех далеких времен "чистили Россию" от Интеллигенции неоднократно — менялись лишь методы. При Брежневе, например, уже не Соловками (хотя и это бывало), а "психушками". При "царе-алкоголике", "дирижере" немецкого военного оркестра в Берлине — костлявой рукой голода (месяцами не платили зарплату учителям, врачам, задерживали пенсию старикам), да ещё за "неуплату" отключали электричество, тепло и воду якобы в интересах "рынка". И в самом деле — а что тут считаться с таким "дипломированным лакаем поповщины", как, скажем, академик А. Д. Сахаров? Горьком, раз уж нельзя выслать, как Солженицына или Буковского, на "философском пароходе" (самолете)... Ведь "византийский чин" управления Россией не менялся со времен Ивана Грозного, и ещё Максимилиан Волошин в Гражданскую писал: Великий Петр был первый Большевик... Он, как и Мы, не знал иных путей Опричь указа, казни и застенка... Сталинский Homo Soveticus С началом хрущевской "десталинизации" в 1956 г. и её "второго этапа" — горбачевской Перестройки" с 1985 г. вся деятельность сталинского руководства в 1934-1939 гг. была сведена лишь к одному — репрессиям. И вся законодательная деятельность 30-х гг. — расширение прав (в том числе — и хозяйственно-финансовых — свой бюджет, законы 1928-1934 гг.) местных органов власти (республиканских, областных, районных — им передавались в подчинение даже промышленные предприятия), отказ от диктатуры пролетариата в конституции 1936 г., неупоминание в её тексте термина Социализм (а лишь "принципов Социализма"), отсутствие всякого намека на руководящую роль партии в той же конституции (в отличие от брежневской 1977 г.) и т.д. (на все эти метаморфозы после долгого перерыва в 2000 г. обратил внимание историк Ю.Н. Жуков. Указ. соч., с. 22-32) — свелась лишь к "сталинской Демагогии" и анекдотам эпохи Сталина (см. сб. анекдотов времен горбачевской Перестройки "Сталиниада", составитель Юрий Борев). Вряд ли эту "демократическую" оценку — "сталинская Демагогия" — таких "борцов" за права человека", как "бабушка русской контрреволюции" Валерия Новодворская и иже с нею, разделили бы дети и внуки "лишенцев" эпохи диктатуры пролетариата 1918-1935 гг. Ведь по закону от 29 декабря 1935 г. снимались все "классовые ограничения" для поступления в вузы и техникумы детей священников, купцов, бывших царских чиновников, дворян и т.д. 20 апреля 1936 г. аналогичным образом было отменено "поражение в правах" для казачества: отныне они могли голосовать на выборах и даже быть избранными в местные советы, служить, наконец, в РККА и т.д. Конечно, многое их этих мер "восстановления в гражданских правах" было продиктовано интересами внешней Политики — ведь в 1934 г. СССР вступил, наконец, в Лигу Наций. Сталину, как когда-то Наполеону Бонапарту, важно было с 1934 г. показать, что с "химерами мировой революции" в СССР навсегда покончено, и огромная страна становится державой "нормального порядка". Ведь и Бонапарту при урегулировании международных проблем с лидерами антифранцузских коалиций сильно мешала былая слава "сына века Просвещения" и "Робеспьера на коне". Заявив при захвате власти 18 брюмера (9 ноября) 1799 г. — "Революция закончилась, забудьте!", — он далеко не сразу убедил в этом феодальную Европу. Сталин публично никогда таких фраз не произносил, но уже с 1936 г. в беседах с иностранными корреспондентами (с Роем Говардом из США, например) отмежевывался от главного идеологического постулата первых Большевиков — об Октябрьской революции как первом этапе Мировой пролетарской революции. Показательным стал и сталинский разгон с 1932 г. "коминтерновских" объединений по "классовому признаку" — всех этих РАППов ("пролетарских" писателей), АХРРов ("революционных" художников), РАПМов ("пролетарских" музыкантов) и т.п., а заодно "марксистских обществ" историков, философов, экономистов и т.д. С 1934 г. создаются единые союзы писателей, художников, архитекторов, композиторов и др. Один за другим закрываются Общество старых Большевиков, Общество каторжан и ссыльнопоселенцев, в середине 30-х гг. — эсперантистов, хотя Коминтерн и его "дочерние конторы" ещё остаются. Параллельно идёт закрытие и "классовых" органов "пролетарской печати" — журналов "Пролетарская революция", "Печать и революция", "Безбожник от станка", "Театр и революция" и т.д., или их переименование. Так, журнал "Интернациональная литература" становится "Иностранной литературой", журнал "Историк-марксист" превращается в "Исторический журнал" и т.п. В мае 1934 г. постановлением ЦК ВКП(б) и Совнаркома СССР восстанавливается преподавание общегражданской истории в школах и вузах вместо прежней "классовой", а в университетах впервые после 1919 г. появляются истфаки (вместо ФОНов — факультетов общественных наук). В 1935 г. объявляется всесоюзный конкурс на лучший школьный учебник по гражданской истории СССР. Однако все эти меры ещё носят половинчатый характер: Коминтерн и его многочисленные филиалы за границей по-прежнему функционируют (а в 1935 г. в Москве пройдет VII — и последний — Всемирный конгресс III Коммунистического Интернационала), репродукторы в городах на высоких столбах по-прежнему в 6 часов утра открывают трансляцию гимном СССР — "Интернационалом", да и само радио все ещё имеет приставку — "имени Коминтерна". Красное знамя с красной же звездой и серпом и молотом — все ещё официальный стяг СССР, но после принятия "сталинской" конституции бывшие "коминтерновцы" вдруг замечают — на прежнем гербе СССР на опоясывающих его ленточках... исчезли надписи на английском, французском, немецком и т.д. языках, а вместо них лозунг — "пролетарии всех стран — соединяйтесь!" пишется... на языках союзных республик СССР. Однако вытравить из массового сознания "пролетарскую солидарность" и тоску по "мировому СССР" было не так-то просто. Гражданская Война в Испании в 1936-1939 гг. и участие в ней советских добровольцев, приезд в СССР испанских детей воспринимаются "совком" как продолжение идеалов мировой пролетарской революции. Даже в канун Великой Отечественной войны, весной 1941 г., популярный в те времена комсомольский поэт Павел Коган публиковал в "Правде" такие стихи": Но Мы ещё дойдем до Ганга, Но Мы ещё умрем в боях — Чтоб от Японии до Англии Сияла родина моя ("Мировой" СССР. — Авт.). Да что там какой-то комсомольский поэт с его мечтой "дойти до Ганга" — печатный орган ЦК ВКП(б) газета "Правда" в редакционной статье по случаю нового, 1941-года публикует такие сентенции: "Велика наша Родина, товарищи: самому земному шару нужно вращаться девять часов, чтобы вся огромная страна вступила в новый год своих Побед. Будет время, когда ему понадобится для этого не девять часов, а круглые сутки, потому что каждый новый год — это ступень к коммунизму, к братству народов земного шара. И кто знает, где придется Нам встречать новый год через пять, через десять лет: по какому поясу, на каком новом советском меридиане? С какой новой советской страной, с каким новым советским народом будем Мы встречать новый год?.." Но при всем этом в сознании и памяти многих рядовых советских людей, семьи которых не затронули сталинские репрессии 1928-1938 гг., довоенное время осталось как самое счастливое. И дело, конечно, было не только в официальной сталинской пропаганде — "жить стало лучше, жить стало веселее", и не в "американизированных" фильмах типа "Волга-Волга", "Цирк", "Чапаев" и других, в раздутой эпопее спасения "челюскинцев" и полетах Чкалова — Байдукова — Белякова через Северный полюс в Америку. Примерно с середины 30-х гг., особенно в городах, заметно поднялся, по сравнению с прежним, "деревенским", жизненный уровень, укреплялась сеть яслей — детских садов — пионерлагерей, "красных спецов" — инженеров и техников — регулярно до Войны по бесплатным путевкам отправляли в дома отдыха и санатории к Черному морю (сужу по своему отцу), расширялась Система бесплатного здравоохранения и образования. Да, подавляющее большинство городского населения жило в коммуналках с надписью под кнопкой — "Ивановым — пять звонков". Но эти вчерашние крестьяне — разве в родной избе имели они отдельную комнату для каждого члена семьи? Нет, эти бывшие мужики ценили не индивидуализм, а свет, тепло, водопровод (Маяковский даже воспевал "дырчатую тучку" — душ в коммунальной квартире). В преддверии предстоящих думских выборов в декабре 2003 г. первый канал ТВ показал любопытный телефильм Алима Юсупова "Пейзаж перед битвой" (сентябрь 2003 г.). Среди прочих участников этого сериала — "электорат" из дома престарелых — "бабушки революции", старые большевички довоенной и военной поры, все как одна — сталинистки. Те времена они вспоминают с радостью и ностальгией. Думается, такая реакция закономерна. Ведь очевидный отказ от доктрины мировой революции (наиболее наглядный юридический документ — "сталинская" конституция СССР 1936 г.) вовсе не означала "реставрации", "термидора", т.е. возврата к положению до октября 1917 г., на что так в 20-х гг. надеялись внутренние и внешние "сменовеховцы" и о чем в эмиграции в 30-х гг. постоянно писал Троцкий. Возникало некое новое состояние общества — не дореволюционное и не доктринерско-марксистское (т.е. "троцкистское"), а нечто среднее, центральной низовой фигурой которого, по более позднему определению известного советского философа-диссидента Александра Зиновьева, стал homo soveticus. Этот homo вышел не из дворянской, но и не из крестьянской Культуры — он питался соками промежуточной посадской (мещанской) субкультуры, не слишком надрываясь на работе, но и не нарушая существующие законы и тем более не играя "в Политику" (что при Сталине означало рассказывание политических анекдотов в курилке). Это было общество своеобразной "монастырской братии" (вспомним у Николая Гоголя о России Николая I: "Вся страна — один сплошной монастырь"), где каждый, не владея ничем, обязан был соблюдать сталинский монастырский "устав". При этом действия "иерархов" — сталинской партхозноменклатуры и её "папы" (самого Сталина) "братия" никакой критике подвергать не смела. Словом, Сталин идеально воплотил в жизнь гениальное открытие историка В. О. Ключевского ещё до всех катаклизмов 1914-1929 гг.: Веруй, но не умствуй. И этот догмат "отцов" православной церкви недоучившийся семинарист в разгар Великой Отечественной войны довел до логического конца. Веруй, но не умствуй Итак, уже к 1939 г. в СССР свершилась кардинальная ломка прежних "коминтерновских" структур. Идеологически была окончательно выброшена за борт доктрина мировой пролетарской революции (хотя в партийной печати до 1941 г. "трубили Интернационал"), а её ещё остававшиеся в СССР живые носители — "старая партийная гвардия" — в результате кровавых спектаклей на московских процессах 30-х гг. была почти вся уничтожена. В управлении Государством также произошли огромные изменения. Ликвидация НЭПа привела в 1932 г. к ликвидации его "генерального штаба" — ВСНХ. Его полномочия были розданы новым наркоматам (тяжелой, легкой и лесной промышленности), общее число которых с 1935 г. возросло по сравнению с "НЭПовским" периодом почти вдвое — с 10 до 18, причем усмотреть в этом "размножении" какую-то Логику было подчас довольно трудно (например, создание в 1930 г. двух параллельных наркоматов путей сообщения — железнодорожного и водного).   При этом, как и в гуманитарной сфере (закрытие "классовых" ассоциаций и "коминтерновских" журналов), "пролетарские" наркоматы — труда, рабоче-крестьянской инспекции, ЦСУ — были упразднены. Сталинский Этатизм в этой сфере выразился в том, что "труд" отдали в ведение ВЦСПС, РКИ с февраля 1934 г. — в Комиссию советского контроля при Совнаркоме СССР, но при этом отобрав у неё большую часть функций РКИ в пользу Прокуратуры СССР (учреждена в новом качестве в июне 1933 г.). Однако все эти реорганизации во всех сферах отражали нечто большее, чем финал борьбы за власть в партии и Государстве — с 1934 г. Сталин и без всяких структурных изменений был уже полновластным ХОЗЯИНОМ в стране. Нет, он явно стремился создать в СССР нечто свое. К началу 30-х гг. было уже ясным, что из первоначальной задумки Ленина ("Государство и революция") о новой "коммунистической Цивилизации" — "бесклассовом" обществе, "новом" человеке, "объединении" пролетариев через мировую пролетарскую революцию вокруг своего "Первого Отечества" — СССР и т.п. — ничего не вышло ("Конечно, Мы провалились". — Ленин). Его преемники, Правда, продолжали "трубить Интернационал" (Шульгин). Бухарин и в 1934 г. писал о "преодолении классов" в СССР, о "подъеме" крестьянства до уровня пролетариата с тем, чтобы и рабочий, и крестьянин затем "растворились в бесклассовом обществе". Исповедуя основной тезис Маркса о "насилии как повивальной бабке истории", Большевики вначале за исторически короткие сроки с помощью диктатуры пролетариата и мировой революции надеялись быстро переделать не только Россию, но и весь остальной земной шар. Эволюция их провала косвенно отражается в принимаемых ими конституциях. Конституция 10 июля 1918 г. фиксирует всеобщую "пролетаризацию" — "не трудящийся да не ест!" и вводит всеобщую трудовую повинность "в целях уничтожения паразитических слоев". Последующие законодательные акты — КЗоТ 10 декабря 1918 г., "Обращение"-декрет ВЦИК 3 февраля 1920 г. и др. — лишь развивали эти статьи конституции 1918 г.: "Провозглашенный в Советской Конституции принцип всеобщей трудовой повинности должен отныне стать живым делом. Все трудоспособные должны быть мобилизованы для производительного труда. Рабочие, красноармейцы, крестьяне должны сплотиться в одну великую всероссийскую трудовую артель" (из декрета ВЦИК 3.02.1920 г. — "Декреты Советской власти", т. 7. М., 1975, с. 190). Через четыре года, в июле 1924 г., от этой химерической "трудовой артели" в новой конституции не осталось и следа, но ещё сохранялась "мировая революция", плацдармом которой оставался СССР. Прошло ещё двенадцать лет, из "сталинской" конституции 1936 г. испарились и "трудовая артель", и "мировая революция". Более того, по команде Сталина, с января 1936 г. в партийной печати СССР начинается широкая пропагандистская кампания против "Формализма" (сиречь — "классового подхода", коминтерновской левизны" и т.п.). "Правда" начинает публикацию целой серии статей с хлесткими заголовками типа "О художниках-пачкунах" (1 марта 1936 г.), "Балетная фальшь" (6 февраля), "Скажи-ка дядя" и др., где подтекстом звучит осуждение "неистовых пролетарских ревнителей" в искусстве, истории Бородинской битвы 1812 года и др. При этом достается и "случайным" людям типа Дм. Шостаковича ("Сумбур вместо музыки" — "Правда", 28 января 1936 г.), попавшим под руку (а как же: "Лес рубят — щепки летят"). Хозяин наводит порядок и в этой "культурной сфере". 17 января 1936 г. вместо слабосильного в смысле идеологического контроля Наркомпроса СССР во главе с милейшим А. В. Луначарским (1875-1933 гг.), в 20-х гг. лучшим другом всех этих "формалистов" — футуристов, "ничевоков", РАППов и АХРРов, создается Комитет по делам искусств при Совнаркоме СССР. В опубликованном в "Известиях" "Положении" об этом ещё одном сталинском "наркомате Культуры" четко указывалось: новый Комитет обязан повседневно контролировать деятельность "театров и других зрелищных предприятий (?!), кино-организаций, музыкальных, художественно-живописных, скульптурных и других учреждений", а также "учебных заведений, подготавливающих кадры работников театра, кино, музыки и изобразительных искусств" (цит. по: Жуков Ю.Н. Указ. соч., с. 27). Но окончательно "гидру" мировой революции Сталин добьет в разгар Второй мировой войны. И снова, как и в 30-х гг. (вступление в Лигу Наций в 1934 г.), эта акция будет тесно связана с международными делами. * * * Любопытно отметить, что, как сравнительно недавно установил по партийным архивам историк и писатель Сергей Семанов, советские ученые-"коминтерновцы" активно пытались помешать в 1941-1944 гг. этому крутому повороту Сталина от "классовой борьбы" к великодержавности. Инициативу проявила академик Анна Панкратова, в 20-х — начале 30-х гг. активная участница "марксистской (коминтерновской) школы М. Н. Покровского" и "Общества историков-марксистов" (автор школьных учебников по истории СССР и редактор многотомных сборников документов о рабочем движении в России чуть ли не со времен Киевской Руси), затем публично отмежевавшаяся от своего учителя в двух сборниках статей против "антиисторической" (1939 г.) и даже "антимарксистской" (1940 г.) концепции Покровского1 (как оказалось, лицемерно), но в годы Великой Отечественной войны путем писем в ЦК ВКП(б) и лично И.В. Сталину пыталась восстановить основные постулаты "классовой концепции" Покровского о России — "тюрьме народов" и "жандарме Европы" (письма из Алма-Аты в сентябре 1942 г.). Панкратову, большевичку из Одессы с дореволюционным партийным стажем, активно поддержали "красные профессора" И. Минц и Н. Рубинштейн. Формальным поводом к обращению в высшие партийные инстанции стал приказ начальника ГлавПУра (Главного политуправления Красной Армии) Л. Мехлиса от 10 декабря 1941 г. о замене коминтерновского лозунга "Пролетарии всех стран, соединяйтесь!" на фронтовых газетах, листовках и т.д. на новый, патриотический — "Смерть немецким оккупантам!" В соответствие с тогдашними партийными "правилами игры", Панкратова и её единомышленники "сигнализировали" вождям о плохом поведении "нижних бояр" — зав. Управлением агитации и пропаганды аппарата ЦК ВКП(б) Г. Александрова (ставленник Жданова), декана истфака МГУ члена-корреспондента АН СССР А. Ефимова, акад. Е. В. Тарле и других1. ------------------------ 1 См., например, статью А.М. Панкратовой "Развитие исторических взглядов М. Н. Покровского" ("Против исторической концепции М. Н. Покровского". Сб. статей. М.—Л., 1939, с. 5-69), в которой были такие пассажи: "Так называемая "школа Покровского" не случайно оказалась базой для вредительства со стороны врагов народа, разоблаченных органами НКВД, троцкистско-бухаринских наймитов фашизма, вредителей, шпионов и террористов, ловко маскировавшихся при помощи вредных, антиленинских исторических концепций М. Н. Покровского". Надо знать предвоенную расстановку сил на "историческом фронте", чтобы оценить иезуитски рассчитанный удар Панкратовой и К°. Скажем, декан истфака МГУ крупный американист Ефимов в 1939 г. был исключен из ВКП(б) как скрывший от партии свою "белогвардейскую" деятельность в контрразведке барона Врангеля в Крыму в 1919-1920 гг., но странным образом оставленный Сталиным после этого в составе АН СССР членом-корреспондентом и даже назначенный как бы в пику "коминтерновцам" в том же году деканом крупнейшего университета страны (предыдущего декана Фридлянда в 1938 г. репрессировали как "бухаринца", а самого Бухарина, в отличие от Ефимова, уже после расстрела посмертно 21 мая 1938 г. на Общем собрании АН СССР исключили из списка академиков и вывели из состава Президиума Академии). По-видимому, Александров по согласованию со Ждановым организовал на доносы Панкратовой, Минца и Рубинштейна контрсигнал — письмо историков-державников Тарле, Ефимова и других в ЦК, в котором те категорически отвергали обвинения Панкратовой в адрес Тарле и Ефимова о "преувеличении наследия буржуазного историка В. О. Ключевского" (из письма одесской революционерки от 12 мая 1944 г. Сталину и Жданову). По сведениям С. Семанова, эта "Война сигналов" в 1941-1944 гг. была настолько острой, что Жданов якобы созвал в ЦК специальное закрытое совещание. Судя по тому, что в конце концов Панкратова покаялась, диверсия "коминтерновцев" не удалась (напомним, кстати, что в 1943 г. и сам Коминтерн "самораспустился"). Объективные последствия сталинизма Результаты сталинского "Социализма в одной стране" совсем не в теории, а в тех объективных последствиях сталинской Коллективизации, Индустриализации, гонки вооружений и, особенно, Великой Отечественной войны 1941-1945 гг., полностью изменивших дореволюционную российскую экономику и социально-национальную "клетку" (структуру — Н.А. Бердяев) России. Та "Россия, которую Мы потеряли" (Ст. Говорухин) как великая, но "аномальная" держава, ушла в прошлое (опустилась на дно, как легендарная Атлантида), но вместо неё возникла "новая Атлантида" — сталинская. Она снова во многом не совпадала с Западом и Востоком ("два мира — две Системы"), как и старая, но по другим параметрам. Общим для обеих "атлантид" было одно — они не были ни Западом, ни Востоком, но остались на весь XX в. "азиопами". По большому счету, позитивным явлением в государственной деятельности Большевиков стала не их химера о мировой пролетарской революции (хотя памятником ей остался СССР, первоначально задуманный и построенный именно как плацдарм этой революции), а продолжение модернизации России. Эта третья со времен Петра I модернизация прошла в 20-х — 30-х годах XX в. два этапа — ленинский "НЭПовский" и сталинский "гулаговский". Оба вождя Большевизма использовали крестьянство как "внутреннюю колонию". Но "НЭПовские спецы" регулировали свои отношения с мужиком через рынок ("ножницы цен"), не затрагивая внутреннюю структуру крестьянского мiра, тогда как Сталин через Коллективизацию сломал этот мiръ, превратив колхозников в новых крепостных Государства. Общим же и в "ленинской", и в "сталинской" модернизации оставался старый "помещичий" принцип отношения к людям как "братьям нашим меньшим" — никакого уважения к человеческой личности. Конечно, такая мобилизационная экономика с точки зрения державных и геополитических интересов имела немало преимуществ. Она, например, позволяла концентрировать государственные усилия на крупных технических проектах, за которые частный русский капитал до революции 1917 г. браться боялся: строительстве ГЭС на Днепре и на Волге, освоении Северного морского пути, мелиорации, химизации и т.д. Та же экономика позволила выиграть Великую Отечественную войну, а после неё — создать атомную (военную и гражданскую) промышленность. Именно несомненные военно-экономические успехи этой сталинской мобилизационной модернизации позволяют некоторым современным исследователям (Юрий Емельянов, Сергей Кара-Мурза с его "Советской Цивилизацией" и др.) утверждать, что это и был в тех условиях единственный правильный путь России к прогрессу. --------------------------- 1 Семанов С. Русско-еврейские разборки. М., Алгоритм, 2003, с. 22-23. Увы, реальная жизнь подавляющего большинства населения СССР до 60-х гг. XX в. была очень далека от этой благостной картины. Между тем, как Мы уже не раз отмечали выше, ссылаясь на Бердяева, социальная клетка (структура) российского общества веками оставалась традиционной: не классовой, а сословной, причем Государство управляло через законы, а сословия самоуправлялись через понятия, что создавало опасный параллелизм, чреватый разрушением всей конструкции Российской империи. Японский философ Хакамада назвал российское общество до 1917 г. "Цивилизацией песка", в отличие от "Цивилизации камня" (Западня Европа и США) и "Цивилизации глины" (Восток: Япония, Китай, Индия и др.). Советский поэт Борис Слуцкий в период хрущевской "десталинизации" интуитивно отразил этот образ "России песка": Я строю на песке. А тот песок Ещё недавно мне скалой казался. Он был скалой, для всех скалой остался, А для меня — распался и потек. (Написано в 1956 г., опубл. только в 1988 г.) В итоге царским властям так и не удалось упразднить противостояние закона (в римско-каталическом значении) и понятий сословий (здравый православно-исламский смысл, идущий от Природы). Поэтому и к началу XX в. российское общество, по сравнению с Западом, оставалось крайне рыхлым, классово неорганизованным, да к тому же — как бы живущим на "островах" огромного архипелага под названием Русь. Крайне низкий уровень жизни основной массы населения, особенно в деревне, по сравнению с Европой (качество жизни) позволял Большевикам идеологически выдавать объективные плоды модернизации — "лампочку Ильича", канализацию, водопровод, горячее водоснабжение и т.п. — за "успехи Социализма", что отражалось тогда даже в поэзии (стихи Маяковского). Сама же структура российского общества по сравнению с первой модернизацией Петра I не изменилась: и Большевики не разделили власть и собственность, не оценили последнюю по её реальной стоимости, не ввели стоимость труда (чего требовал даже их гуру Карл Маркс) — словом, полностью сохранили византийский (азиатский) способ производства, перешедший в Россию и СНГ и в XXI век. С разгромом крестьянского мiра и традиционной РПЦ в 1929-1932 гг. ослабли прежние православные нравственные "тормоза" — не укради, не соблазни жену ближнего, не убий. На смену богобоязненному мужику пришел мещанин слободской (посадской) морали — не пахарь и не дворянин: это ещё в 20-х гг. заметили советские писатели Ильф и Петров, Зощенко, Булгаков, но, особенно, Маяковский — пьесы "Баня", "Клоп" и др. "Братья меньшие", веками не получавшие от властей предержащих никакой социальной защиты, наловчились экономить физические силы и "дурить" власть, в чем им очень помогали сердобольные "чеховские" интеллигенты, сочувствовавшие и гоголевскому чиновнику из "Шинели", и чеховскому "злоумышленнику", ворующему гайки с железнодорожного полотна на грузила. Материальный мещанский практицизм при сохранении прежнего крестьянского менталитета — Государство есть враг, и обмануть его — не грех, а ловкость, перешли и в "Первое Отечество мирового пролетариата" — СССР. Словом, "народ" жил сам по себе, а новые "баре" — сами по себе, как это испокон веку велось на Руси, начиная с XII века ("Цивилизация песка"), поскольку и в XX в. в СССР (РФ — СНГ) не сложилось ни национальное, ни классовое общество (много позднее брежневские идеологи придумают "совку" свое наименование — "новая историческая общность"). Попытки Ленина "смочить" эту "Цивилизацию песка" пролетарским классовым "кропилом" (Коминтерн — СССР) успеха не принесли: на новых "коминтерновских попов" мужик смотрел как на знахарей-колдунов, и на защиту мирового пролетариата с топором не пошел. В итоге Большевики, потерпев в 1917-1920 гг. неудачу с "бессклассовым обществом" (оно же — коммунизм) и введя НЭП, вернулись к "новой сословности" ("орден меченосцев" — партия, "спецы", красные ИТР, офицерский корпус РККА с 1929 г. и др.). При Сталине эта "новая сословность" оформится в Номенклатуру, и все окончательно вернется, по Библии, на круги своя. И если современные апологеты "советской Цивилизации" 1923-1991 гг. и упрекают Сталина (в частности, Сергей Кара-Мурза), так это за его восстановление "советской сословности" ("в какой Системе ты работаешь — ЦК КПСС, КГБ, МИО, Союзе писателей" и т.д.). "Советская Номенклатура, — пишет С. Кара-Мурза, — не была классом, она была именно сословием, которое под конец тяготилось своим Государством". В итоге фактически сменилась лишь правящая элита — на смену традиционной монархически-либеральной ("чеховской", но образованной Интеллигенции) пришла со времен Сталина малограмотная мещанская ("слободская") Номенклатура, которая до развала СССР в 1991 г. сообща владела всеми богатствами страны, изображая при этом верных "слуг народа". Но и образовавшийся за годы правления этой Номенклатуры "совок" приспособился. Поэтому на практике несомненная социальная защита большинства населения СССР, особенно, горожан (детские ясли — сады, дома отдыха, бесплатные здравоохранение и образование и т.д., опережавшая в те времена страны Запада), к изумлению "новых бар", не вызвала ответного отклика. "Совок" и в 50-60-х гг. прошлого века в городах работал через пень-колоду, зато не скупился на иждивенческое — "дай, дай, дай!" в отношении властей. В итоге даже Сталин к концу жизни (1949 г.) столкнулся с той же кардинальной проблемой, что и Ленин в 1921 г. (помните — "Социализм надо строить не на энтузиазме, а при помощи энтузиазма"): как заставить людей работать в полную силу? Оглавление   www.pseudology.org