25 августа 2004 Владимир Бушин Титаник мысли Триптих о Леониде Млечине Улыбнулись одалиски, Захихикали кастраты... Дмитрий Кедрин Бушин: Знаете ли вы, кто такой Леонид Млечин? Уверен, что вы ответите: еще бы! Он же постоянно фигурирует на наших телеэкранах и проникновенным голосом кастрата объясняет нам, сколь ужасна и омерзительна была Советская эпоха и её деятели. А известно ли вам, что ведь он не всегда был таким злым кастратом? Когда-то состоял в номенклатуре ЦК КПСС и работал заместитетелем главного редактора популярнейшего журнала "Новое время", еще более популярной газеты "Известия"? Какие издания! Какие должности! И на страницах этих изданий коммунист Млечин восхищался своей родиной, Китаем, КНДР, всеми странами лагеря социализма, их политикой и беспощадно клеймил американскую политику, тогдашних и прежних руководителй США — президентов Трумэна и Картера, государственного секретаря Шульца, генерала Макартура и других супостатов нашего Отечества. Вот, например, его статья "Штурм изнутри" в "Новом времени" № 26 за 1987 год   В ней он припомнил сказанные Трумэном еще в 1949 году слова о том, что Корея стала полем битвы "в идеологическом конфликте между коммунизмом и демократией". И не было ни малейших сомнений, что он, Млечин Леонид Михайлович, конечно же, со всеми своими номенклатурными потрохами на стороне коммунизма против американской демократии. Генерал Макартур, командовавший американскими войсками в Южной Корее, вызывал особенно сильный и благородный гнев журналиста-коммуниста своим подлым призывом нанести атомный удар по китайским городам, поскольку-де китайские добровольцы помогали КНДР в войне 1950-1953 годов разгромить и вышвырнуть американцев, чем безмерно восхищали большевика Млечина. В этой статье, как и во всех других, он горячо одобрял и даже прославлял мудрую внешнюю политику своей социалистической Родины, и его просто коробило то, например, что "правительство США, несмотря на протесты Советского Союза, сделало всё, чтобы не допустить создания на Корейском полуострове единого и подлинно демократического государства". С какой болью и сарказмом Млечин писал: "Раскол Кореи был оформлен юридически. В те годы США и их союзники, обладая большинством голосов в ООН, могли протащить любую резолюцию". Казалось бы, свой богатый бойцовский опыт коммунист Млечин мог бы использовать для блага народа и сейчас, когда в Госдуме похабное грызловско-путинское большинство единороссов протаскивает любые законы. Но старый боец молчит... Тогда, в 1987 году, крепко досталось от бесстрашного марксиста и американскому "Фонду свободы". В годы правления сидевшего на американских штыках кровавого корейского президента Ли Сын Мана в стране процветала коррупция, народ бедствовал, а этот "Фонд" наградил кровавую куклу медалью "За руководство свободой".   Опять на ловца и зверь бежит: обкомовский выродок Ельцин привел в страну грабителей народа, нищету масс, бесконечные катастрофы и терроризм, болезни, смертность, а Путин, не умолкая щебечущий о порядочности и нравственном возрождении, перекрестясь три раза, награждает кровавого идиота высшим орденом, объявляет его и всю родню евонную неприкасаемыми персонами, выделяет им многомиллионное пожизненное содержание да еще и охрану с вертолётом и линкором (при отдыхе на Черном море). Можно было ожидать, что Млечин, закаленный борец за справедливость, и тут если уж не кинется в бой, то хотя бы скажет своё веское номенклатурное словцо.   Тем более, что Ли Сын Ман бежал от народного гнева на Гавайи, где в 1965 году в девяностолетнем возрасте и преставился, а наш образина жирует в роскошных резиденциях, мурлычет: "Я счастлив...", и до 90 ему еще далековато. Но нет, бесстрашный боец промолчал и тут. В чем дело? А в том, что наступили уже другие времена, и твердокаменный большевик моментально преобратился в антисоветчика. Ну, это нам знакомо: Горбачев, Яковлев, этот Ельцин, Черномырдин... Евтушенко, Михаил Ульянов, Марк Захаров... Млечин кинулся вдогонку. И примчался на телевидение   А еще принялся сочинять книги. Впрочем, нет, этим он промышлял и раньше. Еще в 1980 году, когда Лёня только окончил Московский университет, вышло его криминальное сочинение под влекущим заглавием "Хризантема пока не расцвела"... Как тут не вспомнить давний киношедевр "Отцвели уж давно хризантемы в саду"...   Потом его криминального жанра книги выходили одна за другой, и всё с такими же загадочными и ненавязчиво пленительными заглавиями: "Поздний ужин с тайным агентом", "Старик в черном кимоно", "Обстоятельства смерти господина N", "Знаменитые самоубийства", "Алиби для великой актрисы" "Картина города при вечернем освещении"... Тут, конечно, заметно влияния сочинений классика Радзинского: "Пейзаж с рекой и крепостными стенами", "Приятная женщина с цветком и окнами на север", "Я стою у ресторана" и т. д. Но теперь Млечин совершил бросок от криминальщины к истории и политике. И тут уже накатал столько! И какие книги! О чем только в них ни поведал нам, и с каким проворством... Ельцин еще только отвалился, Путин еще только появился, а у Млечина уже готова радостная книженция почти в 600 страниц "От Ельцина к Путину" (М., 2000). Еще не улеглась пыль от рухнувшего торгового центра в Нью-Иорке, а книжные магазины уже ломились от его научного исследования "Кто взорвал Америку?" Отменные книжечки выскакивали из-под млечинского пера и после!   Вот, допустим, фолиантик "МИД. Министры иностранных дел". Всех описал, от Троцкого до Игоря Иванова. А их было, поди, десятка полтора, если считать и трехнедельного министра Бориса Панкина. И тут же — "Председатели КГБ". Тоже всех 23-х, от Дзержинского и Менжинского до Путина и Патрушева, изобразил суровой рембрандтовской кистью. Еще — "Русская армия от Троцкого до Сталина", "Моссад. Тайная война", "Евгений Примаков. История одной карьеры", "Смерть Сталина"... А совсем недавно, в этом году — "Сталин и его маршалы". И на этот раз начал ab ovo — с Ворошилова и Буденного...   А какие у него объемы! 450 — 500 — 650 — 700 страниц!   Последняя из названных — аж 800 и весит фунта четыре.Трудно и страшно в руки взять... Всё человек охватил своим крупногабаритным умом, во всё проник пронзительным взглядом асмодея. Закажи ему книгу "МУР. 1918-2004. Начальники." — напишет. Предложи тему с предоплатой "Сандуны. 1893-2004. Директора" — сочинит. Намекни, что хорошо бы издать книжечку "Ваганьковское кладбище. ХVIII-ХХI века. Обитатели и посетители" — через три недели предъявит рукопись. Всё может! Всё!.. Я думаю, что нет никакой нужды читать и разбирать хотя бы несколько сочинений Л.Млечина, чтобы стало ясно, какого пошиба сей творец. По-моему, досточно приглядеться к какому-то одному его сочинению. Вот и полистаем что полегче — то, в котором хотя бы не 800 страниц, а лишь 400: "Смерть Сталина" (М., Центрполиграф. 2003). В аннотации сказано, что особенность этой книги в сочетании "оригинального замысла" и "пугающей правдивости". И это можно сказать обо всех его книгах с одним уточнением: они оригинальны не только по замыслу, но и по исполнению, причем — порой оригинальны до полоумия. И, конечно, все они действительно пугают читателя, жутко пугают. И книга "Смерть..." тут не исключение. Предваряя одно из своих сочинений, Млечин сердечно поблагодарил тех, кто помогал ему: профессоров В. Наумова и В. Некрасова (как обладателей "уникальных познаний"), историков А. Кокурина и Н. Петрова (надо думать, тоже уникальных эрудитов), коллег по телевидению, которые, говорит, "вдохновлявляли и поддерживавали меня, и мою маму — Млечину Ирину Владимировну", литературоведа, переводчика, доктора филологических наук, члена Союза писателей, "взявшую на себя труд стать моим первым читателем..." Бедная мама! Ведь ей уже семьдесят... Какая у нее пенсия? Я бы на её месте потребовал надбавки за вредность. Упоминаю об этой сердечной благодарности из тех соображений, что, возможно, какая-то доля оригинальности, коей перенасыщены сочинения Млечина, принадлежит не ему лично, а этим уникальным профессорам, замечательным коллегам-вдохновителям, и родной матушке автора. Так вот, говорю, оригинальность замысла и исполнения на страницах книги "Смерть..." представлена в роскошнейшем ассортименте — географическая, биографическая и хронологическая, историческая и политическая, литературная и амурная... Не знаешь, с чего и начать.   Что ж, с географического и начнем Из книги в книгу Млечин твердит, например, что город Саров находится в Мордовии. Оригинально. Однако же, с чего взял? Уникальный профессор Наумов сообщил по секрету? Видимо, профессор путает Саров со столицей Мордовской республики Саранском.   В другой раз сочинитель уверяет, что в 1939 году после разгрома Польши немецкие войска с нашего постыдного разрешения направились к своей западной границе через советскую территорию. Еще более оригинально! Это профессор Некрасов подсказал? Но — как это? Объяснил бы, где такая территория? Может, немцы через Владивосток топали? В третий раз... Стоп! Так мы можем в географии и завязнуть. Интересней теперь пойти по другой тропке, допустим, по биографической. Вот читаем: "У Светланы Сталиной весной 1944 года появился новый муж, Григорий Мороз, который не нравился вождю, потому что еврей". Тут наверняка надоумила мама. И это опять — из книги в книгу. Ну, не мое дело считать мужей известной дамы, но все же могу сообщить крутолобому исследователю, его советникам и родственникам: еврей Мороз был не новым, а первым мужем дочери Сталина.   И союзу их отец не препятствовал, более того, как пишет она в книге Двадцать писем к другу, "он дал мне согласие на этот брак"(с.174). А не нравился ловкий зятек тестю главным образом вот почему: "Слишком он расчётлив, твой молодой человек, — говорил Сталин дочери. — На фронте ведь страшно, там стреляют, а он в тылу окопался..." (с.175). Да, Сталин не пожелал встретиться с зятьком-тыловичком.   И тут не трудно понять Сталина не только как Верховного Главнокомандующего, но и просто как старого человека, один сын которого с первых дней был на фронте и попал в плен, где его ждала только смерть, а второй сын и приёмный воевали. И вот ему созерцать рожу этого шкурника, сделавшегося его родственником?.. Но при всём этом к родившемуся внуку дед "относился с нежностью" (с.177). Как, впрочем, и к другому внуку, сыну Якова и его жены-еврейки. Млечин пытается вызвать наше сочувствие к полюбившемуся ему персонажу, улизнувшему от армии: "Когда Светлана и Григорий разошлись, ему запретили видеться с сыном. Он зарабатывал на жизнь, публикуя статьи под чужими фамилиями. Когда Светлана в восьмидесятых годах вернулась в Советский Союз, Морозов помогал ей. Евгений Примаков, друживший с Морозовым, полагает, что Светлана рассчитывала на возобновление отношений".   На седьмом десятке! Оригинально...   Однако все эти биографические сведения еще более сомнительны, чем уже известные нам географические, и, как говорится, проверке не поддаются. Гораздо больше тревоги за дочь Сталину причинил в 42-м году другой еврей, киносценарист Алексей Каплер. Этому, по выражению Э. Радзинского, тертому бабнику тоже надлежало по возрасту быть на фронте, а он завел шашни с дочерью вождя, которая была еще школьницей в белом фартучке, годилась и ему в дочери. Многоопытный потаскун так вскружил голову комсомолке, что настал момент, когда, по её словам, "нас потянуло друг к другу неудержимо". Но тут некая сила потянула Каплера совсем в другую сторону — в Магадан, где он весьма плодотворно работал в театре. Ничего удивительного! Помните, читатель, за что из великого блистательного Рима выслали в заштатную Молдавию поэта Овидия? А это вам не сценарист "Мосфильма", соавтор "Ленина в Октябре" да "Котовского". Это — "Метаморфозы", "Скорбные элегии", "Наука любви". Столп мировой культуры. А вот, поди ж ты, по словам Пушкина: Страдальцем кончил он Свой век блестящий и мятежный В Молдавии, в глуши степей, Вдали Италии своей... За что же? Да ведь за то же самое: потянуло друг к другу неудержимо его, пятидесятилетнего ветерана мировой поэзии, и Юлию, дочь императора Августа, комсомолку в белом фартучке. А уж Август-то Божественный такой демократ был... Положа руку на сердце, я как отец дочери прекрасно понимаю в этой ситуациии как римского императора, так и нашего Генсека.   Может быть, второго даже больше, ибо Овидий так и умер в глухой ссылке лет шестидесяти, а Каплер вернулся из ссылки в столицу, был восстановлен во всех правах, в том числе — в Союзе кинематографистов и Союзе писателей, имел прекрасную квартиру, дачу, разъезжал по Домам творчества, стал, как Млечин, звездой телеэкрана, в очередной раз женился на известной поэтессе, которая опять же, как Светлана, была на двадцать с лишним лет моложе, и пережил Овидия лет на пятнадцать.   Какие могут быть сравнения?! Но посмотрите, что дальше: такого знаменитого человека, как Маршал Советского Союза Б.М. Шапошников, наш аналитик объявил умершим в 1940 году. А кто же во время Великой Отечественной был начальником Генштаба — неужели однофамилец? А кого в марте 1945 года со всеми почестями похоронили на Красной площади — неужто двойника?.. Вы только подумайте, какое оригинальное зверство: взбрело в голову, и он на пять лет сократил жизнь прославленному военачальнику! И опять: а если самому так? А что читаем о еще более, уж всемирно известном человеке — о В.М. Молотове! "Молотов никогда не пользовался популярностью как оратор". Убил! Да народ просто не знал его как оратора, ибо он не ораторствовал, а работал всю жизнь в поте лица своего. На поприще ораторства сильно преуспевал Троцкий Леонид Михайлович. Еще: "Молотова отправили послом в Монголию. Другие страны уклонились от чести принять у себя опального сталинского соратника". Это какие же страны, оригинал? Спроси у историка Кокурина. Но — молчание, тайна! Всем, видимо, предлагали, как на рынке: "Эй, господа! Не хотите ли Молотова!" А они все отказались. Как от Николая Второго отказались же его благородные королевские родственники в Англии. Но там лишь одна страна, её конкретные августейшие шкурники, а Молотова не пожелало принять, видите ли, все человечество. Спасибо за открытие. Еще: "Молотов прожил восемьдесят шесть лет в стране, где мужчины не доживают и до шестидесяти". Вот, мол, как ухитрился сберечь себя прохвост! Но, во-первых, Вячеслав Михайлович прожил не 86, а почти 97 лет.Что ж получается: человек окончил университет, а не умеет считать до ста?   Во-вторых, Млечин или его советники да вдохновители произвели сверхоригинальную рокировочку эпох: Молотов умер 8 ноября 1986 года, т.е. в советское время в советской стране, где средняя продолжительность жизни была 73 года. Это теперь, при людоедском режиме политических прохвостов, который воспевают вот такие холуи экрана и вшивые профессора, мужчины не доживают до 60-ти. Так что это персонально вам, полупочтеннейший Леонид Михайлович, светит перспектива окочуриться в 58 лет. Сколько осталось? Кажется, не много. Спешите еще хоть разок своей оригинальностью порадовать мамочку.   Между прочим, тут он мог бы с удовольствием пригвоздить к позорному столбу, допустим, и Леонида Леонова, Игоря Моисеева, Сергея Михалкова, которые могут состязаться по возрасту с Молотовым. Но всех превзошел Лев Толстой, доживший до 82-х лет, когда средняя продолжительность жизни в стране, которую мы потеряли, была всего 32 года, о чем известный Говорухин до сих пор слёзы льёт. И тут невольно приходит на ум: если Молотова все-таки согласилась принять Монголия, то кто согласился бы — хоть временно! — приютить в своей стране мудреца Льва Моисеевича, скажем, сторожем на телевидении?   Думаю, что даже Израиль не согласился бы После Молотова естественно поинтересоваться, что Млечин пишет в хронологическо-биографическом смысле о Сталине. Читаем: "Есть документы, из которых следует, что он родился не в 1879 году, а в 1878". Вслед за Радзинским, поднявшим сию грандиозную тему еще в 1997 году, об этом писали не меньше полсотни олухов царя небесного.   Допустим, да, в 78-м. И что? Вон даже о дате рождения Христа нет единого мнения, о ней спорят учёные и богословы, причем спорят о разнице не в один год, а в шесть-семь. Но не так прост Млечин и его наставники. Он даёт слово своему любимому проф. Наумову: "Похоже(!), за этим стояло желание скрыть следы общения с жандармским управлением во время пребывания в тюрьме..." Похоже, полупочтеннейший, что вы из числа именно тех, кто с помощью таких вот предположений и орудовали в 1937 году.   Это подтверждает и дальнейшее ваше рассуждение: "Особых отношений, скорее всего, не было, но(!) какие-то колебания(!) могли быть. И Сталин не хотел, чтобы кто-то об этом узнал". О колебаниях. Да-да, этот профессор именно из той породы и тех времен, когда на допросах спрашивали: "Были колебания в проведении генеральной линии?"   Профессор уверен: колебания могли быть! А я думаю, что у профессора никогда не было колебаний: соврать или нет? Он еще в 88-м году вылез в "Московской правде" с давно разоблаченной фальшивкой об агентурной работе Сталина на царскую охранку. Потом газета вынуждена была извиниться за публикацию этой давно протухшей клеветы. В разоблачении грязных измышлений Наумова тогда, в 88-м, на страницах "Нашего современника" принял участие и я. В 95-м этот профессор фигурировал в моей книге "Победители и лжецы". Что дальше?   От Сталина, конечно, к Ленину. Что о нём в смысле хронологии? Тут вершина, дальше которой уже некуда: "Однажды 21 января на вечеринке по случаю очередного дня рождения Ленина..." Вы только посмотрите, как прёт из него оригинальность! Чудотворец! День смерти превратил в день рождения... Достойным завершением хронологического сюжета может быть заявление Млечина о том, что одно прискорбное событие произошло у нас в стране "29 февраля 1939 года"... Но ведь не было такого дня в том году. Тут уж и не знаешь, что это. То ли подвиг покруче подвига Иисуса Навина, остановившего солнце и продлившего на несколько часов день, то ли подражание гоголевскому психу Поприщину, который записывал в дневнике: "Сегодня, 43-го мартобря..." Издательство строго предупреждает всех : "Воспроизведение любой(!) части книги воспрещается без письменного разрешения издателя. Любые(!) попытки нарушения закона будут преследоваться в судебном порядке". О-го-го...   Судя по всему, такое суровое и, кажется, небывалое в нашей издательской практике предупреждение продиктовано твердой уверенностью в том, что как только замечательная книга выйдет, так на неё и набросятся орды книжных пиратов, так и растащат по углам все её сокровища. Но что-то не слышно... А между тем, в вопросе воспроизведения чужого текста у автора и у самого рыльце в пушку   У него то и дело встречается пересказ "своими словами" того, что мы уже давным-давно встречали то в фантастических сочинениях Эдварда Радзинского, то в залихватских воспоминаиях Давида Ортенберга, то у Владимира Карпова, то ещё где. Да что там пересказ! Вот, например, читаем у Млечина об обсуждении в Ставке весной 1944 года одного оперативного вопроса: "Жуков развернул карту и начал докладывать. Сталин нервничал: то к карте подойдёт, то отойдёт, то опять подойдёт, пристально всматриваясь своим колючим взглядом то в Жукова, то в карту, то в Рокоссовского. Даже трубку отложил в сторону, что бывало всегда, когда он начинал терять хладнокровие и терял контроль над собой". Довольно живописно. Однако это не что иное, как незакавыченная цитата из воспоминаний Жукова (первое издание, с.558).   Всё творчество Млечина состояло здесь в том, что вместо "пристально поглядывая" он написал "пристально всматриваясь", да ещё присобачил "колючий взгляд". В самом конце у Жукова написано "когда был чем-либо неудовлетворен", а Млечин эту простую неудовлетворенность превратил в постыдную утрату контроля над собой. Смысл сих маленьких и несколько зловонных отсебятинок и переделок ясен: сочинителю уж очень хотелось создать отталкивающий образ Сталина. В таком форсированном духе идёт творческая работа и дальше: "Жуков и Рокоссовский упорно стояли на своём, поэтому Сталин неожиданно прервал Жукова: — Идите и еще раз подумайте, а мы здесь посоветуемся. Через пятнадцать минут к ним в комнату вошли Берия, Молотов и Маленков — Ну, что надумали? — поинтересовался Маленков — Мы ничего нового не придумали. Будем отстаивать своё мнение,— ответил Жуков — Правильно,— неожиданно сказал Маленков.— Мы вас поддержим Это означало, что Сталин передумал",— подводит итог сочинитель. Это пересказ, но переиначен так, чтобы убедить читателя: вот, мол, какие попки были Молотов, Маленков и Берия, только и могли, что поддакивать. А на самом деле в этом эпизоде в воспоминаниях Жукова двое последних и не упоминаются, их нет. И вовсе не заходят они в комнату к маршалам, а сами маршалы возвратились в кабинет Верховного, и он сказал им: "Мы тут посоветовались (с начальником Генштаба А.И. Антоновым и В.М. Молотовым) и решили согласиться (с вами) на переход к обороне" (с.559). Наша маленькая прогулка в творческую лабораторию писателя Млечина очень полезна, ибо примеров столь оригинального обращения с чужими текстами, как уже было отмечено, у него можно привести немало. В сущности говоря, его книги — это жвачка давно пережеванного другими или даже им самим. В этом и состоит неоднократно упоминавшаяся выше оригинальность книги "Смерть Сталина", как и других.   Так что еще неизвестно, кто будет преследоваться в судебном порядке Но что же всё-таки сказано в книге о её заглавной теме — о смерти Сталина? О, на сей счёт у сочинителя Млечина столько версий, достойных Поприщина, что мы поговорим об этом специально в другой раз. А пока отметим вот что по вопросу о Сталине. В этой книге Млечин пишет, что только "серые и малограмотные партийные чиновники слушали Сталина, как оракула..." Только "партийные секретари и аппаратчики стояли за него горой". Эта мысль так дорога автору, что в разных вариантах он он повторяет её и в других книгах, например: "Для многих военных возможность увидеть вождя была счастьем, о котором они вспоминали всю свою жизнь". Итак, только партчиновники да военные. Но вот два писателя, причем не певцов комсомола вроде Безыменского, а уже далеко не молодых, одному идет пятый десяток, другому уже перевалило за пятьдесят — Пастернак и Чуковский.   Их пригласили на съезд комсомола. И вот что записал 22 апреля в дневнике старший из них: "Я оглянулся: у всех были влюбленные, нежные, одухотворенные лица. Видеть его — просто видеть — для всех нас было счастьем... Домой мы шли вместе с Пастернаком, и оба упивались нашей радостью". Ни тот, ни другой в армии никогда не служили. А кто из них партчиновник? Но прошли годы. Чуковский совершил естественный для его круга кульбит   Вернувшись в 43-м году из эвакуации, на даче, построенной в Переделкино для него, как и для многих других писателей по указанию Сталина, он обнаружил неизвестно как оказавшиеся тут 60 экземпляров книги Сталина "Вопросы ленинизма". В усадьбе какое-то время стояла воинская часть, и старец полоумно решил, что эта книга "во время войны, кроме ружья и шинели, выдавалась каждому солдату".   И что же? "Я ночью засыпал этими бездарными книгами небольшой ров в лесочке и засыпал их глиной. Там они мирно гниют 24 года". То есть 24 года он об этом молчал. Думаю, что скрывал и от Марии Борисовны, родной жены, и секретарь Бухштаб Б.Я. не знал это.   А тогда же, закопав книги товарища Сталина, Корней Иванович написал ему разлюбезное письмо, где предлагал школьных озорников отправлять для перевоспитания в специальные военизированные колонии. Впрочем, Сталин не ответил знаменитому детскому писателю, выдающемуся гуманисту. А Пастернаку.   Он после ХХ съезда написал гневное стихотворение "Культ личности забрызган грязью..." Прочитав в дневнике Чуковского о его тайной ночной антисталинской вылазке, я тоже собрал все его книги, что нашел, и при свете дня закопал на берегу Истры. Рядом уже готов котлован для сочинений Млечина. Читаю недавно вышедшую книгу Леонида Млечина "Сталин, его маршалы и генералы" (М.: Центрполиграф, 2004. 815 с.). Читаю и плачу, читаю и плачу... Ну как же ты, болезный, дошел до жизни такой?..   Ведь мама долго работала в "Литературной газете", автор замечательных сочинений по зарубежной литературе, ныне — доктор филологии, член Союза писателей; папа — вернее, отчим — окончил элитный МГИМО, был главным редактором "Вечерней Москвы", "Недели", пятнадцать лет работал в той же "Литгазете" заместителем самого товарища Чаковского, члена ЦК; потом — заместителем главного редактора "Известий" и даже был помощником Первого секретаря МК КПСС; и оба они лет по 30-40 состояли в коммунистической партии.   Какие высокие посты! Какие блестящие карьеры! Было сыночку у кого и ума и знаний набраться. Да и сам окончил лучший в стране Московский университет, был замом в "Новом времени", потом сидел в том же как бы наследственном кресле зама главного в "Известиях", издал около двух десятков бестселлеров криминальной тематики, из коих что-то, к восторгу японского императора, переведено на японский язык, стал членом какого-то Союза писателей, да еще — редсовета газеты "Черная кошка". И вот листаю последнюю книгу "Сталин и его маршалы" и не могу сдержаться, листаю и заливаюсь слезами. В кратком предисловии автор пишет: "Эта книга о судьбе нашей армии. О военачальниках и полководцах". Сам, судя по всему, в армии не служил, но писать и рассуждать о ней страшно любит, просто не может без этого. Как Радзинский, как Явлинский, как Немцов. Разумеется, мы в надежде, что всё относящееся к жизни армии Л.Млечин изучил до тонкости. Что — всё? Да именно всё, начиная с воинских званий и знаков различия.   Что ж, посмотрим? О довоенных званиях и знаках различия он пишет: "На рукаве гимнастерки и шинели геометрические фигуры — треугольники для младшего командного состава, квадраты для старшего и ромбы для высшего. Квадраты в армейском обиходе стали именовать "кубарями", ромбы — "шпалами" (с.69).   Право, как с луны свалился! Не ушиб темечко?.. Ведь даже в кино или на телевидении, где он так неутомимо трудится в "Особой папке" и "Верстах", мог бы видеть, что, во-первых, указанные знаки различия были не на рукавах, а на воротниках. Собачья старость, что ли, постигла, — не отличает рукав от воротника.   Во-вторых, кроме младшего, старшего и высшего комсостава, существовал еще средний, и как раз он (младший лейтенант, лейтенант, старший лейтенант), а вовсе не старший комсостав носил "кубари"— от одного до трех. В-третьих, ромбы, разумеется, никто, кроме полоумных, не называл "шпалами".   Если не знаешь, что такое шпала, сходи в метро или на Казанский вокзал и посмотри. Ни одного ромба не найдешь. Старший комсостав (капитан, майор, подполковник, полковник) как раз и носил "шпалы"— от одной до четырех. А о погонах исследователь пишет, что они были введены не в 43-м году, а на пять лет раньше, еще до Халхин-Гола. И еще: министры, в том числе военный министр, появились у нас не в 46-м году, а еще в 25-м (с.11). Ну как же тут мне, старому солдату, не расплакаться! А в аннотации сказано, что автор широко использовал в книге "недавно рассекреченные документы" Интересно, когда же это рассекретили хотя бы то, что ромбы — это "шпалы"? А вот как выглядит эрудиция Млечина в области воинских званий, когда он не вообще рассуждает на эту тему, а пишет о конкретном лице: "В июле 1939 года на Халхин-Гол прибыл комкор Г. Жуков"(с.238). На самом деле он прибыл туда в конце мая, и уже 30-го они вместе с комбригом Денисовым и полковым комиссаром Чернышовым отправили наркому обороны Ворошилову донесение об обстановке в районе боев (В.Краснов. Неизвестный Жуков. М., 2000. с.100).   Кроме того, Георгий Константинович прибыл не комкором, а комдивом, что на один ромб меньше. Комкора ему присвоили только в конце августа, после ликвидации под его командованием японской группировки, тогда же — звание Героя Советского Союза. Читателю всё это знать совершенно не обязательно, но ты же взялся писать о "судьбе армии", а не историю русского балета... Но Млечин с ученым видом знатока просвещает нас и дальше: "Воинские звания в Красной Армии присваивались не в соответствии с военными знаниями и успехами. Значение имело социальное происхождение и политическая преданность" (с.769). Тут справедливо только последнее: да, политическая преданность власти всегда имела и имеет значение во всех армиях мира, политических противников не только не продвигают по службе, но даже избавляются от них.   Зачем далеко ходить: припомните, мыслитель, холуйски воспетого вами Ельцина: сколько уволил он офицеров и генералов, понявших, что их главнокомандующий — предатель Родины и американский холуй. А насчёт социального происхождения поцелуйтесь с Юрием Мухиным, который тоже убежден, что Сталин поручал Жукову самые ответственные дела, продвигал его и щедро награждал лишь потому, что полководец имел рабоче-крестьянское происхождение. Млечин пишет-пляшет дальше: "Сталин обласкал полководца, который привез ему (!) победу. Комкор Жуков получил звание сразу генерала армии, минуя звания командарма 1-го и 2-го ранга (две высших ступени!). В "Красной звезде" сообщение о присвоении новых званий начиналось с фамилии Жукова" (с.238). Я и тут плачу... Во-первых, наш мудрец думает, как следует из контекста, что командарм 2-го ранга выше, чем 1-го. Его же учили в МГУ, что 2 больше, чем 1. Но в действительности дело обстояло совсем наоборот: командарм 1-го ранга был выше. Во-вторых, 7 мая 1940 года звание командармов было упразднено, а Жукову дали генерала армии 4 июня этого года.   Так что тут не какая-то особая "сталинская ласка", а закономерное восхождение на следующую ступень А слово "командарм" хотя сохранилось в обиходе, но означало уже не звание, как раньше, но должность командующего армией. У Млечина же и "командир армии", и "командир фронта" (с.9). Не ведает историк армии и того, что "генерал-адьютантов", вопреки его уверению (с.687), в Советской Армии не было никогда. А в истории с Жуковым он видит "сталинскую ласку" даже в том, что его фамилия, знать, по особому указанию Сталина, была напечатана в газете первой. О, Господи!.. Просто в постановлении правительства о присвоении этого звания было тогда лишь три фамилии, и они, естественно, располагались по алфавиту: Г.К.Жуков, К.А.Мерецков и И.В.Тюленев. По ал-фа-ви-ту! Вот и вся глубина млечинской проницательности. И ведь такое крохоборство у него во всём. Здесь удивительно еще и то, что постановление правительства автор называет "сообщением в газете", а в другом месте именует даже "газетной заметкой" постановление ЦК ВКП(б), Президиума Верховного Совета и правительства о создании Государственного Комитета Обороны (с.564). Если уж мы затронули вопрос о документах, об актах органов власти, то приходится признать, что картина здесь в книге крайне загадочная. Например, читаем: "4 мая 1941 года Политбюро утвердило секретное постановление..." (с.380). Секретное! "О решении Политбюро знали только посвященные" (с.381). Это о чем же? Оказывается, об освобождении Молотова от обязанностей главы правительства и о назначении на этот пост Сталина. И вот теперь это постановление рассекречено, и автор шибко радует нас его публикацией. Но особого внимания заслуживают приведенные выше слова о том, что Жуков "привез победу ему" — Сталину лично. Это не оговорка. Ведь и книга-то названа "Сталин и его (!) маршалы". Она вся, как и другие книги данного автора, пронизана шкурной мыслью о том, что Сталин ничего не знал, кроме личных интересов, и Великая Отечественная была не войной советского народа против фашистского нашествия, а схваткой двух тиранов: "Два вождя думали только о том, как уничтожить друг друга" (с.644). Как сам он враждует с соседом по лестнице из-за его собаки, которая мочится у млечинской двери, так оказались врагами Советский Союз и фашистская Германия.   Выше подобного соображения этот сердцевед подняться не может Иные страницы книги читаешь, и не только слезы льешь, но, право, даже кондрашка хватить может. Судите сами, вот рассказывает автор, что в конце 30-х годов Наркомат вооружения предложил оснастить Красную Армию автоматами, но Ворошилов будто бы был против и при этом будто бы сказал: " Где нам набрать столько пуль для автоматов?!" (с.306). Поняли? Набрать! Пуль! Как орехов или жёлудей в лесу. И после этого крутолобый сочинитель гвоздит Ворошилова как бесталанного наркома обороны. Правильно! Какой же это нарком, если вместе с Млечиным не знает, что такое патроны, что такое пули, и в каком лесу их можно набрать? Мне могут заметить: "Ну, хорошо. Звания, знаки различия, оружие, патроны, — всё это, конечно, имеет прямое отношение к армии, к войне, но всё-таки еще не сами боевые действия, не война. Так, может, в суждениях о войне Млечин не столь малограмотен и туп?" Ах, добрый читатель! Сей летописец судеб нашей армии не знает, когда появились важнейшие документы, имеющие отношение к войне, приказы, директивы, когда произошли крупнейшие события на фронтах, даёт им совершенно безграмотную и лживую оценку и т.д. И это касается не только Великой Отечественной. Он лжет повсеместно и до неё. Однажды Григорий Явлинский очень точно сказал Чубайсу: "Анатолий Борисович, вы лжете всегда, во всем и по любому поводу". Правда, порой трудно различить, где у него оголтелая ложь, а где элементарное тупоумие. Вспомните, например, как однажды в споре по телевидению со Светланой Горячевой этот чудо-реформатор заявил, что до войны наши укрепления на границе были обращены не в сторону предполагаемого противника, как у других стран, а внутрь своей территории, чтобы население не удрало за рубеж. По-моему, тут всё-таки больше простого тупоумия. Так вот, Млечин — сочинитель чубайсовской породы. Взгляните хотя бы на то, что он пишет о столкновении летом 1938 года у озера Хасан   Всю вину за них валит на Красную Армию, которая, дескать, обидела миролюбивых самураев, почему-то оказавшихся за тысячи километров от своей родины у границы Монголии, нашего союзника. Ссылаясь на каких-то безымянных историков (любимый приёмчик дезинформации!), заявляет, что с военной точки зрения бои у озера Хасан были позорным для нас провалом (с.228).   Таким же "позором на весь мир" оказались и бои на Халхин-Голе летом 1939-го. Да, в ходе этих сражений были ошибки, неудачи, срывы, но, во-первых, раз в сто меньше, чем вздора в этой и в других книгах Млечина. А главное, кончилось-то дело полным разгромом врага, который за четыре месяца боев, не выиграв ни один из них, наконец, запросил пощады. Как всегда и во всем, Млечин пытается принизить наш успех и хоть отчасти оправдать или обелить наших врагов: "Японские войска не были готовы к боевым действиям. 23-я японская дивизия, с которой сражалась Красная Армия, была сформирована в Маньчжурии из необученных и необстрелянных новобранцев" (с.238). Так чего ж, говорю, 38 тысяч этих необученных занесло через весь Китай и Маньчжурию за тысячи верст от родины на землю Монголии?   Да еще прихватили с собой 225 самолётов, 135 танков и 310 орудий (ВЭС, с.791). И разве эта 23-я дивизия была одна-одинешенька, как изображает Млечин? Нет, сударь, в августе тут развернулась 6-я армия генерала О. Риппо. Целая армия! Это уже 75 тысяч штыков, 300 самолётов, 182 танка и 500 орудий.   А им противостояла 1-я армейская группа под командованием комдива Жукова, в которой насчитывалось 57 тысяч солдат и офицеров, 515 самолётов, 498 танков, 385 бронемашин и 542 орудия (там же). Да, уступая по численности живой силы, мы превосходили японцев по вооружению и технике. Так кто ж их просил лезть на рожон?   И хотя, как пишет Жуков, "японские части дрались до последнего солдата" (это "новобранцы"-то необученные?), но, увы, 30 августа 1939 года "6-я японская армия, вторгшаяся в пределы Монгольской Народной Республики, была полностью уничтожена" ("Воспоминания…", с.161, 163). Вот такой "позор на весь мир"... А 17 сентября того же года, после того как бездарное польское правительство, бросив свой народ, бежало в Румынию, Красная Армия вступила на территорию! рухнувшей под немецкими ударами Польши.   Зачем?   Да это же яснее ясного: чтобы не дать фашистской Германии захватить соседнюю страну целиком, чтобы взять под защиту единокровных братьев — украинцев и белорусов, и таким образом отодвинуть свой пограничный рубеж на несколько сот километров к западу. Ллойд Джордж, английский премьер в 1916-1922 годы, говорил в те дни о нашем вступлении в Польшу: "СССР занял территории!, которые не являются польскими и были захвачены ею после Первой мировой войны... Было бы безумием поставить русское продвижение на одну доску с продвижением Германии".   Выступая 1 октября 1939 года по радио, Черчилль, тогда будущий премьер Англии, развил мысль своего предшественника: "Для защиты России от нацистской угрозы явно необходимо было, чтобы русские армии стояли на этой линии". А ведь оба знаменитых этих премьера были уж очень, очень, очень небольшими друзьями коммунистической России. Млечин вместе с дружком Яковлевым, конечно же, объявляет наше вступление циничной агрессией, очередным позорным разделом Польши и клянется, что поляки, а затем прибалты встретили Красную Армию неприязненно, враждебно, а "командиры и политработники старались оградить бойцов от общения с населением" (с.397). Но соображает ли наш мыслитель, что случится, если на одну чашу исторических весов бросить его и, допустим, Яковлева, двух беглых коммунистов, а на другую положить Ллойд Джорджа и Черчилля? Я думаю, что при этом наши скорбные умом и совестью соотечественники взлетят туда, откуда они свалились, — на Луну. А вот что писал еще и В. Бережков, переводчик Сталина, позже — доктор исторических наук, тоже не этим беглецам чета: "Мне, как свидетелю событий осени 1939 года, не забыть атмосферы тех дней в Западной Украине и Западной Белоруссии. Нас встречали цветами, хлебом-солью, угощали фруктами, молоком. В небольших частных кафе советских офицеров кормили бесплатно. То были неподдельные чувства. В Красной Армии видели защиту от гитлеровского террора. Нечто похожее происходило и в Прибалтике".   Это можно видеть и в кинохронике тех дней, которая иногда проскакивает на наши телеэкраны, когда зазевается какой-нибудь Эрнст или Добродеев, что ли А у Млечина всё — вверх демократическими ногами: "Поляки возненавидели русских... Когда 22 июня 1941 года появились немецкие войска, поляки радовались и встречали их как освободителей, встречали части вермахта хлебом-солью" (с.271). И это после беспощадного разгрома Польши и почти двух лет фашистской оккупации её? Советские поляки радовались, вдыхая доносившуюся с захваченной немцами польской земли гарь печей Освенцима? Полякам молиться надо на русских, и прежде всего на Сталина. Во Второй мировой польские правители установили абсолютный рекорд подлости и тупоумия, перекрытый только теперь Горбачевым да Ельциным. Тогда в короткий срок они показали себя сперва, по выражению Черчилля, гиеной, а потом — бараном.   Гиеной — в 1938 году, когда вместе с фашистской Германией растерзали Чехословакию и получили от Гитлера за усердное участие в разбое богатую Тишинскую область. А бараном — в 1939 году, когда своей безмозглой и спесивой политикой ухитрились остаться со своими кавалерийскими дивизиями один на один против танковых армад вермахта. Молиться надо полякам на русских уже за одно то, что 600 тысяч наших солдат и офицеров полегли в их землю, освобождая её от фашистов, которые истребили 6 миллионов поляков. Молиться им надо на Сталина... Беглые правители Польши, совершив еще в 1939 году сверхмарафон по маршруту Варшава — Люблин — Будапешт — Лондон, отъевшись на чужих хлебах, стали давить через английский МИД на премьера Черчилля, чтобы он добился у Сталина согласия на их возвращение к власти в Варшаве.   Премьер долго сносил домогательства беглых поляков и своего МИДа, но в конце концов не выдержал, и 7 января 1944, когда русские полки под командованием великого русского поляка Рокоссовского, давя немцев, уже рвались освобождать Польшу, Черчилль направил в МИД записку для сведения шантажистов-марафонцев.   Он писал: "Без русских армий Польша была бы уничтожена или низведена до уровня рабского положения, а сама польская нация стерта с лица земли. Но доблестные русские армии освобождают Польшу, и никакие другие силы в мире не смогли бы этого сделать... Поляки, должно быть, очень глупы, воображая, что мы собираемся начать новую войну с Россией ради польского восточного фронта. Нации, которые оказались не в состоянии себя защитить, должны принимать к руководству указания тех, кто их спас и кто предоставляет им перспективу истинной свободы и независимости". В конце ноября того же 1939 года началась Финская война   Она была короткой, всего 112 дней. Но историк Млечин и этого не знает, со слов Хрущева, такого же грамотея, как сам, пишет: "Она продолжалась 105 дней" (с.294). И клеймит свою родину: "неудача"... "плачевные итоги"... "позор на весь мир!"   Он, видите ли, уверен, как уверен тот же лысенький умник Радзинский, что мы хотели завоевать всю Финляндию, "присоединить её к Советскому Союзу" (с.258, 410), и потому "советские войска получили приказ выйти на границу со Швецией и Норвегией" (с.296). И потому, когда война уже шла, на одной "вечеринке" Сталин произнес людоедский тост: "Пока мы убили в Финляндии шестьдесят тысяч человек. Надо убить остальных, и дело будет сделано" (с.296). Это что ж была за "вечеринка"? А та самая, о которой мне уже приходилось упоминать: "дружеская вечеринка 21 января 1940 года по случаю дня рождения Ленина" (там же). Можно ли вообразить себе большее тупоумие и лживость, чем превращение даты смерти в дату рождения? Вот именно так Млечин извратил и нашу цель в Финской войне: хотели, мол, захватить, присоединить, "но финны не пожелали отказаться от независимости и отстояли свою страну" (с.283, 292). Да если бы мы хотели завоевать Финляндию, то могли бы сделать это, если не в марте 1940 года, когда дорога на Хельсинки была открыта и финны запросили мира, то очень просто — в 1944 году, в пору высшего расцвета могущества и славы нашей Родины, когда битые финны расплевались с немцами и вторично капитулировали перед Красной Армией. Наша цель была другой — отодвинуть границу от Ленинграда, за что мы до начала войны предлагали финнам вдвое большую территорию и получить военные базы. И мы всего добились. Где же тут "неудача", "плачевный итог", "мировой позор? А он всё пыжится: "Сталин повелел считать Финскую кампанию победоносной" (с.317). Повелел!.. Она и была такой, ибо армия выполнила поставленную задачу, все цели были достигнуты, все задачи решены, все выгоды получены. Но вот началась Великая Отечественная   И здесь пора раскрыть одну тайну. О начальной поре войны Млечин пишет: "Линия фронта быстро отодвигалась на Восток" (с.562). Вдумайтесь: отодвигалась от чего? Конечно же, от Германии, от Берлина, от новой имперской канцелярии Гитлера, от министерства пропаганды Геббельса. Вот из Берлина, скорей всего, из окна министерства пропаганды Млечин и смотрит на свою родину, на Великую Отечественную войну, и в меру своего плоскоумия старается все охаять, извратить, оболгать, а оккупантов — обелить: он и слов таких, как "фашист", "гитлеровец", "захватчик", не употребляет. И фашисты у него не захватывают наши города, а только "берут". Изо всех наших маршалов, начиная с Ворошилова, не наговорил гадостей, кажется, лишь о Рокоссовском. Но и его, право, уж лучше бы не вспоминал. Смотрите, что пишет: "В сорок четвертом году Рокоссовский хотел взять Киев, и его 60-я армия под командованием генерала Черняховского уже была на подступах к столице Украины.   Но во второй половине сентября его фронт перенацелили на черниговское направление. Киев отдали(!) Воронежскому... Сталин лишил Рокоссовского возможности нанести удар на главном направлении" (с.784). Вот, мол, какая жуткая несправедливость к замечательному полководцу.   И не соображает, что поставил в идиотское положение не только себя, но и Рокоссовского: у него маршал, как сонная тетеря, в сорок четвертом мечтает освободить город, который был освобожден еще в прошлом году. И сделали это войска не Воронежского фронта, а 1-го Украинского под командованием Н.Ф. Ватутина, а Рокоссовский никогда 1-м Украинским не командовал. Этот пассаж чрезвычайно характерен: голова аналитика забита ворохами всякой чепухи: у кого какая зарплата, на каком этаже чей кабинет находился, кто чем болел, что подавали на приёме, у кого жена еврейка, а у кого — полуеврейка и т.п.   А вот когда и кто освободил Киев, мать городов русских, он не знает. Почему?   Да его это просто не интересует — у него голова забита другим: как бы смастачить новую книженцию, да чтобы клевета в ней была покруче, позабористей и шире по охвату советской жизни. Примером широкоохватной подлости могут служить слова кинорежиссера Льва Арнштама, будто бы сказанные когда-то критику Лазарю Шинделю и подхваченные, как великая драгоценность, и растиражированные Млечиным. В 1944 году Арнштам снял фильм о Зое Космодемьянской, за что, как и Маргарита Алигер за поэму "Зоя", получил Сталинскую премию. И вот Шиндель уверяет: "С негодованием говорил он (Арнштам) о матери Зои. Она снимала пенки с гибели дочери. Славы ради она вытолкнула в добровольцы младшего брата Зои. Он по возрасту еще не должен был призываться, и мальчишка погиб" (с.667). Арнштам в 1979 году умер, а Лазарь Шиндель, с которым я когда-то работал в "Литгазете", благополучно здравствует, как и Млечин. Я не знал Арнштама, но всё-таки мне трудно поверить, чтобы он сказал такое. Неужели нет предела низости? Но что взять с покойника! А ведь эти двое говорят не о матери, потерявшей на войне дочь и сына, а о себе, о своей способности "снимать пенки" с чего угодно, где угодно, когда угодно: сидя в креслах "Литгазеты" да "Известий", снимали пенки советские, теперь снимают антисоветские, русофобские... И не могут допустить мысли, что тысячи и тысячи советских людей шли на фронт добровольно, как не в состоянии поверить, что Александр Космодемьянский пошел добровольно. Он родился в 1925 году. В сорок втором ему еще не было восемнадцати призывных лет, и его направили в Ульяновское танковое училище, которое он окончил в 1943-м. Ему уже исполнилось восемнадцать и как командир батареи САУ он участвовал в боях за освобождение Белоруссии и Прибалтики. Стал старшим лейтенантом, за отличие в боях был награжден орденом Ленина и Отечественной войны обеих степеней. Погиб 13 апреля 1945 года двадцати лет в Восточной Пруссии, где довелось тогда в составе 50-й армии быть и мне. Да, мать отдала Родине двух любимых детей — дочь и сына. А Шиндель — два пальца на правой руке… Книга Леонида Млечина "Председатели КГБ", как многие его сочинения, обнародована знаменитым издательством "Центрполиграф" (директор проф. Усанов Д.Е.). Это событие произошло еще в 1999 году, но за прошедшее время книга ничуть не устарела.   Она и ныне остаётся великолепным учебным пособием для всех, кто мечтает повысить уровень своего невежества и освежить свое тупоумие. Замечательные, часто даже непревзойденные образцы того и другого представлены здесь со всей щедростью млечинского ума. Ослепительный урок дан в первых же абзацах авторского предисловия: "Нам со стороны кажется, что председатели ВЧК-КГБ, наделенные огромной властью, наслаждались жизнью". Жуировали, мол, купались в шампанском и больше ничего знать не знали, ведать не ведали... Как взрослому человеку могла втемяшиться столь несуразная мысль? Да очень просто: такой взгляд весьма характерен для людей, которые на любую должность, на всякую власть смотрят, прежде всего, с точки зрения "А что я буду с этого иметь?" Вот Владимир Лукин, известный думский заседатель из опавшего "яблочка".   Когда-то Ельцин и Козырев направили его послом в США. Живший там в ту пору А.Солженицын однажды обратился к нему с письмом по интересовавшему вопросу. В ответе Лукин среди прочего счёл уместным признаться: думал, что работа посла это одни лишь банкеты, визиты, театры да вернисажи. Словом, он видел себя в образе отчасти похожем на героя известной песенки Беранже: Как яблочко румян, Одет весьма беспечно, Не то чтоб слишком пьян, Но весел бесконечно. И с такой уверенностью человек дожил почти до шестидесяти лет. Оказалось же, здесь надо по-настоящему трудиться! В чем тут дело?   Да в том, что Лукин той же самой породы, что и Млечин А вспомните, как Ельцин назначал Немцова вице-премьером. Тот первым делом спросил: "Сколько я буду с этого иметь?" И начался торг. И он желанной суммы добился... Невозможно и вообразить, чтобы хоть один из председателей ВЧК-КГБ от Дзержинского до Крючкова способны были так думать и поступать, как эти трое демокрадов. Как мы уже отмечали, диапазон невежества и тупоумия в книгах Млечина необычайно широк, охватывает почивших и живых, простирается от глубокой древности до ХХI века. Уверяет, например, что "подсадных уток" придумал Дзержинский.   Господи! Они существовали еще во времена Хаммураби, может быть, даже раньше изобретения колеса. Да не явились ли "подсадными утками" и "агентами влияния" своего времени еще прославленные библейские героини — Далила и Эсфирь, Суламифь и Юдифь? Прельстив красотой и ласками чужих властителей или врагов своего народа, они добивались их смерти,— кто из высоких побуждений, кто по наущению, кто просто за мзду. Но оставим библейских "уток" и "агентов", обратимся ко временам поближе. Вот ХIХ-ХХ века.   Что тут новенького для олуха?   Твердо уверенный, что все во всём следуют только сугубо личным интересам, историк пишет: "Ленин испытывал к эсерам симпатию". Это почему же? Эсерка Каплан стреляла в него отравленными пулями, а у него — симпатия? А потому, говорит, что эсером был брат Александр, "повешенный за покушение на Александра Третьего" в 1887 году. Отменно!   Однако, во-первых, его казнили не за покушение, а за подготовку покушения, которого не было. Тут большая разница. Это всё равно, как если бы Млечина депортировали, допустим, в Израиль не за распространение малограмотных клеветнических книг о нашей армии и Великой Отечественной войне, а лишь за подготовку их рукописей.   Во-вторых, партия эсеров была создана в 1901 году. Как же человек сумел стать эсером почти за пятнадцать лет до создания этой партии? В-третьих, если Александр не мог быть эсером, мог Владимир симпатизировать им? Тайна покрытая мраком... А что касается помянутого покушения, то Млечин пишет: "Возможно(!), Фанни Каплан и в самом деле стреляла в Ленина", но это "вызывает большие сомнения. Полуслепая женщина, по мнению экспертов, никак не могла попасть в Ленина".   Эта "полуслепая" сумела-таки добраться до завода Михельсона на окраине города, спрятаться в толпе, пробраться к Ленину на несколько шагов, а после стрельбы бросилась бежать. С такого расстояния даже слепой человек может попасть в свою жертву по голосу. Ведь Ленин-то беседовал с рабочими завода...   Давайте, сударь, произведем следственный эксперимент   Достаньте мне пистолет, завяжите глаза, а шагах в пяти поставьте в качестве эксперта, допустим, директора издательства "Центрполиграф” тов. Усанова (парбилет № 86935325), и пусть он читает вслух такой, например, текст с четвертой страницы вашего сочинения: "За сведения и факты, изложенные в книге, издательство ответственности не несёт". А я пальну по голосу из пистолета, как Фанни Каплан, три разочка. Вот интересно, попаду или нет? Как все столбовые долдоны, Млечин любит блеснуть звонким афоризмом, мудрым изречением и т.п. Впрочем, а почему бы и нет? Я и сам не гнушаюсь такими красотами. Но вот что получается у Млечина: "Человек — это стиль",— говорят французы". Покажи хоть одного, кто говорил бы такую чушь. А знакомый мне француз Бюффон изрек однажды нечто совсем иное: "Стиль это человек". Едва ли наш сочинитель поймёт, в чем здесь разница. Тут опять-таки весьма характерная черта людей этого пошиба: услышат где-то что-то вполуха, увидят вполглаза и волокут в свои книги, речи, манифесты. Взять того же Лукина. Он то и дело твердит по разным поводам: "Это хуже, чем преступление, это ошибка". Да, да, когда-то кто-то так сказал: не то Талейран, не то Фуше, не то Булэ.   И как это ни цинично, а в каких-то конкретных обстоятельствах могло иметь смысл. Но Лукин-то суёт это куда ни попадя, не соображая, что проповедует бесстыдство. Ведь ошибки и преступления бывают разные, даже несоизмеримые. В самом деле, вот Лукина избрали в Думу. Это, конечно, ошибка, но не столь уж страшная: ведь туда набились еще и не такие губошлёпы.   А вот назначение его когда-то послом в США по воле Ельцина и Козырева или недавно решением Путина — уполномоченным по правам человека, это уже тяжкое преступление всех участников злодеяний: ну, каким послом великой державы и каким защитником человека может быть заурядный губошлёп! Где он был, кого защищал в дни бесланского кошмара? Кроме афоризмов, освященных веками, Млечин очень любит живые беседы с живыми мудрецами, и самый любимый из них — профессор Наумов В.П., "чьи уникальные познания, — говорит,— помогли мне разобраться во многих хитросплетениях жизни". Да, этот всё знает. Вот одна из крупиц его уникальных познаний: "Сталин пытался закрыть историю войны". Как это? Приказал считать, что войны не было? Да с какой же стати, если под его руководством страна добилась всемирно-исторической победы над фашизмом? Да неужто Сталин был дурее учёного профессора? "Ему многое хотелось забыть из того, — продолжает мыслитель, — что было". Забыть?   Да разве не сам Сталин сразу после войны в своей знаменитой речи сказал: "У нашего правительства было немало ошибок, были у нас моменты отчаянного положения в 1941-1942 годах, когда наша армия отступала, покидала родные нам сёла и города... Иной народ мог бы сказать правительству: вы не оправдали наших ожиданий, уходите прочь, мы поставим другое правительство, которое заключит мир с Германией и обеспечит нам покой." Если бы народ наш состоял из профессоров наумовых и строчкогонов млечиных, то он именно так и поступил бы. "Но русский народ не пошел на это, ибо он верил в правильность политики своего Правительства и пошел на жертвы, чтобы обеспечить разгром Германии. И это доверие русского народа Советскому правительству оказалось той решающей силой, которая обеспечила историческую победу над врагом человечества, — над фашизмом". А профессор всё своё: "Сталин потому и пленных загнал в Сибирь, чтобы они не рассказывали, как всё было". Во-первых, вранье, что "пленных загнал в Сибирь". Там оказались лишь те, кто это заслужил своим поведением в плену.   Но я могу даже только из числа знакомых мне литераторов назвать немало тех, кто после войны оказались вовсе не в Сибири, а в Москве, где благополучно прожили всю оставшуюся жизнь. Например, в элитном, как ныне говорят, а тогда — в идеологическом столичном Литинституте после войны со мной учились побывавшие в плену Николай Войткевич, Борис Бедный, Юрий Пиляр.   Николай после института много лет до самой пенсии работал на нашем радио для заграницы (ГУРВ. Опять "идеологический фронт"!), где был восстановлен в партии. А Борис и Юра написали немало рассказов, повестей, романов, стали членами Союза писателей, имели даже "Избранное", по повести Бедного был поставлен хороший фильм "Девчата". А Степан Злобин и Ярослав Смеляков, которых я знал, тоже бывшие пленные, вернувшиеся после войны в Москву, были восстановлены в Союзе писателей, широко печатались, издали 3-4-хтомника, получали награды, премии: первый — еще Сталинскую, второй — Государственную.   Не выходя за пределы литературного круга, могу назвать и другие имена. А кого можете назвать вы, говорящая профессорская голова? Может, загнали в Сибирь вашего папочку или отчима Млечина ? Млечин душевно беседует не только с процветающими профессорами, но и с покойными академиками   Например, уверяет: "В 1947 году Ландау так определил положение советской науки..." Поскольку, как всегда, не указано, в какой статье, книге или речи это было сделано, то остаётся предположить, что в личной беседе академика с матушкой автора. Итак: "У нас наука окончательно проституирована... Науку у нас не понимают и не любят, что и не удивительно, так как ею руководят слесари, плотники, столяры". Автор не соображает, каким идиотом и мерзавцем представил здесь известного учёного... Главный штаб по руководству наукой, естественно, Академия Наук. С 1917 года по 1925 её президентом был выдающийся учёный А.П. Карпинский, ставший академиком еще за двадцать лет до революции.   Это он не любил науку? Это его Ландау считал слесарем? Затем последовала плеяда блистательных имён: В.Л. Комаров, С.И. Вавилов, А.Н. Несмеянов, М.В. Келдыш, А.П. Александров... Это они не понимали науку? Это их Ландау поносил как плотников? А академики Королев, Курчатов — над ними он глумился, как над столярами? Это с одной стороны. А с другой, как же при столь злобной вражде к Советской власти Ландау мог радостно принимать её щедрые дары: став академиком в 38 лет, уже после приведенного заявления получил три Сталинских премии, звание Героя Социалистического Труда, Ленинскую премию и кучу орденов? И потом ни от чего не отказался. На месте родственников покойного Л.Д. Ландау за такой его портрет я подал бы в суд на Млечина. От дурости этого свистуна нет спасения даже людям трагической судьбы   Смотрите: "Михоэлс сам понимал, что он ширма. Когда западные корреспонденты говорили, что в Советском Союзе процветает антисемитизм, партийные руководители отвечали: а Михоэлс?" Тут представлены полными идиотами не только ненавистные автору руководители, но и обожаемый им артист, ибо он прекрасно знал, что на вопрос об антисемитизме руководители могли кое-что еще и добавить:   А Эренбург? а Пастернак? а Светлов? а Плисецкая? а Самосуд и Рейзен? а Дунаевский и Бондаревский? а Ромм и Роом? а Раневская и Райкин? а Драгунский и Крейзер? а Михаил Млечин и его блистательный сын Леонид?.. И так могли бы они акать до второго пришествия. Но и тогда не успели бы перечислить всех еврейского происхождения писателей, ученых, артистов, военных, обильно взысканных щедротами Советской власти. Как ни увлекательны прогулки по оранжереям млечинской эрудиции, но меня и в этой его книге всё-таки больше интересует тема армии и Великой Отечественной войны. Никто, конечно, не собирается отрицать, что и в 1941 и в 1942 годах Красную Армию постигли очень крупные неудачи, в результате коих немцы дошли до Москвы, а на другой год — до Волги. В чем причина этого?   Млечин видит её главным образом в предвоенных репрессиях. Конечто, это сыграло свою роль. Но он уверяет, что если бы их не было, то вообше не было бы войны с её огромными неудачами и потерями первых лет. Гитлер, дескать, побоялся бы напасть. А тут, говорит, дело дошло до того, что дивизиями командовали капитаны. Очень интересно. Но мы слышим это уже лет пятнадцать, и за все время никто не назвал ни одной дивизии, ни одного капитана.   В чем дело? И вот же не было никаких репрессий в Польше, во Франции, в Англии...   А Гитлер не только не побоялся напасть, но и разнес в прах войска этих держав в считанные дни и недели, Польшу — даже без мобилизации, т.е. армией мирного времени. С другой стороны, генерал-полковник Гальдер, как начальник Генштаба вермахта знавший положение в своей армии несколько лучше, чем Млечин, уже 23 ноября 1941 года был крайне озабочен тем, что "полками стали командовать обер-лейтенанты, а батальонами — младшие офицеры", т.е. сержанты. А ведь и в вермахте не было никаких репрессий. Но сочинитель всё своё: "Генералов так долго учили не проявлять инициативы, что в страхе нарушить или не выполнить приказ они терялись в горячке боя... Иона Эммануилович Якир, будь он жив, никогда не позволил бы себе так растеряться. Под его командованием войска сражались бы иначе. Но Якир был расстрелян". Во-первых, дружок, в свое время даже из "Нового времени" тебя выставили бы, вздумай ты "нарушить приказ" и напечатай там антисоветскую статейку. Как и сейчас вышибут с телевидения, если вдруг опять "в нарушение приказа" взбредет в голову говорить правду о Советской эпохе и о нынешнй власти.   Даже Солженицына, любимца двух президентов, едва он вякнул что-то по телевидению против режима, тотчас прихлопнули. Увы, так было, так и есть. Поэтому не вздумай откапывать свой партбилет, зарытый у тещи на даче, и потрясать им с экрана.   А уж в душе военнослужащего-то трепет перед нарушением или  невыполнением приказа должен быть всегда, ибо армия живет по приказам А что касается спасителя Якира, то ведь это всего лишь благостная гипотеза. "Тремя военными округами, на которые пришелся немецкий удар, командовали неопытные генералы, которые даже не успели освоиться на своих должностях". А вот, мол, Якир был ужас какой многоопытный, мужественный и расторопный. На самом деле, сын кишиневского провизора, Иона Эммануилович Якир в Первой мировой не участвовал и никакого военного образования не имел, а большую часть гражданской пребывал не на командных должностях: комиссар бригады, начальник политотдела, комиссар дивизии, комиссар корпуса, член Реввоенсовета армии...   На командных должностях, да еще начальником Управления военно-учебных заведений, оказался уже в мирное время. Совсем не о твердости характера и мужестве говорят и письма Якира, с которыми он обратился к Сталину и Ворошилову 9 июня 1937 года, — в день, когда закончилось следствие по делу о военном заговоре во главе с Тухачевским.   Эти письма опубликованы в книге В. Лескова "Сталин и заговор Тухачевского". (М., 2003. С.162). Автор книги отметил, что КГБ представило это письмо делегатам ХХII съезда с такими изъятиями, в таком препарированном виде, что оно превращалось в документ полной невиновности Якира. Наш беспорочный Млечин, не ставя под сомнение достоверность письма Якира, даже назвав "явно искренним", тоже опубликовал его, но при этом, как опытный шулер, далеко и явно превзошел КГБ.   Вот его публикация: "Родной, близкий товарищ Сталин! Я смею так к Вам обратиться, ибо я всё сказал, и мне кажется, что я честный и преданный партии, государству, народу боец, каким я был многие годы. Вся моя сознательная жизнь прошла в самоотверженной, честной работе на виду партии и её руководства. Я умру со словами любви к Вам, партии и стране, с горячей верой в победу коммунизма"(с.189). А вот этот текст после слов "на виду партии и её руководства: "потом провал в кошмар, в непоправимый ужас предательства. Следствие закончено. Я признал свою вину, я полностью раскаялся. Я верю безгранично в правоту и целесообразность решения суда и правительства. Теперь я честен каждым своим словом",— этот текст шельмец выбросил. Какова работа? Хоть сейчас сажай на место Зурабова или Вешнякова.   Не осталось ни малейшего намека на признание своей вины "Ладно, — вдруг опять согласится Млечин.— Промахнулся я и с Якиром. Но Тухачевский! Уж этот непременно спас бы родину..." Хотя, говорит, "есть люди, которые и по сей день считают, что маршала наказали не зря, что он действительно был врагом — готовил государственный переворот". Да, такие люди есть. Да и как же им не быть, если знаток вопроса Млечин пишет, что арестованный в мае 1937 года Тухачевский "упорно(!) отрицал какую-либо свою вину в измене или в каком-либо другом преступлении. Не дали результата длительные(!) допросы. Он все (!) время твердил одно (!) — “ни в чем не виноват".   А вот что писал сам Тухачевский: "Будучи арестован 22-го с. мая (в Куйбышеве), прибыв в Москву 24-го, впервые был допрошен 25-го, и сегодня, 26-го мая, заявляю, что признаю наличие антисоветского военно-троцкистского заговора и то, что я был во главе его" (Военно-исторический журнал № 8'91, с.44. Фотокопия рукописи). И это на четвертый день ареста, после одного допроса и очной ставки с уличавшими его комкорами Фельдманом, Примаковым и Путной, на другой день пребывания на Лубянке. Где же "упорно отрицал"? Где же "длительные допросы"? Дальше: "Обязуюсь самостоятельно изложить следствию всё касающееся заговора, не утаивая никого из его участников, ни одного факта и документа". Где же "твердил одно — не виноват"? Дальше : "Основание заговора относится к 1932-му году. Участие в нем принимали: Фельдман, Алафузо, Примаков, Путна и др., о чем я расскажу подробно дополнительно". Млечин старается, как может: "Сталин сказал Ежову: — Тухачевского надо заставить говорить всё и раскрыть его связи. Не может быть, чтобы он действовал один... Слова вождя были восприняты как разрешение бить Тухачевского. Видимо, поэтому 26 мая он и подписал, что от него требовали"   Откуда, спрашивается, прозорливцу известно, и что сказал Сталин наедине Ежову, и как тот понял его слова, и что Тухачевского били? К тому же ведь сам уверяет: "Командиров высшего звена не пытали. С высокоставленными арестованными велись особые беседы..."   Все четверо названных выше высокопоставленными и были Кроме того, Сталин уже знал, что Тухачевский, конечно же, был не один, ибо комкоров Примакова и Путну арестовали еще в августе 36-го года, и они девять месяцев молчали, но в середине мая, наконец, раскололись и назвали Тухачевского. Тогда арестовали и его. Но самое-то большое жульничество Млечина состоит здесь в том, что он ни словом не упомянул, замолчал, причем в двух книгах, в которых пишет об этом, убийственный документ — собственноручно написанную Тухачевским записку на 143 страницах с изложением возможного хода войны с Германией и действий заговорщиков как до этого, так в случае войны.   И записка эта на таком высоком уровне военных знаний, в частности, особенностей возможного театра военных действий, что никакой следователь надиктовать её не мог. Этот документ также опубликован в указанном номере "Военно-исторического журнала”, и в следующем. Но что такое сам Млечин, отдельно взятый? Инфузория. Однако со всем своим невежеством и клеветой он — само лицо нового ельцинско-путинского порядка. К тому же, это титан мысли по сравнению со всеми познерами, сванидзами, сорокиными, новодворскими, жириновскими...   В самом деле, никто же из них не накатал, как он, десятка два книг И тут было бы несправедливо умолчать о тех, кто помогает Млечину издавать и распространять его зловонные писания. Это прежде всего упоминавшийся директор издательства "Центрполиграф" Д.Е. Усанов, ответственный редактор О.И. Лемехов, редакторы М.М. Подзорова, Ю.Н. Маслов, Ю.О. Бем, художественный редактор Л.И. Витушкина, корректоры Е.Ю. Биткова, Т.В. Соловьева и О.А. Левина...   Смотри-кось, вроде почти сплошь люди русские, и ни один не поперхнулся. Неужели ни у кого отец или дед не были солдатами или офицерами Великой Отечественной?.. И ты, Путин, призываешь меня к единению с Млечиным, Наумовым и со всей предательской биомассой? Как сказал великий поэт: Я лучше в баре блядям буду подавать ананасную воду Источник Маяковский В.В.   Вам!   Вам, проживающим за оргией оргию, имеющим ванную и теплый клозет! Как вам не стыдно о представленных к Георгию вычитывать из столбцов газет?!   Знаете ли вы, бездарные, многие, думающие, нажраться лучше как,- может быть, сейчас бомбой ноги выдрало у Петрова поручика?..   Если б он, приведенный на убой, вдруг увидел, израненный, как вы измазанной в котлете губой похотливо напеваете Северянина!   Вам ли, любящим баб да блюда, жизнь отдавать в угоду?! Я лучше в баре блядям буду подавать ананасную воду! 1915   www.pseudology.org