Лев Колодный
Гений и злодейство
Тяжелая победа
К войне Сталин готовился задолго до ее начала, занимался повседневно делами армии, думал о предстоящих сражениях на суше, в небе и на море. Если бы не это обстоятельство, очевидно, Беломорско-Балтийский канал вряд ли бы начали рыть. По нему первым прошел в 1933 году караван военных судов из Балтики в Белое море.
 
Там, в Полярном, ныне всем известной базе Северного флота, в кают-компании миноносца, глядя в иллюминатор, высокий гость поразил моряков, как пророк предвидением: “Что такое Черное море? Лоханка. Что такое Балтийское море? Бутылка, а пробка не у нас. Вот здесь море, здесь окно! Большой флот здесь. Отсюда мы сможем взять, если понадобится, Англию и Америку. Больше неоткуда!”
 
Когда ему моряки докладывали, что без Южного Сахалина наш Тихоокеанский флот в мышеловке, он обещал: “Будет вам Южный Сахалин!”, который сейчас есть желающие отдать.
     
Даже когда ехал с детьми на дачу, говорил в машине о важности артиллерии в будущих боях, убеждал сынов учиться на артиллеристов:
 
— Ребята, скоро война, и вы должны стать военными… От Сталина они услышали крылатые слова: “Артиллерия — бог войны”. Их он произнес в Кремле, на встрече с выпускниками военных академий, незадолго до нападения Германии на Советский Союз.
 
Старший сын Яков и приемный сын Артем послушали совета и поступили в артиллерийскую академию. Младший сын Василий рвался в летчики, отец ему в этом не помешал. Но категорически запретил всем членам Политбюро пользоваться авиацией и сам не летал, хотя понимал ее исключительно важное значение в будущей войне.

— Его интересовали состояние и уровень немецкой, английской и французской авиации. Я был поражен его осведомленностью. Он разговаривал как авиационный специалист, — свидетельствует авиаконструктор Александр Яковлев, творец “Ил”.

Нарком минометного вооружения СССР Паршин рассказывал мне, что в день своего 60-летия в Кремле Сталин несколько часов беседовал с ним один на один о минометах.

2
 
Все шло к большой войне. Если до победы на выборах фашистов вероятным противником считалась Польша, то после прихода Гитлера к власти им стала Германия, которой большевики помогли воссоздать армию. Бросалось в глаза явное сходство между рейхсканцлером и Генеральным секретарем. Их называли одним и тем же словом. “Вождь” по-немецки — “фюрер”.
 
Они уничтожали противников или держали их в концлагерях. В обеих странах правила безраздельно рабочая партия. Один вождь рвался к мировому господству. Другой вождь стремился к победе коммунизма во всем мире. Рядом с Кремлем стоял дом Коминтерна, объединявший компартии земного шара.
 
Сталин и Гитлер загипнотизировали народы. Оба вызывали восторг толп. Фюрер доводил слушателей до экстаза. Вождь произносил речи под гром оваций. И тот, и другой любили военные парады и демонстрации, ходили в полувоенной одежде.
 
Личный переводчик фюрера оставил запись о том, “с каким восторгом, почти с восхищением Гитлер говорил о Сталине, когда в Канцелярии показывали кинохронику, в которой русский диктатор дружелюбно кивал своим солдатам на параде”.

Они ненавидели авангард: в Москве модернистов не выставляли, в Берлине пожарная команда сожгла сваленное в кучу “дегенеративное искусство”. Сталин строил Дворец Советов, самую большую в мире башню. Гитлер проектировал Народный дом с самым крупным в мире куполом.
 
Газеты Советского Союза проклинали фашистов, так же поступали газеты Германии в отношении коммунистов. И вдруг товарищ Сталин и министр иностранных дел Гитлера встречаются в Кремле. Вождь говорит ему, пожимая руку: “Мы хорошо поругали друг друга, не правда ли?”
 
Визит закончился сенсационным Пактом о ненападении. На банкете Сталин “произнес короткий тост, в котором сказал об Адольфе Гитлере как о человеке, которого он всегда чрезвычайно почитал”, и сказал: “Я знаю, как сильно народ Германии любит своего фюрера. Поэтому я хотел бы выпить за его здоровье”. И выпил”.
 
3

Около двух лет война шла далеко от Москвы. Через месяц после ее начала бомбы полетели на нашу столицу, отразившую налет германской авиации. Первая наша победа произошла в московском небе, а на земле все складывалось ужасно. Германские танки вышли на дальние подступы города. Началась Московская битва, где решалась судьба не только столицы, страны, но и всей континентальной Европы, лежавшей у ног Гитлера.
 
Московская система противовоздушной обороны, авиация и зенитная артиллерия, выдерживала удары с воздуха. Здание сил ПВО с бомбоубежищем выстроили на Мясницкой, тогда улице Кирова, у станции метро “Кировская”, ныне “Чистые пруды”.
 
От дома проложили подземный ход в метро. Генеральный штаб и Ставка такого бункера не имели. Что доказывает: Сталин в 1941 году воевать не собирался. И верил истово, что Гитлер войну не начнет, пока не разгромит Англию. Но роковым образом просчитался.

Узнав ночью 22 июня 1941 года, что началась война, вернулся в Кремль с “Ближней дачи” и в кабинете, где собрались соратники, несколько раз выругался: “Обманул-таки, подлец Риббентроп!”
 
В ту белую ночь выглядел подавленным, но ни от кого не скрылся за городом, как пишут. Двери его кабинета 22 июня открывались перед высшими чинами 29 раз, на следующий день — 21 раз, на третий день — 20. И так всю войну, что зафиксировано в журнале посещений, который велся до последнего дня жизни вождя.

Из тюрьмы воевать отправились генерал Рокоссовский и генерал Мерецков, до ареста занимавший должность начальника Генерального штаба. В кабинет вернулся из камеры чуть было не расстрелянный нарком оборонной промышленности Ванников и другие без вины виноватые, оказавшиеся на Лубянке.
Освободил Сталин заместителя наркома авиационной промышленности по двигателям Баландина. Но так крупно повезло не всем.
 
Оправдываясь за эти аресты, Сталин говорил: “Ежов — мерзавец! Разложившийся человек. Звонишь к нему в наркомат — говорят, уехал в ЦК. Звонишь в ЦК — говорят: уехал на работу. Посылаешь к нему на дом — оказывается, лежит на кровати мертвецки пьяный. Многих невинных погубил. Мы его за это расстреляли”.
 
Все так. Но Рокоссовского и Мерецкова, ставших на фронте маршалами Советского Союза, наркома Ванникова, будущего трижды Героя Социалистического Труда, арестовал не покойный Ежов, а здравствовавший земляк Сталина и шеф Лубянки с санкции вождя, не иначе.

4
 
Когда прервалась связь с Западным фронтом, Сталин с соратниками приехал на Знаменку в наркомат обороны и, выслушав доклады военачальников, устроил им разнос с матом, которым владел в совершенстве.
 
По одной версии, после того громкого скандала начальник Генерального штаба попросил членов Политбюро не мешать работать. По другой версии, озвученной свидетелем этой сцены, начальник Генштаба “разрыдался как баба”. Им состоял тогда, как известно, Жуков, не нуждающийся в представлении, на бронзовом коне с недавних пор скачущий у Красной площади.

Выйдя из наркомата, Сталин подавленным сподвижникам с горечью сказал: “Ленин оставил нам великое наследство. А мы все его просрали”. Наутро после той бурной сцены Сталин 30 июня образовал Государственный комитет обороны, который под его рукой взял всю власть в стране.
 
В полдень 03 июля он прибыл на Центральный телеграф на улице Горького и выступил впервые перед народом, начав речь проникновенными словами: “Товарищи! Граждане! Братья и сестры! Бойцы нашей армии и флота! К вам обращаюсь я, друзья мои!”
 
Обращался с этими словами и к сыновьям на фронте, куда велел их отправить в первый день войны, не делая поблажки. Старший сын Яков, оказавшись в окружении, на приказ отойти ответил: “Я — сын Сталина и не позволю батарее отступать!”
 
После боя попал в плен в числе трех миллионов красноармейцев и командиров, включая генералов, разбитых летом 1941 года на Буге, Днепре и под Вязьмой. А жена его, Юля, заподозренная в пособничестве врагу, по приказу тестя оказалась в тюрьме и ссылке, как родственница военнопленного.

Ночевать Сталин, как до войны, по-прежнему ездил на “Ближнюю”. Кроме кабинета в Кремле у него появилась резиденция на улице Кирова, 37, рядом со штабом ПВО. Она разместилась за оградой в одноэтажном особняке, некогда принадлежавшем меценату и купцу Солдатенкову.
 
Его бывший дом до войны служил детским садом. Во время налетов Верховный главнокомандующий покидал особняк, проходил в здание ПВО, откуда по подземному ходу шел на станцию метро “Кировская”. Там, на недосягаемой для бомб глубине, находились узел связи Ставки, кабинеты Сталина, начальника Генерального штаба, членов Ставки.
 
Немцы хорошо знали, где жил и работал Сталин. Бомбы сыпались и на “Ближнюю дачу”, и на Кремль, где погибли многие бойцы охранного полка. Мощная фугасная бомба попала в дом штаба ПВО, убив офицеров и солдат.

5
 
В середине октября положение Москвы стало отчаянным. Под Вязьмой войска попали снова в гигантский германский “котел”, где на медленном огне гибли, не давая врагу сходу прорваться к Кремлю.
 
— У нас большая беда, большое горе, — услышал в день прорыва Западного фронта вызванный с фронта генерал. — Немец прорвал оборону под Вязьмой, окружены шестнадцать наших дивизий. — Что будем делать? Что будем делать?
 
А командующему Западного фронта Коневу, потерпевшему поражение, сказал о себе в третьем лице, так объяснив ему причину катастрофы:

— Товарищ Сталин не предатель, товарищ Сталин не изменник, товарищ Сталин честный человек, вся его ошибка в том, что он слишком доверился кавалеристам, товарищ Сталин сделает все, что в его силах, чтобы исправить сложившееся положение.

Кавалеристами были полководцы Гражданской войны, не сумевшие воевать против танков и самолетов. В кавалерии начинал служить и Жуков, ставший вместо Конева командующим Западным фронтом. Но до мига победы в декабре город пережил величайшую трагедию, начавшуюся 15 октября.
 
В тот день в должность начальника Генерального штаба фактически вступил генерал Василевский. Ему Верховный главнокомандующий приказал оставить при себе восемь офицеров для оперативного управления. Наркомат обороны поехал на Волгу. Почему всего восемь офицеров и одного генерала задержал в Москве? Девять мест всего выделили Генштабу в самолетах на случай срочной эвакуации.
 
В тот день за номером 801 вышло постановление Государственного комитета обороны “Об эвакуации столицы СССР”. В нем среди прочих немедленных мер в скобках значилась еще одна — “т. Сталин эвакуируется завтра или позднее, смотря по обстановке”.
 
Оно, это постановление ГКО, как и прочие, было секретным, особенно касавшееся “т. Сталина”. Но шила в мешке утаить не удалось, весть о предстоящей эвакуации вождя просочилась за стены Кремля в атмосферу города. Произошла не просто эвакуация. Началась паника. Люди бросились на вокзалы к поездам, на шоссе, ведущие на восток, переворачивали машины с бежавшими начальниками, громили магазины...

6
 
Саперы заминировали “Ближнюю”, охрана вывезла книги в Куйбышев, ставший играть роль дублера столицы. Дачу в Зубалове взорвали. На запасном пути стоял под парами паровоз и правительственный поезд. В одном из романов о войне описывается, как якобы Сталин приехал на этот охраняемый войсками НКВД путь и в глубоком раздумье ходил долго вдоль вагонов, решая в душе гамлетовский вопрос: уехать ему или не уезжать из Москвы?
 
Это, конечно, выдумка. Случись такая “эвакуация”, и магнетизм Сталина на его окружение и народ, очевидно, перестал бы действовать, кто знает, что бы тогда случилось. Но верно и то, что на Центральном аэродроме с заведенными моторами четыре “Дугласа” ждали приказа на взлет. Чтобы его без минутной задержки исполнить, “полковник Грачев сидел в кабине личного самолета Сталина” — так утверждал один из охранников вождя.

Однако на “Ближнюю” хозяин и в ту ночь приехал ночевать, прилег во флигеле с телефоном правительственной связи. Большой дом приказал разминировать, что вызванные саперы срочно исполнили. Однако Большой театр, здания Кремля, Старой площади стояли на взрывчатке. Минировались заводы и мосты, все, что могло достаться на радость врагу.

Тогда Сталин проявил изумительную выдержку и такт, поражавший особенно его охрану, знавшую подноготную жизнь вождя. Чем тревожнее становилась обстановка, тем спокойнее выглядел вождь, проявляя в общении с генералами и наркомами терпимость, дружелюбие, оптимизм, никак не вызываемый трагическими известиями с фронта.
 
С каждым днем его линия неумолимо приближалась к объявленной на осадном положении Москве. От Красной Поляны, занятой немцами, до Центрального аэродрома насчитывалось 20 километров. До Красной площади — 27. С холмов Красной Поляны немцы собирались стрелять по Кремлю из тяжелых пушек фирмы Круппа, которые они подвезли на платформах из Германии.
 
В те дни германские газеты писали, что Москва видна в артиллерийский бинокль, что неправда. (С колокольни церкви у Красной Поляны, куда я специально поднимался, чтобы проверить эту версию, в самую ясную погоду окраин города не видать за линией горизонта. Виден шпиль Останкинской башни, высотой в полкилометра. Но в 1941 году ни башни, ни других столь высоких сооружений не существовало.)
 
В разговоре с озабоченным Рокоссовским, оборонявшим этот самый близкий к Москве участок фронта, Сталин проявил полное доверие и не учинил ему разнос, как некогда Коневу, чуть было не поставленному к стенке за катастрофу под Вязьмой.

На вопрос авиаконструктора Яковлева: “Товарищ Сталин, а удастся удержать Москву?” — последовал неторопливый ответ после того, как легендарная трубка была набита свежим табаком:

— Думаю, что сейчас не это главное. Важно — побыстрее накопить резервы. Вот мы с ними побарахтаемся еще немного и погоним обратно.

7
 
Так “барахтались” в октябре и весь ноябрь. Несмотря на ежедневные налеты в любое время суток, Сталин приказал провести торжественное заседание Московского совета по случаю 24-й годовщины Октябрьской революции и военный парад на Красной площади, дав из своих резервов 200 танков.
 
После тех праздников в результате нового генерального наступления на Москву войска Гитлера подошли к стенам Москвы, Химкам. Но теперь за спиной Сталина стояли наготове армии, готовые к генеральному наступлению, разгрому немцев под Москвой.

В Елоховском соборе, как пишут, 4 ноября на литургии по случаю праздника иконы Казанской богоматери отец Иаков Абакумов, не однофамилец, родной брат начальника военной контрразведки “СМЕРШ”, пропел здравицу “первоверховному вождю”.
 
Но никто чтимую икону не поднимал в небо, не летал с ней над линией фронта. Точно так же Сталин не исполнил “видение Илии”, которому во сне Богородица передала “определение Божие” — обнести икону вокруг осажденного Ленинграда, доставить в Москву и далее в Сталинград, как уверяет нас автор “Сталина” Радзинский.

“Жуков спас Москву” — так в представлении на звание маршала Советского Союза написал Сталин, что не помешало ему после войны арестовать генералов, воевавших под командованием великого полководца.
 
В свою очередь, и Жуков“ценил государственный ум” Сталина. А мне по случаю 25-летия Московской битвы сказал: “Великая победа народа. Тяжелая победа. Враг шел на нас самый тяжелый. И мы его разгромили”. Победил злейшего врага человечества не Бог в небе, а “царь и бог” на земле, накопивший резервы.
 
И доблестные дивизии Западного фронта, научившиеся к тому времени у противника воевать. Если в годы “Большого террора” народ испытал в полной мере злодейство Сталина, то в военные годы проявилась его гениальность как неустрашимого и мудрого главы государства.
 
Источник

www.pseudology.org